Философские письма Петра Чаадаева

Философские взгляды Чаадаева

В лице Чаадаева (1794-1856) теория «официальной народности» николаевского времени натолкнулась на решительного противника. Среди всеобщего подъема чувств патриотизма и национальной гордости он выступал в роли непримиримого скептика. Будучи другом молодого Пушкина, Чаадаев слыл для своего времени человеком весьма образованным, с философским складом ума. В молодости он был гусаром, участвовал в Отечественной войне 1812 года, путешествовал за границу и вернулся с обширным багажом новых философских идей.

Во времена Александра I он был либеральным теоретиком, рассуждавшим в тишине кабинета за книгами. Чаадаев интересовался:

• философией,
• историей,
• религией.

Он оставался чуждым практической деятельности. Замкнувшись в своем внутреннем мире как политик-утопист, он был в стороне от настроений николаевской России и затем неожиданно предстал перед русской публикой со своими идеалами политического «космополитизма», характерными для предыдущей эпохи, эпохи Александра. Вот почему Чаадаев был одинок в своих взглядах. По-видимому, он не понимал настроений современного ему общества и не был никем понят, ни у кого не встречал поддержки.

Первое «Философическое письмо» Чаадаева было опубликовано в 1836 году в журнале «Телескоп». Всего писем должно было быть 5-6, но не все их можно было напечатать, и большинство из них осталось рукописными. В первом письме Чаадаев поднимает проблему религии, называя ее главным культурным фактором.

Как крайний западник, Чаадаев преклонялся перед западной культурой и, подобно многим западноевропейским мыслителям, видел в католичестве основу этой культуры. Интерес к католической религии является одним из результатов французской Реставрации и романтизма с его идеализацией Средневековья. Многие духовные и светские писатели утверждали, что западноевропейская культура многим обязана католицизму.

Деятели французской литературы, возвеличившие католицизм:

• де Местр,
• Ламенне,
• Мишо,
• Шатобриан.

Рост влияния католицизма в Европе выразился, в том числе, и в активной деятельности иезуитов, которым в России удалось также католицизировать многих аристократов (Свечину, княгиню Зинаиду Волконскую, Гагарина, Шувалова, Голицына). Великую культурную роль католицизма превозносили даже некоторые протестанты – например, его идейным почитателем был философ Шеллинг. Чаадаев лично знал де Местра и Шеллинга. Все это делало его пессимистичным в отношении русской истории.

Чаадаев причины русской «отсталости» видел в том, что мы никогда не шли наравне с другими народами. Русские не принадлежат, говорит он, ни к одной из великих семей человечества, ни к Западу, ни к Востоку, у нас нет их традиций. Россия существует как бы вне времени, и мировое воспитание человеческого рода нас не коснулось. То, что давно воплотили в жизнь другие народы, для нас еще только теории.

В прошлом России Чаадаев не видел ни одного мгновения сильной и страстной деятельности там, где создаются лучшие воспоминания о поэзии и плодотворных идеях. В начале русской истории было дикое варварство, которое сменилось грубым суеверием, потом жестокое и унизительное господство завоевателей, господство, следы которого в нашем образе жизни не совсем исчезли до сих пор. Это печальная история России и русского народа.

Реакция на «Философическое письмо» Чаадаева

В обществе «Философическое письмо» Чаадаева вызвало взрыв возмущения. Люди из всех слоев и сословий общества объединились в едином крике проклятия человеку, посмевшему оскорбить Россию; Студенты МГУ выразили желание с оружием в руках отомстить за оскорбление нации. Чтобы снизить накал страстей, власти объявили Чаадаева «сумасшедшим».

В свою защиту он пишет новый философский очерк: «Апология сумасшедшего», где снова защищает свои идеи, хотя и смягчая их остроту и жесткость. Он не без легкой примеси презрения говорит о «толпе», осуждающей его: «общее мнение (общий разум) вовсе не совсем верно (абсолютный разум); инстинкты большинства бесконечно страстнее, уже, эгоистичнее, чем инстинкты отдельного человека»; «Человеческий здравый смысл – вовсе не здравый смысл». Чаадаев указывал, что «любовь к отечеству — прекрасная вещь, но любовь к правде еще прекраснее».

Чаадаев вспоминает в «Апологии сумасшедшего» Петра I, творца русской «державы», русского «величия». Он воссоздал Россию благодаря общению с Западом, благодаря порабощению России Западом. Этот путь, по мнению Чаадаева, был правильным. Затем он критикует мнение тех, кто говорит, что нам нечему учиться у Запада, что мы принадлежим Востоку и что наше будущее на Востоке. Попутно он остро говорит об идеализации Античности, об этом возврате к «старым гнилым реликтам, к старым идеям, пожранным временем».

Чаадаев говорит, что любит свою Родину не меньше, чем критики, обиженные его сочинениями. «Я не умею любить родину с закрытыми глазами, опущенной головой, закрытыми губами», — сказал он. – «Я люблю свою страну так, как научил меня любить ее Петр Великий. Признаюсь, что во мне нет того благословенного патриотизма, того ленивого патриотизма, который все видит в лучшем свете, который засыпает со своими иллюзиями».

«Письма» и вся философия Чаадаева в истории русского самосознания стали мостом, соединившим свободную русскую мысль двух эпох: Александровской и Николаевской.

Славянофилы, хотя и были его идейными противниками, высоко ценили Чаадаева, как человека благородного и как весьма смелого публициста. Хомяков в 1860 году так вспоминал Чаадаева:

«просвещенный ум, художественное чутье, благородное сердце — вот качества, привлекавшие в нем всех; в то время, когда, видимо, мысль погружалась в тяжелый, невольный сон. Он особенно держался за то, что сам бодрствовал и подбадривал других. Бывают времена, когда это большая заслуга».