Лингвистические особенности рассказа Л. Н. Толстого «Три смерти»
В критике и литературоведении давно отмечена связь рассказа Л. Н. Толстого «Три смерти» (1859 г.) с притчевой формой повествования. Несмотря на многочисленные замечания о притчеобразном характере рассказа «Три смерти», на данный момент все еще не рассмотрены пути реализация в нем притчевых стратегий авторского дискурса на лингвистическом уровне. В связи с этим необходимо обратиться к приемам создания притчевого подтекста рассказа, к которым относятся:
- Метафорическое заглавие, являющееся авторским «ключом» к прочтению рассказа.
- Структурные особенности повествования, основанные на принципе притчи-параболы со снятым назиданием (притчевый «зачин», наличие «внешнего» и «внутреннего» сюжета; наличие внетекстового «автокомментария» в функции «толкования»).
- Средства создания притчевого обобщения: введение «обобщающих» сюжетных мотивов (дороги, сна), специфический хронотоп (замкнутое время в условном пространстве), метафорические образы-символы.
Актуализация притчевого подтекста происходит уже в заглавии рассказ, которое содержит в себе скрытое сравнение трех смертей: барыни, мужика, и дерева. Подобные заглавия характерны для «народных рассказов» Л. Толстого («Три старца», «Два путника», «Три притчи»). Очевидно, что для Л. Толстого важен и числовой символизм в заглавии рассказа, отсылающий к образу мирового дерева, которое символизирует число «три», соединяя три мира – небесный, земной и подземный.
Притчевая стратегия авторского дискурса проявляется также в ряде сюжетно-композиционных приемов, соответствующих структурным особенностям притчи:
- Отказ от композиционной двухчастной структуры классической притчи (сюжетная ситуация – назидание), воспроизведение сюжетной структуры притчи-параболы со снятым назиданием.
- Абстрагирование, то есть стремление увидеть за внешними событиями их глубинный философский смысл. Отсюда – безымянность героев рассказа, неопределенность времени и места действия, которое происходит «здесь и сейчас» и в то же время предельно абстрактно, обобщенно.
- Использование приемов притчевого обобщения в языке и системе образов рассказа.
Лингвистические и образные средства притчевого обобщения в рассказе «Три смерти»
Рассказ «Три смерти», подобно притче, не имеет развернутого вступления и начинается с глагола со значением бытия: «Была осень». Глагол с бытийным значением подчеркивает, что содержанием повествования является рассказ о случае из жизни человека, в котором нет ничего необычного, выходящего за рамки обыденного, «житейского». Однако «бытовая» история приобретает обобщенный характер за счет введения ряда сюжетных мотивов-архетипов, характерных и для притчевого повествования: мотивов дороги, встречи и сна.
Мотив дороги приобретает статус онтологического и становится метафорой-символом жизненного пути человека. Дорога выступает также как место случайных встреч, где своеобразно переплетаются судьбы людей, даже не знакомых друг с другом. В метафорическом плане в дороге происходит «встреча» персонажей со смертью, что является традиционным фольклорным мотивом. Повествование рассказа «Три смерти» также отмечено наличием в действии некой переломной точки, тождественной «хронотопу порога» (жизненного кризиса): умирающие персонажи пребывают на границе миров, поэтому они предстают как субъекты этического выбора, которые даже своей смертью утверждают ту или иную норму поведения, не соответствующую (барыня) или соответствующую (мужик, дерево) природному закону.
Несмотря на локализацию действия в определенном месте (центральная Россия, дорога на Москву), «хронотоп порога», моделирующий ситуацию нравственного испытания (эксперимента), придает пространству условный характер, что подчеркивается безымянностью станции и города, где умирают соответственно ямщик и барыня. «Условность» происходящего подчеркивается особым типом номинации персонажей. Хотя Л. Толстой использует собственные имена (дядя Федор, Серега, Василий Дмитрич, Настасья и т. п.), однако они не являются индивидуализирующим знаком, выделяющим лицо из ряда подобных. Основными средствами номинации в рассказе становятся термины родства (муж, мать, кузина) и «функциональные» имена, обозначающие лиц по роду занятий (барыня, мужик, ямщик, священник). Этим подчеркивается обобщенный характер рассказываемой истории.
Притчевая идея передается с помощью метафорического образа-символа «дерево-жизнь», которое предназначается для того, чтобы стать крестом на могиле ямщика. «Древо-крест» становится космическим символом бессмертия, вечного обновления жизни. Метафорой «регенерации», семантически связанной с темой «воскресения», становится и образ «светло-зеленой травы» на могиле умершего. Образ «травы», несущий в творчестве Л. Толстого семантику «преображения» смерти в жизнь, противопоставляется образу «каменной часовни», воздвигнутой на могиле барыни. Упоминание «каменной часовни» перекликается с образом «каменного» лица усопшей барыни, внимающей «великим словам» Писания и не могущей понять их: «Лицо усопшей было строго, спокойно, величаво. Ни в чистом холодном лбе, ни в твердо сложенных устах ни что не двигалось. Она вся была внимание. Но понимала ли она хоть теперь великие слова эти?» В этом контексте образ «камня» отсылает к образу «каменистой земли» из притчи о сеятеле (Мк. 4: 3-20), символизирующей тех, которые «не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение на слово, тотчас соблазняются» (Мк. 4:17).
Таким образом, лингвистические особенности рассказа Л.Н. Толстого «Три смерти» отражают особенности организации притчевых стратегий авторского дискурса.
