Осуществление японского экономического чуда стало возможным благодаря тесной связи этической мотивации капитализации с самостоятельным переосмыслением национальных традиций в культуре. Японцы не использовали проторенный западный путь, состоящий в стимулировании предпринимательской деятельности путем поощрения и культивирования индивидуализма. Культурная среда Японии, состоящая из элементов конфуцианства, буддизма и синтоизма, противоречит представлениям о каком бы то ни было индивидуальном «я», исключающим природу или общественную среду.
Данная среда также противоречит мысли о человеке как мастере по отношению к природной среде, а также идеям о самоценности индивида вне социальной среды. Именно в связи с этим в условиях, когда стало необходимым догонять Запад, возникла потребность в выработке такой идеологии, которая по своему функциональному значению была бы аналогична протестантизму в западноевропейских странах.
Учение «сингаку»
Перед переходом Японии на развитие по капиталистическому пути, ускоренное и насильственное «открытие» этой страны и ее культуры европейцами в 1853 году, в ней сформировалась идеология кардинально новых городских сословий – предков японских предпринимателей. Учение «сингаку» (дословно – учение о сердце), которое основал Исида Байган, способствовало постановке тенденции капитализации традиционного общества под философско-мировоззренческий базис.
В соответствие с байгановским философско-антропологическим учением, человек – один из множества вещей, которые находятся в сущностном единстве как с Небом, так и с Землей. Люди являются равноценными по отношению друг к другу, так как каждый человек является одной маленькой Вселенной и имеет способность достичь такого духовного состояния, которое можно определить как «совершенную мудрость».
Соответственно «небесному принципу, человек является предназначенным для определенного вида занятий («сёкубун» в Японии во многом аналогична кастовой системе у индусов). Самореализация человека происходит через осуществление определенной профессиональной деятельности, необходимой для государства: он является как бы частицей единого социального организма.
В разрез с предшествующими воззрениями, приверженцами «сингаку» было произведено уравнивание различных социальных ролей по их общественной значимости, что делает возможным представление пути «торговцев» равным «пути самураев», который раньше рассматривался как вершина сословной иерархии.
Торговцы также имеют свой «долг», который не менее значим, чем долг воинов, и состоит в удовлетворении потребности покупателей и этим поддержанию общественного спокойствия, солидарности и легитимности власти. Быть верным долгу значит досконально знать и постоянно совершенствоваться в своем занятии, которое является и призванием: быть усердным, честным, бережливым, накопительным. (Самым серьезным выражением непочтительности сына считалось разорить отчий дом).
Бережливость в сочетании с «индивидуальным» сердцем, то есть если удовлетворяются лишь собственные интересы является корыстной и потому мнимой, ибо для «индивидуального сердца» характерно иллюзорное сознание, а также такое ощущение собственного «я», которое противостоит всему остальному миру. «Истинная» бережливость исходит из «изначального сердца», которое не искажено индивидуальным сознанием.
Учение «сингаку», а также иные реформаторские японские философские, концепции основываются на конфуцианском представлении о «я» как проявляющем себя через социальные роли и обязанности: индивид интерпретируется как средоточие потенциальных возможностей, которые он может реализовать только в рамках социума. При этом успешность человека в жизни определяется тем, насколько он выполняет определенную социальную роль. Данные учения также поддерживают дзен-буддистскую и синтоистскую установки на единство человека и природы.
Таким образом стимул капитализации общества в японской культуре полагается не в индивидуализме, а в корпоративной этике.
