Тезис Прантля и его опровержение
Постановка вопроса о языкознании византийцев – это рассмотрение истоков и особенностей языковедческой традиции в трудах византийцев.
Иногда строгие критики полагают, что не существует единой системы оценки культурных достижений даже в том случае, когда оно на самом деле успешно применяется и даже важно для любой научной дисциплины. Претензии к таким мерилам п большой части характерны для тех, кто рассматривает наследие Средневековья и их следует воспринимать скорее, как индикаторы преобразований, больше присущих современному культурному фону. Но, тем не менее, рост уравнительной тенденции приводил к появлению огромного количества вопросов по поводу потенциального превосходства византийской лингвистической традиции в том или ином аспекте. Помимо этого, проблемы открытия нового знания при помощи особых интеллектуальных операций при изучении наследия византийцев могли бы серьезно повлиять на культуру всего общества.
К примеру, Аристотелю выпала честь быть свидетелем зарождения западных схоластических идей. В связи с этим ставится вопрос о возможности, помимо арабского компонента, самим византийцам, имея более открытый доступ, повлиять на его инкорпорирование в западную культуру. К. Прантлем было выражено мнение, согласно которому трактат Summulae logicales (автор – Петр Ипанский – папа Иоанн XXI, который умер в 1277 году) имеет не только логическую, но и грамматическую ценность для науки. Он переиздавался много раз в 13-17 вв.
Таким образом, Прантль выдвинул серьезное положение относительно византийского наследия, которое привело к появлению многих дискуссий. В них принимали даже византисты с русской стороны. Так, если Ф. И. Успенским довольно осторожно были приняты соображения Прантля, а именно следствия столь высокой оценки византийского вопроса в лингвистике, то П. В. Безобразовым, предубежденно относившемуся к Пселлу, скептически относился к этому вопросу. Его поддерживали:
- Ш. Тюро;
- В. Розе.
Крумбахеру казалось изначально, что оригинал имеет греческие корни, хотя и не является трудом Пселла.
В конце концов, Р. Штаппер издал одну из самых важных в постановке вопроса о языкознании византийцев статью, в которой убедительно доказывал превосходство латинского компонента. М. Грабман решил провести исследования, основанные на этой идее, и подтвердил её обоснованность.
Однако византийский вопрос не терял своей актуальности, он вносил некую новизну и желание исследовать то, что еще не было открыто. Ф. Дельгер в связи с этим решил лишний раз указать на категорическое завершение дискуссий по этому поводу. В науке считалось, что Геннадий (Георгий) Схоларий заказал или сам выполнил неполный перевод труда П. Испанского.
Оценка вклада Петра Испанского в постановку вопроса византийцев о языкознании тоже довольно проблематична, поскольку до этого другими значимыми фигурами в языкознании и литературоведении уже был заложен серьезный фундамент.
Соответственно, такой подход к решению вопроса наталкивает на мысль на усиление интереса Византии к западным традициям. Частыми изданиями характеризовались латинские сочинения, переводимые с целью интерпретации логических и грамматических фактов (13-14 вв.). И, несмотря на то, что дискуссия, в центре которой стояли Пселл и Пётр Испанский, ориентировалась на оценку большей значимости одной из анализируемых личностей, тем не менее, готовность воспринимать византийцами культурных трудов их соседних народов не умаляет их роли.
Византийская теория падежей в трудах М. Плануда
Параллели можно провести между спорами, которые наблюдаются в современной науке. Они связаны с признанием или непринятием факта оригинальности византийской локалистической теории падежей. Данная проблема была обнаружена Ельмслевым, когда он рассматривал как Плануд трактовал родительный, дательный и винительный падежи, отвечающие на вопросы
- откуда?;
- где?;
- куда?;
Стоит уточнить, что Максим Плануд (1255-начало 14 века) был выдающимся деятелем в сфере византийской лингвистической традиции. Для него стало характерным отражение так называемого христианского гуманизма. Он известен своей объемной и многолетней деятельностью по изданию трудов, в особенности для исследователей эзоповской традиции или эпиграмм (Греческая антология). О нём писал Г. Хунгер, по достоинству оценивший его энциклопедические интересы.
Плануд имел особое представление о римской литературной традиции в связи с привлечением знаний с греко-византийской области. Он часто переводил с латыни. Среди переводимых авторов были:
- Цицерон («Сон Сципиона»);
- Боэций;
- Августин.
Рисунок 1. Максим Плануд. Автор24 — интернет-биржа студенческих работ
Переходя к вопросу оригинальности теории падежей Византии, стоит указать на первый взгляд ошибочное и стереотипное восприятие византийского наследия как обычного заимствования, которое имеет прямое подтверждение. Ф. Мурру, который издал большое количество статей, связанных с творчеством М. Плануда отобразил степень заимствований Планудом идей Присциана. Присциан, будучи учителем в Константинополе в 6 веке, написал труд о латинской грамматике, которая и легла в основу западной традиции. Но сам Присциан ссылался на труды Аполлония Дискола, но тогда речь шла не о ромейской, а старой греческой культуре.
Если еще принять во внимание, что еще в третьем веке Тюро обнаружил данный факт, и что А.-М. Шанэ также пришла к аналогичному выводу без рассмотрения статей Ф. Мурру, что греческие наклонения и времена в перцепции Плануда имеют латинское обоснование, то и этот вопрос был разрешен.
Еще одним важным вопросом стал вопрос о Эразме, труд которого, будучи опубликованным в 1528 году, имел многих предшественников. Эта проблема была озвучена довольно давно. Исходя из этого, главной проблемой становится не столько объем исследуемого и анализируемого материала, сколько необходимость отделять первичную от вторичной литературы. Более того, тот, кто желал лучше познать историю византийского языкознания и литературы должен был отличать некоординированные издания грамматических эксцерптов. Это связано с тем, что иногда один труд имел разные названия. Кроме того, иногда содержание одного труда частично могло совпадать с частями другого.