Лжедмитрий I —Царь и Великий Князь всея Руси с 1 июня 1605 года по 17 мая 1606 года, по устоявшемуся мнению — самозванец, выдавший себя за спасшегося сына Ивана IV Грозного — царевича Дмитрия.
Итальянский или валашский монах
Данная версия выдвинута придворным историографом шведского короля Карла IX Юханом Видекиндом, автором «Истории десятилетней шведо-московитской войны». Он писал, что претендент на московский трон был ставленником поляков, пытавшихся с его помощью подчинить Русское царство.
«Это был человек лукавый и хитрый; по происхождению валах, но иные думают, что был итальянец. Чертами лица и возрастом походил на подлинного Димитрия, по мнению видевших того и другого».
Видекинд подтверждает, что неизвестный был монахом, который бежав из монастыря, попал на Русь, и, сменив несколько обителей, представился Константину Вишневецкому.
Подтверждений версии Видекинд не приводит; его книга содержит много ошибочных сведений и слухов. В частности, что Грозный собирался отдать престол младшему сыну, и Фёдор захватил его при помощи Годунова, отстранив наследника, а Дмитрий затем был заключён в угличский монастырь и убит посланными людьми. Сейчас версия не имеет последователей.
Незаконный сын Стефана Батория
Версию предложил немецкий наёмник Конрад Буссов, очевидец Смуты. Он указывал, что интрига родилась в Москве, среди недовольной Борисом Годуновым знати. По её уговорам некий монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев бежал на Днепр с заданием найти и представить польскому двору самозванца, который сыграл бы роль погибшего царевича.
По словам Буссова, Отрепьев передал подученному самозванцу нательный крест с именем Дмитрия и затем вербовал для него людей в Диком поле.
Последователи теории Лжедмитрия обращают внимание на его «лёгкое» вхождение в страну, где даже ловкий царский дипломат дьяк Афанасий Власьев казался необразованным неуклюжим «московитом», его умение танцевать и ездить верхом, владеть саблей и стрелять, а также на его «немосковский» говор, при том что он свободно говорил по-польски. Противники теории утверждают, что Лжедмитрий I писал с ошибками по-польски и по-латыни, бывшей тогда обязательным языком для образованного поляка, а также на его приверженность православию и на недоверие к нему как поляков, так и папы римского, прямо сравнивавшего «спасшегося царевича» с португальским лже-Себастьяном.
Григорий Отрепьев
Впервые отождествление Лжедмитрия I с монахом Чудова монастыря Григорием Отрепьевым было выдвинуто в переписке Бориса Годунова с королём Сигизмундом как официальная версия. В настоящее время эта теория имеет наибольшее число сторонников.
Несмотря на то, что посылаемые «грамоты» Годунова имеют следы явной фальсификации — причина подтасовок ясна. Польскую власть пытались убедить, что за самозванцем нет реальной силы, и не стоит поддерживать заранее обречённый замысел.
Подлинный Юрий Отрепьев принадлежал к обедневшему знатному роду литовских выходцев Нелидовых, представитель которого, Давид Фарисеев, от Ивана III получил нелестную кличку «Отрепьев». Юрий был на год-два старше царевича. Родился в Галиче-Мерьском. Его отец Богдан, арендовал землю у Никиты Романовича Захарьина, чьё имение было по соседству. Богдан погиб в пьяной драке, когда его сыновья – Юрий и Василий – были малы, так что воспитанием занималась вдова. Способный ребёнок легко научился читать и писать, причем было решено отправить его в Москву, где он поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову, брату будущего патриарха Филарета. Спасаясь от казни во время расправы Бориса Годунова с романовским кружком, Юрий постригся в монахи в Железноборовском монастыре. Однако его не привлекала простая жизнь провинциального монаха: после скитаний по монастырям он вернулся в столицу, где по протекции деда Елизария Замятни поступил в Чудов монастырь. Там быстро замечают грамотного монаха, и он становится «крестовым дьяком»: переписывает книги и присутствует в «государевой Думе» в качестве писца.
Именно там будущий претендент начал подготовку к роли; сохранились свидетельства монахов, что он расспрашивал о подробностях смерти царевича, а также об этикете и правилах придворной жизни. Позже, по официальной версии, «чернец Гришка» весьма неосмотрительно хвалится тем, что займёт когда-нибудь царский престол. Эту похвальбу митрополит ростовский Иона донес до царских ушей, и Борис приказал сослать монаха в Кириллов монастырь, но получивший это поручение дьяк Смирной Васильев отложил исполнение приказа, а потом вовсе о нём забыл. Тем временем, предупреждённый Григорий бежал в родной Галич, а затем в Муромский Борисоглебский монастырь, откуда вернулся в Москву.
Гуляя по Китай-городу в 1602 году, Отрепьев встретил другого монаха, Варлаама Яцкого, и договорился с ним в компании чернеца Мисаила Повадина вместе идти на богомолье в Иерусалим через Киев. Действительно ли он собирался на богомолье, или соврал Варлааму, или сам Варлаам приукрасил события в сохранившемся письменном «Извете» — неизвестно. Отрепьев с Варлаамом и Мисаилом добрались до Киева, где и начались похождения Отрепьева как самозванца.
Отмечается, что поездка из Москвы в Киев совпадает со временем разгрома «романовского кружка», и что Отрепьеву покровительствовал кто-то сильный, что спасло его от ареста и дало время бежать. Будучи в Польше Лжедмитрий однажды проговорился, что ему помогал дьяк Василий Щелкалов, подвергшийся затем гонениям от Бориса Годунова.
Доводом в пользу тождественности Отрепьева с Лжедмитрием I считается акварельный портрет последнего, обнаруженный в Дармштадте в 1966 году. На портрете значится латинская надпись «Дмитрий Иванович Великий Князь Московии 1604. В возрасте своём 23». В надписи сделаны характерные ошибки — те же, на которые обращал внимание ещё С.Л. Пташицкий — путаницей между «e» и «z» при написании польских слов. Реальному царевичу в 1604 году исполнилось бы 22 года, а Отрепьев был на год старше.
Обращают внимание на письмо Лжедмитрия к патриарху Иову, уснащённое церковнославянизмами (что говорит о церковном образовании автора) и наблюдениями, которые мог сделать только человек, лично знакомый с патриархом.
Противники отождествления обращают внимание на «европейскую образованность» самозванца, неожиданную для простого монаха, его умение владеть конём и саблей.
Будущий царь возил с собой монаха, которого выдавал за Григория Отрепьева, доказывая, что грамоты Бориса Годунова лгут. Возражения, что этим монахом был другой человек отметаются на основании, что «названный Отрепьев» в конце концов показал себя пьяницей и вором, за что самозванец сослал его в Ярославль — то есть, по соседству с городом, где настоящий Отрепьев начинал монашескую карьеру — место, неподходящее для «двойника».
Отмечают, что Отрепьев был известен в Москве, знаком с патриархом и многими думными боярами. В Кремлёвский дворец в царствование самозванца был вхож архимандрит Чудова монастыря Пафнутий, которому не стоило труда изобличить Отрепьева. Также усложняла обман специфическая внешность самозванца (бородавки, разная длина рук).
Подлинный Дмитрий
Также существует версия, что человек, в исторических работах называемый «Лжедмитрием», был настоящим царевичем, спрятанным и переправленным в Польшу, хотя она и не пользуется популярностью. Среди современников версию о подлинности царевича озвучивал голландский торговец Исаак Масса в книге «Краткое известие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, случившихся до 1610 года». Сторонниками теории выступали такие историки XIX века А.С. Суворин, К.Н. Бестужев-Рюмин и др. Идею, что «было легче спасти, чем подделать Димитрия» высказывал Н. Костомаров. Сейчас также существуют исследователи, разделяющие эту гипотезу. Ее основой следует считать слухи, появившиеся сразу после смерти царевича, что убитым был мальчик Истомин, а спасенный подлинный сын Ивана Грозного скрывается. Ее сторонники считают важным сообщение англичанина Джерома Горсея, высланного тогда в Ярославль за ссору с дьяком Андреем Щелкаловым, о приезде к нему брата вдовствующей царицы, Афанасия Нагого.
Сторонники гипотезы считают важным утверждения современников, что Дмитрий не «играл» роль, но искренне полагал себя царевичем. Например, он не боялся разоблачения из Польши и после воцарения пошёл на обострение отношений с королем Сигизмундом, также он смело помиловал уличённого в заговоре Василия Шуйского, хотя имел возможность избавиться от свидетеля, имевшего сведения о произошедшем в Угличе из первых рук. Считается серьёзным аргументом то, что бывшая царица узнала в самозванце сына, и то, что мать не делала заупокойных вкладов о душе убитого сына.
Сторонники гипотезы полагают, что события могли выглядеть следующим образом: Дмитрия подменил и увез в Ярославль Афанасий Нагий. В дальнейшем под именем Леонида он постригся в монастырь Железный Борк или был увезён в Польшу. Приведённого на его место мальчика наспех научили изображать эпилептический припадок, а «мамка» Волохова довершила остальное.
Чтобы оспорить факт, что настоящий Дмитрий страдал «падучей болезнью», чего не наблюдалось у его заместителя, выдвигаются разные версии. Например, история об эпилепсии была заранее сочинена, чтобы замести следы — сведения о болезни содержатся только в материалах следственного дела.
Противники гипотезы отмечают, что она построена на догадках. Смелость самозванца объясняется тем, что он искренне верил в «царственное происхождение» будучи лишь орудием в боярских руках. В начале XX века найдены вклады его матери о душе «убиенного царевича Димитрия». Инокиня Марфа, признав сыном Лжедмитрия, позднее легко от него отреклась — объясняя тем, что самозванец угрожал ее жизни. Также ей могла руководить ненависть к Годуновым и желание вернуться во дворец. Что касается «эпилептического характера», то следственное дело велось открыто, причём свидетелей допрашивали принародно. Вряд ли при таких условиях выдумка могла остаться незамеченной. Отмечается, что в случае спасения был резон сразу направить ребёнка в Польшу, а не оставлять в опасности в монастырях.
Также К. Буссов свидетельствовал, что услышал от бывшего сторожа углицкого дворца следующие слова:
«Он сыном Грозного не был, ибо тот убит 17 лет тому назад. Я видел его, лежащего мёртвым на месте для игр».
То же подтвердил и преданный самозванцу Пётр Басманов, убитый в ходе восстания:
«Хотя он и не сын Ивана Васильевича, всё же теперь он государь. Мы и ему присягнули, и лучшего государя мы не найдём».