Иррационализм против рационализма

1 Автор: д.ф.н., профессор В.В. Костецкий ИРРАЦИОНАЛИЗМ ПРОТИВ РАЦИОНАЛИЗМА План 1) романтизм, 2) ницшеанство, 3) фрейдизм, В истории западной философии, начиная с Эллады, ум всегда стоял на первом месте, а сердечное восприятие мира – на втором. Например, для Сократа добродетель немыслима без знания (гносиса): добро становится моральным, когда оно осознается таковым. Точно также и христианская Церковь, канонизируя моральные нормы в форме книжной учености, рационализирует не только мышление, но и чувства, и поведение. В рамки рационального, доведенного до крайних пределов, попадает даже абсурдное. Абсурдное в пределах рационального Церковь подводит под категорию «веры». Так, один из представителей ранней патристики бросит знаменитый лозунг: «Верую, ибо это абсурдно!» (выражение, приписываемое Тертуллиану). Так сама вера в церковной философии (церковной, а не в религиозной, - что не одно и то же) становится абсурдно-рациональной. Между тем настоящая вера не имеет никакого отношения к рационалистическому абсурду. Ее, веры, гносеологические основы заложены возможностями симпатии и эмпатии, благодаря которым становятся действительными религиозные озарения и откровения, религиозное 2 настроение и благодать. Рационализация религиозной веры приводит Церковь к формированию богословской науки (теологии), ради которой столетия спустя Церковь создает университеты (Парижский, Оксфордский, - XII-XIII в.в.). Университетское богословие совершенно забросило религиозный опыт и со страстью предалось логике. Церковно-университетское логическое умствование обо всем (панлогизм), прочно занявшее место в системе образования, получило название "схоластика" (от гр. «схолиа» - школа, досуговое время-провождение). С появлением науки Нового времени, занятой опытом и поиском «пропорций» в природе-натуре, складывается рационально-научное мировоззрение, основанное на мифологемах атомистики. Как «выглядят» атомы, никто не знает до сих пор, но представляются они «частицами» (неизвестно чего), то твердыми, то не очень, то вообще «туманностями» или «волнами» (неизвестно чего). Чтобы не ломать зря голову, ученые поступают аналогично Тертуллиану, то есть принимают атом за научную «абстракцию» (хотя бы и абсурдную), имеющую числовые характеристики. В абстракцию верят, а числовые характеристики находят. В своем «научном» мировоззрении ученые верят, что числа и формулы доказывают истинность абстрактно-логических конструкций типа «атом – это частица & волна» или «солнце – термоядерный реактор», «жизнь – способ существования белковых тел», «человек – животное разумное», «вселенная – бесконечна». В науке даже «бесконечные ряды» и «иррациональные числа» становятся формой вполне рационального познания. Эпоха философских систем, век Просвещения и век кантовско-гегелевских учений, утверждала главный принцип своего времени: мир во всех своих основах логичен, рационален. И сам «человек разумный» логичен, 3 систематичен, аккуратен и не терпит беспорядка и хаоса. Научное знание есть лучшее из всех видов знания, самое истинное. Разумный человек обязательно должен как можно больше учиться и получать образование, ибо «вся жизнь – школа» (Я. Коменский). Однако к концу XIX в. многовековые сомнения в истинности рационального восприятия мира привели к формулировке совершенно иного принципа: мир в основе своей не разумен, не логичен, но страстен и патетичен. Логичным может быть и автомат, машина, механизм. Но страстным может быть только живое и душевное. В этом смысле мир – не автомат, не машина, не безжизненный механизм. Реальность бытия много сложнее, пышнее, роскошнее и капризнее «научного мировоззрения». Как скажет Гете, «суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». Философское сопротивление сухому рационализму машинной науки стали оказывать поэты, литераторы и художники, творческая деятельность которых получила название «романтизм». Романтизм художественной интеллигенции выступил стойкой альтернативой сциентизму ученых. РОМАНТИЗМ. Романтизм в философском измерении есть стремление уйти из реальности быта в любую другую реальность, кроме сакральной (священной). Исключив из своего творчества две реальности человеческого мира – бытовую (профанную) и священную (сакральную), романтики принялись за поиски новых реальностей, то есть занялись делом вполне философским (интерпретация реальности – предмет онтологии, «учения о бытии»). В результате творческих усилий романтики нашли множество миров, в которых может проживать образованный человек. Например, мир возвышенных и сентиментальных чувств, навеянный грезами музыки и поэзии, романса и романа; или 4 мир давно минувших дней; или просто вымышленный мир фантастики. Интересно, что романтики придумали историю не как науку, а как такую реальность, в мире которой многие современники чувствуют себя более действительными, чем в реальности бытовой, нереальной реальности «суеты сует». Кто-то лучше себя понимает в мире нравственности индейских племен, кто-то - в среде египетских папирусов и пирамид, а кто-то – в эллинистическом мире статуй и архитектуры, трагедии и комедии, истории и драмы. А кому-либо любо находится в среде запорожцев или в дружинах средневековых рыцарей. Есть люди, которым рыцарский замок или индейский вигвам понятнее, чем квартира в многоэтажном доме. История – великое изобретение романтиков в области философского вычленения реальности. Многие романтики увидели исторические реалии в древних мифологиях. Мифологические персонажи оказываются при таком подходе не только фантастичными, но и историчными, даже событийными. Есть такие человеческие истории, в которых невозможно разобраться без признания рока, судьбы, странного случая. Еще одна область, излюбленная романтиками, - это реальность индивидуальных человеческих переживаний, мир персональной интимности, лирики и задушевности. Людей на Земном шаре – миллионы и миллиарды. История творится массами, народами, армиями и империями. Но реальна и внутренняя жизнь маленького, всеми забытого человека, в душе которого могут разворачиваться посвоему замечательные чувства и страсти. Индивидуальная человеческая душа – это тоже неограниченное пространство особой реальности, психично-персоналистичной, на арене 5 которой происходит своя история мыслей, чувств, настроений и грез. Так писатели, художники и музыканты в своей романтической философии открыли рядом с бытовой реальностью еще три, по крайней мере, это: реальность истории, реальность мифа и реальность индивидуальной человеческой персоны. Ученый мир быстро воспользовался итогами романтиков, открестившись от них самих. Ученые «историки» принялись за изучение дат. Этнографы и филологи открыли структуру и «логику» мифа. Психологи занялись построением «теории личности». Не без влияния романтиков происходило становление самих наук: истории, этнографии, психологии и многих других. Попадая под влияние естествознания, эти науки теряли свои романтикогуманитарные корни и превращались в «науки позитивные», - опытные, «объективные». И лишь позднее, в ХХ веке, историзм, мифологизм и персонализм начнут вновь возвращаться в лоно философии, уже «современной». Истоки романтизма связывают с именами уже известных нам философов: это Жан-Жак Руссо и Фридрих Шеллинг. Близки к ним были поэты И. Гете и Ф. Шиллер. То есть время появления европейского романтизма приходится на конец восемнадцатогоначало девятнадцатого века. Под влиянием философии романтизма находились многие знаменитые литераторы. В России, например, достаточно назвать имена Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Достоевского. В русле романтических поисков особых реальностей в среде творческой интеллигенции зреет убеждение, что художник не только отображает или выражает реальность, но и творит ее, проектирует и программирует на основе фантазии и символов. Придуманная реальность становится сначала реальной как идея, а затем может наступить и 6 стадия воплощенной идеи. Идеи сами находят возможности для своего воплощения. Поэт, выдвигающий идеи, - больше чем священник, который их только излагает и больше чем ученый, который только постигает идеи. Эта демиургическая роль усиленно пропагандировалась в искусстве начала ХХ века, в результате чего и появляется так называемое «современное искусство», модерн и постмодерн. До тех пор, пока романтические поиски новых реальностей держались своих исторических границ, то есть реальностей между профанным и сакральным, романтизм оставался искусством. Но как только романтики посягнули на роль инициаторов новых религий, на область сакральной (духовной) реальности или же сделали попытку из профанной реальности сделать что-то эстетическое, так искусство стало принимать не только без-образные формы, но и просто безобразные. Художники-абстракционисты прямо заявляли, что их искусство не есть искусство. Правда, на ярмарочных аукционах воцарилось иное мнение. Влияние романтических идей на философию XIX века было более сдержанным и ответственным, чем влияние на искусство. Наиболее яркой и самобытной философской школой, выпестованной на базе романтизма, явилось учение немецкого профессора по кафедре классической (грекоримской) филологии Фридриха Ницше. НИЦШЕАНСТВО. Ф. Ницше (1844-1900) в двадцатьпять лет становится профессором. Занимаясь вопросами древнегреческой литературы, в частности трагедиями, Ницше приходит к выводу о том, что для понимания трагедии необходимо лучше знать смыслы греческой мифологии. Обратившись к изучению мифов, Ницше из всего пантеона богов выделяет одного бога, имеющего отношение к театральной трагедии – Диониса. Дело в том, что одна из особенностей греческой трагедии в 7 том и состояла, что в ней искусственно и драматически искусно накалялись страсти вплоть до неистовых рыданий. На трагедии театральная публика обязана была рыдать. Без сотрясающих рыданий трагедия уже не трагедия, а просто драма. Между тем, в приличном обществе смех считается телесно приличным, а вот рыдания, слезы, сопли – телесно неприличными. То есть в трагедии есть страсти, выражение которых может быть телесно неприличным. Именно таким – телесно неприличным по своей видимости – и был бог Дионис. С позиции Диониса в состоянии страсти (горе, гнев, любовь, ужас) не должно думать о приличиях: страсть должна получать абсолютное выражение. Далее Ницше интересуется вопросом: а не существует ли в пантеоне такого бога, для которого приличия всегда стоят на первом месте? И действительно, такой бог обнаруживается в пантеоне под именем Аполлона, бога гармонии и порядка, красоты и вообще всякой «правильности». Аполлона называли «Мусагет», то есть предводитель муз. Музы представлялись в облике прекрасных и нарядно одетых женщин, покровительствующих искусствам и наукам. В противоположность Аполлону свита Диониса выглядела подчеркнуто неприлично: это сатиры и силены – веселые мужики на козлиных или ослиных ногах, с копытцами и густой шерстью, а также менады – женщины «легкого поведения», «певички». Свита Диониса жила сплошным праздником: вино, песни, танцы, эротика. Все жизненные потребности удовлетворяет сама природа: горные ручьи утоляют жажду, сладкие плоды дают пищу, виноград при самых незначительных усилиях оборачивается вином, кроны деревьев защищают от жары, теплые страны спасают от холода. Путешествуя по миру, можно весь год быть на «празднике урожая». Природа обильно снабдила человека и 8 теплом, и пищей, и водой, и вином; мужчины могут радоваться женщинам, равно как и женщины могут радоваться мужскому вниманию. И если самим не портить себе жизнь, то жить можно весело и празднично. Анализируя греческую трагедию, Ницше замечает, что в ней оба начала – дионисическое и аполлоническое – присутствуют в равной мере. Благодаря Аполлону театральная трагедия является искусством, а благодаря Дионису зрители переживают страсти: волнение, досаду, сострадание, горе, гнев, жалость, любовь, ужас. Именно благодаря единству Аполлона и Диониса театральная трагедия оказывает удивительное воздействие: наполняет жизнь смыслом, зрители после спектакля уходят растроганные, одухотворенные, с жаждой жизни. Интересно, что в отношении трагедии формальная сторона (композиция, режиссура) стоит за мусагетом Аполлоном, но содержательная сторона принадлежит казалось бы несерьезному богу Дионису. Так, даже вино может положительно воздействовать на серьезные чувства зрителя: он быстрее заплачет – и задумается, переосмыслит свою персональную жизнь. Для Ницше, конечно, ясно, что трагедия не есть развлекательный жанр искусства, это не цирк или эстрада. И если трагедия придает жизни смысл и усиливает ощущение реальности, значит, она имеет самое непосредственное отношение к философии. И Ницше в своем научном творчестве переходит из области филологии в философию. А в философии есть свои «жанры»: онтология, гносеология, этика, эстетика, политология, философия истории - в соответствии с которыми и развивается творчество немецкого философа. В онтологии Ф. Ницше, следуя традициям романтизма, выделяет две особые реальности: одна контролируется 9 Аполлоном, другая – Дионисом. При их объединении возникает существующий мир. Естественно, что такой мир будет противоречивым, он и гармоничен, и дисгармоничен; и рационален, и иррационален; и красив, и безобразен; и морален, и сверх-морален. Мир по своей композиции правилен, даже гармоничен, но по своему содержанию мир патетичен. Страсти правят миром, и они наполняют собой ту реальность, которая называется «жизнью». Для Ницше все «бытие» есть «жизнь». В том, в чем нет «жизни», рано или поздно не будет и «бытия». Философию Ницше так и прозвали: «философия жизни». В своей онтологии Ницше является последовательным романтиком. Для него бытовая реальность, в привычном образе жизни которой умирают страсти, не представляет интереса. Равно как неинтересной становится сакральная реальность христианской религии, в которой вообще нет места естественным страстям. Ницше выбирает в качестве «действительной» ту реальность, которая находится между бытом и Богом, - по его мнению, именно там располагается все человеческое. Человек не зверь и не ангел, поэтому и реальность его бытия должна располагаться между ними. Сам человек - скорее мост, чем тот или иной берег. Пространство под этим мостом, меж двух берегов и есть главная реальность бытия. Быт и Бог – это не реальности, а скорее границы, пределы, берега реки бытия под названием «Жизнь». Струи, течения, волны этой реки жизни составляют, по мнению Ф. Ницше, страсти (гр. «пафос»). Из разного рода страстей складывается своего рода «алфавит бытия», его «категориальная структура», a priori мира. Мир, космос априори страстен, апостериори – физичен. Мир потому и телесен, что страстей бестелесных не бывает. Из страсти абстрагируются две «субстанции»: энтузиазм (его обычно принимают за «духовность») и телесность мира. 10 Для Ницше страсть есть вещь объективная. Поэтому даже лирика не есть выражение субъекта, но есть состояние, погружение субъекта (автора или читателя) в лоно страсти. Игру страстей в объективном мире Жизни Ницше называет словом “музыка”. То, что человек способен слышать ушами, это не музыка, а лишь ее исполнение, выражение в звуке. Музыка существует в мире до человека и без человека, сам мир в своей основе музыкален. Инструментальная и вокальная музыка есть не более чем человеческое воплощение “музыки небесных сфер”, - как выразился бы Пифагор. Даже трагедию в ее греческом варианте Ницше трактует как выражение “духа музыки”, хотя трагедия есть литературный, а не музыкальный жанр. ГНОСЕОЛОГИЯ Ницше исходит из того, что мир можно познать, только сознательно отдавая себя страстям жизни, причем без заботы о последствиях. Речь не идет о «порочных страстях» типа карточной игры или «свободной любви»; страстью может быть и патриотизм, и преданность своему делу, и любое приключение, вплоть до приобщения к религиям. Вообще жизнь на основе объективной игры страстей всегда есть приключение. История поэтому есть история приключений, которые происходят как с отдельными людьми, так с народами и государствами. И когда нет приключений, нет истории, бытие провисает в безжизненном небытии. Поиск историчности, событийности в мире приключений жизни и есть главная цель познания. Всякая же другая история, без страстей и приключений, скорее вредна, чем полезна. Ницше с большой иронией относился к людям, которые неверно понимают смысл страсти (пафоса): «Говорят: «удовольствие»- и думают об усладах, говорят: «чувство»- и думают о чувственности, говорят: «тело»- и 11 думают о том, что «ниже тела», - и таким вот образом была обесчещена троица хороших вещей» В процессе познания очень важным представляется выбор пафоса, стиля познания. Ибо потенциал познания, его перспектива и горизонт определяются формой, видом, силой, тоном, ритмом страсти. Нельзя сакральную реальность познать посмеиваясь, нельзя «строение природы» познавать без улыбки. Для того, чтобы выражать смыслы своей философии, Ф. Ницше прибегнул к особо экспрессивному литературному стилю, что и обеспечило популярность и жизненность его философии. «Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью» - писал профессор филологии, он же философ. Стиль в философии Ницше явился одновременно и методом познания. Не случайно говорится, что «стиль – это человек». ЭТИКА в философии Ницше принципиально отделяется от религии и строится по принципу: «этично все, что увеличивает силу Жизни». В отношении нравственнохристианских норм поведения Ницше занимает позицию нигилизма: не приемлет все. Если взять известное противопоставление нравственности в «Ветхом завете» и в «Новом завете»: «око за око, зуб за зуб» и «ударившему тебя по левой щеке подставь и правую»,- то Ницше, безусловно, держится правила «Ветхого завета», которое непосредственно соответствует главному принципу эллинской философии «жить по природе». Еще Солон писал, что тому, кто выколол глаз одноглазому, надо по суду назначать кару – выколоть оба. Справедливо, если преступник не будет в лучшем положении, чем его жертва. Для Ницше жестокость не может всегда противоречить 12 нравственности, то есть иногда недостаток жестокости есть одновременно и недостаток нравственности. В жестокости в определенной мере нуждаются социальные классы и группы населения, женщины, спортсмены, непослушные дети. Не случаен афоризм Ницше: «Идешь к женщине, не забудь плетку». Свою этическую позицию Ницше прямо противопоставляет христианству. Афины противопоставляет Иерусалиму, Элладу – Иудее. В свое время христианская религиозная философия сказала эллинскому язычеству: «не надо жить по природе (κατα φυσεος), надо «жить по духу», хотя бы и вопреки природе». Ницше вновь утверждает обратное: «хватит жить не по природе (по духу), жить надо по природе». Правда, «природу» Ницше не сводит к ее телесности. У природы, по его мнению, другой фундамент: дионисизм, пафос, музыка, то есть объективная реальность страстей. Природа играет страстями, и чтобы правильно жить в такой природе, надо быть прежде всего сильным. Мир создан для сильных людей, волевых, разумных, страстных. Кто позволяет себе быть иным, тот уже безнравственен. Так, например, нельзя в составе футбольной команды еле волочить ноги: один доходяга может испортить всю игру, привести команду к поражению, разочаровать зрителей. Но и требовать с хилого хорошей игры безнравственно: проще не включать его в команду. Как говорил Платон в отношении «стражей»: неспособных жить не стоит и лечить. И если это противоречит христианскому пониманию милосердия, то Ницше решительно призывает стать «по ту сторону добра и зла». К «неспособным жить» Ницше проявлял неприязненное отношение. Да и сама природа, замечает Ницше, так устроена, что борьба в ней идет за максимум существования, а не за минимум, как полагал Ч.Дарвин в 13 своей теории естественного отбора. Например, хищник при нападении на стадо копытных режет их столько, сколько может зарезать, а отнюдь не столько, сколько ему необходимо для прокорма. Борьбу за максимум существования Ницше условно называет «волей к власти». А человека, рвущегося к власти, Ницше обозначает термином «белокурая бестия» (арийцы были высоким и белокурым народом, а «бестиа» на латыни означает «зверь»). Один из главных пороков «неспособных жить», по мнению Ницше, состоит в том, что такие люди бояться страстей, бояться их непредсказуемых последствий, боятся самих себя в страсти. Так на месте страсти появляется «расчет»: брак по расчету, дружба по расчету, выбор профессии по расчету, карьера по расчету. Постепенно «расчетливые» закрепляются в жизни, сводя жизнь к пошлости. Расчетливые слабаки нуждаются в повышенном комфорте, в лекарствах и хорошей пенсии, в строгой религии, в теплом туалете и публичных домах. В результате цивилизация извращает свой путь, а человечество деградирует. Чтобы этого не происходило, Ницше призывает совершить «переоценку всех ценностей», найти другой путь человеческого прогресса,- как к этому призывал еще Руссо. Правильно жить, по Ницше, значит жалеть, любить и ценить «белокурых бестий», то есть сильных, а не слабых. Между тем, даже в школах учителя больше времени уделяют слабым ученикам, а не сильным. Сильные недополучают, а слабые получают много больше того, чего заслуживают, причем без заметных успехов. И это несправедливо. В данном случае позиция Ницше непосредственно примыкает к философии Платона, в 14 которой равенство неравных между собой людей есть несправедливость. ПОЛИТОЛОГИЯ Ницше следует дорогой Платона: более совершенному человеку никто не позволит быть счастливым, ибо менее совершенные несчастливы сами и мешают счастью других. Глядя на современное ему обществу, Ницше видит вокруг себя людей, погрязших в расчетливости. О страстях, за исключением греховных, нет и речи. Лишь гении могут позволить себе волю и свободу в страсти, остальные боятся страстей, - и так проходит их жизнь. Людей, которые боятся жизни, все время думая о последствиях, Ницше называет условно «недочеловеками». Вся Германия его времени – это общество недочеловеков. Ницше, безусловно, патриот. Ему обидно за родину, за державу, за нацию. Поэтому главная задача текущей политики – сделать из общества недочеловеков общество сверхчеловеков. И это не задача экономики комфорта, и не задача христианской «духовности», это задача всеобщего воодушевления нации, которую можно решить силами искусства, особенно музыки и литературы. Ницше просто боготворил композитора Р. Вагнера, который пробуждал в слушателях возвышенно-мужественный дух древних германцев, «арийский дух». Вагнер как греческий Орфей вводит нацию в стихию настоящей жизни, где разворачиваются могучие страсти, где история приобретает героический характер, где становятся уместными возвышенные искусства. Воцерковленная религия, равно как и расчетливая экономика, давно предали человечество, и лишь музыка способна разбудить в человечестве здоровый дух жизни. За музыкой должны последовать поэзия, литература, живопись, театр, - и так коллективными усилиями искусства свершится прогресс человечества, 15 причем настоящий, а не экономический или «научнотехнический». Фридрих Ницше умер в 1900 году. Его философия оказала влияние и на искусство, и на политику. Слабые классы (пролетариат) захотели стать сильными. Как следствие, возникли революции и «диктатуры пролетариата». Богатые возжелали стать ценителями искусства. Как следствие, появился авангард – «искусство без искусства». В результате философия Ницше так и осталась в «романтизме» как в своем собственном прошлом. ФРЕЙДИЗМ. Из философии Ф. Ницше логически следовало одно важное следствие касательно «природы человека»: В нормальном человеке, как и во всей природе, должны в равной мере присутствовать два начала, дионисическое и аполлоническое. Если дионисическое начало ущемляется и хиреет, из человека получается недочеловек. Напротив, при преобладании дионисического начала возникает «белокурая бестия», «сверхчеловек». В европейской, особенно германской, культуре к концу XIX аполлоническое начало явно вытесняло собой все дионисическое. Человек, занятый большую часть времени службой или работой, не мог позволить себе безрассудной страсти, которая неизвестно чем кончится. Между тем, природа все равно свое возьмет, и тот человек или народ, который длительное время удерживает себя от безрассудства страсти, рано или поздно станет увечным, убогим. Люди рождены для жизни, то есть страстей и приключений, а вовсе не для созидания комфорта и работы, - и тот, кто этого не желает принять, будет физиологически наказан. Первые доказательства истинности этого замечания стали поступать от австрийского невропатолога и психиатра Зигмунда Фрейда (1856-1939). 16 З. Фрейд родился в бедной и многодетной еврейской семье. Единственным из детей получил хорошее образование, закончив медицинский факультет Венского университета. В студенческие годы Фрейду повезло на преподавателя философии (им был профессор Ф. Брентано), под руководством которого Фрейд получил прекрасные знания по истории философии, особенно античного периода. Студент Фрейд сам переводил с древнегреческого отдельные диалоги Платона. Работать Фрейд начал в клинике и через некоторое время стал специализироваться на больных истерией. Проводя в общении с больными помногу часов в день, Фрейд стал подмечать, что больные истерией женщины охотно переходят в разговоре на сексуальные темы. Причем, после разговоров их самочувствие улучшается. Это облегчение души с соответствующей корректировкой нервной системы Фрейд обозначил термином катарсис, - тем самым термином, который использовал Аристотель при определении эстетического действия трагедии на зрителя. В термине “катарсис”, дионисически-трагедийном по своему происхождению, исследования Фрейда пересеклись с философией Ф. Ницше. Продолжая беседы с больными, Фрейд обнаруживает, что следы сексуального развития уходят в детство. Задавшись вопросом о том, как далеко простирается в детство начало сексуального развития, Фрейд делает любопытные открытия. Оказывается, что подростковая сексуальность является вторичной, а первичное формирование сексуальных интересов по времени совпадает с самыми первыми этапами формирования сознания, то есть, начиная с младенчества. Детская сексуальность проходит три этапа: оральный, анальный и генитальный. В возрасте полугода младенец, просыпаясь, все тянет в рот. 17 Старое объяснение – режутся зубки. Однако Фрейд как врач очень внимательный, замечает, что ребенок при этом муслит область губ, причем глазки его становятся масляными и лукавыми. Фрейд вводит понятие «эрогенной зоны», и отмечает в поведении младенца типично эротические реакции. В возрасте порядка двух лет в поведении ребенка опять появляется странность, связанная с приучением к горшку. Сначала ребенка трудно к нему приучить, зато потом трудно согнать. Некоторые дети специально терпят, чтобы подольше посидеть на горшке. Если «сидение» продолжается долго и без уважительной причины, то у ребенка появляется мечтательное выражение лица с характерным блеском глаз. Фрейд вынужден объяснить эти наблюдения наличием эрогенной зоны в области ануса. Наконец, уже после двух лет дети начинают целенаправленно поглаживать гениталии. Они затихают, на лице появляется мечтательное выражение, глазки смышлено поблескивают. Когда родители обнаруживают причину такого поведения, они пугаются, им кажется, что произвели на свет извращенца. Наказанный ребенок тоже пугается, замыкается в себе, и после этого сексуальные интересы ребенка исчезают из поля зрения воспитателей вплоть до подросткового возраста. Между тем, сексуальное влечение (libido) никуда не исчезало. Вытесненное из области сознательного поведения, оно ушло в область бессознательного. В результате душа человека, психика, разделяется на два начала: сознание и бессознательное, которые оцениваются взрослыми как «правильное» и «неправильное», приличное и неприличное. Между прочим, в философии Ницше для этих начал уже были свои символы – это Аполлон и Дионис. В результате получается, что дионисическое начало в человеке с раннего детства загоняется в бессознательное, а сознание строится 18 исключительно в аполлоническом духе порядка, правильности и рационализма. Как следствие, человек формируется, по терминологии Ницше, недочеловеком. А в терминологии Фрейда у человека из-за подавления дионисического начала появляются разного рода "комплексы", которые вполне могут с течением времени довести до истерии или других психосоматических заболеваний. Детская сексуальность, по Фрейду, есть проявление нормального развития «человека разумного». Без этого этапа не произойдет ни нормального развития чувственности, ни полноценного развития сексуальности в брачном возрасте. Конечно, детскую сексуальность нельзя поощрять, но и наказывать за нее тоже нельзя. Лучшее средство – переключение детского внимания на что-либо другое (помощь родителям, музыкальная школа, спортивные секции). В период взрослости бессознательная сексуальность (либидо) требует страсти, причем страсти неистовой, даже невозможной. Чтобы найти ей выход, человек должен всего себя реализовать в мире любви, не считаясь с работой, обязанностями и любой занятостью. Поскольку в условиях цивилизации подобное поведение просто немыслимо, постольку возникает два варианта поведения: либо страсти либидо перевести в другую плоскость, либо либидо будет изнутри, физиологически разрушать человека, расшатывая нервную систему и расщепляя психику на отдельные составляющие. И действительно, в человеческом обществе Фрейд обнаруживает массовые формы перевода либидо во внесексуальные сферы сознания. Самой распространенной и самой древней формой перевода либидо (сублимации) Фрейд считает религию, определяя ее как «коллективный невроз». То есть религиозные люди уходят от страданий 19 либидо и индивидуального невроза за счет «коллективного невроза», который за патологию условно не считается. В любой религии всегда решаются проблемы сексуальности тем или иным способом. Никогда не бывает религии без решения сексуального вопроса. По мнению Фрейда, ту же роль в отношении страстной, неистовой сексуальности либидо наряду с религией решает творчество, творческие муки и творческие озарения и экстазы. У человека по его природной конституции нет иного выхода, как уйти в творчество: художественное, научное, боевое, досуговое (в том числе религиозно-досуговое), - вообще в любое. Иначе остаются еще три варианта: религиозный фанатизм, разврат, психопатология. Если и эти варианты «жизненных ценностей» останутся в стороне, то дело закончится сексуальными извращениями, наркотиками, маниакальной агрессивностью вплоть до каннибализма. «Человек разумный» не есть человек от природы свободный; он помещен в лабиринт, где имеется возможность выбора и лучший выбор – творчество, не худший выбор – религия (без фанатизма), далее идут религиозный экстремизм и куртуазная любовь (или разврат на бытовой почве), остальное переходит в область психопатологии. И хотя эта цепочка, шкала «образов жизни» не Фрейдом придумана, она соответствует философии фрейдизма. В развитии фрейдовской мысли, как нетрудно заметить, опять начинает проявляться схема, намеченная Ницше: творчество есть деятельность «правильная», аполлоническая, но причина этой деятельности восходит к началу, символизируемым Дионисом. То, что Фрейд обозначил латинским термином либидо, есть одна из основных составляющих дионисизма. Интересно, что и по Фрейду, и по Ницше получается так, что здоровым человек бывает только тогда, когда его жизнь наполняется 20 страстями, то есть сильными и энергичными чувствами, достойными поэтического выражения. «Человек разумный» обречен быть в состоянии страстной жизни, иначе его ждут умственная деградация и потеря психосоматического здоровья. Зигмунд Фрейд как врач практикующий, не остановился на теоретических размышлениях, но разработал практический метод психотерапии под названием «психоанализ». Цель психоанализа – подвести пациента к катарсису, очистив (освободив) его от давящего действия страстей прошлого. Средство психоанализа – беседа, слово, логос. В начале – слово, в конце – здоровье, здоровая жизнь. В процессе беседы Фрейд использовал различные методы психоанализа: толкование сновидений, анализ оговорок и описок, метод свободных ассоциаций. Смысл этих методов состоял в том, чтобы за видимым, аполлоническим содержанием сознания узреть невидимое, дионисийское, тайное и интимное бессознательное содержание глубокой душевной боли. Человек часто оговаривается вовсе не случайно, в этих оговорках есть смысл бессознательного состояния сознания. Я приведу один забавный пример. Жена водителя автомобиля решила спеть песенку про шоферов, где есть такие слова: «…крепче за баранку держись, шофер!». А вместе этого пропела: «…крепче за шоферку держись, баран!». Оба смысла соответствуют реальности, только реальность распадается на два мира, и это совершенно разные миры, которые можно по-разному называть: аполлонический и дионисический (Ф. Ницше), или сознательный и бессознательный (З. Фрейд), или рациональный и иррациональный (общее обозначение). Получается так, что мир по видимости рационален, но в действительности за рациональным скрывается нечто иррациональное. Так за общественными интересами 21 скрываются семейные, а за семейными – личные и что-то еще – за личными. Чтобы не уходить в бесконечность или, упражняясь в острословии, не замыкать уходящий ряд в круг тавтологии, в философии вводится две реальности, которые просвечивают в каждом событии. Так, есть свое рациональное и иррациональное в общественной жизни, и в семейной, и в личной, и в индивидуальном переживании собственной персоны. Мир, доступный человеку, подобен басням великого Эзопа: в нем всегда два текста, два языка, два смысла. И тот, кто не видит второго смысла мировой басни, или не пытается его понять, - по всей видимости, или глуп, или одурачен. Естественно, что философия как «любовь к мудрости» пытается придти на помощь тем, кто не против того, чтобы поумнеть. Правда, есть такие социальные группы населения, которые и без того считают себя предельно умными, - таковы, например, многие представители естествознания. Вопросы для самоконтроля: 1) В чем своеобразие романтического восприятия реальности? 2) Что обозначают символы Диониса и Аполлона в философии Ф.Ницше? 3) Каким образом связаны между собой либидо З.Фрейда с дионисизмом Ф.Ницше? 4) Почему долгое время философию Ф.Ницше ошибочно считали идеологической основой фашизма?