О государстве

РАНХиГС РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА И ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Pierre Bourdieu Sur l'Etat Cours au Collège de France (i9 8 9-!992) Édition établie par PATRICK CHAMPAGNE, RÉMI LENOIR, F R A N C K P O U P E A U ET M A R I E - C H R I S T I N E RAISONS D'AGIR/SEUIL 2012 REVIERE Пьер Бурдье О государстве Курс лекций в Коллеж де Франс Под редакцией ПАТРИКА Ш А М П А Н Я , РЕМИ ЛЕНУАРА, ФРАНКА П У П О И М А Р И - К Р И С Т И Н РИВЬЕР Перевод с французского Д М И Т Р И Я КРАЛЕЧКИНА И И Н Н Ы КУШНАРЁВОЙ Предисловие АЛЕКСАНДРА БИКБОВА I ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ Москва 12016 ДЕЛО I УДК 321.01 ББК 60.56 Б90 Перевод с французского: Д м и т р и й К р а л е ч к и н (1989/9°» 1991/9* И н н а К у ш н а р ё в а (1990/9 1 ) Учебный год) Переводчики выражают благодарность Александру Бикбову за ц е н н ы е к о м м е н т а р и и и в с е с т о р о н н ю ю п о м о щ ь Б90 Бурдье П. О г о с у д а р с т в е : курс л е к ц и й в К о л л е ж д е Ф р а н с ( 1 9 8 9 1992) / П ь е р Б у р д ь е ; [ р е д . - с о с т . П . Ш а м п а н ь , Р . Л е н у а р , Ф. П у п о , М . - К . Р и в ь е р ] ; п е р . с ф р . Д . К р а л е ч к и н а и И . К у ш н а р ё в о й ; п р е д и с л . А. Б и к б о в а . — М . : И з д а т е л ь ­ с к и й д о м « Д е л о » Р А Н Х и Г С , 2 θ ΐ 6 . — 7 2 0 с. ISBN 978-5-7749-1191-2 Вопрос о государстве —центральный для всего творчества Пье­ ра Бурдье, и именно ему он посвятил трехлетний цикл лекций, прочитанных в Коллеж де Франс, объединивший результаты его многолетних исследований. Понятия, введенные в прежних ра­ ботах — культурный и символический капитал, символическое насилие, поля и пространства, практические логики, — получают в этом курсе о государстве новую трактовку, представляясь подхо­ дами к социологической теории генезиса европейского государства. В книге представлен в каком-то смысле другой Бурдье, ее стиль отличается от стиля собственно научных публикаций: текст лек­ ций демонстрирует социологическую работу in actu, как в ее тео­ ретических, так и эмпирических моментах. Разоблачая иллюзии «мысли государства», стремящейся закрепить веру в то, что госу­ дарство служит общему благу, Бурдье критикует и антиинститу­ циональный настрой социологов и философов, которые сводят государственный аппарат исключительно к функции обслужива­ ния власть имущих. Особый интерес вызывает анализ демонтажа социального го­ сударства, который Бурдье трактует как следствие определенной борьбы внутри самого поля государства и высокопоставленного чиновничества. УДК 321.01 ББК 60.56 ISBN 978-5-7749-1191-2 © Éditions Raisons d'Agir/Éditions du Seuil, 2012 © Александр Бикбов, предисловие, 2θΐ6 © ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», 2θΐ6 Александр Бикбов. Как делается государство и От редакторов французского издания 43 Лекция ι8 января 1990 года 49 Немыслимый предмет Государство как нейтральное место Марксистская традиция Календарь и структура темпоральности Государственные категории Государственные акты Рынок одноквартирных домов и государство «Комиссия Барра» по жилью Лекция 25 января 1990 года 49 51 53 $6 6ι 63 68 74 85 Теория и эмпирия Государственные комиссии и инсценировки Социальная конструкция публичных проблем Государство как точка зрения на точки зрения Официальный брак Теория и эффекты теории Два смысла слова «государство» Превращение частного в универсальное Obsequium Институты как «организованный фидуциар» Генезис государства: сложности задачи Отступление об обучении социологическим исследованиям Государство и социолог Лекция ι февраля 1990 года 85 86 91 93 94 97 99 Ю2 104 ю8 но ш 113 ш Риторика официального Публичное и официальное 121 128 5 О ГОСУДАРСТВЕ Универсальный другой и цензура «Законодатель-художник» Генезис публичного дискурса Публичный дискурс и оформление Общественное мнение Лекция 8 февраля 1990 года 135 138 що цб 150 157 Концентрация символических ресурсов Социологическое прочтение Франца Кафки Неосуществимая исследовательская программа История и социология «Политическая система империй» Шмуэля Нойя Эйзенштадта Две книги Перри Андерсона Проблема «трех дорог» у Баррингтона Мура Лекция 15 февраля 1990 года Официальное и частное Социология и история: генетический структурализм Генетическая история государства Игра и поле Анахронизм и иллюзия номинального Две стороны государства Лекция ю января 1991 года 157 ιβι 164 ι68 170 179 ι86 189 189 193 201 205 2И 213 221 Исторический подход и генетический подход Исследовательская стратегия Жилищная политика Взаимодействия и структурные связи Эффект институционализации: очевидность Эффект «Это так...» и закрытие возможностей Пространство возможностей Пример орфографии Лекция 17 января 1991 года 221 226 229 231 236 240 242 244 249 Напоминание о направлении курса Два значения слова «государство»: государство-управление и государство-территория Дисциплинарное разделение исторической работы как эпистемологическое препятствие Модели генезиса государства: ι. Норберт Элиас Модели генезиса государства: 2. Чарльз Тилли Лекция 24 января 1991 года 249 250 254 258 266 273 Ответ на вопрос: понятие изобретения при структурном ограничении б 273 СОДЕРЖАНИЕ Модели генезиса государства: 3· Филип Корриган и Дерек Сейер Особый случай Англии: промышленная модернизация и культурный архаизм Лекция 31 января 1991 года 28о 290 297 Ответ на вопросы 297 Культурный архаизм и экономические трансформации . . . 298 Культура и национальное единство: случай Японии з°2 Бюрократия и культурная интеграция 3°7 Национальное объединение и культурное господство з 11 3Х7 Лекция 7 февраля 1991 года Теоретические основы анализа государственной власти . . . 317 Символическая власть: силовые отношения и отношения смысла 3J9 Государство как производитель принципов классификации З 21 Эффект веры и когнитивные структуры 323 Эффект согласованности символических систем государства 329 Построение государства: школьное расписание 333 Производители доксы 335 341 Лекция ц февраля 1991 года Социология, эзотерическая наука, кажущаяся экзотерической Профессионалы и профаны Государство структурирует социальный порядок Докса, ортодоксия, гетеродоксия Превращение частного в публичное: появление в Европе современного государства Лекция 21 февраля îgg* года 341 345 351 354 35^ 3^3 Логика генезиса и возникновения государства: символический капитал Этапы процесса концентрации капитала Династическое государство Государство: власть над властями Концентрация и экспроприация видов капитала: пример физической силы как капитала Создание центрального экономического капитала и построение автономного экономического пространства . . Лекция 7 марта 1991 Г°ДД 3^3 3^7 37 2 374 377 .382 3^9 Ответы на вопросы: конформизм и консенсус 389 Процесс концентрации видов капитала: сопротивление. . -39° 7 О ГОСУДАРСТВЕ Унификация юридического рынка Формирование заинтересованности в универсальном Точка зрения государства и обобщение: информационный капитал Концентрация культурного капитала и национальное строительство «Знать по природе» и государственная знать Лекция 14 марта 1991 года 394 397 4°° 4°5 4°6 4*3 Отступление: переворот в интеллектуальном поле Две стороны государства: господство и интеграция Jus loci и jus sanguinis Унификация рынка символических благ Аналогия между религиозным и культурным полем Лекция з октября 1991 года 4*3 4*6 4J9 422 42^ 437 Модель трансформации династического государства Понятие стратегии воспроизводства Понятие системы стратегий воспроизводства Династическое государство в свете стратегий воспроизводства «Королевский дом» Юридическая логика и практическая логика династического государства Задачи следующей лекции Лекция ίο октября 1991 года 437 44° 44^ 449 454 457 459 461 Модель дома против исторического фетишизма Задачи исторического исследования государства Противоречия династического государства Трехчастная структура Лекция 24 октября 1991 года 461 47° 477 481 4^7 Повторение логики курса Семейное воспроизводство и государственное Отступление об истории политической мысли Историческая работа юристов в процессе построения государства Дифференциация власти и структурная коррупция: экономическая модель 1 4^7 4^9 494 497 5°9 511 Лекция 7 ноября 199 года Преамбула: сложности с коммуникацией в социальных науках 8 511 СОДЕРЖАНИЕ Пример институциализированной коррупции в Китае (ι): двусмысленная власть бюрократов низшего звена Пример институциализированной коррупции в Китае (2): «чистые» Пример институциализированной коррупции в Китае (з): двойная игра и двойное «я» Генезис бюрократического пространства и изобретение публичного Лекция ц ноября îggi года 5Х5 521 525 53° 535 Построение Республики и построение нации Создание публичного в свете одного трактата по английскому конституционному праву Применение королевских печатей: цепочка гарантий Лекция 21 ноября 1991 года 535 537 545 557 Ответ на вопрос о противопоставление публичного и частного 557 Превращение частного в публичное: нелинейный процесс 559 Генезис метаполя власти: дифференциация и разведение двух властей, династической и бюрократической 5^3 Программа исследования Французской революции 567 Династический принцип против юридического на примере ложа правосудия 57° Методологическое отступление: кухня политических теорий 575 Юридическая борьба как символическая борьба за власть . . . 578 Три противоречия юристов 5^2 Лекция 28 ноября 1991 года 5^7 История как ставка борьбы Юридическое поле: исторический подход Должности и чиновники Государство как fictio juris Юридический капитал как языковой капитал и как практическое мастерство Юристы в отношении к Церкви: автономизация корпорации Реформация, янсенизм и юридизм Публичное: беспрецедентная реалия, которая никак не возникнет 9 5^7 59° 59^ 599 6θ2 605 609 6i2 О ГОСУДАРСТВЕ Лекция 5 декабря îggi года 615 Программа социальной истории политических идей и государства 615 Интерес к незаинтересованности 619 Юристы и универсальное 622 (Ложная) проблема Французской революции 625 Государство и нация 628 Государство как «гражданская религия» 632 Национальность и гражданство: противоположность французской модели и немецкой . . . . 634 Борьба интересов и борьба с участием бессознательного в политическом споре 638 Лекция 12 декабря 10,од года 641 Построение политического пространства: парламентская игра 641 Отступление: телевидение как новая политическая игра . . . 643 От государства на бумаге к реальному государству 645 Одомашнивание подвластных: диалектика дисциплины и филантропии 649 Теоретический аспект построения государства 655 Заключительные вопросы 663 ПРИЛОЖЕНИЯ Резюме, опубликованные в «Ежегоднике» Коллеж де Франс 1 8 9 9"199° 673 6 73 ОДО-ОД1 6 ЧФ-ЧЭ* 6 75 77 Место курса лекций о государстве в творчестве Пьера Бурдье 68ι Список основных источников 691 Как делается государство П ЬЕР Бурдье—социолог, чей масштаб и место в миро­ вой науке нет нужды объяснять специально. В той мере, в какой за последние 25 лет российские соци­ альные и гуманитарные дисциплины присоединились к международному пространству, ключевую роль Бурдье безусловно признали не только сторонники, но также ярые противники и скептики. Публикация курса о государстве, прочитанного им в Коллеж де Франс, — начало третьей фазы амбициозного проекта социологии как строгого и критического знания, который развернут в российском контексте. Первая фаза началась с переводом в i99°' e годы ряда установочных статей Бурдье1, которые были воспри­ няты с бурным интересом и вошли в интеллектуальные основания обновленных социальных дисциплин. Базовые принципы предложенного им подхода известны россий­ скому читателю по этому периоду: межпозиционная борь­ ба—основа структуры любого поля; социальная стратифи­ кация в той же мере диктуется распределением культурно­ го и символического капиталов, что и экономического; габитус — это структурирующая структура социального мира; для социологического конструирования объекта необходим разрыв с предпонятиями и объективация объек­ тивирующего субъекта. Можно не без оснований усомниться, что эти принципы были действительно интегрированы в исследовательскую практику, учитывая, что российская социологическая нор­ ма по-прежнему предписывает формулировать гипотезы до выхода в поле и настаивает на схоластическом различении ι. Первая переведенная на русский язык статья была опубликована в 1992 Г°ДУ: Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» / / Вопросы социологии. 1992· № 1. Первый сбор­ ник малых работ был издан годом позже: Бурдье П. Социоло­ гия политики. M.: Socio-Logos, 199З· 11 АЛЕКСАНДР БИКБОВ объекта и предмета, при этом не отличая социальные проблемы от социологических2. Однако реформистская линия в социальных науках намечена сегодня более ясно, чем десять или пятнадцать лет назад, в силу элементарно­ го поколенческого фактора. Исследовательская практика и историко-социологическая работа все больше подчиня­ ются запросу на строгие объяснительные модели и техни­ чески более совершенную методологию. Этот запрос может быть, впрочем, более далек от критического знания, чем от интересов в борьбе за экспертные и сервисные позиции. Сегодня критическим исследованиям в России угрожает не столько прямая политическая цензура, сколько сдвиги в институциональной микромеханике: растущая коммер­ циализация и бюрократизация университетов, деградация условий академического найма. Но именно в этих обстоя­ тельствах у социологической рациональности, которой Пьер Бурдье придал законченную и выверенную форму, есть все шансы снова стать предметом самого острого, вер­ но сфокусированного внимания. Второй фазой проекта критической социологии в Рос­ сии стал перевод в 2000-2010-е годы четырех исследова­ тельских монографий: «Практический смысл», «Полити­ ческая онтология Мартина Хайдеггера», «Воспроизвод­ ство» и «Общедоступное искусство» . Их относительно позднее появление обозначило специфику послесоветской интеллектуальной ситуации. На некоторых других ключе­ вых языках, в частности английском и испанском, первые монографии Бурдье вышли менее чем через пять лет после оригинальных публикаций4. Столь же показательно, что 2. См. подробнее: Бикбов А. Грамматика порядка: историческая со­ циология понятий, которые меняют нашу реальность. М.: ВШЭ, 2014- С. 325-333· 3- Бурдье 77. Практический смысл. М. — СПб.: Алетейя — Институт практической социологии, 2θθΐ; Бурдье 77. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М.: Праксис, 2003; Бурдье П., Пассрон Ж.-К. Воспроизводство: Элементы теории системы образования. М.: Просвещение, 2007; Бурдье П., БолтанскиЛ., Кастель Р., Шамборедон Ж.-К. Общедоступное искусство. Опыт о социальном использовании фотографии. М.: Праксис, 2014· 4- Перевод первой книги Бурдье «Социология Алжира» (195^) в ы " шел по-английски четыре года спустя (1962), на испанском языке совместная с Жан-Клодом Пассроном монография «На­ следники» (1964) была опубликована тремя годами позже французского оригинала, в 1967 году, а совместное с Абдельмалеком Саядом исследование «Без корней» (1964) — У ж е ч е " рез год, в 1965. На немецком языке первый сборник «Социо- 12 КАК ДЕЛАЕТСЯ ГОСУДАРСТВО первыми на европейские языки были переведены труды, посвященные социологии образования и бывших колони­ альных обществ, свидетельствуя об интересе социологов к новым исследовательским инструментам в быстро меня­ ющемся политическом ландшафте. Выход на русском язы­ ке в первую очередь теоретических монографий проде­ монстрировал скорее постоянство теоретического и фило­ софского интереса к программе Бурдье, тогда как полевые исследователи проявили к ним внимание более сдержан­ ное, чем того требует профессиональный этос. Долгое вре­ мя, а в иных случаях — вплоть до настоящего дня, взгляд большинства социологов на метод Бурдье определялся несколькими его статьями и интервью. По этой причине, а также в силу инерции позднесоветского интеллектуаль­ ного схематизма вторую фазу истории «Бурдье по-русски» пока также нельзя считать завершенной. Фрагментарно освоенные монографии оказали на исследования, ведущи­ еся в России, ограниченное и опосредованное влияние. Это можно проверить, сформулировав несколько вопросов со­ держательного характера. Например, кто из российских исследователей полагает сегодня критически важным, что социальные различия воспроизводятся в форме школьных оценок («Воспроизводство»), что практика любительской фотографии вырастает из разрыва с логикой семейного альбома («Общедоступное искусство») или что календар­ ный ритм тесно вписан в тендерное разделение труда («Практический смысл»)? Если в ходе первой фазы участ­ ники российского научного мира освоились с азами теоре­ тической программы Бурдье, локальная проверка содержа­ тельных гипотез, этого неотъемлемого элемента второй фазы, пока не произведена. Что принципиально нового в этих обстоятельствах су­ лит третья фаза, открываемая публикацией курса в Коллеж де Франс? Сколь парадоксальным это ни покажется, она дает более оптимистичную перспективу на будущее крити­ ческой социологии в российском контексте. Дело в том, что первая фаза во многом строилась на внедисциплинарном интересе к политическому анализу Бурдье. Рецепция его метода в i99°" e Г°ДЫ> с и х головокружительными ожидани­ ями и пугающей неопределенностью, в значительной мере определялась эффектом блестяще раскрытых тайн со­ циальной власти и классовых различий. Тайн, которые логия символических форм» (i97°) представлял собой под­ борку статей, а в следующем 1971 году были переведены «Наследники». 13 АЛЕКСАНДР БИКБОВ в позднесоветский период не очень удачно маскировала официальная риторика социальной однородности и пар­ тийной заботы. Курс о государстве выходит в момент, когда российский политический порядок претерпевает новый цикл глубоких трансформаций. Тогда как собственно по­ литическая, крайне поляризованная дискуссия об их харак­ тере оперирует на удивление бедным набором интеллекту­ альных средств. То, что предлагает Бурдье, по своей объяс­ нительной силе и опережающей актуальности превосходит все известные трактовки. Курс не просто развернуто харак­ теризует государство как принцип социальной организа­ ции и историческое явление. Он позволяет локализовать и проблематизировать текущие изменения в масштабных исторических процессах. Лекции буквально перенасыще­ ны интеллектуальными интуициями и ориентирами для дальнейшего движения. Это относится к предметной логике, которая охватывает широкий спектр явлений государственного порядка: бюро­ кратия и коррупция, налоги и образование, армия и соци­ альное обеспечение. Это же относится к концептуальным средствам анализа государства: насилие и доверие, управле­ ние и господство, большинство и меньшинство, принужде­ ние и убеждение. Среди прочего, уже в резюме курса Бурдье посвящает несколько строк не только источникам государ­ ственной организации, но и следствиям ее работы: «насаж­ дение общего принципа вг/дения и деления (номоса), фун­ дирующего логический и моральный конформизм ... вместе с консенсусом о смысле и ценности мира»5. Наблюдения о том, как конфигурирован этот принцип сегодня в россий­ ском обществе, их просеивание через стальную сеть интел­ лектуальных интуиции Бурдье могут стать самым важным приобретением заинтересованного читателя, избежавшего слишком быстрых и поверхностных обобщений. Как выстроен курс и как его следует читать? С первой лекции Бурдье вводит абстракцию государства как скрыто­ го принципа порядка и тут же вписывает ее в социальные взаимодействия: во французский регламент жилищного строительства, который действует с конца ig70_x> и ситуа­ цию переговоров риэлтора с покупателем. Монтаж содер­ жит основополагающую интеллектуальную операцию всей работы социолога: обнаруживать теоретические структуры в корпусе эмпирических данных, «подводя реальное содер­ жание под понятие» и не экономя на деталях. «Какую теорию 5- См. Приложение в настоящем издании: Резюме, опубликованные в «Ежегоднике» Коллеж де Франс. »4 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО государства может предложить социолог, если он не знает, в чем состоит работа налогового инспектора?» — восклица­ ет Бурдье в ходе исследовательского семинара конца 1980-х6. Уже своей первой лекцией курса в Коллеж де Франс он ясно демонстрирует, что весь цикл будет строиться на раскрытии высших принципов через внимание к наиболее ординарным, банальным формам отправления государственной власти. Установление гомологии, а не поиск причин — методо­ логический ключ к исследованиям в логике генетического структурализма7. В лекциях этот аналитический принцип переведен в стилистический регистр. Производя теорети­ ческие разрывы и новые социальные сборки по ходу курса, Бурдье не прослеживает всех связей явным образом. В ряде случаев он только намечает их, ограничиваясь лаконичной картографией крайних точек и границ. Другие обобщения отсылают к уже опубликованным статьям и книгам, а так­ же к исследовательским данным, не увидевшим свет. Од­ нажды Бурдье оговаривается: «Такие вещи я бы не стал пи­ сать, однако преподавание существует, чтобы говорить вещи, о которых не напишешь»8. В целом, как и любой подобный проект, публикация курса предстает компромис­ сом между опорным конспектом, который Бурдье готовил к каждой лекции, устной импровизацией и последующей редактурой, коллективно осуществленной учениками и со­ ратниками два десятилетия спустя. При этом текст удачно передает структуру и стилистику живого выступления: в нем «очень много Бурдье». Это не изложение системы, а рабочий процесс мышления, который создает одновре­ менно камерный и мощный эффект мастерской, перенесен­ ной в переполненный амфитеатр самого престижного ака­ демического заведения Франции. В чем специфика этого заведения, ставшего местом про­ чтения курса? В институциональном ландшафте Франции имеется две абсолютных вершины признания, которые вен­ чают интеллектуальную карьеру: Французская академия (основанная в 1635) и Коллеж де Франс (основанный веком ранее, в 153°)· Если Академия —это подобие Президиума Союза писателей, бастион «чистого и ясного» французского 6. Об этом рассказывал один из его учеников Ян Дарре. 7- Подробнее о методологическом принципе гомологии см.: Бикбов А. Бурдье / Хайдеггер: контекст прочтения / / Бурдье П. Поли­ тическая онтология Мартина Хайдеггера. М.: Праксис, 2003. С. 222-231. 8. Здесь и далее, помимо специально оговоренных случаев, цитаты даются из текста настоящего издания. 15 АЛЕКСАНДР БИКБОВ языка, то Коллеж — это лаборатория ведущих исследова­ телей и высших научных достижений, которые, наряду с со­ циальными и гуманитарными дисциплинами, включают хи­ мию, биологию, физику. Членами Французской академии были писатели Эжен Ионеско, Анри Труайя, Морис Дрюон. Профессорами Коллежа—исследователи Морис Хальбвакс, Фернан Бродель, Морис Мерло-Понти, Ролан Барт, Мишель Фуко. Членство в Академии обставлено помпезно: шитый парчой камзол и драгоценная шпага, гарантированные за­ конодательно, ожидаемый или уже имеющийся орден По­ четного легиона, а также не столь редкий аристократиче­ ский титул. Сами собрания Академии проходят при полном параде: академики надевают камзолы и ордена. Членство в Коллеже, избавленное от томных вензелей, предполагает куда более рабочую обстановку: еженедельные публичные лекции и исследовательские семинары. Так, Бурдье читал свои курсы в пиджаке, но без галстука, Фуко мог вести свои лекции в простой светлой рубашке. Подобный стилистиче­ ский контраст почти естественно кристаллизуется в по­ литической оппозиции: среди знатных академиков значи­ тельно чаще можно встретить обладателей правых и даже реакционных взглядов, среди членов Коллежа — левых ин­ теллектуалов. Бурдье, несомненно, относится к числу пос­ ледних, оставаясь создателем социологии как строгой нау­ ки. И некоторые критические акценты, расставленные в его лекциях, ясно на это указывают. Так, когда Бурдье критику­ ет неолиберальный поворот в государственном управлении или, следуя за Марксом, описывает государство в терминах концентрации силы и господства, отказываясь от любой мо­ рализации государственного порядка, он объединяет пре­ имущества обеих позиций. Весь курс выстроен по общей модели: Бурдье вводит сильное допущение, такое как «государственные институ­ ты—хорошо обоснованная фикция» или «от семейной мо­ дели—к государственному интересу»; обсуждает их теоре­ тическую релевантность; иллюстрирует эмпирическими наблюдениями и обобщениями из собственных или чужих исследований; вписывает тезис в исторический материал, который раскрывает в первую очередь символическое (ка­ тегориальное или представительское) измерение государ­ ственного порядка; дает развернутые методологические и педагогические отступления. Почти сразу в социологи­ ческую и теоретическую конструкцию, которая основана на нескольких сильных тезисах, вводятся исторические дан­ ные. В исследовании государства им принадлежит исклю­ чительная роль, далекая от конвейера зрелищных контрас1б КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО тов. Бурдье обосновывает обращение к истории задачей ге­ нетического анализа социальных полей, где прошлое не создает настоящее, а служит источником тех связей, эле­ ментов, альтернатив, которые определяют структуру полей, но вытеснены в ходе разворачивающейся в них борьбы9. Государство как исторически обоснованная фикция Описывая исторический генезис государства, Бурдье пред­ ставляет его в самом общем виде как декапсуляцию династи­ ческой семейной власти и ее растворение в публичных струк­ турах управления10. До XVII века государства не существует в современном понимании этого термина или не существу­ ет вовсе. Начиная с этого периода династическая власть не устраняется несколькими революционными актами, она по­ степенно мутирует в цепочках передачи полномочий и усложнении лестницы профессиональных посредников, отправляющих государственные функции вместе с королем и на месте короля. Из этих цепочек формируется современ­ ный бюрократический аппарат, который осуществляет все более детальную и публичную регламентацию королевской власти и всех социальных миров. В понимании этого, как и во всей своей реконструкции, Бурдье следует за историка­ ми, заимствуя у них детали институциализации государ­ ственного интереса, в противовес династическому. Линеен ли этот процесс? Нет, Бурдье специально оговаривает на­ личие разрывов и возвратных петель, которые неизбежны в его течении. Становление государства как не семейной, не сакральной и а-моральной11 организации власти — это ско­ рее вектор, движение по которому не отменяет окончатель­ но прежних форм: вплоть до сегодняшнего дня создание 9- Бурдье специально оговаривает это методологическое отличие своего генетического подхода от «общераспространенного исторического». ю. В целом историческую задачу своего исследования Бурдье опреде­ ляет следующим образом: «Я попытаюсь показать, как постепен­ но сложилось бюрократическое поле, административное поле, как эта власть, которая была сосредоточена в руках короля, постепенно разделилась и как образовалась эта первичная сеть взаимозависимости, на базе которой постепенно развилась сложная бюрократия, состоящая из агентов, связанных сложны­ ми связями, двоякими связями контроля и делегирования». п. Здесь и далее в дефисном написании приводятся некоторые тер­ мины, имеющие понятийный характер.— Примеч. ред. 17 АЛЕКСАНДР БИКБОВ публичного порядка сопровождается его патримониализацией, то есть «семейным» переприсвоением со стороны но­ вой «государственной знати». Взявшись за критическую реконструкцию государства, Бурдье признает, что пускается в интеллектуальную аван­ тюру: задача выходит далеко за рамки социологического исследования в привычном разделении интеллектуально­ го труда. Опираясь на работы историков, социологов, ант­ ропологов, которые внесли вклад в концептуализацию и проблематизацию государственного порядка12, он называ­ ет своим методом сбор «обломков, мелких проблем, кото­ рые побросали крупные теоретики». Этот путь позволяет уклониться от государственного мышления о государстве, то есть избежать теорий, репрезентирующих государство в его собственных терминах. Впрочем, сколь бы аскетиче­ ски ни звучало это намерение, вслед за историками Бурдье перемещается по магистральным линиям, которые отвеча­ ют масштабу больших длительностей и отчасти — образам государственного величия. Избежав причинной логики в социологическом и исто­ рическом объяснении, Бурдье описывает государственный генезис как историческую констелляцию, которую опреде­ ляет борьба интересов. Вкратце ее схема такова. Работа юристов и бюрократов по легитимации насилия и управле­ ния подданными создает ключевую предпосылку для кон­ центрации физической силы (армии) и сбору налогов со всего населения, а не с отдельных категорий. Это не озна­ чает, что армии или налогов не существует до XVII века. Это означает, что ранее они не подчиняются логике всеобщ­ ности, не вписаны в согласие на насилие, которое основано на вере в благие цели государства. Так, патриотизм и шови­ низм, относительно недавние феномены, которые лежат в основе согласия с действиями государства и привязывают население к территории, сопровождают интенсификацию и централизацию сбора налогов для защиты этой террито­ рии. Бурдье настаивает, что самолегитимация государства, или его характер коллективного верования, — ключевое условие, которое предшествует закреплению силового 12. Вот неполный список современников—историков, исторических социологов и антропологов государства,— чьи имена Бурдье цитирует на протяжении курса: Шмуэль Эйзенштадт, Перри Андерсон, Баррингтон Мур, Эдвард Томпсон, Чарльз Тилли, Теда Скочпол, Джозеф Гасфилд, Абрам де Сваан, Джозеф Страйер, Ричард Бонни, Иоахим Штибер, Франсуа Атран, Жан-Филипп Жене, Бернар Венсан, Мишель Ле Мене. 18 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО и фискального порядков. В свою очередь, концентрация капиталов в распоряжении органов управления сопрово­ ждается профессионализацией не только насилия (армии), но также учета, отчетности, арбитража, проверки — фор­ мированием корпуса специально обученных и презента­ бельных функционеров, чьи полномочия удостоверены государственным мандатом и униформой. Этот процесс Бурдье описывает как становление про­ фессиональных полей, в которых юристы и чиновники конкурируют за спрос на исполнение бюрократических за­ дач, создавая и навязывая контрагентам специфический интерес в незаинтересованности. Последний реализуется в универсалистской кодификации и технологизации управ­ ления, основанной на вере в общественную пользу и бес­ пристрастность государства. Именно эта вера составляет сердцевину автономного государственного интереса, кото­ рым поверяется дальнейшая динамика институтов. Это юристы создают парламент, с которым суверен вступает в затяжную борьбу. Это они связывают короля и двор сетью юридических кодов и процедур ответственности и полно­ мочий. Это они поддерживают упорядоченную пирамиду делегирования, которая отвердевает в институциональный каркас современного государства. Развертывая эту схему, Бурдье уделяет значительное внимание деталям: появлению нескольких типов государ­ ственных печатей и практикам их использования; созда­ нию комиссий, через которые осуществляется делегирова­ ние политической власти чиновникам; разработке величе­ ственного риторического и материального декора, через который утверждается легитимность сперва династиче­ ской, а затем бюрократической власти. Такие детали ин­ тересуют его в двух измерениях. Во-первых, с точки зрения производства насилия, которое становится приемлемым благодаря фикции представления и представительства го­ сударственных полномочий. Во-вторых, с точки зрения процедурной основы бюрократической власти. В обоих из­ мерениях Бурдье обнаруживает ключевую роль знания, спе­ цифического для профессиональных корпусов чиновников и юристов. Он называет его «информационным капита­ лом» государства, который также становится предметом концентрации по мере становления бюрократических структур. Государство как продукт экспертного знания и как интерес во всеобщности эволюционирует вместе с ма­ териализацией бюрократических и силовых институтов. Спайка между знанием и концентрацией ресурсов в распо­ ряжении бюрократических институтов простирается здесь 1 9 АЛЕКСАНДР БИКБОВ за ближайший утилитарный горизонт. Бурдье осторожно высказывает гипотезу о наличии связи «между зарождени­ ем философии пространства картезианского типа и зарож­ дением государства». Но, как и целый ряд тезисов в лекци­ ях, этот остается многообещающим эскизом. Если бы Бурдье занимал только вопрос о происхожде­ нии государства, весь курс лекций мог бы прочитываться как стимулирующая попытка упорядочить уже имеющие­ ся исторические исследования посредством социологиче­ ского схематизма. Однако Бурдье идет значительно дальше, предлагая теоретическую достройку, которая располагает исторический материал на одном лабораторном столе с со­ циологическими и антропологическими обобщениями. Он предлагает четыре магистральные линии, которые направ­ ляют раскодирование государства,—на сей раз линии не ис­ торические, а концептуальные. Во-первых, в противовес большинству версий позитивно­ го и позитивистского анализа, которые доминируют в соци­ альных науках, государство не следует описывать как сумму юридически оформленных институтов. Бурдье предлагает ра­ дикальный ход: государство — это «коллективная иллюзия, или фикция». В таком определении, конечно, нет ничего от попытки отрицать реальность институтов. Напротив, Бурдье указывает, что институты могут функционировать, а государ­ ство в целом эффективно претендовать на монополию в от­ правлении насилия именно тогда, когда эта фикция дей­ ственна. Как коллективное и исторически обоснованное ве­ рование государство — это в первую очередь «принцип организации согласия», который маскирует произвол институ­ циональной рутиной, позволяя участникам социальных взаи­ модействий легитимно забывать о силовом и насильственном происхождении некоторых социальных связей, отдавая пред­ почтение консенсусу и лояльности. Опираясь на веберовский (элиасовский) тезис о происхождении легитимного насилия, Бурдье высвобождает исследование государства из норматив­ ной моральной онтологии. Так, «налоги — это легитимный рэкет, то есть рэкет, не признаваемый в качестве такового, а потому признаваемый легитимным». Здесь следует специально отметить связь между государ­ ством и налогами в фундаменте институциональной орга­ низации. Во французских социальных науках такая связь имеет характер очевидности: государство—это налоги. Бур­ дье критически отталкивается от подобной редукции, представляя в качестве своего контртезиса государство как иллюзию легитимного отъема средств и согласия на наси­ лие. Этот момент заслуживает отдельного внимания, по20 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО скольку в российских дискуссиях базовая связь «государ­ ство — налоги» еще только завоевывает признание за рам­ ками экономической экспертизы из-за слабости осмысления государства в терминах общего фонда. В нашем случае преобладают две другие редукционистские очевидности. Это либо отголоски и инверсии официального марксизма, когда государство предстает чистым феноменом насилия и подавления, либо многократно воспроизведенный тезис Николая Бердяева о связи российского государства с пра­ вославным учением и церковными практиками. Одним из возможных исторических объяснений этому различию между французским и российским редукционизмом может служить указание на два базовых типа государства, которое Бурдье вводит с опорой на исследования Чарльза Тилли: «Современные государства — продукт двух относительно независимых друг от друга процессов концентрации: кон­ центрации физического капитала военной силы, связанной с государством, и концентрации экономического капитала, связанного с городом». Но более вероятно, что невнимание к налогам прагматически объясняется не столько истори­ ей больших длительностей, сколько «невидимостью» нало­ гов в позднесоветской практике государственного управле­ ния. Логика квазитотального огосударствления экономи­ ки выделяла в качестве налогов особые сборы с нескольких специфических категорий населения, таких как холостяки или бездетные. Подобная невидимость лишала само поня­ тие налога его универсального, то есть государствообразующего смысла. Во-вторых, является ли государственное насилие корыст­ ным? Бурдье неоднократно возвращается к этому вопросу, соотнося свой анализ с марксистской теоретической тради­ цией и дебатами о классовом характере государства и роли государства как инструмента классовой борьбы. Конечный ответ, который он склонен дать: скорее нет. Даже если леги­ тимное насилие или создаваемые им выгоды от распоря­ жения концентрированными ресурсами могут быть реприватизированы, историческую differentia specified государства составляет его роль «геометрического места точек» или ме­ та-поля, в котором управление всеми прочими полями опре­ деляется универсалистскими регулятивами. В ходе борьбы, ведомой интересом к универсальному, и перевода частных взглядов во всеобщие верования бюрократический корпус производит такие практические классификации—статисти­ ческие, юридические, административные,—в которых моно­ полия на символическое насилие утрачивает узкогрупповой и классовый характер. На каждом следующем историческом 21 АЛЕКСАНДР БИКБОВ цикле воспроизводства государство переучреждается как инстанция, призванная определять общую пользу. Хотя это не отменяет того, что в современных обществах за некото­ рыми классами и группами сохраняются привилегии, поз­ воляющие им избегать или перехватывать универсалистскую работу институтов. Кроме того, каждая версия государствен­ ного универсализма предполагает своих исключенных, о чем еще пойдет речь далее. В-третьих, роль государства как ключевой инстанции беспристрастности и незаинтересованности обеспечена не только концентрацией физического насилия, которая де­ лает частные проявления насилия нелегитимными и нака­ зуемыми. Подобную монополию всегда можно поставить под сомнение, ссылаясь на декларативные принципы, во имя которых она осуществляется. Историческая устойчи­ вость государственного универсализма, который вписыва­ ет себя во множество социальных взаимодействий, обеспе­ чивается монополией второго типа. Это монополия на сим­ волическое насилие, то есть на способность определять, как следует мыслить порядок, какими способами им и в нем оперировать, и даже на саму возможность его осмысливать. Так, благодаря всеобщему школьному обучению орфогра­ фии, истории и математике индивиды утрачивают возмож­ ность мыслить своевольное насилие как легитимное. Подобный тезис может звучать чрезвычайно радикаль­ ным, пока Бурдье не иллюстрирует его работу целым ря­ дом примеров. Возможно, один из них, почти анекдот или метафора, иллюстрирует тезис наиболее выпукло: отрицая государство, анархисты продолжают пользоваться часами или календарем. Можно оспорить исторический генезис часов и календаря как государственных институтов — и здесь критика метафоры не будет неуместной13. Однако последовательный и плотный захват универсальной хро­ нологии государственным управлением, планированием и контролем в значительной мере переопределяет вопрос о ее «истинном» происхождении. Проблематизируя подоб­ ные исторические очевидности в поле социальных иссле­ дований, Бурдье отмечает: «Конечно, изучают бунты про­ тив налогов, но не изучают сопротивление лингвистиче13. Ряд исторических исследований демонстрирует генетическую связь хронометража с морской навигацией, астрономически­ ми исследованиями и даже с церковным ритмом. А функци­ онирование кабильского календаря вне какой-либо привязки к государственному интересу сам Бурдье описывает в «Прак­ тическом смысле». 22 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО ской унификации или же унификации мер и весов». Переходя от подобных наблюдений к гораздо детальнее изученной им механике средней и высшей школы, Бурдье возвращает понятию символического насилия его полный смысл. Речь идет не столько об инструментах формальной синхронизации ритмов и даже точек зрения, сколько о глу­ боко усвоенных формах мышления, в которых нельзя усо­ мниться с опорой на них самих. В-четвертых, является ли государство не только инстру­ ментом универсалистских регулятивов, но и эмпирическим воплощением всеобщего? При своей отвлеченности это аб­ солютно актуальный политический вопрос. Если в своем анализе Бурдье ограничился бы характеристиками универ­ салистской непредвзятости институтов и эффективности насилия, его методологический подход мог легко оказать­ ся разновидностью теоретической апологии государства как абсолюта, даже если сам он желал противоположного. Теоретическая конструкция, которая не проблематизировала бы альтернатив в историческом генезисе государства и не характеризовала бы внутренних разрывов и напряже­ ний в его функционировании, опасно сближалась бы с пра­ вым этатизмом. Однако в логике, предлагаемой Бурдье, есть по крайней мере один, но решающий контрприем про­ тив подобных прочтений. Борьба, о которой идет речь при описании генезиса государства как концентрации силовых и символических ресурсов,—это не только и не столько ни­ зовое сопротивление, больше интересное, например, цити­ руемым Бурдье Норберту Элиасу и Чарльзу Тилли. Это в первую очередь борьба внутри государственного аппарата и за использование аппарата. Вместе с государством как аб­ солютной коллективной иллюзией Бурдье вводит парал­ лельное аналитическое определение: государство—это поле борьбы. Такой подход не просто страхует исследователя от абсолютистского взгляда на мир социальных взаимодей­ ствий из «геометрического места точек». Он прямо пере­ водит понятие государства в поле исторической и крити­ ческой теории, позволив вместе с итоговой конструкцией проблематизировать также проигрыш и вытесненное: «Там, где [в результате институциализации] у нас осталась толь­ ко одна возможность, на самом деле их было множество». Политические основы теории государства Обнаруживая верование в фундаменте государства, Бурдье следует за веберовской понимающей социологией. Но он решительно перешагивает за горизонт смыслов, которые 23 АЛЕКСАНДР БИКБОВ государственное действие и действие в отношении государ­ ства могут иметь для индивида. Ключевая единица его ана­ лиза — это формы коллективного мышления и представле­ ний, где методологический индивидуализм Вебера скоррек­ тирован допущениями о коллективном и реляционном генезисе субъективности, которые разрабатывали Карл Маркс, Эмиль Дюркгейм и Эрнст Кассирер. К таким фор­ мам мышления и представлений принадлежат не только наименее рефлексивные, глубоко заложенные принципы со­ циальной и политической ортодоксии, то есть базового со­ гласия с заведенным порядком, но и институциализированные классификации, конструируемые с целями господства и управления: территориальные, социодемографические, финансовые, языковые. Это и есть второй, символический тип монополии, который превращает обрамленное декором величия государство в инфра-величину —нечто безусловно принимаемое, а потому способное отправлять власть не че­ рез внешний контроль и репрессии, а через саму возмож­ ность совместного мышления и коллективного действия. Следуя за Вебером и Элиасом, Бурдье усматривает свое расхождение с ними в понимании процессов концентра­ ции силовых и унификации символических ресурсов как одновременно монополизации и утверждения господства, чего не замечали последние. С этим трудно согласиться, имея в виду анализ централизации власти обоими социо­ логами и даже те фрагменты их работ, к которым он сам обращается по ходу курса. Куда значительнее уже назван­ ное второе отличие предложенного Бурдье подхода: опи­ сание прежде всего культурных, а не силовых предпосылок этой динамики. В контексте исторического анализа госу­ дарства элементарное наблюдение о концентрации куль­ турных ресурсов получает совершенно новаторское зву­ чание: «Унификация культурного рынка — это условие культурного господства [государства]». Бурдье показывает, как усилиями бюрократического аппарата культура, от об­ щего языка до свода национальных законов, становится стержнем сборки государства, выполняя ключевую роль при перепроизводстве социальных различий в объекты управления через кодификацию и классификацию. Удвоение монополии имеет важные концептуальные следствия. Если у Вебера и Маркса сфера государственно­ го действия ограничена властными и профессиональными интересами, в подходе Бурдье трудно не отметить своего рода имманентистский максимализм, который особенно характерен для первых лекций. Этот максимализм перево­ дит государство из статуса монополии в универсальный 24 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО принцип согласованности социальных действий и точек зрения: «Государство — это то, что обосновывает логиче­ скую и моральную интеграцию социального мира, а пото­ му и фундаментальный консенсус относительно смысла со­ циального мира». Сходный мотив повторяется в некото­ рых обобщениях: «Чтобы понять, что произошло за эту единичную встречу [между риэлтором и покупателем]... в пределе нужно было бы изучить французское государство вплоть до Средневековья». Почти сразу по ходу курса Бур­ дье вводит решающие исторические поправки и детотализирует это определение. И все же, столь сильное допуще­ ние привлекает взгляд, позволяя лучше понять метод и стиль мышления автора курса. Весь проект социологии как науки Бурдье выстраивает с конца 195°"х вокруг поиска не наблюдаемых в непосред­ ственном социальном взаимодействии оснований. К мо­ менту прочтения курса теория невидимых генеративных структур порядка, к которым относятся поле и габитус, полностью сформирована. Не будет большим преувеличе­ нием утверждать, что, артикулируя первые, чрезвычайно сильные допущения о государстве, Бурдье осуществляет на них перенос понятийной схемы поля. При движении от поля как структуры, реализованной одновременно «внутри и между» любых социальных взаимодействий, в понятии государства примиряются два онтологических статуса: отдельного социального объекта, каким оно предстает у Вебера и Маркса или современных историков и антрополо­ гов, и принципа организации всякой реальности, какими у Бурдье выступают структурирующие структуры. Это он­ тологическое мерцание порой повторяется по ходу курса. И там, где в описании работы государства сохраняется апо­ диктическая логика понятия, заметны лакуны в объясне­ нии исторической логики, например, негосударственных источников государственного интереса или непрерывности реформ и административной революции, которая характе­ ризует структуры универсалистского бюрократического аппарата. Однако итоговым для курса становится эмпири­ ческое понятие государства как ключевого референта кол­ лективного действия: сложно организованной, институци­ онально и ритуально оформленной фикции, которая, в от­ личие от поля, присутствует и наблюдаема, а не только косвенно проявляется во взаимодействиях. Помимо теоретического источника у сверхсильного до­ пущения о государстве имеется политический. Описывая потенцию государства в управлении реальностью, Бурдье проецирует на общеисторическое понятие, во-первых, 25 АЛЕКСАНДР БИКБОВ логику послевоенного подъема социального государства и бюрократической кодификации, ранее недоступных го­ сударственному регулированию сфер; во-вторых, специфи­ ку французского республиканского аппарата, чей контроль с конца 197°' х п о сегодняшний день может принимать впе­ чатляюще капиллярные формы. Если, иллюстрируя «всеприсутствие» государства диалогом риэлтора с покупа­ телем квартиры и некоторыми иными примерами, Бурдье не вполне убеждает в этом российского читателя, картину можно дополнить множеством иных примеров. Так, желая сэкономить 120-150 евро налогов в год, житель Франции вправе задекларировать отсутствие в квартире телевизора. В этом случае ему следует ожидать выборочного визита на­ логового инспектора, который удостоверится, соответству­ ет ли декларация действительному положению дел. Нужно понимать, что это не визит принуждения, который следует за нарушением или решением суда. Это «всего лишь» про­ верка соответствия. И если в первый визит налогоплатель­ щика не оказалось дома или он не открыл дверь, инспектор нанесет один или два повторных визита, оставив уведомле­ ние о возможном насильственном (притом законном) про­ никновении в жилище для проверки. Действия инспектора можно опротестовать, направив ходатайство в налоговую службу. Однако все эти и последующие взаимодействия бу­ дут разворачиваться в каналах государственной коммуника­ ции, по правилам и в формах, которые определены государ­ ственными институтами, как и сама ставка налога. Иными словами, повседневный опыт государства у населения Фран­ ции, которое выступает объектом и целью регулирования, конкретен и с некоторым постоянством материализуется в непосредственных процедурных и притом не всегда мир­ ных столкновениях с полномочными агентами. Подобная капиллярная работа отличает французское государство, к примеру, от итальянского, где в 1970-I99°"e> как и сегодня, государство не отправляет универсального налогового контроля на всей территории и, более того, де­ монстрирует от провинции к провинции существенные различия в практиках самого бюрократического аппарата14. Данное в нашем актуальном опыте российское государство также отличается от французского слабым развитием ми­ кродисциплины: как и в позднесоветский период, россий­ ское государство успешнее оперирует крупными единица­ ми (территории, населения, ресурсов), нежели отправляет 14. См., напр.: ПатнэмР. Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии. M.: Ad Marginem, 1996· 26 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО капиллярный контроль за сбором налогов или поддержи­ вает ту формальную незаинтересованность и благочестивое лицемерие (в частности, юридическое), на решающую роль которых во всей государственной конструкции указывает Бурдье. Иначе говоря, сила всеобщего принципа управле­ ния, который описан здесь под именем государства, может существенно варьировать от одной национальной версии к другой. Когда Бурдье теоретизирует универсализм и «всеприсутствие» государства, неявно отсылая к послевоенным французским реалиям и усиливая их историческими чер­ тами республиканского проекта, следует помнить о време­ ни прочтения курса. На 199°~1991 Г °Д Ы приходится апогей миттерановского правления, которое имело выраженный этатистский характер, после того как сам Франсуа Мит­ теран дважды побеждал на президентских выборах (в 1981 и 1988-м) под социалистическими лозунгами. Впрочем, ре­ шающая роль принадлежит здесь не политической актуаль­ ности. Как это часто бывает в социологической теории, ключом к обобщениям служит кумулятивный эффект ис­ следований и политического опыта исследователя. На про­ тяжении более четверти века Бурдье ведет социологические исследования, в том числе публичного сектора, в условиях растущей государственной регуляции. Социальную поли­ тику послевоенной Франции определяют всеобщее и бес­ платное образование, значительная детализация социаль­ ной и экономической статистики, социальные пособия для граждан и неграждан на фоне достаточно успешно модерируемой безработицы, государственное регулирование экономики и национализация ряда ключевых монополий, программы жилищного строительства и помощь необеспе­ ченным при аренде жилья — в целом заинтересованность в социальной безопасности, сглаживающей наиболее острые социальные неравенства. Конечно, взгляд Бурдье на предмет курса ни в коей мере не сводится к апологии французского социального государ­ ства. Дело, скорее, в том, что государственная организация и регуляция проникают в сами объекты его многочислен­ ных исследований. И даже если к концу ig8o-x это «новый» для Бурдье предмет, к моменту прочтения курса в фокус его проектов уже не раз попадали отдельные государствен­ ные модусы и практики. Речь не только о продолжающем­ ся на тот момент анализе профессиональных полей образо­ вания и науки, который сыграл решающую роль в фор­ мировании метода Бурдье. В косвенной форме государство присутствует и в фундаментальном проекте «Различение» 27 АЛЕКСАНДР БИКБОВ (1979)5 г Д е среди прочих жизненных и потребительских стилей Бурдье вводит набросок типологии государствен­ ных служащих. Непосредственно к курсу примыкает выход книги о «государственной знати» — системе французских высших школ, которые готовят государственных чиновни­ ков и интеллектуалов, впоследствии профессионально рас­ поряжающихся ключевыми ресурсами государства15. При всем при этом к описанию социального государства Бурдье приближается лишь в последних двух лекциях, ско­ рее намечая его в анализе эволюции гражданских прав и ак­ тивности филантропов, синтез которых приводит к рож­ дению государства благоденствия (welfare state). Этот набро­ сок тем более интересен, что внимание к филантропии, дилеммам «одомашнивания подвластных» и нейтрализации рисков, исходящих от «опасных [низших] классов», подтал­ кивают Бурдье к нескольким нетривиальным ходам, которые решительно корректируют или даже отчасти инвертируют концептуальную логику государственного «всеприсутствия», заявленную в первых лекциях. Вводя различение «государ­ ства на бумаге» и «реального государства», Бурдье признает филантропов — эту внешнюю по отношению к государству силу—одним из источников государственного порядка или, по меньшей мере, агентами, которые вносят в новейшую форму этого порядка критический вклад, выступая инстан­ цией управленческих приемов и культурной унификации. Иными словами, не государственные институты формируют мышление филантропов в конце XIX века, а филантропы изобретают инструменты государственного действия: «Фи­ лантропы для welfare state являются тем же, чем юристы были для дореволюционного государства, то есть их [представле­ ния о государстве]—это не просто теории, это теории, кото­ рые создают реальность». Из оговорок, которые звучат по ходу лекций, можно заключить, что более детальный анализ значился в планах курса, но не был реализован из-за нехват­ ки времени. Этот набросок, о лаконизме которого невозможно не со­ жалеть, возвращает к структурной двусмысленности во взгляде Бурдье на предмет своего курса. Предложенная им схема, датирующая государственный порядок XVII веком, удачно объясняет растворение династической власти в це15. Bourdieu P. La noblesse d'État: grandes écoles et esprit de corps. Paris: Minuit, 1989. Подробнее исследовательский интерес Бурдье к государству и хроника использования им самого понятия представлены в приложении «Место курса о государстве в твор­ честве Пьера Бурдье» настоящего издания. 28 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО почках делегирования полномочий и дифференциации институтов управления, а концентрацию ресурсов на сто­ роне государства — экспроприацией у индивидов права на насилие и культурной маргинализацией тех, кто не овла­ дел легитимными кодами. При этом Бурдье не оговарива­ ет, ЧТО остается или становится историческим иным госу­ дарства по мере его превращения в мета-поле и вытеснение семейной власти как пережитка и основы коррупции. То есть что в современном социальном порядке воспроизводится помимо, а возможно, и против государства? Этот вопрос важен потому, что генетический радикализм Бурдье не предполагает иной теории, помимо истории. И в отсутст­ вие иного по отношению к исторически усиливающемуся го­ сударству такая схема, парадоксальным образом и против намерений самого Бурдье, остается открытой к телеологи­ ческим прочтениям в духе Гегеля. То есть к таким прочте­ ниям, где государство неизбежно воплощает в событийной истории понятие универсального. Ситуативно в качестве иного Бурдье упоминает подвласт­ ных с их сопротивлением16. Комментируя исследования Элиаса, он замечает: «Докса установилась в результате борьбы между властвующими и подвластными». Но сколь­ ко-нибудь последовательного развития или контекстуализации связи с другими элементами схемы этот тезис не по­ лучает. Поэтому без ясного ответа остаются вопросы: обла­ дают ли подвластные социальными признаками до или вне государства и каковы эти признаки, помимо способности к насилию и владения культурными диалектами? Возмож­ но ли представлять себя вне представления и представи­ тельства, навязываемых государством? Попадает ли в сфе­ ру государственного регулирования любое расхождение между частным удовольствием и общественной пользой или продуктивностью? Бурдье, по сути, отказывается проблематизировать силовые отношения подвластных с госу­ дарственной бюрократией иначе, чем в терминах лишения, а культурные —в логике доксического принятия. Такой отказ обосновывается двояким образом. С одной стороны, Бурдье ссылается на слабость марксистской тео­ рии применительно к государству, в частности, слабость те­ зисов о необходимой и неизбежной революции снизу при растущем межклассовом напряжении, которым оперирует классовое государство. С другой стороны, отказ вызван его ι6. Такие абстракции, как «народ», «гражданское общество» или «индивид», справедливо оставлены Бурдье в стороне. Там же оказываются социальные классы и профессиональные поля. 29 АЛЕКСАНДР БИКБОВ предубеждением против гипербол антиинституционально­ го настроя, свойственного французской интеллектуальной среде—«подросткового бунта против ограничений, против дисциплины», который героизирует низовое или индиви­ дуальное сопротивление институтам17. Интеллектуальная траектория Бурдье содержит другие образцы методологи­ ческого скепсиса, адресованного субъектности подвласт­ ных. Наиболее известный из них — критика понятий «на­ род» и «народная культура»: в последней Бурдье обнару­ живает не более чем присвоение культуры господствующих классов18. Таким образом, вводя подвластных как возмож­ ное теоретическое иное государства, он тут же элиминиру­ ет его исторически, указывая на их переприсвоение сред­ ствами государственного физического и символического насилия, которые превращают подвластных в подданных или граждан. В амальгаме впечатляющих рабочих интуиции, когда ме­ стами, по собственному выражению, он методологически «перегибает палку», Бурдье с успехом развенчивает наибо­ лее банальные и при этом неизменно востребованные объяс­ нительные схемы, такие как противопоставление государ­ ственного контроля индивидуальным свободам. Но, следуя за некоторыми его тезисами, мы сталкиваемся с трудностью в анализе сопротивления, циркуляции контр-мышления и антигосударственного поведения, равно как и при попыт­ ке объяснить официально лицензированную интеграцию та­ ковых в государственное управление. Подобное объяснение необходимо, например, для реформ конца советских 195°'X и конца 1980-х, когда ранее нелегитимная антидокса инте­ грируется в государственный порядок через неявный или открытый конфликт сперва с логиками сталинского управ­ ления, затем — советского бюрократического. Схожий про\η. Критический взгляд на французскую, а вернее, парижскую интел­ лектуальную среду, равно как и левый республиканизм, кото­ рый отчетливее, чем когда-либо раньше, Бурдье демонстри­ рует в этом курсе, имеет биографические корни. Более по­ дробно о биографическом происхождении интеллектуальных установок Бурдье см.: Бикбов А. Бурдье / Хайдеггер: контекст прочтения, с. 199-223^ Бикбов А. Проявленные структуры фотопрактики: становление критической социологии культу­ ры (послесловие) / / Бурдье П., Болтански Л., Кастель Р., Шамборедон Ж.-К. Общедоступное искусство. Опыт о со­ циальном использовании фотографии. М.: Праксис, 2014. С. 437-45 1 · ι8. На русском языке см.: Бурдье П. Назначение «народа» // Бурдье П. На­ чала. M.: Socio-Logos, 1994· 30 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО цесс мы можем наблюдать в России и в мире с 2000-х, когда сам принцип бюрократической организации государства по­ колеблен ходом неолиберальных реформ, которые реорга­ низуют государственные институты по образцу коммерче­ ских предприятий. Как справедливо отмечает Бурдье, реша­ ющая роль в любой подобной динамике принадлежит интеллектуалам. Но далеко не все интеллектуалы и близкие им агенты, включая юристов, филантропов и экспертов ком­ мерциализации, лицензированы как агенты государства и выразители государственного интереса. В зоне неопреде­ ленности здесь скрывается одна из ключевых коллизий: как получают легитимность и официальную лицензию исходно негосударственные, политически нейтральные или ради­ кально антиправительственные и антигосударственные фор­ мы мышления и практик? Нетривиальные методологические приемы, которые поз­ воляют раскодировать государство как верование и раскрыть парадоксы государственной самопрезентации, удачно де­ монстрируют слабость доминирующих институциональных подходов. При этом собственный политический опыт Бур­ дье, который резюмирует длительные исследования этатизирующегося французского общества ΐ95θ~ΐ99°'χ» к а к и био­ графически сформированная и не вполне рефлексируемая республиканская установка, создают слепое пятно уже в его собственной реконструкции. Сюда попадают некоторые неи догосударственные элементы социальной сборки тех са­ мых символических форм, которые распространяются госу­ дарством и от лица государства в качестве универсальных и неоспоримых. Социальная мистерия государственного интереса Генетическое исследование государства Пьером Бурдье не остается единичным событием в интеллектуальной жизни Франции. Оно контекстуализировано в поле насыщенной рефлексии, которой отмечено целое десятилетие с конца 1970-х. К моменту, когда Бурдье представляет свои концеп­ туальные находки в амфитеатре Коллеж де Франс, социо­ логи Пьер Бирнбаум и Мишель Крозье уже провели эмпи­ рические исследования государственного чиновничества и аппаратной механики19, философ Анри Лефевр предложил 19. Birnbaum P. Les Sommets de l'État. Essai sur l'élite du pouvoir en France. Paris: Seuil, 1977; BadieB., Birnbaum P. Sociologie de l'État. 31 АЛЕКСАНДР БИКБОВ « 21) четырехтомный компендиум о теориях государства , ис­ торик Пьер Розанваллон произвел анализ государства благоденствия и констатировал его кризис21, а Франсуа Эвальд описал его истоки в технологиях страхования22, це­ лый ряд исследователей опубликовали монографии о госу­ дарстве или приняли участие в тематических сборниках . Чуть ранее даже выпущена подборка текстов Дюркгейма о государстве24. Общность вопросов, поставленных иссле­ дователями в контексте растущей государственной регуля­ ции и знакомство с общим набором интеллектуальных ис­ точников, рождает сходство ответов. Заглянув в обзорный труд канадского политолога Жерара Бержерона, вышед­ ший одновременно с прочтением Бурдье своего курса, мы обнаружим целый ряд содержательно близких связок: XVII век как хронологическая граница между династическим порядком и утверждением государства, национальное госу­ дарство как отрицание династической власти, ключевая роль государственного интереса, фискальное и бюрократическое основания абсолютистского государства, централизация ре­ сурсов и мощи по мере становления государства, «всеприсутствие» современного государства, определение государства как «организации организации» . И все же наиболее стимулирующей и актуальной сегодня параллелью среди множества версий, вероятно, остаются курсы Мишеля Фуко, прочитанные им в 1975 _1 9^ 0 годах в том же академическом заведении26. Хотя в их названиях Paris: Grasset, 19795 Birnbaum P. La Logique de l'État. Paris: Fayard, 1982; CrozierM. État modeste, État moderne. Stratégie pour un autre changement. Paris: Seuil, 1987. 20. Lefebvre H. De L'État. Vol. I-IV. Paris: Union générale d'éditions, 1976-1978. 21. Rosanvallon P. La Crise de l'État-providence. Paris: Seuil, 1981; Rosanvallon P. L'État en France de 1789 à nos jours. Paris: Seuil, 1990. 22. Ewald F. L'Etat providence. Paris: Grasset, 1986. 23. В частности: LePorsA. L'État efficace. Paris: Robert Laffont, 1985; Barret-Kriegel B. Les Chemins de l'État. Paris: Calmann-Lévy, 1986; Jobert 5., Müller P. L'État en action. Politiques publiques et corporatismes. Paris: PUF, 1987; Esping-Andersen G. Les trois mondes de l'État-providence. Paris: PUF, 1990. Несколько тематических сборников конференций, указанных в библиографии к курсу Бурдье, датированы 1984 и 1988 годами. 24· Durkheim Ε. L'État. Textes. Paris: Minuit, 1975. 25. Bergeron G. Petit traité de l'État. Montréal: Les Presses universitaires de France, 1990. 26. Фуко M. Нужно защищать общество. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975/76 учебном году. СПб.: Наука, 2005; 32 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО отсутствует понятие «государство», Фуко регулярно возвра­ щается к нему, отвечая на вопрос, как нами правят. Два типа работы различаются конструкцией исследовательских горизонтов. Предмет аналитики Фуко—технологии управ­ ления, в которых государству принадлежит роль важного, но частного случая; у Бурдье это в первую очередь институциализация государства как мета-поля. Историческим пределом для Фуко выступает либеральное правление, то­ гда как Бурдье сфокусирован на бюрократическом уполномочении. Определяющим в суверенном правлении для Фуко служит сохранение королем династии и территории, для Бурдье в династической логике приоритетна семейная модель распоряжения властью. Фуко описывает трансфор­ мации правления через телеологию населения, Бурдье со­ средоточен на дифференциации и эволюции самих инсти­ тутов государственной власти. Однако, начиная с самой общей проблематизации Бур­ дье государства как власти над властями, а Фуко — правительности (gouvernementalité) как управления поведения­ ми (conduite des conduites), оба подхода обнаруживают ряд предметных сходств и близость в постановке задач. Ин­ терес к юридической кодификации управления и к роли юристов, понимание исторического значения государ­ ственного интереса, внимание к филантропии как инстру­ менту этого интереса, понимание практик социального страхования и управления рисками как предыстории соци­ ального государства, указание на важность театрализации государственных ритуалов, признание фундаментальной роли экспертного знания в государственном управлении — лишь часть этих пересечений. Оба подхода объединяет кри­ тическая установка в отношении очевидностей, которые произведены самопрезентацией государства, и сходное по­ нимание исторической сборки метаструктур управления. Фуко указывает, что элементы государственного порядка: крупная армия, налоги и юстиция — существуют и до XVI века. Задачу своего исследования он формулирует как анализ «вступления государства в область практики и мыш­ ления людей», а именно: «начиная с какого момента и как оно [государство] входит в осмысленные и согласованные Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977/7^ учебном году. СПб.: Наука, дон; Фуко М. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 197^/79 учебном году. СПб.: Наука, 2010; Foucault M. Du gouvernement des vivants: cours au Collège de France, 1979-1980. Paris: Seuil —Gallimard, 2012. 33 АЛЕКСАНДР БИКБОВ стратегии, начиная с какого момента люди начинают об­ ращаться к государству, стремиться к государственной вла­ сти, желать ее, отвергать ее, опасаться ее, любить ее, нена­ видеть»27. Бурдье оперирует близкой формулой: уже в ди­ настическом государстве происходит переход к всеобщему налогообложению и разработке универсальных управлен­ ческих классификаций. Но история государства начинает­ ся в XVII веке, когда ряд вопросов получает эмпирические ответы: кто заинтересован в государстве? есть ли интересы государства? есть ли заинтересованность в публичном, в го­ сударственной службе? есть ли интерес к универсальному и кто его носитель? Как же именно государство «вступает в область практи­ ки и мышления»? Обе версии генетического анализа—и Бур­ дье, и Фуко—раскрывают общее основание этого процесса— государственный интерес. По сути, государственный интерес и есть та фундаментальная иллюзия, или рациональность, которая делает институциональное насилие легитимным, обеспечивая управление молчаливым или доксическим со­ гласием подвластных с целями такового. Главная цель этой рациональности состоит в поддержании и сохранении госу­ дарства. За такой тавтологией скрывается понимание госу­ дарственных институтов как формы автономии, не выводи­ мой ни из каких внешних целей: пользы, счастья, защиты от угроз или иных. Одно из определений, которое Бурдье дает процессу становления государства,—это «автономизация су­ губо бюрократической логики... то есть конкретной логики, не являющейся логикой морали, религии, политики и т. д.» Фуко также подчеркивает, что в трудах теоретиков XVIXVIII веков государство предстает целью в себе. Историче­ ским рубежом здесь становится готовность подчиниться го­ сударственному интересу не только подданных, но и монар­ ха. Однако еще важнее для нас предметная характеристика целей или функций государственного правления. Бурдье определяет государственный интерес как регулятив незаинтересованности, универсальное и беспристраст­ ное бюрократическое отношение к любому жителю или группе, в чей адрес исполняются юридические, экономиче­ ские, статистические законы. Фуко реконструирует государ­ ственный интерес как рациональность экономического процветания, физической безопасности и моральной сохранности населения, который направляет поведение ин­ дивидов и групп к общей выгоде не только усилиями пра- 27. Фуко М. Безопасность, территория, население. С. 325· 34 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО вительства, но и поддержанием их собственного желания28. В обеих версиях государственный интерес—это коллектив­ но разделяемое убеждение, которое отсутствует при дина­ стической власти, поскольку, основанная на логике «дома», или семьи, та озабочена в первую очередь сохранностью территории. Тогда как государственный интерес —это за­ бота о населении и одновременно, как его апофатически ха­ рактеризует Бурдье, беспристрастный отказ от домашней этики и логики дара. В самом общем виде государственный интерес —это ве­ рование, или регулятив, который запускает институцио­ нальный механизм через растущую причастность к идее об­ щей пользы, противостоящей частным интересам, семье и морали. Это, а не подавление и не привилегии прави­ телей, ложится в основу государственного порядка. Близ­ кое понимание мы находим также у Райнхарта Козеллека, который показывает, как понятие-проект государства, став­ шее ответом на религиозные войны XVI века, утверждает рациональную монополию не только на текущее насилие, но и на определение будущего, потеснив религиозные и астрологические пророчества29. Объективируя надрелигиозную логику правления и утверждая всеобщее как а-моральное, государство претендует на то, чтобы быть высшим принципом, согласие с которым требуется в том числе от суверенов. И лишь затем из предмета дебатов оно становит­ ся полноценным институтом, приобретая институциональ­ ную реализацию в последующей истории обществ Западной Европы. Иными словами, чтобы государство работало, при­ частность к специфическому государственному интересу должны разделять как агенты власти и управления, равно правители и профессионалы насилия или учета, так и к под­ властные, включая таких проводников универсального, как юристы или, гораздо позже, филантропы. И если эмпири­ ческую конструкцию государства вслед за Вебером следует описывать в терминах монопольной концентрации и раци­ онализации управления, то базовое верование, распростра­ няемое с технологиями управления, предстает своего рода нерелигиозной мистерией—убеждением, которое обретает характер закона с ростом числа присоединившихся. Это ведет к парадоксальной, по меньшей мере для соци­ олога, констатации: государственный интерес предшеству­ ет силовой организации. В реконструкции Бурдье юристы 28. ФукоМ. Безопасность, территория, население. С. по, 158. 29· Koselleck R. Futures past: on the semantics of historical time. New YorkChichester: Columbia University Press, 2004. P. 14-16. 35 АЛЕКСАНДР БИКБОВ и филантропы создают инструменты государственной вла­ сти прежде, чем государство превращается в универсальное мерило всех взаимодействий. Фуко описывает этот меха­ низм в еще менее финалистских терминах. Государствен­ ный интерес—это такая конфигурация управления, экспер­ тизы и контр-поведения, в которой технологии управления и само понятие государства не являются монополией пра­ вительств, зачастую принимая первоначальный вид вне го­ сударственных институтов30. Вот ясное указание на поря­ док элементов: «Государство—это не что иное, как преврат­ ность управления, а вовсе не управление — инструмент государства»31. Более того, актуальное правительство мо­ жет действовать вразрез с государственным интересом про­ цветания и безопасности населения, будучи привязанным к суверенным трактовкам власти. В этом случае задачу по его реализации берут на себя группы контр-власти: публи­ цисты и критики, неправительственные союзы и благотво­ рительные общества и так далее, вплоть до революционных объединений. Иными словами, государственный интерес исторически трансцендентен правительствам, а техноло­ гии управления первичны по отношению к государствен­ ным институтам, в форме которых они в каждый истори­ ческий момент институциализированы лишь частично . Описывая государственный интерес в этой логике, оба исследователя оговаривают характерную ошибку субстан­ тивации, которой следует избегать. Несмотря на автоно­ мию государства как интереса и организации, его не сле­ дует описывать как самодеятельный субъект: «Нельзя го­ ворить о государстве как о вещи, как если бы это была сущность, развивающаяся на своей собственной основе и воздействующая посредством спонтанной, почти автома­ тической механики на индивидов. Государство — это прак­ тика»33. Фуко показывает, как государственный интерес кристаллизуется вне бюрократического поля, когда некото­ рые священники, интеллектуалы, аристократы, предпри­ ниматели, врачи берутся за разработку технологий процве- 30. Ключевым текстом, излагающим программу исследования правительности, служит уже упомянутый курс Фуко «Безопас­ ность, территория, население». Следует принимать в расчет, что в издании этого курса на русском языке понятие «gouvernementalité» переведено не как «правительность», а как «управленчество». 31. Фуко М. Безопасность, территория, население. С. 325· 32. Там же. С. 34°· 33· Там же. С. 361. зб КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО тания и безопасности населения, которые адаптируются в том числе, но не исключительно, в государственном уп­ равлении. Именно поэтому государство — лишь «преврат­ ность управления». Более того, в терминах XVII века го­ сударственный интерес соприроден государственному перевороту, поскольку имеет характер настоятельности, не сводимой к законам, но «превосходящей» их и подчиняю­ щей себе34. Такой продуктивный подход обнаруживает трудность, когда необходимо концептуальное объяснение, как государственный интерес институциализируется в фор­ ме государственной организации. Ведь втягивание неко­ торых концептуальных изобретений и технологий в поле суверенной власти в той же мере вероятно, как и яростное сопротивление нововведениям во имя поддержания дина­ стической и территориальной целостности. В подходе Бурдье эта трудность отсутствует, поскольку ему исходно понятен социальный референт государствен­ ного интереса. Это бюрократический корпус и генерируе­ мые цепочки властного уполномочения. Поэтому вся исто­ рическая задача курса умещается в одну лаконичную фор­ мулу: «описать автономизацию бюрократического поля, внутри которого действует государственный интерес». При этом важно понимать, что серия лекций не имеет своим ко­ нечным горизонтом простую констатацию факта «государ­ ство есть бюрократия». Бурдье предлагает целый ряд инструментов, имеющих актуальность при объяснении ва­ риаций исходного принципа, включая текущий россий­ ский опыт. Так, его анализ коррупции как исторической практики, вписанной в рост корпуса государственных по­ средников, позволяет рассматривать это явление как более значимую компоненту современных режимов, нежели про­ стой и постыдный «пережиток». В целом Бурдье описыва­ ет, как государственный интерес формируется по мере диф­ ференциации бюрократического корпуса, выступая одновре­ менно интересом его участников в борьбе за государственную работу и продуктом деятельности институтов управления. Различие подходов ведет к расслоению материи госу­ дарственного интереса. У Бурдье таковой выражается в пер­ вую очередь на юридическом языке, а само государство — это универсальный регулятор и принцип интеграции всего социального мира. Тогда как у Фуко государственный ин­ терес говорит на языке экономическом, связывая между собой несколько упомянутых ранее регулятивов пользы 34· Фуко M. Безопасность, территория, население. С. 34 2_ 343· 37 АЛЕКСАНДР БИКБОВ и желания: процветания, моральной сохранности и физического здоровья . При этом сходства во взгляде обоих исследователей на государственную власть подталкивают к предположению, что рядом тезисов, более чем десятилетие спустя, Бурдье адресуется к Фуко. Однако было бы ошибкой полагать, буд­ то он прямо движется по его следу. До середины 2000-х де­ тальный анализ правительности, который предпринимает Фуко,—достояние круга посвященных, даже в большей сте­ пени, чем антирепрессивная гипотеза, которая высвечива­ ет производящий характер власти, в противовес ее харак­ теристике чистого подавления36. Упоминая Фуко в своих лекциях, Бурдье демонстрирует незнакомство с курсами об управлении, которые тот несколько лет вел в соседнем ам­ фитеатре. Поэтому он воспринимает аналитику власти Фуко через призму «Надзирать и наказывать»: «Теории в стиле Элиаса и Фуко меня немного раздражают, посколь­ ку в них фиксируется исключительно дисциплинарный аппарат государства»37. Лишь через несколько лет, после выхода первого тома лекций Фуко в Коллеж де Франс38, Бурдье знакомится с текстом и констатирует фундамен­ тальное сродство своей программы и фукольдианской ана­ литики власти: «Полагаю, Фуко крайне раздражали все эти вещи [марксистская традиция чисто дисциплинарного по­ нимания власти], как, впрочем, и меня самого. ... Два ис­ следователя, живущие в одно время, а главное, получившие более-менее одно и то же образование — мы были отлиты в одной матрице, — ставят почти одни и те же проблемы 35· Подробнее об этом, помимо курсов самого Фуко, см.: Дин М. Правительность: власть и правление в современных обществах. М.: Дело, 2θΐ6. 36. Емкое изложение этой гипотезы см., например, в: Фуко M. Запад и истина пола / / Фуко М. Интеллектуалы и власть. Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002. 37· Справедливости ради нужно отметить, что в библиографическом списке курса Бурдье указана лекция Фуко 1978 года о прави­ тельности из курса «Безопасность, территория, население». Она была опубликована на французском языке в 1986 г.: Fou­ cault M. La gouvernementalitn / / Actes. Les Cahiers d'action juri­ dique. 1986. N0. 54. 38. Первым на французском языке, шестью годами позже прочтения Бурдье курса о государстве, выходит курс лекций «Нужно за­ щищать общество»: Foucault M. «Il faut défendre la société»: cours au Collège de France, 1975-1976. Paris: Seuil — Gallimard, 1997· З8 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО в почти одних и тех терминах. ...Он упрекает в монолит­ ности [альтюссеровское] понятие аппарата. Это главный узел, централизм и так далее. Он говорит: общество устрое­ но не так, существуют различные пространства подчине­ ния. По сути своей, это то, что я называю полями»39. Учредительный парадокс аморального согласия Магическая сила веберовской формулы государства такова, что позволяет сегодня верить в простоту учреждения мо­ нополии на насилие. Процесс, который предстает завер­ шенным, притягивает простотой post factum. Курс Бурдье, как и курсы Фуко ранее, содержит крайне важную проблематизацию этой видимости. Бурдье неоднократно де­ монстрирует, в какой мере процесс далек от завершения и сколь часто он актуализируется сегодня, в конструкции текущего публичного порядка. Делает он это, добросовест­ но следуя веберовской посылке и рассматривая централи­ зацию физического насилия, которая происходит одновре­ менно с концентрацией символического и экономического капитала, как исключительное историческое событие в сравнении с «обществами без государства». Так, в подроб­ но описанном им кабильском обществе, как и в некоторых балканских и ближневосточных, «есть обычаи, "право", но [нет] силы на службе справедливого решения. В этих обще­ ствах применение физического насилия в форме мести воз­ ложено на семью. Отсутствие метаинстанции (метадомашней, метаклановой) порождает нескончаемые циклы наси­ лия, каждый из которых захвачен логикой вызова и ответа на вызов... под страхом потерять свой символический капитал». Здесь государственная логика снова предстает перед нами в форме разрыва с семейной. Более того, частное и семейное насилие —это не только характеристи­ ка «обществ без государства», но и тень, которая непрерыв­ но следует за государственной организацией во всех транс­ формациях последней. Однако насилие приобретает ста­ тус проблемы не только в привязке к частным интересам. Прекращается ли насилие при захвате его государством, то 39· «Господство», выездная лекция Пьера Бурдье (как профессора Коллеж де Франс) в Руанском университете 26 ноября 1997 г°Да> записанная университетской службой аудиовизуальной доку­ ментации. Расшифровка лекции была любезно предоставле­ на Шарлем Сулье. 39 АЛЕКСАНДР БИКБОВ есть в самих государственных институтах и с приобщени­ ем населения к государственному интересу? Из всего сказанного ранее очевидно, что не прекраща­ ется. В этих обстоятельствах важное значение получает структурная критика согласия, достигнутого в рамках уста­ новленной на каждый момент монополии. Бурдье указы­ вает на маргинализацию нелояльных и необразованных. Фуко отыскивает в XVII веке не менее шокирующую связь государственного интереса с государственным переворо­ том. Такая связь объективируется в форме полицейского государства, то есть в поддержании порядка, который не регулируется государственным законом: от преследования инакомыслящих до выплаты работникам страховок при не­ счастных случаях, от принуждения бедных к труду до еже­ дневной уборки улиц. Это усложняет доступное нам пони­ мание универсального, устраняя видимость простой и гар­ монической настройки, которая выражается в законном порядке. Фуко специально оговаривает, что государствен­ ный интерес не просто оформляется вне закона, но сопря­ жен с насилием: он «обязан идти на жертвы, отнимать, причинять страдания, он вынужден быть несправедливым и смертоносным»40. Бурдье сходится с ним в том, что госу­ дарственный интерес не только исторически разрывает с логикой династического дома, но в каждый исторический момент рутинно приносит в жертву тех, кто ему не соответ­ ствует. Несправедливость государственного интереса голово­ кружительным образом перестраивает всю перспективу, устраняя из его универсализма социодицею тотального спасения и возвращая социальному миру неустойчивость в самом центре его «геометрического места точек». Следу­ ет иметь в виду, что при тематизации государственного на­ силия речь не идет лишь об убежденных преступниках, слу­ чайных жертвах правосудия и незапланированных издерж­ ках обеспечения универсализма. В своем курсе Бурдье неоднократно возвращается к теме, которую Фуко также де­ лает одной из ведущих в курсе «Нужно защищать обще­ ство»: «Государство производит господствующий национа­ лизм, национализм тех, кто заинтересован в государстве»41. Если Фуко обращает внимание на расизм как рутинную форму социальной войны, которая сопровождает станов­ ление государств с XVII века, то для Бурдье, вслед за Бене­ диктом Андерсеном, национализм в первую очередь реле4-0. Фуко М. Безопасность, территория, население. С. 345· 41. В данном случае это цитата из курса Бурдье. 40 КАК Д Е Л А Е Т С Я ГОСУДАРСТВО вантен технологиям гражданской нации, то есть бюрокра­ тическим практикам культурной унификации: средней школы, орфографии, словарей, карт, статистики,—которые держатся на профессиональных исполнителях всеобщего. Эти технологии не просто создают культурную общность, а учреждают границу между успевающими и отстающими в освоении кодов, лояльными и нелояльными культурной монополии. Частное насилие, которое предотвращает го­ сударство, легко переводится в централизованное насилие, которое текущая версия универсализма опрокидывает на отдельные, нередко обширные социальные категории. Фуко прозорливо учитывает это обстоятельство в своих исследо­ ваниях и обнаруживает один из неотъемлемых элементов государственного интереса в управлении недовольством и в необходимости знать о причинах мятежей, к которым склонны подвластные, с целью их предотвращения42. Бур­ дье, из чьего анализа также прямо следует коллизия уни­ версализма и исключения, не уделяет этому измерению специального внимания по указанным ранее причинам. Трагический тон, на котором Бурдье и Фуко сходятся в определении механики государственного интереса, име­ ет по меньшей мере одну общую ноту. Ею является книга историка Пьера Видаль-Наке «Государственный инте­ рес» , в которой государственное насилие осмысливается в контексте расследования пыток, которые французская ар­ мия практиковала в Алжире «во имя государства». Госу­ дарственный интерес политически и критически привязы­ вается здесь к такому образцовому институту, как армия, которая преступает мораль не потому, что приватизирует средства насилия, а именно потому, что государственный интерес а-морален. Вплоть до сего дня эта книга прочиты­ вается во Франции как обличение негуманности государ­ ственного интереса, и Бурдье ссылается на нее в одной из лекций именно в этом качестве. Означает ли это, что мораль окончательно исключена из институциональной организации государства? Механи­ ка социального государства, опирающаяся на воззрения филантропов, требования профсоюзов и бюрократическое признание некоторых гражданских (социальных) прав универсальными, открывает пространство для дюркгеймовского вопроса о солидарности как новой коллективной и институциональной морали. Но она парадоксальным об­ разом внеморальна, поскольку ее интерес заключается не 42. Фуко М. Безопасность, территория, население. С. 349~35^· 43· Vidal-Naquet P. La Raison d'État. Paris: Minuit, 1962. 41 АЛЕКСАНДР БИКБОВ в помощи слабым, а в предотвращении коллективной сла­ бости. И здесь государственный интерес снова занимает ме­ сто на авансцене универсализма, где перманентный госу­ дарственный переворот выражается в предотвращении коллективных рисков. Бурдье ссылается на исследования Абрама де Сваана, которые выявляют роль катастроф в ге­ незисе государства как незаинтересованной, то есть преж­ де всего внеклассовой институциональной машины, сни­ жающей риски для благополучия, здоровья и жизни всего населения. Та же схема действительна в отношении войн, в частности, коллективного опыта жизни под бомбарди­ ровками городов и в лишениях эвакуации. Этот опыт, ха­ рактерный для Второй мировой войны, затрагивает насе­ ление поверх социальных и классовых различий. Нередко его рассматривают, уже за рамками курса Бурдье, как один из источников широкой социальной солидарности44, кото­ рая складывается в послевоенной Британии вокруг проек­ та Уильяма Бевериджа, инженера государства социального обеспечения в послевоенной Европе. Что касается сего­ дняшнего дня, катастрофическим опытом, который актуа­ лизирует государственный интерес, перезапуская парадокс насилия, лежащий в его основе, становятся террористиче­ ские атаки в европейских городах. Таким образом, история насилия и а-морального согла­ сия, лежащая в основе государственной организации, про­ должается по сей день. Как продолжается переизобретение рациональности управления вне бюрократических струк­ тур, в чем современные эксперты частного и гражданского секторов успешно наследуют юристам XVII и филантропам XIX веков. Если мы ищем ответы не только о морфологии отвердевших государственных институтов, но и том, как го­ сударство делается исторически и практически, Пьер Бур­ дье предлагает ряд нетривиальных подсказок и инструмен­ тов для дальнейшей работы. И если мы желаем понять, как работает теоретическое мышление самого Бурдье, чтобы извлечь из этого пользу для нас, материалы курса — пре­ красная возможность в этом разобраться. Александр Бикбов 44· Напр.: Handel G. Social Welfare in Western Society. New Brunswick and London, Transaction Publishers, 2009 (ist ed. 1982). P. 199. От редакторов французского издания Т Т ЛЯ издания текста лекций, прочитанных Пьером / I Бурдье в Коллеж де Франс, пришлось принять у/ L ряд редакторских решений. В этих лекциях пере­ плетаются письменные тексты, устные комментарии, более или менее импровизированные размышления о ходе самих лекций и об условиях, в которых прихо­ дилось их читать. В подготовительных материалах перемешаны рукописные заметки, выдержки из вы­ ступлений и заметки на полях книг и ксерокопий. За­ мечания Бурдье об условиях, в которых проходили его лекции, перед многочисленной и весьма разнородной аудиторией, собиравшейся в большом амфитеатре Кол­ леж де Франс1, показывают, что они не могут быть све­ дены к письменному варианту, который оставил Бур­ дье, поскольку порой они могли принимать неожидан­ ный оборот в зависимости от реакции зала, которую он видел. Решением, имеющим очевидное достоинство нейт­ ралитета и формальной верности автору, была бы пуб­ ликация буквальной, неотредактированной транскрип­ ции всех лекций. Но для устной речи недостаточно простого воспроизведения, чтобы она сохранила свои особенности, то есть всю ту педагогическую работу, ко­ торая производилась на каждой лекции. И произнесен­ ный текст — не текст «опубликованной» версии, что становится понятным на примере некоторых лекций, запись которых была тщательно отредактирована и по­ рой даже полностью переработана для публикации ι. См. ниже с. 2з6> 251-252, 342-343» 54· 43 О ГОСУДАРСТВЕ в качестве статьи в научных журналах. По сути дела, выбранная очевидным образом в лекциях форма бли­ же по своей логике к научному поиску, чем к представ­ лению результатов исследования в виде вполне упоря­ доченного письменного изложения. Хотя редакторы не могут заменить автора после его смерти и написать за него книгу, которую он составил бы на основе своего курса, они могут постараться мак­ симально сохранить особенности устного изложения — что означает, что эти особенности должны быть замет­ ны и ощутимы, и, наоборот, максимально сгладить эффекты, вызванные транскрипцией. Редакторы так­ же должны отдавать себе отчет в том, что эта публи­ кация, не подменяя собой ту, что мог бы планировать сам автор, должна подкреплять, демонстрируя ее необходимость, работу, продолжением которой она является. Поэтому при публикации курса мы постара­ лись избежать двух ловушек — буквализма и литера­ турности. И хотя Бурдье всегда советовал обращаться к его текстам, чтобы понять то, о чем он говорит 2 , в то же время он пользовался устными выступлениями перед преданной ему, о чем он сам знал, публикой, и свободой, которую дают такие выступления, чтобы устранить недомолвки и заново воспроизвести свои аргументы и доказательства. В «Нищете мира» в разделе под названием «Рис­ ки письма» П. Бурдье анализирует переход от устной речи к письменному тексту «как самый настоящий перевод или даже интерпретацию» 3 . И напоминает, что «обычная пунктуация, постановка запятой» мо­ гут «совершенно изменить смысл фразы». Издание курсов, таким образом, стремится примирить про­ тивоположные, но не противоречащие друг другу требования: точности и удобства чтения. Неизбеж­ ные «неточности», возникающие в любой транскрип­ ции (и, шире, при любом переходе с одного носите2. Bourdieu Ρ Prologue / / Questions de sociologie. Paris, Minuit, 1984. P. 7. 3. Bourdieu Ρ Comprendre / / La Misère du monde / P. Bourdieu (dir.). Paris: Seuil, «Points», 1998 [1993]. P. 1418-1419. 44 ОТ Р Е Д А К Т О Р О В Ф Р А Н Ц У З С К О Г О ИЗДАНИЯ ля на другой), без сомнения, являются здесь, как и в интервью, которые анализировал Бурдье, «усло­ вием истинной точности», по его собственному выра­ жению. Транскрипция курса в Коллеж де Франс следует тем принципам, которые Бурдье применял, редактируя свои выступления или семинары для публикации: не­ большие стилистические правки, шлифовка, устра­ няющая следы устной речи (междометия, повторы и т.д.). Были исправлены некоторые темные места или неточные конструкции. Когда отступления отно­ сятся к излагаемой теме, они обозначаются знаками тире; когда они подразумевают нарушение хода рас­ суждений, то помещаются в скобки, когда же оказыва­ ются слишком пространными, могут выноситься в отдельный раздел. Разбивка на разделы и абзацы, на­ звания промежуточных разделов, пунктуация, приме­ чания, уточняющие ссылки, а также отсылки к другим работам были составлены редакторами. Библиографи­ ческие ссылки внизу страницы принадлежат Бурдье и были дополнены в тех случаях, когда были оформ­ лены не до конца. Некоторые из них были добавлены для лучшего понимания того, о чем идет речь: пояс­ нения, отсылки, неявные или явные упоминания тек­ стов, которые являются продолжением представлен­ ных размышлений. В приложении дается список ста­ тей, книг и рабочих документов, на которые Бурдье опирался на протяжении всего курса и которые были восстановлены на основе его рабочих записей и много­ численных заметок о прочитанном. Часть того, что содержится в данном курсе, была впоследствии переработана и опубликована Бурдье в виде статей и глав в книгах. Во всех случаях на них приводится ссылка. К тексту курса прилагаются ре­ зюме, опубликованные в «Ежегоднике» Коллеж де Франс. Трехгодичный курс о государстве был избран для начала издания лекций в Коллеж де Франс потому, что, как показано в «Месте курса» в конце данного издания 4 , 4- См. ниже с. 681-689. 45 О ГОСУДАРСТВЕ речь идет об очень важном, но редко воспринимае­ мом в качестве такового элементе социологии П. Бурдье. Последующие тома, которыми в будущем завер­ шится полная публикация курсов, будут издаваться в виде книг, посвященных самостоятельным проб­ лемам. Редакторы выражают благодарность Габриель Балаз, Жерому Бурдье, Паскалю Казанова, Кристофу Шарлю, Оливье Кристену, Иветт Дельсо, Полю Ланьо-Имоне, Жилю Л'Оту, Пьеру Ремберу и Жизель Сапиро за их ценные замечания, позволившие прояснить некоторые места курса, и особенно Лоику Вакану за внимательное прочтение текста. o66i-6g6i Лекция ι8 января 199° года Немыслимый предмет. —Государство как нейтральное место. —Марксист­ ская традиция. —Календарь и структура темпоральности. —Государствен­ ные категории. — Государственные акты. — Рынок одноквартирных домов и государство. — «Комиссия Барра» по жилью. Немыслимый предмет К ОГДА речь заходит об изучении государства, мы должны оставаться предельно бдительными к предпонятиям в смысле Дюркгейма, к тради­ ционным идеям и к стихийной социологии. Чтобы подытожить исследования, проведенные мной в по­ следние годы, в частности, исторический анализ отно­ шений между социологией и государством, я указывал на то, что мы рискуем применить к государству госу­ дарственное мышление, и подчеркивал, что наша мысль, структуры сознания, за счет которых мы конструируем социальный мир и тот специфический предмет, которым является государство, скорее всего, сами являются продуктом государства. В силу методи­ ческого рефлекса, профессиональной привычки каждый раз, когда я принимался за новый предмет, это занятие представлялось мне вполне оправданным, и я бы сказал, что, чем больше я продвигаюсь в своей работе, посвя­ щенной государству, тем больше я убеждаюсь, что осо­ бая сложность попытки помыслить этот предмет объяс­ няется тем, что он является — и я знаю, что говорю, — практически немыслимым. И если об этом предмете столь просто говорить простые вещи, причина именно в том, что мы в каком-то смысле уже пронизаны тем, что должны изучить. Я попробовал проанализировать публичное пространство, мир государственной службы в качестве места, в котором официально признаны ценности незаинтересованности и где у агентов в ка­ ком-то смысле есть интерес к незаинтересованности1. ι. Тема незаинтересованности была рассмотрена в курсе преды­ дущего года (1988-1989) и развита в статье «Возможен ли 49 О ГОСУДАРСТВЕ Две эти темы [публичное пространство и незаин­ тересованность] чрезвычайно важны, поскольку я по­ лагаю, что благодаря им можно понять, что, прежде чем достичь правильного мышления, если только оно вообще возможно, мы должны прорваться через ряд преград, представлений, поскольку государство, покуда оно вообще реально существует, является принципом производства, легитимного представления социально­ го мира. Если бы мне пришлось дать предварительное определение того, что называют «государством», я бы сказал, что сектор поля власти, называющийся «адми­ нистративным полем» или «полем государственной службы», то есть сектор, который обычно приходит на ум, когда говорят о государстве, не уточняя далее, что имеется в виду, определяется обладанием монополии на применение легитимного физического и символи­ ческого насилия. Несколько лет назад2 я дополнил зна­ менитое определение Макса Вебера, который опреде­ ляет государство как «монополию на легитимное на­ силие»3, — я внес в него поправку, сказав, что это «монополия на легитимное физическое и символическое насилие». Можно было бы даже сказать «монополия на легитимное символическое насилие», поскольку моно­ полия на символическое насилие является условием реального владения монополией на физическое наси­ лие. Иными словами, мне кажется, что это определе­ ние обосновывает определение Вебера. Но оно все еще остается абстрактным, особенно если у вас нет контек­ ста, в котором я его выдвинул. Это временные опреденезаинтересованный акт?»: Bourdieu Ρ Un acte désintéressé estil possible? / / Raisons pratiques. Sur la théorie de l'action. Paris: Seuil, 1994. P. 147-173; см. также: БурдьеП. Интерес социолога// Начала. M.: Socio-Logos, ΐ994· С. 156-166. 2. БурдьеП. О символической власти / / С о ц и о л о г и я социального про­ странства. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. С. 87-96; см. также: Bourdieu P. Langage et pouvoir symbolique. Paris: Seuil, 2001. P. 201-211. 3. Weber M. Économie et s o c i é t é / / J . Freund et al. (trad.). Paris: Pion, 1971. P. 57-59, переиздано в: «Pocket», 1995. P. 96-100; Вебер M. По­ литика как призвание и профессия / / Избранное: Протестант­ ская этика и дух капитализма. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. С. 486. 5° Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ления, нужные, чтобы прийти к предварительному согласию о том, что я говорю, поскольку очень слож­ но говорить о чем-либо, не определяя, по крайней мере, того, о чем говоришь. Всё это временные опре­ деления, которые нужно будет усовершенствовать и уточнить. Государство как нейтральное место Государство можно определить как принцип ортодок­ сии, то есть как скрытый принцип, который можно об­ наружить лишь в проявлениях общественного порядка , когда несколько городов объединялись или когда собиралось несколько племен, состоял в учреждении общественного времени; основатели государства, насколько вообще можно про­ следить столь давние генеалогии путем антропологи­ ческого сравнения, сталкиваются с этой проблемой. (Когда мы работаем с обществами без государства, без той вещи, которую мы называем государством, напри­ мер, с сегментированными обществами, в которых есть кланы или ансамбли кланов, но нет центрального ор­ гана, обладающего монополией на физическое насилие, нет тюрем, там обнаруживается, помимо других проблем, еще и проблема насилия: как регулировать насилие, когда нет инстанции выше семей, занятых кровной местью?) Собирать календари—это традиция антропологии: аграрный календарь крестьян, но также календарь женщин, молодежи, детей и т.д. Эти календари не обязательно согласованы в том же смысле, что и наши. Они согласованы примерно: календарь детских игр, календарь мальчиков, девочек, подростков, пастуш­ ков, взрослых мужчин, взрослых женщин (то есть кух­ ни или женских работ)—все эти календари согласованы приблизительно. Но никто не взял лист бумаги — Слово «clercs» в этом курсе Бурдье обозначает, как правило, не «клириков» или «духовных лиц», а бюрократов, профессио­ нальных служащих аппарата власти. — Примеч. пер. 59 О ГОСУДАРСТВЕ государство связано с письмом, — чтобы записать все эти календари один рядом с другим и сказать: «Смот­ ри-ка, тут небольшое расхождение, летнее солнцесто­ яние вместе с чем-то еще...» Все эти виды деятельно­ сти еще не синхронизированы. Тогда как такая син­ хронизация является неявным условием успешного функционирования социального мира; нужно было бы сделать перепись всех людей, которые зарабатыва­ ют на жизнь поддержанием порядка времени, матери­ ально заинтересованы в нем и обязаны регулировать темпоральность. Если вы вспомните о таких известнейших текстах, как знаменитая книга Люсьена Февра о Рабле13, то уви­ дите, что период, когда образуется то, что мы будем называть государством, открывает нам интересные вещи, касающиеся социального использования темпоральности, коллективного регулирования времени, то есть вещи, которые мы принимаем за данность, вме­ сте с башенными часами, которые бьют примерно в одно и то же время, и тем, что теперь все носят руч­ ные часы. Все это началось не так давно. Мир, в кото­ ром это общественное время не создано, не учреждено, не гарантировано объективными структурами, таки­ ми как календари и часы, но в то же время и менталь­ ными структурами, людьми, которые хотят иметь часы и имеют привычку смотреть на них, которые на­ значают свидания и приходят вовремя. Такого рода совместимость времен, предполагающая общественное время и в то же время общественное отношение ко времени, является относительно недавним изобрете­ нием, соотносящимся с созданием государственных структур. Здесь мы очень далеки от заходов Грамши по пово­ ду государства и гегемонии; что не исключает того, что те, кто заведуют этими башенными часами или же сами регулируются ими, обладают привилегией по отноше­ нию к тем, кто регулируются ими в меньшей степени. Нужно начать с анализа этих фундаментальных в ант13. Febvre L. Le Problème de l'incroyance au XVIe siècle. La religion de Rabelais. Paris: Albin Michel, 1968 [1947]. 60 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ропологическом отношении вещей, чтобы понять ре­ альное функционирование государства. Этот обходной путь, который может показаться отказом от критиче­ ской силы марксистской традиции, мне представляет­ ся абсолютно необходимым. Государственные категории То же самое можно сделать с публичным пространством, но понимая его не в том достаточно тривиальном смыс­ ле, который дает ему Хабермас, а все остальные за ним повторяют14. Нужно было бы провести фундаменталь­ ный, совершенно необходимый анализ структуры про­ странства, в котором противопоставляются публичное и частное, где общественное место противопоставляет­ ся дому, но также и дворцу. Существуют работы по та­ кой дифференциации городского пространства. Иначе говоря, то, что мы называем государством, на что мы, несколько путаясь, указываем, когда думаем о государ­ стве,—это своего рода принцип общественного порядка, понимаемого не только в своих очевидных физических формах, но также в бессознательных символических формах, представляющихся совершенно бесспорными. Одна из наиболее общих функций государства — это производство и канонизация социальных классифи­ каций. Не случайно то, что существует связь между государ­ ством и статистикой. Историки говорят, что государ­ ство начинается с появления переписей, опросов каса­ тельно имущества, соответствующих логике налогооб­ ложения, поскольку, чтобы облагать налогом, нужно знать, что у людей есть. Они исходят из отношения между переписью—census—и цензором, который констру­ ирует легитимные принципы разделения, настолько очевидные, что они не составляют предмета споров. Можно спорить по поводу разделения на общественные классы, но никто не спорит с той идеей, что сами эти 14. Habermas J. L'Espace public. Archéologie de la publicité comme dimension constitutive de la société bourgeoise / M. B. de Launay (trad.). Paris: Payot, 1978 [1962]. 6l О ГОСУДАРСТВЕ разделения вообще существуют. Например, социальнопрофессиональные категории INSEE Национального института статистики и экономических наук> представ­ ляют собой типичный продукт государства. Это не про­ сто инструмент, который позволяет измерять, позволяет тем, кто правит, знать управляемых. Это еще и легитим­ ные категории, номос, принцип разделения, универ­ сально признанный в пределах некоего общества, прин­ цип, о котором не спорят; это то, что заносят в удосто­ верение личности, то, что можно встретить в расчетной ведомости: «3"я категория, уровень такой-то...». То есть государство квантифицирует и кодифицирует людей; у них появляется государственная идентичность. Сре­ ди функций государства есть, очевидно, производство легитимной социальной идентичности, то есть, даже если ты не согласен с этими идентичностями, с ними приходится считаться. Определенные виды социаль­ ного поведения, например бунт, могут определяться теми самыми категориями, против которых бунтует бунтовщик. Это один из важных принципов социоло­ гического объяснения: те, у кого есть проблемы с систе­ мой образования, часто детерминированы самими своими проблемами, и некоторые интеллектуальные карьеры целиком определяются неудачным отношени­ ем к системе образования, то есть неосознанной попыт­ кой опровергнуть легитимную идентичность, навязан­ ную государством. Государство и есть эта хорошо обоснованная иллю­ зия, место, которое существует, по сути, именно пото­ му, что его считают существующим. Эта иллюзорная, но коллективно подкрепляемая консенсусом реалия является местом, к которому мы приходим, когда пы­ таемся вернуться к условиям таких феноменов, как ака­ демические дипломы, официальный реестр профессий или же календарь. Отступая шаг за шагом, мы посте­ пенно приходим к месту, которое все это обосновыва­ ет. Эта таинственная вещь существует благодаря своим следствиям и благодаря коллективной вере в ее суще­ ствование, которая является основанием этих след­ ствий. Это нечто такое, чего нельзя коснуться рукой и к чему нельзя относиться, следуя примеру марксиста, 62 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА который говорит: «государство делает то, государство делает это». Я мог бы процитировать вам километры текстов, в которых слово «государство» выступает субъ­ ектом действий, подлежащим множества предложений. Это весьма опасный вымысел, который мешает нам мыслить государство. Поэтому предварительно я хотел сказать: внимание, все фразы, в которых подлежащим является государство, суть фразы теологические, что не означает, что они ложны, покуда государство является теологической сущностью, то есть той, что существует благодаря вере. Государственные акты Чтобы уйти от теологии, чтобы иметь возможность про­ вести радикальную критику того слияния с государ­ ственным бытием, которое вписано в наши ментальные структуры, можно заменить государство актами, ко­ торые можно назвать «государственными», заключая «государство» в кавычки, то есть политическими акта­ ми, нацеленными на определенное воздействие на соци­ альный мир. Существует политика, признаваемая леги­ тимной, хотя бы потому, что никто не рассматривает возможность поступать иначе, поскольку это вообще не вопрос. Эти легитимные политические акты обязаны своей действенностью своей легитимности и вере в су­ ществование обосновывающего их принципа. Я приведу простой пример инспектора начальной школы, который посещает определенную школу. Он должен выполнить совершенно особый акт: он собира­ ется инспектировать. Он представляет центральную власть. Корпусы инспекторов начали формироваться в больших доиндустриальных империях. Проблема, которая сразу же возникает, в том, кто будет инспекти­ ровать самих инспекторов. Кто будет надзирать за над­ зирателями? Это фундаментальная проблема всех го­ сударств. На людей возложена обязанность провести осмотр от имени власти; у них есть мандат. Но кто дает им этот мандат? Государство. Инспектор, который со­ бирается посетить школу, обладает авторитетом, ко­ торым наделена его личность. [Социологи Филип 63 О ГОСУДАРСТВЕ Корриган и Дерек Сейер писали]: «States state»15—«Го­ сударства постановляют», государства выносят поста­ новления, государство устанавливает, инспектор дол­ жен вынести суждение. Когда-то я проанализировал различие между оскорбительным суждением, вынесенным человеком, наделенным полномочиями, и частным оскорблением16. В школьных дневниках преподаватели, забывая о границах своих обязанностей, выносят суждения, оказывающиеся оскорбительными; и в них есть нечто преступное, по­ скольку это авторитетные оскорбления, легитимные17. Если кто-то говорит вашему сыну, вашему брату или приятелю: «Ты идиот!» (от idios, что означало «частное лицо»), это единичное суждение, вынесенное единич­ ным человеком о таком же единичном человеке, то есть суждение, которое можно вернуть. Тогда как, если пре­ подаватель говорит «Ваш сын — идиот», прикрываясь каким-нибудь эвфемизмом, это становится суждением, с которым нужно считаться. За авторитетным суждени­ ем стоит вся сила социального порядка, сила государст­ ва. Одна из современных функций системы образования состоит в том, чтобы выдавать свидетельства социаль­ ной идентичности, удостоверения качества, что сегодня является наиболее важным фактором определения со­ циальной идентичности, а именно интеллекта,—в соци18 альном смысле этого термина . Таковы примеры государственных актов — это заве­ ренные акты, наделенные определенным авторитетом , который по цепочке делегирования, шаг за шагом, отсылает к последнему месту, которое играет примерно ту же роль, что и бог у Аристотеля, то есть 15. Corrigan P., Sayer D. The Great Arch. English States Formation as Cultural Revolution, Oxford-New York, Blackwell, 1985. P. 3. 16. Bourdieu P. Ce que parler veut dire. L'économie des échanges linguistiques. Paris: Fayard, 1982. P. 71-126 (переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P. 107-131, 159-186). 17. Bourdieu P., Saint Martin de M. Les catégories de l'entendement professoral //Actes de la recherche en sciences sociales. 1975. N0.1 (3). P. 68-93. 18. Об этом см.: Bourdieu P. Le racisme de l'intelligence / / Questions de sociologie. Paris: Minuit, 1984. P. 264-268; Idem. La Noblesse d'État. Grandes écoles et esprit de corps. Paris: Minuit, 1989, особенно P. 198-199. 64 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА к государству. Кто выступает гарантией преподавате­ ля? Чем гарантируется суждение преподавателя? Эту регрессию мы обнаруживаем во всех областях. Если взять судебные решения, это еще очевиднее; то же самое, если взять протокол жандарма, постановление, принятое некоей комиссией или же изданное мини­ стром. Во всех этих случаях мы имеем дело с актами ка­ тегоризации; этимология слова «категория», от грече­ ского categorein, отсылает к публичному обвинению и даже оскорблению; categorein государства публично обвиняет, используя публичный авторитет: «Я публич­ но обвиняю тебя в том, что ты виновен»; «Я публично заверяю то, что ты закончил университет»; «Я тебя категоризирую» (обвинение может быть позитивным или негативным); «Я тебя санкционирую» посредством ав­ торитета, который уполномочивает одновременно суж­ дение и, очевидно, категории, в которых это суждение выносится. При этом сама оппозиция умный/не умный скрывается; не ставится вопроса о значимости этой оп­ позиции. Это тот самый иллюзионистский прием, ко­ торый то и дело используется социальным миром и ко­ торый существенно осложняет жизнь социологу. Следовательно, уйти от теологии достаточно слож­ но. Но вернемся к вещам, по поводу которых мы долж­ ны согласиться. Вы согласитесь с тем, что приведенные мной примеры—это государственные акты. Общим для них является то, что всё это действия, выполненные агентами, наделенными символическим авторитетом, действия, за которыми следуют определенные послед­ ствия. Такой символический авторитет отсылает от од­ ной инстанции к другой вплоть до некоего иллюзорно­ го сообщества, предельного консенсуса. Раз такие акты получают согласие, раз люди склоняются перед ними — даже если они бунтуют, сам их бунт предполагает со­ гласие — значит, по сути, они на сознательном или бессознательном уровне причастны некоей «иллюзорной общности» — так Маркс говорил о государстве19, — 19. Маркс К. Энгельс Ф. Немецкая идеология / / Сочинения. Издание второе. М.: Государственное издательство политической ли­ тературы, 1955· т · 3· с · З 2 · 65 О ГОСУДАРСТВЕ которая является общностью принадлежности тому со­ обществу, что будет названо нацией или государством в смысле совокупности людей, признающих одни и те же универсальные принципы. Также следовало бы продумать различные аспекты, характерные для этих государственных актов, — идею официального, публичного и универсального. Я толь­ ко что противопоставил оскорблению суждение авто­ ритетное и универсальное—в пределах некоторого тер­ риториального округа, юридически определенной компетенции, нации, в границах государства. Это суж­ дение может выноситься открыто, в противополож­ ность такому суждению, которым выступает оскорбле­ ние, в котором есть нечто не только неофициальное, но и постыдное, хотя бы потому, что оскорбление могут вернуть. То есть авторитетное суждение заключено в определенную рамку и в своем основании, и в своей форме. Среди ограничений, наложенных на облада­ телей способности выносить официальное суждение, есть обязанность соблюдать формы, благодаря кото­ рым официальное суждение действительно становит­ ся официальным. Нужно было бы многое сказать об этом бюрократическом формализме, который Вебер противопоставлял магическому формализму, тому, что соблюдается в ордалии, когда произносится магиче­ ская формула («Сезам, откройся!»). По Веберу, бю­ рократический формализм не имеет ничего общего с магическим: он является не механическим и произ­ вольным соблюдением произвольного порядка, а соблю­ дением формы, которая уполномочивает, поскольку она соответствует коллективно — явно или неявно — одобренным нормам20. В этом смысле государство близко к магии (я недавно говорил, что, по Дюркгейму, религия —это хорошо обоснованная иллюзия), но это совсем не та магия, о которой обычно думают. Я хотел 20. Weber M. Économie et société. Paris: Pion, Pocket 1995. Chap. 3. Section 2. P. 291-301. <Русский перевод III главы «Хозяйства и общества» «Типы господства» см. в: Вебер М. Типы господ­ ства / / Личность. Культура. Общество. 2θθ8. Т. ю. Вып. 1-6; Т. п. Вып. 1-2. 66 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА бы попробовать развить исследование в двух направле­ ниях. (Как только начинаешь работать с каким-либо пред­ метом социального мира, обязательно столкнешься с государством и его эффектами, даже если не искал их. Марк Блок, один из основателей сравнительной исто­ рии, говорит: чтобы поставить проблемы сравнительной истории, нужно отправляться от настоящего. В своей знаменитой книге о сравнении французской сеньории и английского поместья21 он начинает с формы полей в Англии и Франции, а также со статистики крестьян во Франции и в Англии; именно исходя из этого он ста­ вит ряд вопросов.) То есть я попробую описать то, как я сам столкнул­ ся с государством в своей работе; затем я попытаюсь дать описание исторического генезиса этой таинствен­ ной сущности. Если удастся лучше описать генезис, мы сможем лучше разобраться в этой тайне, увидим, как некоторые вещи складывались со времен Средневеко­ вья, и это можно будет увидеть на английских, фран­ цузских и японских примерах. Мне нужно будет как-то объяснить тот тип исторической работы, который я со­ бираюсь вам предложить, работы, которая поднимает крайне сложные проблемы, к которым я не хочу под­ ходить с наивной точки зрения, так что методологиче­ ские пролегомены займут значительное время по от­ ношению к собственно содержательному обсуждению. И вы сможете сказать: «Он задал нам много вопросов, но дал мало ответов...». Примеры, которые я привел, вписываются в большую традицию социолингвистической или лингвистиче­ ской рефлексии о понятии перформатива, но в то же время они рискуют застрять на уже сконструированных представлениях о том, что скрывается за эффектами государства22. Чтобы попытаться дать представление 21. Bloch M. Seigneurie française et manoir anglais. Paris: Armand Colin, i9 6 o [1934]· 22. О перформативе см.: Bourdieu P. Le langage autorisé: les conditions d'efficacité du discours rituel / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1975. N0. 5-6. P. 183-190 (переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P. 159-173). 67 О ГОСУДАРСТВЕ об этих производящих эффекты государства механиз­ мах, с которыми мы связываем идею государства, я вкратце опишу вам одно проведенное мной много лет назад исследование рынка одноквартирных домов, производства и оборота того экономического блага с определенными символическими характеристиками, которым является дом23. Взяв этот конкретный при­ мер, я бы хотел показать, в какой форме проявляет себя государство. Я долго колебался, прежде чем решил рассказать вам об этом примере, поскольку я мог бы по­ святить весь годовой курс изложению этого исследова­ ния. В определенной мере мой метадискурс об этой ра­ боте, возможно, нелеп, поскольку им предполагается знание этой работы во всех ее подробностях. Таковы противоречия преподавания... Я не знаю, как можно было бы логично представить исследование, соблюдя его ритм и его требования, и согласовать его с препо­ даванием, которое я пытаюсь сориентировать в направ­ лении исследования. Рынок одноквартирных домов и государство Я провел это исследование рынка одноквартирных до­ мов, имея в виду достаточно банальные и тривиальные вопросы, которые постоянно ставятся исследователя­ ми: почему люди хотят быть владельцами, а не аренда­ торами? Почему в определенный момент они берутся покупать, а не снимать? Почему социальные категории, которые не покупали, начинают покупать и что это за социальные категории? Говорят, что общее число соб­ ственников растет, но не изучается то, как в социаль­ ном пространстве распределяются уровни роста по разным классам. Сначала надо провести наблюдения, измерить —для этого есть статистика. Мы ставим ряд вопросов: кто покупает и кто снимает? Что именно по­ купают? Как именно? Благодаря какого рода займам? Потом мы приходим к вопросам: кто производит? Как 23. См. № 8ι-82 журнала «Actes de la recherche en sciences sociales» (март 1990), посвященные «Экономике дома», переизда­ но в: Bourdieu P. Les Structures sociales de l'économie. Paris: Seuil, 2000. 68 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА производят? Как описать то, что я бы назвал сектором производства одноквартирных домов? Существуют ли наравне друг с другом мелкие ремесленники, которые делают по дому в год, и большие компании, связанные со значительными банковскими ресурсами, которые де­ лают по три тысячи домов в год? Можно ли считать, что это один и тот же универсум? Существует ли между ними реальная конкуренция? Каковы силовые отноше­ ния? То есть это все классические вопросы. Применя­ лись весьма разные исследовательские методы: интер­ вью покупателей—почему надо покупать, а не снимать?— наблюдения, запись актов продажи и переговоров, анализ контрактов, заключенных между покупателем и продавцом, изучение продавцов, их стратегий, вплоть до прослушивания тех речей, которыми покупатели представляли себя продавцам. Интересно то, что постепенно, в силу регрессии, вы­ текающей из самой логики исследования, его центр сме­ стился: то, что поначалу было изучением трансакций, ограничений трансакции, экономического и культур­ ного поведения, определяющего выбор, исследованием системы факторов, объясняющих выбор того, кем быть— арендатором или собственником, причем собственни­ ком такого-то жилья, а не другого, арендатором такогото, а не другого, в итоге отошло на второй план—все эти вопросы в окончательном тексте занимают только 5% общего объема, то есть около десяти страниц. Основной фокус исследования сместился к институциональным условиям производства предложения и одновременно спроса на дома. Очень быстро стало ясно: чтобы понять происходящее в трансакции между отдельным продав­ цом и отдельным покупателем, связь которых в конеч­ ном счете представляется случайной, нужно было шаг за шагом вернуться назад, и в конце этого пути обнару­ живается государство. В «Салон одноквартирного дома» < Salon de la mai­ son individuello покупатель, несколько смущенный, приходит вместе с женой и двумя детьми; он хочет купить дом. С ним обращаются любезно, поскольку у него жена и двое детей, то есть это серьезный клиент... Если женщина приходит одна, известно, что потом она 69 О ГОСУДАРСТВЕ скажет: «Я приду с мужем», поэтому продавец не будет слишком себя утруждать. Он говорит паре: «Приса­ живайтесь». Все эти вещи надо проговорить подроб­ но, чтобы показать, что государство присутствует уже здесь. Вначале я не думал изучать государство, оно само навязалось мне. Чтобы понять, что произошло за эту единичную встречу, нужно было сделать то, что я сейчас вкратце перечислю, тогда как в пределе нуж­ но было бы изучить французское государство вплоть до Средневековья... Два человека разговаривают друг с другом; прода­ вец, который немного спешит, который должен сначала оценить, кто перед ним — серьезный клиент или нет. Опираясь на своего рода стихийную социологию, кото­ рая, однако, очень неплоха, он знает, что наиболее час­ тый покупатель — это домохозяйство с двумя детьми. Он должен потратить как можно меньше времени, то есть предугадывать. Также он должен ускорить про­ цесс, если дело того стоит и если он определил, что это тот самый случай. Коммуникация, структура диалога весьма стандартизированная и стереотипная; она все­ гда принимает следующую форму: в течение несколь­ ких минут покупатель, выстреливая всем тем, что ему сказали его приятели или теща, когда давали ему в долг, задает несколько вопросов продавцу, чтобы заставить его конкурировать с другими возможными продавца­ ми, чтобы получить максимум информации и выяс­ нить, нет ли тут каких-то подводных камней. Через ка­ кое-то время ситуация переворачивается; иногда уже на третьем вопросе покупатель повержен. Продавец бе­ рет слово и из опрашиваемого становится спрашиваю­ щим; он проводит строгий экзамен платежеспособно­ сти потенциального покупателя. Очевидно, потенциальный покупатель становится предметом своего рода социальной оценки; ставится вопрос о его идентичности в качестве клиента банка. Продавец во многих случаях располагает готовыми клишированными аргументами; это особенность бюро­ кратической ситуации, о которой постоянно забыва­ ешь, особенно когда не занимаешься эмпирическими исследованиями: если вы начинаете с государства, как 7о Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА это делал [Никое] Пуланзас, вы никогда до этого не дойдете. Продавец, имея дело с покупателем, вступает в предельно асимметричное отношение. Для продавца покупатель — один случай из множества, он видел дру­ гих покупателей и еще увидит; у него есть общие, социо­ логические предположения, а потому и общие стратегии на любой случай, которые ценны потому, что подтверж­ дены опытом. Тогда как покупатель, напротив,—это тот, кто проживает уникальную ситуацию, которая, несом­ ненно, в его жизни не повторится. С одной стороны, мы видим нечто повторяющееся, с другой—уникальное; тот, кто находится на стороне повторяющегося, пользуется своим накопленным опытом, а кроме того, опытом, на­ копленным другими. Нередко он располагает и дос­ тавшимся по доверенности опытом бюрократического типа, в форме клишированных аргументов, заранее при­ готовленных протоколов, формуляров, то есть бюрокра­ тического рационального и информационного капита­ ла, что уже немало. Но если бы мы остановились на этом, мы бы забыли о самом важном, а именно о том, у него за спиной серьезная сила —власть, которую ему дает то, что он является уполномоченным организации, действующей от имени банка; он выступает делегатом кредитного института. На первый взгляд он продает дома; но на самом деле он продает кредит, позволяю­ щий купить дом. Тот анализ дискурса, который исследует дискурс, не изучая социальные условия его производства, не спосо­ бен привести к пониманию. (Я был особенно внима­ телен к неявным условиям производства дискурса.) Су­ ществует поверхностное определение: клиент при­ ходит купить дом к тому, кто продает дома и кто конкурирует с другими продавцами домов. Но в самом скором времени утверждается реальное определение: покупатель приходит купить кредит, чтобы иметь воз­ можность купить дом. У него будет дом, соответствую­ щий его кредиту, то есть его социальной стоимости, измеренной мерилом банка. «Сколько вы стоите?»—вот вопрос, который ставит продавец, имеющий техниче­ ские возможности оценить социальную стоимость кли­ ента с максимальной экономической точностью и за 71 О ГОСУДАРСТВЕ минимальное время. За ним стоит авторитет банка, ко­ торый его делегирует; в этом смысле он является бюро­ кратом. Второе свойство бюрократа: он одинаково под­ ходит к любому единичному случаю, он делегат, по­ скольку он делегирован. Он может сказать: «хорошо» или «так не пойдет», «вы сможете получить это, если приложите некоторые усилия». Это позволяет ему вы­ ступить в роли защитника, эксперта, раздающего сове­ ты и оценивающего способности. За этой структурой коммуникативного отношения находится экономиче­ ское и символическое силовое отношение. Если выслушать продавца, станет ясно, что суще­ ствует третий уровень его силы: он не просто частный агент частного банка, но также и государственный агент, и в этом качестве он говорит: «Вы можете пре­ тендовать на это... Нет, это вы не сможете...». Он вы­ ступает агентом, который использует юридические и финансовые компетенции; у него в руках калькуля­ тор, он беспрерывно подсчитывает, и это один из способов напомнить о своем авторитете... Эти ситуа­ ции, очевидно, весьма болезненны для клиента, кото­ рый обнаруживает, что измерению подлежит не что иное, как его социальная стоимость: он приходит со своей мечтой, но возвращается с реальностью. Четвер­ тая функция продавца заключается в том, чтобы спу­ стить клиента с небес на землю. Когда клиент прихо­ дит, ему нужно столько-то квадратных метров, солнце слева и т. д. Продавец говорит ему: «Вот ваша рыноч­ ная стоимость, то, сколько вы стоите; исходя из того, сколько вы стоите, вот дом, который вы можете полу­ чить. Если вы хотите 2θθ квадратных метров, это будет на расстоянии 2θθ километров от центра города; если вы хотите loo квадратных метров, это будет юо кило­ метров». Два главных параметра переговоров—это рас­ стояние и площадь. Продавец постоянно говорит: «Вы можете претендовать на это... вы не можете претен­ довать на это... Учитывая то, какой у вас доход, можно получить APL , надбавку, предназначенную для облег­ чения приобретения собственности». Мы видим, что все это очень сложно и что нельзя просто одним махом все решить и сказать: «банк слу72 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА жит государству» или «государство служит банку». Продавец (в случае домов компании «Phénix» это обыч­ но старый сотрудник) не имеет явного мандата госу­ дарства, как и вообще официального мандата, но он бу­ дет поступать как государственный агент и говорить: «Я знаю все расценки, и я вам скажу, на что вы можете претендовать; у вас двое детей, так что у вас есть право на такое-то жилье». В результате мы приходим к прин­ ципу производства жилищных субсидий. Как они производятся? Кем? На каких условиях? В каком уни­ версуме? Также мы возвращаемся к принципу произ­ водства правил, которые управляют кредитом. Напри­ мер, когда в 1960-х гг. был изобретен индивидуальный кредит, обнаружилась проблема оценки покупателя продавцом. Индивидуальный кредит выдается не в со­ ответствии с уже имеющейся собственностью, наличие которой можно удостоверить, а в соответствии с тем, что экономисты называют постоянным доходом: оце­ нивается то, какую стоимость вы приобретете в течение вашей жизни. Ее достаточно легко подсчитать, осо­ бенно если вы чиновник. Если у вас есть карьера, мож­ но подсчитать, сколько вы стоите, то есть весь объем денег, который вы заработаете за свою жизнь. За этой оценкой скрывается определенная юридическая струк­ тура, правила, управляющие кредитованием, и правила, установленные для управления кредитными субси­ диями. Эти переговоры закончатся или не закончатся дого­ вором, который я назвал «контрактом по принужде­ нию», поскольку игра идет краплеными картами, а люди думают, будто ведут переговоры, тогда как на самом деле все разыграно заранее, и можно с самого на­ чала предвидеть размер дома, который они получат. Чтобы понять эту вроде бы свободную игру, разыг­ рываемую на переговорах, нужно сначала вернуться ко всей этой юридической структуре, которая поддер­ живает то, что можно назвать производством спроса. Если люди, у которых нет собственности, нет большой * APL (aide personnalisée au logement) — индивидуальная жилищная субсидия. — Примеч. пер. 73 О ГОСУДАРСТВЕ суммы денег для первых взносов (это случай рабочих высокой и средней квалификации, всех тех, чья закредитованность стала сегодня предметом разговоров), могут осуществить свою мечту о собственности, объяс­ няется это тем, что людьми, которых можно в опреде­ ленных условиях отнести к представителям государ­ ства, был введен ряд послаблений. «Комиссия Барра» по жилью На стороне предложения я сталкиваюсь с той же проблемой. В 197°"е г г · наблюдался своего рода бум; предприятия производят много домов промышленны­ ми методами, серийных домов, и при этом в значитель­ ной мере опираются на банки, которые дают гарантии фирмам и обеспечивают их средствами производства. Можно спросить себя, как получилось, что они вышли на этот рынок, что они добиваются на нем успеха, если учесть, что по определенным историческим причинам доминирующие ожидания в жилищной сфере обращены на дома, которые каменщики строят вручную, один дом за другим... Вопрос переадресовывается центральным властям. В 197°_1973 гг · реформистское движение при­ вело к созыву комитетов и комиссий, самой важной из которых стала комиссия Барра24. Регламенты, регулиро­ вавшие помощь строительной индустрии, то есть в основ­ ном строителям, превратились в помощь частному лицу, которая в основном была адресована покупателям. Я был вынужден начать изучение универсума людей, слово которых имеет определенное значение в этом комплексе решений. Я не ставил себе традиционные вопросы, вроде: государство—это что? Воспользовался ли крупный банк государством, чтобы навязать поли­ тику, благоприятную развитию определенного типа 24- В середине ΐ97°" χ ΓΓ· правительство заказало несколько докладов, чтобы ввести новую политику жилищного хозяйства, нашед­ шую выражение в законе от з января 1977 г°Да> опиравшемся на доклад комиссии под председательством Раймона Барра и закрепляющем снижение помощи строительному сектору и увеличение помощи частным лицам. 74 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА собственности, продающегося в кредит и, соответствен­ но, требующего развития кредита? Кто кому служит? Я, напротив, спросил себя, каковы действующие аген­ ты, чтобы понять генезис этих регламентов, действие которых распространяется даже через обычного про­ давца. Я составил универсум действующих агентов на основе объективных данных, каковыми являются их ха­ рактеристики. (Оказывает ли воздействие директор по строительству в министерстве финансов? Оказывает ли воздействие директор по социальным делам, который может обеспечить людей займами при посредстве госу­ дарства?) А также на основе уставной информации (есть ли у такого-то государственного агента обязан­ ность вмешиваться, есть ли у него, у инспектора, имею­ щего право инспектировать, мандат на то, чтобы ре­ шать, кто получит кредит, а кто — нет?). Например, ясно, что нельзя забывать департаментские управления по благоустройству и министерство благоустройства: я взял людей, официальная должность которых под­ разумевала, что их можно априори считать действую­ щими, но при этом сравнивал эти данные с тем, что могли сказать информаторы, следуя репутационному методу (был ли важен такой-то и такой-то человек?). Я наткнулся на высокопоставленных чиновников, банки­ ров (часто за несколько лет до этого они были высоко­ поставленными чиновниками). Отсюда проблема: где граница? Пресловутое сращение государства и банка или крупных отраслей промышленности часто осу­ ществляется благодаря этим людям, но в формах, которые никоим образом не совпадают с теми, что теория описывает в категориях функций. То есть я об­ наруживаю высокопоставленных чиновников из ми­ нистерства финансов, управления мостами, министер­ ства благоустройства, мэров крупных городов, пред­ ставителей добровольных ассоциаций и социального жилья , социальных агентов, которые имеют отноше­ ние к этим вопросам, для которых это определенная ставка, которым есть смысл бороться друг с другом, HLM (habitation à loyer modéré) — буквально «жилье с умеренной квартплатой».— Примеч. пер. 75 О ГОСУДАРСТВЕ людей, которые готовы умереть за субсидии строитель­ ной отрасли. Теперь надо узнать, каковы принципы работы этого универсума — получится ли так, что с одной стороны у меня будет государство, а с другой — администра­ тивно-территориальные единицы? Люди ведь думают примерно так. Согласно стихийной социологии, при­ сутствующей в сознании всех высокопоставленных чиновников, есть центр и есть «места». Здесь мы обна­ руживаем одну из центральных категорий этой специ­ фической социологии: центр и периферия, центр и ме­ ста... Все это проскакивает без каких-либо вопросов, в форме таксономии. Центр—это государство. Так они сами себя понимают: у них более общие интересы, в противоположность людям, которые на местах, лю­ дям частным, всегда подозреваемым в том, что они вы­ ражают мнение лобби, например, лобби социального жилья. Это люди с историями, траекториями, они перемещались в пространстве, которое я шаг за шагом выписываю, они постепенно переходили от одной должности к другой, они несут в себе свой габитус, а потому и весь свой предшествующий путь, отражаю­ щийся в их стратегии. Я предполагаю, что у этого про­ странства есть определенная структура, оно сделано не просто так. Посредством статистического анализа я пытаюсь выявить структуру в том виде, в каком она проявляется, взяв совокупность значимых людей и со­ вокупность значимых свойств. Вы скажете мне: по каким критериям? Первый — брать значимых агентов, поскольку им нужно сделать что-то с этой проблемой и поскольку они могут что-то с ней сделать; у них есть особая власть, которая позво­ ляет оказывать воздействие, производить последствия. Второй —рассматривать значимые качества, то есть те, что нужно иметь, чтобы оказывать воздействие в этом поле. Но мы, как по-научному выражались немцы, по­ падаем в таком случае в «герменевтический круг»: как определять эти качества? Это делается на ощупь, пото­ му что это и есть предмет исследования, то есть за счет последовательных проб. Мы определяем качества, благодаря которым оказывают воздействие. Например, 7б Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА важен тот факт, что кто-то является инспектором фи­ нансов, инженером горнодобывающего управления или управления мостами. На основе этих качеств, поз­ воляющих оказывать воздействие, я выстраиваю объ­ ективное пространство, структуру этого пространства, которую можно было бы назвать равновесием сил или разделением на отдельные лагеря. То есть существует сложное пространство со своими разделениями. Наконец, я составляю хронику этих реформ; я про­ вожу интервью с информаторами, в число которых, очевидно, попадают люди, игравшие важную роль в этом начинании, ведь хорошие информаторы—это те, кто сами информированы, а для этого надо быть внутри процесса, то есть люди, которые участвовали в комиссиях, которые могут рассказать, как выбирались члены этих комиссией, что является очень важным фактором... Результат работы комиссии можно опре­ делить на основе того, из кого она состоит. Я восста­ навливаю хронику, как поступил бы историк, хронику того, что произошло в процессе, который привел к раз­ работке регламента, последствия которого я наблюдаю в действиях продавца таких-то товаров. Я составляю перечень значимых событий, и только таких, то есть тех, которые нужно знать, чтобы понять. Иначе гово­ ря, это не формальный отчет, а отчет о событиях, способных дать объяснение. (Это не обязательно должно означать, что историк, составляющий хороший отчет о событиях, позволяю­ щих дать объяснение, всегда отдает себе отчет в прин­ ципах, по которым он отбирает эти события. Марк Блок говорил о ремесле историка25 — это габитус, на основе которого можно производить методические вы­ борки, хотя они и не образуют эксплицитного метода. Обращение к истории весьма полезно: представляя себя историком, можно было получить информацию, в которой мне, как социологу, работающему в поле, было бы отказано.) Я выдвинул гипотезу: поскольку структуры являют­ ся относительно инвариантными, изучая структуры 25· БлокМ. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986. 77 О ГОСУДАРСТВЕ двадцатилетней давности, я изучал современные структуры. Итак, я составляю рассказ; затем я пред­ ставляю структуру пространства, в котором случилось то, что я рассказываю в рассказе, с именами собствен­ ными и свойствами людей, которые носят эти имена. И вот структура пространства агентов, которые произ­ вели эту историю26. Становится ли последняя понят­ ной благодаря этой структуре? Я был удивлен, когда увидел, в какой мере структура поля сил, распределе­ ние лагерей объясняло противопоставления, о кото­ рых я говорю. Мы в целом видим, что место, в кото­ ром порождается этот регламент, а «регламент»—это государственное слово, является структурированным пространством, в котором есть представители адми­ нистративного поля, высокопоставленные чиновники, представители экономического поля и местного по­ литического поля, мэры... Итак, это первая оппо­ зиция. Вторая оппозиция: внутри административного поля противопоставляются те, кто на стороне министерства финансов, и те, кто на стороне министерства благо­ устройства, то есть технической стороне. Эта оппози­ ция очень интересна. Ее ставка разыгрывается между теми, кто за помощь строительной отрасли, то есть за достаточно этатистскую помощь жилищной сфере, помощь коллективную и коллективистскую (это под­ держка социального жилья, коллективного строительст­ ва), и теми, кто за помощь скорее либеральную, пер­ сональную, индивидуальную, персоналистскую, жискардистскую. На уровне административного сектора мы обнаруживаем оппозицию тех, кто за этатизм, и тех, кто за либерализм. Государство противопоставляют свободе, рынку, но если вы обнаруживаете рынок внут­ ри государства, все несколько усложняется... Можно спросить себя, почему инженеры управления мостов оказываются на стороне государства, коллектива и кол2б.Этот пассаж отсылает к факторному анализу из статьи Пьера Бурдье и Розин Кристен: Bourdieu F, Chnstin R. La construction du marché / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. N0. 81-82. P. 65-85. 78 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА лективизма. Они выпускники политехнических вузов, их не в чем подозревать... При этом они за социальное, коллективное, прошлое, за охрану и против либералов, желающих либерального поворота, предвосхищающего последующее развитие политики. Среди неомарксистских теорий государства есть тео­ рия, разработанная немецким исследователем Хиршем, в ней подчеркивается, что государство—это место борь­ бы классов, что государство—не бездумный инструмент гегемонии господствующего класса27. В самом лоне го­ сударства есть люди, которые скорее за либерализм и, наоборот, люди с этатистской позицией. Это большая ставка борьбы. Если перевести все это в категории по­ литического разделения, с одной стороны окажутся те, кто ближе к социалистам, а с другой — либералы. Но я считаю, что для понимания этого противостояния надо вернуться к истории рассматриваемых корпусов и к имеющейся у этих корпусов (технических инже­ неров и инспекторов финансов) заинтересованности в той или иной политике. Чтобы понять заинтересо­ ванность технических корпусов в установке, которую можно назвать «прогрессистской», нужно предполо­ жить, что у них корпоративная заинтересованность в прогрессистских позициях. Они занимают прогрессистскую позицию не потому, что они прогрессисты, а потому, что они принадлежат корпусу, тесно связан­ ному с определенной формой прогрессистского регла­ ментирования. Как только «социальное завоевание» было вписано в государственный институт и был об­ разован корпус, существование которого зависит от сохранения подобного института (министерства соци­ альных дел), можно быть уверенным, что государствен­ ный корпус будет защищать это социальное завоевание, даже если его выгодополучатели исчезли и ничего больше не требуют. Я нарочно утрирую парадокс, но считаю, что это важно. Иначе говоря, государство — это не глыба, это поле. Административное поле, как частный сектор 27. Hirsch J. Staatsapparat und Reproduktion des Kapitals. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1974. 79 О ГОСУДАРСТВЕ поля власти, —это поле, то есть пространство, структу­ рированное оппозициями, связанными со специфиче­ скими формами капитала, с различными интересами. Эти антагонизмы, местом которых выступает такое пространство, имеют отношение к разделению органи­ зационных функций, связанных с различными корпу­ сами, им соответствующими. Оппозиция финансовых министерств и расходных министерств или социаль­ ных составляет часть стихийной социологии высоко­ поставленного чиновничества; пока будут существовать социальные министерства, будет сохраняться и та или иная форма защиты социального. Пока будет существо­ вать министерство национального образования, сохра­ нится и защита образования, в значительной мере ав­ тономная по отношению к качествам людей, занимаю­ щих эти позиции. Третья оппозиция: благодаря объективным призна­ кам и информаторам в своей хронике я выявил героев, персонажей, о которых говорили, что они —инициато­ ры этой бюрократической революции. Я сказал себе: что я здесь изучаю? Я изучаю определенную револю­ цию, то есть бюрократическую революцию, переход от одного бюрократического режима к другому. Я имею дело со своеобразными революционерами. Изучая то, кем являются эти люди, я, возможно, смогу ответить на такой вопрос: кем нужно быть, чтобы совершить бюро­ кратическую революцию? И выясняется, что третий фактор каким-то чудом выделяет как раз этих людей, практически всех людей, которые оказываются револю­ ционерами по объективным и репутационным показа­ телям, и только их. Какие же свойства у этих людей? Они не образуют единства, они разнесены по четырем сторонам пространства. Общими у них оказываются удивительные свойства — большое бюрократическое на­ следство, поскольку часто это дети высокопоставленных чиновников, входящие в состав высокопоставленной го­ сударственной знати, то есть у них в родословной по несколько поколений государственной знати. Я скло­ няюсь к мысли, что, чтобы совершить бюрократиче­ скую революцию, нужно хорошо знать бюрократиче­ ский аппарат. 8о Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА Почему Раймона Барра назначали председателем комиссии, сыгравшей решающую роль? Можно прове­ сти социологическое исследование индивидов (социо­ логически сконструированных) и того, что они дела­ ют в весьма специфических ситуациях28. Эти револю­ ционные герои, новаторы, которые составляют бюрократический авангард, обладают удивительными свойствами — они накапливают качества, которые в этом универсуме крайне маловероятны. Это люди, которые находятся в техническом, политехническом секторе, но в то же время они занимались эконометри­ кой и отучились в «Институте изучения политики» . Свой обычный бюрократический капитал они удваивают техническим, теоретическим капита­ лом: они могут произвести впечатление на политиков, подсчитав издержки и прибыли различных политиче­ ских сил. Или же это инспекторы финансов, которые нарушили табу, заняв позиции председателей комис­ сий по социальному жилью. Робер Лион, в настоящее время председатель Депозитной кассы , совершил абсолютно непотребный поступок, в этой среде считающийся варварским: он спустился с самого верха на самый низ государственного и бюро­ кратического поля; это человек в спорном, неустойчи2Q вом положении . Эта объясняющая история, выяснение этого социогенеза было необходимым, чтобы понять то, что произошло в разговоре между продавцом и поку­ пателем, понять изменение статистики собственности, тот факт, что у собственников в голове всегда есть социальные пространства, проанализированные в «Различении»: правая сторона социального про­ странства состоит из обладателей экономического, 28. О понятии социологически сконструированного индивида см.: Bourdieu P. Homo academicus. P. 36-39· 29. Робер Лион (Robert Lion) (p. 1934), высокопоставленный чинов­ ник-социалист и профсоюзный деятель, руководил Депозит­ ной кассой с 1982 по 1992 г · К концу 20Ю г. он получил долж­ ность регионального советника Иль-де-Франс, избранного по списку Европы-Экологии (Europe Écologie). 81 О ГОСУДАРСТВЕ а не культурного капитала . Так вот, значительная тен­ денция к приобретению собственности сформировалась на левой стороне социального пространства, среди лю­ дей, у которых больше культурного, а не экономическо­ го капитала. Именно на этой стороне наблюдались наи­ большие показатели роста. На политическом уровне я могу найти политическую формулировку, одновре­ менно изощренную и наивную, которая могла вдох­ новлять ответственных за эту политику: «Мы свяжем людей с установленным порядком теми узами, коими является собственность». Это открыто заявляется в ра­ ботах Валери Жискара д'Эстена и в текстах всех тех, кто был связан с этими реформами. Хроника показывает серьезную миссионерскую работу по обращению в дру­ гую веру: люди пишут статьи, создают математические модели, пользуются всевозможными инструментами убеждения. В современных обществах математика ста­ ла важным инструментом политического убеждения. У этих людей политические намерения, которые осно­ ваны на определенной философии: встраивание в со­ циальный порядок осуществляется за счет связывания с собственностью, за счет того, что левую сторону со­ циального пространства подключают к установлен­ ному порядку, и это значит, что проводятся значи­ тельные изменения. Чтобы понять некоторые измене­ ния французского политического универсума, важно изучить не только политику жилищного сектора, но также и речи Жана Даниэля (из «Nouvel Observa­ teur») или же дискурс Коммунистической партии, ко­ торый, возможно, напротив, следовал за этими изме­ нениями. Мы понимаем, как на основе определенной полити­ ческой программы, продвигаемой некоторыми людь­ ми, был порожден действующий регламент, управляю­ щий спросом, предложением, рынком и образующий все элементы этого рынка. Одна из функций государЗО. Сводную картину социального пространства, построенного в рабо­ те «Различение. Социальная критика суждения» (Bourdieu Р. La Distinction. Critique sociale du jugement. Paris: Minuit, 1979), см. в: Idem. Le nouveau capital / / Raisons pratiques. P. 37-51. 82 Л Е К Ц И Я 18 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ства—создавать рынки. Как впоследствии применялся этот регламент? Как социальные агенты, находящиеся на местах, на уровне департамента или города, будут использовать его на практике? Здесь мы снова встреча­ ем акты, statements^ о которых я недавно говорил: разре­ шения на строительство, акты о передаче прав, о нару­ шениях, о санкциях. Некоторые регламенты указывают, что крыши должны выступать не более, чем на 20 сан­ тиметров. Это абсолютный произвол. Архитекторы хором заявляют: «Это невозможно, почему не 25 сан­ тиметров, почему не 23?» Такая произвольность яв­ ляется генератором особой формы бюрократической прибыли: либо строго применять норму, чтобы потом сделать послабление, либо выдать специальное разре­ шение. Диалектика, которую я называю диалектикой права и поблажек31, приводит к взяткам, «делам». Здесь обнаруживается обыденное управление государством, осуществляемое обладателями этой власти. Я сделал всего лишь несколько шагов вглубь исто­ рии, вернувшись к непосредственной исторической причине. Чтобы понять этот исторический срез, кото­ рый объясняет другой исторический срез, нужно все время отступать назад. Что значит рассказывать эту ис­ торию? Не получится ли так, что история администра­ тивного поля (историю государства в целом еще пред­ стоит рассказать) будет рядом срезов того же типа, что я сделал, но для каждого конкретного из регламентов, принятых государством? (После этого становится про­ сто страшно говорить «государство...» Я больше не могу говорить предложениями, начинающимися с «го­ сударства...».) Я привел пример жилищной субсидии. То же самое следовало бы сделать с социальным стра­ хованием. Чтобы понять каждый из моментов, нужно знать обо всех предшествующих срезах. Чтобы понять сложное строение того или иного технического корпу­ са, нужно знать, что технические корпуса были созданы в такой-то год, во Франции, что они формировались 31. Bourdieu P. Droit et passe-droit. Le champ des pouvoirs territoriaux et la mise en oeuvre des règlements / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. N0. 81-82. P. 8 6 - 9 6 . 83 О ГОСУДАРСТВЕ на местном уровне, а потом и общенациональном... К сожалению, в социальных науках мы часто сталки­ ваемся с проблемой, которая состоит в выдвижении невозможных программ. Возможно, главным достоин­ ством того, что я собираюсь сделать, будет не что иное, как выдвижение невозможной исследовательской про­ граммы. Лекция 25 января îggo года Теория и эмпирия. —Государственные комиссии и инсценировки. —Социаль­ ная конструкция публичных проблем. — Государство как точка зрения на точки зрения. — Официальный брак. — Теория и эффекты теории. — Два смысла слова «государство». —Превращение частного в универсальное. —ОЬsequium. —Институты как «организованный фидуциар». —Генезис государ­ ства: сложности задачи. — Отступление об обучении социологическим ис­ следованиям. —Государство и социология. Теория и э м п и р и я Я БЫСТРО пройдусь по предыдущей лекции, что­ бы подчеркнуть контраст между двумя частями лекции, который вы, возможно, заметили. В пер­ вой я попытался представить ряд общих положений касательно государства, а во второй дал схематичное, сжатое описание исследовательской работы, которую я недавно провел и которая была посвящена одному ас­ пекту действия государства. Среди имеющихся у меня признаков вашего избирательного внимания и вашего восприятия есть один очень важный —а именно коли­ чество записей, которые вы делаете. Я отметил, что во второй части лекции вы делали намного меньше запи­ сей. Я мог бы связать это с качеством моего выступле­ ния, но думаю, это обусловлено тем, что я говорил о ве­ щах, которые вы сочли менее достойными записи. И это проблема, поскольку, с моей точки зрения, вто­ рая часть лекции была самой важной и наиболее дос­ тойной того, чтобы ее записали. И уже то, что я пере­ сказывал все эти вещи в сжатом виде, было опережаю­ щей реакцией на ваше восприятие, поскольку, на самом деле, я мог бы посвятить весь курс этого года данной работе и подробностям анализа, использованным мною методам. Я возвращаюсь ко всему этому потому, что тут воз­ никает совершенно фундаментальная проблема, кото­ рая является проблемой и для меня. Чрезвычайно сложно соединять в уме, удерживать вместе описание, анализ состояния государства, как оно дано сегодня в наблюдении, с общими положениями о государстве. Я думаю, что если теории государства, пребывающей, »5 О ГОСУДАРСТВЕ с моей точки зрения, в полном упадке, суждено сохра­ ниться, объясняться это будет тем, что она развивается в универсуме, не зависящем от реальности. Теоретики могут спорить до бесконечности, к какой бы традиции они ни принадлежали—марксистской или неофункционалистской, поскольку именно этой связи с вещами ре­ ального мира, повседневной жизни —вот чего у них нет, а есть своего рода, как сказали бы феноменологи, «эпо­ хе», то есть подвешивание всякой отсылки к происходя­ щему, благодаря которому как раз и возможны теоре­ тические дискуссии. К сожалению, этот статус теории закрепляется общественными ожиданиями. Во всех дис­ циплинах теорию ставят выше эмпирии, выше опыта. Чем известнее становятся ученые, тем более они «теоре­ тичны». К старости все ученые становятся философами, особенно когда они получили Нобелевскую премию. Эти совершенно общие замечания важны потому, что они указывают на помехи прогрессу в социальной науке, в том числе и на препятствия, мешающие передаче ре­ зультатов научной работы в социальных науках. Я возвращаюсь к этой двойственности. Я настолько хорошо сознаю проблему с передачей того, что хочу со­ общить, что на меня все время давят две вещи—страте­ гии коммуникации (как следует сказать то, что мне нужно сказать?) и требования соблюдать логику в том, что мне надо сообщить. В силу противоречия между двумя этими элементами то, что я говорю, иногда при­ обретает странный вид, из-за чего страдаете не только вы, но и я. В данном случае я ставлю вопрос о связи двух этих уровней, но не уверен, что могу в полной мере на него ответить. Однако думаю, что, обращая ваше внимание на это затруднение, я указываю вам на проблему, которая встанет и перед вами, если вы буде­ те интересоваться государством или будете работать с тем, что с ним каким-то образом связано. Государственные комиссии и инсценировки Чтобы попытаться в какой-то мере связать два указан­ ных уровня, я вернусь к моменту, которого коснулся лишь мимоходом, — к идее комиссии. Я сказал, что 86 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА комиссия — вещь очень странная, что это форма соци­ альной организации, поднимающая множество проб­ лем. Во-первых, это особое историческое изобретение, английское изобретение, генеалогию которого можно отдельно проследить. Исходно она называлась «коро­ левской комиссией» —это было собрание людей, полу­ чивших мандат от короля, призванных для выполне­ ния социально признанной и важной задачи, обычно связанной с проблемой, которая также считалась важ­ ной. При созыве, то есть конституции (это важное сло­ во, и здесь его надо понимать в сильном смысле) комис­ сии, выполнялось два акта: первый — это назначение, номинация, поскольку, если есть государственный акт, это обязательно номинация ряда людей, признанных способными и назначаемых обществом для выполне­ ния определенной функции; второй — определение проблемы, достойной того, чтобы ею занимались люди, достойные заниматься публичными проблемами. Пуб­ личная проблема—это проблема, которая заслуживает публичного, официального рассмотрения. Здесь следо­ вало бы поразмыслить над этим понятием «публично­ го», то есть над тем, что достойно предстать перед все­ ми. Очевидно, социальная критика всегда стремится отыскать нечто скрывающееся за этим публичным. У социальных агентов имеется стихийная точка зрения, часто возводимая в социологическую позицию; ее можно назвать театральной — она обнаруживается у Гофмана1, который [развил], занимаясь интеракциями людей, это спонтанное понимание, имеющееся у всех нас: люди иг­ рают комедию; один играет комедию, а другой — это публика, хорошая публика или плохая. Этот театральный взгляд на интеракции можно применить к главному те­ атральному миру, миру государственного театра, миру официальности, официальной церемонии, например правовой. Один крупный английский историк долго изучал церемонию английского права и безусловно важную роль этого церемониала, который не только ι. Gqffman Ε. La Mise en scène de la vie quotidienne, t. I : La présentation de s o i / A . Accardo (trad.); t. II : Les relations en p u b l i c / A . Kihm (trad.). Paris: Minuit, 1973 [1959]. 87 О ГОСУДАРСТВЕ является самоцелью, но и, как собственно церемониал, оказывает воздействие, заставляя признать свою леги­ тимность2. Итак, эти публичные комиссии суть инсценировки, операции, заключающиеся в том, чтобы вывести на сцену определенную группу людей, которые должны сыграть своего рода публичную драму, драму раз­ мышления о публичных проблемах. Стоило бы изу­ чить комиссии мудрецов, то и дело предлагаемые нам. Если принять этот театральный, усекающий взгляд, он заставит нас сказать: «Есть сцена, есть кулисы, и есть я, социолог, а я хитер, и я покажу вам, что там за кулисами». Я часто говорю, и это важно для тех из вас, кто являются социологами, что одной из бессо­ знательных мотиваций, привлекающих к социологии, является удовольствие от демонстрации подсобки, закулисья. У Гофмана это совершенно очевидно — это точка зрения того, кто стоит за прилавком лавочника и следит за стратегиями лавочника и его клиента. Возьмите превосходное описание действий в рестора­ не: официанты выходят за дверь и сразу же принима­ ют другую позу, но стоит им вернуться, как они начи­ нают шуметь... Это описание социального мира как театра по определению иронично; оно состоит, стро­ го говоря, в том, чтобы сказать: «Мир —не то, что вы думаете, не будьте дураками...» А когда ты молод, нравится умничать и особенно чувствовать себя умни­ ком, это очень приятное занятие — разоблачать види­ мости. Такая точка зрения могла бы быть стихийной соци­ ологией полуученого, как говорил Паскаль, социолога. Такой полуученый говорит: мир — это театр, и это от­ носится также и к государству. (Боюсь, впрочем, что мой анализ вы поняли именно в таком смысле.) Я го­ ворю: государство — это юридическая фикция, следо­ вательно оно не существует. Драматургический взгляд на социальный мир усматривает кое-что важное: ко­ миссия—это махинация; взгляд в стиле «Le Canard en2. Thompson Ε. P. Patrician society, plebeian culture / / J o u r n a l of Social History. 1974. Vol. 7. No. 4. Ρ 382-405. 88 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА chaîné» , такой взгляд на комиссию —в определенный мере правильный. Долг социолога — узнать, как была составлена комиссия, кто кого выбирал и почему. По­ чему такого-то попросили быть председателем? Какое у него отличительное свойство? Как произошел набор членов комиссии? Не всё ли решалось самим фактом выбора членов? Всё это очень хорошо, и это часть ра­ боты. Но, с другой стороны, часто очень сложно вы­ полнить эту работу так, чтобы ее можно было опубли­ ковать, то есть чтобы ее могли публично опровергнуть участники [...]. Однако этот подход, несмотря на то что он совер­ шенно законен, рискует упустить весьма важную вещь. Комиссия —это организационное изобретение, можно указать момент, когда она была изобретена. Это такое же изобретение, что и технические изобретения, но со­ вершенно особого типа. Государство —одно из изобре­ тений такого рода, изобретение, нужное, чтобы объеди­ нить людей по-особому, так что, будучи организован­ ными подобным образом, они будут делать то, что не стали бы делать, если бы не были так организованы. Обычно мы забываем о существовании такого рода тех­ ники. Сейчас есть куча работ о последствиях внедрения информационных технологий в офисы, но забывают о том, как изобретение циркулярного письма измени­ ло бюрократический мир; или как на гораздо более ранней стадии переход от устного обычая к пись­ менному праву изменил весь бюрократический универ­ сум. С организационными техниками и изобретениями обычно связывается какой-то термин, но редко имя собственное: мы запоминаем имена изобретателей тех­ нических изобретений, но не имена изобретателей-бю­ рократов. Например, индивидуальный кредит являет­ ся весьма сложным организационным изобретением. Комиссия — это историческое изобретение, которое как-то функционирует, и если ею продолжают пользо­ ваться — я называю это минимальным функционализ­ мом, — значит, она должна выполнять определенные * «Le Canard enchaîné» («Цепная утка»)—французское сатирическое издание.— Примеч. пер. 89 О ГОСУДАРСТВЕ функции. «Функционализм» — одно из понятий, ко­ торые играют роль оскорбления, а потому очень редко используются в науке. Я же говорю, и с этим мы, как социологи, можем согласиться, что определенный институт, постоянно используемый на протяжении ка­ кого-то времени, заслуживает гипотезы, утверждающей, что он имеет какую-то функцию, что он что-то делает. То организационное изобретение, каковым является комиссия, производит значительный эффект, который можно забыть, если следовать драматургическому взгля­ ду на институты: комиссия порождает символические эффекты, произведенные инсценировкой официально­ го соответствия официальному представлению. Я сей­ час объяснюсь. Что делает комиссия Барра, о которой я в прошлый раз говорил? Она разрабатывает новое опре­ деление публично заданной проблемы, в данном случае права на жилье, которое само заслуживает историческо­ го анализа. Очевидно, один из простейших рецептов со­ циологии, как я ее понимаю, в том, чтобы никогда не брать проблему, как она есть, но понимать, что пробле­ мы сами составляют проблему, поскольку есть истори­ ческий генезис проблем. По поводу права на жилье нуж­ но было бы спросить, когда оно появилось и как, какие филантропы его учредили, какие у них были интересы, в каком пространстве они жили и т. д. Итак, признается, что проблема существует, и гово­ рят: эта комиссия публично занимается этой публичной проблемой и ставит перед собой задачу найти решение, которое можно было бы представить публике. Затем бу­ дет официальный доклад, который составляется офи­ циально, с почти что официальным авторитетом. Доклад — это не обычная речь, а перформативная, он докладывается тому, кто его потребовал и кто, потре­ бовав его, заранее наделил его авторитетом. Соста­ витель доклада — тот, кто пишет авторитетную речь, поскольку он уполномочен, авторитетную речь для того, кто его уполномочил, потребовав от него доклада и заранее выдав ему мандат. Такой доклад исторически детерминирован, и его надо анализировать в каждом случае отдельно, в соответствии с состоянием отноше­ ния сил между мандатом и носителем мандата, в соот90 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ветствии со способностями двух лагерей применить этот доклад: достаточно ли у членов комиссии страте­ гических сил, чтобы воспользоваться комиссией и всем тем, что неявно подразумевалось в поставленной перед ними задаче, чтобы принудить к исполнению выводов, этой комиссией полученных? Есть ли у них такое на­ мерение и способность его осуществить? Каждый раз надо проводить большую эмпирическую работу, но это не означает, что модель перестанет быть истинной. Мо­ дель нужна для того, чтобы подтолкнуть к изучению вариаций различных параметров. Социальная конструкция публичных проблем Итак, эти люди разрабатывают новое легитимное опре­ деление некоей публичной проблемы, они предлагают новый способ дать гражданам средства удовлетворения потребности в жилье, что признается их бесспорным правом. Но ставилась бы проблема точно так же, если бы речь шла о наркотиках или же национальности (например, кто имеет право голосовать на муници­ пальных выборах)? К кому можно с полным правом применять санкции? Джозеф Гасфилд провел исследо­ вание дискуссий по поводу связи между алкоголизмом и автомобильными авариями3. Он работает в русле проблематики, которую в США называют «конструк­ тивистской»—то есть он относится к тем, кто в тради­ ции Шюца4 и таких американских психосоциологов, 3- Gusfield J. The Culture of Public Problems. Drinking-Driving and the Symbolic Order. Chicago, London: University of Chicago Press, 1981 (французский перевод опубликован после курса: Ibid. La Culture des problèmes publics. L'alcool au volant: la production d'un ordre symbolique / D. Cefaï (trad.). Paris: Economica, 2009.) 4. Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Eine Einleitung in der verstehende Soziologie. Wien: Springler-Verlag, 1932. Незадолго до начала этого курса Бурдье книга Шюца была переведена на французский по «Полному собранию сочинений» (Idem. Collected Papers. La Haye: Martinus NijhofF, 1962-1966. V. 3): Idem. Le Chercheur et le quotidien. Phénoménologie des sciences sociales / A. Noschis-Gilliéron (trad.). Paris: Klincksieck, 1987. <Русский перевод: Шютц A. Смысловое строение социального мира / / Избранное: Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004.> 91 О ГОСУДАРСТВЕ как Мид5, подчеркивают, что социальные агенты не принимают мир за данность, а конструируют его. Если излагать их тезис в простейшем виде, речь идет о том, чтобы восстановить операции конструирования, вы­ полняемые социальными агентами для того, чтобы вы­ строить свои интеракции или частично отформатиро­ ванные отношения, такие как отношение учеников с преподавателем или клиента с бюрократическим слу­ жащим. В своей книге Гасфилд подчеркивает генезис публичной проблемы и наряду с другими вещами по­ казывает, как работа научного типа, статистика, будь она государственной или частной, сама оказывается со­ циальной риторикой, в силу которой статистики при­ нимают участие в конструировании социальной проблемы; например, именно они утверждают самоо­ чевидность связи между употреблением алкоголя и на­ личием аварий; они ставят ту скрепляющую печать, ко­ торую может поставить дискурс, воспринимаемый в ка­ честве научного, то есть универсального, на некое социальное представление, в основе своей этическое и распределенное в социальном мире крайне неравно­ мерно. Гасфилд показывает, что официальные агенты, законодатели, разрабатывающие новые нормы, но так­ же lawyers, специалисты по праву, основываясь на науч­ ных аргументах, символически подкрепляют этические предрасположенности, неравномерно распределенные в том, что называют «мнением». Если бы, к примеру, был проведен опрос, мы бы вы­ яснили, что не все за то, чтобы запретить употребление алкоголя за рулем, что даже под страхом смерти не все поддерживают его отмену и что даже, может быть, большинство против. Если бы провели опрос о том, как относиться к иностранцам североафриканского проис­ хождения, весьма вероятно, что он не подтвердил бы нормы практик школьных учителей или преподава­ телей лицеев, то есть официального определения анти­ расистского дискурса. Что в таком случае делают соци­ альные агенты официального, преподаватели, которые 5- Mead G. H. L'Esprit, le soi et la société / J . Cazeneuve et al. (trad.). Paris: PUF, 1963 [1934]. 92 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ведут антирасистские речи, судьи, осуждающие людей, которые водят машину в состоянии опьянения? Даже если их речи высмеиваются, даже если есть необычное противоречие в этом театральном перформансе—в анг­ лосаксонском значении этого термина — официальной истины, эта официальная истина все же не теряет своей действенности. Смысл книги Гасфилда в том, что у сим­ волического есть свое реальное действие, и даже если все символические высказывания—не более, чем благие или же лицемерные пожелания, они, поскольку они таковы, действуют. Было бы наивно — и здесь мы снова имеем дело с несомненной наивностью того умника и хитреца, который занимается демистификацией,—не принимать всерьез эти акты театрализации официального, обладаю­ щие реальным действием, даже если официальное—это всегда лишь официальное, то, что во всех обществах де­ лается для того, чтобы его нарушали. Государство как точка зрения на точки зрения Я не хотел бы делать какие-то оговорки насчет книги Гасфилда, но думаю, что можно пойти дальше, опира­ ясь на им сказанное. Он напоминает о важной вещи, о том, что социальная фикция не фиктивна. Уже Гегель говорил о том, что иллюзия не иллюзорна. Раз офици­ альное—это всегда только официальное, раз комиссия не является тем, за что она хотела бы себя выдать, это не значит, что она не оказывает определенного воздей­ ствия, ведь, несмотря ни на что, ей удается заставить других поверить в то, что она именно то, за что себя выдает. Важно, чтобы официальное, хотя оно и не то, за что себя выдает, сохраняло, однако, действие. Как и почему оно действенно? Как оно, к примеру, под­ крепляет позицию тех, кто выступает за поддержание порядка и за строгое наказание курителей марихуаны, и как реализуется это подкрепление? В подобном ана­ лизе удается схватить одну из форм действенности, свойственной государству. Если говорить об этих вещах крайне упрощенно, прежде чем сказать о них более сложно, то, следуя 93 О ГОСУДАРСТВЕ Гасфилду, можно было бы отметить, что государство в изучаемом им, но также и в более общем случае (комиссии мудрецов, занимающиеся расизмом, вопро­ сами национальности и т. д.) подкрепляет одну точку зрения на социальный мир из множества других, тогда как сам этот мир является местом борьбы точек зрения. Об этой точке зрения оно говорит, что это хорошая точка зрения, точка зрения на точки зрения, «геомет­ рическое место всех точек зрения». Это эффект обоже­ ствления. И для этого крайне важно, чтобы оно убеди­ ло в том, что само оно является точкой зрения без точ­ ки зрения. Следовательно, нужно, чтобы комиссия выглядела комиссией мудрецов, стоящей, соответст­ венно, над эмпирическими обстоятельствами, над ин­ тересами и конфликтами, в конечном счете за предела­ ми социального пространства, поскольку, как только ты в социальном пространстве, ты оказываешься опре­ деленной точкой, то есть точкой зрения, которую мож­ но сделать относительной. Чтобы добиться этого эффекта департикуляризации, совокупность институтов, которую мы называем «госу­ дарством», должна театрализовать официальное и уни­ версальное, должна дать спектакль публичного уваже­ ния публичных истин, публичного уважения офици­ альных истин, в которых должно признавать себя все общество в целом. Государство должно дать спектакль универсального, того, с чем в конечном счете все со­ гласны, того, в чем не может быть разногласий, по­ скольку оно в определенный момент времени вписыва­ ется в социальный порядок. Официальный брак Однако чрезвычайно сложно провести глубокий ана­ лиз того, что скрывается за этим эффектом. В работе, выполненной мной много лет назад и посвященной браку в берберских обществах6, я уже сталкивался с этой 6. Здесь Бурдье опирается на свои работы, проведенные в Кабилии. См.: Bourdieu P. Esquisse d'une théorie de la pratique, précédé de Trois études d'ethnologie kabyle. Genève: Droz, 1972. P. 9-151 94 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА проблемой. Вы увидите, что аналогия между государ­ ственными ситуациями и этой ситуацией очень силь­ ная, хотя это вроде бы совершенно разные вещи. Ант­ ропологи часто говорят о предпочтительных браках — это выражение является эвфемизмом для обозначения официального брака (часто социологи и антропологи подхватывают туземные понятия, нейтрализуя их, что­ бы было похоже на науку, так что в результате они те­ ряют ту проблему, которую я собираюсь поставить). Они говорят, что предпочтительный брак — это брак с кузиной по параллельной линии: мужчина стремит­ ся женить своего сына на дочери брата. Они изучают реалии как этнологи, которые обычно не занимаются статистикой. Но я, как не совсем правильный этнолог, занимаюсь статистикой и замечаю, что этот так назы­ ваемый предпочтительный брак, то есть официальный и законный, практикуется в $-6% [случаев] в самых официальных семьях, в марабутических семьях, в наи­ большей мере соответствующих официальному опре­ делению официального, в семьях, которые, с другой стороны, напоминают об официальной позиции, когда дела плохи. И тогда нужно поставить определенные вопросы. Можно сказать: все это неверно, это совсем не важно, информаторы—это мистификаторы или мисти­ фицированные. Можно сказать либо то, что они обма­ нываются или обмануты, либо то, что они подчиняются бессознательным правилам, так что их речи —не более чем рационализации, и в таком случае мы избавляем­ ся от проблемы. В действительности, анализируя эти вещи подробнее, я выяснил, что существовало некото­ рое число браков, соответствующих официальному определению, и что они действительно крайне восхва­ лялись, признавались, в соответствии с мифоритуальной логикой процветания, в качестве гарантии плодо­ витости, благословения, ниспосланного тем, кто посту­ пает по правилам, но также и всей группе в целом. (исправленное и дополненное издание: Paris: Seuil, «Points», 2000) и особенно главу «Родство как представление и воля» («La parenté comme représentation et comme volonté») (P. 83-215 издания «Points»). 95 О ГОСУДАРСТВЕ Присмотревшись еще внимательнее к этим бракам, я заметил, что они внешне и правда могли соответство­ вать официальному правилу, но при этом определя­ лись мотивами, совершенно противоположными этому правилу. Иначе говоря, даже эти чистые и соответству­ ющие правилу з% браков могут определяться интере­ сами, решительно противоречащими правилу. Приве­ ду пример семьи, в которой есть дочь с физическим увечьем, так что ее сложно выдать замуж. Возникает ситуация, в которой один из кузенов жертвует собой, чтобы оградить семью, как говорят в этих местах, от «позора», и в данном случае брак всячески прослав­ ляется—точно так же, как комиссия, добившаяся успе­ ха,—поскольку он делает нечто действительно важное, он позволил официальному реализоваться в крайнем случае, то есть случае, особенно опасном для офици­ альной нормы. Иначе говоря, он позволяет сохранить лицо не только индивида, но и всей группы. Он спас возможность верить, несмотря ни на что, в официаль­ ную истину. Бывают герои официального. Бюрократический ге­ рой является тем, чья главная функция — позволить группе продолжать верить в официальное, то есть в то, что групповой консенсус по некоторым обязательным ценностям сохраняется и в сложных ситуациях, когда социальный порядок ставится под серьезнейшее сомне­ ние. То есть в кризисные времена, когда больше никто не может ничего сказать, находится роль для пророка. Обычное официальное —это то, что священники гово­ рят в повседневной рутине, когда никаких проблем нет, то есть священники —это люди, которые решают рели­ гиозные публичные проблемы вне кризисных ситуа­ ций. Но в условиях серьезного кризиса, этического или политического, который ставит под вопрос сами осно­ вания символического порядка, гарантируемого рели­ гией, пророк выступает тем, кому удается восстановить официальное. В так называемых докапиталистических обществах, без государства и письма, где нет официаль­ ных гарантов официального, агентов с официальным мандатом на официальные заявления в сложные мо­ менты, где нет чиновников, поскольку нет государства, 96 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА есть особые люди —поэты. Мулуд Маммери в одном из номеров «Actes de la recherche en sciences sociales» опуб­ ликовал превосходное исследование фигуры «амуснава» 7, того, кто говорит, что надо делать, когда уже никто не знает, что и думать... Это люди, ко­ торые заново организуют группу сообразно ее собствен­ ному порядку, которые в трагических ситуациях, когда возникли определенные антиномии, говорят группе, что ей делать. Этих мудрецов можно было бы описать просто как советников, которые расставляют все вещи по полочкам. Но это неверно. В действительности они расставляют вещи, которые невозможно расставить в трагических ситуациях, когда оба антагониста правы. Противники заявляют о своей правоте, выступая от имени ценностей, которые группа не может не при­ знать, таких как право на жизнь и право на автоно­ мию,—не признав их, она бы уничтожила себя в каче­ стве группы. Когда эти ценности вступают в конфликт друг с другом, пророк-глашатай или же поэт оказыва­ ются людьми, которые могут примирить группу с ее собственным кредо, с ее официальной истиной. Теория и э ф ф е к т ы т е о р и и Этот разбор я начал с понятия комиссии, чтобы пока­ зать вам, как на определенном уровне анализа самые тривиальные вещи обычного бюрократического порядка оказываются теми, которые мне труднее всего сделать предметом мысли, поскольку, если и есть нечто, пред­ ставляющееся тривиальным, когда социологически ты определен в качестве интеллектуала, так это начать ду­ мать о том, что такое циркуляр, что такое комиссия; для этого действительно требуется особое усилие, ведь тебя готовили размышлять о бытии или Dasein, тогда как на самом деле сложны как раз такие вещи, то есть проблема государства так же сложна, как проблема бы­ тия... Я упомянул об этом, чтобы вы поняли одну вещь, о которой я хотел бы вам рассказать, поняли то усилие, η. Маттегг M., Bourdieu P. Dialogue sur la poésie orale en Kabylie / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1978. N0. 23. P. 51-66. 97 О ГОСУДАРСТВЕ которое нужно сделать, чтобы отказаться от дихотомии между теоретическими и эмпирическими положения­ ми, если мы действительно хотим продвинуться в раз­ мышлении об этих проблемах, которые взывают лишь к теоретической мысли, поскольку сами существуют как эффекты теории 8 . Государство — это в значитель­ ной части плод трудов теоретиков. Когда некоторые философы берутся за работы Ноде по государственно­ му перевороту, Луазо по государству9 или же работы всех этих юристов XVI или XVII веков, предложивших теории государства, они относятся к ним как своим коллегам, теории которых они обсуждают, забывая о том, что эти коллеги создали предмет, над которым они размышляют. Луазо или Ноде, все эти юристы, со­ здали французское государство, и вместе с тем они произвели мышление того, кто о них думает. Существу­ ет определенная форма истории идей, довольно дву­ смысленная, и, если занимать точку зрения, которой я придерживаюсь, ее нельзя использовать без особых мер предосторожности. То же самое относится к юрис­ там, утверждающим, что государство—это юридическая фикция. Они правы, и в то же время они не продумы­ вают точным образом социальные условия, благодаря которым эта фикция оказывается не фиктивной, а дей­ ственной, чем как раз должен заниматься социолог. Собственно, в этом и состояла педагогическая цель это­ го экскурса касательно комиссий. Повторю вкратце сказанное. То, что внешне пред­ ставляется совершенно невинной вещью, например, то, что президент Валери Жискар д'Эстен созывает комис­ сию под председательством Раймона Барра, которая бу­ дет заниматься жилищными субсидиями и в конечном счете представит доклад с рекомендациями правитель­ ству (понятие рекомендации очень важно), говорящи­ ми о том, что надо внедрять политику помощи людям, 8. Об этом понятии см.: Bourdieu P. Le point de vue scolastique / / Raisons pratiques. P. 219-236. 9. NaudéG. Considérations politiques sur les coups d'État. Paris, 1667 (rééd. Le Promeneur, 2004); Loyseau C. Traité des ordres et simples dignités. Châteaudun, 1610. 98 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА а не строительному сектору, —это, на самом деле, чрез­ вычайно сложная символическая операция официализации, состоящая в театрализации политического акта создания императивных правил, применяющихся к об­ ществу в целом, то есть в театрализации производства порядка определенного типа, способного подтвердить и породить такой социальный порядок, чтобы он вы­ глядел соответствующим официальной позиции дан­ ного общества, то есть универсальному, с которым обя­ заны соглашаться все агенты в целом. И эта театрали­ зация должна быть успешной. Такая операция может добиться успеха, а может и провалиться. Условия успе­ ха можно проанализировать социологически: опера­ ция будет успешной с тем большей вероятностью, чем больше театрализация официального будет проводить­ ся так, чтобы действительно подкреплять официаль­ ные представления, на самом деле интериоризированные агентами благодаря начальному образованию XIX века, деятельности республиканского учителя на­ чальных классов, благодаря всем вещам такого рода... В противном случае это будет просто благое пожелание. В силу этого вопрос о различии между государством и гражданским обществом полностью испаряется. Два смысла слова «государство» В словарях два определения государства совмещены друг с другом: государство-i в смысле бюрократическо­ го аппарата управления коллективными интересами и государство-2 в смысле территориальной юрисдик­ ции, на которой действует власть этого аппарата. Когда говорят «французское государство», имеется в виду правительство, службы и ведомства, государственная бюрократия, но в то же время и Франция. Символиче­ ская операция официализации, вроде той, что выпол­ няется в комиссии, является работой, в которой и благодаря которой государство-i (в смысле прави­ тельства и т. д.) добивается того, что его начинают вос­ принимать в качестве выражения, проявления государства-2, то есть добивается того, что государство-2 при­ знает государство-i и соглашается с ним. Иными 99 О ГОСУДАРСТВЕ словами, задача комиссии — произвести официальную точку зрения, которая вменяется в качестве легитим­ ной; то есть заставить принять официальную версию, даже если будут смешки, статьи в «Le Canard enchaîné» о подноготной работе комиссии и т.д. Это как раз и означал представленный мной анализ отношения между продавцом домов формы «Phénix», не являю­ щимся государственным чиновником, и клиентом. Продавец может занять позицию воплощения офици­ ального, заверенного определенным мандатом, и ска­ зать: «С тремя детьми вы можете рассчитывать на это», и собеседник сразу же его понимает и соглашается с тем, что тот является носителем легитимного опре­ деления ситуации. А это не само собой разумеется. Оче­ видно то, что по такой проблеме, как жилье, существу­ ют антагонистические точки зрения, конфликтные ин­ тересы значительного числа агентов — вспомните, к примеру, закон об арендной плате10. Ставки очень вы­ соки, поэтому есть очень большое количество частных точек зрения, наделенных весьма неравными силами и участвующих в символической борьбе за конструирова­ ние социально-легитимного мировоззрения, которое бу­ дет навязано в качестве универсального. Чтобы продолжить анализ противопоставления го­ сударства и гражданского общества, отсылающего к ду­ альной структуре, являющейся не более, чем переводом на понятийный уровень общепринятого словарного различия, можно было бы сказать, следуя спинозист­ скому подходу, что есть государство как порождающая природа и есть государство как природа порожденная. Государство как субъект, как порождающая природа — это, по словарю «Robert», «суверенная власть, действу­ ющая для всего народа в целом и на определенной тер­ ритории, например, совокупность служб и ведомств в стране. Синонимы: государственные органы, управ­ ление, центральная власть». Второе определение: ίο. Здесь Пьер Бурдье ссылается на споры вокруг закона № 89-462 от 6 июля 1989 года о порядке съема квартир, так называемого закона Мерма, которым предполагалось зафиксировать верх­ нюю планку арендной оплаты, выплачиваемой съемщиками. ЮО Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА «Группа людей, закрепленная на определенной терри­ тории, подчиненная определенной власти и рассмат­ риваемая в качестве юридического лица. Синонимы: нация, страна, держава». Классический философский словарь Лаланда приводит два этих определения в сле­ дующем порядке: определение ι—«Организованное об­ щество, имеющее независимое управление и играющее роль юридического лица, отличного от других анало­ гичных обществ, с которыми оно находится в отноше­ нии». Иначе говоря, определение 2 стало определени­ ем ι. Определение 2: «Совокупность служб и ведомств определенной нации, правительство и система управ­ ления». В иерархии двух этих определений скрывает­ ся та философия государства, которая у всех у нас си­ дит в голове и которая, как мне кажется, скрывается за различием государства и государственной службы s e r ­ vice publio. Понимание государства как совокупности организованных определенным образом людей, выда­ ющих мандат государству,—это уже неявно демократи­ ческое понимание гражданского общества, от которого государство в некоторых злосчастных обстоятельствах отделяется (о гражданском обществе заговаривают именно для того, чтобы сказать, что государство долж­ но вспомнить о существовании гражданского обще­ ства). В соответствии с неявным принципом этой иерархии сначала существует организованное обще­ ство, имеющее независимое правление и т.д., и это об­ щество находит выражение, проявляется, реализуется в правительстве, которому оно делегирует власть, поз­ воляющую организовывать. Это демократическое понимание совершенно невер­ но, и я хотел бы доказать,—и это подразумевалось тем, что я говорил на прошлой лекции, —что именно госу­ дарство в смысле «совокупности служб и ведомств на­ ции» создает государство в смысле «совокупности граждан с определенной границей». Здесь заметно бессознательное обращение порядка причин и след­ ствий, типичное для логики фетишизма, фетишизация государства, которая заставляет думать, будто сначала появилось государство-нация, государство как органи­ зованное население, тогда как я хотел бы выдвинуть ιοί О ГОСУДАРСТВЕ другой тезис, который я намереваюсь проверить свое­ го рода историей генезиса государства в двух или трех традициях и который заключается в другой идее: су­ ществовало определенное число социальных агентов, в том числе юристов, которые сыграли чрезвычайно важную роль, в частности роль держателей того капи­ тала организационных ресурсов, которым выступало римское право. Эти агенты постепенно построили то, что мы называем государством, то есть совокупность особых ресурсов, дозволяющих их держателям гово­ рить, что хорошо для социального мира в целом, вы­ сказывать официальную позицию и произносить сло­ ва, которые на самом деле являются приказами, по­ скольку за ними стоит сила официального. Учреждение этой инстанции сопровождалось построением государ­ ства в смысле населения, заключенного в определенные границы. Иначе говоря, строя эту беспрецедентную ор­ ганизацию, эту необычную вещь, которой стало госу­ дарство, создавая всю совокупность организационных ресурсов, одновременно материальных и символиче­ ских, социальные агенты, отвечающие за эту работу, по­ строили государство в смысле единого населения, го­ ворящего на одном языке, населения, которое мы обыч­ но наделяем ролью первопричины. П р е в р а щ е н и е частного в универсальное Существует своего рода фетишизация, вписанная в ло­ гику комиссии, некая уловка (здесь я возвращаюсь к язы­ ку описания закулисного пространства, значительно упрощающему суть дела). Члены комиссии, те, с кем я столкнулся в данном случае, на самом деле являются частными агентами, носителями частных интересов с абсолютно неравными уровнями универсализации: застройщиками, которые хотят добиться определенных законов, благоприятных для продажи определенных продуктов, банкирами, высокопоставленными чиновни­ ками, желающими защитить интересы своей корпора­ ции или бюрократической традиции, и т.д. Эти частные интересы работают в такой логике, что им удастся со­ вершить некий алхимический акт, который превратит 102 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА частное в универсальное. По сути, каждый раз, когда со­ бирается комиссия, повторяется алхимический акт, про­ дуктом которого является государство, но повторяется он за счет государственных ресурсов: чтобы стать пред­ седателем важной комиссии, нужно иметь государствен­ ные ресурсы, нужно быть осведомленным о том, что та­ кое комиссия, о правилах поведения, которые на нее распространяются, законах набора членов, которые во­ обще нигде не прописаны, о неписаных законах, в соот­ ветствии с которыми выбирают докладчиков, играющих определяющую роль в составлении авторитетной речи, которая станет результатом работы комиссии, и т.д. Значительный капитал ресурсов, уже готовых к работе, используется в качестве перегонного куба алхимика теми, кто умеет с ним работать, и в результате воспроиз­ водится универсальное. Бывают случаи, когда логика комиссии сама себя разоблачает, когда всё это шито бе­ лыми нитками («Этот господин такой-то, которого нам навязали, его никто не знает»). Сообщение комиссии может быть тут же похоронено. Бывают неудачи, одна­ ко неудача или успех реализует на деле одну и ту же ло­ гику официализации. Чтобы подытожить сказанное мной по поводу поня­ тия комиссии, я бы мог сказать, что комиссия (или инаугурационная церемония, церемония номинации) является типичным государственным актом, коллек­ тивным актом, который может быть выполнен лишь людьми, чье отношение к официальному признано в достаточной мере, чтобы иметь возможность использо­ вать этот универсальный символический ресурс, состоя­ щий в мобилизации того, с чем должна быть согласна вся группа в целом. То есть состоящий не в мобилиза­ ции консенсуса, а в мобилизации доксы и в преобразо­ вании того, что неявно принимается за нечто самооче­ видное, того, с чем в этом порядке согласны все члены социального порядка, то есть в мобилизации такого рода, что высказывания этой группы получают воз­ можность действовать в качестве приказов и выполнять ту удивительную операцию, что состоит в превращении констатации в норму, в переходе от позитивного к нор­ мативному. юз О ГОСУДАРСТВЕ В прошлом я долго занимался исследованием Канто­ ровича о государстве как тайне11. Он воспроизвел игру слов английских канонистов XII века, которые играли на аналогии между «ministerium» <министерство> и «misterium» <тайна>. Он говорил о «тайне министерства», В министерстве осуществляется делегирование. Взяв пример комиссии, я попытался описать эмпирическую форму тайны министерства12. Что происходит, когда Раймон Барр, являющийся обычным человеком, стано­ вясь председателем комиссии, таинственным образом оказывается предметом инвестиций государственного делегирования, то есть инвестиций социального мира в целом? Он предлагает определенные вещи, которые получают универсальное признание. Такая работа слож­ на, поскольку нужно удерживать вместе и Раймона Бар­ ра, и уровень теории... [Перерыв в лекции] Obsequium Я хотел бы снова начать с того, что сказал, чтобы испра­ вить, дополнить и уточнить, как-то побороть собствен­ ные угрызения совести и раскаяние, но, несмотря на это, я попытаюсь продвинуться дальше. Попросту говоря, я бы хотел, чтобы вы запомнили аналогию, которую мож­ но будет потом развить и которую я предложил без по­ дробных объяснений, аналогию между работой офици­ альной комиссии, производящей речи, авторитет кото­ рых основан на отсылке к официальному, и поведением кабильского крестьянина, который приводит свои дела в порядок, заключая брак по правилу, и который полу­ чает, таким образом, прибыль от официальной позиции, il. Kantorowicz Ε. H. Mystères de l'État. Un concept absolutiste et ses origines médiévales (bas Moyen Age) / / Mourir pour la patrie et autres textes / L. Mayali, A. Schütz (trad.). Paris, PUF, 1984 [1961]. P- 75-103. 12. Развитие этой идеи см. в: Бурдье П. Делегирование и полити­ ческий фетишизм / / Начала. С. 231-256; Bourdieu P. Le mystère du ministère. Des volontés particulières à la "volonté générale" / / Actes de la recherche en sciences sociales. 2001. N0. 140. P. 7-11. IO4 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА то есть награду, которая, как мне кажется, причитается во всех обществах за действия, кажущиеся соответству­ ющими тому, что общество стремится считать универ­ сальным благом. Как раз для этой идеи у Спинозы име­ ется понятие, которое философы очень редко коммен­ тировали, понятие, которое меня всегда поражало, поскольку оно касалось личных вещей. Спиноза говорит о том, что он называет obsequium13, и это не уважение к людям, формам или личностям; это нечто весьма фун­ даментальное, уважение, которое через всё это обраща­ ется на государство или социальный порядок. Это те са­ мые угодливые акты, закрепляющие чистое уважение к символическому порядку, которыми соци­ альные агенты того или иного общества, пусть даже за­ взятые критики, анархисты или бунтовщики, чествуют установленный порядок, причем с тем большей вероят­ ностью, что делают они это бессознательно. В качестве примера такого obsequium я всегда привожу формулы вежливости или правила поведения, которые внешне представляются малозначимыми, распространяются на пустяки, но их строгое соблюдение требуется тем больше, чем больше в них этой чистой, кантианской составляю­ щей. Соблюдая их, мы отдаем дань уважения не челове­ ку, которого мы, по всей видимости, уважаем, а социаль­ ному порядку, который делает этого человека уважае­ мым. Вот в чем заключается неявное и при этом предельно фундаментальное требование социального порядка. Это причина, по которой социологи, когда они 13. Об этом понятии см.: Спиноза Б. Политический трактат//Избран­ ные произведения: в 2 т. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957· С· 297~29^ < г Д е obsequium переводится как «повиновение»>, а также: Бурдье П. Практи­ ческий смысл. СПб.: Алетейя, М.: Институт эксперименталь­ ной социологии, 2001. С. 56, сноска 2, где есть ссылка на ра­ боту Александра Матерона: «Термин obsequium, используемый Спинозой, чтобы показать эту "постоянную волю", вытекаю­ щую из предпосылок, по которым "государство нас формиру­ ет для собственного использования, получая возможность сохранять себя" (Matheron A. Individu et société chez Spinoza.— Paris: Minuit, 1969. P. 349), может дать представление о публич­ ных свидетельствах признания, требуемых группой от своих членов». 105 О ГОСУДАРСТВЕ хорошо делают свою работу, часто оказываются в за­ труднительном положении, ведь они всегда выводят не­ что на чистую воду, а потому они кажутся разоблачите­ лями тех вещей этого порядка, которые близки к сак­ ральному — сакральному, которое проскальзывает в пустяках. При назначении членов комиссии чрезвычайно ва­ жен выбор конкретных людей: выбрать нужно людей уважаемых, соблюдающих формы, знающих, как смяг­ чить тон, как всё сделать по форме, уважающих прави­ ла, правило игры, умеющих играть в игру; умеющих также «привлекать право на свою сторону» —это прекрасное выражение, не озна­ чающее «соблюдать право». Бюрократическая алхимия, работавшая десять веков, действует и сегодня, она воп­ лощена в республиканской гвардии и в красном ковре, в словах (например, выражение «собрание на высшем уровне» означает, что есть высший уровень и низший), в готовых формулах, в незначительных жестах... На этой территории социологией заниматься чрезвычайно труд­ но, поскольку она должна подробно проанализировать те вещи, которые считаются неважными для сути дела, дела как нельзя более благородного, так что о нем нужно говорить весьма и весьма общие вещи (как, например, в книге Раймона Арона «Война и мир народов» 14 ), ве­ личавые соображения общего толка. Это случай, в ко­ тором разрыв между теорией и эмпирической работой максимален. Отсюда и затруднения, которые я испы­ тываю. Также следовало бы глубже проанализировать то, что понимается под официальным: что такое официальная газета? Что в ней публикуют? Что означает публикация официальных объявлений о бракосочетаниях? Что та­ кое официальная истина? Это не то же самое, что уни­ версальная истина. На фронтонах мэрий можно увидеть слова «Свобода, равенство, братство» — это программа, тогда как реальность далека от юридической фикции. Это означает, что такая фикция работает, и всегда мож­ но на нее сослаться, хотя бы для того, чтобы сказать, что 14. Aron R. Paix et guerre entre les nations. Paris: Calmann-Lévy, 1962. 106 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА между официальной позицией и реальностью есть за­ зор; один из инструментов критики—столкнуть режим с его официальной истиной, чтобы показать, что он не соответствует тому, что сам же и говорит. Эта официальная истина не является универсальной и признаваемой всеми и в любой момент времени. Главное же, она не является неизменным принципом порождения всех действий всех агентов рассматривае­ мого общества, что не означает, что она не работает или не существует, раз она единодушно признана офици­ альной, единодушно считается бесспорной. Она су­ ществует одновременно в структурах определенного типа — например, в социальных министерствах есть объективные принципы уравнивания, нацеленности на уравнивание,—но также и в головах, как представление о той вещи, о которой можно сколько угодно говорить, что ее нет, но все согласны, что лучше бы она была. Именно на этот небольшой рычаг фундаментального obsequium можно опереться, чтобы произвести эффек­ ты официального, эффекты алхимии: «отдавая дань уважения официальному», как говорят англосаксы; в соответствии с логикой лицемерия, которая является данью уважения, отдаваемой пороком добродетели, производится гораздо больший эффект официального, чем можно было подумать. Я очень хотел бы проана­ лизировать переговоры между работодателями и проф­ союзами, в которых посредниками выступают чинов­ ники; я уверен, поскольку видел кое-какие случаи, что эффекты obsequium, официального, выражений вроде «господин Президент» играют значительную роль, по­ скольку они действуют на официальное, записанное в головах. Например, система образования —это пора­ зительный институт, заставляющий усваивать офици­ альную позицию, институт, внедряющий механизмы, которые потом можно будет запустить и которые назы­ вают «гражданским сознанием». Нужно оспорить различие между государством-i как правительством, государственной службой, государ­ ственными властями и государством-2 как людьми, на которых распространяется действие этого государства, и заменить его различием в степени. Морис Хальбвакс 107 О ГОСУДАРСТВЕ говорит об «очаге культурных ценностей», от которо­ го люди удалены в большей или меньшей степени15, и точно так же можно было бы говорить об «очаге го­ сударственных ценностей», создав достаточно простой показатель линейной иерархии, заданной удаленно­ стью от очага государственных ценностей, взяв за при­ мер способность вмешиваться в вопросы, закрывать дела о нарушениях и т.д. Можно было бы создать аг­ регированный, более или менее строгий, индикатор близости различных социальных агентов к этому цент­ ру ресурсов государственного типа; также можно было бы создать индикатор близости в ментальных структу­ рах. Это простое противопоставление государства и гражданского общества я хотел бы заменить представ­ лением о некоем континууме, являющемся непрерыв­ ным распределением доступа к коллективным, публич­ ным, материальным или символическим ресурсам, с ко­ торыми мы связываем это слово — «государство». Поскольку, как и все распределения во всех социальных универсумах, данное распределение является основа­ нием и ставкой непрерывной борьбы, политические виды борьбы (большинства и оппозиции) оказываются наиболее типичной формой борьбы за то, чтобы пере­ вернуть это распределение. Институты как «организованный фидуциар» Так вот, все это достаточно просто и предварительно. Желая дать некую педагогическую выжимку из сказан­ ного, я дам вам цитату из Валери, из его «Тетрадей», по­ священных преподаванию. У него там встречается одна замечательная фраза, которая ценна тем, что ее можно представить в качестве мнемотехнического синопсиса, выражающего самую суть того, что я сказал. Поэтам по­ везло в том, что им не нужно строить последовательную аргументацию, их преимущество в том, что они всё мо­ гут сказать одной формулой. Та, что я процитирую, ка15. Halbwachs M. La Classe ouvrière et les niveaux de vie. Recherche sur la hiérarchie des besoins dans les sociétés industrielles contemporaines. Paris: Gordon & Breach, 1970 [1912]. P. I-XVII, 387-455. IO8 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА жется мне более богатой и тонкой, чем тезис Вебера о монополии на насилие. Валери говорит о Наполеоне так: «Этот великий человек, по-настоящему великий, ведь у него было чувство институтов, организованного фидуциара, наделенного автоматизмом и независимого от людей, человек со столь выраженными личными ка­ чествами, что он попытался сократить роль личности, чья беспорядочность ему была знакома, сделал всё слиш­ ком быстро»16. Что такое институты? Это организован­ ный фидуциар, организованное доверие, вера, коллек­ тивная фикция, признанная этой верой реальной и в силу этого факта становящаяся реальной. Очевидно, сказать о какой-то реалии, что она является коллектив­ ной фикцией,—значит в каком-то смысле сказать, что она вполне существует, но не так, как думают. Есть множество реалий, о которых социолог вынужден сказать, что они существуют не так, как считается, чтобы показать, что они существуют, но совершенно иначе, и именно поэтому люди всегда берут из моего анализа лишь половину и по­ лучается, что я говорю совершенно противоположное тому, что хотел сказать. Институты—разновидность организованного фиду­ циара, наделенного автоматизмом. Как только фиду­ циар организован, он работает в качестве механизма. В работах социолога очень часто так и получается: вы­ является механизм, благодаря которому культурный капитал идет к культурному капиталу. Мы констатиру­ ем, что существует корреляция между профессией отца и сына, между их уровнем образования. О механизмах говорят, чтобы указать, что это регулярные, повторяю­ щиеся, постоянные, автоматические процессы, которые реагируют на манер автоматизма. Такой фидуциар су­ ществует независимо от людей, которые заполняют рассматриваемые институты. Вебер специально под­ черкивал то, что бюрократия появляется, когда мы имеем дело с людьми, отделенными от функции. В этом историческом генезисе, который я представляю в несколько ускоренном темпе, обнаруживается очень i6. Valéry P. Cahiers, t. II. Paris: Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, 1980 [1894-1914]. P. 1558-1559· IO9 О ГОСУДАРСТВЕ интересный период, когда продаваемость должностей [порождает] крайне двусмысленную ситуацию. Один английский историк показывает, что в Англии это раз­ деление функционера и функции полностью осуще­ ствилось только в XIX веке, то есть чиновник занимал определенную должность с мыслью (вполне дозволи­ тельной) обогатиться за счет этой должности 17 . Такие механизмы не зависят от лиц. И парадокс в том, что Наполеон, человек со столь выраженными личными качествами, столь далекий от бюрократии (он, соб­ ственно, и выступает основным образцом харизматиче­ ской личности) и столь экстраординарный, попытался уменьшить роль личности, чтобы она была упразднена в функции, в автоматизмах, в автономной логике бю­ рократической должности. В этом есть веберовский или кантовский момент: невозможно основать порядок на аффективных предрасположенностях личности, а нравственность или рациональную политику — на предрасположенностях, которые по существу своему остаются подвижными. Чтобы была какая-то регуляр­ ность, повторяемость, нужно создать автоматизмы, бю­ рократические функции. Генезис государства: сложности задачи Когда я говорил о двух смыслах государства, я сказал, что, по моему мнению, государство как совокупность социальных агентов, объединенных и подчиненных од­ ной и той же суверенной власти, является продуктом совокупности агентов, имеющих мандат на осуществле­ ние суверенной власти, а не наоборот. И я хотел бы по­ пытаться подкрепить этот тезис, согласно которому именно создание бюрократических инстанций, авто­ номных по отношению к семье, религии и экономике, является условием появления того, что называют наци­ ональным государством, в процессе, в котором эти \η. Hilton R. Η. Resistance to taxation and to other State imposition in medieval England / / Genèse de l'État moderne. Prélèvement et redistribution/J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1987. P. 167-177. HO Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА инстанции были постепенно созданы. Как была вы­ строена эта юридическая фикция, состоящая преиму­ щественно в словах, в модусах организации и т.д.? Определенное число агентов, создавших государство и создавших себя в качестве государственных агентов в процессе создания государства, должны были создать государство, чтобы стать обладателями государствен­ ной власти. Существуют люди, которые с самого нача­ ла были заинтересованы в государстве. Как взяться за описание этого генезиса? В данном случае я в каком-то смысле оказываюсь жертвой собственной образованно­ сти. Поскольку я знаю, что это немного безумная по­ пытка, которая в истории предпринималась много раз, постоянно оборачиваясь поражением, моя задача ка­ жется мне пугающей, и я долго колебался, прежде чем вам ее представить. Чтобы вы проявили снисхождение, я покажу вам, в какой мере она опасна, продемонстри­ ровав, как те, кто ею уже занимались, потерпели, по мо­ ему мнению, неудачу. Я дам вам оружие против самого себя; но в то же время, показывая вам, насколько это сложно, я пробужу в вас намного больше снисхожде­ ния, чем если бы вы об этом не знали. Как реконструировать историческую генеалогию того, что называют государством? Какому методу дове­ риться? Обращаясь к так называемой сравнительной истории или сравнительной социологии, тотчас стал­ киваешься с ужасными проблемами: есть ли нечто об­ щее между военным государством Перу, государством ацтеков, египетским государством, китайским госу­ дарством эпохи Хань и японским государством времен реформы Мэйдзи? Перед нами стоит чудовищная, без­ мерная, обескураживающая задача. Есть, однако, люди, которые ее не испугались. Я укажу вам на важные ра­ боты, в том числе для успокоения совести... Отступление об обучении социологическим исследованиям Официальное определение моей роли, которую я здесь исполняю, позволяет мне и обязывает меня представ­ лять плоды моего собственного интеллектуального ш О ГОСУДАРСТВЕ труда [...], быть оригинальным, выступать пророком, тогда как обычное определение преподавательской функции совсем иное: оно требует от преподавателя выступать уполномоченным Института и представлять заверенное знание, каноническое, пересказывать уже проведенные работы, а не личные и актуальные, то есть недостоверные. Эта двусмысленность особенно сильна, когда речь идет о такой дисциплине, как социология. В соответствии с положением рассматриваемой науки в иерархии официальности, то есть признанной уни­ версальности, — в которой математика находится на самом верху, а социология внизу, —ситуация, которую я пытаюсь описать, приобретает совершенно иной смысл. Предлагая вам некоторые составляющие для анализа, я даю вам составляющие для объективации того, что я делаю, но также для лучшего понимания ис­ пытываемых мной сложностей, чтобы вы могли их тоже прочувствовать. То, что я говорю, ставит под во­ прос само положение научного дискурса о социальном мире. Если социологии столь трудно придать офици­ альный характер, наделить ее универсальностью в рам­ ках социального универсума, причина еще и в том, что у нее дьявольская претензия, очень похожая на претен­ зию государства, а именно: построить истинную точку зрения на социальный мир, еще более истинную, чем официальная. Она конкурирует с официальным по­ строением, которым занято государство, и даже если она говорит то же, что и государство, она говорит, что государство говорит официальную истину, и оказывает­ ся в силу этого факта в положении метагосударства, что государством не предусматривается. Социолог совер­ шает нечто аналогичное тому акту насилия, который совершает и государство, присваивая себе монополию на создание легитимного представления социального мира, то есть неявно лишая каждого из социальных агентов [их] претензии на формирование личного представления о государстве, претендуя на высказыва­ ние истины о социальном мире. О жилищном вопросе государство говорит: «вот истина» — и низводит час­ тичные точки зрения до статуса частной, конфликтной, локальной заинтересованности. 112 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА В одном прекрасном тексте Дюркгейма социолог отождествляется с государством18. Он говорит, что, по сути, социолог делает то, что должно делать познание второго рода по Спинозе: он производит истину, избав­ ленную от лишения, связанного с частностью. Каждый агент производит частную истину (по Спинозе, заблу­ ждение—это лишение), у социальных агентов есть част­ ные истины, то есть заблуждения. Социолог, как гово­ рил Дюркгейм, —это тот, кто способен занять ту точку, откуда видно, что частные истины —частные, а потому способен высказать истину частных истин, которая про­ сто истина. Поступая так, социолог сближается с госу­ дарством; и неслучайно то, что, согласно взгляду Дюрк­ гейма, социолог самопроизвольно становится агентом государства: он—тот, кто ставит это лишенное частных особенностей знание на службу государству, функция которого — производить официальные истины, то есть точно так же лишенные частных особенностей. Государство и социолог Как же социологу найти конкретные инструменты, позволяющие избежать релятивизации? Как ему произ­ вести не поддающуюся релятивизации точку зрения на генезис точки зрения, которая претендует на не-релятивизацию? Может ли он построить научную теорию, претендующую на универсальное познание процесса, в котором создается инстанция, также претендующая на универсальную позицию и обычно определяющая легитимность той или иной претензии на высказыва­ ние универсального? Ведь государство создает еще и кафедры в «Коллеж де Франс»; государство распреде­ ляет степени притязаний... Проблема степени научно­ сти различных наук—социальных и естественных—[час­ то] ставится очень наивно. И ее надо бы попытаться сформулировать в русле того, что я пытаюсь сказать. Один из удобных способов подойти к проблеме госу­ дарства—это дать определение государства в категориях функции, то есть определение, которое может быть i8. Durkheim É. Leçons de sociologie. Paris: PUF, 1990 [1922]. P. 79-141. »3 О ГОСУДАРСТВЕ и марксистским. Другой удобный подход — сказать: «Будучи историком Средневековья, я утверждаю, что в XII веке войны сыграли огромную роль в создании го­ сударства, поскольку они заставили внедрить римское право и т.д.». Это все намерения, легитимность которых получает социальное признание. Тогда как социолог в силу социальных и исторических причин сталкивает­ ся с крайне сложной ситуацией: он относится к своей роли серьезно, он не может довольствоваться ни тем ни другим, то есть он не может предлагать большие, всеобщие, но при этом практически пустые определе­ ния вроде «функция государства состоит в воспроиз­ водстве условий воспроизводства экономического капитала или прибыли», и точно так же он не может, не отрекаясь от своей собственной задачи, удовлетво­ риться констатацией частичных и ограниченных тези­ сов касательно государства. То есть он обречен совер­ шать безумные в каком-то смысле попытки двух разных типов. Либо он может попытаться выстроить актуаль­ ные эмпирические предметы так, чтобы попытаться найти государство под своим аналитическим скальпе­ лем, то есть выстроить исторически наблюдаемые пред­ меты так, чтобы в частном случае можно было надеять­ ся найти всеобщие механизмы, к которым привязан термин «государство», — таков, возможно, прием Гасфилда, который изучает особый, внешне совершенно невинный трюк, в котором, однако, разыгрывается не­ что совершенно фундаментальное; примерно то же самое я, вероятно, попробовал сделать в исследовании комиссии Барра, о котором вам рассказывал. Либо он может заняться едва ли не безумным делом, которым пытались заниматься некоторые [мыслители], а имен­ но создать общую теорию государства, основанную на сравнении большого числа исторических траекторий разных государств. Как уже отмечали в связи с работами англичанина Перри Андерсона, франкофила и альтюссерианца, ко­ торый занимался большой историей генезиса совре­ менного государства, опасность в том, что предложена будет лишь претенциозная переформулировка того, о чем уже говорят историки, основывающаяся на исто114 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА рических тезисах, подвергаемых вторичной обра­ ботке19. Также можно подвергнуть критике позицию крупного социолога Рейнхарда Бендикса 20 , наиболее радикально выразившего скепсис [по отношению] ко всем универсальным положениям о государстве, в частности всем законам о тенденциях вроде «закона Элиаса» о процессе цивилизации 21 , «закона Вебера» о процессе рационализации 22 и т. д. Он систематически критикует возможность сделать обобщения на основе исторической социологии, которая получила значи­ тельное развитие в США в ΐ97°" χ ΓΓ· Есть немалая груп­ па молодых социологов, которые выступили против истеблишмента, настаивая на применении количе­ ственных методов; в основном они работают с настоя­ щим, в чистой синхронии, используя статистические методы. Против этих социологов выступают другие мо­ лодые социологи, лидер которых—Теда Скочпол, напи­ савшая книгу «Государство и социальные революции» 23 , книгу очень важную, поскольку она привлекла внима­ ние к новым способам социологической работы. Я обратился к проблеме положения социолога, по­ скольку хотел расстаться с ролью пророка и взять на себя роль социолога-священника, которая более спокойна для ig. Пьер Бурдье, который в других лекциях этого курса еще вернет­ ся к работе П. Андерсона, ссылается здесь на полемику, в ко­ торой за несколько лет до этого участвовали сам Перри Ан­ дерсон и Эдвард Палмер Томпсон. См.: Thompson Ε. Ρ The Poverty of Theory and Others Essays. New York: Monthly Review Press, 1978; ответ Андерсона: Anderson P. Socialism and pseudoempiricism / / New Left Review. 1966. No. 35. P. 2-42; а также: Anderson P. Arguments within English Marxism. New York: Schoecken Books, 1980. 20. Bendix R. Max Weber. An intellectual portrait. Berkeley: University of California Press, 1977 [i960]. 21. Элиас Η. О процессе цивилизации. Социогенетические и психо­ генетические исследования. Т. ι, 2. M., СПб.: Университетская книга, 2001. 22. Вебер М. Избранное: протестантская этика и дух капитализма. М., СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013; Weber M. Histoire économique : esquisse d'une histoire universelle de l'économie et de la s o c i é t é / C . Bouchindhomme (trad.). Paris, Gallimard, 1991 [1923]. 23. SkocpolT. States and Social Revolutions. A Comparative Analysis of France, Russia, and China. New York: Cambridge University Press, 1979. »5 О ГОСУДАРСТВЕ уважаемого auctora, и чтобы у вас не было чувства, что я навязываю монополию на символическое насилие, ко­ торой меня наделили. И если государство узурпирует власть на построение социальной реальности, принад­ лежащую каждому гражданину, точно так же препода­ ватель наделен своего рода временной монополией, дей­ ствующей два часа в неделю на протяжении нескольких недель, монополией на социальное построение реально­ сти. Это сложная в психологическом отношении ситуа­ ция. Представляя книгу Гасфилда, я удовлетворяю соб­ ственные желания, но не хочу, чтобы у вас возникло впе­ чатление, что вы слышали только Бурдье, даже если я здесь именно для этого. Книга Скочпол очень важна, поскольку в ней была продемонстрирована возможность проводить социологическую работу, опираясь на факты других типов, факты не количественные, построенные иначе. Вторая ее цель состояла в том, чтобы показать, что можно заниматься, говоря на профессиональном жаргоне, эмпирической макросоциологией. В США по этому вопросу идет большой спор. Противопоставление макросоциологии и микросоциологии, которое позаим­ ствовано у экономики, —это фиктивное противопостав­ ление, однако оно обладает немалой социальной силой, в головах и в самой реальности, которая, с моей точки зрения, является одной из наиболее серьезных помех научной работе. Обычно говорят: «Да, это, конечно, ма­ кросоциология, но это всё из области спекуляции, тео­ рии, это не опирается на эмпирическую базу...» Эти же исследователи показали, что можно заниматься макро­ социологией, основанной на данных нового типа, тех, что предоставляет историческая традиция, когда к ней применяют сравнительную методику. Ограничения это­ го течения обусловлены тем, что оно было порождено в каком-то смысле ложными проблемами, созданными социальными разделениями в американском научном поле, которые были превращены в психологические раз­ деления и ложные проблемы. Но это не значит, что их работа не интересна. С позиции Бендикса, нет смысла в создании общих законов о тенденциях, которые часто оказываются бессознательными проекциями исследователя, и проблеиб Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ма государства — одно из излюбленных мест таких «проекций», то есть одно из тех мест, где лучше всего видно, как определенные темы работают в качестве проективных тестов. Особенно хорошо это заметно в марксистской традиции. Это область, в которой крайне сложно создать критерии эмпирического под­ тверждения и где могут найти выражение наиболее устойчивые из наивных элементов социального бессо­ знательного авторов. Бендикс ставит перед собой зада­ чу прояснить расходящиеся ответы на схожие пробле­ мы в различных исторических обстоятельствах, не жертвуя при этом смыслом конкретных исторических ситуаций. Он остается в американском контексте, и это вполне очевидно у таких структурно-функционалистов, как [Шмуэль Ной] Эйзенштадт, у них есть ощу­ щение, что общества имеют дело со всеобщими пробле­ мами, которые можно просто перечислить. Это типич­ ный момент у Парсонса, с точки зрения которого существует ряд вопросов, которые встают перед всеми обществами, и задача сравнительной истории — пере­ брать ответы, которые различные общества в разные периоды времени давали на всеобщую проблему, сохра­ няя при этом контекст частных исторических ситуа­ ций, то есть избегая рискованных обобщений 24 . В це­ лом же проекты сравнительной истории критиковали за то, что в них совмещаются тезисы двух типов, ли­ шенных всякого интереса: с одной стороны, совер­ шенно пустые общие законы, то есть пустые и универ­ сальные именно в силу своей пустоты макросоциологические законы (вроде «Везде есть властители и угнетенные»), законы, выступающие одной из пру­ жин некоторых идеологических споров; а с другой сто­ роны, тезисы, касающиеся единичных исторических случаев, так что между первой стороной и второй не­ возможно установить никаких связей. Большинству ра­ бот, о которых я буду вам рассказывать, ставят в упрек то, что эти законы о тенденциях они облекают в ссыл­ ки на частные исторические случаи. 24- См., в частности: Parsons T. Sociétés. Essai sur leur évolution comparée / G. Prunier (trad.). Paris: Dunod, 1973 [1966]. 117 О ГОСУДАРСТВЕ Их упрекают в том, что Холтон, крупный историк науки, называл «адхокизмом» , то есть в предложении объяснений в зависимости от того, что надо объяснить, в поиске объяснений ad hoc?5, что в слу­ чае исторических сравнений сделать тем более соблаз­ нительно и просто, что нам известно продолжение ис­ тории. В более ранней ситуации выделяется при этом то, что, скорее всего, было причиной последующей си­ туации, нам известной. Указывая на эту опасность вы­ ведения причин из известных следствий, такие авторы, как Баррингтон Мур26, пытаются использовать сравни­ тельный метод в качестве противоядия от желания вы­ вести общий закон из частного случая. Например, он говорит, что, если знаешь американскую историю, по­ является искушение сказать, что к гражданской войне приводит ситуация, в которой в стране есть две части: одна—основанная на крупной землевладельческой зна­ ти, опирающейся на рабский труд, и другая —опираю­ щаяся на современную промышленную буржуазию, сила которой основана на свободном труде. Но достаточно вспомнить о Германии конца XIX века с ее юнкерами, власть которых опиралась на использование едва ли не рабского труда и которые противостояли буржуазии, чтобы понять, что в этом случае структура была другой. Против этого искушения «адхокизма» и объяснений задним числом сравнительная история —и это одно из ее достоинств—выдвигает свои контртезисы, заставляя действительно продумывать частный случай в качестве частного, что является одним из требований научного метода. Другой важный аргумент, сформулированный эти­ ми исследователями, состоит в том, что каждая исто­ рическая последовательность уникальна. Когда хотят сравнить английское государство, японское и француз­ ское (что я попытаюсь сделать, насколько мне позволят мои знания), возникает искушение сказать, что, по­ скольку основатели этих трех государств были образо25· Holton G. L'Invention scientifique / P. Scheurer (trad.). Paris: PUF, 1982. 26. См. далее p. 136 sq. 118 Л Е К Ц И Я 2 5 Я Н В А Р Я 1 9 9 0 ГОДА ванными людьми, профессиональными служащими , мы имеем дело с государственной бюрократи­ ей, капитал которой обусловлен ее культурной состав­ ляющей. Это возражение трудно обойти. Оно состоит в том, что, поскольку история является линейной, точ­ ка отправления задает в определенном смысле всю по­ следовательность. Историки интуитивно понимают этот момент, и именно ради этого они отказываются от обобщений, выдвигаемых социологами, которых они упрекают в том, что те пользуются кропотливыми, се­ рьезными, эрудированными работами историков, что­ бы выдвинуть общие, но пустые положения. Историки могли бы воспользоваться этим аргументом, но я ду­ маю, что он осложнит работу им самим. Вот почему они никогда его в явной форме не высказывали. Чтобы вы поняли, о чем речь, использую одну ана­ логию. Существует аналогия между историей государ­ ства, в двух смыслах этого слова, и историей индивида. [Если речь о] генезисе габитуса, первые впечатления нельзя ставить на одну планку с последующими, по­ скольку они оказывают структурирующее воздействие, и именно на их основе мыслятся и выстраиваются все остальные впечатления и жизненный опыт, на их осно­ ве они осмысляются и узакониваются. Логикой преце­ дента пользуются в праве, но также и в политике. Быть заодно с официальной позицией, перетянуть на свою сторону право — часто это значит говорить примерно так: «Я делаю лишь то, что де Голль сделал в 194° г...». Некоторые исторические развилки можно считать в определенной мере необратимыми. Точно так же можно считать, что в истории действует своего рода на­ копление, и в силу этого факта, если сравнить сегодня ментальные структуры французского преподавателя и английского, скорее всего, в них обнаружится вся ис­ тория системы образования, а косвенно, через посред­ ничество последней, и французского государства начи­ ная с XII века. Вспомните о том, что Дюркгейм сделал в своей знаменитой книге «Эволюция педагогики во Франции»27: чтобы понять актуальную на тот момент 27- Durkheim É. L'Évolution pédagogique en France. Paris: PUF, 1969 [1938]. 119 О ГОСУДАРСТВЕ педагогическую систему, он был вынужден вернуться к XII веку, к иерархии факультетов. В «Homo academicus» я показал, что ментальные способности преподавате­ лей различных факультетов структурированы в соответ­ ствии с разделением факультетов как институтов, причем само это разделение складывалось веками. Иначе гово­ ря, принципы разделения и видения, связанные с раз­ личными дисциплинами, сами связаны с историей, в значительной мере обусловленной эмпирическими случайностями, историей института образования, ко­ торая, в свою очередь, связана с историей процесса ого­ сударствления. Вот в целом аргумент, который я представил в каче­ стве предварительного предостережения, прежде чем начать рассказывать вам о попытках трех этих авторов— Баррингтона Мура с его работой «Социальное проис­ хождение диктатуры и демократии», Эйзенштадта («Политические системы империй») и Перри Андер­ сона, который написал по этой теме две книги: «Пере­ ходы от античности к феодализму» и «Родословную аб­ солютистского государства» 28 (посвященную генеало­ гии абсолютизма). Я попытаюсь изложить вам в общих чертах аргументы этих книг, представляющих собой большие полотна, имея перед собой две цели: с одной стороны, попробовать понять, что они, как инструмент, дают для определения исторического генезиса государ­ ства, а с другой — извлечь некоторые уроки из их оши­ бок, их методологических просчетов. 28. Мур-младший Б. Социальные истоки диктатуры и демократии. М.: Издательский дом ВШЭ, 2θΐ6; Eisenstadt S. N. The Political System of Empires. New York: Free Press of Glencoe, 1963 ; Андер­ сон П. Переходы от античности к феодализму. М.: Издатель­ ский дом «Территория будущего», 2007; Андерсон П. Родослов­ ная абсолютистского государства. М.: Издательский дом «Территория будущего», 20Ю. Лекция ι февраля 199° года Риторика официального. —Публичное и официальное. —Универсальный дру­ гой и цензура. —«Законодатель-художник». —Генезис публичного дискурса. — Публичный дискурс и оформление. — Общественное мнение. Риторика официального Я ХОТЕЛ бы несколько более систематично и углуб­ ленно вернуться к тому, что наметил в прошлый раз. То, что я собираюсь вам предложить, мож­ но было бы озаглавить так: «Риторика официального». Я хотел бы попытаться собрать — в форме если не си­ стематической, то по возможности связной — все те мысли, которые я излагал перед вами на протяжении нескольких лет, начав с права и перейдя к анализу благочестивого юридического лицемерия, а затем к анализу незаинтересованности и т. д. И в последний раз я пришел к ряду идей, которые должны были пока­ заться вам несколько бессвязными, да, собственно, та­ кими они и были, и объективно, и субъективно. Я хотел бы вернуться к этому анализу официального, намечен­ ному мной в прошлый раз, когда я говорил о понятии комиссии, идее мандата, поскольку комиссия самим своим существованием указывает на проблему тех, кто назначает ее членов. В своем исходном, то есть англий­ ском, узусе слово commission означает «мандат», иметь комиссию — значит получить задание сделать что-то. Вопрос, следовательно, в том, кто назначает членов комиссии. От кого они получают мандат? Не входит ли в их обязанности театрализация самого происхожде­ ния мандата, заставляющая поверить в существование такого мандата, который не является самопровозгла­ шенным? Одна из проблем членов комиссий, и не важ­ но, что это за комиссии, в том, что надо убедить себя и других, что они говорят не исключительно за себя, но от имени высшей инстанции, которую нужно опреде­ лить и создать. Сегодня я хотел бы поставить перед 121 О ГОСУДАРСТВЕ вами следующий вопрос: чьим рупором выступает об­ ладатель мандата? Если речь о комиссии, которая должна реформировать жилищные субсидии, мы ска­ жем: эта комиссия получила мандат от государства, и на нем завершается регрессия мандатов. По сути, вся эта работа, которую я выполняю перед вами, состоит в том, чтобы вернуться к тому, что скрывается за госу­ дарством. Что представляет собой реальность, от име­ ни которой несут службу те, кто говорят ex officio ? Что это за реалия, от имени которой те, у кого есть officium, говорят от имени государства? То есть что это за реа­ лия, которую те, кто говорят ex officio, то есть офици­ ально, создают самим фактом своей речи или же долж­ ны создать, чтобы их речь стала официальной? Можно было бы подумать, что я играю словами, но я могу оправдать этот подход тем, что существует одно исследование языка, имеющее основополагающий ха­ рактер, поскольку язык в нем представляется носи­ телем определенной социальной философии, которую надо выявить. В качестве примера, оправдывающего подобный подход, я всегда привожу замечательную ра­ боту Бенвениста «Словарь индоевропейских социаль­ ных терминов» 1 , в котором он путем анализа исходных форм индоевропейских языков выводит политическую философию языка, в них вписанную. Я думаю, что, с од­ ной стороны, Бенвенист, как лингвист, создал экспли­ цитную теорию перформатива, но с другой — он пред­ ставил важное размышление о неявной философии дискурса власти, содержащейся в индоевропейском юридическом языке. Я думаю, что теория, выведенная им из неявного содержания индоевропейского сло­ варя, намного сильнее и интереснее той теории, ко­ торую он вывел в качестве профессионального лингви­ ста (впрочем, весьма компетентного и опирающегося на большую лингвистическую традицию, идущую от Ex officio (лат.) — «по должности», «по долгу службы»; officium — «должность», «служба».— Примеч. пер. ι. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Прогресс-Универс, 1995· 122 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА Остина 2 ). Я думаю, что эта работа не имеет ничего об­ щего с традиционными философскими играми со сло­ вами в стиле Алена или Хайдеггера, которые ограничи­ вались исключительно игрой слов, и я думаю также, что и моя работа по своему типу отличается от такой игры. Итак, я попытаюсь поразмышлять об этих социаль­ ных агентах, которые говорят от имени социального в целом и которых Макс Вебер где-то называет «этиче­ скими пророками» или «юридическими пророками» 3 , то есть об основателях дискурса, который должен быть единодушно признан в качестве единодушного выра­ жения единодушной группы. К числу этих юридиче­ ских пророков относится и кабильский мудрец, амуснав — он берет слово в сложных ситуациях. Часто это поэт, который высказывается на языке, который мы бы назвали поэтическим. У него есть неявный или явный мандат, позволяющий сказать группе то, что она дума­ ет, причем в тех трудных ситуациях, когда группа уже не знает, о чем и думать; он тот, кто продолжает ду­ мать, когда группа не знает, о чем ей думать. Работа поэта, то есть человека крайних, конфликтных, траги­ ческих ситуаций, когда все в равной степени правы и не правы,—примирить группу с ее официальным образом, особенно когда группа вынуждена пойти против свое­ го собственного официального образа. В случае этиче­ ской антиномии, этических конфликтов, касающихся предельных ценностей, мудрец, поэт ссылается на ав­ торитеты, и один из используемых им риторических приемов, в точности соответствующий тому, что дела­ ют политики, —это прозопопея, риторическая фигура, когда говорят от лица чего-то отсутствующего, от име­ ни чего-то—это может быть человек, предки, родослов­ ная, народ, общественное мнение. Так, можно говорить 2. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов / / Избран­ ное. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999· 3- П. Бурдье ссылается здесь на тексты, опубликованные Максом Вебером в 1920-1921 гг. (Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie). См.: Вебер M. Социология религии (типы религи­ озных сообществ). § 4 «Пророк» / / Избранное. Образ общества. СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. С. 118-129· 123 О ГОСУДАРСТВЕ от имени общности, которую создают тем фактом, что от ее имени говорят. Прозопопея может быть институциализирована, когда у глашатая есть мандат на то, чтобы вести эту трансперсональную речь. Например, де Голль говорил «Франция» вместо того, чтобы сказать: «я ду­ маю...». Если кто-то примет себя за де Голля и скажет «Франция думает» вместо того, чтобы сказать «я ду­ маю», его, конечно, сочтут сумасшедшим, тогда как тот, кто говорит ex officio от имени Франции, считается нор­ мальным, даже если иногда такие обороты признаются избыточными. Этические пророки интересны потому, что они выводят на поверхность то, что считается само­ очевидным в случае рутинного и легитимного офици­ ального представителя. Президент Республики посто­ янно говорит как юридическое лицо, воплощающее в себе коллектив, примиренный с самим собой. Иногда бывает так, что он говорит «Я президент всех францу­ зов», но в обычном случае ему это говорить не нужно. Когда он принимает поздравления от конституцион­ ных органов, их получает не он, а Франция; в таком случае даже оппозиция признает трансцендентность этого биологического индивида, в действительности являющегося юридическим лицом. Зачем возвращаться к исходным ситуациям, ситуа­ ции кабильского амуснава, юридического творца, ситуа­ ции начал государства или же канонистов XII века, ко­ торые изобрели современное государство, ко всем этим вещам, которые в нашем сознании стали очевидными и банальными? Причина в том, что в этих обстоятель­ ствах встает вопрос «кто говорит?», «о чем он гово­ рит?», «от имени кого он говорит?», а вместе с ними намного более явственной становится вся та риторика, что присутствует и в поздравлениях конституционных органов: выполняемые ею функции заявляют о себе и становятся видимы. Одно из достоинств начал — к примеру, Леви-Стросс в «Печальных тропиках» го­ ворит о том, что «величие первых шагов несомнен­ но»4,—в том, что они представляют теоретический ин4- Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Аст, Львов: Инициатива, !999- С. 535· 124 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА терес, поскольку то, что станет самоочевидным, то есть сойдет на нет в невидимости самоочевидного, на этих первых этапах еще осознается и замечается—порой как подлинная драма. Амуснав, или же этический пророк,— это тот, кто, согласно стихотворению Малларме, став­ шему расхожей цитатой, а потому полностью выхо­ лощенному, «наделяет более чистым смыслом слова племени» , то есть тот, кто будет говорить с племенем, используя слова, которыми племя обычно выражает свои высочайшие ценности, но проводя с этими слова­ ми поэтическую работу. Эта работа с формой необхо­ дима для того, чтобы слова обрели свой изначальный смысл—и зачастую роль амуснава в том, чтобы вернуть­ ся к истокам, к чистоте, противопоставляемым рутине и разложению, — или [чтобы] высвободить незамечен­ ный смысл, скрытый повседневным употреблением, ко­ торый позволяет помыслить необычную ситуацию. Например, при изучении великих досократиков, таких как Эмпедокл, — я имею здесь в виду работы Жана Бол лака5—а также [у] поэтов устных обществ мы часто замечаем то, что поэты —это люди, которые изобрета­ ют, но в определенных рамках: они берут какую-нибудь известную пословицу и чуть-чуть ее меняют, что при­ водит к решительному изменению смысла, так что в итоге они [получают] выгоду от соответствия офици­ альному, но вместе с тем и [выгоду] от нарушения. Есть один известный случай, упоминаемый Боллаком, со стихом Гомера, в котором встречается слово phos, обыч­ но обозначающее «свет», но во вторичном, очень ред­ ком значении означающее «человека». То есть цитиру­ ется обычный стих, который все слышали в его обыч­ ной форме, но он немного меняется — это может быть небольшое отличие в ударении или произношении — и обычное, рутинизированное, совершенно затертое выражение вдруг становится необычным, возрождает­ ся, но при этом обычный смысл тоже сохраняется. Здесь мы на уровне формы видим точный эквивалент * «Donne un sens plus pur aux mots de la tribu» —фраза из «Le tombeau d'Edgar Poe» С. Малларме.— Примеч. пер. 5· BollackJ. Empédocle. Paris: Minuit, 1965-1969. «5 О ГОСУДАРСТВЕ того, что требуется на уровне функции, а именно нару­ шение, совершающееся по правилам, нарушение по форме. Для этого нужно быть хозяином языка. Такими хозяевами языка являются юристы. Я не хочу двигаться слишком быстро, поскольку по­ том буду упрекать себя в том, что всё смешал в одну кучу,— мне кажется, что в голове у меня всё это более четко расставлено по полочкам, чем в речи, —но я хочу прий­ ти к одной важной вещи, к замечанию Канторовича в од­ ном превосходном тексте из сборника «Pro patria mon», который совсем недавно был опубликован по-фран­ цузски. Канторович сближает законодателя с поэтом6, но ничего особенного из этого не выводит. С историей он делает примерно то же, что Бенвенист сделал с языком: он обнаруживает глубокую философскую истину юриди­ ческого акта, но не раскрывает ее в полной мере. Я думаю, что для полного понимания того, что говорит нам Кан­ торович, нужно провести эту довольно медленную рабо­ ту по проработке неявного содержания понятия офици­ ального. Я возвращаюсь к этому, чтобы не слишком бы­ стро перепрыгивать от одной темы к другой. Пророк ловит группу в ее собственную ловушку. Он— тот, кто взывает к коллективному идеалу, говорит груп­ пе лучшее из того, что группа думает о себе, то есть он, по сути, высказывает коллективную мораль. Это от­ сылает к понятию благочестивого лицемерия высших юридических инстанций государства, Государственно­ го совета. Логика благочестивого лицемерия состоит в том, что людей ловят на слове, на возвышенных выра­ жениях: обладатели этического мандата действуют в ка­ честве лиц, которым группа делегирует высказывание долженствования, которое группа обязана признать, по­ скольку она признает себя в этой официальной истине. Кабильский амуснав—тот, кто в наибольшей степени во­ площает в себе ценности чести, то есть официальные ценности. Высмеивая буржуазный идеализм, Маркс в «Критике гегелевской философии права» [1843] г о в о " 6. Kantorowicz Ε. La souveraineté de l'artiste. Notes sur quelques maximes juridiques et les théories de l'art à la Renaissance / / Mourir pour la patrie et autres textes. P. 31-57. 126 Л Е К Ц И Я 1 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА рит о «спиритуалистическом point d'honneur [вопросе че­ сти]», а вопрос чести в обычном случае как раз и застав­ ляет признать официальное: эта предрасположенность к признанию того, что следует признать, когда ты перед другими, лицом к лицу с другими. Человек чести —тот, кто стоит лицом к лицу с другими. Следовательно, «по­ терять лицо»—это очень важное в этой логике понятие, отсюда встречающаяся во многих культурах логика «перед» и «за», того, «что показывают, когда стоят лицом к лицу», и того, «что скрывают». Как воплоще­ ние чести, амуснав—тот, кто должен напомнить о необ­ ходимости ценностей чести и о том, что в некоторых трагических ситуациях их можно обойти, но именно во имя чести,—я имею здесь в виду мой диалог с Маммери, опубликованный в «Actes de la recherche en sciences sociales»7; он позволяет группе преступить свои соб­ ственные официальные идеалы, не отрицая их и не уни­ чтожая, спасая главное в них, obsequium, то есть призна­ ние предельных ценностей. Он требует от группы, что­ бы она привела свои дела в порядок, спасла правило даже в случае его нарушения. Здесь можно найти одно из оснований понятия легитимности. Обычно легитим­ ность путают с легальностью. Вебер подчеркивает то, что вор признает легитимность, когда, чтобы украсть, специально прячется. В этом снова обнаруживается противоположность публичного и частного: в скрытом нарушении присутствует признание публичных ценно­ стей. Это, по сути, самая главная идея. То есть официальное — это публичное, это идея груп­ пы, которая есть у самой этой группы, идея, которую она желает провозгласить о самой себе, представление (в смысле психического образа, но также театрального представления), которое она намеревается создать о самой себе, когда представляется в качестве группы. Можно было бы сказать «перед другими группами», но это не обязательно: перед самой собой как группой. И здесь нужно было бы учесть все зеркальные эффекты. Иначе говоря, это идея группы, которую последняя 7- Маттеп М.} Bourdieu P. Dialogue sur la poésie orale en Kabylie. 1978. N0. 23. 127 О ГОСУДАРСТВЕ намеревается внушить в публичном представлении,—здесь мы видим связь между официальным и театром, театра­ лизацией, поскольку официальное оказывается видимым, публичным, театральным (theatrum—это то, что видно, то, что являет себя в качестве зрелишд). Следовательно, это идея группы, которую группа желает иметь о самой себе и предъявлять ее как себе, так и другой группе. Все это по­ хоже на метафизическую спекуляцию, но вы поймете, что следовало бы провести анализ зеркала и роли зеркально­ го спектакля как реализации официального. Публичное и о ф и ц и а л ь н о е Здесь стоило бы углубить противопоставление публично­ го и частного. У слова «публичное» много значений. Я столкнулся с этой темой, когда комментировал один текст д'Агессо8, одного из великих основателей современ­ ного юридического и государственного порядка во Фран­ ции, в котором он играл с тремя или четырьмя разными значениями слова «публичное», совершенно не отдавая себе в этом отчета. В целях моего рассуждениях я выделю из них два значения. Публичное —это в первую очередь то, что противопоставляется частному, единичному, idios греков, тому, что единично в смысле «идиота», «лишен­ ного общего смысла», «специального», «партикулярно­ го», «персонального»; то есть противопоставляющееся частному мнению, мнению единичному. Частное—то, что не зависит от коллектива, а публичные действия в этом первом смысле связываются с агентами, которые говорят за кого-то другого, это действия или мысли, приписыва­ емые представительным представителям группы, коллек­ тива, то есть так называемым официальным лицам, кото­ рые действуют официально. Например, когда какое-то официальное лицо желает отметить, что оно больше не является официальным, оно говорит: «Я сделал это в ка­ честве частного лица», или, по-английски, «in a private ca­ pacity». В таком случае приостанавливается действие это­ го качества, являющегося ключом ко всем актам офици8. d'Aguesseau Н.-Е Œuvres, t. I. Paris, 1759. P. 1-12, цитируется в: Bour· dieu P. La Noblesse d'État. P. 545-547128 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА альной персоны, а именно то, что она всегда действует не сама по себе. Так что, когда она желает действовать от собственного лица, она вынуждена на время аннулиро­ вать такое качество. Следовало бы подумать о политиче­ ском скандале, но я не хочу слишком уходить в сторону, сбивая вас с толку; драматическая сторона политическо­ го скандала обусловлена тем, что он играет на этом каче­ стве официального лица, которое должно действовать официально, а когда оно публично разоблачается или яв­ ляется публике в качестве того, кто в частном порядке присвоил эту публичную персону, это уже случай олигар­ хии, кумовства, разных способов использования коллек­ тивного символического капитала в интересах частного лица. Очевидно, что императив, требующий не смеши­ вать публичное с частным, официальное с неофициаль­ ным, публичное со скрытым или тайным, имеет наи­ большее значение именно для общественных деятелей. Казенный язык —это должностной атрибут; он выступа­ ет тем, что позволяет общественным деятелям отвечать на вопросы о частном: можно ли откровенничать на пуб­ лике? Итак, публичное противопоставляется частному, единичному. Во-вторых, оно противопоставляется скрытому, невидимому. Говорить на публике, делать нечто публичное — значит делать открыто, у всех на виду, если не демонстративно, ничего не скрывая, не за кулисами. Здесь опять же уместна аналогия с театром: публичен тот, кто на сцене. Отсюда важная связь между публичным, официальным и театральностью: частные акты невидимы, это акты за кулисами, в подсобке; то­ гда как публичное осуществляется на виду у всех, перед универсальной аудиторией, которую нельзя отсорти­ ровать и перед которой нельзя произнести реплику в сторону: «Я тебе по секрету скажу так...», поскольку это тут же все услышат. Откровенничать перед мил­ лионами—это все равно что по радио или телевидению. Нельзя отсортировать аудиторию: из-за этой универ­ сальной аудитории официальные высказывания стано­ вятся широковещательными, обращенными на всех, на каждого и ни на кого конкретно. Я думаю, что тревога, порождаемая театральными ситуациями (страх сцены), 129 О ГОСУДАРСТВЕ определяется этим столкновением с универсальной публикой, которой, по сути, нельзя сказать ничего скрытого, ничего постыдного. И очевидно, что никогда нельзя быть уверенным в том, что не скажешь того, что нельзя говорить на публике, отсюда эта постоянная опасность оговориться, дать маху, нарушить какие-то правила приличия, совершить промах в стиле Досто­ евского. Люди, которые читают публичные лекции, ис­ пытывают страх сцены. Невозможно исключить свиде­ телей, и, по сути, официальная ситуация—это изнанка ситуации человека-невидимки. Мысленный эксперимент, как говорят немцы, важен в качестве инструмента понимания и познания, позво­ ляющего разбить «само собой разумеющееся», очевид­ ности. Есть один удивительный мысленный экспери­ мент по проблеме, которой я занимаюсь, —миф о коль­ це Гига в «Государстве» Платона, который повествует об одном пастухе, который случайно находит кольцо, надевает его на палец, поворачивает камень и стано­ вится невидимым, после чего соблазняет царицу и ста­ новится царем. Философия этого мифа поднимает во­ прос о частной морали. Может ли существовать непуб­ личная мораль, которая не была бы подчинена публичности, реальной или потенциальной публика­ ции, то есть публичному раскрытию, разоблачению, выведению скрытого на чистую воду? Кольцо Гига от­ носится к нравственности так же, как злокозненный ге­ ний к теории познания. Официальное объявление было бы для нравственности тем же, чем злокозненный ге­ ний является для познания9... То есть может ли чело­ век-невидимка, укрытый от публичного представления, от становления публичным, от разоблачения перед все­ ми, перед этим трибуналом общественного мнения, создать возможность для нравственности? Иначе гово­ ря, нет ли существенной связи между видимостью 9- Ссылка на последний момент «гиперболического сомнения», когда Декарт воображает некую высшую силу, которая может ввести его в заблуждение, распространяющееся на истины, считающиеся наиболее рациональными, например истины математики. 130 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА и нравственностью? Здесь мы также встречаем пробле­ му той особенно взыскательной морали, которую долж­ ны блюсти люди, ремесло которых состоит в том, что­ бы являть собой воплощение нравственности и офици­ альной позиции группы10. Возникает ощущение, что политический деятель, который нарушает ценности незаинтересованности, предает своего рода молчали­ вый договор, договор официального: я официален, сле­ довательно, я должен соответствовать официальному. То есть в политическом делегировании присутствует некий молчаливый договор, который выступает при­ чиной для ощущения скандала, вызываемого обнаро­ дованием частной заинтересованности — аппаратных, партийных, идеологических интересов, замаскирован­ ных универсальными клятвами, конститутивными для самой этой роли. Если политические деятели клянут­ ся в незаинтересованности, это не значит, что они в нее верят, просто она составляет основу их роли, основу официальности: иначе они просто не могут, поскольку это основа получения мандата. Если различие между частным и публичным таково, если частное — это единичное и в то же время скрытое или способное скрываться, тогда эффект официального обязательно включает в себя универсализацию, морали­ зацию, и здесь можно было бы вернуться ко всем тем ис­ следованиям, которые провел Гофман, когда занимался самопрезентацией и поведением социальных агентов на публике11. Я хотел бы упомянуть, в последний раз, пре­ восходный пример, который приводит Гофман, пример официантов ресторана, которые, когда они проходят че­ рез распашную дверь, тут же меняют позу, поправляют одежду, выпрямляются, поправляют полотенце на руке. Как говорится, «это просто другой человек», они меня­ ются так, что это изменение соответствует границе меж­ ду публичным и частным, это выход на сцену. Это все малозначительные вещи, но их принципом является ίο. Bourdieu P. Un fondement paradoxal de la morale / / Raisons pratiques. P. 235-240. 11. Goffman E. La Mise en scène de la vie quotidienne, t. I: La Présentation de soi. Paris, 1974 [1967]. 131 О ГОСУДАРСТВЕ корректность, которой требует публичная самопрезен­ тация. Здесь нужно было бы провести большое исследо­ вание откровенности, исповеди и официального или публичного дискурса. Есть посвященные откровенным признаниям журналы, чаще всего женские: откровен­ ность—это в обычном случае частный язык для частно­ го лица, для интимного и скорее женского (разделение труда между полами тесно связано с противоположно­ стью публичного и частного). Женщины находятся на стороне интимного, частного, исповеди, они — те, кто имеют право на откровенность. И сама откровенность оказывается на стороне частного, противопоставляясь официальному дискурсу, то есть актам, совершаемым от имени группы и на виду у группы. У нас, на самом деле, есть слово, обозначающее того, кто делает откровенные признания на публике,—«эксгибиционист». Он публич­ но показывает то, что надо скрывать. Скандал с «Испо­ ведью» Руссо обусловлен тем, что такая роль еще не была создана, отсюда ощущение нарушения правил. (Сегодня же право на нарциссизм является профессио­ нальным качеством любого художника: на радио «France Culture» мы слушаем легитимные нарциссические испо­ веди; если кто-то не рассказывает о своих маме и папе, значит он плохой писатель...). Это противопоставление откровенности и офици­ ального дискурса связано со всем комплексом оппози­ ций, которые обнаруживаются в глубине ментальных структур большинства обществ, в частности кабильского общества,—с оппозициями внутреннего и внешнего; частного и публичного; дома (женского) и публичного места (мужского), ассамблеи, агоры; женского и муж­ ского; биологического, естественного, привязанного к дому (где делают детей, готовят пищу и т. п.), и культу­ ры; отсюда же понятие о встрече лицом к лицу, о том, как держать себя перед кем-то, сохраняя определенную позу — есть прекрасная статья Гофмана о выправке, «умении себя держать»12; с важной оппозицией переда 12. GqffinanE. The interaction order//American Sociological Review. 1983. Vol. 48. P. 1-17; см. также: Gqffman E. Les Rites d'interaction / A. Kihm (trad.). Paris: Minuit, 1974 [1967]. 132 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА и зада, которая выступает основанием наших глубо­ чайших представлений о разделении полов и гомосек­ суальности; с разделением экономики и чести, которые составляют еще одну очень важную оппозицию, по­ скольку благодаря ней мы снова выходим на отожде­ ствление официального с незаинтересованностью13. Случай Кабилии интересен, поскольку там всё говорит­ ся более открыто: собственно экономическое, как мы его понимаем, то есть договоры, соблюдение сроков и т.д., практикуется только между женщинами. Человек чести не скажет: «я одолжу тебе быка до осени», он скажет: «я одолжу тебе быка», тогда как женщины считаются завзятыми [экономами], разумеется, на взгляд мужчин, которые разделяют официальную кабильскую филосо­ фию, согласно которой хорошая сторона — это всегда сторона публичная и мужская, тогда как другая сторо­ на—ничтожная и постыдная. Маскулинный взгляд на женскую экономику, то есть нашу экономику, видит в ней нечто неприятное: экономика, получается, подхо­ дит женщинам, которые называют вещи своими имена­ ми. Женщина скажет: «Я одолжу тебе, но ты мне отдашь», тогда как человек чести скажет: «Я одолжу тебе, но знаю, что ты человек чести, и я уверен, что ты мне отдашь». То есть об этом даже не говорят. Вы мо­ жете подумать, что это очень архаичные вещи, но, по­ размыслив, вы поймете, что в нашем обществе (вспо­ мните о разделении труда между полами в вашем до­ машнем хозяйстве), в стеснительных ситуациях мужчина заставляет свою жену говорить то, что сам он сказать не может; он скромно напоминает своим дру­ зьям о сроке платежа: «Жена что-то нервничает...». [Перерыв в лекции] Женщины находятся на стороне договорной эконо­ мики, экономики, которая не отрицается; мужчины, конечно, тоже занимаются экономикой, например да­ рами, но она у них подвергается отрицанию в смысле Фрейда: я совершаю обмены так, словно бы я их не 13. См.: БурдьеП. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2θθΐ. С. 94~95· 43 О ГОСУДАРСТВЕ совершал. Обмен дарами—это взаимовыгодный обмен, но замаскированный и представляющийся щедростью; взаимовыгодность относится к обмену дарами так же, как реальная экономика к идеальной и официальной экономике. Я думаю, что одно из универсальных качеств всех обществ заключается в том, что экономическая экономика никогда на самом деле не признается; даже сегодня самые откровенные из капиталистов всегда имеют какую-нибудь коллекцию картин (я упрощаю, но я мог бы и развить этот момент) или же создают фонд, выступают в роли меценатов... Исторически обществам (смешно так говорить, но это чтобы не останавливать­ ся) сложно было признаться себе в том, что у них есть экономика, поскольку она относится к постыдным ве­ щам. Открытие экономики как экономики далось труд­ но. «В бизнесе не место чувствам», «Бизнес — это биз­ нес»: все эти трюизмы были исключительно сложными открытиями, поскольку они шли вразрез с официаль­ ным образом незаинтересованности, щедрости, бесплат­ ности, то есть с тем образом, который желали поддер­ живать эти общества, а в самих этих обществах под­ держкой такого образа были озабочены властвующие, то есть мужчины. Можно увидеть, как внутри этого универсума оппозиций прорисовывается связь между официальным и незаинтересованным. То, что я в про­ шлом году говорил о незаинтересованности, теперь можно логично включить в анализ, которым я ныне за­ нимаюсь14. Эта цепочка оппозиций задает одно фундаменталь­ ное противопоставление—частного универсума, универ­ сума влечений, природы, попустительства и универсума публичного, выдержки, выправки, нравственности и ас­ кезы. В «Элементарных формах религиозной жизни» у Дюркгейма есть удивительный пассаж —и его уж точ­ но нельзя заподозрить ни в наивном универсализме, ни в наивно-релятивистской позиции,—где он говорит, что, если и есть нечто универсальное, так это то, что культу- 14. См. об этом: Bourdieu P. Un acte désintéressé est-il possible? p. 147-173· 134 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА ра всегда связана с идеей аскезы . Поскольку Дюркгейм был профессором Третьей Республики, носил бородку и стремился следовать светской морали, можно поду­ мать, что это просто старческое морализаторство. Но я думаю, что он прав. Эта оппозиция природы и культу­ ры, попустительства и выдержки — это, по сути, фрей­ довская оппозиция Оно и Сверх-Я; в действительности в публике, являющейся своего рода анонимным персо­ нажем, нельзя произвести выборку, поставить галочку и отделить тех, кто имеет право слушать, от тех, кто та­ кого права не имеет, то есть это универсальная публика, перед которой куча вещей подвергается цензуре. В XIX веке говорили: «Такое не говорят в присутствии дам и детей». Официальное исключает скабрезные шут­ ки поручика, то есть шутки, предназначенные строго ограниченному корпусу мужчин, например, военных, освобожденных от наивной этической цензуры. За оп­ позицией Оно и Сверх-Я можно признать всю ее силу, то есть обосновать теорию Фрейда о Сверх-Я и цензуре. Очевидно, официальное — это цензура, и именно к это­ му я хотел прийти16. Универсальный другой и цензура Цензура—это то, что навязывается извне (посредством санкций) и одновременно интериоризируется в форме Сверх-Я. У Джорджа Герберта Мида, американского психосоциолога и важного мыслителя, есть известное выражение—«обобщенный другой»17. В некоторых си­ туациях мы имеем дело с обобщенным, универсальным другим. Это я и собираюсь теперь разобрать. 15. «Существует аскетизм, который, будучи присущим всякой обще­ ственной жизни, переживет любые мифологии и догмы; он составляет неотъемлемую часть всякой человеческой культу­ ры. По сути, именно он является основанием и оправданием того, чему во все времена учили религии». См.: Durkheim É. Les Formes élémentaires de la vie religieuse. P. 452. 16. Bourdieu P. Censure et mise en forme / / Ce que parler veut dire. P. 167205, переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P· 343-377· 17. Mead G. H. L'Esprit, le soi et la société. Paris, 1963 [1934]. !35 О ГОСУДАРСТВЕ Цензура этического типа, избежать которой позво­ ляет невидимость Гига,—это не только боязнь жандар­ ма, это нечто намного более глубокое, нечто вроде уни­ версального глаза, образованного универсумом всех со­ циальных агентов, выносящих о некоем акте суждение, вытекающее из признания наиболее универсальных ценностей, в которых группа признает саму себя. Страх публичных выступлений, например на телевидении, связан со столкновением не с универсальным другим, а неким универсальным alter ego, то есть обобщенным Сверх-Я, образованным совокупностью людей, призна­ ющих одни и те же универсальные ценности, то есть те, что невозможно отрицать, не подвергнув отрицанию самого себя, поскольку с универсальным отожде­ ствляешься, утверждая себя в качестве члена этого со­ общества, признающего универсальное, члена сообще­ ства настоящих людей. Конечно, я к этому еще вернусь. В этих обращениях к универсальному всегда есть неявный смысл: кабильцы имеют в виду людей чести, когда говорят об «универсальном»; канаки имеют в виду настоящих людей, противопоставляемых нелю­ дям, которых можно найти в соседнем племени или среди женщин18. Такое универсальное всегда является частным. Я процитирую вам потом прекрасное выска­ зывание об общественном мнении Маккинона, англий­ ского писателя XIX века, который довольно-таки наив­ но—сегодня уже никто не осмелился бы так говорить, но все это чувствуют, когда сталкиваются с универсаль­ ной публикой,—представляет содержание этой универ­ сальной аудитории, выполняющей функцию цензуры по отношению к говорящему, выступающему с публич­ ной речью от имени официального19. (Все это напоминания. Я долго изучал лицемерие как дань уважения, приносимую добродетели. Я всегда опа­ саюсь того, что двигаюсь слишком быстро или слишком медленно... У меня проблема с темпом, не то чтобы я думал, будто то, что говорю, слишком важно, а потоι8. См. об этом: Bensa Α., Bourdieu P. Quand les Canaques prennent la paro­ le //Actes de la recherche en sciences sociales. 1985. N0. 56. P. 69-85. 19. См. ниже p. 107. 136 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА му заслуживает того, чтобы сказать это медленно, как делают философы, когда мыслят. Я думаю, что мы все­ гда двигаемся слишком быстро. По-моему, следовало бы идти медленно не потому, что я приписываю какую-то важность своим словам, а потому, что я двигаюсь все же слишком быстро, если мерить важностью того, что я пы­ таюсь сказать. И потому что, двигаясь слишком быстро, рискуешь проскочить мимо важных вещей, пропустить развилку, последствия. Я постоянно повторяю одно и то же, но если я и хочу о чем-то сказать, так это о такого рода уважении к мысли о социальном. Социальное продумывается так дурно потому, что к нему не применяют модусы взвешенного, тихоходного мышления, обычно связанные с философским модусом, с глубочайшим из самого глубокого. Этим я хочу объяснить то, что, хотя и двигаюсь медленно, я думаю, что все же двигаюсь слишком быстро.) Нужно было бы вернуться к этому анализу универ­ сального другого: что это за универсальное alter ego, инстанция, которую я не могу аннулировать, не отрицая своей человечности (в указанных мной границах), три­ бунал, с вердиктом которого я молчаливо соглашаюсь, когда, выполняя официальную функцию, публично об­ ращаюсь к этим людям? Это Сверх-Я является своего рода практическим воплощением принуждающего на­ поминания о должном, переживаемого в модусе чувства, страха сцены, ощущаемого как паника, робость, испуг, телесный страх, который часто связан с первоначаль­ ным опытом социализации. Отношение к отцу и этой универсальной аудитории могло бы позволить устано­ вить связь между социологией и психоанализом... Этот универсальный другой является своего рода неуловимой трансценденцией, чья ослабленная форма, в которой она явлена, состоит, следовательно, в том, «что скажут люди», в том, что кабильцы называют словом людей: че­ ловек чести вечно обеспокоен словом людей, тем, что скажут люди. То есть мы приближаемся здесь к мнению, к слухам, сплетням, всем этим видам речи, которые два­ жды трансцендентны; они обладают трансценденцией, которую Сартр называл сериальным, неопределенной, практически бесконечной регрессией; но также у этой 137 О ГОСУДАРСТВЕ совокупности людей, которые попросту добавляются друг к другу, есть нечто общее—официально они всегда будут признавать официальные ценности, от имени ко­ торых они судят то, что я делаю. Этот универсальный другой выступает своеобраз­ ным фантазмом — и здесь мы приближаемся к государ­ ству и праву, — который может материализоваться в виде публики, аудитории, но в нем же воплощается то представление о себе, которое каждый единичный индивид желает создать у других, для других и перед другими; это не просто банальное бытие-для-другого или взгляд в рассуждении Сартра, которое содержит долю истины, но не заходит слишком далеко. Это super ego, образованное совокупностью alter ego, общим для которых является то, что у них одно и то же super ego. Коллективное super ego такого рода, одновременно трансцендентное и имманентное — трансцендентное, поскольку оно имманентно тысячам агентов,—это цен­ зура в строгом смысле слова, причем у Фрейда понятие цензуры не было слишком разработано. Здесь мы ви­ дим, что нет никакого противоречия между социоло­ гией и психоанализом. «Законодатель-художник» Вернусь к юридическим пророкам и к тем людям, кото­ рые совершают основополагающие акты высказывания должного, признаваемого обществом. Их благочестивое лицемерие состоит в признании всего того, что я толь­ ко что сказал. Это люди, которые говорят от имени это­ го обобщенного superego, официального, а потому могут дойти до урегулирования официального нарушения официального правила, поскольку они — хозяева. Им удается освободить группу от этой фатальности, кото­ рой группа оказывается для самой себя, поскольку груп­ пы ловятся на свою собственную игру. Они постоянно говорят, что человек чести—это настоящий, то есть му­ жественный человек. Как избавить группы от ловушек, которые группы ставят на самих себя и которые опреде­ ляют само их существование в качестве группы? Юри­ сты—это люди, которые утверждают официальное даже 13« Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА в тех крайних случаях, когда это официальное нужно нарушить. Крайний случай —вот что впечатляет. В этой игре у социолога сложное положение: что он делает? Не находится ли он сам в официальном поло­ жении? Не официально ли он высказывается об офи­ циальном? Не вынужден ли он молчаливо принимать следствия официального? В какой-то мере он выводит себя из игры, он —не кабильский амуснав и не мудрец из комиссии мудрецов, то есть не тот, у кого есть оче­ видный мандат, выданный бюрократическим обще­ ством. Он выдал мандат самому себе благодаря своей специфической компетенции, освоенной и признан­ ной, уполномочил себя на то, чтобы говорить вещи, о которых сложно думать. Социолог делает нечто од­ новременно разочаровывающее и тревожащее. Вместо того чтобы делать эту работу вместе с официальным, он говорит, что значит делать официальную работу: он — мета-мета. И если можно сказать, что государство—это «мета», социолог всегда на один шаг впереди него. И это очень раздражает, у людей постоянно возникает желание сказать: «А сами-то вы?...» Он «по ту сторону той стороны», если говорить словами Ахилла Талона20; он не играет роль мудреца, он говорит, что делают те, кто играет такую роль. Что, возможно, также является определенной формой мудрости. Вернусь к Канторовичу. В статье из сборника «Уме­ реть за родину» [1984] под заглавием «Суверенитет ху­ дожника. Примечания к нескольким юридическим мак­ симам и теориям искусства в Ренессансе» Канторович говорит о законодателе-художнике, способном сделать что-то из ничего. Опираясь на ренессансные тексты, он говорит, что у поэта и юриста схожая функция, по­ скольку они пытаются подражать природе, руковод­ ствуясь собственным гением и вдохновением. Различие между ними в том, что законодатель черпает свои силы из божественного вдохновения и создает из ничего су­ ждения и юридические техники; но чтобы сделать это, он действует ex officio, а не только ex ingenio*. Юрист—это профессионал с официальным мандатом на создание 20. Герой комикса. m О ГОСУДАРСТВЕ ex officio официальных фикций. Это работа с языком, которая не равна игре словами. Один из видов иссле­ дований в социальных науках состоит в пробуждении смыслов слов, убитых тем, что Вебер называет рутинизацией, выхолащиванием. Чтобы создать официальное, нужно создать officium, должность, на основе которой кто-то будет вправе создавать официальное. Иначе го­ воря, государство—это место, откуда высказывают офи­ циальное. Речь — ex officio ι то есть она официальна, пуб­ лична, признана по праву, она не может быть аннули­ рована неким судом. Но если верно, что порождающим принципом официального является ex officio, тогда как же создается officium? В действительности описание официального отсылает к генезису официального, го­ сударства, которое создало официальное. Канторович работает с юристами, которые стояли у истоков офи­ циального. Я упрощаю, поскольку нельзя сказать, что государство сделали юристы и канонисты, но они, не­ сомненно, внесли в это создание большой вклад. Я ду­ маю, что невозможно составить генеалогию западного государства, не учтя в ней основополагающую роль юристов, вскормленных римским правом, способных производить этуfictiojuris, правовую фикцию. Государ­ ство—это правовая фикция, произведенная юристами, которые как юристы произведены в этом производстве государства21. [Перерыв в лекции] Генезис публичного дискурса Вернусь к своей логике изложения. Я получил вопрос: «Вы относите государственную тайну к области публич­ ного. Как это объяснить?» Я не буду отвечать на это пряЕх ingenio (лат.) — «по собственному разумению», «как вздумает­ ся».— Примеч. пер. 21. См. об этом вопросе: БурдьеП. Власть права. Основы социологии юридического поля / / Социальное пространство: поля и прак­ тики. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб: Алетейя, 2005. С. 75 _ 1 2 ^î а также: Idem. La Noblesse d'État. Chap. 5 14O Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА мо, поскольку ответ будет дан развитием моего рассужде­ ния. Я попытался проанализировать противопоставле­ ние публичного и частного, и теперь я возвращаюсь к проблеме генезиса публичного дискурса, социальных условий, в которых может производиться публичный дискурс. Но я думаю, чтобы систематически и осознан­ но подойти к этой проблеме генезиса и истории государ­ ства, нужно ввести кое-какие предварительные идеи, иначе очень важная часть исторического материала ос­ танется незамеченной. Может быть, вы думаете, что я рассказываю какие-то абстрактные и спекулятивные вещи. В действительности же это условие конкретных процедур чтения документов. Есть тексты, которые я вроде бы прочитал, тогда как на самом деле нет, но сегодня я думаю, что способен по-настоящему прочесть их и что-то в них увидеть. Исторические, как и любые другие, документы, например интервью или статистиче­ ские таблицы, могут что-то сказать только в том случае, если есть вопросы [которые можно им поставить],—это эпистемологическая банальность, но об этом нужно на­ помнить. Когда речь заходит о том конкретном пред­ мете, о котором я говорил, что он труден, поскольку он вписан в наши головы, нужно раскрыть эти категории, ими нам привитые, чтобы была возможность просто ви­ деть, удивляться вещам, которые остаются без внимания, ведь мы попросту не видим этих вещей, поскольку они режут глаз, а ментальные структуры были подогнаны под те структуры, которыми были сформированы опре­ деленные материалы, и мы эти материалы просто не за­ мечаем. Мы читаем их рассеянно... Социология сложна, потому что тут нужна зоркость. Этому очень трудно научить. Можно лишь сказать: «На вашем месте я бы ска­ зал так». Это ремесло, которому учишься очень долго. Я же пытаюсь передать способ конструирования реаль­ ности, который позволяет видеть факты, которых в обычном случае не видно. Это не имеет ничего общего с интуицией. Для этого нужно очень много времени. Вот так можно оправдать все эти мои повторы и топтание на месте, которые тяжелы и для меня, и для вас. На основе этого анализа можно выделить три ситуа­ ции: первая—ситуация юридического пророка, мудреца, Hi О ГОСУДАРСТВЕ амуснава, имеющего мандат, который каждый раз надо отвоевывать заново: он должен каждый раз снова доби­ ваться успеха. Пророк, как говорит Вебер, не имеет га­ ранта кроме самого себя, он не ex officio. Если он не в форме, его пророческий статус рухнет, тогда как про­ фессор философии, который не совсем в форме, может опереться на этот свой статус; и точно так же священ­ ник, который ежедневно творит чудеса ex officio, не мо­ жет не добиться успеха. Одна из задач работы пророка, особенно работы поэта с формой, заключается в том, что он должен утверждать и заставлять признавать свою «комиссию»; а если он не в форме, он теряет свой мандат. То есть он экстраординарен. Он не может тво­ рить чудеса каждый день. Юридический пророк—это своего рода непрерывное творение его собственного мандата22. Он пребывает в картезианском времени, ежесекундном непрерывном чуде: если пророк пере­ стает создавать себя в качестве создателя, он терпит провал, становится обычным человеком или же безум­ цем, поскольку он говорит предельные вещи и лишь один шаг отделяет хулу, которой чествуют безумца, от уважения, ауры, которой окружают признанного про­ рока. Вторая ситуация: юристы, законодатели-поэты в си­ туации юридического пророчества, ситуации творе­ ния. Это английские канонисты XII века, о которых говорит Канторович, те, кто первыми разработали теорию государства. Одна из исторических заслуг Кан­ торовича в том, что он реконструировал философию государства, которая присутствовала в явной форме у этих основателей государства, и эта работа была про­ ведена на основе принципа, утверждающего, что на первых шагах неясные вещи еще видны — те вещи, ко­ торые позже уже нет нужды говорить, поскольку они стали самоочевидными. Отсюда важность антрополо­ гии и сравнительных методов, дюркгеймовских захо­ дов: я думаю, что главный интерес этого исследования генезиса государства заключается в ясности первона­ чал. На первых шагах люди еще вынуждены говорить 22. Вебер М. Социология религии. С. 119 и далее. 142 Л Е К Ц И Я 1 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА вещи, которые потом будут приниматься за должное, поскольку вопрос просто не будет ставиться, ведь след­ ствием работы государства является как раз разре­ шение проблемы государства. Следствием государства является то, что оно заставляет думать, будто нет ника­ кой проблемы государства. По сути, это я вам говорю с самого начала. Я доволен этой формулировкой. Это я хотел сказать, когда говорил, что государство ставит перед нами особую проблему, поскольку у нас мысли государства, которые мы применяем к государству. Третья ситуация: юристы, которые еще близки к амуснаву. В этом случае еще видно, что они делают, и они сами обязаны это в какой-то мере знать, чтобы делать это. Они обязаны изобрести понятиеßctio juris, теоретизировать свою собственную работу и говорить себе: «От имени кого мы говорим? Может, это Бог или общественное мнение...» Тогда как юристы в нормаль­ ной государственной ситуации, институциализированные и уполномоченные юристы являются воспроиз­ водителями, то есть уже не юристами-создателями; в худшем случае, в некоторых обстоятельствах, в их обязанности входит суд над судьями, разбор самых ка­ верзных дел, о которых говорил Ален Банко23, то есть дел, которые ставят вопрос о справедливости правосу­ дия, оказываясь отправной точкой для бесконечного регресса: есть приговор, апелляция, потом апелляция апелляции, но где-то надо остановиться... Тогда можно сказать или так: «Это Бог», или так: «Есть человеческий суд, который судит о легитимности судей». Именно у них мы обнаруживаем понятие благочестивого лице­ мерия. Эти юристы в нормальной ситуации, даже если они ставят перед собой вопросы о правосудии, не ставят проблему своего собственного существования в качестве юстициариев. Следовало бы выполнить работу по теме «юстициарий и судья»: юстициарий—это юридический пророк, выдавший сам себе мандат, который устанав­ ливает иную форму пророческого правосудия. Можно было бы провести прекрасное исследование юстициария 23. BancaudA. Une "constance mobile": la haute magistrature //Actes de la recherche en sciences sociales. 1989. N0. 76-77. P. 30-48. ИЗ О ГОСУДАРСТВЕ в вестернах и официальных репрезентациях правосу­ дия. Юстициарий — это юридический творец опреде­ ленного типа, который противопоставляет личное и частное правосудие здравому юридическому смыслу и у которого, конечно, есть некоторые неприятности с правосудием. То, что происходит в любом юридическом акте или акте основания государства, проще увидеть в случаях ι и 2, то есть в случаях юридического пророка и юристов, находящихся в положении юридического пророчества, чем в случае з> когда уже ничего не видно. Но все же у этих случаев есть общие черты, и изучать изначаль­ ные пророческие ситуации интересно именно потому, что они открывают вещи, которые будут работать и в рутинных случаях, хотя этого и не будет видно. Если бы это было различие по природе, не было бы ни­ чего интересного в изучении начал, но последние по­ казывают те вещи, которые продолжают работать, оста­ ваясь незамеченными. Юридические пророки учат тому, что для работы юридического пророчества по­ следнее должно быть самолегитимирующимся, и они показывают, что государство — это ßctio juris, которая основывает все акты юридического творения. Оно есть то, благодаря чему обычнаяfictiojuris как таковая забы­ вается. Следовательно, оно выполняет то, что Макс Вебер называл юридической «рутинизацией харизмы»24, выхолащиванием, оповседневниванием. Теперь можно спросить себя, как изначальный или же рутинизированный юрист должен действовать, что­ бы осуществлять это юридическое творение, чтобы его акт не был похож на какой угодно другой акт. Мы ви­ дим, что существует связь между юридическим творе­ нием и оформлением . Я не буду возвра­ щаться здесь к одному исследованию, которое я уже провел, но в другом контексте. (В своих размышлени­ ях я часто прохожу через одни и те же пункты, но как бы набрав высоту, видя по-другому и что-то другое в том, что я уже видел с какой-то другой точки зрения). В работе о Хайдеггере, в которой я разрабатывал поня24- Вебер М. Типы господства. 2θθ8. Т. ю. Вып. 1-6; Т. п. Вып. 1-2. 144 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА тие цензуры в определенном поле , я развил представ­ ление о работе оформления, которую осуществляет научное или философское поле; я подчеркивал отно­ шение между этой цензурой, осуществляемой полем, и оформлением, которое реализуют те, кто желают по­ лучить признание в качестве совершенно особых чле­ нов этого поля: если ты хочешь получить признание в качестве философа, ты должен использовать фило­ софские формы, просто чтобы нечто сказать; тем более, если то, что ты говоришь, расходится с неявными посылками ремесла философа. Своим предметом я вы­ брал именно Хайдеггера, поскольку то, что он хотел сказать, по существу расходилось с принимаемой по умолчанию философией философов. Таким образом, я установил связь между цензурой, осуществляемой на научном или философском поле, и двумя операциями: оформлением и соблюдением формы . Я подчеркнул то, что оформление — это все­ гда соблюдение формы: социальный универсум требует, чтобы мы сообразовывались с официальным, удостаи­ вая рассматриваемый универсум фундаментальным признанием официального, который состоит в соблю­ дении формы, то есть в том, что вещи не говорятся гру­ бо, а, напротив, выражаются в поэтической форме, в виде эвфемизмов, не в какофонии варварства или бо­ гохульства. Философский эвфемизм, каким бы он ни был, —это результат определенной операции, которая состоит в оформлении, а потому и в демонстрации ува­ жения к формам. Хёйзинга в своей работе «Человек иг­ рающий»26 подчеркивает то, что шулер, как и вор в примере Макса Вебера, нарушает правила игры, скры­ ваясь. Но встречается и тот, кто ломает игру, отказы­ вается соблюдать форму, отрекается от игры obsequium— 25· Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М.: «Праксис», 2003- Краткое изложение см. в: Bourdieu Р. La censure / / Questions de sociologie. P. 138-142. Оборот «mettre des formes», на котором играет Бурьдье, имеет так­ же значение «смягчить выражения», «не выходить за рам­ ки».— Примеч. пер. 26. Хёйзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М.: Про­ гресс—Традиция, 1997· 45 О ГОСУДАРСТВЕ именно его социальный мир бесповоротно отвергает. Если вы вспомните то, что я говорил о социологе, ко­ торый оказывается мета-мета, когда высказывает пра­ вило игры, состоящей в соблюдении формы, можно по­ нять, что часто он воспринимается как тот, кто ломает игру. Публичный дискурс и оформление Тот, кто соблюдает формы, уважает себя и уважает в самом себе обобщенное эго, которое я недавно упоми­ нал, и это находит отражение в форме, поскольку кабильские поэты пишут как Малларме: они играют в та­ кие же сложные игры со словами, как и он, у них не ме­ нее сложные формы версификации. Можно спросить себя, как удается без письма изобрести столь сложные и уточненные вербальные формы; это предполагает огромную тренировку. Существуют школы поэтов, ко­ торые, как у Гомера, часто являются кузнецами, деми­ ургами. Они профессионалы мнимой вербальной им­ провизации, так что, вопреки общепринятым пред­ ставлениям, «устное» или «народное» — не значит «простое». Эти поэты используют сложные вербальные формы, архаизмы, выражения, которые обычные люди больше не понимают, что позволяет им обращаться не только к конкретной аудитории, но и к кому-то еще, как делали досократики. Когда университетские уче­ ные переводят Эмпедокла на французский, на язык Вольтера, от него мало что остается... У вас есть хайдеггеровское прочтение, которое добавляет смысл, и, с другой стороны, позитивистское прочтение, кото­ рое этот смысл отнимает... Между ними находятся эти поэты, профессионалы в высшей степени упорядочен­ ного оформления, тем более что их речи касаются фундаментальных проблем. Классические трагедии, например Софокла или Эсхила, —это крайне сложные дискурсы, где театрализуются предельные ситуации, в которых последние вещи высказываются в такой форме, что понять их могут все, но понимают только избранные. Одно из решений этих общественных дея­ телей — это двойной дискурс, на двух скоростях: од146 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА новременно эзотерический для посвященный и экзо­ терический для всех остальных. Кабильский амуснав, Эмпедокл или великие досократики были способны говорить на двух уровнях. Существует внутренняя по­ лисемия — я не говорю о постмодернистской полисе­ мии,—связанная с противоречием публичной речи: как говорить перед всеми, перед лицом всех, чтобы тебя, однако, понимали лишь некоторые посвященные? Оформление — это очень важное качество такого дискурса, поскольку именно благодаря ему становится именуемым невыразимое, безымянное, а иногда и неназываемое; оформление является ценой, которую надо заплатить, чтобы официальным могло стать то, что было невозможно назвать. Иначе говоря, поэзия в сильном смысле этого слова, юридическо-поэтическое творение порождает в универсально признанной форме невыразимое, безымянное или неявное—будь то нечто коллективно вытесненное, о чем группа не хочет знать, или же что-то, чего нельзя сказать, поскольку у группы нет для этого инструментов. Здесь становит­ ся понятным, в чем роль пророка, заключающаяся в предъявлении группе того, в чем группа признает себя на глубинном уровне—отсюда принцип «Ты не ис­ кал меня, если бы уже не нашел», парадокс пророче­ ства, которое может удаться лишь потому, что говорит только то, что людям уже было известно, но в то же время добивается успеха исключительно потому, что люди не могли этого сказать. Все эти несколько вы­ сокопарные речи о поэтическом творчестве можно признать верными, но в совершенно ином контексте. (Рутина академических трактовок приводит к ужасным следствиям, поскольку часто она позволяет говорить правильные вещи, но так, что в них больше никто не верит. Здесь также можно было бы провести прекрас­ ное исследование: что такое академическая вера? Дей­ ствует ли она? Как вообще верят в нечто академиче­ ское?) Малларме проработал эту тему поэта, который свои­ ми словами дает жизнь тому, что он именует. Ответ­ ственный за творческие именования дает жизнь вещам, которые не должны существовать, вещам неименуемым: 47 О ГОСУДАРСТВЕ например, он может заставить признать гомосексуаль­ ность в обществе, ее презирающем, он может сделать ее легальной, именуемой, заменив оскорбление «педик» словом «гомосексуалист»; это юридическая рабо­ та. Он может сделать именуемым неименуемое, так что о нем можно будет говорить публично, даже на телеви­ дении, и публично дать слово тому, что доселе остава­ лось неименуемым. Если он может выступить, чтобы сказать об этом, значит, у него есть слова, чтобы это ска­ зать; а слова у него есть потому, что какие-то люди ему их дали: если бы, чтобы говорить о себе, у него было одно это слово «педик», он бы попал впросак. То есть это либо неименуемое, либо скрытое, то есть вещи (я час­ то пользуюсь этой аналогией), которые переживаются как нечто неприятное и которые затем превращаются в симптомы. Политическая работа—работа такого рода: у группы есть больное место, например, в социальном обеспечении, в кадрах среднего звена, в мелкой государ­ ственной знати. Никто не может его назвать; затем при­ ходит тот, кто называет: он совершает учредительный акт, заставляет существовать в качестве симптома то, что существовало как некая болезненность. Теперь известно, что с нами, и это огромное изменение, мы сразу же на­ половину излечиваемся, нам понятно, что надо делать... Именно это и делает первый поэт: он заставляет группу говорить лучше, чем она сама может, и при этом он лишь заставляет сказать то, что она бы сказала, если бы умела. Он играет в весьма тонкую игру, он не может поз­ волить себе сказать «Да здравствуют педики!»; если он не может рассчитывать на то, что за ним последуют, его могут просто линчевать или же приравнять к сумасшед­ шему. Он держит авангардную речь, то есть немного странную, но рассчитывающую на то, что за ней после­ дуют, поскольку он спровоцирует эффект откровения: он откроет группе вещи, которые она не знала или не хо­ тела знать — в том смысле, в котором говорят: «Я знаю это, но не хочу знать». Отцензурированное, подвергну­ тое отрицанию—это то, что я не хочу знать. Он говорит то, что никто не хочет знать, иначе публично осканда­ лишься. Тот, кто себя уважает, не может видеть вещи, которые бы лишили его этого самоуважения, в компащ8 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА нии с тем, кто уважает его и кто уважает в нем то, что следует уважать. Например, не пойдешь с сыном в кино, чтобы посмотреть порнофильм... Это наводит на мыс­ ли об официальном... Работа эвфемизации состоит в на­ рушении фундаментального табу, то есть в публичном высказывании того, что до сего момента не проговари­ валось, но при этом сам факт такого высказывания не должен создавать скандала. Пророк—это тот, кто говорит вместо группы то, что группа не может или не хочет сказать, и тот, кто выда­ ет самому себе мандат, поскольку не создает скандала самим фактом высказывания вещей, которые до сего момента группа не говорила или не могла сказать. В то же время пророческая речь совпадает по типу с право­ вой речью, поскольку в своих формах она отвечает тре­ бованиям группы, которая формально соблюдает фор­ мальные требования группы. Какая-нибудь обычная поговорка, которая у всех на слуху, подвергается не­ большому изменению, в котором нет ничего еретическо­ го, это не черная месса, не месса наоборот, не абсолютная противоположность нарушения по правилам. Амуснав — это нарушитель, уважающий тех, кого он уважа­ ет, а оформление нужно для того, чтобы показать, что он уважает себя вплоть до того, что уважает и правило в неизбежном попрании правила, которого требуют от него тяжелые жизненные обстоятельства, нужда, жен­ ское горе, человеческая слабость и т.д... То есть он гла­ шатай группы, который дает ей то, что группа от него требует, а взамен она дает ему то, что требует он: гаран­ тию, мандат на высказывание, и этот мандат специаль­ но оговаривается. Обычно забывают, что эти архаиче­ ские поэты всегда выступали перед публикой; они не писали, не защищались листом бумаги... В 1960-х годах была эта мода —все занимались трансгрессией, в тиши собственного кабинета. Это было смешно: можно было представить, что случилось бы, если бы такому homo academicus пришлось сказать эти вещи публично. Тогда как поэт у Гомера или амуснав — это люди, которые должны были делать всё in presentia. Чтобы произвести этот эффект катализатора ценно­ стей группы, они используют такие риторические 49 О ГОСУДАРСТВЕ инструменты, как эвфемизм. Самый таинственный эф­ фект—это прозопопея, акт, который состоит в том, что речь произносят, призывая отсутствующее, мертвое или исчезнувшее лицо или даже вещь, которую олицет­ воряют: «Республика призывает вас... Республика тре­ бует, чтобы...» Прозопопея — это риторическая фигу­ ра, внутренне присущая официальному дискурсу, по­ скольку именно она преображает idios logos, как говорил Гераклит, который противопоставлял «idios logos» и «koinon kaiteion», то есть единичную, идиотическую, личную речь противопоставлял универсальному чело­ веку, а общее—божественному. То, что превращает еди­ ничную речь в общую и сакральную, в общий смысл , в речь, способную получить согласие всех людей в целом, то есть произвести консенсус,—это риторическая алхимия, алхимия оратора. Делегат — тот, кто говорит не в качестве индивида, а от имени об­ щего блага: «Ты поставил вопрос, и отвечает тебе не отдельная пифия, не idios, а пифия как голос чего-то другого, глашатай». Официальный человек —это чре­ вовещатель, который говорит от имени государства: он занимает официальную позицию — и тут нужно было бы описать мизансцену официального — он говорит ради и вместо группы, к которой обращается, он гово­ рит за всех и вместо всех, он говорит в качестве пред­ ставителя универсального. Общественное мнение Здесь мы подходим к современному понятию обще­ ственного мнения. Что такое общественное мнение, к которому обращаются создатели права современных обществ, обществ, в которых это право существует? Это, как неявно подразумевается, мнение всех, большинства или же тех, кто имеет значение, кто до­ стойны иметь мнение 27 . Я считаю, что явное опре27· См. по этому вопросу: Бурдье П. Общественное мнение не суще­ ствует//Социальное пространство: поля и практики. С. 272275» а более подробный разбор в главе 8 работы: Bourdieu P. La Distinction. Р. 463-541· 15° Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА деление в обществе, считающем себя демократи­ ческим, а именно определение, согласно которому официальное мнение — это мнение всех, скрывает неявное определение, согласно которому общест­ венное мнение —это мнение тех, кто достойны иметь мнение. Существует в каком-то смысле цензурное определение общественного мнения как мнения про­ свещенного, то есть мнения, достойного этого на­ именования. Логика комиссий —в том, чтобы создать группу, образованную таким образом, чтобы она де­ монстрировала все внешние, социально признанные и признаваемые, официальные признаки способности выражать мнение, достойное выражения, причем в от­ вечающих ему формах. Один из неявных, но наиболее важных критериев в отборе членов комиссии, особен­ но ее председателя,—имеющееся у людей, отвечающих за составление группы, ощущения того, что рассмат­ риваемый человек знает неявные правила бюрократи­ ческого универсума и признает их, иначе говоря, яв­ ляется тем, кто умеет играть в игру комиссии леги­ тимно, то есть не ограничиваясь исключительно правилами игры, но легитимируя ее саму; никогда не бываешь настолько включен в игру, как в том случае, когда ты выше нее. В каждой игре есть правила и fairplay . В применении к кабильцам и, с другой стороны, к миру интеллектуалов я использовал такую формулу: в большинстве обществ мастерство —это искусство иг­ рать с правилом игры, превращая эту игру с правилом игры в высшую дань уважения самой игре. Контроли­ руемый нарушитель решительно противоположен еретику. Господствующая группа отбирает членов по мини­ мальным признакам поведения, которые говорят о способности соблюсти правила игры даже в урегули­ рованном нарушении этого правила игры, то есть о благопристойности, выдержке. Знаменитая фраза Шамфора: «Кюре должен верить, у каноника могут Fair-play (англ.)— букв, «честная игра», в данном случае уважение к принципам игры даже в случае нарушения ее отдельных правил.— Примеч. пер. Ч* О ГОСУДАРСТВЕ быть сомнения, а кардинал может быть атеистом» . Чем выше поднимаешься по иерархии превосходств, тем больше можешь играть с правилами игры, но именно ex officio, на основе позиции, которая отрицает наличие каких бы то ни было сомнений. Антиклерикальный юмор кардинала является в высшей степени клерикаль­ ным. Общественное мнение — это всегда своего рода двойная реальность. Это то, к чему нельзя не обратить­ ся, когда желаешь издать закон относительно какой-то еще не учрежденной проблемы. Когда говорят «здесь наблюдается правовой вакуум» (удивительное выраже­ ние) по поводу эвтаназии или детей из пробирки, со­ зывают людей, которые будут работать, опираясь на весь свой авторитет. Доминик Мемми29 описывает эти­ ческий комитет [по искусственному зачатию], его фор­ мирование из совершенно разных людей —психологов, социологов, женщин, феминисток, архиепископов, раввинов, ученых и т. п., —цель которых в том, чтобы превратить набор этических идеолектов в универсаль­ ный дискурс, который заполнит правовой вакуум, то есть даст официальное решение трудной проблеме, бес­ покоящей общество, в частности проблеме суррогат­ ных матерей. Если работаешь в ситуации такого рода, необходи­ мо призвать общественное мнение. В этом контексте очень легко понять функцию, которую возлагают на опросы. Сказать, «опросы за нас» — это все равно что в другом контексте сказать «с нами Бог». Однако опро­ сы разочаровывают, поскольку порой просвещенное мнение против смертной казни, тогда как опросы ско­ рее за нее. Что же делать? Созвать комиссию. Комис­ сия формирует просвещенное общественное мнение, которое учредит легитимность этого просвещенного мнения от имени общественного мнения, которое, во28. Точная цитата звучит так: «Главный викарий может улыбнуться на высказывание против религии, епископ — просто рассмеяться, а кардинал—добавить к нему свое слово». Chamfort deN. Maximes et pensées. Paris, 1795. 29. MemmiD. Savants et maîtres à penser. La fabrication d'une morale de la procréation artificielle / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1989. N0. 76-77. P. 82-103. 42 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА обще-то, говорит прямо противоположное или вообще ничего об этом не думает (как выясняется в случае са­ мых разных вопросов). Одно из свойств опросов состо­ ит в том, что людям задают вопросы, которые они сами себе не ставят, и подбрасывают им ответы на вопросы, которые они не ставили, то есть им навязывают ответы. Это не вопрос искажений в составлении выборки, тут дело в навязывании всем вопросов, которые встают толь­ ко перед просвещенным мнением, а потому и в произ­ водстве ответов всех и каждого на вопросы, встающие перед некоторыми, то есть в просвещенных ответах, ко­ торые люди дают потому, что они были произведены вопросом: людям предъявили вопросы, которые для них не существовали, тогда как на самом деле вопрос в том, что же для них было вопросом. Я дам вам перевод одного текста Маккинона 1828 года, извлеченный из книги Пила о Герберте Спен­ сере30. Маккинон определяет общественное мнение, и это определение было бы официальным, если бы в де­ мократическом обществе оно не было недопустимым. Я хочу сказать, что, когда говоришь об общественном мнении, всегда приходится играть в двойную игру меж­ ду допустимым определением (мнение всех) и автори­ тетным или действенным мнением, которое получают в качестве ограниченного подмножества демократиче­ ски заданного общественного мнения: «Оно есть то ощущение по какому угодно предмету, которое разде­ ляется наиболее осведомленными, умными и нрав­ ственными людьми в сообществе, ощущение, которое у них возникает. Это мнение постепенно распростра­ няется и принимается в цивилизованном государстве всеми людьми с определенным уровнем образования и подходящими чувствами». То есть истина властвую­ щих становится истиной всех. В ι88ο-χ гг. в Национальной ассамблее открыто гово­ рили, что именно социология должна была выяснить — что система образования должна исключить детей из ЗО. PeelJ. D. Y. Herbert Spencer. The Evolution of a Sociologist. London: Heinemann, 1971. Уильям Александер Маккинон (1789-1870) долгое время был членом Британского парламента. 153 О ГОСУДАРСТВЕ наименее обеспеченных слоев общества. На первых по­ рах ставили вопрос, который затем был полностью вы­ теснен, поскольку система образования начала делать то, что от нее ждали, хотя никто уже этого у нее не про­ сил. Следовательно, не было и нужды говорить об этом. Возвращаться к генезису очень важно, поскольку на первых порах бывают споры, в которых открыто гово­ рятся те вещи, которые потом кажутся провокацион­ ными откровениями социологов. Официальный гла­ шатай умеет производить—в этимологическом смысле слова producere, то есть «выносить на свет», —некую не­ существующую (поскольку она не является чувственной или видимой) вещь, театрализуя ее, вещь, от имени ко­ торой он говорит. Он должен произвести то, от имени чего у него есть право производить. Он не может обой­ тись без театрализации, не может не облекать в формы, не делать чудес. Самое обыденное чудо для создателя слов — это чудо вербальное, риторическая удача; он должен поставить на сцене то, что авторизует его речь, то есть авторитет, от имени которого он имеет право говорить. Я нашел определение прозопопеи, которое недавно пытался привести: это «фигура риторики, благодаря которой заставляют говорить и действовать лицо, ко­ торое упоминают, отсутствующее лицо, мертвое, а так­ же животное или какую-либо олицетворенную вещь». В словаре, который всегда служит прекрасным инстру­ ментом, мы находим следующую фразу Бодлера, рас­ суждающего о поэзии: «По-ученому манипулировать с языком—значит практиковать своего рода колдовство с заклинаниями». Профессиональные служащие , те, кто манипулируют с ученым языком подобно юри­ стам и поэтам, должны вывести на сцену воображае­ мый референт, от имени которого они говорят и ко­ торый они производят, говоря по форме; они должны порождать то, что они выражают и во имя чего они вы­ ражаются. Они должны производить дискурс и од­ новременно производить веру в универсальность свое­ го дискурса за счет чувственного производства (в смыс­ ле вызывания духов, призраков: государство — это призрак), производства той вещи, которая будет гаран154 Л Е К Ц И Я 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА тировать то, что они делают,—«нации», «трудящихся», «народа», «государственной тайны», «национальной безопасности», «общественной нужды» и т.д. Шрамм показал, что церемонии коронации—это перенос в сфе­ ру политики религиозных церемоний31. Если религиоз­ ный церемониал можно запросто перенести в полити­ ческие церемонии за счет церемоний коронации, зна­ чит речь в обоих случаях идет о том, что надо заставить верить в то, что есть основание у дискурса, который ка­ жется обосновывающим самого себя, легитимным и универсальным лишь потому, что есть театрализа­ ция — в смысле магического заклинания, колдовства — единой группы, согласной с дискурсом, который ее объединяет. Отсюда юридический церемониал. Анг­ лийский историк Э. П. Томпсон подчеркивал роль юридической театрализации в Англии XVIII века — например, париков и т. п.,—и эту роль нельзя в полной мере понять, если не увидеть, что она не просто аппа­ рат в смысле Паскаля, не некий довесок, напротив, она конститутивна для юридического акта32. Высказывать право в полном облачении — дело рискованное, по­ скольку рискуешь потерять помпу дискурса. Постоян­ но говорят о реформе юридического языка, но никогда ее не проводят, поскольку это последняя из одежд: го­ лые короли теряют свою харизму. Один из весьма важных аспектов театрализации в том, что это театрализация заинтересованности в об­ щем интересе, то есть веры в интерес к универсальному, незаинтересованности политического деятеля — теат­ рализация веры священника, убежденности политиче­ ского деятеля, его веры в то, что он делает. Театрали­ зация такой убежденности составляет часть неявных условий отправления профессии государственного слу­ жащего — профессор философии должен иметь вид, будто он верит в нее,—и причина в том, что она являет­ ся той главной данью уважения, которую официальный 31. Schramm Ρ Е. Der König von Frankreich. Das Wesen der Monarchie von 9 zum 16. Jahrhundert. Ein Kapital aus Geschichter des abendlischen Staates. Weimar: H. Böhlaud Nachf, 1939. 2 vol. 32. Thompson E. P. Patrician society, plebeian culture. P. 382-405. !55 О ГОСУДАРСТВЕ человек приносит официальному; она—то, чем нужно удостоить официальное, чтобы быть официальным: для того чтобы быть настоящим официальным лицом, нужно признать незаинтересованность официального, веру в официальное. Незаинтересованность — это не просто какая-то второстепенная добродетель, это глав­ ная политическая добродетель всех уполномоченных лиц. Проделки священников, политические скандалы— все это распад политической веры такого рода, в кото­ рой все себя обманывают, поскольку вера выступает своеобразным коллективным самообманом в сартровском смысле, то есть игрой, в которой все лгут друг дру­ гу и лгут другим, зная, что они лгут. Вот что такое офи­ циальное... Лекция 8 февраля îggo года Концентрация символических ресурсов.—Социологическое прочтение Франца КадЗки. —Неосуществимая исследовательская программа. —История и социо­ логия. — «Политическая система империй» Шмуэля Нойя Эйзенштадта. — Две книги Перри Андерсона. —Проблема «трех дорог»у Баррингтона Мура. В ПРОШЛЫЙ раз я представил вам анализ того, что называю логикой и риторикой официального, анализ, который излагался в виде общей антропо­ логии, способной послужить основанием для эмпириче­ ских и, в частности, генетических исследований. То есть я попытался показать, как государство — либо в рожда­ ющемся, либо в институциализированном состоянии — оказывается своеобразным запасом символических ре­ сурсов, символического капитала, который является инструментом для агентов определенного типа и став­ кой в их борьбе. Этот анализ того, что государство дела­ ет и чем оно должно быть, чтобы делать то, что делает, предваряет всякий анализ исторического типа. В дей­ ствительности, только если мы знаем, в чем состоит государство, что оно собой представляет, — а не только, как в марксистской традиции, какие функции оно долж­ но выполнять, — и умеем выделять эти специфические операции и их условия, можно поставить исторические вопросы и, в частности, описать тот процесс концентра­ ции определенных ресурсов, с которым можно отожде­ ствить генезис государства. Даже если этот анализ был медленным и содержал много повторов, он необходим для того, чтобы по-настоящему познакомиться с пробле­ мой генезиса, которую я бы хотел поставить и которую я, к сожалению, смогу разве что поставить. К о н ц е н т р а ц и я символических ресурсов Один из исторических вопросов, возникающих, если согласиться с разбором, представленным мной на пре­ дыдущих лекциях,—почему и как могла произойти эта !57 О ГОСУДАРСТВЕ концентрация символических ресурсов, ресурсов офи­ циального и той особой власти, которую дает доступ к официальному. В действительности всякий индиви­ дуальный агент в определенной мере претендует на монопольное именование, которое составляет офици­ альный дискурс. Вернусь к ругательству или оскорбле­ нию, являющемуся предметом лингвистических иссле­ дований. Оскорбление относится к тому же ряду яв­ лений, что и официальные декларации, официальные акты назначения на должность, фундаментальные учредительные акты, которые мы традиционно связы­ ваем с государством. Оскорбление — это индивидуаль­ ный акт именования, претендующий на универсаль­ ность, но неспособный дать других гарантий своей претензии помимо самой личности того, кто его выска­ зывает. Поэтому предельная ситуация оскорбления на­ поминает то, чем могло бы быть с точки зрения симво­ лического состояние абсолютной анархии, то есть со­ стояние, в котором каждый мог бы сказать о ком угодно, кто он такой, то есть каждый мог бы сказать, к примеру, о себе: «Я величайший из современных фи­ лософов», или же «Я лучший дворник Франции и На­ варры», или о других: «Вы всего лишь...»1. (Когда нужно что-то понять, подобные воображае­ мые вариации очень полезны. Ситуации политическо­ го кризиса, революционные ситуации сближаются с этими ситуациями символической борьбы всех про­ тив всех, в которых каждый может с равными шансами на успех претендовать на монополию на легитимное символическое насилие, на именование. Вопрос о на­ чалах может показаться наивным и наука должна обхо­ дить его стороной, но все же его достоинство в ради­ кальной постановке вопросов, которые обычный ре­ жим деятельности затемняет. Если представить себе это состояние символической борьбы всех против всех, в которой каждый претендовал бы на исключительное обладание властью именования, легко понять, что воз­ никает вопрос о том, как произошло это постепенное отречение от таких индивидуальных претензий, кото1. Bourdieu P. Langage et pouvoir symbolique. P. 155-157· 158 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА рыми поступились ради некоего центрального места, которое постепенно сосредоточило в себе власть имено­ вания.) Можно представить себе простую картинку: суще­ ствует большое число агентов, каждый из которых бо­ рется с любым другим за власть именования, власть на­ зывать себя и других, но постепенно, по ходу самой этой борьбы, разные агенты, вынужденные отказаться от этой власти, делегируют ее некоей инстанции, кото­ рая скажет каждому, кто он такой. Можно было бы представить мифический генезис государства, создать некий платоновский миф. Если держать в уме этот во­ прос, сначала можно удивиться: как же получилось, что мы дошли до этого? И если у нас есть определен­ ная склонность к анархизму, мы могли бы удивиться тому, что люди отреклись от этого права судить себя и других. Также можно внимательнее присмотреться к историческим процессам, которые часто проходят незамеченными. Здесь перед вами я пытаюсь набросать историю этого процесса концентрации, который не имеет ничего общего с тем, что порой говорят. Исто­ рики, которые больше всего приближаются к этим во­ просам, подчеркивают, что рождение государства со­ провождается неким процессом сосредоточения инструментов легитимации, а также развитием симво­ лического аппарата и парадности, окружающей симво­ лическую власть. Есть более фундаментальный вопрос, и я его уже по­ ставил; чтобы дать представление об этой символиче­ ской борьбе всех против всех, я процитирую текст Лео Шпитцера о том, что он называет полиономасией в «Дон Кихоте»2. Он отмечает, что герои часто носят различные имена: в зависимости от сцены или ситуа­ ции они могут называться по-разному — «рыцарь пе­ чального образа» и т. д. Эта множественность имен вы­ зывает вопросы. Шпитцер интерпретирует ее как сво­ его рода эмпирическое осуществление практического перспективизма, утверждающего, что у всех агентов 2. Spitzer L. Linguistics and Literary History. Essays in Stylistics. New York: Rüssel Se Rüssel, 1962. 159 О ГОСУДАРСТВЕ есть право на свою точку зрения. Это прекрасный ва­ риант мифа, мной упомянутого: каждый именует каж­ дого по собственному усмотрению. Конечно, эта власть именования осуществляется с особой силой в аффек­ тивных, любовных отношениях: одна из привилегий любящего или возлюбленного в том, что он может именовать и получить имя, принять новое условное имя, новое именование, в котором утверждается неза­ висимость определенного аффективного отношения от предшествующих именований: прежнее крещение от­ меняется и проводится новое. И это далеко не малозна­ чительная подробность. Неслучайно то, что это проис­ ходит в очень многих случаях и имеет всеобщий ха­ рактер. Можно представить, как такая привилегия именования распределялась бы случайно и у каждого агента было бы право на собственную точку зрения. В таком случае, если использовать метафору, приме­ нявшуюся Лейбницем к Богу, не существовало бы больше никакого «геометрического места всех точек зрения», центрального места, исходя из которого уста­ навливаются подлинные имена, наименования граж­ данского состояния. Прозвище, клички отметаются ради официального имени, то есть публично признан­ ного. В статье Шпитцера речь об именах собственных, но эту утопию можно развить и представить полиономасию для имен нарицательных, и это была бы ситуация, в которой остались бы одни идеолекты, а каждый желал бы навязать свое собственное именование и поставить под вопрос главное качество официального языка, а именно то, что социальные агенты одной и той же со­ циальной группы связывают один и тот же звук с од­ ним и тем же смыслом, а один и тот же смысл — с од­ ним и тем же звуком3. Одно из следствий создания официального языка, обязательного на определенной территории, состоит в заключении лингвистического договора, кода в двойном смысле этого термина, од3- По этому вопросу см.: Bourdieu P. La production et la reproduction de la langue légitime //Ce que parler veut dire. P. 23-58; переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P. 67-98. 160 Л Е К Ц И Я 8 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА новременно лингвистическом и коммуникативном, принимаемого агентами сообщества, то есть кода, кото­ рый каждый должен соблюдать, иначе тебя перестанут понимать, поскольку ты начнешь говорить на тарабар­ щине, превратишься в варвара. Государство сосредото­ чило языковой капитал, создавая официальный язык, то есть добилось от отдельных агентов того, что они отказались от привилегии свободного лингвистическо­ го творения, отдав ее определенным инстанциям —за­ конодателям языка, поэтам и т. п. Отправляясь от этой расширенной картины, основанной на Шпитцере, мы поймем, как учреждение официального языка, кото­ рый является продуктом исторического акта навязыва­ ния, нормализации—не только языка, но и социальных субъектов, которые должны его использовать, —сопро­ вождается отказом агентов от радикального перспективизма, от равноценности всех точек зрения, от их универсальной взаимозаменяемости. Социологическое п р о ч т е н и е Франца Кафки Можно обобщить эту утопию радикальной анархии и представить себе универсум, в котором каждый бы в полной мере осуществлял свое право судить себя и других, не отказываясь от него и не отрекаясь. Эта тема присутствует в «Процессе» Франца Кафки 4 . Рома­ нисты полезны, поскольку он создают утопии, не усту­ пающие платоновским мифам. «Процесс» — это про­ странство утопии такого рода. Таинственный и неуло­ вимый адвокат, помощи которого пытается добиться герой Г. и который считает себя крупным адвокатом, говорит: «Но кто будет судить о качестве крупного ад­ воката?» У Кафки это постоянная тема. Обычно произ­ ведения Кафки прочитывают в теологическом ключе; но можно дать и социологическую интерпретацию, причем два таких прочтения вовсе не противоречат друг другу. Такой поиск места, где определяется 4- В частности, Пьер Бурдье возвращается к этой теме в работе: Воигdieu P. Méditations pascaliennes. Paris: Seuil, 1997. P. 340. l6l О ГОСУДАРСТВЕ подлинная идентичность социальных агентов, можно представить в виде поисков Бога как геометрического места всех точек зрения, предельного варианта той инстанции, коей является суд, инстанции, ставящей во­ прос о том, какие судьи справедливые; но также его можно представить в виде теологического поиска абсо­ люта, противопоставленного перспективизму, или же, наконец, социологического поиска центрального ме­ ста, в котором оказываются сосредоточены ресурсы ле­ гитимной власти и которое в этом качестве выступает точкой, где останавливается регрессия. Как у Аристо­ теля, здесь есть момент, когда надо остановиться5, и ме­ сто, в котором останавливаешься, — это государство. Следуя традиции Дюркгейма, Хальбвакс говорит о «центральном очаге культурных ценностей» 6 : он по­ стулирует наличие некоего центрального места, в ко­ тором оказываются капитализированы, сосредоточены культурные ресурсы, принадлежащие определенному обществу, и от которого откладываются дистанции (как по меридиану Гринвича), так что, отправляясь от это­ го места, можно сказать: «Этот человек образованный или не образованный; он знает французский или не знает французский» и т. д. Это центральное место — точка, с оглядкой на которую занимаются все точки зрения. То есть существует центральная точка зрения: с од­ ной стороны —перспективизм; с другой —абсолютизм, точка зрения, на которую нет точки зрения и по которой меряются все остальные точки зрения. Эта центральная точка зрения не может установиться без дисквалифи­ кации, дискредитации или подчинения всех частич­ ных точек зрения, каковы бы ни были их претензии: та­ кова точка зрения короля по отношению к точке зре­ ния крупных феодалов; а в XVH-XVIII веках точка 5- Здесь Бурдье отсылает к выражению из «Физики» «ananke sténaï» [«Нужно на чем-то остановиться»]: Аристотель утверждает, что исследование п р и ч и н не может быть бесконечным: нуж­ но остановиться на первопричинах, которые не имеют иного основания, п о м и м о самих себя, и в частности на «перводвигателе», который приводит в движение, сам его не получая. 6. Halbwachs M. La classe ouvrière et les niveaux de vie. Paris, 1970 [1912]. 162 ЛЕКЦИЯ 8 ФЕВРАЛЯ 1990 ГОДА зрения профессоров Сорбонны по отношению к точке зрения хирургов 7 . Существует главное место, на основе которого зани­ мается точка зрения, которая отличается от всех осталь­ ных и которая, устанавливаясь, устанавливает фундамен­ тальную асимметрию: ничего подобного ей не будет. От­ ныне все другие, отличные от нее точки зрения будут кое-чего лишены, станут частичными, увечными. Гурвич, опираясь на феноменологическую традицию, говорит о «взаимности точек зрения» 8 , универсуме, в котором каждый агент является для другого агента тем же, что и другой для него. Следовательно, существует абсолют­ ная обратимость отношений, которая устанавливается в оскорблении: я говорю, что «ты просто тот-то и тотто...», и ты можешь сказать мне то же самое. Существует третий термин, по отношению к которому можно судить точки зрения: из двух таких точек одна важнее другой, поскольку она ближе к очагу центральных ценностей, геометрическому месту всех точек зрения. Государственный переворот, в котором рождается го­ сударство (даже если это незаметный процесс) свиде­ тельствует о необычайном символическом перевороте, который в пределах определенного территориального образования, заданного благодаря созданию этой господствующей точки зрения, заставляет всех людей со­ гласиться с тем, что не все точки зрения стоят друг дру­ га и что есть точка зрения, выступающая мерилом всех остальных, господствующая и легитимная. Этот третей­ ский арбитр оказывается ограничением свободы воли , за [или против] прямой демократии, самоуправления и т.д. Любая наука в своей истории, в процессе накопления, который не сводится к простому сложению, вырабаты­ вает структуры сложной проблематики. Точно так же сегодня быть художником—значит быть на высоте всей истории живописи и владеть ее проблематикой, иначе останешься наивным. Наивный посетитель галерей, не знакомый с этими проблематиками, о некоторых кар­ тинах может сказать: «И мой сын рисует точно так же...» Социолог напоминает ненаивного художника, который, к несчастью, оказывается жертвой наивных судей... В рациональной педагогической коммуника­ ции следовало бы по крайней мере попытаться пред­ ставить пространство проблем. Я дам вам несколько реперных точек; вы увидите, что три автора, о которых я буду говорить, сыграли весьма незначительную роль в создании конструкции, которую я вам предложу. Не­ смотря на это, они важны, поскольку представляют стихийный подход к тому, что я буду делать сегодня. Эти произведения, с которыми я совершенно не согла­ сен, заслуживают уважительного прочтения: в них за­ ключен огромный труд, систематические попытки, на­ целенные на построение логичных подходов, выписан­ ных в явном виде. Историки, хозяева своей маленькой монополии, могут сколько угодно насмехаться над та­ кими попытками: они могут сказать, конечно, что это плохая социология, построенная на базе плохой исто­ рии. Но заслуга этих произведений в следующем: не до­ вольствуясь накоплением историй, они пытаются сконструировать систематические модели, собрать со­ вокупность черт, связанных с контролируемыми отно­ шениями, которые можно подтвердить или опроверг­ нуть сопоставлением с реальностью. Я понимаю, что эти модели в какой-то мере остаются грубыми и произ­ вольными. Историки—это социальные агенты, работы которых являются продуктом встречи социальных габитусов, сформированных в определенной мере историческим полем как системой требований и цензур: они есть то, что есть, поскольку историческое поле такое, какое 1бд О ГОСУДАРСТВЕ есть. Вещи, которые они делают и не делают, в некото­ рой степени объясняются тем, что это поле требует от них делать или не делать. И они по праву упрекают со­ циологов в том, что те находятся в поле, которое тре­ бует от них определенных вещей, которые могут пока­ заться высокомерными, наглыми, хвастливыми, и в то же время не требует от них других вещей, которые ис­ торикам кажутся необходимыми и обязательными. Иначе говоря, отношения между дисциплинами, как и отношения между высокопоставленными чиновника­ ми или художниками, —это отношения между полями с разными историями, и в этих полях люди, наделен­ ные разными габитусами, отвечают, не зная о том, на разные программы, порожденные разными историями. То же самое можно сказать об отношении философов и социологов. Я не разделяю логики обвинения; обви­ нять незачем. Одна из заслуг социологии, когда она применяется к самой себе, — в том, что она все делает понятным. И если среди вас есть историки, я мог бы высказать такое нормативное положение: «Поставьте под вопрос ту программу, ради которой вы хотите от­ вергнуть программу, используемую в работах, которые я вам представляю, и спросите себя, не является ли та­ кая позитивистская уверенность продуктом закреплен­ ной цензуры, то есть травмы, и не лучше было бы, не жертвуя ни одним из традиционных требований исто­ риков, принять эту амбициозную программу...» Это наставление неявно присутствовало в моей речи, но я могу высказать его и открыто... «Политическая система империй» Шмуэля Н о й я Эйзенштадта Я начну с Эйзенштадта и его «Политической системы империй» [1963]· Он ставит себе задачу — которая бы обязательно привела историков в негодование — изу­ чить двадцать государств, которые он считает принад­ лежащими к типу исторических бюрократических им­ перий, то есть «доиндустриальных режимов, характе­ ризующихся высоким уровнем централизованной власти и функционирующих благодаря значительному 170 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА аппарату безличного управления». Ключевые слова: «доиндустриальныи», «централизованная власть» и «безличное управление», то есть не зависящее в сво­ ей работе и передаче от конкретных лиц. Это множе­ ство включает в себя абсолютистские государства донововременной эпохи (Францию, Англию), арабские халифаты династии Аббасидов, Османскую империю, несколько династий китайской империи, государства ацтеков и инков, Могольскую империю и ее индуист­ ских предшественников, Персию Сассанидов, эллини­ стические империи, Римскую империю, Византийскую империю, империи Древнего Египта и колониальные империи (испанскую в Латинской Америке, англий­ скую в Индии). Это похоже на перечисление у Превера... но вы увидите, что эта попытка, предполагающая определенную эрудицию, и правда интересна. Сначала о методе —он относится к традиции, назы­ ваемой социологами структурно-функционалистской: ее главным примером выступает Парсонс и его поня­ тие «профессии» 19 , то есть это традиция, которая пы­ тается открыть фундаментальные характеристики всех политических систем. Ее постулат состоит в выделении структурных качеств, поскольку каждое государство должно выполнять определенное число универсаль­ ных функций. Условиями выполнения этих функций является то, что государство должно быть легитимным, должно накапливать ресурсы и т. д. Эти функциональ­ ные требования должны сопровождаться структурными качествами. Но на самом деле, как ни странно, структурно-функционалисты, по политическим убеждениям являющиеся в основном консерваторами, очень близ­ ки по этим фундаментальным постулатам к маркси­ стам (это утверждение может показаться произволь­ ным и упрощающим суть дела, и я должен был бы при­ вести более веские доказательства, поскольку понятно, 19. См., в частности: Parsons 7TThe professions and social structure / / Social Forces. 1939. Vol. 17 (4). P. 457-467; Парсонс Т. О структу­ ре социального действия. М.: Академический проект, 2002. Критику понятия «профессии» со стороны Пьера Бурдье см. в: Bourdieu P., Wacquant L. Réponses. P. 212-213. 171 О ГОСУДАРСТВЕ что некоторых может возмутить то, что Маркс и Парсонс не слишком отличаются друг от друга, но у меня нет времени, да и особого желания заниматься такими доказательствами... ). Согласно структурно-функционалистской фило­ софии, у всех возможных политических систем и у их отношения к другим системам, составляющим общест­ во, существуют определенные фундаментальные качест­ ва. Эти качества используются в качестве переменных, позволяющих охарактеризовать все общества. Отсюда идея создать модель. Другие подходы рассматривают общество как систему систем (политической, экономи­ ческой, культурной и т.д.). Перечислив эти инвариан­ ты, можно исследовать вариации и, таким образом, определить переменные, которыми должны различать­ ся разные государства в качестве разных комбинаций этих систем. Достоинство такого подхода в его логич­ ности и эксплицитности... С моей точки зрения, у та­ ких людей, как Эйзенштадт, несмотря на их тяжеловес­ ность, есть достоинство: опираясь на теоретический аппарат мировой социологии 1960-х гг. (статусы, роли и т.д.), они пытались думать. Первая операция — клас­ сификация: надо создать классификацию типов госу­ дарства, создать типологию, основанную на перечисле­ нии ряда характеристик, общих разным обществам, или ряда конфигураций черт, помня при этом, что у этих конфигураций есть систематические качества. (Сегодня такой подход снова возвращается к нам из Германии, благодаря неофункционалистской теории Никласа Лумана, весьма общей теории, которая может проглотить все что угодно. Это замечание в скобках вы­ ступает профилактической прививкой, которая приго­ дится, когда вы с этим столкнетесь...). Идея состоит в том, что в политическом режиме можно выделить определенные характеристики; а ре­ жимы с одними и теми же характеристиками можно включить в один класс. В то же время нельзя забывать о том, что эти характеристики сочетаются в разных комбинациях, а потому образуют разные системы. За всем этим стоит биологическая аналогия. То есть здесь работает аналитическое мышление, которое выделяет 172 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА элементы из сложных образований, и в то же время синтетическое, которое не забывает о том, что эти эле­ менты включаются в единичные исторические конфи­ гурации, поэтому японское государство — не француз­ ское и не аббасидское. Вот что представляет собой эта попытка. Определив эти классификации, основанные на сравнительном исследовании, схватывающем общие характеристики, мы пытаемся выделить общие каче­ ства, своего рода историческую сущность. Характери­ стики, общие всем империям, отнесенным к одному типу, который станет предметом исследования, то есть к централизованным историческим бюрократическим империям, будут представлены в качестве основопола­ гающих элементов этого политического порядка. Первая характеристика —это ограниченная автоно­ мия политической сферы 20 : это универсумы, в которых политическая сфера частично отрывается от отноше­ ний родства и экономических отношений, не растворя­ ется в них полностью. Появляется относительно авто­ номный политический порядок. Это достижение важ­ но—с этим должна будет согласиться любая теория генезиса государства. Такая ограниченная и относи­ тельная автономия политической сферы проявляется в возникновении в правящих кругах автономных поли­ тических целей; у них появляется политический резон, который не сводится к семейному,—это набросок того, что будут называть государственным интересом <1а raison d'État>. Второе важное качество—это дифферен­ циация политических ролей от других видов деятель­ ности; например, появление особой роли функционе­ ра, отличного от воина, писца, священника. Эта диф­ ференциация политических ролей или, если говорить марксистскими категориями, разделение политическо­ го труда сопровождается возникновением борьбы вну­ три политического универсума: последний становится автономным, дифференцируется, превращается в место 20. Об идее автономии политического поля см.: БурдьеП. Делегиро­ вание и политический фетишизм / / Социология социально­ го пространства. М., 1993» Bourdieu R Propos sur le champ politique. Lyon: PUL, 2000 (особенно P. 5 2 - 6 0 ) . »73 О ГОСУДАРСТВЕ борьбы. Третье качество: руководители пытаются цен­ трализовать политическую сферу; иначе говоря, осуще­ ствляется определенная работа по концентрации вла­ сти. Четвертое качество, не совсем понятным образом отличающееся от второго: возникают, с одной стороны, специальные управленческие или бюрократические инстанции, а с другой — инстанции легитимной поли­ тической борьбы, образцом которых выступает Парла­ мент, то есть институциализированные места, в кото­ рых оказывается сосредоточена и которыми ограничи­ вается политическая борьба. Это связано с процессом централизации и концентрации. Борьбу всех против всех, которая может проходить где угодно, заменяет место, в котором политическая борьба сможет прохо­ дить в легитимных формах, и Парламент станет теат­ ром политики —это метафора Маркса. Я примешиваю к Эйзенштадту Маркса. Эйзенштадт говорит, что государство появляется вместе с концент­ рацией «свободно парящих» ресурсов, ресурсов в виде серебра, золота или технологий; можно было бы до­ бавить еще и символические ресурсы, поскольку госу­ дарство в определенной мере связано с этими свобод­ но парящими символическими ресурсами. Процесс, описываемый Эйзенштадтом, можно анализировать как процесс дифференциации, автономизации, центра­ лизации. Он подчеркивает — и это еще одна важная идея, — что процесс централизации и концентрации свободно парящих ресурсов ограничивается тем, что он должен опираться на традиционные связи, против ко­ торых он как раз и был запущен. Я вернусь к этому очень важному моменту. Очевидно, у всех этих людей засел в голове вопрос о феодализме и переходе, если го­ ворить марксистским языком, от феодализма к абсолю­ тизму. Маркс навязал свою проблематику многим лю­ дям, которые стали задавать себе такие вопросы, и, мо­ жет быть, еще в большей степени тем, кто в своем мышлении выступали против него. Так, структурнофункционалисты, будучи решительными противника­ ми Маркса в политическом отношении, подчеркивают мысль о противоречии в этой концентрации ресурсов, которая осуществляется против феодалов и одновре174 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА менно ради них. Эту тему мы обнаружим также у Пер­ ри Андерсона. Определив эти общие характеристики, Эйзенштадт описывает совокупность факторов, как он сам их пони­ мает, благоприятных для появления этой историче­ ской конфигурации или ее детерминирующих. Чтобы появилась империя или государство такого типа, необ­ ходимо, во-первых, чтобы общество достигло опреде­ ленного уровня дифференциации. Традиция Парсонса, наследующая традиции Дюркгейма и Вебера, под­ черкивает идею, согласно которой исторический процесс — это процесс дифференциации мира на отдельные сферы, и с этой идеей я согласен, хотя и определяю сферы не так, как они. То есть необходим определенный уровень дифференциации, особенно управления по отношению к религиозной сфере. Во-вторых: необходимо, чтобы определенное число людей освободились от жесткого статуса традицион­ ных аграрных отношений. Здесь можно было бы опереться на замечание Макса Вебера, который гово­ рит: чтобы появился нотабль, то есть политический де­ ятель в его элементарной форме, который соглашается посвятить себя общим интересам и заняться улажива­ нием конфликтов в деревне (что ему было не так-то просто сделать в так называемом архаическом обще­ стве), нужно, чтобы у него уже был какой-то избыток, skholê, досуг, дистанция, то есть запас свободного вре­ мени 21 . Процесс дифференциации дублируется про­ цессом первичного накопления ресурсов, который вы­ ражается в свободном времени, которое можно посвя­ тить действительно политическим делам. Я несколько развиваю Эйзенштадта, опираясь на Вебера, поскольку он сам следует последнему. В-третьих: нужно, чтобы определенные ресурсы—ре­ лигиозные, культурные и экономические—больше не на­ ходились в зависимости от семьи (были «disembedded»), религии и т.д. Поланьи использует это понятие при­ менительно к рынку, существующему в традиционных, докапиталистических обществах. В коллективной 21. Weber M. Économie et société. P. 295 sq. !75 О ГОСУДАРСТВЕ монографии о торговле в империях, написанной им вместе с другими авторами, есть прекрасная глава од­ ного английского антрополога о кабильском рынке 22 , которая полностью подтверждается тем, что можно было наблюдать еще сравнительно недавно. Существу­ ет рынок, куда люди привозят скот, где они покупают зерно на семена, но этот рынок встроен в семейные от­ ношения. Например, нельзя совершать трансакции вне ограниченного социального пространства, все действия защищаются определенными гарантиями, используют­ ся всевозможные контрольные механизмы, так что чис­ тые экономические отношения, описываемые экономи­ ческой теорией, не могут стать автономными. Итак, по словам Эйзенштадта, чтобы государство существовало, должны иметься свободно парящие, «незанятые» ре­ сурсы, каковыми могут быть доходы, символы, работ­ ники, которые первичная «аскриптивная» группа, как она называется в категориях Парсонса, не может зара­ нее присвоить или застолбить. Наиболее важным при­ мером тут выступает свободный работник, как он опи­ сывается у Макса Вебера в его знаменитой статье о за­ мене слуги на востоке Германии сельскохозяйственным рабочим 23 . Чтобы понять то, что хочет сказать Эйзенштадт, нужно вспомнить об этом сельскохозяйствен­ ном [рабочем], который обычно включен в домашние отношения: его труд не задан в качестве труда; в детей своего хозяина он вкладывается так, словно бы это были его собственные дети; то есть он запутан аффек­ тивными отношениями. Парадокс в том, что именно поэтому не может образоваться понятие свободного труда. Чтобы работника можно было эксплуатировать, необходимо, чтобы он был свободен — Маркс прекрас­ но сформулировал этот парадокс, — чтобы он был ос­ вобожден от этих отношений личной зависимости от работодателя: только так он может стать свободным 22. Benêt F. Les marchés explosifs dans les montages berbères / / Les Systèmes économiques dans l'histoire et dans la théorie / K. Polanyi, C. M. Arensberg, H.W. Pearson (dir.). P. 195-216. 23. Weber M. Enquête sur la situation des ouvriers agricoles à l'est de l'Elbe. Conclusions et perspectives / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1986. Vol. 65. P. 65-69. 176 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА работником, выброшенным на рынок, где он будет под­ чинен другой форме господства, безличного и аноним­ ного, которое распространяется на взаимозаменяемых индивидов. Эти свободно обращающиеся ресурсы очевидным образом оказываются инструментом власти первичных накопителей капитала, инструментом их господства и в то же время ставкой их борьбы; правители заняты накоплением ресурсов и в то же время борьбой за на­ копление ресурсов и за присвоение накопленных ре­ сурсов. Эта борьба, являющаяся продуктом первого эта­ па накопления, является также продуктом ускорения накопления. Между свободно парящими ресурсами и конфликтами, порожденными этими ресурсами и изза них, возникает определенная диалектика. Интуиция Эйзенштадта верна, даже если ее нужно интегрировать в более сложную систему, включающую также символи­ ческие ресурсы: первоначальное накопление возможно в силу наличия этих ресурсов, которые сами, благода­ ря вызываемым ими конфликтам, порождают развитие новых ресурсов, нацеленных на контроль использова­ ния этих ресурсов и их перераспределение. Отсюда эф­ фект снежного кома: государство рождается в этой диа­ лектике. Эйзенштадт настаивает на наличии противоречия, выделяя момент, который мы обнаруживаем также у Перри Андерсона: эти империи возникают из опре­ деленного противоречия. Действительно, правители — выходцы из традиционного феодального порядка, сис­ темы власти, основанной на родстве, то есть наслед­ ственной и передаваемой власти, имеющей в большей или меньшей степени харизматический характер; в то же самое время они должны построить государство, по­ сягнув на сами основы своего происхождения. То есть они оказываются в тисках double bind14\ они разрываются 24· О понятии double bind <двойного послания> см.: Bourdieu Р., Wacquant L. Réponses. P. 217-224· Социологическое примене­ ние этого понятия см. в: Bourdieu P., Balazs G. Porte-à-faux et double contrainte / / P. Bourdieu (dir.). La Misère du monde. P. 249-256. 177 О ГОСУДАРСТВЕ между почитанием феодальных ценностей, воплощаю­ щихся в них, и разрушением тех же самых ценностей. Проекты построения государства требуют разрушения того самого порядка, из которого они возникают. Эти люди должны выступить против аристократий, из ко­ торых они сами вышли, то есть должны громить при­ вилегии аристократии, чтобы защитить ее, защитить интересы этих аристократий. Говоря в целом, они должны подорвать основания предшествующего фео­ дального порядка, его ценности, привилегии, неявные представления, веру, чтобы выйти к новым реалиям и совершенно антифеодальным, то есть бюрократиче­ ским, безличным, анонимным представлениям. Мно­ гие из этих империй дают власть париям—евнухам, ра­ бам, чужакам, космополитам и т. д. Причины понятны: в той мере, в какой речь идет о создании независимого политического порядка, который подчиняется законам функционирования и передачи, противным традици­ онным законам передачи через семью, один из спосо­ бов окончательно сломать механизм—обратиться к лю­ дям вне игры. Крайним случаем оказывается евнух или же священник, соблюдающий целибат. Эти стратегии встречаются повсюду —от Османской империи до Ки­ тая. Парадокс в том, что наиболее важные позиции удерживаются людьми вне игры. Или обратный эф­ фект: в традиции Османской империи братьев принца часто казнили, что было способом остановить дворцо­ вые феодальные войны, связанные с претензиями на наследство, соответствующими логике наследования. Бюрократия устанавливает политический порядок, ко­ торый выступает началом самому себе. Эйзенштадт составляет типологии, разбивает исто­ рические системы на качества, наблюдает вариации, но не теряя при этом из виду идею систематичности, связ­ ности каждой исторической комбинации. Это еще одно из его достоинств: он описывает определенный феномен, который можно назвать «феноменом эмерджентности». Понятие эмерджентности связано с эпистемологической традицией, в которой мы переходим от одной системы к другой не путем простого сложения, а посредством ка­ чественных скачков, отвечающих изменениям в струкι78 ЛЕКЦИЯ 8 ФЕВРАЛЯ 1990 ГОДА туре элементов ; так, можно говорить об эмерджентности политического порядка, когда мы имеем в виду не то, что он всего лишь результат сложения ранее имевшихся элементов, а то, что каждый из этапов это­ го процесса сопровождается изменениями всей струк­ туры. Еще одна часто используемая метафора — это идея кристаллизации: в определенный момент разроз­ ненные элементы оформляются и составляют опреде­ ленную комбинацию (Альтюссер жонглировал с поняти­ ем комбинации...). Возникающие комплексы обладают системными качествами, связанными с существовани­ ем паттернов, глобальных самоподдерживающихся структур. Я крайне несправедлив к Эйзенштадту, но, учиты­ вая законы передачи знаний в нашем французском универсуме, у вас были все шансы никогда о нем не услышать. Возможно, то, что я вам о нем рассказал, подготовит вас к его позитивному и конструктивному прочтению... Две книги П е р р и Андерсона Теперь я вам вкратце расскажу о двух книгах Перри Ан­ дерсона, «Переходах от античности к феодализму» и «Родословной абсолютистского государства». Как и Эйзенштадт, Перри Андерсон принадлежит к тради­ ции тотальной истории, которая стремится схватить историческое движение в его целостности и не доволь­ ствуется изучением истории государства, армии, ре­ лигии и т.д. Он стремится постичь целое ради того, чтобы, как открыто признавал Марк Блок, понять на­ стоящее. Вопрос Андерсона совершенно наивен: как получилось, что во Франции есть революционная тра­ диция, тогда как Англия так и не совершила своей ре­ волюции? Почему во Франции есть такие критические мыслители, как альтюссерианцы, а в Англии есть мыс­ лители-конформисты? Вот как он ставит проблему, 25. Бурдье ссылается здесь на «Структуру научных революций» То­ маса Куна: Кун Т. Структура научных революций. М.: ACT, 2003. 179 О ГОСУДАРСТВЕ я если и утрирую, то не сильно... Ту же проблему мож­ но сформулировать изысканнее: каковы факторы, бла­ гоприятствующие социалистическим силам в Англии? Из глобальной сравнительной истории трех западных государств, к которым он в целях сравнения добавляет еще и Японию, он желает извлечь инструменты для по­ нимания частных особенностей Франции и Англии, ко­ торые он одобряет или, наоборот, порицает. Он кри­ тикует марксистский эволюционизм. Его проект яв­ ляется целиком и полностью веберианским, хотя он и работает в марксистской традиции: он пытается постичь специфику истории Западной Европы, сравни­ вая, во-первых, историю Европы (от Греции до Фран­ ции Бурбонов или до царистской России) с историей Востока или Ближнего Востока (от Византии до Тур­ ции) или же с историей Китая, чтобы увидеть, каковы особенности европейской истории, если смотреть с точ­ ки зрения построения государства. И, во-вторых, срав­ нивая в рамках западной истории развитие Восточной Европы и Западной. Вы можете легко понять, что на самом деле он пытается выяснить, почему социализм является тем, чем он стал в России: не связан ли он с предшествующей историей государства на Востоке и на Западе Европы? И вы увидите, что Баррингтон Мур, третий автор, о котором я буду рассказывать, со­ вершенно откровенно говорит о том, что его задача — понять «три большие дороги», ведущие к западной де­ мократии, к фашизму и к коммунизму. Эту задачу он пытается решить за счет сравнения истории Китая и России, с одной стороны, Японии и Германии—с дру­ гой, и европейских стран—с третьей. Он стремится вы­ явить объяснительные факторы в историях трех этих больших традиций. В современных дискуссиях по поводу восточных со­ бытий [падения Берлинской стены в 1989 г.] люди, не особенно разобравшись, манипулируют подобными предметами, не потрудившись выписать в явном виде свои модели и, главное, не имея на то способностей, по­ скольку это потребовало бы значительной историче­ ской проработки. Преимущество построения моделей в том, что оно заставляет прояснять систему вопросов. ι8ο Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА Вот почему становятся намного более очевидными во­ просы (наивные политические вопросы или же наив­ ные именно потому, что они политические), которые задают себе историки, занимающиеся сравнительной историей. Историки, занимающиеся просто историей, задают вопросы того же типа—по поводу Французской революции, —но в их случае это не так очевидно, про­ сто потому что модели носят менее явный характер. А с явно проработанной моделью проще спорить, чем с моделью зачаточной, хитро припрятанной под яко­ бы нейтральным материалом. Было бы слишком про­ сто умничать и издеваться над исследованиями такого типа, тем более что в моем изложении я не рассказы­ ваю вам об огромной исторической работе, необходи­ мой для построения этих моделей: я даю вам лишь об­ щие схемы. Но хотя эта историческая работа основана на второисточниках —я и сам на протяжении многих лет пытаюсь привить себе эту культуру работы с второисточниками, — не так-то просто ориентироваться в этом универсуме знаний. Я говорю это, поскольку это самое малое, что можно сказать о людях, которые про­ вели такую работу. У этих авторов есть скрытые цели, они зависят от проблематики, связанной с настоящим и интеллекту­ альной традицией, к которой они принадлежат. Два основных типа их проблем —это марксистская пробле­ ма, о которой я недавно упоминал, и проблема истори­ ческого итога различных траекторий. Отвечают они на них по-разному. Андерсон желает реабилитировать европейские абсолютистские режимы, преодолев амби­ валентное отношение Маркса к абсолютным монархи­ ям Европы Нового времени. К этим абсолютным мо­ нархиям он применяет классический анализ капита­ лизма, предложенный Марксом: если Маркс и Энгельс характеризуют современную Европу как исполнитель­ ный «комитет по управлению общими делами всей бур­ жуазии», точно так же Андерсон считает абсолютист­ ские монархии, например Францию времен Людо­ вика XIV, исполнительными комитетами, ставшими последним оплотом общих интересов феодальной знати в целом. Абсолютистское государство — это последний ι8ι О ГОСУДАРСТВЕ заслон феодальной знати, который будет сметен револю­ цией, это «аппарат управления, сооруженный феодаль­ ной знатью в своих собственных целях», режим, который служит феодальной знати. Но, если демократическое капиталистическое государство, по Марксу, должно дис­ циплинировать и даже уничтожать отдельных капита­ листов, чтобы утвердить капиталистический порядок, точно так же — и это, по Андерсону, главное противоре­ чие абсолютистского порядка—абсолютистский порядок должен дисциплинировать и даже уничтожать некото­ рых сеньоров или же некоторые секторы феодальной касты, чтобы спасти феодальную систему эксплуатации, а именно крепостной труд. Важное возражение на те­ зис о том, что абсолютистское государство работает на феодалов, состоящее в указании на феодальные бунты, не является, с точки зрения Андерсона, по-настоящему убедительным. Чтобы спасти интересы класса, абсолю­ тизм должен пожертвовать частью этого класса, и бун­ тует именно та его часть, которую принесли в жертву, так что этим не доказывается то, что абсолютистское государство не служило общим классовым интересам. Другими словами, сопротивление феодальной знати — не аргумент против феодальной природы режима. Абсолютизм предоставляет феодалам Запада, поте­ рявшим крепостную рабочую силу, компенсацию в виде собственности, придворных должностей, пребенд. На­ копление, обеспечиваемое налогами, и распределение, обеспечиваемое накоплением, позволяют знати получить компенсационные субсидии, способные восполнить де­ фицит феодальных доходов. С позиции феодалов Вос­ тока, абсолютизм, представляющийся, впрочем, заим­ ствованием, нужен не только для того, чтобы компен­ сировать утрату феодализма, но и чтобы его сохранить. Важное примечание, которое мы встретим также у Мура: восточные государства — это индуцированные государства, они построены по образцу государств западных, английского и французского, словно бы само государство могло стать предметом импорта. Эти марк­ систские историки, не слишком довольные судьбой марксистских режимов, задают себе такой вопрос: по­ чему марксизм в России принял ту форму, которую 182 Л Е К Ц И Я 8 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА принял? Нет ли у государства, которое родилось само­ стоятельно, особых качеств, отличающих его от госу­ дарства, которое было порождено на основе заимство­ вания, импортированного образца. Той же самой логике следует книга еще одного очень известного историка, Александра Гершенкрона, посвя­ щенная экономической отсталости русского капита­ лизма 26 . Невозможно понять судьбу капитализма в Рос­ сии, не поняв, что этот капитализм начал свой путь позже остальных, когда французский и английский капитализм был уже вполне развит. Его backwardness <отсталость> связана с тем, что он возник после них. Марк Блок, оспаривая общее место стихийной социо­ логии англосаксов, утверждает, что английское го­ сударство сформировалось раньше французского 27 . Не обязано ли государство, сформировавшееся по своей собственной логике и вследствие стихийно возникше­ го плана, этому качеству стихийности какими-то дру­ гими своими особенностями и, в частности, той, что неизменно поражает наблюдателей, то есть тем фактом, что это государство смогло сохранить крайне архаич­ ные функции, начиная с королевской власти, даже пос­ ле промышленной революции? Это приводит к еще одной ложной проблеме, которую Маркс завещал ис­ ториографической традиции, проблеме буржуазной ре­ волюции: почему в Англии никогда не было буржуаз­ ной революции? Для английских марксистов это очень больной вопрос; тогда как японские марксисты напи­ сали кучу работ, чтобы ответить на вопрос о японском пути как отклонении от единственного пути, ведущего к единственной истинной революции, революции бур­ жуазной... Этот перестроенный феодализм в разных странах принимает совершенно разные формы. Ино­ гда встречаются ужасно наивные тезисы. Перри Андер­ сон так объясняет странность скандинавского пути: главный фактор скандинавской специфики заключается в особой природе социальной структуры викингов, то 26. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической пер­ спективе. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2015. 27· Bloch M. Seigneurie française et manoir anglais. P. 56-57, 137-138. 183 О ГОСУДАРСТВЕ есть у нас получается замкнутый круг. (Но, хотя я и го­ ворю так, сегодня, по крайней мере, я хотел бы пре­ подать вам урок доброжелательного чтения, то есть чтения на основе правильно понятого интереса. Я не понимаю, зачем читать книги, которые презираешь, — ты либо читаешь книгу, либо нет... Доброжелательное чтение, основанное на правильно понятом интересе, означает, что читать книгу надо так, чтобы было ин­ тересно.) Вернусь к Скандинавии. При подробном прочтении история определенной страны становится one way, од­ нонаправленной, как история индивида. Одна из функ­ ций понятия габитуса — напомнить о том, что первые события жизни ориентируют вторые, а те—третьи: мы воспринимаем то, что случается с нами, посредством структур, которые были заложены в наше сознание тем, что с нами случилось,—это банально, но об этом все же нужно помнить. Мы не начинаем нашу историю каж­ дый раз заново; и то же самое относится к стране. Если в прошлом существовала социальная структура викин­ гов, это в каком-то смысле важно; остается изучить, что же означает этот «путь викингов», как именно он опре­ делил институты, как последующие институты были предопределены сознанием, которое само было вы­ строено этими предшествующими институтами. Я уже в какой-то мере обрисовал научную позицию, которую собираюсь развивать. Я попытаюсь показать, как подлинная генетическая история или историческая со­ циология пытается схватить эти процессы непрерыв­ ного творения, нацеленные на преобразование струк­ тур с учетом ограничений, объективно вписанных в структуру и сознание людей, то есть процессы, кото­ рые меняют структуру и сами в определенной мере оформляются предыдущим состоянием структуры. Фи­ лософия истории, которой я буду придерживаться в бу­ дущем исследовании, состоит в том, что в каждый мо­ мент времени вся история наличествует в объективно­ сти социального мира и в субъективности социальных агентов, которые творят историю. Это значит не то, что мы пленники фатальной системы, в которой из началь­ ного момента можно было бы вывести все последую184 Л Е К Ц И Я 8 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА щие, но то, что в каждый из моментов пространство возможностей не является бесконечным. Можно также спросить себя, не будет ли пространство возможностей сужаться... Андерсон развивает отмеченное у Эйзенштадта противоречие между абсолютистским государством и феодализмом. Этот тезис встречается уже у Маркса и Энгельса. Например, Энгельс говорит: «Государ­ ственный строй оставался феодальным, тогда как об­ щество становилось все более и более буржуазным» 28 . Это старое противоречие, которое не раз отмечалось. Андерсон немного его углубляет и описывает конф­ ликты, упоминавшиеся уже Эйзенштадтом: абсолю­ тистское феодальное государство как перестроенный феодальный аппарат было вынуждено проводить ре­ прессии по отношении к тем, чьим интересам оно слу­ жит. Абсолютистские государства работают в качестве репрессивной машины феодального класса, незадол­ го до этого уничтожившего традиционные основы общины, и в то же время они подрывают устои фео­ дального порядка, осуществляя прямой налоговый контроль, который приходит на смену феодальному налогообложению. Чтобы служить интересам фео­ дального класса, абсолютизм должен выступить про­ тив феодализма. Замечание по ходу дела: Андерсон приписывает очень большое значение римскому пра­ ву, поскольку у Запада было это античное наследие и поскольку существует особый западный путь. Law­ yers^ которые стоят у истоков современного государ­ ства, могли обращаться к капиталу накопленных юри­ дических ресурсов, используемому в качестве особой техники. Я собирался сравнить Эйзенштадта с Перри Андер­ соном, чтобы показать вам, что за внешним противостоя­ нием структурно-функционалистской и марксистской традиций скрывается немало сходств. Эту мысль мож­ но подытожить так: Эйзенштадт—это функционализм 28. Энгельс Ф. Анти-Дюринг //Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изда­ ние второе. М.: Государственное издательство политической литературы, 1961. Т. 20. С. ю б . 185 О ГОСУДАРСТВЕ для всех, тогда как Андерсон—это функционализм для некоторых. Эйзенштадт спрашивает себя, каковы функ­ ции государства для всего социального порядка, для всех классов вместе, тогда как Андерсон задается во­ просом о классовых функциях для господствующих слоев данного конкретного времени, то есть для фео­ далов. Но главное в том, что оба они функционалисты: вместо того чтобы спрашивать, что делает государство и каковы условия, которые должны выполняться, что­ бы оно могло делать то, что делает, они выводят то, что оно делает, из функций, которые они постулируют поч­ ти что априорно: среди этих функций поддержание единства, обслуживание чьих-то интересов и т. д. П р о б л е м а «трех дорог» у Б а р р и н г т о н а Мура Третий историк, о котором я буду вам рассказывать, — это Баррингтон Мур, который в своей работе «Соци­ альные истоки диктатуры и демократии» откровенно заявляет, что его задача — понять роль правящих зем­ левладельческих классов и крестьян в революциях, ко­ торые привели к трех разным результатам —капитали­ стической демократии, фашизму и коммунизму. Это проблема «трех дорог», и чтобы ответить на этот во­ прос, он сравнивает Англию, Францию и США, кото­ рые являются примерами буржуазных революций, ве­ дущих к демократии, с Японией и Германией как при­ мерами консервативных революций, которые привели к фашизму, и с Китаем как примером крестьянской ре­ волюции, которая ведет к коммунизму. Из рассмотрен­ ных мной авторов он самый последовательный компа­ ративист: он желает выделить определенную перемен­ ную, которая будет считаться главной, и посмотреть, что меняется, когда эта переменная тоже меняется. Оче­ видно, для этого требуется выхолостить материал, и сколько-нибудь компетентный историк сказал бы, что так делать нельзя. Но я повторю, что явная ошибка лучше скрытого заблуждения, лучше построить сис­ тему объяснительных факторов, ограниченных в своем действии, зато эксплицитных, чем менять объясни­ тельную систему от одной страницы к другой. 186 Л Е К Ц И Я 8 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА Например, Мур пишет, что государство рождается вме­ сте с налогом и что это самое главное, но через три страницы он уточняет, что, если бы легитимность го­ сударства не признавалась, не было бы и налога... (В этой манере мысли я вижу аналогию с оппозицией мифологической мысли и рациональной: одно из усло­ вий частично согласованной работы мифологических систем в том, что они никогда не проверяются одновре­ менно; если в какой-то момент вы говорите: «Мужчи­ на относится к женщине так же, как солнце к луне», а потом: «Мужчина относится к женщине, как жаба к лягушке», вы не должны сопоставлять два этих тези­ са, вы просто используете одни и те же практические схемы — «ремесло историка». Подобные конструкции не поддаются прямому испытанию, для которого открыты люди, заявляющие: «Я возьму три объясни­ тельных фактора и посмотрю, как они меняются». Так что это прогресс.) С точки зрения Баррингтона Мура, в контексте об­ разования государств Нового времени нужно рассмот­ реть отношение между тремя категориями: крупными земельными собственниками, крестьянами и городской буржуазией. Он пытается дать объяснение характерис­ тикам трех рассматриваемых им результатов на основе того, как сочетаются друг с другом эти элементы. Демо­ кратия возникает в тех традициях, в которых существу­ ет условное равновесие между тремя путями, где нет союза между аристократией и буржуазией, оседлавши­ ми крестьянство и рабочих, где существует достаточно сильная коммерческая, городская, буржуазная тенден­ ция, выступающая противовесом к феодальным тради­ циям. Если рассмотреть три типа вместе, каждый пред­ ставляется отрицанием других. Япония и Германия ха­ рактеризуются дисбалансом, благоприятствующим земельной аристократии, сохранением феодальных традиций, которые по-прежнему довлеют над государ­ ственными бюрократиями. Юнкеры первыми проник­ ли в большой государственный аппарат: давления со стороны капиталистических групп, которое могло бы стать противовесом, не было достаточно, чтобы сгла­ дить политические последствия определенной формы ι8 7 О ГОСУДАРСТВЕ сельского хозяйства, притесняющей крестьян и исполь­ зующей весьма сильные политические рычаги 29 . Чтобы отличить Японию от Германии, он добавляет, что в случае Японии феодальная связь имела особые каче­ ства, поскольку в ней подчеркивалась лояльность воен­ ного рода, дисциплина, тогда как лояльность договор­ ного и более свободного типа принижалась. Модель усложняется, когда в расчет принимается относитель­ ный вес трех сил. В случае дороги к коммунизму тен­ денции коммерциализации, капиталистическое город­ ское и буржуазное развитие вместе с соответствующи­ ми ему ценностями оказываются слабыми, тогда как репрессивные формы сельского хозяйства—очень силь­ ными (крепостной труд и т. д.), так что абсолютистские силы вызывают крестьянские бунты, которые механи­ ческим образом переворачивают формы прежнего господства. В итоге мы имеем продление примитивно­ го абсолютизма. Я разочарован этими авторами, которых я тем не ме­ нее уважаю. Я хотел бы далее вкратце рассказать о схе­ ме, которую намеревался вам предложить, схеме, кото­ рая не состоит из фрагментов, взятых у разных авторов. Я хотел бы дать вам инструменты, чтобы критиковать модели, продемонстрировав, как они стыкуются вну­ три себя. В следующий раз я попробую показать вам, что нужно изменить философию истории, чтобы с большей систематичностью объяснить те же самые вещи и по ходу дела вернуться к некоторым моментам, замеченным этими авторами, которых я призываю про­ читать... 29. По этому вопросу см. сравнение Японии и Германии: Мур-мл. Б. Со­ циальные истоки диктатуры и демократии. Гл. 5 «Азиатский фашизм: Япония». С. 211-283; «Теоретические следствия и прогнозы». С. 37 1 - 455· Лекция 15 февраля κ)9 0 года Официальное и частное. —Социология и история: генетический структура­ лизм. — Генетическая история государства. — Игра и поле. — Анахронизм и иллюзия номинального. —Две стороны государства. О ф и ц и а л ь н о е и частное Я ПОЛУЧИЛ ряд вопросов, на которые я, вопреки обыкновению, не буду отвечать прямо: они крайне сложны и лежат в основе того, что я пы­ таюсь сделать. Один из них касается контроля насилия, другой — логической роли государства как инстанции рационализации. Две эти проблемы будут рассмотре­ ны позже, то есть в следующем году. Вернусь к основной линии моего изложения. В прошлый раз я подчеркнул вопрос официального и создания монополии на официальное, благодаря чему можно было по-другому поставить вопрос о созда­ нии монополии на легитимное символическое насилие. Я напомнил о том, что государственные агенты харак­ теризуются тем, что они наделены должностями, на­ зывающимися официальными, то есть официальным доступом к официальной речи, той, что циркулирует в официальных инстанциях и в государстве. В конеч­ ном счете, можно было бы сказать, что государство — это место циркуляции официальной речи, регламента, порядка, мандата, именования и назначения. В этой логике государство, выходит, характеризуется тем, что оно является местом универсально признанной власти, признаваемой даже в протестах, что является парадок­ сом, которым я займусь далее. Государство —это место признанной власти, за которым стоит социальный кон­ сенсус, консенсус, которым обеспечивается инстанция, обязанная определять общественное благо , то есть института, в котором есть директора, председатели, посты и определенные ментальные структуры. Противопоставление социоло­ гии и истории является историческим артефактом, сконструированным исторически и подлежащим исто­ рической деконструкции. Задача историзации — осво­ бодить от этих исторических ограничений, внедрен­ ных в бессознательное историей. Я повторю изречение Дюркгейма: «Бессознательное — это история». Иссле­ довать историю определенной дисциплины или госу­ дарства—значит исследовать бессознательное каждого из нас, которое, согласуясь с другими бессознательны­ ми, приобретает реальность столь же объективную, как реальность главы государства. Сила социального мира заключается в этой настройке бессознательных, мен­ тальных структур. Так что нет ничего более сложного, чем провести революцию среди ментальных структур. Вот почему революции часто терпят поражение, когда задаются целью создать нового человека (нового homo оесопотгсш или же нового homo bureaucraticus). Таким же продуктом истории является разделение истории и географии; в их существование как раздельных дис­ циплин вложены фантастические социальные силы, так что, возможно, проще реформировать социальное страхование, чем отказаться от университетского раз­ деления дисциплин. Этот генетический структурализм, который я счи­ таю конститутивным для социальной науки в целом и который состоит в той идее, что один из способов по­ нять работу социального — это проанализировать его генезис, имеет научное оправдание. Но я чувствую себя обязанным как-то объяснить то, что, по сути, кажется самоочевидным и даже банальным, просто потому, что такие вещи на самом деле не самоочевидны, и доста­ точно будет, чтобы каждый из вас оказался в ситуации, когда надо будет использовать на практике то, что я сейчас вам говорю, чтобы увидеть, как тут же срабо­ тают старые дисциплинарные рефлексы, имеющие определенные практические последствия. Я буду изго­ нять их, и то, что я говорю, можно понять, зайдя со 196 Л Е К Ц И Я 15 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА стороны Дюркгейма. Дюркгейм был убежден, что для понимания социальных структур нужно вернуться к элементарному, и это заставило его заняться в первую очередь антропологией — в его книге «Элементарные формы религиозной жизни» или в написанной им сов­ местно с Марселем Моссом статье «О некоторых пер­ вобытных формах классификации» 4 . Он искал элемен­ тарное в первобытном. Главным инструментом его гене­ тического мышления была антропология: с его точки зрения, первобытные формы ведут к элементарному. Это метафора из химии: элементарное — это то, на основе чего можно путем комбинаций получить комплексное. Этот фантазм элементарного был в какой-то момент возрожден благодаря лингвистической модели: мечта­ ли получить систему фонем, при помощи которой можно было бы реконструировать языки. У меня дру­ гое намерение; я не думаю, что поиски исходного —то есть, в нашей собственной традиции, средневекового государства, — следует смешивать с поисками элемен­ тарного. С моей точки зрения, исходное — это место, в котором складывается ряд вещей, которые, когда они уже сложились, остаются незамеченными. Исходное там, где суть, это место, в котором видна борьба, по­ скольку сопротивление созданию государства весьма значительно. По причинам, которые можно понять, лучшие историки забывают о маргинальных группах, о подвластных. Конечно, изучают бунты против нало­ гов, но не изучают сопротивление лингвистической унификации или же унификации мер и весов. Начала интересны не потому, что они представляют собой ме­ сто элементарного, а потому, что это место, в котором видна фундаментальная двойственность государства: создатели теории общественного блага сами же им и пользуются. Двойственность государства намного лучше заметна на его первых шагах, поскольку государ­ ство существует в нашем мышлении и мы постоянно 4- Дюркгейм Э., Мосс М. О некоторых первобытных формах класси­ фикации. К исследованию коллективных представлений / / Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. М.: КДУ, 2θΐι. С. 56-125. w О ГОСУДАРСТВЕ применяем государственную мысль к государству. По­ скольку наше мышление в значительной степени яв­ ляется производным от его предмета, оно не замечает главного, в частности этой принадлежности субъекта объекту. Такой генетический структурализм должен устано­ вить специфическую логику генезиса бюрократической логики и в то же время описать специфическую приро­ ду этой логики. Это проблема практических логик как противоположности логических логик 5 . Специалистов по социальным наукам, историков и социологов часто критикуют специалисты по более развитым наукам, ко­ торые все чаще стремятся заняться науками социаль­ ными и вершить суд, пользуясь своим статусом в своих более передовых науках. В одной превосходной статье точные науки названы мужскими, а мягкие науки — женскими 6 . Качественные науки и количественные: эти противопоставления не являются нейтральными ни в социальном плане, ни в сексуальном, они оказывают крайне пагубное воздействие. Помимо того, что специа­ листы по мягким наукам порой начинают подражать внешним признакам точных наук и могут, таким об­ разом, без особого труда получить символические при­ были, более серьезная опасность заключается в том, что специалисты по точным наукам, вступив в сговор с не­ которой частью специалистов по мягким наукам, способ­ ны навязать такую концепцию логики исторических предметов, которая не соответствует действительности. В своих исследованиях кабильского ритуала или кате­ горий французских преподавателей, выявляемых благодаря анализу некрологов выпускников Нормаль­ ной школы или же суждений об учениках, выносимых преподавателями 7 , я убедился в том, что логики, со5- Об этом вопросе см. главу «Демон аналогии» в: Бурдье П. Практи­ ческий смысл. С. 165; а также: Он же. От правила к стратеги­ ям / / Начала. С. 93 - 1 1 ^· 6. StorerN. W. The hard sciences and the soft / / Bulletin of the Medical Library Association. 1967. Vol. 55. 7. Bourdieu P. Homo academicus. P. 97-167; Idem. Les catégories de l'entendement professoral (переиздано в: Idem. La Noblesse d'État. P. 48-81.) 198 Л Е К Ц И Я 15 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА гласно которым функционируют социальные агенты и институты, можно было бы назвать мягкими, нечет­ кими: существует логика исторического, которая не совпадает с логикой логики. Меряя результаты работы специалистов по социальным наукам аршином логик логических, социальную науку попросту увечат, лишая ее наиболее свойственных ей качеств. Одна из наибо­ лее важных задач специалистов по социальным нау­ кам—осознать специфическую логику своего предмета и не менее специфическую логику своей работы с этим предметом, чтобы заставить признать свою особую строгость, которая не имеет ничего общего с логической логикой, которую можно встретить на теоретическом уровне в некоторых научных универсумах. Терроризм логической логики влияет также и на другие науки о че­ ловеке, признаваемые более «передовыми», например на биологию. Практические логики — институты, человеческие практики — должны определяться своей спецификой, и одна из серьезных научных ошибок в исторических науках состоит в том, что сами эти науки оказываются строже своего предмета, то есть в дискурс о предмете закладывается больше строгости, чем есть в предмете, дабы соблюсти требования строгости, которые дикту­ ются не предметом, а полем производства дискурса об этом предмете. Подобные фальсификации, вполне ис­ кренние и стихийные, довольно серьезны, особенно по­ тому, что они не позволяют выверять логику дискурса логикой предмета и в то же время схватывать специфи­ ку этих логик, которые суть не половинчатые логики, а просто другие логики. Если вы хотите найти более развернутую аргументацию, эта тема рассматривается в «Практическом смысле», и хотя эта книга была по­ священа проблемам ритуальных практик или мифоло­ гических систем, она работает и в случае проблемы го­ сударства, когда мы также имеем дело с практическими логиками, разрушаемыми логической логикой 8 . Один из парадоксов социальных наук состоит в том, что для 8. БурдьеП. Практический смысл. Особенно кн. I, гл. 5 «Логика прак­ тики» (С. 66-84) и в с я к н · H ( С 122-220). 199 О ГОСУДАРСТВЕ описания практических логик у нас имеются лишь ло­ гические логики, которые создавались как антитеза практическим логикам, что исторически требовало по­ стоянных и весьма значительных усилий. Исчисление вероятностей создавалось как антитеза стихийной ве­ роятности: все фундаментальные принципы исчисле­ ния вероятностей утверждают: «Не делайте то, что вы сделали бы не подумав». Точно так же теория игр создавалась как антитеза стихийным стратегиям игрока. Поэтому у нас есть инструменты познания, которые разрушают предмет. Важно познать инструменты познания; вот почему эпистемология для ученого — не просто какое-то «до­ полнение души» , но часть научной работы: речь идет о познании инструментов познания, необходимом для понимания того воздействия, которое эти инструмен­ ты оказывают на наши предметы; мы должны познать наш предмет, чтобы знать, в чем он подчиняется спе­ цифической логике, антиномичной по отношению к логике инструментов познания, нами к нему приме­ няющихся. Прилагать такое двойное усилие очень важ­ но: историки и тем более географы оказываются жертвой определенной формы символического господства, ко­ торое заметно в том, что они бунтуют и в то же время подавлены. Приведу пример: в первом номере нова­ торского географического журнала «Hérodote» публи­ куется интервью с Мишелем Фуко. Это значимый ляпсус: нижайший просит гарантий у высочайшего... Историков крайне раздражает теоретизация, иногда даже любая теоретизация, поскольку очень часто за право вступления в профессию историку приходится платить отказом от претензии на обобщение, которую он с некоторым презрением, довольно двусмысленным, оставляет на долю социологов. Историки, занимающие господствующие позиции, смиренно отдают дань ува­ жения философам. Та форма рефлексии, которую тра«Supplément dame» —выражение из «Двух источников морали и ре­ лигии А. Бергсона (в русском переводе передается как «увели­ ченная душа»: «Добавим, что увеличенное тело ждет увеличен­ ной души и механика требует мистики».).— Примеч. пер. 200 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА диционно называют «философской» (и которую луч­ ше было бы назвать эпистемологической), является неотъемлемой частью ремесла историка, социолога, специалиста по социальному миру, и она не «дополне­ ние души», она должна преподаваться как составляю­ щая компетенции, специфической для исторических наук. Такая компетенция, редко встречающаяся среди философов и социологов, стала бы инструментом осво­ бождения историков от форм господства, навязанного им философами; также она была бы частью прогрессив­ ного движения к объединению социальных наук и к от­ мене границ между социологией и историей. Генетическая и с т о р и я государства Социология, как я ее понимаю, выходит за традицион­ ные границы этой дисциплины и включает изучение генезиса объективных структур, которые она делает своим предметом. Такая генетическая социология—ге­ нетическая в том смысле, в каком Пиаже говорит о ге­ нетической психологии, — ставит перед собой задачу изучить генезис индивидуальных и социальных струк­ тур, в данном случае структур поля высокопоставлен­ ного чиновничества, бюрократического и государ­ ственного поля. Как заниматься этой генетической ис­ торией коллективных структур? Чем она отличается от истории, как она обычно практикуется? Что именно она требует помимо этой обычной истории? Есть ряд коллективных работ по генезису государства, которые мне очень нравятся и на которые я буду опираться. Вот мой библиографический список: Франсуа Атран «Просопография и генезис современного государства», ЖанФилипп Жене и Бернар Венсан «Государство и церковь в генезисе современного государства», Жан-Филипп Жене и Мишель Ле Мене «Генезис современного го­ сударства», их же «Культура и идеология в генези­ се современного государства» 9 . Конечно, я мог бы 9- Autrand F. (dir.) Prosopographie et genèse de l'État moderne. Paris: École normale supérieure déjeunes filles, 1986; Genet J.-P., Vincent В. (dir.). État et Église dans la genèse de l'État moderne. Madrid: Casa 201 О ГОСУДАРСТВЕ процитировать много других работ, которые далее буду также упоминать на лекциях. Но я думаю, что эта под­ борка важна, по крайней мере по моему мнению, по­ скольку она позволяет увидеть, что историки делают особенно хорошо. Сделанные мной только что замечания имели целью воодушевить историков, попытаться освободить их — и для этого я воспользовался социологией науки, кото­ рая позволяет увидеть формы господства, которые можно объективировать и, следовательно, подчинить себе; цель была в том, чтобы освободить их от различ­ ных видов цензуры, с которой они соглашаются, по­ скольку она имманентна самой структуре поля исто­ рии. То есть нужно сказать им: «То, что вы делаете, бу­ дет получаться у вас еще лучше, если вы сделаете свою работу до конца, не будете ограничиваться теми рам­ ками исторической науки, которые в какой-то мере оскопляют вашу работу и не дают вам в полной мере развернуть идеи, построить модели и системы пере­ менных». Историки, в основной своей массе, не согла­ сятся, и вряд ли можно было бы процитировать более пятнадцати обоснованных исторических работ, кото­ рые допускали бы фальсификацию в смысле Поппера. Это свойство поля — производить ограничения, объек­ тивные и инкорпорированные формы цензуры, но люди даже не ощущают той цензуры, которой подчи­ няются, входя в это поле... Я говорю это не для того, чтобы шокировать, обви­ нить или сделать выговор, а для того, чтобы хоть немного помочь освобождению социальных наук от диктатуры точных наук и одновременно от инкорпо­ рированных форм господства, самых худших. Я про­ должу разъяснение предпосылок генетической исто­ рии такого рода, чтобы показать, в чем она методоло­ гически отличается от того, что делают историки. Одно из главных отличий в том, что историки не стали бы делать то, что делаю я, поскольку они бы решили, что de Velazquez, 1986; Genet J.P., Le Mené M. (dir.). Genèse de l'État moderne; Culture et idéologie dans la genèse de l'État moderne. Rome: École française de Rome, 1985. 202 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА это избыточная и претенциозная работа. Мне вспоми­ нается одна формулировка Соссюра, которую я очень люблю цитировать и которая утверждает, что нужно знать то, что делает лингвист. Я хотел бы показать, что значит делать то, что делают только что упомяну­ тые мной историки, без которых я бы не смог занять­ ся тем, что я пытаюсь сделать с проблемой генезиса го­ сударства. Если знаешь, что делаешь, будешь делать это лучше —это переход от практики к методу. Марк Блок назвал свою книгу «Ремесло историка»: реме­ сло — это то, что дано в практике, так что можно де­ лать замечательные вещи, не обладая никаким метадискурсом о своей практике. Мне больше нравится ис­ торик или социолог, который знает свое ремесло, но не имеет сопроводительного эпистемологического дискурса, чем социолог, которые строит дискурс о своей методологии, но не владеет ремеслом. Мето­ дология никогда не защищала от технических ошибок, спасти от которых может лишь ремесло. И все-таки ремесло — условие необходимое, но не достаточное. Свое ремесло лучше делаешь тогда, когда овладеваешь им осознанно, когда можешь прояснить практические принципы, которые используешь в своей практике, когда схемы были превращены в правила, заданные в качестве правил, способных стать коллективными правилами, используемыми даже противниками, когда нужно призвать к порядку. Кодификация очень важна 10 . Эпистемология — это кодификация ремесла, то, что заставляет его преобразиться: мы переходим к другому порядку, когда начинаем делать нечто со знанием дела. В своем проекте генетической истории государства я сразу же ввожу идею, утверждающую, что существует логика генезиса логик; иначе говоря, рассказывать ис­ торию—совсем не то же самое, что заниматься истори­ ей: история — это не рассказ, а отбор важных фактов (Соссюр); нужно знать, что именно сложилось истори­ чески. Первое качество: эта логика генезиса логик не относится к порядку ни логической необходимости, ни ίο. Об этом см.: Бурдье П. Кодификация / / Начала. С. 117-132. 203 О ГОСУДАРСТВЕ случая или же чистой случайности. Существует специ­ фическая логика генезиса этих странных, то есть соци­ ально-исторических предметов, у которых есть специ­ фическая логика, не совпадающая с логикой логики. Чтобы избавить вас от длинного классического фило­ софского аргумента, отошлю вас к последней статье Кассирера, которая вышла в журнале «Word» 11 . Этот философ не только полезен, но и необходим, чтобы правильно понимать ремесло историка или социолога. В конце своей жизни он написал о структурализме и попытался философски обосновать понятие структу­ ры, этой странной сущности, которая уклоняется от лейбницевского противопоставления «истины факта» и «истины разума». По Кассиреру, это своего рода фактический разум, контингентная рациональность, одновременно в своем функционировании и своем ге­ незисе. Если подходить к ней со стороны логики, про­ тивопоставляющей чистую случайность и необходи­ мость, в ней ничего не поймешь. В этой превосходной статье он развивает эту двойственность исторического разума в смысле процесса и исторических ре­ зонов в смысле логики, имманентной истори­ ческим порядкам, схватываемым в данный момент. По моему мнению, быть историком или социологом —зна­ чит чувствовать, что имеешь дело с логиками, которые уклоняются от этой альтернативы, как в их актуальном состоянии, так и в их генезисе. Точно так же нужно по­ нять именно форму необходимости в случайности или же случайности в необходимости социальных актов, совершаемых в соответствии со структурными необходимостями, поскольку они ограничены продуктами предшествующей истории, давлением структурных необходимостей, инкорпорированных в виде постоян­ ных предрасположенностей, которые я называю габи­ тусом. Социолог или историк, захваченный социальным миром, мог бы скорее довести свою работу до конца, п. CassirerE. Structuralism in modern linguistics//Word. 1945. Vol. 1 (2). См. также: Bourdieu P. Structuralism and theory of sociological k n o w l e d g e / / S o c i a l Research. 1968. Vol. 25 (4). P. 681-706. 204 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА если бы знал, что его предметом является временное состояние, не случайное и не необходимое, состояние отношения между определенной структурой, являю­ щейся продуктом истории, то есть полем, и инкорпо­ рированной структурой, которая также является про­ дуктом истории. Когда историк изучает заявление Гизо в палате депутатов, он имеет дело с эмпирическим фак­ том, со случайностью, с happening, который, по сути, ни­ чем не интересен. То же самое относится к социологу, который изучает заявление Кон-Бендита в 1968 году, позицию такого-то профессора в том же году или же Флобера на момент инициированного против его рома­ на «Мадам Бовари» процесса. Когда он изучает happe­ ning, он, на самом деле, изучает встречу между габиту­ сом — продуктом онтогенеза, инкорпорации в опреде­ ленных условиях состояния определенной структуры, структуры глобального социального пространства и поля внутри этого пространства—и объективирован­ ной структурой, то есть структурой социального про­ странства в целостности или, чаще, того или иного частного универсума, например поля истории, литера­ турного поля или государственного. Социолог занима­ ется сравнительной историей, когда в качестве своего предмета он выбирает настоящее: когда я изучаю опре­ деленную реформу в жилищной политике, проведен­ ную в 1975 Г°ДУ> я делаю то же самое, что и ученый, ко­ торый изучает спор в Парламенте или палате лордов в 1215 году: я занимаюсь встречей двух историй в опре­ деленный момент времени, который сам является ис­ торией как индивидов, так и структур 12 . И г р а и поле Задержусь на этом вопросе еще пару минут. Как это на практике меняет понимание ремесла аналитика социаль­ ных или исторических фактов? Чтобы это понять, я вкрат­ це рассмотрю сравнение между игрой и полем. Выше­ указанный генетический структурализм отличается от 12. Об этом см.: БурдьеП. Мертвый хватает ж и в о г о / / С о ц и о л о г и я со­ циального пространства. С. 121-156. 205 О ГОСУДАРСТВЕ обычного подхода к истории, во-первых, тем, что он пытается выписать то, что значит делать то, что он делает. Во-вторых, тем, что он проясняет, какова спе­ цифическая логика исторического изменения, а также логика исторических реалий, в частности полей. В-тре­ тьих, когда речь о дифференцированных обществах, внутри которых сложилось государство как обособив­ шийся регион, существующий наравне с остальными обособившимися регионами, социолог знает, что его предметом являются отдельные частные универсумы, поля: когда он занимается литературной историей, ис­ торией искусства, государства или конституционного права, он изучает генезис социальных игр, которые я называю полями. Все сказанное мной можно сумми­ ровать так: по моему мнению, исторический проект, ко­ торым я занимаюсь, состоит в изучении генезиса особо­ го поля, которое я могу — для простоты изложения — сравнить с игрой, обращая при этом внимание на различие, о котором недавно упоминал. Рассмотрим пример шахмат, самой интеллектуальной из игр. Уче­ ные, занимающие тот полюс гуманитарных наук, кото­ рый Кант называл догматическим, те, кто хотят любой ценой все формализовать, придерживаются метафоры шахмат: они то и дело совершают онтологический пры­ жок и переходят от предметов логики к логике пред­ метов или от логической логики к практической логи­ ке, упраздняя при этом практическую логику. Прово­ дя различие между шахматами и полем, я пытаюсь внушить вам мысль о правильном понимании того, что, по моему мнению, является реальной философией со­ циальных полей и их генезиса. В шахматах есть явные, осознанные, сформулиро­ ванные, четко выраженные правила, которые являют­ ся внешними по отношению к самой игре, существуют до нее и могут ее пережить; они стабильны, если не бу­ дет их реформы, и они открыто признаются игроками, которые принимают правила игры. Очень важное ка­ чество в том, что правила, организующие игру, сами вне игры: во время игры не может быть речи о том, что­ бы начать переговоры с противником. Тогда как в поле правила являются неявными регулярностями, посколь2об Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА ку лишь незначительная часть этих регулярностей вы­ писана в явном виде—это то же отличие, что между ре­ меслом и методом, о котором я только что говорил. Определенная часть таких регулярностей управляет санкциями, налагаемыми на практики; санкции имма­ нентны игре, они имеют неявный характер; правила сами в игре, они снова и снова разыгрываются: это одно из качеств полей, состоящее именно в том, что в них борются, чтобы одержать победу в соответствии с им­ манентными правилами игры. Вебер говорил: тот, кто не подчиняется правилам капиталистического космо­ са, терпит разорение, если он хозяин, и выводится из игры, если он рабочий 13 . Об имманентных правилах напоминают санкциями, но они могут оставаться неяв­ ными. В-вторых, обычный порядок экономического или бюрократического космоса таков, что в нем нет борьбы по поводу правил игры. Но может быть и борь­ ба за изменение правил игры (посредством революции или реформистской политики), которая заключается в шулерстве, установлении неявной регулярности, ко­ торая станет правилом. Которое вначале было шулер­ ством, казуистикой или уловкой... Иначе говоря, правила—это неявные регулярности, большую часть времени не замечаемые игроками и осваиваемыми ими на практике, так что игроки не способны выписать их в явном виде. Они, в отличие от правил игры, не являются устойчивыми. Ограничения, следуя которым играют в игру, сами являются продук­ том игры. Следовательно, структурный анализ игры включает в себя анализ истории игры, становления, ко­ торое привело к данной стадии игры, процесса, в кото­ ром игра порождает и поддерживает ограничения и ре­ гулярности, в соответствии с которыми в нее играют. Игра не содержит в себе всей своей истины. Поле—это игра, в которую играют в соответствии с регулярностями, которые являются ее правилами, но в которую 13. П. Бурдье имеет здесь в виду случай ткачей, упомянутый Максом Вебером в «Протестантской этике и духе капитализма»: Ве­ бер М. Протестантская этика и дух капитализма / / Избранное: Протестантская этика и дух капитализма. С. 37· 207 О ГОСУДАРСТВЕ можно сыграть и для того, чтобы изменить правила или регулярности. Описать генезис определенного поля—это совсем не то же самое, что описать генезис игры. Если вы хотите описать генезис игры, нужно найти законодателя и узнать, что именно он изобрел: так, баскетбол по­ явился в 1890 г., он был изобретен человеком, который хотел создать менее грубую игру, в которую могли бы играть и женщины. Тогда как в случае поля речь идет об определенном процессе. О концентрации права, переходе от феодального права к королевскому, то есть о процессе, в котором король, как последняя апелля­ ционная инстанция, постепенно накапливает юриди­ ческую власть, Марк Блок говорит, что это был процесс концентрации права, развивавшийся без общего плана, без законодательного текста и, могу я добавить, на­ обум14. То есть случайно и как угодно? Нет. Это очень странная необходимость, не означающая, что мы име­ ем дело с рациональным и расчетливым законодателем или же с безумцем, который делает что угодно («шум и ярость»). Мы имеем дело с тем, кто делает разные вещи то так, то эдак, соединяет элементы, позаимство­ ванные у прежних состояний, кто составляет мозаики. Такое вроде бы бессвязное конструирование порожда­ ет эти наполовину связные вещи, которые становятся предметом изучения специалистов по социальным нау­ кам. Хотим мы того или нет, когда занимаешься исто­ рией, уже имеешь определенную философию истории, и лучше ее знать. Философия истории, которую имеет в виду Марк Блок,—вот что я хотел сформулировать на основе сравнения игры и поля, предложить филосо­ фию логики, в соответствии с которой порождаются нечеткие логики, то есть иметь не только принцип зна­ чимости того, что важно отобрать, но и принцип метазначимости. Я пытаюсь по крайней мере задать в виде проблемы то, что очень хорошо делают великие историки. Я хотел бы показать, как эта философия ис­ тории меняет способ прочтения исторических фактов и того, что делают историки. Если бы я был циником, 14- Bloch M. Seigneurie française et manoir anglais. P. 85-86. 208 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА я бы сказал: «Пусть историки продолжают работать в том же духе и дают уже готовый материал социоло­ гам». Однако в своей работе я отношусь к их работе с большим уважением, и даже если я кого-то шокирую, моя речь —это призыв к тому, чтобы эта историческая работа была доведена до конца, поскольку историки лишаются своей собственной работы, если не идут до конца. Социология истории избегает двух постоянных ис­ кушений, двух распространенных форм финализма — коллективного финализма, который означает поиск в имманентности исторического мира разума, ориен­ тированного на определенные цели, и финализма ин­ дивидов, который периодически возрождается в со­ циальных науках. В теории рационального действия социальные агенты рассматриваются в качестве рацио­ нальных вычислителей, которые максимизируют ту или иную форму материальной или символической прибыли. Я думаю, что парадокс социального мира в том, что в нем можно открыть имманентный поря­ док, не выдвигая гипотезы, будто этот порядок являет­ ся продуктом сознательного намерения индивидов или же функции, трансцендентной по отношению к ним, вписанной в коллективы. Государство было огромным прибежищем невежества — в том смысле, что на госу­ дарство сваливают все то, что не получается объяснить в социальном мире, так что в итоге его наделили самы­ ми разными функциями: государство охраняет и т.д. В книгах с «теоретическими» претензиями вы можете найти фантастическое количество фраз, в которых го­ сударство выступает подлежащим. Подобное гипостазирование слова «государство» — своего рода повсе­ дневная теология. Ведь делать государство подлежа­ щим в общем-то совершенно бессмысленно. Вот почему я, чтобы говорить о нем, все время специально выстраи­ ваю фразы... Существует порядок и определенная форма логики. Но это не значит, что у нас есть основание предполо­ жить, будто у этой логики есть субъект: это логика без субъекта, однако — и в социальных науках часто пере­ скакивают от одной ошибки к другой—это не означает, 209 О ГОСУДАРСТВЕ что социальные агенты — попросту Träger структуры, как раньше говорили альтюссерианцы, прикрываясь Марксом (слово Träger можно перевести как «носите­ ли», хотя это не слишком удачный перевод). Социаль­ ные агенты действуют, они активны, но через них дей­ ствует история, продуктом которой они сами являют­ ся. Что не означает, что они полностью зависимы. Еще одна важная вещь, следующая из этого понима­ ния логики истории, в том, что логика процесса —это не логика прогресса. Такой процесс не обязательно яв­ ляется непрерывным — он в больше мере непрерывен, чем думают, однако в нем встречаются разрывы. Когда философы начинают заниматься проблемами такого рода, они воссоздают грубые дихотомии, загоняя в угол всех тех, кто благодаря своему ремеслу на практике та­ кие дихотомии обходит. Вот почему нужно освободить социальные науки от философов, по крайней мере тех, которые не считаются со спецификой социальных наук, которые не принимают работу социальных наук в том виде, в каком она существует, и которые приходят к ним, как Ницше советует приходить к женщине, с кнутом, чтобы навести эпистемологический порядок путем террора. Что касается философов, которые счи­ таются со спецификой социальных наук, я искренне приветствую их, поскольку они могут помочь социаль­ ным наукам распутать проблемы, подобные двум мной упомянутым (правило и регулярность). Я могу вам ска­ зать, что мне хорошие философы многим помогли, ведь по этим темам они могут сказать очень дельные вещи. Когда занимаются генезисом государства, отбирают определенный принцип значимости, примером кото­ рого может быть различие донововременного, нововре­ менного и постмодерного, которое неявно тащит за со­ бой философию истории. Если предполагать, что го­ сударство — это универсальное и что образование государства — это образование универсума, в котором определенные агенты монополизируют универсальную речь, понятно, что образование государства имеет не­ которое отношение к процессу универсализации — происходит переход от локального к универсальному. 2Ю Л Е К Ц И Я 15 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА Можно ли считать прогрессивное движение к универ­ сализации действительно прогрессом? Мы имеем дело с изобретениями, ограниченными структурой, которую они оспаривают самим своим фактом. Оппозиция ин­ дивида и структуры, о которой пишутся целые диссер­ тации, бессмысленна, поскольку структура как в инди­ виде, так и в объективности. Но, кроме того, социаль­ ный порядок может навязать ограничения изобретений (например, научный универсум ограничивает научное изобретение). Социолог должен объяснить образование социальных универсумов, в которых властные ставки носят исторический характер. Логика этих универсу­ мов такова, что в них порождаются такие трансистори­ ческие феномены, как наука, право, универсальное, то есть то, что, хотя и произведено социально, не сводит­ ся к своим социальным условиям производства. И если определенные агенты социально заинтересованы в при­ своении этого универсального, это не значит, что оно не является универсальным... 15 Анахронизм и и л л ю з и я н о м и н а л ь н о г о Одна из скрытых ошибок, возникающих, когда фило­ софию истории государства не подвергают разъясне­ нию,—это анахронизм. Парадокс в том, что из всех уче­ ных историки больше других подвержены анахрониз­ му, в значительной части потому, что они становятся жертвами иллюзии постоянства номинального, которая утверждает, что институт, сохранивший то же назва­ ние, что и в Средние века, остается тем же самым. Ис­ торики предостерегают нас, но при этом определенная часть конструируемых ими предметов представляют собой комплексы интересов, связанных с актуальными вопросами, адресуемыми прошлому. Чтобы произве­ сти определенный языковой эффект или «выглядеть современно», они проводят абсолютно невоздержанные сравнения, говоря, к примеру, когда рассматриваются 15. Эта тема была развита в курсе 1988-1989 гг. в Коллеж де Франс, а также в статье: Bourdieu P. Un acte désintéressé est-il possible? Paris, 1994. 211 О ГОСУДАРСТВЕ проблемы институтов в Средневековье, что «Жоскен Депре — это Бернар Пиво XVI века...»*. Такой анахро­ низм и ретроспективная иллюзия часто связаны с оп­ ределенной ошибкой в философии истории, происте­ кающей из того, что, занимаясь генезисом структуры, в каждый момент имеешь определенное состояние структуры, в которой один и тот же элемент оказыва­ ется включен в различные состояния структуры, а по­ тому меняется. Один крупный историк Китая, Левенсон, сказал, что канонический текст Конфуция меняет­ ся, поскольку он не меняется в универсуме, который сам меняется 16 . Все это вытекает из метафоры игр, которые на самом деле поля, в которых правило игры само постоянно ра­ зыгрывается в этой игре и где меняется глобальная структура силовых отношений. Никогда нельзя предпо­ лагать, что номинально одна и та же вещь является од­ ной и той же реально, напротив, нужно исходить из ги­ потезы, что номинальное тождество скрывает реальное различие. Историки составляют лонгитюдные ряды; во Франции переписи ведутся с 1830-х годов, и разбивка в них идет по социально-профессиональным категори­ ям. Но, к примеру, «врач» 1830-х гг.— это совсем не то же самое, что «врач» ig8o-x гг., даже если корпорация осталась той же. Такие лонгитюдные исследования кор­ пораций или институтов часто оказываются беспредмет­ ными. Биографии, когда они конструируются социоло­ гически, в действительности работают с историей поля, в которое вписана биография. Историку, который гово­ рит: «Я занимаюсь историей Государственного совета», стоило бы сказать: «Я занимаюсь историей бюрократи­ ческого поля...» Если согласиться с той мыслью, что мы имеем дело с генезисом структур и что каждое состояние структуры определяет каждый из ее элементов, получа­ ется, что можно сравнивать лишь структуру с другой структурой, состояние структуры с другим состоянием Жоскен Депре —французский композитор начала XVI века, Бернар Пиво —современный журналист и телеведущий. — Примеч. пер. i6. LevensonJ. R. Confucian China and its Modern Fate. A Trilogy. Berkeley: University of California Press. 1958-1965. 212 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА структуры и что, следовательно, ловушка номинально­ го постоянства скрывается во всех атомистических лонгитюдных рядах. Две с т о р о н ы государства Вопрос в том, могут ли все эти предварительные усло­ вия оправдаться существенным научным достижением; иначе говоря, действительно ли можно, отправляясь от всего этого, привнести нечто новое по сравнению с про­ цитированными работами историков? Из всего комплекса интерпретаций и размышлений, проведен­ ных на основе высказанного мной принципа, выводит­ ся фундаментальная двойственность государства и про­ цесса, в котором оно возникло. Государство — это дву­ ликий Янус, так что невозможно сформулировать какое-то позитивное его качество, не высказав в то же время негативное — гегелевское качество без марксист­ ского, прогрессивное без регрессивного и репрессивно­ го. Это неприятно тем, кто стремятся достичь светлого будущего... Я думаю, что могу сделать следующее: вме­ сто того чтобы дать предварительную методологиче­ скую ориентировку, едва ли не в форме заклинания—вы же помните: Гегель и Маркс, Спиноза и т.д., —можно обосновать эту двойственную природу генетическим анализом. Описать генезис государства — значит опи­ сать генезис определенного поля относительно незави­ симого социального микрокосма внутри общего соци­ ального мира, в котором разыгрывается особая игра, легитимная политическая игра. Взять, к примеру, изоб­ ретение Парламента, места, где, обсуждая различные конфликтные проблемы, друг против друга выступают заинтересованные группы, где спорят по форме, в со­ ответствии с правилами, публично. Маркс видел толь­ ко закулисную сторону. Использование метафоры те­ атра, театрализации консенсуса скрывает тот факт, что есть люди, которые дергают за ниточки, и что истин­ ные ставки и истинные силы находятся в каком-то дру­ гом месте. Изучать генезис государства — значит изу­ чать генезис поля, в котором политическое будет ра­ зыгрываться, символизироваться, драматизироваться 213 О ГОСУДАРСТВЕ в соответствии с особыми формами, тогда как люди, привилегия которых — вступать в эту игру, обладают правом присваивать себе особый ресурс, который мож­ но назвать «универсальным». Вступить в эту игру легитимного, конформного по­ литического — значит получить доступ к ресурсу, кото­ рым является «универсальное», ресурсу постепенно на­ капливаемому в универсальной речи, универсальных по­ зициях, на основе которых можно говорить от имени всех, Universum'а, группы в целом. Можно говорить от имени общественного блага, того, что является благом для публики, и в то же время его присваивать. Вот что лежит в основе «эффекта Януса»: существуют люди с привилегией универсального, однако невозможно иметь универсальное, не имея в то же время монополизаторов универсального. Существует капитал универ­ сального. Процесс, в котором образуется эта инстанция управления универсальным, неотделим от образования категории агентов, свойством которых является присвое­ ние универсального. Я возьму пример из области куль­ туры. Генезис государства — это процесс, в ходе которо­ го происходит значительная концентрация ресурсов разных видов: концентрация информационных ресур­ сов (статистика на основе анкет, донесений), языкового капитала (официальное признание одного из наречий, из которого делают господствующий язык, так что все остальные представляются его искаженными, выро­ жденными или же низшими формами). Этому процес­ су концентрации сопутствует процесс отъема: сделать определенный город столицей, местом, в котором сосре­ дотачиваются все формы капитала17,—значит сотворить и провинцию как место недостатка капитала; создать ле­ гитимный язык—значит низвести все остальные языки до уровня местных наречий 18 . Легитимная культура — это культура, гарантированная государством, тем инсти17. Эта связь между капиталом и столицей <1а capitalo впоследствии будет развита в работе: Bourdieu P. Effets de lieu / / P. Bourdieu (dir.). La Misère du monde. P. 159-167. 18. О легитимном языке и отвечающем ему процессе экспроприации см. первую часть работы: Bourdieu Ρ Langage et pouvoir sym­ bolique. P. 59-131. 214 Л Е К Ц И Я 15 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 0 ГОДА тутом, который гарантирует культурные звания, выдает дипломы, гарантирующие обладание гарантированной культурой. Программы образования — дело государ­ ственное; изменить программу—значит изменить струк­ туру распределения капитала, то есть спровоцировать упадок определенных форм капитала. К примеру, уб­ рать из программы преподавания латынь и греческий язык—значит подтолкнуть к пужадизму определенную категорию мелких держателей акций языкового капита­ ла. Я сам в своих предыдущих работах об образовании совершенно забыл о том, что легитимная культура—это культура государственная... Такая концентрация является в то же время унифика­ цией и определенной формой универсализации. Там, где было многообразное, рассеянное, локальное, теперь воз­ никло уникальное. Вместе с Жермен Тийон мы сравни­ ли единицы измерения в различных кабильских деревнях в радиусе 30 километров, и было найдено столько же единиц измерения, сколько и деревень. Создание нацио­ нального, государственного эталона единиц измерения— это прогрессивное движение в направлении универсали­ зации: метрическая система—это универсальный эталон, который предполагает консенсус, согласие о смысле. Этот процесс концентрации, унификации, интеграции сопровождается процессом экспроприации, поскольку все эти знания и компетенции, связанные с локальными мерами, отныне дисквалифицируются. Иначе говоря, тот самый процесс, в котором достигается выигрыш в уни­ версальности, сопровождается концентрацией универ­ сальности. Есть те, кто стремятся к метрической системе (математики), и есть те, кто остаются с локальным. Сам процесс образования общих ресурсов неотделим от превращения этих общих ресурсов в капитал, монополи­ зированный теми, у кого есть монополия на борьбу за мо­ нополию на универсальное. Весь этот процесс — образо­ вание поля; автономизация этого поля по отношению к другим потребностям; образование специфической по­ требности, отличной от потребности экономической и домашней; формирование особого воспроизводства бю­ рократического типа, отличного от домашнего и се­ мейного воспроизводства; образование специфической 215 О ГОСУДАРСТВЕ потребности, отличной от религиозной,—все это неотде­ лимо от процесса концентрации и образования новой формы ресурсов, которые оказываются причастны уни­ версальному, во всяком случае определенному уровню универсализации, превосходящему ранее существовав­ шие. Происходит переход от местного рынка к нацио­ нальному как на экономическом уровне, так и на симво­ лическом. Генезис государства в своей основе неотделим от образования монополии на универсальное, наиболее ярким примером которой является культура. Все предшествующие работы, которые я смог прове­ сти, можно было бы подытожить так: данная культура легитимна, поскольку она представляется универсаль­ ной, предлагаемой всем, поскольку во имя этой универ­ сальности можно без боязни устранить тех, кто ею не обладает. Эта культура, которая кажется объединяющей, а на самом деле разъединяет, —один из важных инстру­ ментов господства, ведь есть те, кто обладает монополи­ ей на эту культуру, монополией страшной, поскольку эту культуру нельзя упрекнуть в том, что она частная. Даже научная культура всего лишь доводит этот пара­ докс до предела. Условия образования такого универ­ сального, его накопления неотделимы от условий об­ разования определенной касты, государственной знати, «монополизаторов» универсального. Отправляясь от этого анализа, можно поставить перед собой задачу — универсализировать условия доступа к универсальному. Также нужно понять, как это сделать: нужно ли для это­ го лишить «монополизаторов» их монополии? Мы по­ нимаем, что не в этом направлении надо вести поиск. Я закончу одной историей, чтобы проиллюстриро­ вать сказанное мной о методе и содержании. Где-то тридцать лет назад в рождественский вечер я отпра­ вился в маленькую деревушку, затерявшуюся в Беарне, чтобы посмотреть на деревенские танцы 19 . Кто-то тан­ цевал, кто-то нет; какое-то число людей старше других, одетых по-крестьянски, не танцевали, разговаривали 19. См. описание этой «первичной сцены» в начале работы: Bourdieu Ρ Le Bal des célibataires. Crise de la société paysanne en Béarn. Paris: Seuil, 2002. P. 7-14. 2l6 Л Е К Ц И Я 15 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 0 ГОДА друг с другом, держали себя так, словно бы им нужно было оправдать свое странное присутствие, тот факт, что они здесь, но не танцуют. Они должны были быть уже женатыми, поскольку женатые больше не танцуют. Танцы — место матримониальных обменов: это рынок символических матримониальных благ. На этих тан­ цах был очень высокий процесс холостяков: 50% людей в возрасте 25-35 л е т · Я попытался найти систему, объ­ ясняющую этот феномен, — дело было в том, что это был защищенный и не унифицированный местный ры­ нок. Когда образуется то, что мы называем государ­ ством, осуществляется определенная унификация эко­ номического рынка, поддерживаемая государством на политическом уровне, а также определенная унифика­ ция рынка символических обменов, то есть рынка осанки, манер, одежды, личности, идентичности и представления. У этих людей раньше был защищен­ ный местный рынок, который они контролировали, чем обеспечивалась своего рода эндогамия в рамках нескольких семей. У продуктов крестьянского способа воспроизводства были шансы добиться успеха на этом рынке: они продолжали продаваться на рынке и нахо­ дить девушек. В логике модели, о которой я упоминал, все происходившее на этих танцах было итогом унифи­ кации рынка символических обменов, в силу которой военный из соседнего городка, приезжавший, чтобы покрасоваться перед местными, оказывался дисквали­ фицирующим продуктом, лишавшим ценности своего конкурента-крестьянина. Иначе говоря, унификация рынка, выглядящая прогрессом, по крайней мере для людей, которые эмигрируют, то есть женщин и всех за­ нимающих подчиненное положение, может оказывать освободительное воздействие. Школа приучает к дру­ гой осанке, к другим способам одеваться и т.д.; а уче­ ник получает определенную матримониальную стои­ мость на этом новом унифицированном рынке, тогда как крестьяне деклассируются. В этом и заключается вся двусмысленность процесса универсализации. С точ­ ки зрения деревенских девушек, которые уезжают в город, выходят замуж за почтальона и т. п., это доступ к универсальному. 217 О ГОСУДАРСТВЕ Но этот высший уровень универсализации неотде­ лим от эффекта господства. Недавно я опубликовал статью, своего рода новое прочтение моего исследова­ ния безбрачия в Беарне, того, что я тогда говорил, и шутки ради я назвал ее «Запрещенное воспроиз­ водство» 20 . Я показываю, что эта унификация рынка приводит к фактическому запрету на биологическое и социальное воспроизводство определенной катего­ рии людей. В те годы я работал с материалом, обнару­ женным случайно, с протоколами общинных обсужде­ ний в одной маленькой деревне на две сотни жителей в период Французской революции. В этом регионе люди голосовали единогласно. Приходят постановле­ ния, указывающие, что нужно голосовать большинством голосов. Они начинают обсуждать, возникают споры, образуются два лагеря. Постепенно большинство одер­ живает победу: за ним стоит универсальное. Были большие споры по поводу этой проблемы, поднятой Токвилем, в логике Революции как континуальности и Революции как разрыва. Это по-прежнему реальная историческая проблема: какова специфическая сила универсального? Политические процедуры этих кре­ стьян с устоявшимися тысячелетними традициями были сметены силой универсального, словно бы они преклонились перед чем-то обладающим большей ло­ гической силой, тем, что пришло из города, что было оформлено четким, методическим и не практическим дискурсом. Они стали провинциалами, местными. От­ четы об обсуждениях теперь составляются так: «По­ скольку префект решил...», «Городской совет собрал­ ся...». Оборотной стороной универсализации являются экспроприация и монополизация. Генезис государ­ ства — это генезис места управления универсальным и в то же время монополии универсального и сово­ купности людей, которые причастны к фактической монополии на то, что по определению связано с уни­ версальным. 20. Bourdieu P. Reproduction interdite. La dimension symbolique de la domination économique//Études rurales. 1989. Vol. 113-114. P. 15-36, переиздано в: Idem. Le Bal des célibataires. P. 211-247. 1990-199 1 Лекция ίο января îggi года Исторический подход и генетический подход. — Исследовательская страте­ гия. —Жилищная политика. —Взаимодействия и структурные связи. —Эф­ фект институционализации: очевидность. —Эффект «Это так...» и закры­ тие возможностей. —Пространство возможностей. —Пример орфографии. И с т о р и ч е с к и й подход и генетический подход П РЕДМЕТОМ курса этого года снова станет во­ прос государства. Я остановлюсь на двух основ­ ных пунктах. Первый касается происхождения государства, точнее, как любил говорить Норберт Элиас, его социогенеза, то есть истории зарождения госу­ дарства на Западе, следующей определенной логике. Второй пункт будет связан со структурой и функциони­ рованием государства, и это будет нечто вроде подве­ дения итогов: я попытаюсь обобщить все те результаты касательно вопроса о государстве, которые были полу­ чены мной в последние годы. Хотел бы сразу заметить, и вы, конечно же, отдава­ ли себе в этом отчет, что вопрос о государстве—вопрос необычайно трудный. Я думаю, что для социолога нет более трудного вопроса. Один мой коллега, француз­ ский социолог Мишель Крозье, назвал свою книгу «Скромное государство»1. Я часто думаю о том, что го­ сударство—это то, что заставляет быть скромным, это проблема, которая обрекает социолога на скромность, в особенности если он намеривается сделать то, что хочу сделать я, довольно-таки безумную вещь, а имен­ но попытаться «обобщить» —я беру это слово в кавыч­ ки —данные теоретических исследований о государстве (немного предметов, о которых теоретики высказыва­ лись бы столь же часто, и хорошие, и плохие) и данные исторических исследований, посвященных всем этим эпохам и странам. Очевидно, что сама формулировка этого проекта подразумевает, что он неосуществим. ι. CrozierM. État modeste, État moderne. Paris: Seuil, 1987. 221 О ГОСУДАРСТВЕ И тем не менее я полагаю, что этот проект стоит попы­ таться осуществить. Я думаю, что социальные науки час­ то сталкиваются с этой антиномией и дилеммой обобще­ ния, одновременно необходимого и невозможного. Решение, которое я собираюсь вам предложить, подразумевает совершенно отчетливое понимание того, что стоит на кону в моем начинании. Я не хочу вдаваться в предисловия о государстве, о теории государства, в теоретические или методологические предисловия, более или менее скучные, но мне кажется, что кое-какие меры предосторожности следует все же предпринять. Прежде всего, я буду различать подход, который назы­ ваю генетическим, и общераспространенный историче­ ский подход. Этого самого по себе могло бы хватить на целый год, но я скажу здесь всего несколько слов, что­ бы вы понимали направление моих размышлений. Главное, я хочу показать, чем цели социолога и исто­ рика различаются. Цели социолога не совпадают с це­ лями, которые большинство историков преследуют в своей работе: социолог стремится построить теорети­ ческую модель процесса, то есть создать комплекс по­ ложений, систематически связанных и обоснованных, комплекс, способный объяснить максимально широкий набор исторических фактов. Это просто определение модели. Очевидно, что это непомерная задача —ввиду огромного массива данных, которые необходимо све­ сти воедино, и сложности теоретических схем, нужда­ ющихся в согласовании. И тем не менее [такая цель должна быть] у любого, кто произносит слово «госу­ дарство». Как я только что сказал, следует, несмотря ни на что, попытаться сделать невозможное, и причи­ на именно в том, что те, кто не говорят об этом вслух, делают это тайком, и во всех речах о государстве ста­ вятся одни и те же цели, но речи эти не сопровождают­ ся анализом условий их возможности, которые могут оказаться условиями их невозможности. Итак, следует, во-первых, отличать генетический подход от обычного исторического подхода; во-вторых, следует попытаться показать, почему генетический подход особенно необходим. Почему, когда речь захо­ дит о таком явлении, как государство, социолог обязан 222 Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА стать историком, рискуя совершить один из самых табуированных проступков в научной деятельности, кощунственный проступок, состоящий в нарушении священных границ дисциплин? Социолог рискует по­ лучить по рукам от всех специалистов, а их, как я уже указывал, несметное множество. Тем не менее генети­ ческий подход напрашивается именно потому, что, как мне кажется, в данном случае он, скажем так, пусть и не единственный, но один из главных инструментов, поз­ воляющих совершить разрыв. Если вспомнить извест­ ные замечания Гастона Башляра касательно того, что научный факт обязательно «завоевывается», а потом «конструируется» 2 , я полагаю, что этап, на котором факты отвоевываются у общепринятых представлений и здравого смысла, когда речь о таком институте, как государство, неизбежно предполагает обращение к ис­ торическому анализу. В одном моем давнем исследовании рассматривалась традиция, идущая от Гегеля к Дюркгейму и состоявшая в такой разработке теории государства, которая, по моему мнению, является всего лишь проекцией пред­ ставлений теоретика о собственной роли в социальном мире. Для Дюркгейма характерен этот паралогизм, ко­ торым часто страдают социологи и который заключа­ ется в том, что в определенный предмет или на пред­ мет начинают проецировать свою собственную мысль о предмете, которая сама является продуктом этого предмета. Чтобы уйти от осмысления государства в рамках мысли, этим государством созданной, социо­ лог должен перестать думать об обществе в категориях мышления, этим же обществом произведенным. Однако же, если только не верить в априори, в трансцендент­ ную мысль, способную уклониться от истории, можно постулировать, что нашим единственным инструмен­ том осмысления общественного мира является та мысль, которая произведена самим этим общественным миром в самом широком смысле этого слова, от просто здра­ вого смысла до научного здравого смысла. В случае 2. Bachelard G. La Formation de l'esprit scientifique. Contribution à une psychanalyse de la connaissance objective. Paris: Vrin, 1938. 223 О ГОСУДАРСТВЕ государства эта антиномия социологических и, воз­ можно, любых научных исследований ощущается осо­ бенно остро, она вызвана тем, что, если ничего не знать, ничего и не увидишь, а если знаешь, то рискуешь уви­ деть лишь то, что знаешь. Ученый, полностью лишенный инструментов осмыс­ ления, игнорирующий текущие дебаты, научные дис­ куссии, достижения, не знающий, кто такой Норберт Элиас и т.д., рискует оказаться слишком наивным либо изобрести велосипед, однако если он в курсе всего, он рискует стать заложником своих знаний. Одна из проблем, встающих перед любым ученым и в особенно­ сти перед тем, кто занимается социальными науками, в том, чтобы знать и в то же время уметь избавляться от своих знаний. Об этом легко говорить (в эпистемо­ логических дискуссиях об искусстве изобретения ново­ го можно прочитать такого рода вещи), но на практи­ ке это исключительно трудно. Один из главных ресур­ сов ремесла ученого состоит в умении находить хитрости —хитрости научного разума, если так можно выразиться, — которые как раз и позволяют обойти, приостановить действие всех этих допущений, которые используются в силу того, что наша мысль сама есть продукт того, что мы изучаем, и что у нее есть свои пристрастия . «Пристрастие» звучит луч­ ше «принадлежности» , потому что было бы слишком просто, если бы речь шла лишь о партийной принадлежности. То и дело говорят: «Это трудно, по­ тому что у людей есть партийность»; потому что пер­ вый встречный, если он знает, о чем речь — о правых или о левых, сможет сказать, какие в данном случае есть эпистемологические опасности. На самом деле с партийностью порвать легко; трудно приостановить действие пристрастия, то есть следствия мысли, столь глубокие, что они неведомы самим себе. Если верно то, что для осмысления общественного мира у нас есть только мысль, которая сама является продуктом этого общественного мира,—и здесь можно вспомнить, придав ей, однако, иной смысл, знамени­ тую фразу Паскаля о том, что «мир обнимает меня, но я обнимаю его мыслью», и я бы добавил, что обнимаю 224 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА его непосредственным образом, потому что он обни­ мает меня 3 , — если верно, что мы сами продукт мира, в котором находимся и который пытаемся обнять мыс­ лью, понять его, тогда очевидно, что это первичное по­ нимание, которым мы обязаны нашему погружению в мир, который пытаемся понять, особенно опасно и что нам следует уклониться от этого первичного, непосредственного понимания, которое я называю доксическим (от греческого слова «докса», подхвачен­ ного феноменологической традицией). Это доксическое понимание—обманчивое обладание или, если так можно выразиться, отчужденное присвоение: мы об­ ладаем знанием о государстве, и любой мыслитель, размышлявший о государстве до меня, присваивает его себе за счет мысли, навязанной ему самим этим госу­ дарством, и это присвоение происходит столь легко, очевидно и непосредственно только потому, что оно отчужденное. Это понимание, которое само себя не по­ нимает, не понимает социальных условий собственной возможности. Фактически мы обладаем непосредственным знани­ ем о государственных предметах. Например, мы умеем заполнять бланки; когда я заполняю бланк —имя, фа­ милия, дата рождения — я понимаю государство; это государство отдает мне приказания, к которым я готов; я знаю, что такое гражданское состояние, что это исто­ рическое изобретение, сложившееся постепенно. Я знаю, что у меня есть личность, потому что у меня есть документ, ее удостоверяющий; я знаю, что у доку­ мента, удостоверяющего личность, есть определенное число качеств. Короче говоря, я много чего знаю. Когда я заполняю бюрократический бланк, являющийся ве­ ликим изобретением государства, заполняю прошение или подписываю свидетельство, и когда у меня есть право делать это, будь то документ, удостоверяющий личность, справка о болезни, свидетельство о рожде­ нии и пр., когда я выполняю подобные операции, 3- «В отношении пространства вселенная обнимает и поглощает меня как точку; мыслью же своей я обнимаю ее». Паскаль Б. Мыс­ ли. M.: REFL-book, 1994· С. 78. 225 О ГОСУДАРСТВЕ я прекрасно разбираюсь в государстве; в каком-то смылся я становлюсь государственным человеком, ста­ новлюсь государством, принявшим человеческий об­ лик, и в то же время я в нем ничего не понимаю. Поэто­ му работа социолога в этом конкретном случае состо­ ит в том, чтобы присвоить себе заново эти категории мысли о государстве, которые государство произвело и внедрило в каждого из нас, которые производились в то самое время, когда производилось само государ­ ство, и которые мы применяем ко всему и в особенно­ сти к государству, чтобы о нем размышлять, так что в итоге государство остается немыслимым, непомысленным принципом большинства наших мыслей, в том числе и мыслей о государстве. Исследовательская стратегия Всё это может показаться вам несколько абстрактным и многословным, но я попробую привести примеры, которые покажут, что у нас на глазах происходят го­ сударственные перевороты, которые остаются неза­ метными. Примером может послужить орфография, способная быть настоящим государственным делом, в особенности при нынешней ситуации, и вскоре я к ней вернусь: это прекрасная иллюстрация всего того, о чем я только что говорил. Чтобы вырваться из рамок государственной мысли, в предыдущие годы я провел ряд критических исследований: я, если вспо­ мнить выражение «негативная теология», попытался создать своего рода «негативную социологию», кото­ рая привела к результатам, совершенно не оправдав­ шим ожиданий. В конце каждого года, должен вам признаться (и хотя я об этом вам не говорил, я много об этом думал), я осознавал, что не слишком про­ двинулся. Я понимал, что вместо тезисов, теорий, всего того, что обычно рассказывается в курсах о государстве, я часто собирал какие-то обломки теорий и крупицы, различные выкладки касательно свидетельств, запол­ няемых бланков, незаинтересованности, государствен­ ной службы, постепенного изобретения понятия пуб­ личности в XVIII веке и т.д. 226 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА Я говорю вам обо всем этом, чтобы объяснить свой подход, потому что он может показаться непонятым, и не без причин. Я действую совершенно осознанно: та­ кова моя исследовательская стратегия. В социологии в целом и в частности, когда речь заходит о государ­ стве, нет других стратегий, кроме тех, что Горации применяли против Куриациев, Давид —против Голиа­ фа, то есть нужно стать совсем маленьким, подойти к проблеме с самой, казалось бы, ничтожной ее сторо­ ны, потому что иначе всё будет слишком сложно. Та­ ков закон общества: чем более великими чувствуют себя люди, тем больше они обращаются к «великим пробле­ мам». Существует социальная иерархия проблем, и люди высокого полета будут, например, размышлять о международных отношениях или государстве, свысо­ ка взирая на тех, кто занимается удостоверением как документом... Эта стратегия, которая, по крайней мере на мой взгляд, принесла мне успех во многих исследо­ ваниях, состоит в том, что необходимо смириться с тем, что я занимаю позицию служанки, собираю обломки, мелкие проблемы, которые побросали крупные теоре­ тики, потому что считаю, что именно на этом уровне мы больше всего защищены от ударов государства, от его давления. Трудность связана не только со здравым смыслом, не только с тем, что мы умеем заполнять бланки и, не задумываясь, соглашаемся с фразами вроде «Государ­ ство принимает решение», как и с тем, что государ­ ство—это реалия, к которой можно приклеить прила­ гательное: скромное, амбициозное, прославленное, централистское и т. д. Мы принимаем массу вещей без каких бы то ни было объяснений. Но для ученого еще хуже научный здравый смысл, то есть тот набор обяза­ тельных проблем, который составляет основу профес­ сии, а следовательно, и профессионализма: это пробле­ мы, которые нужно ставить, чтобы получить призна­ ние в качестве легитимного ученого. С таким здравым смыслом трудно порвать, и чем вы моложе, чем более вы новичок и чем сильнее испытываете на себе воздей­ ствие великих проблем времени, хотя и делаете вид, что совершенно свободны, тем большую дань уважения 227 О ГОСУДАРСТВЕ вы обязаны платить этим проблемам... Не нужно ду­ мать, что это циничная дань: ярые защитники орфо­ графии не циники, это было бы слишком просто; это дань искренняя и обязательная. Большая проблема требует немалого уважения, а значит, толстых диссер­ таций, крупных работ и серьезных концепций. Приведу пример. Проблема государства, которая в об­ щем-то сперва исчезла—в науке, к сожалению, тоже есть свои моды, как и везде, — потом вернулась в интеллекту­ альный мир в 1960-е годы, на волне общественных движе­ ний, которые бушевали в это десятилетие по обе стороны Атлантики. В Соединенных Штатах заметный эффект произвело возвращение так называемых теорий конф­ ликта, а также марксизма, а именно марксизма структу­ ралистского толка (завезенного Гораном Терборном, Клаусом Оффе, Никосом Пуланзасом), и это возвраще­ ние поначалу выразилось в виде дебатов об автономии и гетерономии государства. Является ли государство за­ висимым, как утверждают марксисты, даже если это от­ носительная зависимость, как говорил Пуланзас? Есть ли соответствие между государством и тем или иным классом? И каким именно классом: юнкеры ли это, про­ мышленная буржуазия или джентри ? На эту тему было написано много работ. Ясно, что вопросы о со­ отношении ставятся без постановки вопроса о терминах: считается, что хорошо известно, что такое джентри, что такое класс, что такое государство, и вопросы касаются зависимости или независимости этих терминов... Это течение вызвало ответную реакцию, наделавшую немало шума, и самым известным ее представителем стала американский социолог Теда Скочпол. Тезису о зависимости — который в те времена в Соединенных Штатах имел подрывной характер, следовал логике студенческих движений, —Скочпол противопоставила тезис об автономии, разработанный ею в книге «Госу­ дарства и социальная революция», представляющей собой откорректированный и развитый тезис Баррингтона Мура, ее гарвардского учителя 4 . Затем под ее ре4- SkocpolT.R. États et révolutions sociales/Ν. Burgi (trad.). Paris: Fayard, 1985 [1979]· 228 Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА дакцией вышел сборник «Возвращение государства»5. В этой книге она показывает, что нельзя заниматься со­ циологией, пытаться понять социальный мир, не об­ ращая внимания на роль государства, независимую от роли тех социальных сил, в рамках которых государ­ ство действует. В этой традиции есть работы самого разного толка. В данном случае мы видим пример проблемы-преграды, на которую будут натыкаться сот­ ни ученых. Я, например, читал очень хорошую работу, снабженную прекрасной библиографией, в которой перечислены все защитники теории зависимого госу­ дарства в Соединенных Штатах 6 . Все это сделано очень профессионально, и то же самое необходимо сделать во Франции, но при условии, что это не единственное, что будет делаться. Автор перечисляет всех сторонников зависимости, всех сторонников независимости, он представляет две теории и пытается выяснить на эмпи­ рическом примере Германии первой половины XVIII века, зависимо или независимо государство, ис­ пользуя исторические признаки зависимости или неза­ висимости. Есть множество таких работ. [Однако] ра­ боты такого типа представляются мне препятствием на пути к знанию, потому что эмпирическая работа тоже может быть способом уклонения от теоретических раз­ мышлений. Ж и л и щ н а я политика Я со своей стороны пытался подойти к проблеме госу­ дарства очень скромным, эмпирическим путем, изучая жилищную политику Франции в 197°"Χ Γ Γ · ? Когда суще­ ствует то, что называется «политикой», включающей в себя определенного рода законодательство, регламен­ тацию жилищных субсидий, можно сказать себе, что, возможно, мы и не знаем, что такое государство, но все 5- Evans P., Rueschemeyer D., Skocpol Т. (dir.) Bringing the State back in. New York: Cambridge University Press, 1985. 6. Kohli A. The State and development / / States and Social Structures Newsletter, Social Science Research Council. 1988. P. 1-5. 7. См.: Actes de la recherche en sciences sociales. N0. 81-82. 229 О ГОСУДАРСТВЕ же эта политика близка к тому, что называют «государ­ ством». Но к этому нельзя ничего добавить: по итогам работы комиссий было принято определенное число законов, декретов, распоряжений, направленных на то, чтобы заменить так называемую поддержку строитель­ ной индустрии «поддержкой людей». Я—последователь Витгенштейна, я говорю: «Вот действие государства,— и спрашиваю себя: —В чем заключается действие госу­ дарства? Как оно осуществляется и как определяется? Как это решается?» Как только у нас появляются такие вопросы, проблема зависимости или независимости го­ сударства мгновенно испаряется, потому что мы пере­ ходим к наблюдению пространства агентов, очень сложного пространства. Комиссии — типичный в этом отношении пример: это места, в которых находятся (я скажу в двух словах, поскольку уже немного рассказывал об этом в прошлом году) агенты, которых можно назвать государством, — через десять лет они перейдут на другую сторону, в «частный сектор», в банки—агенты местных органов власти, представители службы социального жилья, агенты банков, у которых есть серьезные интересы в та­ кого рода делах, поскольку, если изменится порядок финансирования недвижимости, изменится вся страте­ гия вложений. Я не буду здесь воспроизводить весь этот анализ, поскольку это увело бы меня слишком далеко. Мы видим пространство конкурирующих агентов, ко­ торые вступают друг с другом в крайне сложные сило­ вые отношения с применением очень сложного, очень разного оружия: за одними стоит знание нормативов, прецедентов; у других есть научный авторитет и мате­ матические модели, сыгравшие очень важную роль в этой борьбе; у третьих — престиж. Например, госпо­ дин Фушье накопил множество престижных качеств: знатное имя, должность инспектора финансов, долж­ ность управляющего крупнейшего французского банка. Все эти агенты вступают друг с другом в крайне слож­ ные силовые отношения, одновременно материальные и символические, которые у многих опосредованы дис­ курсом, и из этих сложных силовых отношений, кото­ рые нужно уметь искусно анализировать, возникает ре230 Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА шение, которое подкрепляет или меняет определенное соотношение сил. Я привожу лишь один небольшой пример сложности эмпирико-теоретического харак­ тера (потому что здесь больше нет ни теории, ни эмпи­ рики), с которой приходится работать, чтобы избежать простой альтернативы—зависимое государство или не­ зависимое. Что следует из анализа такого рода? Из него следует, что слово «государство» —это своего рода сте­ нографическое, а потому очень рискованное, обозначе­ ние целого ряда крайне сложных структур и процессов. Мне потребовалось бы немало часов, чтобы раскрыть то, что я обозначил словом «государство», сказав, что «государство решило заменить поддержку строитель­ ной индустрии поддержкой людей». Речь идет о сот­ нях человек, находящихся в сложных отношениях друг с другом, в соединенных, противопоставленных полях, частных полях и так далее. Взаимодействия и структурные связи В Соединенных Штатах есть очень модная технология под названием network analysis <сетевой анализ>. Она представляет собой анализ с применением изощренных статистических методов сети взаимодействий между людьми. Один из сторонников этого метода — Эдвард Лауманн. Это социолог из Чикаго, который сначала ис­ пользовал этот метод для того, чтобы изучить сети вла­ сти в маленькой деревне в Германии, а затем рискнул применить его к более широким сетям, например, поли­ тике Белого дома в некоторых вопросах, и добился ин­ тересных результатов8. Я не во всем с ним согласен, да и он очень удивился бы, если бы я с ним согласился, но, хотя я и не разделяю его теорий, его философии и по­ литических позиций, он все же идет по пути, в конце 8. Laumann Ε. О. Bonds of Pluralism: The Form and Substance of Urban Social Networks. New York: Wiley, 1973; Laumann Ε. О., Pappi F. U. Networks of Collective Action. A Perspective on Commu­ nity Influence Systems. New York: Academic Press, 1976; Laumann E. 0., Knoke D. The Organizational State. Madison: Universi­ ty of Wisconsin Press, 1988 (см.: BourdieuR, Wacquant L. Réponses. P. 87-89). 231 О ГОСУДАРСТВЕ которого, может быть, удастся выбраться из колеи спо­ ров Скочпол и Пуланзаса. Поэтому я чувствую себя бли­ же к нему. В двух словах, различие между его взглядами и моими в том, что он описывает пространства публич­ ной политики {«policy domains») в большей степени как пространства взаимодействия, чем как отношения меж­ ду структурами. Это один из важнейших водоразделов в социальных науках. С одной стороны, есть те, кого в изучении социального пространства (говоря о «соци­ альном пространстве», я уже выбираю определенный лагерь) больше интересуют взаимодействия индивидов: знакомы они друг с другом или нет? Есть ли имя тако­ го-то в телефонной книжке того-то? Перезваниваются ли они? Общаются ли они друг с другом до того, как в Белом доме принимается какое-то решение, и т. д.? Ко­ роче говоря, есть те, кого интересуют взаимодействия, то есть реально осуществляемые социальные обмены. И есть те (к их числу принадлежу и я), кто полагает, что взаимодействия очень важны, что порой они — един­ ственное средство, при помощи которого мы можем чтото понять, и что только через взаимодействия при­ открываются структуры. Но в то же время структуры не сводятся к взаимодействиям двух людей, общающихся друг с другом: в них происходит нечто совершенно от­ личное от того, что вроде бы происходит на поверхно­ сти. Пример, который я часто привожу—это стратегии снисходительности: взаимодействие двух людей может быть актуализацией структурных отношений, несво­ димых к этому взаимодействию, оно может выступать одновременно и проявлением, и сокрытием этих струк­ турных отношений. Разумный анализ взаимодействия близок к анализу структуры; тем не менее различие в том, как все объясняется, как об этом говорится, так что в итоге различие остается очень важным. В любом случае, когда проводятся такого рода исследования — и здесь я согласен с Лауманном — вместо того чтобы спрашивать, зависимо или независимо государство, нуж­ но задать вопрос об историческом генезисе политики, о том, как все происходило, о том, что привело к приня­ тию того или иного правила, решения, меры и т.д. Тот­ час выясняется, что академический Streit [спор] о зави232 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА симости/независимости не имеет никакого смысла, что нельзя дать ответ раз и навсегда. Конечно же, это напо­ минает капитуляцию. Теоретики приходят в ужас, когда им говорят, что не нужно давать ответ раз и навсегда: они считают это «позитивизмом». На этот вопрос не­ льзя ответить раз и навсегда, но это означает не то, что нельзя дать достаточно общие ответы, а то, что начинать надо с выбраковки подобных неудачных вопросов. На них нельзя ответить раз и навсегда: следует всякий раз, то есть постоянно, когда имеешь дело с какой-то кон­ кретной страной и даже каждой отдельной проблемой, спрашивать себя, какова структура пространства, внутри которой возникнет рассматриваемая политическая мера. Чтобы вам стало яснее: если я хочу изучить рефор­ му системы образования, я найду определенное про­ странство; если я хочу изучить какой-то международ­ ный кризис, я найду другое пространство с другими агентами, и вопрос в том, что в этих агентах особенно­ го, и прежде всего что особенного в тех, кто задейство­ ван в обоих пространствах: ближе ли они к государству, чем другие агенты? Вот главный вопрос: каковы свой­ ства этих агентов, находящихся на пересечении всех полей, внутри которых выстраивается политика? Если я возьмусь изучать политику в области вооружений, это будет совершенное иное пространство, нежели полити­ ка национального образования, но это не значит, что я не буду задаваться вопросами об инвариантах государ­ ства, о тех вещах, которые происходят всякий раз, когда принимается решение об определенной государствен­ ной политике. Я полагаю, что у бюрократического поля есть специфическая логика, что это пространство, в ко­ тором рождаются совершенно особые ставки и интересы. Например, в случае изучавшейся мною политики есть две службы, управление мостов и управление инспекторов финансов. У двух этих служб были совершенно разные интересы, прежде всего бюрократические, связанные с их историей, положением в социальном пространстве, эти службы вступали в разные союзы с другими агентами, например, банкирами... Таким образом, есть специфи­ ческие задачи, специфические интересы, которые, с од­ ной стороны, являются следствием положения агентов 233 О ГОСУДАРСТВЕ в социальном пространстве или в бюрократическом секторе этого пространства, который формирует рас­ сматриваемая мера. Есть также специфические ограни­ чения и регулярности, не сводящиеся к тем ограничени­ ям, вытекающим из регулярностей, которые довлеют над людьми в целом. Существует специфическая логика государства, и эти ограничения, регулярности, интересы, эта логика функ­ ционирования бюрократического поля могут лежать в основе зависимости или независимости от внешних интересов или, точнее, невольных соответствий этим интересам. Случается, что задним числом можно, например, сказать, что управление инженеров мостов, по очень сложным историческим причинам, занимало более «левую» позицию, чем управление социального жилья, а управление инспекторов финансов занимало позицию «правую». Но оказывается, что речь идет о совпадении (я немного преувеличиваю); в лучшем случае эти агенты, преследуя свои собственные интере­ сы, служили, помимо этого, сами того не ведая и не же­ лая, в большей степени интересам одной группы, чем другой. Можно даже сказать больше: «в конечном ито­ ге», «в общем и целом», «на глобальном уровне» все эти игры государства больше служат одним, чем другим, то есть больше властвующим классам, чем подвластным. Но стоило ли ставить большие антиисторические пробле­ мы, чтобы прийти к столь простому выводу? Это первый момент: я, таким образом, хочу сказать, что, когда мы имеем дело с подобной проблемой, нуж­ но обязательно занять позицию максимального недо­ верия по отношению к государству, такого недоверия, что даже слово «государство» я начал употреблять в своих работах всего лишь два-три года назад. Преж­ де я никогда не писал «государство», потому что не знал, что это такое, но знал достаточно, чтобы остере­ гаться пусть даже стенографического употребления этого понятия. Башляр говорит об «эпистемологиче­ ской осмотрительности»: ее следует распространить и на эти слова тоже. (Единственная привилегия устной коммуникации, которая всегда хуже письменной, поскольку нет време234 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ни ее контролировать, в том, что она позволяет сооб­ щать вещи почти что неприличные, которые нельзя за­ писать даже в сносках, потому что вас будут читать раз­ гневанные или недоброжелательные коллеги.) Итак, нужно порвать с большими теориями, точно так же как нужно порвать с идеями здравого смысла и с недоверием относиться к непосредственному пони­ манию, потому что чем больше я понимаю, тем мень­ ше я понимаю. Это может показаться радикальным, и потому я говорю о «негативной социологии». Чем больше я понимаю, тем сильнее я должен сомневаться; чем более простым нечто кажется, тем сложнее оно должно быть на самом деле. С особым недоверием я должен относиться к проблемам образования—очень глупо, что об этом приходится говорить в учебном за­ ведении,—но это антиномия, присутствующая в обуче­ нии исследовательской работе, особенно в социальных науках. Верно, что обучение научным исследованиям должно быть чем-то вроде постоянного double bind9: «Я говорю тебе то, что говорю, но ты знаешь, что это ложь, знаешь, что это может быть ложью». (Что касается этого последнего педагогического уточнения, хотел бы сказать, что одна из проблем пре­ подавания, которая страшно затрудняет работу препода­ вателя,—это крайняя разнородность публики [к которой я обращаюсь]. Это можно проанализировать с социо­ логической точки зрения: однородность учащихся — эффект самой школы. Это опять-таки действие истори­ ческого бессознательного. Понадобились столетия, что­ бы школа сложилась: в классы стали набирать учеников приблизительно одного и того же возраста, прошед­ ших одинаковую программу обучения и т. д. Эта прак­ тика сложилась не сразу, были периоды, когда рядом сажали восемнадцатилетних студентов и шестилетних школьников. Чем более однородна аудитория, перед ко­ торой выступает преподаватель, тем более однородной 9- О понятии double bind <двойного послания> см.: Bateson C e t al. Towards a theory of schizophrenia// Behavioral Science. 1956. V. 1 (4). См. В русском переводе: БейтсопГ. К теории шизофрении//Эко­ логия разума. М.: Смысл. 2000. 235 О ГОСУДАРСТВЕ становится его речь на формальном уровне. Одна из проблем преподавания в Коллеж де Франс связана с тем, что, к счастью или к несчастью, здесь рядом сидят слу­ шатели, среди которых наблюдается крайний разброс в специализации, подготовленности, возрасте, и этот разброс становится тяжелым бременем, особенно когда его осознаешь; лучше этого не осознавать, но в силу сво­ ей профессии я не могу не понимать проблемы педаго­ гики; таким образом, когда начинаешь это замечать, это очень утомляет, потому что постоянно об этом думаешь. Например, я анализирую пару взаимодействие/структу­ ра, при этом среди вас есть те, кто уже сто раз это слышал, и мне немного неприятно, что я должен снова к этому возвращаться, но есть и те, для кого было бы полезно, если бы я объяснял это часа два; тогда я пытаюсь найти «исторический компромисс»...) Э ф ф е к т институционализации: очевидность Я придумал для себя несколько способов избежать го­ сударственной мысли о государстве: эмпирический анализ, критика теоретических предпосылок современ­ ных теорий, критический подход к господствующим проблемам. Но самое мощное оружие против мысли государства — это генетическое мышление. Откуда у него такие привилегии? Дюркгейм написал замеча­ тельную работу под названием «Эволюция педагогики во Франции», в которой с педагогикой делается то, что я хочу сделать с государством10. Дюркгейм попытался создать не занимательную историю образования, а ге­ нетическую социологию, выделив особенности, позво­ ляющие понять, что же оно сегодня собой представ­ ляет. Почему такой генетический анализ получает при­ вилегию? Из предшествующих курсов мы среди прочего усвоили то, что государство создает абсолют­ ный эффект символического навязывания, не имею­ щий себе равных и позволяющий оградить государство от вопроса, под который его могла бы поставить наука. ίο. Durkheim É. L'Évolution pédagogique en France. Paris, 1969 [1938]. 236 Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА То, что можно называть установившимся государством, действующим государством, государством, которое в силе, складывается посредством символического по­ рядка, который оно учреждает в объективном мире, в вещах (например, в виде разделения на дисциплины, на возрастные категории) и одновременно в субъектив­ ности—в ментальных структурах, в форме принципов разделения, принципов видения, систем классифика­ ции. В силу этого двойного навязывания символиче­ ского порядка государство заставляет принимать за не­ что само собой разумеющееся и самоочевидное немалое число практик и институтов. Например, благодаря нему мы не задаем себе вопросов о границах, о том, что во Франции говорят по-французски, а не на каком-то другом языке, об абсурдности орфографии, короче го­ воря, не задаем множество вопросов, которые могли бы возникнуть, но не возникают и подвешиваются, то есть ряд вопросов, которые могли стоять у истоков инсти­ тутов: когда занимаешься историческими исследования­ ми, выясняешь, что на самом деле у истоков тех или иных институтов стояли дискуссии о вещах, которые в настоящем приходится открывать с большим трудом. Когда я занимался образованием, меня поразила одна вещь: идея о том, что школьная система могла вы­ полнять функцию воспроизводства, была выдвинута в ι88ο-χ гг., когда велись дискуссии о возможности со­ здания обязательной школьной системы. Бывает так, что на первых этапах функции, функционирование разных вещей, которые затем становятся рутинной ча­ стью сложившегося порядка, ставятся под вопрос, вы­ носятся на обсуждение. Есть и другая ситуация, в кото­ рой тоже начинают задавать вопросы: это период рас­ пада. Происходящие в периоды распада инволютивные изменения, как их называли некоторые биологи, в «па­ тологических» ситуациях, в моменты кризиса государ­ ства, как, например, во время получения Алжиром не­ зависимости, представляют большой интерес, потому что снова встают вопросы, даже не вытесненные, а от­ ставленные в сторону, поскольку они считались решен­ ными еще до того, как были поставлены: где заканчи­ ваются границы? Нужно ли говорить по-французски, 237 О ГОСУДАРСТВЕ чтобы быть французом? Остается ли человек французом, если он больше не говорит по-французски? Достаточно ли говорить по-французски, чтобы быть французом? Иначе говоря, один из эффектов символической вла­ сти, связанный с институтом государства, состоит в том, что в форме доксы натурализуются более или менее произвольные посылки, стоявшие у истоков государ­ ства. Кроме того, только генетическое исследование мо­ жет напомнить нам, что государство и все, что из него вытекает, — это историческое изобретение, историче­ ский артефакт и что сами мы —тоже изобретение госу­ дарства. Генетическое исследование, а не «генеалогия» в духе Фуко11—вот единственное реальное противоядие от того, что я называю «забвением истоков», присущим любой успешной институционализации, любому инсти­ туту, которому удается себя навязать, чем подразумева­ ется забвение его генезиса. Институт добился успеха, если ему удалось себя навязать [как нечто самоочевид­ ное]. Напомню вам определение института, которым я пользуюсь12: институт существует дважды, он сущест­ вует объективно и субъективно, в вещах и в умах. Успеш­ ный институт, способный существовать одновременно и в объективности норм, и в субъективности менталь­ ных структур, к этим нормам привязанных, перестает представляться институтом. О нем перестают думать как о существующем ex institute <из установления>. (Лейб­ ниц применял это выражение ex institute к языку, имея в виду, что язык не имеет иного основания, кроме акта его установления.) Институт, добившийся успеха, забы­ вает сам себя и заставляет забыть о себе как о чем-то та­ ком, что было рождено, у чего было начало. Генетическая мысль, как я ее определяю, пытается в каком-то смысле вывести на поверхность произволь­ ность начала: она [таким образом] противопоставляет себя обычным применениям обычной истории. Обычп. О понятии генеалогии см.: Foucault M. Qu'est-ce que la critique? Critique et Aufklärung. Conférence du 27 mai 1978 devant la Société française de philosophie / / Bulletin de la société française de philosophie. 1990. V. 84. N0. 2. 3. 35-63. 12. Бурдье П. Мертвый хватает живого / / Социология социального пространства. M., 1993· 23« Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ное применение обычной исторической мысли склон­ но выполнять, даже когда те, кто его практикуют, об этом не догадываются, функцию легитимации, что представляет собой одну из самых распространенных форм применения истории. Например, когда я читал литературу о государстве, мне попались парламента­ рии XVIII века, д'Агессо и др. Они начали по собствен­ ному почину писать историю парламента. Они были образованными людьми, у них была потребность леги­ тимировать свое существование, они написали исто­ рию, целью которой было доказать то, что они хотели доказать, а именно что парламент—это очень древняя организация, что он является наследником Генераль­ ных Штатов, а потому представляет народ. Это был способ утвердить и учредить власть, независимую от короля, показать, что у них другая легитимность. Ис­ тория очень часто увлекается этим оправдательным дискурсом, отчасти потому, что она знает, что произо­ шло впоследствии, то есть основополагающую роль в работах историков играет определенная форма ана­ хронизма. Я читаю много историков, и так уж у меня устроено сознание, что я вижу множество анахрониз­ мов. Никто другой так часто не прибегает к анахро­ низмам, как историки. Например, сказать «Франция в юоо-м году»—это, по-моему, уже чудовищно: понадо­ билось десять столетий, чтобы образовалась Франция... Возвращение к неопределенности, связанной с исто­ ками, к открытию возможностей, которое характерно для начала, необыкновенно важно для того, чтобы бо­ роться с банализацией. Я, собственно, занимаюсь не чем иным, как подведением реального содержания под понятие разрыва, которое означает именно это: пере­ стать считать очевидным то, что не должно быть та­ ковым, перестать рассматривать в качестве беспроблем­ ного то, что должно создавать проблемы. Чтобы про­ тивостоять банализации и преодолеть забвение истока, свойственное институционализации, важно вернуться к первоначальным спорам, которые показывают, что там, где у нас осталась только одна возможность, их на самом деле было множество и с каждой из них было связано особое поле. Такой подход имеет очень 239 О ГОСУДАРСТВЕ серьезные последствия с точки зрения философии ис­ тории, которой пользуются, рассказывая определенную историю. Всегда, когда рассказывается линейная исто­ рия, появляется и философия истории. Это имеет очень важные последствия в плане того, что вы как ис­ торик должны искать, что нужно рассматривать как факт с точки зрения конструирования объекта. Там, где в любой момент есть множество возможных траекто­ рий, — порой я сомневаюсь, что такие вещи надо гово­ рить, настолько это общее место в философском дис­ курсе, — есть пространство возможностей, множество возможных становлений: то, что было принципатом, могло перейти к феодализму или превратиться в импе­ рию; то, что стало империей Габсбургов, могло стать чем-то другим... Это легко увидеть, когда я буду брать династические примеры (позднее вы поймете, что это важно). Но когда речь идет о своего рода теоретических возможностях, разглядеть это значительно труднее. Э ф ф е к т «Это так...» и з а к р ы т и е возможностей Я приведу вполне конкретный пример, который пока­ зывает, что история в любой момент сужает спектр воз­ можностей: можно было обойтись без атомной энергии, но ее все-таки произвели; в сфере недвижимости можно было не проводить политику, ориентированную на ин­ дивидуальные инвестиции и на поддержку частных лиц, и т.д. Есть определенная необратимость, отвечающая однонаправленности процессов. История разрушает возможности: пространство возможностей постоянно сужается, и, если вы свяжете эту констатацию с тем, что я только что сказал, вы поймете, что история успешно­ го института подразумевает забвение генезиса этого института, то есть история уничтожает возможности и заставляет забывать, что эти возможности были воз­ можны, более того, делает эти возможности немысли­ мыми. Есть возможности, которые были отменены раз и навсегда, это даже хуже того, чем если бы их просто запретили, потому что их сделали немыслимыми. Та ис­ торическая реальность, которую мы знаем, все эти атом240 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ные электростанции, орфография, разделение между историей и географией, существование геологии и т. п., предстает в таком виде, что противоположное ей не просто исключено, оно немыслимо. Это и есть то, что я только что назвал «государственным переворотом» . Главный удар, который нам наносит государство, можно было бы назвать эффектом «Это так...», «Вот так». Это еще хуже, чем сказать: «Иначе и быть не мог­ ло». Если «это так», значит говорить больше не о чем. Это как Гегель, который при виде гор говорит: «Вот так». Это означает, что социальных агентов заставили принять тысячи вещей, но они об этом даже не знали (их не заставляли принести присягу), вынудили безого­ ворочно принять тысячи допущений, гораздо более ра­ дикальных, чем все договоры, конвенции, соглашения. (Я делаю отступления от темы и делаю их сознатель­ но. Это педагогическая позиция. Я часто говорил, что проблема социологии в том, что она должна разрушать здравый смысл, отбрасывать все, что как-то связано с протоверованием, которое больше просто верования: это верование, которое само себя не знает в качестве такового. Социология должна разрушать доксу. В педа­ гогических отношениях очень часто действует эффект авторитета, эффект «Я особо не думал», «Мне говорят, я соглашаюсь». Социологический дискурс принимают, но не по-настоящему, потому что это принятие может сосуществовать с сохранением своего рода протодоксы. Чтобы сломить это благодушное принятие, необходимо делать то, что может показаться провокацией, а именно браться за животрепещущие темы, которые могут шоки­ ровать и нарушать покой. Это единственный способ по­ вторить операцию, которую проделывает социолог, чтобы суметь сказать то, что он говорит: он играет с огнем. Я говорю это не для того, чтобы отдать дань мифу о нау­ ке, но потому что постановка под вопрос доксы, базовых убеждений — это всегда опасная игра. В противном слу­ чае все было бы слишком просто, можно было бы сказать: Бурдье играет здесь на выражении «государственный переворот» (coup d'État), выделяя в нем буквальное значение «удар госу­ дарства», «удар, который наносит государство».— Примеч. пер. 241 О ГОСУДАРСТВЕ «Он изложил нам такой-то "сюжет"». У «сюжета» есть статус: он не истинный и не ложный. Но наука, социо­ логия—это не «сюжеты».) П р о с т р а н с т в о возможностей Вернусь к своему анализу и приведу еще один пример. В настоящий момент в Национальном собрании нахо­ дится законопроект, за который борется адвокатское лобби. Ранее я показал, насколько интересен процесс формирования профессии в ее англосаксонском виде, потому что он позволял увидеть, как исторически скла­ дывался капитал 13 . Я показал, что существует странная антиномия: эти профессии, которые во Франции назы­ вают «либеральными», которые близки либерализму, полностью зависят от государства. Я показал, что, если и есть какая-то деятельность, зависящая от государства, так это либеральные профессии: они обязаны своей ма­ лочисленностью, а значит, и монополией, защите госу­ дарства, которое определяет право на вступление в эти профессии, и они ревниво следят за сохранением этой границы, границы их монополии. Я также рассказывал вам, что в 197°"е г г · в США произошло возрождение со­ циологии права, в том же самом контексте, что и воз­ рождение работ о государстве, о которых я недавно го­ ворил. Некоторые социологи заинтересовались проис­ хождением права, поставив проблемы, которые не принято было поднимать, в связи с распространением в среде левых движений альтернативных юристов, то есть людей, которые, не являясь членами корпорации, то есть профессии, за деньги или бесплатно предостав­ ляют юридические услуги: примером могут быть феми­ нистские ассоциации юридической помощи женщинам или ассоциации помощи пуэрториканцам, защищаю­ щие бесправное население. Во Франции существовала похожая традиция—традиция юридических консульта13. Бурдье отсылает здесь к своей лекции, прочитанной 9 февраля 1989 года и посвященной незаинтересованности. Законопроект, о котором он говорит, меняет правила работы в юридической профессии, закрепляя требование о наличии диплома. 242 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ций при ассоциациях потребителей, партиях, профсою­ зах. В этих юридических консультациях часто работали люди, у которых не было статуса юриста, подкрепляе­ мого соответствующим дипломом. Сегодня несколько парламентариев, имеющих самую разную партийную принадлежность, но объединенных связью с правом (у них есть дипломы юристов), которая заставляет их забыть о партийных разногласиях, борются за то, что­ бы вы больше не могли предоставлять юридические услуги, не будучи дипломированным юристом. Рефор­ ма предусматривает обязательное получение лицензии юриста или эквивалентного диплома любым челове­ ком, который предоставляет юридические консульта­ ции в обычном порядке и за вознаграждение. Это восстановление монополии. Как это связано с пространством возможностей? По­ скольку эта мера еще только формулируется, идет ее об­ суждение. Я могу процитировать выступление министра юстиции [социалиста], у которого по крайней мере пра­ вильный рефлекс: «Если этот текст будет принят, это бу­ дет означать, что профсоюзный активист, двадцать — двадцать пять лет отработавший в конфликтной комис­ сии, у которого нет диплома об образовании, уже не сможет составить юридический акт, за который получа­ ет небольшое вознаграждение». И чтобы стигматизиро­ вать корпорацию дипломированных специалистов, он заявляет: «Права предоставлять юридические консульта­ ции окажутся лишены эксперт по земельному налогу при сельскохозяйственной палате, профсоюзный эксперт по трудовому праву, эксперт по укрупнению земельных участков при Национальной федерации пользователей сельскохозяйственных земель». Иначе говоря, этим ассо­ циациям придется либо исчезнуть, либо нанять адвока­ та. Какое отношение это имеет к моей проблеме? Дело в том, что пока есть люди, которые борются, есть наде­ жда. Потребители и профсоюзы проведут мобилизацию, в противном случае их юридические консультации через четыре года исчезнут. Я не делаю прогнозов. Предпо­ ложим, что они исчезнут через десять лет: если вы не историки, вы забудете об альтернативной возможности, то есть о том, что могли существовать юридические 243 О ГОСУДАРСТВЕ консультации, в которых работали непрофессионалы. Впрочем, возможно, структура изменится, профсоюзы станут выдавать стипендию людям, чтобы они получи­ ли юридическое образование, конфликтные комиссии станут другими, будут защищать людей каким-то иным способом, будут иначе понимать проблемы... В чем мож­ но наверняка быть уверенным, так это в том, что изме­ нятся ментальные структуры: люди будут разговаривать с членами конфликтной комиссии уже по-другому, не­ льзя будет сквернословить; те из них, кто мало что мо­ жет сказать, кроме грубых слов, больше не сможет ска­ зать ничего, как это и происходит сегодня в большинстве юридических ситуаций. Сложится соответствующая юридическая ситуация, а ее происхождение будет забы­ то. То же самое с жилищной политикой: альтернатива коллективного социального жилья и мелких частных домов — это мнимая альтернатива; есть третья возмож­ ность мелких домов, сдаваемых в наем, которой больше не существует. Ни один социолог об этом не говорит... Иными словами, альтернатива, оппозиция коллективно­ го жилья и индивидуального отметается историческим процессом, в результате которого проблема сложилась в той форме, генеалогию которой можно проследить. И таких проблем тысячи. Пример орфографии Еще один пример: орфография — это поистине замеча­ тельная иллюстрация 14 . Только задумайтесь, эти дебаты, говорят, занимали в газетах, по крайней мере в «Le Fi14. См. документ «Исправление орфографии» («Les rectifications de l'orthographe»), представленный Верховным советом по делам французского языка в: Journal officiel de la République française, Documents administratifs, N0. 100, 6 декабря 1990 года. В тот мо­ мент, когда Бурдье читал лекцию, полемика была в самом раз­ гаре: «Ассоциация сохранения французского языка» (ASLF), созданная в декабре 199° г°Да> мобилизовала, среди прочих, лауреатов Нобелевской премии и членов Французской акаде­ мии моральных и политических наук, чтобы те выступили в прессе против реформы. Скорее всего, именно один из ее чле­ нов через неделю оставит для Пьера Бурдье досье с газетными материалами на эту тему и, в частности, статью Клода Леви-Стросса из «Le Figaro» от з января 1991 года под названием «Начать все с нуля» («Tout reprendre à zéro»). 244 Л Е К Ц И Я 1 0 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА garo», больше места, чем «Война в Заливе»: как такое возможно? Можно ли отделаться улыбкой, сказав, что это все вздор, всего лишь образец легкомыслия францу­ зов? Вот в Америке говорят, что это все смешно. Я же считаю, что, если проблема приобрела такие масштабы, значит, для людей, которых она мобилизует, это очень серьезная проблема. Вся моя социологическая работа была направлена на то, чтобы сделать понятными тако­ го рода проблемы, объяснить, что за отменой географии, сокращением на пятнадцать минут физкультуры, добав­ лением лишних пятнадцати минут к уроку математики за счет урока музыки стоит борьба не на жизнь, а на смерть, что под вопросом оказываются непосредствен­ ные интересы людей, как в случае адвокатов, или же их косвенные интересы, а здесь дело обстоит еще хуже, по­ тому что на карту поставлены интересы идентичности. Почему? На зарплате это не отражается. Чтобы понять такие проблемы, понять, что они очень серьезны, что изза пустяков могут разгораться гражданские войны, нуж­ но иметь объяснительную систему исключительной сложности и строгости, в которой фундаментальную роль играет государство. Здесь стоит вопрос об одной из важнейших с социологической точки зрения вещей — о социальных страстях, то есть об очень сильных, пате­ тических чувствах, любви, ненависти, которые обычный социолог склонен исключать, считая их относящимися к порядку иррационального, непонятного. Некоторые языковые войны принимают форму религиозных войн, некоторые войны в сфере образования являются война­ ми религиозными, что никак не связано с противопо­ ставлением публичного и частного, иначе это было бы слишком просто. Чтобы дать представление о принципе анализа, скажу, что орфография—это orthographia^ прямое письмо, мане­ ра писать в соответствии с правилами, правильно, то есть исправлено —в смысле исправленного языка. Очевидно, что орфография является продуктом исторического про­ цесса. Французский язык—это артефакт, но орфографияартефакт четвертого порядка, продукт ряда более или ме­ нее случайных исторических решений, начиная с тех, что принимались средневековыми монахами, и заканчивая 245 О ГОСУДАРСТВЕ мерами, одобренными разнообразными комиссиями и комитетами, которые при этом всегда были государ­ ственными. Как только речь заходит о реформе орфо­ графии, мы тут же сталкиваемся с обороной людей, часто являющихся государственными литераторами, академиками. Они попадаются в эту ловушку именно потому, что положение обязывает их отвечать на подобные вопросы. Они сталкиваются с double bind. Первое желание—сказать: «Государство требует от нас ратифицировать государственную меру в отношении государственной орфографии». Принимается ряд го­ сударственных решений, но эти решения стали мен­ тальными структурами благодаря институту образова­ ния, которым было привито уважение к орфографии. Среди наиболее интересных аргументов, вызывающих насмешки журналистов, есть и эстетические аргументы: слово nénuphar <водяная лилия> красивее выглядит с/?Л, чем cf. Это смешно, но это так: это и в самом деле краси­ вее с точки зрения того, кто является продуктом государ­ ства, привыкшим к государственной орфографии. Здесь возникает эстетическая проблема, больше не буду об этом говорить, подумайте об этом сами... В данном случае го­ сударство общается с самим собой, и если орфография может стать государственным делом, это происходит по­ тому, что именно немыслимое государства мыслит себя через писателей. Несколько лет назад мы провели опрос защитников латинского языка. В нем выявляется опре­ деленная гомология: самые отчаянные защитники латы­ ни попадаются среди тех, кто немного ее изучал, кто пре­ подавал в технической [сфере], потому что для них это была точка последней дифференциации, diacrisis [от­ личия], тогда как те, кто изучал латынь долго, были далеки от такой реакции. И если орфография сегодня становится местом столь чувствительных различий, при­ чина в том числе и в поколенческих проблемах. В «Раз­ личении» есть фотография, на которой изображены мо­ лодой человек с длинными волосами и пожилой госпо­ дин с усиками 15 . В бюрократии такое бывает часто. Пожилой господин с усиками выучил орфографию, я бы 15. BourdieuP. La Distinction. P. 164-165. 246 Л Е К Ц И Я 10 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА даже сказал, что он ничего другого не знает, а длинново­ лосый юноша читает «Libération», работает на компью­ тере, но не знает орфографии, у него полно ошибок. Это одно из мест последнего отличия, и, конечно же, суще­ ствуют люди, весь культурный капитал которых, суще­ ствующий в таком реляционном режиме, связан с этим последним отличием. Я говорю о «культурном капитале», но я должен также сформулировать связь, которая существует меж­ ду ним и государством. Это предмет моего курса в этом году. Орфография—очень хороший пример. Еще один пример —французский язык. Генезис государства, как мне представляется, —это генезис пространств, в кото­ рых, к примеру, определенный способ символического выражения получает монополию: говорить нужно пра­ вильно и только так. Эта унификация языкового рын­ ка, рынка письма, равнообъемная государству, произ­ водится самим государством по мере того, как оно, го­ сударство, производит само себя. Это один из способов, которыми государство производит себя: нормализация орфографии, нормализация мер и весов, нормализация права, замена разных видов феодального права унифи­ цированным правом... Этот процесс унификации, цент­ рализации, стандартизации, гомогенизации, в ходе ко­ торого собственно и складывается государство, сопро­ вождается процессом, который воспроизводит сам себя: это филогенез, воспроизводящийся в онтогенезе в каждом поколении при помощи системы образова­ ния, процесс, посредством которого формируются нор­ мализованные индивиды, приведенные к единообра­ зию с точки зрения письма, орфографии, манеры гово­ рить... Этот двойной процесс полностью погружается в бессознательное (забвение генезиса), так что какая-то произвольная вещь совершенно забывается в качестве таковой. Возьмите словарь «Robert», вы найдете в нем цитаты, в том числе из Валери, об абсурдности фран­ цузской орфографии. Крайне произвольные вещи становятся, таким об­ разом, абсолютно необходимыми, даже более чем необ­ ходимыми—естественными. Настолько естественными, что изменить их — это как лишить воздуха, сделать 247 О ГОСУДАРСТВЕ жизнь для множества людей невозможной. Чтобы по­ нять, что в таких случаях происходит, следовало бы произвести дифференциальный социологический ана­ лиз различных позиций: кто выступает за, кто — про­ тив... Это замечательная экспериментальная ситуация. Говорят, что социология не ставит экспериментов: это совершенно неверно, вот экспериментальная ситуация, достаточно только за ней понаблюдать. Разумеется, нужно сделать гораздо больше, чтобы объяснить, что фундаментальный принцип происходящего — своеоб­ разная встреча государства с самим собой, государства, которое, будучи институтом, имеет те же свойства, что есть у любого института: оно существует объективно в форме грамматики, в форме словаря, свода орфогра­ фических правил, государственных рекомендаций, преподавателей грамматики, учебников по орфогра­ фии и т.д., и в то же время оно существует в менталь­ ных структурах в форме предрасположенности писать правильно, то есть без ошибок, или же предрасполо­ женности считать, что нужно писать правильно (среди защитников орфографии есть и такие, кто делает ор­ фографические ошибки). Важно само это доксическое согласие с необходимостью орфографии. Государство может добиться того, что будут существовать препода­ ватели орфографии и в то же время люди, готовые за орфографию умереть. Лекция 17 января îggi года Напоминание о направлении курса. —Два значения слова «государство»: го­ сударство-управление, государство-территория. — Дисциплинарное разде­ ление исторической работы как эпистемологическое препятствие. —Моде­ ли генезиса государства: ι. Норберт Элиас. —Модели генезиса государства: 2. Чарльз Тилли. Н а п о м и н а н и е о н а п р а в л е н и и курса Н А прошлой неделе я начал с довольно длинной преамбулы, чтобы рассказать вам об особых трудностях, с которыми мы сталкиваемся, когда хотим помыслить государство, и привел в качестве примера орфографию. Это отнюдь не анекдотический пример, потому что, когда занимаешься орфографи­ ческими войнами или же, так сказать, войнами более реальными и более волнующими, можно с одинаковой вероятностью испытать на себе влияние мысли о госу­ дарстве. В обоих случаях, я думаю, есть эффект государ­ ства, сказывающийся на том, кто пытается мыслить; это тот самый эффект государства, который я попытался проанализировать, описать точнее, поскольку раньше я уже подступался к этому вопросу. Прежде чем при­ ниматься за генетический анализ рождения государ­ ства, который представляется мне одним из способов хотя бы чуть-чуть уклониться от подобного воздей­ ствия государства, я бы хотел сегодня в общих чертах обрисовать путь, которому я буду в этом году следовать, чтобы вы не отстали от меня на всех поворотах и изви­ линах маршрута, который я изберу. Важно знать, куда я хочу прийти, чтобы понять, а порой и принять раз­ розненные и случайные, на первый взгляд, подробно­ сти, в которые я буду по ходу дела вдаваться. Я хочу попытаться показать, каким образом образо­ вался этот великий фетиш — государство, или, пользу­ ясь метафорой, которую я мог бы пояснить, этот «цент­ ральный банк символического капитала», место, где производятся и получают гарантию все кредитные деньги, обращающиеся в социальном мире, и все реалии, 249 О ГОСУДАРСТВЕ которые можно назвать фетишами, идет ли речь о школьном аттестате, легитимной культуре, нации, понятии границы или орфографии. Итак, мне важно изучить сотворение этого творца и гаранта фетишей, за которые вся нация или какая-то ее часть готова уме­ реть. Я полагаю, что всегда нужно помнить о том, что государство — это символическая сила, которая может добиться, что называется, высшей жертвы —за счет та­ ких смехотворных вещей, как орфография, или, наобо­ рот, столь серьезных, как границы. Я отсылаю вас к прекрасной статье Канторовича «Pro patria mori»1. Вот традиция мысли, к которой следует обратиться, чтобы понять государство. Я убежден в том, что генети­ ческий анализ—одно из немногих средств, позволяющих порвать с иллюзией, свойственной синхроническому восприятию, то есть с тем доксическим согласием, ко­ торое возникает в силу того, что государство и все его творения —язык, право, орфография и т.д.— вписаны одновременно и в реальность, и в умы. Это также единственный способ порвать со всеми эффектами, ко­ торые можно назвать психологическими, но которые я для большей точности называю символическими, со всеми эффектами, заставляющими нас думать о госу­ дарстве посредством мысли самого государства. Два значения слова «государство»: государство-управление и государство-территория Чтобы уточнить эту общую линию, напомню о различии, которое я уже проводил и которое вы найдете в слова­ рях. Какой бы словарь вы ни взяли, «Robert», словарь Лаланда или «Larousse», в них традиционно различают­ ся два значения слова «государство», которые, как мне кажется, тесно связаны друг с другом. С одной стороны, более узкое значение, которое в словарях приводится вторым: государство—это управление, совокупность го­ сударственных органов, форма управления. С другой стороны, более широкий смысл: государство — это ι. Kantorowicz Е. Mourir pour la patrie et autres textes. P. 105-141. 250 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА национальная территория и совокупность граждан. Ис­ торики ведут споры о том, кто кого образует—нация го­ сударство или, наоборот, государство—нацию, это очень важные дискуссии с политической, но не с научной точ­ ки зрения. И как это часто бывает, общественно важные споры оказываются экраном и препятствием для науч­ но важных споров. Указанная альтернатива может раз­ делять национальные традиции, политические традиции и представлять собой очень важную ставку, поскольку в зависимости от того, чему отдается приоритет — госу­ дарству или нации, используются совершенно разные инструменты легитимации. Именно поэтому это важ­ нейшая политическая ставка. На мой взгляд, это полезное, но все-таки искусствен­ ное различие, и модель генезиса государства, которую я хочу предложить, создана по очень простому прин­ ципу: государство в узком смысле слова, государство-i (управление, форма правления, совокупность бюро­ кратических институтов и т.д.) образуется, формируя государство в широком смысле слова, государство-2 (национальную территорию, совокупность граждан, объединенных отношениями признания, которые гово­ рят на одном языке, все то, что вкладывается в понятие нации). Итак, государство-i образуется, формируя го­ сударство-2. Вот упрощенная формулировка. Говоря точнее, построение государства как относительно авто­ номного поля, отправляющего власть, обеспечиваю­ щую централизацию физической и символической силы, и тем самым становящегося ставкой, за которую идет борьба, неизбежно сопровождается построением единого социального пространства, которое становит­ ся ему подведомственным. Иначе говоря, если вернуть­ ся к классическому философскому различию, отноше­ ния между государством-i и государством-2—это отно­ шения natura naturans и natura naturata, порождающей и порожденной природы. Вы скажете, что тем самым мы объясняем obscurum через obscuro... (В аудитории всегда найдется тот, для кого темные вещи ясны и кто вдруг скажет про себя: «Так вот оно что!» Именно поэтому я специально использую не­ сколько языков. Я часто говорю, объясняя мою манеру 251 О ГОСУДАРСТВЕ думать и говорить, что, когда меняешь способ говорить о вещах, можно освободиться от обычной манеры, ко­ торой ты ограничен; это способ найти траектории, разные пути. Вещи, которые помогли мне найти доро­ гу, могут помочь и другим. Именно поэтому я с вами ими делюсь, тогда как в книге остается только что-то одно. С точки зрения коммуникации книга строже устного выступления, но в то же время она намного беднее, она менее действенна... Многие говорят мне: «Когда мы вас слушаем, все понятно; когда читаем, ни­ чего непонятно», тогда как для меня это одно и то же. Различие именно в этой семантической открытости, которую я могу сохранить в устной речи, но вынужден убирать из письменной.) Генезис государства как natura naturans, как принцип построения сопровождался, таким образом, генезисом государства как natura naturata. Почему об этом нужно напоминать? Потому что наивное восприятие приво­ дит к определенной форме фетишизма: делают вид, будто государство как территория, совокупность аген­ тов и т.д. была фундаментом для государства как управления. Иными словами, можно сказать, что фе­ тишизм, по сути дела, переворачивает реальный про­ цесс. Я говорю, что государство создается, делая нечто, но верно и то, что генетический подход неизменно по­ казывает нам, что изобретение процедур, юридической техники, техники сбора ресурсов или концентрации знания (письма), все эти изобретения, тяготеющие к центру, сопровождаются глубокими изменениями, более или менее долгосрочными, на уровне собственно территорий и населения. Если придерживаться гене­ тического порядка, возникает желание отдать опре­ деленный приоритет построению централизованного государства перед построением государства как терри­ тории, тогда как стихийное восприятие диктует обрат­ ное: так, например, национализм всегда пользуется фактом языкового единства для того, чтобы на этом осно­ вании сделать вывод о необходимости управленческого единства или чтобы легитимировать требования управ­ ленческого единства, предъявляемые единству терри­ ториальному. В реальном генезисе то, что фетишизм, 252 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА свойственный стихийному восприятию, считает перводвигателем, основой, часто оказывается на втором мес­ те. Это еще одна причина для того, чтобы заняться ге­ нетическим анализом. Государство как суверенная власть над определен­ ным народом и территорией, как совокупность общих служб и ведомств нации, государственных служб, как их называют (центральная власть, государственная власть, администрация и т.д.), кажется выражением государства как «группы людей, закрепленной на опре­ деленной территории, подчиненной определенной власти и рассматриваемой в качестве юридического лица» или государства как «организованного общества, имеющего независимое управление и играющего роль юридического лица, отличного от других аналогичных обществ, с которыми оно находится в отношении» 2 . Ставя на первое место организованное общество, а на второе—службы и ведомства, Лаланд, поскольку у фи­ лософов тоже есть бессознательное, молчаливо согла­ шается с общепринятым представлением о том, что службы и ведомства суть выражение общества. Одна из функций генетического анализа, которым я буду заниматься долго и медленно,—порвать с иллю­ зией, свойственной синхроническому восприятию, и показать, как ряд социальных агентов, чьи характе­ ристики в социальном пространстве поддаются опре­ делению (король, легисты, члены королевского совета и т.д.), создали государство и при этом создали самих себя как воплощение государства. Это напоминание ве­ дет к вопросу, который я в несколько навязчивой ма­ нере ставил на предыдущих курсах. Говоря в довольно простых, если не сказать упрощенных категориях, мож­ но задать вопрос: кто заинтересован в государстве? Есть ли интересы государства? Есть ли заинтересованность в публичном, в государственной службе? Есть ли ин­ терес к универсальному и кто его носитель? Как только вопросы поставлены в том виде, в каком я их ставлю, мы тут же переходим к описанию и процесса построения 2. Lalande A. Vocabulaire technique et critique de la philosophie. Paris: PUF, 2006 [1926]. P. 303-304. 253 О ГОСУДАРСТВЕ государства, и ответственных за этот процесс. А пото­ му— принимая расширенное веберовское определение государства, которое я предложил в качестве мнемотехнического приема, а именно определение государства как обладателя монополии на легитимное физическое и символическое насилие — и к постановке вопроса о том, кто имеет монополию на эту монополию. Это во­ прос, который не вытекает из веберовского определе­ ния и который не ставят все те, кто им пользуется, включая Норберта Элиаса. Д и с ц и п л и н а р н о е разделение исторической р а б о т ы как эпистемологическое препятствие Обрисовав в общих чертах свой проект, я перейду к ге­ нетическому анализу государства. На моем пути будут встречаться два типа данных: с одной стороны, исто­ рические работы, огромные, бесчисленные, неохватные, пугающие, потому что их трудно освоить. С другой сто­ роны, в массе общих теорий государства есть и близкие тому, что собираюсь сделать я. Чтобы вкратце дать представление об объемах данных и грандиозности моей затеи, просто процитирую отрывок из статьи анг­ лийского историка Ричарда Бонни «Война, налоги и деятельность государства во Франции, 1500-1600 гг. Несколько предварительных замечаний о возможности исследования» 3 , которая, напомню, касается лишь не­ большой исторической области: «Регионы истории, ко­ торым уделялось меньше всего внимания, были погра­ ничными зонами, например, находились на границах разных специализаций. Так, например, изучение госу­ дарственного управления требует знания теории управ­ ления, то есть истории политической мысли». Одна из сфер специальных знаний, в которую я попытался про­ никнуть, в высшей степени увлекательная область, по3- Bonney R.J. Guerre, fiscalité et activité d'État en France, 1500-1600. Quelques remarques préliminaires sur les possibilités de recherche / / Genèse de l'État moderne / J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). P. 193-201. 254 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА лучившая развитие в англосаксонских странах,—это не история политических теорий (в узком смысле этого слова, то есть теорий, созданных теоретиками, считаю­ щимися достойными этого имени — Боденом, Монте­ скье, всегда одни и те же имена), а история массива дис­ курсов о государстве, создававшихся начиная со Сред­ них веков и сопровождавших построение государства (я специально использую слово, которое не подразуме­ вает каузального действия), которые были делом тех, кто строил государство и вдохновлялся Аристотелем, а позднее Макиавелли. Эти теории [существенно отличались] от того, как их обычно представляют, когда занимаются историей идей и считают их интересными теориями, по которым и сегодня можно занять позицию: например, ставят во­ прос о том, был ли прав Боден, выступая против того или иного теоретика. Преподавание этих теорий несколько напоминает преподавание в Институте по­ литических исследований ... Но, на мой взгляд, у них совершенно иной статус. Это структуры, структурированные социальными условиями произ­ водства производителей, которые и сами располагают­ ся в некотором государственном пространстве, в неко­ торых позициях, и в то же время структурирующие структуры восприятия тех агентов, которые участвова­ ли в рождении реальных организационных структур. Например, отправляясь от аристотелевской идеи бла­ горазумия, первые легисты приступают к определению благоразумия государственного деятеля, противопо­ ставляемого virtù [доблести] рыцаря, который слишком пылок, не всегда хозяин своим чувствам и своему разу­ му. По этому вопросу я отошлю вас к замечательной ра­ боте Жоржа Дюби4. Таким образом, Аристотеля в этом случае нужно читать не ради досужих размышлений, а чтобы узнать, что такое государство. Итак, вот небольшая область специальных знаний, которую нужно попытаться изучить, но, чтобы быть 4- Duby G. Histoire de France. T. I: Le Moyen Âge, de Hugues Capet à Jeanne d'Arc (987-1460). Paris: Hachette, 1987; переиздано в: Plu­ riel, 2009. 255 О ГОСУДАРСТВЕ специалистом по этому вопросу, нужно было долго им заниматься. Я процитирую вам Мишеля Серра — это тот редкий случай, когда я с ним согласен: он говорит, что одним из важнейших проявлений цензуры в науке является разделение между науками5. Цензура осуще­ ствляется самим фактом разделения знания и такого его разделения, которое делает некоторые вещи немыс­ лимыми по обе стороны границы. [Вернусь к цитате] из этого английского историка [Ричарда Дж. Бонни]: «Регионы истории, которым уделялось меньше всего внимания, были пограничными зонами, например, на­ ходились на границе разных специализаций. Так, например, изучение государственного управления тре­ бует знания теории управления, то есть истории поли­ тической мысли, знания практики управления». Эти легисты производили дискурсы, но мы не знаем, как они были связаны с их практикой. Все, кто пишут, что «государства слишком мало» или «государства слиш­ ком много», производят дискурсы, но нужно еще вы­ яснить, как именно они связаны с тем, что сами эти люди делают; это весьма непростые отношения, в каж­ дом случае разные. Я продолжу: «...знания практики управления, то есть истории институтов [которое у ис­ ториков представляет собой отдельную специализа­ цию]; наконец, знания управленческого персонала [институтов, королевского совета, кто в него входит; существуют люди, занимающиеся просопографией, люди, которые, как мадам Отран 6 , составляют генеало­ гию юристов, легистов]... то есть знания социальной истории. [Это сокращенное наименование, принятое у историков: социальная история не сводится к исто­ рии людей, делающих историю.] Однако лишь немно­ гие историки способны с одинаковой уверенностью ориентироваться во всех этих дисциплинах. Примени­ тельно к указанному периоду [он говорит о 12501270 гг.] есть и другие пограничные зоны, требующие 5- Эта идея излагается Мишелем Серром в: Serres M. Le Passage du Nord-Ouest. Paris: Minuit, 1980. 6. AutrandF. Naissance d'un grand corps de l'État. Les gens du Parlement de Paris, 1345-1454. Paris: Publications de la Sorbonne, 1981. 256 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА изучения, например, техники ведения войны в начале Нового времени. [Среди тех факторов, которые оказа­ ли влияние на образование государств, есть и война: чтобы воевать, нужны налоги.] Без более глубокого зна­ ния этих проблем трудно оценить значение логистиче­ ских усилий, предпринятых тем или иным правитель­ ством во время той или иной военной кампании; но эти усилия не должны изучаться с точки зрения всего лишь военной истории в традиционном смысле слова; воен­ ный историк должен быть еще и историком государ­ ственного управления. Кроме того, остается много бе­ лых пятен в истории государственных финансов и на­ логообложения, и здесь историк опять же должен быть не просто историком финансов в обычном смысле слова, нужно, чтобы он был историком управления и чуть-чуть экономистом. К сожалению, дробление исторической науки на разделы, монополия специалистов и чувство, что есть модные аспекты истории, а есть немодные, не слишком помогли этому делу». К примеру, в течение тридцати лет среди историков никто не говорил о го­ сударстве, тогда как теперь во Франции о нем говорят все, а в США, наоборот, совсем перестали. Трудность, с которой мы сталкиваемся, когда жела­ ем обратиться к социальной истории процесса образо­ вания государства, заключается в гигантском количе­ стве исторических источников, их разнородности и разнообразии, то есть в дисциплинарном разнообра­ зии на уровне одной эпохи, разнообразии эпох, разно­ образии национальных традиций. Я попытаюсь вы­ брать из этой «чудовищной» литературы то, что пока­ залось мне имеющим отношение к делу. Очевидно, что я постоянно оказываюсь во власти ошибок, недоразу­ мений и в особенности рискую повторить в самой пре­ тенциозной и абстрактной форме то, что уже сказали историки. До некоторой степени на это как раз и ука­ зывает система обороны историков, и, к несчастью, очень часто они правы. Таким образом, необходимо знать, с одной стороны, необъятную историческую ли­ тературу, разнородную, бессвязную, в которой самые важные теоретические догадки порой запрятаны в по­ страничные примечания, а с другой стороны, нужно 257 О ГОСУДАРСТВЕ освоить большие теории государства и в особенности теории, принадлежавшие той категории теоретиков, которые пытались предложить модели генезиса, и ко­ торые, по моему мнению, радикально отличаются и от производства теорий, обсуждавшегося мною ранее, и от теоретиков генезиса феодального государства, рассмот­ ренных мною в прошлом году. Модели генезиса государства: ι. Н о р б е р т Элиас Первая теория, о которой я буду сегодня говорить, представлена Элиасом, это развитие теории Вебера. Я говорю это в несколько грубой и упрощенной форме, но, как ни странно, социологи всегда вызывали у исто­ риков нервное раздражение, и Элиас был одним из тех героев-посредников, которые позволили принять со­ циологию, но в подслащенном виде. И поскольку ис­ торики, особенно во Франции, в силу достаточно слож­ ных причин знать не хотели Вебера, Элиас стал для них возможностью использовать Вебера, не подозревая об этом, и, следовательно, приписывать Элиасу, кото­ рый является в высшей степени оригинальным мысли­ телем, то, что на самом деле идет от Вебера. Я полагаю, важно знать то, что его теория возникла не на пустом месте. Элиас попытался применить в области генети­ ческого метода некоторые фундаментальные идеи Мак­ са Вебера о государстве: он создал генетическую теорию государства, подсказанную Вебером. Его главная ра­ бота по этой теме, опубликованная на французском языке, —это «Динамика Запада» , где он пытается по­ казать, как складывалось государство, то есть, если следовать формулировке Вебера, организация, ко­ торая успешно осуществляет свои претензии на от­ правление власти на определенной территории благо­ даря монополии на легитимное использование наси«Динамика Запада» —название второго тома французского перевода работы Норберта Элиаса «О процессе цивилизации», первый том —«Цивилизация нравов»: Elias N. La Civilisation des moeurs / P. Kamnitzer (trad.), Paris, Calmann-Levy, 1973 [1939], переиздано 258 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА лия 7 . Насилие, которое имеет в виду Вебер, — это физическое насилие, то есть военное или полицейское насилие. Слово «легитимный», если отнестись к нему серьезно, уже указывает на символическое измерение насилия, поскольку в идее легитимности заключена идея признания. Однако Вебер в своей теории не слиш­ ком разработал этот аспект государства. У Элиаса же этот аспект—на мой взгляд очень важный, может быть, даже наиважнейший —почти полностью исчезает. Это моя главная претензия к его модели. Элиас фактиче­ ски упускает из виду символическое измерение госу­ дарственной власти, так что у него сохраняется лишь образование двойной монополии — на физическое на­ силие и на налоги. Он делает упор на описание процес­ са монополизации, который сопровождает процесс превращения частной монополии (монополии короля) в публичную монополию. Что у Элиаса есть, на мой взгляд, по-настоящему новаторского и на что я буду в дальнейшем опираться, разрабатывая генетическую теорию государства, так это элементы анализа перехо­ да от частной монополии (того, что я называю дина­ стическим государством) к публичной монополии го­ сударства. Он почувствовал важность этой проблемы и описал ряд важных механизмов. Я постараюсь быть совершенно честным, когда буду говорить вам, откуда, как мне кажется, берет начало модель Элиаса, каковы ее ограничения и сильные стороны. Во-первых, согласно Элиасу, есть два тесно связан­ ных друг с другом процесса, и первый из них—это по­ степенная концентрация инструментов насилия, кото­ рые Чарльз Тилли называет инструментами принужде­ ния, — он очень близок к Элиасу, но у него иначе в: «Agora», 1989; Idem. La Dynamique de l'Occident / / P. Kamnitzer (trad.). Paris, Calmann-Lévy, 1976 [1939], переиздано в: «Agora», 1990.— Примеч. пер. η. П. Бурдье отсылает здесь к определению государства: «человече­ ское сообщество, которое внутри определенной области [...] претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия». Вебер М. Политика как призвание и профессия / / Ве­ бер М. Избранное: Протестантская этика и дух капитализма. С. 486. 259 О ГОСУДАРСТВЕ расставлены акценты, — и концентрация налогообло­ жения в руках одного правителя или одного админи­ стративного органа в каждой стране. Можно подыто­ жить генезис государства одним словом —«концентра­ ция», «унификация» или даже «монополизация»,—но «монополия» подходит больше. Этот процесс идет па­ раллельно с расширением территории благодаря кон­ куренции между главой государства и соседними вла­ дыками, конкуренции, заканчивающейся уничтожени­ ем побежденных. Элиас говорит —и я полагаю, что он прав, — что можно сравнить процесс монополизации, в результате которой образуется государство, с процес­ сом монополизации на рынке. Он усматривает анало­ гию между процессом государственной монополизации и процессом монополизации в результате конкуренции между фирмами на рынке —то есть знаменитым зако­ ном монополии, согласно которому те, кто покрупнее, имеют возможность поглотить тех, кто поменьше, и вырасти за их счет8. (Может быть, я здесь все несколь­ ко упрощаю, но вы сами прочитаете эту работу. Само собой разумеется, что, когда я ссылаюсь на какую-то литературу, я делаю это в надежде на то, что вы исполь­ зуете ее и сможете поспорить с тем, что я о ней гово­ рю.) Две этих монополии взаимосвязаны, монополия на налоги и армию и монополия на территорию. Мо­ нополия на ресурсы, вытекающая из налогообложения, позволяет обеспечить монополию на военную силу, ко­ торая, в свою очередь, позволяет сохранять монополию на налоги. На эту тему идут споры: нужны ли налоги для войны или же это война определяет налоги? С точки зрения Элиаса, эти монополии — две стороны одной медали. Здесь он приводит очень хороший пример: рэкет, орга­ низуемый гангстерами, вроде того, что можно, напри­ мер, наблюдать в Чикаго, не столь уж отличается от го- 8. Элиас H. О процессе цивилизации: Социогенетические и психоге­ нетические исследования. Указ. соч. Разделы «О механизме возникновения и действия монополии», «Распределение вла­ сти и его значение для центра: образование "королевского механизма"». 2бо Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА сударства . Социолог должен уметь конструировать частный случай, чтобы провести сближения, чтобы впи­ сать его в серию других случаев, в которых проявляется одновременно и вся его особость, и вся общность. По сути дела, нет качественного различия между рэкетом и на­ логами. Государство говорит людям: «Я вас защищаю, но вы платите налоги». Конечно, «крыша», предостав­ ляемая гангстерами, являет собой посягательство на мо­ нополию государства, то есть на монополию на насилие и на монополию на сбор налогов. Одним ударом Элиас убивает трех зайцев: ι) государство — это рэкет, но не только; 2) это легитимный рэкет; з) это легитимный рэ­ кет в символическом смысле. Здесь я ввожу проблему: как получается, что рэкет становится легитимным, то есть перестает восприниматься в качестве рэкета? Исто­ рик никогда бы не провел параллель между налогооб­ ложением и рэкетом, тогда как я считаю, что она верна. Одно из отличий социологов от историков в том, что социологи настроены недоброжелательно: они задают неудобные вопросы, но в то же время это научные вопро­ сы. Элиас ставит вопрос: не является ли государство частным случаем рэкета? Что влечет за собой вопрос об особом качестве этого легитимного рэкета. На мой взгляд, первый пункт намного интереснее закона монополии. Историки этого не замечают. Именно такую дерзость в социологическом подходе они как нельзя более реши­ тельно отвергают. В этой связи следовало бы провести сравнительный социологический анализ генезиса социо­ логов и историков: как становятся историками и как — социологами? Как пишут историки и социологи? Как воспроизводится структура, которую можно описать 9- Этот пункт рассматривается Норбертом Элиасом в главе η (часть «О социогенезе государства») «О процессе цивилизации», по­ священной «Социогенезу монополии на налоги». Позднее эти вопросы поднимает Чарльз Тилли в главе з «Как война созда­ ла государства и наоборот» в его книге «Принуждение, капи­ тал и европейские государства, 99 0-1 99 0>> (цитируемой ниже). См. у него же: Tilly С. War making and State making as organized crime / / Bringing the State back / Skocpol T. (ed.). Op. cit. (фран­ цузский перевод: Idem. La guerre et la construction de l'État en tant que crime organisé / / Politix. 2000. Vol. 13 (49). P. 97-117). 261 О ГОСУДАРСТВЕ в качестве психологической и которая в глобальном смысле характеризует историков (образующих самостоя­ тельное поле) и социологов (тоже образующих поле)? Второй пункт: процесс монополизации принимает форму —и снова аналогия с рэкетом —ряда схваток на выбывание, в результате которых один из конкурентов исчезает; мало-помалу остается только одно-единст­ венное государство, а внутри страны после ряда войн, наконец, устанавливается мир. Элиас прекрасно чувствовал двусмысленность государства. Государст­ во устанавливает господство, но коррелятом этого господства становится определенная форма мира. Сам факт принадлежности к государству дает выгоду по­ рядка, распределяющуюся неравномерным образом, но которая при этом отнюдь не пустяк даже для самых обездоленных. Концентрация средств насилия в руках небольшого числа людей приводит к тому, что все меньше становится воинов, которые могут завоевывать территории, используя имеющиеся у них военные ре­ сурсы. Постепенно их военные силы и деятельность все больше подчиняются центральному правителю. Так, абсолютистское государство создается в процессе кон­ центрации, которая приводит к балансу сил между правителем (королем) и подданными. На мой взгляд, это самая оригинальная мысль Элиаса. Он разрабаты­ вает что-то вроде антиномии центральной власти: чем больше король расширяет свою власть, тем больше он усиливает свою зависимость от тех, кто зависит от его власти. То же самое можно сказать проще: расширение государства ставит все больше проблем — то, что было простым на уровне кантона, становится более сложным на уровне графства... То, что обычно приписывается действию пространства, расстояния, Элиас описывает в категориях социального пространства. Принцип со­ циологического конструирования у него работает на уровне рефлекса: Элиас не пропускает ничего в сыром, социологически не истолкованном виде. Он говорит, что концентрация — не просто пространственное расширение, которое создавало бы проблемы. Есть много работ, посвященных проблемам комму­ никации, расстояния, которые не так уж бесполезны: 2б2 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА римский солдат в тяжелых доспехах проходит за день столько-то километров; сколько времени потребуется гонцу, чтобы пересечь империю из конца в конец? Это реальные проблемы, но свой истинный смысл они по­ лучают в рамках теории управления. Чем больше на­ копленная власть, тем сложнее ее носителю за ней усле­ дить и тем больше он попадает в зависимость от своих собственных подданных, и это происходит в силу самой его монополии. В самом генезисе государства есть про­ тиворечия, важные для понимания того, что такое го­ сударство. Носитель власти все больше попадает в за­ висимость от своих подданных, число которых растет. По мере того, как зависимость короля или централь­ ного правителя от подданных растет, растет и степень его свободы: он может играть на соперничестве между подданными. У него расширяется поле для маневра — это подходящее выражение, чтобы говорить о его сво­ боде. Властитель может играть на расхождениях анта­ гонистических интересов групп или классов, с кото­ рыми центральная власть может считаться. Элиас описывает частный случай, который можно обобщить. Это частный случай очень общей ситуации, которую я называю эффектом офиса: в группе из пятнадцати че­ ловек кто-то один назначается или сам себя назнача­ ет главным в офисе, центральной фигурой. Все осталь­ ные атомизированы, разбросаны и общаются друг с другом только через лицо, занимающее центральное положение. Это положение становится источником своего собственного развития и приводит к вырожде­ нию всех остальных отношений в силу одного того факта, что это центральное положение. Я полагаю, что это очень важно для понимания, к примеру, того, по­ чему какой-то человек, один из многих, признается ко­ ролем. Эту проблему очень хорошо формулируют ис­ торики, в особенности Ле Гофф: тот факт, что принц Иль-де-Франс был признан королем, дает ему символи­ ческое преимущество перед его конкурентами 10 . Но символического преимущества королевского титула, ίο. Le GoffJ. L'État et les pouvoirs / / Histoire de la France / A . Burguière, J. Revel, (dir.), t. 2. Paris: Seuil, 1989. P. 36. 263 О ГОСУДАРСТВЕ тем не менее, недостаточно, чтобы понять специфиче­ ские преимущества короля в конкурентной борьбе с другими принципатами. Структурное преимущество центрального положения крайне важно. И именно на это указывает Элиас: «Все индивиды, группы, сословия или классы в какой-то форме зависимы друг от друга. Они являются потенциальными друзьями, союзника­ ми или партнерами, но одновременно выступают и как потенциальные соперники, конкуренты или враги»11. Иначе говоря, король находится в метасоциальной по­ зиции, он —- тот, с кем должны себя соотносить, соиз­ мерять все остальные, те, кто и сами находятся друг с другом в союзных или конкурентных отношениях, на которых он может сыграть. Таким образом, Элиас го­ ворил не только о принципе концентрации, это было бы слишком просто. Параллельно Элиас описывает другой процесс—и это самый интересный пункт, — в результате которого «На второй фазе управление централизованными и мо­ нополизированными шансами постепенно переходит от этого индивида ко все большему числу людей и в итоге становится функцией всей сети взаимозависимых инди­ видов». Иначе говоря —это вершина его анализа, имен­ но это я имею в виду, говоря о поле государства или о бюрократическом поле, — идея Элиаса в том, что по мере концентрации власти вместо центрального субъек­ та власти мы получаем сеть взаимозависимости власть имущих. Я бы добавил: сеть взаимозависимости носи­ телей разных принципов власти —религиозного, бюро­ кратического, юридического, экономического. Так что структура этого пространства во всей его сложности ста­ новится принципом порождения государственных ре­ шений. Происходит переход, и в этом суть анализа, от относительно частной монополии (Элиас всегда очень il. Цитаты из Норберта Элиаса переводились П. Бурдье во время лек­ ций по немецкому изданию второго тома «Über den Prozess der Zivilisation». См.: Элиас H. О процессе цивилизации. Т. 2. С. ι62. В соответствующем французском издании (La Dy­ namique de l'Occident) они отсылают, в частности, к первой главе первой части, называющейся «Закон монополии» (р. 25-42 издания «Pocket»). 264 ЛЕКЦИЯ 17 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА осторожен: монополия никогда не бывает совершенно частной, поскольку ее делят с семьей, с родом) к пуб­ личной монополии—я бы сказал относительно публич­ ной, потому что монополии никогда не бывают пол­ ностью публичными. Я могу парафразировать Элиаса так: «Деперсонализация и институционализация от­ правления власти приводит к образованию более длин­ ных цепочек, более плотных сетей взаимозависимости между членами общества». Здесь есть идея удлинения цепочек зависимости, которые я называю цепочками ле­ гитимации: А легитимирует В, который легитимирует С, который легитимирует А, и т.д. Это удлинение — один из процессов фундаментальной значимости, особенно если желаешь найти большие законы истории, действу­ ющие на длинном промежутке времени. Единственный общий закон о тенденции, который я могу выявить, — это процесс дифференциации, который неотделим от процесса удлинения цепочек зависимости и взаимоза­ висимости. Для Элиаса, автора крайне сдержанного, взаимозависимость не означает взаимозависимости рав­ ных. Он не забывает о том, что могут существовать структуры взаимозависимости с доминантой. То, что го­ ворит Элиас, можно понять как своего рода распад вла­ сти: «все равны». В I97°"e ΓΓ· в о Франции шли совершен­ но убогие споры, дискутировали о том, откуда идет власть — сверху или снизу? Я обязан это сказать, чтобы вы отдавали себе отчет в том, насколько мы в данном случае выше вещей, которые считаются альфой и оме­ гой французской мысли. В «Придворном обществе» Элиаса, замечательной и очень увлекательной книге, есть одна фраза, которая совершенно меняет взгляд на классический француз­ ский мир: «Огромный сложный аппарат, на вершине которого находился Людовик XIV, во многих отноше­ ниях остается частным, он остается продолжением ко­ ролевского дома, и применительно к нему можно гово­ рить [я думаю, Элиас здесь цитирует Вебера] о патри­ мониальной бюрократии»12: о бюрократии на службе 12. «Власть короля над страной была не чем иным, как продолжением и расширением его власти над домом и двором. В правление 265 О ГОСУДАРСТВЕ величия, об иллюстрации наследия, одновременно ма­ териального (корона, территория) и символического (имя короля). Элиас отмечает, что тогда еще не суще­ ствовало четкого различия между государственными расходами и частными тратами короля (очень веберовское замечание); только после Революции, пишет Элиас, частные монополии по-настоящему становятся публичными. Здесь, как мне кажется, он ошибается (мне очень трудно просто так пересказывать теорию другого человека). Только когда государственной мо­ нополией начинает управлять сложный аппарат, мож­ но по-настоящему говорить о государстве: «Социаль­ ная борьба идет теперь уже не за устранение монопо­ лии на господство» (это уже не конфликты между принцем и королем за отмену монополии), «вопрос сводится к тому, в чьем именно распоряжении находит­ ся этот аппарат, откуда рекрутируются управленцы, как распределяются повинности и привилегии» 13 . Элиас, которого я вам представляю, — не искаженный Элиас, а Элиас очищенный, смоделированный, скажем так, пропущенный через мой мозг. То есть вы должны чи­ тать оригинал, если вас это заинтересовало. Модели генезиса государства: 2. Ч а р л ь з Тилли Второй автор, которого я хотел бы вам представить, — Чарльз Тилли. Его книга «Принуждение, капитал и европейские государства» является завершением большой серии книг и статей, некоторые из которых переведены на французский язык14. К своему большому удивлению, я открыл сходство между Тилли и Элиасом. Странным образом я ассоциировал Элиаса с немецким Людовика XIV достигли своей кульминации и одновременно поворотного пункта усилия короля, направленные на то, что­ бы организовать свою страну как свое личное владение, как продолжение дворцового хозяйства». Элиас Н. Придворное общество. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 57· 13. Элиас H. О процессе цивилизации. Т. 2. С. 104. 14- Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские государства. 9 9 ° ~ 1992. М.: Территория будущего, 2009. 2бб Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА контекстом, с вещами, которые я читал двадцать лет на­ зад, и тогда он казался мне инструментом защиты и борьбы с преобладавшей в то время социологической мыслью, то есть с американской социологией. Я не рас­ сматривал Элиаса в связи с Тилли, которого я читал как нечто совершенно новое. И именно пытаясь сделать вы­ жимку из того нового, что привнес Тилли, я заметил, что он очень близок к Элиасу. В любом случае у меня сложилось такое впечатление. В то же время он ориги­ нален, иначе я бы его вам здесь не представлял. Тилли пытается описать генезис европейского госу­ дарства, обращая особое внимание на многообразие ти­ пов государства. Он сразу предупреждает: все слишком поддались влиянию английской и французской моде­ лей, а ведь есть еще и русская, голландская, шведская. Тилли собирается уйти от эффекта навязывания того, что я считаю одним из классических паралогизмов, «универсализации особого случая», специфический характер которого игнорируется. Тилли, как мне пред­ ставляется, добился некоторого прогресса по сравне­ нию с Элиасом, поскольку он стремится построить мо­ дель с большим количеством параметров, учитывающую одновременно и общие черты, и различия между евро­ пейскими государствами. Он пытается подтвердить свою модель эмпирическим путем: он намеревается провести анализ со многими переменными, который постоянно применяют все американские социологи. Он хочет сыграть на переменных, и это хорошо. Но он совершенно обходит молчанием символическое изме­ рение государственного господства: его это не касает­ ся, об этом нет ни строчки, а если и есть, то абсолютно случайно (хотя я, возможно, ошибаюсь). Элиасу, как и Веберу, не удается избежать экономизма, но Тилли еще больше ограничен экономической логикой: он совер­ шенно не восприимчив к процессу специфического об­ разования государственной логики (к тому, как проис­ ходит переход от частного к публичному, как создают­ ся цепочки зависимости). На мой взгляд, он игнорирует символический аспект и специфическую логику накоп­ ления символического капитала. В центре его пробле­ матики лежит диалектика городов и государств, и это 267 О ГОСУДАРСТВЕ довольно интересно. Она и в самом деле лежит в осно­ ве истории многих государств. Физическое принужде­ ние—дело государства, а накопление экономического капитала —дело городов. Для Тилли проблема генези­ са государств связана с комбинацией обоих. Заслуга работы Тилли в том, что она позволяет по­ нять особый характер французского и английского слу­ чаев, которые обычно принимались за основу общих теорий государства. Этот особый характер французско­ го и английского государства определяется тем, что го­ рода, располагавшие капиталом, были в то же время сто­ лицами: Лондон устраняет антиномию между государ­ ственным принуждением и капиталом. Как представить проблему, поднятую Тилли? Всегда интересно узнать, от чего отталкивался ученый, что у него было на уме, когда он начинал свое исследование. Тогда можно гораздо лучше понять, что именно он пытался сделать. Первый вопрос: когда мы смотрим на карту Европы, почему мы видим на ней концентрическую структуру, на периферии которой находятся обширные государства со слабым контролем —другие теоретики называли их им­ периями, — в которых наблюдается слабая социальная интеграция и слабый социальный контроль? Некоторых деревенских общин, например в Османской империи или в России, почти не касалось существование цент­ рального государства. В промежуточных зонах, в Цент­ ральной Европе находятся города-государства, принци­ паты, федерации, одним словом, государственные об­ разования с фрагментированным суверенитетом, а на Западе—государственные образования с жестким управ­ лением, централизованные, такие как Франция. Второй вопрос, и видно, что Тилли работает с ши­ роким полотном, как и те, о ком я рассказывал вам в прошлом году, но при этом работает иначе —это уже не Баррингтон Мур. Почему наблюдаются такие раз­ личия в интеграции олигархий и городских институ­ тов в государство? Почему разные государства относят­ ся к городским структурам совершенно по-разному? С одной стороны, Голландская республика, которая едва отличается от суммы городов, от сети муниципа­ литетов, а с другой — польское государство, практиче2б8 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ски лишенное института города. Тилли видит здесь определенный континуум возможностей. Третий вопрос: почему экономические и торговые силы распределяются по городам-государствам (при­ мером которых является Венеция) или городам-импе­ риям на берегах Средиземного моря, а потом и по го­ родам, подчиняющимся сильным государствам, на бе­ регах Атлантики? Ответ в том, что современные государства—продукт двух относительно независимых друг от друга процессов концентрации: концентрации физического капитала военной силы, связанной с госу­ дарством, и концентрации экономического капитала, связанного с городом. Будучи местами накопления эко­ номического капитала, города и те, кто ими управляет, доминируют в государствах, контролируя капитал, кредиты и сети торговли (часто говорят о «государстве в государстве»), они располагают трансгосударствен­ ными, транснациональными властными связями. Госу­ дарства, со своей стороны, концентрируют в своих ру­ ках инструменты принуждения. Тилли описывает три фазы процесса концентрации экономического капитала. А затем он описывает три фразы процесса концентрации капитала принуждения, показывая, как мне кажется, правильно, что они соот­ ветствуют фазам концентрации экономического капи­ тала. Первая фаза, вкратце: <<[М]онархи извлекали необходимый им капитал как дань или ренту с земель и населения, находившихся под их непосредственным контролем, — часто в точно оговоренных пределах»15. Здесь мы все еще находимся в логике феодального типа, в которой государство, основываясь на догосударственных отношениях, концентрирует капитал. Например, один историк отметил, что дань в самом начале Сред­ них веков называлась dona16. По-прежнему действует логика дара и ответного дара, приношения дара, как 15. Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские государства. Указ. соч. С. 90· ι6. Бурдье ссылается здесь на: Hilton R. H. Resistance to taxation and to other State imposition in Medieval England / / Genèse de l'État modern /J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). P. 169-177. 269 О ГОСУДАРСТВЕ будто бы понятие налога еще не возникло, не сло­ жилось в своей объективной истине. Вторая фаза, про­ межуточная, 1500-1700 гг.: государство опирается на независимых капиталистов, которые предоставляют ему займы, на приносившие доходы предприятия или же на предприятия, которые собирали для них налоги, на налоговых откупщиков. Таким образом, существова­ ла автономная финансовая структура, наемная, которая пока еще не была интегрирована в государство. И тре­ тья фаза, начинающаяся с XVII века: многие суверен­ ные правители инкорпорируют фискальный аппарат в государство. В случае принуждения (инструменты силы) идет па­ раллельный процесс. Первая фаза: монархи собирают армии, состоящие из слуг или вассалов, последние обя­ заны лично служить королю, но всегда в оговоренных пределах. Вторая фаза, 1500-1700 гг.: монархи в основ­ ном используют наемников, которых поставляли под­ рядчики, представлявшие собой аналог откупщиков налогов. Третья фаза: монархи инкорпорируют армию и флот в структуру государства, отказываясь от услуг иностранных наемников и вместо этого собирая армии путем призыва собственных граждан. Оба процесса ин­ корпорации завершаются в XIX веке: европейские госу­ дарства включили в себя и армии, и в то же время фис­ кальные механизмы, устранив налоговых откупщиков, военных подрядчиков и прочих посредников. Государст­ ва продолжают вести переговоры, как и в феодальную и промежуточную эпохи, но с другими контрагентами, и, что интересно, теперь они договариваются о пенси­ ях, субсидиях, государственном образовании, город­ ском планировании и т. д. Если сложить вместе аспект принуждения и аспект капитала, можно различить три фазы, которые можно охарактеризовать следующим образом: сначала идет фаза патримониализма, основанная на феодальных силах и дани; затем фаза брокеража, посредников, наемников и кредиторов; и, наконец, фаза национализации: массо­ вая армия и интегрированный фискальный аппарат. Эта последняя фаза отмечена появлением армейской спе­ циализации и разделения на армию и полицию. Все это 270 Л Е К Ц И Я 17 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА происходит постепенно. А вот ответ на проблему, по­ ставленную Тилли в самом начале: различные способы сочленения двух этих процессов позволяют объяснить различия в развитии европейских государств, потому что эти процессы, которые я представил как однород­ ные и единые, протекали в разных странах по-разному и потому что давление различных факторов будет варьировать. Например, голландское государство избе­ гает массового использования наемников, отдавая предпочтение сражениям на море, а потому очень рано создает государственные финансы, но тем не менее сохраняет сильную зависимость от капиталистов Амс­ тердама и других торговых городов. В этом отношении голландское государство — город со слабым государ­ ством — противоположно польскому, то есть государ­ ству без города. В противоположном случае, в Касти­ лии, приоритет получают сухопутные силы, монархия опирается на кредиты торговцев, которые в результате превращаются в рантье, и на доходы от колоний, иду­ щие на выплаты по кредитам. В этом случае имеется структура, благоприятствующая концентрации госу­ дарства. Если говорить схематически, можно различить три основных направления процесса, который привел к об­ разованию государства: путь принуждения, отдающий приоритет государственной концентрации военных сил (Россия); капиталистический путь, отдающий при­ оритет концентрации капитала (Венеция); смешанный путь (Англия), когда очень рано образовавшееся госу­ дарство вынуждено сосуществовать и договариваться с огромной торговой метрополией, а потому представ­ ляет синтез двух форм накопления. Англия и даже Франция — типичный пример этого третьего пути: сильное национальное государство, находящее эконо­ мические средства для того, чтобы поддерживать мощ­ ные вооруженные силы. Один из важнейших результа­ тов анализа Тилли состоит в том, что он показал, по­ чему Англия и Франция — это особый случай, на что я в основном и буду опираться в своем дальнейшем ана­ лизе. Но некоторые особые случаи особенно удобны для проведения генетического анализа понятий. Один 271 О ГОСУДАРСТВЕ из секретов научной работы в социальных науках — ухватиться за особый случай, специфика которого неизвестна, но в котором лучше просматривается мо­ дель—при условии, что мы не забываем о его специфи­ ке. На следующей неделе мы рассмотрим третью мо­ дель, принадлежащую Филипу Корригану и Дереку Сейеру17. \η. Corrigan P., Say er D. The Great Arch. Oxford - New York, 1985. Лекция 24 января îggi года Ответ на вопрос: понятие изобретения при структурном ограничении. — Модели генезиса государства: J. Филип Корриган и Дерек Сейер. — Особый случай Англии: экономическая модернизация и культурный архаизм. О т в е т на вопрос: п о н я т и е и з о б р е т е н и я п р и структурном о г р а н и ч е н и и Я БЛАГОДАРЮ авторов вопросов и того, кто оста­ вил для меня замечательную подборку материа­ лов о реформе орфографии. Я нашел вопрос, на который собираюсь вкратце ответить. Это сложный во­ прос, который требует пространного ответа, но я дам схему, основы, то, что может послужить отправной точкой для возможного ответа: «В начале, чтобы пояс­ нить определение слова "государство" или понятие, ко­ торое с ним соотносится, вы сказали, что ваша работа приведет нас к вопросу о генезисе государства. Затем вы отметили, что государство является решением не­ которых проблем, но могли быть и другие проблемы и что изучение генезиса позволяет прояснить этот факт. Если провести аналогии с исследованиями дру­ гих видов генезиса в иных дисциплинах (филогенез, онтогенез, психогенез и т. д.), всегда встает одна и та же проблема: был ли выбран путь, по которому в итоге по­ шли, в результате случайности или необходимости? Если верить Дарвину, в биологии выбор, как известно, определяется средой, главное, это наилучший выбор, потому что он наиболее адаптирован к среде. Было ли государство выбрано Человеком в качестве единствен­ ного решения проблемы, поскольку оно лучше всего приспособлено, или же в социологии есть, скорее, выбор или необходимость? К тому же, как можно заметить, слово "приспособление" соответствует оценочному суж­ дению, обычно отвергаемому учеными, не занимающи­ мися естественными науками; можно ли выносить подоб­ ные суждения в гуманитарных науках, в частности в со­ циологии, или же следует придерживаться объективных 273 О ГОСУДАРСТВЕ суждений о фактах?» Это важный вопрос, который правильно сформулирован, но на него трудно ответить, поскольку он выходит за рамки того, что может сказать о нем социолог, не став при этом философом истории. Я все же попытаюсь в какой-то мере на него ответить, поскольку вы все его себе ставите, пусть и не осознавая его в полной мере. Во-первых, основы для ответа на вопрос о случайно­ сти или необходимости я дал в прошлом году. Я указал на то, что для понимания социальных явлений, в частности государства, можно использовать анало­ гию, использованную другими, в частности Гуссерлем, а именно аналогию с формированием города. В любой момент истории вновь прибывшие должны считаться с продуктами истории, уже вписанными в объективный мир в форме зданий, строений, институтов и, я бы до­ бавил, вписанными также и в субъективность в форме ментальных конструкций. Точно так же изобретения, инновации, прогресс, приспособления — это изобре­ тения при структурном ограничении, то есть каждую минуту универсум реально возможных возможностей сужается из-за уже совершенных в прошлом актов вы­ бора, существующих в виде реальных, объективных ограничений и в виде ограничений интериоризированных, инкорпорированных. То есть мы сталкиваемся не с альтернативой случайности и необходимости, свобо­ ды и необходимости, а с чем-то гораздо более сложным, что я формулирую так: изобретение при структурном ограничении. Я уже говорил о том, как по мере разви­ тия истории это пространство возможностей закрыва­ ется, в том числе и потому, что забываются альтернати­ вы, исходом которых стал исторически сложившийся выбор. И одна из сил исторической необходимости, ко­ торая действует через объективацию и инкорпорацию, связана с тем, что совозможные возможности, «побоч­ ные» возможности, как их назвал Рюйер в своей книге об утопии 1 , возможности, окружающие реализовавшу­ юся возможность, не просто отбрасываются, а стира­ ются в качестве возможностей. Возникает своего рода ι. RuyerR. L'Utopie et les Utopies. Paris: PUF, 1950. 274 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА эффект предопределенности реализовавшейся воз­ можности. Одно из достоинств исторической социо­ логии или социальной истории в том, что они пробу­ ждают умершие возможности, побочные возможности и дают нам некоторую свободу. Говорить, что социо­ логия — инструмент, навязывающий необходимость, — наивная патетика. В действительности, социология — инструмент свободы, потому что она пробуждает, по крайней мере для мыслящего субъекта, утраченные возможности. Этот не означает, что она на самом деле выводит их на свет как исторические возможности, по­ тому что в головах большинства социальных агентов они раз и навсегда умерли. Один из эффектов государ­ ства — внушить, что не было иного пути, кроме госу­ дарства. То есть вопрос этот особенно касается госу­ дарства. Пространство возможностей закрывается, и на ме­ сто мертвых возможностей «история» — здесь тоже нужно следить за тем, чтобы не персонифицировать та­ кие сущности, как история, это делается для простоты выражения, — закрепляет интересы агентов, заинтере­ сованных в том, чтобы некоторые возможности не про­ будились. В то же время эта историческая воронка стремится к постоянному сужению. Можно было бы сказать, что историки по определению свободны от этой необходимости. Но на самом деле, они, быть мо­ жет, еще менее свободны, чем все остальные, потому что находятся под влиянием, как говорил Бергсон 2 , «ретроспективной иллюзии»: они знают продолжение истории. Об этом часто говорили, но никто по-насто­ ящему не задумывался, за исключением Вебера: что означает тот факт, что вам известно продолжение исто­ рии? В действительности, историки находятся не в том положении, чтобы воскрешать эти мертвые возможно­ сти, потому что, как и все остальные, они склонны при­ нимать на веру то, что произошедшее действительно должно было произойти. Мы имеем здесь скрытую фи­ лософию истории, которая вписана в то, что продол­ жение считается тем, что должно было произойти, 2. Bergson H. La Pensée et le Mouvant. Paris: Alcan, 1934. P. 1-24. 275 О ГОСУДАРСТВЕ то есть в постулирование необходимости продолжения. Задумайтесь о всех этих драматических и зачастую смешных спорах о Французской революции, и вы пой­ мете, что мои слова особенно применимы к этим спо­ рам и еще больше к тем, кто намеревается ввести в ис­ торию свободу... Второй пункт: проблема финализма. Есть проблема логики истории (случайности и необходимости) и есть проблема конца истории в двойном смысле —ее конца и цели. И большой прогресс заключается в том, что эту проблему больше не ставят. О Соссюре часто говорят, что он добился большого прогресса в науках о языке (это банальность, но думаю, что о ней стоит напо­ мнить), отказавшись от постановки проблемы о про­ исхождении, истоках языка. Точно так же можно до­ биться определенного прогресса в социальных науках, отбросив не только проблему происхождения, но и проблему конца, которая является скорее телеологи­ ческой, эсхатологической проблемой. Тем не менее, проблема остается. Чтобы мыслить, наука должна от­ кладывать в сторону некоторые проблемы, но она может держать их в уме на случай метафизической «пятими­ нутки». (Я ничего против этого не имею. Я говорю об этом с некоторой иронией просто потому, что у неко­ торых эта пятиминутка растягивается на всю жизнь. Очень трудно говорить такое об этих проблемах, по­ скольку это всегда выглядит сектантством. Я ничего не имею против, но только при условии, что ими не мо­ рочат голову тем, кто занимается другими вещами.) Если вы хотите двигать науку вперед, вы должны на время отставить эти метафизические проблемы, кото­ рые поначалу могут показаться крайне увлекательны­ ми и очень важными. Цена, которую приходится пла­ тить за занятия наукой,—это, среди прочего, риск, что вас обзовут неотесанным позитивистом. Итак, ряд социологов ставили следующий вопрос: является ли государство в том виде, в каком оно суще­ ствует, наилучшим потому, что, поскольку оно выжило, оно должно считаться наиболее приспособленным к среде, согласно дарвиновскому постулату? К чему приспосабливался институт — брака, семьи, молитвы, 276 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА государства? Как можно измерить степень его при­ способленности? Для социального мира среда — сам этот социальный мир. Это сказал Гегель, и с тех пор за ним все повторяют то, что обществам свойственно со­ здавать свою собственную среду и трансформировать­ ся под действием трансформаций среды, которые их трансформируют. У социологов нет особых возможно­ стей ответить на этот вопрос, потому что будет казать­ ся, что общество ведет диалог с самим собой. Далее, можно задать вопрос о функциях. Именно в этих кате­ гориях ставили вопрос социологи: каковы функции го­ сударства? Есть так называемые «функционалисты» — буду делать вид, что существует одна такая категория,— и они задаются вопросом о функции институтов и пытаются их интерпретировать, исходя из выполня­ емых ими функций. Но есть вопрос, которого функци­ оналисты не ставят: они предполагают, что существует глобальная, недифференцированная функция инсти­ тутов, для государства — это поддержание порядка на улицах. Это один из важных вопросов, которые ставит государство: выполняет ли оно свою функцию для всех или только для некоторых? Корриган и Сейер спраши­ вают, не выполняет ли государство так хорошо функ­ ции для некоторых именно потому, что выполняет их для всех. Разве не потому, что оно выполняет функцию поддержания порядка для всех, оно выполняет функ­ ции для тех, кто извлекает из этого порядка особую вы­ году? В данном случае мы имеем дело уже не с прос­ тыми альтернативами, как в марксистской традиции с ее дихотомиями: государство служит господствую­ щему классу и служит ему так хорошо именно потому, что служит также и другим в достаточной мере, чтобы они чувствовали себя обязанными подчиняться при­ казам, императивам, посредством которых государ­ ство служит и им тоже. Вот те сложные проблемы, ко­ торых нет у биологов (у них они тоже есть, но иного рода). Государство выполняет функции, но для кого? Оно приспособлено, но к чему? К чьим интересам? Можно согласиться с тем, что социологи должны считаться, прежде всего, с тем, что они работают с институтами, 277 О ГОСУДАРСТВЕ которые в силу того, что они выжили, имеют опреде­ ленные достоинства. Поскольку антропологи имеют дело с относительно недифференцированными обще­ ствами, нелегко заметить то, что институты в них од­ ним служат больше, чем другим. В этом случае можно быть «минимальным» функционалистом, и вас не об­ винят в том, что вы служите интересам господствую­ щего класса. Такие функционалисты говорят: «Это функционирует, следовательно, я должен это объяс­ нить». Работа науки — разобрать механизм, чтобы по­ нять, почему он функционирует. И потому я должен постулировать, что основание есть, даже если оно не рационально, даже если оно служит непригляд­ ным целям. Что бы я ни изучал —кабильский дом, сис­ тему больших школ, социальное обеспечение или жи­ лищную политику, я неявно принимаю идею, что есть какое-то основание для того, чтобы они существовали, сохранялись, продолжали работать, и что я должен найти основание этого основания, сделать его умопо­ стигаемым: почему это существует, как оно существует, как оно может сохраняться, как оно воспроизводится? Такого рода «постулат упомостигаемости»—надо же его как-то назвать — определяет научный подход в со­ циальных науках. Но порой такой постулат опасен, по­ тому что может заставить нас забыть о том, что бывают человеческие поступки, у которых нет никаких основа­ ний; в этом случае научная предвзятость, заставляющая всегда искать основания, способна привести к ошиб­ кам: можно не понять некоторые формы насилия, вос­ принимаемые как «безосновательные», даже если осно­ вания для них будут найдены. (Я постоянно сам себя поправляю. Иногда это сложно, но я думаю, что все не­ просто, и, кроме того, я многое цензурирую, чтобы оставаться в пределах умопостигаемости. Чтобы гово­ рить о социальном мире, требуются дискурсы, подоб­ ные музыкальным партитурам с пятнадцатью уровня­ ми, поправляемым по ходу дела. Отсюда проблема коммуникации... ) Институты работают, они имеют основание, но в том смысле, в каком есть основание ряда, который, как только это основание становится понятным, перестает 278 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА быть случайным, сложенным как попало. Например, как только мы поймем, что в кабильском доме есть су­ хая часть, а есть влажная, что здесь делают это, а там — то, мы разберемся, то есть начнем чувствовать необхо­ димость там, где раньше, казалось, были только слу­ чайность, произвол. И иногда объяснение оснований имеет не только научные, но и политические преиму­ щества: оно позволяет вырвать вещи из лап абсурда. Например, показать, что ритуалы не абсурдны, — зна­ чит подорвать основания для расистской ненависти к определенным типам поведения. Но это не цель, это привходящее последствие. Согласиться с тем, что сохранившийся, поскольку функционирующий, инсти­ тут имеет под собой основание, — значит поставить перед собой задачу выявления определенной логики. Это положение нуждается в долгой проработке. «Осно­ вание»—очень опасное слово, потому что можно поду­ мать, что есть некое рациональное основание, что у ис­ токов данного института лежал кем-то придуманный замысел, план, что рассматриваемое действие — про­ дукт рациональных расчетов, в которых участвовали сознательные субъекты. У меня совсем другая филосо­ фия истории. Парадокс социального мира в том, что с определенных сторон он кажется почти биологиче­ ским, едва ли не естественным: есть множество вещей, имеющих основание, не имея его в качестве принципа, то есть вещей, имеющих основание для существования в том смысле, в котором его имеет ряд, но у истоков их не было никакого рационального агента, в их основу не был положен никакой рациональный расчет. Это одна из проблем отношений между естествен­ ными и гуманитарными науками: представители есте­ ственных наук, даже биологи, когда им приходится су­ дить о работе историков, социологов, не всегда распо­ лагают подходящими критериями оценки, потому что применяют к наукам, предметом которых являются со­ вершенно особые, частные основания, один-единствен­ ный принцип оценки: математическое основание, ло­ гическое основание или же формальное. Нам попа­ даются институты или действия, у которых имеются основания, но которые не имеют логического основания, 279 О ГОСУДАРСТВЕ если понимать его в качестве принципа, именно по­ тому, что они создавались по логике, напоминающей логику города. Это изобретения при структурном огра­ ничении, интериоризированном и объективированном, в силу которого нельзя делать всё, что вздумается. Ряд— как ряд бросков в игре, как старинный дом, в котором жили тридцать шесть поколений и который обладает странным очарованием, которое можно оправдать с эстетической точки зрения, потому что оно сложи­ лось в силу огромного количества мельчайших актов выбора, результат которых — явление иного порядка, нежели дом, спроектированный самым искусным, са­ мым профессиональным архитектором, продумавшим все до последней детали. Эти социальные объекты час­ то имеют эстетическую окраску, поскольку, подобно старинным домам, они суть продукт огромного числа интенций, в которых не осознавались ни внешние, ни внутренние их ограничения, но при этом они все же не действовали наобум. Структурно-генетический анализ государства, как и синхронический структурный анализ, ставит своей целью ухватить эти логики, которые не относятся к по­ рядку логики и которые формальная логика при этом очень часто разрушает. Одна из главных проблем гума­ нитарных наук в том, что различные логики, служащие им инструментами (теория игр, исчисление вероятно­ стей), были созданы в противовес обычному, практиче­ скому разуму. Применение их к тому, против чего они были созданы, дает очень красивые результаты в кни­ гах, но крайне вредно для прогресса науки: в социаль­ ных науках нужно уметь не поддаваться эффекту по­ казной наукообразности, который создается благодаря применению к историческим основаниям плодов рас­ суждающего разума. Модели генезиса государства: 3- Филип Корриган и Дерек Сейер Я перехожу к третьей работе, к книге Корригана и Сейера «Большая арка». (The Great Arch—это выражение, по­ заимствованное у великого английского историка Эдвар28о Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА да Палмера Томпсона3.) Эта книга решительно расходит­ ся с двумя предыдущими, как с книгой Элиаса, так и с книгой Тилли. Авторы прямо говорят об этом во вве­ дении, они выступают против теории государства как ор­ гана принуждения. С точки зрения этих авторов, марк­ сизм и теории, которые можно отнести к экономизму, теория Тилли и частично теория Элиаса сводят государ­ ство к органу принуждения, превращая его в отражение экономической власти. Они указывают на то, что Грам­ ши, судя по всему, отличается от этих авторов незначи­ тельно. (Можно многое сказать о Грамши как Птолемее марксистской системы, который создал видимость спа­ сительного пути, выводящего за пределы этой системы, но, на самом деле, загнал эту систему в еще больший ту­ пик.) Грамши считает функцией государства не только принуждение и поддержание порядка, но и, что немало­ важно, установление и воспроизводство консенсуса. С точки зрения Корригана и Сейера, марксистские тео­ рии забывают о «важности государственной деятельно­ сти, форм, процедур и ритуалов для образования и регу­ лирования социальных идентичностей и, в конечном сче­ те, наших субъективностей»4. Это центральная фраза, которая хорошо передает их тезис. Для них роль государ­ ства в том, чтобы регулировать не только объективный, но и ментальный, субъективный порядок, а также зани­ маться этой постоянной регулировкой субъективностей. Если бы им пришлось дать определение государства, оно бы было приблизительно таким: «Государство—это сово­ купность культурных форм». Они не совсем ясно выска­ зываются на этот счет: это социологи, занимающиеся ис­ торией, они идут, как мне кажется, в правильном направ­ лении, но им свойственна некоторая теоретическая путаница, которая, собственно, определяет богатство их книги. Но у них нет теоретических инструментов, 3- Corrigan P., SayerD. The Great Arch. English State Formation as Cultural Revolution. Cambridge: Blackwell, 1985. Классическая статья Эд­ варда П. Томпсона носит название «Особенности англичан»: Thompson Ε. P. The peculiarities of the English / / The Socialist Register / R. Miliband, J. Saville (dir.), 1965. P. 311-362; переиз­ дано в: Thompson Ε. P. The Poverty of Theory. 4. Ibid. 281 О ГОСУДАРСТВЕ которые соответствовали бы их амбициям, их теоретиче­ ские инструменты не точны и не продуманы. Они гово­ рят интересную вещь, играют со словом State: «States state5», это простая, непереводимая формула: «Государ­ ство постановляет». Подобные вещи говорил Хайдеггер: «государство постановляет», «государство дает установ­ ки», «утверждения», «тезисы», «уложения»; «государ­ ство государствует». Они приводят примеры таких state­ ments: ритуалы дворца правосудия, формулы королевско­ го одобрения акта, принятого Парламентом, посещение школы инспекторами и т. д. Это все постановления госу­ дарства, государственные акты. По своему содержанию эта книга сводится к исследованию генезиса этих инсти­ тутов, позволяющих государству утверждать свои поли­ тические суждения, политические действия. Пример, очень близкий к тому, о чем я говорил ранее, позволит нам это понять: государство определяет все ко­ дифицированные и легитимные формы социальной жизни. Например, все кодексы: государство кодифици­ рует, а среди кодексов попадаются и классификации. Стало общим местом говорить, что государство начина­ ется со статистики, что слово «statistique» содержит сло­ во «État» <государство>, но Корриган и Сейер говорят нечто большее: статистика — это типичное действие го­ сударства, потому что она представляет социальный мир в легитимном виде. В связи с этим хочу напомнить, что есть различие между государственным статистиком и со­ циологом. Первый применяет свои категории, не ставя себе вопросов об этих категориях, он начинает их себе за­ давать, только когда заражается этим от социологов. Статистик на службе у государства—цензор в древнерим­ ском смысле этого слова, он проводит census, ценз, то есть составляет описи личного имущества, необходимые для сбора налогов, для установления прав и обязанностей граждан. Его мышление (censeo) — это типичное мышле5- Corrigan P., SayerD. The Great Arch. English State Formation as Cultural Revolution. Cambridge: Blackwell, 1985. Классическая статья Эд­ варда П. Томпсона носит название «Особенности англичан»: Thompson Ε. P. The peculiarities of the English / / The Socialist Register / R. Miliband, J. Saville (dir.), 1965. P. 311-362; переиз­ дано в: Thompson Ε. P. The Poverty of Theory. P. 3. 282 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ние государства; он мыслит теми же категориями, что и государство, категориями порядка и его поддержания. Государственные статистики ставят перед собой неслу­ чайные проблемы. Их набирают и обучают так, что они не задают себе те вопросы, которые вытекают из их ста­ тистической работы. Государство осуществляет унифи­ кацию кодексов. Типичный пример — язык, но это ка­ сается также названия профессий, всех терминов, ко­ торыми обозначаются социальные идентичности, всех обиходных таксономии, используемых для классифика­ ции мужчин, женщин... Посредством всего этого навя­ зывается легитимное видение, противопоставляемое другим видениям, другой, скажем так, морали, которая могла бы выразить видение подвластных. Корриган и Сейер все время подчеркивают, что государство систе­ матически навязывало свой путь подвластным против их воли. В каком-то смысле это история и государства, и в то же время устранения этим государством других возможностей, связанных с подчиненными интересами. Вернусь к более общему изложению. Корриган и Сей­ ер оставляют в стороне все то, что касается накопления инструментов физического насилия и экономического капитала, которыми занимались Тилли и Элиас. Их ин­ тересует культурная революция, которая лежит в основе развития современного государства. По их словам, об­ разование государства—это культурная революция. Они занимают позиции Дюркгейма. И интересны они тем, что лавируют между Марксом, Дюркгеймом и Вебером—как, по моему мнению, и надо делать, чтобы разобраться в проблемах государства, — но довольно беспорядочно. Они не поясняют, что дает теоретический вклад каждо­ го из этих авторов для понимания того, что такое симво­ лическая власть, которая, на мой взгляд, играет цент­ ральную роль в понимании того, что такое государство как место накопления символической и легитимной вла­ сти6. Корриган и Сейер отдают предпочтение, придер­ живаясь очевидно дюркгеймовского взгляда, тому, что они называют «моральным аспектом деятельности 6. Bourdieu P. Sur le pouvoir symbolique. / / Annales, 3, 1977. На эту же работу Бурдье ссылается дальше. 28 3 О ГОСУДАРСТВЕ государства»: построение государства они описывают как создание и массовое навязывание значительного комплек­ са общих представлений и ценностей. Здесь они сходят­ ся с Грамши: они рассматривают генезис государства, начиная с его зарождения, но особенно в XIX веке, как проект по закабалению подвластных. Там, где Элиас го­ ворит о «процессе цивилизации» (со всей той политиче­ ской нереалистичностью, которую несет с собой этот взгляд), Корриган и Сейер снова вводят функцию одо­ машнивания подвластных. Например, они показывают, как в XIX веке государство контролирует и в то же время интегрирует подвластных. Это двусмысленность всех государственных структур, связанных с государством все­ общего благосостояния, в котором никогда неизвестно, что это за институты — институты контроля или инсти­ туты обслуживания. На самом деле, они являются и тем, и другим, контролируют они ничуть не меньше, чем обслуживают. Это также верно в отношении такого института, как Парламент. Парламент — это образец го­ сударственного изобретения: это место легитимной по­ литики, в котором закрепляется легитимная манера вы­ ражать и разрешать конфликты групп и интересов. Институционализация этого места легитимной полити­ ки сопровождается молчаливой институционализацией нелегитимной политики, так что та, как бы по самой сво­ ей сути, оказывается исключенной из этих мест; некото­ рые формы невербального насилия исключены в силу того, что в качестве легитимной утвердилась [иная] фор­ ма насилия. [Корриган и Сейер] связывают образование государ­ ства с созданием и массовым навязыванием целого ряда общих этических и логических представлений. Если бы они были последовательны в теоретическом плане, они бы, как я уже указывал, вслед за Дюркгеймом сказали, что государство навязывает логический и одновремен­ но моральный конформизм. Это различие Дюркгейм проводит в «Элементарных формах религиозной жиз­ ни»: то, что он называет логическим конформизмом,— это согласие умов, ставшее возможным благодаря обла­ данию общими логическими категориями; моральный конформизм — то же самое, но в этическом плане, 284 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА а именно причастность к общему миру совместно раз­ деляемых ценностей7. Таким образом, для Дюркгейма логические категории — это социальные категории, то есть группы или кланы, ставшие ментальными катего­ риями. Логический конформизм — это фундаменталь­ ное согласие с миром и его агентами, которое позволяет приобщиться к общему миру логических категорий. [У Корригана и Сейера] рождение государства связыва­ ется с работой, направленной на то, чтобы «поощрить или заставить людей идентифицироваться, восприни­ мать себя преимущественно в категориях националь­ ности, а не определять себя более локально, в качестве подданного определенного властителя, или в более широком смысле, например, через факт принадлежно­ сти к христианскому миру»8. Рождение государства, та­ ким образом, связывается с навязыванием совокупно­ сти индивидов одной страны привилегированного взгляда на их идентичность, взгляда с точки зрения на­ ции. Они идентифицируют себя как французы, а не как подданные Священной Римской империи, баски или бретонцы. Определяется уровень привилегированной идентификации, и этому уровню, который внедряется через фетишизацию государства и нации, приписыва­ ется совокупность вторичных свойств, прививаемых тем, кто эту идентификацию принимает. В [«Большой арке»] есть замечательное краткое описание englishness, то есть комплекса черт, которые ассоциируются с анг­ лийским национальным характером. Я его переведу, как смогу: «Рассудительность, умеренность, прагматизм, враждебное отношение к идеологии, умение обходить­ ся без посторонней помощи, странность»9. Есть десятки книг англичан об англичанах, писатели внесли большой вклад в создание этого своеобразного национального идеала, приемлемого для интеллектуалов, потому что у каждого класса свой собственный национализм. (В поездках за границу меня всегда поражала сила наци­ онализма в интеллектуальных кругах. Это удивительно, 7- Durkheim É. Les Formes élémentaires de la vie religieuse. P. 24. 8. Corrigan P., Sayer D. The Great Arch. P. 191. 9. Ibid. P. 192. 285 О ГОСУДАРСТВЕ но это изощренный национализм, который связан с чтением книг, который маскируется.) Englishness—это эксцентричность и целый ряд свойств, образующих то, что в XIX веке называлось «национальным характе­ ром». [...] Почитайте очень хорошую статью Э. П. Томп­ сона «Особенности англичан» 10 , в которой эту уникаль­ ность он обнаруживает в застольных манерах, в манере говорить, в манере держаться. Например, лингвисты изучали расстояние, на которое принято приближать­ ся к собеседнику. Есть существенные вариации: в зави­ симости от своей этнической принадлежности или на­ ции вы в разговоре пододвигаетесь ближе к собеседни­ ку или, наоборот, отодвигаетесь от него, в результате чего какие-то категории людей могут показаться вам излишне навязчивыми, поскольку национальная тра­ диция предписывает разговорить с собеседником с близкого расстояния, что [другим] кажется неприем­ лемым вторжением в их личное пространство11. Все эти внешние и внутренние границы, связанные с нацио­ нальным характером, по большей части продукт госу­ дарства, которое воздействует через образовательную систему, литературу, всевозможные способы передачи и воспитания этих глубинных бессознательных устано­ вок, привязанных к государству. [«Большая арка»] не особенно ясная [книга], как я уже сказал. Поэтому мне трудно о ней рассказывать. Если бы я делал это на свой лад, я бы ее сделал цели­ ком своей—она стала бы более связной, но уже не была бы их книгой. Мне трудно о ней рассказывать, потому что она в одно и то же время и очень близка, и очень далека тому, что я вам здесь собираюсь представить. Вы должны ее прочесть... Одно из средств, благодаря ко­ торому передается englishness, культ государства, вера в государство, в английскость или французскость,—это школьная система, образование, география и т. д. Уди- 10. Thompson Ε. P. The peculiarities of the English. London, 1965. и. П. Бурдье, вероятно, отсылает здесь к понятию «проксемии», раз­ работанному Эдвардом Т. Холлом: HallЕ. Т. A system for the notation of proxemic behavior / / American Anthropologist. 1963. V. 65. P. 1003-1026. 286 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА вительно, что защитники орфографии почти всегда связывают [свою борьбу] с защитой географии — это одна из элементарных, базовых дисциплин. Геогра­ фия—это карта Франции, это часть национального или националистского либидо. Такого рода отношения со своей идентичностью как с идентичностью, образуемой национальностью, —продукт не только институтов, но и государственных ритуалов. [Идея, от которой, как я полагаю, отталкивались Корриган и Сейер] состоит в том, что государство — это комплекс ритуалов. Авто­ ры, по всей видимости, имеют все возможности [для того, чтобы выделить этот пункт]: почему общество, со­ вершившее промышленную революцию, оказалось именно тем обществом, в котором лучше всего сохра­ нились архаичные государственные ритуалы? Это очень интересная проблема, которую они поднимают и которую я постараюсь обсудить позднее, говоря о Японии. Англия и Япония —две ультраконсервативные стра­ ны в том, что касается государственных ритуалов (пари­ ки и пр.), и при этом каждая из этих стран в свое время совершила революцию в экономике. В замечательных работах Э. П. Томпсона о правосудии анализируется то, что я бы назвал символическим насилием правосу­ дия, отправляемого посредством аппарата,—в паскалевском, а не в альтюссеровском смысле—то есть за счет вы­ ставления напоказ12. Они, думается, могли бы отослать к Паскалю, отсюда риторика государства, дискурс госу­ дарства. В этих книгах приводятся примеры. Например, когда говорят «Rule of Law» <верховенство закона>, этим уже все сказано. Сегодня говорят «правовое госу­ дарство». То же самое — Англия как «мать парламен­ тов»13... [...] 12. Hay D., Linebaugh P., Thompson Ε. Ρ Albion's Fatal Tree. Londres: Allen Lane, 1975; Thompson E. P. Modes de domination et révolution en Angleterre / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1976. N0. 2-3. P. 133-151. 13. Выражение «мать Парламента» обозначает Вестминстерский пар­ ламент и, шире, Соединенное королевство как признанную и прославленную модель парламентского политического режима. 287 О ГОСУДАРСТВЕ Идея Корригана и Сейера в том, что английское чудо XIX века, отнюдь не противоречащее сохранению архаичных традиций, стало возможным благодаря тому культурному единству, которое проявляется в ри­ туалах и воплощается в глубинных верованиях, в englishness. Эта общая культура — культура, понимаемая в антропологическом смысле слова,—поддерживаемая, управляемая и воспроизводящаяся государством при помощи государственных ритуалов, церемоний коро­ нации (в наши дни телевидение проникло в церемони­ альную сердцевину государства, этой культуры), дей­ ствовала в качестве инструмента легитимации, кото­ рый защищал от критики, от радикального оспаривания традиционных форм авторитета и господства. Здесь Корриган и Сейер становятся веберианцами. На самом деле, это Дюркгейм, поставленный на службу Веберу. Они правы: именно потому, что государство —инстру­ мент, закладывающий фундамент логического и мо­ рального конформизма, оно в то же время выполняет ту таинственную функцию легитимации, которую Вебер был обязан ввести, чтобы понять эффект государ­ ства, понять, что государство — не только то, о чем го­ ворит Маркс: оно еще и то, что заставляет себя призна­ вать, то, за чем признают очень многое, в том числе необходимость ему подчиняться. Каким образом госу­ дарство добивается подчинения? По сути дела, это и есть фундаментальная проблема. Итак, государство —по определению инстанция леги­ тимации, которая освящает, ратифицирует, регистриру­ ет. В «Большой арке» можно найти очень хорошее изло­ жение того незаметного процесса, посредством которого государство мало-помалу присваивает себе все публичные манифестации, публикацию, опубликование14. Я подроб­ но проанализировал объявления о заключении брака. Почему брак становится браком в тот момент, когда он опубликован?15 Сделать что-то публичным — это и есть образцовый государственный акт. Одновременно мы по­ нимаем, что оно на все накладывает лапу. 14- Corrigan P., Say er D. The Great Arch. P. 119-120. 15. Бурдье П. Практический смысл. С. 138-166. 288 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА (Я бы хотел в этой связи сделать отступление ярко выраженного политического характера. Трудность со­ циологического анализа в том, что очень часто его путают с социальной критикой. Говорят: «Цензура—это плохо и т.д.», тогда как нужно объяснять, а объяс­ нять — значит понимать, что государство тесно связано с цензурой: цензор, census. Государство тесно связано с контролем над любыми публичными манифестация­ ми, в особенности касающимися общественного мира. Государство по определению не любит сатирические газеты, карикатуры. Сегодня государство очень ловко решает эти проблемы, но, если цензура невидима, это не значит, что ее нет; она, возможно, еще больше уси­ лилась с тех пор, как ее перестали проводить силами жандармов. Когда редакционные статьи некоторых прославленных журналистов становятся редакционной рекламой, это крайняя форма скрытой цензуры. Сим­ волическое насилие идеально: это насилие, осущест­ вляемое благодаря тому, что оно совершенно не осо­ знается теми, над кем оно творится, а следовательно, они становятся его сообщниками.) Государство — по сути своей, легитимирующая инстанция, которая ратифицирует, торжественно отме­ чает, регистрирует акты или людей, выдавая за нечто само собой разумеющееся разделения или классифика­ ции, которые оно само же и устанавливает. Государ­ ство—это не просто инструмент принуждения. Корриган и Сейер то и дело осуждающе цитируют высказы­ вание Ленина о государстве как совокупности групп вооруженных людей, тюрем, и доказывают, до какой степени оно все упрощает16. Государство не просто инструмент принуждения, но инструмент произ­ водства и воспроизводства консенсуса, отвечающий за моральное регулирование. Здесь они возвращаются к определению, данному Дюркгеймом: государство—ор­ ган моральной дисциплины17. Если я им всецело дове­ ряю, то именно потому, что они используют Дюркгейма, ι6. Ленин В. И. О государстве / / Полное собрание сочинений. М.: По­ литиздат, 1963· Т. 39» С. 68-72. 17. Durkheim É. Leçons de sociologie. P. 79 sq. 289 О ГОСУДАРСТВЕ чтобы осмыслить проблему Вебера, и в то же время не забывают Маркса, не забывают, что этот орган мораль­ ной дисциплины служит не кому-нибудь, а в основном господствующему классу. Что не мешает их доказатель­ ству быть слишком беспорядочным. Особый случай Англии: промышленная модернизация и культурный архаизм Вернусь к двум проблемам, которые ставит их книга. Прежде всего, особый характер Англии: каким образом этот особый случай, если относиться к нему всерьез, позволяет особенно отчетливо поставить общую проб­ лему государства? Случай Франции во многих отноше­ ниях предпочтительнее: это централизованное госу­ дарство, но, с другой стороны, это случай, осложнен­ ный тем, что Французская революция была революцией во имя универсальности; это частный случай, выдаю­ щий себя за универсальный. Поэтому те эффекты сим­ волического господства, которые позволяет увидеть английское государство, рискуют остаться незамечен­ ными, поскольку они специально замаскированы. Уни­ версализация—это наилучшая риторическая стратегия маскировки. Вспомните о марксистском анализе идео­ логии как универсализации частных интересов. Фран­ цузское государство пользуется самой мощной универ­ салистской риторикой: сравните французскую колони­ зацию с английской... Вернуться к englishness важно для того, чтобы понять эффекты господства в чистом виде, то есть в действительно уникальной форме. Француз­ ское государство тоже уникально, но оно может выда­ вать себя за универсальное. Все это очень тесно связа­ но с актуальной ситуацией: например, это заметно в высказываниях по поводу так называемой мусуль­ манской чадры, эта чисто французская манера ссылать­ ся на универсальное, занимаясь частным, представляю­ щая одну из вершин французского лицемерия... Таким образом, первая проблема—это особый харак­ тер Англии и Японии, позволяющий усомниться в мифе о всеобщей модернизации: всегда ли промыш290 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ленная модернизация сопровождается модернизацией государственного ритуала? Является ли «архаичный» государственный ритуал антагонистом экономической модернизации или же, наоборот, он представляет со­ бой замечательный инструмент модернизации —в той мере, в какой он позволяет производить консенсус и в определенной степени подчинение? Вторая группа теоретических проблем: конструиро­ вание легитимности. Я попытаюсь показать, что, хотя Корриган и Сейер начинают путаться, это происходит из-за отсутствия у них понятия символического капи­ тала, символического насилия, и, кроме того, они не отдают себе отчет в том, что на самом деле представ­ ляет собой их проект, что такое добровольное подчи­ нение, добровольная зависимость, которой добивается государство, подчинение, которое не укладывается в альтернативу между принуждением и избирательным подчинением. Сказать, что государство легитимно, значит сказать, что оно добивается подчинения без принуждения, или, точнее, за счет той формы прину­ ждения, которую я называют символической властью и которая представляет собой совершенно особый слу­ чай. Чтобы понять, что это за принуждение, необходи­ мо соединить, и не просто по-школярски, теорию Кан­ та с Дюркгеймом, Марксом и Вебером. Сегодня я хотел бы заняться первой проблемой: осо­ бым случаем Англии, сославшись также на пример Японии. Прежде всего, почему эту проблему ставят сами англичане? Любопытно, что это происходит от­ того, что эти англичане — марксисты. Эти авторы — Томпсон и те, кто на него ссылаются, — столкнулись, подобно марксистам во всем мире, с вопросом, который выводится из Французской революции. Теория револю­ ции, предложенная Марксом, опиралась на Француз­ скую революцию, поэтому все марксисты во всех стра­ нах задавались вопросом о том, почему у них не было этой Французской революции. Так, я выяснил, что большой спор идет среди японских марксистов, у ко­ торых есть два лагеря—те, кто считает, что в их стране была Французская революция, и те, кто утверждает, что ее не было, причем и те, и другие пользуются одними 291 О ГОСУДАРСТВЕ и теми же историческими материалами. Но ни те, ни другие не задаются вопросом о том, имеет ли смысл спрашивать, была ли в Японии Французская револю­ ция, а также о том, была ли на самом деле Французская революция как таковая. Англичане как нельзя более се­ рьезно поставили вопрос о том, была ли эта революция настоящей революцией и что нужно для того, чтобы произошла революция. Навязывание марксистской па­ радигмы революции породило уйму работ, на мой взгляд, не представляющих никакого интереса. Это одна из причин, почему марксизм так раздражает в не­ которых областях социальных наук, и эта книга, кото­ рая является в определенной мере реакцией на засилье марксизма в Англии, убедительно говорит о том, что англичане «отстали» не потому, что у них не было Французской революции. По их словам, нет противо­ речия между тем, что у англичан не было такой рево­ люции, и тем, что у них произошла промышленная ре­ волюция. Осуществление промышленной революции не обязательно означает разрыв с феодализмом. И тот факт, что они не знали символической революции, со­ ответствующей революции политической, — которую хотели представить как неизбежную, — возможно, объ­ ясняет то, что у них смогла свершиться промышленная революция, предполагающая подчиненный, приручен­ ный рабочий класс. Вот, собственно, тезис. По анало­ гии особый интерес приобретает и случай Японии. Книга Корригана и Сейера сложна, потому что в ней смешиваются две проблемы. Парадокс состоит в следу­ ющем: «"Архаичные", не бюрократические, гибкие фор­ мы английского государства в практическом смысле были гораздо более благоприятны для капиталистиче­ ской трансформации, чем любая другая форма абсолю­ тизма, благоприятная предпринимательству и частной инициативе»18. Они не только ставят под вопрос тра­ диционную проблематику марксизма, рассматривае­ мую через призму Французской революции, но и пере­ ворачивают ее. Корриган и Сейер подчеркивают, что английская цивилизация характеризуется удивительi8. Corrigan P., Sayer D. The Great Arch. P. 188. 292 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ной непрерывностью, постоянным присутствием ог­ ромного числа «несовременных» черт, анахронизмов, не имеющих аналогов в других обществах: «Англий­ ские политические и культурные анахронизмы лежат в основе стабильности английского буржуазного госу­ дарства»19. Иначе говоря, то, что воспринимается как анахронизм, — не препятствие, не пережиток, не арха­ изм (когда объясняют причины, не говорят о «пере­ житках»), но неотъемлемая, важная часть самой бур­ жуазной революции, ее успеха. «Все институты, счита­ ющиеся относящимися к государству, очень стары, и их переделка в "рационально-бюрократические" [выраже­ ние Макса Вебера] или капиталистические [противопо­ ставленные феодальным] формы осуществлена лишь частично»20. [Корриган и Сейер] ставят под сомнение уравнение «промышленная революция = разрыв с фео­ дальным государством». В качестве примера они при­ водят «Common Law» <обычное право>, которое не было кодифицировано (в отличие от рационального римского права) и стало фундаментом для капитали­ стической экономики. Или же тот факт, что до XIX века не было профессиональной государственной бюрокра­ тии. Один английский историк показывает, что до XIX века высокопоставленные чиновники получали до­ ходы со своей должности, как во Франции в XVIIXVIII вв.21 Еще одна черта, которую они называют «добуржуазно-патримониальной» («дореволюционной», если говорить марксистским языком): назначения на должности часто происходили в логике отношений па­ тронажа, то есть отношений между патроном и клиен­ том. Еще одна показательная черта: монархические формы продолжают занимать центральное место не только в легитимации, но и во всей машинерии цент­ ральной власти. Эта машинерия — не какой-то спек­ такль, разыгранный для украшения английского го­ сударства, она его неотъемлемая часть: правительство ig. Corrigan P., Say er D. The Great Arch. P. 202. 20. Ibid. P. 188. 21. Hilton R. H. Resistance to taxation and to other State imposition in medieval England. Paris, 1987. 293 О ГОСУДАРСТВЕ Ее Величества, королевская власть находится в серд­ цевине легитимирующего корпуса, основанного на древности, традиции, преемственности, осознавшей себя englishness. Другое направление анализа, которое [Корриган и Сейер] подробно разрабатывают,—это анализ интере­ сов национальной безопасности: они подробно показы­ вают, почему это понятие — очень старое историческое изобретение, при помощи которого можно пробуждать страхи, влечения, фобии, остракизм, расизм и пр. Пос­ ледний пример: палата лордов, имеющая законодатель­ ную власть. Исходя из этих примеров архаизма, Корри­ ган и Сейер задаются вопросом о том, не следует ли усо­ мниться в мифе о буржуазной революции, как его описывает Маркс, революции, выступающей мерилом всех революций. Парадокс в том, что переопределение марксистами буржуазной революции превращает исто­ рии всех современных стран, от Японии до Англии, включая Соединенные Штаты, в исключения. И случай Англии, и случай Японии становятся вариантами неза­ вершенной буржуазной революции, обремененной пере­ житками—ведь политика в этих странах отстала... Я бы выдвинул тезис, пойдя дальше, чем они, о том, что лож­ ная модель Французской революции, которая с точки зрения построения государства была вообще ложной ре­ волюцией (поскольку она сопровождалась значитель­ ной преемственностью, обеспеченной «носителями ман­ тии»22), но тем не менее послужила эталоном для рево­ люционного разрыва во всех странах, независимо от того, была она у них или нет, породила во всем мире множество абсолютно ложных вопросов. Одна из функ­ ций разбираемой нами генетической истории—избавить историков от кошмарной модели Французской револю­ ции. И достоинство книги Корригана и Сейера в том, что она заставляет взбунтоваться против этой модели. В свою книгу «Нищета теории» (1978), где есть мощ­ ная глава о последователях Альтюссера, Э. П. Томпсон 22. Об этой преемственности между носителями мантии, людьми за­ кона и технократами см.: Bourdieu P. La Noblesse d'État. Part 4. Chap. 2, 5. 294 Л Е К Ц И Я 2 4 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА включил статью 1965 года об особенностях Англии, ко­ торую я уже цитировал23. В высшей степени неортодок­ сальный марксист, он подшучивал над тем, что назы­ вал «городским уклоном» марксистских теорий рево­ люции, пытающихся любой ценой найти классическую буржуазию, живущую в городах и борющуюся с фео­ дальным государством. Он показывает, что в Англии у истоков промышленной революции стоит обуржуазивание джентри. В Японии проблема еще более ясна в силу того, что там в промышленную революцию вли­ лись разоренные самураи. В следующий раз я вам вкратце расскажу о Японии; во второй части я попыта­ юсь бегло напомнить основы теории государства как власти, в особенности символической. В моей статье «О символической власти» вы можете найти схему: я попытаюсь показать, как для того, чтобы понять сим­ волическую власть, нужно объединить Канта — Канта, неокантианцев, таких как Панофский, Кассирер—-и по­ следователей Дюркгейма, а также Маркса с его теори­ ей господства и Вебера с теорией легитимности и про­ странств, внутри которых создаются инструменты ле­ гитимации, то есть бюрократического поля, поля власти и т. д. Я так или иначе должен об этом сказать, учитывая логику моего изложения. 23. Thompson £. P. The Poverty of Theory. New York, 1978. Лекция 3i января îggi года Ответ на вопросы. — Культурный архаизм и экономические трансформа­ ции. — Культура и национальное единство: случай Японии. —Бюрократия и культурная интеграция. — Национальная унификация и культурное господство. О т в е т на в о п р о с ы С НАЧАЛА вопросы. Один касается проблемы госу­ дарства в африканских обществах. Это сложная проблема, я не могу ответить на нее нескольки­ ми фразами. Затем идет ряд вопросов, автор которых полагает, что я не могу отвечать на них публично... пусть так. Наконец, вопрос о проблемах определения в социологии: допустимы ли в социологии предвари­ тельные определения? По этой проблеме есть разные мнения. Дюркгейм считал предварительное определе­ ние необходимым моментом того, что я бы назвал конструированием объекта. Мне это по духу не близко. Предварительные определения у Дюркгейма зачастую слабы, и то, что он говорит [в своем анализе], намного лучше того, что он выдвигает в определениях. В этом эпистемологическом споре я бы отнес себя к лагерю защитников временных и неопределенных понятий, потому что в социологии, как и во всех остальных нау­ ках, прогресс может быть парализован ложно понятой, предварительно затребованной формальной строго­ стью, которая, как учит англосаксонская эпистемоло­ гия1, создает эффект закрытости. Важно знать, о чем идет речь, и попытаться наделить используемый язык определенной строгостью, но очень часто бывает, что за внешней строгостью скрывается недостаток реаль­ ной строгости и что формальная строгость дискурса выходит далеко за рамки строгости реалий, описываемых ι. П. Бурдье, несомненно, имеет в виду Томаса Куна, который в «Структуре научных революций» показывает, как «кризис» «нормальной науки» при некоторых социальных условиях приводит к изменению «парадигмы». 297 О ГОСУДАРСТВЕ дискурсом. В науке вообще, и не только в социальных науках, формальный аппарат часто оказывается контр­ продуктивным с научной точки зрения. Далее вопрос переходит к идее принуждения: во-первых, не является ли определение государства че­ рез принуждение оценочным суждением? Во-вторых, когда мы характеризуем государство через принужде­ ние, не значит ли это, что мы описываем патологическую форму государства? В самом деле, говорить о принужде­ нии, даже в самой элементарной его форме—значит вы­ носить скрытое оценочное суждение, и здесь действи­ тельно есть определенное допущение касательно функ­ ций государства. Сегодня я хотел бы показать, что правильно устроенное государство должно в конечном счете обходиться без насилия. В этом случае ограниче­ ния, которые государство накладывает на наши сокро­ венные мысли, сам факт того, что оно может проник­ нуть в наши мысли, как раз и образуют пример «неви­ димого» принуждения, которое осуществляется с согласия тех, к кому оно применяется. Вот что я на­ зываю символическим насилием или символическим господством, то есть формами ограничения, которые опираются на неосознанное соответствие между объек­ тивными структурами и структурами ментальными. Культурный архаизм и экономические трансформации Опираясь на книгу Корригана и Сейера, я поставил [на предыдущей лекции] две группы вопросов: первая ка­ салась особого пути Англии к созданию государства, сюда же я добавил проблему Японии; вторая группа вопросов касается теоретических основ осмысления го­ сударства как власти и, в частности, как власти симво­ лической. Достоинство Корригана и Сейера в том, что они видят в государстве не только армию и полицию: государство привлекает совершенно особые формы господства, которые можно было бы назвать мягкими. Корриган и Сейер, скорее, задают направление анали­ за, чем действительно следуют ему, в том числе и в силу недостатка у них строгих понятий, позволяющих 298 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА осмыслить всю сложность символического господства. Итак, сегодня я собираюсь вернуться к этим двум мо­ ментам. То, что я скажу по поводу Англии и Японии, будет тяжеловесно и поверхностно. Я не специалист по Японии, просто по мере возможностей приобрел неко­ торые познания, но я понимаю, что вторгаюсь на тер­ риторию, где работают профессионалы. Не то чтобы я всю жизнь боялся ошибиться, скорее, я уважаю зна­ ния, которых у меня может и не быть. Таким образом, порой я могу показаться неуверенным, даже путаться в словах, но это только в силу уважения к предмету... Идея, которую развивают Корриган и Сейер, состоит в том, что не существует антиномии между некоторыми культурными особенностями английской традиции, ко­ торые можно счесть архаичными, и тем, что Англия произвела на свет это английское чудо, промышленную революцию. В целом, можно сказать, что антиномии здесь не больше, чем между культурным архаизмом Япо­ нии и японским чудом. Вот одно из общих мест работ о Японии: каким образом стало возможно, что, с одной стороны, есть технологическое чудо, а с другой — весь этот фольклор государства, этот культурный ансамбль, который так пленяет туристов, а зачастую и самих на­ блюдателей? Как возможно, что, с одной стороны, есть ориенталисты — ужасное слово — а с другой — экономи­ сты, специалисты по Японии, при этом ни те, ни другие друг друга не знают и не признают? Этот раскол—часть «эффекта культуры»: на самом деле, дуализм, определя­ ющий разведение техники и культуры, является частью тех невидимых средств, при помощи которых осуще­ ствляется символическое господство и которыми соци­ альный порядок защищает себя от тех, кто хотел бы его осмыслить. Деление на дисциплины или деление на ин­ теллектуальные традиции — вот где зачастую произво­ дится цензура. Ориенталисты—не экономисты, специа­ лизирующиеся на Японии, и наоборот; точно так же проблема, которую я только что сформулировал, не мо­ жет быть поставлена ни перед теми, ни перед другими, хотя только о ней они на самом деле и говорят. Английское «экономическое чудо» XIX века или сегодняшнее японское чудо вовсе не противоречат 299 О ГОСУДАРСТВЕ наличию всевозможных архаичных явлений. Этот па­ радоксальный тезис, расходящийся с академической доксой, противоречит веберовской теории рационали­ зации2. Эта теория, получившая очень широкое рас­ пространение, принимается как нечто само собой разу­ меющееся, то и дело возвращаясь в обновленных фор­ мах (в США лет пятнадцать говорили о «теории модернизации»3), так вот, эта теория предполагает, не договаривая этого до конца, что есть единый историче­ ский процесс, ведущий к настоящему, скрытый процесс, ориентированный на телос, «английское счастье», как говорил Ницше4 («американское счастье», как сказали бы сегодня). Итак, с одной стороны, есть телос, а с дру­ гой — единство, последовательное движение к цели. Я не собираюсь здесь пересказывать всю веберовскую теорию рационализации, но те, кто в курсе, знают, что одна из центральных идей Вебера заключалась в том, что право, называемое им рациональным, —это право, согласующееся с рациональной экономикой: рацио­ нальная экономика не могла бы работать без рацио­ нального права, способного обеспечивать эту экономи­ ку тем, в чем она больше всего нуждается, а именно дву­ мя критериями рациональности, исчислимостью и предсказуемостью. Вебер понимает это: он различает формальную рациональность и материальную рацио­ нальность (формально справедливое право может быть несправедливым, но в любом случае оно последова­ тельно)5. Рациональное право, говорит Вебер, обеспе­ чивает экономику исчислимостью, американские адво­ каты по коммерческому праву могут предсказать, какие 2. WhimsterS., Lash S. (eds). Max Weber, Rationality and Modernit. London: Allen & Unwin, 1987. В этом сборнике опубликована статья П. Бурдье о теории религии у Макса Вебера: Bourdieu P. Le­ gitimation and structured interests in Weber's sociology of religion. P. 119-136. 3. Критику этой теории см. в: Bourdieu P. Structures sociales et structures de perception du monde social //Actes de la recherche en sciences sociales. 1975. N0. 1-2. P. 18-20. 4. Ницше Φ. По ту сторону добра и зла / / Полное собрание сочине­ ний. М.: Культурная революция, 2θΐ2. Т. 5· С. 153· 5- Weber M. Économie et société. Part II. Chap. VII. § 5. 3OO Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА санкции грозят фирме, когда она совершает нарушение. Рациональное право — то, которое делает возможным расчет и рациональное управление экономикой. Точно так же Вебер сказал бы о рациональной или рациона­ лизированной религии то, что она либо выступает основанием для рациональной экономики, либо совме­ стима с ней. И то же самое относится к науке. Таким образом, у Вебера есть идея единого процесса рациона­ лизации, в котором рационализация экономики сопро­ вождается рационализацией различных областей чело­ веческой деятельности. Когда я говорю о рационализа­ ции у Вебера, я все крайне упрощаю, но делаю это затем, чтобы не довольствоваться просто отсылкой6. Потому что для того, чтобы понять, почему Корриган и Сейер высказывают некий парадокс, нужно держать в уме идею рационализации. Заслуга Корригана и Сейера в том, что они порывают с такого рода догматической философией, которой ошибочно придерживались со­ циологи, считавшие, что современный мир пережива­ ет рационализацию, причем единообразную. Корриган и Сейер настаивают на том, что могут быть отступле­ ния, расхождения, непреодолимые разрывы—что само по себе отнюдь необязательно является противоречи­ ем — между автономным развитием культурных про­ цессов (чайная церемония, кабуки, елизаветинский те­ атр) и экономическим развитием. Вовсе необязательно, чтобы все сектора общества шли в ногу с экономкой. Напомню вывод наших авторов: отставание и куль­ турные странности Англии не были препятствиями для капитализма, начала промышленной революции, наобо­ рот, культурная интеграция, которую обеспечивали эти внешне разрозненные и случайные практики, от поли­ тической традиции до традиции королевской семьи, помогли упрочить единство всего населения в целом, образующего нацию, единство, способное пережить конфликты, противоречия, связанные с развитием 6. Более глубокое обсуждение шести значений понятия «рациональ­ ность» у М. Вебера см. в: Brubaker R. The Limits of Rationality: An Essay on the Social and Moral Thought of Max Weber. London: Allen & Unwin, 1984. 3OI О ГОСУДАРСТВЕ промышленного общества. В своем введении к работе «О разделении общественного труда» Дюркгейм гово­ рит, что расплатой за экономическое развитие стано­ вится аномия, отсутствие номоса, отсутствие согласия касательно фундаментального закона и все, что из это­ го следует. Среди признаков аномии он указывает ко­ личество самоубийств и разводов, конфликты в сфере промышленности и рост социалистических протестов7. Эту антиномию развития промышленного общества — и разделения труда как его коррелята —и социальной интеграции вокруг определенного номоса Корриган и Сейер ставят под сомнение. С их точки зрения, это всего лишь видимость; на самом деле, социальный по­ рядок отличается гораздо большей интегрированностью, чем принято думать: он сплачивается вокруг культуры. Культура—инструмент сплочения, социаль­ ного единства, и промышленная революция стала воз­ можной по большей части именно потому, что суще­ ствовали сплачивающие силы, способные противодей­ ствовать силам разъединения. Эти сплачивающие силы связаны с культурой, понимаемой в узком смысле ле­ гитимной культуры, культуры, приобретаемой за счет воспитания—Корнель, Расин,—но также в том смысле, в котором ее понимают антропологи: культура как об­ раз жизни, способ наливать чай, держать себя за сто­ лом, [то, что британская интеллектуальная традиция называет словом] «цивилизация». Здесь они решитель­ но расходятся с Элиасом, который в этом отношении очень близок к Веберу: его цивилизационный процесс совершенно лишен каких бы то ни было политических составляющих, как будто у этого процесса не было ни коррелятов, ни функций... Культура и национальное единство: случай Японии Итак, книга Корригана и Сейера ставит очень важный вопрос. Это вопрос о связи между национальным единством, социальной интеграцией, культурой или, со7. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Наука, 1991· 302 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА ответственно, [о связи] между культурой и нацией, культурой и национализмом. Очень трудно мыслить в этих категориях, особенно французам. Например, французу кажется странным то, что школа может мыс­ литься как место создания нации или национализма. Именно этой проблемой я и займусь, взяв самые показа­ тельные случаи, Англию и Японию, в которых контраст бросается в глаза даже самому поверхностному наблюда­ телю. Что касается Японии, то без всякого кокетства про­ шу вас проявить снисходительность, тем более что я дол­ жен был не только освоить эмпирический материал, но и истолковать его иначе, чем он обычно толкуется. (Если бы нужно было всего лишь пересказать историю Японии, я бы потратил на это положенное время, и в итоге так или иначе справился бы с этой задачей, но дело в том, что мне пришлось пользоваться материалом, которым я не владею на уровне специалиста, чтобы делать нечто совершенно отличное от того, что обычно делают спе­ циалисты [по Японии]. И потому я уязвим для критики со стороны специалистов, которые скажут: он может все это делать, потому что не специалист... хотя я так не счи­ таю. Я думаю, что часто называют себя специалистами именно для того, чтобы не ставить перед собой опреде­ ленный ряд проблем: ориенталисты считаются ориента­ листами именно потому, что они не ставят эти пробле­ мы касательно Японии... Я не должен говорить такие вещи, но поскольку они глубоко засели у меня в голове, они сами собой вырываются наружу.) Японские марксисты всеми силами старались выяс­ нить, есть ли какой-то особый японский путь и почему у бедных японцев не было Французской революции8. Их поразил целый ряд бросающихся в глаза пережитков: они с отчаянием отмечали—им не терпелось дождаться «революционного переворота»,—что они лишены рево­ люции, потому что у них не было всех тех признаков, по которым опознается ее возможность. Они отметили, что 8. Shibata M., Chizuka Т. Marxist studies of the French Revolution in Japan / / Science Sc Society. 1990. V. 54. No. 3. P. 366-374; Hoston G. A. Conceptualizing bourgeois revolution: the prewar Japanese left and the Meiji restoration / / Comparative Studies in Society and History. ОД1· ν · 33· No. 3. P. 539-581· ЗОЗ О ГОСУДАРСТВЕ режим Мэйдзи не добился ни искоренения феодальных производственных отношений в сельском хозяйстве, ни свержения абсолютной монархии, потому что Япония сохраняла имперский режим, — это два фундаменталь­ ный признака, по которым определяется, что револю­ ция не состоялась. Отсюда следовало, что революция Мэйдзи не была настоящей революцией. Они отмечали, что система накопления, на которую опирался японский экономический и социальный порядок, в свою очередь опиралась на земельный налог, который по-настоящему так и не порвал с феодальной традицией и по-прежне­ му ассоциировался с отношениями феодального типа вплоть до современности. Наконец, третья черта, кото­ рая их очень волновала, заключалась в том, что полити­ ческое направление реформы Мэйдзи определялось не городской буржуазией, как во времена Французской ре­ волюции и как положено в теории, но классом самура­ ев, воинов, в конце концов превратившихся в интелли­ генцию, то есть мелкой знатью. Итак, японские маркси­ сты спрашивали себя, не была ли эта революция на самом деле дворянской революцией, как принято назы­ вать некоторые революции, произошедшие на Западе. Революция не была революцией, потому что ее субъекта­ ми были не те люди, которые обычно бывают субъектами революции, то есть не мелкая революционная буржуа­ зия, а обедневшие воины, которые при помощи револю­ ции пытались конвертировать дворянский капитал в бюрократический. Поразительная аналогия... (Я нахожусь в очень трудном положении: я знаю слишком много, чтобы чувствовать себя таким же сво­ бодным, как философ, когда он говорит об этих пробле­ мах, и в то же время недостаточно, чтобы чувствовать себя столь же свободно, как историки... И так не получа­ ется, и эдак. Надеюсь, что не скажу ничего ошибочного. Надеюсь на это, а кроме того, вы меня поправите. Тех, кто мало знаком с предметом, предупреждаю заранее.) Я полагаю, что революцию Мэйдзи можно назвать консервативной революцией9: некоторые фракции наци9- Об использовании этого понятия у Бурдье см.: Бурдье П. Полити­ ческая онтология Мартина Хайдеггера. М., 2003. 3°4 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА стов, предшественники нацистов, были консервативны­ ми революционерами, то есть теми, кто совершает рево­ люцию с целью восстановить некоторые аспекты старого порядка. Революция Мэйдзи демонстрирует много сходств с некоторыми формами дворянских реформ. Здесь я отошлю вас к прекрасной книге Арлетт Жуанна «Право на бунт»10. В ней она исследует бунты мелкой зна­ ти, которой в XVI веке угрожал подъем буржуазии и ко­ торая боролась за свободы для себя, которые она воспри­ нимала как свободы для всех. Этот класс отвоевывает гражданские права и свободы, которые могут показаться «модернистскими», но на самом деле являются правами и свободами, определенными с точки зрения привилеги­ рованного класса, со всей двусмысленностью, которую это за собой влечет. Например, католическая лига—очень двусмысленное движение, в котором наряду с мелкой знатью участвуют и группы буржуазии, переживающие те или иные трудности11... Реформа Мэйдзи такого же типа: мелкие самураи борются за гражданские права и свободы, но в той мере, в которой они свои частные интересы вы­ дают за всеобщие, делая вид, что борются за всеобщие права, они на самом деле борются за собственные права. Почему в Японии этот исходный парадокс при­ нимает максимальные размеры? Следовало бы пере­ писать историю знати, начиная с феодальной эпохи, и до сегодняшнего Тодая12: придворная знать постоянно укреплялась, начиная с VIII века и до наших дней, пе­ риодически меняя свой облик за счет приобрете­ ния культуры, в том числе бюрократической. О древ­ ней, феодальной Японии можно было бы сказать то же, что Нидэм, великий историк науки, говорил ю. Jouanna A. Le Devoir de révolte. La noblesse française et la gestation de l'État moderne (1559-1661). Paris: Fayard, 1989. 11. Возникшая в борьбе с протестантизмом во время религиозных войн, католическая лига, или Священный союз, под руко­ водством герцога де Гиза превратилась в мятежное движение, требующее созыва Генеральных штатов и свободы провинций от королевской власти. Здесь Бурдье опирается на работу: Descimon R. Qui étaient les Seize? Mythes et réalités de la Ligue parisienne (1585-1594). Paris: Klincksieck, 1983. 12. Этот университет, расположенный сегодня в Токио, считается са­ мым престижным в Японии, из него выходит большая часть политической элиты страны. 3°5 О ГОСУДАРСТВЕ о Китае13, что это «бюрократический феодализм». С VIII века в Японии существовало очень сильно бюро­ кратизированное государство со всеми его отличительны­ ми признаками, как их понимал Вебер: использованием письма, разделением бюрократического труда, делеги­ рованием государственных актов чиновникам, разделе­ нием между домом и службой, разделением между ко­ ролевским домом и государством и т. д. Наряду с бюро­ кратизацией очень рано появляются люди, которые совмещают в себе качества знатных воинов и знатных ученых. Но особенно четко связь между знатью и культу­ рой обозначается только в XVII веке: закрепляется культ самурая и его меча, но именно в тот момент, когда сам он исчезает, в какой-то мере подобно тому, как сегодня у нас есть музеи народного искусства и традиций, когда сами крестьяне исчезли. Миф о самурае, боевые искус­ ства, весь этот культ японской цивилизации начинает развиваться в тот момент, когда самураи превращаются в чиновников и образованный класс. В XVII веке большая часть самураев была неграмотной, но их глава, носитель центральной власти, создал ряд школ, и в XVIII веке, как известно, большая часть бывших военных получила об­ разование. Большинство было интегрировано в бюрокра­ тию, но не все: образовались лишние люди . Лишние люди — это всегда интересно, это один из глав­ ных факторов исторических изменений, то есть это рас­ хождение между тем, что производит система образова­ ния, и имеющимися местами14. Поэтому я против numerus 13. NeedhamJ. La Science chinoise et l'Occident. Le grand titrage / E. Jacob (trad.). Paris: Seuil, 1973 [1969]. 14. См. объяснение Мая 1968, которое Бурдье дает в «Homo academicus» (в частности, в главе 5 «Критический момент»). Этот меха­ низм также играет центральную роль в анализе стратегий преобразования деклассированной буржуазии, расшифрован­ ных в «Различении» (Bourdieu P. La Distinction. P. 147-185)> во внутренней борьбе с участием «попавших не на свое место» и «сбившихся с пути» членов господствующего класса, опи­ сываемой в «Государственной знати» (Idem. La Noblesse d'État. P. 259-264), и в том «изобретении жизни деятеля искусства» во Франции конца XIX века, которое прослеживается в «Пра­ вилах искусства» (Idem. Les Règles de Tart. Paris: Minuit, 1992. P. 85-105). 306 Л Е К Ц И Я 3 1 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА clausus . Лишние люди — важный фактор изменений: люди, которым не хватило места, либо забирают себе ме­ ста, которые они не должны были занимать, либо транс­ формируют эти места, чтобы их занять. В этом смысле они производят работу по трансформации истории. Эти лишние, неучтенные люди, эти образованные самураи, не имеющие чиновничьей должности, начинают зани­ маться бизнесом — во главе больших современных кор­ пораций можно найти великие самурайские династии, они борются за свободу и гражданские права точно так же, как мелкая знать, которую изучала Арлетт Жуанна; в частности, они идут в журналистику, становятся ин­ теллектуалами-маргиналами, «свободными» интеллек­ туалами со всеми вытекающими последствиями...15 Бюрократия и культурная интеграция Чтобы понять японское «чудо», нужно учитывать тот факт, что Япония бюрократизировалась очень давно, как и Англия (Марк Блок говорил, что в Англии госу­ дарство появилось очень рано, задолго до того, как оно появилось во Франции). Самобытная культура и бюро­ кратизация вполне совместимы. Бюрократизация идет рука об руку с интересом к культуре как инструменту доступа к бюрократии. Это отмечал еще Вебер, но эта мысль выходит далеко за рамки того, что он говорил. Во Франции накопление культурного капитала очень рано становится путем во власть, как только формиру­ ются бюрократические институты, которые начинают требовать если не собственно компетенции, то хотя бы школьной гарантии компетенции. Здесь имеет место связь, формирование которой мы можем наблюдать во Франции начиная с XII века. Люди связывают свои судьбы с государством и тем самым с образованием * Numerus clausus (лат.) — «ограничительная квота», например чис­ ла мест в учебном заведении. — Примеч. пер. 15. О развитии этих процессов во Франции периода Второй империи см.: Bourdieu P. Les Règles de l'art. P. 211-220. Подробнее о том, что за этим последовало, см. в: Idem. Comment libérer les intellectuels libres? / / Questions de sociologie. P. 67-78. 307 О ГОСУДАРСТВЕ и с культурой образования, во французской традиции это носители мантии. Самураи подпадают под эту ка­ тегорию. Эта бюрократизированная феодальная систе­ ма, которая еще больше бюрократизируется, приобре­ тает все больше связей с дипломами. Немного стран, в которых тирания дипломов проявлялась бы с такой же силой, как в Японии. Система образования настоль­ ко патологична, что число самоубийств учащихся в ней просто невообразимо. Япония — общество, в котором диплом является первостепенным инструментом вос­ хождения по социальной лестнице и социального при­ знания. Когда говорят о «японском чуде», забывают об этом определяющем факторе, каковым является роль культурного капитала, с особой интенсивностью накап­ ливавшегося в том обществе, где вся традиция склоня­ ет к подобному накоплению. Об этом довольно редко говорится, особенно в работах экономистов. Эта работа по накоплению культурного капитала, одновременно индивидуальная и коллективная, сопро­ вождается огромной работой по созданию культуры. И можно сказать, что японское государство, как анг­ лийское государство и французское, само создавалось, создавая этот артефакт, каковым является японская культура, принимающая вид чего-то естественного, оригинального, что для нее относительно просто в той мере, в которой она имитирует древнюю Японию. Была проведена значительная работа по натурализации культуры, натурализации, которая осуществляется че­ рез отсылки к древности, к «незапамятным временам», как говорилось в древних сводах права. Но на самом деле эта культура является историческим артефактом, который можно привязать к его авторам, изобретате­ лям. [...] Такая культура—артефакт, собранный из под­ ручного материала образованным классом; и только вплотную занявшись проблемой государства, я смог увидеть, что это не только легитимная, но и нацио­ нальная культура. Этот политический аспект культуры я раньше никогда не замечал, и, по сути дела, все, что я буду говорить, станет продолжением ряда прежних исследований—роли легитимной культуры, роли шко­ лы, — правда, помещенных во всецело политический 3 о8 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА контекст, в котором я связал эту культуру с ее функция­ ми по национальной, а не только социальной интегра­ ции, о которой говорил Дюркгейм. Так, английская культура выстроена в противовес французской модели. Englishness определяется в проти­ вовес Франции: каждому из прилагательных, определяю­ щих englishness, можно противопоставить характерное прилагательное, определяющее французский характер. Японская культура—это культурный артефакт, создан­ ный ради реабилитации в противовес загранице. Япо­ ния — страна, которая была подчинена, но не колони­ зирована. Она согласилась подчиниться европейскому господству, но не была подчинена ему напрямую, в от­ личие от Китая. В то же время эта культура руковод­ ствуется идеей реабилитации, «восстановления досто­ инства» в противовес презрению, которым ее потчует Запад. Отошлю вас к книге Филиппа Пона, корреспон­ дента «Le Monde» в Японии, «От Эдо до Токио. Память и современность»16. Эта книга попадается в ловушку ориенталистской мистики, которой подвержены и сами японцы (это и есть проявление символического гос­ подства), но она дает хорошее представление о культур­ ном арсенале такого рода. Другая книга, «Идеология Токугавы» социолога и историка Хермана Омса, ред­ кий случай разрыва с ориенталистской традицией, описывает исторический генезис идеи «японского» на основе текстов и авторов этой эпохи17. Типичный пример культурного изобретения, чья реа­ билитационная цель очевидна,—это запрет в XIX веке общественных бань, бывших частью японской тради­ ции: когда какая-то традиционная культурная прак­ тика начинает в свете западной традиции выглядеть странной, она запрещается и исключается из легитим­ ной культуры, но в то же время в последнюю вводятся практики, имевшиеся только у небольшой горстки придворных и превращаемые в элементы общей культу­ ры. В начале XIX века наблюдалось переизобретение i6. Pons P. D'Edo à Tokyo. Mémoire et modernité. Paris: Gallimard, 1988. 17. Ooms H. Tokugawa Ideology, Early Constructs, 1570-1680. Princeton: Princeton University Press, 1985. 309 О ГОСУДАРСТВЕ традиционных искусств — боевых искусств, каллигра­ фии и т. д. Типичный пример—искусство чая: sadô—это проект своего рода ученой кодификации, доходящей до пародии, превращение повседневной практики в произведение искусства, и в этом отношении Япония интересна как предел englishness. Кодификация, канони­ зация и образование «подлинного» —это опасное сло­ во, вспомните Хайдеггера... Япония—[место] конструи­ рования «подлинной» японской культуры, в которую интегрируется традиция боевых искусств, крайне жесткое разделение полов — мало на свете традиций, которые противопоставляли бы женское и мужское столь же решительно. В случае Японии государство образуется, создавая легитимное определение культуры и систематически внедряя это определение с помощью двух инструмен­ тов — школы и армии. Армию часто считают инстру­ ментом принуждения (что мы отметили у Элиаса и Тилли), но армия —это еще и инструмент прививки культурных моделей, инструмент муштры. В Японии перед школой и армией ставится задача распростра­ нять и воспитывать традицию дисциплины, самопо­ жертвования, верности. Следовательно, мы имеем сво­ его рода искусственную культуру, отрезанную от народ­ ных традиций. Например, спектакли японского театра совершенно недоступны зрителям: они должны читать программку, чтобы следить за развитием действия. Ар­ тефакт становится абсолютно искусственным —что не означает, что зрители не могут получить искреннее удовольствие; дело просто в том, что эти традицион­ ные искусства—искусства, полностью потерявшие связь с публикой и сохраняющиеся только благодаря под­ держке системы образования. Это не что иное, как пре­ дельный случай классического французского театра: если бы школьная система прекратила преподавать Корнеля и Расина, огромная часть репертуара полно­ стью исчезла бы, и вместе с нею исчезли бы потреб­ ность, удовольствие, желание потреблять... Включение японской культуры в школьную программу оказывает влияние на содержание культуры и в то же время яв­ ляется тем, что позволяет потреблять эту культуру, 3ю Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА преобразованную подобным образом. Рене Сиффер на­ зывает кабуки «театром-музеем»18, доступным только посвященной публике, которая потребляет его продук­ ты часто лишь на втором и третьем уровне рефлексии, со специальными сопроводительными материалами, комментариями и т. д. Национальное объединение и культурное господство В этом примере очень ясно просматривается связь меж­ ду культурой, образованием и нацией, и хорошо видно, может быть, потому, что это иностранный пример, что существует школьный национализм, что система об­ разования — инструмент национализма. Но я думаю, что это верно повсюду. Школа, которая считает себя универсалистской, в особенности французская школанезависимо от воли, сознания и ответственности пре­ подавателей,—представляет собой важный инструмент формирования национальных эмоций, которые «дано почувствовать только нам» или которые «может чув­ ствовать только тот, кто родился в этой стране», за ко­ торые люди готовы умереть, как за орфографию. Чтобы завершить эту тему, я бы сказал, что как в слу­ чае Японии, так и в английском примере, хорошо вид­ на конструктивная и в то же время объединительная роль школьной культуры, легитимной культуры, и так­ же заметно, что эта школьная культура—национальная культура, иначе говоря, что образование и культура вы­ полняют функцию внутренней интеграции, которую Дюркгейм называет социальной: все дети во Франции в какой-то минимальной степени согласны с легитим­ ной культурой, и, даже если у них нет культурных зна­ ний, они её все равно признают. Никто не вправе игно­ рировать закон культуры, собственно этому в школе и учат. Когда мы проводим опросы по проблемам культуры, очень редко встречаются люди, которые бы ι8. Бурдье, несомненно, имеет в виду работу: Sieffert R. Le théâtre japonais / / Les Théâtres d'Asie / J. Jacquot (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1968. P. 133-161. SU О ГОСУДАРСТВЕ полностью отвергали культуру. Даже самые некультур­ ные люди стремятся соответствовать требованиям культурной легитимности, которым они совершенно не в состоянии удовлетворять. Хотя знания о культуре распределяются крайне неравномерно, признание роли культуры носит, напротив, очень широкий харак­ тер, а через него осуществляется признание всего того, что культура гарантирует: превосходства культурных людей над некультурными, того, что выпускники На­ циональной школы администрации занимают все по­ сты в управлении, и т.д.— это все косвенным образом гарантируется культурным капиталом. О чем я всегда забывал в своих исследованиях, так это о том, что шко­ ла тоже выполняет функцию национальной интегра­ ции, направленной против внешнего, того, что нахо­ дится вовне: культурный институт — одно из мест на­ ционализма. Сейчас я хочу просто напомнить о ряде очень деликатных проблем. Национальные государства образовывались при помо­ щи процессов того же типа, посредством своего рода ис­ кусственного конструирования искусственной культуры. Для некоторых национальных государств исходной культурой, из которой они могут брать материал для со­ здания этого артефакта, была культура религиозная: это случай Израиля и арабских стран. Как создать нацио­ нальную культуру, культуру в официальном смысле сло­ ва, если материал, с которым приходится работать, име­ ет преимущественно религиозный характер? Как создать культуру, претендующую на универсальность, из истори­ ческой или религиозной традиции частного характера? Следовало бы подробно разобраться со всеми антиномия­ ми, заложенными в этом вопросе. Я имею в виду совершен­ но особый случай Франции, которая в этом отношении является противоположностью Израиля или арабских стран: она относится к национальным государствам, ко­ торые складывались, пребывая в иллюзии собственной универсальности, отличительной особенностью которых была универсальность и рациональность. Отличительная черта французов — разум; это их субъективное представ­ ление о себе, не лишенное, однако, объективного основа­ ния. С1789 года революционная работа проводилась под 312 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА знаком разума, то есть под знаком универсальности. Это традиция, складывавшаяся на основе притязаний на уни­ версальность, имевшая особые отношения с универсаль­ ностью, чем объясняется неспособность французских мыслителей отрефлексировать особый характер фран­ цузской мысли и отстраниться от этого вымышленного националистского интернационализма, а также традици­ онная позиция Франции в конфликтах. Эта национальная традиция прав человека, разума, универсальности, к которой можно добавить также традицию интеллектуалов от Золя до Сартра, также представляющую собой национальную специализацию, несмотря на то, что в других странах тоже есть свои ин­ теллектуалы, так вот, эта национальная специализация на универсальности, на would be универсальности—одна из особенностей французской ситуации с ее идеей, что национальная культура — это интернациональная культура, которую можно естественным образом экс­ портировать и которая должна экспортироваться. Ни­ чего плохого в том, чтобы экспортировать француз­ скую культуру, нет. Что может быть лучше, чем поехать обучать французскому языку греков, —я нарочно гово­ рю о греках: что было бы, если бы речь шла о банту?.. До Второй мировой войны эти универсалистские при­ тязания основывались на фактах. Французская литера­ турная культура занимала господствующее положение во всем мире. Париж — националистский миф, но он имел основание в реальности: именно в Париже дела­ ют карьеру художники, художественные революции в Германии производятся с оглядкой на Париж. Такая мнимая, предположительная универсальность сопро­ вождается своего рода практической формой универ­ сальности, то есть господства, которое не воспринима­ ется в качестве такового. Она очень глубоко укоре­ нилась в бессознательном французов: у нас можно встретить ультранационализм фашистского толка именно потому, что мы — великие универсалисты, чье господство пришло в упадок... Делая то же, что японцы сделали с искусством чая, то есть создавая искусственную культуру, францу­ зы имели определенные шансы на успех. Это не было 313 О ГОСУДАРСТВЕ национальным безумством: для этого был рынок... Фран­ цузы не получали по рукам, когда говорили по-фран­ цузски в Анкаре: всегда можно было найти того, кто поймет, что ты говоришь. Эта претензия, объективно, социологически основанная на универсальности, пред­ полагает империализм универсального. И я полагаю, что особое коварство французского империализма заключается в том, что это империализм универсально­ го. Сегодня этот империализм переместился из Франции в Соединенные Штаты19. Американская демократия подхватила эстафету у французской демократии, со всем тем прекраснодушием, которое из этого вытекает. Следовало бы изучить универсалистский империализм коммунистических режимов 1917 года до, не знаю точ­ но, какого периода (говорят, что он довольно быстро закончился), поскольку универсалистский империа­ лизм может основываться и на коммунистических иде­ ях, приходящих из «стран революции»... Все это я говорю к тому, что в случае, очевидно, наи­ более благоприятном для культурного империализма и националистского использования культуры, то есть в случае универсалистского империализма, мы видим, что культура никогда не бывает чистой, что в ней всегда есть аспекты не только господства, но и национализма. Культура — инструмент легитимации и господства. Вебер говорил о религии, что она дает господствующим классам теодицею для их собственных привилегий. Я предпочитаю говорить о социодицее: она предлагает легитимацию существующего социального порядка. Но это еще не все. Культура приходит на смену религии, чтобы выполнять очень похожие функции: она дает властвующим чувство обоснованности их господства, она наделяет их этим чувством в масштабах не только национального, но и мирового общества, так что господствующие классы или колонизаторы могут с чис­ той совестью считать себя носителями универсального. Я занимаю позицию, которая может показаться попро19. Bourdieu P. Deux impérialismes de l'universel / / L'Amérique des Français/Ch. Fauré, T. Bishop (dir.). Paris: François Bourrin, 1992. P. 49-^5· З14 Л Е К Ц И Я 31 Я Н В А Р Я 1 9 9 1 ГОДА сту критической, но на самом деле она сложнее: все было бы слишком просто, если бы универсалистский империа­ лизм хотя бы в малой степени не был тем, о чем он го­ ворит и чем себя считает. Процесс, который я буду описывать, то есть процесс объединения, посредством которого образуется госу­ дарство, не лишен некоторой двусмысленности: суще­ ствуют регионы, местные права, обычаи, языки, но благодаря процессу концентрации и объединения в итоге складывается единое государство с единым язы­ ком и правом. Этот процесс объединения также являет­ ся процессом концентрации. Раньше были армии наем­ ников, теперь есть [национальная] армия. Этот процесс ведет к единству, но, кроме того, он создает монополию тех, кто им пользуется, кто производит государство и занимает положение, позволяющее распоряжаться прибылями, которые государство приносит. Происхо­ дит монополизация всего, что производит государство, производя само себя, в том числе монополизация леги­ тимности, которую обеспечивает эта монополия, моно­ полизация универсального, разума. Процесс концент­ рации, который я описываю, напоминает лист бумаги с лицевой и оборотной стороной: он идет в направлении большего универсального единства, он делокализует, стирает местные особенности (в Кабилии в каждой де­ ревне была своя система мер), движется к единому госу­ дарству с единой системой мер и весов, к большему универсализму. Теперь можно понимать друг друга, переходить границы, общаться. В то же время на обо­ ротной стороне происходит национальная, национа­ листская концентрация; прогресс универсализма—это в то же время прогресс монополизации универсально­ го. На уровне отношений между государствами мы сно­ ва сталкиваемся с теми же проблемами, которые суще­ ствуют внутри государства. Если в истории и есть что-то универсальное, то толь­ ко потому, что люди заинтересованы в универсально­ сти, вследствие чего универсальное оказывается гене­ тически подпорченным, но это не значит, что оно пере­ стает быть универсальным. В качестве примера сегодня можно было бы привести то достижение человечества, 315 О ГОСУДАРСТВЕ которое в культуре носит наиболее универсальный ха­ рактер, а именно математическую культуру, и показать, как использование обществом математики способству­ ет превознесению технологии и ее распространению. Это показало бы, как формализм, формализация, чи­ стая логика, с которыми мы стихийно связываем идею универсальности, всегда оказываются связанными, как лицевая и оборотная стороны, с эффектами господства, манипуляции; идеального господства, потому что это господство разума; непреклонного господства, потому что разуму нечего противопоставить, кроме разума или еще более разумного разума. Корриган и Сейер, заставившие меня заговорить на эту тему, чего я не планировал, выступают против стрем­ ления марксизма свести все формы господства к его наи­ более грубым аспектам, к военной силе. На примере ма­ тематики я хочу показать, что есть мягкие формы господства, связанные с самыми возвышенными дости­ жениями человечества. Эти формы господства, которые в философской традиции называются символическими, носят настолько фундаментальный характер, что у меня возникает вопрос, а может ли вообще социальный поря­ док, в том числе в своих экономических основах, функ­ ционировать без таких форм господства. Иначе говоря, нужно отказаться от старой схемы базиса и надстройки— схемы, принесшей большой вред социальным наукам, а если мы хотим ее все-таки сохранить, нужно ее по крайней мере перевернуть. Не следует ли, чтобы разобраться в экономическим чуде, начать с символиче­ ских форм? Не основываются ли вещи, кажущиеся наи­ более фундаментальными, реальными, «базисными», как говорят марксисты, на ментальных структурах, на символических формах, чистых, логических, математи­ ческих формах? [...] Поработав над темой государства и перечитывая сегодня свою статью «О символической власти», я вижу, насколько сам стал жертвой мысли государства. Я не знал, что пишу статью о государстве: я думал, что пишу статью о символической власти. Сегодня я вижу в этом исключительную силу государства и его мышления. Лекция 7 февраля îgg1 года1 Теоретические основы анализа государственной власти. — Символическая власть: силовые отношения и отношения смысла. —Государство как произ­ водитель принципов классификации. —Эффект веры и когнитивные струк­ туры. —Эффект согласованности символических систем государства. —По­ строение государства: школьное расписание. —Производители доксы. Теоретические о с н о в ы анализа государственной власти К АК я уже объявил в прошлый раз, я собираюсь за­ няться второй группой проблем, поставленных в книге Корригана и Сейера: проблемами теоре­ тических основ их анализа образования английского государства. Прежде чем перейти к этому анализу, что­ бы вы лучше понимали цель размышлений, которые я собираюсь вам представить, я хотел бы зачитать ма­ лоизвестный отрывок из статьи Давида Юма «О перво­ начальных принципах правления» (из его «Эссе», опуб­ ликованных в 1758 году): «Ничто не представляется более удивительным тем, кто рассматривает человече­ ские дела философски, чем та легкость, с которой мень­ шинство управляет большинством, и то безоговорочное смирение, с которым люди отказываются от собствен­ ных мнений и аффектов в пользу мнений и аффектов своих правителей. Если мы будем исследовать, при по­ мощи каких средств достигается это чудо, то обнару­ жим, что так как сила всегда на стороне управляемых, то правители в качестве своей опоры не имеют ничего, кроме мнения. Поэтому правление основывается только на мнении; и это правило распространяется как на са­ мые деспотические и диктаторские системы правления, так и на самые свободные и демократические» 2 . Я на­ хожу этот текст крайне важным. Юм удивляется той легкости, с которой правители правят и о которой час­ то забывают те, кто придерживается неверно понятой ι. Запись этой лекции была отредактирована П. Бурдье. 2. Этот отрывок, переведенный Бурдье, можно найти в: Юм. Д. О пер­ воначальных принципах правления //Юм.Д. Собр. соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 5°3~5°4· 3χ7 О ГОСУДАРСТВЕ критической традиции (и точно так же забывают о легко­ сти, с которой социальные системы себя воспроизводят). Когда я только начал заниматься социологией, сло­ вом, которое социологи постоянно употребляли, был «сдвиг» 3. «Сдвиг» находили повсюду: тех­ нологический сдвиг, медийный сдвиг и т.д., тогда как минимальное исследование показывает, насколько сильны механизмы воспроизводства. Точно так же очень часто нас в наибольшей степени поражают внеш­ ние эффекты: восстания, бунты, революции, тогда как удивительнее, поразительнее всего противоположное: то, что так часто наблюдается порядок. Проблемой яв­ ляется именно то, что проблем не создает. Почему со­ циальный порядок так легко сохраняется, хотя, как го­ ворит Юм, правители всегда в меньшинстве, тогда как управляемых большинство и, следовательно, на их сто­ роне количественное преимущество? Такое удивление, собственно, и стало отправной точкой для тех строгих рассуждений, которые я намереваюсь развить. Мне ка­ жется, что невозможно понять фундаментальные сило­ вые отношения в социальном порядке, если не будет учтен символический аспект этих отношений: если бы силовые отношения были только отношениями физи­ ческой, военной силы или даже экономических сил, вполне вероятно, что они были бы бесконечно более хрупкими и их было бы намного легче перевернуть. Фактически это отправной пункт многих моих раз­ мышлений. В своей работе я снова и снова пытался вве­ сти этот парадокс символической силы, символической власти, которая осуществляется столь незаметно, что о ее существовании едва ли не забывают, а те, кто под­ вергается ее действию, первыми ее игнорируют, ведь она осуществляется именно потому, что ее наличие ни­ кем не замечается. Это образец невидимой власти. Сегодня я попробую вкратце представить теоретиче­ ские основы анализа, который возвращает символиче­ ской власти ее место. 3- См.: Bourdieu Р., Passeron J.-С. Sociologues des mythologies et mythologies de sociologues / / Les Temps modernes. 1963. N0. 211. P. 998-1021. 318 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА Символическая власть: силовые отношения и отношения смысла В статье «О символической власти», опубликованной в 1977 Г°ДУ> я пытался создать инструменты, необходи­ мые для осмысления этой странной действенности, основанной на мнении, но с тем же успехом можно было бы сказать, что и на вере. Как получается, что подвласт­ ные подчиняются? Проблема веры и проблема подчи­ нения суть одна и та же проблема. Почему они подчи­ няются и, как говорит Юм, подчиняются столь легко? Чтобы ответить на этот трудный вопрос, необходимо преодолеть традиционные противопоставления интел­ лектуальных традиций, противоположность которых настолько закрепилась в сознании, что до меня никто даже не попытался их как-то примирить или сочетать— я говорю это не за тем, чтобы соригинальничать. В моей работе не было школьного или школярского намерения совместить эти традиции и обойти их противоречия: только работая, двигаясь вперед, я постепенно вырабо­ тал понятия — символической власти, символического капитала, символического насилия, —которые выходят за рамки противопоставления разных традиций, и в силу педагогических причин, возникших уже на вто­ ром шаге, показал, что необходимо их примирить, что­ бы помыслить «символическую власть». (Это важно, потому что я полагаю, что часто люди, особенно здесь, во Франции, имеют слишком схоласти­ ческие представления о теоретической мысли: они де­ лают вид, будто существует некий теоретический парте­ ногенез, будто одни теории порождают другие теории и так далее. На самом деле работа идет совсем не так; теории вовсе необязательно производятся путем чте­ ния книг по теории. Тем не менее ясно, что требуется определенная теоретическая культура, чтобы суметь произвести теории.) Первая особенность такого подхода: я полагаю, что в качестве отправного пункта следует принять то, что силовые отношения — это отношения коммуникации, так что между физикалистским и семиологическим или символическим взглядами на социальный мир нет 319 О ГОСУДАРСТВЕ никакого противоречия. Нужно отказаться от выбора между двумя типами моделей, между которыми всегда колебалась традиция социальной мысли, физикалистскими моделями и моделями кибернетического типа, которые какое-то время были в моде: это абсолютно ложная альтернатива, искажающая реальность. Самые грубые силовые отношения—а именно об этом говорит Юм —это в то же время отношения символические. Поскольку силовые отношения неотделимы от смыс­ ловых отношений и коммуникации, подвластный — это еще и тот, кто знает и признает. (Гегель с его знаменитой диалектикой раба и господина коснулся этой проблемы, но, как часто бывает, анализ, в какой-то момент открыва­ ющий новый путь, его же и блокирует, не позволяя до конца продумать проблему. Из-за этого традиция теоре­ тического комментария часто оказывается скорее бес­ плодной, чем животворной.) Подвластный знает и при­ знает: акт подчинения предполагает акт знания, который одновременно и акт признания. В признании, естествен­ но, есть «знание»: это означает, что тот, кто подвластен, кто слушается, кто подчиняется приказу или дисципли­ не, осуществляет когнитивный акт. (Я объясняю вам одни и те же вещи по-разному: сейчас много говорят о когни­ тивных науках; я употребляю слово «когнитивный», что­ бы в вас что-то щелкнуло и вы поняли, что социология — по сути дела, когнитивная наука, хотя это постоянно забывают люди, занимающиеся когнитивными науками, и неспроста.) Акты подчинения и повиновения — это когнитивные акты, которые, будучи таковыми, приводят в действие когнитивные структуры, категории восприя­ тия, схемы восприятия, принципы видения и разделения, все те вещи, которые ставит на первый план неокан­ тианская традиция. В эту неокантианскую традицию я включил бы и Дюркгейма, который не скрывал того, что был неокантианцем, причем одним из самых последова­ тельных. Итак, чтобы понять акты подчинения, нужно представлять социальных агентов не как частицы в фи­ зическом пространстве—каковыми они тоже могут быть— но как частицы, которые думают о своих начальниках или подчиненных за счет ментальных и когнитивных структур. Отсюда вопрос: связано ли то, что государству 320 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА удается так легко добиться подчинения—я снова возвра­ щаюсь к Юму,—с тем, что оно может навязать когнитив­ ные структуры, сообразно которым его мыслят? Иначе говоря, я полагаю, что для того, чтобы понять это почти что магическое свойство государства, нужно задать во­ прос о когнитивных структурах и об участии государства в их производстве. (Я намеренно использую слово «магический» в тех­ ническом смысле этого термина: порядок—это магиче­ ский акт: вы оказываете на кого-то влияние на расстоя­ нии, вы говорите ему «встань» и добиваетесь того, что он встает, без применения какой бы то ни было физи­ ческой силы. Если вы — английский лорд, читающий свою газету (это пример, взятый из Остина, английско­ го прагматика), вы говорите: «Джон, не кажется ли вам, что похолодало?», и Джон идет закрыть окно 4 . Иными словами, констативное высказывание, которое даже не имеет формы явного приказа, может вызвать физиче­ ское действие. Вопрос в том, при каких условиях подоб­ ная фраза может его вызвать. В чем сила фразы — в самой фразе, в ее синтаксисе, ее форме? Или же она еще и в условиях ее произнесения? Нужно спросить, кто ее произносит, кто ее слышит, в каких категориях воспринимает ее тот, кто является ее адресатом.) Государство как производитель принципов классификации Мне кажется, что государство должно мыслиться как производитель принципов классификации, то есть структурирующих структур, приложимых ко всему на свете, а в особенности к социальным предметам. Это типично неокантианский тезис. Отошлю вас к Эрнсту Кассиреру, который обобщил кантовское понятие фор­ мы, введя понятие «символической формы», которое охватывает не только формы, образующие научный порядок, но и формы языка, мифа и искусства5. Тем, 4- Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов. М., 1999· 5- Кассирер Э. Философия символических форм: в з т. М., СПб.: Уни­ верситетская книга, 2002. 321 О ГОСУДАРСТВЕ кто все еще не может выйти за рамки жалких дихото­ мий, поддерживаемых системой образования, я бы на­ помнил, что Кассирер в небольшом примечании к од­ ной из своих последних книг, опубликованных в Со­ единенных Штатах, в «Мифе о государстве», прямым текстом пишет: «Говоря "символическая форма", я го­ ворю ровно то же, что и Дюркгейм, когда он говорит о "первобытных формах классификации"» 6 . Я думаю, что «чистые» философы от этого бы содрогнулись, но любому действительно разумному человеку это очевид­ но. То, что именно он это сказал, имеет некоторую до­ казательную ценность. Эти символические формы являются принципами построения социальной реальности: социальные аген­ ты—не просто частицы, которыми движут физические силы, они еще и познающие агенты, являющиеся носи­ телями когнитивных структур. Что Дюркгейм привно­ сит по сравнению с Кассирером, так это идею о том, что эти формы классификации — не трансцендентальные, универсальные формы, как принято было думать в кан­ тианской традиции, а исторически сложившиеся формы, связанные с историческими условиями производства, формы произвольные—в соссюровском понимании это­ го термина, то есть не необходимые, а приобретенные в данном историческом контексте. Говоря строже, такие формы классификации суть социальные формы, соци­ ально конституированные и произвольные или конвен­ циональные, то есть соотносимые со структурами рассматриваемой группы. Если пойти за Дюркгеймом еще дальше, то встанет вопрос о социальном генезисе этих социальных структур: больше нельзя будет гово­ рить, что это априорные структуры, лишенные всякого генезиса. Дюркгейм в других своих работах [проведен­ ных вместе с Моссом] подчеркивает то, что у логики есть генеалогия и что принципы классификации, обнаружи­ ваемые в первобытных обществах, следует связывать 6. CasnrerE. Le Mythe de l'État / В. Vergely (trad.). Paris: Gallimard, 1993 [1946]. P. 33. Кассирер ссылается на статью: Дюркгейм Э., Мосс М. О некоторых первобытных формах классификации. К исследо­ ванию коллективных представлений. Μ., 2θΐι. 322 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА с самими структурами социального порядка, внутри ко­ торого образуются ментальные структуры. Иначе гово­ ря, гипотеза Дюркгейма — очень сильная, даже риско­ ванная, но оттого не менее мощная—состоит в том, что есть генетическая связь между ментальными структура­ ми, то есть принципами, сообразно которым мы конструируем социальную и физическую реальность, и социальными структурами, так что оппозиции групп переводятся в логические оппозиции. Я просто в общих чертах напомнил об этой тради­ ции и связал это с тем, что я только что говорил о го­ сударстве. Если следовать этой традиции, можно ска­ зать, что существуют формы мысли, произведенные за счет инкорпорирования социальных форм, и что госу­ дарство существует в качестве института. (Слово «институт» — одно из наиболее смутных слов в социо­ логическом языке, которому я попытаюсь придать не­ которую строгость, указав на то, что институты всегда существуют в двух формах: в реальности — как граж­ данское положение, гражданский кодекс, бюрократи­ ческий бланк —и в умах. Институт работает только то­ гда, когда есть соответствие между объективными и субъективными структурами.) Государство в состоя­ нии универсальным образом, на уровне определенной территориальной юрисдикции, насаждать принципы видения и разделения, символические формы, принци­ пы классификации, то, что часто называют «номосом»— если вспомнить об этимологии, предложенной Бенвенистом, согласно которой nomos происходит от пето, то есть «разделять», «делить», «образовывать отдельные части» при помощи своего рода diachrisis-a, как говори­ ли греки, «изначального разделения» 7 . Э ф ф е к т в е р ы и к о г н и т и в н ы е структуры Самый парадоксальный эффект государства — это эф­ фект веры, общего подчинения государству, например, то, что люди в большинстве своем останавливаются на η. БенвенистЭ. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Прогресс-Универс, 1995· С· 7 2 и далее. 323 О ГОСУДАРСТВЕ красный свет, само по себе удивительно. (Я хотел бы, чтобы вы тоже удивлялись тому, что порядок так рас­ пространен,—может быть, я задумываюсь об этом из-за моего анархистского темперамента... но я так думаю,— что этот порядок достигается минимальными средст­ вами. Нас поражают красочные проявления беспоряд­ ка, заставляющие забыть о том огромном количестве актов, которые могли бы происходить совсем иначе, хаотично, о несметном множестве повседневных дей­ ствий, благодаря которым мир становится пригодным для жизни, предсказуемым, которые позволяют пред­ угадать, что люди будут делать, если не считать несчаст­ ных случаев. Можно было привести много примеров.) Итак, государство — институт, который обладает необыкновенной способностью порождать упорядочен­ ный социальный мир, не отдавая то и дело приказы, не применяя постоянно принуждение—как говорится, не нужно приставлять к каждому автомобилисту поли­ цейского. Этот почти магический эффект заслуживает объяснения. Все остальные эффекты — принуждение посредством военной силы, о котором писал Элиас, экономическое принуждение [о котором писал Тил­ ли] — на мой взгляд, вторичны по отношению к этому эффекту. Я думаю, что первоначальное накопление, во­ преки утверждениям материалистической традиции (в ее обедненном смысле)—это накопление символиче­ ского капитала: целью всей моей работы было создание материалистической теории символического, которое традиционно противопоставляли материальному. Обедненные материалистические традиции, в которых не отводится надлежащего места символическому, едва ли в состоянии объяснить это общее подчинение без об­ ращения к принуждению и в то же время они не могут понять феномен первоначального накопления. Марк­ сизм неслучайно испытывает такие затруднения с проблемой первоначального накопления государ­ ственного капитала, поскольку я полагаю, что первич­ ная форма накопления реализуется именно на симво­ лическом уровне: есть люди, которые заставляют себе подчиняться, уважать себя, потому что они образо­ ванны, религиозны, святы, разумны, красивы... короче 324 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА говоря, в силу множества вещей, с которыми материа­ лизм в обычном смысле слова не знает, что делать. По­ вторяю, это не означает, что не может быть материали­ стического анализа даже самых эфемерных вещей... Чтобы понять это чудо символической действенно­ сти, понять тот факт, что правители управляют, необ­ ходимо вслед за социологизированной неокантианской традицией сказать —здесь я пойду по стопам Дюркгейма, хотя он и не имел в виду государство, когда это пи­ сал,—что государство прививает схожие когнитивные структуры всему множеству агентов, находящихся в его юрисдикции. Государство (процитирую еще раз Дюркгейма)—это основа «логического конформизма» и «мо­ рального конформизма». Правильно социализировав­ шиеся агенты разделяют общие логические, если не идентификационные, структуры, все, по крайней мере, похожи друг на друга так, что напоминают монады Лейбница, которые вовсе не обязаны общаться между собой и сотрудничать, чтобы пребывать друг с другом в согласии. В этом смысле социальные субъекты — это лейбницевские монады. (Скажут, что я —Панглосс 8 , но думаю, что надо рис­ ковать и говорить такое, чтобы донести до аудитории удивительные вещи, при этом прекрасно понимая, что их нужно корректировать. Если вы социолог, всегда нужно—процитирую один раз председателя Мао—«пе­ регибать палку в обратную сторону». Большая часть глупых обвинений в адрес социологических работ, в которых пытаются делать то же, что и я, сводится к обвинениям в перегибании палки. Здравый смысл в своей наивности придерживается положений, кото­ рые даже не постулируются в качестве положений, то есть нететических тезисов, и чтобы опровергнуть не по­ стулированные положения, нужно выдвигать сильные контртезисы, тезисы противоположного толка, немного преувеличивая. Когда все говорят о «сдвиге социальной 8. В «Кандиде» в образе Панглосса, наставника по «метафизико-теолого-космологонигологии», который, независимо от проис­ ходящих событий, утверждает, что «всё к лучшему в лучшем из миров», Вольтер в пародийном виде выводит Лейбница. 325 О ГОСУДАРСТВЕ системы», нужно говорить: «Нет, она воспроизводит­ ся...». Разрыв должен быть гиперболическим, если го­ ворить словами Декарта, поскольку люди всегда слиш­ ком доверяют видимостям, а видимости всегда суще­ ствуют для видимости. Нужно уметь хватить через край, подчеркнув разрыв, зная при этом, что всё не так просто. Это одна из причин недоразумений. Некото­ рые могут урвать свой миг славы, чуть разогнув пере­ гнутую палку и сказав: «Все-таки это некоторое преуве­ личение!» Пример: для объяснения неравенства в си­ стеме образования недостаточно учитывать лишь экономические факторы, которые не объясняют всей вариативности. Следует также учитывать культурные факторы, культурный капитал... И тогда обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет: «Осторожно! Они за­ были об экономическом капитале!» Когда я упоминаю Лейбница, говоря об отношениях с государством, я знаю, что это опасно, осознаю, что наговорил вам лишнего, но это всё равно едва ли соизмеримо с сопро­ тивлением тому, что я сейчас говорю. Невозможно перестараться, когда речь идет о борьбе с доксой...) Насаждая — главным образом через систему образо­ вания—общие когнитивные структуры, неявно оценоч­ ные (нельзя говорить о черном и белом, не подразуме­ вая при этом, что белое лучше черного), производя и воспроизводя их, заставляя их признавать, усваивать их как нечто непреложное, государство вносит важней­ ший вклад в воспроизводство символического поряд­ ка, который, в свою очередь, вносит решающий вклад в социальный порядок и его воспроизводство. Насаж­ дать когнитивные и оценочные структуры — значит учреждать консенсус о смысле мира. Мир здравого смысла, о котором говорят феноменологи, — это мир, касательно которого люди сходятся во мнениях, сами того не ведая, независимо от какого бы то ни было до­ говора, даже не подозревая, что они что-то об этом мире утверждают. Государство — главный производи­ тель инструментов построения социальной реальности. В недифференцированных или слабо дифференциро­ ванных обществах, лишенных государства, место всех тех операций, которые осуществляет государство, за32б Л Е К Ц И Я 7 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА нимают обряды институционализации —которые оши­ бочно называют обрядами перехода 9 . Обряд институ­ ционализации — это такой обряд, который устанавли­ вает четкое различие между теми, кто его прошел, и теми, кто не прошел. В наших обществах государство организует огромное количество подобных обрядов институционализации, например экзамены. Вся рабо­ та системы образования может рассматриваться в каче­ стве гигантского обряда институционализации, даже если она не сводится только к этому: школа передает и компетенции. Но имеющееся у нас представление о системе образования как месте распределения компе­ тенций и дипломов, санкционирующих компетенцию, столь сильно, что нужна определенная смелость, что­ бы напомнить, что это еще и место посвящения, в ко­ тором устанавливаются различия между посвященны­ ми и непосвященными, между отобранными и отсеян­ ными. Эти различия относятся к порядку социальной магии, подобно различию между мужским и женским, и производятся конституционным актом —в философ­ ском смысле «конституирования» и в смысле консти­ туционного права,—устанавливающим прочные, окон­ чательные, неуничтожимые, порой непреодолимые различия, поскольку они вписаны в индивидуальные тела и поскольку социальный мир постоянно напоми­ нает о них этим телам (например, робость крайне не­ равномерно распределена по классам и полам, и от нее не так-то легко избавиться). Именно государство организует в наших обществах важные обряды институционализации, подобные акту посвящения в рыцари в феодальном обществе. В наших обществах тоже хватает обрядов посвящения: выдача дипломов, церемонии освящения здания, церкви... следовало бы поразмышлять над тем, что представляет собой такое освящение. Эту задачу я оставляю вам. g. Bourdieu P. Les rites d'institution //Actes de la recherche en sciences sociales. 1982. N0. 43. P. 58-63, переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P. 175-186. Здесь Бурдье открыто критику­ ет работу: ван Геппеп А. Обряды перехода. М.: Изд. «Восточ­ ная литература» РАН, 1999· См. примечание на с. 289. 327 О ГОСУДАРСТВЕ За счет этих больших обрядов институционализации, помогающих воспроизводить социальные разделения, навязывающих и насаждающих принципы видения и социального деления, сообразно которым эти разде­ ления организуются, государство создает и навязывает агентам категории их восприятия, которые, будучи усвоены в форме универсальных ментальных структур на уровне национального государства, согласуют дей­ ствия агентов между собой и направляют их. Государ­ ство обладает инструментом создания условий для внутреннего мира, своего рода коллективного «признания-само-собой-разумеющимся», taken~for-granted, в масш­ табах всей страны. Здесь я следую неокантианской и дюркгеймианской традициям, без которых, как мне представляется, нельзя обойтись при обосновании самого существования символического и одновремен­ но социального порядка. Один из примеров, которые я могу привести, — это календарь: когда несколько го­ родов образуют федерацию, первое действие обще­ ственных агентов, священников — введение общего ка­ лендаря, приведение к единообразию календарей муж­ чин, женщин, рабов и календарей других городов, что позволяет согласовать принципы деления времени. Ка­ лендарь — символ образования социального порядка, который в то же время есть временной и когнитивный порядок, поскольку, чтобы внутреннее восприятие вре­ мени было согласованным, нужно, чтобы оно было упо­ рядочено в соответствии с публичным временем. Об­ разование государства совпадает с образованием общих временных ориентиров, категорий, составляющих фун­ даментальные оппозиции (день/ночь, часы работы официальных учреждений, период отпуска/период ра­ боты, каникулы и т.д.). Я вскоре покажу это на приме­ ре школьного расписания: вы увидите, что эти оппози­ ции, образующие объективный порядок, структуриру­ ют также и умы, которые принимают произвольные порядки за естественные. Здесь я подхожу к вопросу о функции этого поряд­ ка. Если не уходить от неокантианской и дюркгейми­ анской точки зрения, то есть точки зрения социальной интеграции, [становится понятным то], что государ328 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА ство — инструмент социальной интеграции, которая при этом основана не только на аффективной солидар­ ности, но и на интеграции ментальных структур как структур когнитивных и оценочных. На самом деле, чтобы осмыслить государственное господство, чего требует марксистская традиция, не то чтобы правиль­ но его осмыслить, но хотя бы просто осмыслить, необ­ ходимо использовать традицию Дюркгейма, потому что у марксизма нет теоретических средств для осмыс­ ления государственного господства и, шире, господства как такового. Парадоксальным образом — здесь я пере­ гну палку—марксизм не способен мыслить то, о чем по­ стоянно твердит: чтобы понять это непосредственное подчинение, которое гораздо сильнее любого деклари­ рованного подчинения, понять это подчинение без акта подчинения, этот акт верности без присяги на вер­ ность, эту веру без символа веры, необходимо выйти за рамки инструменталистской логики, в которой в марк­ систской традиции принято осмыслять идеологию и в которой она воспринимается как продукт универ­ сализации частного интереса господствующих классов, навязанного подвластным классам. (Можно вспомнить понятие ложного сознания, но в «ложном сознании» слишком много «сознания». Ничто так не разочаро­ вывает, как марксистские дискуссии по поводу этих проблем, потому что они остаются в традиции фило­ софии классового сознания, подчинения как отноше­ ния отчуждения, основанного на своего рода неудав­ шемся политическом cogito.) Э ф ф е к т согласованности символических систем государства Итак, я сказал, что марксистская традиция не имела средств для того, чтобы до конца понять эффекты идеологии, о которых постоянно твердила. Чтобы пой­ ти дальше, опираясь на социологизированную неокан­ тианскую традицию, следует подключить традицию структуралистскую (здесь потребовалось бы слишком много времени, чтобы объяснить, в чем неокантиан­ ская традиция противоположна структуралистской). 329 О ГОСУДАРСТВЕ Но чтобы передать суть различия между неокан­ тианством и структурализмом, я возьму пример «Фи­ лософии символических форм» Кассирера. Говоря о мифологии, он подчеркивает мифо-поэтическую функцию, то, что человек как деятель является творцом, генератором и производит мифологические представ­ ления, используя ментальные структуры, символические формы [которые выполняют структурирование]10. В свою очередь, структурализм совершенно не интересует ак­ тивная сторона производства мифов, его интересует не modus operandi^ a opus operatum*. Он постулирует —и это вклад Соссюра, —что в языке, в мифе или обряде есть смысл, логика, согласованность. Эту согласованность нужно еще разглядеть, вычленить и заменить «рапсо­ дию восприятий», как говорил Кант, совокупностью черт, логически — следовало бы сказать социо-потмчески —связанных друг с другом; не будем забывать, что логика, свойственная символическим системам, — это не логика логики. Структуралистская традиция представляется мне совершенно необходимой для того, чтобы пойти дальше генеративного понимания, предложенного неокантианцами, и увидеть одну из очень важных черт символических систем, а именно их согласованность [как структурирующих структур]. Я сказал, что у марк­ систов не было никаких средств для объяснения само­ го эффекта идеологии: дело в том, что к дюркгеймовскому аспекту нужно добавить структуралистский. Одна из сильных черт идеологий, в особенности идео­ логий рационального типа, таких, например, как рацио­ нальное право, обусловлена символической действен­ ностью согласованности. Это может быть согласо­ ванность рационального или псевдорационального типа — примером выступают продукты исторической ίο. Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 2. * Бурдье обыгрывает термин «Opus operatum» (буквально «произве­ денное произведение», «совершенный акт»), обозначающий в учении католической церкви теорию, согласно которой та­ инства оказывают действие и на тех, кто недостоин их, не ве­ рит в них или принимает их пассивно.— Примеч. пер. ЗЗО Л Е К Ц И Я 7 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА деятельности рациональных агентов процесса рацио­ нализации, в частности право. Напомнить о том, что символические системы — это не просто когнитивные формы, но еще и согласованные структуры, — значит найти средство для понимания одного из самых сокро­ венных, самых неуловимых аспектов символической действенности, то есть символического порядка госу­ дарства, а именно эффекта согласованности, квазисис­ тематичности, псевдосистематичности. Один из прин­ ципов символической действенности всего того, что производит государство — системы образования, пра­ вил дорожного движения, языковых правил, грамма­ тики и т. д.,—заключается в подобной согласованности или псевдосогласованности, в рациональности или псевдорациональности. Символические системы обла­ дают структурирующей властью, потому что они сами структурированы, и обладают властью символического внушения, насаждения веры, потому что сами выстрое­ ны неслучайным образом. Отправляясь от этого пункта, можно проследить от­ ветвления, развивавшиеся во всех направлениях. Например, этнометодология, мода на которую сейчас наблюдается в Париже с отставанием от США на пят­ надцать лет, как и неокантианская традиция, к которой, сама о том не подозревая, она принадлежит (этномето­ дология — наследница феноменологии и относится к конструктивистской традиции), связывает акт позна­ ния с уровнем индивидов. Она рассуждает о «социаль­ ном конструировании реальности» —это название зна­ менитой книги Питера Л. Бергера и Томаса Лукмана 11 . Говорят, что социальные агенты конструируют соци­ альную реальность, что само по себе большой прогресс. Однако кто конструирует конструирующих? Кто дает этим конструкторам инструменты для конструирова­ ния? Здесь мы видим трудность теоретической работы. Если вы принадлежите к традиции, ставящей пробле­ му государства, как правило, вы не читаете работы по п. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М: Московский философский фонд, «Academia-Центр», «Меди­ ум», 1995· 331 О ГОСУДАРСТВЕ этонометодологии, вы занимаетесь макронаукой, пла­ нетарными проблемами. Однако, чтобы адекватно по­ ставить проблему государства, нужно наладить комму­ никацию между этнометодологами и людьми, ставящи­ ми проблемы планетарного масштаба — такими, как Валлерстайн 12 . А чтобы наладить между ними эту ком­ муникацию, нужно дойти до очень глубокого уровня осмысления, который можно назвать философским. И тогда мы увидим, что этнометодологи никогда не ставили вопрос о том, осуществляется ли государствен­ ное конструирование принципов конструирования, применяемых агентами к социальному миру. Это объ­ яснимо, учитывая генезис их мысли. Подобно тому как феноменологи никогда не ставят вопроса об условиях доксического опыта мира, этнометодологи никогда не спрашивают себя, как получается, что агенты применя­ ют к миру такие категории, благодаря которым мир ка­ жется им само собой разумеющимся, а потому они упус­ кают проблему генезиса этих категорий. (Когда ты на­ чинающий философ, важно знать, чего ты лишаешься в силу своего философского высокомерия.) Итак, во­ прос об условиях конституирования этих конституиру­ ющих принципов не ставится. И исходя из этой конста­ тации, можно определить ограничения работ по этнометодологии, наиболее интересных с точки зрения проблемы, которую я ставлю. Что отнюдь не мешает мне читать работы по этнометодологии и находить в них замечательные вещи. Например, работы Сикурела об административных регламентах, о том, что такое административный бланк для заполнения 13 , — работы совершенно замечательные, потому что делают баналь­ ное небанальным. Но, на мой взгляд, он останавливает­ ся на полпути, не ставя вопрос, который поставил я... 12. Валлерстайн И. Мир-система Модерна. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2015-2016. 13. См., среди прочего: CicourelA. La Sociologie cognitive / J . et M. Olson (trad.). Paris: PUF, 1979 [1974]. Также отсылаем к французскому переводу статей, вышедших в сборнике под редакцией Пьера Бурдье и Ива Винкена: Bourdieu Р., Winkin Т. (dir.) Aaron Cicourel, Le Raisonnement médical. Une approche socio-cognitive. Paris: Seuil, 2002. 332 Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА П о с т р о е н и е государства: школьное расписание Существование символического порядка и социально­ го порядка вместе с эффектами господства, которые осуществляются через насаждение этого символическо­ го порядка, можно понять только при условии обраще­ ния к неокантианской и в то же время к структуралист­ ской традиции, необходимого, чтобы объяснить тот факт, что когнитивные структуры, которые мы приме­ няем к социальному миру и которые к нему приспособ­ лены, являются одновременно и конструктивными, и согласованными, наделенными исторической согласо­ ванностью, связанной с определенной государственной традицией. В качестве подсказки я хотел бы представить вам ис­ следование эффектов школьного расписания, прове­ денное психологом Анико Юсти14. Взяв за отправную точку своего эксперимента, одновременно научного и практического, школьное расписание и его деление на часы и уроки, она была поражена тем, насколько произвольным было это деление. Как случилось, что независимо от предмета и уровня образования, повсю­ ду, от начальной школы до университета, встречается именно такое деление? Во-вторых, почему это деление было принято столь единодушно? Когда этот вопрос задают преподавателям и учащимся, выясняется, что они считают его совершенно естественным и что сама идея о том, что всё может быть по-другому, кажется им немыслимой. Но как игнорировать все те ограничения и фрустрации, которые порождает расписание? Психо­ логи говорят об «эффекте Зейгарник» 15 , чтобы обозна­ чить фрустрацию, которую испытывают люди, когда прерывается деятельность, которой они хотели бы про­ должить заниматься. Расписание неизбежно постоян­ но создает эффекты Зейгарник: люди что-то делают, 14. HustiA. Le Temps mobile. Paris: INRP, 1985. 15. По имени психолога Блюмы Зейгарник (1900-1988), которая ука­ зала на напряжение, которое вызывает у ребенка тот факт, что он не завершил порученное ему задание. 333 О ГОСУДАРСТВЕ начинают разогреваться, думать, и тут эта их деятель­ ность прерывается, и они должны переходить к че­ му-то другому, от философии—к географии и т. д. Еще один эффект, который остаётся совершенно незамечен­ ным: ограничения, связанные с делением на часы, де­ лают невозможным ряд занятий, слишком коротких или слишком длинных, так что они исчезают из распи­ сания, причем фактически совершенно незаметно для лишившихся их людей, не почувствовавших никаких лишений. Существует также немало оправдательных дискурсов: например, говорят, что час—это максималь­ ная длительность внимания у детей. Это теория, осно­ ванная на неточной бытовой психологии... У школьного порядка есть и политические основы. Власть директора проявляется в манипулировании вре­ менем преподавателей: у старых учителей может быть хорошее расписание, молодым преподавателям доста­ ется рваное расписание с окнами, которых все стремят­ ся избежать. У преподавателей масса интересов: напри­ мер, у них есть заранее приготовленные уроки, на час. Открывается множество вещей, например, согласие с каким-то рутинным порядком действий, сила которо­ го обусловлена тем, что он не ставится под сомнение. Как только вводится «мобильное время», как его назы­ вает Анико Юсти — были проведены эксперименты (естественно, с согласия директоров, которых не так-то легко обратить в свою веру),—выясняется, что учителям приходится договариваться друг с другом, чтобы созда­ вать периоды по два-три часа, что налаживается необ­ ходимая коммуникация; выясняется, что это преслову­ тое ограничение одним часом было совершенно произ­ вольным. Юсти опрашивала детей, которые после трех часов математики говорили: «Я никак не мог остано­ виться...» Задания организуются иначе; учитель читает свою лекцию на двадцать минут, подключает учеников, дает упражнения, снова кратко излагает тему; меняет­ ся вся структура преподавания, и, как только исчезают тиски, обнаруживается свобода. Учителя открывают свободу, которую им это дает, например, по отношению к директору, притом что учителя, хотя они все и про­ грессисты, всегда противятся любым изменениям... 334 Л Е К Ц И Я 7 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА Они открывают для себя свободу от директора, они освобождаются из тисков урока, этой монологической речи, которую так трудно держать. Это пример данности, о которой нельзя сказать, что ее принцип обусловлен чем-то еще, кроме государ­ ственной регламентации, поскольку можно описать ее исторический генезис. Когда трем основным учителям дают по три часа в одно и то же время (математика, французский, история), ученики могут выбрать, на ка­ кой предмет пойти, в зависимости от того, в чем они видят свои сильные и слабые стороны. Это организа­ ционное воображение. Эта маленькая символическая революция—нечто совершенно необыкновенное, и, как справедливо указывает Анико Юсти, все реформы, направленные на изменение содержания и не ставящие перед собой предварительной цели изменить сами эти темпоральные структуры, обречены на провал. Иначе говоря, есть своего рода бессознательное, являющееся одним из самых мощных факторов инерции. Вы пони­ маете теперь, что, когда я вначале цитировал Юма, это были не домыслы. Образовательная система, которую постоянно ставят под сомнение, которая непрестанно сама себе задает вопросы, в фундаментальном смысле полностью защищена от сомнений, в основном благо­ даря самим учителям и ученикам. Не зная никакой другой образовательной системы, кроме той, в которой они существуют, они воспроизводят ее суть, сами о том не подозревая: это то, что они сами претерпевают, не зная, что они это претерпевают. Конечно же, если они хотя бы три минуты посмотрели на иную образователь­ ную систему, они бы сразу увидели всё то, чего лиша­ ются. Самое удивительное в том, что лишения воспро­ изводятся людьми по их собственному желанию. Это относится к учителям, но также это относится и к ра­ бочему классу, и ко многим другим категориям. П р о и з в о д и т е л и доксы Мы видим, что привлечение к анализу господства нео­ кантианского и дюркгеймианского образа мысли поз­ воляет понять одну совершенно фундаментальную 335 О ГОСУДАРСТВЕ вещь: номос, принцип видения и разделения мира, на­ саждается как нечто непреложное, не ограничиваясь рамками какого бы то ни было договора. Всё, что я сей­ час говорю, представляет собой абсолютную антитезу всем теориям общественного договора. Самые надеж­ ные договоры — это договоры молчаливые, бессозна­ тельные. Дюркгейм говорил: «В договоре не все дого­ в о р н о е 6 (и для своего времени это очень неплохой те­ зис), то есть самое главное часто остается за рамками договора. Но нужно пойти дальше: лучшие договоры — те, которые не подписываются, не воспринимаются в качестве договоров. Социальный порядок зиждется на номосе, который бессознательное ратифицирует та­ ким образом, что основную работу проделывает инкор­ порированное принуждение. По сравнению с Марксом заслуга Вебера в том, что он поставил юмовский во­ прос: как получается, что правители правят? Он ссыла­ ется на признание легитимности, — это понятие было задано Вебером социологически. В той перспективе, которую я разрабатываю, признание легитимности — акт познания, который не является собственно позна­ нием: это акт доксического подчинения социальному порядку. Практике всегда противопоставляется знание, логика или теория. Есть акты познания, не являющиеся когни­ тивными актами в том смысле, в каком их принято пони­ мать. Взять чувство игры: футболист ежесекундно произ­ водит когнитивные акты, но это не акты познания—в том смысле, в каком их принято понимать в теории познания. Это акты телесного, инфрасознательного, инфралингвистического познания: именно от таких актов познания нужно отталкиваться, что понять признание социально­ го порядка, порядка государства. Именно соответствие между этими инкорпорированными когнитивными структурами, полностью ушедшими в бессознательное — например, расписанием,—и объективными структурами становится истинным основанием консенсуса по поводу смысла мира, веры, мнения, доксы, консенсуса, о котором говорил Юм. ι6. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 199· ззб Л Е К Ц И Я 7 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА Тем не менее нельзя забывать, что такая докса — это ортодоксия. Именно поэтому важен анализ государства: то, что стало сегодня доксой — расписание, правила до­ рожного движения и т.д., —раньше нередко было про­ дуктом борьбы. Докса установилась в результате борьбы между властвующими и подвластными, в ходе борьбы с оппозицией, таков, например, случай налогов, о кото­ ром я буду говорить далее. Всё, что играет в государстве конститутивную роль и воспринимается сегодня как не­ что само собой разумеющееся, было результатом борь­ бы, всё приходилось завоевывать. Ибо сила историче­ ского развития такова, что побочные возможности не просто отбрасываются и забываются, они проваливают­ ся в бессознательное. Достоинство анализа историческо­ го генезиса государства как образующего принципа ка­ тегорий, получивших универсальное распространение в его юрисдикции, состоит в том, что он позволяет понять как доксическое принятие государства, так и то, что эта докса является ортодоксией, что она представляет со­ бой частную точку зрения, точку зрения властвующих, тех, кто господствует в силу того, что господствует над государством, тех, кто, возможно, не ставя перед собой такой цели, способствовал образованию государства, чтобы иметь возможность господствовать. Это подводит нас к другой ветви теоретической тра­ диции, к веберовской традиции. Вебер внес решающий вклад в изучение проблемы легитимности. Но докса — это не признание легитимности, это протолегитимность. С одной стороны, Вебер подчеркивал то, что все символические системы — он так их не называл, пото­ му что интересовался не символическими системами с их внутренней логикой, в отличие от структурали­ стов, а символическими агентами, преимущественно религиозными, — должны быть соотнесены с [пози­ цией] их производителей, то есть с тем, что я называю религиозным полем, — которое он тоже так не назы­ вал, что указывает на ограниченность его анализа 17 . \-j. О понятии религиозного поля у Бурдье см.: Bourdieu P. Une interprétation de la théorie de la religion selon Max Weber. Бурдье П. Генезис и структура поля религии / / Социальное 337 О ГОСУДАРСТВЕ Его заслуга была в том, что он показал, что религи­ озных, юридических, культурных агентов—в частности писателей —надо обязательно принимать во внимание, если мы хотим понять религию, право, литературу. Хотя в марксистской традиции всегда можно найти тексты [идущие в этом направлении]—например, текст Энгельса, в котором он говорит, что нельзя забывать 18 о корпусе юристов, если хочешь понять право , — эта традиция всё равно бессознательно устраняла, обходи­ ла молчанием существование специфических агентов производства и специфических производящих миров, миров и агентов, о которых всегда нужно помнить и чью автономную логику функционирования нужно понимать, если требуется понять символические фено­ мены. Скажу это проще: вклад Вебера, среди прочего, заключался в том, что он напомнил о том, что, если мы хотим понять религию, недостаточно изучать симво­ лические формы религиозного типа, структуру рели­ гии или мифологии, имманентную opus operatum, нуж­ но задаться вопросом о том, кто эти мифотворцы [со­ здатели мифа]. Как они формируются, каковы их интересы, в каком пространстве конкуренции они дей­ ствуют, как борются между собой, при помощи какого оружия пророк отлучает, а священник канонизирует хорошего пророка и отлучает остальных? Чтобы по­ нять символические системы, необходимо понять сис­ темы агентов, которые ведут борьбу вокруг этих симво­ лических систем. То же самое относится к государству: чтобы понять государство, необходимо видеть, что у него есть симво­ лическая функция. Чтобы понять это символическое измерение эффекта государства, необходимо понимать логику функционирования мира агентов государства, которые производят дискурс государства — легистов, пространство: поля и практики. С. 7~74î а также два связан­ ных друг с другом текста: Он же. Социология веры и верова­ ния социологов; Разложение религиозного / / Начала. С. 133140; 147-155· ι8. Энгельс Ф. Письмо Конраду Шмидту от 27 октября 1890 г. //МарксК., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. М.: Изд-во политической литературы, 1965· Т. 37· С· 4ΐ4 - 42ΐ· 33« Л Е К Ц И Я 7 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА юристов, —понимать, какие у них были общие с други­ ми агентами интересы, а также какие специфические интересы были у них в зависимости от их положения в пространстве борьбы друг с другом—например, у дво­ рянства мантии в сравнении с дворянством шпаги. Для полноты картины, для того чтобы объяснить эффекты рациональности, следовало бы также разо­ браться, почему эти люди оказались заинтересованы в том, чтобы придать универсальную форму частному выражению своих интересов. Почему юристы, легисты создали теории государственной службы, государствен­ ного порядка, государства, несводимого к династии, теории Республики, трансцендентной по отношению к социальным агентам, являющимся в какой-то опре­ деленный момент ее воплощением, пусть даже речь идет о короле, и т.д.? Какая у них была в этом заин­ тересованность и какова была логика их функциониро­ вания, их отбора, получения ими привилегий, капита­ ла—в частности римского права—и т. д.? Поняв всё это, можно будет понять, как, создавая «идеологию» (сло­ во, которое мало о чем говорит), оправдывающую их положение, они построили государство, мысль госу­ дарства, образ публичной мысли; и этот образ публич­ ной мысли находил соответствие в их образе частной мысли, отвечал их частным интересам до какого-то мо­ мента, обладал особой силой именно потому, что был публичным, республиканским, имел универсалистскую окраску19. ig. Bourdieu Р. La Noblesse d'État. P. 539-548. Лекция 14 февраля îggi года Социология, эзотерическая наука, кажущаяся экзотерической. —Профессио­ налы и профаны. —Государство структурирует социальный порядок. —Докса, ортодоксия, гетеродоксия. —Превращение частного в публичное: появле­ ние в Европе современного государства. Социология, эзотерическая наука, кажущаяся экзотерической Я ХОТЕЛ бы совсем вкратце напомнить — я делаю это иногда, когда чувствую в этом субъективную потребность,—о проблеме устного преподавания социологии, которая встает и в целом, и передо мной в данной конкретной ситуации. Я упоминаю об этом вопросе, потому что считаю, что он упростит коммуни­ кацию. Анализ, который я хочу вам предложить, — это не взятый с потолка метадискурс; я полагаю, что он мо­ жет оказать практическое воздействие на то, как вы слушаете, и позволит вам понять трудности, которые я испытываю, пытаясь сказать то, о чем сейчас говорю... Я часто подчеркивал, что социология сталкивается с проблемой, характерной для неё одной: больше, чем какая-либо другая наука, она ставит проблемы, кото­ рые, как говорится, касаются всех и о которых все, счи­ тается, осведомлены и могут судить. Это совершенно эзотерическая наука, замкнутая, как и любая другая, на своей проблематике, на результатах, накопленных с течением времени, которая, однако, имеет вид экзо­ терической науки. Что позволяет вести всевозможные двойные игры: например, люди, называющие себя со­ циологами, принимают эзотерический вид, тогда как они экзотеричны, вследствие чего исследователи, кото­ рые по-настоящему эзотеричны даже тогда, когда со­ здают видимость экзотеричности (что требуется в слу­ чае преподавания), могут быть приняты за людей, ко­ торые, хотя они на самом деле экзотеричны, пытаются казаться эзотеричными, чтобы иметь более науко­ образный вид. Это фундаментальная проблема, с кото­ рой социолог должен считаться. Журналисты легко 341 О ГОСУДАРСТВЕ признают даже за самым ничтожным из социологов право на жаргон, единственной функцией которого в большинстве случаев является демонстрация дистан­ ции и символического капитала, и при этом отказыва­ ют в этом праве [понятиям], без которых невозможен научный прогресс, потому что они необходимы для на­ копления результатов. Эти проблемы особенно заметны в моей последней лекции, где я пытался, возможно, в несколько пугаю­ щей манере, совместить теоретические традиции, ко­ торые никогда не связывали друг с другом, а если и пы­ тались совмещать, то, насколько мне известно, только по социальным причинам. Соединяя социологически несовместимые традиции и показывая, что вносит каж­ дая из них, я делал нечто крайне эзотерическое. Когда я говорил, что этнометодология не ставила вопрос о том, кто конструирует конструирующих, думаю, этот тезис для некоторых из вас был совершенно лишен смысла, хотя о нем можно было бы часами вести науч­ ные дискуссии, в частности, с самими этнометодологами. Почему я считаю себя обязанным это сказать? Не для того, чтобы восстановить различия, которые я, по­ рой ценой тяжелых усилий, пытаюсь преодолеть, но чтобы сломить у тех, кого я вслед за Паскалем называю полуучеными , сопротивление, которое могло бы лишить их полного понимания того, что я пытаюсь им дать. (В курсах, подобных этому, трудность, с которой сталкиваются все преподаватели Коллеж де Франс, обус­ ловлена крайней разнородностью аудитории. Логика образовательной системы структурирует не только вре­ мя, но и возрасты; школьная система приучает нас к классам, разделяющимся по возрасту, а через них и к категориям памяти. Прекрасная книга Мориса Хальбвакса «Социальные рамки памяти» показывает, что наша память в значительной части структурирована школьной программой: «Это было в те времена, когда я ходил в шестой класс с таким-то...» Образовательная система структурирует не только нашу темпоральность, но и нашу память, а также, как правило, структуриру­ ет аудиторию. Человек, обращающийся к определен342 Л Е К Ц И Я 1 4 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА ной аудитории учащихся, знает, с кем имеет дело: даже если внутри класса есть определенный разброс, он при­ нимает радикальный характер только в случае публи­ ки, которую без обид можно было бы назвать «сборной солянкой». Эта публика, очевидно, сама подбирается по тем же принципам отбора, которые можно наблю­ дать на входе в музей или в художественные галереи... Но даже в этом случае, если мы имеем дело со специа­ лизированным дискурсом, мы обязаны осознавать эту разнородность в плане той специфической компетен­ ции, которая может задействоваться в рецепции дис­ курса, претендующего на научность. Я очень сильно ощущаю эту разнородность, и рабо­ та над манерой речи, которую я пытаюсь проделать — именно поэтому я не читаю этот курс по бумажке, хотя он у меня есть в написанном виде, — связана отчасти с тем, что, как мне кажется, я вижу знаки, которые мо­ гут мне помочь... В устной речи, в отличие от пись­ менной, есть одна особенность — она произносится в присутствии публики. Я могу здесь сослаться на важ­ ную модель, которая произвела революцию в понима­ нии гомеровской поэзии, на идею о том, что устные поэты выступали перед публикой; они пользовались схемами импровизации — нельзя просто так импро­ визировать—и импровизировали в условии той специ­ фической цензуры, которую создает присутствие пуб­ лики, стоящей перед вами. Недавние работы эллиниста Жана Боллака о досократических поэтах1, другие рабо­ ты о поэтах в традиционных обществах, мой диалог с Мулудом Маммери, крупным кабильским писателем2, показали мне, что в обществах, в которых произведения культуры передаются устно, поэты, творцы умеют иг­ рать с разной публикой. Они умеют держать речи од­ новременно эзотерические и экзотерические. Например, существует отдельное пространство бер­ берских поэтов, своего рода профессиональные школы: в кузнице люди учились слагать стихи... Я не говорю, ι. BollackJ. Empédocle. Paris, 19б5 _1 9^9· 2. Bourdieu P., Mammeri M. Dialogue sur la poésie orale en Kabylie //Actes ... we343 О ГОСУДАРСТВЕ что есть поле берберских поэтов, но у них были поэти­ ческие конкурсы, своеобразные экзамены. Эти поэты, которые были полупрофессионалами, большую часть времени посвящали сочинению стихов, умели говорить и с равными себе, с несколькими посвященными слу­ шателями, и с обычными людьми, которые могли по­ нять, о чем они говорят. Приведу пример, взятый у Жана Боллака: Эмпедокл играл со словом phos, кото­ рое по-гречески обычно, для простых смертных, гово­ ривших на греческом языке, означало «свет», но в не­ которых особых случаях могло означать «смертного», то есть стихи благодаря этому слову приобретали двой­ ной смысл. Досократические поэты использовали весьма изощренную технику, которая наделяла, как говорил Малларме, которого я уже цитировал, «более чистым смыслом слова племени», она брала выражения, посло­ вицы, готовые фразы из обычного языка, внося в них минимальные изменения, которые могли [скрываться] просто в интонации, — поэтому, когда мы читаем эти стихи сегодня, очень трудно их заметить, если мы не знаем, что они там есть. Эллинисты не ставят себе во­ просы такого рода. Поэтам удавалось через голову обычного слушателя говорить с равными себе при по­ мощи полисемического, почти полифонического язы­ ка — своего рода музыкальных аккордов, простых или более редких. Я тоже пытаюсь так говорить. Конечно, поэзия под­ ходит для этого больше научного дискурса. Работа, ко­ торую я пытаюсь провести, субъективно порой кажет­ ся крайне неблагодарной, поскольку требует больших усилий и поскольку я постоянно ощущаю, что впустую трачу силы, как с точки зрения тех, у кого меньше всего предварительных знаний о социологии и для кого я не могу подобрать хороший пример, который им бы сра­ зу всё объяснил, так и с точки зрения тех, кто думает, что я все время твержу одно и то же и мог бы говорить в сто раз быстрее... Я хотел найти оправдание этому чувству своего и вашего разочарования, пытаясь донес­ ти до вас, что именно я хочу сделать: я стараюсь гово­ рить о таких вещах всякий раз, когда о них задумыва­ юсь, а ведь я мог бы о них и не подумать, потому что, 344 Л Е К Ц И Я 1 4 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА когда погружаешься в какую-то проблематику, переста­ ешь чувствовать, что она достаточно условна, начина­ ешь излагать как нечто само собой разумеющееся то, что может показаться очень необычным тем, кто к это­ му не подготовлен...) Профессионалы и профаны Я вкратце напомню вам об эффектах рецепции, кото­ рые производит этот полисемический язык. Худшие я убрал, я не мазохист... Прежде всего, профаны. Сло­ во «профан», говорящее само за себя, пришло из рели­ гиозного языка и обозначает того, кто не принадлежит к полю, не является посвященным, не изучил прису­ щую ему проблематику, то есть историю этой пробле­ матики, кто не знает, что Дюркгейм был против Тарда и Спенсера и т.д., кто не имеет этих исторических предпосылок, действующих в мире профессионалов, в силу которых они считают интересной ту проблему, которая совершенно не кажется таковой непрофессио­ налам. Один из главных эффектов научного поля — определять вещи, которые в какой-то момент становят­ ся интересными, то есть определять то, что именно нужно искать и находить. Профан говорит себе: с чего это он придает такую важность проблеме государства? Если профан сам и придает ей какое-то значение, то лишь потому, что о ней, к примеру, пишут в газетах, или потому, что идет реформа. И, очевидно, множество полусоциологов, тех, кто больше всего производят фик­ тивных эзотерических эффектов, начинают интересо­ ваться проблемами только тогда, когда ими начинают интересоваться все. Например, я недавно говорил с ру­ ководителем проекта из Во-ан-Велэн3, который сказал 3- За полгода до этого, когда из-за полицейского кордона в Во-анВелэн, пригороде Лиона, погиб мотоциклист, в этом местеч­ ке начались стычки между молодежью и силами правопоряд­ ка. П. Бурдье начал исследование, которое позднее было опуб­ ликовано под названием «Нищета мира» (La Misère du monde. Op. cit.) и в котором представлено интервью, на которое он ссылается: «Миссия невозможна» («Une mission impossible», p. 229-244). 345 О ГОСУДАРСТВЕ мне, что в город приехало много политиков и социоло­ гов, заинтересовавшихся им, потому что к нему прояви­ ла интерес пресса, а следовательно, о нем стало интерес­ но рассуждать в разных медиа. То же самое с майскими событиями 1968-го: сразу после этих событий о них вы­ шло много книг. Я потратил десять лет на написание ра­ боты о Мае 68-го, который уже потерял в этому време­ ни актуальность и перестал приносить выгоды, которые дает непосредственный интерес4. Если я скажу вам: «По моему мнению, это не социолог», вы ответите: «Это произвол, так ведет себя только цензор, который хочет отличиться». Я дам вам очень важные критерии. Про­ фессиональный социолог—тот, кто считает интересны­ ми проблемы, которые в какой-то момент научное поле конституирует в качестве интересных и которые порой совпадают с теми проблемами, которыми интересуются все, но отнюдь не всегда. То, что верно для проблематики, верно и для метода. Профессионал—тот, кто ставит перед собой определен­ ные проблемы, связанные с накопленной историей, и кто стремится решать их определенными методами, которые тоже представляют собой продукт накопленной истории. Профаны, берущиеся судить о работах про­ фессионалов,—что сплошь и рядом происходит в газе­ тах, при этом хуже всех полуученые, которые вдвойне профаны,—судят о них по профанным критериям, что­ бы легитимировать себя как псевдопрофессионалов, то есть действительно профанов. На что смотрят профа­ ны в научной работе, в особенности в социальных нау­ ках? В психологии ставки не так высоки. Другим нау­ кам повезло больше, потому что большинство людей не знает, что делать с их результатами, по крайней мере в ближайшее время, — то, что происходит в лаборато­ риях Коллеж де Франс может взволновать толпу разве что случайно. Социолог же постоянно становится объектом непосредственного суждения, поскольку то, о чем он говорит, само по себе оказывается важным большинству людей. Большинство, к которому принад­ лежат и журналисты, даже не сознают, что они профа4- Bourdieu P. Homo academicus. P. 234 s 4· 346 Л Е К Ц И Я 1 4 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА ны в этом предмете; лучшие — те, кто знают пределы своих возможностей. Профаны смотрят на результаты. Они сводят научную работу к тезисам, к занятым пози­ циям, которые могут обсуждаться, являются таким же предметом мнения, как вкус или цвет, о которых все могут судить, пользуясь обычными инструментами обычного дискурса: по отношению к научной работе позиции занимают точно так же, как и по отношению к войне в Заливе, с учетом разделения на левых и пра­ вых, и т.д., притом что, на самом деле, важны пробле­ матика и методы, результат в лучшем случае имеет вто­ ростепенное значение. С точки зрения научной дискус­ сии интереснее, как именно он был получен: каким образом ученый пришел к этому результату? Как он проводил свое исследование? Приведу пример из области социальных наук, но максимально далекий от политики: недавние споры о творчестве Жоржа Дюмезиля. Эти дебаты были очень некстати затеяны итальянским историком Карло Гинз­ бургом, который подхватил факел из рук великого ис­ торика Арнальдо Момильяно. Они касаются отноше­ ний работ Дюмезиля и нацизма, фашистских сим­ волов5. Обвинения, выдвигавшиеся противниками Дюмезиля, время от времени воспроизводятся заново без учета условий, в которых велась эта работа, и без об­ ращения к откликам, которые она вызвала. Речь идет об индоевропейской триаде6. Сам принцип ошибки, не­ справедливости такого рода обвинений в том, что об­ винители делают вид, будто, когда Дюмезиль писал о «Митре-Варуне» 7 , он находился в политическом 5- Momigliano А. Premesse per una discussione su Georges Dumézil / / Opus И, 1983; Ginzburg С. Mythologie germanique et nazisme. Sur un livre ancien de Georges Dumézil //Annales ESC. 1985. N0. 4. P. 695-715; Dumézil G. Science et politique. Réponse à Carlo Ginzburg//Annales ESC. 1985. N0. 5. P. 985-989; Гинзбург К. Германская мифология и нацизм //Мифы-эмблемы-приметы. М.: Новое издательство, 2004- С. 242-274· 6. Dumézil G. Mythe et épopée. T. I: L'idéologie des trois fonctions dans les épopées des peuples indo-européens. Paris: Gallimard, 1968; переиздано в: Gallimard, Quarto, 1995. 7. Dumézil G. Mitra-Varuna. Essai sur deux représentations indoeuropéennes de la Souveraineté. Paris: PUF, 1940. 347 О ГОСУДАРСТВЕ пространстве, занимал позицию по вопросам, по кото­ рым в то время высказывались Даладье, Чемберлен или Риббентроп. На самом деле он работал в русле относи­ тельно автономной истории относительно автономного поля: он думал о Силвэне Леви, Эмиле Бенвенисте, о специалистах, которые в строго научных категориях, в строго научной логике ставили вопросы происхожде­ ния и единства языков и т. д. В этом случае ученых мож­ но упрекнуть в том, что, говоря о проблемах такого рода, они не задумались о том, что другие могут думать о них иначе: это частая ошибка ученых, замкнутых в своем поле. В эзотерической проблематике поля ошибка со­ стоит в следующем: ученые забывают о том, что наивные люди могут всё это истолковать иначе. Внимание к этой проблеме сильно усложняет жизнь: тексты усеиваются кавычками, отступлениями в скобках, а потом нас упре­ кают, что их невозможно читать... Ошибка любого ученого в том, что он живет в башне из слоновой кости—в автономной логике поля, которое само по себе, аутотетическим образом, развивает свои собственные проблемы —а когда сталкивается с пробле­ мами своего времени, происходит это совершенно слу­ чайно. Поэтому творится, по существу, несправедли­ вость. Я здесь ставлю в упрек Гинзбургу или Момильяно, в любом случае выдающимся ученым, то, что они игнорируют специфическую проблематику, чтобы тем не менее получить символические прибыли именно в научном поле: это позволяет дискредитировать сопер­ ников... Момильяно десять лет боролся с Дюмезилем и так и не сумел его побороть, но достаточно было ему сказать: «Осторожно! Дюмезиль в некотором смысле на­ цист», чтобы поставить под сомнение его труды. Что де­ лают, когда читают ученого так, будто он не включен в специфическую историю накопления проблем, тези­ сов, методов? Дюмезиля читают так же, как философа с телевидения, Режи Дебре, например, и всех остальных, кто на прошлой неделе разглагольствовал о проблемах войны в Заливе, то есть как людей, говорящих о демо­ кратии, обо всех тех проблемах, о которых говорят в прессе, но говорят о них так, как принято там говорить, то есть не производя [эпистемологического] разрыва, 348 Л Е К Ц И Я 14 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА целой серии разрывов. Прежде чем начать выдвигать некоторые позитивные положения, я много лет зани­ мался тем, что называю «негативной социологией», раз­ рывом с предпонятиями, и делалось это не ради удо­ вольствия: было бы слишком просто сразу же предста­ вить результаты... Профанам также угрожает опасность излишней до­ верчивости. Если мое предприятие увенчалось успехом, они могут счесть его совершенно естественным и порой спрашивают себя, почему я лезу из кожи вон, чтобы по­ ставить проблемы, которые им после того, как я их сформулировал, кажутся очень простыми. Они поспеш­ но приписывают мне ряд тезисов, которые не выстрое­ ны в качестве тезисов. Если мне удается найти хоро­ ший пример, хороший аналог, «фишку», которую пой­ мет каждый (я выбрал в качестве примера именно школьное расписание, потому что думаю, что большая часть слушателей когда-то были либо учителями, либо учениками), если я найду такую удачную фишку, они скажут: «Не такие уж абстрактные вещи он нам гово­ рит, это все не просто домыслы—-Кант, Дюркгейм, Кассирер—это касается непосредственных вещей», и я смо­ гу их убедить. Означает ли это, что они получили до­ ступ к знанию, которое я пытался им передать? Я бы сказал, что нет. Сказать «да» было бы демагогией, по­ скольку они не овладели принципами, порождающи­ ми проблемы, хотя я и пытался снабдить их кое-каки­ ми основами для этого. Что не означает, что данное знание не представляет никакого интереса. Эта опасность парадоксальным образом является эффектом самоочевидности. Сказав, что я собираюсь разоблачить самоочевидность, я произвожу еще один эффект самоочевидности, эффект естественности, ко­ торый тоже, в свою очередь, может быть воспринят как докса. У полуученых, которые немного знакомы с со­ циологией (сожалею, что я должен так говорить, но, в конце концов, иногда нужно говорить грубо), кото­ рые читали некоторые книги по социологии, написан­ ные мною или другими, скорее всего, мною, раз уж они здесь присутствуют, может сложиться впечатление, что они это уже слышали, что это им знакомо, известно... 349 О ГОСУДАРСТВЕ Между тем, например, на прошлой неделе, входя в аудиторию, я не знал, что буду говорить то, что ска­ зал. Не знаю, где они могли это прочитать, — и не то чтобы в данном случае я защищал собственную ориги­ нальность. Чувство уже виденного и уже познанного, которое я не осуждаю, но выявляю,—это защита от усилия мыс­ ли, которое нужно приложить в любой науке и в осо­ бенности в социологии, чтобы быть на высоте достиже­ ний мысли прошлого. Когда социологам удавалось быть на высоте достижений всех предшествующих со­ циологов, это были выдающиеся социологи; но лишь немногие из них могут быть на этой высоте. Эта невос­ приимчивость, характерная для полуученых, приводит к ужасным последствиям — она предохраняет их от встречи со знанием, которое не боится рисковать, подставляет себя под удар. Полуученые тоже испытывают чувство естественно­ сти, как и профаны. Я подкрепляю эту иллюзию, созна­ тельно отказываясь от притязаний на профессиональ­ ное отличие. Если я говорил о доксе, вы, возможно, подумали о дисциплине, решили, что это отличие от Фуко. Мне не нравится эта мелкая игра, потому что, если играть в нее по-настоящему, потребовалось бы очень много времени для того, чтобы отдать должное людям, с которыми ты расходишься, с которыми себя соотно­ сишь, когда размышляешь. Мне пришлось бы, читая лекцию, всё время уточнять, что, если я говорю о доксе, я помещаю себя в такую-то теоретическую традицию, если говорю о легитимности —то не в смысле Хабермаса. Но я не люблю в безапелляционной форме делать ав­ торитетные заявления о моем отличии. Да и средств у меня для этого нет, разве что я могу это делать время от времени, как в случае Элиаса, в совершенно дидакти­ ческом ключе. Если бы у меня был курс на тысячу часов в год—не дай бог! —я бы мог углубиться в эзотерику... Остаются ученые : я собираюсь им польстить, надеюсь, что каждый увидит в себе такого ученого... Здесь и далее Бурдье, говоря об ученых в смысле «habiles», обыгры­ вает выражение Паскаля. — Примеч. пер. 350 Л Е К Ц И Я 1 4 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА Ученые, те, кто прочел статью, от которой я отталки­ вался, поняли, что я прошелся по всем тем пунктам, ко­ торые я в ней затрагивал, но скорее по спирали, чем по горизонтали. Мне вспоминается очень претенциозная метафора, которую использует Пруст, описывая свою манеру писать романы: есть люди, подобные автомоби­ лям, чья энергия разворачивается по горизонтали, и люди, подобные самолетам, чья энергия разворачи­ вается по вертикали. Говоря об этом тексте, я прошел­ ся по всем этим пространствам, но смотрел на них из перспективы, которая была мне совершенно незнако­ ма, когда я его писал. В начале курса я сказал, что, когда писал статью «О символической власти», я не знал, что, по сути дела, говорю о государстве. Знание о том, что я, сам того не ведая, говорил о государстве, позволяет мне сказать и о нем, и о том, что я сумел узнать, вещи, которых не было в исходной статье. Ко­ нечно, если бы я не написал эту статью, я не мог бы говорить о государстве так, как говорю о нем сегодня. Ученые получают удовольствие не только от наблюде­ ния за несколько более удовлетворительной прора­ боткой понятий, но прежде всего от выявления схем мышления, исследовательских гипотез. Люди, занима­ ющиеся исследованиями такого же рода, что и я, выхо­ дят из этой аудитории не с «сюжетами» и не с идеями, а со схемами мысли, программами исследований и дей­ ствий. (Простите мне эту апологию и одновременно иллюстрацию того, чем я занимаюсь, своего рода само­ восхваление, но я должен был это сказать, потому что после недавних лекций испытывал немалое беспокой­ ство.) Государство структурирует с о ц и а л ь н ы й порядок Очень коротко, для ученых, которым знакомы инстру­ менты, с которыми я работаю, одна из связей, которые я установил, готовясь к последней лекции, и которой не видел раньше, — это связь между государством и обря­ дом институционализации, понятием, которое я разра­ ботал несколько лет назад, полемизируя с понятием 351 О ГОСУДАРСТВЕ обряда перехода у Вана Геннепа8. То есть оно должно располагаться в поле, а не использоваться для поиска отличия. Ван Геннеп под видом конструирования научного понятия, которое позднее было принято по­ всеместно, поддерживает идею, принадлежащую здра­ вому смыслу: переход от юности к старости... Некото­ рые понятия обязаны своим успехом именно тому, что не создают никакого [эпистемологического] разрыва: чтобы сделать это понятие научно значимым, я заме­ нил его понятием обряда институционализации. За об­ разец я взял обрезание, показав, что самое главное в обряде институционализации — создать различие не между до и после, но между теми, кто прошел этот обряд, и теми, кто его не проходил. Мое определение этого обряда отсылает к обрядам, свойственным тради­ ционным обществам. После этого, изучая систему образования, я посте­ пенно открыл, что она, возможно, является огромным обрядом институционализации и что можно рассмат­ ривать этапы школьной программы в качестве этапов программы инициации, в которой инициируемый, как в легендах и мифах об инициации, посвящается во все более глубокие истины, пока не доходит до конечной стадии посвящения, получая по ее завершении символ своей избранности, каковым является диплом об об­ разовании. С одной стороны, обряды институционали­ зации, система образования, производящая обряды по­ священия. С другой — государство, которое приводит в действие эту систему. Я говорю себе: государство, ор­ ганизуя систему образования и все обряды институцио­ нализации, через нее совершаемые, учреждает крайне важные обряды институционализации, которые струк­ турируют не только социальные иерархии (агрегиро­ ванный/не агрегированный, выпускник/не выпускник Национальной школы управления), о которых мы мо­ жем прочитать в учебниках по социологии образова­ ния, но также и ментальные структуры, благодаря ко­ торым эти социальные структуры и иерархии воспри­ нимаются. Система образования институциализирует 8. Bourdieu P. Les rites d'institution / / A c t e s . . . 1982. 352 Л Е К Ц И Я 14 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА не только людей, объективно выстроенных в иерархию, не только объективные разделения в мире труда, леги­ тимное разделение труда, но в то же самое время институциализирует умы, подчиняющиеся действию этих принципов видения и деления, соответствующих этим объективным разделениям. Государство помогает произ­ водить иерархии и в то же время принципы иерархизации, отвечающие этим иерархиям. Среди этих принци­ пов иерархизации: «социальные рамки памяти», систе­ ма ценностей, иерархия дисциплин, жанров. Итак, государство — это не просто инстанция, кото­ рая легитимирует установленный порядок такими дей­ ствиями, как «пропаганда». Государство — не просто инстанция, которая говорит: социальный порядок устроен только так и не иначе. Оно не просто универ­ сализация частного интереса властвующих, которой удается навязать себя подвластным (ортодоксальное марксистское определение). Оно представляет собой инстанцию, которая конституирует социальный мир в соответствии с определенными структурами. Следо­ вало бы сыграть на понятии конституирования. Оппо­ зиции, которые производит государство, — это не над­ стройка: вот еще одно слово, которое следовало бы выбросить из языка, со всей этой архитектурной мета­ форикой надстройки, инфраструктуры, этажей обще­ ства как дома, в котором есть подвал, чердак и т. д. (Это своего рода психоанализ, нужный, чтоб приукрасить вещи; то, что я делаю в шутку, Башляр бы назвал пси­ хоанализом научной мысли9.) Государство—не просто производитель дискурсов легитимации. Когда мы ду­ маем о «легитимности», мы думаем о «дискурсах леги­ тимации». Государство и те, кто посредством него управляют, оправдывают свое господство не через про­ пагандистский дискурс, всё гораздо сложнее. Государство структурирует сам социальный поря­ док: расписание, бюджет времени, наши дела на день, вся наша жизнь структурированы государством — и од­ новременно наша мысль. Такого рода государственная мысль—не метадискурс о мире, она конституирует сам 9- Bachelard G. La Formation de l'esprit scientifique. Paris, 1938. 353 О ГОСУДАРСТВЕ социальный мир, она вписана в него. Именно поэтому очень вреден образ надстройки, идеологий как чего-то парящего наверху, и поэтому я всю жизнь с ним борюсь. Государственная мысль конституирует —в том смысле, что является составной частью, — расписание, школь­ ную жизнь. Государство—ее составная часть, и в то же время оно ее конституирует, делает ее тем, что она есть. И это относится ко всему, что производит государство. Государство является составляющей социального по­ рядка в двойном смысле. Номос и аномия—слова, с ко­ торыми я играл, чтобы установить связи для тех, кто не знаком с Дюркгеймом. Точно так же можно было бы сыграть на «конституции» в смысле конституционно­ го права и в философском смысле «конституирования». Докса, ортодоксия, гетеродоксия Конститутивные акты государства в той мере, в кото­ рой они вносят вклад в образование объективной исти­ ны и одновременно воспринимающих субъектов,—я ре­ зюмирую то, о чем я говорил в прошлый раз,— участ­ вуют в производстве опыта социального мира как чего-то самоочевидного, того, что я называю доксическим опытом социального мира, отсылая к феноме­ нологической традиции, которую я при этом поправ­ ляю. Социальный мир опирается на мир доксы, то есть такой веры, которая даже не воспринимает себя в каче­ стве веры. Социальный мир —исторический артефакт, продукт истории, генезис которой забыт в силу забве­ ния генезиса, распространяющегося на все социальные творения. Государство остается неузнанным в качестве исторического явления и получает абсолютное призна­ ние, какое является признанием неузнавания. Нет более абсолютного признания, чем признание доксы, потому что оно даже не воспринимает себя как признание. Докса—это положительный ответ на вопрос, которого я даже не задавал. Принятие доксы — самое абсолютное принятие, ка­ кого только может добиться социальный порядок, по­ скольку оно располагается по ту сторону самой воз­ можности поступить иначе: это отличает доксу от ор354 Л Е К Ц И Я 1 4 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА тодоксии. Ортодоксия появляется в тот момент, когда уже есть «гетеро»: когда появляются гетеродоксы, ор­ тодоксам положено выступать в качестве ортодоксов; доксе положено разъясняться в ортодоксии, когда она ставится под сомнение ересью. Властвующие обычно молчат, у них нет философии, нет дискурса; он у них появляется, когда их начинают донимать вопросами: «Почему вы такие, а не другие?». Тогда им приходит­ ся создавать для себя ортодоксию, дискурс, специаль­ но направленный на сохранение того, что до сей поры утверждалось как нечто само собой разумеющееся за рамками любого дискурса. Здесь я играю с понятиями, которые часто использовал: неузнавание, признание, докса. Приведу пример, чтобы продемонстрировать силу доксы. У вас, без сомнения, сложилось впечатле­ ние, что образование постоянно ставится под вопрос. Так даже называются некоторые книги, в которых о нем идет речь («Вопрос образования»). И тем не ме­ нее я полагаю, что образование в основном существует как докса: на самом деле оно не ставится под вопрос. Сила системы образования в том, что, будучи способна привить структуры, в соответствии с которыми она ор­ ганизована, она не позволяет поставить под вопрос сами основы своего функционирования, которые не по­ падают даже в зону защиты корпоративных интересов, хотя корпоративные интересы часто [связаны с] защи­ той самоочевидного, то есть с защитой ментальных структур, которые позволяют воспринимать мир как нечто само собой разумеющееся. Поэтому-то войны в сфере образования становятся религиозными война­ ми, войнами не на жизнь, а на смерть... В конце [предыдущей лекции] я упоминал Макса Вебера и вопрос «кому выгодно государство?». С этого обычно начинают и [потому] именно перестают что-ли­ бо понимать. Если ставить проблему таким образом, получается то, что называется «критикой». Одна из бед социологии в том, что ее часто путают с критикой. Кто угодно может разоблачать коррупцию, взяточничество и т. д.: социологию часто читают так же, как «Le Canard enchaîné», кстати, очень неплохое чтиво, дающее соци­ ологу массу полезной информации. Часто бывает так, 355 О ГОСУДАРСТВЕ что социология занимается теми же вопросами, кото­ рые ставит на первый план и здравый смысл, но она их ставит совершенно иначе. Например, кто пользуется государством? Не служат ли те, кто служит государству, в то же время и самим себе? Иными словами, нет ли частных выгод от общественного порядка? Частной за­ интересованности в общественном порядке? Нет ли людей, которые особенно заинтересованы в обществен­ ном порядке, которые имеют на него монополию? Здесь мы сталкиваемся с веберовским вопросом, ко­ торый Вебер по поводу государства не ставил (вы види­ те, что можно использовать автора против него самого). Это моя главная претензия к Веберу, но при этом я став­ лю применительно к государству его собственный во­ прос, который он сам не поставил,—вопрос о том, кому выгодно государство, тогда как он говорит о рациона­ лизации. Я читал Вебера как нельзя более вдумчиво, учитывая все детали: Дэвидсон называет это «прин­ ципом доверия»10, [который состоит в том, чтобы] признать за автором как можно больше доводов, под­ тверждающих его тезис. Я применил принцип доверия к Максу Веберу (см. последнюю главу «Государственной знати»). Я читал у него всё, включая написанное в скоб­ ках. Поскольку Вебер — великий мыслитель, у него в скобках бывает то, что может опровергнуть написан­ ное по соседству. Вебер коснулся этой проблемы, но не стал делать из нее главный принцип своей работы. Превращение частного в публичное: появление в Европе современного государства Это должно было стать кратким введением, кратко не получилось, но все равно мне пришлось идти быстро... Я подхожу к началу позитивного ответа на вопрос о ге­ незисе государства, который я попытаюсь обрисовать, ю. «Принцип доверия» впервые был сформулирован философом Ни­ лом Л. Уилсоном, затем получил теоретическое осмысление у Куайна: КуайнУ. В. О. Слово и объект. М.: Праксис; Логос, 2000. Впоследствии был взят на вооружение Дональдом Дэвидсоном в работе: Дэвидсон Д. Истина и интерпретация. М.: Праксис, 2003. 356 Л Е К Ц И Я 1 4 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА отталкиваясь от того исторического материала, кото­ рый мне удалось освоить. Это не кокетство и не акаде­ мическая осторожность, это факт: учитывая пробле­ матику, за которую я взялся, необходимо обладать ис­ торической культурой, которую одному человеку не осилить. Поэтому я постоянно буду сталкиваться с тем, что мне не по силам доказать. Это просьба о помощи. Если у вас есть какие-то наблюдения, критика, ссылки, я с радостью их приму. Я попытаюсь выстроить не опи­ сание генезиса государства (для этого потребовался бы курс лет на пятнадцать), даже не набросок исследова­ ния факторов, объясняющих появление государства, но упрощенную модель его логики, какой она видится мне и большинству авторов,—ведь в итоге приходишь к до­ вольно банальным вещам, с которыми все согласны. Я собираюсь предложить модель логики, в соответствии с которой, как мне кажется, складывалось государство (я попробую выстроить ее несколько более систематич­ но), то есть шел процесс концентрации различных ви­ дов капитала, сопровождавшийся процессом их транс­ формации. Суть дела я рассказал. Государство — продукт постепенного накопления различных видов капитала, экономического, физическо­ го, символического, культурного или информационного. Это накопление, пошедшее на пользу династическому государству, специфические особенности которого сле­ довало бы охарактеризовать отдельно, сопровождает­ ся определенным превращением. Накопление —это не просто прибавление: происходят изменения, связан­ ные, например, с тем, что одна и та же инстанция ак­ кумулирует разные виды капитала, которые обычно на­ капливались разными категориями людей. Таким об­ разом, нам нужна модель накопления разных видов капитала, их концентрации. На втором этапе (хотя все следовало бы делать сразу) требуется модель качествен­ ного превращения этих разных видов капитала, связан­ ного с концентрацией. Можно было бы спросить, как частные капиталы трансформируются в публичные. Как образуется нечто вроде публичного капитала, если такой капитал вообще существует? Вот в основных чер­ тах мой ход мысли. 357 О ГОСУДАРСТВЕ Еще одно предварительное замечание: проблема специфических факторов, способных объяснить то, что Запад оказывается особым случаем в плане зарождения государства. По этой проблеме существует обширная литература: философы и даже некоторые социологи ставили вопрос о специфике европейской истории — Гуссерль, Валери, Хайдеггер... Недавно Жак Деррида занялся своего рода общей переоценкой всей этой тра­ диции (к которой я себя не отношу)11. Даже Макс Вебер поднимал эту проблему, ставшую проблемой эпо­ хи—эпохи между двумя мировыми войнами,—в знаме­ нитом введении к «Протестантской этике», где он представляет все цивилизации своего рода набросками к европейской цивилизации, как если бы в Вавилоне изобрели счет и т.д. 1 2 Все эти взгляды кажутся мне опасными и евроцентричными. Однако вопрос, кото­ рый я формулирую, тоже может большинству специа­ листов показаться евроцентричным. Исследователь вроде Жака Жерне13 отверг бы некоторые различия, ко­ торые я собираюсь ввести, но, открыто постулируя их, я приветствую научную критику в свой адрес. Он [без сомнения] отверг бы различие между империями и го­ сударствами в том виде, в каком они появляются на Западе. Однако на уровне собственно научных дискус­ сий меня интересует специфика западного государства. Это очень сложные дискуссии, по которым имеется огромная литература. Заслуга Чарльза Тилли в том, что он попытался отделить построение модели генезиса го­ сударства от той извечной пары, которую образуют слу­ чаи Франции и Англии, чтобы распространить эту мо­ дель на всю Европу. Некоторые говорили, что, несмотря п. DerndaJ. L'Autre Cap. Paris: Galilée, 1991. 12. Вебер M. Протестантская этика и дух капитализма. Указ. соч. 13. Жак Жерне — французский китаист, который, в частности, воз­ главлял кафедру социальной и интеллектуальной истории Китая в Коллеж де Франс с 1975 п о *992 Γ· В J997 Г°ДУ о н опуб­ ликует в № и8 «Actes de la recherche en sciences sociales» ста­ тью, посвященную «генезису современного государства», под названием «Государственная власть в Китае»: Gernet J. Le pouvoir d'État en Chine / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1997. N0. 118. P. 19-27. 358 Л Е К Ц И Я 1 4 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА на все усилия, Тилли остается евроцентристом, пото­ му что в большинстве стран мира государства образо­ вались не по образцу западных государств... Эти дис­ куссии часто имеют идеологическую окраску, потому что исток —это всегда приоритет, а приоритет получа­ ет привилегии: то есть в этих спорах, которым следо­ вало бы носить чисто научный характер, есть полити­ ческие ставки. Я опираюсь на историка Средневековья, который, как мне кажется, дает ясную формулировку, с которой я вполне согласен, — Джозефа Р. Страйера, автора «Средневекового происхождения современного госу­ дарства»14. Эту книгу нужно прочитать. Она даст вам средства для критики того, о чем я говорю, поскольку в ней излагается теория генезиса государства, которая, частично совпадая с теорией, которую предлагаю вам я, в достаточной мере от нее отличается. Страйер под­ черкивает, что западные государства, главным образом французское и английское, ничем не обязаны предше­ ствующим [политическим формам]. Бесспорно, госу­ дарства существовали и до появления западных госу­ дарств—в форме древнегреческого полиса, Китайской империи Хань или Римской империи. Но он считает, что их нельзя рассматривать в качестве предшествен­ ников [государства западного типа], потому что люди, основавшие европейское государство, ничего не знали— это фактический довод — об азиатской модели, очень плохо знали римское государство и были знакомы с древнегреческим полисом только через Аристотеля. А главное, и это сильный довод, в том, что европейские государства, появившиеся после поо года, коренным образом отличаются как от предшествующих моделей, так и от слабо интегрированных империй. Проблема специфики траектории западных госу­ дарств крайне занимала меня в силу того, что, в зави­ симости от ответа на нее, можно заняться сравнениями в масштабах [глобальной] истории или же, наоборот, ограничиться в своих компаративистских упражнениях 14. StrayerJ. R. Les Origines médiévales de l'État moderne / M. Clément (trad.). Paris: Payot, 1979 [1970]. 359 О ГОСУДАРСТВЕ рамками Европы. Очевидно, от этого существенно ме­ няется библиография, а также способ работы с докумен­ тами. Это не просто фактический вопрос, а действитель­ но вопрос предваряющий: чем европейские государства отличаются от империй (Российской, Китайской, Рим­ ской)? Эти империи, по словам Страйера, обладали во­ енной силой, которая обеспечивала их общим контро­ лем над большими территориями, но по-настоящему они своих жителей не интегрировали—в политическую игру или экономическую деятельность, выходящую за рамки непосредственных местных интересов. Эти им­ перии—и здесь, я думаю, многие согласятся — кажутся чем-то вроде надстройки—здесь можно употребить это слово, — позволявшей социальным единицам сохра­ няться на местном уровне в относительно независимом виде. Например, Кабилия много веков находилась под турецким игом, однако местные структуры на уровне кланов или деревень никак не затрагивались дейст­ виями центральной власти. Можно платить дань, можно стать жертвой военных операций и репрессий, обычно временных и точечных, но при этом сохра­ нялись нетронутыми определенные структуры, на­ пример, деревенские автономии с их обычаями. Мы получаем своего рода доказательство от противного, поскольку распад империй — и это верно в случае Ту­ рецкой империи —не вызывает большого сопротивле­ ния и почти ничего не меняет, насколько мы можем судить, в социальной жизни единиц на более низком уровне. Историки зачастую нормативны. Эта структура экс­ тенсивного контроля кажется им пустой тратой чело­ веческих ресурсов. У империй относительно небольшая сила мобилизации, очень слабая мобилизационная отдача. С другой стороны, они насаждают очень уме­ ренную преданность государству, они слабо мобилизу­ ют и в объективном, и в субъективном плане. Полная противоположность империй, города-государства — мелкие политические единицы, очень сильно интег­ рирующие своих граждан, заставляющие их напря­ мую участвовать в политической жизни и деятельно­ сти общины. Например, при посредстве института Збо Л Е К Ц И Я 14 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА литургии богатые граждане участвуют в расходах на культуру, которые есть именно что государственные рас­ ходы. В современных обществах экономика культуры — это совершенно искусственная экономика, которая не выжила бы, если бы исчезло государство: все институты— Национальный народный театр, музеи и т.д., —занима­ ющиеся культурой, убыточны, они могут существовать только благодаря инстанции, способной забирать и пере­ распределять ресурсы, никакой меценат не смог бы со­ держать провинциальный симфонический оркестр... Это пример алхимии: государство преображает налоги в культуру. Здесь мы видим, что есть относительная ав­ тономия логики государства: если бы провели референ­ дум о том, стоит ли сегодня продолжать дотировать «France-Culture», и если бы не действовал эффект культурной легитимации, создаваемый государством, иначе говоря, если бы люди отвечали на основе своего реального использования «France-Culture», эти дотации были бы немедленно урезаны. Через литургию граждане участвуют в этих, по сути дела, экономически невозврат­ ных расходах — хотя от них и остаются символические прибыли,—каковыми являются расходы на культуру... С точки зрения Страйера, в городах-государствах преданность государству очень высока и принимает формы, напоминающие современный национализм. Это он так говорит. На мой взгляд, это априори невозмож­ но. Даже слово «патриотизм» здесь не подходит: любовь древнегреческого гражданина к городу не имеет ничего общего с современным патриотизмом, который являет­ ся плодом труда агентов, которых, как известно, в те вре­ мена не существовало (не существовало системы образо­ вания). У этих городов-государств есть способности, ко­ торых не было у империй, но они не могут вырасти выше определенного уровня, не могут интегрировать новые территории и разное население или обеспечивать Имеется в виду «литургия» в древнегреческом смысле, то есть по­ четная обязанность богатых граждан жертвовать на обще­ ственные нужды города, например, финансировать выступле­ ния хоров на общественных праздниках и обслуживание бое­ вых триер. — Примеч. пер. Зб1 О ГОСУДАРСТВЕ участие больших масс населения в политической жиз­ ни; они применяют numerus clausus, потому что работают только в малых масштабах. Когда требуется пройти ис­ пытание расширением, город-государство либо стано­ вится ядром империи, либо аннексируется и становится жертвой всех вытекающих из этого противоречий. Таков случай итальянских городов, аннексированных АвстроВенгерской империей, которые сохраняли небольшие размеры и, будучи в военном отношении слабыми, были обречены на эту аннексию. Страйер пишет, что европейские государства после иоо г. сочетают в себе достоинства обеих моделей: они наделены одновременно мощью и протяженностью, они обширны, они обеспечивают общее участие и со­ здают чувство общей идентичности. Здесь он ставит крайне важную проблему. Это очень конструктивное определение. Страйер называет государством образо­ вания, которые сумели решить проблему интеграции больших масс населения за счет специфической рабо­ ты, которой пренебрегали в маленьких городах, рабо­ ты, проводимой благодаря использованию специфиче­ ских инстанций мобилизации. Что следует запомнить из этого различия, так это то, что нужно ставить вопрос об отношениях между государством и территорией, го­ сударством и населением, государством и контролем, который является не только внешним и военным, но также и контролем над верой, над мнением (мы снова возвращаемся к Юму), о чем я ранее говорил примени­ тельно к накоплению символического капитала. Я очертил поле своего исследования: моя модель подходит для тех прототипических государств, кото­ рые считаются принципиально отличными от импе­ рий и городов-государств. В следующий раз я кратко изложу вам статью английского историка Виктора Кирнана «Государство и нация в Западной Европе»15, обобщающую статью, в которой делается попытка опи­ сать факторы, исторически объясняющие отличие Европы с точки зрения государственности. 15. Кгегпап V.J. State and nation in Western Europe / / Past and Present. 1965. Vol. 31. P. 20-38. Лекция 2i февраля 1991 года Логика генезиса и возникновения государства: символический капитал. —Эта­ пы процесса концентрации капитала. —Династическое государство. —Государ­ ство: власть над властями. —Концентрация и экспроприация видов капитала: пример дЗизической силы как капитала. —Образование центрального экономи­ ческого капитала и построение автономного экономического пространства. Логика генезиса и в о з н и к н о в е н и я государства: символический капитал С ТАТЬЯ Кирнана интересна тем, что в ней пред­ принимается попытка перечислить факторы, ко­ торые могли бы объяснить уникальный характер современных государств на Западе: наличие мощного феодального общества, которое оказывало королю та­ кое сопротивление, что он был вынужден создать адми­ нистрацию; наличие права собственности, определен­ ного более четко, чем в османской традиции, в силу су­ ществования более сильного права вообще; еще один фактор — существование множества государств, более или менее равноценных, с регулярной армией, а пото­ му постоянно соперничающих с другими государства­ ми, в отличие от Рима или Китая, которые, по мнению Кирнана, страдали от отсутствия равного соперника; существование централизованной и дисциплинирован­ ной Церкви, то есть корпорации-монополиста, предо­ ставлявшей образцы. Это важный фактор, по поводу которого сходятся все историки: другие теоретики, та­ кие, как Майкл Манн, [подчеркивают] важность Церкви, но уже не как строго определенной корпора­ ции, а как массы верующих. [Манн] видит в христи­ анском послании важный идеологический фактор фор­ мирования понятия гражданина 1 . Наконец, еще один фактор, на который указывает Кирнан,—город как пол­ ностью или частично независимая политическая кор­ порация, вступающая в сложную диалектическую игру ι. Mann M. The autonomous power of the State: its origins, mechanisms and results //Archives européennes de sociologie. 1985. No. 24. P. 185123. См. также у того автора: Mann M. The Sources of Social Power. Cambridge: Cambridge University Press, 2 vol., 1986-1993. 363 О ГОСУДАРСТВЕ с государством. Можно было бы добавить и другие фак­ торы. Я перечислил их только затем, чтобы дать вам представление о такого рода размышлениях — суще­ ствует обширная литература особого жанра, в которой пытаются установить совокупность уникальных факто­ ров, определивших уникальный характер западного го­ сударства. К этому следовало бы также добавить суще­ ствование римского права, что подчеркивается многи­ ми французскими историками. Я хотел просто указать вам на путь, по которому я сам идти не собираюсь. Моя цель не в том, чтобы вне­ сти вклад в построение систем факторов, объясняющих зарождение государства, но, скорее, в том, чтобы по­ строить своего рода модель логики генезиса государ­ ства. То, что я пытаюсь представить, — это модель, от­ части оригинальная по своей сборке и в то же время со­ вершенно неоригинальная, поскольку собранные моменты были высказаны многими другими авторами. Анализируя одну за другой сферы —это противоречит специфической логике государства, но в анализе необ­ ходимо не изучать всё сразу, а последовательно иссле­ довать появление налогов, права и т.д., —в которых происходило накопление капитала определенного типа, стоявшее у истоков государства, я бы хотел пока­ зать логику генезиса и одновременно логику возникно­ вения, эмерджентности (это важное слово) реалии, не сводящейся к сумме образующих ее элементов. Когда речь заходит об этом процессе, часто используют мета­ фору кристаллизации или, говоря более строгим язы­ ком, понятие эмерджентности, полезное тем, что оно указывает на то, как в ходе непрерывного накопления могут произойти резкие перемены, изменения «поряд­ ка», если использовать выражение Паскаля, то есть как можно перейти от одной логики к другой. Я вкратце опишу вам глобальную схему, основные направления, по которым буду двигаться, дам своего рода предвари­ тельный план, чтобы вы не потерялись в подробностях анализа, к которому я вас подведу. Я стараюсь показать, проанализировать, ухватить логику первоначального накопления различных видов капитала, которые в ходе этого накопления претерпели видоизменение. Я собиЗб4 Л Е К Ц И Я 2 1 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА раюсь постепенно подключить понятие вида капитала, которое я долго разъяснял в предшествующих курсах, и буду, соответственно, использовать экономический капитал, культурный капитал (или в самой общей фор­ ме информационный капитал), социальный капитал и, наконец, символический капитал. Два слова о символическом капитале, который представляет собой самое сложное и самое необходи­ мое понятие для понимания того, что я собираюсь здесь делать2. Под символическим капиталом я пони­ маю ту форму капитала, которая рождается из таких отношений между тем или иным видом капитала и социализированными агентами, в силу которых этот вид капитала познается и признается. Символический капитал, как указывает само слово, относится к по­ рядку познания и признания. Чтобы было понятно, я приведу простой пример, который подробно изла­ гал в предшествующие годы: сила, как ее разбирает Паскаль. Сила в качестве силы действует путем физи­ ческого принуждения, но также и через представле­ ние об этой силе, которое складывается у тех, кто ис­ пытывает на себе ее действие. Самая грубая и жесто­ кая сила получает признание в той форме, которая выходит за рамки простого подчинения физическому действию силы. Даже в самых крайних случаях, когда вид капитала наиболее близок к логике физического мира, нет физического действия, которое в человече­ ском мире не сопровождалось бы символическим дей­ ствием. Странность логики человеческих действий со­ стоит в том, что грубая сила никогда не является всего лишь грубой силой: она производит некий соблазн, убеждение, связанные с тем, что ей удается получить определенное признание. Такой же анализ применим и к экономическому ка­ питалу: богатство никогда не действует исключительно в качестве богатства. В разные времена, в разных обще­ ствах существуют разные формы признания богатства, 2. О понятии символического капитала, среди прочего, см.: Bourdieu Р. Esquisse d'une théorie de la pratique. P. 348-376; Idem. Raisons pratiques. P. 116-123; Idem. Méditations pascaliennes. P. 125. 365 О ГОСУДАРСТВЕ благодаря которым предельно грубая экономическая сила вдобавок оказывает еще и символическое воздей­ ствие, которое обеспечивает богатству его символиче­ ское признание. Социальный и культурный капитал уже подразумевают наличие символического капитала. Стремление культурного капитала выполнять функции символического капитала столь велико, что научные исследования, в которых было задано само понятие культурного капитала, оказываются особенно сложны, потому что культурный капитал отождествляется с природным даром: обладатель культурного капитала, выражающегося в виде красноречия, ума, учености, стихийно воспринимается как обладатель легитимного авторитета. Именно поэтому авторитет технократиче­ ских властей отличается по своему типу от авторитета чисто военных властей, ведь он основан на разновид­ ности капитала, стихийно признаваемой легитимной. Правители, которые пользуются авторитетом, связан­ ным с наукой или культурой, признаются достойными отправлять свою власть в силу той компетенции, кото­ рая оказывается фундирована словно бы природой, до­ бродетелями или заслугами. Социальный капитал, как капитал отношений, стихийно стремится функциони­ ровать в качестве символического. Символический капитал — это капитал, которым дополнительно вла­ деет любой обладатель капитала. Я сосредоточусь на практически чистых формах символического капитала, таких как знатность <поblesse>. Я могу сыграть на этимологии слова noble, знат­ ный: nobilis означает известный и признанный или за­ метный . Политическое поле —главное место применения символического капитала: это поле, в ко­ тором быть, существовать — значит быть замеченным. Политик чаще всего — известный и признанный чело­ век. Неслучайно политики так уязвимы перед сканда­ лами, скандал порождает дискредитацию, а дискреди­ тация—оборотная сторона накопления символического капитала. Гарфинкель написал очень хорошую статью о [«церемониях разжалования», к которым относятся] и ритуалы лишения военных звания— так, к примеру, срывали нашивки у капитана Дрейфуса, — ритуалы, 366 Л Е К Ц И Я 2 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА которые являются оборотной стороной посвящения. Они заключаются в том, что обладатель титулов, заслу­ живающих признания, лишается знаков этого призна­ ния, низводится до статуса обычного анонимного граж­ данина, лишенного символического капитала3. Я не го­ ворю всего лишь о «престиже», потому что это слово не выражает этого явления в полной мере. Тем самым я хочу указать на трудности, с которыми столкнулся при построении этого моего понятия. Я знаю, до какой степени это было сложно, запутано. То, что я вам здесь рассказал в нескольких словах, долгое время казалось мне немыслимым. Я говорю это, чтобы гарантировать вам то, что я не просто всё это выдумал ради собствен­ ного удовольствия... Этапы процесса концентрации капитала Я собираюсь показать логику этого первоначального накопления капитала. Государство образуется, концент­ рируя первоначально разные виды капитала вокруг ко­ роля—дальше все становится несколько сложнее. Этот двойной процесс массовой концентрации каждого из видов капитала, физической власти, экономической и т. д. и концентрации в одних и тех же руках разных видов капитала, то есть процесс концентрации и метаконцентрации, — вот что порождает эту совершенно удивительную реалию, государство. Фактически этот процесс концентрации может быть также описан как процесс автономизации отдельного пространства, отдельной игры, поля, в котором идет особая игра. Цель моего анализа — описать автономизацию бюро­ кратического поля, внутри которого действует государ­ ственный интерес, интерес, понятый в объективном и субъективном смысле, то есть конкретная логика, не являющаяся логикой морали, религии, политики и т.д. Я прослежу четыре этапа в логическом и хронологиче­ ском порядке, потому что генезис государства прохо­ дит через этапы, в основном соответствующие порядку 3- Garßnkel H. Conditions of successful degradation ceremonies / / American Journal of Sociology. 1956. V. 61. No. 5. P. 240-244. 367 О ГОСУДАРСТВЕ исторических событий, но думаю, что не стану доволь­ ствоваться повторением хронологии. Первая фаза: процесс концентрации и сопровождаю­ щий его эмерджентный процесс. Я проанализирую раз­ личные аспекты накапливаемого государственного капитала, показывая, что для понимания генезиса го­ сударства приоритет нужно отдать капиталу символи­ ческому. Это означает, что материалистическую трак­ товку в ее узком смысле надо перевернуть. Функция по­ нятия символического капитала — помочь в создании материалистической теории символического. Можно сказать, что я собираюсь заняться расширением мате­ риализма. Некоторые, я подозреваю, скажут, что, по­ скольку я ставлю символический капитал выше эконо­ мического, я переворачиваю старую оппозицию базиса и надстройки, а значит, могу быть кем угодно, идеали­ стом, спиритуалистом и т. д. Это ошибка, потому что я отвергаю эту дихотомию. Я буду аналитически опи­ сывать процесс концентрации, аспект за аспектом, пре­ красно понимая, что невозможно ограничиться одним из них: например, изучая генезис налогов, системы на­ логообложения, я должен буду показать, что она не мо­ жет работать, если в то же время не происходит накоп­ ления символического капитала, в том числе в самой работе сбора налогов. Таким образом, я опишу этот процесс концентрации каждого вида капитала и в то же время поставлю вопрос о смысле такой концентра­ ции. Моя игра будет строиться на оппозиции универ­ сализации и монополизации: процесс концентрации может описываться как процесс универсализации — происходит переход от местного к национальному, от частного к универсальному—и в то же время, как про­ цесс монополизации. Но учитывать следует оба этих процесса. Вторая фаза: логика династического государства. Вместе с рядом историков, которые подчеркивают то, что до XVII века о государстве говорить нельзя, я по­ пытаюсь охарактеризовать это патримониальное госу­ дарство, в котором государственная собственность—это личная собственность. Во-первых, я попытаюсь описать специфику династического государства, его собствен3 68 ЛЕКЦИЯ 21 ФЕВРАЛЯ 1991 ГОДА ную логику, воспользовавшись концепцией, которую я разрабатывал для других целей, а именно идеей стра­ тегий воспроизводства 4 . Я попытаюсь показать, что по­ литика династического государства, которую мы выяв­ ляем уже в войнах за престолонаследие, вписывается в логику семейных войн за наследство. Соответственно, можно вполне логично перейти от моделей, созданных для домашней политики крестьянства или крупных знатных семейств, к модели, применимой в масштабах государства. Династическая политика—это в основном политика, организованная согласно системе взаимоза­ висимых стратегий воспроизводства. На втором шаге я собираюсь изучить специфические противоречия ди­ настического государства: в той мере, в которой оно опирается на семейные стратегии воспроизводства, оно несет в себе противоречия, способствующие преодоле­ нию самой этой династической политики. Вот пробле­ ма, которую ставят историки. Например, Эндрю Лью­ ис задается вопросом о том, как происходит выход из династического государства, переход от государства, отождествляемого с владениями короля, к государству, отделенному от личности короля 5 . Я полагаю, что ди­ настическая логика содержит противоречия, в частно­ сти в отношениях короля с его братьями, на уровне эле­ ментарных домашних единиц, которые заставляют выйти за пределы этой чисто патримониальной мо­ дели. Третий этап можно было бы назвать «От королев­ ского дома к государственному интересу» 6 . Я попыта­ юсь показать, в чем состоит процесс концентрации и трансформации. Это очень трудно, потому что не 4- Об этом понятии см. Bourdieu P. Stratégies de reproduction et modes de domination / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1994. N0. 105. P. 3-12. 5. Lewis A. W. Le Sang royal. La famille capétienne et l'État, France, XeXlVe siècles/J. Carlier (trad.). Paris: Gallimard, 1986 [1981]. 6. Это выражение в дальнейшем будет использовано П. Бурдье в ка­ честве названия статьи: Бурдье 77. От «королевского дома» к государственному интересу. Модель происхождения бюро­ кратического поля / / Социология социального пространства. С. 255-288. Зб9 О ГОСУДАРСТВЕ хватает точных наблюдений процессов перехода, кото­ рые интересны социологам тем, что показывают конф­ ликты двух принципов. Многие социальные конфлик­ ты—это конфликты между носителями старой модели воспроизводства и новой его модели. Но суть конфлик­ тов обходится молчанием, не доходит до сознания агентов, и, чтобы уловить то, что значимо для построе­ ния модели и без чего нельзя обойтись, требуются очень тонкие наблюдения. Одна из центральных задач в этом переходном процессе — перейти от способа вос­ производства на основе семьи, способа наследования, который династическое государство довело до совер­ шенства, к более сложному способу бюрократического воспроизводства, в котором решающим образом участ­ вует система образования 7 . Способ семейного воспроиз­ водства продолжает действовать и через образователь­ ную модель, и в то же время наряду с ней. Люди, тесно связанные с бюрократическим государством, с полно­ мочиями, не зависящими от короля, столь же тесно связаны со способом воспроизводства через образова­ ние и всё более нетерпимы к способу воспроизводства на семейной и наследственной основе. В общих чертах я вам всё уже рассказал. Напрасно я это сделал, потому что в итоге разрушил саспенс, но важно, чтобы вы зна­ ли, к чему я хочу выйти; в противном случае вы будете думать, что я теряюсь в исторических подробностях, в которых не до конца уверен и о которых другие мо­ гут рассказать намного лучше меня. Есть еще четвертая фаза, которую я упомяну лишь мельком и которая представляет собой переход от бю­ рократического государства к государству всеобщего благосостояния и ставит проблему отношений между государством и социальным пространством, социаль­ ными классами, проблему перехода от борьбы за по­ строение государства к борьбе за присвоение того со­ вершенно особого капитала, который связывается с су7- Эта схема лежит в основе анализа П. Бурдье в работе: Bourdieu Р. De Saint Martin M. Le patronat / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1978. N0. 20. P. 3 - 8 2 , затем в «Государственной зна­ ти»: Bourdieu P. La Noblesse d'État. Chap. 4. 370 Л Е К Ц И Я 2 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА ществованием государства. Осуществляется процесс автономизации сугубо бюрократической логики. В этом весь смысл этого процесса, но мы имеем дело не с гегель­ янской логикой, линейной и кумулятивной. У бюро­ кратического поля, как и у всякого другого, есть свои прорывы и свои отступления; можно регрессировать к патримониальному государству через президентскую республику королевского типа, имеющую все характе­ ристики патримониального государства. Когда в 1981 году к власти пришел Франсуа Миттеран, я стал вырезать статьи [из газет], в которых говорилось: «Господин такой-то, назначенный на пост председателя Банка Франции, личный друг Президента», что было вполне открытым обоснованием легитимности назначенного лица и самого назначения. Вот пример, показываю­ щий, что мы живем отнюдь не в линейной логике, ко­ торую предполагала веберовская концепция рациона­ лизации. Это не просто поверхностное замечание: оно сдела­ но для того, чтобы вы не думали, что существует про­ цесс, становящийся все более формальным, справедли­ вым, бюрократическим, все более универсальным. Здесь я ставлю перед собой один из центральных вопросов: не предполагает ли бюрократическая модель с ее ло­ гикой делегирования, в особенности делегирования контроля, почти неизбежно —мне как социологу гово­ рить это просто страшно—особую склонность, а именно возникающую едва ли не неизбежно склонность зло­ употребления авторитетом, злоупотребления властью, в частности, разного рода коррупцию? Исчезает ли кор­ рупция, обычно связанная с начальной стадией разви­ тия государства, с государствами личного типа, по мере развития структур бюрократического типа, или же она вписана в саму логику бюрократического делегирова­ ния? Есть прекрасные модели, разработанные совре­ менными экономистами. Например, Жан-Жак Лаффон предлагает экономическую модель коррупции 8 , ос­ нованную на том, что государственному интересу не 8. Laffont J.-J. Hidden gaming in hierarchies: facts and models / / The Economic Record. 1988. V. 64. P. 295-306. 371 О ГОСУДАРСТВЕ удается до конца утвердиться, в том числе в сфере госу­ дарства. В ходе подготовки к этому курсу я собрал немало материалов о проблеме незаинтересованности9, о юриди­ ческих санкциях, которые применяет государство, нака­ зывая тех, кто нарушает императив незаинтересованно­ сти. Если то, что я говорю о государстве, верно, то есть если оно действительно является процессом концентра­ ции и накопления, понятно, почему его так трудно ос­ мыслить—приходится думать одновременно о массе ве­ щей. Поэтому я постоянно испытываю чувство, словно я ребенок, о котором говорит Платон, — тот, кто хочет схватить двумя руками три яблока... Династическое государство Теперь я начну с самого начала, то есть с династическо­ го государства. Зачем говорить о династическом госу­ дарстве? Несколько историков, озабоченных тем, как бы не допустить анахронизмов (историки часто гово­ рят о прошлом, перенося на него идеи из настоящего, которые не были отсеяны социальной критикой), заме­ чают, что говорить о государстве применительно к древним эпохам —значит допускать анахронизм. Со­ шлюсь на книгу Ричарда Дж. Бонни «Европейские ди­ настические государства (i494"166o)» и на его статью из сборника Национального центра научных исследо­ ваний «Генезис современного государства»10. Бонни настаивает на том, что, применяя к простейшим фор­ мам государства концепцию национального государ­ ства в современном смысле этого слова, мы рискуем упустить его специфику: «В течение очень долгого пе­ риода, предшествовавшего ι66ο г. [а в некоторых слу­ чаях и долгое время после], большинство европейских монархий не были национальными государствами, как мы их понимаем, за исключением примера Франции, 9- См. прим. ι, р. 14. ίο. BonneyR.J. The European Dynastic States (1494-1660). New York: Oxford University Press, 1991; Idem. Guerre, fiscalité et activité d'État en France (1500-1660) / / Genèse de l'État moderne / J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). P. 193-201. 372 Л Е К Ц И Я 2 1 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА скорее случайного. Большинство монархий были раз­ ношерстными территориальными комплексами [ти­ пичный пример—владения Габсбургов в Австрии и Ис­ пании], государствами, объединенными одной лишь личностью монарха». Эта одна из особенностей дина­ стического государства. Главная связь, одновременно и объективная, и субъективная, осуществляется через любовь к монарху, элементарный принцип патриотиз­ ма. Бонни отмечает — и это мне очень понравилось, — что большинство войн на этом этапе—войны за престо­ лонаследие. Он подчеркивает, что отсутствие ясного различения династического и национального госу­ дарств мешает нам должным образом осмыслить спе­ цифику и династического государства, и современно­ го. Кстати, несколько лет назад я написал работу о современном спорте, расходящуюся с традицией 11 . Те, кто занимается исследованием спорта, непрестижным предметом в пространстве социальных наук, считали,— я сначала укажу причины, а потом скажу, что именно они делали, но для меня одно неотделимо от другого,— что для облагораживания своей дисциплины надо восстановить генеалогию современных видов спорта, то есть отыскать истоки футбола в игре в суль, хоккея — в игре с деревянным молотком в XII веке и т. д. Я по­ казал, что это историческая ошибка, поскольку в XIX веке произошел разрыв: современные виды спор­ та — результат переизобретения или просто изобрете­ ния в новом контексте, определявшемся развитием анг­ лийских boarding schools [пансионов]. Такую же работу по разрыву с традицией нужно проделать, чтобы осмыслить династическое и современное государство. Необходимо понимать, что в некотором смысле совре­ менное государство является продолжением династи­ ческого не больше, чем футбол — продолжением игры в суль. п. П. Бурдье ссылается на одно из своих выступлений, опубликованное под названием «Как можно быть спортсменом?», и «Програм­ му для социологии спорта»: Bourdieu P. Comment peut-on être sportif?//Questions de sociologie. Op. cit. P. 173-195; Бурдье Π. Про­ грамма для социологии спорта / / Начала. С. 257~275· 373 О ГОСУДАРСТВЕ Я опираюсь на еще одного автора, Иоахима Штибера, который доходит до того, что отказывает в праве называться государством тому, что Бонни все-таки со­ гласен называть династическим государством 12 . Он считает, что до XVII века государства не было. Он на­ стаивает на ограниченности власти германского импе­ ратора как монарха, назначаемого через выборы, тре­ бовавшие папского согласия: вся немецкая история XV века отмечена княжеской, фракционной политикой, характеризующейся патримониальными стратегиями, нацеленными на процветание семейств и их вотчин. То есть в этом случае нет никаких характеристик совре­ менного государства. Только во Франции и Англии XVII века начинают появляться основные отличитель­ ные особенности зарождающегося современного госу­ дарства: политический корпус, отделенный от лично­ сти принца, и политические корпорации, заключенные в территориальные границы нации, включая феодаль­ ную знать и церковь. С точки зрения Штибера, основ­ ная особенность современного государства — наличие бюрократии, отдалённой от короля и других властей, феодалов и церкви. С другой стороны, он показывает, что европейская политика 1330-165° г г · отмечена соб­ ственническими взглядами. У принцев был такой имен­ но взгляд: они относились к своему правительству и владениям как к своего рода личным благам; и они управляли политикой так, как управляют своей вотчи­ ной. По его мнению, отсюда следует, что применение термина «государство» до XVII века — анахронизм. Я согласен с этими двумя историками, но очевидно, что они в меньшинстве в своей корпорации... Государство: власть над властями Чтобы проанализировать специфическую логику дина­ стического государства как концентрации различных видов капитала, перейду к описанию процесса этой 12. Stieber J. W. Pope Eugenius IV, the Council of Basel, and the secular and ecclesiastical authorities in the Empire: the conflict over supreme authority and power in the Church / / Studies in the History of Christian T h o u g h t / H . A . Oberman (ed.). Leyde: Brill , 1978. V. 13. 374 Л Е К Ц И Я 21 ФЕВРАЛЯ 1 9 9 1 ГОДА концентрации 13 . Эти разные формы накопления воен­ ного, экономического, символического капитала связа­ ны между собой и образуют целое, и именно эта це­ лостность составляет специфику государства. Накоп­ ление одной и той же центральной властью различных видов капитала порождает своего рода метакапитал, у которого есть особая способность осуществлять власть над капиталом. Это может показаться домыслами и аб­ стракцией, но это важно. Из многих возможных опре­ делений можно выбрать то, согласно которому госу­ дарство—это мета-, власть, стоящая над другими вла­ стями. Проанализировать накопление разных форм капитала—значит найти средства для понимания того, почему государство связано с обладанием капиталом, который имеет власть над другими видами капитала. Здесь я ссылаюсь на анализ экономиста Франсуа Перру14, который считает, что, говоря о капитале, нужно различать два его состояния: обладателя культурного капитала, который, например, имеет диплом географа, и обладателя культурного капитала, который дает ему власть над первым культурным капиталом—например, издателя книг по географии. Последний владеет метакапиталом, который позволяет ему публиковать или не публиковать обладателя простого капитала. Это различие между обладанием простым капита­ лом и обладанием капиталом, который дает власть над этим первым капиталом, действует во всех областях. Государство в той мере, в которой оно накапливает в больших количествах разные виды капитала, оказы­ вается обладателем метакапитала, позволяющего осу­ ществлять власть над всем капиталом. Это определе­ ние может показаться абстрактным, но его можно кон­ кретизировать, если соотнести с понятием поля власти, 13. Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля / / Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии РАН. М.: Институт экспери­ ментальной социологии; СПб: Алетейя, 1999· С· 127-166 (Воигdieu Ρ Esprits d'État. Genèse et structure du champ bureaucratique / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1993. N0. 96-97. P. 49-62; переиздано в: Bourdieu Ρ Raisons pratiques. P. 101-133.) 14. См. среди прочего: Perroux F. Pouvoir et économie. Paris: Dunod, 1973. 375 О ГОСУДАРСТВЕ места, в котором обладатели капитала борются друг с другом, в том числе и за то, чтобы устанавливать курс обмена одного вида капитала на другой. Я приведу при­ мер, и вам всё сразу станет понятно: борьба за призна­ ние дипломов или борьба за реформу Национальной школы управления и пр. Короче говоря, есть множество разных видов борьбы, новостями о которых, интересными для обладателей капитала, переполнена газета «Le Monde»—чьи адресаты в значительной мере совпадают с полем власти — и которые можно истолко­ вать как акты перманентной борьбы, которую обладате­ ли капитала ведут между за собой за то, чтобы установить курс обмена, отношения господства между разными ви­ дами капитала и одновременно между различными об­ ладателями этих видов капитала. Государство, будучи обладателем метакапитала, представляет собой поле, в котором агенты борются за то, чтобы получить капи­ тал, дающий власть над другими полями. Предполо­ жим, выходит постановление о том, что отныне возраст выхода на пенсию членов Государственного совета не семьдесят лет, а шестьдесят пять: это была бы, с точки зрения борьбы за капитал, государственная мера исклю­ чительной важности — реформа, которую было бы крайне трудно провести, потому что она затрагивает массу вещей, прежде всего силовые отношения между поколениями. Когда люди топчутся в приемной или звонят премьер-министру, чаще всего они делают это за­ тем, чтобы поговорить о повышении по службе или о сохранении определенного вида капитала, который ставит под удар одна из тех общих для многих полей мер, которые направлены на перераспределение... Другой пример —равноценность [степеней]. Фабиус сказал, что дипломы выпускников Высшей нормальной школы равноценны дипломам Национальной школы управления15. Это мера огромной важности с точки зрения логики поля власти, потому что она влияет на курс обмена разных видов капитала. Это то же самое, что сказать, что курс доллара уже не три франка, а пять. 15. Лоран Фабиус, премьер-министр (в 1984-1986 гг.) и социалист, был выпускником Высшей нормальной школы. 37б Л Е К Ц И Я 2 1 Ф Е В Р А Л Я 1 9 9 1 ГОДА В данном случае акции выпускников Высшей нормаль­ ной школы выросли с трех до пяти... Государство может принимать такие распространяющиеся на множество полей меры, потому что оно постепенно складывается в своего рода метаполе, в котором производится, сохра­ няется, воспроизводится капитал, дающий власть над другими видами капитала. Здесь я устанавливаю связь, отношения между полем власти и государством: один из унифицирующих принципов поля власти в том, что люди, ему принадлежащие, борются за власть над госу­ дарством, за тот капитал, который дает власть над сохранением и воспроизводством различных видов капитала. Это была, так сказать, «меташапка» , чтобы вы сориентировались в том, что я сей­ час делаю... Концентрация и экспроприация видов капитала: пример физической силы как капитала Теперь я подхожу непосредственно к сути дела, то есть к описанию различных сторон накопления. Я начну с военной власти. Чтобы выяснить, как образовалось государство, некоторые историки, опередившие меня, перечислили ряд факторов, которые объясняют накоп­ ление и которые я тоже перечислю. Но они лишь из­ редка напрямую увязывают их [как это собираюсь сде­ лать я] с теорией форм капитала. Я говорю это не за­ тем, чтобы подчеркнуть оригинальность [своего анали­ за], а затем, чтобы у вас не было впечатления дежавю [...]. Есть своего рода минимальное определение гене­ зиса государства, [которое возникает] с появлением во­ енной власти и системы налогообложения. На самом деле все намного сложнее: этот процесс концентрации капитала физической силы впоследствии приведет к образованию того, что мы называем публичными во­ оруженными силами , и чтобы эти полномочия доказывал не толь­ ко подписанный указ, но и ливрея, демонстрирующая достоинство и одновременно легитимность их функ­ ции. Это проблематичное делегирование полномочий— любой полномочный представитель может злоупотребить делегированной властью для извлечения выгоды—пред­ полагает контроль за этими уполномоченными; следо­ вательно, нужны контролеры за сборщиками налогов. Чтобы уполномоченные представители выполняли свои обязанности, не прибегая всякий раз к физическо­ му насилию, необходимо, чтобы был признан их сим­ волический авторитет; есть молчаливая апелляция к тому, что сбор налогов легитимен; авторитет того, кто уполномочивает людей производить подобное изымание денег, должен быть легитимным, даже если само это изымание кажется несправедливым. Один из принципов генезиса идеи государства как инстанции, трансцендентной по отношению к агентам, которые ее воплощают, может быть связан с тем, что несправедливости агентов противопоставлялась справед­ ливость короля — «Не может быть, чтобы этого хотел король»: [в наши дни] это «письмо Президенту респуб­ лики», то есть идея верховной инстанции, не сводимой к своим эмпирическим проявлениям в чувственном мире. Можно подготовить превосходную историогра­ фию на тему возмущения злоупотреблениями, плохи­ ми слугами короля, возмущения, из которого следует, что король к этим слугам не сводится. Мы видим связь с генезисом права, трансцендентного по отношению к частным правам, в процедуре апелляции, когда ко­ роль оказывается тем, к кому обращаются как к послед­ ней инстанции, — эту идею мы потом обнаруживаем и у Кафки. Эта последняя инстанция может быть свя­ зана с первоначальным опытом средневекового кре­ стьянина, который открывал для себя государство в людях, требовавших у него денег от имени чего-то другого... Исходя из этого, можно понять трансцен­ дентность [государства]. Лекция 7 марта îggi года Ответы на вопросы: конформизм, и консенсус. —Процесс концентрации видов капитала: сопротивление. —Унификация юридического рынка. —Формирова­ ние заинтересованности в универсальном.—Точка зрения государства и обобще­ ние: информационный капитал. —Концентрация культурного капитала и на­ циональное строительство. —«Знать по природе» и государственная знать. О т в е т ы на в о п р о с ы : к о н ф о р м и з м и консенсус Я ПОПЫТАЮСЬ ответить на один вопрос, за кото­ рый я благодарен его автору, хотя он и приводит меня в отчаяние, потому что позволяет оценить степень непонимания [моего анализа]... Я его частич­ но зачитаю, чтобы попытаться в какой-то мере на него ответить: «Вы подчеркнули, что марксизм рассматри­ вает государство как угнетение, а вы —как консенсус... [я не это пытался сказать]. Не кажется ли вам, что марксизм намного сложнее? Достаточно взглянуть на Грамши. Разве в марксизме не главное—рассматривать общество в качестве уже заложенного фундамента го­ сударства? Считаете ли вы государство фундаментом гражданского общества?» Этот вопрос показывает, на­ сколько проблематика, навязанная традицией, сопро­ тивляется даже самому методичному сомнению. Я не­ редко чувствовал, что топчусь на месте, двигаюсь слиш­ ком медленно, хотя и говорил себе, что, если учитывать то, о чем я хочу рассказать, быстрее идти невозможно, поскольку требуется избавиться от общепринятого об­ раза мышления. Вопрос вроде заданного заставляет меня думать, что я иду все-таки слишком быстро. И я хотел бы напомнить то, о чем уже давно говорю, опираясь на Маркса, Дюркгейма, Вебера и других: я пытался показать, что для понимания современного государства нужно преодолеть противопоставление трех этих великих традиций вместе с их версиями, раз­ витыми в современной науке, осмыслив государство как инструмент социальной организации, способный обосновывать логический и моральный конформизм, а также и консенсус, но в совершенно особом смысле. 3»9 О ГОСУДАРСТВЕ Я настаивал на том, что логическая и моральная интег­ рация, проводимая государством, есть условие господ­ ства, которое государство может осуществлять в ин­ тересах тех, кто способен это государство присвоить. Эти два момента не составляют противоречия, когда сочленяются друг с другом особым сложным образом. Беда сложных мыслей в том, что их трудно сформули­ ровать и очень легко поломать... Это предпоследняя лекция в этом году. Очевидно, я сильно отстаю от своей программы —как это было во все годы —по причинам несовпадения между тем, что у меня на уме, и условиями передачи этих идей. Каж­ дый раз мне приходится делать отступления для объ­ яснения вводных моментов, и поэтому я иду медлен­ нее, чем хотелось бы. В прошлый раз я зачитал своего рода предваряющий план того, что буду рассказывать, и думаю, важно, чтобы вы держали его в голове, дабы несколько затушевать разочарование, вызванное этим досрочным перерывом, и возвращались к этому плану, вспоминая о том, что я хотел сделать и чем буду зани­ маться еще год. П р о ц е с с к о н ц е н т р а ц и и видов капитала: сопротивление Итак, сегодня я попытаюсь завершить описание процес­ са концентрации, который набросал в прошлый раз, оставив последнее занятие на то, чтобы в общих чертах описать особенности династического государства. Я упо­ мянул две стороны этого процесса: ι) концентрация фи­ зической власти, военной и полицейской; 2) концентра­ ция экономического капитала благодаря монополии на сбор налогов. Я показал, что, по моему мнению, предва­ рительным условием этого процесса концентрации фи­ зической и экономической силы является концентрация символического капитала. С моей точки зрения, симво­ лический капитал — это основа. Чтобы подкрепить это положение, я указал на то, что изобретение налогообло­ жения в современном смысле сопровождалось немалой работой по оправданию, легитимации налогов. Ссыла­ ясь на современных историков, я сказал, что сбор нало39° Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА гов был итогом своего рода гражданской войны; я упо­ мянул аналогию, которую Элиас проводил между нало­ гами и рэкетом. Необходимо помнить, что налоги—это легитимный рэкет, то есть рэкет, не признаваемый в ка­ честве такового, а потому признаваемый легитимным. Но исходно об этом двусмысленном характере налого­ обложения вполне очевидно напоминает то, что люди спрашивали, почему у них отбирают деньги, то есть они не были уверены, что те, кто эти деньги отбирает, упол­ номочены это делать [и] что собранные деньги не идут в карман тех, кто их собирает. Корриган и Сейер выдвигают на первый план идею, нередко упускаемую из виду, о том, что построение государства сталкивалось с очень сильным сопротив­ лением, которое, впрочем, не прекратилось и в наши дни. И сегодня еще встречаются различные формы жа­ керии. Точно так же сегодня образование европейского транснационального государства вызывает сопротив­ ление, порой связанное именно со сбором налогов. Чтобы сломить это сопротивление, политики вынужде­ ны проводить двойную работу. Во-первых, работу по об­ основанию: мы видим, как вырабатывается, в основном силами юристов, которые становятся одними из изоб­ ретателей государства, дискурс, оправдывающий «офи­ циальное ограбление», которое должны совершить агенты короля. Вторая сторона этой работы заключа­ ется в создании налоговых органов, эффективных в техническом отношении, способных вести отчет­ ность — что предполагает письмо, — но в то же время способных выступить в качестве легитимных. В связи с этим я говорил о важности изобретения ливрей, базо­ вой символики государства, государственного челове­ ка, то есть чиновника, того, кто является легитимным уполномоченным представителем и имеет право ска­ зать, что получил от имени государства plena potentia agendi. Ему не всегда верят на слово, и поэтому он дол­ жен представить свой мандат. Униформа или ливрея — это эмблема, которая, подобно гербам у знати, свиде­ тельствует о легитимности данного чиновника. «Необ­ ходимо было, чтобы простые налогоплательщики могли распознавать ливреи стражи, гербовые таблички на 391 О ГОСУДАРСТВЕ будках. Они отличали налоговых откупщиков, нена­ вистных и презренных финансовых агентов, от коро­ левских всадников, стражей конно-полицейской жан­ дармерии, органов суда и городского управления, а также от гвардейцев, которых считали неуязвимыми из-за их шлемов, раскрашенных в королевские цвета»1. Вот пример символической силы, которая является частью физической силы; символика королевской вла­ сти ассоциирует эту власть со священным, которое в качестве такового выступает отталкивающей силой. «От лиц, в соответствующей форме заключивших откуп с королевским казначейством, и до последнего помощ­ ника откупщика, которому поручался сбор налогов на месте, образовался целый каскад посредников, посто­ янно подозревавшихся в хищении налогов и узурпации власти 2 ». Государство, эта таинственная сущность, во­ площается в ряде индивидов, образующих иерархию, в которой они являются уполномоченными представи­ телями друг друга, так что оно всегда оказывается конечной точкой бесконечной регрессии: это кафкианская парадигма государства как последней инстан­ ции, на которую можно выйти, подавая одну апелляцию за другой 3 . Еще яснее эта модель обнаружится в праве. Подобный каскад делегированных представителей все­ гда вызывает два подозрения: в том, что уполномочен­ ные представители на самом деле не уполномочены и что, даже если уполномочены, они не отдают то, что собирают, тому, кто их уполномочил. Отошлю вас к двум работам: «Социальная психология налогообло­ жения» 4 и «Психология финансов и налогов» 5 . Существует множество работ о коррупции, одной из важнейших проблем с точки зрения понимания гене1. BercéТ.-М. Pour une étude institutionnelle et psychologique de l'impôt moderne. P. 164. 2. Ibid. 3. Bourdieu P. La dernière instance / / Le Siècle de Kafka. Paris: Centre Georges-Pompidou, 1984. P. 268-270. 4. DubergéJ. La Psychologie sociale de l'impôt dans la France d'aujourd'hui. Paris: PUF, 1961. 5. Schmolders G. Psychologie des finances et de l'impôt / G. Khairallah (trad.). Paris: PUF, 1973. З92 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА зиса государства. В самом скором времени я обращусь к превосходной работе одного французского синолога о коррупции в Китайской империи, поскольку в Китае словно под увеличительным стеклом видно то, что наб­ людалось на Западе на этапе зарождения государства6. Возникает вопрос о том, является ли коррупция неиз­ бежным свойством всякого процесса делегирования или же она связана с габитусом, с предрасположенностями и системами контроля. Небольшая администра­ ция в действительности очень коррумпирована, она становится той мишенью, на которую обращается не­ довольство, вызванное налогами. Я дам приблизитель­ ный перевод отрывка из статьи Хилтона 7 : «Существо­ вала значительная сеть мелких чиновников, подручных сборщиков налогов, помощников шерифа, бальи; эти чиновники, что, собственно, и наблюдается в разных обществах, были надлежащим образом организованы и оплачивались, но они были коррумпированы, и это было известно как их жертвам, так и чиновникам более высокого ранга в монархии». Они подвергались двой­ ной стигматизации. В то же время эта всем известная и всеми признаваемая коррупция могла стать одной из причин разведения реального государства и теорети­ ческого, то есть государства, воплощенного в чиновни­ ках, и государства, трансцендентного по отношению к ним и воплощенного в фигуре короля. Я выдвигаю гипотезу, согласно которой у народа могла появиться идея государства, трансцендентного по отношению к своим воплощениям и явленного фи­ гурой короля, поскольку король мог воплощать в себе ту последнюю инстанцию, к которой можно обратить­ ся. Эта отсылка к трансцендентному государству, уже 6. Will R-É. Bureaucratie officielle et bureaucratie réelle. Sur quelques dilemmes de l'administration impériale à l'époque des Q i n g / / Études chinoises. 1989. VIII. P. 69-141. Пьер-Этьен Виль в даль­ нейшем вместе с Оливье Кристэном и Пьером Бурдье станет координатором специального номера «Actes de la recherche en sciences sociales» «Наука государства» ( № 133, 2 θ θ θ ) . 7. Hilton R. H. Resistance to taxation and to other State imposition in Medieval England//Genèse de l'État moderne/J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). Ρ- 1 73" 1 74· 393 О ГОСУДАРСТВЕ наличествующая в праве,—шаг на пути построения чи­ стой и безличной государственности, соответствующей современной идее государства как абстрактной сущно­ сти, не сводимой к своим воплощениям. Наблюдатели также подчеркивают, что признание легитимности на­ логов или признание необходимости подчиниться тре­ бованиям налогообложения в целом развиваются вме­ сте с зарождением своего рода национализма, шови­ низма. Хилтон указывает, что именно через развитие ощущения необходимости налогов для защиты терри­ тории постепенно развивается идея патриотизма, ко­ торая сама становится главной составляющей оправда­ ния сбора налогов. У н и ф и к а ц и я юридического р ы н к а Я хотел вкратце рассказать о процессе унификации юридического рынка. В самом начале, примерно в XII веке, в Европе сосуществовало множеств взаимо­ исключающих видов права: церковная юрисдикция, «христианские суды»; светские юрисдикции — к кото­ рым относится в том числе и собственно королевское правосудие; сеньориальные суды; правосудие коммун или городов; корпоративное правосудие; коммерче­ ские суды. Отошлю вас к двум авторам, Адемару Эсмену и Марку Блоку. [Эсмен — автор] «Истории уголов­ ной процедуры во Франции и следственной процеду­ ры с XII века до наших дней» 8 . Это книга, лишенная теоретических претензий, исключительно интересна, поскольку позволяет увидеть, как благодаря установле­ нию процедуры апелляции все юрисдикции, кроме ко­ ролевской, в особенности сеньориальная юрисдикция, лишаются судебной власти. Изначально сеньориальное правосудие, подобно сеньориальной военной власти,— это личное правосудие: сеньор имеет право судить своих вассалов, но только их, то есть только тех, кто проживает на его землях, включая знатных вассалов, 8. EsmeinA. Histoire de la procédure criminelle en France et spécialement de la procédure inquisitoire, depuis le X l l e siècle jusqu'à nos jours. Paris: Larose, 1882; переиздано: Panthéon-Assas, 2010. 394 ЛЕКЦИЯ 7 МАРТА 1991 ГОДА свободных людей и крепостных, к каждому из которых применяются разные правила. Король имеет право от­ правлять правосудие только в королевском домене. Бу­ дучи и сам в своем роде большим сеньором, он судит только споры между своими прямыми вассалами и жи­ телями своих собственных сеньорий. Компетенция ко­ ролевского суда расширяется по мере расширения коро­ левского домена. Процитирую Марка Блока, второго ав­ тора: «Королевское правосудие стремится проникнуть в общество в целом. [Распространение королевского правосудия] было относительно поздним явлением: приблизительно можно сказать, что оно началось толь­ ко в XII веке, было медленным и, самое главное, про­ исходило без какого бы то ни было общего плана, без законодательных текстов и, если так можно выразить­ ся, наобум9». Я уже цитировал вам этот текст в прошлом году, чтобы указать на философию истории, которой я поль­ зуюсь в своем анализе государства, на этот процесс по­ строения, по видимости случайный, но при этом произ­ водящий необходимость. Эта формулировка Марка Блока очень интересна. Здесь присутствует идея о том, что у генезиса есть логика, которая отнюдь не являет­ ся логикой обычной логики, но при этом производит продукты, обладающие логикой. Выходящий за пределы отдельных сеньорий и охватывающий их всех судебный аппарат образуется постепенно: появляются прево, ба­ льи, Парламент и т.д. Я не углубляюсь в детали, а пыта­ юсь дать описание общего закона этого процесса, кото­ рый хорошо заметен в праве, но в то же время является общим процессом, процессом дифференциации, в ходе которого образуется юридическое поле как таковое, складывается как отдельный, автономный универсум, подчиняющийся собственным законам, не сводимым к законам сосуществующих с ним универсумов. А с дру­ гой стороны, что ничуть этому не противоречит, идет процесс концентрации: происходит формирование коро­ левской монополии на судебную власть, которая отби­ рается у сеньоров. Два этих внешне антагонистических 9- Block M. Seigneurie française et manoir anglais. P. 85. 395 О ГОСУДАРСТВЕ процесса, на самом деле, согласуются друг с другом: концентрация происходит именно через унификацию юридического рынка 10 . Не следует представлять себе концентрацию как простой процесс капиталистического накопления, когда идет игра в шары, и все шары собираются у коро­ ля. Концентрация — это установление единственной игры: там, где шло множество игр—сеньориальный суд, городские суды,—теперь остается только одна игра, так что все игроки должны отныне размещаться в этом иг­ ровом пространстве, и они размещаются в нем на опре­ деленных позициях. Очевидно, что над полем можно установить господство. Монополистическая концент­ рация юридической власти связана с тем, что Парла­ мент, а через него и король, стремится к господству над юридическим полем, но для того, чтобы осуществлять эту способность к господству, необходимо, чтобы юри­ дическое поле было унифицировано и конституирова­ но в качестве такового. Сказав о принципе, я расскажу в основных чертах о процессе, в котором реализуется эта концентрация. Отошлю вас к недавно вышедшему сборнику под редак­ цией Жака Ревеля и Андре Бюргьера, посвященному за­ рождению государства. Главу о Средневековье написал Жак Ле Гофф 11 . Королевское правосудие начинает при­ бирать к рукам уголовные дела, ранее отдававшиеся на рассмотрение сеньору или церкви. Книга Фостэна Эли «Трактат о следствии по уголовным делам» показыва­ ет, как королевская юрисдикция постепенно расширя­ ет свою компетенцию 12 : «королевские дела» о посяга­ тельстве на королевские права отдаются только коро­ левским бальи, например, дела по оскорблению величества, фальшивомонетничеству, которое суть присвоение деятельности [монополизированной] ко­ ролем, и подделке печатей (sybillum authenticum), являюю. См.: Бурдье П. Власть права. Основы социологии юридическо­ го поля / / Социальное пространство: поля и практики. С. 75-128. и. Le GoffJ. L'État et les pouvoirs. P. 32. 12. Hélie F. Traité de l'instruction criminelle. T. I. Paris, 1866. 396 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА щихся материальным воплощением королевской вла­ сти, эквивалентом аббревиатуры , обозначающей ту или иную ассоциацию, символическим воплощени­ ем коллективной сущности, корпорации, то есть сущ­ ности, существующей исключительно на бумаге. Это типичное преступление против священного — присво­ ение себе символической власти короля. Королевская юрисдикция забирает себе все королевские дела и по­ немногу забирает и сеньориальные или церковные дела, основываясь на теории апелляции, которую раз­ рабатывают юристы. Это хороший пример заинтересо­ ванности в универсальном: юристы тесно связаны с унификацией юридического рынка, потому что это их рынок; они заинтересованы в незаинтересованности, в универсализации. Формирование заинтересованности в универсальном Чтобы понять появление универсальных институтов, институтов формально универсальных или формально отнесенных к универсальному, таких как государство, правосудие, наука, можно предположить, что сущест­ вует заинтересованность в универсальном, что у людей есть частный интерес к отстаиванию универсального. Юристы, очевидно, были заинтересованы в унификации права, будучи производителями трактатов по праву, по­ ставщиками юридических услуг. В этом отношении они были чиновниками, верными воинами универсально­ сти. Они разрабатывают теорию апелляции и настаи­ вают на том, что феодальные суды не суверенны; они были суверенными, но перестали ими быть. Допускает­ ся, что любой приговор, вынесенный сеньором в своем суде, может быть передан обремененной стороной для пересмотра королю, если он противоречит местным обычаям. Эта процедура называется «процедурой про­ шения»; если апелляция —это формальная процедура, то прошение остается феодальным актом. Я хотел бы описать эту смешанную фазу, на которой такие слова, как «прошение», имеющие феодальный оттенок, уже начинают функционировать универсальным, безличным 397 О ГОСУДАРСТВЕ образом. Процедура прошения постепенно трансфор­ мируется в апелляцию, которая подчиняет королю все юрисдикции королевства; мало-помалу судьи, стихий­ ные жюри при феодальных дворах исчезают, уступая место профессиональным юристам, судебным чиновни­ кам. Апелляция следует правилу подведомственности: от личных отношений с феодалом происходит переход к территориальным отношениям, когда территория определенным образом иерархизирована; апелляция идет от нижестоящего сеньора к вышестоящему соглас­ но этой иерархии, от герцога к графу и, наконец, к ко­ ролю. Этапы нельзя пропускать. Образуется единое иерархизированное пространство, в котором нельзя двигаться как попало. Королевская власть опирается на специфические интересы юристов, которые в это время создают всевозможные легитимирующие теории, согласно которым король представляет общий интерес и обязан гарантировать всем безопасность и правосу­ дие; юристы развивают теории легитимации, согласно которым король ограничивает компетенцию феодаль­ ных юрисдикции и подчиняет их себе. То же самое происходит с церковной юрисдикцией; например, го­ сударственное право стремится к тому, чтобы огра­ ничить право предоставления убежища, имеющееся у церкви, и постепенно ограничивает ее права, в итоге сводя их на нет. Параллельно с образованием юридического поля формируется корпус юристов. Интерес понятия «поля» в том, что очень часто описание генезиса поля ограни­ чивается описанием генезиса корпуса. Разница суще­ ственная: хотя не бывает поля без корпуса, хотя религи­ озное поле не может обойтись без корпуса священнослу­ жителей и пророков, поле не сводится к корпусу13. Для оправдания наличия теории относительной автономии права в марксистской традиции часто ссылаются на один текст Энгельса. В нем он отмечает, что можно на­ блюдать формирование корпуса юристов14. На самом 13. См.: Bourdieu P. Effet de champ et effet de corps / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1985. N0. 59. P. 73. 14. Энгельс Φ. Письмо Конраду Шмидту. С. 4 1 4~4 2 1 · 39« Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА деле юридического корпуса недостаточно для образова­ ния юридического поля. Тем не менее в той мере, в ко­ торой юридическое поле складывается как унифици­ рованное пространство, внутри которого дела могут решаться только юридически (поля всегда определяют­ ся тавтологически), в соответствии с господствующим определением права, то есть в соответствии с государ­ ственным определением права, складывается корпус лю­ дей, которые заинтересованы в существовании этого поля и обязаны ему своим легитимным существованием. Это судебное поле самоорганизуется, устанавливает внутри себя иерархии: прево, бальи, сенешали; они за­ крепляются за подведомственной территорией, их компетенции, гарантированные государством, неотде­ лимы от этой территории. Это современное определе­ ние чиновника: он является тем, чья компетенция институционально гарантирована, действительна в гра­ ницах его ведомства; за его пределами она перестает действовать, и он не может ее осуществлять. Чиновни­ ки перестают выступать теми, кто уполномочил самих себя, становясь наместниками plena potentia agendi, то есть уполномоченными, выполняющими функцию, занима­ ющими место верховной власти; судебные чиновники становятся несменяемыми. Наряду с образованием корпуса наблюдаются коди­ фикация и формализация процедур: унификация со­ провождается стандартизацией, гомогенизацией, что очевидно в случае мер и весов, когда пределом оказы­ вается создание всеобщего эталона. Создаются универ­ сальные юридические эталоны и формальные юриди­ ческие процедуры, во многом аналогичные алгебраи­ ческим процедурам. Юридический закон должен действовать для любого X на всей территории юрис­ дикции, пусть и с некоторыми оговорками, которые тоже формально определены. Мы наблюдаем процес­ сы концентрации и кодификации, которые историче­ ски, судя по всему, были завершены ордонансом 1670 года, ратифицировавшим прогрессивные завоева­ ния юристов: ι) компетенция, привязанная к месту преступления, становится правилом (связь между компетенцией и территориальной юрисдикцией); 399 О ГОСУДАРСТВЕ 2) превосходство королевских судей над судьями се­ ньоров; з) списки королевских дел; 4) отмена церков­ ных и общинных привилегий, судьи апелляционного суда —только королевские судьи. Компетенция в пре­ делах некоторой территориальной юрисдикции, де­ легированная наместникам королевской властью, при­ ходит на смену прямой личной зависимости. Этот процесс, ведущий от личного к безличному, можно об­ наружить во всех процессах концентрации. Точка з р е н и я государства и обобщение: и н ф о р м а ц и о н н ы й капитал Еще одна сторона этого процесса — концентрация капитала, который можно назвать культурным или, точнее, информационным, чтобы придать ему более общий характер, поскольку культурный капитал — всего лишь один из аспектов информационного капи­ тала. Эта концентрация происходит одновременно с унификацией культурного рынка, примером может быть национальный диплом, свидетельство, действи­ тельное на всех рынках. С самого начала (что подтверж­ дается во всех традициях-—в Древнем Риме, Китае) по­ явление государственной инстанции сопровождается стремлением публичной власти измерять, считать, оценивать и познавать. Зарождение государства не­ отделимо от накопления огромного информационно­ го капитала. Например, секретные службы —неотъем­ лемый элемент современных государство — получают развитие именно с появлением государства. Публич­ ная власть проводит проверки состояния ресурсов, ко­ торые должны быть «оценены». Жорж Дюби указыва­ ет, что в 1194 году производится «сержантская оцен­ ка», опись, которую производят сержанты: «Подсчет гужевого транспорта и вооруженных людей, которых восемьдесят три города и королевских аббатства долж­ ны предоставить королю, собирающему свою армию». Здесь хорошо видна связь между накоплением инфор­ мационного капитала и накоплением капитала воен­ ного. Еще один пример, взятый у Дюби: в 1221 году в зачаточной форме появляется бюджет, когда проис400 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА ходит разделение на доходы и расходы. Государство не довольствуется концентрацией информации, оно ее обрабатывает и перераспределяет (это дефицитный ресурс), причем перераспределяет по-разному и с разны­ ми целями15. Эта работа по концентрации— в то же время работа по унификации; это теоретическая унификация. Я люб­ лю цитировать фразу Вирджинии Вульф об общих, ге­ неральных идеях: «Генеральные идеи— это идеи гене­ ралов»16. Эта замечательная фраза напоминает теоре­ тикам о том, кем они являются. Если теория в состоянии соблазнить юного мыслителя, то именно потому, что он мечтает стать генералом... Такой анализ научного разума является частью социологического анализа спе­ цифических влечений, которые могут нас вдохновлять: важно знать, что глобальное, обобщенное ведение, взгляд сверху, всеохватный, теоретический взгляд — theorein значит «созерцать», «видеть», «смотреть сверху», «[иметь доступ к] точке зрения» — связывается с госу­ дарством. Именно вместе с государством возникает ряд вещей, которые кажутся нам самоочевидными: напри­ мер, географическая карта. Когда я был этнологом, мне пришлось проделать теоретическую работу, чтобы деконструировать у себя в голове идею плана. Я рисовал планы домов, деревень17; я не знал, что веду себя как ге­ нерал. Понимание того, что это действие генерала, поз­ волило мне освободиться от того [что этим подразуме­ валось], от этой совершенно особой конструкции, ко­ торая мешала мне увидеть то, что люди перемещаются не по планам, а по маршрутам, как говорят феноме­ нологи; они [движутся] в годологическом простран­ стве, в пространстве перемещения. Когда мы создаем генеалогии, мы, ученые, ведем себя как генералы. 15. Duby G. Histoire de France. T. I. P. 283-284. 16. См.: Бурдье П. Мужское г о с п о д с т в о / / С о ц и а л ь н о е пространство: поля и практики. С. 286-364. \η. См. то, что Бурдье пишет об этих исследованиях, в работе: Bourdieu Р. Esquisse pour une auto-analyse. Paris: Raisons d'agir, 2004. P. 64-102; касательно применения на практике см: Idem. La maison ou le monde renversé / / Esquisse d'une théorie de la pratique. P. 61-82. 4OI О ГОСУДАРСТВЕ Накопление государством символического капитала сопровождается работой по созданию генеалогий: на­ значаются официальные лица, ответственные за генеа­ логии знати. Генеалогия—базовая операция для антро­ полога, и нет такого антрополога, который бы не со­ ставлял генеалогий, но антрополог не знает, что делает то же, что делал король... Большинство описаний — план, карта, генеалогия — всё это действия, совершае­ мые с верховной, вышестоящей позиции, с высоты. В журнале «Les Actes de la recherche» была опубликова­ на очень хорошая статья Светланы Альперс о теории голландской живописи, опиравшейся на картографию: в голландской живописи используется точка зрения картографа 18 . Государство—теоретический унификатор, теоретик. Оно производит унификацию теории. Оно занимает центральную, верховную точку зрения, точку зрения обобщения. Неслучайно статистика — важнейший инструмент государства: она позволяет обобщать ин­ дивидуальную информацию и тем самым получать ин­ формацию, которой ни один из индивидов, предоста­ вивших информацию, не обладает. Статистика и есть трансцендентная техника, позволяющая производить обобщение (всё, что я говорю о государстве, верно и для статистики), но получить средства для «добычи» ин­ формации не так-то легко. Некогда сборщики налогов должны были иметь ливреи. Сегодня, если вы хотите провести исследование потребления, необходимо по­ казать удостоверение, люди не соглашаются давать ин­ формацию. Государство должно иметь средства для ее сбора; оно говорит, что это обязательно, что вы обяза­ ны отвечать. Затем у него должны иметься средства фиксации информации, ее обработки (компьютеры, бухгалтеры), интерпретации и выведения из нее стати­ стических закономерностей, отношений, трансцендент­ ных по отношению к индивидам и не осознававшихся (индивиды ими не управляют). Путем обобщения соi8. Alpers S. L'oeil de l'histoire. L'effet cartographique dans la peinture hollandaise au XVIIe siècle / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1983. N0. 49. P. 71-101. 402 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА циального мира государство овладевает искусством, ко­ торым не владеют социальные агенты. Еще одна ти­ пичная государственная операция: сводка, чем выше вы поднимаетесь по административной иерархии, тем больше вы делаете сводок. Государство тесно связано с объективацией и со все­ ми ее техниками: оно относится к социальным фактам как к вещам, к людям как к вещам: оно было дюргеймианским еще до Дюркгейма. Поэтому Дюркгейм в качестве теории государства использовал само госу­ дарство, которое было им интериоризировано. Будучи государственным чиновником, не считавшим себя та­ ковым, в вопросах государства он чувствовал себя как рыба в воде; у него была объективистская теория соци­ ального мира, отражавшая то неявное представление, которое государство имеет о своих подданных. Госу­ дарство—это единообразный взгляд с высоты птичьего полета на пространство, которое теоретически унифи­ цировано и гомогенизировано актом своего конструи­ рования. По сути дела, это картезианское пространство. Если бы мы хотели заняться социологией знания, мож­ но было бы сказать, что есть связь между зарождением философии пространства картезианского типа и зарож­ дением государства. Я остерегался выдвигать эту гипо­ тезу, но вот я все-таки ее высказал, и теперь поступайте, как знаете... Точка зрения государства — это точка зрения пись­ менности, которая представляет собой первейший инструмент объективации и накопления: именно она позволяет преодолеть время. Отошлю вас к Джеку Гуди и его книге «Графический разум» 19 : в пределе эт­ нолог может отделить себя от своих информантов по­ тому, что делает записи и, следовательно, может обоб­ щить то, что эти информанты не обобщают, потому что лишены средств, которые бы позволили это сде­ лать. У вас появляется идея, но, если вам нечем ее за­ писать, эта идея сменяется следующей и исчезает; вот что происходит, когда нет письменности. Без сомнения, ig. Goody J. La Raison graphique. La domestication de la pensée sauvage / J. Bazin (trad.). Paris: Minuit, 1978 [1977]. 403 О ГОСУДАРСТВЕ в бесписьменных обществах развиваются навыки, ко­ торые мы сегодня утратили; тем не менее без пись­ менности обобщение дается с трудом. Превосходство опрашивающего над респондентом в том, что опраши­ вающий знает, что он ищет (по крайней мере, должен знать), а респондент не знает; кроме того, у опраши­ вающего есть средства для обобщения всего того, что респондент говорит в разные моменты. Через это обобщение он получает синтетическое и синоптиче­ ское восприятие, которое зачастую и образует соб­ ственно понимание. (Томас Бернхард замечательно сказал о государстве: «Мы все огосударствлены» 20 . Приведу пример общена­ циональной выборки. Мне надо было дожить до моего возраста и заняться этой работой о государстве, чтобы понять, что общенациональная выборка предполагала идею государства. Принято говорить: «Выборка репре­ зентативна и общенациональна», но почему не сделать выборку по провинции Бос, по Пикардии? То есть в самом факте общенациональной выборки есть некая необычная посылка. Что касается статистических тео­ рий, я всегда говорю, что самые большие теоретические ошибки происходят из-за того, что внимание, размыш­ ление, попадая в символические ловушки, как в цирко­ вом фокусе, отвлекается на нечто второстепенное, и благодаря этому от вас скрывают главное. Таковы главные эпистемологические ошибки. Вам говорят: «Важна степень репрезентации, репрезентативность, необходимо подсчитать погрешность, [проверить] каче­ ство выборки». Но при этом забывают сказать: «Внима­ ние! Важно, что собой представляет урна, из которой мы вынимаем шары...» Вы можете сделать прекрасную выборку по всем правилам, даже если в вашей урне только черные шары или если вы сделали выборку по Пикардии, а не по Франции. В силу самого факта при­ нятия общенациональной выборки вы соглашаетесь принять фундаментальное определение объекта, вам навязываемое.) 20. Bernhard T. Maîtres anciens / G. Lambrichs (trad.). Paris: Gallimard, 1988 [1985]. P. 34. 404 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА К о н ц е н т р а ц и я культурного капитала и н а ц и о н а л ь н о е строительство Итак, письменность — это типичный инструмент госу­ дарства, инструмент обобщения: первые письменные знаки связываются с ведением реестров, в особенности учетных книг. Таким образом, это специфический инструмент когнитивного накопления, он позволяет произвести кодификацию, то есть когнитивную унифи­ кацию, которая, в свою очередь, позволяет провести централизацию и монополизацию, выгодную облада­ телям кода. Кодификация, задаваемая грамматикой, — это тоже работа по унификации, неотделимая от рабо­ ты по монополизации. Следовало бы подробнее разобрать связь между кон­ центрацией культурного капитала и рождением госу­ дарства. Я упоминал эту тему применительно к Япо­ нии и Англии и собираюсь вернуться к ней на более об­ щем уровне. Построение государства неотделимо от создания национального культурного капитала, кото­ рый в то же время является национальным символиче­ ским капиталом: например, построение любого госу­ дарства сопровождается созданием пантеона великих людей. Этот пантеон по самой своей сути является го­ сударственным актом: это могила избранных великих людей, которая указывает на людей, заслуживающих восхищения (то же самое касается общенациональных похорон), и в то же время неявно указывает на сами принципы отбора этих великих людей. А когда прин­ ципы скрыты в самих отобранных продуктах, они на­ вязываются еще более искусным и незаметным образом. В вопросе культуры государство относится к меце­ натам так же, как королевское правосудие к сеньо­ риальному: государство присваивает монополию на культурное действие и при этом отбирает у частных лиц право тратить деньги на культуру. Если и принято жаловаться на отсутствие меценатов — которое меня лично [радует], поскольку меценатство является ужас­ ной формой господства над культурным миром —или на трудности развития меценатства во Франции, то именно потому, что процесс монополизации культурной 405 О ГОСУДАРСТВЕ деятельности прошел здесь в особо концентрирован­ ном виде, причем очень давно. Приведу вам одну исто­ рическую подробность, которую я отметил для себя, чтобы использовать для объяснения. В одном и том же году [ι66ι] Людовик XIV устанавливает свою личную власть и арестовывает Николя Фуке, последнего из ве­ ликих меценатов. Он тут же нанимает на службу всех деятелей искусства, которым покровительствовал Фуке, [художника Шарля] Лебрена, [ландшафтного архитек­ тора Андре] Ленотра и т. д. Не нужно забывать, что это странная монополия, монополия на невозвратные рас­ ходы. Одна из особенностей экономики культуры в том, что это не экономика в узком смысле слова. Но эконо­ мические расходы проецируются и на символический план, иначе бы не было никаких культурных расходов... Итак, культурная практика без публики, каковой пред­ ставляется большинство культурных практик, может существовать только при условии, что невозвратные расходы оплачиваются государством. Парадоксальным образом государство захватывает монополию на эти расходы, что может показаться противоречием, если не понимать того, что сосредоточение этих расходов не­ отделимо от концентрации прибылей от культурной логики и символической отдачи, получаемой от невоз­ вратных расходов, поскольку во всех обществах за акты, поступки, нарушающие закон экономической выгоды, дается символическое вознаграждение. Таким образом, государство сосредоточивает в своих руках культуру, и здесь следовало бы вернуться к теме унификации ментальных структур, к тому, что государство присва­ ивает ментальные структуры, производит унифициро­ ванный культурный габитус, генезисом и одновремен­ но структурой которого оно само управляет. «Знать по природе» и государственная знать Говоря о концентрации юридического капитала, я упо­ мянул о концентрации символического капитала, по­ скольку право можно рассматривать в качестве аспек­ та символического капитала. Я вкратце опишу процесс концентрации почестей, и фактически я буду придер4об Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА живаться следующей линии: происходит переход от че­ сти к почестям [честь, о которой идет речь]—это родо­ вая честь, например, знати, испанских сеньоров, о ко­ торых пишет Кирнан, «знатных по природе», в отличие от знати благодаря государству. Этот процесс концент­ рации символического капитала, осуществляемый го­ сударством и находящий свое завершение в праве наз­ начения на должности, присуждения наград, ученых степеней, титулов бюрократической знати —например, Ордена Почетного легиона—или ученых званий, хоро­ шо заметен в эволюции отношения к знати, когда госу­ дарство переходит от сеньориальной модели к модели, которую ошибочно называют абсолютистской и кото­ рую следовало бы назвать централистской, то есть к мо­ дели Людовика XIV. Государство мало-помалу превращается в централь­ ный банк символического капитала, и наступает мо­ мент, когда больше нет иной знати, кроме государ­ ственной. [В наши дни] знать назначается Националь­ ной школой управления, выбирающей самых знатных из знатных: 5"б%, не больше. Сегодня нет ни одной инстанции посвящения, которая тем или иным об­ разом не была бы связана с государством. В таком слу­ чае одна из основных проблем интеллектуального или научного поля—учредить легитимность, независимую от государства. Во все эпохи, особенно недавно при ле­ вых, государство старается вмешаться и навязать свою юрисдикцию обособленным юридическим инстанци­ ям, чтобы начать присуждать награды в живописи, фотографии и пр. Министры культуры очень «инт­ рузивны», как сказали бы англосаксы, когда речь заходит о суждениях об искусстве: они всегда склон­ ны оспаривать притязания интеллектуалов на то, что­ бы говорить, что интеллектуально, а что нет, и [при­ тязания] художников говорить, что является искус­ ством и т. д. Именно об этом процессе я хотел бы ска­ зать. Старая знать — это «знать по природе», как говори­ ли джентльмены у Арагона, то есть знать, чей статус унаследован и основан на публичном признании: знат­ ный человек—тот, кого другие знатные люди признают 407 О ГОСУДАРСТВЕ в качестве такового, потому что он — сын знатного че­ ловека, внук и правнук знатного человека и т. д. — то есть имеет этот статус искони. Это форма феодально­ го, личного посвящения. Как только устанавливается центральная государственная власть, она тут же вме­ шивается в автономное управление знатностью, чтобы создать государственное дворянство: в период с 1285 по 1290 год. Филипп Красивый посвящает в дворяне прос­ толюдинов. В это время никто против этого не бунту­ ет, потому что нотабли не особенно нуждались в коро­ левских грамотах, чтобы вступить в ряды знати, они могли сделать это при помощи брака и потому что но­ вые титулованные особы, особенно в Южной Франции, не могли извлечь особых выгод из своих титулов, по­ скольку не могли получить признание от других знатных особ. Иначе говоря, видно, что логика относительно ав­ тономного поля знати достаточно сильна, чтобы по­ мешать государству (аналогия с сегодняшним интел­ лектуальным полем будет постоянно присутствовать в моем анализе). Я отсылаю вас к книге Арлетт Жуанна «Право на бунт. Французская знать и формирование современно­ го государства ( Ч б Э - ^ 1 ) » 2 1 * которая меня немало вдохновила. Это книга, которая, представляясь обыч­ ной монографией, ставит общие проблемы — а это и есть, на мой взгляд, формула хорошей научной рабо­ ты — и изучает частный случай таким образом, что он отлично передает очень общие проблемы. Жуанна ана­ лизирует постепенное накопление в руках короля вла­ сти, позволяющей создавать знать. Этот процесс стре­ мится к тому, чтобы заменить традиционную честь, ко­ торая передавалась, но которую нужно было защищать, почестями, которыми награждает государство. Для поддержания этого капитала требовался определенный труд: подвиги, вызов, ответ на вызов. И неслучайно, что вызов был главным испытанием для чести, а ответ на покушение на честь, как дело чести, выступал глав­ ным императивом для знатного человека, [как во] всех культурах чести. [Отныне же] почести раздаются госу21. Jouanna A. Le Devoir de révolte. Paris, 1989. 408 Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА дарством, и поручения все больше воспринимаются как награда, подразумевающая получение титула: видно, как на смену логике чести приходит cursus honorum . Есть cursus honorum для знати —точно так же, как суще­ ствует бюрократический cursus honorum. Знатность бю­ рократизируется из-за введения королевской монопо­ лии на возведение в дворянство, то есть распределение символического капитала, гарантированного государ­ ством. И опять же Элиас одновременно и сумел, и не сумел это разглядеть: «перемещение знати к королев­ скому двору» бросается в глаза, тогда как механизм, благодаря которому знать удерживается, гораздо более тонкий 22 . Почему она должна была появляться при дворе? Почему, если знать туда не ходила, для неё все было кончено? Почему министр культуры зовет к свое­ му двору интеллектуалов и почему те, кто к нему не хо­ дят, находятся в опасности? Абсолютно точная ана­ логия... Подчинение знати королевской власти — это од­ новременно и бюрократизация, и клерикализация, то есть знать становится назначенной, а не самопровоз­ глашенной. Один из показателей этого: при Людови­ ке XIV государство занимается не только составлением кадастров и описей, оно также проводит перепись зна­ ти. Кольбер, который стоит у истоков всех этатистских мер, создает Академию: он наносит на карту писателей, наносит на карту знать. Ордонанс ι666 года повелева­ ет «учредить каталог, содержащий все имена, прозви­ ща, адреса и оружие истинных дворян», интендантам поручается придирчиво изучить дворянство. Государ­ ство берется судить о качестве знати, что стало пробле­ мой для знати. (То же самое сегодня относится к ин­ теллектуалам, которые вечно борются за то, кто настоя­ щий интеллектуал, а кто нет, и ссорятся друг с другом: если государство вмешивается, ему достаточно натравить Cursus honorum (лат.) — буквально «путь чести», последователь­ ность военных и политических магистратур, через которые проходила карьера древнеримских политиков сенаторского ранга. — Примеч. пер. 22. Элиас H. Придворное общество. Μ., 2θθΐ. 409 О ГОСУДАРСТВЕ одних на других, сказав: «Это я вам скажу, кто тут на­ стоящий интеллектуал». Возможно, единственный способ мобилизовать интеллектуалов — сказать им: «Осторожно! Государство собирается вмешаться». К сожалению, они мыслят недостаточно ясно. Знать поняла это намного быстрее интеллектуалов.) Итак, интенданты придирчиво изучают дворянские титулы, создаются специалисты по родословным, судьи для гербов, противоречащих друг другу, и т. д. Здесь следо­ вало бы изучить появление дворянства мантии, кото­ рое представляет особый интерес, будучи переходным этапом между знатью на старинный манер, феодальной знатью и современной знатью, каковой являются вы­ пускники Больших школ. Это дворянство, назначенное государством, но на базе самого государства, то есть по­ лученных дипломов и степеней. Итак, постепенно происходит переход (описываемый мной процесс продолжается несколько столетий) от диффузного символического капитала, основанного на коллективном взаимном признании, к капиталу объек­ тивированному, кодифицированному, делегированно­ му, гарантированному государством, то есть к капиталу бюрократизированному: существуют доспехи, гербы, иерархии, титулы с родословными, генеалогии. Этот процесс можно осмыслить через то, о чем, насколько мне известно, почти никто не задумывался, через знаме­ нитые законы против роскоши, которые регулировали внешние знаки символического богатства, внешний вид фасадов зданий, одежду. На мой взгляд, эти законы про­ тив роскоши могут пониматься как вмешательство госу­ дарства в область символического. Государство опреде­ ляет, какие люди имеют право носить тот или иной предмет одежды, и устанавливает систему различий. В нашем обществе игра отличий подчиняется закону рынка: каждый выпутывается сам, тогда как тогда они управлялись, устанавливались государством, говорив­ шим: «Вы имеете право на три ряда горностаевой отдел­ ки, но не на четыре, если будет четыре, это уже будет считаться узурпацией знаков отличия». Я отошлю вас к статье Мишель Фожель «Модель государства и со­ циальная модель расходов. Законы против роскоши 4Ю Л Е К Ц И Я 7 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА во Франции в период 1545_15б° ГГт>> ·> г Д е о н а показыва­ ет, как государство управляет отличиями между пред­ ставителями знати и простолюдинами, а точнее, между различными степенями знатности. Желание членов Па­ рижского парламента, а за ними и всех официальных лиц получить свою долю государственной роскоши, жа­ лобы знати, в том числе на Штаты 1559 г°Да> а также игра крупной знати против мелкой в этот период кри­ зиса аристократии—всё это признаки вмешательства го­ сударства. Государство регламентирует использование тканей, золотых и серебряных украшений и шелка; этим оно защищает знать от самозванцев, но в то же время расширяет и укрепляет иерархию внутри самой знати. Это способ контролировать демонстрацию символиче­ ского капитала, который не существует иначе, как по­ средством демонстрации: соответственно, контролиро­ вать демонстрацию символического капитала — значит контролировать сам этот капитал. Я закончу прекрасным текстом [историка права Фре­ дерика Уильяма] Мэйтланда из его книги «Конститу­ ционная история Англии». Это конституционная ис­ тория, одно из самых скучных чтений, какое только можно себе представить, но там можно найти совер­ шенно замечательные вещи, например то, как устанав­ ливается власть назначать и снимать высокопоставлен­ ных официальных лиц. [Мэйтлэнд] пишет: «Король имеет очень широкие права назначать не только тех, кого мы относим к коллективному составу министер­ ства, но всех или почти всех, кто занимает публичные должности первостепенной важности. [Уильям] Блэкстоун называет короля "источником почестей, должно­ стей и привилегий"» 24 . Иначе говоря, это единственный 23· FogelM. Modèle d'État et modèle social de dépenses. Les lois somptuaires en France de 1545 à 1560 / / Genèse de l'État moderne / J.-P. Genet, M. Le Mené (dir.). P. 227-235. 24. Maitland F. W. The Constitutional History of England. Cambridge: Cambridge University Press, 1948 [1908]. P. 429. Сэр Уильям Блэкстоун (1723-1780) был юристом, членом британского парламен­ та. Эта формулировка приводится в седьмой главе его «Коммен­ тариев к английским законам»: Blackstone W. Commentaires sur les lois angloises. Bruxelles, 1774-1776 [1758]. 411 О ГОСУДАРСТВЕ источник символической власти: «Посвящение в ры­ цари и баронеты, учреждение новых рыцарских орде­ нов, пожалование церемониальных привилегий не так важны». А вот власть назначать пэров важна: «Посмот­ рите на всю юридическую структуру общества, и вы увидите, что обладатели главных государственных должностей назначены королем и обычно сохраняют свой пост столько, сколько он пожелает»25. [Мэйтлэнд] описывает то, что называют «абсолютизмом», ту власть создавать и аннулировать должности вместе с теми, кто их занимает, которая, собственно, и является властью государства. Он подробнейшим образом описывает очень тонкие процессы делегирования, в особенности делегирования подписи, благодаря которым сосредо­ тачивается и образуется эта власть делегирования: ко­ роль подписывает, канцлер заверяет подпись, тот, кто заверяет, подтверждает, что это подпись короля и при этом контролирует короля; если король подписал ка­ кую-нибудь глупость, ответственность несет и тот, кто его подпись заверил; затем вице-канцлер заверяет акт, подписанный канцлером. Возникает многоступенчатая цепочка делегирования, внешне становящаяся всё бо­ лее анонимной. Символическая власть сконцентриро­ вана, и в то же время она распространяется и пронизы­ вает собой всё общество (метафора источника, ручей­ ка). Тирания же появляется, когда эта центральная власть теряет контроль над собой. 25. MaitlandF. W. The Constitutional History of England. P. 429. Лекция ц марта îggi года Отступление: переворот в интеллектуальном поле. —Две стороны государ­ ства: господство и интеграция. —Jus loci и jus sanguinis. —Унификация рын­ ка символических благ. —Аналогия между религиозным, и культурным полем. Отступление: п е р е в о р о т в интеллектуальном поле В КАЧЕСТВЕ исключения я собираюсь поговорить о вчерашней телепередаче об интеллектуалах, по­ тому что это социально важный феномен, даже если в интеллектуальном плане он ничтожен 1 . Я взял себе за правило никогда не говорить об этих полуин­ теллектуальных продуктах. И помню, как осуждал Жиля Делеза, когда он написал памфлет против «но­ вых философов», поскольку я считал, что он оказал им слишком много чести 2 . Тем не менее я думаю, что это мелкое событие, которое, конечно же, станет большим событием в прессе и неспроста, заслуживает пары слов. Я полагаю, что такого рода речь, написанная в стиле Алена Деко и произнесенная тоном Фредерика Мит­ терана, имеет значение, потому что представляет собой одну из стратегий, которые всё больше ставят под угро­ зу автономию интеллектуального поля, которая не обя­ зательно является автономией интеллектуалов, потому что в автономном интеллектуальном поле одни интел­ лектуалы всегда автономнее других, а другие, наоборот, гетерономнее. ι. П. Бурдье говорит о телепередаче «Превратности свободы» (Les aventures de la liberté), вышедшей в эфир 13 марта 1991 Γ· н а к а ' нале «Antenne 2», автором которой был Бернар-Анри Леви, который, говоря о коммунистических режимах в восточно­ европейских странах, поставил вопрос: «Каким образом ин­ теллектуалы тех времен могли свыкнуться со всеми этими преступлениями, процессами, этим архипелагом страдания, этим кошмаром?» 2. Deleuze G. Supplément à propos des nouveaux philosophes et d'un problème plus général / / Minuit, приложение к № 24, май 1977, доступен на сайте: www.acrimed.org/article2989-html. 413 О ГОСУДАРСТВЕ Автономия интеллектуального поля—это историче­ ское завоевание, которое носило исключительно дол­ гий, трудный характер 3 . С некоторого времени этой ав­ тономии систематически угрожает комплекс действий, [исходящих] от политического поля, а также действий со стороны журналистов и прессы, в которых прини­ мают участие и «медийные интеллектуалы», ставшие слугами гетерономии. Некоторые еженедельники—«Le Nouvel Observateur», «L'Événement du jeudi» — берутся указывать, какие люди заслуживают звания интеллек­ туалов: составление подобных рейтингов представляет собой узурпацию власти, потому что говорить, кто является интеллектуалом, а кто нет, положено самим интеллектуалам, даже если они спорят об этом между собой, подобно тому как математикам положено ре­ шать, кто является математиком 4 . Произошло несколь­ ко силовых переворотов, пределом которых выступает вчерашнее событие: это типичный государственный переворот особого рода. Собственно, мои предшествен­ ники в этом учреждении протестовали против Напо­ леона III 5 . У них был достойный соперник, который был на их уровне. К сожалению, я вынужден выступать против гораздо более смехотворных соперников, но опасность — такая же, если не хуже. Она такая же, но она и хуже потому, что кажется менее опасной. Подобное вмешательство — своеобразный государ­ ственный переворот. Я часто ссылался на паскалевскую теорию тирании 6 . С точки зрения Паскаля, тирания со­ стоит в том, что один порядок навязывает свои нормы 3- См.: Bourdieu P. Les Règles de l'art. Op. cit.; см. также первое прибли­ жение к теме в: Bourdieu Ρ Champ intellectuel et projet créateur// Les Temps modernes. 1966. N0. 246. P. 865-906. 4. Bourdieu P. Le hit-parade des intellectuels français, ou qui sera juge de la légitimité des j u g e s ? / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1984. N0. 52-53. P. 95-100; переиздано в: Idem. Homo academicus. P. 275-286. 5. Бурдье имеет в виду увольнение из Коллеж де Франс Жюля Мишле, Эдгара Кине и Адама Мицкевича в 1852 году, после госу­ дарственного переворота, совершенного Наполеоном III, ко­ торому они отказались присягать. 6. Разъяснение можно найти в: Bourdieu P. Méditations pascaliennes. p. 149-150. 414 Л Е К Ц И Я 14 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА другому: военный порядок навязывает свою силу ин­ теллектуальному порядку; порядок благодати —поряд­ ку человеколюбия и т. д. Поле оказывается под гнетом тирании тогда, когда испытывает на себе ограничения, которые не являются его собственными ограничения­ ми,—автономия, как ее определял Кант, состоит в под­ чинении законам, данным самому себе, а гетерономия— в повиновении внешним ограничениям, подчиняю­ щимся другим принципам, таким как медийное присутствие, тиражи и, в конечном счете, деньги, успех, рейтинги и т. д. Это давление всё сильнее ощущается в интеллектуальном поле и создает серьезную угрозу определенному типу интеллектуальной работы и опре­ деленному типу интеллектуалов. Именно поэтому я позволил себе воспользоваться этой трибуной, чтобы предупредить вас об этой опасности. Это особый госу­ дарственный переворот в том смысле, что для соверше­ ния переворота используется сила, внешняя по отно­ шению к логике интеллектуального поля. Когда это Пиночет, то сразу всё понятно, но когда переворот по­ луинтеллектуальный, он не так бросается в глаза, и в то же время множество людей могут дать себя обмануть в силу эффекта аллодоксии. Беда этих интеллектуалов, как в известном анекдоте, в том, что они знают мотив интеллектуальной жизни, но не знают слова... Интеллектуал (образцовым интеллектуалом являет­ ся Золя) —тот, кто, основываясь на специфическом ав­ торитете, заработанном в борьбе внутри интеллекту­ ального, художественного, литературного поля, в соот­ ветствии с ценностями, присущими этим относительно автономным универсумам, вмешивается в политиче­ ское поле, опираясь на свой авторитет, работы, компе­ тенции, доблесть, мораль 7 . Что совершенно не относит­ ся к тем, о ком я сейчас говорю, потому что у них очень мало работ, авторитета, компетенции, морали, доб­ лести... Этот государственный переворот опасен, преж­ де всего, потому, что он сказывается на том, какое 7- Об этом см. в: Bourdieu P. The corporatism of the Universal / / Telos. 1989. V. 81. P. 99-110, переиздано в: Idem. Les Règles de l'art. Ρ· 544-558- 415 О ГОСУДАРСТВЕ представление об интеллектуальной работе могут со­ ставить себе молодые исследователи. Можно посвятить одной работе двадцать лет, ни разу не отметившись в прессе, но при этом все больше становится людей, публикующих свои работы только затем, чтобы следую­ щей осенью появиться на телевидении. Этот переворот угрожает специфическому авторитету интеллектуалов, приобретенному в борьбе и очень полезному. Под угро­ зой оказалось историческое завоевание, и это, в свою очередь, создает опасность для возможности появле­ ния интеллектуалов, отвечающих тому определению, которое я только что сформулировал, определению, которое позволяет говорить от имени определенной работы и связанных с этой работой ценностей и высту­ пать в политическом поле. Под угрозой оказываются именно эти выступления, которые приносят пользу. Вот почему это также очень важная политическая проб­ лема. Д в е с т о р о н ы государства: господство и и н т е г р а ц и я Я подхожу к частичному завершению моего курса, так что хотелось бы, чтобы у вас сложилось первое впечат­ ление о том общем результате, которого я хочу достичь. Очень часто, например, в критических работах, посвя­ щенных моему творчеству—голландских, английских, немецких, —заметно противопоставление двух теорий функции образовательной системы в современном со­ циальном мире: с одной стороны, той теории, которая признает за системой образования функцию господства, поддержания общественного и символического поряд­ ка, а с другой —той, что подчеркивает функцию инте­ грации, унификации и связывает зарождение массово­ го образования, [начавшегося с] обязательного началь­ ного образования, с развитием государства. В этом видят антиномию между господством и унификацией или интеграцией. Я бы хотел показать, что это не ан­ тиномия двух теорий, но антиномия, присущая реаль­ ности социального мира и самому функционированию государства. Государство —реалия с двумя сторонами. 4i6 Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА Развитие современного государства можно было бы опи­ сать как поступательное движение к более высокой сте­ пени универсализации (делокализация, департикуляризация и т.д.) и одновременно как поступательное движение к монополизации, концентрации власти, то есть к образованию условий для централизованного господства. Иначе говоря, два этих процесса [одновре­ менно связаны] и антиномичны. В какой-то степени можно сказать, что интеграция — которую следует по­ нимать в дюркгеймовском смысле, но также и в том смысле, в котором говорят об интеграции Алжира и с которым связывают идею консенсуса, — такая инте­ грация выступает условием господства. По сути дела, это центральный тезис, который я хотел бы развить. Унификация культурного рынка—это условие культур­ ного господства: например, патуа, неправильный ак­ цент, второстепенные языки возникают именно вместе с языковой унификацией8. Эта мнимая антиномия очень сильна в обычном сознании и создает мнимые проблемы. Этот тезис знаменует радикальный разрыв с Вебером и его процессом рационализации, а также с Элиасом и его процессом цивилизации. Я могу пройти часть пути с двумя этими авторами, которые наиболее важ­ ны, когда речь идет о государстве, но им не хватает дан­ ного аспекта, связанного с процессом универсализа­ ции: они скрывают—возможно, от самих себя—то, что унификация является в то же время монополизацией. Второй процесс, который я буду описывать в следую­ щем году, —это переход от личного к безличному госу­ дарству (или частично безличному), от династическо­ го государства, воплотившегося в короле, к государству, которое я называю полубюрократическим, поскольку в бюрократическом государстве, нам известном —и это еще одно решительное расхождение с Вебером, —оста­ ются следы династического государства. Поэтому свою последнюю книгу я назвал «Государственная знать»: в бюрократических обществах остаются механизмы 8. Об этом см. в: Bourdieu P. Langage et pouvoir symbolique. P. 59-131. 417 О ГОСУДАРСТВЕ передачи экономического и культурного наследия за счет семьи, которые имеют некоторое сходство с меха­ низмами, служившими условиями для воспроизводства династического государства. Изложив основной тезис, чтобы всё было понятно, перейду к аргументации. Каким образом процесс уни­ фикации можно описать как процесс универсализа­ ции? Образование дифференцированных и относитель­ но автономных полей (экономического, культурного поля) сопровождается унификацией соответствующих пространств (экономического, культурного рынка) и образованием унифицированного пространства. По­ строение самого государства как обладателя метакапитала, дающего возможность частичного господства над разными полями, сопровождается образованием унифицированного социального пространства. Когда в своей статье «Социальное пространство и генезис "классов"»9 я говорил о глобальном социальном прост­ ранстве (противопоставленном полям) как о прост­ ранстве пространств, поле полей, на самом деле я гово­ рил о национальном социальном пространстве, которое образуется одновременно с образованием государства, то есть пространстве, которое государство образует, образуясь само. Генезис династического государства, начиная с фео­ дальных приципатов, может быть описан как транс­ формация феодов, определявшихся через личность, в провинции, определявшиеся привязкой к местности, то есть прямой власти, основанной на личных отноше­ ниях между сеньором и его вассалами, в косвенную власть, зачастую осуществляемую через посредничество уполномоченных лиц, на территориальной основе. Об­ разование династического государства сопровождает­ ся видоизменением ранее существовавших разделений: там, где раньше были провинции, образования, суще9- Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» / / Соци­ ология политики. С. 53~97- {Bourdieu Ρ Espace social et genèse des "classes" / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1984. N0. 52. P. 3-14; переиздано в: Bourdieu Ρ Langage et pouvoir symbolique. P. 293-323.) 418 Л Е К Ц И Я 14 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА ствовавшие в себе и для себя, рядом друг с другом, появляются провинции, которые становятся частями национального государства; там, где раньше были ав­ тономные правители, появляются правители делеги­ рованные, получившие свою власть от центрального государства. Наблюдается двойной процесс: процесс образования унифицированного пространства и гомо­ генного пространства, имеющих такие качества, что в конечном счете все точки пространства могут быть соотнесены друг с другом и с центром, исходя из кото­ рого образуется это пространство. Такого рода центра­ лизация достигает своего предела в случае Франции (но это верно и в отношении английского и американ­ ского государств). Эта унификация пространства, со­ провождающая зарождение центральной власти, пред­ полагает унификацию и приведение к единообразию как географического, так и социального пространств. Такая унификация характеризуется негативно: она предполагает работу по департикуляризации. Можно говорить о региональном, языковом партикуляризме; суть работы по централизации в том, чтобы департикуляризовать господствующие формы выражения и сделать из неофициальных культур более или менее завершенные формы господствующего определения культуры. Парти­ куляризм, связанный с локализацией в социальном или географическом пространстве, уничтожается, превраща­ ясь из автономного элемента, который может мыслить­ ся в себе и для себя, в часть, соотносимую с централь­ ной нормой. Jus loci и jus sanguinis Когда говорят, что генезис государства сопровождается образованием единой территории, не совсем четко по­ нимают, что включает в себя идея территории и что об­ разование групп осуществляется уже не по принципу личных отношений, который можно было бы назвать/гя sanguinis оаконом крови>, представляющим собой лич­ ную связь между властителем и подданными, а по прин­ ципу jus ha, местного права, принадлежности к одной и той же территории. В конце концов кузена меняют на 419 О ГОСУДАРСТВЕ соседа. Это экстраординарное изменение. В Кабилии [при колониальном господстве] на местном уровне су­ ществовал конфликт между двумя принципами унифи­ кации, клановым и территориальным. Французская администрация, [одновременно] централистская, территориалистская и локалистская, навязала деревню в качестве базовой территориальной единицы. А де­ ревня, которую я изучал, состояла из двух кланов с агнатическим родством: все члены считались потомками од­ ного и того же предка, как бы кузенами — термины об­ ращения были терминами родства —они имели общую более или менее мифическую родословную. В то же вре­ мя такая единица, как деревня, объединяла эти две по­ ловины по территориальному признаку и поэтому происходило некоторое колебание между двумя этими структурами. Я с трудом что-либо понимал, потому что, бессознательно держа в голове местную структуру, не до конца понимал эту территориальную единицу — де­ ревню,—которой, как в итоге оказалось, не существова­ ло. В отличие от семьи, клана и племени, деревня как отдельная единица выступала артефактом, который в конечном счете был произведен на свет как следствие бюрократических структур, существования мэрии... Во многих обществах всё еще заметно это колебание между двумя формами принадлежности, принадлежно­ сти к группе с общим происхождением и принадлежно­ сти к месту. Государство, таким образом, учреждает уни­ фицированное пространство и ставит географическую близость выше социальной, генеалогической близости. (Социальная сегрегация возникает, когда социаль­ ные принципы распределения по доходам и уровню культуры совпадают с принципами территориального деления. В одной статье о Пятой авеню, аналоге пред­ местья Сен-Оноре в Париже, статье, одновременно очень умной и очень наивной, описывается единица, имеющая локальную основу и представляющая собой вершину всех возможных полей и их пересечения10. Со­ циологи часто попадают впросак, потому что единицы ίο. Minton Л. A form of class epigraphy / / Social Forces. 1950. Vol. 28. P. 250-262. 42O Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА с локальной основой, санкционированные администра­ тивной нарезкой и существующие объективно—так уж устроены переписи, что их проводят по улицам, пото­ му что почта сортируется по названиям улиц, — и од­ новременно субъективно, мешают видеть истинные принципы конструирования реальности, которые мо­ гут быть по своей сути как генеалогическими, на­ пример в докапиталистических обществах, так и со­ циальными, структурированными в поля. Я делаю это небольшое замечание в скобках, чтобы показать вам, что то, что я вам говорю, — не общий «сюжет», аб­ страктный и, по сути дела, довольно банальный. За эти­ ми банальными вещами скрываются важные теоретиче­ ские ставки.) Переход от феода к провинции сопровождается пол­ ным изменением механизмов господства. Администра­ ция провинции — и это применимо к великим импе­ риям античности, к Китайской империи—фактически лишена автономии по отношению к центру, за исклю­ чением тех случаев, когда империи распадаются, и то­ гда провинция может снова превратиться в автоном­ ный феод. В некоторых случаях бывшая провинция империи может продолжать играть на мифе получен­ ной от центра легитимности, чтобы выступать судьей в соперничестве глав провинции. Администрация про­ винций лишена настоящей автономии по отношению к центру, директивы которого она выполняет. В то же время местные чиновники —это одно из важных изме­ нений, происходящих по мере образования больших империй,—не должны набираться из местных жителей, но должны рекрутироваться за пределами области, на­ ходящейся в их ведении. Таков случай Китая; во Фран­ ции это правило до сих пор действует для епископов. Это очень важный показатель бюрократизации, ко­ торая стремится заранее противодействовать соблазнам кумовства, партикуляризма, а также желанию опереть­ ся на ресурсы местной родословной, чтобы оспорить решения центральной власти, одним словом, превра­ тить провинцию, всего лишь одну из частей целого, в автономный феод, существующий в себе и для себя. Можно либо назначать делокализованное руководство 421 О ГОСУДАРСТВЕ на места, либо делокализировать местное население, что часто практиковалось во времена античности: це­ лью массовых депортаций было разрушение этой генологической связи ради укрепления территориальной связи. Все это могло бы привести к размышлениям о противопоставлении jus sanguinis и jus loci, являющем­ ся очень важным и до сих пор еще сохраняющемся, осо­ бенно в актуальных дискуссиях —- в которые большую путаницу внесли медийные интеллектуалы, упоминав­ шиеся мною вначале, — об иммиграции, хиджабе или секулярности. Здесь всегда замешана эта двойствен­ ность принципа построения идентичности: jus sangui­ nis, тот факт, что кто-то ведет свою родословную от ко­ го-то, кто был частью нации в соответствии с немецкой моделью, или jus loci, факт рождения на такой террито­ рии, как Франция. Что касается первой стороны про­ цесса этатизации, универсализации, я бы сказал, что каком-то смысле^ш loci более прогрессивен, более уни­ версален, чем jus sanguinis, поскольку он дает критерии принадлежности более абстрактные, более формаль­ ные, менее нагруженные идеологией крови и почвы... Если так сформулировать, то это вполне вровень с тем, что я критиковал вначале; но если вы помните о всём том, что я сказал в других местах и о чем я не могу здесь напоминать, не сделав огромное отступление, которое разрушит логику моей речи, вы можете сами добавить обоснование к тому, что я говорю в несколько безапел­ ляционной манере. Унификация рынка символических благ Итак, государство, образуя себя, унифицирует и уни­ версализирует. Этот двойной процесс можно было бы проследить для каждого из пространств, и в частности для экономического пространства, где создается еди­ ный рынок. Поланьи подчеркивает то, что политика государства—например, меркантилистская политиканеобходима для противодействия местнической тен­ денции рынков. В соавторстве с другими учеными он написал прекрасную книгу о рынке, встроенном {em­ bedded) в отношения родства или в социальные отно422 Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА шения11. Он описывает общества, в которых рыноч­ ным отношениям не удалось установиться в качестве универсальных, независимых от агентов отношений, поскольку они всегда были подчинены социальным императивам, управляющим работой рынков. Тот ры­ нок, который мы знаем, который экономисты при­ нимают за универсальную данность, за природу, на самом деле артефакт, во многом сконструированный государством. Вклад, который социология может вне­ сти в экономику, не претендуя на то, чтобы ее исправ­ лять или ставить под сомнение, состоит в напомина­ нии о том, что понятие, которое экономисты считают естественным, на самом деле является более или менее завершенной исторической и социальной конструк­ цией. То же самое относится к культурному рынку. Я за­ держусь на этом побольше, потому что здесь можно увидеть ту антиномию, о которой я упоминал вначале, антиномию между сторонами монополизации и универ­ сализации. Акцент часто ставился на наличии своего рода устойчивой связи между построением националь­ ного общества и созданием системы образования, осно­ ванной на идее всеобщей способности к обучению, став­ шей прогрессивным завоеванием Реформации (все име­ ют право читать и писать) и Просвещения. Эта идея универсальной способности индивида к обучению со­ гласуется с решительным эгалитаризмом, состоящим в том, что к индивидам надо относиться как к равным, с культурной точки зрения, в правах и обязанностях. Эта идея сопровождается изобретением функции, ко­ торой наделяется государство, — функции образовы­ вать. Государство должно дать всем гражданам, чтобы они были достойны так называться, основы образова­ ния, которые позволяли бы им пользоваться своими правами [и обязанностями] просвещенным образом. И великие реформаторы XIX века, например Жюль Си­ мон, подчеркивали связь между минимальными поли­ тическими способностями и образованием. п. Polanyi К., Arensberg С, Pearson H. W. Les Systèmes économiques dans l'histoire et dans la théorie. Paris, 1975 [1957]. 423 О ГОСУДАРСТВЕ (Эта связь была совершенно забыта, так что, когда несколько лет назад я напомнил, что способность формулировать осознанное, самостоятельное мнение тесно связана с уровнем образования и что, как след­ ствие, некоторое число опросов общественного мне­ ния форсируют результаты, когда игнорируют отказ отвечать и делают вид, что все социальные субъекты равны в вопросах общественного мнения, я вызвал са­ мый настоящий кризис и сильнейшее удивление про­ сто потому, что есть такая вещь, как забвение генези­ са12: совершенно забыли, что этот вопрос уже стано­ вился предметом обсуждения в конце XIX века и что система образования наделена функцией сохранения социального порядка. То, что было ставкой сознатель­ ной борьбы в момент создания института, очень бы­ стро забывается, — социология порой занимается не чем иным, как пробуждением, возвращением вытес­ ненного.) Итак, есть связь между унификацией национально­ го государства и обязательным обучением, связь, ко­ торая устанавливается за счет идеи всеобщей способ­ ности к обучению, которая соединяется с идей долга просвещённого гражданина, при этом государство должно заполнить разрыв, который порой обнаружи­ вается между способностями, не получившими об­ разования. Тогда выдвигается возражение, утверж­ дающее, что школа — институт не господства, а ин­ теграции, поскольку ее функция — снабдить всех инструментами, нужными гражданину, экономиче­ скому агенту, то есть способностью, необходимой для того, что [участвовать хотя бы на минимальном уров­ не] в различных полях. На самом деле —и это вторая сторона — я бы сказал, что школа — действительно инструмент интеграции, но это интеграция, делающая возможным подчинение. 12. БурдьеП. Общественное мнение не существует //Социальное про­ странство: поля и практики. С. 272-285. (Bourdieu P. L'opinion publique n'existe pas / / Les Temps modernes. 1973. N0. 318. P. 1292-1309; переиздано в: Idem. Questions de sociologie. P. 222-235.) 424 Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА Итак, подытожу: государство — инструмент унифи­ кации, который помогает получить доступ к соответ­ ствующим социальным процессам (культуре, экономи­ ке) на более высоком уровне абстракции и универсали­ зации. Во всех случаях оно помогает отделить их от партикулярности местного, чтобы сделать доступны­ ми в национальных масштабах. Множество сегодняш­ них дебатов—о национальности, об интеграции иммиг­ рантов и т. д. — неосознанно выводят именно на эти проблемы. Из-за этой свойственной государству дву­ смысленности невозможно занять простую позицию по проблеме национализма, потому что национализм, как и нация, всегда имеет две стороны: регрессивную и освободительную. Этот политический вывод крайне затрудняет оценку национальных движений: они нам симпатичны, если носят освободительный характер, но они также могут принести беды. Я обсуждал это с [Эри­ ком] Хобсбаумом, которого трудно заподозрить в кон­ серватизме, и он сказал мне, что больше нельзя поддер­ живать национализм. Он сказал это простодушно, как в дружеской беседе. Недовольство, которое вызывают некоторые виды национализма, может быть обоснова­ но именно этой двусмысленностью, которую я сейчас описываю. Первая сторона [государства], таким образом,—это универсалистская интеграция; вторая—отчуждающая интеграция как условие господства, подчинения, ли­ шения. И эти две стороны неотделимы друг от друга. Унификация рынка — культурная, экономическая, символическая —имеет оборотную сторону, коррелят: она влечет за собой экспроприацию, которая вписана в установление на унифицированном рынке признан­ ного господства того или иного способа производства или продукта. В экономическом плане всё сразу же становится понятно. Я приведу пример, чтобы по­ казать вам, что эти положения, которые могут пока­ заться абстрактными, имеют вполне конкретное при­ менение. В одной из своих первых работ я изучал феномен безбрачия у мужчин в Беарне. С тех пор эта тема стала модной у журналистов, но в те вре­ мена в центре о ней еще не знали. Я заметил, что 425 О ГОСУДАРСТВЕ крестьянам определенного поколения, включая вла­ дельцев относительно крупных хозяйств, никак не удается жениться, из-за чего очень переживали старые женщины, которые, следуя логике разделения труда, должны были женить своих сыновей. Скромные дере­ венские танцы, о которых я уже говорил, предстали передо мной в качестве воплощения, материальной реализации матримониального рынка. [Что бы там ни говорили] экономисты, [конкретный] рынок на пло­ щади Мобер имеет некоторую связь с [абстрактным] рынком, о котором они рассуждают. Я увидел в этих танцах воплощение матримониального рынка. Там были молодые женщины, танцевавшие с молодыми мужчинами городского вида, часто это были военные из соседней казармы или служащие; а в сторонке си­ дели крестьяне (легко узнаваемые по одежде и повад­ кам), которые смотрели, но сами не танцевали. Я про­ анализировал появление [на этом] маленьком рынке продукта нового типа: мужчин, которые умеют танце­ вать, общаться с девушками, одеты по городской моде и которые отбирали у крестьян их «традиционный предмет». Эти танцы были воплощением унификации рынка символических благ, на котором циркулируют жен­ щины. Даже сегодня в некоторых средах женщины представляют собой циркулирующий предмет, и луч­ ше, если он перемещается снизу вверх: женщина мо­ жет выйти замуж за человека старше себя или челове­ ка с более высоким социальным положением. Этот рынок был проявлением унификации местного рын­ ка, ранее защищенного своего рода протекционизмом. Существовали местные матримониальные обычаи, ко­ торые я изучал через генеалогии: каждый агент имел набор потенциальных партнеров, «суженых» <ргоmis(es)> —замечательное слово, —то есть людей, кото­ рым он был суженым и которые были сужеными ему по законам статистики, подкрепляемым социальны­ ми нормами и работой, которую выполняли «свахи», [каковыми являются] матери. Этот рынок суженых для суженого, на котором крестьяне имели опреде­ ленную ценность (благодаря телесному hexis'у, манере 426 Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА говорить), был защищенным рынком. Высказывание «Это крепкий крестьянин» означало, что у него хо­ рошая земля, неважно, как он ходит, как одет, как говорит... Этот защищенный рынок с появлением школьной системы и средств коммуникации оказался включен в более широкий рынок. Подобно тому, как самодельная посуда была заменена эмалированным тазиком, так и унификация рынка символических благ оттеснила на танцах тех, кто мог предложить толь­ ко довоенный, деревенский телесный hexis, на обочи­ ну. Неслучайно слово «деревня» стало у автомобили­ стов ругательством. Крестьяне превратились в «ра­ зинь»... Вот вполне конкретный пример связи между уни­ фикацией и господством: чтобы крестьяне стали «де­ ревней», иначе говоря, чтобы они проиграли на рын­ ке, на котором у них была привилегированная ценность, необходимо, чтобы этот рынок была аннек­ сирован национальным рынком, необходимо проде­ лать значительный труд по унификации, в основном силами школы, но также силами прессы. Подчинение и лишение —не антагонисты интеграции, интеграция является их условием. Этот несколько извращенный способ мысли труден, потому что очень сильна при­ вычка рассматривать интеграцию как противополож­ ность исключения: трудно понять, что, чтобы стать исключенным, как и подчиненным господству, нужно быть интегрированным. Если взять в качестве приме­ ра борьбу за «Французский Алжир», почему те, кто от­ носились к интеграции как нельзя хуже, в какой-то момент стали ее сторонниками? Потому что, чтобы управлять арабами, нужно было их интегрировать и сделать из них «чурок» , подвластных и глубоко презираемых. В социальном мире все не­ просто, и я все усложняю не ради собственного удо­ вольствия — после лекции я даже часто сожалею, что всё так упростил по сравнению с тем, что собирался сказать. Я привел пример матримониального рынка, но точ­ но так же можно было привести пример унификации 427 О ГОСУДАРСТВЕ языкового рынка . Произношение, воспринимаемое как «неправильное»,—продукт унификации языкового рын­ ка. Сыграем в дерридеанскую игру: скажем, что есть связь между капиталом <1е capitab и столицей <1а capitalo, и что столица, когда она складывается в качестве места концентрации всех видов капитала, высшей точкой ко­ торого становится предместье Сен-Оноре, производит провинцию. Провинциал заведомо стигматизирован: он отстал, он не в курсе, у него акцент и т. д. Производство государства подразумевает производство провинции как умаленной сущности, как лишенности [всего того, что дает] столица. Тем самым провинциал [оказывается об­ ладателем] меньшего символического капитала: чтобы получить доступ к тому капиталу [которого ему не доста­ ет], нужно, чтобы он стремился его получить, и в то же время у него такой вид, словно он обезьянничает. Метафора обезьяны очень уместна. Есть одна очень хорошая сказка у Гофмана, которую я часто привожу в качестве примера: немецкому канцлеру пришла в го­ лову идея выучить обезьяну, обезьяна танцевала мену­ эт, вела беседы с дамами, но всегда непроизвольно вздрагивала, когда кололи орехи... Вот основополага­ ющая парадигма расизма: провинциал знает, что он провинциал. Он изо всех сил старается не быть им, и именно поэтому он провинциален. Концентрация капитала производит столицу, и тогда провинциал оказывается определен тем, что он лишен монополий, которые ассоциируются со столичным местожитель­ ством. Интеграция лишенных капитала—условие опре­ деленной формы лишенности и формы подчинения. Аналогия между религиозным и культурным полем Я вкратце остановлюсь на парадигме образования ре­ лигиозного капитала, так как считаю, что это парадиг­ ма всех форм экспроприации. Неслучайно о «профа13. Bourdieu P. La production et la reproduction de la langue légitime / / Ce que parler veut dire. Переиздано в: Idem. Langage et pouvoir symbolique. P. 67-98. 428 Л Е К Ц И Я 14 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА нах» говорят применительно к тем, кто не принад­ лежит к клиру. В этом случае хорошо заметно, что профанное порождается именно образованием Церкви. Это в неявном виде есть уже у Вебера, но странно то, что он сам этого аспекта не замечал, по каким-то своим причинам (правда, он столько всего заметил, что было бы странно ставить ему это в упрек, потому что большую часть того, что я сам могу увидеть, я могу увидеть благо­ даря ему...). Когда Вебер описывает образование кор­ пуса священнослужителей, он прекрасно понимает, что оно сопровождается религиозной экспроприацией, ко­ торой подвергаются миряне: иначе говоря, именно свя­ щеннослужитель создает мирянина. Нельзя стать, как говорил Вебер, «религиозным виртуозом» без того, чтобы не сделать остальных профанами и невеждами в области религии. Оппозиция религии и магии, о ко­ торой говорит Дюркгейм, без связи с тем, что я хочу сказать,—это оппозиция мужского и женского, господи­ на и слуги. Например, когда было проведено aggiornamento <обновление> [католической литургии] в 1960-е годы, священники не отменили обряд зажжения воско­ вой свечи или взятия воды из святого источника в Лурде, но преобразили его, потребовав от обычных мирян, ко­ торые были превращены в профанов, его одухотворить. Аналогия с культурой очевидна14. Я хотел написать статью о сравнении народной живописи и народной ре­ лигии: это та же самая оппозиция культурного и не­ культурного, церковного и профанного, выраженная именно в этих категориях, и совершенно неслучайно aggiornamento сопровождалось очищением храмов в со­ ответствии с эстетическими вкусами клира. Учрежде­ ние Церкви, легитимной религии, сопровождающееся проводимой силами клира работой по кодификации, очищению, рационализации, удваивает дистанцию между профаном и клиром — клир владеет монополи­ ей на чтение священных текстов. (Марксоведы делают то же самое: альтюссерианство было в значительной 14- Эмпирическое развитие этой идеи см. в: Bourdieu P., Delsaut Y. Le couturier et sa griffe: contribution à une théorie de la magie / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1975. N0. 1 (1). P. 7-36. 429 О ГОСУДАРСТВЕ мере восстановлением монополии клира на чтение тек­ стов Маркса, которого, впрочем, и так больше никто кроме марксоведов не читает.) Следовало бы перенести всё это из религиозного поля на культурную монополию, которую присваивает себе школа. Школа для культурного поля —то же, что Церковь для поля религиозного, и потому все сказан­ ное мною можно легко на нее перенести. Институт го­ сударственного образования — обладатель монополии на легитимное образование, то есть на передачу леги­ тимной культуры или, скорее, на формирование культуры как чего-то легитимного путем передачи это­ го корпуса в легитимном порядке (классики — это ка­ нонические авторы культуры), с легитимной санкцией на освоение этого корпуса, каковой является экзамен. Оборотной стороной школы, которая представляет со­ бой наиболее продвинутую форму монополии в обла­ сти культуры, также является экспроприация: система образования производит необразованного, лишенного культуры. Люди, занятые в образовании, и я сам в пер­ вую очередь, не любят, когда им это говорят, но это так. Необходимо объяснить, почему это так. В силу нерав­ ного доступа к системе образования, на которую теоре­ тически возложена задача прививать в универсальном режиме культуру, претендующую на то, чтобы быть универсальной, универсализация культурных требова­ ний—то, что мы вправе требовать по части культуры,— не сопровождается универсализацией доступа к сред­ ствам удовлетворения этих универсальных требова­ ний. Существует расхождение между универсальным распределением культурных требований и весьма спе­ цифическим распределением средств удовлетворения этих требований. Именно из-за этого расхождения интеграция в случае образования неотделима от гос­ подства. Я еще буду говорить о журналистах, которые с ходу набрасываются на мой анализ образования, ничего в нем не понимая. Существуют иерархии культурной легитимности, [...] объективный социальный порядок, в соответствии с которым тот, кто упоминает на экза­ мене Далиду, получает о, а тот, кто Баха, —18 баллов: 43° Л Е К Ц И Я 1 4 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА это факт, по поводу которого мне не нужно занимать позицию. Люди путают такое высказывание, которое Вебер называл обоснованным «отнесением к ценно­ стям», с «ценностным суждением»15. В реальности су­ ществуют ценности, на которые социолог ссылается и которые [он] констатирует: незнание и непризнание этой иерархии ценностей сделало бы реальность аб­ сурдной. Путая отсылку к ценностям с суждением о них, социологу приписывают ценностные суждения, тогда как он работает через отнесение к ценностям, [существующим в реальности]. Люди, которые этим занимаются, особенно рьяно борются за легитимность: порой это «белая культурная нищета» — так я их на­ зываю с некоторой издевкой, потому что нужно за­ щищать себя от тех, кто занимается эскалацией культурной ортодоксии и не выносит объективного характера культурных иерархий. Авангардные худож­ ники, например, очень легко относятся к социоло­ гической объективации; и часто, к несчастью для со­ циологов, пользуются ею для своих художественных акций... Процесс образования универсального сопровожда­ ется процессом монополизации универсального и в то же время процессом экспроприации универсального, который мы вправе описать как своего рода уродова­ ние. Социология культуры обладает критическим ас­ пектом, она может показаться очень жестокой именно потому, что демонстрирует людям, которые считают себя гуманистами, что часть человечества в какой-то мере лишена человечности во имя культуры. Если вер­ но то, что культура универсальна, ненормально то, что доступ к универсальному имеется не у всех, когда сам он не универсализуется. Вместо того чтобы говорить: «Бурдье говорит, что Азнавур ничем не хуже Бартока», нужно говорить: «Бурдье говорит, что культура с уни­ версальными притязаниями, универсально признанная в качестве универсальной в пределах определенного 15. Weber M. Essais sur la théorie de la science/J. Freund (trad.). Paris: Pion, 1965; Вебер M. Наука как призвание и профессия / / Избранное: Протестантская этика и дух капитализма. М.; СПб., 1913· 431 О ГОСУДАРСТВЕ универсума, распределяется таким образом, что только часть ее легитимных с этической точки зрения (эгали­ таризма) адресатов получает доступ к этой универсаль­ ности; значительная часть человечества лишена наибо­ лее универсальных завоеваний человечества». Это констатация факта, и это совершенно нормально. Если бы я занимал нормативную позицию, я бы сказал: «Будьте последовательными и не говорите, что Бурдье хочет все релятивизировать, что интегральное исчис­ ление ничем не лучше таблицы умножения. Скажите, что Бурдье утверждает, что, если мы хотим принимать всерьез исследование, констатирующее такое распре­ деление, нужно заниматься политической работой, нацеленной на универсализацию условий доступа к универсальному». Даже проблемы, признаваемые политическими, могут ставиться рациональным об­ разом, пусть это и не помогает продвинуться в поис­ ках решения... Сегодня я хотел сказать о том, что исторический анализ развития государства показал эту фундамен­ тальную двусмысленность: отрицание партикуляриз­ ма, регионализма (преодоление всего узкого, мелкого, косного) и при этом создание за счет унификации монополий. Ни Вебер, ни Элиас не ставят вопрос о мо­ нополии на государственную монополию, который нужно поставить, потому что он [встает в] самой реаль­ ности: если государство имеет монополию на легитим­ ное насилие, кто имеет монополию на эту монополию? Если верно то, что процесс этатизации — это процесс универсализации, концентрация сопровождается мо­ нополизацией, сосредоточенной в руках определенной категории, которую я называю государственной знатью. Те, кто имеют привилегированное право на присвоение монополий, связанных с существованием государства, имеют если не монополию, то, по крайней мере, пре­ имущественное право на получение государственной монополии. Государство производит господствующий национа­ лизм, национализм тех, кто заинтересован в государ­ стве. Он может быть сдержанным, благопристойным, не оскорбляющим чувств. Государство порождает 432 Л Е К Ц И Я 14 МАРТА 1 9 9 1 ГОДА у тех, кто стал жертвой оборотной стороны этого про­ цесса, у тех, кто оказался обездоленным в результате образования национального государства, вторичный, реакционный национализм: у тех, у кого был язык, а теперь не осталось ничего, кроме стигматизирован­ ного акцента (как у аквитанцев). Многие нации стро­ ятся на основе переворачивания стигмата. Этот ин­ дуцированный, вторичный национализм вызывает у меня двойственные чувства. Очевидно, что он со­ вершенно легитимен в той мере, в которой он пытает­ ся обратить стигматы в эмблемы. Например, вы мо­ жете сказать, что официант-баск, который подает пиво в Сен-Жан-де-Люз и говорит с вами по-фран­ цузски, неплохо говорит для баска, или же вы може­ те подумать, что он говорит с ужасным акцентом... Это существенная разница. Но что с этим делать? Нужно ли быть баском? Двусмысленность двух видов национализма вписана в сам процесс создания госу­ дарства. Действительно ли этот процесс, неизбежность ко­ торого мы должны отметить—он присутствует во всех известных примерах государства, — такой уж универ­ сальный? Нельзя ли представить себе, в рамках реали­ зации права на экспериментальную утопию, основан­ ную на изучении реальных случаев, путь к универсаль­ ному, который не сопровождался бы монополизацией? Это вопрос, которые ставили философы XVIII века в форме одновременно искушенной и простодушной. Под конец хочу предложить вам прекрасный текст Спинозы, поблагодарив вас, как говорил Лакан, за вашу помощь/присутствие : «Поэтому го­ сударство (imperium), благоденствие которого зависит от чьей-либо совестливости и дела которого могут вес­ тись надлежащим образом только при том условии, что занимающиеся ими захотят действовать добросо­ вестно, будет наименее устойчивым; но для того, чтобы оно могло устоять, его дела должны быть упоря­ дочены таким образом, чтобы те, кто направляет их, не могли быть склонены к недобросовестности или дурным поступкам, все равно, руководствуются ли они разумом или аффектами. Да для безопасности 433 О ГОСУДАРСТВЕ государства и неважно, какими мотивами руководст­ вуются люди, надлежащим образом управляя делами, лишь бы эти последние управлялись надлежащим об­ разом. Ибо свобода или твердость {fortitudo) души есть частная добродетель, добродетель же государства — безопасность (securitas)»16!. ι6. Спиноза Б. Политический трактат. Избранные произведения. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957· Т. 2. С. 289-290. 1991-1992 Лекция з октября îggi года Модель трансформации династического государства. — Понятие страте­ гий воспроизводства. —Понятие системы стратегий воспроизводства. —Ди­ настическое государство в свете стратегий воспроизводства. — «Королев­ ский дом». —Юридическая логика и практическая логика династического го­ сударства. —Задачи следующей лекции. Модель т р а н с ф о р м а ц и и династического государства О ПИСАВ [в предшествующие годы] процесс кон­ центрации различных видов капитала, сопро­ вождающий рождение государства, я хотел бы теперь попробовать обрисовать занявшее несколько ве­ ков превращение личной власти, сосредоточенной в личности короля, в распределенные, дифференциро­ ванные власти, связываемые отныне с идеей государ­ ства. Процесс, который я сегодня буду описывать, мож­ но было бы назвать, чтобы у вас была общая схема, так: «От королевского дома к государственному интересу»1. Как произошел переход от власти, сосредоточенной в одной личности, пусть даже с самого начала заметны признаки дифференциации, разделения труда господ­ ства, к разделенной власти, распределенной между раз­ личными лицами, находящимися друг с другом в от­ ношениях конкуренции и конфликта внутри того, что я называю «полем власти»? 2 Я попытаюсь построить некую модель. Как я уже не раз говорил, у меня нет никакого намерения конкури­ ровать в этом деле с историками, и я постоянно без ложной скромности подчеркиваю: я осознаю, что не в состоянии мобилизовать достаточный запас истори­ ческих знаний, который был бы необходим, чтобы ι. См.: БурдьеП. От «королевского дома» к государственному интере­ су: модель происхождения бюрократического поля / / Социо­ логия социального пространства. М.; СПб., 2007. 2. Об этом понятии см.: Bourdieu P., Wacquant L. From ruling to field of power / / Theory, Culture & Society. 1993. Vol. 10 (1). P. 19-44; а также текст, не изданный при жизни: Bourdieu P. Champ du pouvoir et division du travail de domination / / Actes de la recher­ che en sciences sociales. 2011. Vol. 190. 437 О ГОСУДАРСТВЕ в полной мере обосновать предлагаемую мной модель. Я хотел бы построить модель логики династического государства, то есть государства, отождествленного с личностью короля или с королевским родом, и в то же время модель процесса, в котором это государство видоизменяется. То есть я хотел бы описать логику ди­ настического государства и в то же время противоре­ чия, внутренне присущие его работе, которые, как мне кажется, обуславливают переход от династического го­ сударства к более безличным формам государства. Чтобы построить модель династического государства, я воспользуюсь работой о крестьянах в Беарне, которую я провел давным-давно. Я имею право так поступить, потому что впоследствии эта работа послужила основой для исторических исследований, и я думаю, что ряд ис­ ториков, в частности Эндрю Льюис, на которого я буду ссылаться, опираются, когда им нужно продумать логи­ ку функционирования королевской семьи, на антропо­ логические работы вроде проведенных мной. Я могу сказать — пусть и не без бахвальства, — что мои работы о родстве в Беарне3 отметили собой некий разрыв с господствующей в те времена традицией, в которой я как раз работал, а именно с традицией структуралист­ ской: эти работы стремились показать, что матримони­ альные обмены, ни в коей мере не являясь, как тогда считалось, продуктом сознательных правил или бес­ сознательных моделей, выступают продуктом страте­ гий, заданных «интересами» дома. После этой работы Леви-Стросс4 и другие стали говорить о «системах дома», обозначая этим термином тот тип отношений родства, который наблюдается, в частности, на юго-вос­ токе Франции. В этих домашних обществах глава семьи называется «capmaysouè», то есть «глава дома». Король— это «capmaysouè», и я еще вернусь к этому моменту, это глава дома, причем главы домов в определенном смыс­ ле являются агентами инстанции, которая по отноше­ нию к ним трансцендентна и которая называется домом. 3- Bourdieu P. Le Bal des célibataires. Paris, 2002. 4. Lévi-Strauss C. L'ethnologie et l'histoire / / Annales ESC. 1983. N0. 6. P. 1217-1231. 438 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Например, в Беарне человека называют по имени, при­ бавляя к нему название дома. Говорят так: Жан из дома такого-то. Предметом конкретных действий, в частно­ сти матримониальных, оказывается в таком случае дом, у которого есть свои интересы, трансцендентные по от­ ношению к интересам индивидов, дом, который должен быть увековечен в своем материальном наследстве—в ка­ честве земель и т.п., разделения которых нужно всяче­ ских избегать, — и одновременно [в своем] символиче­ ском наследстве, которое еще важнее: имя должно остаться незапятнанным, оно должно избежать вырож­ дения, утраты статуса и т. д. Неслучайно то, что именно американские социоло­ ги и историки перенесли на королевскую власть эту мо­ дель, разработанную для описания самых низких сло­ ев французского общества. Несомненно, у [француз­ ских] историков было определенное бессознательное сопротивление —- хотя они и увлекаются этнологией, крайне у них модной, — сопротивление, не позволяю­ щее применять для осмысления вершин государства модели, разработанные для описания самых отсталых регионов сельской Франции. Были и другие препят­ ствия, и я думаю, что историки, столкнувшись с таки­ ми проблемами, часто кидаются из одной крайности в другую... то есть от одной ошибки к другой: первая заключается в том, что древние общества в силу бессо­ знательного анахронизма ассимилируются, а вторая, напротив, в том, что они изображаются абсолютной эк­ зотикой. В действительности, надо просто попытаться увидеть то, как достаточно общая модель может объяс­ нить феномены, кажущиеся очень и очень разными, в рамках логики, [согласно которой] одна и та же при­ чина приводит к одним и тем же следствиям. Если у нас есть род с материальным и с символическим на­ следством — в одном случае его назовут «короной», а в другом «домом», —которое надо увековечить, выяв­ ляются очень схожие логики практик; а социальные агенты, будь они королями Франции или мелкими соб­ ственниками 15 гектаров, будут демонстрировать пове­ дение, которое можно в достаточной мере понять, ру­ ководствуясь одними и теми же принципами. 439 О ГОСУДАРСТВЕ Понятие стратегии воспроизводства Отправляясь от этой модели, я пришел к идее системы стратегий воспроизводства, которую я бы хотел разъяс­ нить чуть подробнее, поскольку она необходима для по­ нимания того, как я буду впоследствии использовать мо­ дель. Я попытался дать ее систематическую формули­ ровку в «Государственной знати» (La Noblesse d'Etat. P., 1989. P. 387-388), где я вкратце комментирую то, что понимаю под системой стратегий воспроизводства, под­ черкивая, с одной стороны, идею «системы», а с другой— что конкретно нужно понимать под «стратегиями». Вначале «система»: я думаю, что для понимания пове­ дения королевских или некоролевских домов, а также социальных агентов как таковых, нужно сгруппировать в единое целое практики, которые социальными наука­ ми изучаются порознь, практики, которые в тот или иной момент времени часто [относят к] разным соци­ альным наукам: демография занимается стратегиями рождаемости, право —стратегиями наследования, педа­ гогические науки—образовательными стратегиями, эко­ номика — экономическими стратегиями и т. д. При по­ мощи понятия габитуса, выступающего генеративным принципом систематического поведения, и понятия стратегий воспроизводства я пытаюсь объяснить то, что для понимания ряда фундаментальных видов человече­ ского поведения, ориентированных на сохранение или же повышение позиции, занимаемой семейством или индивидом в социальном пространстве, нужно принять в расчет определенное число стратегий, на первый вз­ гляд кажущихся не соотносимыми друг с другом, то есть стратегиями без связи на уровне феноменов. Я перечислю эти стратегии5. В первую очередь, они могут относиться к рождаемости: это стратегии регу­ лирования рождений6, к примеру те, что могут рабо5- Это перечисление получит систематическую форму в тексте: БурдьеП. Стратегии воспроизводства и способы господства//Со­ циология социального пространства. СПб., 2007. 6. Bourdieu P., Darbel A. La fin d'un malthusianisme? / / Darras (ed.). Le Partage des bénéfices. Expansion et inégalités en France. Paris: Minuit, 1966. P. 135-154. 44O Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА тать за счет матримониальных стратегий, и в этом слу­ чае мы сразу же видим связь между различными стра­ тегиями. Хорошо известно, что во многих обществах один из способов регулировать рождаемость — повы­ сить брачный возраст. Стратегии рождаемости могут работать прямо или косвенно: в логике воспроиз­ водства они должны предугадывать опасности дележа; так что, к примеру, факт ограничения рождений имеет очевидное отношение к стратегиям наследования. Да­ лее, собственно стратегии наследования, которые часто регулируются обычаями или законами о наследовании. К примеру, в крестьянских семьях на юго-востоке Фран­ ции, как и в королевских семьях, право первородства или старшинства ограничивает наследование старши­ ми детьми в ущерб младшим и обязывает находить ре­ шения, позволяющие куда-то пристроить младших. В Гаскони младшие дети становились жертвами зако­ на о наследовании, из-за которого они были обречены играть роль, как говорили беарнские крестьяне, «бес­ платных слуг» или же «эмигрантов». Стратегии насле­ дования могут управлять стратегиями рождаемости, поскольку они зависят друг от друга. Далее, образова­ тельные стратегии в наиболее широком смысле: когда говорят о короле, можно вспомнить, очевидно, о вос­ питании дофина. В книге «Семейство Капетингов и го­ сударство»7 Эндрю Льюис не раз подчеркивает модус наследования, зависящий от стратегий наследования, а также привилегии, которыми наделяется наследник, и компенсации, которые нужно обязательно выплатить младшему ребенку—в виде апанажа и т. п. Но, посколь­ ку у него нет идеи стратегической системы наследова­ ния—и именно поэтому, по моему мнению, интересно заняться созданием моделей,—он совершено не учиты­ вает образовательные стратегии. Итак, чтобы могла функционировать система вроде той, что я буду описывать, и той, что разбирает Льюис, необходимо, чтобы агенты были подготовлены управ­ лять ею, то есть чтобы у них были соответствующие 7- Lewis A. W. Le Sang royal. La Famille capétienne et l'État, France, XeXlVe siècles. Paris, 1986 [1981]. 441 О ГОСУДАРСТВЕ предрасположенности. Парадокс в том, что наследни­ ки не всегда приобретают соответствующие установки самопроизвольно, — это не удивит тех, кто слушает меня давно, но тем из вас, кто пришел на мой курс впервые, покажется странным, что одна из проблем об­ ществ с наследованием заключается в производстве на­ следников, расположенных к тому, чтобы наследство вступило во владение ими. Несколько лет назад я на­ писал длинный комментарий о «Воспитании чувств» Флобера8, главный герой которого Фредерик —это как раз наследник, который не хочет вступать в наследство, а потому постоянно балансирует между разрывом с на­ следством (он хочет стать художником) и принятием этого наследства. Это парадокс, о котором часто забы­ вают, поскольку, придерживаясь наивно-критического взгляда на социальный порядок, думают, будто наслед­ ники рады получить наследство; но это совершенно не так, бывают недостойные наследники, причем на всех уровнях социальной лестницы: например, встречается намного меньше, чем можно было бы подумать, сыно­ вей шахтеров, которые не желают спускаться в шахту, и причина именно в том, что система воспроизводства работает; с другой стороны, бывают королевские дети, у которых нет желания принимать наследство, которые своим поведением показывают, что они на самом деле не вступают во владение наследством, то есть не яв­ ляются теми, кем следует быть, чтобы быть достойным получения наследства. То есть роль образовательных стратегий крайне важ­ на, поскольку для производства короля, желающего вступить в наследство и достойного этого, необходима значительная работа по внушению определенных устано­ вок. Если вспомнить об обучении девушек в обществах, в которых очень важен капитал чести, легко понять, в какой мере это образование является фундаментальной стратегией в системе стратегий воспроизводства: имен­ но девушки оказываются косвенной причиной бесчестья, 8. См. об этом: Bourdieu P. L'invention de la vie d'artiste / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1975. N0. 2. P. 67-94; Idem. Les Règles de l'art. P. 19-81. 442 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА чрезмерной рождаемости и т. д. В этих обществах при­ стальное внимание к девичьей чести является элемен­ том системы воспроизводства, понять которую неслож­ но. Я говорил об образовательных стратегиях, но также мог бы в каждом из случаев долго расписывать отноше­ ния между различными стратегиями, перечисляемыми мной по отдельности в целях анализа, хотя на самом деле они тесно связаны друг с другом. Стратегии, кото­ рые я назвал профшактическимщ становятся очень важ­ ными в некоторых обществах, таких как наше: это стра­ тегии, призванные гарантировать сохранение, в ка­ ком-то смысле, хорошего биологического состояния рода. Также становятся очень важными медицинские стратегии, например, расходы на здоровье: это страте­ гии, благодаря которым воспроизводится рабочая сила, сила воспроизводства и т. д. Теперь я перейду к более очевидным стратегиям, ко­ торые сразу приходят на ум, — стратегиям собственно экономическим, таким как стратегии инвестирования, экономии и т.д., являющиеся одним из элементов сис­ темы. В той мере, в какой наследство состоит из земель, материального наследства, экономические стратегии увековечивания дома не могут обойтись без стратегий создания сокровищ, инвестирования, накопления и т. д. Также существуют стратегии инвестирования и накоп­ ления социального капитала, которые нацелены на поддержание уже сложившихся отношений: например, в таких обществах, как кабильское, значительная часть труда, выполняемого агентами, — это работа по под­ держанию отношений с родственниками в широком смысле слова, причем родство может определяться как союзами, так и наследованием; эта работа, заключаю­ щаяся в визитах, обменах дарами и гостинцами, чрез­ вычайно важна, поскольку именно благодаря ней закреп­ ляется символический капитал семьи. Иметь большую семью—это значит, к примеру, уметь пройтись процес­ сией в триста человек, из которых двести —это мужчи­ ны, которые будут стрелять из ружей. [В этих обще­ ствах] процессии и всевозможные групповые демонст­ рации играют ту же роль, что манифестации в наших обществах: это демонстрации символического капитала, 443 О ГОСУДАРСТВЕ то есть социального капитала, накопленного за многие годы общения, обменов, любезностей и т.д., капитала, который можно в случае необходимости показать, например, когда речь о том, чтобы подчеркнуть торже­ ственность бракосочетания, или же когда нужно соеди­ нить кого-то узами брака. Накопление наследственного капитала, таким об­ разом, очень важно, а матримониальные стратегии на­ следования возможны только на основе методических, умелых, непрерывно применяющихся и т. д. стратегий поддержания социального капитала, реализация кото­ рых, впрочем, часто возлагается на женщин. [...] Я както написал статью о мужском господстве9, в которой развил ряд моментов, но не подумал [...] об одном ас­ пекте разделения труда между полами, который еще весьма силен и в наших обществах: женщинам делеги­ руется работа по поддержанию социальных отноше­ ний, тогда как мужчины [сосредоточены] на стратеги­ ях наследования. В силу разделения между полами эти стратегии поддержания социального капитала возла­ гаются преимущественно на женщин в большинстве об­ ществ, хотя не осмелюсь сказать, что во всех, посколь­ ку всегда возможны исключения. Например, есть лю­ бопытные американские работы, в которых был изучен стереотип, утверждающий, что женщины проводят много времени за телефоном, — это стереотип во всех современных странах. Изучая телефонные счета, иссле­ дователи выяснили, что этот стереотип соответствует действительности: женщины проводят за телефоном намного больше времени. Но, будучи хорошими уче­ ными, эти социологи не удовлетворились глупыми констатациями, которые встречаются в стихийной со­ циологии, которой нас ежедневно потчуют журналы; они попытались понять, почему это так, и выяснили, что в большинстве семей, причем чем ниже по со­ циальной иерархии, тем больше, поддержка семейных отношений, в том числе отношений с семьей главы се­ мьи,—это задача, возложенная на женщину: женщина 9- Бурдье П. Мужское господство / / Социальное пространство: поля и практики. С. 286-364. 444 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА рассылает поздравительные открытки, звонит по слу­ чаю годовщин и по праздникам и т. д. То есть ясно, что понятие стратегии социального инвестирования важ­ но для того, чтобы наделить определенным статусом всю эту невидимую работу. Кабильцы постоянно гово­ рят: «Женщина—как муха в склянке с молоком, она ба­ рахтается, но никто не видит, что она там делает». Ра­ бота по поддержанию социальных отношений не про­ сто невидима, это табу: «Она торчит у телефона, черт знает зачем... и т. п.» [...]. Вернусь к матримониальным стратегиям в собствен­ ном смысле слова, играющим, очевидно, центральную роль. В этот вопрос мне не нужно углубляться: во мно­ гих обществах они выступают главным местом инвес­ тирования [дома]; именно за счет брака можно увели­ чить материальное наследство и, главное, символиче­ ский капитал—можно приобрести союзников и т. д. То есть матримониальные стратегии —это предмет посто­ янных инвестиций, необычайного внимания, тонких подходов, виртуозности, значительно превышающей возможности большинства этнологов,—поэтому-то они стали строить математические модели, это намного проще... Далее, у меня осталась последняя категория, кото­ рую я называю стратегиями социодицеи, — объяснюсь вкратце: это слово я придумал по образцу лейбницевской10 «теодицеи», то есть «оправдания Бога»; так что социодицея — это оправдание общества. Это понятие обозначает стратегии, функция которых — оправдать вещи в том виде, в каком они существуют. То, что вкла­ дывают в расплывчатое понятие идеологии, кажется настолько смутным и неопределенным, что я предпо­ читаю отказаться от него и заменить его социодицеей, которая звучит грубее, зато точнее. Стратегии социо­ дицеи указывают на всю работу, которую выполняет группа, от семьи до государства [достигая этого эффек­ та. О ней забывают, но] существует значительная рабо­ та, нацеленная на оправдание того, что семья есть то, ίο. Лейбниц Г. В. Опыты теодицеи о благости Божьей / / Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1989· Т. 4· 445 О ГОСУДАРСТВЕ что она есть и как она есть: существует символический порядок семьи, который непрерывно поддерживается дискурсом, мифологией; существуют официальные мифы об истоках, например браке и т. д., но также есть семейные легенды или альбомы, то есть с семейным альбомом или семейным склепом надо проводить зна­ чительную работу... Итак, повторю: стратегии рождаемости, стратегии наследования, образовательные стратегии, профилак­ тические стратегии, экономические стратегии, страте­ гии социального инвестирования, матримониальные стратегии и стратегии социодицеи. Это длинный спи­ сок, но я считаю, что он важен. Если вы хотите узнать больше об отношениях между этими различными стра­ тегиями, вы можете обратиться к страницам з87~388 книги «Государственная знать». Понятие системы стратегий воспроизводства [Вернемся] теперь к понятию системы. Система озна­ чает то, что эти разные стратегии относятся к одной и той же объективной интенции. Если смотреть на них извне, с точки зрения наблюдателя, они представляют­ ся продуктом систематической интенции, у них есть определенное стилистическое родство, нечто общее... Я часто использую пример аналогии, которую взял у Мерло-Понти11: можно узнать почерк человека, на чем бы и чем бы он ни писал—на листе чернилами, ша­ риковой ручкой, «Паркером», карандашом, на доске и т.д.; сохраняется единство стиля, по которому узна­ ют почерк, сохраняется своего рода физиономия. Я ду­ маю, что продукты габитуса имеют такое же качество, у них есть общий стиль или, как говорил Витгенштейн, п. Мерло-Понти М. Знаки. М.: Искусство, 2001. С. 44~94 («Косвенный язык и голоса безмолвия») (Merleau-Ponty M. Le langage indirect et les voix du silence / / Signes. Paris: Gallimard, i960. P. 40-104 ; пере­ издано в: Merleau-Ponti M. Oeuvres. Paris: Gallimard, «Quarto», 2010. P. 1474-1512, особенно P. 1493). См. также главу I, разделы з и б «Феноменологии восприятия»: Мерло-Понти М. Феномено­ логия восприятия. М: Ювента, Наука, 1999· 44б Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА «семейные сходства» . Неслучайно то, что метафора Витгенштейна говорит о семье. Все эти упомянутые мной стратегии, когда они про­ водятся одной семьей, обладают общими семейными чертами, поскольку вдохновляются одними и теми же интенциями, заметными извне. Почему? Потому что их принципом является один и тот же порождающий габитус, одни и те же ограничения или же одни и те же объективные цели. В случае беарнских крестьян или же королевской семьи речь идет об увековечивании дома или короны, то есть реалии, трансцендентной по отно­ шению к индивидам, не сводимой к ним, реалии, чьим временным воплощением они являются и которая должна быть увековечена именно по ту сторону инди­ видов. Часто слово «стратегия» оказывается поводом для недоразумений, поскольку оно очень сильно ассо­ циируется с финалистской философией действия, с идеей, будто задавать стратегию—значит задавать явные цели, на которые должно ориентироваться актуальное дей­ ствие. На самом деле я придаю этому слову совсем не этот смысл; я полагаю, что стратегии отсылают к по­ следовательностям действий, упорядоченных по отно­ шению к определенной цели, но это не значит, что их принципом выступает объективно достигнутая цель или же что объективно достигнутая цель задается в ка­ честве явной цели действия. Это очень важная проблема, а не просто мелкая по­ дробность. [...] Льюис не без основания критикует тех историков, которые [исповедуют] дурную философию действия: все мы стихийные интенционалисты, особен­ но когда речь идет о других и, очевидно, когда речь о королевской семье, у которой, как может показаться, не было иных целей, кроме приращения королевства, необходимого, чтобы оно достигло того состояния, в котором короли нам его оставили. [Льюис подчерки­ вает]—я несколько упрощаю и приукрашиваю его фор­ мулировку, которая у него выглядит намного более благородной, —что не нужно из построения Франции 12. Витгенштейн Л. Философские исследования / / Философские ра­ боты. 4 . ι. М.: Издательство «Гнозис», 1994· С. ш. 447 О ГОСУДАРСТВЕ делать проект, которым якобы занимались сменявшие друг друга короли. Вот пример, который я добавлю от себя, но есть историки, которые занимают определен­ ную позицию по институту апанажей — апанажи пред­ ставляют собой компенсации, выделяемые младшему ребенку, который лишался наследства в пользу старше­ го; так вот, историки осуждают эти апанажи, заявляя: «Это глупо, это ведет к расчленению королевского го­ сударства, Франция была бы больше, если бы не нужно было оставлять маленький кусочек герцогу Бургунд­ скому». Иначе говоря, финалистская теория действия, являющаяся стихийным подходом к осмыслению чело­ веческих поступков, может подкрепляться бессозна­ тельными инвестициями, наивными интересами. Этой наивности легко избежать, если помнить о том, что бы­ вают стратегии без [явных] целей. Субъектом стратегий является не сознание, в явной форме определяющее свои цели, и не бессознательный механизм, а смысл игры —вот метафора, которой я постоянно пользуюсь: смысл игры, практический смысл, [управляемый] габи­ тусом, предрасположенностью к тому, чтобы играть не только по правилам, но также в соответствии с неявны­ ми регулярностями игры, в которую люди включаются с самого раннего детства. Например, сегодня утром я прочитал описание одной сцены, когда Франциск I присоединился к заседанию Парламента13: канцлер от имени Парламента говорит ему что-то такое, что ему не нравится, и внезапно он встает и уходит, совершенно неожиданно. Конечно, подробности происшествия не приводятся, но хотел бы я знать, не сказал ли ему кто-то: «Сир, нужно уйти», не встал ли он потому, что подумал, что его королевское достоинство было оскорблено и что он не может выслу­ шивать такие вещи; потому, что, останься он, и он бы легитимировал эту речь, которая на самом деле была направлена на увеличение власти Парламента в ущерб его собственной власти, и т. д. Историк даже не ставит 13. Речь о книге: Hartley S. Le Lit de justice des rois de France. L'idéologie constitutionnelle dans la légende, le rituel et le discours / A. Charpentier (trad.). Paris: Aubier, 1991 [1983]. 448 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА себе вопроса, и, может быть, он прав... но точно можно сказать, что у такого действия есть определенный принцип, поскольку потом [Франциск I] встречается со своим канцлером и изобретает стратегию, позволяю­ щую осадить Парламент и наделить ретроспективным смыслом то, что первоначально было, возможно, про­ явлением дурного настроения, то есть габитуса, по­ скольку проявления габитуса часто вписываются в стра­ тегии,—[...] беспричинным гневом или, быть может, стратегией того, у кого больше нет стратегии. Зачастую вспышки гнева — это стратегии бедняка, того, кто не может возразить словами... Я не могу сказать об этом больше, но [вы увидите,] что действия как Франциска I, так и крестьянина, ведущего переговоры по поводу же­ нитьбы своих сыновей, могут внешне совпадать с тем, чем эти действия были бы, будь они просчитаны, и при этом быть продуктом не расчета, но того, что можно назвать настроением, чувством достоинства и т. д. Стратегии и системы стратегий — вот два основных понятия, которые я разъяснил. Остается воспроиз­ водство, [связанное с] системами стратегий, ориенти­ рованными на закрепление положения определенной социальной единицы в социальном пространстве. Д и н а с т и ч е с к о е государство в свете стратегий воспроизводства Определив этот инструмент анализа, я могу теперь перейти к беглому описанию династического государ­ ства, в котором стратегии воспроизводства представ­ ляют собой суть того, чем занимается эта династиче­ ская власть. Например, войны за престолонаследие вписываются в стратегии наследования: [они связаны с] рождаемостью и, как большие ритуалы символической демонстрации, с воспроизводством символического капитала. Определив модель, я думаю, можно система­ тически и экономно объяснить совокупность действий властей, правящих в определенный момент времени, на определенной стадии развития государства. Вернусь к книге Эндрю Льюиса «Королевская кровь», вкратце перескажу ее вам и на основе этой простой сводки 449 О ГОСУДАРСТВЕ двинусь дальше. Он критикует телеологический взгляд, основанный, как говорил Бергсон, на «ретроспективной иллюзии», состоящей в том, что Франция связывается с проектом, который якобы осуществляли сменявшие друг друга короли. Его тезис в том, что королевская се­ мья и престолонаследие неразрывно связаны друг с дру­ гом; иначе говоря, королевство определяется именно мо­ дусом наследования, то есть, как я говорю, модусом вос­ производства. Истина всего политического механизма заключается в логике наследования. Королевская власть— это наследуемая honor <честь>, а государство сводится к королевской семье. Процити­ рую Льюиса: «В обществе, в котором не было ни этни­ ческого, ни территориального единства, национализм означал преданность королю и короне; то есть прослав­ ление королевского рода могло смешиваться с восхва­ лением французского народа» 14 . Династическая модель утверждается в своего рода освящении королевской се­ мьи, которое влечет ряд следствий: чтобы королевская семья увековечивалась, сохраняла свое постоянство или же прирастала, необходима наследственная передача по агнатической линии, то есть передача через мужчин, за счет права первородства, права старшинства и при­ оритета, отдаваемого передаче наследства перед любым иным императивом. По Льюису, эта модель постепен­ но изобреталась в королевской семье, а потом шаг за шагом распространилась и на других феодалов, по­ скольку она была удобным решением общей проблемы, а именно проблемы сохранения и максимально воз­ можного уклонения от дележей. Беарнские крестьяне были просто одержимы ею—нужно было любой ценой избежать дележа, и один из способов—иметь одного ре­ бенка или одного мальчика для наследства и одну де­ вочку для обменов (это идеальный вариант)... Если бы рождаемость можно было контролировать, все бы захотели сначала родить мальчика, а потом де­ вочку, мальчика для наследства и чтобы можно было привести в дом наследницу, а младшую дочь—для под14· Lewis A. W. Le Sang royal. La famille capétienne et l'État, France, XeXlVe siècles. P. 163. 45О Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА держки отношений с другой семьей, поскольку ее мож­ но выдать за наследника. Но из-за непредсказуемости рождаемости встречаются люди, у которых по шесть дочерей, что, с точки зрения стратегий и смысла динас­ тической игры, настоящая катастрофа, особенно если пытаться любой ценой завести наследника; очень хоро­ ший игрок может выпутаться из такой ситуации, может завести много связей, но это очень плохая игра. И быва­ ют семьи, которые на протяжении четырех-пяти поко­ лений расплачиваются за плохие стратегии рождаемо­ сти, за превратности любви и случая, которые подари­ ли отцу шестерых дочерей. Часто обнаруживается, что стратегии наследования нужны для того, чтобы воспол­ нить промахи стратегий рождаемости. Недавно я про­ читал статью одного японского демографа, который опирался на эту модель и изучил, используя довольно сложные статистические методы, связь между страте­ гиями рождаемости и стратегиями наследования в Японии 15 , —и всё это подтвердилось. Чисто демогра­ фические явления нельзя понять, не связав их с други­ ми стратегиями. Право старшинства—это очевидный способ защитить наследство от раздробления, но младшим детям надо предложить компенсацию: апанажи служили компенса­ цией, нужной для достижения согласия между братья­ ми и устранения опасности дележа. Этот вопрос также следовало бы рассмотреть подробнее. Были и другие ре­ шения: уйти в армию или в Церковь, если речь о благо­ родных семьях; эмигрировать, если это крестьянская се­ мья; еще одно решение — крайний случай воспитания, благодаря которому младший сын или особенно дочь остается в семье и играет роль бесплатной прислуги, за­ ботится о детях своего брата, как о своих собственных, и т. д. С этим решением связаны различные возвышен­ ные речи, и я думаю, что можно было бы подробно об­ судить феномены господства внутри дома как социальной единицы. Я только что сказал, что существует социодицея, внутренне присущая семье: младший сын, который 15. Hiroshi К. A demographic evaluation of P. Bourdieu's "fertility strategy" / / The Journal of Population Problems. 1990. Vol. 45 (4). P. 52-58. 4SI О ГОСУДАРСТВЕ остается в семье, работает на своего брата, —это одно из наиболее странных достижений этой идеологии; и всё это выражается в форме любви, любви к семье, к детям, к де­ тям брата, в чувстве солидарности и т. п. То есть апанаж в случае королевских семей был той компенсацией, кото­ рая должна была ограничить конфликты внутри дома как социальной единицы. Во многих обществах эта проблема отношений между братьями весьма остра: к примеру, в арабских обществах, поскольку там есть си­ стема равного дележа, уравновешиваемая принципом не­ деления, отношение между братьями—это одна из уязви­ мых точек социальной структуры, так что брак с кузиной по параллельной линии [по отцовской линии, то есть с дочерью брата отца], выступающий своего рода исклю­ чением в универсуме возможных матримониальных об­ менов, является, по моему мнению, одним из способов за­ крепить братские узы вопреки имеющимся причинам для конфликта, связанным с возможностями дележа и т. д. То есть апанажи представляют собой определенное решение... В противоположность тем историкам, кото­ рые, придерживаясь телеологического взгляда на прира­ щение Франции, оплакивают апанажи, Льюис показы­ вает, что они совершенно необходимы для закрепления единства королевской семьи. Я к этому еще вернусь, по­ скольку это одно из противоречий, которые приходится преодолевать всем рождающимся государствам, — сре­ ди которых, с одной стороны, противоречие, возник­ шее из конфликта братьев, то есть легитимных с точки зрения династической логики наследников, и, с другой стороны, противоречия между легитимными наслед­ никами и обладателями технической власти, которых главный наследник часто поддерживает, используя их как силу против своих братьев. Это, если угодно, вели­ кий визирь. Великий визирь—тут можно вспомнить об Изногуде 16 , хотя нет, это не лучший пример... вспо- ι6. Изногуд (Iznogoud) —герой комиксов с тем же названием, создан­ ных Рене Гошинни (René Goscinny) и Жаном Табари (Jean Tabary), в которых визирь багдадского халифа Гарун аль-Пуссаха пытается в каждом эпизоде убить последнего, чтобы стать «калифом на час». 452 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мните о Баязете 17 , это больше подходит: это тот, у кого есть пожизненная власть, которая умрет вместе с ним, то есть это, следовательно, очень могущественный че­ ловек, которому можно делегировать власть, посколь­ ку он не сможет ее передать, и [которому ее делегиру­ ют], чтобы помешать обладать ею тем, кто, если бы они ее имели, передали бы ее. Я вскоре вернусь к этому мо­ менту. Следовательно, противоречия внутри династии чрезвычайно важны, они являются принципом дина­ мики, которая в итоге позволит преодолеть династию. Вернусь к книге [Льюиса] и семейным стратегиям Капетингов: главная honor и наследственные земли от­ ходят старшему сыну, который становится наследни­ ком; потом младшим детям отдаются некоторые тер­ ритории, апанажи, являющиеся приобретенными тер­ риториями (они не включаются в наследство). У греков было два разных термина —для того, что сохраняется в качестве наследуемой собственности, и того, что было приобретено при жизни главы семьи. Новые приобре­ тения выдавались в форме апанажа. Книга Льюиса очень важна, но с точки зрения системы стратегий на­ следования она не совсем полна, поскольку он, по сути, ограничивается стратегиями наследования, то есть ра­ ботает так, словно бы центром всех действий по увеко­ вечиванию наследства были стратегии наследования, тогда как есть много других стратегий, о чем я еще буду говорить. Пересказав вам эту книгу, которую вы, если захотите, сможете посмотреть сами, я попробую, опи­ раясь на нее, развить несколько более сложную модель династического государства. 17. В «Баязете» (1672) Расин опирается на историю совершенного в 1635 году османским султаном Мурадом IV (Амуратом в пье­ се) убийства своих братьев и потенциальных соперников Баязида (Баязета) и Оркана. Термин «пожизненный» (viager), обычно имеющий положительные коннотации (например, пожизненная должность — та, кото­ рую невозможно отнять у ее обладателя), в данном контексте используется Бурдье в том смысле, что некая должность, при­ вилегия или статус ограничены сроком жизни конкретного физического лица и не могут быть переданы по наследству.— Примеч. пер. 453 О ГОСУДАРСТВЕ «Королевский дом» Одно из качеств династического государства состоит в том, что политическое предприятие не отделено от дома как социальной единицы. Такое различие Макс Вебер проводит, когда обсуждает рождение капитализ­ ма: он подчеркивает, что рождение капитализма сопровождается разделением предприятия и дома, раз­ делением, которое часто выражается и в пространствен­ ном различии. Одно из качеств династического государ­ ства заключается в том, что политическое предприятие и домашнее остаются не разделенными—отсюда выраже­ ние «королевский дом», — причем вплоть до довольно поздней стадии. В работе под названием «Французская сеньория и английское поместье» Марк Блок, к приме­ ру, говорит, что средневековая сеньория основана, я ци­ тирую, «на слиянии экономической группы и группы су­ веренитета»18; точно так же Жорж Дюби говорит о сред­ невековой собственности: «Власть заключена в домашнем хозяйстве» 19 , и это слово, «заключено», заставляет вспомнить о термине «embedment», который употребля­ ет Карл Поланьи, чтобы сказать, что в докапиталистиче­ ских обществах экономика погружена в отношения родства в рамках домашнего хозяйства. Иначе говоря, в этой модели отцовская власть оказывается центром всей структуры власти и одновременно моделью, по ко­ торой мыслится всякая власть. Например, в древней Кабилии политическое не определялось в качестве полити­ ческого, так что использовать слово «политика» в этом случае —анахронизм, поскольку всякое возможное отно­ шение вплоть до уровня конфедерации, которая была своего рода собранием племен, мыслилось по образцу от­ ношений родства, отношений отца с сыном или отноше­ ний между братьями. Другими словами, модель семьи оказывается там принципом конструирования любой возможной социальной реальности. i8. Block M. Seigneurie française et manoir anglais. 19. Duby G. Le Chevalier, la femme et le prêtre. Le mariage dans la France féodale. Paris: Hachette, 1981; переиздано в: Idem. Féodalité. Paris: Gallimard, «Quarto», 1996. P. 1161-1381. 454 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА В этом случае — я ссылаюсь на Дюби — власть еще опирается на личные, аффективные отношения, задан­ ные социально: это классическая тема дюркгеймианцев. У Марселя Мосса есть знаменитая статья о смехе и сле­ зах20, [в которой показано], что аффективные отношения конструируются социально. Дюби рассматривает пример трех понятий —верности, любви и доверия, то есть, мож­ но сказать, трех добродетелей или предрасположенностей, которые лежат в основании того исходного государ­ ственного порядка, который он описывает. Он показыва­ ет, что три этих понятия социально конструируются и в то же время социально поддерживаются. Например, дове­ рие следует поддерживать за счет даров, щедрости, и это говорили сто раз — аристократическая щедрость являет­ ся экономическим расчетом в области символического. Таким образом, государство смешивается с королев­ ским домом — процитирую Дюби еще раз: «Король яв­ ляется также и главой рода». Дюби называет так Филип­ па Красивого: это глава рода, окруженный ближайшими родственниками. Семья разделена на палаты, являющие­ ся специализированными службами, сопровождающи­ ми короля в его разъездах. Власть, очевидно, трактует­ ся обычно как наследство, передаваемое в соответствии с логикой дома, и главным принципом легитимации вы­ ступает в этом случае генеалогия. Генеалогия—это идео­ логия социальной единицы домашнего типа. Все наи­ более характерные черты модели, которую можно по­ строить для такого рода функционирования, проистекают из дома как этой единицы власти: глава дома социаль­ но уполномочен выполнять то, что можно было бы на­ звать «политикой дома» — «политикой» в кавычках. Матримониальные стратегии, составляющие ее центр, должны увеличивать наследство рода, как в материаль­ ной, так и в символической форме. В таком случае можно объяснить тайну трансцен­ дентности короны по отношению к ее обладателю, 20. MaussM. Salutations par le rire et les larmes //Journal de psychologie. 1922. Vol. 21 ; a также: Idem. L'expression obligatoire des senti­ ments//Journal de psychologie. 1921. Vol. 18; переиздано в: Idem. Oeuvres. P. 269-279. 455 О ГОСУДАРСТВЕ тайну, на которую было потрачено немало чернил. Есть знаменитая работа Канторовича «Два тела короля» 21 . Я очень люблю эту книгу, которую сто раз цитировал, поскольку в ней выявлена очень важная вещь: на самом деле я все больше думаю, что тайна двух тел короля—это просто тайна трансцендентности дома по отношению к тем, кто в нем живут, то есть дом как domus, как строе­ ние существует дольше своих обитателей. Если занима­ ешься социологией потребления дома, приходится со всем этим иметь дело: когда люди покупают дом 22 , это даже не то же самое, что купить автомобиль, пусть даже психоаналитики многое вкладывают в покупку автомо­ биля. Дом нагружен огромным историческим бессозна­ тельным, в значительной мере потому, что дом — это обитель, то, что может долго просуществовать, что га­ рантирует длительное сохранение семьи и может сохра­ няться лишь в том случае, если сохраняется и сама се­ мья; где есть дом, там можно найти семейный альбом, семейный склеп и т. д. Глава дома—это в каком-то смыс­ ле временное воплощение этой трансцендентной еди­ ницы, дома, и его действия можно понимать на основе этого принципа. Это само собой разумеется для матри­ мониальных стратегий, которые в случае королевских семей часто выступают основанием для территориаль­ ных аннексий. Не выходя за рамки своей ограниченной исторической эрудиции, я приводил пример династии Габсбургов, но мог бы привести и сотню других приме­ ров. Это очень хороший пример: династия наращивает свое наследство безо всяких войн, в результате ряда рас­ четливых браков. Максимильян I приобретает ФраншКонте и Нидерланды благодаря браку с Марией Бургунд­ ской, дочерью Карла Смелого; его сын, Филипп Краси­ вый, который стремится к большему символическому капиталу, женится на Хуане Безумной, королеве Ка­ стильской, и из этого брака возникнет Священная Рим- 21. Канторович Э. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. 22. См.: Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. Vol. 81-82 (номер посвящен «Экономике дома»), переиздано в: Bourdieu P. Les Structures sociales de l'économie. P., 2000. 456 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА екая империя, Карл V и т.д.; но, к сожалению, после Карла V логика дележа снова вступает в действие, так что логика наследования разрушает то, что было созда­ но матримониальной стратегией: после Карла V проис­ ходит раздел между Филиппом II и братом Карла V, Фердинандом I, и т.д. В любых крестьянских историях полно таких рассказов о дележах... Очень важная часть матримониальных стратегий за­ висит от стратегий воспроизводства; то же самое можно сказать о стратегиях наследования [...], я отсылаю вас к книге, которую цитировал много раз, «Генезису совре­ менного государства», в которой есть статья Ричарда Бонни 23 , который приводит длинный список войн за престолонаследие, принципом которых выступают конф­ ликты, связанные с интерпретацией закона о наследова­ нии, поскольку война является средством продления стратегий наследования другими средствами. Во многих случаях война — это стратегия наследования, начинаю­ щая применять насилие. Значительную часть стратегий разных династий можно понять в качестве стратегий воспроизводства. [...] Я заранее представил модель, и вы можете применять ее самостоятельно: очевидно, что не­ малую часть политик воспитания, в частности членов ко­ ролевских семей и дворянства, можно понять только в логике системы стратегий воспроизводства. Ю р и д и ч е с к а я логика и практическая логика династического государства У династического государства есть своя практическая логика, оно формируется постепенно, в ряде изобрете­ ний, которые историки имеют возможность датировать: сначала придумывают апанаж как особое решение, по­ том его уточняют, вводят Салический закон. С другой стороны, беарнские крестьяне представляют для ана­ лиза немалый интерес, поскольку они позволяют на­ блюдать династические стратегии, не затронутые ра­ ботой юристов, о которой я буду далее говорить: это 23. Bonney R.J. Guerre, fiscalité et activité d'État en France, 1500-1660. Paris, 1987. 457 О ГОСУДАРСТВЕ династические стратегии в чистом виде, которые фор­ мируются именно как антитеза работе юристов, по­ скольку беарнским крестьянам удалось сохранить свою стратегию до XX века вопреки Гражданскому кодексу, запретившему право старшинства; то есть они стали об­ манывать юридическую логику. Династические стратегии королевской власти были теоретизированы и рационализированы легистами — и, прочитав много работ историков, которые смешивают в одну кучу стратегии в чистом виде и эксплицитные нор­ мы права, регулирующие обычаи наследования, я думаю, что здесь следует провести важное различие, то есть счи­ таю, что именно в переходе от практической логики к явно сформулированной идеологии можно было бы увидеть различие между династическим государством и абсолютистским. (Те, кто в курсе, должны подумать, что я позволяю себе крайнюю наглость, а те, кто не в курсе, [должно быть, не поймут], что здесь такого интересного. Я чувствую некоторую неловкость, но по поводу абсолю­ тизма идет большой спор: с моей точки зрения, абсолю­ тизм, собственно то, что называют абсолютизмом, —это, можно сказать, факт трансформации, произошедшей при поддержке сгодившегося для этой цели римского права, трансформации практической логики династического типа в юридическую логику с правом крови и т.д.) Юристы крайне заинтересованы в этой работе [по рационализации], они участвуют в ней, преследуя соб­ ственные цели, поскольку в элементарных формах раз­ деления труда господства один из первых внешних для королевской семьи агентов—это юрист, то есть юристы весьма заинтересованы в легитимации и одновременно в самолегитимации, в получении автономии благода­ ря той власти легитимации, которая у них имеется. Они будут пользоваться этой имеющейся у них властью легитимации королевской власти, чтобы легитимиро­ вать самих себя в качестве тех, кто, примеру, способен делать ремонстрации королю: «То, от имени чего я тебя оправдываю, позволяет мне тебе сказать, что у тебя нет права делать это...». Но определенная часть юридической работы — это работа по сопровождению отправления власти: римское право позволяет в какой-то 458 Л Е К Ц И Я 3 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мере легализовать династический принцип и переве­ сти его на государственный язык —когда я говорю «го­ сударственный», я имею в виду, что этот язык уже уни­ версализирован в качестве государственного, то есть сгодившегося для этой цели языка римского права, в котором, к примеру, было понятие крови, права кро­ ви. Уже во времена Капетингов проявляются первые признаки этой работы по юридической рационализа­ ции определенной родовой практики: королевскую се­ мью начинают представлять в качестве сущности, юри­ дически гарантированной государством. Именно в это время начинают изобретать «принцев цветов лилии», «принцев королевской крови», а в XV веке и «принцев крови». Метафора королевской крови, опирающаяся на принципы римского права, будет играть центральную роль в качестве оправдательной идеологии, и парадокс в том, что эта оправдательная идеология становится все более необходимой — я разовью [этот момент] в следую­ щий раз. Одно из противоречий династической логики состоит в том, что она сосуществует и совмещается с не­ династической логикой: юристы не воспроизводятся наследственно, по крайней мере официально, хотя и существует наследование благодаря системе образо­ вания, сохраняющееся и в наши дни. Несмотря на такие явления, как покупка должностей и т. п., сосуществуют два модуса воспроизводства: королевский модус вос­ производства, который, соответственно, основан на пра­ ве крови, и модус воспроизводства королевских чинов­ ников, в частности юристов, который имеет совершенно иную природу. Этот конфликт, который юристы опре­ деляют самим своим существованием и в то же время по­ могают решить, является, как мне кажется, одним из факторов (есть и другие) перемены в эволюции династи­ ческого государства, направляющейся к государству бо­ лее «обезличенному»—иначе я пока не могу его назвать. Задачи следующей л е к ц и и В следующий раз я попытаюсь точнее описать проти­ воречия и дать своего рода феноменологию... Это очень сложно и очень важно, но, в конце концов, я описал 459 О ГОСУДАРСТВЕ своеобразную феноменологию этого процесса, который нам очень сложно помыслить, поскольку все наши ка­ тегории мышления являются его продуктом: например, что такое делегирование подписи? Что такое наложе­ ние печати? Кто такой хранитель печатей? Почему есть король и есть хранитель печатей? Я попытаюсь проана­ лизировать такое постепенное разделение труда господства... К сожалению, историки не уделяют это­ му внимания, за исключением историков права, кото­ рые более внимательны, — я имею в виду Мэйтланда, которым часто пользуюсь 24 . Эти историки открыли роль символического, например, в отправлении власти (я часто говорю, что история, несмотря на ее триум­ фальную наружность,—это наука, очень сильно подчи­ ненная другим социальным наукам). Были канониче­ ские статьи, которые послужили основой для большо­ го количества работ, но я думаю, что, к сожалению, они в интеллектуальном смысле не интересны, если требу­ ется восстановить то, что, по-моему, как раз и надо восстановить, а именно своего рода повседневность го­ сударственной бюрократии, высокопоставленной госу­ дарственной бюрократии: король ставит подпись, а хранитель печатей ее заверяет: что значит «заверять», кто тут ответственен? Наконец, я хотел бы описать генезис такого рода, со­ здание цепочки подписей, гарантирующих другие под­ писи, цепочки агентов, которые одновременно контро­ леры и контролируемые, лишенные ответственности и ответственные. То, что я собираюсь рассказать,—вещь довольно рискованная, но, возможно, она послужит программой тем из вас, кто вдруг захочет взглянуть на документы, поскольку я думаю, что есть [на что] по­ смотреть... То есть, развивая то, что я сказал сегодня, я собираюсь сказать довольно-таки неочевидные вещи. 24- Mattland F. W. The Constitutional History of England. Cambridge, 1948. Лекция ίο октября îggi года Модель дома против исторического фетишизма. —Задачи исторического ис­ следования государства. — Противоречия династического государства. — Трехчастная структура. Модель дома п р о т и в исторического ф е т и ш и з м а Я ХОТЕЛ бы начать свое изложение с того места, где я его прервал, и попытаться показать вам, почему мне кажется интересным и важным вы­ строить функционирование института королевской власти в качестве дома. Модель дома важна в двух отношениях: она, во-пер­ вых, позволяет ясно поставить вопрос о генезисе поли­ тического из домашнего и, во-вторых, объяснить динас­ тические стратегии в политической сфере. Я хотел бы поставить две проблемы. Первая упоминалась в книге Эндрю Льюиса, которую я вам цитировал в прошлый раз, эта проблема может показаться наивной, но, если ее переформулировать, она станет в определенном смысле необходимой: кто субъект процесса концентра­ ции различных видов капитала, который я описывал в прошлом году? Является ли субъектом этого процес­ са попросту король, как наивно полагают некоторые историки, или же речь идет о субъекте, трансцендент­ ном по отношению к личности короля? Я хотел бы со­ слаться здесь на одну книгу—«Историю монархическо­ го управления во Франции» Шерюэля 1 . Это огромный труд, в общем-то очень полезный благодаря собранной в нем информации. Но в нем абсолютно наивно раз­ деляется описываемая мной позиция: желание коро­ ля, Капетингов и их наследников создать королев­ ский домен кладется в основание процесса построения ι. Cheruel A. Histoire de l'administration monarchique en France depuis l'avènement de Philippe Auguste jusqu'à la mort de Louis XIV. Genève: Slatkine, 1974 [1855]. 461 О ГОСУДАРСТВЕ государства, и всё ограничивается этим объяснением через монархические намерения создать Францию. И даже в более современных работах о Франции, вы­ полненных коллективом историков, можно в скрытом виде найти все ту же вечную идею о наличии некоего субъекта, создавшего Францию. Тогда можно спросить себя, не нужно ли эти довольно наивные вопросы, про­ низывающие собой исторические работы, поставить под вопрос, чтобы выявить ряд проблем, которые ими скрываются. В данном случае я считаю, что для понимания про­ цесса концентрации нужно привлечь два важных фак­ тора. Первый можно назвать «мыслью дома», как рань­ ше говорили о «мысли Мао»: способ мыслить в катего­ риях дома является принципом, объясняющим, как я думаю, значительный комплекс стратегий, кажущих­ ся разрозненными, — что я в прошлый раз говорил о системе стратегий воспроизводства. В этом способе мышления нет ничего естественного, это исторический способ, разработанный в определенных традициях, но не в других. Например, я читал одну книгу о японском доме, которая только что вышла в коллекции «Terre humaine» 2 : в ней замечательно описана история одной японской семьи, принципы функционирования кото­ рой точно совпадают с тем, что я проанализировал в прошлый раз,—это мышление в категориях дома, по­ скольку дом выступает реальностью, трансцендентной по отношению к тем, кто его занимает, как одновремен­ но строение, наследство, совокупность всего рода и т. д. Трансцендентная по отношению к индивидам сущ­ ность такого рода может быть субъектом ряда действий, которые продолжаются определенное время; одно из свойств дома, настолько самоочевидное, что я забыл о нем сказать, состоит в том, что дом долговечен: глав­ ное качество самого дома в том, что он стремится уве­ ковечить себя в бытии, стремится длиться; и значи­ тельная часть действий, [требуемых] им от тех, кто 2. Caillet L. La Maison Yamazaki. La vie exemplaire d'une paysanne japonaise devenue chef d'une entreprise de haute coiffure. Paris: Pion, 1991. 462 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в нем живут, указывает именно на то, что [они действу­ ют], не ограничиваясь своими временными интереса­ ми, своим собственным существованием. Именно трансцендентная сущность такого рода — и тип мышления, прививаемый ею тем, кто к ней причастен, — представляется мне, таким образом, истин­ ным субъектом процесса концентрации, а вовсе не воля королей. Но чтобы понять, как такая воля, трансцен­ дентная по отношению к королю, могла осуществлять­ ся в истории, необходимо, по моему мнению, поставить вопрос о специфических козырях, имевшихся у коро­ ля. Странно, хотя это, возможно, следствие моего не­ вежества, но я не видел, чтобы кто-то открыто ставил этот вопрос. [Историки говорят] всегда так: «Король Франции или тот, кто стал королем Франции, одержал победу над другими феодалами»; они ставят вопросы об экономических и т. п. козырях, но я думаю, что они не ставят в явной форме вопрос о том, как тот факт, что кто-то был королем, мог стать козырем в борьбе с дру­ гими феодалами, частной особенностью которых было то, что они не короли. Иначе говоря, предлагаемый мной объяснительный принцип, который может пока­ заться даже смешным, поскольку он чисто символи­ ческий, один из принципов, объясняющих успех коро­ ля, состоит попросту в том, что он был королем, то есть занимал особое место в игре, место короля, а потому я назову эту тему так: «место короля». Я хотел бы разъ­ яснить [этот момент], поскольку он не столь очевиден, как кажется. Я только что сказал, что, по-моему, никто не поста­ вил этот вопрос в явной форме. Но есть одно исключе­ ние — Норберт Элиас, и я процитирую вам из него от­ рывок, где ему как раз удалось поставить эту проблему. Но я думаю, что ответ, который он дает, совершенно тавтологический, а поскольку я совершенно не уверен в своем мнении, раз речь о таком великом мыслителе, я просто прочитаю вам текст, и вы решите сами. Элиас называет это «механизмом монополии»: «Когда в большом социальном объединении имеется множество мелких, образующих его посредством взаимосвязи друг с другом, которые обладают примерно одинаковой 4бЗ О ГОСУДАРСТВЕ социальной силой, являются свободными, поскольку им не препятствует уже имеющаяся монополия, и способны конкурировать за социальные шансы, т. е. прежде всего за средства производства и средства суще­ ствования, то появляется очень высокая вероятность того, что в конкурентной борьбе одни из них одержат верх, а другие потерпят поражение» 3 . То есть он гово­ рит так: когда есть много борцов, выигрывает один, и власть концентрируется. Почему она концентриру­ ется? Потому что концентрируется... Вы можете пе­ речитать этот отрывок: «...появляется очень высокая вероятность того, что в конкурентной борьбе одни из них одержат верх, а другие потерпят поражение». Это железный закон олигархии 4 ... Я думаю, что решение Элиаса не вполне удовлетворительно, однако его заслу­ га уже в том, что он поставил вопрос, и, быть может, без него я и сам бы не смог его поставить. То есть у нас есть некое феодальное поле, совокуп­ ность социальных агентов, конкурирующих друг с дру­ гом и имеющих козыри, примерно равные в плане ре­ сурсов, военного, экономического и т. п. капитала, — если еще раз перечислить виды капитала, о которых я уже говорил. Но все эти агенты кое в чем проигрыва­ ют: в плане символического капитала им не хватает [именно этого качества, которое отличает их от дру­ гих] и выделяет их уникальность, то есть им не хвата­ ет способности назвать себя королем. Приведу цитату из предисловия, написанного Дюби к книге Льюиса: «Король обладал властью, природа которой наполови­ ну была литургической и которая ставила суверена особняком от всех остальных властителей, с ним кон­ курирующих» 5 . Важное для меня здесь слово — «особ­ няком». Конечно, важна и «власть, природа которой наполовину была литургической» — король обладал властью по божественному праву, но и остальные тоже 3- Элиас Н. О процессе цивилизации. Т. 2. С. 105. 4- Отсылка к знаменитому «железному закону олигархии», сформу­ лированному Робертом Михельсом в его работе: Михелъс Р. Со­ циология политической партии в условиях современной де­ мократии. М.: Академический проект, 2000. 5- Duby G. Préface / Lewis A. W. Le Sang royal. P. 9. 464 Л Е К Ц И Я 1 0 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА всегда были помазаны, освящены или утверждены церковью. То есть я считаю, что, если соглашаться с тем, что действительно имелась литургическая спе­ цифика, последняя имела значение, поскольку при­ менялась именно к тому, кто отличался и чья особость отмечалась тем, что он получал особое помазание. Сле­ довательно, мне показался важным именно тот факт, который отмечает и Дюби, а именно то, что суверен стоит особняком от других. Простите меня за то, что я должен был еще в самом начале заявить: помимо того, что я называю «местом короля», есть и другие аргументы. У короля, очевидно, есть другие козыри, которые выделялись историками: он накапливает суверенитет (то есть, в логике римско­ го права, суверенитет, который приписывают ему кано­ нисты) и сюзеренитет. Таким образом, он может играть в своего рода двойную игру. Как монарх, он может иг­ рать с феодальной логикой, то есть требовать подчине­ ния феодалов и помимо этого претендовать на особый статус, который внутри феодальной логики дает ему факт отличия от всех остальных. Следовательно, он может пользоваться самой логикой феодальной игры, чтобы эту феодальную игру изменить, что является до­ статочно банальным парадоксом: нужно воспользо­ ваться игрой, чтобы изменить правила игры. То есть он может пользоваться феодальной логикой, превращен­ ной в династическую, как я уже отмечал в прошлый раз, чтобы накапливать свое наследие и усиливать свое от­ личие. Но к этим обычно приводимым аргументам я присовокупляю то, что королю удалось провести пер­ воначальное накопление символического капитала, связанного с эффектом отличия: король—это, соответ­ ственно, феодальный владыка, особое свойство которо­ го в том, что он может с разумными шансами на успех добиться социального признания своей претензии на то, что он король. Говоря в категориях Вебера, король— это тот, кто может претендовать на то, что он король, имея определенные шансы на то, что ему поверят, а символический капитал, если вы помните,—это капи­ тал, опирающийся на веру. Следовательно, он может назвать себя королем, имея определенные шансы на то, 4б5 О ГОСУДАРСТВЕ что с ним согласятся. Здесь я могу сослаться на недав­ нее открытие экономистов, которые, описывая подоб­ ные феномены, говорят о «спекулятивных пузырях» — это ситуации, в которых социальный агент имеет осно­ вание делать то, что он делает, поскольку знает, что другие социальные агенты согласны с тем, что он есть тот, кем он претендует быть, и что у него есть право де­ лать то, что он делает: это своего рода зеркальная игра. Логика символического всегда имеет такой характер. Поскольку это достаточно сложные рассуждения, я буду разворачивать их медленно, читая свой текст: ко­ роль имеет основание считать себя королем, поскольку другие верят в то, что он король, — и это рационально, у экономии символического есть своя рациональность. Иначе говоря, небольшого различия достаточно для со­ здания максимального зазора, поскольку этот небольшой зазор отделяет его от всех остальных. Такое символиче­ ское отличие, раз оно известно и признано, становится реальным различием, поскольку каждый из феодалов должен считаться с тем, что другие феодалы считаются с тем, что король—это король. Я повторю эту фразу, по­ скольку это промежуточный результат: каждый из фео­ далов, то есть каждый из всех остальных, кто не король, определяется попросту этим фактом лишенности, тем, что он не король; каждый из феодалов должен, следова­ тельно, считаться с тем, что он не король, и с тем, что другие считаются с тем, что король—это король. (Я считаю, что это очень общая модель, и, если поду­ маете, вы сможете понять, что она действует во многих универсумах, функционирующих благодаря символи­ ческому, например в интеллектуальном поле. Почему, к примеру, Жан-Поль Сартр был ведущим интеллектуа­ лом в интеллектуальном поле 1950 г г ? Потому что дру­ гие должны были считаться с тем, что другие считались с тем фактом, что Сартр был ведущим интеллектуалом. Это очень сложные процессы, способ инициирования которых не особенно понятен... Я часто использую одну картинку для описания борьбы между интеллек­ туалами. Я расскажу вам о ней, потому что она и прав­ да смешная: это эксперимент [Кёлера], психолога, ко­ торый долго изучал интеллект обезьян. [Кёлер] расска466 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА зывает, что однажды ему пришла в голову идея подвесить банан, который обезьяны достать не могли; и тогда [одна из наиболее проворных] в какой-то мо­ мент [толкает другую обезьяну] под банан, забирается на нее и хватает банан; после этого бросились и все остальные обезьяны, все тянут руку вверх, все пытают­ ся взобраться на других, но уже никто из них не хочет оставаться внизу, поскольку все поняли, что нужно быть наверху6... Это кажется мне метафорой борьбы интеллектуалов... Если вы попадете на какие-то интел­ лектуальные дебаты, вспомнив об этой метафоре, вы почувствуете облегчение и свободу, поскольку у вас пропадет желание поднять руку, вам будет намного проще сохранить самообладание. Интеллектуальное поле имеет такой же характер: каждый говорит, что хотел бы считаться с тем, что другие считаются с тем фактом, что он первый. Эти процессы, выглядящие за­ мкнутыми циклами, в какой-то момент достигают точ­ ки остановки: есть феномены первоначального накоп­ ления, есть люди, которые накапливают, и потом им уже не нужно тянуть руку вверх—понятно, что они уже накопили...) Я думаю, что эта модель является очень общей; и не­ случайно то, что парадигма короля столь сильна в бессознательном: все знают о той удивительной роли, которую играет эта парадигма короля, поскольку ко­ роль — этот тот, кому удается навязать остальным то представление, какое есть у него о самом себе. Это меч­ та всех людей—сделать так, чтобы другие думали о тебе то же, что ты сам думаешь о себе [...]. Так вот, король— этот тот, кто, как сказал бы опять же Вебер, может, имея шансы на успех, думать, что он король; то есть это безумец, который с одобрения других принимает себя за короля. Тут есть своего рода круговая логика... Homo homini lupus, homo homini deus7... Король —этот тот, кто 6. Köhler W. L'Intelligence des singes supérieurs / P. Guillaume (trad.). Paris: Alcan, 1927 [1917]. P. 42. 7. Буквально: «Человек человеку бог», парафраз знаменитого выска­ зывания Гоббса «Человек человеку волк» (homo homini lupus). В своей вступительной лекции в Коллеж де Франс П. Бурдье уже говорил, что «именно потому, что человек человеку бог, φη О ГОСУДАРСТВЕ имеет божественное право навязывать свое собственное представление. Здесь можно было бы подумать о роли искусства или, говоря точнее, об отношениях между ис­ кусством и властью: отличительным свойством короля является то, что у него могут быть конные памятники, то есть он может навязывать объективированные пред­ ставления о самом себе, которыми навязывается его точка зрения на самого себя и на господствующую точ­ ку зрения: он на коне и т.д. Он выстраивает и навязы­ вает свою собственную конструкцию в качестве универ­ сальной; он находится в положении, позволяющем ему универсализировать свою частную точку зрения на самого себя, что является поразительной привилегией, очень похожей на божественную: он сам распоряжается тем, как его воспринимают. Я далее не буду развивать этот образ, поскольку это достаточно сложно сделать в режиме импровизации, но можно точно сказать, что следовало бы проработать значительную область сим­ волического, которая выводится из этой модели едва ли не дедуктивно,—король-солнце и т. п. Надо было бы провести обширное исследование короля как места, в котором бесконечность суждений, выносимых людь­ ми друг о друге, останавливается: это место, где исти­ на о себе, субъективная истина и объективная истина совпадают. Король является своего рода последней апелляционной инстанцией, он тот, кто всегда выше высокого, он по ту сторону той стороны. Представился удобный случай, чтобы показать вам, что эта модель не просто спекулятивна, что она соот­ ветствует реальности, — один из моих слушателей лю­ безно предоставил мне библиографию по проблемам королевской власти в Индии, и в одной из этих книг я нашел очень точный пример этой модели места ко­ роля 8 . В этой книге, которую я не могу полностью пе­ ресказать, поскольку еще не освоил ее, как следует, человек человеку волк» (Bourdieu P. Leçon sur la leçon. Paris: Minuit, 1982. P. 52). 8. Alam M. The Crisis of Empire in Mughal North India: Awadh and the Punjab, 1707-1748. Oxford-New Delhi: Oxford University Press, 1986. P. 17. 468 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА [Музафар Алам] описывает упадок Могольской импе­ рии. Я думаю, что [он] расходится с историографиче­ ской традицией Индии, в которой упадок империи обычно представляется процессом политической фраг­ ментации, связанной с экономическим упадком. С точ­ ки зрения [Музафара Алама], этот пессимистический взгляд скрывает процесс возникновения нового поряд­ ка, новой структурации, которая должна опираться на неизменное место короля, в том смысле, если я пра­ вильно понял, что местные вожди, боровшиеся друг с другом и так или иначе извлекавшие выгоду из ослаб­ ления и разложения имперской власти, для усиления своей власти и своей локальной автономии, на самом деле продолжают ссылаться на «то, что по крайней мере выглядит имперским центром» (перевод мой). Иначе говоря, от империи остается не что иное, как идея о том, что есть империя и что у империи был центр. В силу этого факта тот, кто занимает централь­ ное место, оказывается в привилегированном положе­ нии: чтобы легитимировать себя, легитимировать ка­ кое-либо завоевание или злоупотребление властью, фе­ одалы вынуждены так или иначе ссылаться на этот центр, остающийся местом легитимации. Приведу ци­ тату: «В условиях безграничного военного и политиче­ ского авантюризма, сопровождавшего упадок импер­ ских властей и ставшего его следствием, ни один из авантюристов [не уверен, что так можно перевести] не был достаточно силен, чтобы завоевать поддержку остальных и заменить собой имперскую власть. Каж­ дый боролся за себя, независимо от остальных [тут уместна метафора обезьян, которые тянут руку вверх], стремясь сколотить состояние, но при этом угрожая положению и успеху любого другого. Только некото­ рые могли каким-то образом подчинить себе других, когда искали признания или институциональной леги­ тимации своих трофеев; и для этого им был нужен центр, который только и мог легитимировать их при­ обретения». Вот вам и иллюстрация: если бы король не существовал, его следовало бы выдумать. Мне кажется, что эта история показывает следую­ щий момент: когда сталкиваются соперничающие друг 4б9 О ГОСУДАРСТВЕ с другом власти, того факта, что среди этих властей есть та, что может утвердить себя в качестве превосходной, отличной, уже достаточно, чтобы задать ее в качестве обязательной отсылки; эффект такого рода является важным для объяснения процесса концентрации, кото­ рый я ранее изучал. Я сказал вам: есть определенное отношение между столицей <1а capitalo и капиталом; и я мог бы сказать также: есть определенное отношение между центром и концентрацией. Но я тогда еще не выдвинул эту гипотезу: процесс концентрации в опре­ деленной мере обусловлен самим наличием центра. Это кажется тавтологией, но я думаю, что эта гипотеза отличается от предположения Элиаса: факт существо­ вания в качестве центра дает определенное преимуще­ ство в борьбе за концентрацию —центра в том смысле, о котором я говорил, то есть признанного центра, а не просто географического; хотя бывает и так, что можно получить дополнительные выгоды от центра в геогра­ фическом смысле. В общем, это был первый вопрос, ко­ торый я собирался поставить, и я думаю, что мышле­ ние в категориях дома, соединенное с моделью места короля, а также с традиционными объяснениями исто­ риков, о которых я вкратце рассказал (сюзеренитет, су­ веренитет и т.д.), —всё это позволяет понять, почему получилось так, что, независимо от всякой централистской воли короля, происходит централизация, этому королю выгодная. Задачи исторического исследования государства Я хотел бы поставить второй ряд вопросов, который более важен с точки зрения логики [модели]: почему интересно изучать генезис государства, которым я за­ нимаюсь уже несколько лет, и какова задача такого ис­ торического исследования? Задача в том, чтобы сделать вклад в объяснение генезиса государства, то есть гене­ зиса политического как особой логики. Если мы гово­ рим, что даже на достаточно позднем историческом этапе во Франции и в Англии в королевском доме вме­ сто политики использовались домашние стратегии, это 470 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА означает, что в качестве политических описываются вещи, которые сами не являются политическими, ко­ торые еще не учреждены в качестве политических; если мы говорим, что такая-то война за престолонаследие — это пример стратегии наследования определенного дома, значит война не учреждена еще в качестве поли­ тической; если же мы говорим, что матримониальные стратегии вдохновляются стремлением увековечить дом, значит еще не произошло разрыва между лично­ стью или семьей короля и государственным аппаратом, и т. д. Важно довести гипотезу функционирования в ка­ честве дома до конца, чтобы попытаться увидеть то, что не получается ею объяснить. [В примере] Людови­ ка XIV [речь о том, чтобы] взять всё, что он сделал (во внешней или внутренней политике и т.д.), и опре­ делить всё то, что позволяет мне объяснить модель функционирования в качестве дома, поскольку остаток будет, по моему мнению, первым проявлением собст­ венно политического: то, что я не смогу объяснить, и есть то, что я буду называть «собственно политиче­ ским». Так, в прошлый раз я сказал вам, что предлагае­ мая мной тема могла бы называться «От королевского дома к государственному интересу»... Есть одна книга, о которой я буду вам говорить, это книга Этьена Тюо о государственном интересе9, о гене­ зисе дискурса «государственного интереса» как дискур­ са легитимации, привлекающего государственный принцип в качестве оправдания действий короля; по­ явление этого дискурса обосновано разрывом с логи­ кой дома. Я еще вернусь к этой книге, показывающей, как понятие государственного интереса появляется у юристов, которые в своих попытках дать такие оправ­ дания государственной политике, которые не были бы чисто личными или этическими, опираются, с одной стороны, на Тацита и на пессимистическую традицию истории, а с другой —на Макиавелли. В той мере, в ка­ кой, например, логика дома—это логика этическая, то есть определенная мораль (я несколько упрощаю 9- Thuau É. Raison d'État et pensée politique à 1 époque de Richelieu. Paris: Armand Colin, 1966; переиздано в: Albin Michel, 2000. 471 О ГОСУДАРСТВЕ и огрубляю: то, что мы относим к категории морали, по моему мнению, в 9°% случаев является домашним мышлением), для изобретения политической логики требовалось порвать с домашним мышлением и сказать: «В этом случае недостаточно повиноваться, король не может удовлетвориться следованием собственным чув­ ствам; например, он мог бы захотеть помиловать де Ту10, но он должен его казнить». Государственный интерес сильнее домашнего, сильнее чувства, жалости, доброты, феодальной любви и т. д. То есть именно этот процесс я хотел бы попытаться описать, обратившись к этому чрезвычайно длительному переходному перио­ ду, который начинается в XII веке. В прошлый раз я цитировал вам тексты историков, показавших, что начиная с XII века появляется мыш­ ление юридического типа, которое начало отделяться от традиционной логики дома, пусть и путем ее рацио­ нализации. Часть юридического дискурса сводилась к облачению мысли дома в римское право. Но приво­ дить основания для того, что нужно подчиниться мыс­ ли дома, — значит уже идти на разрыв с этой мыслью дома. У Мерло-Понти есть прекрасное высказывание о Сократе: Сократ ставит людей в затруднительное по­ ложение, поскольку он приводит основания для пови­ новения, а если приводят такие основания, значит можно и не повиноваться 11 . Приводить основания для мысли дома —значит уже занимать место, из которого ίο. Речь идет об обезглавливании Франсуа-Огюста де Ту (FrançoisAuguste de Thou, 1607-1642), государственного советника при Людовике XIII, казненного за участие в заговоре Сен-Марс. il. Цитата из работы «В защиту философии»: Мерло-Понти М. В защи­ ту философии. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1996. С. 28-29· Эта отсылка развивается в «Уроке об уроке»: «Можно вспомнить то, что Мерло-Понти говорил о Сократе: "Он приводит доводы в пользу того, чтобы повиноваться за­ конам, а это уж слишком — иметь доводы для повиновения... От него ждали того, чего он не мог дать: бездумного признания вещей." Раз те, кто заинтересованы в установленном порядке, каким бы он ни был, не любят социологию, значит она дает ту свободу от первичного согласия, благодаря которой даже по­ корность принимает вид ереси или иронии». Bourdieu P. Leçon sur la leçon. P. 54. 472 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мысль дома необходимо оправдывать: раз она оправ­ дывается, значит уже открывается дверь для возмож­ ной ереси, отступления. В этом как раз и заключается различие между доксой и ортодоксией. По сути, мысль дома, так сказать, в беарнском стиле — это мысль доксы, поскольку противоположность просто немыслима; тезисы доксы —те, у которых нет противоположности: так устроено, это традиция, об этом нечего говорить, «так повелось с незапамятных времен», как говорилось в беарнских сводах обычного права, то есть всё было так, как есть, со времен, о которых люди уже не помнят. Традиционализм начинается, когда традиция переста­ ет быть самоочевидной: как только начинают говорить, что надо иметь традицию или уважать ее, это значит, что традиция сама по себе больше не работает; как только начинают говорить о чести, это значит, что честь поругана; как только заходят разговоры об этике, значит этос больше не действует—ведь этос заключает­ ся в том, что «само собой» разумеется... Эта работа, в которой юристы играют главную роль, заставляя доксу превращаться в ортодоксию, напомина­ ет нам о том, что право—это ортодоксия: это докса, о ко­ торой говорят, что она правильна, это право, о котором говорят, что оно правильно, это должное бытие, кото­ рое не утверждается самим фактом своего бытия, в мо­ дусе «так делают», это такое «так делают», которое утверждается в модусе «так следует делать». Этот пере­ ход от доксы к ортодоксии, в который наиболее важ­ ный вклад вносят юристы, приводит к созданию совер­ шенно иной вещи, которой как раз и оказывается госу­ дарственный интерес. Есть превосходная книга Пьера Видаль-Наке под названием «Государственный ин­ терес»12, которая была написана во время Алжирской войны, и в ней он ставит вопрос о том, есть ли у госу­ дарства в определенных случаях основание взывать к собственному интересу, который считается чем-то превышающим мораль, чтобы преступить эту мораль, например, занимаясь пытками и т. п. Государственный 12. Vidal-Naquet P. La Raison d'État, textes publiés par le comité Maurice· Audin. Paris: Minuit, 1962; переиздано в: La Découverte, 2002. 473 О ГОСУДАРСТВЕ интерес —это резон * такого рода, который выходит за пределы морального резона — и в этом вся проблема,—то есть за пределы домашнего резона. Вот так. Я собираюсь изучать, не подробно, конечно, по­ скольку это, очевидно, потребовало бы многочасового анализа, принцип этого очень длительного перехода, который привел от «резона дома» к государственному интересу. Этот процесс трансформации сталкивается со значительными трудностями: создается впечатле­ ние, что специфическая логика государства так и не смогла окончательно отделиться от логики дома... Про­ цесс не закончен: когда говорят о коррупции, кумов­ стве, фаворитизме, становится понятно, насколько проблематичен публичный резон , власть которого — это власть не крови, а компетенции. В этом тексте он по­ стоянно перескакивает [от одного принципа к друго­ му]: дворянство мантии может в то же время быть дво­ рянством [шпаги], то есть оно обращается и к доводам крови; в итоге мы увязаем в удивительных противоре­ чиях, которые, как мне кажется, составляют саму осно­ ву разделения труда господства. Трехчастная структура Теперь я в двух словах расскажу вам о схеме, которая показалась мне способной очень многое прояснить, и я могу легко ее развить. То есть у нас есть структура с королем, братьями короля и всеми династическими соперниками, то есть другими феодалами и т. п. Король ^ 7 Братья короля Министр, великий визирь Здесь [у нас братья короля] принцип легитимации—это семья, логика крови, природы, поскольку способ вос­ производства является домашним. На другой стороне стоит королевский министр, которого можно назвать делегатом, уполномоченным, и его принципом леги­ тимации часто является образование как гарантия компетенции. С одной стороны, компетенция, заслуга, достижения и т.д., а с другой — природа. Мы в итоге приходим к своего рода треугольнику, трехчастной структуре в стиле Дюмезиля19, которая обнаруживает­ ся во множестве больших империй. Королю нужны та­ кие люди [министры], чтобы упрочить свою власть перед лицом [его братьев, но люди эти] могут обратить 19. Dumézil G. Mythe et épopée. Paris, 1968. 481 О ГОСУДАРСТВЕ против короля ту самую компетенцию, которую они должны поставить ему на службу, и вместе с тем леги­ тимность, которой их эта компетенция обеспечивает. Есть разные решения, которые я вам вкратце опишу. Например, очень часто [министры династического го­ сударства] дают обет безбрачия, а крайним случаем вы­ ступают евнухи, которым запрещено воспроизводство: они, как и визирь, обладают властью, но властью не вос­ производимой, пожизненными полномочиями. Другие частично или полностью исключены из власти, но они могут воспроизводиться. Иначе говоря, у нас есть без­ властные воспроизводящиеся и не воспроизводящиеся властители. И совершенно ясно, почему важна пробле­ ма наследования, почему важно мыслить в категориях воспроизводства. С одной стороны, есть наследники, с другой—те, кого можно было бы назвать «облатами», то есть те, кто были пожертвованы Церкви, обычно бедняки, которых семьи отдавали Церкви еще в раннем детстве. Облаты — это те, кто всем обязаны королю, способному добиться от них абсолютной преданности. Это, я полагаю, «железный закон» всех организаций. Партии, в частности коммунистические, давали облатам серьезные карьерные возможности. Аппаратный закон состоит в том, что аппараты не продвигают лю­ дей, имеющих капитал вне аппаратов; это относится как к Церкви, так и к партиям: Церкви любят облатов, поскольку они, будучи всем обязанными Церкви, пол­ ностью ей преданы. Например, часто епископами яв­ ляются облаты, у которых Церковь может все отнять. Эта трехчастная структура, как мне кажется, очень многое объясняет; она, например, позволяет понять, по­ чему во многих древних империях существовали бюро­ кратии, состоявшие из парий: очень часто бюрократы — это парии, то есть они исключены из политического вос­ производства. Это евнухи, священники, давшие обет безбрачия—все то же «запрещенное воспроизводство»,— чужестранцы, не состоящие в родстве с местными людь­ ми, служащие, например, [в] преторианской охране дворцов, [в] финансовых службах империй, в которых часто оказывались евреи, —[это] рабы, являющиеся соб­ ственностью государства, так что их имущество и посты 482 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА могут в любой момент отойти этому государству20. Мож­ но было бы привести тысячу примеров, но [польза опре­ деленной структуры в том, что она] не требует выклады­ вать все исторические данные, ее подкрепляющие, как и указывать на их ограничения... Я мог бы найти при­ меры в Древнем Египте, античной Ассирии, [где] функ­ ционер, называвшийся таащ — это одновременно и раб, и функционер: слово означает и то и другое21. Также можно найти пример в персидской империи Ахеменидов: там высокопоставленными чиновниками часто бы­ вали греки. В Османской империи, как показано в пре­ красной книге Мантрана, после XV века было найдено радикальное решение этой проблемы: братьев короля отстраняют [...] как только он занимает трон22. Неопре­ деленность принципа домашней передачи исчезает, по­ скольку у короля больше нет в этом плане соперников, так что у него остается лишь проблема главного визиря [министров], которую он решает по-своему [...]: ее ре­ шают, нанимая на чиновные посты чужестранцев, то есть в основном христиан-перебежчиков, принявших ислам, которые получают должности высоких санов­ ников. [...] То есть у нас есть фундаментальный закон—раз­ деление труда господства. Если, с другой стороны, вер­ нуться к истории французской королевской власти, можно заметить, что уже на ранних ее этапах важные позиции занимаются, как тогда говорили, homines novi, новыми людьми, облатами, которые всем обязаны го­ сударству и которые при этом обладают небезопасной специальной компетенцией. [...] Легко понять, что го­ сударство выстраивается как антитеза природе, что государство—это antiphysu23: никакого воспроизводства, 20. П. Бурдье ссылается здесь на работу: Hopkins К. Conquerors and Slaves. Cambridge: Cambridge University Press, 1978. 21. GarelliR, Durand J. -M., Gönnet H. étal. Le Proche-Orient asiatique, t. I: De ses origines aux invasions des peuples de la mer. Paris: PUF, 1969. 22. Mantran R. L'Empire ottoman, du XVIe au XVIIle siècle. Administration, économie, société. London: Variorum, 1984; см. также: Mantran R. (dir.). Histoire de l'Empire ottoman. Paris: Fayard, 1989. P. 27, 165-166. 23. От греческого «physis», «природа». 4»3 О ГОСУДАРСТВЕ никакого биологического наследования, никакой пере­ дачи, даже никакой земли, тогда как король и семья за­ нимают сторону крови, земли, природы. Первая мера, лежащая в основе современного государ­ ства,—это, следовательно, отказ от всякой возможности наследования и всякой возможности долговременного (то есть не ограниченного сроком жизни) присвоения средств производства и, в частности, земли, с которой всегда связывается статус средства производства, но так­ же гарантии социального статуса. К примеру, в Осман­ ской империи высокопоставленным чиновникам назна­ чается доход с земель, но никогда не выделяется земель­ ная собственность. Другое средство: наследуемые должности; то есть возникает порядок пожизненной должности, с двумя [антагонистическими] темпоральностями, [первая — наследника и вторая] — функционе­ ра. Например, в опросе чиновников, который я прово­ дил24, были такие вопросы: «Знаете ли вы своего пред­ шественника?», «Можете ли вы повлиять на назначение вашего преемника?». Это один из важных разрывов: мышление в категориях предшественника и преемника исключается, по крайней мере официально, из бюрокра­ тической мысли. В то же время у чиновника совершен­ но особое отношение к своему посту, отношение, отсе­ ченное от наследования и с точки зрения структуры вос­ приятия—от будущего и т. п. Точно так же Макс Вебер в свой социологии религии попытался [выделить] для каждой из важных позиций в социальном пространстве особый тип религиозности, который ею поддерживает­ ся25: есть религии купцов и т. п. Я думаю, что для пони­ мания философии истории, религиозной философии чиновников нужно помнить о структуре, задающей саму темпоральность их позиции. [...] Следовало бы изучить роль специализированных меньшинств. В книге Геллнера о государстве показана 24- См.: DarbelA., SchnapperD. Les Agents du système administratif// Les Cahiers du Centre de sociologie européenne. La Haye: Mouton, 25. Вебер M. Хозяйственная этика мировых религий / / Избранное: Образ общества. СПб., 2θΐ2. 484 Л Е К Ц И Я 10 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА роль групп-парий в образовании бюрократического го­ сударства, и я считаю, что это единственная интерес­ ная идея этой книги. Например, он не раз подчеркива­ ет то, что евреи, поскольку они были известны своей профессиональной надежностью и способностью ока­ зывать точно оговоренные услуги, поставляя указан­ ный товар точно в срок, были в этой структуре необхо­ димы, но очевидно, что их нужно было лишить сил в военном, а также политическом отношении, чтобы они могли получить разрешение работать с инструмен­ тами, которые в других руках были бы опасны именно для тех, кто им их доверил26. Случай наемников — не более, чем частное применение этой общей модели. В следующий раз я попытаюсь продвинуться далее в [анализе] этого переходного процесса. 26. См.: ГеллнерЭ. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991· С. 214-218. Лекция 24 октября 1991 года Повторение логики курса. — Семейное воспроизводство и государственное. — Отступление об истории политической мысли. — Историческая работа юристов в процессе построения государства. —Дифференциация власти и структурная коррупция: экономическая модель. Повторение логики курса С ЕЙЧАС я вкратце повторю логику моего рассуж­ дения. На первом этапе я попробовал выделить специфическую логику династического государ­ ства и показать, почему некоторыми своими качества­ ми оно было обязано тому факту, что организовывалось одним фундаментальным принципом, а именно на­ личием стратегий воспроизводства на базе рода. На втором этапе я проанализировал принцип динамики, которая привела к переходу от династического госу­ дарства к более безличному государству, известному нам. В прошлый раз я описал то, что можно назвать специфическим противоречием династического госу­ дарства, заключающимся в том, что оно является ме­ стом структурного напряжения, возникающего между двумя категориями агентов и, по сути, двумя модусами воспроизводства: одной группой, то есть королевской семьей, которая воспроизводится на основе принципа биологической передачи, и другой, которая воспроиз­ водится опосредованно и чей очевидный принцип — это система образования. Я думаю, что противоречие между двумя этими категориями агентов — один из главных двигателей истории государства, который поз­ воляет понять, как произошел переход от власти лич­ ной и передаваемой напрямую по наследству к власти более безличной и, скажем так, передаваемой по на­ следству лишь частично. Вот путь, которого я придер­ живался. Сегодня я сначала хотел бы отметить то, что сос­ тавляет противоречие между двумя этими способами воспроизводства, поскольку только при условии 487 О ГОСУДАРСТВЕ досконального понимания принципа этого противопос­ тавления можно понять другие вещи, кажущиеся от него довольно далекими. Не претендуя на переворот в науке, я думаю, что можно было бы намного лучше понять Французскую революцию, если бы мы поняли, что она, возможно, является победой безличного спосо­ ба воспроизводства над личным. Наконец, —и я скажу это для того, чтобы у вас было общее представление о направлении моего курса, — категории людей, кото­ рые в те времена были наиболее заинтересованы [в Ре­ волюции], представляют собой как раз те категории, которые закрепляют свои властные [позиции], завися от системы образования, культурного капитала и т.д.; они заинтересованы в продвижении определения госу­ дарства, которое было бы более универсальным, чем это нужно социальным категориям, для которых власть и ее передача зависят исключительно от наследствен­ ности. Конфликт двух этих принципов, если помнить о нем, позволяет объяснить многие вещи. Например, я в следующий раз буду рассказывать вам об одной за­ мечательной книге американского историка о королев­ ском «ложе правосудия» 1 , весьма торжественной цере­ монии, во время которой король посещал парламент и отправлял свою власть законодателя, что являлось экстремальной ситуацией. Эта американка занимается историей этой церемонии, и в ней можно увидеть удиви­ тельные вещи, состояния и этапы борьбы между властью на основе династии и властью на основе не генеалогии, а компетенций, [в частности] юридических. В послед­ ней главе ее книги описывается заключительный пери­ од, пришедшийся на правление Людовика XV: церемо­ ниал, введенный при Людовике XIV, когда король вос­ седал на троне, стоявшем на возвышении, в окружении всей королевской семьи, а перед ним стояли поддан­ ные, в ее работе противопоставляется тому распорядку ложа правосудия, когда король, хотя он все так же на­ ходился на возвышении, был окружен уже людьми, ав­ торитет которых имел юридический характер. Она противопоставляет две этих совершенно разных карти1. Hartley S. Le Lit de justice des rois de France. Paris, 1991 [1983]. 488 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ны, которые выступают своего рода видимым воплоще­ нием этого противопоставления [двух модусов вос­ производства]. Из этого вы можете понять, какого направления я хотел бы придерживаться. Семейное воспроизводство и государственное Гипотеза, которую я имел в виду, состоит в том, что один из главных факторов изменений, результатом ко­ торых является современное государство, —это указан­ ный антагонизм двух этих разных принципов вос­ производства, один из которых можно назвать семей­ ным, а другой [культурной или образовательной компетенцией]. Два этих принципа продолжают рабо­ тать, и даже сегодня государство ощущает в себе это противоречие между наследниками и новичками. Сис­ тема образования, которая на изучаемом мной этапе представлялась принципом воспроизводства, не зави­ симым от династического принципа и ему противопо­ ложным, тоже стала, в силу самой логики своей рабо­ ты, едва ли не династическим принципом воспроиз­ водства, выступая основанием для государственной знати, своего рода синтеза двух ранее указанных прин­ ципов воспроизводства. То есть мы имеем дело с дву­ мя модусами воспроизводства, которые скоординиро­ ваны друг с другом, которые обосновывают два прин­ ципа верности или лояльности группам, объединенным двумя совершенно разными формами связей. Очевид­ но, предпосылка того, что я говорю о модусах воспро­ изводства, состоит в том, что власть движима своего рода conatus'oM, если говорить в категориях Спинозы, то есть стремлением закрепить саму себя, упорствовать в бытии. (В социологии это постулат, который следует открыто принять, иначе не поймешь, как работает соци­ альный мир; и это вовсе не какой-то метафизический принцип: мы обязаны предполагать, что люди, облада­ ющие определенной властью, капиталом, действуют, осознанно или неосознанно, таким образом, чтобы закрепить или преумножить свою власть и свой капи­ тал.) Этот conatus, являющий постоянным движением, 489 О ГОСУДАРСТВЕ поддерживающим социальное тело, заставляет различ­ ные корпуса, обладающие капиталом, сталкиваться друг с другом и применять на практике ту власть, ко­ торой они обладают, в борьбе, нацеленной на поддер­ жание или преумножение самой этой власти. Вот общее направление, которому я следую. Теперь же я собираюсь уточнить характеристики двух этих мо­ дусов воспроизводства. Рассматриваемый переходный период чрезвычайно длителен; его начало можно отне­ сти к самым ранним этапам, поскольку с самого нача­ ла Средневековья обладатели пожизненной власти, но­ вички, часто являвшиеся учеными, клириками, а потом и светскими юристами и т. п., сталкиваются с династи­ ческими наследниками. [Этот переходный период] продлится с XII века до Французской революции. Он интересен потому, что по мере дифференциации поля власти становится заметным наличие противоречиво­ го и двусмысленного модуса воспроизводства. Проти­ воречие рождается из того, что неродовой модус вос­ производства сам по себе, в силу своей собственной ло­ гики, выступает критикой наследственного модуса. Это два модуса воспроизводства, которые по своей сути оказываются антагонистами друг друга: бюрократиче­ ский модус воспроизводства, поскольку он связан с сис­ темой образования, самим своим существованием под­ рывает основания родового модуса; и подрывает он его в самой его легитимности. Развитие образования и рост числа чиновников, власть которых основана на компе­ тенции, приводят, независимо от всякой идеологиче­ ской проработки, к оспариванию наследственности, основанной на кровных узах. И можно сказать, что в определенном смысле государственная знать, то есть знать компетенции, чьим воплощением станет дворян­ ство мантии, изгоняет старую знать. Всё, конечно, не так просто, поскольку, как показа­ ли историки, дворянство мантии разделяется внутри себя в силу того, что дворянство крови остается леги­ тимной знатью. Книга Франсуазы Атран об истории дворянства мантии в XIV и XV веках очень интересна2: 2. Autrand F. Naissance d'un grand corps de l'État. Paris, 1981. 490 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мы видим, что дворянство мантии в каком-то смысле разрывается между коллективными интересами кор­ пуса и частными интересами, ведь коллективные ин­ тересы склоняют ее к утверждению своего отличия от дворянства крови, а частные — к растворению в дво­ рянстве крови за счет союзов. То есть историки рас­ критиковали бы мою конструкцию, и не без основа­ ния. Они, я думаю, сказали бы так: «Эта схема слиш­ ком проста. Вы противопоставляете два модуса воспроизводства, но на самом деле они смешаны друг с другом; в числе тех, кого называют дворянством мантии, 40% людей, которые на самом деле—дворяне шпаги, прошедшие обучение, и т. д.». В самом деле, по мере того, как всё более важным становится воспроиз­ водство за счет системы образования, часть дворян крови перекрещиваются и превращают свой капитал дворянства крови в капитал дворянства мантии за счет приобретения дипломов. Всё и правда намного сложнее. Но это означает не то, что модель неверна, а то, что социальные агенты, обладающие тем или иным видом знатного капитала, постараются как мож­ но лучше сыграть на своих частных и коллективных интересах, чтобы максимизировать прибыли, связан­ ные с обладанием тем видом знатного капитала, кото­ рый у них есть. Две эти формы, которые я в прошлый раз выделил, несовместимы. [Когда] речь о королевском доме и груп­ пе сановников, обладающих унаследованными, врож­ денными дворянскими качествами, мы оказываемся на стороне природы, дара, передаваемого естественным образом, и профессиональной идеологией этой катего­ рии является своего рода натуралистическая идеоло­ гия. В той мере, в какой всякая идеология стремится натурализовать ту или иную привилегию, знать всегда задает образец для всех идеологий. [...] Напротив, чи­ новники обладают приобретенным капиталом, они за­ нимают сторону пожизненного, временного, заслуги, даже если они говорят о даре—понятие дара чрезвычай­ но важно. Харизма принадлежит знатности, и кровная передача легитимирует именно потому, что через кровь передаются необычные, харизматические качества, 491 О ГОСУДАРСТВЕ например, одним из таких качеств является способ­ ность излечивать золотуху3. Итак, с одной стороны, у нас есть харизматическая идеология кровной передачи, в особенности даров, а с другой — идеология, которая тоже станет харизма­ тической,—как всем известно, идеология образования имеет типично харизматический характер, поскольку она опирается на идею дара, природного дара, который ничем не обязан приобретению. Но в рассматриваемый период эти вещи пока еще противопоставляются друг другу более четко: с одной стороны, врожденное, с дру­ гое—приобретенное; с одной —кровь, с другой — заслу­ га и, главное, право. И неслучайно то, что носители универсалистской претензии — это юристы, которые, будучи обязанными своей властью праву, свои юриди­ ческие знания направят на универсализацию своих частных интересов, имеющихся у них как у владельцев особого юридического капитала. Юристы, очевидно, играют фундаментальную роль в создании государства, поскольку они судьи и в то же время заинтересованные стороны: они те, кто могут легитимировать монарха,— теории абсолютизма, наиболее радикально оправдыва­ ющие династическую передачу власти, созданы юри­ стами. Но это не исключает того, что юристы, всё больше функционирующие в качестве обособленного поля, также разделены внутри себя, так что другие юристы применяют свои юридические знания для за­ щиты другого возможного основания власти, а именно конституционного. В постоянной борьбе с королевской властью они первыми попытались обосновать то, что королю и дворянам необходимо найти другое основа­ ние для самолегитимации, отличное от простой нас­ ледственной передачи. (Вот сцена, как я ее вижу, и с этими двумя антагони­ стическими принципами, которые сталкиваются друг 3- Отсылка к тому, что в Средневековье во Франции и Англии коро­ лям приписывали способность излечивать эту болезнь туберку­ лезного происхождения. См.: Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королев­ ской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998· 492 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА с другом, связаны, очевидно, определенные интересы и группы агентов. Очень часто [...] мы встречаем ка­ кую-нибудь большую подборку текстов юристов, в ко­ торых предлагаются либо оправдания монархического государства, либо критика, в большей или меньшей сте­ пени опирающаяся на Руссо. Историки, создающие та­ кого рода книги, обычно трактуют тексты как нечто изолированное и самодостаточное, не соотнося их с их производителями. Если следовать принципу, о кото­ ром я здесь напоминаю, я думаю, что для понимания какого-либо текста всегда нужно помнить о том, что у нас, с одной стороны, есть пространство текстов и [с другой] пространство производителей текстов, и мы обязаны соотнести структуру пространства текстов со структурой пространства их производителей, чтобы понять, почему тексты именно такие, а не другие. Для понимания того, почему такой-то провинциальный юрист развивает руссоистские тезисы в памфлете против монархии, важно знать, что это мелкий адвокат из большой семьи, что его кузен занимает важную позицию в Бордо, тогда как он сам принадлежит, скорее, к зачах­ шей ветви семьи, и т. д. Всё это важно знать: положение, которое он занимает в юридическом поле, власть, кото­ рая у него имеется, кто он—парижанин или провинциал, канцлер Парижского парламента или же мелкий адвокат из юго-восточной провинции, сидящий без дел, и т.д. То есть нужно соотнести пространство текстов с про­ странством их производителей.) По мере того как власть дифференцируется, мы, та­ ким образом, получаем определенный комплекс про­ тагонистов: тех, кто по своим интересам связан с пра­ вом и пожизненными полномочиями, и тех, кто за­ висит от кровных уз и наследственности. Два этих [комплекса] протагонистов отделяются друг от друга, так что сталкиваются друг с другом теперь агенты, за­ нятые конкурентной борьбой внутри каждого из полей, а также между полями. Эти крайне сложные формы борьбы порождают новаторские практики, изобрете­ ния. Например, в судах благодаря некоторым хитрос­ тям и после определенной борьбы люди из Парламента [вводят правило ношения] красной мантии, что нам 493 О ГОСУДАРСТВЕ кажется смешным, но это очень важное завоевание, по­ скольку им теперь разрешено заседать в красных ман­ тиях, а не в черных, это символическое завоевание, ко­ торое уравнивает их с потомками династической ли­ нии. Таким образом, мы [наблюдаем] всевозможные виды борьбы, практические и одновременно символи­ ческие, причем символические виды, очевидно, более свойственны тем, кто занимает сторону пожизненного, права, дискурса: у них есть способность добиться изме­ нений в практиках (в рангах, иерархиях, внутри це­ ремониала и т. д.), а с другой стороны, [способность ве­ сти] символическую борьбу, [производить] теории. И ряд политических теорий, изучаемых в институтах политических наук, родились именно из борьбы, в ко­ торой различные группы, участвующие в разделении труда господства, пытаются продвинуть свои фигуры. Отступление об истории политической мысли Я считаю, что следовало бы переписать всю историю по­ литической мысли (к сожалению, у меня нет для этого ни времени, ни компетенции). Когда я говорю «переписать», на самом деле она уже «пишется», поскольку есть пре­ красные работы, на которые я опираюсь и которые уже сделали полдела. Объяснюсь в двух словах: важно, чтобы вы понимали контекст моего изложения. Существует ис­ тория традиционных политических идей [иллюстраци­ ей которой служит], к примеру, книга Шевалье4, в кото­ рой по одной главе на каждого автора (Платона, Бодена и т.д.), но непонятно, почему именно эти авторы, а не другие, и точно так же непонятно, как определенные ав­ торы попадают, к примеру, в историю философии. К счастью, сейчас уже начали заниматься исследова­ ниями по социологии философии или социологии ли­ тературы, которые не довольствуются тем, что берется уже готовый корпус, а потом социологически исследу­ ются люди, в него попавшие. Напротив, теперь начали 4- Chevallier J.-J. Histoire de la pensée politique. Paris: Payot, 3 t. 1 979~1984· 494 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА заниматься социологией самого этого корпуса: почему он именно такой, а не другой? Почему вышло так, что во Франции Кант — обязательная фигура, и еще в большей степени Декарт, тогда как в англосаксонской традиции Юм и Локк занимают гораздо более важное место? Иначе говоря, [речь о том, чтобы продумать] формирование «исторического рейтинга». С полити­ ческой философией надо провести такую же работу, и тогда выяснится, что наряду с Боденом существует примерно пятнадцать фигур, которые также создавали теории государства, правления, но потом были забыты. Если продвинуться дальше, можно изучить, как это де­ лала Сара Хэнли, публичные позиции канцлера, Пар­ ламента и секретаря, которые зафиксированы в про­ токолах, и тогда можно будет заметить, что эти люди также были производителями теорий о государстве, правлении и властях. Выясняется, что крупные фигу­ ры, которые остались в истории политической фило­ софии, прорисовываются на фоне некоего постепенно создаваемого универсума. Рефлексия такого типа [поз­ воляет] открыть то, что политическая философия рож­ дается в политическом действии, в политической рабо­ те и что она составляет часть самого предмета. Напри­ мер, один из историков, который был секретарем суда и одним из первых написал историю ложа правосудия, совершил стратегический переворот: он воссоздал свое­ го рода фиктивную историю ложа правосудия, которая в определенной мере стала реальной, поскольку один из королей, прочитавший его труды, принял ее всерьез, и затем ложе правосудия было построено в соответствии с моделью, развитой этим автором5. Иными словами, теоретические построения, кото­ рыми занимались политические философы, состав­ ляют часть конструирования реальности, изучаемой собственно историками. Это не просто сопроводитель­ ный дискурс. Именно поэтому понятие идеологии крайне опасно: оно заставляет верить в то, что сначала существует инфраструктура, а потом появляются дис­ курсы. Это не так: дискурс составляет часть реальности, 5- См.: Hanley S. Le Lit de justice des rois de France. Paris, 1991. 495 О ГОСУДАРСТВЕ и в данном случае хозяева дискурса, то есть юристы, об­ ладают удивительным козырем: они могут заставить верить в то, что говорят; у них есть определенная власть, они, прежде всего, обладают способностью ска­ зать, причем авторитетно; имея же эту способность, они могут заставить поверить в то, что отвечающее их интересам является истинным. Заставляя верить в эту их истину людей, которые обладают властью, позволя­ ющей приводить истину в исполнение, то есть властью властителей, они могут осуществить то, что говорят. Сегодня похожую роль играют опросы общественного мнения... Вы еще подумаете об этом, я не буду на этом долго останавливаться, но бывают случаи, когда у дис­ курса есть сила, позволяющая ему в большей или мень­ шей степени самоподтвердиться. Весь этот экскурс ва­ жен для изменения нашего образа мысли. Я часто по­ вторяю то, что марксизм «непреодолим»6, но лишь при условии, что он будет преодолен. Из-за марксизма у нас в голове полно ложных проблем, непреодолимых оппозиций и невозможных дистинкций. Так, дистинкция идеологии и реальности — одно из подобных дра­ матических разделений, мешающих нам понимать про­ цессы вроде тех, что я буду описывать и что как раз за­ ключаются в постоянных переходах от дискурса к реальности ритуала. Я хотел упомянуть о том, что государство стало про­ дуктом множества бесконечно малых актов. В историче­ ских книгах можно, к примеру, найти сцены собрания па­ рижского Парламента: толпы людей и возвышающийся над ними король. Каждый из этих персонажей, вне вся­ кого сомнения, существует; прежде чем отправиться на эту торжественную церемонию, каждый сказал своему со­ седу: «У нас есть право ремонстраций!» Потом они по­ слали делегацию к королю, который ее вежливо выпро­ водил, но все же сделал уступку: «Из пяти ремонстраций 6. Намек на высказывание Жана-Поля Сартра в «Проблемах мето­ да» (введении к «Критике диалектического разума») о том, что марксизм «остается философией нашего времени, его не­ возможно преодолеть». См.: Сартр Ж.-П. Проблемы метода. М.: Академический проект, 2θθ8. С. 3 2 ~33· 49б Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА я приму только одну», например о бедности. Нет ничего ужасного в том, что твоя обязанность—напомнить коро­ лю, который по определению защитник бедных, что он ими не занимается... Четыре других [ремонстрации] остаются без внимания и т. д. Все эти переговоры, эти ты­ сячи незначительных действий, которые просто переска­ зываются в повествовании без начала и без конца, долж­ ны быть объединены в теоретических моделях, имеющих социологическое обоснование. Чтобы действительно объяснить генезис государства, нужно было бы составить хронику всех этих актов, всех этих незначительных действий, образующихся групп давления, этих хитростей, благодаря которым в ритуал вводится небольшое изменение и одним из проявлений которых являются изучаемые нами теоретические дис­ курсы. К сожалению, я не смогу довести работу до кон­ ца, но я могу указать на ее принцип... Я думаю, что речи Бодена следует поставить на одну доску с незначитель­ ной фразой того самого канцлера, сказанной соседу до того, как отправиться на королевское заседание: всё это отдельные ходы, отдельные стратегии. [Речь не о том, чтобы] дискредитировать или дисквалифицировать большие теории, но думаю, что мы должны развернуть­ ся в другую сторону: все настолько привыкли обращать на Макиавелли больше внимания, чем на пересуды, что я просто обязан указать на другую сторону. Историческая работа юристов в процессе построения государства Вернусь к своему тезису. Итак, у нас есть противопо­ ложные принципы воспроизводства, социальные аген­ ты, интересы которых в большей или меньшей степени связаны с тем или другим из принципов воспроиз­ водства. Эти агенты сами участвуют в крайне сложных играх — юридической игре, династической и т.д.,— в которых эти коллективные интересы дворянства ман­ тии или шпаги обособляются, разделяются, фрагментируются; каждый из этих людей ведет внутри этих небольших, но чрезвычайно сложных игр свою игру, используя свои козыри и свои инструменты. По моему 497 О ГОСУДАРСТВЕ мнению, юристы —это двигатель универсального, уни­ версализации. На их стороне право, то есть дискурс с универсальной претензией, а также особая, профес­ сиональная способность объяснять, удостоверять правоту, приводить и производить основания, то есть переводить вещи, относящиеся к порядку фактов («это так», «это невозможно», «это нетерпимо» и т.д.), в по­ рядок разума, причем двумя разными способами: за счет обращения к универсальным юридическим прин­ ципам (например, нет государства без Конституции) и за счет обращения к истории. Юристы стали первы­ ми историками конституционного права, они первыми попытались найти прецеденты, разобрать архивы. [Ин­ тересно отметить то], что люди, крайне увлеченные спорами о том, могут ли члены Парламента быть оде­ ты в красное, то есть с головой погруженные в эти ми­ кроскопические сражения, стали в то же время автора­ ми неслыханных исторических работ: они начали раз­ бирать архивы, чтобы выяснить, как выглядела первая церемония ложа правосудия в XIII веке —шел ли ктото перед королем или нет, ставил ли он в первый ряд пэров и т. д. Эта историческая работа составляла часть труда по построению государства. То есть я просто хочу сказать, что эти люди в силу своих характеристик и по­ зиций, чтобы отстоять свои интересы, были вынужде­ ны продвигать универсальное. Таково было их каче­ ство, то есть они не могли просто сказать: «Это вот так». Даже когда они служили королю и абсолютизму, они удостоверяли правоту того, что может утверждать­ ся по произволу, они были теми, кто приводит основа­ ния, и тем более это относится к тем случаям, когда они хотели отстоять свои интересы. Вот, собственно, схема и основной принцип моего способа читать документы, читать историков, однако по причинам, которые мне не известны, об этих вещах не говорят. Я представляю вам результаты своего ис­ следования, работы, того, что я вывел из прочитанно­ го, и я попытался рассказать вам о той философии ис­ тории, если ее можно так назвать, которая ориентиру­ ет мое прочтение, — я мог бы использовать язык диалектики, рассказав о противоположности струк49» Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА туры и истории, индивидуального агента и коллектив­ ного, индивидуальной рациональности и коллектив­ ной, то есть о всех этих оппозициях, которыми набиты наши головы и которые не имеют никакого смысла... Я думаю, что не бывает такого действия, которое было бы столь случайным, что оно не имело бы смысла в сложной системе действий. Вот в чем смысл этого экскурса. Итак, у нас есть два конфликтующих друг с другом модуса воспроизводства. А король, как я показал в прошлый раз в своей схеме,—это третья сторона, в ка­ ком-то смысле он стоит над этой противоположностью обладателей пожизненных должностей и наследников. Он даже может воспользоваться их антагонизмом в це­ лях правления—разделяй и властвуй. Это означает, что он может воспользоваться компетенцией обладателей пожизненных должностей для дискредитации власти братьев или кузенов; и наоборот, он может поставить этих обладателей на место, напомнив, где их место в системе кровных уз. Чтобы в полной мере понять дей­ ствия и поступки короля, нужно, как я уже показал в прошлом году, знать, что первый этап построения го­ сударства — это процесс накопления различных видов капитала в руках короля. Иначе говоря, это человек, который оказывается обладателем власти, позволяю­ щей управлять этим капиталом, то есть, по существу, его распределять. Об этом говорили сотни раз, особен­ но антропологи, которые изучали генезис государства: например, в африканских обществах первая форма легитимного накопления власти обнаруживается вме­ сте с распределением. Но при этом нужно все-таки про­ анализировать то, что понимается под «распределени­ ем». Историки, говоря о французской или английской королевской власти, не раз подчеркивали материаль­ ное распределение, то есть тот факт, что король спосо­ бен распределять доходы от налогообложения по тем направлениям, которые он сам определяет. Деньги, на­ копленные за счет налогов, распределяются среди определенных категорий подданных: в форме оплаты военным, жалованья чиновникам, владельцам аптек, управленцам, судейским служащим и т. д. 499 О ГОСУДАРСТВЕ Историки подчеркивали то, что генезис государства неотделим от генезиса определенной группы людей, которые заинтересованы в государстве и чье существо­ вание с ним связано. Этот момент следовало бы раз­ вить, чтобы понять поведение отдельных агентов, по­ нять, почему сегодня определенные люди отдают свои голоса той или другой стороне сообразно тому, что, к примеру, можно было бы назвать «религиозными убеждениями». Как объяснить связь между религи­ озными убеждениями и некоторыми политическими позициями? Очень часто усматривают прямую и непо­ средственную связь: быть католиком — значит голо­ совать за правых. Это может быть и верно в опреде­ ленный период, однако, на самом деле, отношение го­ раздо сложнее. Чтобы понять, почему определенное вероисповедание приводит к определенной политиче­ ской позиции, необходимо понять, что значит быть связанным с самим существованием Церкви: например, следует спросить себя, у каких людей жизнь изменилась бы, если бы Церковь исчезла. Вспомните о продавцах свечей, которые сами не обязаны быть католиками... Остановлюсь пока на этом. С государством дело обстоит примерно так же. Кто заинтересован в государственной службе? Если бы мы составляли опрос по повседневному гражданскому со­ знанию и ставили вопросы о том, кто, к примеру, поз­ воляет свой собаке справлять нужду в водосток, а кто — нет, кто выбрасывает пластик, а кто —нет, и т.д., мож­ но было бы спросить себя, какие принципы способны дифференцировать всех этих людей, и ответить на та­ кой вопрос непросто. Я лично обычно задаю себе вопро­ сы о тех вещах, которые близки к упомянутому мной примеру производителя свечей: какие люди связаны своими интересами с общественным порядком? Дей­ ствительно ли у них государственные зарплаты? Закон­ чили ли они государственное учебное заведение? Ис­ кать следовало бы в этом направлении. Вот вещи, кото­ рые следует подвести под категорию «интереса». Внешне будет казаться, что люди делятся совершенно беспорядочно. Но гипотеза социолога состоит в том, что под этой внешней анархией скрывается закономер500 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ность: люди не сумасшедшие, они делают не что угод­ но, у них есть «интересы». Я не имею в виду интересы в смысле Бентама, это интересы не материальные или попросту экономические, а очень сложные интересы, интересы, связанные с принадлежностью: inter esse—это значит «принадлежать», «быть при деле». Кто при деле, когда речь о публичном? Чья жизнь переворачива­ ется, когда закрывают государственный канал? Возмож­ но, что здесь есть определенная зависимость от статуса чиновника. Историки правы, когда [связывают] госу­ дарство с жалованием, заработными платами и т. п. Но за всем этим скрывается формирование определен­ ного, более или менее многочисленного корпуса людей, которые тесно связаны с государством. То есть изучать материальную сторону создания государства — значит уже изучать нечто другое; благодаря факту получения зарплаты устанавливается определенная форма при­ надлежности, зависимости, которую нельзя понимать как раболепие. Говорят так: «Чиновники довольству­ ются тем, что повинуются»; но на самом деле это не ра­ болепие, это глубокая заинтересованность, которая не доходит до уровня сознания, которая открывается лишь в критические периоды. Торговец свечами открыл бы свои интересы лишь в том случае, когда бы Церковь действительно исчезла. Иначе говоря, существуют фор­ мы привязки, принадлежности, связи, которые нужно схватить. В зарплате выявляется форма зависимости, связь, которую можно было бы назвать моральной. Я отошлю вас к статье Дени Крузе «Кризис аристокра­ тии во Франции XVI века»7, чтобы показать вам разницу с тем, что я вам только что рассказал. В этой статье Дени Крузе занимает совершенно обычную материалистиче­ скую позицию: он показывает, как различные формы борьбы вокруг власти были борьбой за влияние, ставкой которой было получение главных постов, то есть тех, что способны принести финансовую прибыль. Он по­ просту говорит, что эта борьба была такой ожесточенной 7- Crouzet D. Recherches sur la crise de l'aristocratie en France au XVIe siècle: les dettes de la Maison de Nevers / / Histoire, économie et société. 1982. N0. 1. P. 7-50. 5OI О ГОСУДАРСТВЕ потому, что для сохранения своего образа жизни дворя­ нам были нужны деньги. Так что, отправляясь от этой борьбы за распределение, можно понять происходящее. Он приводит примеры: присоединение графа Невера к Генриху II и присоединение герцога де Гиза к Генри­ ху IV ради двенадцати миллионов ливров, предназначен­ ных для уплаты его долгов, и т. д. Вот случаи, когда хо­ рошо видно, что власть государства осуществляется пре­ имущественно через распределение ресурсов. Но при всем при этом, и я хотел бы это подчеркнуть, зависимость от государственной власти значительно шире материаль­ ной зависимости... Вот первый момент. Второй момент: государство, распределяя матери­ альные ресурсы, производит символический эффект. Это очень простая вещь, и ее легко увидеть в докапита­ листических обществах, где первичные формы накопле­ ния основываются как раз на распределении. Сегодня известно, что некоторые вещи, кажущиеся бессмыслен­ ным разбазариванием ресурсов, например перераспреде­ ление покрывал или клубней ямса, в действительности являются определенной формой накопления. Символи­ ческая алхимия заключается именно в перераспределе­ нии: я получаю деньги и, отдавая их кому-то еще, превращаю их в дар, порождающий признание, причем «признание» тут может пониматься двояко — и как благодарность, и как признание легитимности. Логика централизации, действуя через перераспределение, приводит, таким образом, к новой форме накопления, накопления символического капитала, легитимности. Этот алхимический труд по перераспределению осо­ бенно хорошо заметен в главной королевской привиле­ гии, а именно в праве назначать на должности, номи­ нировать. В своих первых выкладках, которые вам представил8, я часто подчеркивал необходимость удивляться ба­ нальным вещам, например таким: «Его назначили про­ фессором». Назначение — это как раз один из этих ак­ тов, предполагающих концентрацию символического 8. См. развитие темы назначения у П. Бурдье в работе: Bourdieu Р. Langage et pouvoir symbolique, особенно p. 307-321. 502 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА капитала и способность распределять его по опреде­ ленным каналам. У [Уильяма Блэкстоуна]9 есть такая фраза: «Король —это источник почестей». Этот образ короля как источника всевозможных благодеяний, в частности символических, то есть тех, что можно было бы назвать благодеяниями, определяющими идентичность, [обнаруживается, когда король решает, кто] знатен, а [кто] нет, [кто будет] канцлером, а [кто] нет. Власть назначать — это власть социального творе­ ния, которая заставляет назначенного человека суще­ ствовать в соответствии с этим назначением. Это едва ли не магическая власть. Материальное перераспреде­ ление, вполне обоснованно описываемое историками, дублируется, таким образом, социальными эффектами лояльности, которые я недавно попытался отметить, а также эффектами признания. Иначе говоря, перерас­ пределение производит легитимность10. В то же время этот процесс остается крайне двусмысленным. Это процесс накопления, в котором капитал идет к капита­ лу, поскольку, даже когда король перераспределяет его, он не перестает его накапливать. Даже перераспределе­ ние является одной из главных форм накопления в силу превращения экономического капитала в симво­ лический. Однако накопление такого типа выполняет­ ся в интересах определенного лица: это своего рода «патримониализация» (в смысле Вебера) общественно­ го блага. Король пользуется общественными ресурса­ ми, накопленными государством в виде налогов, титу­ лов и привилегий, и пользуется ими в своих интересах. Дифференциация власти и структурная коррупция: экономическая модель Процесс построения государства — эту тему я буду раз­ вивать в следующий раз—сопровождается дифференци­ ацией корпуса руководителей. В соответствии с логикой д. См. supra, р. 346· ίο. Об этой идее см.: Bourdieu P. Les modes de domination / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1976. N0. 2-3. P. 122-132; a также: БурдьеП. Практический смысл. С. 238-265. 503 О ГОСУДАРСТВЕ делегирования король вынужден отписать часть власти, которой он располагает, другим, которые могут быть либо членами его рода, либо просто компетентными людьми (юристами, служащими и т.д.). Таким образом создаются цепочки зависимости и на каждом из их зве­ ньев возникает возможность хищения. Иными слова­ ми, то, что король делает для самого себя, каждый из его уполномоченных также может делать для себя. И если король может направить [процесс] в своих ин­ тересах, даруя символический капитал, который извле­ кается им из перераспределения, точно так же интен­ дант из Нанси может воспользоваться полномочиями, полученными им от короля, чтобы накопить власть и престиж, особенно благодаря поблажкам, и эту власть с престижем он впоследствии может использовать про­ тив короля. То есть процесс развития государства сле­ дует представлять себе как процесс деления: вначале есть индивид, а потом [власть] делится; появляется больше агентов, владеющих частицами власти, которые связаны друг с другом, которые зачастую образуют определенную иерархию вследствие процессов делеги­ рования. На следующей неделе я буду анализировать процесс делегирования подписи, который в историче­ ском плане является одним из наиболее интересных, поскольку каждый, ставящий подпись или заверяющий ее, сам должен получить удостоверяющую его подпись, и т. д. Этот процесс делегирования сопровождается, та­ ким образом, своего рода размножением власти и при­ водит к возникновению возможности хищения власти на каждом из ее отрезков. Следовательно, коррупция, ставшая предметом многочисленных работ, особенно посвященных большим империям, в частности Китаю и т.д., в каком-то смысле [вписана] в саму структуру: потенциальная возможность коррупции — это попро­ сту то же самое, что делает король, но на более низком уровне; это выгодное определенному лицу хищение прибылей, полученных в силу полномочий, которыми это лицо наделено и которые оно получило благодаря делегированию. Можно придумать довольно простую модель [для объяснения] возможности хищения, то есть прямого 5°4 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА изъятия. В обычном случае всемогущий, действитель­ но абсолютный король должен был бы иметь возмож­ ность контролировать весь процесс концентрации и распределения ресурсов. Он не должен был бы поз­ волять накапливаться чему бы то ни было, если оно не проходит через него, или же распределяться тому, что он сам не распределяет; в таком случае не было бы по­ тери власти. К примеру, весь экономический капитал превращался бы в символический капитал, который бы заносился на счет короля. Но на самом деле в цепи есть утечки: на каждом из участков этой чрезвычайно слож­ ной сети, составляющей государство, люди, занимаю­ щие посты, могут осуществлять прямое изъятие, то есть получать прямую прибыль, не доходящую до короля, и могут также осуществлять символическое хищение этих вычетов, напрямую и самостоятельно перераспре­ деляя их на уровне провинции и т. д. Одна из проблем, возникающих, соответственно, во всех империях и во всех [политических] системах, — это проблема отноше­ ния между главой провинции и самой провинцией. Например, даже сегодня в Церкви епископа не назна­ чают в его родную епархию или же в соседние епархии; это правило, встречающееся во многих режимах и им­ периях: очень важен разрыв, поскольку предполагает­ ся, что наличие прямой связи может привести к пря­ мому изъятию и прямому распределению, то есть ко­ роткому замыканию. А коррупция — это и есть такое короткое замыкание. Государственное накопление, наделяющее короля властью над всеми другими агентами, участвующими в господстве, имеет свои пределы. В той именно мере, в какой, чтобы накапливать капитал, королю нужны помощники, он включается в логику компромисса. Здесь я скажу пару слов, чтобы закончить с проблемой посредников, которая была очень хорошо изучена эко­ номистами на базе некоторых моделей, особенно дву­ мя экономистами, имена которых я назову, но не дам ссылок на работы по той простой причине, что эти тек­ сты я сам получил, но они еще не опубликованы: это Жан-Жак Лаффон, профессор экономики в Тулузе и в Школе высших исследований [в социальных науках], 505 О ГОСУДАРСТВЕ который написал статью о «Скрытых играх в иерархи­ ях»11, и Жан Тироль, который анализирует логику фа­ воритизма12, которую я попробовал с грехом пополам описать. Я вкратце изложу вам их модель, а в следую­ щий раз вернусь к исторической реальности. Экономи­ сты, в противоположность этнографам, которые много описывают, но не анализируют, отличаются как раз своей способностью к анализу, но слишком часто они строят модели, не зная реальности. Я думаю, что созда­ ние реалистических исторических моделей требует стремления к моделям, способным подчинить себе сложность исторических фактов, что, конечно, может разочаровать и создателей чистых моделей, и реши­ тельных историографов. Их модель очень интересна, поскольку они исходят из так называемой теории контрактов—я не буду ее по­ дробно описывать, поскольку это увело бы меня в сто­ рону. Они различают три уровня во всякой интерак­ ции, соответствующих трем категориям агентов: есть тот, кого они называют «принципалом» (это, к приме­ ру, предприниматель с капиталом, который хочет на­ нять рабочую силу), с другой стороны есть индивиду11. Насколько нам известно, эта статья никогда не публиковалась на французском, но она публиковалась ранее в двух версиях на английском: Laffont J.-J. Hidden gaming in hierarchies: facts and models. Idem. Analysis of hidden gaming in a three-level hierar­ chy / / The Journal of Law, Economics, and Organization / / 1990. Vol. 6 (2). P. 301-324. 12. Статья, которая имеется в виду, была написана вместе с Ж.-Ж. Лаффоном: Tirole J., Laffont J.-J. Auction design and favoritism / / International Journal of Industrial Organization. 1991. Vol. 9. P. 9 - 4 2 . В 1990 г. Жан Тироль и Жан-Жак Лаффон опублико­ вали статью под названием «Политика правительственного принятия решений: регулирующие институты» {Tirole J., Laffont J.-J. The politics of government decision making: regulatory institutions / / The Journal of Law, Economics, and Organization. 1990. Vol. 6 (1). P. 1-32), а в 1991 году статью «Политика прави­ тельственного принятия решений: теория регулирующего за­ хвата» (Tirole J., Laffont J.-J. The politics of government decision making: a theory of regulatory capture / / T h e Quarterly Journal of Economics. 1991. Vol. 106. P. 1089-1127). Затем они вместе изда­ ли основополагающий труд по новой экономике регулирова­ ния: Tirole J., Laffont J.-J. A Theory of Incentives in Procurement and Regulation. Cambridge: MIT Press, 1993. 506 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА альные работники; тогда как между ними находится контролер , мастер, посредник. Их модель очень интересна, поскольку они показывают, что прин­ ципал, которым в нашем случае может быть король, должен, к примеру, обеспечить поступление денег (со­ брать налоги) или же добиться повиновения (призвать солдат). Он сам не может заняться контролем, посколь­ ку издержки слишком велики. То есть он вынужден обратиться к мастерам, интендантам, уполномочен­ ным. Уполномоченный оказывается при этом в очень сильной позиции (теория контрактов всегда мыслит в категориях информации), поскольку у него есть важ­ ная часть информации, которую принципал может по­ лучить только от него. [Представим себе] трех рабочих, из которых два ничего не делают, а один работает, и ко­ роль хотел бы выдать награду: если король захочет узнать, только контролер может сказать ему, кто рабо­ тает, а кто нет; то есть [контролер] обладает информа­ цией, которой нет [у короля]. Однако контролер мо­ жет не выдать эту информацию и заключить договор с рабочими: «Я не скажу, кто работает, а кто нет, а вы мне заплатите денег». То есть посредник может извлекать прибыль из об­ ладания этим редким ресурсом, информацией. И если принципал видит лишь результат труда работников, общие показатели, то контролер знает, кто работал хо­ рошо, зависел ли результат от случайности и другие подобные вещи. Следовательно, контролер находится в очень сильной позиции, хотя может показаться, что наоборот — можно было бы подумать, что он зажат между двух сил, тогда как на самом деле он занимает стратегическую позицию, поскольку может угрожать работникам тем, что скажет правду, или же, напротив, может скрыть ее от принципала. И если король должен блокировать тенденции, внутренне связанные с прибы­ лью, возможность которой обязательно появляется у мастера или посредника, он должен изобрести стиму­ лы, которые сильнее прибылей, которые такой мастер способен извлечь из двойной игры с двумя своими контрагентами. То есть он должен ввести систему на­ град, чтобы [привязать к себе] посредников. Но для 507 О ГОСУДАРСТВЕ этого он должен пойти на уступки. Модель экономи­ стов не говорит о том, что на определенном уровне уступок посредники могут [присвоить себе роль] прин­ ципала: чтобы добиться от посредника выполнения возложенной на него работы, например, чтобы он контролировал [или] отправлял правосудие, необходимо считаться с этой возможностью отступничества, осно­ ванной на способности использовать стратегические возможности, созданные самой позицией посредниче­ ства, нахождения между двух мест, колебания; и чтобы заблокировать эту возможность отступничества, он должен делать уступки, которые могут оказаться таки­ ми, что под вопрос будет поставлена его собственная власть делегирования. Если вспомнить о случае коро­ ля [Франции] и парламента, последний находится именно в этом положении [...], с агентами, одни из ко­ торых тянут в одну сторону, а другие —в другую: «Мы как английский парламент, мы выражаем волю наро­ да» или «Мы заодно с королем». Конечно, модель эта слишком проста, ее следовало бы дополнить, но [она] показывает это противоречие, которое я хотел бы развить, поскольку, как мне кажет­ ся, именно здесь скрывается динамика [возникновения государства], в том числе и Французской революции, а может быть и не только. Весь процесс развития госу­ дарства вписывается в это противоречие; коррупция носит структурный характер, тем более что даже у об­ ладателей пожизненных должностей есть семьи, и они только и мечтают о том, чтобы стать династией — за счет либо объединения с родовым дворянством, либо узаконивания продаваемости должностей или же их передачи. У обладателей пожизненных должностей есть интересы в воспроизводстве, которые заставляют их эксплуатировать возможности, предлагаемые им их структурным положением в сети делегирования, то есть коррупция является структурно обоснованным яв­ лением. Как найти государственные стимулы, способ­ ные блокировать эту склонность к коррупции? Созда­ вая контролирующие системы внутри сетей? Ведь кор­ рупционеры и потенциально коррумпированные люди [взаимно контролируют друг друга]. Однако центра5 о8 Л Е К Ц И Я 2 4 О К Т Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА листская логика, описываемая экономистами, очень опасна, и король пребывает в этом противоречии: он не может делать уступки, не порождая власть, способную его уничтожить. Например, можно заметить некий воз­ вратно-поступательный процесс, и в этом плане очень интересна история отношений с парламентом: король уступает чуть больше, чем нужно, желая добиться вер­ ности, лояльности в сложных обстоятельствах, когда он слаб, когда он молод, в ситуации регентства. Отно­ шения, очевидно, колеблются; структуры отношений варьируют в строгой зависимости от фактической силы короля —его возраста, авторитета, побед и т.д. Меня в какой-то мере беспокоит то, что я хотел бы попробовать построить модель исторической реально­ сти, не слишком ее обедняя, то есть рассказывая в то же время ее историю, но это слишком сложно... хотя в сле­ дующий раз я попробую разобраться с этим получше. Лекция 7 ноября 1991 года Преамбула: сложности с коммуникацией в социальных науках. — Пример институциализированной коррупции в Китае (ι): двусмысленная власть бю­ рократов низшего звена. — Пример институциализированной коррупции в Китае (2): «чистые». — Пример институциализированной коррупции в Китае ($): двойная игра и двойное «я». — Генезис бюрократического про­ странства и изобретение публичного. Преамбула: сложности с коммуникацией в социальных науках [ V Щ РЕЖДЕ чем начать, я попытаюсь ответить на I I два вопроса], первый о социальном проJL JLcrpaHCTBe, а второй о замечании насчет марк­ сизма, которое я сделал, когда речь шла об идеологии и инфраструктуре. Сначала преамбула: эти вопросы заставляют меня в который раз осознать то, что я обращаюсь к публике, у которой, как сегодня говорят, «много скоростей», и это одна из причин, по которой преподавание в этом институте оказывается особенно сложной задачей... В одной и той же аудитории сидят люди, которые слуша­ ли мои курсы с самого начала, то есть уже на протяжении почти десяти лет, которые [...] понимают предпосылки того, что я говорю, и люди, которые, как говорится, «не в курсе», и это не упрек, а факт, с которым я должен счи­ таться. Есть также люди, которые находятся на очень разных стадиях социологического образования, и они могут подумать, что некоторые мои категорические утверждения совершенно произвольны, тогда как на самом деле всё это опирается на работу, исследования и т.д. Однажды по поводу проблемы коммуникации между социальными науками и социальным миром я сказал, [что] самое сложное—это передать саму пробле­ матику: слушатели социолога, которому случилось вы­ ступить по телевидению, интерпретируют его речь в со­ ответствии с неявно заданной проблематикой, которая почти всегда остается политической; то есть они сводят исследования к тезисам, иными словами, к критике или защите. Я думаю, что к нашему случаю это относится в меньшей степени, но, судя по всему, все же относится. 511 О ГОСУДАРСТВЕ Я говорю всё это для того, чтобы объяснить, почему все мои коллеги по этому институту —я в этом не оди­ нок—чувствуют, насколько сложно здесь преподавать, хотя большинство из них вели многие курсы в разных институтах. Я думаю, что одна из причин этой чрезвы­ чайной сложности связана с тем, что невозможно по­ стоянно заново вводить все предпосылки, которые обя­ зательно задействованы в речи, тогда как, к примеру, на письме это можно сделать. Поэтому мы постоянно возвращаемся к уже сказанному, говорим что-то в скоб­ ках и т. п.; и чувство такое, что ничего не нравится, то есть никогда не получается сказать настолько быстро и хорошо, как хотелось бы, сказать то, что задумал ска­ зать, но в то же время не получается сказать так полно и обоснованно, как следовало бы, чтобы то, что заду­ мал сказать, стало абсолютно понятным. Очень болез­ ненное ощущение. Я говорю это, поскольку это еще и способ помочь вам помочь мне рассказывать, но так­ же потому [...], что мне это полезно... Эти два вопроса заставили меня задуматься об этом, потому что, конечно, они говорят о совершенно фун­ даментальных вещах, а именно об отношениях между полем и пространством. Я, по-моему, посвятил одно­ годичный или двухгодичный курс понятию поля1, на­ деясь, кстати говоря, опубликовать его между делом. (Вот еще одно из противоречий этих институтов: [в них] накапливаются вещи, которые нет времени опубликовать, поскольку нужно уже готовить курс на следующий год.) Я долго развивал [этот момент], и я не могу в нескольких фразах описать основания понятия поля. Здесь я понимаю бюрократическое поле так, слов­ но бы это нечто самоочевидное, особенно в части отно­ шений между полем и пространством: эти два понятия я использую поочередно, и в некоторых случаях они равнозначны, но не в других. Так что я сделаю одну вещь, которую не должен был бы делать: [я скоро опуб­ ликую] с одним из моих студентов, который сейчас ι. В действительности П. Бурдье разбирает понятие поля во всех кур­ сах, прочитанных в 1982-1986 гг., но особенно в курсах 1982 и 1984 годов. 5" Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в США, книгу, сложившуюся из вопросов 2 . Я поехал в Чикагский университет, и американские студенты, обучающиеся не в тех же условиях, что французские, а потому намного более техничные, более активные и строгие, задали мне при встрече две сотни вопросов, которые возникли из прочтения, причем весьма серьез­ ного, очень многих, если не всех моих работ, по крайней мере доступных на английском языке; и я устно отве­ тил на эти двести вопросов. Это заняло у меня много времени, затем ответы были переписаны, обработаны и т.д., и вскоре эта работа будет опубликована в изда­ тельстве «Seuil» под названием «Ответы» (Réponses). Я позволяю себе отослать вас к этой книге не для того, чтобы ее разрекламировать; в ней вы найдете удобные инструменты, поскольку там рассматривают­ ся и те вопросы, с которых я начал. Я пытаюсь ответить в этой книге на эти возражения [которых очень много], поскольку эти студенты проделали значительную ра­ боту: они собрали все критические рецензии на мои ра­ боты на всех языках и т. д. То есть они сделали своего рода сводку, что не может не ужаснуть меня как адре­ сата всех этих возражений, которые высказывались мне в разных странах. Вполне вероятно, что ваши возраже­ ния уже включены в этот список. С другой стороны, воспользовавшись этим случаем, я чрезвычайно сжато и, полагаю, просто сформулировал свои позиции по понятиям поля, габитуса, капитала, по отношениям между различными видами капитала и т. д. Мне следо­ вало бы каждый год начинать снова с вводного курса, но я лучше отошлю к этой книге. Что касается второго из поставленных мне вопросов, о проблеме марксизма, это сложнее, поскольку [...] в целом [я просто упоминаю о ней мимоходом] не заканчиваю фразы и говорю: «Смотрите, к чему я кло­ ню...» Я допускаю, что сказал о ней слишком много, поскольку знаю, что это и правда много, учитывая условия восприятия и передачи. Если бы [я говорил] 2. Bourdieu P., Wacquant L. An Invitation to Reflexive Sociology. Chicago, Cambridge: University of Chicago Press, Polity Press, 1992 (час­ тичный французский перевод; Idem. Réponses.). 5!3 О ГОСУДАРСТВЕ всё то, что [хочу] сказать, мне потребовался бы целый год; в то же время мне кажется важным подавать ми­ моходом кое-какие знаки, не задерживаясь на них, по­ скольку я думаю, что это одно из преимуществ устного преподавания, которое позволяет быстро проговорить вещи, которые, собственно, на письме мы обязаны из­ лагать подробно. То есть я мимоходом сказал: «Внима­ ние, марксизм, который вроде бы говорит об этих проблемах, на самом деле является препятствием для определения этих проблем». Этого слишком мало. И доказывается это тем, что меня теперь спрашивают: «Но разве марксизм не занимался упомянутой вами проблемой отношений между базисом и надстройкой, между социальной реальностью и так называемыми идеологическими представлениями и т.д., например отношениями между правом, философией и искус­ ством, тремя инстанциями, которые Маркс все время ритуально поминает, когда говорит об идеологии?». Конечно, эти проблемы рассматривались, и меня спра­ шивают: «Разве они не были решены, разве их не решает понятие диалектики...?» И тут я опять же выскажусь категорично и кратко: я думаю, что нет, не решает. Я думаю, что слово «диалектика» играет в теории роль фигового листа и часто оказывается, как говорил Спи­ ноза, прибежищем невежества, к тому же проблема еще не решена, если ее просто назвали, хотя, конечно, в том, что ее назвали, тоже большое достижение. Примерно это я хотел на днях сказать, коснувшись вкратце этого вопроса, и я углубился в анализ деталей, что было прак­ тическим ответом на эту проблему, которую марксист­ ская традиция не решает. Итак, я возвращаюсь к другой проблеме, которая по­ стоянно встает передо мной. На следующей неделе я буду рассказывать вам о книге под названием «Ложе правосудия», я недавно на нее уже ссылался. Если бы я прочел эту книгу пять лет назад, я бы ничего не по­ нял или сказал бы: «Это все анекдоты из истории от­ ношений короля и парламента». Если бы я и прочитал ее до конца, то разве что из научного прилежания, но сегодня я думаю, что мог бы говорить о ней очень дол­ го. Но сможете ли вы из сказанного мной узнать то, 54 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА благодаря чему я могу сказать вам о ней то, что скажу? Вот в чем настоящая проблема. Я не собираюсь играть в посвященного, которому сложно передать свое зна­ ние [профанам], но проблема и правда очень серьезна, понадобилось бы много времени, и нет гарантий, что у вас, сидящих в этой аудитории, хватило бы терпения, чтобы всё это выслушать. На исследовательском семи­ наре можно двигаться намного медленнее, можно взять время на обсуждение той или иной страницы... Я час­ то вынужден просить вас поверить мне на слово. Когда я говорю вам, что нечто, к примеру, важно, или когда прошу вас поверить мне на слово, мне это неприятно: я хотел бы, чтобы в каждом из таких случаев у меня было время на обоснование. Итак, я не ответил ни на один из двух вопросов, но я попытался объяснить, почему я не могу этого сделать, но это не значит, что вы не должны ставить мне вопро­ сы, поскольку может случиться и так, что я смогу отве­ тить... Пример институциализированной коррупции в К и т а е (ι): двусмысленная власть б ю р о к р а т о в низшего звена Вернусь к тому, что говорил в прошлый раз. Повторим: я подчеркивал то, что процесс концентрации, описан­ ный в прошлом году, служит основанием для очень сложного процесса распределения, и я предполагал просто-напросто то, что концентрация ресурсов в ру­ ках одного-единственного человека, роль которого вы­ полняет король, могла стать основанием для процесса перераспределения, полностью контролируемого этим одним человеком. Этот идеал достигнут —по крайней мере, если верить работам антропологов, — во многих архаических обществах, например благодаря системе потлача: есть общества, в которых перераспределение может контролироваться едва ли не одним человеком, который, таким образом, может получать весь объем символических прибылей, обеспечиваемых превраще­ нием ресурсов в символический капитал, гарантируе­ мым перераспределением. Но я показал также, что, 54 О ГОСУДАРСТВЕ когда политические системы дифференцируются, пере­ распределение уже не контролируется одним челове­ ком: в схемах перераспределения происходят своего рода утечки, каждая из которых образует пункт превра­ щения экономического капитала в символический или же юридического и бюрократического капитала в сим­ волический, изымаемый на переправе обладателем де­ легированной власти. Серия таких утечек—это, с моей точки зрения, одна из причин для жалоб на бюро­ кратию. Эти утечки в цепи перераспределения особенно за­ метны в некоторых системах, и [в связи с этой темой] я хотел бы вкратце пересказать вам статью о бюрокра­ тии в Китае и о коррупции, которая кажется мне об­ разцовой. Было написано очень много исторических работ о коррупции практически во всех политических системах, но эта статья мне кажется очень интересной, быть может потому, что китайский случай сам являет­ ся образцовым, но также потому, что и синолог в этом случае выдающийся. (Это очень важная проблема, воз­ никающая при чтении научных работ: обычно уникаль­ ность описания связываешь с уникальностью страны, но также она может объясняться уникальностью иссле­ дователя. То есть дело может быть в более проница­ тельном, более искусном исследователе, который лучше понимает вещи, который, соответственно, лучше раз­ бирает механизмы и поэтому особенно интересен, ведь потом можно снова изучить реалии, которые не были в достаточной мере исследованы или сформулированы, их можно изучить в более полном объеме, основываясь на другой, более проницательной точке зрения.) Это статья Пьера-Этьена Билля, которого только что из­ брали в Коллеж де Франс3. Статья эта иллюстрирует модель структурной кор­ рупции, созданную экономистами, о которых я гово­ рил вам в прошлый раз, модель, в которой исполни­ тель приказов может воспользоваться своим положе­ нием посредника, чтобы извлекать выгоду с обеих сторон. Одна из главных тем этой статьи — конфликт, 3- WillR-É. Bureaucratie officielle et bureaucratie réelle... 1989. 516 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА который быстро обнаруживается между интересами се­ мьи и государства. Как примирить требования службы государству с требованиями службы семье? Билль по­ казывает, как ряд китайских теоретиков, опиравшихся на Конфуция, но споривших с ним, попытались создать идею лояльности государству, которая бы не сводилась к верности семье. Конфуцианская традиция ставит проблему перед изобретателями общественного поряд­ ка, поскольку она проповедует верность семье, особен­ но сыновнюю верность, превращая ее в образец любого рода лояльности, делая из нее высочайший род лояль­ ности. То есть теоретики должны были считаться с ав­ торитетом, который выступал препятствием для фор­ мирования лояльности государству: значительная группа мыслителей, которых [П.-Э. Билль] называет «легалистами», группа государственных деятелей в во­ енных государствах IV века до н. э., попыталась воспре­ пятствовать использованию этой сыновней преданно­ сти как инструмента оправдания коррупции; они по­ старались изобрести дискурс, в котором повиновение императору стояло бы выше повиновения семейному долгу. В целом, очевидно, они предложили некое ком­ промиссное решение, которое выразилось в норматив­ ных положениях, например в том, что называют «зако­ ном избегания», который я упоминал в прошлый раз и который запрещает назначать чиновника в его род­ ную область, чтобы избежать коррупции. Правда, выясняется, что, странным образом, этот за­ кон, нацеленный на предотвращение коррупции, бла­ гоприятствует ей, поскольку гораздо больше возмож­ ностей эксплуатировать людей, когда они не являются земляками, так что, можно сказать, хитростям домаш­ него резона нет числа. В императорском Китае суще­ ствовали относительно низкооплачиваемые чиновни­ ки высшего уровня, их было мало и они отбирались благодаря конкурсной системе мандаринов. Но также было намного больше мелких чиновников низкого уровня, которые жили на то, что удается собрать на подведомственной им территории. Билль, описывая эту структуру, говорит об «институциализированной коррупции», понимаемой в том смысле, что все знают 517 О ГОСУДАРСТВЕ о том, что низшие чиновники не могут прожить без этих незаконных поборов. Далее я расскажу об одной статье об английской бю­ рократии, которая стремится показать (я об этом не знал, но мне указал на это мой друг Эрик Хобсбаум), что в английской бюрократии вплоть до середины XIX века высокопоставленным чиновникам разреша­ лось извлекать свои ресурсы, то есть частные ресурсы, из своего округа4. Система государственной бюрокра­ тии, в которой чиновники получают заработную плату, является, таким образом, весьма недавним и относи­ тельно ограниченным изобретением. Хотя в Англии традиция государственного назначения чиновников сложилась намного раньше, чем во Франции, государ­ ственное вознаграждение чиновников как замена пря­ мого изъятия ресурсов была введена там гораздо позже. [Если вернуться] к Китаю, там существовала систе­ ма прямого изъятия, «поток незаконных средств, кото­ рый омывает всю систему сверху донизу». Подобное изымание финансовых средств необходимо для оплаты личных и профессиональных расходов чиновников, а также заработных плат подчиненных чиновников, ко­ торых эти чиновники должны содержать, чтобы вы­ полнять свои задачи. В описании этой институциализированной коррупции [П.-Э. Билль] упоминает «ре­ гулярные нерегулярности». Затем, обрисовав общую логику системы, он переходит, как он сам говорит, к описанию структуры бюрократии: он показывает, что центральные чиновники полностью отрезаны от своих региональных корней в силу закону избегания; далее, у этих чиновников есть частные сотрудники, работа ко­ торых частично оплачивается этими чиновниками и которым каким-то образом привита верность своим хозяевам; наконец, и это самое главное, есть «под-бю­ рократия» , как он ее называет, кото­ рую набирают из провинциального общества и чьи по­ сты устойчивы, поскольку эта устойчивость позволяет создавать сети, и вот эту под-бюрократию не сдержива4· Hilton R. H. Resistance to taxation and to other State imposition in Medieval England. Paris, 1987. 518 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ет ни лояльность государству, ни, в отличие от частных сотрудников, лояльность хозяину. Следовательно, у этих подчиненных чиновников, под-бюрократов есть цель извлечь как можно больше денег за минимальное вре­ мя. Проблема именно в том, как это сделать, и здесь мы снова сталкиваемся с моделью экономистов: они могут добиться цели, поскольку по рангу они, очевидно, сто­ ят ниже центральных чиновников, которые должны их контролировать и управлять ими, но при этом реаль­ но они выше, поскольку долговечность их должностей обеспечивает их, во-первых, сетями, о которых я упо­ минал, а во-вторых, знанием местной ситуации, благо­ даря которому они могут блокировать приказы, при­ ходящие сверху, и информацию, идущую снизу. Такая позиция gatekeeper г., привратника, которая позволяет им что-то перехватывать, что-то не пропускать, когда им это удобно, ставит их в положение, благодаря кото­ рому они могут постоянно шантажировать централь­ ных руководителей. Эта модель, кажущаяся очень далекой, может широ­ ко применяться и к современному французскому обще­ ству. Я могу отослать вас к № 81-82, который я уже несколько раз цитировал, журнала «Actes de la recherche en sciences sociales», который был посвящен жилищной политике и экономическим проблемам производства домов, их продажи, а также проблемам разрешений на строительство и т.д.: там можно найти совершенно аналогичные феномены, и я отсылаю вас к моей пос­ ледней [статье] в этом номере, которая называется «Право и поблажка» 5 , где я пытаюсь показать, придер­ живаясь той же логики, следующее: всегда забывают о том, что обладатель определенного права может из­ влечь выгоды из факта чрезвычайно строгого исполне­ ния права или же, наоборот, приостановить его дей­ ствие и сделать поблажку. Но вернусь к Китаю. Итак, у низшего чиновника определенное структурное положение, положение по­ средника, которое, я считаю, встречается очень часто. Вот почему модель экономистов, пусть она не очень 5- Bourdieu P. Droit et passe-droit. Actes... 1990. No. 81-82. 519 О ГОСУДАРСТВЕ гибкая, весьма привлекательна. Руководствуясь этой моделью, можно подумать о структурных прибылях, связанных с таким промежуточным положением — например, положением мелкой буржуазии, которая на­ ходится между крупной буржуазией и рабочим классом и т. д. В промежуточном положении есть свои структур­ ные неудобства, структурные свойства людей, которые «не те и не эти» или, напротив, «и те, и эти...», людей, у которых куча свойств, которые связаны не с их усло­ виями (работы, заработной платы и т.д.), но именно с их промежуточным положением... Я часто говорю о социальной топологии, и это как раз типичный слу­ чай, когда видно, что существует топологический ас­ пект социологического анализа, есть люди, которые ни то ни се, [которые] нейтральны —в смысле латинского neuter, — которые между одним и другим, но при этом «ни то ни другое». У них есть общие качества, и в ана­ лизе можно пользоваться этой моделью, чтобы понять кучу вещей о положении посредников 6 . И снова вернусь к Китаю: власть этих посредников бе­ рется, с одной стороны, из того, что они могут прода­ вать вышестоящему чиновнику жизненно важную ин­ формацию, у них имеющуюся. Вспомните модель, кото­ рая утверждает следующее: принципал не знает, кто хорошо работает, а кто ничего не делает; посредник мо­ жет согласиться сказать это или, напротив, отказаться. То есть посредники могут злоупотребить частью своей власти, контролируя информацию, которой они распо­ лагают, а с другой стороны, они могут применять власть, преграждая доступ к хозяину, принципалу. Это типич­ ный случай того, что по-английски называется access fees, платой за доступ: я плачу за то, чтобы провести интер­ вью, я плачу за разговор. И наоборот, секретари часто находятся в положении посредников. (Я это говорю для социологов и тех, кто об этом не знает: но на самом деле хорошо известно, что для того, чтобы провести интер­ вью, лучше обратиться к секретарше, лучше соблазнить 6. О положении посредника см.: Bourdieu P. Condition de classe et position de classe//Archives européennes de sociologie. 1966. Vol. VII. N0. 2. P. 201-223. 52O Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ее, а не начальника, поскольку она может найти окно в его расписании, может представить дело таким об­ разом, что [начальник] сразу же скажет: «Да, очень хо­ рошо, я согласен», или же наоборот пошлет [вас] на все четыре стороны. Вот пример использования структур­ ного положения посредника. Access fees могут принимать форму денег, но также улыбок, чего угодно...) Пример институциализированной коррупции в К и т а е (2): «чистые» Подытожу: посредники находятся в положении, поз­ воляющем контролировать поток информации снизу вверх и сверху вниз, а также поток прибылей, связан­ ных с информацией (это следовало бы развить в кон­ кретных анализах). Один из интересных результатов затрагивается в статье Пьера-Этьена Билля о Китае мимоходом, может быть даже в сноске,—это опасность, которую в подобной системе представляют «чистые». Странное дело, но моральное возмущение в социальном пространстве распределяется не случайно [...]. «Чис­ тые» часто удивляются тому, что их не награждают и даже наказывают... Это вещи, которые постепенно узнаешь с возрастом: начинаешь понимать, что царство справедливости не от мира сего... Дело не только в том, что добродетель не вознаграждается, но и в том, что можно считать, что тебе повезло, если тебя не наказа­ ли за какое-то хорошее дело, вот, думаю, подходящая формулировка! Например, в современной системе об­ разования люди, которые делают то, что система обра­ зования официально предписывает, становятся теми, кто мешают рутине, а потому подвергаются наказаниям. Социология, которая должна понимать всё, должна понимать и такие вещи. Этот случай интересен, по­ скольку мы имеем тут дело с феноменом структурной коррупции: Билль говорит об «институциализиро­ ванной коррупции», то есть структурной коррупции, официально признаваемой институтом. Я же говорю о «структурной коррупции»: это коррупция, которая неизбежна, но не обязательно вписана в институт и не обязательно признана. 521 О ГОСУДАРСТВЕ (Вы знаете, что сегодня во французском институте, в атмосфере неолиберализма, рынка и т.п., хорошим тоном в высоких бюрократических сферах стало разоб­ лачать [...] «профсоюзную косность», например, кос­ ность рабочих, не желающих поступиться «приобре­ тенными льготами», а ведь это так мелкобуржуазно, это большой минус [...] Но при этом забывают, что люди, которые так говорят, сами получают огромные пре­ мии, сумму которых узнать крайне сложно. Я пытался: выяснить это можно, поскольку каждый разоблачает надбавки других, но это все-таки сложно. Во всяком случае, документов никогда не найдешь, а если их и публикуют, вам скажут: «Нет, это все ерунда, не будь­ те наивным...» Здесь тоже присутствует институциали­ зированная коррупция, форма государственной приви­ легии. И такая институциализированная коррупция является уделом разоблачителей коррупции посредни­ ков. Я говорю это неслучайно, поскольку модель, кото­ рую я описываю, могла бы подкрепить сюжет в стиле Клозе 7 , — я все-таки упомяну его, поскольку это соци­ альный факт, он —один из тех людей, которые подхва­ тывают тему, которая витала в воздухе и стала частью общественного климата, например, на собраниях управленцев, на которых спрашивают, как можно было бы заставить рабочих работать лучше, и тема эта под­ держивается всей мощью медиа, а потому становится реальной социальной силой, с которой мы вынуждены считаться. Мы поступили бы наивно, если бы оттолк­ нули книгу Клозе, сославшись на то, что это плохая книга. Очевидно, эта модель может послужить оправ­ данию технократического взгляда, который против мелких начальников, прежде всего профсоюзных, но 7- Журналист Франсуа де Клозе (François de Closets) в 1980 гг. стал од­ ним из самых продаваемых авторов, написал несколько книг — «Все больше и больше!» (Closets de F. Toujours plus! Paris: Grasset, 1982, продано около двух миллионов экземпляров), «Все вме­ сте» (Tous ensemble), «Покончить с властью профсоюзов» (Pour en finir avec la syndicratie. Paris: Seuil, 1985), в которых обличался застой во французском обществе и особенно острой критике подвергался предположительный корпоративизм чиновников и профсоюзов. 522 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА также речь может идти о средних кадрах в телекомму­ никационных компаниях, которые не всегда следуют «корпоративным правилам», как их называют сего­ дня, — и такое оправдание указывает на сложность с передачей результатов социальной науки. Нужно по­ мнить о том, что люди, стоящие наверху, принципалы, располагают способами изымать прибыли другой при­ роды и другой величины, не такие, как у мелких по­ средников начального уровня, которые крутятся изо всех сил, чтобы и себе что-то урвать...) Вернусь к «чистым». Был один знаменитый манда­ рин, о котором была написана отдельная статья в «Actes de la recherche», его звали Ли Ци, и это был мандарин против мандаринов 8 , который в своих совер­ шенно необычных книгах (одна называлась «Книгой для сожжения», что само по себе прекрасно) разобла­ чал коррупцию мандаринов, структуру их воспроиз­ водства (например, Национальная школа управления —это институт, состоящий целиком из мандари­ нов). Такая порода людей для [системы] совершенно невыносима. Эти «чистые» чаще обнаруживаются в вы­ соких сферах: существуют социальные условия доступа к чистоте —так, Аристотель говорил о том, что добро­ детель требует определенного достатка... 9 Также быва­ ют «чистые» среди подчиненных, но их скорее воспри­ нимают в качестве наивных людей, и они не оказывают особого воздействия—им затыкают рты. Журнал «Actes de la recherche» должен опубликовать в следующем но­ мере мой разговор с одной руководительницей проек­ тов по городской политике, которые были направлены на борьбу с бедностью в самых нищих районах Франции, и она рассказывает, что всё намного сложнее, чем мож­ но подумать, что, чем большего успеха она добивается, 8. BilleterJ.-F. Contribution à une sociologie historique du mandarinat / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1997. Vol. P. 3-29. 9. «Ведь необходимо, чтобы граждане были состоятельными, а граж­ данами являются именно они. Ремесленники не принадлежат к гражданам, как и вообще всякий другой слой населения, дея­ тельность которого направлена не на служение добродетели». См.: Аристотель. Политика / / Сочинения: в 4· т. М.: Мысль, 1983. Т. 4 . С. 6о 5 . 523 О ГОСУДАРСТВЕ тем большее ее наказывают, чем больше она делает то, что ей говорят, тем больше наказывают... Я думаю, что одной фразой можно сказать так: это называется «мис­ сия невыполнима» 10 . Еще один случай, который не был опубликован, но будет: случай судьи, которому заткну­ ли рот именно тогда, когда он сделал то, что от него требовали, он отвечал за адаптацию бывших заключен­ ных и т.п. 11 Вот вещи, которые на самом деле есть, не думайте, что такое бывает только в Китае... Но тогда получается, что Китаем я воспользовался как зонтиком мандаринов... Итак, «чистые» — так говорит Билль — разрушают равновесие, связанное с функциональной коррупцией, поскольку неподкупная честность играет роль откро­ вения: она разоблачает истину структуры в целом, так что она оказывается упреком всем остальным. «Чисто­ го» упрекают в том, что он живой упрек: [...] он [неяв­ но] говорит другим то, что они негодяи. «Чистый» — тот, кто выводит на чистую воду, кто предает, особен­ но группу ему равных. В недавней истории можно найти разных людей, с которыми случаются несчастья, поскольку они всего лишь делают то, что, считается, делают и другие, хотя на самом деле другие этого не де­ лают; просто потому, что они делают это, они показы­ вают совершенно очевидным образом то, чего другие не делают. [Пока речь] о внешних разоблачителях, можно сказать: «Это из-за зависти, самообмана, недос­ татка информации и т.д.»; но когда это делается внут­ ри самой ситуации тем, кто уполномочен делать то, что он делает, это производит эффект образцового проро­ чества и совершенно поразительного разрыва. Ин­ тересно то, что в дискурсе, в идеологии эти чистые ста­ новятся предметом особого отношения: [сначала] их подозревают и говорят: «Не может быть, чтобы чистый был чистым». (У социолога в силу самой его профессии реакция такого же типа, и он всегда спрашивает себя, что скрыю. См. supra, р. 283, note 1. 11. Lenoir R. Un reproche vivant. Entretien avec un magistrat / / P. Bourdieu (dir.). La Misère du monde. P. 465-492. 524 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА вается за чистотой: даже если он восхищается тем, что есть «чистые», его ремесло обязывает его (и этого не понимают другие, которые думают, что социолог злой, подозрительный, что он дышит ресентиментом) пред­ полагать, что у действий людей всегда есть причины, так что он обязан задать себе вопрос: «Почему он чис­ тый?», «Что в нем такого особенного, что делает его особенно "чистым"?» Вот так поступает стихийная со­ циология. Научная же социология сложна потому, что она должна делать то, что в повседневной жизни каж­ дый делает по отношению к своим противникам [...]: все мы очень хорошие социологи с нашими противни­ ками, поскольку мы заинтересованы в том, чтобы уви­ деть то, что они сами не видят или же скрывают.) Так что «чистых» подозревают, с ними борются, их обличают и в то же время ими восхищаются, посколь­ ку невозможно не признать того, что они отдают дань уважения, пусть и лицемерно, добродетелям, которые всеми официально превозносятся... Пример институциализированной коррупции в К и т а е (з): двойная игра и д в о й н о е «я» Еще одно примечание: эта ситуация институциональ­ ной коррупции ставит чиновников в вечно двусмыс­ ленное положение, Билль говорит о «постоянной ши­ зофрении» или «институциализированном лицеме­ рии». Я думаю, что это самый главный момент, быть может, всеобщее качество бюрократов. Что касается бю­ рократии, я написал статью о делегировании, которая применима к профсоюзным делегатам, к политиче­ ским [представителям], уполномоченным и т.д. 12 Я, опираясь на разные документы и инструменты, попы­ тался показать, что существует своего рода структурное лицемерие делегата, который всегда может говорить на двух языках: он может говорить либо от своего соб­ ственного имени, либо от имени института, от чьего 12. Бурдье П. Делегирование и политический фетишизм / / Начала. Bourdieu P. Langage et pouvoir symbolique. P. 259-279. 525 О ГОСУДАРСТВЕ имени он говорит. Это своего рода двойная игра и двойное «я». Робеспьер говорит: «Я народ», и это главная форма обмана, которым заняты мандарины. Ницше, которого крайне раздражало надувательство, которым заняты священники и которое типично для профессиональных служащих в целом, не только цер­ ковников, но также и интеллектуалов,—[писал], что об­ ман со стороны священников состоит в том, что леги­ тимная личность узурпируется для того, чтобы иметь возможность осуществлять интересы реальной лично­ сти 13 . Такого рода постоянная прозопопея — «Я— Франция», «Я — Республика», «Я — государство», «Государство—это я», «[Я]—государственная служба»— выступает основой для положения уполномоченного, делегата, также она типична для чиновников, которые всегда слуги публичного, то есть универсального. Подобную шизофрению я обнаружил [...] год или два назад [в] одной статье Гордона 14 , американца, который рассказывал, что американские lazeryers [юристы, адво­ каты], которые отнюдь не невинные дети, демонст­ рировали своеобразный двойной дискурс: наряду с их более чем реалистической практикой у них была выяв­ лена достаточно массивная идеологическая конструк­ ция, относящаяся к профессиональному идеалу, деонто­ логии и т. д. [Автор] использовал именно это слово — «шизофрения». Я думаю, что [Гордон и Билль] не читали друг друга, но тот факт, что они наткнулись на один и тот же образ, показывает, что они действитель­ но схватили нечто важное, причем в совершенно разных контекстах. Это означает, что бюрократия — это предмет, двоя­ щийся в своем собственном образе, склоняющем к ши­ зофрении: она видится одновременно как нечто раци­ ональное, прозрачное и как нечто коррумпированное; 13· Ницше Ф. По ту сторону добра и зла / / Полное собрание сочине­ ний в iß томах. М.: Культурная революция. M.: 2012. Т. 5· Раз­ дел з- С. 59· 14. Gordon R. W. "The ideal and the actual in the law". Fantasies and practices of New York City lawyers, 1870-1910 / / G. W. Gawalt. The New High Priests. Lawyers in Post-Civil War America. Wesport, CT: Greenwood Press, 1984. 526 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА все дискурсы, о которых сообщает Билль, говорят о двух этих образах. В то же время у чиновников двой­ ной образ самих себя, так что чистые —это те, кто, воз­ вращая вещам их простоту, показывают во всей красе противоречия, которые [скрывает] эта постоянная двойная игра с другими и, главное, с самим собой, по­ скольку она представляет собой сартровский самооб­ ман, то есть факт лжи самому себе, рассказывания самому себе того, что речь об универсальном, тогда как универ­ сальное присваивается ради частных интересов. И здесь я еще раз напомню о теме, которую рассматривал в про­ шлом году: это частное присвоение универсального, которое обычно считают злоупотреблением властью [...], все-таки заставляет универсальное развиваться. Я всегда напоминаю об этом моменте, поскольку нару­ шение, которое [надевает] маску универсального, луч­ ше просто нарушения. Я никогда не сказал бы так еще несколько лет тому назад. Нарушение, которое при­ крывается универсальным, хоть в чем-то помогает уни­ версальному, [поскольку] можно будет использовать универсальное против этого нарушения, для его кри­ тики... Этими достаточно грубыми формулировками я хочу напомнить об исследованиях, на которые в про­ шлом я потратил довольно много времени 15 . Мое вве­ дение было полезно, поскольку оно позволяет мне ска­ зать это, иначе бы я его отцензурировал. Я думаю, что основное содержание этой статьи я вам пересказал. [П.-Э. Билль] приводит отличные примеры способов оберегания прав и поблажек, соответствую­ щих этой логике. Например, у меня есть определенное право, я, скажем, работаю во французском муниципа­ литете и выдаю разрешения на строительство. Суще­ ствуют определенные инварианты, [можно вспомнить] о Китае: я могу передать прошение или не передать, передать его быстро или медленно; я, очевидно, могу извлечь определенные прибыли, могу попросить по­ мощи... Взять пример трансакций между нотаблями 15. См.: Bourdieu P. Un acte désintéressé est-il possible? (в статье вос­ производятся некоторые материалы из курса в «Коллеж де Франс», прочитанного в 1988-1989 гг.). 527 О ГОСУДАРСТВЕ и бюрократами: это одни из основных трансакций, на которые опирается работа государственной службы. [Возьмите пример] члена генерального совета, кото­ рый заходит к ответственному за выдачу разрешений на строительство: почему получается так, что этот от­ ветственный за разрешения на строительство может выдать разрешение сразу, если к нему приходит член государственного совета? Причина в том, что между ними давние отношения, обмены, но не обязательно де­ нежные: бывает обмен любезностями, например, они могут встречаться за коктейлем; или в обмен на покро­ вительство в случае X будет предоставлена защита в случае Y; обмениваются также поблажками и т. п. Другой пример: один из важных аспектов всего это­ го — время. Постоянно говорят о «бюрократической инерции», но у этих слов только и есть, что усыпитель­ ная сила, они на самом деле ничего не объясняют. Ло­ гика, которую я пытаюсь изложить, логика права и по­ блажки, заключается в применении значительного спектра всевозможных подходов, начиная с ригоризма и заканчивая попустительством. Вот как это работает: есть определенное правило, и я могу сыграть и полу­ чить прибыль от того, что выберу крайне ригористиче­ ский или, напротив, попустительский подход, сыграть на основе всех позиций, которые стоят за таким спект­ ром стратегий, имеющихся у любого обладателя опре­ деленного права; даже операционист, работающий в окошке кассы, имеет в какой-то мере власть такого рода. Не нужно забывать, что, когда есть только такая власть, возникает большое искушение ею воспользо­ ваться. Эта власть над входящими документами и ис­ ходящими—власть над временем, которая часто выра­ жается во времени, — как-то довольно давно у меня была реплика по поводу Кафки 16 [на тему] игры со структурой времени, то есть воздействия на темпораль­ ную структуру, внутренне присущего власти, и я про­ читал целый годовой курс о «времени и власти», по­ священный тому, что во многих случаях власть давала власть над временем других людей... Есть очень хороi6. Bourdieu P. La dernière instance. Paris, 1984. 528 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ший китайский пример, позволяющий понять инвари­ анты бюрократии: это отметки на документах, от кото­ рых зависят повышения по службе, отставки и т. п. Они составляют возможность капитализировать влияние, накопить символический капитал, поскольку, осуще­ ствляя контроль, можно накопить капитал за счет снисходительности или, наоборот, строгости. Нужно было бы разобрать подробности, но у меня впечатление, что вы можете подумать, будто я слиш­ ком разбрасываюсь, тогда как на самом деле работа на­ чинается как раз там, где я останавливаюсь, в точном анализе ситуаций, случаев. Конечно,—я говорю это ми­ моходом, поскольку сейчас феноменология под видом этнометодологии снова входит в моду, —ясно, что эти тонкие анализы являются в то же время структурными анализами и что речь идет не исключительно о тонком описании интеракций, а о том, что надо тонко описы­ вать интеракции, которые сами структурно ограниче­ ны 17 . Этнометодология часто отвлекается от структур­ ных ограничений. Например, есть прекрасные иссле­ дования того, что значит заполнять бюрократический бланк, у Сикурела 18 , это этнометодолог, которого я все­ гда ставлю особняком, поскольку у него, по крайней мере, есть интуитивное понимание того, что структу­ ры существуют: что значит заполнять бланк, когда «бю­ рократия» приравнивается к «бланку», что вообще та­ кое бланк, что значит его заполнять, кому он адресует­ ся, что ожидают от того, кто его заполняет, что нужно знать о том, что такое бланк, чтобы вообще иметь пред­ ставление о том, что его нужно заполнить, и т.д. Но тем не менее самый что ни на есть тонкий феномено­ логический анализ опыта заполнения бланка не приве­ дет к истине бланка, поскольку для того, чтобы открыть, что такое власть и отправление власти, необходима вся история бюрократии, государства, структур, а также 17. Пример такого исследования, проведенного автором в тот же период, см. в: Bourdieu P., Bouhedja S., Givry С. Un contrat sous contrainte / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. N0. 81. P. 34-51; переиздано в: Idem. Les Structures sociales de l'économie. 18. CicourelA. La Sociologie cognitive. Paris, 1979. 529 О ГОСУДАРСТВЕ нужны модели вроде тех, что я вам излагаю. В частно­ сти, заниматься феноменологией бюрократической темпоральности — это, возможно, круто, но это ни к чему не приведет, если не пойти кружным путем че­ рез Китай... Генезис б ю р о к р а т и ч е с к о г о пространства и и з о б р е т е н и е публичного Теперь я набросаю другую тему. Я попытался показать, как на основе идеи о сконцентрированной власти и лю­ дях, которые могут ее перераспределять, само пере­ распределение может стать условием для накопления вторичных форм власти. Я, очевидно, уже наметил описание и структуру генезиса этого бюрократическо­ го пространства, внутри которого будут иметь место все эти эффекты недолжного изъятия. И теперь имен­ но этим я хотел бы заняться. Я разовью три пункта, один за другим [...]. Во-первых, проблема удлинения цепочек взаимоза­ висимости: в начале у нас есть король и подданные, хотя это, конечно, голая схема, ведь на самом деле так никогда не было и уже в самом начале власть немного дифференцирована, [но] мы выдвигаем гипотезу, что есть главный [агент] и обычные агенты... Тогда нужно понять, как это первичное ядро дифференцируется, как создаются цепи зависимости, как постепенно фор­ мируется поле власти: там, где был один человек, воз­ никнет большой комплекс агентов, являющихся друг для друга одновременно сообщниками и противника­ ми — сообщниками в применении власти и противни­ ками в конкуренции за монополию на власть и в кон­ куренции за монополию на легитимное использование власти или же за монополию на определенную форму власти, которая претендует на то, что только она яв­ ляется легитимной: именно в этом будет причина кон­ фликта между парламентом и королем, и т. п. [Нужно изучить], как удлиняются цепи и как в силу этой диф­ ференциации возникает проблема отношений между властителями, например в связи с дворцовыми война­ ми и т.д. 530 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Во-вторых, я пытаюсь в то же время проанализиро­ вать, как наряду с этим процессом дифференциации проводится коллективная работа —[контуры] которой я уже обрисовал, когда речь шла о китайских юристах, старавшихся примирить Конфуция с бюрократической логикой, — по формированию публичного; как выпол­ няется работа по изобретению публичной логики, про­ тивопоставленной частной. Это, несомненно, одно из наиболее важных человеческих изобретений, посколь­ ку нужно изобрести то, что противоречит частным или эгоистическим интересам в наивном смысле этого сло­ ва [и] одновременно интересам, связанным с принад­ лежностью к первичной группе, то есть семье и т. п. В-третьих, описав то, как удлинялись сети и как изобреталось публичное, я попробую показать, какова логика конфликтов, в которых столкнулись агенты, включенные на разных позициях в эти сети, образую­ щие структуру власти. Если говорить очень кратко — сегодня я лишь обоз­ начу тему, — процесс формирования государства в од­ ной из его частей можно было бы назвать «дефамилизацией»—это неологизм, но я ввожу его ради удобства. Речь о том, чтобы выйти из логики семейного, домаш­ него, чтобы прийти к другой логике, о которой еще не известно, что она собой представляет. Можно сказать об этом и по-другому. Вам известно название знамени­ той книги Мальро «Разменная монета абсолюта» 19 — он хочет сказать, что искусство стало заменителем ре­ лигии (это банальная идея, которую до него выска­ зывали сотню раз, и то же самое можно сказать о большинстве идей Мальро в области эстетики, ведь он представлял своего рода здравый научный смысл, для которого умел придумывать талантливые аранжи­ ровки). [То есть] можно было бы сказать, играя слова­ ми, — но нужно помнить, что игры слов полезны, они всегда применялись мудрецами, чтобы передать свое знание, поскольку это что-то вроде очень плотных кон­ фет, которые можно долго сосать, найдя в них много 19. Malraux A. Psychologie de l'art, t. I l l , La Monnaie de l'absolu. Genève: Skira, 1950. 5З1 О ГОСУДАРСТВЕ всего разного, — что государство представляет собой разменную монету абсолютизма; есть король, и это [главная] фигура, и есть куча мелких фигур... Я думаю, что это важная схема, поскольку она резюмирует смысл того, что я скажу. То, что я хочу сказать, является совершенно три­ виальным моментом в работах по государству, но я не уверен, что это столь же тривиально для всех вас, при­ сутствующих в этой аудитории. Постоянно говорят о процессе «дефеодализации»—я упоминал эту пробле­ му в прошлом году, [но подчеркивал] то, что рождение государства сопровождается разрывом «естественных связей» родства, причем, конечно, связи родства —это социальные связи, а также заменой способа воспроиз­ водства, основанного на кровных узах, таким способом, который опосредуется институтами, главным из которых становится институт образования. Следовательно, по трем основным направлениям государство противопо­ ставляется семье. Во-первых, оно заменяет первичную семейную верность формальными видами верности, оно осуждает кумовство. Во-вторых, оно заменяет пря­ мую, семейную преемственность воспроизводством, основанным на образовании. В-третьих, оно заменяет самоназначение начальников и их помощников, как и их назначение местными инстанциями, центральным назначением; оно концентрирует власть номинации. Я хотел бы в общих чертах показать вам то, что три этих процесса вполне реальны и наблюдаемы. Я хотел бы намекнуть, в чем они заключаются, но также пока­ зать, что они не закончены: мы так и не покончили с семьей и семейным модусом мысли, которые по преж­ нему присутствуют в самой логике функционирования социального мира. Можно сразу же рассмотреть при­ мер образования, поскольку он наиболее известен. Ил­ люзия XIX века состояла в том, что думали, будто в школе имеешь дело с заслугой и даром — [это слово] уже немного подозрительно, но особенно напирали на «заслугу», — и что, следовательно, школа обрезает пу­ повину, связывающую с семейным воспроизводством. Но теперь благодаря работам социологов мы знаем, что в системе образования социальная наследственность 532 Л Е К Ц И Я 7 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА и передача наследства от одного поколения другому выполняется, хотя и с определенными потерями, [которыми] в статистическом плане можно пренеб­ речь: даже если они носят драматический характер на уровне личного опыта, со статистической точки зре­ ния, если учесть все факторы, они совершенно не драматичны. Я указываю [на это], не слишком задерживаясь, по­ скольку это самый банальный момент из всего, что я хочу сказать, и в следующий раз я смогу двигаться быстрее: я буду опираться на книгу Корригана и Сейера, которую цитировал в прошлом году20. Они показы­ вают, что в Англии разрыв между простым воспроиз­ водством семейного типа и воспроизводством, опосре­ дованным государством, произошел очень рано; также они, к примеру, показывают, как назначения на мест­ ные посты—шерифов, королевских чиновников и т.д.— становятся уже с XIII или XIV века делом государства. Государственная должность , публичная позиция уже на очень ранних этапах начинает отли­ чаться от феода, и обладатель такого поста становится на этих ранних стадиях назначенным королевским чи­ новником, а не наследственной фигурой, которая в ка­ ком-то смысле тождественна собственному феоду. Ина­ че говоря, корона сопротивляется всем тем процессам, которые стремятся расщепить власть и установить власть местных правителей, [выходцев] из местного универсума. Это центральная проблема, позволяющая показать вам то, что общие модели важны. Все совре­ менные споры по поводу децентрализации имеют от­ ношение к этой проблеме: если мы выигрываем нечто в плане близости к основанию власти, не теряем ли мы ровно столько же в универсальности этой власти? Это двусмысленный вопрос, поскольку эти процессы ни­ когда не бывают простыми, у них всегда две стороны, так что неясно, не будет ли это во многих случаях ре­ гресс к менее универсальным формам управления вла­ стью? 20. Corrigan P., Sayer D. The Great Arch. Бурдье использует здесь английский термин. — Примеч. пер. 533 О ГОСУДАРСТВЕ Другой процесс, на который указывают Корриган и Сейер: переход от центрального уровня к локально­ му. Шериф, я думаю, —это важный для анализа персо­ наж: его назначают, то есть он не сам себя назначает и не получает должность по наследству. На централь­ ном уровне, по мнению Корригана и Сейера, пример­ но в 153°' х г г · происходит общий переход от домашне­ го хозяйства {household) к демократическим формам правления; при этом они подчеркивают то, что аристо­ кратия демилитаризуется. То же самое во Франции: по­ казано, как начиная с XII—XIII веков разделяется цент­ ральная управленческая структура, то есть curia regis [королевский двор, королевский совет]; и мы видим, как постепенно рождается управление — вместе с Большим советом, правительственными советами, со­ ветами по правосудию и т.д. Те же самые историки подчеркивают параллельный процесс, сопровождаю­ щий эту дифференциацию, а именно рождение общего права, юридического пространства, конституционного права, благодаря которому все властные отношения опосредованы ссылкой на универсальное; их больше невозможно поддерживать запросто и напрямую. Вот примерно то, что я хотел сказать; в следующий раз я попытаюсь описать чуть более точно процесс раз­ деления власти . Лекция ц ноября 1991 года Построение Республики и построение нации. — Создание публичного в свете одного трактата по английскому конституционному праву. — Применение королевских печатей: цепочка гарантий. П о с т р о е н и е республики и построение нации [ " Т ^ ЕРНУСЬ] к размышлениям, представленным w^L мной в прошлый раз, чтобы вы не теряли нить JLJ рассуждения. Цель, к которой я медленно приб­ лижаюсь в этих, по возможности подробных, исследо­ ваниях, которые я вам представляю,—это вопрос о гене­ зисе публичной власти: как образовалась власть, которая потеряла частный и феодальный характер, перестала быть личной? Соответственно, я пытаюсь выделить два процесса, смешанных друг с другом в истории и в то же время относительно независимых: с одной стороны, процесс создания публичной реальности, схватываемой словом «республика»; во-вторых, процесс создания на­ циональной реальности. Можно было бы сказать, что всё, что я рассказываю на протяжении уже нескольких лет,—это длинный комментарий к формуле «Француз­ ская республика»... Как образуются две эти реалии? Они символизируются, с одной стороны, определенной аббревиатурой, сиглой «RF» — и я вернусь к важности слова «сигла» , — а с другой стороны, флагом, символом Марианны и т.д., определенными лицами, скажем президентом Французской Республики. Этот комплекс реалий является продуктом чрезвычайно сложной исторической работы. На первом этапе я буду заниматься в основном со­ зданием республики. На втором—когда я буду двигать­ ся быстрее, поскольку думаю, что это проще, то есть од­ новременно проще и понять, и рассказать, я попытаюсь * «Sigle» — сокращение, аббревиатура, условное обозначение. — При­ меч. пер. 535 О ГОСУДАРСТВЕ показать, как выстраивается идея нации, как произво­ дится и воспроизводится нация, а благодаря ей и на­ ционализм. Один из политических или философских вопросов, возникающих в силу соотнесения двух этих процессов, — это вопрос о необходимости связи между ними: можно ли получить республику без нации? Можно ли в каком-то смысле выиграть на двух досках сразу? Можно ли получить прибыли от универсализации, при­ носимые государством, но без убытков, без издержек партикуляризации, национализации и национализма, которые исторически неотделимы от образования рес­ публики и государства? Если придерживаться чисто нормативного подхода, переход от феодализма к абсолютизму можно описать как получение доступа к более высокой степени универ­ сализации; то есть это прогресс в [области] универсаль­ ного. Но этот прогресс сопровождается построением на­ ции, одновременно в объективных социальных структу­ рах и в головах. Как я уже не раз говорил, построение публичного сопровождается едва ли не неизбежно, по крайней мере в исторически известных случаях, част­ ным присвоением этого публичного. Существуют соб­ ственники, которых я сегодня называю государственной знатью, которые занимаются этим присвоением, этой патримониализацией публичного. Я думаю, что именно здесь стыкуются два указанных процесса — эту гипотезу я пока оставлю без подтверждения, но через какое-то вре­ мя к ней вернусь. Можно спросить себя, не через такое ли частное присвоение публичного то универсальное или универсалистское, которое присутствует в государ­ стве, начинает склоняться к национализму. Не оказыва­ ются ли подчас сторонники национализма людьми, у которых есть частный интерес к присвоению публич­ ного? Об этом я буду говорить в связи с одной важной работой под названием «Воображаемые сообщества»1. Доказано, что очень часто основным социальным фактором националистических движений становились ι. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализмов. М.: КАНОН-Пресс-Ц», «Кучково поле», 2001. 53б Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мелкие носители культурного капитала: авторы слова­ рей, грамматик. Это важно, поскольку мелкие носите­ ли культурного капитала — это еще и те, кто пишут о нациях, о национализмах, и неспроста они всегда изымаются из исторических описаний, так что в конеч­ ном счете забываешь, что за определенными конструк­ циями с универсальными претензиями стоят частные интересы. Вот вопрос, который я хотел поставить, что­ бы вы понимали, куда я хочу прийти; но не то чтобы моя цель этим определялась, это было бы неправиль­ ное представление о моем анализе. На данный момент я собираюсь изучить чрезвычайно сложный генезис, который потребовал бы многих часов подробного раз­ бора, генезис реалий, которые мы считаем публичны­ ми и которые в какой-то мере стали очевидными, само собой разумеющимися, —например, если бы мы реши­ ли обсуждать «Французскую Республику», я не знаю, чего бы мы добились, но наверняка не того, что я соби­ раюсь рассказать. На самом деле, я хочу показать вам, что есть два процесса, из которых я пока хочу изучить первый, оставив второй на потом. Создание публичного в свете одного трактата по английскому конституционному праву Теперь я постараюсь углубиться в достаточно подроб­ ное описание — в прошлый раз я занимался историей Китая, а на этой неделе займусь английским конститу­ ционным правом. (Вы видите, что гордыня социолога не знает границ...) Я говорю это, чтобы вы знали, что мне приходится идти буквально на цыпочках: я отлич­ но понимаю, что по вопросам, которые я буду с вами обсуждать, есть специалисты, которые всю жизнь по­ тратили на их изучение... Я могу сказать что-то наобум, но я думаю, что выводы, которые я извлекаю из текстов, на которые опираюсь, обоснованы, если не брать отдельных ошибок в деталях, которые я могу допу­ стить, в том числе и потому, что, к примеру, использу­ емые мной источники не обязательно являются послед­ ним словом науки. (Отмечу в скобках: часто бывает так, по крайней мере в изученных мною областях, в которых 537 О ГОСУДАРСТВЕ я чувствую себя относительно сведущим, что старые ав­ торы говорят вещи, которые были забыты или затем­ нены в современных исследованиях. [Эти старые авто­ ры] вытаскивают проблемы, которые считаются решен­ ными; я думаю, что у нас как раз такой случай, но я в этом полностью не уверен.) Я попытаюсь показать, как постепенно сложилось бюрократическое поле, административное поле, как эта власть, которая была сосредоточена в руках короля, постепенно разделилась и как образовалась эта первичная сеть взаимозависимо­ сти, на базе которой постепенно развилась сложная бю­ рократия, состоящая из агентов, связанных сложными связями, двоякими связями контроля и делегирования. Я смогу —хотя, впрочем, я займусь этим в следующий раз,—описать важнейшие направления этого процесса, то есть образования автономных полей, и тогда мы смогли бы описать процесс, в котором церковь отделя­ ется от государства или государство от церкви, юристы [получают независимость] и т. д. Сегодня я буду медленно читать и комментировать один трактат по английскому конституционному пра­ ву, ужасно скучный, в котором я выделил два отрывка, которые кажутся мне важными. Сначала ссылка: автор, о котором я уже говорил вам, — это Ф.У. Мэйтланд 2 . Это переиздание классического трактата, курса по конституционной истории, который читал Мэйтланд. Я начну с описания процесса дифференциации двух типов руководителей: династических руководителей королевского дома и бюрократических руководителей. Мэйтланд описывает этот процесс подробно, и я буду двигаться медленно, поскольку считаю, что это важно, чтобы не застрять на слишком грубых противопостав­ лениях. Вы помните, что я противопоставлял два мо­ дуса воспроизводства: людей, который воспроизводят­ ся за счет кровного родства, и людей, воспроизводя­ щихся опосредованно, через бюрократию. Мэйтланд [считает, что] описывает генезис тех, кого он называет «большими государственными чиновниками». Такие официальные фигуры существовали всегда. И он гово2. Maitland F. W Jhe Constitutional History of England. Cambridge, 1948 [1908]. 538 Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА рит, что было бы интересно рассмотреть каждого из этих больших чиновников по отдельности, но у меня нет времени. Когда-то, в старые времена, главные чи­ новники были служителями королевского дома: был steward (управитель, интендант), butler (дворецкий), ма­ жордом, камергер, marshall (маршал) и т.д. Деятель­ ность этих людей постепенно распространяется за пре­ делы королевского дома, охватывает всё королевство в целом. И самые важные люди в королевстве гордят­ ся тем, что у них такие должности, которые вначале могли считаться домашними, то есть должностями «слуг». [Мэйтланд] также приводит ряд примеров из Священной Римской империи: пфальцграф Рейна был stewarcfoM, герцог Сакский — marshalf ом, король Боге­ мии был cup-bearer ом, то есть виночерпием, маркграф Бранденбурга был камергером... Иначе говоря, самые могущественные люди выполняли функции прислуги, и [Мэйтланд] подчеркивает то, что все эти функции были наследуемыми. В доме Лестера пост haut-steward*а был наследуемым, должностью коннетабля или cons­ table'я владела определенная семья и т.д.: должности [были] приписаны тому или иному роду. И вот здесь начинается самое интересное: «Но по­ степенно в Англии формируется то, что мы можем счи­ тать общим правилом: пост, становящийся наследст­ венным, теряет свое политическое значение», [— пишет Мэйтланд] 3 . Иначе говоря, родовой модус воспроиз­ водства постепенно уступает место другому модусу; [все эти приписанные посты] становятся маловажны­ ми, [они] становятся показными, show, должностями, то есть демонстративными и церемониальными. Иными словами, эти должности сдвигаются в сторону симво­ лического. И это очень важно, поскольку [те, кто занима­ ют такие посты] не получают оплаты, они на стороне символического, художественной части церемоний — и [Мэйтланд] приводит соответствующие примеры. Сегодня аристократы часто выступают в роли диплома­ тов или телеведущих, то есть они на стороне show, и это 3- MaitlandE W. The Constitutional History of England. Cambridge, 1948 [1908]. p- 391· 539 О ГОСУДАРСТВЕ неслучайно. Они на стороне церемоний, церемониала, [труда] по поддержанию символического капитала коро­ левской власти за счет демонстрации. Если мы говорим, что они на стороне символического, это не значит, что они не важны, и ошибка автора, его наивный утилита­ ристский предрассудок состоит в том, что он думает, буд­ то символическое не имеет никакого значения. Когда мы имеем дело с чисто символическим франком, мы гово­ рим: «Это чисто символически», и думаем, что он ниче­ го не стоит, поэтому не имеет никакого значения. Но символическое стоит и окупается. Тот факт, что им пла­ тят символически, «фантиками», если можно так сказать, не означает, что они не важны, как раз наоборот... Я не раз подчеркивал особое качество английской королев­ ской власти и проводил также сравнение с Японией, с обществами, в которых управление символическим яв­ ляется важным аспектом управления коллективным на­ следием государства. Постепенно они становятся де­ монстративными фигурами церемоний, некоторые из них получают искусственные должности, в частности, в церемониях коронования или же в помпезных представ­ лениях, в демонстрациях. Мэйтланд приводит пример: когда одного пэра избирают другие пэры, это обязатель­ но должен быть человек благороднейшего происхожде­ ния, выбираемый из категории держателей наследствен­ ного символического капитала. Интересно то, что эти большие должности являются исключительно почетными. Впрочем, и в этом случае «почетные» или «исключительно почетные» — не зна­ чит «выведенные из игры»; [а значит], что они больше не выполняют техническую часть работы, так что пост нужно удвоить: у всех этих людей есть дублеры, которые выполняют реальную работу. Вместо того чтобы огра­ ничиваться глупой утилитаристской позицией, которая заявляет: «Это неслыханно, это растрата денег, посколь­ ку появляются те, кому платят за то, что должны делать другие», необходимо понять, что на более глубоком уровне здесь имеет место нечто вполне функциональное. [Мэйтланд] приводит примеры: наряду с главным ка­ мергером, который ничего не делает и ничего не касает­ ся, есть Lord High Chamberlain <лорд обер-камергер>, ко540 Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА торый отвечает за королевскую резиденцию и получает за это жалование. Он приводит и другие примеры. То есть на одной стороне у нас даровое, символиче­ ское, чистое, незаинтересованное, благородное — есть много слов, чтобы сказать «благородный», — а на дру­ гой, домашнее, служебное, в ругательном значении тер­ мина, то есть те, кто получают жалование и являются наемниками (вот какое слово я безуспешно искал), кто действительно выполняют технические задания. После такого описания Мэйтланд продолжает: наряду с чи­ новниками, обладающими должностями высокого ран­ га, постепенно складывается другая группа облада­ телей должностей, но уже не наследственных. Среди них и capitalisjustitiariusAngliae*—Ä не знаю, как это пере­ вести. Это первый назначенный, а не наследственный чиновник. Точно так же две наиболее древние должно­ сти высокопоставленных чиновников, перед именем и титулом которых всегда ставится звание «лорд», что­ бы отличать их от других,—это канцлер и канцлер каз­ начейства, первые высшие чиновники. Еще примеры: при Тюдорах постепенно появляются люди, которые дублируют тех, кто занимает почетные должности, и вклиниваются между ними. Например, есть Lord Kee­ per of the Privy Seal, лорд-хранитель личной печати. Ины­ ми словами, есть король, есть канцлер, но между ними появляется тот, кто хранит печать короля. Затем, спус­ тя какое-то время, между королем и хранителем личной печати вклинивается другая фигура, которого называют секретарем короля. В ι6οι году—то есть по прошествии значительного времени, ведь я начал с XII века,—он ста­ новится главным государственным секретарем. То же самое—линию можно было бы продолжить—происхо­ дит в канцелярии: государственные секретари появ­ ляются в том же самом процессе. Иными словами, мы имеем дело с процессом, в котором есть две точки А и В; а потом между ними ставят третью точку посередине, 4- MaitlandF. W. The Constitutional History of England. Cambridge, 1948 [1908]. P. 392. Capitalisjustitiarius — это главный из королевских судей Англии, председатель королевского суда, хранитель королев­ ства в отсутствие короля. 541 О ГОСУДАРСТВЕ затем точку между ними, на расстоянии одной четвер­ той от исходного, потом на расстоянии одной восьмой и т.д. Так у нас появляется ряд отдельно стоящих то­ чек, которые все больше и больше связываются друг с другом за счет помещения между ними фигур-посред­ ников, которых специально назначают, дают полномо­ чия на выполнение определенной функции, чтобы они решали задачи, которые первоначально должны были выполнять исходные официальные обладатели соот­ ветствующих постов... Я иду дальше, хотя это всё стоило бы прочитать по­ дробно. Важно то, что эти назначенные служащие полу­ чают юридические гарантии и наказываются тоже в соот­ ветствии с юридическими правилами: они подчиняются Common Law, и это отличает их от других; они подчиня­ ются общему праву и имеют легальные полномочия. Ина­ че говоря, поступательное развитие бюрократизации со­ провождается развитием легализации: каждый акт сотmissioning сопровождается прояснением правил, согласно которым порученцу дают поручения. В то же время должность или пост определяются юридически: создает­ ся служебная инструкция: «Он будет делать это и только это, но будет обязан делать это, причем полностью...» То есть происходят разработка и прояснение. Очевидно, пока мы в династической логике, прави­ лом остается неопределенность. Знать не выносит бюро­ кратической строгости, она [предпочитает] нечеткое, неопределенное, символическое (в нашем обществе символическое сохраняется среди интеллектуалов; и всё, что я здесь сказал, применимо к интеллектуальному полю). Определение, отграничение, юридическое — все это несовместимо со специфической логикой знати. Право, которое довлеет над порученцем, довлеет и над тем, кто дает ему поручение: сам король постепенно оку­ тывается правом в силу легализации отношений, которые объединяют его с теми, кто обязаны отправлять королев­ скую власть как делегаты. Предположим, что королева желает выделить кому-то определенную сумму, в таком случае нужно израсходовать какие-то деньги из коро­ левской казны и иметь дело с канцлером казначейства. Каков порядок действий? Во-первых, необходимо, что542 Л Е К Ц И Я 14 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА бы деньги действительно были израсходованы и чтобы этот расход был заверен; есть поручитель такого рода расхода, то есть слова короля самого по себе уже не дос­ таточно. Нужно, чтобы кто-то гарантировал, что деньги израсходованы по правилам. И поскольку гарантия, данная таким человеком, не является самодостаточной, необходимо, чтобы она сама была гарантирована печа­ тью, то есть большой печатью или личной печатью. Сло­ весного приказа короля больше недостаточно: чтобы дать сто франков бедняку, необходимо, чтобы кто-то дал гарантию и чтобы тот, кто ее дает, сам получил гаран­ тию в виде печати. Необходимо, чтобы сама эта печать была заверена секретарем печати. То есть нужно, чтобы была большая печать, но также и малая, которая заверя­ ет большую... Постепенно [для осуществления] этой операции—расходования денег из королевской казны,— «порождается масса законов, которые начинают приме­ няться к этому простому предмету. Для некоторых це­ лей необходима большая печать; для других достаточно было малой печати. Для других нужен штамп, который хранился у секретаря. В некоторых случаях достаточно устного приказа короля, например, он может распустить парламент одним своим словом, но в большинстве ситу­ аций акты и приказы приводятся в действие лишь при соблюдении ряда чрезвычайно сложных условий, среди которых и применение этих инструментов правления, печатей»5. [Здесь можно сослаться] на один из самых ранних курсов, посвященных мной этой проблеме, когда речь шла о теории Канторовича касательно генезиса совре­ менных бюрократических корпусов по образцу церков­ ных6. Канторович подчеркивал, что корпуса были ис­ торически заинтересованы в том, что он называл sigillum authenticum, то есть в подлинной печати, способной заверять; определенный акт становится государствен­ ным актом, когда он носит печать. Наконец, печать, sigillum — это также сигла, аббревиатура: например, 5- Maitland F. W Ihe Constitutional History of England. Cambridge, 1948 [1908]. p- 394. 6. Канторович Э. Два тела короля. С. 289-304· 543 О ГОСУДАРСТВЕ печать или сигла «RF»—это своего рода магический от­ печаток, который сосредотачивает в себе всю госу­ дарственную реальность и преображает частный при­ каз, который [в противном случае мог бы быть] блажью сумасшедшего короля —это важно, историки много за­ нимались этим: король может быть или безумным, или слабым, также им могут помыкать женщины (этой проблемой были крайне обеспокоены китайцы: что де­ лать с безответственным королем?). Юридический акт распоряжения становится легальным, официальным, государственным только в том случае, когда на него на­ лагается печать. Откуда эта печать берет свою магиче­ скую силу? Та же самая ситуация, конечно, и у дипло­ ма: если нет подписи, диплом ничего не стоит, и тогда можно подать жалобу и т. п. Откуда sigillum в таком слу­ чае черпает свой авторитет? Эта проблема похожа на ту, что ставит Мосс в связи с магией,—если вы не читали его «Эссе о магии» 7 , обя­ зательно прочитайте. В этом эссе Мосс спрашивает себя, в силу чего маг является магом, в силу чего его признают за мага и почему он оказывает действие благодаря, в сущности, тому факту, что его признают за мага? Может быть, дело в используемых им инстру­ ментах, в печати, волшебной палочке или же в других магах? Он задает ряд вопросов и в конечном счете го­ ворит, что магическая действенность мага заключает­ ся во всем универсуме в целом, внутри которого нахо­ дится сам маг, другие маги, магические инструменты и верящие ему люди, которые приписывают магу силу и именно поэтому вносят вклад в само существование этой силы... Примерно так же дело обстоит с государ­ ственным актом: благодаря чему у печати, sigillum authenticum, есть эта волшебная способность превращать какого-то произвольного человека в того же профессо­ ра, благодаря акту назначения? В sigillum воплощается именно эта чрезвычайно сложная сеть, манифестацией которой и становится печать. 7- Mauss M. Esquisse d'une théorie générale de la magie / / L'Année sociologique, 1902-1903, переиздано в: Idem. Sociologie et anthropologie. Paris: PUF, 1950. P. 1-141. 544 Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА [Я представил] один из аспектов этого механизма, но он намного сложнее. Вначале есть две противоборст­ вующие категории: я не раз подчеркивал противополож­ ность королевского дома и функционеров, показывая, что это были два антагонистических, конкурентных, конфликтных принципа господства, причем король мог играть, сталкивая одних с другими и т. д. Я считаю, что это инвариант, который обнаруживается во всех за­ рождающихся государственных системах. Сегодня же я пытаюсь показать, как две эти власти постепенно дифференцируются, поскольку одни уходят на симво­ лическую сторону, а другие на сторону техники. Но Мэйтланд не говорит того, что разделение не является абсолютным: было бы наивно описывать этот процесс как отмирание династической власти, уступающей мес­ то власти бюрократической; по крайней мере, в случае Англии две власти продолжают действовать, сохраняя антагонизм, в котором они дополняют друг друга. И я думаю, что в наших обществах президент Респуб­ лики, если уж вернуться к нему,—это тот, в ком две ли­ нии примиряются, так что он является одновременно техническим и символическим. Применение королевских печатей: цепочка гарантий Теперь я перехожу ко второму аспекту этого процесса, описываемого Мэйтландом; я могу указать на страни­ цы тем, кто хотели бы потом сами посмотреть, — это было бы неплохо, поскольку я лишь пробежал по тек­ сту: то, что я только что рассказывал, относится к стра­ ницам 39°~395- А то, что я буду вам рассказывать те­ перь, можно найти к главе под названием «Учение о королевских печатях», страницы 202-203 той же кни­ ги. В этой главе рассматриваются отношения между ко­ ролем и его советом, но те же проблемы мы обнаружим в отношениях короля и парламента... Какую власть ко­ роль может применить к советам, а какую —совет к ко­ ролю? [Мэйтланд] ставит общую проблему: первона­ чально единственная власть, которую может приме­ нить совет, — это власть короля; совет выступает 545 О ГОСУДАРСТВЕ попросту уполномоченным, и в конечном счете—я упо­ мяну об этом далее — борьба между королем и парла­ ментом в Англии и Франции будет идти именно по это­ му вопросу. Что такое парламенты — всего лишь руки короля, выражение его воли, или же они обладают определенной независимостью от него? Могут ли они обратить против него эту власть, делегированную са­ мим королем? В самом начале у парламента не было иной власти, кроме делегированной королем, так что власть, которую совет мог применить, была попросту королевской властью. В действительности, по словам Мэйтланда, этот теоретический принцип оказывается ограниченным в практике, связанной с королевскими печатями; он описывает, как применение королевских печатей постепенно ввело ограничение на власть коро­ ля—и это также дифференциация, которую я хочу опи­ сать. Первый этап: генезис цепочки ответственных лиц, о которой я упоминал в предыдущем тексте. Со времен норманнских королей до наших дней королевская воля выражается актами, хартиями, королевскими грамота­ ми, секретными письмами и другими актами, которые скреплялись королевской печатью. Большая печать ко­ роля вручалась канцлеру, который был главой секрета­ риата. Он выступал государственным секретарем для всех управлений. С конца Средневековья и до Тюдоров канцлер был премьер-министром короля. Его важная роль символизируется владением королевской печа­ тью. Мы видим, как наряду с большой королевской пе­ чатью постепенно появляются и другие печати. У канц­ лера столько разных дел, особенно в юридической сфере (он должен исполнять роль судьи и т.д.), он на­ столько загружен повседневной бюрократической ру­ тиной, что в вопросах, напрямую касающихся короля, появляется личная печать, которую я недавно упоми­ нал: используя личную печать, король дает указания канцлеру, касающиеся применения большой печати. То есть здесь уже появляется промежуточный пункт. В то же время личная печать доверяется на хранение отдель­ ному чиновнику, служащему, а именно хранителю лич­ ной печати. Затем, по прошествии определенного вре54б Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мени, [этот хранитель сам требует себе секретаря], ко­ торого называют «государственным секретарем». Таким образом, мы приходим к конечному состоянию, к установлению стандартного порядка действия: можно было бы нарисовать схему этих актов, всю эту большую цепочку. (Здесь я сделаю небольшой комментарий в скобках [касательно] очень известной книги по истории идей Лавджоя, которая называется «Великая цепь бытия» 8 . Это замечательная книга, в которой показано, что в очень разных произведениях —начиная с сочинений Платона, Плотина и вплоть до Шекспира, то есть у са­ мых разных авторов, обнаруживается одно и то же представление, которое можно назвать «эманационистским»: на самом верху находится Бог, Небеса, а все создания являются лишь выродившимися формами этой высшей и совершенной формы. Здесь есть очевид­ ная аналогия с королем, и это интересно, поскольку модель, которую я сейчас описываю, возможно, являет­ ся ментальной структурой. Эта знаменитая великая цепь бытия, действительно обнаруживаемая в текстах, могла бы иметь метафизические и одновременно поли­ тические основания, как это часто бывает. Иными сло­ вами, великая цель бытия — это, возможно, политиче­ ская онтология. То, что я здесь описываю, — это вели­ кая цепь бытия, вершиной которой является король; затем, спускаясь все ниже и ниже, мы доходим до мел­ кого исполнителя. Эта метафора, по моему мнению, присутствует в бессознательном всех людей, живущих в бюрократических обществах. У всех у нас в бессозна­ тельном есть это представление об образце и исполне­ нии. Например, — я могу показаться легковесным, но я просто пользуюсь тут некоторыми свободами, связан­ ными с моей задачей,—я полагаю, что лингвистическая, структуралистская и т. д. теория быстро получила при­ знание именно потому, что она опирается на противо­ поставление образца и исполнения, языка и речи, ведь речь является лишь исполнением языка, а также потому, 8. Лавджой А. Великая цепь бытия. М.: Дом интеллектуальной кни­ ги, 2011. 547 О ГОСУДАРСТВЕ быть может, что у нас бюрократическое бессознатель­ ное, которое заставляет соглашаться с философией ве­ ликой цепи бытия. Такая модель теории/практики об­ наруживается во многих областях, и исследование бю­ рократических структур, как я уже сто раз говорил,—это исследование нашего бессознательного... На этом я за­ крою скобку.) На конечном этапе мы видим примерно следующее: устанавливается стандартный порядок действий, доку­ менты подписываются. Сначала есть слово короля, но когда дела серьезные, приказ записывается, подписы­ вается рукой короля и заверяется секретарем короля, который выступает хранителем королевской печати. Это государственный секретарь. То есть на первом уровне ставится подпись короля, которая заверяется другой подписью. На следующем уровне текст заверя­ ется подписью хранителя личной печати, и соответ­ ствующие акты становятся указаниями для канцлера, который, в свою очередь, ставит большую печать коро­ левства, и в этот момент акт становится действительно удостоверенным. Вернусь к тексту Мэйтланда, по­ скольку в этих актах делегирования происходит нечто очень важное: власть разделяется — вы помните, что в прошлый раз я придумал не слишком удачный ка­ ламбур «разменная монета абсолютизма». Власть дро­ бится, это очевидно, но дело этим не ограничивается. Мы возвращаемся к проблеме безумного короля, кото­ рая всегда волновала канонистов: тот, кто скрепляет своей подписью, осуществляет контроль, и король сам контролируется тем, кто его заверяет; если король со­ вершил глупость, тот, кто заверил своей подписью, со­ глашается с этой глупостью и становится виновен в том, что не сообщил королю о его ошибке. Такая практика контрподписи порождает в то же время ответствен­ ность министров за королевские акты. И это удиви­ тельно, поскольку в определенном смысле ответствен­ ный предполагает возможную безответственность ко­ роля. Речь идет не просто о разделении королевской власти, но также о создании делегированной власти, причем эта делегированная власть обращается против того, кто ее делегировал. Каждый акт вступает в силу 548 Л Е К Ц И Я 1 4 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА лишь в том случае, если он заверен, и на каждом уров­ не тот, кто заверяет, удостоверяет своей контрпод­ писью то, что он участвует в этой воле короля. [...] Тот, кто получает поручение, участвует, и тот, кого привлекают к делу, тоже участвует, то есть, говоря бы­ товым языком, «он замешан». Когда говорят, что бю­ рократия подстраховывается, это можно понять: бюро­ крат, который заверяет, контролирует и участвует в деле, оказывается под ударом. Могу сослаться на Мэйтланда: министры сами заинтересованы в закреп­ лении такого порядка дел; они довольны тем, что заве­ ряют своей подписью, но также и тем, что их тоже за­ веряют, поскольку они боятся попасть под удар из-за королевских актов. Сначала они боятся не получить фактических доказательств того, что это именно коро­ левские акты, а потом того, что они станут крайними. Иначе говоря, они хотят получить гарантии и сверху, и снизу. Я не осмелюсь [продолжить], поскольку вы подума­ ете, конечно, что я топчусь на месте, хотя сам я считаю, что двигаюсь очень быстро... По сути, я пытаюсь зани­ маться своего рода исторической феноменологией бю­ рократических актов: если бы я излагал вам анализ эмоции, вы бы посчитали нормальным то, что я топ­ чусь на месте и иду медленно, но у нас нет привычки поступать точно так же с политическими и юридиче­ скими предметами, которые чрезвычайно сложны и ко­ торые, как и тот или иной феноменологический опыт, затемнены банализацией, очевидностью. Я считаю, что упражнение такого рода было нужно, чтобы вы начали удивляться тому, как, к примеру, врач подписывает справку; то есть благодаря этому анализу удается восстановить понимание того, что такие вещи работа­ ют именно в силу общей заинтересованности в них; [...] то, что теряют во власти, выигрывают в надежности, в гарантии власти. Продолжу в быстром темпе. Итак, есть канцлер и все министры, все делегаты, отсюда ministerium, что значит «уполномоченный». Это еще одна тема Канторовича— mysterium, ministenum. Он показывает, что у канонистов это одно и то же слово; он играет словами: «тайна 549 О ГОСУДАРСТВЕ министерства» профессий выступают против государства: [...] даже са­ мые наивные наблюдатели поняли, что есть нечто странное в единодушном объединении столь разных людей. То есть я полагаю, что понятие профессии и точ­ но так же понятие предпринимательства отсылает к корпусам, которые разделены внутри себя в соответ­ ствии с дистанцией от публичного, и я считаю, что нет таких секторов предприятий, которые не находились бы в крайне сильной зависимости от государства. Все наши речи о либерализме весьма наивны, и го­ сударство важно исследовать именно для того, чтобы показать, в какой мере дифференцированные общества пронизаны сверху донизу государственной логикой. Это взаимопроникновение, очевидно, влечет опреде­ ленные следствия, так что двусмысленность, присут­ ствующая в объективных структурах, наличествует так­ же и в головах, в идеологических стратегиях: один из принципов стратегий властвующих — это, в конечном счете, иметь всё, но ничего не платить, что, собственно, и утверждает здравый смысл. Парадокс многих совре­ менных политических стратегий, которые числят себя образцом либерализма, заключается в том, что эти стратегии должны гарантировать властвующим прибы­ ли либерализма, прибыли свободы и одновременно прибыли государственной зависимости... (Этот тезис является довольно грубым и простым, но я попытаюсь в другой раз привести более подробные аргументы.) ([...] Очевидно, что нельзя говорить о государстве, не давая ответов, напрямую касающихся актуальной политической жизни. Я часто предоставляю вам воз­ можность самостоятельно осуществить этот перенос, но, возможно, я не прав, поскольку вы, возможно, не сделаете его или же сделаете не так, как я. В то же вре­ мя я думаю, что моя работа, в том числе и потому, что «публичное пространство» — отвратительное понятие, пришедшее к нам из Германии 3 , — занято идеологами, 3- Намек на работу Юргена Хабермаса: Habermas J. L'Espace public. Paris, 1978 [1962]. 558 Л Е К Ц И Я 21 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА которые говорят много всякой ерунды о демократии, политике, государстве и т.д, мои усилия нацелены на то, чтобы выйти на совершенно другой уровень, на ко­ тором можно попробовать поставить под вопрос всё то, что считается известным, все эти проблемы, которые считаются решенными теми, кто говорит что попало о государстве, публичном, частном, о том, что надо больше государства, меньше государства и т.д. Суще­ ствует своего рода сознательная аскеза, которая не име­ ет ничего общего с уклонением от политики: это способ говорить о ней серьезнее, во всяком случае иначе. Быть может, в конце я еще вернусь к этому, [...] это проблема, которая может быть поставлена в категориях профес­ сиональной этики: можно ли использовать кафедру как трибуну? Не знаю, не уверен. Есть пределы, которые я сам себе ставлю, может быть и неправильно, но я вам скажу, что осознаю эти пределы и предлагаю вам спро­ сить самих себя, какие именно политические следствия могут быть у исследований, которые я могу провести.) П р е в р а щ е н и е частного в публичное: н е л и н е й н ы й процесс Итак, вернусь к моему рассуждению. Как я говорил с самого начала этого курса, я пытаюсь проанализиро­ вать занявший много времени процесс превращения частного в публичное; мой предмет —это длительный исторический период, с XII по XVIII век, на протяже­ нии которого срабатывает незаметная алхимическая реакция, несколько примеров которой я привел. По аналогии я отошлю вас к прекрасной книге Кассирера (те, кто ее знают, сразу же поймут, почему я о ней заго­ ворил, а тех, кто не знает, я призываю ее прочитать), она называется «Индивид и космос» 4 , это превосход­ ная история мысли Ренессанса. В ней он описывает этот сумрачный период, с которого начинается мысль Нового времени, когда еще не известно, что это—астро­ номия или астрология, химия или алхимия, и кто такие 4- КассирерЭ. Избранное. Индивид и космос. СПб.: Университетская книга, 2000. 559 О ГОСУДАРСТВЕ Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола (назову пару имен этой эпохи) —первые крупные современные ученые или же последние риторы-схоласты. И я думаю, что с точки зрения государства возникает ситуация та­ кого же типа, делаются шаги вперед и шаги назад, со­ здаются двусмысленные политические структуры, ко­ торые можно прочитать двояко, как двусмысленные «гештальты»; то есть их можно понять как феодальные пережитки или же как ростки нововременных форм. Этот двойственный период очень впечатляет, посколь­ ку именно в этой исторической работе, нацеленной на своего рода очищение, — во всяком случае такова моя гипотеза, иначе я бы не интересовался этим, — может быть шанс лучше понять логики, которые в силу своей банализации [впоследствии] становятся темными и труд­ нодоступными. Итак, есть определенный процесс, и он нелинейный, что крайне важно. Сегодня я буду рассказывать вам о двух книгах, одна о ложе правосудия, а другая о пред­ революционных идеологиях: в двух этих работах мы находим свидетельства того, что не было непрерывно­ го процесса очищения, дефеодализации, изобретения, процесса, который бы вел, как я вроде бы утверждаю, от частного к публичному. Мы видим прогрессивные шаги и отступления; так, история ложа правосудия, о которой я вам расскажу, показывает, что в XVI веке был сделан в каком-то смысле шаг вперед к конститу­ ционной теории, разработке каких-то публичных ве­ щей, res publico,, республик, но вследствие подъема так называемого абсолютизма он сменился отступлением. Первая идея: речь идет не о линейном процессе. Во-вторых, пусть даже историки идей создают проти­ воположное впечатление, я уже как-то говорил об этом, — но думаю, что неплохо об этом напомнить, — если в логике художественного или философского авангарда всегда нужно быть по ту сторону, всегда быть впереди авангарда, в логике истории всё наоборот: все­ гда нужно найти источник источника источника. При­ мер: кто написал первый роман? Какой роман первый— «Новая Элоиза» [Руссо], «Пантагрюэль» [Рабле], «Са­ тирикон» [приписываемый Петронию]? Мы, таким 560 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА образом, уходим всё дальше и дальше: всегда можно найти предшественника предшественника предше­ ственника. Я думаю, что эти поиски прецедента—одна из иллюзий исторического исследования, которая при­ водит к ошибкам: мне кажется, что ученые стремятся датировать тот или иной феномен все более ранними историческими этапами, поскольку неплохо предстать перед коллегами в роли открывателя чего-то еще более древнего, то есть это эффекты поля, научные эффекты. Вот почему я подчеркивал то, что, в конечном счете та­ кие вопросы о первоначалах не имеют никакого смыс­ ла. О [Фердинанде де] Соссюре всегда говорят, что он освободил лингвистику от вопроса о происхождении языков. Я думаю, что практически всегда, по крайней мере в областях, которые мне известны, вопрос о пер­ воначале не имеет никакого смысла: это просто вопрос престижа историков, не слишком интересный. А если сказать, как я только что сделал, что интерес представ­ ляют как раз эти длительные переходы с прогрессив­ ными и регрессивными шагами, сама проблема исчез­ нет: легко понять, что нет большого смысла знать, что именно позаимствовал некто у кого-то другого. Из этого следует, что первые образцы нововремен­ ной мысли относят к слишком ранним датам. Если взять исторические работы, выясняется, что понятие публичного обособляется лишь с большим трудом, что его вообще было трудно мыслить. Например, [как мы видим у] Мэйтланда, которого я цитировал на про­ шлой неделе, для проведения различия между публич­ ной правоспособностью короля и частной понадоби­ лось очень много времени. То же самое относится к различию между национальным доходом Короны и частным доходом короля: всё это различия, которые одновременно проведены и не проведены, которые мо­ гут проводиться в определенных областях мысли, но не в других; они могут проводиться в голове главного канцлера, но не в голове короля. То есть всегда случа­ ются регрессии. Точно так же у Мэйтланда (на с. 226-227 его книги) есть прекрасный анализ понятия предательства, иг­ рающего центральную роль: когда предают, то кого? 561 О ГОСУДАРСТВЕ Кого именно предают—короля или нацию? И здесь мы тоже видим наличие своего рода путаницы: долгое вре­ мя предательство считается, по сути, предательством короля; в династической логике это своего рода лич­ ное оскорбление короля, которое сам же король может снять, то есть объявить, что не считает себя оскорблен­ ным. Но постепенно и предательство начинает тракто­ ваться как предательство чего-то абстрактного. Напри­ мер, в деле Дрейфуса предательство, очевидно, направ­ лено на государство; ко времени «Манифеста ш » 5 об Алжирской войне предатель становится тем, кто пося­ гает на идею государства. Это очень длительный про­ цесс. Такое разведение дома и curia, курии, как говори­ ли в Средние века, дома и кабинета, как говорят в ан­ глосаксонской традиции, осуществляется очень медленно, сопровождаясь рядом отступлений. Здесь мы касаемся момента, который мне представ­ ляется ключевым: возможно, во всей истории, которую я собираюсь вам сегодня рассказать, господствует одно противоречие, связанное с наследованием, которое я уже много раз упоминал. Обладатели должностей на­ ходятся в чрезвычайно противоречивой ситуации, по­ скольку их идеология, их мировоззрение и интересы склоняют их к тому, чтобы они заняли сторону права и передачи, контролируемой правом, тогда как их ин­ тересы как корпуса, претендующего на знатность, а так­ же на передачу должностей благодаря их продаваемо­ сти, [...] заставляют их поддержать наследуемость. Как они могут критиковать династическую наследственную модель короля, если они сами собираются стать дво­ рянством мантии и добиться наследуемости привиле­ гией, пусть и в особой форме? Можно купить долж­ ность в Государственном совете, а потом передать ее по 5- Петиция, подписанная 121 французским интеллектуалом и худож­ ником 5 сентября i960 года в момент начала процесса по «сети Жансона», сети «носильщиков», которых обвиняли в преда­ тельстве, поскольку они поддержали бойцов алжирского «Фронта национального освобождения» (FLN); их поддерж­ ка права неповиновения и их призыв к прекращению боевых действий запустили волну цензуры и увольнений подписан­ тов из числа университетских работников. 562 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА наследству. Следовательно, мы имеем дело с первич­ ной формой передачи культурного наследства. По­ скольку обладатели должностей находятся на стороне культурного капитала, образования и выступают против обладателей благородного титула, дворянства шпаги, которая сама занимает сторону природы, крови, они впадают в противоречие, когда желают стать наслед­ ственными, когда они хотят, чтобы должности стали своего рода обязанностью, передаваемой по закону кро­ ви и природы. Двусмысленности их стратегии по от­ ношению к королю связаны с этим противоречием: «В конце концов, у династического принципа есть и хо­ рошие стороны...» Они так не говорят, ничего такого вы никогда не прочтете, но хорошо заметно, что их двойственность связана с тем, что у них есть скрытая заинтересованность в этой модели. Генезис метаполя власти: д и ф ф е р е н ц и а ц и я и разведение двух властей, династической и б ю р о к р а т и ч е с к о й Продолжу то, что сказал в прошлый раз. Я не уверен, что выделил главную для моего рассуждения идею; ду­ маю, что я о ней сказал, но она, скорее, была высказана самими фактами, представленными мной, чем выделе­ на в качестве собственно идеи, так что напомню ее. Я описал вам два процесса. Во-первых, процесс диффе­ ренциации: благодаря анализу делегирования печатей, процесса разделения подписи, я описал образование дифференцированного пространства правления; я опи­ сал процесс удлинения цепочек власти, за счет чего я попытался описать генезис такой вещи, как публич­ ное, то есть определенной формы власти, в которой каждый обладатель власти является одновременно контролером и контролируемым. Иными словами, я попытался описать генезис структуры, которая высту­ пает относительной защитой от произвола, поскольку отправление власти разделяется между людьми, свя­ занными и объединенными отношениями взаимного контроля. Исполнитель, очевидно, контролируется тем, кто его делегирует, но в то же время он защищен, 5бЗ О ГОСУДАРСТВЕ это и есть логика подстраховки; с другой стороны, ис­ полнитель контролирует того, кто его делегирует, он защищает его и гарантирует. Я специально подчеркнул то, что министр должен был защищать короля от оши­ бок и, ручаясь за короля, он его в то же время конт­ ролирует, наблюдает за ним. Он может предостеречь короля, указав ему на угрозу общественным интересам. Вот что мы увидим в отношениях короля и парламен­ та, которые я буду анализировать: парламент играл на этой структурной двусмысленности уполномоченного, которую я только что описал. Уполномоченный всегда может использовать мандат против того, кто ему его выдал; уполномоченный может обратить против коро­ ля власть, им от этого короля полученную. Это первый процесс. Из него вытекает закон, который я показал на конкретном примере: я указал на то, что современный правитель в пределе не слишком многим управляет, поскольку — если сформулировать здесь этот закон — чем больше [расширяется] сеть, чем больше растет власть, тем больше увеличивается зависимость людей от сети передачи власти. Иначе говоря, одно из след­ ствий этой дифференциации властей в том, что прави­ тель все больше управляется теми, кем он управляет, из чего рождаются все эти парадоксы бессилия власти, ко­ торая на первый взгляд может показаться самой что ни на есть абсолютной. Этот первый процесс дифференциации связан со вторым процессом, но мне самому было очень сложно понять связь между ними, хотя она, как мне представ­ ляется, играет главную роль: этим вторым процессом является разведение династической власти, то есть дома короля, его братьев и наследников, и бюрократи­ ческой власти, воплощенной в королевских министрах. В случае Франции, как мы увидим на примере истории ложа правосудия, этот процесс разведения, как мне представляется, был в какой-то момент частично забло­ кирован: по сути, его стали тормозить при Людовике XIII, и, совершенно очевидно, при Людовике XIV, с возвраще­ нием принцев крови и династического принципа, осно­ ванного на природе, как антитезы юридического прин­ ципа, который начал было закрепляться. Тогда как, 564 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА насколько я понимаю, в Англии, хотя это еще нужно проверить, разведение символической власти и бюро­ кратической, о котором рассказывает Мэйтланд, проис­ ходило гораздо более последовательно. Впрочем, это разведение так и не завершилось, поскольку и сегодня королевская власть, относящаяся к разряду символиче­ ского, сосуществует с властью правительства, относя­ щейся к порядку техническому. Это различие представ­ ляется мне важным [для] объяснения [различия между французским и английским политическими режимами], следуя логике знаменитой статьи Э. П. Томпсона об осо­ бенностях англичан 6 , ведь идентичность всегда являет­ ся определенным отличием... Сегодня я хотел бы заняться следствиями взаимо­ проникновения двух этих процессов. Там, где было два человека, король и канцлер, постепенно появляется семь, восемь, девять или десять человек, то есть мы на­ блюдаем процесс лейбницевской фрагментации, [про­ цесс] дифференциации. Чтобы разобраться во всех его аспектах, нужно понимать, что каждая точка, которую я называю звеном, является на самом деле вершиной определенного поля: процесс дифференциации печа­ тей, описанный мной, затрагивает на самом деле лю­ дей, которые сами включены в определенные поля. Об­ щий тезис о генезисе современного государства, кото­ рый я хочу проиллюстрировать как можно более точными историческими данными, мог бы формули­ роваться так: происходит постепенное формирование дифференцированного пространства, комплекса по­ лей — юридического, административного, интеллекту­ ального, собственно политического поля, которое по­ явится после Революции, —и каждое из этих полей яв­ ляется местом [особых] форм борьбы. Здесь скрывается одна из ошибок, совершаемых, по-моему, историками, когда они говорят, к примеру, о юридической культу­ ре: что значит «юридическая культура»? Есть юристы, которые сражаются друг с другом по вопросам права, есть пространство юристов, у которых есть разные юри­ дические стратегии, и есть, следовательно, отдельное 6. Thompson Ε. P. The peculiarities of the English. P. 311-362. 565 О ГОСУДАРСТВЕ пространство юридических текстов. Точно так же есть интеллектуальное поле, отдельное поле тезисов об общей воле и т.д. То есть у нас есть совокупность полей, кото­ рые сами дифференцированы и которые находятся в конкурентных отношениях друг с другом. Другой при­ мер—бюрократическое поле: во второй книге, о которой я буду вам рассказывать, Кит Бейкер7 долго разбирает од­ ного автора, который выражает бунт юридического поля против вторичного бюрократического поля, которое как раз формируется; возникает своего рода критика бюро­ кратии, технократии, рождающаяся в парламенте. То есть эти поля конкурируют друг с другом, и имен­ но в этой конкуренции появляется то, что можно на­ звать государством, изобретается своего рода власть «метаполя», которая воплощается в короле, пока есть король, а потом становится собственно государством. Каждое из полей желает воздействовать на это метаполе, чтобы одержать победу одновременно над другими полями и в своем поле. Это очень абстрактно, но, когда я перескажу вам историческую хронику, вы сможете вполне конкретно убедиться в том, [что эта модель] очень хорошо работает. То есть создается отдельное властное пространство, которое я называю полем вла­ сти. По сути, я не знал, чем занимаюсь, но по ходу рабо­ ты понял: я хотел описать генезис государства, и на самом деле я думаю, что проясняю генезис поля власти, то есть отдельного пространства, внутри которого раз­ личные обладатели власти борются друг с другом за то, чтобы их власть была легитимной. Одна из ставок борь­ бы внутри поля власти—это власть над государством как метавласть, способная действовать на различные поля 8 . 7- Baker К. М. Inventing the French Revolution. Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century. Cambridge-New York, Cambridge University Press, 1990 (французский перевод опуб­ ликован после курса: Idem. Au tribunal de l'opinion. Essai sur l'imaginaire politique au XVIIIe siècle / L. Evrard (trad.). Paris: Payot, 1993). 8. См. по этому поводу главу 4 работы П. Бурдье «Государственная знать (La Noblesse d'État.), а также его неопубликованный текст «Поле власти и разделение труда господства» (Champ du pouvoir et division du travail de domination //Actes... 2011. Vol. 190). 566 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Я уже говорил это в прошлом году. Я мог бы приве­ сти примеры. Есть один очень простой пример —пен­ сионный возраст. Изменение возраста выхода на пен­ сию затрагивает все поля: например, добиться общего понижения пенсионного возраста — один из способов урегулировать внутренние конфликты каждого поля; таким понижением хотят сказать: «Дорогу молодым!», «Прочь геронтократию!» Еще примеры —ввести квоты, определяемые по некоему этническому или половому признаку, и т. д. Это общий закон, который тотчас при­ ведет к определенным последствиям в каждом из по­ лей. Следовательно, борьбу, имеющую универсальный замах, то есть борьбу поверх полей, следует понимать на основе тех ставок, которые она представляет внутри логики каждого поля. П р о г р а м м а исследования Французской р е в о л ю ц и и Вот в целом общая линия, и, если бы у меня было десять жизней, я бы очень хотел сделать одну вещь: думаю, что можно было бы заняться социологией государства, поля власти накануне Французской революции, и—вот до чего может дойти моя гордыня — я думаю, что это был бы правильный дискурс о Французской революции. Это вполне можно сделать, но для этого нужно много времени: следовало бы изучить этот мир индивидов, каждый из которых расположен в определенном част­ ном поле, обладает определенными качествами, то есть нужно было бы выяснить, кто был янсенистом, а кто галликанцем, где они учились—в иезуитском колледже или где-то еще, читали ли Руссо, у кого было место в парламенте или еще где-то. Нужно было бы, как при проведении обычного опроса, получить все их значи­ мые качества, а потом соотнести их с их тезисами, ко­ торые историки изучают так, словно бы они свалились с неба и составляют определенную культуру. (Некото­ рые историки работают так, словно бы речь шла о культуре, что совершенно ничего не объясняет, тогда как другие историки, увлекшиеся философией, а фило­ софия—это порок Франции, поступают еще хуже, делая 5б7 О ГОСУДАРСТВЕ вид, что речь о политической философии. Когда исто­ рики берутся за философию, это совсем никуда не го­ дится. Я имею в виду «Словарь Французской револю­ ции»9: Франсуа Фюре и несколько других историков в настоящее время изобретают историю без истории, в которой история политических стратегий сводится к истории идей. Так что моя малая программа очень серьезна; к сожалению, у меня нет сил на ее осуществле­ ние, а так, я думаю, она могла бы избавить нас от мно­ гих заявлений, регулярно появляющихся в «Le Nouvel Observateur».) Существует пространство агентов, ввязавшихся во Французскую революцию, у которых есть свои имена: Марат занимает достаточно низкую позицию в интел­ лектуальном поле; он сводил счеты с Кондорсе, которо­ му перерезал глотку10 (и сегодня многие интеллектуалы, ограничивающиеся полемикой, охотно отправили бы на гильотину некоторых своих соперников, представься им такая возможность.) Революция стала поводом све­ сти посредством физического насилия счеты, которые обычно сводят путем символического насилия. Итак, есть интеллектуальное поле, религиозное поле, адми­ нистративное поле или бюрократическое, юридическо-парламентское поле: у каждого из этих полей своя логика, и следовало бы расположить агентов в этих пространствах и соотнести тезисы, которые они смог­ ли сформулировать (о парламенте, о конституционном праве, об общей воле и т.д.), с позицией в этих про­ странствах и с теми индивидуальными качествами, ко­ торые позволяют определить их позицию в этих про­ странствах. Я думаю, что тогда можно было бы намного 9- Furet F., OzoufM. (dir.). Dictionnaire critique de la Révolution française. Paris: Flammarion, 1988. 10. Кондорсе, осужденный за предательство Конвентом, на самом деле умер в тюрьме при невыясненных обстоятельствах. Хотя злопамятность Марата, вызванная тем, что его работы были отвергнуты Академией наук, и перекинувшаяся на политиче­ скую сферу, и правда засвидетельствована, сам Марат, к тому времени больной, не играл практически никакой роли в Кон­ венте в период, когда математик попал в опалу, более того, Марат был убит за год до него. 568 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА лучше понять историческую генеалогию идей, называ­ емых «республиканскими» и являющихся продуктом различных видов борьбы между агентами, занимающи­ ми разные позиции в разных пространствах и стремя­ щимися определить сообразно своим интересам такие сущности, как парламент, король, право, природа, культура, наследственность и т. д. Это очень сложный вопрос; я могу развивать только одну исследователь­ скую программу, но те из вас, кто достаточно подкован в исследовательской работе, могут понять, что это очень серьезная программа, и если кто-то из вас, в оди­ ночку или организовав группу, возьмется за это, я го­ тов поучаствовать и помочь всем, чем смогу, — думаю, что это была бы очень полезная задача. Теперь перейду к работам, двигающимся в этом направлении. Я смог сказать вам то, что только что ска­ зал, нашел мужество, только потому, что есть работы, которые идут в этом направлении, работы, к сожале­ нию или к счастью, американских историков. (Когда я говорю «к сожалению», дело, как я уже не раз отме­ чал, не в национализме: чем старше я становлюсь, тем больше читаю только по-английски, когда занимаюсь Мане, Флобером, Французской революцией и т.д. ...Это многое говорит о состоянии французской науки.) Кни­ ги, о которых я буду вам рассказывать, — это работы Сары Хэнли11 и Кита Майкла Бейкера12. Две эти кни­ ги, особенно первая, с моей точки зрения, являются подлинными шедеврами исторической работы, правда с одной небольшой оговоркой насчет того, что главные агенты в них не характеризуются в полной мере свои­ ми социальными качествами: хотя [Сара Хэнли] отхо­ дит от изучения политики, чтобы заняться исследова­ нием политических агентов и их действий, она всё же не идет до конца и не приводит всех сведений, значи­ мых для анализа социальных условий возможности дискурсов и практик, изобретаемых этими людьми, а они изобретают новые практики, новые способы от­ ношения к королю и трактовки проблем наследования, il. Hanley S. Le Lit de justice des rois de France. Paris, 1991 [1983]. 12. Baker K. M. Inventing the French Revolution. Cambridge—New York, 1990. 569 О ГОСУДАРСТВЕ так что хотелось бы больше знать о том, на каком осно­ вании, в силу какого именно интереса. Она дает много составляющих, намного больше, чем обычно, но всё же недостаточно. Династический принцип против юридического на примере ложа правосудия Почему две эти книги кажутся мне важными? Потому что в них, особенно в первой, составляется своего рода историческая хроника необычных отношений короля и парламента—я подчеркиваю, что это «необычные от­ ношения»... Я могу дать вам определение, которое приводится для них в «Словаре институтов Франции» Мариона13: «Поскольку полномочия судебных собра­ ний были делегированы сувереном, они прекращались, когда король приходил, чтобы самостоятельно испол­ нить свой королевский долг, вершить правосудие». Ко­ роль делегирует судебным собраниям, то есть парла­ менту, судебные полномочия; эти полномочия пере­ стают действовать, когда король приходит сам: он отменяет делегирование, приходя лично в то самое ме­ сто, где должно действовать это делегирование. Ложе правосудия — институт, действующий тогда, когда ко­ роль приходит, чтобы в каком-то смысле отменить соб­ ственное делегирование. Следовательно, и это очень важная вещь, не существует возможного определения такого института, как ложе правосудия. Прочитав эту книгу, вы поймете, что она интересна именно тем, что показывает, как на протяжении шести веков боролись за то, чтобы сказать, что же такое ложе правосудия, за то, чтобы навязать его определение, сообразное интере­ сам короля. Приведенное определение выгодно, скорее, королю, [хотя его дает] современный историк, сочув­ ствующий королевской партии, пусть он и думает, что решает позитивистскую задачу. Парламентарий гово­ рит: «Вовсе нет! Когда король приходит, это, напро­ тив, момент, когда мы вместе с ним отправляем зако13. Manon M. Dictionnaire des institutions de la France aux XVHe et XVIIIe siècles. Paris: Picard, 1972 [1923]. 570 Л Е К Ц И Я 21 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА нодательную власть, мы делаем ремонстрации, мы вы­ полняем нашу функцию контроля, которая вписана в делегирование». Продолжу, однако, читать Мариона: «Поскольку полномочия судебных собраний были деле­ гированы сувереном, они прекращались, когда король приходил, чтобы самостоятельно исполнить свой коро­ левский долг, вершить правосудие. Отсюда обыкнове­ ние королей посещать свой парламент, чтобы заставить своей властью зарегистрировать эдикты...» Когда гово­ рят: «Вот король», это удивительно, поскольку в этом высказывании выражается точка зрения самого короля... Поскольку король понял, что делегирование, когда он приходит, прекращается, он приходил, чтобы совер­ шить властный акт, то есть принудить парламент к под­ чинению. «Отсюда обыкновение королей посещать свой парламент, чтобы заставить своей властью зарегистри­ ровать эдикты, декларации и т.д., которым парламент сопротивлялся, и это называлось ложами правосудия»14. Книга Сары Хэнли выбирает направление, обратное по отношению к этому определению, впрочем небеспо­ лезному: она представляет собой историю всех конф­ ликтов по поводу лож правосудия, которых с XVI века насчитывалось около пятидесяти. Первое состоялось при Франциске I в 1527 году, а после этого было прове­ дено множество лож. Каждый раз вопрос заключался в том, кто из уполномоченных и делегированных вы­ играет. У каждого были свои интересы: задача парла­ ментариев, к примеру, состояла в том, чтобы получить чрезвычайные символические прибыли, которые дава­ ло им посещение короля, тот факт, что они сидели ря­ дом с ним в красных мантиях, и т. п., но при этом не понести чрезвычайных издержек, которые влекло на­ силие, вписанное в определение, которое я только что прочел, ведь король одной рукой забирал то, что давал другой. То есть всё дело в том, как получить выгоды от заседания вместе с королем, не утратив законодатель­ ную власть, подразумевавшуюся статусом парламента. Я, конечно, не буду пересказывать вам подробности 14. Manon M. Dictionnaire des institutions de la France aux XVIIe et XVIIIe siècles. Paris: Picard, 19712 [1923]. P. 336-337. 571 О ГОСУДАРСТВЕ различных лож правосудия. Если вы откроете книгу, то найдете там разные случаи. Я, возможно, несколько огрубляю в силу собственного социологического укло­ на, но мне кажется, что, если у нас есть модель отноше­ ний между королем и парламентом, можно вывести едва ли не дедуктивным путем сменяющие друг друга формы, принимаемые разными ложами правосудия. В этих встречах короля и парламента разыгрывается определенная борьба между двумя властями внутри поля власти, которое постепенно оформляется, борьба, в которой силовые отношения варьируют в зависимо­ сти от разных переменных. Например, мы видим, что несколько лож правосудия состоялись, когда королю [Людовику XIV] было четыре года... И в этом случае чрезвычайно важно знать, кто приводит короля; ему что-то шепчут на ухо и толкуют то, что он говорит: в этом случае королевская власть особенно слаба, даже если есть регент... Другой чрезвычайно интересный случай, ставший началом революционных процессов: в 1715 году король [Людовик XV] еще слишком молод, чтобы править, и герцог Орлеанский хочет получить признание в ка­ честве законного регента. Поскольку сам он не облада­ ет достаточной легитимностью, он идет на чрезмерные уступки парламенту: «Вы меня признаете...»— конеч­ но, дело не решается в таких словах; и эта книга очень интересна описанием всех этих опосредующих актов, сделок и т. п.: всё решается до коллективного, публич­ ного и ритуального представления. [Герцог Орле­ анский] выходит из положения, заявляя: «[Вы меня признаете и] я вам дам право ремонстрации», которое, конечно, было отменено в абсолютистский период—при Людовике XIV больше не было ремонстрации, а ложе правосудия стало большой версальской церемонией, грандиозным зрелищем, основной фигурой которого был уже не главный канцлер, а распорядитель церемо­ ний. Итак, парламент видит, что ему возвращают пра­ во ремонстрации в обмен на признание легитимности регента, но главное то, что, помимо этого права, ему да­ ется другое право, для парламента наиболее важное, — иметь свое слово в номинации короля. 572 Л Е К Ц И Я 21 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА История становится достаточно монотонной, как только становится понятной ставка этой символической борьбы, то есть одна из проблем, встающих перед любы­ ми властями. Макс Вебер, строивший общую теорию, по­ казывает, к примеру, что харизматическая власть наибо­ лее уязвима в период передачи власти: харизматический правитель может увековечить себя, лишь уничтожая себя в качестве харизматика, что Макс Вебер называет «рутинизацией харизмы»15. Харизматический правитель экс­ траординарен, его легитимность рождается в кризисе, и он сам является основанием собственной легитимно­ сти; то есть харизматический правитель—это тот, кто по­ казал свою необычность в необычный период. Тогда как же превратить эту харизму, это необычное качество, в не­ что обычное? Как, собственно, передать ее кому-то обыч­ ному? Это может быть сын, дофин и т. д. Макс Вебер со­ здал теорию способов решения этой проблемы передачи власти — невозможно создать теорию политических ре­ жимов, не создав при этом проработанной теории спосо­ бов гарантии режимом собственного сохранения. Даже традиционный режим, например, наследственная коро­ левская власть, должен решать эту проблему. И в XVI веке в силу ряда кризисов — у Франциска I были проблемы с Империей [Священной Римской империей], он потер­ пел ряд военных поражений, а также пострадал от пре­ дательств, — парламент, уполномоченный королем контролировать публичное право, конституционное право, всё то, что касается государства, оказывается в сильном положении; он способен сказать: решает пра­ во, и передача [власти] гарантируется правом. Вот ставка борьбы: коронация, к примеру,— это ра­ тификация юридического акта, тогда как в периоды, когда король силен, а парламент ослаблен, династиче­ ский принцип берет верх над юридическим, как его противоположность; король—это король, поскольку он сын короля, то есть он король не в силу nomos^ как го­ ворили греки, не «по закону», а по природе, он наслед­ ственный король. Сара Хэнли прекрасно показывает, 15. ВеберМ. Типы господства//Личность. Культура. Общество. 2θθ8. Т. ю. Вып. 1-6. Т. и. Вып. 1-2. 573 О ГОСУДАРСТВЕ как меняется словарь: это может быть небольшое, поч­ ти незаметное изменение в терминах, которое, одна­ ко, меняет всё, и, очевидно, в подобных случаях люди борются за слова, то есть, казалось бы, за пустяки, но на самом деле за то, чтобы поставить одно слово вме­ сто другого. В XVI веке сказали бы так: «Королевство никогда не пустует», а в XVII веке говорят: «Король никогда не умирает». То есть происходит переход от королевства к королю, от публичной вещи к ди­ настической частной вещи. Параллельно вся лексика, в которой выражается передача власти, меняется, совершается переход от логики с юридическими кон­ нотациями к естественным коннотациям, сопровож­ дающимся соответствующей символикой,—отсюда ме­ тафора Феникса, возрождающегося из пепла, или же вечно сияющего солнца. «Король мертв, да здравству­ ет король!»: такая символика является своего рода ор­ кестровкой династического принципа, основанного на природе. Я только что сформулировал вам принцип, теперь надо бы [развить его]: я не знаю, важно ли это, посколь­ ку мне понадобилось бы на это много часов, но я по­ пробую справиться побыстрее. Мы имеем дело с исто­ рией, с ее взлетами и падениями, с превратностями си­ ловых отношений двух властей: одна — королевская власть, основанная на династическом принципе, как я вам его вначале описал, с его принципом рода, кров­ ной наследственности, семьи, братьев короля и т.д.; вторая—юридический принцип, согласно которому все действия должны гарантироваться правом, в том чис­ ле и тот инаугурационный акт королевского правления, которым является коронация или номинация. И времен­ ной промежуток может быть ничтожным: например, когда в ι6ιο году умирает Генрих IV, партию короля очень попрекают тем, что она короновала его преемни­ ка [Людовика XIII], когда Генрих IV еще присутство­ вал в виде эффигии. Этот период междуцарствия опа­ сен тем, что это разрыв, когда две власти особенно сильно сталкиваются друг с другом: обладатели права стремятся во что бы то ни стало показать себя в такие моменты, тогда как партия короля действует силой, 574 ЛЕКЦИЯ 21 НОЯБРЯ 1991 ГОДА чтобы не допустить посягательства юридической компетенции на компетенцию династическую. В период, который Сара Хэнли называет юридиче­ ским, развивается, судя по ее книге, процесс, который ведет от юридической королевской власти к авторитар­ ной и династической. Мне кажется, что это небольшое заблуждение: как я уже показал, королевская власть с самого начала мыслилась в династической логике, и именно благодаря взаимодействию с юристами дина­ стический принцип был вынужден сделать определен­ ные уступки юридическому принципу — особенно в XVI веке, когда происходит возврат к династическо­ му принципу, который, однако, утверждается не как способ бытия, как у Капетингов, а как «идеология», по­ скольку этот династический принцип становится идео­ логией, оправдывающей королевскую власть. Очевидно, можно было бы [составить такую последовательность]: династический принцип ι, юридический принцип, ди­ настический принцип 2: и я согласен с тем, что в этот период название «абсолютизм» можно было бы заре­ зервировать исключительно для династического прин­ ципа 2, то есть для того момента, когда династической идеологией начинают пользоваться для оправдания особого способа передачи власти. Но, в конечном сче­ те, это все маловажные различия, которые, однако, по­ ставили меня в некоторое затруднение, поскольку мне было сложно их распутать. Методологическое отступление: кухня политических т е о р и й С моей точки зрения, очень важный вклад Сары Хэнли в том, что, не [довольствуясь] тем, что делали многие ис­ торики, например, так называемая Кембриджская шко­ ла, такие люди, как Скиннер 16 , которые много изучали политические теории, в частности XVI века, [...] она i6. Skinner Q. The Foundations of Modern Political Thought, 2 t. Cam­ bridge: Cambridge University Press, 1978 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Les Fondements de la pensée politique moderne / J. Grossman, J.-Y. Pouilloux (trad.). Paris: Albin Michel, 2001. 575 О ГОСУДАРСТВЕ изучает еще и [большие] политические [ритуалы], в данном случае ложа [правосудия] или «королевские заседания», то есть заседания, когда король приходит в парламент, [показывая,] что у них две функции. Пер­ вая — в том, чтобы, как и на любых церемониях, по­ казать социальную структуру, иерархию. (Когда я изу­ чал предпринимателей, то описал пышные похороны члена семейства Вендель, о которых сообщалось в «Pa­ ris-Match»: мы видим, что похоронный кортеж явля­ ется пространственной проекцией определенной соци­ альной структуры17. В так называемых архаических обществах, например у кабильцев, свадебные процессии были демонстрациями символического капитала: на них приводили родственников, стреляли из ружей, демонстрировали свой символический капитал, чем занимаются и многие теоретики, ведь «демонстра­ ционные теории» часто являются попросту поводом показать символический капитал...) Такие большие це­ ремонии, например ложе правосудия, служили, следо­ вательно, демонстрации капитала и его дифференциро­ ванному распределению, то есть они были проекцией социального пространства—в форме протокола, людей в красном, людей в черном и т. д. Всё это определялось постоянной борьбой, речь шла о более высоком или бо­ лее низком кресле, с подушками или без, справа или слева, то есть всё это прорабатывалось для система­ тического выражения социальной иерархии. Сара Хэнли показывает, что эти ритуалы были очень важны, что для присутствующих партий, то есть партий коро­ ля и парламента, они были поводом поспорить друг другом и одержать незначительную победу. В этих стычках оружием был дискурс, то есть они произво­ дили дискурс. Риторическими стратегиями, которые должны были оправдать протокольные, то есть симво­ лические выигрыши, стали стратегии изобретения конституционного права, конституционной теории, производства политических дискурсов. Эта книга интересна тем, что она показывает, пусть автор и не делает этого специально, территорию, на ко17. Bourdieu Р., de Saint Martin M. Le patronat. P. 28. 576 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА торой родились все эти трактаты по политике, которые теперь изучают в «Институте политических исследова­ ний» или других заведениях. Боден и компания были вскормлены этими речами канцлера, да и сами, впрочем, часто выступали с ними; им, быва­ ло, поручали прочитать вступительную речь на той или иной церемонии. Это очень важно, поскольку вы мо­ жете подумать, что я здесь сближаю вещи, между кото­ рыми нет ничего общего. Одна из заслуг книги Фрица К. Рингера, в которой рассказывается о немецких мандаринах18, близка к достоинствам книги Сары Хэнли: желая изучить идеологию немецких мандаринов в период 1890-1930 гг., он взял не только официальные тексты, например работы Хайдеггера и т.д., но и все тексты, которые для этих фигур можно считать три­ виальными, то есть речи по случаю вручения наград, инаугурационные речи, выступления в академии и т.д., иными словами обычную идеологию этих людей. Он показывает, что проблемы, с которыми мы сродни­ лись благодаря изучению философии («объяснять или понимать», «качество и количество» и т.д.), были те­ мами банального академического дискурса, теми ве­ щами, о которых спорят преподаватели и которые со­ ставляют часть учебных ритуалов. Конечно, существу­ ет своего рода «прославляющая» точка зрения: для философов Хайдеггер существует не в его ректорской речи. Но, к сожалению, он присутствует и в ней тоже, и мне кажется, что дело тут вовсе не в удовольствии, получаемом от принижения, от проникновения на чью-то кухню, хотя сам Хайдеггер любил цитировать отрывок из Гераклита, который однажды сидел у себя на кухне, к нему пришли гости и, смущенные, сказали ему: «Учитель, мы застали вас на кухне...», на что он ответил: «Нет, нет, здесь тоже есть боги»; Хайдеггер обожал этот анекдот, но на самом деле он не любил, когда к нему забирались на кухню, как и все философы. Я думаю, что вот такое у людей представление о социо­ логии, которая принижает, [которая занимает] точку ι8. Рингер Ф. Закат немецких мандаринов. М.: Новое литературное обозрение, 2θθ8. 577 О ГОСУДАРСТВЕ зрения подозрения, все эти глупости, которые можно услышать о социологии. Есть прекрасная книга, которая была опубликована четыре или пять лет назад по-французски, сборник тек­ стов крупнейших немецких философов об университе­ те19. И дело не в злобе, я думаю, что университетские преподаватели просто универсализируют свой взгляд на университет. Очень часто они говорят: «Дело плохо, варвары у ворот», но на самом деле это означает, что стало много студентов... То есть очень важно как раз со­ отнести официальные речи, то есть те, что в конечном счете признаются таковыми, речи, которые канонизиро­ ваны в образовательном каноне, с комплексом произ­ водства [речей], хорошо понимая, что каждая речь обя­ зана рядом своих качеств обстоятельствам, в которых она была произнесена, и нельзя относиться к речи по по­ воду награждения премией так же, как к какому-нибудь «Философскому трактату», о чем нам хорошо известно... Но то, что делает Сара Хэнли, чрезвычайно важно, ведь она показывает, что эти абстрактные речи Бодена о Рес­ публике и т. д. являются речами людей, которые участ­ вуют в делах своего времени, которым было дело до Рес­ публики, у которых были интересы, но не в утилита­ ристском смысле, а, скорее, ставки... Юридическая борьба как символическая борьба за власть Вернусь к своей теме. Во время этих встреч, ассамблей парламентарии, канцлер, хранитель печатей, первый председатель парламента—все эти люди спорили друг с другом, произнося длинные речи, которые, очевидно, имели функцию легитимации, работали в качестве не­ посредственной политической стратегии в поле власти и во вторичном юридическом поле королевской власти. Когда читаешь тексты такого рода, нельзя не заметить, 19. Philosophies de l'Université. L'idéalisme allemand et la question de l'Université, textes de Schelling, Fichte, Schleiermacher, Humboldt, Hegel présentés par Luc Ferry, Jean-Pierre Pesron et Alain Renaut. Paris: Payot, 1979. 578 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА разве что специально закрыть глаза на это, что [защи­ та общественного порядка таким-то канцлером, читаю­ щим речь на латыни,] имеет отношение к тому, что [ее автор] поддерживает публичное, что это способ рас­ критиковать стремление короля ограничить компетен­ ции парламента, способ оспорить его желание ограни­ чить передачу постов, которой стали заниматься сами парламентарии. Иначе говоря, нельзя не увидеть, что это требование универсального имеет определенное от­ ношение к частным интересам парламентариев, зани­ мающих определенное положение в пространстве пар­ ламентариев. Вот главная заслуга книги Сары Хэнли. Теперь я попытаюсь в нескольких словах пересказать вам основные линии истории лож правосудия, то есть силовых отношений двух властей, сталкивающихся друг с другом. [...] Юристы будут сражаться друг с другом одним и те же оружием, отстаивая противоположные цели, например, они будут играть несколькими формулами, которые пришли либо из канонического права, либо из римско­ го, либо из той смеси канонического права с римским, которая образовалась в период XII-XVI веков. В любой борьбе в архаическом обществе выигрывает тот, кому удается обратить себе на пользу каноническую формулу. Собственно, логика символической борьбы заключается именно в том, чтобы сказать последнее слово, особенно о слове племени, то есть очень важном слове, которому все обязаны повиноваться. Есть прекрасные примеры в греческой мысли, примеры слов, которые проходят че­ рез всю историю мысли, с Гомера и до Аристотеля, слов, с которыми работали несколько поколений мыслителей, поскольку присвоить такое конститутивное для мысли слово — значит одержать победу. Подобная игра этих людей очень интересна, причем она приведет к уже упо­ минавшейся мной путанице: это совсем не очевидный переход, вроде перехода от алхимии к химии, посколь­ ку всё дело тут в мельчайших изменениях, которые по­ нятны только людям, которые внутри этого универсума, что, кстати говоря, является еще одним качеством по­ лей. Внутри определенного поля люди убивают друг друга за вещи, которые непонятны людям, сидящим 579 О ГОСУДАРСТВЕ за соседней дверью. Взять, к примеру, дворян шпаги, ко­ торые никуда не делись, хотя автор не называет их и воз­ вращает их в повествование лишь в самом конце в каче­ стве победителей, одержавших победу благодаря возвра­ ту к абсолютизму, — я думаю, что все эти споры на латыни не слишком их трогали, они не были [достаточ­ но] образованы, чтобы знать, нужно ли говорить: «Ко­ роль мертв, да здравствует король!» То есть идет мелкая борьба на основе общего капита­ ла, общей культуры. Я думаю, это правильное слово. Чтобы сражаться с кем-то, нужно иметь с ним что-то общее, и это еще одно свойство полей: чтобы сражаться, нужно иметь кое-что общее—латынь, признание ценно­ сти латыни, кучу вещей. Иными словами, чтобы в оп­ ределенном поле шла борьба, необходимо, чтобы было согласие относительно участков разногласий, относи­ тельно легитимного и легитимно применяемого в этой борьбе оружия, а также относительно самих критериев победы, и в силу этого можно, судя по всему, говорить об определенной культуре. Но все эти инструменты, со­ ставляющие консенсус, обосновывают консенсус каса­ тельно разногласия. Бесконечно малые различия, про­ веденные за какое-то время, оказываются завоеваниями: [...] публичное станет продуктом этих незначительных семантических сдвигов, бесконечно малых изобретений, которые в определенном смысле могли быть незаметны­ ми даже для тех, кто их придумывал. Те, кто их изобрета­ ет, настолько увлечены символическими прибылями, ко­ торые им дает победа, что они даже не подозревают, что пилят сук, на котором сидят. Очень часто властвующие могут поспособствовать развалу оснований своего господства, поскольку, увлекшись, если можно так ска­ зать, логикой игры, то есть логикой борьбы в поле, они могут забыть о том, что заходят чуть дальше нужного и что их речи может подхватить какой-нибудь просто­ людин, который не из этого поля, у которого нет ни знатного, ни ученого капитала. Такое ослепление, ил­ люзия—то то, что я называю illnsio20, это ослепление, свя20. См. в числе прочих работ: Бурдье П. Практический смысл. С. i 3 . 5 8о Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА занное с инвестированием в поле и являющееся одним из принципов объяснения упадка элит. Это еще одна большая историческая проблема, и вы знаете, что Парето, по-моему, — это единственный, кто ее открыто ста­ вил: как получается, что прежняя «элита» приходит в упадок? Он говорил, что причина в деморализации [ее членов]21. Я же, напротив, думаю, что очень часто один из механизмов, в силу которого элиты совершают само­ убийство, является подобным механизмом поля, и это может показаться невероятным, поскольку обычно [мыслят в категориях деморализации]. Из-за ожесто­ ченности внутренней борьбы, как в троцкистских сектах, за деревьями не видно леса, и последнее различие с бли­ жайшим врагом, то есть другом, заставляет забыть об этом элементарном логическом принципе. [Отошлю к] кабильской поговорке: «Мой брат—это мой враг, но враг моего брата—мой враг...» Задержусь на этом еще ненадолго. Династический тезис подрывает юридическая критика, складывавша­ яся на протяжении всего XVI века, то есть претензия юристов парламента быть наравне с королем, разделять с ним законодательную власть, а не только судебную. Абсолютная королевская власть заново утверждала тождество должности и ее обладателя, тогда как рабо­ та юристов состояла в том, чтобы выполнить это разве­ дение, характерное, по Веберу, для современной бюро­ кратии, в логике которой чиновник не совпадает со своей должностью, он независим от нее, а потому его можно заменить. Ослабление династического тезиса приводит уже в начале XVII века [к парадоксальному возрождению других принципов]. У нас есть кано­ нический для XVI века принцип: dignitas non moritur*. 21. Pareto V. Traité de sociologie générale / / OEuvres complètes. Vol. 12. Paris-Genève: Droz, 1968 [1916]. Эта же проблематика встречает­ ся и в других работах, особенно в «Социалистических систе­ мах» (Idem. Les Systèmes socialistes / / OEuvres complètes. Vol. 5. Paris-Genève: Droz, 1965 [1902]. См. также сборник текстов: Idem. The Rise and Fall of Elites. An Application of Theoretical Sociology. New Brunswick: Transaction Publishers, 1991. * По поводу этой формулы см.: Канторович Э. Два тела короля. С. 503 и далее. — Примеч. пер. 5«1 О ГОСУДАРСТВЕ Dignitas: пост не умирает; король умирает, но не dignitas. Сказать «dignitas non moritur» — значит сказать, что есть король и даже два тела короля, отсюда эта знаменитая теория: есть король как чин, который вечен, и есть био­ логический король, смертный. Это различие будет стерто возвращением к династическому принципу, ра­ ботающему в качестве идеологии, и должность опять будет смешана с ее обладателем: «Королевство никогда не пустует», «Королевская власть никогда не умирает». В XVI веке формулировки становятся такими: «Король никогда не умирает» или же «Мертвый хватает живо­ го», это формула юристов. И в то же время монархиче­ ский порядок легитимируется юридическим порядком: представление о парламенте как относительно неза­ висимой инстанции, способной пользоваться властью, делегированной ей королем, для контроля короля и даже для воспрепятствования ему во имя общест­ венном порядка, в некоем смысле трансцендентного по отношению королю, порядка, хранителями которого выступают парламентарии, это представление исчезает, тогда как юристы оказываются низведены до инстан­ ции легитимации и освящения королевской власти. Три противоречия юристов Однако, и я остановлюсь на этом, — но я хотел все же дойти до этого, чтобы мое изложение имело связный вид, — юристы находятся в очень неприятном положе­ нии, они существуют в своего рода постоянном double bind) двойном ограничении, которое связано со многи­ ми вещами. Во-первых, будучи юристами, они, очевид­ но и по определению, за право и против природы. По меньшей мере, они за право как инструмент легитима­ ции того, что есть. Самое малое, что может сделать юрист, — это сказать: «Это так, но еще лучше, если я скажу, что так должно быть». Это минимум, который может сделать юрист, в противном случае он упраздня­ ет себя в качестве юриста; если именно шпага говорит, что хорошо, а что плохо, для юриста это конец. Следо­ вательно, юрист как юрист выступает за удвоение того, что есть, высказыванием долженствования, на которое 5»2 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА у него имеется монополия: это минимальная функция легитимации. Он не может просто и без оговорок со­ гласиться с династической формулой естественной передачи от отца к сыну. Но, как обладатель привиле­ гий, как обладатель своего поста, он постоянно работа­ ет над приобретением права наследственной передачи своих постов. Как владельцы культурного капитала, противопоставляющего их знати, юристы оказываются на стороне заслуги, достигнутого, а не врожденного, дара и т.д.; тем не менее они начинают мыслить свои достижения как нечто врожденное, что должно быть передано, а потому впадают в противоречие: они не мо­ гут оправдать королевскую власть, фактически не огра­ ничивая ее, поскольку ограничение подразумевается уже тем, что она нуждается в оправдании. Но еще вер­ нее можно сказать, что с того момента, как они на­ чинают аргументировать, предлагать основания для повиновения королю, они связывают короля этими основаниями, объясняющими, почему ему нужно пови­ новаться. Это первый пункт. Второй пункт в том, что они на стороне короля, но они также причащаются знати в силу наследственной передачи должностей. Третий пункт —это противоре­ чие юристов, о котором я только что упомянул: они об­ ладатели технической компетенции, а компетенция предполагает «зону ответственности», то есть некото­ рые границы и конфликт по поводу этих границ; все крупные сражения внутри поля власти представляют собой различные виды борьбы, ведущейся вокруг компетенции. Слово «компетенция» очень важно, это юридическое и одновременно техническое понятие: компетенция — это право осуществлять определенную техническую компетенцию в некоторой области. Те виды борьбы за компетенцию, в которых юристы сталкива­ ются с королем, — это, конечно, технические стычки, однако у них есть и символическое измерение, посколь­ ку невозможно легитимировать короля или ограничить его компетенцию, не утвердив своего отличия от него, отличия, которое должно быть признано королем. Это начинается в Средневековье: есть работы о юристах Болоньи, [в которых показано], что эти юристы всегда 5»3 О ГОСУДАРСТВЕ находятся в этом крайне парадоксальном положении: они вынуждены вырывать у короля власть, которую они просят короля признать, то есть они вырывают у власти власть контроля, и эта власть становится леги­ тимной лишь в том случае, если она признана. То есть они находятся в положении double bind, которое замет­ но в их отношении к символическим наградам, полу­ чаемым от короля. В действительности, таким же кри­ чащим противоречием является для них и ложе право­ судия. Например, нужно определиться, что именно происходит: король приходит в ним или же они идут к королю? Король приходит в парламент или же они отправляются во Дворец? Посетить Дворец — это большая честь, поскольку в этом случае они должны ве­ сти переговоры, легитимировать, оправдывать; и все эти противоречия, в которые они попались, порожда­ ют определенные теории, я думаю, что противоречия лежат в основе самых удивительных юридических изоб­ ретений. Последний пункт: у них всегда есть искушение в ка­ кой-то мере отказаться от компетенции в плане контро­ ля в обмен на символическое признание. И мне кажется, что нужно помнить о трех этих противоречиях, чтобы понять превратности истории парламентариев. Коро­ ли могут играть на этих противоречиях, которые более или менее сильны в зависимости от силы короля, и здесь я сошлюсь на то, что недавно говорил о пробле­ мах передачи власти в детском возрасте и о регентстве. Короли могут играть на этих противоречиях, чтобы со­ кратить власть парламента, то есть это крайне сложная игра. Я вернусь к ней в следующий раз, когда перейду ко второй книге, в которой [разбираются] предпосыл­ ки Французской революции, наметившиеся в период серьезного кризиса Мопу, о котором часто рассказыва­ ют и который был связан с передачей должностей, то есть с династической проблемой юристов22. Проблема 22. Вследствие многочисленных конфликтов, в которых парижский парламент выступал против верховных судов, Людовик XVI и Рене Николя де Мопу, его канцлер и хранитель печати, ре­ формировали в 1771 году судебную систему, и в частности 584 Л Е К Ц И Я 2 1 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА передачи должностей состоит в следующем: должен ли династический принцип применяться еще и к должно­ стям? Мопу стал пугалом, поскольку хотел ввести не­ династический принцип для юристов, которые были критиками династического принципа, что стало толч­ ком для восстания дворянства мантии, — а также для целого ряда работ, которые очень близки к тому, что привело к Французской революции... принцип продаваемости должностей, являвшийся условием относительной независимости парламентариев от королев­ ской власти. Лекция 28 ноября îggi года История как ставка борьбы. — Юридическое поле: исторический подход. — Должности и чиновники. —Государство какfictiojuris. —Юридический капитал как языковой капитал и как практическое мастерство. —Юристы в отноше­ нии к Церкви: автономизация корпорации. — Реформация, янсенизм и юридизм. —Публичное: беспрецедентная реалия, которая никак не возникнет. История как ставка борьбы | "ТГ ТГ А последней лекции я проанализировал] эту I 1 странную историю отношений между королем L JL JL и парламентом на примере института под на­ званием королевское ложе [правосудия]. Я попытался показать, что этот институт был ставкой постоянной борьбы двух фигур, противостоящих друг другу, и что это противостояние распространялось и на сам смысл этого института. Я думаю, что это очень общий прин­ цип социальных реалий: социальные сущности, инсти­ туты постоянно оказываются ставками борьбы тех са­ мых агентов, которые участвуют в этих институтах, борьбы за смысл, применение и т. д. В частном случае королевского ложа [правосудия] этот институт был ставкой властной борьбы, развернувшейся вокруг прак­ тических деталей, подробностей протокола и церемо­ ниала, но в то же время и вокруг самой истории инсти­ тута. Это обращение к истории интересно тем, что за­ ставляет историка заметить тот факт, что предмет истории выступает ставкой исторической борьбы, о чем не все историки в полной мере догадываются. Часто они думают, что рассказывать историю—значит расска­ зывать то, что было в исторической реальности, тогда как на самом деле исторические реалии, как и любые социальные реалии, —это те, в которых под вопросом реальность того, что изучает ученый. Это сущности, ко­ торые сами для себя являются предметами конструи­ рования, в любом случае конфликтного. Два историка [на которых я опираюсь], Сара Хэнли, о которой я вам говорил, и Кит Бейкер, о котором буду говорить се­ годня, неоднократно подчеркивают, — поскольку не 5»7 О ГОСУДАРСТВЕ могут не видеть этого, — тот факт, что люди, вступив­ шие в эту борьбу вокруг институтов, постоянно пользу­ ются историей как оружием, позволяющим мыслить институт, а также навязать свою конструкцию инсти­ тута, а благодаря последней и свою власть над ним. Например, Луи Адриен Ле Пэж, о котором я буду сегодня говорить, был своего рода судебным секрета­ рем, занятия которого были связаны с историей, и он ввел в оборот наполовину реальную, наполовину ми­ фическую историю парламента как собственно инсти­ тута. То есть история внутри самой истории является инструментом и ставкой борьбы, и это, я думаю, важ­ ный урок, о котором нужно помнить, когда работаешь с историческим материалом. В этой борьбе две партии— королевская и партия парламента — пользуются исто­ рией и особенно историей права, историей юридиче­ ских прецедентов, чтобы навязать свое собственное представление об институте: королевская партия видит в парламенте исключительно судебный институт, огра­ ниченный функциями регистрации решений короля, тогда как парламентская партия видит в королевском ложе [правосудия] институт, который дает парламен­ тариям возможность осуществлять свое право ремонст­ рации и утверждать, таким образом, свой статус равных с королем законодателей, то есть свою законодатель­ ную, а не только судебную власть. Юристы разделены внутри себя — я это указывал в прошлый раз, но под­ черкну еще и сегодня: с XVI века они начинают образо­ вывать поле, то есть пространство, внутри которого люди борются именно за коллективную монополию тех людей, которые в этом пространстве. Иначе говоря, юридическое пространство — это место, где всегда сто­ ит вопрос о том, кто является легитимной частью это­ го пространства и чем нужно быть, чтобы быть ему причастным, и т. д. С XVI века заметна эта дисперсия, и одна из претензий, которую я предъявлю этим рабо­ там,—которые в остальных отношениях считаю выдаю­ щимися, иначе бы я не говорил о них, —состоит в том, что в них это пространство обычно забывается или же описывается слишком просто и слишком неполно. Юристы, которые вели эту борьбу, оказались в сложном 5 88 Л Е К Ц И Я 28 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА положении, —и это, я считаю, важно, хотя это и очень общий социальный феномен, —они оказались разделе­ ны не только между собой, но и внутри каждого из них, то есть каждый оказался разделен внутри самого себя именно потому, что их положение является структур­ но двусмысленным. Чтобы понять это разделение в себе и между собой, я мог бы взять пример преподавателей. Несколько лет назад я провел опрос по изменениям в университете, произошедшим в связи с движением мая 1968 года1, и меня поразило, в частности, то, что преподаватели на разные вопросы отвечали в соответствии с разными принципами — об этом все знают, но нужно ясно рассмотреть этот факт, чтобы понять его значение. В некоторых случаях они отвечали как родители уче­ ников и в таком случае были очень суровы к образова­ нию; в других они могли отвечать как преподаватели, и тогда были, наоборот, весьма снисходительны; нако­ нец, они могли отвечать также как граждане, то есть могли занять и третью позицию. Иными словами, та­ кого рода часто выявляемое разделение «Я», влекущее противоречие в занимаемых позициях, особенно по по­ литическим вопросам, соответствует тому, что неред­ ко заинтересованные агенты занимают противоречи­ вые позиции в поле или же относятся к тому полю, ко­ торое само раздирается противоречием. [В данном случае] преподаватель, поскольку он родитель учени­ ка, является клиентом системы образования и в то же время агентом системы образования, ведь он еще и пре­ подаватель. Юристы находятся в таком же положении, что я и показал в прошлый раз. Одно из противоречий юристов обусловлено тем, что, будучи обладателями постов, которые они хотели бы передать своим наслед­ никам, они склоняются к династическому принципу; но как юристы и обладатели культурной власти, осно­ ванной на институте и свободном решении, они на сто­ роне права, то есть они могут быть разделены внутри самих себя и настроены против себя. Эти разделения, ι. См. разработку этого вопроса в: Bourdieu P. Homo academicus. P. 209-250. 589 О ГОСУДАРСТВЕ противопоставляющие всех каждому, дублируются раз­ делениями, связанными с различными позициями внут­ ри юридического пространства, которое само разделе­ но. Вот так. Я не пересказал вам концовку заключения Сары Хэнли. Она подчеркивает то, что в конце XVIII века реформа Мопу, о которой я говорил, что она ударила по чувствительному месту, — это государственная ре­ форма, которая касалась юристов именно в том месте, которое у них болело, в вопросе их собственного вос­ производства,—стала весьма неловкой реформой: если из юристов хотели сделать врагов, тогда ее нужно было проводить... (Эквивалент можно найти и в случае пре­ подавателей: очень просто настроить преподавателей против себя, и именно по этой причине некоторые реформы системы образования никогда не прово­ дятся...) То есть реформа Мопу ударила по больному месту юристов, вытолкнув их из их двусмысленного положения в сторону юридического полюса, противо­ положного династическому. Следовательно, их тради­ ционная оппозиционность королю была подкреплена и удвоена. Юридическое поле: исторический подход Я забыл вам сказать, что на абсолютистской стадии, при Людовике XIII и Людовике XIV, партия короля по­ полнилась в какой-то мере партией писателей. И это очень важно для понимания истории литературного поля. Вы, конечно, знаете книгу Алена Виала «Рожде­ ние писателя»: он показывает, как в XVII веке появ­ ляется писатель как признанная профессия2. Но, воп­ реки тому, на что порой указывает Виала, литератур­ ное поле не образовалось в XVII веке, поскольку деятели искусств платят за их признание в качестве профессии, в качестве писателей отказом от автономии, являющейся условием функционирования в качестве поля. Иными словами, писатели, чтобы быть действи2. Viala A. Naissance de 1 écrivain. Sociologie de la littérature à l'Âge classique. Paris: Minuit, 1985. 590 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА тельно признанными в качестве таковых и получить причитающиеся выгоды, то есть пенсии, заказы, поче­ сти, должны были пойти на достаточно важные уступ­ ки в плане автономии. Писатели —и в их числе Расин, о чем часто забывает история литературы, — были за партию короля: свой вклад в королевскую агиографию они часто вносили в роли историографов, то есть исто­ рия опять же выступала инструментом борьбы двух разных партий. Перейду теперь к книге Бейкера, которую я вам ци­ тировал в прошлый раз, «Изобретению Французской революции». Бейкер приводит интересные сведения, дополняющие предшествующую книгу; например, он приписывает значительную роль человеку по имени Луи Адриен Ле Пэж, который упоминался и в книге Хэнли, которая пишет, что [она] отправлялась от необ­ ходимости поставить под вопрос мифологию, получив­ шую развитие в начале XVIII века, в частности в рабо­ тах Ле Пэжа, мифологию, утверждающую, что королев­ ское ложе — это древний институт, восходящий к Средневековью. Эта мифология стала своего рода профессиональной идеологией парламентариев, кото­ рые, дабы обосновать свой авторитет, придумывали себе древнюю генеалогию и говорили, что они всегда существовали в качестве законодательного корпуса, не­ зависимого от короля,—то есть парламент видел в себе синтез Генеральных штатов и парламента. Эта мифо­ логия Ле Пэжа, которую книга Хэнли стремится поста­ вить под вопрос, сложилась накануне Французской ре­ волюции; а в книге Бейкера описывается политическая культура, которая изобретается в период 1750-1780 гг. при участии ряда основных агентов, среди которых и Ле Пэж, глашатай или идеолог парламента. По мое­ му мнению, заслуга книги Бейкера в том, что в ней да­ ется набросок анализа юридического пространства как поля, то есть, говоря о юридической культуре в целом, он выделяет [несколько категорий юристов] —немного произвольно и, по-моему, слишком поверхностно. Это, скорее, классификация: он читал разных авторов в «Национальной библиотеке», и их нужно было както упорядочить; он разбил их на три категории, что все 591 О ГОСУДАРСТВЕ же лучше, чем сваливать их в одну кучу. Он пытается показать, что различные идеологи, пытающиеся со­ здать конституционную философию, все эти фило­ софы, историки или юристы, распределяются по трем основным позициям, соответствующим трем позици­ ям в пространстве поля власти. Таким образом, он раз­ личает три типа дискурса (на страницах 25-27 его книги). Главная идея его книги в следующем: в этот предре­ волюционный период (1750-1760 гг.) происходит раз­ ведение атрибутов монархической власти, традицион­ но считавшихся неделимыми. Монархическая власть покоилась на трех принципах: разуме, справедливости и воле, и три этих принципа начинают расходиться в связи с появлением трех групп интересов. С одной стороны, это парламент, который владеет юридиче­ ским дискурсом, ставящим акцент на справедливости; с другой стороны, то, что можно было бы [назвать] «на­ родом», хотя на самом деле речь идет о юридических служащих низкого уровня, которые владеют политиче­ ским дискурсом с акцентом на общей воле (это руссои­ сты); наконец, административный дискурс, который ставит акцент на разуме. [Бейкер] иллюстрирует три этих дискурса анализом работ, представляющихся ему наиболее репрезентативными для каждой из этих форм дискурса. Как и [автор] предшествующей книги, он об­ наруживает борьбу за прошлое. И он показывает это, в частности, на примере Луи Адриена Ле Пэжа, янсениста, который первым попытался реконструировать полную историю парламента — он хранитель архивов, он пользуется своим положением, чтобы вывести на по­ литический уровень воображаемую историю парламен­ та и состряпать своего рода идеальное представление о функции парламента, обосновывая ее историей. Я по­ пытаюсь вкратце пересказать вам основные моменты его захода. Ле Пэж описывается Бейкером как теоре­ тик, представляющий требования парламентариев, он становится их идеологом3. С точки зрения Бейкера, он 3- he Paige L. A. Lettres historiques sur les fonctions essentielles du Parlement, sur le droit des pairs et sur les lois fondamentales du 592 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в это время намного важнее Монтескье, хотя послед­ ний предложил известную идеологию, хорошо знако­ мую парламентариям, например д'Агессо, которого я уже упоминал и который постоянно ссылался на Монтескье. Ле Пэж настаивает на тождестве тогдашне­ го Парижского парламента и ассамблеи франков, зани­ мавшихся обсуждением и судопроизводством: то есть он возводит парламент к началам монархии, подчер­ кивая двойную функцию королевского двора, парла­ мента. Парламент, с его точки зрения, — это одновре­ менно королевский двор с ложем правосудия и нацио­ нальная ассамблея вроде Генеральных штатов; таким образом, эта ассамблея нужна для того, чтобы ограни­ чивать королевскую власть, то есть не просто регистри­ ровать, но делать ремонстрации, критиковать. В этом контексте ссылка на английский парламент, представ­ ляющийся образцом ремонстрации, очень важна, и мы понимаем, почему в XVIII веке на него в этих средах так часто ссылаются. То есть Ле Пэж представляет пар­ ламентскую позицию. Затем, всё в том же произве­ дении, Бейкер довольно быстро разбирает трех других авторов — их там много, но я выделил этих трех, по­ скольку они в наибольшей степени представляют пози­ ции, охарактеризованные автором. Первый — это Малерб, второй—Тюрго, третий —это Гийом-Жозеф Сэж. Я вкратце перескажу вам, что он о них говорит (это не освобождает вас от чтения книги, но я позволю вам пока без нее обойтись). Малерб написал книгу «Ремонстрации высшего по­ датного суда», в котором он был первым предсе­ дателем4. Его судебный дискурс того же типа, что и у Ле Пэжа, однако у него используется синхрониче­ ская логика: если Ле Пэж пытался обосновать специ­ фику парламента историей, Малерб упирает на ак­ туальное состояние и долго разбирает полномочия royaume, 2 vol. Amsterdam (?), 1753 -1 754· См.: Hartley S. Le Lit de justice des rois de France. P. 11-23. 4. Malesherbes. Très humbles et très respectueuses remontrances, que présentent au roi, notre très honoré souverain et seigneur, les gens tenants sa Cour des Aides à Paris. Paris, 1778. При Старом поряд­ ке в высших податных судах разбирались налоговые дела. 593 О ГОСУДАРСТВЕ и задачи по контролю и ограничению, которые воз­ лагаются на парламент. С точки зрения Бейкера, Малерб — представитель судебного полюса в этом трехчастном разделении, описанном им вначале, тогда как представитель бюрократического полюса—это Тюрго; последний в своих «Мемуарах муниципалитетов»5 развивает дискурс, оправдывающий бюрократический абсолютизм. Бейкер в какой-то мере становится жерт­ вой своей таксономии, что он и сам признает, посколь­ ку дискурс Тюрго сложнее, чем можно было бы по­ думать по той узкой категории, к которой отнесен: он составляет сложные речи, с административной доми­ нантой, но в то же время с акцентами, которые можно найти и у парламентариев. Но в конечном счете Бей­ кер видит в Тюрго представителя административного дискурса. Третья категория: дискурс, который на стороне воли. Бейкер обнаруживает его у Гийома-Жозефа Сэжа, ко­ торый написал книгу под названием «Катехизис граж­ данина»6, представляющую то, что Бейкер называет по­ литическим дискурсом, акцентирующим волю — волю гражданина, народную волю, общую волю, говоря язы­ ком Руссо. Сэж—единственный, кто получает в этой ра­ боте социологическую характеристику: он родился в большей парламентской семье Бордо, но он относит­ ся к пришедшей в упадок ветви семейства—вот почему я недавно говорил о юридическом люмпен-пролетари­ ате, юристах низшего уровня. Его кузен и соперник — мэр Бордо, у него очень важные позиции, он собствен­ ник стекольной мануфактуры и т.д., тогда как Сэж — наследник зачахшей ветви семьи, и ему хочется сделать себя глашатаем коллективной воли, народной воли и т.д., что соответствует трансисторическому союзу между «пролетарской интеллигенцией», как ее назы­ вает Макс Вебер, и народными классами. Итак, [Сэж] развивает критику бюрократии и даже парламентариз­ ма, критику, которая получит очень сильное развитие 5- Turgot. Des administrations provinciales: mémoire présenté au Roi. 1788. 6. Saige G.-J. Catéchisme du citoyen, ou Éléments du droit public français, par demandes Se réponses, s. 1. 1788 [1775?]. 594 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в памфлетной литературе, распространившейся после реформы Мопу. [Бейкер] собирает большую коллекцию критических высказываний о бюрократии, в частности из Мерсье7, о специфическом бюрократическом деспо­ тизме. Ценой определенного анахронизма Бейкер вы­ читывает в этих памфлетах Макса Вебера, но я думаю, что по самим этим цитатам, которые он приводит, вид­ но, что эта критика бюрократии не имеет ничего общего с тем ее анализом, который предлагает Вебер. В пере­ сказе книги я закончу на этом, хотя она интересна тем, что углубляется в анализ мира носителей мантии как отдельного поля, то есть особого пространства. Мы находим это и в книге Дональда Р. Келли под названием «Начало идеологии»8, в которой описыва­ ется достаточно интересная история юридической про­ фессии со Средних веков и до XVI века, [а также] да­ ются определенные составляющие для анализа юриди­ ческого мира в категориях поля—он даже предоставляет принцип кодирования, и легко понять, как следовало бы кодировать юристов, чтобы сделать точный стати­ стический анализ. Этот автор основное внимание уде­ ляет определенной фракции юристов, в которых видит оплот абсолютизма, партии короля, то есть он понима­ ет вклад юристов в построение авторитарного государ­ ства, действительно реальный, но это относится лишь к одной из фракций юридического поля. Дав вам эти ссылки и сказав, что у большинства авто­ ров есть общая черта, поскольку они видят юридический мир в качестве целого, отдельного корпуса со своей гра­ ницей, я бы хотел подчеркнуть, что с XVI века юридиче­ ский корпус становится полем: юридический мир являет­ ся полем, способным производить эффекты корпуса,—это различие я долго развивал в одном из курсов прошлых лет9. [...] Невозможно понять политические эффекты, η. MercierL.-S. Tableau de Paris, Amsterdam, 12 vol. 1783 [i78i?]-i788. В этом знаменитом свидетельстве о нравах той эпохи одной из мише­ ней Мерсье становится «автомат» или «служащий-писец». 8. Kelley D. R. The Beginning of Ideology. Consciousness and Society in the French Reformation. Cambridge: Cambridge University Press, 1981. 9. См.: Bourdieu P. Effet de champ et effet de corps //Actes de la recherche en sciences sociales. 1985. N0. 59. P. 73; a также: БурдьеП. Власть 595 О ГОСУДАРСТВЕ произведенные в истории юристами, если не видеть того, что все они тесно связаны с тем фактом, что юри­ сты очень рано начали работать в качестве поля. В частности, невозможно понять историю Французской революции или Реформации, не соотнеся ее с юриста­ ми. Теперь я дам вам еще одну ссылку: Уильям Фарр Черч «Конституционная мысль во Франции шестна­ дцатого века»10, это книга по истории конституцион­ ных идей, в которой приводится немало сведений о юридическом поле в том виде, в каком оно функцио­ нирует с XVI века. В этой книге Черч анализирует идеи ряда авторов: Клода де Сейселя, Шарля Дюмолена, Жана Бодена, Ги Кокийя — который очень интересен, поскольку это провинциал, тулузец, придерживавший­ ся протестных позиций, — Гийома Бюде и некоторых других. Он приводит сведения не только по содержа­ нию их мыслей, как это обычно делается в истории идей, но также по социальным позициям этих авторов, как в социальном пространстве—по их происхождению и т. д.,—так и в юридическом; например, он реконструи­ рует иерархию университетов, где преподавалось пра­ во. То есть позиции, занятые по конституционной проблеме, можно привязать к позициям в юридическом пространстве и в социальном пространстве, и можно увидеть, что есть прозрачная связь между позициями, занимаемыми в этом ограниченном юридическом прост­ ранстве или же в социальном пространстве, и позициями как мнениями по конституционным проблемам. Напри­ мер, он подчеркивает, что юристы, придерживающие­ ся абсолютистского дискурса, почти всегда связаны с королевской, то есть центральной, властью, —это до­ вольно очевидно, но все же об этом надо сказать, ведь есть очевидности, которые, стоит их только открыто высказать, полностью меняют способ мышления о предмете мысли. И если Келли, которого я только что упоминал, говорил, что юристы являются абсолюправа. Основы социологии юридического поля //Социальное пространство: поля и практики. СПб., 2005. ίο. Church WE Constitutional Thought in Sixteenth-Century France. A Study in the Evolution of Ideas. Cambridge: Harvard University Press, 1941. 596 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА тистами, Черч показывает, что есть определенная склонность [принимать абсолютистские тезисы]. В целом же можно было бы построить шкалу и со­ здать индекс близости к королевской власти, который соответствовал бы индексу близости к абсолютистским тезисам. Конечно, это небольшое упрощение, ведь со­ циальные пространства никогда не бывают одномер­ ными, но, наверное, это было бы первым измерением, первым фактором объяснения, а затем можно было бы найти и вторичные факторы, также заслуживающие изучения. Например, [Черч] указывает на то, что абсо­ лютистский дискурс, который разделяли люди, близ­ кие к центральной власти, всегда стремится провести четкое различие между королем и подданными, управ­ ляющими и управляемыми, а также отменить всякую ссылку на промежуточные власти, соответствующие конституционалистской логике, такие как Генеральные штаты, парламенты и т. д. Члены парламента сами на­ ходятся в двойственном положении, поскольку парла­ мент — это частное поле внутри поля, и среди парла­ ментариев, в зависимости от занимаемой ими позиции в парламенте, есть люди, которые склоняются больше в сторону короля или же больше [к другим властям]. В общем, я не знаю, представляете ли вы себе эти про­ странства и включенные в них частные пространства, но нужно мыслить их в многомерном пространстве11: одни вещи сдвигаются по отношению к другим, и люди занимают определенные позиции по отношению к этим подвижным предметам, так что их мнения ка­ сательно предмета, который движется там, где они на­ ходятся, и по поводу других вещей, которые движутся вокруг них, зависит от позиции, занимаемой ими в каждом из пространств. (Здесь, чтобы вы сразу по­ няли, о чем речь, мне было бы достаточно провести сравнение с университетским полем.) Вот что касается первого пункта из того, что я хотел рассказать вам се­ годня. il. О многомерности социального пространства см. главу 2 работы: Bourdieu P. La Distinction, особенно р. 128-144· 597 О ГОСУДАРСТВЕ Должности и чиновники В этом длинном переходе, описанном мной, от абсолю­ тизма к определенной [форме] юридизма, различные агенты оказываются в двусмысленном положении, не в ладах с самими собой. Я хотел бы процитировать вам здесь текст, который я уже упоминал на прошлой не­ деле, но у меня не было его под рукой, поскольку я его не нашел. Это прекрасный текст Дени Рише, крупного историка периода, который я сейчас изучаю, и я ото­ шлю вас к его книге «Современная Франция. Дух институтов». Это совершенно фундаментальный текст, который следовал бы читать сегодня, когда так много и так бестолково говорят о Французской революции и ее корнях. [Рише] подчеркивает то, что в процессе автономизации бюрократического пространства агенты все время связаны своими отношениями; существует особый вид привязывания человека к должности... Я скажу об этом вкратце. Макс Вебер настаивает на том, что бюрократическая логика в идеале и в пределе, то есть, как говорится, в «идеальном типе», устанавлива­ ется тогда, когда чиновник полностью отделен от сво­ ей должности, когда он ничего не добавляет к ней и ни­ чего у нее не заимствует: например, он не заимствует харизму должности, не пользуется престижем, с ней связанным, чтобы произвести личный эффект — это своего рода чистое состояние, предельное. В период, изучаемый мной, —я отмечал это тысячу раз, проводя сравнение с Кассирером, — мы видим своего рода вяз­ кое состояние, в котором агенты как раз смешаны с должностью: они инвестированы в нее, и она инвести­ рует их. Прочитаю отрывок из книги Дени Рише: «То, что мы называем "государственной должностью", было настолько слито с лицом, ее занимающим, что просто невозможно описать историю такого-то совета или по­ ста, не описав историю индивидов, которые в нем председательствовали или его занимали». Именно личность могла придать посту, который прежде был вторичным, исключительное значение или же, наобо­ рот, отодвинуть на второй план должность, считавшу598 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА юся ранее основной благодаря тому, кто ее раньше за­ нимал. Человек создавал должность в той мере, кото­ рая сегодня просто немыслима»12. Также у него есть статья в одном малоизвестном журнале, где он ана­ лизирует династию крупных государственных чинов, которые, окружив себя значительной клиентелой, действовали в качестве собственников своих долж­ ностей 13 . Это очень важно для понимания одной вещи, которую я хотел бы теперь прояснить, а имен­ но специфической логики функционирования этой государственной знати, которая в те времена фор­ мировалась и которая существует и сегодня. Я уделяю такое большое время этой идее перехода только пото­ му, что переход этот не закончился, мы все еще в пе­ реходном процессе, который я попытался описать и в конце которого мы должны были бы получить это­ го чистого чиновника, полностью отделенного от сво­ ей должности и не извлекающего из нее никакой лич­ ной выгоды. Государство как fictio juris Теперь я перехожу к тому главному, что хотел сказать сегодня, то есть к общему описанию вклада этого стран­ ного корпуса, называемого дворянством мантии, в ге­ незис современного государства. Таким образом, я подытожу все, что уже успел сделать: я излагаю некую длительную, состоящую из больших этапов историю возвышения корпуса профессиональных служащих , корпуса носителей мантии, то есть возвышения культурного капитала, противопоставленного знатно­ му капиталу как частной форме капитала символиче­ ского. По сути, главный независимый от королевской власти корпус, помимо деловой буржуазии, которая только-только зарождается и которая, в общем-то, 12. Richet D. La France moderne. L'esprit des institutions. Paris: Flam­ marion, 1973. P. 7 9 - 8 0 . 13. Richet D. Élite et noblesse: la fonction des grands serviteurs de l'État (fin XVIe-début XVIIe siècle) / / A c t a Poloniae Historica. 1977. Vol. 36. P. 47-63- 599 О ГОСУДАРСТВЕ и сама часто связана с мантией, единственная власть или, если можно так сказать, относительно сложивша­ яся контрвласть связана с носителями мантии. Описать возвышение носителей мантии — значит описать пос­ тепенное формирование новой власти и нового осно­ вания власти —власти, основанной на праве, образова­ нии, заслуге, компетенции и способной противостоять властям, основанным на рождении, природе и т. п. Я буду идти большими шагами, хотя следовало бы вер­ нуться к XII веку и еще более ранним этапам, я напомню вам о всех тех вещах, которые рассказывал в прошлые годы. Историки Средних веков показывают, что профес­ сиональные служащие с самого начала были в опреде­ ленной мере инструментами рационализации власти: именно они вводят строгие правила, письмо, регистр, регистрацию — все эти операции, отождествляемые с бюрократией, а бюрократия представляет собой бюро, письмо, счета, записи. С XII века служащие по­ лучают монополию на определенную категорию ре­ сурсов, оказавшихся чрезвычайно эффективными во внутренней борьбе только-только зарождающегося поля власти, а именно монополию на право. Здесь нужно вкратце проанализировать право с точки зре­ ния этой внутренней борьбы в поле власти, этой кон­ куренции за осуществление господства: право очень сильно, поскольку оно дает своего рода запас техник мысли и техник действия. Обладатели юридического капитала являются обладателями социального ресур­ са, образованного, по существу, словами или поняти­ ями, — но слова и понятия являются инструментами конструирования реальности, и в частности реально­ сти социальной. Например, — это хорошо показал Канторович — юристы, в частности канонисты, заим­ ствуют из канонического права, религиозного или римского права, такое понятие, как corporatio. От по­ нятия corporatio происходит наше понятие «корпуса», как и вся теория социального корпуса, отношений между социальным корпусом и его представителем, теория, характерная именно для Нового времени; я думаю, что один из наиболее сильных дискурсов боо Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА принадлежит канонистам. Я ранее уже анализировал роль сиглы, sigillum authenticum. Когда читаешь таких историков, как Канторович, непонятно, как их чи­ тать — как историков старых институтов или же как мыслителей, социологов или специалистов по соци­ альным наукам, которые сами предлагают инструмен­ ты, позволяющие мыслить современный социальный мир. Канонисты — это изобретатели, а юристы — это обладатели каптала слов и понятий: очень часто, когда речь об изобретении социального, найти слово —зна­ чит уже сделать дело 14 . Подытожить общую линию того, что я собираюсь вам сегодня рассказать, можно так: государство — это fictio juris. Это верно, но это фикция юристов, и слово fictio надо понимать в сильном смысле, от fingere [«конструировать», «фабриковать»]: это фабрикация, конструкция, концепция, изобретение. То есть я хочу сегодня описать необычайный вклад, коллективно сде­ ланный юристами в создание государства, особенно благодаря этому ресурсу, состоящему из капитала слов. К социальному миру применима та знаменитая теория языка, которую называют гипотезой Сепира — Уорфа (в англосаксонских странах) или Гумбольдта—Кассирера15 (в Германии): слова не просто описывают действи­ тельность, но и конструируют ее. Эта гипотеза, весьма спорная, если отнести ее к [физическому] миру, абсо­ лютно верна в случае мира социального. Вот почему борьба за слова, борьба вокруг слов так важна: сказать последнее слово—значит иметь власть над легитимным представлением реальности; в определенных случаях навязать представление — значит навязать реальность, 14- Канторович Э. Два тела короля. С. 163-188. 15. «Гипотеза Сепира-Уорфа», согласно которой ментальные пред­ ставления проистекают из языковых категорий, а потому определяются культурами, получила название от имен Эдвар­ да Сепира и Бенджамина Ли Уорфа. Лингвисту Вильгельму фон Гумбольдту, а потом и философу Эрнсту Кассиреру при­ писывают сходную идею, согласно которой каждый язык со­ держит в себе мировоззрение. О применении этих гипотез П. Бурдье см.: БурдьеП. О символической власти / / С о ц и о л о ­ гия социального пространства. СПб., 2007. 6oi О ГОСУДАРСТВЕ когда вопрос в том, что ее еще надо создать. Если вы на­ зовете то, что доселе было неназываемым, вы сделаете такую вещь публичной, публикуемой; возможность ска­ зать «гомосексуалисты», а не «педики» — это уже воз­ можность о них говорить —и в области сексуальности это очевидно. Факт именования неименумого, означа­ ет то, что мы даем себе возможность его произвести, дать его узнать и признать, легитимировать. Во многих случаях власть слов и власть над словами—это полити­ ческие власти; в пределе политическая власть в значи­ тельной части является властью над словами, поскольку слова—это инструменты построения реальности. А по­ скольку политика — это борьба за принципы видения и деления социального мира, навязывание нового язы­ ка социального мира в значительной степени меняет реальность. Я напоминаю об этих изъезженных темах, повторявшихся мной сотню раз, но они важны для того, что я говорю. Юридический капитал как языковой капитал и как практическое мастерство Итак, у юристов есть капитал слов, капитал понятий, и поэтому они могут участвовать в построении реально­ сти16. Я напоминаю об этой теме еще и для того, чтобы развить ряд работ этнометодологического направле­ ния, хотя мне совершенно не близки эти концепции, остающиеся индивидуалистскими и субъективистски­ ми: работа по построению социальной реальности—это работа коллективная, но не все вносят в нее одина­ ковый вклад. Есть люди с большим, чем у других, весом в символической борьбе за способность конструировать социальную реальность. Я, собственно, изучаю тот слу­ чай, когда юристы (как отдельный корпус и т.д.) благо­ даря наличию у них специфического капитала оказы­ вали в поле борьбы за построение социальной реально­ сти чрезвычайно сильное по сравнению с другими ι6. См. Бурдье П. Власть права / / Социальное пространство: поля и практики. М., СПб., 2005. б02 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА обычными агентами влияние. Этот капитал слов и по­ нятий является также капиталом решений и прецеден­ тов, применимых в сложных ситуациях. Это очень хо­ рошо заметно в так называемых архаических обще­ ствах, в которых поэт, то есть стихийный юрист, без доктринального корпуса и доктрины — и это большая разница, —оказывался тем, у кого было последнее сло­ во, когда больше никто не знал, что говорить; он тот, к кому обращались за советом в беде, когда группа не знала, что и думать, особенно в тех случаях, когда, что­ бы выкрутиться, нужно было нарушить определенное правило. Как говорят кабильцы, поэт тот, кто говорит: «Всегда есть дверь». У каждого правила есть дверь. Это тот, кто способен на языке правила сформулировать нарушение этого правила, и это же одна из важнейших ролей юристов. Для нее нужно особенно хорошо знать правило, а кроме того быть уполномоченным владель­ цем правила, то есть единственным, кто может леги­ тимно его нарушить. Такой капитал решений, применимых в сложных ситуациях,—это капитал опыта во всех смыслах терми­ на «опыт», то есть подтвержденного опыта, официаль­ но признанных * опытов, причем это слово homologein надо понимать в сильном смысле, озна­ чающем «то же самое» [на греческом]. Речь об опыте, который получил социальное подтверждение и с кото­ рым общество согласилось: «Все согласны с тем, что надо сказать так» или же «Все думают, что», наконец «Satis constat» [«Хорошо известно», «Совершенно определенно то, что...»]. И, быть может, наиболее важ­ но то, что это капитал организационных техник, вла­ дение которыми требуется сегодня от специалистов по коммуникации или организации. С XII века эта функ­ ция в значительной степени возлагалась на юристов, которые могли пользоваться огромным тезаурусом — римским правом и т. д. — техник, систем стандартных и социально утвержденных средств решения проблем. Все это очень банально, но обычно о праве в таком Homologuer (φρ.)—официально признавать, регистрировать, утверж­ дать.— Примеч. пер. боз О ГОСУДАРСТВЕ разрезе не думают: юристы предлагают социальные формулы — возможно, некоторые из вас присутствова­ ли на гражданских похоронах, и бывает, что группа приходит в беспокойство, когда не знает, что делать, и тогда кто-то находится и говорит: «Нужно возложить цветы», и все за ним повторяют, довольные тем, что он нашел решение. Институциональное решение —это су­ щий пустяк, но очень важный: «Для этого существует кюре», он скажет какие-то вещи, он, несомненно, вы­ полняет и другие функции, но главное, что он выпол­ няет организационную функцию, предлагает заранее подготовленные, проверенные, кодифицированные и всеми признанные решения, так что никто не скажет: «Да он сумасшедший, этот ваш кюре!» И я думаю, что юрист играл ту же роль: он позволял обойтись без им­ провизации, без всех этих рисков конфликтов в крити­ ческих ситуациях. Вернусь к примеру кабильской свадьбы, в которой сочетаются семьи, живущие очень далеко друг от дру­ га. Это очень престижные свадьбы; чем дальше друг от друга семьи, тем престижнее, но в то же время тем опаснее, поскольку в этом случае люди друг друга не знают... В подобных ситуациях кодификация, прото­ кол становится жизненно важным элементом, посколь­ ку он позволяет избежать всевозможных трений, осо­ бенно когда встреча групп представляется своего рода вызовом тому, кого больше всего уважают, у кого больше всего людей, оружия, кто наделает больше шума и т. д., —то есть здесь возникает опасность пере­ бора. Служащие—это те, кто в этом соревновании рас­ полагают определенными козырями, капиталом, ко­ торый можно назвать организационным капиталом с юридической основой. (Я, быть может, слишком долго задерживаюсь на этом моменте, но меня всегда тянет в две стороны сразу: рассказать вам всё так, слов­ но бы это само собой разумеющиеся вещи, то есть как я их вижу, но еще и рассказать их так, чтобы они ста­ ли само собой разумеющимися для вас, а потому я дол­ жен углубляться в вещи, о которых не собирался го­ ворить, так что я не успеваю сказать вам то, что за­ думал.) 6о4 Л Е К Ц И Я 28 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Юристы в отношении к Церкви: автономизация к о р п о р а ц и и Вернусь к своему рассуждению. Со времен Средневеко­ вья юристы занимают это положение juris peritus, того, кто эксперт по праву и кто в силу этого может предо­ ставлять решения для пройденных проблем, для кото­ рых есть прецеденты, но также и для неслыханных проблем, беспрецедентных. Чтобы очертить общие контуры этой истории юристов, [нужно понять, что] юристы очень рано получили свой особый институт, парламент. С XIV века они становятся в каком-то смыс­ ле постоянными делегатами короля, обязанными блю­ сти закон. Часто они получают дворянские титулы; очень часто и очень быстро они приобретают право выбирать преемников, то есть в плод уже прокрался червь, природа проникает в мир права, то есть контр­ природы. Они являются носителями рационального габитуса —в этом пункте я просто следую Дюби. Они связаны с Реформацией, с янсенизмом. Дюби подроб­ но обсуждает осторожность как добродетель, опреде­ ляющую для корпуса [юристов], которую еще и сегодня можно встретить, когда занимаешься социологией ра­ ботников судейского ведомства: «Они должны упраж­ няться в сдержанности аффективных влечений, должны поступать трезво, ориентируясь на свет разума, у них должно быть чувство меры. Это резонеры» 17 . Дюби много внимания уделяет куртуазности как своего рода изобретению служащих: куртуазность, куртуазная лю­ бовь и т.д. [определяются] как противоположность влечений, дикости juvenes, то есть определенной разноо 1Я видности малокультурных странствующих рыцарей . Здесь, кстати говоря, можно сопоставить Дюби и Элиаса, признав правоту обоих, первого в том, что именно куртуазность способствует формированию государства, а второго в том, что именно генезис государства обу­ славливает появление куртуазности: легко понять, что это ложная проблема, что одно определяет другое, 17. Duby G. L'Histoire de France, t. I. Le Moyen Âge. P. 288. 18. Juvenes не допускались к разделу ленных владений. 6о5 О ГОСУДАРСТВЕ и наоборот. Это можно назвать «диалектикой», но это ничего не значит, поскольку в реальности это процесс борьбы в определенных полях... Профессиональные служащие в определенной сво­ ей части связаны с церковью, например, канонисты (я выскажу тут ряд категоричных и не слишком точных вещей, но я мог бы обосновать их подробнее). На том уровне, на котором я работаю, я должен говорить очень общие вещи, но я думаю, что они полезны, по­ скольку порой историки по причине мне неизвестной, о них не говорят. Юристы, по сути, пользуются цер­ ковью, ресурсами, в значительной мере предоставлен­ ными церковью, чтобы обратить государство против церкви. Этим тезисом можно подытожить очень разные работы, в частности Канторовича, и здесь нуж­ но было бы представить историю эмансипации служа­ щих, их возвышения как власти, историю дифферен­ циации юридического поля, а потом и интеллектуаль­ ного, по отношению к полю религиозному. Проблемы светскости, отношений между государством и частной жизнью сохраняют вплоть до XIX века свое централь­ ное значение, поскольку это просто продолжение чуть ли не тысячелетней борьбы служащих и государства против церкви. Здесь нужно было бы углубиться в по­ дробности, но можно показать, пользуясь, в частно­ сти, Канторовичем,—пусть даже есть много других ра­ бот, — что самые древние государства созданы по об­ разцу папского государства, но против него: этого своего рода фрагмент церкви, обращенный против нее же. Я только что говорил о расколе «эго» у пре­ подавателей и юристов: если брать раскол, присут­ ствующий в каждом служащем, неслучайно то, что философы со времен Канта желают придерживаться целибата; следовало бы подумать об этом целибате, принимаемом по собственному почину; в каждом слу­ жащем, даже сегодня, есть церковник, обращенный против церкви. (Я говорю категоричные и резкие вещи, но лишь для того, чтобы пробудить в вас чув­ ства, способные породить рефлексию, но я думаю, что это не какие-то остроты и, главное, не мои личные взгляды.) боб Л Е К Ц И Я 28 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА То есть можно сказать, что церковь дала исходный образец, не только в части римского и канонического права, но также благодаря своим организационным структурам. Например, есть разные работы по возник­ новению модели Ассамблеи; для нас это очевидность, но на самом деле изобрести Ассамблею было чрезвы­ чайно трудно, и именно в церкви, а потом и в рефор­ мированной церкви историки ищут сегодня первые формы этих очень странных вещей: людей собирают в одной комнате, они спорят друг с другом, потом го­ лосуют, это просто удивительно и совершенно не оче­ видно; как именно они проголосуют — единогласно, большинством голосов? Все эти вещи изобретались в том числе и людьми, которые могли пользоваться тезаурусом опыта, почти всегда религиозного, но при этом они рвали отношения [с церковью]. Вернусь к Канторовичу: самое главное, что служа­ щие извлекли из церкви, порвав с нею,—это идея кор­ пуса и мистического тела, идея corporatio как целост­ ности, не сводимой к сумме своих членов и способной найти выражение лишь в определенной личности. Гоббс, напротив, —это схоластический мыслитель, ко­ торый опирался на схоластические модели. То есть схоластику: я высказываюсь крайне категорично, но мог бы привести ссылки...19 Следовало бы расширить это описание конфликтного противостояния внутри взаимопроникновения церкви и государства, которое, я думаю, не закончилось еще и сегодня, присутст­ вуя по-прежнему в каждом государственном деятеле, в государственных мыслях, в каждом государственном человеке, то есть в каждом из нас, поскольку государ­ ство сидит у нас в голове, как говорил Томас Бернхард20. Чтобы чуть подробнее представить этот процесс посте­ пенного разведения, следовало бы вкратце напомнить 19. См., например: Бурдье П. Делегирование и политический фети­ шизм / / Начала. С. 231-256. 20. Эту критику повсеместности государства со стороны австрийско­ го драматурга Томаса Бернхарда см. в: Bernhard T. Maîtres anciens / G . Lambrichs (trad.). Paris: Gallimard, 1988 [1985]. P. 34. 607 О ГОСУДАРСТВЕ о роли крупнейших религиозных переворотов в по­ строении государства. Я подготовил сегодняшнюю речь, но я отошлю вас к книге, считающейся классикой так называемой Кембриджской школы, к работе Квен­ тина Скиннера «Основания современной политиче­ ской мысли»21. В этой огромной истории, грандиозной генеалогии современной политической мысли от Ита­ лии XII века с ее маленькими и независимыми респуб­ ликами до Французской революции, в двух главах этой работы Скиннер отводит важную роль изобретению в период Ренессанса того, что он называет «граж­ данским гуманизмом», то есть изобретению своего рода секуляризованной политической теории, в которой Конституция занимает место королевского произвола. По этому вопросу я отошлю вас к очень важной книге эллиниста Луи Жерне «Греки без чуда», старой книге, переизданной в 1983 году22, в которой он много внима­ ния уделяет изобретению в Греции идеи конституции, идеи, которая вернется затем через римское право: он показывает, что понятие конституции можно мыслить, лишь если порвать с идеей божественного установле­ ния, божественного права, то есть такое изобретение совершается, когда политика утверждается как нечто отдельное от религиозного, поскольку религиозное из­ начально является, по существу, делом совести; авто­ номия обеих функций увеличивается, причем обе они двигаются в сторону свободы... Иначе говоря, он под­ черкивает эту идею разрыва между трансцендентно­ стью и имманентностью, связанную с личной свободой, личным осуществлением свободы. Это греческое открытие заново всплывает в период Ренессанса благо­ даря вышеупомянутому гражданскому гуманизму... Это огромная книга, которую я не могу вам вкратце пересказать, но я доволен тем, что упомянул вам о ней, чтобы побудить вас к ее прочтению. 21. Skinner Q. Les Fondements de la pensée politique moderne. Paris, 2001. 22. Gernet L. Les Grecs sans miracle. Paris: Maspero, 1983 (на самом деле речь идет о сборнике текстов, собранном из статей, выходив­ ших в разных журналах и опубликованных в период с 19°3 п о i960 г.) 6о8 Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Именно в этом контексте изобретается идея авто­ номии политического, то есть особого политического порядка: и в этом случае также именно юристы в сво­ ей борьбе внутри юридического поля создают своего рода практическую метафору того, что станет поли­ тическим полем, то есть относительно независимым универсумом, внутри которого борются только поли­ тическим оружием, а борьба идет за социальный мир. Очевидно, исторически теоретиком автономии поли­ тического является, несомненно, Макиавелли, кото­ рый первым высказывает идею о том, что у политики есть принципы, не совпадающие с принципами мора­ ли или религии. Политическое — это политическое. То, что называют «макиавеллизмом», хотя это глу­ пость, поскольку теория Макиавелли не имеет ничего общего с макиавеллизмом, отсылает к этой главной идее: существует определенная политическая логика, безразличная к этическим целям, логика правления и реалий, подчиненных такому правлению. Макиа­ велли появился не на пустом месте, не один как перст: он появляется в определенном пространстве, в поле гуманистической мысли. В книге Скиннера есть гла­ ва, посвященная [...] лютеранству, о связях между Реформацией и развитием конституционалистской мысли, в которой возникают теории, решительно оспаривающие любой трансцендентный принцип правления, то есть любой принцип правления, осно­ ванный на отсылке к трансцендентному авторитету. Наконец, есть и очень важная глава о кальвинизме и изобретении, так сказать, права на сопротивление. Вот проблема, с которой столкнулись кальвинисты, ставшие жертвой преследований и религиозных ре­ прессий: как оправдать право сопротивляться времен­ ной власти? От имени чего? Реформация, янсенизм и юридизм Что нам выделить во всём этом? Во-первых, нужно про­ читать эту книгу; затем нужно отметить другие вещи, о которых я собираюсь сказать вам, соотнеся их с моим доказательством, если только о нем вообще можно вод О ГОСУДАРСТВЕ говорить. Нужно выделить мысль, что это политиче­ ское изобретение вывело на первый план юристов, и здесь я сошлюсь на другие работы: я не говорю, что можно полностью отождествить Реформацию или та­ кие критические религиозные движения, как янсенизм, с юристами, но, во всяком случае, их пересечение весьма значительно, то есть возвышение служащих и парал­ лельное развитие мысли о политическом—два взаимо­ связанных феномена. Отошлю вас к другому источни­ ку (раньше я никогда их столько не приводил): речь о книге под редакцией Катрин Мэр «Янсенизм и революция» : это материалы одного коллоквиума, кото­ рый состоялся в период, когда проходило много кол­ локвиумов по Французской революции, и этот был очень интересным. В этом коллективном труде есть статья Дейла Ван Клейя под названием «От янсенистской партии к пар­ тии патриотической» 24 . Вы могли заметить, что Ле Пэж, о котором я вам недавно говорил, идеолог пар­ ламента, был янсенистом. В этой книге на основе исто­ рических работ утверждается, что существует опреде­ ленная связь между янсенистской партией, состоящей из судей, адвокатов и мелких конторских служащих 1750-х гг. — то есть периода, который изучался также и Бейкером, которого я недавно упоминал, — и пат­ риотизмом, проявляющимся накануне Французской революции в сопротивлении реформам Мопу. Дейл Ван Клей использует термин «партия», и здесь я могу опять же сказать, что социологические понятия важны («партия» в историческом, а не современном смысле25). Он подчеркивает быстрое распространение памфлетов, на которое указывал и Бейкер, и анализирует пятьсот патриотических памфлетов, во всех из которых есть от­ сылка к понятию общественного мнения, одному из 23- Maire С. (dir.). Jansénisme et révolution. Paris: Chroniques de PortRoyal, Bibliothèque Mazarine, 1990. 24. Kley D. V. Du parti janséniste au parti patriote. L'ultime sécularisation d'une tradition religieuse à l'époque du chancelier Maupeou (17701775) / / I b i d · R "5 _ 1 3θ· 25. Партия была кланом, фракцией, часто имевшей семейную осно­ ву и защищавшей общие интересы. 6ю Л Е К Ц И Я 2 8 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА изобретений тех лет. Он пытается охарактеризовать янсенизм как «партию», но, если вкратце, так можно было бы попытаться охарактеризовать левое движение, а с моей точки зрения, янсенизм — это разновидность левого движения, то есть позиция, которая имеет смысл лишь относительно других позиций; невозмож­ но понять янсенизм иначе, как в отношении к опреде­ ленному пространству —этих понятий в статье [нет],— в котором можно найти почти всё, но не что угодно... Почти всё, но не что угодно —это и есть определение того или иного движения, например левого, то есть это идеологическая комбинация... Во-первых, в лю­ дях, которые собираются вокруг этого движения, мож­ но найти почти всё, и одновременно почти всё обна­ руживается в его идеологическом содержании. Я по­ мню, как 1968 году говорили, что [движение возникло под] влиянием Маркузе; но очевидно, что 90% людей не читали Маркузе, они его сами себе придумывали. Левое движение было совокупностью поз, крайне смутных слов —«репрессия», «репрессивный», «анти­ репрессивный» и т. д. — совокупностью понятий-ло­ зунгов, то есть понятий, работающих гораздо больше в логике мистического причастия, чем в логике рацио­ нальной мысли. Я попытался охарактеризовать склон­ ность к левым взглядам в «Homo academicus»: почему социологи во всех странах были, скорее, за левых? Нужно [учесть] позицию социологии в пространстве дисциплин... Янсенисты не уводят нас в сторону, они нужны, что­ бы попытаться выбраться из субстанциализма и лож­ ных проблем, ведь в этом вопросе историки могут по­ колениями сражаться друг с другом, заявляя: «Нет, ян­ сенисты на самом деле были совсем другими...», и они никогда придут к согласию ни по идеологическому содержанию, ни по социальному составу движения. Характеризуя янсенизм, можно честно сказать: «Да, все же в нем присутствовало галликанство», то есть [янсе­ нисты] были скорее за галликан, чем за папистов; «был конституционализм», то есть они были скорее за парламент, чем за короля; наконец, был и собствен­ но религиозный янсенизм, в разных пропорциях... 6п О ГОСУДАРСТВЕ Современные техники анализа [множественных] соот­ ветствий очень полезны для изучения как этих идеоло­ гических пространств, нечетких и рыхлых, но при этом все же детерминированных, так и соответствующих групп. В той же статье [Дейла Ван Клейя] мы встреча­ ем Ле Пэжа, идеолога парламента, который был в ка­ ком-то смысле Маркузе янсенистского движения: именно у него мы находим в высокой концентрации все эти разрозненные элементы, которые в том или ином виде, в более низкой концентрации, обнаруживаются чуть ли не повсюду. То есть мы видим эти родственные связи между юридическим миром, парламентариями и янсенизмом, похожие на связи с Реформацией, имев­ шиеся в другую эпоху. Теперь я скажу вам, чем хочу сегодня в итоге закончить. Публичное: беспрецедентная реалия, которая никак не возникнет Это длительное и медленное возвышение профессио­ нальных служащих так и не закончилось. Следуя этой логике, можно сказать, что Французская революция была вовсе не разрывом, это важный этап в возвыше­ нии служащих, но это важное движение в определен­ ном континууме, что, конечно, не значит, что Француз­ ской революции не было, это просто глупость. Когда я критиковал Фюре, дело было не в том, что он говорит, будто Французской революции не было, —он так не го­ ворит, хотя и близок к этому. Я критиковал метод, говорил, что так невозможно понять [такое событие]; нужно построить пространство, в котором производятся [феномены]... всё то, что я в ускоренном ритме пыта­ юсь сделать сегодня. То есть речь не о том, была Фран­ цузская революция или нет, а о том, что надо понять процессы, и продолжение того, о чем я уже не расска­ жу сегодня, вы можете найти в последней главе «Госу­ дарственной знати», где я попытался в структурирован­ ном и кратком виде выписать этот процесс, который ведет к образованию внутри поля власти определенной категории социальных агентов, специфическая власть которых в борьбе, внутренней для поля власти, опира6l2 Л Е К Ц И Я 28 Н О Я Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ется на обладание культурным капиталом и, говоря конкретнее, той частной формой культурного капита­ ла, коей является капитал юридический, то есть не про­ сто капитал теорий,—и это я хотел бы разъяснить в свя­ зи со Скиннером, но уже мимоходом упоминал это несколько раз на прошлых лекциях. Книга о ложе пра­ восудия очень интересна именно тем, что она показы­ вает наличие постоянного обмена между практически­ ми инновациями — в части протоколов, в отношениях короля с парламентом — и теоретическими инноваци­ ями, призванными легитимировать эти небольшие практические победы, красную подушку, красную ман­ тию. То есть проводится огромная работа по построе­ нию публичных практик, неотделимая от работы по построению дискурса государственной службы , стремится стать частным: общественного мы держимся только тогда, когда не можем иначе... Есть и более старая статья Сэмюэльсона в журнале «Econo­ mics and Statistics» за К)54 Г°Д п о теории общественных благ11. В этой статье можно найти начало ответа на во­ прос, который я поставил в наиболее общей форме. Можно было бы сказать, что индивидуализм, о кото­ ром сегодня много говорят, усиливается вместе с ро­ стом дохода и, наоборот, что солидарность стремится к росту с понижением дохода, то есть когда растет бед­ ность. Это просто гипотеза: ассоциации бедных — это вынужденные ассоциации людей, которые более дру­ гих расположены к ассоциации, у которых более ассо­ циативный габитус, поскольку в период взросления и после него они, чтобы выжить, должны ассоцииро9- Buchanan J. M. An economic theory of clubs / / Economica. 1965. Vol. 32. P. 1-14. Этот американский экономист получил в 1986 году Но­ белевскую премию по экономике за свои работы по «теории об­ щественного выбора», в которой развивается критика государ­ ственного вмешательства, связываемая с государственными агентами. ю. Ibid. Note 9· и. Samuelson P. The pure theory of public expenditure / / The Review of Economics and Statistics. 1954. Vol. 36 (4). P. 387-389. 624 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ваться. То есть можно подумать, что применение ассо­ циации стремится сойти на нет, как только от нее мож­ но избавиться, то есть когда появляются средства без нее обойтись, —что не означает, что это линейное раз­ витие: существуют ассоциации бедных, но существуют также и ассоциации богатых. [...] Ассоциации богатых, то есть избирательные ассоциации, вроде клубов, неза­ висимы, это ассоциации людей, которые преумножают свой капитал, объединяясь с людьми, у которых есть капитал, то есть они не детерминированы нуждой. В работах, проведенных мной, когда писалась книга «Различение», я смог заметить, что созданием клубов, этих предприятий по созданию коллективно контро­ лируемого социального и символического капитала, управляют почти что рационально: нужны свадебные генералы, нужно провести большую работу по отбору, выбору членов12, — совсем не та логика [что в случае обычных ассоциаций]... Это я просто отмечаю в скоб­ ках, чтобы вы помнили о проблеме. Вернусь к Француз­ ской революции.) (Ложная) проблема Французской революции Французская революция... Я очень боюсь использовать такие термины. Я не хочу покончить с Французской ре­ волюцией за четверть часа (примерно столько времени я ей уделю), я просто хочу сказать, что в той логике, ко­ торой я придерживался до сего момента, можно поста­ вить ряд вопросов касательно Французской революции, на которые я могу, как мне кажется, ответить за чет­ верть часа... Один из вопросов как раз в том, каким именно образом этот длительный процесс, про кото­ рый я говорил, выражается во Французской революции. И как вписать ее в этот процесс? Я уже сказал, что, по моему мнению, Французская революция вполне впи­ сывается в этот длительный процесс. Несомненно, она отмечает собой определенный порог, но уж точно не разрыв: она является одним из этапов процесса утверж­ дения, этого возвышения профессиональных служащих, 12. Bourdieu P. La Distinction. P. 182. 625 О ГОСУДАРСТВЕ носителей мантии, и она, по сути, отмечает собой триумф носителей мантии. Иначе говоря, она являет­ ся скорее завершением длительного процесса, который начинается в XII веке, чем абсолютным началом... Ска­ жем, по крайней мере, что она представляет собой как завершение, так и начало. Это дворянство мантии, ко­ торое задолго до революции разработало новое пред­ ставление о государстве, то есть создало целый универ­ сум понятий—таких, как понятие республики,—станет господствующей категорией, государственной знатью, создав территориальное государство и единую нацию. Иначе говоря, ее триумф — это триумф современного государства, то есть национального государства. Таким образом, эта государственная знать одновременно со­ здает новый институт и присваивает себе квазимонопо­ лию на специфические прибыли, с ним связанные. На прошлой неделе я упоминал Дени Рише, кото­ рый говорил о фискальном капитализме, существовав­ шем в XVIII веке: он показал, как государство по мере своего развития порождало новый вид капитала, спе­ цифический государственный капитал, одновременно материальный и символический, функционирующий в качестве метакапитала, то есть своеобразной власти над другими видами капитала; это капитал, который дает власть над другими видами капитала, включая экономический. В то же время этот публичный капи­ тал, капитал общего интереса или публичная власть,— это инструмент социальной борьбы и при этом главная ставка различных видов социальной борьбы. «После­ революционное» государство — и здесь я, если бы мог, поставил бы кавычки вокруг всех слов, которые гово­ рю,—является местом определенной борьбы, одновре­ менно инструментом и ставкой непрерывной борьбы за присвоение специфических прибылей, которые оно дает, то есть, в частности, за перераспределение этого метакапитала, в нем сосредоточенного. Много говори­ ли об экономическом капитале и перераспределении экономических прибылей, например в форме заработ­ ной платы и т. п., но [надо также проанализировать] перераспределение символического капитала в форме кредита, доверия, авторитета и т. д. б2б Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Все споры о Французской революции как революции буржуазной —это ложные споры. Я думаю, что пробле­ мы, поднятые Марксом по поводу государства, Фран­ цузской революции и революции 1848 года,—это все ка­ тастрофические проблемы, которые были навязаны всем, кто думает о государстве, причем в любой стране: японцы спрашивают себя, действительно ли у них была Французская революция; англичане говорят: «Нет, у нас ее не было, это просто невозможно». Во всех стра­ нах люди говорят себе: «Но если у нас не было Француз­ ской революции, значит мы не современны...» Марк­ систская проблематика была навязана и марксистскому универсуму, и за его пределами как проблематика аб­ солютная, и все революции стали мерить аршином ре­ волюции французской, что сопровождалось совершен­ но невероятным этноцентризмом. Я хочу сказать, что, по моему мнению, эти проблемы можно устранить, по крайней мере, я в этом убежден, поэтому и говорю вам, но это не значит, что нет других вопросов, кроме тех, что я пытаюсь поставить. Я думаю, однако, что марк­ систские сюжеты заслонили вопрос, который я хочу сформулировать, вопрос о том, не поставили ли себя основатели современного государства в такое положе­ ние, в котором они могли гарантировать себе монопо­ лию, не монополизировали ли они ту монополию, ко­ торую создавали. Макс Вебер говорит, что государство — это монопо­ лия на легитимное насилие. Я же поправляю его так: это монополия на легитимное физическое и символи­ ческое насилие. Борьба за государство — это борьба за монополию над этой монополией, и я думаю, что осно­ ватели современного государства поставили себя в по­ ложение, в котором у них были все шансы выиграть в этой борьбе за монополию, о чем свидетельствует сохранение того, что я называю государственной зна­ тью. Я опубликовал книгу «Государственная знать» в 1989 году, чтобы показать, что Французская револю­ ция в самом главном вопросе ничего не изменила... Монополизация юридического капитала и культурно­ го капитала при посредстве доступа к государственно­ му капиталу как разновидности культурного капитала 627 О ГОСУДАРСТВЕ обеспечила закрепление господствующей группы, власть которой опирается в значительной степени на культурный капитал, — отсюда значение всех исследо­ ваний, показывающих отношение между распределе­ нием культурного капитала и позицией в социальном пространстве. Все исследования образования на самом деле представляют собой исследования государства и его воспроизводства. Я не буду развивать здесь далее эту тему, я развил ее в прошлом году, и здесь я просто в какой-то мере возвращаюсь к предшествующим вы­ кладкам. Государство и нация Тем не менее эти носители мантии, непосредственно заинтересованные в создании государства, заставили государство двигаться в сторону универсальности: если вспомнить приведенное мной противопоставление, ди­ настический принцип был заменен юридическим, причем как нельзя более грубым и решительным об­ разом: его попросту казнили на гильотине... О смерти короля было много споров: возможно, физическая смерть короля стала символическим разрывом, необхо­ димым, чтобы утвердить необратимость установления принципа юридического типа, противоположного принципу династическому. [Юристы] своей собствен­ ной борьбой, обусловленной их интересами, произве­ ли—о чем говорили сто раз — национальное государ­ ство, государство, унифицированное вопреки наличию регионов и провинций, но также вопреки разделению классов: они провели работу по унификации, которая является одновременно «трансрегиональной» и «транс­ классовой», то есть, если можно так сказать, «транссо­ циальной». Здесь я хочу вкратце описать три наиболее важных достижения: появление понятия государства, нации в современном смысле слова—я объясню, что это значит; затем рождение «публичного пространства» — я говорю «публичное пространство», следуя всем этим вербальным автоматизмам, но мне очень не нравится это выражение и то, что пришлось так сказать, — [то есть появление] обособленного политического поля, 628 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА легитимного политического поля; наконец, генезис понятия гражданина как противоположности поня­ тия подданного. (Эту лекцию мне, несомненно, про­ читать сложнее всего, поскольку здесь мы постоянно касаемся тривиальных вещей, которые всеми повторя­ лись по сотне раз, и на каждом слове возникает впе­ чатление, что всё это уже видели и слышали, хотя ста­ раешься сказать нечто совершенно другое, не будучи в этом уверен... Я рассказываю вам о собственных пси­ хологических состояниях, чтобы вы понимали мои ко­ лебания.) [Юристы] создают национальное государство; вкрат­ це можно сказать так: они создают государство, кото­ рому поручают создать нацию. Я думаю, что [этот мо­ мент] совершенно оригинален; я вскоре сравню его с немецкой ситуацией. Немецкая модель очень интерес­ на, поскольку это романтическая модель (тогда как французская модель более характерна для XVIII века): сначала есть язык, нация, Гердер13, а потом государство, и государство выражает нацию. Французские рево­ люционеры ничем таким не занимаются: они создают универсальное государство, и это государство создаст нацию за счет образования, армии и т. д. Есть одно вы­ сказывание Тальена, которое можно было бы вынести в эпиграф: «Единственные иностранцы во Франции — это плохие граждане»14. Это очень хорошая формули­ ровка, типично французская политико-юридическая максима: гражданином является всякий, кто соответст­ вует определению хорошего гражданина, то есть всякий, кто универсален; следовательно, у каждого человека есть права человека, и все — граждане. Это юридическо-политическое, универсалистское представление, 13. Философ и поэт Иоганн Готфрид Гердер, считающийся вдохно­ вителем романтического движения «Sturm und Drang», яв­ ляется также автором определения нации, основанной на поч­ ве и общем языке. 14· Высказывание журналиста и парламентария Жана-Ламбера Талье­ на передается, скорее, так: «Я не скажу [...], что во Франции нет других иностранцев, кроме плохих граждан» (заседание 27 марта 1795 года Национального собрания, дебаты опубли­ кованы в: Le Moniteur universel. No. 190. 30 mars 1795. 629 О ГОСУДАРСТВЕ очевидно, соответствует компетенции и одновременно интересам юристов, это мысль юриста... но нужно про­ яснить аналогию. Я не раз упоминал книгу Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества»15, важную кни­ гу, в которой сообщества, нации описываются как во­ ображаемые сущности, созданные коллективной рабо­ той ряда агентов, среди которых писатели, лингвисты, специалисты по грамматике. Иначе говоря, нации в значительной части представляют собой творение ин­ теллектуалов, которые —и это я говорю от себя —заин­ тересованы в нации. Интеллектуалы тесно связаны со всем тем, что касается культурного капитала; тогда как культурный капитал тем больше национален, чем больше он связан с национальным языком, и тем больше интернационален, чем более он независим от национального языка—юристы и преподаватели фран­ цузского более национальны, чем математики или фи­ зики. Итак, у интеллектуалов есть своя заинтересован­ ность в национальном культурном капитале, более или менее выраженная в зависимости от их специ­ альности, и в то же время у них гораздо больше, чем можно было подумать, национальных и национа­ листических интересов. [...] Например, украинский национализм, о котором сегодня много говорят,—это дело специалистов по грамматике: часто это мелкие интеллектуалы, которых Макс Вебер называл «интел­ лектуалами-пролетариями», не слишком признанные центральными инстанциями империи или нации, ин­ теллектуалы, которые ради того, чтобы извлечь доход из своего небольшого, но специфического капитала, который должен стать национальным, — всякие фи­ лологи, авторы словарей, фольклористы и т.д. ут­ верждают долженствование социальной сущности, полностью отвечающей их интересам и оправдываю­ щей их существование... Очень приятно узнать, что в национальных ссорах всегда есть что-то от ссор филологов... Я был просто ошеломлен, когда, прочи­ тав эту книгу, начал замечать это повсюду: ситуация 15. Андерсон Б. Указ. соч. 630 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА такова в гораздо большей степени, чем я мог раньше подумать. Воображаемые сообщества—это продукт определен­ ного конструирования: достаточно взять эту тему и присоединить ее к другой, к которой я обращался много раз в начале этого года, чтобы получить коррект­ ную в целом теорию нации. Я неоднократно подчерки­ вал идею номоса, принципов видения и разделения [социального мира], идею, согласно которой государ­ ство покоится на ряде предпосылок касательно спосо­ ба построения социальной реальности. Государство в пределах своей территории способно универсализи­ ровать эти категории восприятия. Согласно этой логи­ ке нация — это совокупность людей, у которых одни и те же категории восприятия государства и которые, поскольку они получили одну и ту же прививку от го­ сударства, то есть от обязательного образования, рас­ полагают [общими] принципами видения и разделения ряда фундаментальных, достаточно близких проблем. Так что понятие «национального характера», являв­ шееся очень модным в XIX веке, на самом деле пред­ ставляется просто ратификацией национальных стереотипов и предрассудков: оно призвано зачистить всё теоретическое пространство, то есть это слегка суб­ лимированная форма расизма. При всем при этом оно указывает на нечто бесспорно существующее, на имею­ щийся в головах продукт работы по прививке общих категорий восприятия и оценки, работы, осуществляю­ щейся за счет бесчисленных видов воздействия, но прежде всего за счет образования, школьных учебни­ ков, в частности по истории. Я недавно говорил о ве­ ликих строителях нации; [во Франции] государство со­ здает нацию: оно создает образование. Например, III Республика — это республика Лависса16, учебников по истории и т. д. ι6. По школьным учебникам историка Эрнеста Лависса (Ernest Lavisse, 1842-1922), среди которых и знаменитый «Малый Лависс» для начальной школы, учились несколько поколений школьников, которым они прививали патриотический и граж­ данский дух, воспетый республиканцами. 631 О ГОСУДАРСТВЕ Государство как «гражданская религия» То есть государство — это центр того, что называли «гражданской религией» 17 . Один американский социо­ лог, Роберт Белла 18 , говорил об этом в связи с церемо­ ниалом, которым пропитана американская жизнь, — всеми этими религиозными, этико-политико-гражданскими ритуалами [...]. Проводится определенная работа по производству гражданской предрасположен­ ности за счет гражданской религии, церемоний, годов­ щин, празднований и, естественно, истории, которая играет определяющую роль. Здесь я хотел бы также очень вкратце пересказать очень важную книгу одного крупного специалиста по нацизму Джорджа Мосса. Мосс—один из тех немецких эмигрантов, которые всю жизнь задавались вопросом о том, как мог возникнуть нацизм, и он предложил ряд первостепенных идей, важных для понимания массо­ вых нацистских движений. В [«Кризисе немецкой идеологии»] он ставит вопрос о кризисе немецкой идеологии и об интеллектуальных корнях Третьего рейха, анализируя то, что сам он называет процессом «национализации масс», то есть то, как из масс делают нацию 19 . Он выдвигает парадоксальный, на первый взгляд, тезис, который я считаю совершенно обосно­ ванным: нацизм, с точки зрения этого функциониро­ вания гражданской религии, является всего лишь пре­ делом демократий, поскольку он довел до крайности 17. «О гражданской религии» —это название восьмой главы четвер­ той книги работы Жана-Жака Руссо «Об общественном договоре». ι8. П. Бурдье, несомненно, имеет в виду работу Роберта Беллы «На­ рушенный договор: американская гражданская религия в пе­ риод испытаний»: BellahR.N. The Broken Covenant. American Civil Religion in Time of Trial. New York: Seabury Press, 1975. 19. Mosse G. L. The Crisis of German Ideology. Intellectual Origins of the Third Reich. New York: Grosset & Dunlap, 1964 (французский перевод: Idem. Les Racines intellectuelles du Troisième Reich / С. Darmon (trad.). Paris: Calmann-Lévy, 2006. См. также: Mosse G. L. The Nationalization of the Masses: Political Symbolism and Mass Movements in Germany from the Napoleonic Wars through the Third Reich. Ithaca, London: Cornell University Press, J 975· 632 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ту работу по насаждению однородных коллективных представлений, которая проводится и в демократиче­ ских обществах. Он подчеркивает то, что еще с напо­ леоновских времен национально-буржуазные идеи по­ рождали публичное воображаемое; а вместе с Первой мировой войной возник новый политический порядок, основанный на национальной ауторепрезентации, опо­ средованной «литургией гражданской религии»20. Го­ воря проще, нации даны самим себе в качестве зрели­ ща, они дают себе жизнь, объективируясь в зрелище, в котором они представляют самих себя самим себе. В эту литургию власти как раз и внедряется нацизм с его специфическими чертами; [Мосс] показывает, в чем эта литургия власти родственна иррационализ­ му массовой политики, которая нацелена на практиче­ ское утверждение своего рода руссоистской общей воли. По сути, нацизм, по мнению Мосса, является детищем Руссо (это очень парадоксально, и он сам не говорит об этом такими именно словами. Мне жаль, ведь мне не следовало так говорить, но высказать эти вещи очень сложно, и на них понадобилось бы очень много вре­ мени...) Мосс хочет сказать, что эту мифическую общую волю, существующую только на бумаге и ставшую проблемой для всех комментаторов Руссо, можно в ка­ ком-то смысле сделать вполне осязаемой за счет гран­ диозных демонстраций коллективного единодушия. [Общая воля] демонстрируется таким образом в кол­ лективной эмоции. Эмоция — это как раз причина и одновременно следствие демонстрации, то есть это продукт демонстрации, который предполагает кол­ лективную работу по построению. Часто эмоциональ­ ное, аффективное единство не распространяется за пределы небольших сект, малых групп, но такое соци­ альное построение эмоционального единства может выполняться и на уровне всего народа, а не только ма­ лых групп. Эту работу нацизм довел до крайности, 2θ. Об этом см.: Mosse G. L. Les Racines intellectuelles du Troisième Reich. Особенно предисловие 1964 года (Р. 7 _ 1 3) и главу 2 «Гер­ манская вера» («La foi germanique», P. 50-72). 633 О ГОСУДАРСТВЕ до предела. Можно сказать, что он представляет собой доведение до предела тенденций, которые наличеству­ ют и в определенном типе демократического церемо­ ниала. Нация —это воображаемое воплощение народа, национальная ауторепрезентация, и эта ауторепрезентация покоится на демонстрации того общего, что есть у народа, языка, истории, пейзажа и т. п. Наконец, фа­ шистское государство, по словам Мосса, —это государ­ ство-зрелище, которое эстетизирует политику и по­ литизирует эстетику за счет своего рода гражданской религии, которая стремится освободиться от власти времени, используя доиндустриальные, вечные сим­ волы. В своем тексте Мосс несколько перегибает пал­ ку, описывая завершение процесса, который начался с Французской революции, но его заслугой является де­ монстрация того, что определенный тип коллективно­ го построения нации уже включает в себя экстремаль­ ные возможности, которые мы обычно относим к дру­ гому пространству... Итак, первый пункт: создавая государство, [юристы] создали не нацию, но социальные условия произ­ водства нации. Здесь стоило бы вернуться (о чем я уже говорил) ко всей этой работе по созданию и консоли­ дации нации, в которой важную роль сыграли респуб­ ликанские историки XIX века—Огюстен Тьерри, Жюль Мишле, Эрнест Лависс. Также следовало бы вспомнить о роли образования и армии... Второй пункт, к которо­ му я теперь перейду, — это парламент, построение ле­ гитимной политики —чтобы затем сразу заняться тре­ тьим моментом, проблемой гражданина, так что мое изложение сегодня приобретет определенную связ­ ность; в следующий раз я вернусь назад. Национальность и гражданство: противоположность французской модели и немецкой Вы знаете, что сегодня много спорят о гражданстве и эмиграции: вопрос именно в том, у кого есть право на статус гражданина... Если совсем вкратце — здесь я опять же выскажусь поверхностно и программно, но 634 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА я хотел бы, по крайней мере, донести до вас проблему, чтобы в следующий раз я мог двинуться дальше,—в раз­ говорах о построении современного государства упо­ миналась так называемая территориализация правила. Под этим понималось то, что на основе несколько уто­ пической конструкции юридического государства—не правового государства, как сейчас говорят, а юри­ дического государства—на основе этого юридического представления о чисто юридическом государстве, по­ ставили задачу построить в рамках определенной тер­ ритории юридическое пространство, являющееся в ка­ ком-то смысле воплощением права. Этому строитель­ ству сопутствовало изобретение понятия гражданина, поскольку гражданин является той юридической еди­ ницей, которая существует, поддерживая с государ­ ством правовые отношения и выполняя определенные обязательства. По сути, гражданин—это тот, кто состо­ ит в юридических отношениях с государством, у кого есть обязанности по отношению к государству и кто вправе потребовать от государства отчета. Например, история Welfare State, часто описывающаяся как своего рода разрыв [с гражданскими правами], с моей точки зрения, является их логичным развитием... И в этом случае именно Маркс, противопоставлявший права че­ ловека и права гражданина, внедрил в наше сознание идею разрыва. Тогда как идея Welfare State содержалась уже в понятии гражданина: Welfare State — это государ­ ство, которое дает гражданину то, на что у него есть право, то есть не только гражданские права, но и пра­ ва человека, право на труд, право на здоровье, право на безопасность и т.д. То есть гражданин определяется правами, и здесь мы обнаруживаем юридический мотив Французской революции: национальность во француз­ ском смысле этого термина не синонимична граж­ данству; она может определяться этнокультурными категориями, владением определенным языком, нацио­ нальной культурой, историей и т.д. Всё то, что в не­ мецкой романтической традиции относится к нацио­ нальности, не является гражданством. Гражданин определяется исключительно юридически: нация как этнокультурное качество, которое может определяться 635 О ГОСУДАРСТВЕ легально, отличается от того гражданства, которое за­ писано во [французской] конституции. Я уже приво­ дил цитату из Тальена, которая очень типична для это­ го определения: в пределе гражданин — это тот, кто признается таковым конституцией; и о нем больше не­ чего сказать, он не обязан иметь конкретные качества, связанные, к примеру, с кровью (jussanguinü). Такое абстрактное гражданство должно воплощать­ ся благодаря политической работе: например, языко­ вое единство не является условием государственного единства, оно является продуктом последнего... Я в не­ котором затруднении, поскольку получается, что я по­ стоянно использую оппозицию Франции и Германии, которую пока еще не сформулировал [в явном виде]: в случае Франции государство создает нацию, то есть все граждане нации X должны говорить на языке X; следовательно, нужно поставить их в положение, в ко­ тором они ему научатся. В немецкой модели сама на­ ция выражается в государстве, так что все немецко­ язычные люди оказываются гражданами Германии: все те, у кого одни и те же этнические, языковые, культур­ ные качества, оказываются гражданами Германии, что объясняет многие вещи, связанные с проблемами воссо­ единения21. [Во французской модели] задается полити­ ческая единица: это юридически-территориальная еди­ ница, территория, образованная в качестве таковой определенной правовой формулировкой, это юрисдик­ ция, на которой действует такая-то конституция, а граж­ данин—это тот, кто относится к этой юрисдикции. Он может говорить на региональных языках, у него могут быть разные культурные традиции, обычаи, но задача государства — создать такое единство посредством ра­ боты по прививанию, нацеленной, к примеру, на фор­ мирование языкового единства. Наконец, философия политического, предлагаемая революционерами,—это философия универсалистская, следовательно, ассимиляционистская: она является универсалистской, по­ скольку мыслится в качестве универсалистской и в силу 21. Имеется в виду воссоединение Германии, объявленное з октября 199° г · б36 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА этого факта она не может предложить любому челове­ ку, кем бы он ни был, ничего, кроме его ассимиляции. Она относится к нему как к человеку, то есть наделяет его тем, чем наделяет каждого человека, обеспечивает его достоинством гражданина, под которым подразу­ мевается французский гражданин; наконец, чтобы были выполнены условия осуществления этого права гражданина, нужно предоставить гражданам реальные средства, которые могут быть культурными (единство языка) или экономическими. Немецкий путь совершенно другой: я опишу его со­ всем кратко, займусь своего рода дилетантской фило­ софией истории. Если английская модель родилась у юристов XVI века, французская — у космополитиче­ ских философов XVIII века, тогда можно сказать, что немецкая модель появилась у романтических мысли­ телей XIX века, а затем была скорректирована прусски­ ми реформаторами, — всё это, конечно, сильно упро­ щенно, но так можно сориентироваться. Французская модель — просвещенческая: космополитизм, рациона­ лизм, универсализм, абстрактный и формальный уни­ версализм; в этом случае Маркс прав, это действитель­ но философия ассимиляции, понимаемой в качестве универсализации, то есть отождествления всякого че­ ловека—отождествления априорного и, если возмож­ но, апостериорного — с этим универсальным гражда­ нином, коим является гражданин французский. Тогда как немецкий путь связан с XIX веком, с романтизмом; следовало бы выделить все его моменты, тему нации, темноты, глубины, Kultur против Zivilisation и т.д. С этой точки зрения, нация — это индивидуальность с историческими корнями, развивавшаяся органически, объединенная благодаря Volksgeist, то есть общему на­ родному духу, который отличает ее от других наций и выражается в языке, обычае, культуре и государстве. Государство, очевидно, может всё это юридически ра­ тифицировать, но оно является скорее выражением, продуктом, а не производителем. Конечно, это проти­ воположность в ее крайнем виде, но я закончу на этом пункте и вернусь к проблеме иммигрантов, чтобы ска­ зать пару слов. 637 О ГОСУДАРСТВЕ Можно было бы заново поставить всю проблему [от­ ношений нации и гражданства], отправляясь от указан­ ной противоположности. На практике французы и нем­ цы относятся к иммигрантам примерно одинаково, то есть одинаково плохо, но в теории они относятся к ним по-разному; и чтобы понять эту разницу, я думаю, небес­ полезно обратиться к государственной философии двух этих традиций. Универсалистская и космополитическая, французская политико-юридическая трактовка, берущая начало в XVIII веке, ведет к jus soli [праву земли]: госу­ дарство — это территория, то есть юрисдикция опреде­ ленного закона. То есть это сообщество на территори­ альной основе: чтобы стать гражданином, достаточно родиться на этой земле; это автоматическая натурали­ зация, соответствующая ассимиляционистской логике, в которой государство должно создавать нацию за счет работы по интеграции и т. д. Что касается Германии, го­ сударство в этом случае отсылает к романтической фи­ лософии XIX века, к духу народа и т.д., это концепция, которую можно назвать этнокультурной или же этнолингво-культурной, и она ведет к jus sanguinis [праву крови]. [Гражданство в таком случае] связано с наслед­ ственностью, с кровью, с передачей как «естественной», так и исторической. То есть это сообщество на языковой и культурной основе: у немецкоязычных людей призва­ ние стать немцами, тогда как иностранцы, рожденные в Германии, — не немцы; нет автоматической интегра­ ции и ассимиляции. Говоря конкретно, на основе двух этих философий государства мы получаем две совер­ шенно разные политики иммиграции: пусть даже реаль­ ное отношение похоже —к туркам относятся примерно так же, как к алжирцам, — есть существенное различие на уровне теории. Борьба интересов и борьба с участием бессознательного в политическом споре Весь этот спор осложняется тем, что в обоих случаях у интеллектуалов, которые говорят обо всем этом, есть vested interests, то есть скрытый интерес ко всем этим ве638 Л Е К Ц И Я 5 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА щам: у них есть заинтересованность как у поэтов, музы­ кантов, юристов или философов. Важно связать то, что я говорил в начале [этой лекции], с тем, что я говорю сейчас, чтобы понять, в какой мере дифференциальная социология высказываемых мнений, соотносимых с по­ зициями, способна прояснить положение дел. Как только кто-то начинает вам говорить об этих пробле­ мах, обязательно спросите себя: почему ему важно ска­ зать мне то, что он говорит? Как говорили после 1968 года: откуда он говорит? В совершенно точном смысле: чей это дискурс — преподавателя математики, преподавателя права? Это дискурс интеллектуала пер­ вого поколения или третьего? Когда я говорю «ин­ терес», я всегда поясняю, что это не интерес в смысле утилитаристов, не непосредственная материальная вы­ года; речь о намного более сложных интересах, вроде тех, что я упоминал в прошлый раз, когда говорил вам: иметь интерес — значит быть в деле. Например, это означает, что, если ты чиновник или сын чиновника, этот факт уже склоняет тебя, даже если ты об этом не знаешь, к поддержке публичного, в каком-то смысле на бессознательном уровне. Чтобы связать то, что я говорил вначале, с тем, чем хочу завершить сегодня, скажу, что эти чрезвычайно запутанные и вязкие споры, в которые люди вкладыва­ ют свои предельные ценности, проясняются (они стали бы намного яснее, если бы я развил эту тему, но я взял перед собой обязательство закончить на следующей не­ деле, а потому должен обрисовать вам общую картину всех этих вещей, которые я мог бы развить, будь у меня больше времени), [если помнить] о том, что нужно иметь в виду всю социальную историю проблематики, по которой мы занимаем позицию: нужно понимать, что есть английская история государства, французская, американская, немецкая, что есть логики, общие этим историям, иначе теория генезиса государства (связан­ ного с ролью юристов и т.д.) была бы невозможной. При всем при этом есть различные философии, особен­ но в период, начавшийся с Французской революции. Первый момент: эти философии расходятся. Второй: по заданным таким образом, то есть по исторически 639 О ГОСУДАРСТВЕ заданным проблемам, мы занимаем позиции в зависи­ мости от тех позиций, которые мы занимаем по отно­ шению к этим проблемам в пространстве, в котором они производятся, в пространстве, где они обсуждают­ ся. Крайняя запутанность и ожесточенность споров по этим проблемам обусловлены тем, что всё это случаи столкновения разных людей с разным бессознатель­ ным: люди не знают, что говорят, когда говорят об этих проблемах. Я попытался [сделать нечто] весьма слож­ ное, поскольку в каждый момент у меня возникают от­ вергаемые мной ассоциации, которые я хотел бы вы­ сказать, чтобы рассеять недоразумения и не допускать упрощений, ведь в случае этих проблем никакая осто­ рожность не будет лишней. К сожалению, логика по­ литического спора не имеет ничего общего с логикой спора научного. И мы далеки от момента, когда мож­ но будет заставить политиков заинтересоваться доб­ родетелью... Лекция 12 декабря îggi года Построение политического пространства: парламентская игра.—Отступ­ ление: телевидение как новая политическая игра. — От государства на бу­ маге к реальному государству.—Одомашнивание подвластных: диалектика дисциплины и филантропии. — Теоретический аспект построения государ­ ства. —Заключительные вопросы. П о с т р о е н и е политического пространства: парламентская игра Я СОБИРАЮСЬ прочитать последнюю лекцию, и это не самая простая задача, поскольку я хотел бы распространить проведенный мной анализ на наше время и попробовать выделить если не выводы, то, по крайней мере, некоторые из составляющих это­ го анализа, представленного мной на данный момент. В прошлый раз я специально указал на то, что, с од­ ной стороны, рождается юридическое государство, го­ сударство как территория, юридически упорядочивае­ мая благодаря процессу, который один автор назвал «территориализацией правила», а с другой — одновре­ менно с ним рождается гражданин как фигура, со­ вершенно новая по отношению к понятию подданного. Но чтобы завершить анализ, необходимо вспомнить о другом крайне важном процессе, который в случае Франции происходит одновременно с двумя указанны­ ми, — рождение некоего политического пространства, выстроенного социально и юридически, а именно пар­ ламента в англосаксонском смысле этого термина, Па­ латы депутатов и т. д. Продолжая проводить общие ис­ торические сравнения, я считаю очень интересным то, что некоторые из аспектов нововременного государ­ ства, которые в других странах, например в Англии, складывались как нечто более органичное, более рав­ номерное, которые формировались медленнее, так что их становление заняло больше времени, во Франции появляются в один момент, вместе с Французской ре­ волюцией. Я думаю, что исключительность Француз­ ской революции —которая, несмотря ни на что, все же является фактом, — и необычный символический 641 О ГОСУДАРСТВЕ эффект, который она произвела и продолжает произ­ водить, возможно, объясняются тем, что все эти разные процессы осуществляются одновременно. В частности, два этих условия производства гражданина, как я их понимаю, а именно государство как юридически урегу­ лированная территория и в то же время место урегули­ рованного применения прав, связанных с принадлеж­ ностью государству, то есть парламент,—две эти вещи появляются одновременно. Я вкратце пройдусь по пос­ леднему пункту: наряду с появлением юридического пространства как совокупности граждан, связанных правами и обязанностями с государством и друг с дру­ гом, нужно учитывать и появление парламента как ме­ ста организованного консенсуса или, лучше, места уре­ гулированного разногласия. Некоторые авторы подчеркивали, что парламент, особенно английский, является историческим изобре­ тением, в котором, если хорошенько вдуматься, нет ничего очевидного: это место, в котором борьба меж­ ду группами, то есть группами интересов или, если угодно, классами, должна проходить в соответствии с правилами игры, в силу которых все внешние для этой борьбы конфликты становятся чем-то почти пре­ ступным. Говоря об этой «парламентаризации» поли­ тической жизни, Маркс провел сравнение с театром: в парламенте и парламентаризме он видел своего рода коллективный обман, на который ловятся граждане; такой театр теней затемняет, по его мнению, истин­ ную борьбу, которая проходит в каком-то другом ме­ сте1. Я думаю, что это систематическое заблуждение Маркса. Я говорил это сто раз, это один и тот же прин­ цип: марксистская критика, вполне верная, становит­ ся ложной, как только она забывает включить в тео­ рию то, против чего создается теория2. Не было бы смысла говорить, что парламент — это театр теней, если бы люди не считали его чем-то другим. И у такой ι. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта / / Маркс К., Эн­ гельс Φ. Сочинения. Издание второе. М.: Государственное из­ дательство политической литературы, 1957· Т. 8. 2. См., в частности: Бурдье П. Начала. С. 32—33· 642 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА теории не было бы никакой заслуги. В определенном смысле Маркс преуменьшает свои собственные за­ слуги, забывая о том, что нечто, против чего он утвердил свою теорию, эту его теорию переживает: Парламент может быть этим местом урегулированных споров, в какой-то мере мистифицированным и ми­ стифицирующим, поскольку эта мистификация со­ ставляет одно из условий функционирования ре­ жимов и, в частности, закрепления так называемых демократических режимов. Следовательно, парла­ мент — это такое место урегулированного консенсу­ са или разногласия, ограниченного определенными рамками, которое может исключать как некоторые предметы разногласий, так и, самое главное, неко­ торые способы выражения разногласий. Люди, не владеющие хорошими манерами выражения разно­ гласий, исключаются из легитимной политической жизни. Отступление: телевидение как новая политическая игра [Этот анализ] можно, не слишком задерживаясь, соот­ нести с телевидением, которое, к несчастью, стало од­ ним из заменителей парламента. Я говорю то, что мо­ жет показаться несколько легковесным, но тех, кто хо­ тели бы убедиться, что дело тут сложнее, я приглашаю прочитать книгу Патрика Шампаня под названием «Производить мнение» 3 , в которой показано, что современное политическое пространство включает в себя те вещи, которые мы при описании политиче­ ской сферы обычно не учитываем, а именно организа­ ции, занимающиеся опросом общественного мнения, телевидение, политические передачи на телевидении и т.д., —все эти [ставшие теперь значимыми] элемен­ ты реального политического пространства. Если вкрат­ це проанализировать логику телевизионных дебатов, как это неоднократно делалось в журнале «Actes de la 3. Champagne P. Faire l'opinion. Le nouveau jeu politique. Paris: Minuit, 1990. 64З О ГОСУДАРСТВЕ recherche en sciences sociales»4, сразу становится понят­ ным, что речь идет о дебатах, полностью соответствую­ щих определению парламента, которое я только что привел: это споры, урегулированные [таким образом], что для участия в них нужно иметь определенные качества, быть легитимным, быть представительным, что уже достаточно существенное ограничение. Время от времени привлекают, как говорится, «гражданское общество», то есть неполитические фигуры, которых всецело поддерживает население, но это исключе­ ние, которое подтверждает и в действительности под­ крепляет правило. На самом деле, нужно быть ар­ хиепископом Парижа, председателем партии или ге­ неральным секретарем какого-нибудь движения, что уже является ограничением. Наконец, среди клас­ сических условий обнаруживается и владение оп­ ределенным языком, определенной манерой речи... Достаточно вспомнить обо всех инцидентах в тех случаях, когда, к примеру, разгневанные граждане за­ хватывают телестудию, — тотчас отключают антенну и т. д. [Эта аналогия парламента и телевидения должна показать], что эти вроде бы формальные определения, сформулированные мной, не такие уж невинные: одно из достоинств, о котором я вскоре скажу подробней, ге­ нетического анализа в том, что он дебанализирует ба­ нальное, и эти определения кажутся нам невинными именно потому, что мы уже настолько интериоризировали их предпосылки, что нам всё это кажется само­ очевидным. Я просто хотел дать вам почувствовать то, в какой степени парламентское определение парламен­ та является искусственным и в какой степени исход многих игр в каком-то смысле решается, как только игра определяется в качестве таковой, — и это, есте­ ственно, вовсе не антипарламентаризм. Чтобы дать вам 4- См., в частности: Bourdieu P., BoltanskiL. "À armes égales": la parade de l'objectivité et l'imposition de problématique //Actes de la recherche en sciences sociales. 1976. N0. 2-3. P. 70-73; Champagne P. L'Heure de vérité / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1988. N0. 7172. P. 98-101. 644 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА это почувствовать, нужно было бы в полной мере раз­ вить моменты, на которые я вам просто указываю, на­ деясь, что вы разовьете их сами. От государства на бумаге к реальному государству Итак, парламент — это институт, пространство, задан­ ное и контролируемое юридически, внутри которого конфликты подлежат урегулированию, и можно ска­ зать, что официальная политика—это то, что допусти­ мо обсуждать в парламенте. Очевидно, это неявное определение само обычно забывается: всякое определе­ ние является ограничением, и в конечном счете мы за­ бываем всё то, что им исключено, что фактически вы­ несено за пределы, задающие это определение, то есть все конфликты, которые, как я бы сказал, немного пре­ увеличивая, в каком-то смысле криминализированы уже тем, что они не соответствуют нормам. Это проб­ лема, преследовавшая рабочих на протяжении всего XIX века: что делать — присоединяться к парламент­ ской игре или же оставаться в стороне? В общем-то, эти дискуссии стоило бы подвергнуть тому историческому анализу, способному сделать банальное небанальным, который я попробовал провести: вступать в игру или не вступать? Какой путь выбрать —устраивать забастов­ ки и манифестации или же обратиться к посредниче­ ству парламентариев?5 Эти споры были забыты, но их результаты сохранились в нашем бессознательном и в наших институтах. Два этих института, изобретенных во Франции од­ новременно, то есть государство как юридическое про­ странство и парламент, являются в каком-то смысле основанием гражданства: чтобы существовал гражда­ нин в современном смысле этого слова, нужно иметь две эти вещи, которые сами собой не появятся. Граж­ данин—тот, у кого есть право на ту политическую игру, что была определена ранее, и у кого в определенном 5- См.: Bourdieu P. La grève et l'action politique / / Questions de sociologie. P. 251-263. 645 О ГОСУДАРСТВЕ смысле есть долг участвовать в политической игре, — так что обязанность голосовать является, к примеру, лишь логичным выводом из определения гражданина. Этот но­ вый институт, французская республика, считающая себя универсальной, —я уже подчеркивал эту двусмыс­ ленность,—определяется как национальная, даже если в случае Франции и Французской революции это об­ разование национального сопровождается чувством универсальности. Как я уже говорил, невозможно по­ нять специфическую логику французского колониа­ лизма и деколонизации, которая приняла особенно трагические формы, если не знать, что Франция в силу фактических обстоятельств своей истории и револю­ ции всегда мыслила себя в качестве носителя универ­ сального. Так что даже ее империализм ощущает себя «империализмом универсального». И я думаю, что даже сегодня для тех же французских интеллектуалов характерно невыносимое высокомерие по отношению к большинству других стран, поскольку они считают себя, к счастью или к несчастью, носителями уни­ версального. Его воплощением является тотальный ин­ теллектуал в стиле Сартра6: речь не только о поли­ тических [деятелях], о голлистской иллюзии, но также об определенной составляющей национального бес­ сознательного, к которому причастны и интеллектуа­ лы, считающие себя вправе поучать [весь остальной] мир. Над этим вопросом следовало бы поразмыслить в связи с проблемами Европы, но я остановлюсь на этом... Эта французская республика представляет собой юридический институт, опирающийся на консти­ туцию. Соответственно, одна из основных проблем заключается в осуществлении права — в конечном сче­ те, именно это было задачей всех поколений после Французской революции. Как добиться того, чтобы эта французская республика стала тем, чем она желает быть, чтобы это должное, эти обязанности гражданина стали действительными? То, что я собираюсь сказать, можно было бы, в общем-то, подытожить простой фор6. См.: Bourdieu P. Pour un corporatisme de l'universel. P. 459-472. 646 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА мулировкой: как сделать так, чтобы «народ» в смысле народных классов стал частью «французского народа»? Слово «народ», как всем известно, имеет два основных значения. (Я стремлюсь подчеркнуть преемственность, во-пер­ вых, потому, что считаю это верным, а во-вторых, пото­ му, что один из простых способов добиться эффекта, со­ здаваемого интеллектуалами,—указать на разрывы: весь шик в том, чтобы заявить, что с чем-то «покончено»,— а потому покончили с марксизмом, с социальным, те­ перь можно говорить о «возвращении» того-то или о «конце» чего-то еще. Это простейшая профетическая стратегия, из-за которой делают немало глупостей. Со­ циологи, особенно французские, постоянно заявляли о появлении новых классов, новых разрывов, мутаций и т. п. Мое ремесло, напротив, состоит в том, чтобы по­ нимать, насколько разрывы и мутации сложны и на­ сколько редко они встречаются... Это своего рода про­ фессиональный перекос, который, возможно, подкреп­ ляется тем впечатлением, которое возникло у меня от всех этих открытий невиданного7.) Одна из проблем, следовательно, в том, чтобы реа­ лизовать эту правовую республику. Для этого нужно выполнить работу по построению нации. То есть недос­ таточно построить государстве на бумаге, а государство юристов, государство Французской революции — это именно что государство на бумаге; нужно создать ре­ альное государство. И если не углубляться в подробно­ сти — я перепрыгну от Французской революции к 1 935 Г°ДУ> н о потом вернусь к промежутку между ними, —можно сказать, что Welfare State является абсо­ лютно логичным развитием предшествующего: оно лишь выполняет в одном важном пункте, а именно в экономических условиях применения права граж­ данина, то, что содержалось уже в Декларации прав человека. Маркс проводил различие между правами человека и гражданина или же между формальной свободой и действительной; он говорил о том, что η. Bourdieu Р., Passeron J.-С. Sociologues des mythologies et mythologies des sociologues. 647 О ГОСУДАРСТВЕ Французская революция дала права гражданина, но не права человека. Одна из проблем—сделать так, чтобы права человека соответствовали правам гражданина, а для этого надо каким-то образом ввести в игру «на­ род». Это удачное выражение: ввести в игру—значит взять в игру, но также дать долю в этой игре. Вся эта диалектика, которую не стоит описывать в макиавеллиевских категориях, в наивных категориях «тео­ рии заговора», никоим образом не означает, что ктото говорит: «Надо дать людям ровно столько, чтобы они приняли участие». Никто так не мыслит... Проб­ лема — сделать так, чтобы народ вступил в игру и увлекся игрой, то есть был захвачен политической иллюзией, но для того, чтобы быть принятым в поли­ тическую игру, нужно иметь хотя бы минимальные шансы в этой игре. Фундаментальный закон теории полей: если у вас в игре нет хотя бы минимальных шансов, вы не буде­ те играть. Чтобы было желание играть, нужные мини­ мальные шансы на выигрыш. Если вы играете в биль­ ярд со своим сыном, нужно дать ему время от време­ ни выигрывать, иначе он скажет: «Не буду больше с тобой играть, ты все время выигрываешь...» Можно сказать, что в определенном смысле весь XIX век пред­ ставляет собой своего рода работу на этой границе: как дать достаточно, чтобы они нам не мешали? Достаточ­ но, чтобы участвовали, и не слишком много, чтобы они оставили нас в покое? Это тоже очень общий за­ кон: «скромные» категории всегда поднимают такую проблему, — впрочем, и само слово «скромный» ин­ тересно. Приведу другой пример: в XIX веке вопрос был в том, как дать учителям начальной школы доста­ точно образования, чтобы они стали учителями, но не достаточно, чтобы они считали себя преподавателя­ ми. Это одна из проблем управления учителем на­ чальной школы, которая, впрочем, возникает посто­ янно. Как дать людям достаточно для того, чтобы они инвестировали в игру, вложились в нее? Это очень об­ щая модель, [которую можно, к примеру, перенести] на пресловутое «участие» рабочих в делах предприя­ тия. Как дать достаточно, чтобы [наемные работники] 648 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА принимали участие, чтобы они вкладывались, увлека­ лись, верили, чтобы они делали то, что нужно, отда­ вались работе? Одомашнивание подвластных: диалектика дисциплины и филантропии Welfare State— продукт [этой дилеммы]. Очевидно, ни­ кто не ставит проблему в таких категориях. Например, в «Институте политических исследований» несколько лет назад это преподавали, но сегодня перешли к [другим темам], и об этом больше не гово­ рят. То есть появляется проблема, как управлять со­ циальным. Всё [кажется] противоречивым, в каждом случае возможно утверждать что-то одно и прямо ему противоположное, но никакого противоречия не воз­ никает: государство будут создавать с народом, но так­ же и против народа. Например, будут работать над «одомашниванием подвластных» — это не мое выра­ жение, я цитирую Макса Вебера. (Специалисты по Максу Веберу никогда не читают Макса Вебера, кото­ рый стал важным оружием против Маркса, тогда как сам он себя называл марксистом, что смущает как марксистов, так и веберианцев.) Макс Вебер говорил об «одомашнивании подвластных»: определенная часть работы государства ориентирована на эти опас­ ные классы, которые надо приручить, ввести в игру. В то же время можно сказать, что речь о том, чтобы помочь подвластным, вырвать их из того невыноси­ мого состояния нищеты, в котором они пребывают. Соответственно, у филантропов крайне важная роль в изобретении современного государства, особенно го­ сударства всеобщего благосостояния, по отношению к которому они выступают тем же, чем юристы Сред­ невековья были для революционного государства, если следовать моему описанию: филантропы были людьми, которые, ничтоже сумняшеся, смешали одно государство с другим... Теории в стиле Элиаса и Фуко меня немного раздражают, поскольку в них фиксиру­ ется исключительно дисциплинарный аппарат госу­ дарства. Но государство не смогло бы работать, если 649 О ГОСУДАРСТВЕ бы оно было исключительно одомашниванием: на самом деле оно представляет собой еще и помощь, фи­ лантропию и т. п. Строить нацию, государство, строить нацию на основе государства — значит поддерживать «интегра­ цию» подвластных. Интеграция — это слово, которое часто использовалось в различных политических контекстах и которое иногда всплывает и сегодня, но у него два значения. Это движение к центру, это уча­ стие в illusio (вступление в игру), и в то же время интег­ рация противопоставляется отделению, факту выхода из государства. Один из моментов, о котором забыва­ ют и который обнаруживается, к примеру, когда дви­ жения против государства принимают национальную форму, в том, что одна из альтернатив, встречающих­ ся в ситуации борьбы, — альтернатива между интегра­ цией или ассимиляцией и отделением, причем отделе­ ние может принимать форму раскола. Мы стали свиде­ телями распада государства8; вся моя работа состояла в том, чтобы показать, как образуется государство, но можно было бы провести работу почти с тем же успе­ хом, отправляясь от распада государства. Генезис и инво­ люция, как говорили некоторые эволюционисты, име­ ют одну и ту же способность к дебанализации: распад государства позволяет увидеть всё то, что было заложе­ но в функции государства и что является само собой разумеющимся, в частности границы и все условия единства. Распад государства позволяет увидеть, что создание национального единства осуществляется в противовес сепаратистским тенденциям, которые мо­ гут быть региональными, но также могут [брать нача­ ло] в [социальных] классах. Могут происходить отде­ ления по типу гражданской войны, но также бывает и фактическое отделение, когда, например, гетто Чи­ каго оказывается в положении изолированной терри­ тории: полиция туда больше не заходит, это государ8. Курс читался в период, позже названный «Балканской войной», которая помимо прочего привела к распаду Югославии: в Словении война шла в июне-июле 1991 года, в Хорватии она началась в августе того же года, а в Боснии —с апреля 1992 года. 650 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ство в государстве или негосударство в государстве , су­ ществуют формы преступности, являющиеся формами отделения... Вернусь к центральному моменту. Создавать госу­ дарство, создавать нацию — значит каким-то образом управлять двумя относительно независимыми комплек­ сами феноменов. Во-первых, управлять последствиями взаимозависимостей властвующих и подвластных — здесь я упомяну мимоходом работу одного голландско­ го антрополога, социолога и историка, Абрама де Сваана, который изучал роль, которую в рождении госу­ дарства сыграли крупные эпидемии 10 . Это сложная книга, пересказ которой потребовал бы не менее часа, но я скажу кратко и просто обрисую схему: эпидемии, как и аварии на атомных станциях — это интересная аналогия, — не имеют классовых границ. Аварии на атомных станциях не удержишь внутри границ, и, быть может, именно от них следует ждать появления уни­ версального государства, поскольку в такой ситуации у всех один и тот же общий интерес,—во всяком случае у всех правителей всех стран достаточно понимания и в то же время заинтересованности в том, чтобы огра­ ничить распространение опасности, и от этого можно ждать появления того, чем мы частично обязаны эпи­ демиям. Например, именно эпидемиям мы обязаны ка­ нализационной сетью. (Я схематизирую и прошу у вас за это прощения, поскольку это кажется простоватым лозунгом.) Канализационная сеть, представляющаяся типичным государственным проектом, является орга­ низованным коллективным ответом на то, что опасные 9- По этой теме см. No. 124 (1998) журнала «Actes de la recherche en sciences sociales» «От социального государства к уголовному» («De l'État social à l'État pénal») и статью Лоика Вакана «Аме­ рика как утопия наоборот»: Wacquant L. L'Amérique comme utopie à l'envers / / La Misère du monde / P. Bourdieu (dir.). P. 169-179. 10. SwaanA. de. In Care of the State: Health Саге, Education and Welfare in Europe and the USA in the Modem Era. Cambridge, Polity Press, 1988 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Sous l'aide protectrice de l'État/ L. Bury (trad.). Paris: PUF, 1995)· 651 О ГОСУДАРСТВЕ классы объективно опасны: они являются носителями микробов, болезней и т. п. В политике, соответствующей правильно понятому интересу филантропов XIX века, всегда содержался та­ кой элемент: опасные классы, подвластные, объективно являются опасными, поскольку они носители нищеты, заразы, инфекции и т. д. Я думаю, что в коллективном бессознательном все эти вещи все еще присутствуют: достаточно намекнуть на это, заговорив о «психиче­ ском СПИДе» 11 ; когда ультраправые манипулируют метафорой болезни, они пробуждают пережитки всех этих вещей, которые, я думаю, по-прежнему запрятаны где-то в глубине коллективного бессознательного. Под­ властные классы объективно опасны, и правильно по­ нятый интерес склоняет к тому, что было названо «кол­ лективизацией рисков»: нужно ответить коллективны­ ми мерами на опасности, которые грозят всем. То есть можно сказать, что один из двигателей филантропии и в то же время Welfare State—и это всегда была одна из сторон роли филантропов, которые интересовались по­ литикой здравоохранения и политикой поддержания экономического и символического порядка, — [заклю­ чался] в одомашнивании подвластных, в их обуче­ нии калькуляции и экономии. Важная роль школы в XIX веке состояла в минимизации угроз — как гово­ рят сегодня—со стороны подвластных. Один из спосо­ бов минимизировать эту опасность как раз в том, что­ бы учесть все случаи, когда интересы властвующих и подвластных зависят друг от друга, как, например, при холере. Второй аспект: подвластные опасны еще и потому, что они мобилизуются, протестуют, устраивают голодные бунты, угрожают не только общественному здоровью, но также коллективной безопасности и общественному порядку. В то же время существует заинтересованность il. Во время манифестаций лицеистов и студентов против законо­ проекта Деваке, одна из мер которого состояла в расширении прав поступления в университет, основатель журнала «Figaro» Луи Повель заявил, что молодые манифестанты больны «пси­ хическим СПИДом». 652 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в порядке, которая, очевидно, тем больше, чем выше место человека в социальной иерархии, но при этом она никогда не равна нулю: Альберт Хиршман показал, что всегда есть выбор между exit (выходом) и voice (про­ тестом)12—альтернатива несколько очевидная, но все равно полезная. У подвластных есть выбор между вы­ ходом, исключением, диссидентством или отделением и протестом, который является способом остаться в си­ стеме. Эта альтернатива, однако, не учитывает того, что подвластные несут свои издержки в случае отделения, связанные с утратой прибылей от порядка; и я повто­ рю, что прибыли от порядка никогда не бывают нич­ тожными. Подвластные в каком-то смысле принужда­ ют властвующих к уступкам, и в значительной части эти уступки связаны с угрозой отделения, они нацеле­ ны на то, что называют социальным, социальными преимуществами. (Филантропы XIX века, которые в каком-то смысле являются левым флангом правых или правым флангом левых, — это крайне двусмысленные люди, и именно поэтому очень интересные. Например, в определенных контекстах эту роль сыграли протестующие собствен­ ники предприятий, в других — еврейская буржуазия и т. д. Часто это подвластные властвующие, у которых есть характеристики властвующих, но при этом они имеют вторичные качества, в силу которых относятся к подвластным, — и часто это применимо к интеллек­ туалам, которые тоже подвластные властвующие. Эти филантропы—я скажу об этом вкратце, но это на самом деле большая история со многими этапами — создали дискурс, объединяющий в себе два качества, а именно взаимозависимость властвующих и подвластных, что в логике правильно понятого интереса требует уступок подвластным. Если вспомнить о сегодняшней пробле­ ме иммиграции, вы можете понять: мне кажется, что 12. Hirschman А. О. Exit, Voice and Loyalty: Responses to Decline in Firms, Organizations, and States. Cambridge: Harvard University Press, 1970 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Défection et prise de p a r o l e / / C . Besseyrias (trad.). Paris: Fayard, 1995)· 65З О ГОСУДАРСТВЕ к ней напрямую применимо то, что я говорю: «В лю­ бом случае они уже здесь, нужно жить вместе с ними, следовательно, нужно дать им тот минимум, чтобы они были спокойны». Мы опять же сталкиваемся с этой взаимозависимостью властвующих и подвласт­ ных, а также с предвосхищением возможного насилия, предвосхищением опасностей. То есть филантропы — это люди, которые всегда находятся в специфическом дискурсе, одновременно дескриптивном и норматив­ ном. Часто это ученые; а социологи — это стихийные филантропы... Вот к чему примерно я хотел прийти, так что закрою на этом скобку.) Филантропы как авангард властвующих, являющиеся при этом подвластными среди властвующих, преврати­ ли себя в пророков унификации: они постоянно высту­ пают пророками унификации всех рынков, в особенно­ сти культурного рынка. [С этой точки зрения,] макси­ мально большому числу людей следует дать доступ к культуре, поскольку доступ к национальным кодам, например к национальному языку, понимается в каче­ стве условия возможности осуществления прав гражда­ нина; начальное образование считается поэтому усло­ вием осуществления гражданских прав. Филантропы стали пророками двух форм распределения: они хотят, чтобы распределялся доступ к национальным кодам, в частности к национальному языку, письму и т. д.; одно­ временно они хотят, чтобы распределялись минималь­ ные экономические и социальные условия осуществле­ ния прав гражданина, ставшего возможным благодаря доступу к национальным кодам, — то есть они требуют политического участия, участия, обеспеченного, к при­ меру, гарантированной минимальной заработной пла­ той. Можно сказать, что это чрезвычайно сложная и сверхдетерминированная работа по интеграции в центральный порядок, работа по морализации под­ властных: филантропы — большие моралисты. Это ра­ бота по политизации — можно даже сказать национа­ лизации. Это работа, нацеленная на создание нацио­ нального габитуса, который может включать в себя усвоение через гражданскую религию национальных, даже националистических ценностей, —здесь следова654 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА ло бы развить всё то, что связано с этой морализацией, которая время от времени снова всплывает на поверх­ ность, когда, к примеру, начинают говорить о закредитованных семьях. Но в XIX веке вопрос, преследовавший филантропов, а потому и систему образования, форму­ лировался так: как дать подвластным элементарные средства управления экономикой домашнего хозяй­ ства? То есть как приучить подвластных к рациональ­ ному экономическому подсчету и к рациональному распорядку времени, привив им экономность и разоб­ лачив их желание получить все и сразу, как научить их сдерживать себя, копить, регулировать рождаемость... научить всем тем вещам, которые связаны друг с другом и чьим основанием выступает определенная установка по отношению ко времени, перспективное представле­ ние времени13. Нужно было бы всё это развить, но я лишь обозначу тему. Я хотел бы, напротив, чуть больше задержаться на идеальном, концептуальном и теоретическом аспекте построения современного го­ сударства как государства всеобщего благосостояния, хотя основное я уже сказал между строк всего того, что успел на сей момент сказать. Теоретический аспект построения государства Я хотел бы вкратце рассмотреть этот теоретический ас­ пект, важный по ряду причин: я полагаю, что он важен для понимания, во-первых, того, чем являются совре­ менные государства, а во-вторых, происходящего сего­ дня, то есть разрушения этой столетней конструкции14. Мне нужно было бы провести по этому вопросу работу, 13. Bourdieu P. La société traditionnelle. Attitude à l'égard du temps et conduite économique / / Sociologie du travail. 1963. N0. 1. P. 2 4 44, переиздано в: Idem. Esquisses algériennes. Paris: Seuil, 2008. P. 75-98. См. также: Idem. Algérie 60. Structures économiques et structures temporelles. Paris: Minuit, 1977. 14. Эту тема будет использована в выступлении П. Бурдье по поводу социального движения в 1995 Γ · : Bourdieu P. Contre la destruction d'une civilisation / / Contre-feux. Paris: Raisons d'agir, 1998. P- 30-ЗЗ· 655 О ГОСУДАРСТВЕ равнозначную той, что я проделал с юристами. Есть несколько работ, которые идут в этом направлении, например американских юристов, [неразборчиво]: это исследование развития прав на возмещение ущерба, компенсации; это очень хорошее исследование, являю­ щееся на самом деле исследованием политической фи­ лософии, генезиса философии управления виной и ни­ щетой. Является ли нищета чьей-то виной? Типичный для XIX вопрос, который снова входит в моду. Отвеча­ ет ли за нее индивидуальная свобода — сегодня объяв­ ляют о возвращении индивида, либерализма и свобо­ ды — или же с ней можно работать коллективно, по­ скольку она связана с коллективными причинами? Вот вопросы, которые ставили многие теоретики, филант­ ропы, философы и т. д. Я просто напомню их контекст, очень поверхностно. Один из главных вопросов, с точки зрения построе­ ния государства в XIX веке,—это вопрос об ответствен­ ности за ошибки: кто виноват? И неслучайно то, что французские философы и социологи конца XIX века столько рассуждали об ответственности: что такое от­ ветственность — частное это дело или общественное? Призывать ли к ответственности индивидов или же об­ щественные инстанции должны брать ответственность на себя? Поскольку, в конечном счете, именно государ­ ственные власти ответственны за истинные причины, скрытые под мнимой ответственностью агентов. Вто­ рой способ поставить этот вопрос: нужно ли винить ви­ новника или его нужно понимать? Разве общая функ­ ция определенного типа либеральных теорий, которые расцвели сегодня и против которых была изобретена теория Welfare State, не состоит в том, чтобы создать воз­ можность винить жертв, сказав: «Они бедны, но это их вина»?15 Например, видно, что коллективное сознание постоянно испытывает скрытое, глубоко спрятанное, но непреходящее желание дать такой ответ больным СПИДом... Нужно было бы изучить социальную исто­ рию этой этической революции, которая произошла, я думаю, в XIX веке, отыскав свидетельства именно 15. См.: Ryan W Blaming the Victim. New York: Pantheon Books, 1971. 656 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА в юридической системе, играющей, разумеется, глав­ ную роль. Это старый рецепт Дюркгейма: если вы хо­ тите изучить мораль, возьмитесь за право16. Нужно было бы взять право и посмотреть, как был осуще­ ствлен переход от логики социального обвинения к ло­ гике социальных издержек — это понятие сегодня ста­ ло совершенно банальным, но на самом деле это уди­ вительное изобретение. В журнале «Actes de la recherche en sciences sociales» вышла статья Реми Ленуара о не­ счастных случаях на производстве17: если упрощать, во­ прос в том, кто должен отвечать за несчастный случай на производстве —рабочий, который является его оче­ видной причиной, или же структуры, в которые он включен? На стадии зарождения капитализма жертвы индустриализации сами несли ее издержки в соответ­ ствии с логикой, которую можно было бы назвать прин­ ципом обвинения, принципом вины: жертва ответст­ венна за собственную ошибку, за случившееся. Изучая право, можно было бы увидеть, как эта логика вины и халатности постепенно сменяется логикой общест­ венного интереса и коллективного риска: халатность является делом индивида, тогда как риск является объективной данностью, которая может измеряться че­ рез вероятности, что, в частности, играет очень важную роль в страховании. Следовательно, к чему отсылает несчастный случай — к индивиду или же к коллектив­ ной способности платить, то есть к социальным из­ держкам? Среди вас есть люди, которые, несомненно, знают эту историю лучше меня, но я думаю, что стоило бы перечитать историю права не на ее собственном уров­ не, а на более высоком, принимая каждое событие в об­ ласти права за индикатор чего-то другого и как объек­ тивированный продукт всех этих дискуссий, в которых чрезвычайно важен теоретический аспект [построения государства]. Я хотел сказать, что филантропы для i6. Durkheim Ε. Morale et science des moeurs / / Textes. T. II. P. 255 ff. 17. Lenoir R. La notion d'accident du travail: un enjeu de luttes / / A c t e s de la recherche en sciences sociales. 1980. N0. 32-33. P. 77-88. 657 О ГОСУДАРСТВЕ Welfare State являются тем же, чем юристы были для дореволюционного государства, то есть их [представ­ ления о государстве] — это не просто теории, это тео­ рии, которые создают реальность. Сказанное мной о юристах применимо к филантропам. Очевидно, что социальные науки участвуют [в этом процессе]. В этом курсе по государству я как-то делал критическую пре­ амбулу, которая заняла очень много времени, когда я попытался выявить все эти накатанные дорожки мышления, всю путаницу, связанную с государством, и особенно всё то бессознательное, которое мы можем тащить за собой из-за того, что социология сама участ­ вовала в рождении государства. Я, по-моему, посвятил четыре лекции социальной истории отношений госу­ дарства и социальных наук. Последние сыграли важ­ нейшую роль, можно сказать, что они были напрямую заинтересованы в социализации рисков, в социальном, в публичном, вот почему их презирают во времена вро­ де нашего... Я процитирую одного социолога, одного из основателей социологии, но это либеральный социо­ лог, Спенсер, которого больше никто не читает: «Ин­ дивид — это действенное творение»18. Индивид — это действенное творение, в обычном случае это хозяин своей собственной судьбы, а потому он отвечает за свою жизненную ситуацию: вот определение индивида, это чистое определение либерализма, который не риску­ ет себя утвердить. Эссеисты говорят сегодня о «воз­ вращении индивида», эссеисты—это всегда люди перформатива, полная противоположность филантропов, и современные эссеисты разрушают то, что создали филантропы. Когда они говорят о «возвращении ин­ дивида», это одновременно и констатация, и про­ рочество; это способ сказать: «Да здравствует воз­ вращение к ответственному индивиду!», творению, являющемуся действующей причиной и, как правило, ι8. Здесь П. Бурдье, несомненно, переводит непосредственно с анг­ лийского. Об отношении Спенсера к государству см., напри­ мер: Spencer H. L'Individu contre l'État /J. Gerschel (trad.). Paris: Alcan, 1885 [1884] ; Idem. Le Droit d'ignorer l'État / M. Devaldès (trad.). Paris: Les Belles Lettres, 1993 [1892]. 658 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА хозяином своей судьбы, а потому ответственному за собственную жизненную ситуацию, то есть творению, которое можно винить, если оно стало жертвой, кото­ рое можно ругать за дефицит социального страхова­ ния, и т.д. С одной стороны, социальные науки были построе­ ны в противовес этой философии индивидуализма, су­ ществовал своеобразный общий фронт всех социаль­ ных наук, включая биологию. Есть одна замечательная статья, в которой развитие мышления в категориях коллективного риска связывается с открытием микро­ бов, с Пастером19: открытие микробов работало на кол­ лективизацию рисков; если микробы существуют, зна­ чит индивиды не ответственны за собственные заболе­ вания. В те времена открытие микробов стало одним из доводов в пользу социализации рисков и раство­ рения индивидуальных ответственностей в социаль­ ном — можно было бы провести аналогию с современ­ ной генетикой. Я недавно написал предисловие к кни­ ге американского социолога Тройя Дастера20, эта книга показывает [социальное] использование генети­ ки, за которое генетики не несут ответственности. Сегодня генетика все больше распространяется среди правящих кругов [США], и мы видим, что к ней все чаще обращаются, чтобы объяснить генетическими факторами нищету, школьную неуспеваемость, прес­ тупность и т. д. Социальные науки по своим интересам связаны с за­ меной индивида системами отношений, в которых он состоит. Если дать социологу, даже очень плохому, 19. Здесь П. Бурдьс, несомненно, ссылается на статью Джеральда Л. Джейсона: Geison G. L. Les à-côtés de l'expérience / / Les Cahiers de Science Se Vie («Pasteur: La tumultueuse naissance de la biologie moderne»). 1991. N0. 4. P. 69-79. Спустя несколько лет этот автор опубликует книгу «Частная наука Луи Пастера» (Idem. The Private Science of Louis Pasteur. Princeton: Princeton University Press, 1995), которую П. Бурдье будет цитировать в «Науке науки и рефлексивности» (Bourdieu P. Science de la science et réflexivité. Paris, 2001.) 20. Duster T. Backdoor to Eugenics. New York: Routledge, 1990 (фран­ цузский перевод опубликован после курса: Idem. Retour à l'eugénisme / С. Estin (trad.). Paris: Kimé, 1992). 659 О ГОСУДАРСТВЕ задание изучить аварию с автобусом на дороге Париж — Авиньон, он очень быстро придет к мысли, что это не вина шофера, — что как раз было бы простым и моно­ каузальным объяснением, — поскольку дорога была скользкой, поскольку народ возвращался из отпуска, поскольку было сильное движение, поскольку шофе­ рам плохо платят и они, соответственно, вынуждены много работать и сильно устают и т.д.; объяснение в ка­ тегориях прямой ответственности, возлагаемой на сво­ бодного индивида, он заменит системой сложных фак­ торов, вес которых необходимо оценить... У социаль­ ных наук была очень важная роль в создании того умонастроения и той философии, которые стали ча­ стью Welfare State. Я говорю это, чтобы показать, что Welfare State возникло не в один миг после большого кризиса [1929 г.], оно подготавливалось в течение дли­ тельного времени, в работе всех этих идеологов, юри­ стов, филантропов и т. д. Нужно было бы исследовать также и принципы этой этико-политической транс­ формации на предприятии. Есть очень известная, клас­ сическая книга Бернхема, в которой описывается то, что потом вошло в оборот и повторялось всеми под­ ряд, а именно переход от owners (собственников) к ma­ nagers, то есть от предприятия, находящегося во владе­ нии одного человека, руководителем которого был его собственник, к предприятию, управляемому группой людей21. На уровне коммерческого права, на уровне ло­ гики функционирования предприятий осуществляет­ ся значительная работа, которая сопровождает только что упомянутый мной процесс, то есть переход от сис­ тем, ответственность за которые можно вроде бы воз­ ложить на одного человека, к сложным системам, в ко­ торых наблюдается взаимопереплетение публичного и частного, разных решений, а также руководителей, принимающих решения, и их подчиненных. Все эти из­ менения обнаруживаются и на уровне государства; этот момент следовало бы развить, но я не буду останавли­ ваться... По сути, этим наброском исследовательской 21. Burnham J. L'Ère des organisateurs / H. Claireau (trad.). Paris: Calmann-Lévy, 1947 [1941]. ббо Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА программы я хотел сказать то, что так называемое го­ сударство всеобщего благосостояния было подготовле­ но рядом реальных изменений в институтах, которые сами находились с теоретическими изменениями, из­ менениями образа мысли, в перформативном отноше­ нии того типа, что я описывал на примере отношений юристов и государства. Наконец, невозможно понять современное государ­ ство, не понимая такой культурной революции —я ду­ маю, этот термин здесь уместен, —которая совершенно необычна, которая расходится со всеми мыслительны­ ми привычками. Я намеренно заговорил о вине шофе­ ра, чтобы напомнить вам, что стихийно мы думаем именно так: обыденное мышление, даже у социологов, когда они разнервничаются, является монокаузальным, упрощающим суть дела, [оно скрывает в себе] все те ошибки, в противовес которым были выстроены науч­ ные методологии. Обычные агенты стихийно соверша­ ют такие ошибки, особенно в критической ситуации: когда происходит несчастный случай или катастрофа, начинают искать виновных. И верно то, что одна из сложностей истории [как дисциплины] состоит в том, что историки должны постоянно бороться с этим иску­ шением, заставляющим искать виновных. Вместо того чтобы, к примеру, изучать то, какова была структура отношений в III Республике или при Петене, они часто подпадают под власть своего бессознательного и исхо­ дящего от публики требования ответить на вопрос: кто на самом деле виноват? При применении правильного метода такой вопрос должен исключаться, что не озна­ чает, что нет людей, которые несут ответственность в большей мере, чем другие. Я упомянул об этом предреволюционном процессе, который привел от частной ответственности к публич­ ной,—его следовало бы описать подробнее, но я просто обозначу вопрос. Этот процесс связан круговым при­ чинно-следственным отношением, но не диалекти­ кой,—которая, в отличие от такого кругового отноше­ ния, мало что объясняет, —с развитием процесса стра­ хования. Есть прекрасные работы по рождению системы страхования, самого мышления в категориях 66i О ГОСУДАРСТВЕ вероятностей, рисков, просчитываемых рисков, то есть рисков, которые можно разделить и принять коллек­ тивно22. Следовало бы проанализировать здесь разви­ тие ментальности, которую можно назвать «страхо­ вой». Страхование может быть социальным, то есть страхованием, которое предоставляет государство, или индивидуальным, причем государство может сделать индивидуальное страхование обязательным. Эта кол­ лективная философия далеко не невинна, что я попы­ тался показать в своей книге о Хайдеггере23, поскольку последний критиковал понятие социального обеспече­ ния — Soziale Fürsorge, причем это понятие было у Хайдеггера фундаментальным понятием теории времени, которое часто переводят «предвидением», «опекой», «предвосхищением» и т.д. Это понятие связано с коллективным страхованием, в противовес которому строится философия Хайдеггера: весь хайдег­ геровский дискурс подлинности, свободы и т. п. яв­ ляется своего рода экзальтацией спенсеровского инди­ вида, хозяина своим поступкам, который никому не де­ легирует, особенно государству, заботу об управлении собственным будущим. Хайдеггеровский индивид—это идеальный индивид современной технократии, то есть индивид, который решительно идет навстречу рискам, угрожающим безопасности, всему тому, что гаранти­ рует социальное обеспечение, в том числе навстречу смерти. Эта философия, разработанная коллективно, стала частью бессознательного, в том числе у людей, ко­ торые сегодня с ней борются: забавно видеть, как фи­ лософия Welfare State возвращается в дискурсы методо­ логических индивидуалистов и других этнометодологов — представляющих другую форму возвращения индивидуализма. 22. См., например: Allô É. L'émergence des probabilités / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1984. N0. 54. P. 77-81; Idem. Un nouvel art de gouverner: Leibniz et la gestion savante de la société par les assurances //Actes de la recherche en sciences sociales. 1984. No. 55· p · ЗЗ-40. 23. БурдьеП. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. M., 2003. Перевод В. Бибихина — «заботливость».— Примеч. пер. 662 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА Заключительные вопросы У меня есть пять минут на то, чтобы попробовать сде­ лать некоторые выводы. Прежде всего и если вкратце, почему нужно было делать столь длинный историче­ ский заход? Почему нужно было ставить эти генетиче­ ские вопросы, практически нескончаемые, но все равно очень поверхностные? Я совершенно убежден, что ни­ когда не удастся полностью освободиться от очевидно­ сти социального; и среди инструментов производства очевидности, чувства очевидности государство, несом­ ненно, является наиболее мощным. Я уже приводил вам цитату из замечательного текста Томаса Бернхарда, который в своих «Старых мастерах» говорит, что государство у всех нас сидит в голове. Сделать такой кружной путь через генезис —значит дать себе некото­ рый шанс уйти от мысли государства, что является од­ ним из эмпирических способов осуществления ради­ кального сомнения. Это, с моей точки зрения, главная задача истории: дать инструменты, позволяющие сде­ лать банальное небанальным и естественное неесте­ ственным [...]. Особенность удавшейся социализации состоит в том, что она заставляет забыть о социализа­ ции, дает иллюзию врожденности приобретенного, что я называю амнезией генезиса. Против амнезии генези­ са есть только одно средство—генетическое мышление. Можно было бы пойти иным путем и изучить распад государства—можно взять распад современного Совет­ ского Союза, но также и всё то, что происходило в мо­ мент отделения от Франции Алжира, территории, ко­ торая считалась частью национальной территории. Всё естественное, всё то, что исключалось из обсуждения, внезапно становится вопросом: вопрос о границах, во­ прос о том, кто гражданин, а кто нет, вопрос об усло­ виях гражданства. Сепаратистские войны — еще один пример, который можно было бы продумать в этой ло­ гике: такие войны являются социологическими война­ ми, своего рода социологическими экспериментами, которые выводят на поверхность сознания и дискурса всё то непродуманное, что обычный порядок считает достигнутым и допущенным. Сепаратистские войны 66 3 О ГОСУДАРСТВЕ принадлежат числу самых жестоких—об этом говорит пример Югославии, — и причина, несомненно, в том, что они ставят под вопрос ментальные структуры. В революциях всегда присутствует определенный символический аспект. Например, символическими ре­ волюциями являются великие религиозные революции. Май 68 был [возможно] ложной революцией, но он вос­ принимался как истинная революция, и это по-преж­ нему оказывает воздействие, поскольку он коснулся ментальных структур всего академического корпуса во всем мире. Символические революции приводят к ужасному насилию, поскольку они посягают на здра­ вость рассудка, поражают самое существенное, что есть у людей, то есть это вопрос жизни и смерти. Симво­ лические революции, внешне совершенно невинные, вроде той, что была произведена в живописи Мане (революция, которую я в настоящее время изучаю и по которой, возможно, когда-нибудь опубликую работу), [способны поставить] вопросы о том, почему это при­ водит к такому ожесточению, ведь это всего лишь рево­ люция в живописи. Собственно, я поставил себе задачу понять, почему внешне символическая революция — в смысле «это чисто символически», то есть «это ниче­ го не значит», —почему революция, внешне кажущаяся совершенно невинной, могла привести к вербальному насилию ничуть не меньше, чем речи Маркса: Мане точно так же ненавидели, презирали, его точно так же поносили и ругали, как и Маркса. Я думаю, что все эти случаи представляют собой революции, затрагивающие ментальные структуры, то есть фундаментальные ка­ тегории восприятия, принципы видения и разделения, номос: эти революции заставляют вас сказать, что даль­ нее стало близким, высокое — низким, мужское —жен­ ским и т. д. Именно потому, что эти революции бьют по духовной целостности, они порождают значи­ тельное насилие. Революции, связанные с сепаратиз­ мом, то есть бьющие по национальному единству—что мы и видим в случае Югославии24,—интересны тем, что они действуют на манер экспериментов, проясняющих 24· См. примечание к с. 650. 664 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА те самые вещи, которые обнаруживает генетический анализ. Оправдав обращение к генетическому методу, я хо­ тел бы [напомнить его результаты] с точки зрения того, чем является государство. Я не буду повторять все вы­ воды, касающиеся современной структуры государства, поскольку считаю, что высказал их по мере изложения [курса], когда, к примеру, говорил о монополии на символическое насилие. Я хотел бы просто напомнить то, что можно понять в актуальной работе государства, отправляясь от этой исторической реконструкции ге­ незиса. Прежде всего, пара слов по поводу того, что можно назвать бюрократическим полем, то есть пространством агентов и институтов, у которых есть этот вид метавласти, власти над всеми полями: бюрократическое поле представляется полем, возвышающимся над всеми остальными полями, полем, где утверждаются различ­ ные меры — например, экономические, скажем субси­ дии, или юридические, такие как правила выхода на пенсию, и т. д. Бюрократическое поле как поле, в кото­ ром утверждаются нормы, касающиеся других полей, само является полем борьбы, в которой заметен след всех предшествующих эпизодов борьбы. Я считаю, что это чрезвычайно важная вещь. Например, постоянно проводят различие, даже в Институте политических исследований, между финансовыми министерствами и расходными, различие, которое является следом ис­ тории: расходные министерства — это в целом мини­ стерства государства всеобщего благосостояния, они рождены в процессе, который я сегодня в общих чер­ тах описал, это место, в котором в каком-то смысле за­ креплены следы завоеваний,—и их можно назвать ина­ че: это социальные министерства. Тогда как агенты, ко­ торые заняты в этом универсуме, ведут борьбу внутри государства, в котором обнаруживаются все обществен­ ные разделения. Борьба за государство, борьба за при­ своение метавластей, которые держит в своих руках государство, проходит также в самом государстве — здесь я пытаюсь описать в несколько кавалеристском стиле крайне сложные вещи. Главная цель политической бб5 О ГОСУДАРСТВЕ борьбы привлекает агентов, внешних бюрократическо­ му полю, которые, однако, гомологичны агентам, впи­ санным в это бюрократическое поле и в борьбу, ему свойственную. Я еще раз очень вкратце это объясню. Государство — это определенное пространство. Возьмем пример, ко­ торый в настоящее время изучает Реми Ленуар25, — я возьму его, поскольку вы знаете его благодаря детек­ тивным романам. В детективах всегда есть комиссар и судья: две категории государственных агентов. В опи­ сании социального пространства они находятся отно­ сительно близко друг к другу. Но в то же время они раз­ делены рядом систематических различий: у комисса­ ров более простое и провинциальное социальное происхождение (часто они с юго-востока Франции), час­ то они первыми в своем роду получают такую долж­ ность; судьи же более буржуазны, чаще парижане, более ревностные католики. Это в каком-то смысле близко к различию левых и правых, но это не схема, в которой большие левые противостоят большим правым. Они начинают бороться друг с другом, и в государстве в ре­ зультате начинается маленькая «гражданская война»,— я мог бы найти пример и в системе образования, где всё примерно то же самое, — в которой протагонисты на­ чинают использовать оружие, данное государством, го­ сударственные инструменты: один будет применять устав, а другой делать упор на расписание; один будет затягивать, а другой ускорять и т.д. Все эти формы борьбы в микрокосме бюрократического поля гомоло­ гичны: это означает, что они имеют одну и ту же струк­ туру. Обобщить это можно так: есть государство правой руки и государство левой руки26. Взять те же ранги выпускников «Национальной школы управления» : если вы выпускаетесь с первым рангом, вы ста­ нете инспектором финансов, то есть вы будете за госу- 25. Lenoir R. Un reproche vivant. Paris, 1993. 26. Об этом вопросе см.: Bourdieu P. La démission de l'État / / La Misère du monde. P. 219-228. Дополнительное развитие этой темы см. в: Idem. La main droite et la main gauche de l'État / / Contre-feux. P· 9-17· 666 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА дарство правой руки; если же вы заканчиваете с низким рангом, вы окажетесь в социальных министерствах, в образовании и т. д. Иерархия рангов отражает соци­ альную иерархию, следовательно, внутри государства постоянно идет борьба между двумя этими государ­ ствами—правой руки и левой. И это не простой фронт, это целый ряд вторичных полей. В работе, которую я посвятил правительственной жилищной политике и которую я вам неоднократно цитировал, я выстроил пространство людей, работав­ ших в комиссиях, которые должны были определить новые нормативы, по которым будут выдаваться госу­ дарственные займы на строительство. Это чрезвычай­ но важная ставка, поскольку она включает, в частности, выбор между коллективным жильем и индивидуальным. В этом пространстве было как раз то, что я только что вам описал: были инспектора финансов, которые в на­ чале исследования находились на стороне государства, но к концу часто оказывались в частном банке, что создало для меня определенные проблемы с кодированием; были также инженеры из горнодобывающего управления, инженеры управления мостами, которые в этом случае воплощают в себе государство левой руки, поскольку они тесно связаны с коллективом, с муниципальным жильем и т. д., —если бы закон изменился, их позиция в государстве оказалась бы ослаблена; были избираемые лица и т.д. Все эти люди образовали определенное поле, пространство игры, в котором они обменивают­ ся оскорблениями и ударами, в котором они призыва­ ют верховные власти, занимаются лоббированием, пи­ шут письма президенту республики и т.д. Это про­ странство игры по своей структуре само гомологично социальному пространству; и наименее защищенные интересы, которые были тесно связаны с муниципаль­ ным жильем, защищались людьми, которые сами были тесно связаны с интересами подвластных, поскольку они находились в институтах, обязанных своим суще­ ствованием борьбе подвластных или деятельности фи­ лантропов, говорящих от лица подвластных. Государство левой руки всегда находится под угро­ зой, и особенно в этот момент, при левом правительстве. 667 О ГОСУДАРСТВЕ Я думаю, что это стоило бы развить, и я мог бы снова рассмотреть каждый из моментов, которые я изучал в связи с рождением философии государства всеобще­ го благосостояния, моменты в области права, в соци­ альных науках, коммерческой деятельности и в госу­ дарстве; я мог бы показать в каждом из этих пунктов, как двадцать последних лет привели к разрушению всего того, что строилось начиная с XVIII века. Идет систематическая работа, в которой значительное учас­ тие принимают идеологи, которых мы часто видим в газетах; это значительная работа по демонтажу кол­ лективной морали, публичной морали, философии коллективной ответственности и т. д. В ней участвует и ряд социологов, что представляется в каком-то смыс­ ле парадоксом, поскольку социология едва ли не по определению за коллективность. Но есть люди, кото­ рые совершают такой переворот, занимаются социоло­ гией, противоречащей фундаментальным постулатам своей дисциплины, социологией, которая выступает за снос, если можно так сказать, всего того, что связано с публичным, с государственной службой, с этой фор­ мой универсализации посредством публичного. Я сейчас закончу —и на этот раз это действительно конец, хотя мне никак не удается закончить, посколь­ ку мне еще столько всего надо сказать и я мог бы, на самом деле, говорить еще очень долго. Недавно я про­ читал статью Хельмута Бруннера о кризисе древнееги­ петского государства под названием «Религиозный от­ вет на коррупцию в Египте»27. Перескажу вам основную мысль статьи: в период после амарнскои ереси наблюдается своего рода разложение духа государ­ ственной службы, идеи божественной воли, связанной с идеей государства. Упадок представления о спра­ ведливости государства, о том, что оно является выра27. Brunner H. Die religiöse Antwort auf die Korruption im Ägypten / / Wolfgang Schuller (dir.). Korruption im Altertum, Colloque de Constance. Munich, Vienne, Oldenbourg, 1982. P. 71-77. 28. Амарнскои ересью называют религиозную реформу Аменхоте­ па IV (Эхнатона), который, ведя борьбу со священниками, на­ вязал единобожие бога Солнца, исключив весь остальной еги­ петский пантеон. 668 Л Е К Ц И Я 12 Д Е К А Б Р Я 1 9 9 1 ГОДА жением божественного, сопровождается двумя вроде бы не связанными друг с другом явлениями: с одной стороны, развитием коррупции, а с другой — развити­ ем личной набожности. Сегодня много говорят о «воз­ вращении религиозности», и я сам мог констатировать, что в регионах, пострадавших от кризиса, например в Лонгви, где люди потеряли всякую надежду на поли­ тическую или профсоюзную помощь 29 , наблюдаются некоторые формы возвращения к религиозности, кото­ рые, согласно этой статье о Египте, служат примером проявления разочарования, но не в политике, как го­ ворят сегодня, а в государстве. На стендах мы видим выпуски газет «Le Nouvel Observateur» или «Le Point», в которых заявляется о «возвращении религиозности», «возвращении индивида» и т. п., но не обусловлена ли в какой-то мере эффективность этих доксических дис­ курсов [об этих феноменах], которые не всегда ложны, тем, что они плохо именуют вещи, которые в какой-то мере истинны? Не состоят ли все эти феномены, кото­ рые нам описывают в модусе пророчества, в некотором отношении с упразднением ряда вещей, которые посте­ пенно создавались? Не разочарованность ли в государ­ стве, не это ли своеобразное отчаяние выражается в коррупции, распространяющейся как на тех, кто, участвуя в делах государства, должен был бы выступать высшим выражением духа государственной службы, так и на установки тех, кто, не будучи задействованным в государстве, не получает больше материальной помо­ щи и замыкается в мечтаниях, обращенных на духов­ ность? Не является ли «возвращение религиозности» в действительности следствием отступления государ­ ства? 29· Несомненно, во время курса П. Бурдье уже начал проводить опросы в этом неблагополучном металлургическом регионе. См.: Bourdieu Р. (dir.). La Misère du monde. Paris, 1998 [1993]. ПРИЛОЖЕНИЯ Резюме, опубликованные в «Ежегоднике» Коллеж де Франс ΐ9 8 9-!99° В ЛЕКЦИЯХ, которые я посвятил проблеме государ­ ства, я в первую очередь продолжил предвари­ тельную критику этого института, который, как «организованный фидуциар, наделенный автоматиз­ мом и не зависимый от людей» (Валери), имеет стран­ ное свойство существовать также посредством пред­ ставлений и в основном именно посредством их. Таким образом, я занялся анализом официального как точки зрения officium, а именно инстанции, наделенной моно­ полией на легитимное символическое насилие, или чи­ новника, обладателя officium, который говорит и дей­ ствует ex officio, как законное лицо, уполномоченное действовать от имени «воображаемого сообщества» (Маркс). Опираясь на проведенный мной эмпириче­ ский анализ работы комиссий, которые в начале ig7°" x ΓΓ· разрабатывали новую политику в сфере жилищных суб­ сидий, я попытался определить логику работы официалиазации, которая утверждает частную точку зрения в качестве легитимной, то есть универсальной. Отсюда я перешел к анализу наиболее характерных приемов риторики официального, которая навязывается «офи­ циальным лицам» и в какой-то мере всем тем, кому приходится иметь дело с «публикой» или «обществен­ ным мнением», воплощениями «generalized other» (Дж. Г. Мид), который функционирует в качестве цен­ зуры, апеллирующей к универсальным ценностям, то есть к ценностям, официально провозглашенным груп­ пой. Прозопопея —образцовая форма «заклинательного колдовства», при помощи которого официальный агент инсценирует воображаемый референт (нацию, 673 О ГОСУДАРСТВЕ государство и т. д.), от имени которого он говорит и ко­ торый он в процессе говорения производит, следуя при этом определенным формам. Чтобы стать эффектив­ ной в символическом плане, прозопопея должна сопро­ вождаться театрализацией консенсуальной и согласной группы и интересом к общему интересу со стороны того, кто претендует на то, чтобы его воплощать, то есть его незаинтересованностью. Анализ условий нару­ шения границы между частным и публичным, публи­ кации в самом широком смысле слова (условий, ко­ торые наглядно демонстрирует логика скандала как покушения на официальный образ «официальных лиц») подводит к принципу сугубо политического фе­ тишизма: этот специфический фетишизм, основанный на переворачивании причин и следствий, стремится представить государство, понимаемое как совокупность агентов или институтов, отправляющих суверенную власть над совокупностью народа, закрепленного за определенной территорией, в качестве легитимного выражения этой группы людей. После изложения этих критических посылок стано­ вится возможно наметить исследовательскую програм­ му, которую они открывают, а именно программу гене­ тической социологии (или социальной истории) инсти­ тута государства, которая должна в конечном итоге привести к анализу специфической структуры этого института. Но в столь хорошо изученной области не­ льзя напрямую заняться исторической работой, не изу­ чив предварительно крупные работы по сравнительной истории или исторической социологии, посвященные социогенезу формирования государств. Не претендуя на исчерпывающее изложение работ, принадлежащих этому направлению, я представил критический обзор авторов, которые, как мне кажется, предложили наи­ более интересные решения данной проблемы (это Шмуэль Ной Эйзенштадт, Перри Андерсон, Баррингтон Мур, Рейнхардт Бендикс, Теда Скочпол). Я сделал это с двумя целями: выявить общие гипотезы, которые могли бы сориентировать анализ исторических работ, и подвергнуть критике различные способы понимания и применения сравнительного метода. Этот крити674 РЕЗЮМЕ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В « Е Ж Е Г О Д Н И К Е » ческий анализ заставил меня принять следующее мето­ дологическое решение: ограничиться исследованием генезиса государства в Англии и во Франции, двумя единичными случаями, рассматриваемыми как част­ ные случаи в универсуме возможностей. У этого про­ екта две цели: с одной стороны, выявить генезис госу­ дарственной логики или, иными словами, возникновения того специфического социального универсума, который я называю бюрократическим полем; с другой стороны, установить, как образуется эта «концентрированная и организованная социальная сила» (Маркс), которую мы называем государством, или, иначе говоря, как концентрируются различные виды чисто бюрократи­ ческих ресурсов, которые становятся и орудиями, и ставками в борьбе, для которой бюрократическое поле само и место, и ставка (в политическом поле как таковом). Прежде чем представить собственную модель генезиса государства, я счел необходимым проанализировать три предшествующие попытки, которые показались мне весьма показательными, даже учитывая их ограни­ чения: это попытка Норберта Элиаса, который вслед за Максом Вебером прекрасно описывает концентрацию инструментов насилия и сбора налогов в руках одного управляющего или одного административного органа, а также расширение территории в ходе борьбы с кон­ курирующими правителями, но игнорирует при этом символическое измерение процесса концентрации; по­ пытка Чарльза Тилли, который, будучи близок к Элиасу и Веберу в главном, применяет своеобразный ана­ лиз со множеством переменных для объяснения общих черт и различий, наблюдаемых в процессе образования государства, то есть концентрации физического капи­ тала вооруженной силы, связанной с государственной бюрократией, и концентрации экономического капита­ ла, связанного с городом; попытка Филипа Корригана и Дерека Сейера, заслуга которых состоит в том, что они сумели порвать с экономизмом двух предшествующих 675 О ГОСУДАРСТВЕ моделей и обратиться к той действительно «культур­ ной революции», которая, по их мнению, лежит у ис­ токов современного государства, то есть к построе­ нию совокупности легитимных и кодифицирован­ ных «форм», которые регулируют социальную жизнь (национальный язык, парламентские формы, суды и т.д.). Чтобы пойти дальше этих частичных моделей и при этом интегрировать их в свою модель, необходимо объединить теории, которые традиционно считались взаимоисключающими. Одно из главных следствий де­ ятельности государства — насаждение общего принци­ па видения и разделения (номоса), фундирующего ло­ гический и моральный конформизм (говоря словами Дюркгейма) вместе с консенсусом касательно смысла и ценности мира. Государство — главный производи­ тель инструментов конструирования социальной ре­ альности: именно оно организует основные обряды институционализации, которые помогают производить большие социальные разделения и прививать прин­ ципы разделения, в соответствии с которыми они вос­ принимаются. Этот общий код, официальный набор инструментов, структурированных знанием и комму­ никацией (таких как национальный язык и культура), состоит в родстве со структурами государства, а значит, находится в согласии с теми, кто имеет над ним власть. Исходя этих предварительных размышлений, можно приступить к построению модели генезиса государства как процесса концентрации различных видов капита­ ла (физического, экономического, культурного и сим­ волического), который приводит к появлению своего рода «метакапитала», способного осуществлять власть над другими видами капитала, и государства как поля, в котором разворачивается борьба за власть над други­ ми полями, а именно за власть, воплощенную в праве и во всех видах регламентации универсального толка (действующей на определенной территории). Путем концентрации символического капитала, один из ас­ пектов которой — сосредоточение юридического капи­ тала—и которая, в частности, стремится заменить честь знати как отдельной касты почестями, раздаваемыми 676 РЕЗЮМЕ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В « Е Ж Е Г О Д Н И К Е » центральной властью, государство постепенно превра­ щается в центральный банк символического капитала, наделенный властью номинации, в «источник почета, должностей и привилегий», говоря словами Блэкстоуна (приведенными Мэйтландом). Таким образом, раскрывается двусмысленный ха­ рактер как процесса, который привел к возникновению современного государства, так и самого этого государ­ ства: процесс концентрации (и унификации) —это все­ гда процесс универсализации и в то же время процесс монополизации, поскольку интеграция является усло­ вием отдельной формы господства, состоящей в моно­ полизации государственной монополии (силами госу­ дарственной знати). Описав процесс концентрации капитала (в его разных формах), я попытался построить модель генезиса госу­ дарства. Для начала я попытался понять логику перво­ начального накопления символического капитала и, в частности, преимуществ, связанных с самим фак­ том занимания места короля, Primus inter pares <первого среди равных>. Династическое государство, в центре которого, как дома, находится королевская семья и ее вотчина, — место специфического противоречия, свя­ занного с сосуществованием личной власти и зарождаю­ щейся бюрократии, то есть сосуществованием двух про­ тивоположных принципов господства (воплощенных в братьях короля и в королевских министрах) и двух способов воспроизводства—через семью и через образо­ вание. Именно конфликты, определяемые этим раз­ личием, приведут к переходу от королевского дома к госу­ дарственному интересу, обеспечив постепенную победу «этатического» принципа над династическим. Ряд институтов, препятствующих естественному воспроиз­ водству знати (крайним случаем которых становится передача бюрократической власти иностранным тех­ нократам или даже рабам), порывают с личным при­ своением государственных институтов и прибылей, ими приносимых, делая государство чем-то вроде б77 О ГОСУДАРСТВЕ antiphysis (это хорошо видно из анализа процедур, которые постепенно начинают применяться для проти­ водействия тенденции к коррупции, вписанной в саму бюрократическую логику). Изобретение новой государственной логики — про­ дукт коллективной работы по созданию совокупности совершенно новых социальных реалий, которыми ста­ новятся институты, причастные идее публичного. Кор­ пус агентов, которые, как, например, юристы, тесно связаны с государственной логикой, в принципе более «универсальной» (или универсалистской), чем логика династическая, играет определяющую роль в построе­ нии государства как «публичной вещи» и пространства (бюрократического поля), в котором изобретаются бю­ рократические институты (кабинет, секретарь, под­ пись, печать, указ о назначении, свидетельство, удосто­ верение, регистрация и т.д.). Анализ процесса, в ре­ зультате которого складывается длинная цепочка агентов, которым поручено следить за royal seals ««коро­ левскими печатями>, позволяет выявить логику гене­ зиса разделения труда господства, которое завершает­ ся превращением династического авторитета в бюро­ кратический авторитет, основанный на ограниченном делегировании полномочий агентам, которые взаимно гарантируют и контролируют друг друга. Процесс, посредством которого власть, поначалу со­ средоточенная в руках небольшого числа людей, диффе­ ренцируется и распределяется между агентами, связан­ ными друг с другом органической солидарностью, подра­ зумеваемой разделением труда господства, приводит к образованию более или менее автономного бюрокра­ тического поля как места конфликтов между конкурен­ тами, целью которых является бюрократическая власть над всеми остальными полями. Эти конфликты, кото­ рые, как показывают дебаты вокруг «королевского ложа [правосудия]», могут затрагивать детали бюро­ кратической практики (например, ее церемониала) или историю институтов, представляют собой один из способов осуществления работы по коллективному со­ зданию «публичных» институтов. Постепенный подъ­ ем носителей бюрократического принципа, профессио678 РЕЗЮМЕ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В « Е Ж Е Г О Д Н И К Е » нальных служащих, авторитет которых основывается на культурном капитале, в ущерб династическому принципу, получает в случае Франции значительное ускорение с началом Французской революции, когда в неразрывном единстве друг с другом утверждаются универсальные принципы бюрократической республи­ ки и привилегированное право обладателей культурно­ го капитала на присвоение универсального: государ­ ственная знать утверждается в качестве таковой по мере того, как она создает территориальное государство и единую нацию, забирая себе управление публичным капиталом, контроль над ним и перераспределение приносимых им прибылей. Именно в долгосрочной перспективе можно понять коллективную работу, в которой государство создает нацию, то есть работу по выстраиванию и насаждению общих принципов видения и разделения, определяю­ щую роль в которой играют армия и в особенности об­ разование. (Замечу в скобках, что социальное конструи­ рование реальности, о котором здесь идет речь, не сво­ дится к механической агрегации индивидуальных конструкций, но совершается в полях, испытывающих на себе структурное давление действующих силовых от­ ношений.) Создание нации как юридически регулируе­ мой территории и создание гражданина, связанного с государством (и с другими гражданами) совокупно­ стью прав и обязанностей, неотделимы друг от друга. Но бюрократическое поле —это всегда еще место борь­ бы и ставка в этой борьбе, так что работа, необходимая для того, чтобы обеспечить участие граждан в публич­ ной жизни, —в особенности в официальной политике как управляемом несогласии — должна найти продол­ жение в социальной политике, той политике, которая определяет государство всеобщего благосостояния, ста­ вящее перед собой цель обеспечить всем минимальные экономические и культурные (через посвящение в на­ циональные кодексы) условия для реализации прав гражданина, помогая им, экономически и социально, и в то же время дисциплинируя их. Построение госу­ дарства всеобщего благосостояния подразумевает под­ линную символическую революцию, в центре которой 679 О ГОСУДАРСТВЕ стоит расширение публичной ответственности, прихо­ дящей на смену частной ответственности. Знание о том, что бюрократическое поле несет в себе следы всех конфликтов прошлого, помогает лучше по­ нять борьбу, местом которой оно становится, и отно­ шения, в силу позиционных гомологии поддерживае­ мые этой борьбой с теми видами борьбы, предметом ко­ торых является это поле и ставкой которых является та власть, которую оно контролирует. Место курса о государстве в творчестве Пьера Бурдье Н ЕКОТОРЫЕ из курсов, которые Бурдье прочел за те двадцать лет, что возглавлял кафедру со­ циологии в Коллеж де Франс, уже вышли в свет, будучи отредактированы и исправлены им самим, например, его последний курс, посвященный «науке о науке»1. Это первое издание из готовящейся к печа­ ти серии, в которой предполагается опубликовать не только неизданные лекции в Коллеж де Франс, но и многочисленные семинары, которые Бурдье прово­ дил в 197°"е г г · в Практической школе высших иссле­ дований (ЕРНЕ), а затем и в Высшей школе социаль­ ных наук (EHESS). Настоящее издание содержит в пол­ ном виде курс, посвященный государству, длившийся три учебных года (декабрь 1989 — февраль i99°î я н " варь —март 1991; октябрь—декабрь 1991 г ·)· Ничто не дает оснований предполагать, что Бурдье хотел сделать из этого отдельную книгу, поскольку он не занимался ее подготовкой. Конечно, он опублико­ вал множество отдельных текстов, посвященных воз­ никновению юридического поля2, функционированию административного поля (на основе исследований жи­ лищной политики во Франции)3, а также генезису ι. Science de la science et réflexivité. <3десь и далее работы Бурдье ука­ зываются без его имени> 2. Les robins et l'invention de l'État / / La Noblesse d'État. P. 539-548. 3. L'État et la construction du marché / / Les Structures sociales de l'économie. P. 113-153 (переиздание статьи: La construction du marché / / Actes de la recherche en sciences sociales, N0. 81-82, 1990. P. 65-85). 681 О ГОСУДАРСТВЕ и структуре бюрократического поля4. Сюда также сле­ дует добавить различные выступления (конференции, интервью)5. В самом начале статьи «От "королевского дома" к государственному интересу» (i997) Бурдье ука­ зывает в примечании, что, на его взгляд, это всего лишь «слегка подправленная транскрипция лекции, прочи­ танной в Коллеж де Франс: будучи промежуточным ито­ гом, предназначенным, прежде всего, для того чтобы служить инструментом исследования, [текст] является продолжением анализа того процесса концентрации различных видов капитала, который ведет к образова­ нию юридического поля, способного контролировать другие поля»6. Итак, несколько неожиданно обнаружить у Пьера Бурдье программу по социологии государства. Если взглянуть на весь корпус его научных работ, само сло­ во «государство» появляется в них только в начале 1980-х гг. во вступительной лекции в Коллеж де Франс7. Даже когда его исследования, начиная со второй поло­ вины 1960-х гг., касались того, что во Франции принято связывать с государством — «господствующей идеоло­ гии», «политического представительства», «эффектив- 4- Бурдье 77. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля//Социология социального пространства. М., СПб., 2007; От «королевского дома» к государственному интересу: модель происхождения бюрократического поля / / Социология соци­ ального пространства (там же); Стратегии воспроизводства и способы господства / / Социология социального пространства (там же). 5- См., например: Социальное пространство и символическая власть (текст лекции, прочитанной в Университете Сан-Диего в мар­ те 1986 г.) / / Начала. С. 181-207. Réponses (там же). Р. 86-90 (avec L. Wacquant); L'État et la concentration en capital symbolique (Paris, janvier 1993) / / L'État, la finance et le social. Souveraineté nationale et construction européenne / B. Théret (dir.). Paris: La Découverte, 1995. P. 73-105; и в особенности неопубли­ кованное выступление «Социолог перед лицом государства» (Le sociologue devant l'État) в «Ассоциации франкоязычных социологов» в октябре 1982 года. 6. Он же. De la maison du roi à la raison d'État. Un modèle de la genèse du champ bureaucratique. P. 55. Note 1. о т о примечание отсут­ ствует в русском переводо 7- Он же. Leçon sur la leçon. Paris, 1982. 682 М Е С Т О КУРСА О Г О С У Д А Р С Т В Е В Т В О Р Ч Е С Т В Е ПЬЕРА БУРДЬЕ ности политического действия», «науки о государ­ ственном управлении» и, шире, «модусов господства»8 или «стратегий воспроизводства»9, обсуждавшихся в его получивших развитие работах о структурах и функциях французской системы образования10, — Бурдье использовал это слово только в его обиходном значении, например, «государство всеобщего благосо­ стояния» или «национальное государство», не делая его предметом критического анализа. Кроме того, ис­ следования структуры господствующих классов, кото­ рые он начал проводить с конца ΐ97°"χ ΓΓ· в рамках Центра социологии образования и культуры, независи­ мо от того, были ли они посвящены предприниматель­ ству (1978)11, епископату (1982)12, высокопоставленному чиновничеству или системе Больших школ13, касались той части высших классов, которая играла структури­ рующую и деятельную роль в «поле власти»14. В 1982 году в сборнике «Что значит говорить» был объединен ряд исследований по символической эффек­ тивности дискурса власти, и в частности в него вошла статья «Описывать и предписывать: условия возмож­ ности и пределы политической эффективности»15. 8. Бурдье П. Les modes de domination//Actes... 1976. No. 2-3. 9. Он же. Стратегии воспроизводства и способы господства. СПб., 2007. ю. La transmission de l'héritage culturel / / Darras. Le Partage des bénéfices. P. 135-154; Reproduction culturelle et reproduction sociale / / Informations sur les sciences sociales. 1971. N0. X (2). P. 45-99. 11. Le patronat, (avec M. de Saint Martin). 12. La sainte famille. L'épiscopat français dans le champ du pouvoir / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1982. N0. 44-45. P. 2-53 (avec M. de Saint Martin). 13. Agrégation et ségrégation. Le champ des grandes écoles et le champ du pouvoir//Actes de la recherche en sciences sociales. 1987. N0. 69. P. 2-50 (avec M. de Saint Martin). 14. Champ du pouvoir, champ intellectuel et habitus de classe / / Scolies. 1971. N0.1. P. 7-26. Β 1971 году он дает следующее определение: «Поле власти —это объективная структура отношений, которые уста­ навливаются между системами агентов и инстанциями, стре­ мящимися поддерживать структуру отношений, установлен­ ных между классами». Семинары в Высшей школе социальных наук (готовятся к печати). 15. Décrire et prescrire: les conditions de possibilité et les limites de l'efficacité politique / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1981. N0. 38. P. 65-79; Ce que parler veut dire. Этот сборник был 683 О ГОСУДАРСТВЕ Но в этих текстах государство нигде не уподоблялось по­ литическому полю, функционирование которого иссле­ довалось в статьях об опросах общественного мнения16 и о политической репрезентации17. Тогда как подобным смешением грешили, с одной стороны, большинство юристов, изучающих государство само по себе, как нечто независимое, а с другой—теоретики марксизма, которые сводят государство к инструменту или «аппарату» на службе у господствующих классов независимо от того, ка­ кова история государства, в частности история агентов, которые его произвели, и экономических и социальных факторов, определяющих его функции и структуры. Слово «государство» используется только в 1984 году в «Homo academicus», где оно кратко определяется как «официальная инстанция, признаваемая в качестве леги­ тимной, то есть в качестве обладательницы монополии на легитимное символическое насилие»18. В дальнейшим Бурдье будет пользоваться им в полной мере, в част­ ности, в названии книги «Государственная знать», из­ данной в 1989 году, чтобы «по-иному» отпраздновать двухсотлетие Французской революции, а также в ряде текстов, в которых анализируется «наука государства»19, «дух государства»20 или «магия государства»21. Это переиздан в 2θθΐ г. в расширенном виде под названием, указы­ вающим на предмет исследований, —«Язык и символическая власть»: Langage et pouvoir symbolique (подзаголовок второго подраздела в предыдущем варианте). ι6. Бурдье П. Общественное мнение не существует//Социальное про­ странство: поля и практики. (L'opinion n'existe pas / / bulletin Noroît. 1971, N0. 155, переиздано в: Questions de sociologie. P. 222-225); см. в особенности: Questions de politique//Actes de la recherche en sciences sociales. 1977. N0. 16. P. 55-89. 17. Он же. Политическое представление. Элементы теории политического поля / / Социология социального пространства. Делегирование и политический фетишизм / / Там же; или же: Le mystère du ministère. Des volontés particulières à la "volonté générale". 18. Он же. Homo academicus. P. 42. 19. Он же. Sur la science de l'État //Actes de la recherche en sciences sociales. 2000. N0.133. P. 3-9 (avec Olivier Christin, Pierre-Etienne Will). 20. Он же. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля. М.; СПб., 2007. 21. Он же. Le mystère du ministère. Des volontés particulières à la volonté générale//Actes... 2001. N0. 140. 684 МЕСТО КУРСА О Г О С У Д А Р С Т В Е В Т В О Р Ч Е С Т В Е ПЬЕРА БУРДЬЕ выражения, которые могут показаться несколько зага­ дочными, если не знать, что после работ о поле власти Бурдье использует термин «государство» для обозна­ чения институтов и социальных агентов, которые, бу­ дучи производителями государства, в то же время яв­ ляются его обязательным продуктом. В этих формулировках понятие государства от­ сылает к тому, что во Франции традиционно связы­ вается с государством, точнее, с бюрократической системой, а именно к понятиям «государственной службы», «общественного блага», «общественного ин­ тереса» и незаинтересованности, генеалогию и меха­ низмы которых Бурдье прослеживает в своих курсах в Коллеж де Франс 1986-1992 гг.22 Наконец, понятие государства часто используется в «Нищете мира», ра­ бота над которой ведется в i99°" 1 99 1 ΓΓ· и которая вы­ шла в свет в 1993 Г°ДУ> н о сначала была представлена в «Actes de la recherche en sciences sociales», где были опубликованы отрывки из нее (одно из интервью два раза цитируется в его курсе23). В этой книге, кото­ рая сразу стала популярной и успех которой мно­ гократно усилился благодаря тому, что Бурдье пуб­ лично занял позицию в поддержку забастовщиков во время протестов против пенсионной реформы в де­ кабре 1995 г°Да> о н анализирует последствия не­ олиберальной политики в категориях, перекликаю­ щихся с его лекциями: «разрушение идеи государ­ ственной службы», «отступление и капитуляция го­ сударства»24, «демонтаж общественных интересов» 22. См.: Pouvoir d'État et pouvoir sur l'État / / La Noblesse d'État. P. 533559, и курсы о юридическом поле, бюрократическом поле и го­ сударстве, которые Бурдье прочел в Коллеж де Франс (1986199 2 ' готовятся к печати) и которые в сокращенном виде пред­ ставлены во многих статьях: Власть права: основы социологии юридического поля //Социальное пространство: поля и прак­ тики; Un acte désintéressé est-il possible?; Дух государства: ге­ незис и структура бюрократического поля; «От "королевско­ го дома" к государственному интересу. Модель происхожде­ ния бюрократического поля». 23. См.: La souffrance / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1991. N0. 98. 24. См.: La Misère du monde. P. 340, 350. 685 О ГОСУДАРСТВЕ и обесценивание «анонимной преданности коллек25 тивному интересу» . Таким образом, становится понятным то централь­ ное место, которое этот трехгодичный курс, часто остав­ ляемый комментаторами без внимания, занимает в со­ циологии Бурдье. Постепенное усиление внимания к го­ сударству в его творчестве связано не столько с тем, что он начинает чаще выступать по политическим вопро­ сам26, сколько с работами о генезисе и структуре полей, которые он одно за другим исследует с точки зре­ ния общей теории социального пространства. В интер­ вью, данном в 1988 году, Бурдье заявил, что исследования, которые он вел после «Различения» (1979) и которые были посвящены литературному, художественному, уни­ верситетскому, интеллектуальному, предприниматель­ скому, религиозному, юридическому и бюрократическо­ му полям, вытекали из естественной логики (его) работы и, в частности, «попытки понять процесс генезиса по­ ля»27. То же самое относится к полю государственных институтов: государство — поле, занимающее в структу­ ре полей такую позицию, которая позволяет ему в зна­ чительной мере определять их функционирование. Более того, государство может оказаться образцо­ вым полем и даже, по его собственному выражению, «метаполем», потому что «государство—это мета...», то есть поле, в котором идет борьба за то, чтобы опреде­ лять позицию, которую различные поля (экономиче­ ское, интеллектуальное, художественное и т. д.) должны легитимно занимать по отношению друг к другу. Поэтому можно выдвинуть идею, что государство — почти что необходимый продукт двойного процесса: с одной стороны, дифференциации обществ на относи­ тельно независимые поля и, с другой —появления про­ странства, которое концентрирует в себе власть над 25- Bourdieu P. La main gauche et la main droite de l'État, entretien avec Roger-Pol Droit et Thomas Ferenczi / / Le Monde, 14 janvier 1992, переиздано в: Contre-feux. P. 10,12. 26. Idem. Interventions (1961-2001). Sciences sociales et actions politiques. Marseille: Agone, 2002. 27. Idem. Le Sociologue et l'Historien. Marseille: Agone, 2010. P. 90 (avec Roger Chartier). 686 МЕСТО КУРСА О Г О С У Д А Р С Т В Е В Т В О Р Ч Е С Т В Е ПЬЕРА БУРДЬЕ ними и в котором борьба ведется между сами этими по­ лями, этими новыми агентами истории. В своем выступлении перед «Ассоциацией франкоговорящих социологов» в октябре 1982 года28 Бурдье разъяснил эпистемологические и социологические при­ чины, в силу которых государство должно анализиро­ ваться как «поле публичных институтов» и как «сектор поля власти»29. Бюрократическое поле, «как и все поля, является утвердившимся в какой-то момент результатом прошлой и нынешней борьбы и столкновений противо­ положных интересов агентов, которые находятся как внутри, так и вовне поля, но все находят в этом поле по­ зиции, поддержку и средства, например юридические, для того чтобы защищаться в соответствии с присущей этому полю логикой [...]. Поле государственных инсти­ тутов—и это основа того эффекта нейтральности, реаль­ ного и идеологического, который оно производит, — тя­ готеет к тому, чтобы отводить всё больше места институ­ там, которые являются продуктом трансакций между классами и которые частично располагаются или делают вид, что располагаются, по ту сторону классовых интере­ сов [...]». А точнее: «Не будучи служителем универсаль­ ного, о котором писал Гегель, поле государственных институтов через саму борьбу, местом которой оно яв­ ляется, может производить политику, более или менее независимую по сравнению с политикой, которая бы не­ посредственно отвечала интересам власть имущих: это происходит потому, что оно предлагает набор специфи­ ческих, институциализированных полномочий и средств, таких как право собирать налоги, право требовать выпол­ нения правил (например, таможенной защиты или пра­ вил кредитования) или же чисто экономическое право получать прямое (пример — наши субсидии) или непря­ мое (как в случае строительства автомобильных или же­ лезных дорог) финансирование»30. 28. Bourdieu P. Le sociologue devant l'État //Association des sociologues de langue française. Paris, octobre 1982. 29. См. В частности: Мертвый хватает живого. С. 122, где намечаются первые подходы к критике понятия государство. 30. Idem. Le sociologue devant l'État. 687 О ГОСУДАРСТВЕ Здесь Бурдье анонсирует программу, которой он будет следовать начиная со второй половины ig8o-x гг. и куль­ минацией которой станет трехгодичный курс, непо­ средственно посвященный государству. Проблематика курса опирается на три предшествующих исследования, к которым Бурдье не перестает возвращаться, чтобы прояснить историческую перспективу этого курса: это прежде всего исследования, проведенные им в Кабилии, в которых он разработал понятие символическо­ го капитала, занимающее центральное место в его твор­ честве; во вторую очередь, это его давнее исследование матримониальных стратегий и стратегий наследования у беарнских крестьян, к которому он обращается, что­ бы понять структуру и функционирование династиче­ ского государства; и, наконец, исследования высокопо­ ставленного чиновничества, которые проводятся под его руководством сотрудниками «Центра европейской социологии», а также исследования жилищной поли­ тики 1970-1980-х гг. (в частности, производства одно­ квартирных домов), которые он проводил вместе со своими коллегами. При разработке генетической модели государства Бурдье опирается на многочисленные работы, пред­ ставление о которых дает библиография, приведенная в конце книги: на работы историков, но также авторов, которых историки чаще всего не «воспринимают всерьез» и которые представляют «интерес для постановки вопро­ сов, которые не ставят перед собой историки»31. Так, он отталкивается от определения государства как монопо­ лии на легитимное физическое насилие, которое дает Макс Вебер, но распространяет его на любую символи­ ческую деятельность, которую он кладет в основу функ­ ционирования и легитимности институтов, изучав­ шихся в рамках предыдущих курсов, посвященных пра­ ву, антропологическим основам понятия интереса 31. Что касается отношений Бурдье с французскими историками в конце 1980-х гг. и в начале 199°"Χ ΓΓ· с м - : Sur les rapports entre la sociologie et l'histoire en Allemagne et en France. Entretien avec Lutz Raphael / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1995. N0. 106-107. P. 108-122. 688 МЕСТО КУРСА О Г О С У Д А Р С Т В Е В Т В О Р Ч Е С Т В Е ПЬЕРА БУРДЬЕ и общественного интереса, «устанавливающего в каче­ стве официального закона обязательство незаинтересованности» . Наконец, значение курса о государстве заключается в том чисто социологическом анализе, которому Бурдье подверг все формы господства. Ведь в каждом из полей, как в их генезисе, так и в их функционировании, присутствует государство, и общая теория, которую он намеревался создать, требовала отдельного анализа, посвященного именно государству. Государство не сво­ дится ни к аппарату власти на службе у власть имущих, ни к нейтральному месту разрешения конфликтов: оно образует форму коллективного верования, которое структурирует всю совокупность общественной жизни в сильно дифференцированных обществах. Отсюда следует значение для творчества Бурдье этого курса — о котором в одном из своих последних интервью он сказал: он хочет, чтобы «от него что-то осталось» 33 . Редакторы французского издания 32. Résumé des cours et travaux //Annuaire du Collège de France, 19881989. Paris, 1989. P. 431. 33. Entretien sur l'esprit de la recherche, avec Yvette Delsaut / / Delsaut Y., Rivière M.-C. Bibliographie des travaux de Pierre Bourdieu. Pantin: Le Temps des cerises, 2002. P. 224. Список основных источников1 ι. Работы, относящиеся к теме государства, поля власти или истории политических идей Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства / / Не­ прикосновенный запас. 2011. № з (77)· Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле, 2001. Андерсон 77. Переходы от античности к феодализму. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2007. Андерсон П. Родословная абсолютистского государства. М.: Издательский дом «Территория будущего», 20Ю. БлокМ. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимуществен­ но во Франции и в Англии М.: Языки русской культуры, 1998· БлокМ. Феодальное общество М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003. Валлерстайн И. Мир-система Модерна: в 2 т. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2015-2016. Вебер М. Наука как призвание и профессия / / Избранное: протестантская этика и дух капитализма. М.; СПб: Центр гуманитарных иници­ атив, 2013. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / / Избранное: проте­ стантская этика и дух капитализма. М.; СПб: Центр гуманитар­ ных инициатив, 2013. Вебер М. Социология религии (типы религиозных обществ) / / Избран­ ное: Образ общества. СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / / Философские работы. Часть I. М.: Гнозис, 1994· Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа / Сочинения. Т. 4· М.: Академия наук СССР, 1959· Канторович Э. Два тела короля. Исследование по средневековой полити­ ческой теологии. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. ι. Это библиография материалов, использованных П. Бурдье при подготовке курса о государстве, была составлена на основе его личного архива. Также добавлены ссылки на доступные тек­ сты, не включенные в записях к лекциям, но упомянутые во время лекций. <В начале списков добавлены имеющиеся русские переводы.> 6gi О ГОСУДАРСТВЕ Ленин В. И. О государстве / / Полное собрание сочинений. М.: Политиз­ дат, 1963. Т. 39· С.68-72. Мур-младший Б. Социальные истоки диктатуры и демократии. М.: Изда­ тельский дом ВШЭ, 2θΐ6. НозикР. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2θθ8. Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000. Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект-Пресс, 1997· Паскаль Б. Мысли. M.: REFL-book, 1994· Рингер Φ. Закат немецких мандаринов. Академическое сообщество в Гер­ мании, 1890-193З· М.: НЛО, 2θθ8. Спиноза Б. Политический трактат. Избранные произведения. М.: Госу­ дарственное издательство политической литературы, 1957· Т· 2. Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские государства. 1990-1992· M.: Территория будущего, 2009. ЭлиасН. О процессе цивилизации. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. Элиас Н. Придворное общество: Исследования по социологии короля и придворной аристократии. М.: Языки славянской культуры, 2θθΐ. Энгельс Ф. Письмо Конраду Шмидту от 27 октября 1890 г. / / Маркс К., Эн­ гельс Ф. Сочинения. Издание второе. М.: Изд-во политической литературы, 1965. Т. 37· С. 4Ц-4 2 1 · Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. N 81-82 (специальный номер, посвященный «Экономии дома» («L'économie de la maison»), со статьями авторов: Rosine Christin, Salah Bouhedja, Claire Givry, Mo­ nique De Saint Martin). Culture et idéologie dans la genèse de l'État moderne (материалы круглого стола, организованного CNRS и l'École française de Rome 1517 октября 1984). Rome: École française de Rome, 1985 (со статьями авторов: Daniel Arasse, Attilio Bartoli Langeli, Jean-Louis Biget, JeanClaude Hervé Et Yvon Thébert, Marie-Thérèse Bouquet-Воуег, Alain Boureau, Roger Chartier, Michael Clanchy, Janet Coleman, Claudio Finzi, Michèle Fogel, Wilhem Frijhoff, Caria Frova, Claude Gauvard, Antonia Gransden, Martine Grinberg, Christian Jouhaud, Christiane Klapisch-Zuber, Jacques Krynen, Jean-Claude Mairevigueur, Christiane Marchello-Nizia, Cesare Mozzarelli, Claude Nicolet, Ezio Ornato, Michel Pastoureau, Armando Petrucci, Diego Quaglioni, Gérard Sabatier, Claude Tardits). Daedalus. 1979. № 108 (4) (специальный номер по теме «Государство» со статьями авторов: Clark С. Abt, Hedley Bull, Harry Eckstein, James Fishkin, Richard Haas, Michael Howard, George Armstrong Kelly, An­ nie Kriegel, John Logue, Douglas Rae). Journal officiel de la Républiquefrançaue (Le). Cent ans au service des citoyens, 1981. Nuovi Argumenti. décembre 1985. «La piazza et la città —La place et la ville» (итало-французское издание Итальянского культурного инсти­ тута в Париже). Revue internationale des sciences sociales. 1980. N 32 (4) (специальный номер на тему «О государстве» («De l'État») со статьями авторов: Nicos 692 список основных источников Poulantzas, Maurice Godelier, Shmuel N. Eisenstadt, Romila Thapar, Pierre Birnbaum, Aristide R. Zolberg, Guillermo O'Donnell, Issa G. Shirji, Immanuel Wallerstein, Silviu Brucan, Zevin Zalmanovich). Revue nouvelle (La). 1984. N 79 (3) (специальный номер на тему «неолиберализмы» («Néo-libéralismes»)). Abrams, Philip. Notes on the difficulty of studying the State / / Journal of Historical Sociology. 1988. V.l. N 1. P. 59-89. Aguesseau, Henri François D'. Oeuvres. Paris: Les Libraires associés, 1759. Alain. Le Citoyen contre les pouvoirs. Paris: Sagittaire, 1926. Alam, Muzaffar. The Crisis of Empire in Mughal North India. Awadh and the Punjab, 1707-1748. Oxford-New Delhi: Oxford University Press, 1986. Alphandéry, Claude (et al.). Pour nationaliser l'État. Réflexions d'un groupe d'études, Paris, Seuil, 1968. Althusser, Louis. Idéologie et appareils idéologiques d'État (Notes pour une recherche) / / La Pensée, 1970. N 151, переиздано в: Ibid. Positions (19641975). Paris: Éditions sociales, 1976. P. 67-125. Altwater, Elmar. Some problems of State interventionism. The particularization of the State in bourgeois society / / State and Capital. A Marxist Debate / John Holloway Et Sol Picciotto (ed.). London: Edward Arnold, 1978. P. 40-43. Alvesson, Mats. On focus in cultural studies of organizations / / Scandinavian Journal of Management Studies. 1985. V. 2. N 2. P. 105-120. Aminzade, Ronald. History, politics, and the State, рецензия на: Charles Bright, Susan Harding. Statemaking and Social Movements Essays in History and Theory (Ann Arbor, University of Michigan Press, 1984) / / Con­ temporary Sociology. 1986. V. 15. N 5. P. 695-697. Anderson, Benedict. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1983 (фр. перевод опубликован после курса: Idem. L'Imaginaire national. Réflexions sur l'origine et l'essor du nationalisme / P.-E. Dauzat (trad.). Paris, La Découverte, 1996). Anderson, Perry. Les Passages de l'Antiquité au féodalisme. Paris: Maspero, 1977 [1974]. . L'État absolutiste. Ses origines et ses voies, 1.1: L'Europe de l'Ouest; t. II: L'Europe de l'Est. Paris: Maspero, 1978 [1975]. . Arguments within English Marxism. New York: Schoecken Books, 1980. Anonyme. The reason of the Welfare State. An inquiry into ethical foundations and constitutional remedies (ротатор, без даты). Antoine, Michel. La monarchie française de François 1er à Louis XVI / / Les Monarchies, Actes du colloque de Paris, 8-10 décembre 1981/ Emmanuel Le Roy Ladurie (dir.). Paris: PUF, 1986. P. 185-208. Apter, David E. Notes on the underground. Left violence and the national State / / Daedalus. 1979. V. 108. N 4. P. 155-172. Archambault, Paul. The analogy of the "body" in Renaissance political literature / / Bibliothèque d'Humanisme et Renaissance. Travaux et documents. 1967. T. XXIX. Genève: Droz. P. 21-53. Ardant, Gabriel. La codification permanente des lois. Règlements et circulaires// Revue de droit public. 1951. P. 35-70. 693 О ГОСУДАРСТВЕ . Technique de l'État. De la productivité au secteur public. Paris: PUF, 195З· . Théorie sociologique de l'impôt. 2 vol. Paris: SEVPEN, 1965. Argyriades, Demetrios. Neutralité ou engagement politique. L'expérience de la fonction publique en Grande-Bretagne / / Bulletin de ΓΙΤΑΡ. 1978. N 38. P. 277-308 (cité in Dominique Chagnollaud, L'Invention des hauts fonctionnaires. Lille: ANRT, 1989. P. 494η). Aron, Raymond. Paix et guerre entre les nations. Paris: Calmann-Lévy, 1962. Arriaza, Armand. Mousnier and Barber. The theoretical underpinning of the "society of orders" in early modern Europe / / Past and Present. 1980. V. 89. P. 39-57. Auby, Jean-Marie, Drago, Roland. Traité de contentieux administratif. 2 vol. Paris: LGDJ, 1984. Autrand, Françoise. Naissance d'un grand corps de l'État. Les gens du Parlement de Paris, 1345-1454. Paris: Publications de la Sorbonne, 1981. . Genèse de l'État moderne. Prosopographie et histoire de l'État (материалы круглого стола, организованного CNRS и l'École normale supérieure déjeunes filles, Париж, 22-23 октября 1984). Paris: École normale supérieure déjeunesfilles,1986. Aylmer, Gerald E. The peculiarities of the English State //Journal of Historical Sociology. 1990. V. 3. N 2. P. 91-107. Badie, Bertrand. Le Développement politique. Paris: Economica, 2e éd., 1980. . Contrôle culturel et genèse de l'État / / Revue française de science politique. 1981. V. 31. N 2. P. 325-342. Badie Bertrand, Birnbaum, Pierre. L'autonomie des institutions politico-administratives. Le rôle des cabinets des présidents de la République et des Premiers ministres sous la cinquième République / / Revue française de science politique. 1976. V. 26, N 2. P. 286-322. . Sociologie de l'État. Paris: Grasset, 1979. Baker, Keith M. Inventing the French Revolution. Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century. Cambridge-New York: Cambridge University Press, 1990 (trad, fr postérieure au cours: Au tribunal de l'opinion. Essai sur l'imaginaire politique au XVIIIe siècle. Paris: Payot, 199З)· Balazs, Etienne. Les aspects significatifs de la société chinoise / / Asiatische Studien. 1952. Ν 6. P. 79-87. . La Bureaucratie céleste. Recherches sur l'économie et la société de la Chine traditionnelle. Paris: Gallimard, 1968. Balibar, Etienne. Es gibt keinen Staat in Europa. Racisme et politique dans l'Europe d'aujourd'hui / / Intervention au Kongress Migration und Rassismus in Europa, Hambourg, 27-30 septembre 1990. Bancaud, Alain. Considérations sur une "pieuse hypocrisie". Les magistrats de la Cour de cassation et l'exégèse (ротатор, без даты). . Une "constance mobile": la haute magistrature //Actes de la re­ cherche en sciences sociales. 1989. N 76-77. P. 30-48. Barber, Bernard. Some problems in the sociology of the professions / / Daeda­ lus. 1963. V. 92. P. 669-686. Barret-Kriegel, Blandine. L'État et les esclaves. Paris: Calmann-Lévy, 1979. 694 список основных источников Les Chemins de l'État. Paris: Calmann-Lévy, 1986. Bercé, Yves-Marie. Pour une étude institutionnelle et psychologique de l'impôt moderne / / Genèse de l'État moderne (Actes du colloque de Fontevraud, 16-17 novembre 1984)/Jean-Philippe Genet Et Michel Le Mené (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1987. Bergeron, Gérard. Fonctionnement de l'État. Paris: Armand Colin, 2e éd., 1965. Bernard, Yves, Cossé, Pierre-Yves. L'État et la prévision macroéconomique. Paris: Berger-Levrault, 1974. Bien, DavidD. Les offices, les corps et le crédit d'État. L'utilisation des privilèges sous l'Ancien Régime//Annales ESC. 1988. V. 43. N 2. P. 379-404. Billeter, Jean-François. Contribution à une sociologie historique du mandarinatM// Actes de la recherche en sciences sociales. 1977. N 15. P· З-29· Birnbaum, Pierre. La Fin du politique. Paris: Seuil, 1975. . La conception durkheimienne de l'État. L'apolitisme des fonctionnaires / / Revue française de sociologie. 1976. V. 17. N 2. P. 247-258. Birnbaum, Pierre, Chazel, François. Sociologie politique. Paris: Armand Colin, 1971· Bloch, Marc. Seigneurie française et manoir anglais. Paris: Armand Colin, i960 [1934]. . La Société féodale. Paris: Albin Michel, 1968 [1939]. . Les Rois thaumaturges. Étude sur le caractère surnaturel attribué à la puissance royale, particulièrement en France et en Angleterre. Paris: Gallimard, 1983 [1924]. Bloch-Lainé, François, Vogué, Pierre de. Le Trésor public et le mouvement général des fonds. Paris: PUF, 1961. Block, Fred, Cloward, Richard Α., Ehrenreich, Berbara (et al.). The Mean Season. The Attack on the Welfare State. New York: Pantheon Books, 1987. Bluche, François. Les Magistrats du Parlement de Paris au XVIIIe siècle, 17151771. Paris: Les Belles Lettres, i960. Bonney, Richard J. Guerre, fiscalité et activité d'État en France, 1500-1600. Quelques remarques préliminaires sur les possibilités de recherche / / Genèse de l'État moderne (Actes du colloque de Fontevraud, 16-17 novembre 1984) /Jean-Philippe Genet et Michel Le Mené (dir.). Paris: Éd. du CNRS. 1987. P. 193-201. . The European Dynastie States (1494-1660). New York: Oxford University Press, 1991. Borgetto, Michel. Métaphore de la famille et idéologies / / Le Droit non civil de la famille. Paris: PUF, 1983. P. 1-21. Braibant, Guy. Le Droit administratif français. Paris: Presses de la Fondation nationale des sciences politiques, 1988 (notamment le fascicule 1, 19821983)· Brelot, Claude J. La Noblesse réinventée. Nobles de Franche-Comté de 1814 à 1870. Paris: Les Belles Lettres, 1992. Brubaker, William Rogers. Immigration, citizenship, and nationhood in France and Germany. A Comparative Historical Analysis / / Intervention au colloque «Rethinking the theory of citizenship» de l'American Sociological Association, 1990 (ротатор). 695 О ГОСУДАРСТВЕ . Rethinking nationhood. Nation as institutionalised form, practical category, contingent event //Intervention au Sociological Research As­ sociation Annual Banquet, Miami, 14 août 1993 (ротатор). Burawoy, Michael. Two methods in search of science: Skocpol versus Trotsky (ротатор, без даты). Burdeau, Georges. L'État, Paris: Seuil, 1970. Burdillat, Martine. La difficile démocratisation industrielle. L'expérience des conseils d'administration des filiales du secteur public / / Rapport du Groupement d'intérêt public «Mutations industrielles». N 10, 15 octobre 1987. Burguiêre, André, Revel, Jacques (dir.). Histoire de la France, t. II. Paris: Seuil, 1989· Carneiro, Robert L. A theory of the origins of the State / / Science. 1970. N 169. . The Chiefdom: precursor of the State / / T h e Transition to Statehood in the New World / Grant D.Jones, Robert Kautz (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1981. Carney, Martin. The State and Political Theory. Princeton: Princeton University Press, 1984. Carré De Malberg, Raymond. Contribution à la théorie générale de l'État. Paris, Sirey: Éd. du CNRS, 1962 [1920-1922]. Casnrer, Ernst. Le Mythe de l'État. Paris: Gallimard, 1993 [1946]. Catach, Nina. La bataille de l'orthographe aux alentours de 1900 / / Histoire de la langue française, 1800-1914 / Gerald Antoine et Robert Martin. t. XIV. Paris: Éd. du CNRS, 1985. Cazelles, Raymond. Société politique, noblesse et couronne sous Jean le Bon et Charles V. Genève-Paris: Droz, 1982. Chagnollaud, Dominique. L'Invention des hauts fonctionnaires. Lille: ANRT, 1989· Chandler, Alfred Dupont. Strategy and Structure. Cambridge, MIT Press, 1962 (trad, fr.: Stratégie et structure de l'entreprise. Paris: Éditions d'organisation, 1972). Chapus, René. Droit administratif général. Paris: Montchrestien, 1987. Charle, Christophe. Les grands corps. Rouge, noir et or (ротатор, без даты). . рецензия на: Marie-Christine Kessler. Les Grands Corps de l'État (Paris, Presses de la Fondation nationale des sciences politiques, 1986) / / A n nales i^SC. 1987. V. 42. N 5. P. 1177-1179. . Où en est l'histoire sociale des élites et de la bourgeoisie? Essai de bilan criique de l'historiographie contemporaine / / Francia. Forschungen zur Westeuropäischen Geschichte. 1991. V. 18. Ν 3. P. 123-134. Chartier, Jean-Luc. De Colbert à l'Encyclopédie. T. I: Henri Daguesseau, conseiller d'État, 1635-1716. Montpellier: Presses du Languedoc-Max Chaleil éditeur, 1988. Chartier, Roger, Revel, Jacques. Université et société dans l'Europe moderne: position des problèmes / / Revue d'histoire moderne et contemporaine. 1978. v. 25. P. 353-374. Chaunu, Pierre, Gascon, Richard. L'État et la ville / / Histoire économique et sociale de la France / Fernand Braudel, Ernest Labrousse (dir.), t. I: De 1450 à 1660, vol. 1. Paris: PUF, 1977. 696 список основных источников Cheruel, Adolphe. Histoire de l'administration monarchique en France depuis l'avènement de Philippe Auguste jusqu'à la mort de Louis XIV. Genève: Slatkine, 1974 [1855]. Chevallier, Jean-Jacques. Histoire de la pensée politique. Paris: Payot, 3 t., 19791984. Chirot, Daniel. Ideology and legitimacy in Eastern Europe / / States and Social Structures Newsletter. 1987. N 4. P. 1-4. Church, William Farr. Constitutional Thought in Sixteenth-Century France. A Study in the Evolution of Ideas. Cambridge: Harvard University Press, 1941. Citron, Suzanne. Enseignement secondaire et idéologie élitiste entre 1880 et 1914 / / Le Mouvement social. 1976. P. 81-101. Constant, Jean-Marie. Clans, partis nobiliaires et politiques au temps des guerres / / Genèse de l'État moderne (Actes du colloque de Fontevraud, 16-17 novembre 1984) /Jean-Philippe Genet et Michel Le Mené (dir.). Paris, Éd. du CNRS, 1987. P. 221-226. Coronil, Fernando, Skurski, Julie. Reproducing dependency: autopolicy and petrodollar circulation in Venezuela / / International Organization. 1982. V. 36. P. 61-94. Corrigan, Philip, Sayer, Derek. The Great Arch. English States Formation as Cultural Revolution. Oxford-New York: Blackwell, 1985. Coulborn, Rushton (dir.). Feudalism in History. Princeton: Princeton University Press, 1956 (статьи авторов: Joseph R. Strayer, Williams F. Edgerton, Edwin O. Reischauer). Crouzet, Denis. Recherches sur la crise de l'aristocratie en France au XVIe siècle: les dettes de la Maison de Nevers / / Histoire, économie et société. 1982. V. 1. P. 7-50. Crozier, Michel. État modeste, État moderne. Stratégie pour un autre changement. Paris: S^uil, 1991 [1987]. Crozier, Michel, Friedberg, Erhard, Grémion, Catherine, Grémion, Pierre, Thoenig, Jean-Claude, Worms, Jean-Pierre. Où va l'administration française? Paris: Éditions d'organisation, 1974. Cunéo, Bernard. Le conseil d'administration et les rapports État/entreprise à Air France / / Rapport du Groupement d'intérêt public «Mutations industrielles». N 9,15 septembre 1987. Dale, Harold Ε. The Higher Civil Service of Great Britain. Oxford: Oxford Uni­ versity Press, 1941. Darbel, Alain, Schnapper, Dominique. Les Agents du système administratif. La Haye: Mouton, 1969. Day, С. Rod. The making of mechanical engineers in France: the École des Arts et Métiers, 1903-1914 / / French Historical Studie. 1978. V. 10. Ν 3. p. 439-460. Dejasay, Anthony. The State. Oxford: Basil Blackwell, 1985 (trad. fr. Postérieure au cours: L'État. La logique du pouvoir politique. Paris: Les Belles Lettres, 1993). Dessert, Daniel, Journet, Jean-Louis. Le lobby Colbert. Un royaume ou une affaire de famille? / / Annales ESC. 1975. V. 30. P. 1303-1336. 697 О ГОСУДАРСТВЕ Dewald, Jonathan. The Formation of a Provincial Nobility. The Magistrates of the Parlement of Rouen, 1499-1610. Princeton: Princeton University Press, 1980. Douglas, Mary. How Institutions Think. Syracuse: Syracuse University Press, 1986 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Com­ ment pensent les institutions. Paris: La Découverte/MAUSS, 1999). Dubergé, Jean. La Psychologie sociale de l'impôt dans la France d'aujourd'hui. Paris: PUF, 1961. Duby, Georges. Le Chevalier, la femme et le prêtre. Le mariage dans la France féodale. Paris: Hachette, 1981 (переиздано в: Idem. Féodalité, Paris. Gallimard, «Quarto», 1996. P. 1161-1381). Duccini, Hélène. Un aspect de la propagande royale sous les Bourbons. Image et polémique / / Culture et idéologie dans la genèse de l'État moderne (материалы круглого стола, организованного CNRS и l'École française de Rome, 15-17 октября 1984). Rome: École française de Rome, 1985. P. 211-229. . Histoire de France. T. I: Le Moyen Âge, de Hugues Capet à Jeanne d'Arc (987-1460). Paris: Hachette, 1987 (rééd. in «Pluriel», 2009). Dufour, Alfred. De l'École du droit naturel à l'école du droit historique. Étude critique pour le bicentenaire de la naissance de Savigny / / Archives de philosophie du droit. 1981. V. 26. . La théorie des sources du droit dans l'École du droit historique //Archives de philosophie du droit. 1981. V. 27. Duguit, Léon. Traité de droit constitutionnel. T. I. Paris: De Boccard, 3e éd., 1927. Dumézil, Georges. Mitra-Varuna. Essai sur deux représentations indoeuropéennes de la souveraineté. Paris: PUF, 1940. . Mythe et épopée. T. I: L'idéologie des trois fonctions dans les épopées des peuples indo-européens. Paris: Gallimard, 1968 (rééd. in «Quarto», 1995). Dupont-Ferrier, Gustave. La Formation de l'État français et l'unité française. Paris: Armand Colin, 3e éd, 1946 [1934]. Dupuy, François, Thoenig, Jean-Claude. Sociologie de l'administration française. Paris: Armand Colin, 1983. Durkheim, Emile. L'État //Textes. Paris: Minuit, 1975. T. III. P. 172-178. Eckstein, Harry. Division and Cohesion in Democracy. A Study of Norway. Princeton: Princeton University Press, 1966. . On the "Science" of the State / / Daedalus, numéro spécial «The State». 1979. V.108. N 4. Eckstein, Harry, Apter, David E. Comparative Politics. A Reader. New York: Free Press of Glencoe, 1963. Eckstein, Harry, Gurr, Ted Robert. Patterns of Authority. A Structural Basis for Political Inquiry. New York: Wiley-Interscience, 1975. Egret, Jean. L'Aristocratie parlementaire française à la fin de l'Ancien Régime / / Revue historique. 1952. N 208. P. 1-14. Eisenstadt, ShmuelNoah. The Political System of Empires. New York: Free Press of Glencoe, 1963. Elias, Norbert. Über den Prozess der Zivilisation. Bâle: Haus zum Falken, 1939 (французский перевод: Idem. La Civilisation des moeurs. Paris: Cal- 698 список основных источников mann-Lévy, 1973» переиздано в: «Pocket», 1989; Idem. La Dynamique de l'Occident, Paris: Calmann-Lévy, 1976, переиздано в: «Pocket», WO). . La Société de cour. Paris, Calmann-Lévy, 1974 [1969] (rééd., Flammarion, «Champs», 1984). Elliot, John H. Concerto Ваггосо, рецензия на: José Antonio Mapavall, Culture of the Baroque. Analysis of a Historical Structure (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1986) / / New York Review of Books. V. 34. N 6. 9 avril 1987. Elster, Jon. Négation active et négation passive. Essai de sociologie ivanienne (à propos d'Alexandre Zinoviev, Les Hauteurs béantes, Lausanne, L'Âge d'homme, 1977, et L'Avenir radieux, Lausanne, L'Âge d'homme, 1978) / / Archives européennes de sociologie. 1980. V. 21. N 2. P. 329349· Engeb, Friedrich. Lettre à Conrad Schmidt / / Lettres sur Le Capital. Paris: Éditions sociales, 1964. P. 366-372. Esmein, Adhémar. Histoire de la procédure criminelle en France et spécialement de la procédure inquisitoire, depuis le Xlle siècle jusqu'à nos jours. Paris: Larose, 1882 (переиздано: Panthéon-Assas, 2010). Evans, Peter B. Embedded Autonomy. States and Industrial Transformation. Princeton: Princeton University Press, 1995. Evans, Peter В., Rueschemeyer, Dietrich, Skocpol, Theda (dir.). Bringing the State back in. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. Ferraresi, Franco. Los elites periferiche dello stato: il quadro comparativo. La burocrazia central (ротатор, без даты). Finer, Samuel Ε. State and nation-building in Europe. The role of the military//The Formation of National States in Western Europe / Charles Tilly (ed.). Princeton: Princeton University Press, 1975. P. 84-163. . Five Constitutions. Brighton: Harvester Press, 1979. Fogel, Michèle. Modèle d'État et modèle social de dépenses. Les lois somptuaires en France de 1545 à 1560 / / Genèse de l'État moderne (материалы коллоквиума в Фонтевро, 16-17 ноября 1984) / J·—Ρ· Genet, M. Le Mené (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1987. P. 227-235. Foucault, Michel. La gouvernementalité//Actes. Les Cahiers d'action juridique. 1986. N 54, numéro spécial «La gouvernementalité. Foucault hors les murs». Fougeyrollas, Pierre. La Nation. Essor et déclin des sociétés modernes. Paris: Fayard, 1987. Frankel, Boris. Marxian theories of the State. A critique of orthodoxy / / Arena Monograph (Melbourne). 1978. N 3. P. 1-64. Frêche, Georges, Sudreau, Jean. Un chancelier gallican: Daguesseau, et un cardinal diplomate: François Joachim de Pierre de Bernis. Paris: PUF, 1969. Friedberg, Erhard. Generalized political exchange and interorganizational analysis //Workshop sur «Political exchange: between governance and ideology» organisé par Bernd Marin et Alessandro Pizzorno, abbaye Fiesolana, Florence, 15-18 décembre 1986 (ротатор). Fryhoff, Wilhem, Julia, Dominique. L'Éducation des riches: deux pensionnats, Belley et Grenoble / / Cahiers d'histoire. 1976. V. 21. P. 105-131. 699 О ГОСУДАРСТВЕ . Les grands pensionnats de l'Ancien Régime à la Restauration / / Annales historiques de la Révolution française. 1981. N 243. P. 153-198. Furet, François, Ozouf, Mona (dir.). Dictionnaire critique de la Révolution française, Paris, Flammarion, 1988. Fussman, Gérard. Le concept d'empire dans l'Inde ancienne / / Le Concept d'Empire / Maurice Duverger (dir.). Paris: PUF, 1980. P. 378-396. . Pouvoir central et régions dans l'Inde ancienne. Le problème de l'empire maurya //Annales ESC. 1982. N 4. P. 621-647. Garelli, Paul, Durand, Jean-Mane, Gönnet, Hatice et al. Le Proche-Orient asiatique. T. I: De ses origines aux invasions des peuples de la mer. Paris: PUF, 1969. Gaudemet, Paul-Marie. Le Civil Service britannique. Paris: Presses de la Fondation nationale des sciences politiques, 1952. Gellner, Ernest. Nations et nationalisme. Paris: Payot, 1989 [1983]. Genet, Jean-Philippe, Vincent, Bernard (dir.). État et Église dans la genèse de l'État moderne (материалы коллоквиума, организованного CNRS и Casa de Velazquez, Мадрид, 30 ноября —ι декабря 1984)· Madrid: Casa de Velazquez, 1986. Genet, Jean-Philippe, Le Mené, Michel (dir.). Genèse de l'État moderne. Prélèvement et redistribution (материалы коллоквиума Фонтевро, ι 6 17 ноября 1984). Paris: Éd. du CNRS, 1987. Genet, Jean-Philippe (dir.). L'État moderne, genèse. Bilans et perspectives (коллоквиум CNRS, 19-20 сентября 1988). Paris: Éd. du CNRS, 1990. Gernet, Jacques. Histoire sociale et intellectuelle de la Chine (ротатор, без даты). . Fondements et limites de l'État en Chine (ротатор, без даты). . L'Homme ou la paperasse. Aperçu sur les conceptions politiques de T'Ang Chen, 1630-1704 / / State and Law in East Asia / Dieter Eikemeier, Herbert Franke (dir.). Wiesbaden: Harrassowitz, 1981. P. 112-125. . Clubs, cénacles et sociétés dans la Chine des XVIe et XVI le siècles (лекция, прочитанная на ежегодном публичном заседании 21 ноября 1986 года). Paris: Institut de France, 1986. Gordon, Robert W. "The ideal and the actual in the law": fantasies and practices of New York City lawyers, 1870-1910 / / T h e New High Priests. Lawyers in Post-Civil War America / Gerard W. Gawalt (dir.). Westport: Green­ wood Press, 1984. P. 51-74. Goubert, Pierre. L'Ancien Régime. Paris: Armand Colin, 1963. Gramsci, Antonio. Cahiers de prison. 3, Cahiers 10, и, 12 et 13. Paris: Gallimard, W « [1975]· Grawitz, Madeleine, Leca,Jean (dir.). Traité de science politique. Paris: PUF, 1985. Grémion, Pierre. Le Pouvoir périphérique. Bureaucrates et notables dans le système politique français. Paris: Seuil, 1976. Griffin, Larry J., Devine, Joel Α., Wallace, Michael. Accumulation, legitimation and politics. Neo-marxist explanation of the growth of welfare expenditures in the United States since the Second World War (рукопись, без даты). Guenée, Bernard. L'histoire de l'État en France à la fin du Moyen Âge vue par les historiens français depuis cent ans / / Revue historique. 1964. N 232. P· ЗЗ^З 6 0 · 700 список основных источников . L'Occident aux XlVe et XVe siècles. Les États. Paris: PUF, 2e éd., 1981 [1971]. Gusfield, Joseph R. The Culture of Public Problems. Drinking-Driving and the Symbolic Order, Chicago-London, University of Chicago Press, 1981 (французский перевод опубликован после курса: Idem. La Culture des Problèmes publics. L'alcool au volant: la production d'un ordre symbolique / D. Cefaï (trad.). Paris, Economica, 2009). Habermas, Jürgen. Legitimation Crisis. Boston: Beacon Press, 1975 [1973]. Hall, John A. Powers and Liberties. The Causes and Consequences of the Rise of the West. Oxford: Basil Blackwell, 1985. Hall, John Α. (dir.). States in History. Oxford: Basil Blackwell, 1986. Hamelin, Jacques, Damien, André. Les Règles de la profession d'avocat. Paris: Dalloz, 1987. Hanley, Sarah. Engendering the State: family formation and State-building in early modern France / / French Historical Studies. 1989. V. 16. N 1. P. 4-27. . Le Lit de justice des rois de France. L'idéologie constitutionnelle dans la légende, le rituel et le discours. Paris: Aubier, 1991 [1983]. Harris, Gerald L. King, Parliament and Public Finance in Medieval England to 1369. Oxford: Clarendon Press, 1975. Harsanyi, John С Measurement of social power in η-person reciprocal power situations / / Behavioral Science. 1962. V.7. N 1. P. 81-91. Haskell, Francis. L'art et le langage de la politique / / Le Débat. 1987. N 44. P. 106-117. . Past and Present in Art and Taste. New Haven: Yale University Press, •987Hay, Douglas, Linebaugh, Peter, Thompson, Edward P. (ed.). Albion's Fatal Tree: Crime and Society in Eighteenth-Century England. London: Allen Lane, 1975. Hegel, Georg Wilhelm. La Phénoménologie de l'esprit. T. I. Paris: Aubier-Montaigne, 1939 [1807]. Held, David (ed.). States and Societies. New York: New York University Press, •983Hebe, Faustin. Traité de l'instruction criminelle. T. I. Paris, 1866. Henry, Louis. Perspectives d'évolution du personnel d'un corps / / Population. 1975. N 2. P. 241-269. Hilton, Rodney H. Resistance to taxation and to other State imposition in medieval England//Genèse de l'État moderne (материалы коллоквиума Фонтевро, 16-17 ноября 1984) /Jean-Philippe Genet, Michel Le Mené (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1987. P. 169-177. Hirsch, Joachim. Staatsapparat und Reproduktion des Kapitals. Francfort-surle-Main: Suhrkamp, 1974. . The State apparatus and social reproduction. Elements of a theory of the bourgeois State / / State and Capital. A Marxist Debate/ John Holloway, Sol Picciotto (ed.). London: Edward Arnold, 1978. P.57-108. Hirschman, Albert 0. How Keynes was spread from America / / States and Social Structures Newsletter. 1989. N 10. P. 1-8. 7OI О ГОСУДАРСТВЕ Hopkins, Keith. Conquerors and Slaves. Cambridge: Cambridge University Press, 1978. Hoston, Germaine A. Conceptualizing bourgeois Revolution: the prewar Japa­ nese left and the Meiji Restoration / / Comparative Studies in Society and History. 1991. V. 33. N 3. P. 539-581. Hunt, Lynn. Politics, Culture and Class in the French Revolution. Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1984. Hunter, Floyd. Community Power Structure. A Study of Decision Makers. Cha­ pel Hill: University of North Carolina Press, 1953. Hurst, James W. The Growth of American Law. The Law Makers. Boston: Little Brown, 1950. Jessop, Bob. Putting States in their place: State systems and State theory. Texte présenté au Historical Sociology Workshop, University of Chicago, ноябрь 1988 (ротатор). Jobert, Bruno, Müller, Pierre. L'État en action. Politiques publiques et согрогаtismes. Paris: PUF, 1987. Jobert, Bruno, Théret, Bruno. La conversion républicaine du néolibéralisme / / Le Tournant néo-libéral en Europe/Bruno Jobert (dir.). Paris: L'Harmattan, 1994. P. 21-85. Johnson, Terence J. Professions and Power. London: Macmillan, 1972. Jouanna, Ariette. Le Devoir de révolte. La noblesse française et la gestation de l'État moderne (1559-1661). Paris: Fayard, 1989. Kantorowicz, Ernst H. Les Deux Corps du roi. Paris: Gallimard, 1989 [1957]. . Pro Patria Mori in mediaeval political thought / / Selected Studies. Locust Valley: J.J. Augustin, 1965. . Kingship under the impact of scientific jurisprudence / / Selected Studies. Locust Valley, J.J. Augustin, 1965. P. 151-166 (французский перевод: Idem. La royauté médiévale sous l'impact d'une conception scientifique du droit//Philosophie. 1988. N 20. P. 48-72). . Mysteries of State. An absolutist concept and its late mediaeval origins / / Selected Studies. Locust Valley: J.J. Augustin, 1965 (фран­ цузский перевод: Idem. Mystères de l'État. Un concept absolutiste et ses origines médiévales, bas Moyen Âge / / Mourir pour la patrie et autres textes. Paris: PUF, 1984 [1961]). -. La souveraineté de l'artiste. Notes sur quelques maximes juridiques et les théories de l'art à la Renaissance / / Mourir pour la patrie et autres textes. Paris: PUF, 1984. P. 31-57. Karpik, Lucien. Avocat: une nouvelle profession? / / Revue française de sociologie. 1985. V. 26. P. 571-600. Katznelson, Ira, Pietrykowski, Bruce. Rebuilding the American State. Evidence from the 1940s / / Studies in American Political Development. 1991. V. 5. P. 301-339. Keane, John. Public Life and Late Capitalism. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. Kelley, Donald R. The Beginning of Ideology. Consciousness and Society in the French Reformation. Cambridge: Cambridge University Press, 1981. Kelsall, Roger К Higher Civil Servants in Britain. From 1870 to the Present Day. London: Routledge & Kegan Paul, 1955. 702 список основных источников . Recruitment to the Higher Civil Service: how has the pattern changed? / / Elites and Power in British Society / Philip Stanworth, An­ thony Giddens (ed.). London: Cambridge University Press, 1974. Keohane, Nannerl 0. Philosophy and the State in France. The Renaissance to the Enlightenment. Princeton: Princeton University Press, 1980. Kiernan, Victor J. State and nation in Western Europe / / Past and Present. 1965. V. 31. P. 20-38. Kingsley, Donald J. Representative Bureaucracy. Yellow Springs: Antioch Press, 1944· Kingsley, Donald J., Stahl, Glenn 0., Mosher, William E. Public Personnel Admin­ istration. New York: Harper, 3e ed, 1950; 5e ed., 1962. Kleiman, Ephraim. Fear of confiscation and redistribution. Notes towards a the­ ory of revolution and repression. Communication au séminaire de l'Institute for International Economic Studies, Stockholm, 1983. Klein, Jacques-Sylvain. La procédure des fonds de concours ou l'art de tourner les règles budgétaires / / La Revue administrative.1981. N 203. P. 466471· Kohli, Atul. The State and development / / States and Social Structures Newsletter, Social Science Research Council. 1988. N 6. P. 1-5. Lqffont, Jean-Jacques. Hidden gaming in hierarchies: facts and models / / The Economic Record. 1988. V. 64. N 187. P. 295-306. . Analysis of hidden gaming in a three-level hierarchy / / The Journal of Law, Economics, and Organization. 1990. V. 6. N 2. P. 301-324. Laitin, David В., Lustick, Ian S. Hegemony, institutionalization and the State (ротатор, без даты). . Hegemony and the State / / States and Social Structures Newsletter. 1989. N 9. P. 1-8. Lattimore Owen. Feudalism in History, рецензия на: Rushton Coulborn. Feudal­ ism in History (Princeton, Princeton University Press, 1956) / / Past and Present. 1957. V. 12. P. 50-57. . Studies in Frontier History. Collected Papers 1928-1958. Paris-La Haye: Mouton, 1962. Laumann, Edward 0. Bonds of Pluralism: The Form and Substance of Urban Social Networks. New York: Wiley, 1973. Laumann, Edward 0., Pappi, Franz U. Networks of Collective Action. A Perspec­ tive on Community Influence Systems. New York: Academic Press, Laumann, Edward 0., Knoke, David. The Organizational State. Madison: Uni­ versity of Wisconsin Press, 1988. Leca, Jean, Bouvier, Jean, Muller, Pierre, Nizard, Lucien, Barel, Yves, Nicolai, An­ dré, Hermann-Origet, Claude, Leyral, René, Gottelmann, Gabnele. Recherches sur l'État. Élaboration d'un bilan interdisciplinaire des travaux concernant l'État français d'aujourd'hui. Rapport de l'Institut d'études politiques CERAT, Commissariat général du Plan. CORDES, 1.1,1980. Leff, Gordon. History and Social Theory. London: Merlin Press, 1969. Legendre, Pierre. Histoire de la pensée administrative / / Traité de science administrative (coll.). Paris: Mouton, 1966. 703 О ГОСУДАРСТВЕ . La facture historique des systèmes. Notations pour une histoire comparative du droit administratif français / / Revue internationale de droit comparé. 1971. V. 23. N 1. P. 5-47. Le G°ff> Jacques. L'État et les pouvoirs / / Histoire de la France / André Burguière, Jacques Revel (dir.), t. II. Paris: Seuil, 1989. Lénine, Vladimir. De l'État. Conférence du 11 juillet 1919 à l'Université de Sverdlov (полный текст доступен на сайте marxists.org). Lenoir, Rémi. Un reproche vivant. Entretien avec un magistrat / / La Misère du monde/Pierre Bourdieu (dir.). Paris: Seuil, 1993. P. 465-492. Le Paige, Louis Adrien. Lettres historiques sur les fonctions essentielles du Parlement, sur le droit des pairs et sur les lois fondamentales du royaume. 2 vol. Amsterdam: Aux Dépens de la Compagnie, 1753-1754. Le POTS, Anicet. L'État efficace. Paris: Robert Laffont, 1985. Levenson, Joseph Richmond. Confucian China and its Modem Fate. A Trilogy. Berkeley: University of California Press, 3 t., 1958-1965. Lewis, Andrew W. Le Sang royal. La famille capétienne et l'État, France, Xe-XIVe siècles. Paris: Gallimard, 1986 [1981]. Lieberman, Jethro K. The Tyranny of Experts. How Professionals are Closing the Open Society. New York: Walker, 1970. Lindenberg, Siegwart, Coleman, James S., Nowak, Stefan (ed.). Approaches to Social Theory. New York: Russell Sage Foundation, 1986. Lindblom, Charles E. Politics and Markets. New York: Basic Books, 1977. Lipietz, Alain. Crise de l'État-providence: idéologies, réalités et enjeux pour la France des années 1980. Intervention au Congrès de la Société québécoise de science politique «Crise économique, transformations politiques et changements idéologiques», Trois-Rivières, mai 1983. Document CEPREMAP, 8306,1983. Lowi, Theodore J. The reason of the Welfare State. An inquiry into ethical foundations and constitutional remedies (ротатор, без даты). Lowie, Robert H. The Origin of the State. New York: Harcourt, Brace & Co, 1927. Loyseau, Charles. Traité des ordres et simples dignités. Châteaudun, 1610. Macpherson, CrawfordB. Do we need a theory of the State?//Archives européennes de sociologie. 1977. V. 18. Ν 2. P. 223-244· Mcclelland, Charles Ε. Structural change and social reproduction in German uni­ versities, 1870-1920 / / History of Education, 1986. V. 15. N 3. P. 177-193. Maire, Catherine (dir.). Jansénisme et révolution. Actes du colloque de Versailles tenu au Palais des congrès les 13 et 14 octobre 1989. Paris: Chroniques de Port-Royal, Bibliothèque Mazarine, 1990. Maitland, Frederic W. English Law and the Renaissance. Cambridge: Cambridge University Press, 1901. .The Constitutional History of England. A Course of Lectures Delivered. Cambridge: Cambridge University Press, 1948 [1908]. . Equity. The Forms of Action at Common Law. Cambridge: Cambridge University Press, 1913. Manley, John. Neopluralism: a class analysis of pluralism I and pluralism II. American Political Science Review. 1983. V. 77. N 2. P. 368-384. Mann, Michael. States, ancient and modern / / Archives européennes de sociologie, numéro spécial sur l'État. 1977. V. 28. N 2. P. 262-298. 704 список основных источников . The autonomous power of the State. Its origins, mechanisms and re­ sults //Archives européennes de sociologie. 1984. V. 25. Ν ι. Ρ. 185-213· . The Sources of Social Power. Vol. 1: A History of Power from the Be­ ginning to AD 1760. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. Mantran, Robert. L'Empire ottoman, du XVIe au XVIIIe siècle. Administration, économie, société. London: Variorum, 1984. Mantran, Robert (dir.). Histoire de l'Empire ottoman. Paris: Fayard, 1989. Marion, Marcel (dir.). Dictionnaire des institutions de la France aux XVIle et XVIIIe siècles. Paris: Picard, 1972 [1923]. Marsch, Robert M. The venality of provincial office in China and in comparative perspective / / Comparative Studies in Society and History. 1962. V. 4. P. 464-466. Meisel, James H. The Myth of the Ruling Class. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1962. Memmi, Dominique. Savants et maîtres à penser. La fabrication d'une morale de la procréation artificielle / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1989. N 76-77. P. 82-103. Mesnard, Pierre. L'Essor de la philosophie politique au XVIe siècle. Paris: Vrin, 1969. Michels, Roberto. Les Partis politiques. Essai sur les tendances oligarchiques des démocraties. Paris: Flammarion, 1914 [1911]. Miliband, Ralph. The State in Capitalist Society. An Analysis of the Western System of Power. New York: Basic Books, 1978 [1969]. Miller, Benjamin. The colonial polo club: an examination of class processes in the suburban-rural fringe / / Cities of the United States / Leith Mullings (ed.). New York: Columbia University Press, 1987. P. 198-218. Miller, Delbert C. Power, complementary, and the cutting edge of research / / Sociological Focus. 1968. V. 1. N 4. P. 1-17. Mills, Charles Wright. The Power Elite. New York: Oxford University Press, 1956 (trad, fr.: L'Élite du pouvoir. Paris: Maspero, 1959). Moore, Barrington. Les Origines sociales de la dictature et de la démocratie. Paris: Maspero, 1983 [1966]. Mosse, George L. The Crisis of German Ideology. Intellectual Origins of the Third Reich. New York: Grosset & Dunlap, 1964 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Les Racines intellectuelles du Troi­ sième Reich. Paris: Calmann-Lévy, 2006). Mousnier, Roland. La Vénalité des offices sous Henri IV et Louis XIII. Rouen: Maugard, 1945. . Le trafic des offices à Venise / / Revue historique de droit français et étranger. 1952. V. 30. N 4. P. 552-565. . La Plume, la faucille et le marteau. Institutions et société en France du Moyen Âge à la Révolution. Paris: PUF, 1970. .La fonction publique en France du début du XVIe siècle à la fin du XVIIIe siècle / / Revue historique. 1979. N 530. . Les Institutions de la France sous la monarchie absolue, 1598-1789. T. I: Société et État. Paris: PUF, 1974; T. II: Les Organes de l'État et la société. Paris: PUF, 1980. Müller, Wolfgang, Neusüss, Christel. The illusion of State socialism and the contradiction between wage labor and capital //Telos. 1975. N 25. P. 13-91. 705 О ГОСУДАРСТВЕ Murray, Robin. The internationalization of capital and the national State//New Left Review. 1971. N 67. P. 84-109. Naudé, Gabriel. Considérations politiques sur les coups d'État, 1667 (rééd. Gallimard, 2004). Nicolai, André. Les efficacités de la planification / / Planification et société / Lucien Nizard, Pierre A. Bélanger (dir.). Grenoble: PUG, 1975. P. 583-598. Nordlinger, Eric A. On the Autonomy of the Democratic State Cambridge: Harvard University Press, 1981. Nouck, Robert. Anarchy, State and Utopia. Oxford: Basil Blackwell, 1974 (французский перевод: Idem. Anarchie, État et utopie. Paris: PUF, 1988)· O'Connor, James. The Corporations and the State. New York: Harper Se Row, 1974. Offe, Claus. Laws of motion of reformist State policies. An Excerpt from Berufabildungs Reform eine Fall Studie über Reform Politik (рукопись, без даты). . Structural problems of the capitalist State. Class rule and the polit­ ical system. On the selectiveness of political institutions //German Po­ litical Studies. Claus Von Beyme (ed.). Vol. 1. London: Sage, 1974. p · З1-55· . Disorganized Capitalism. Contemporary Transformations of Work and Politics. Cambridge: Polity Press, 1985. Offe, Claus, Keane, John (dir.). Contradictions of the Welfare State. London: Hutchinson & Co, 1984. Olesen, Virginia, Whittaker, Elm W. Critical notes on sociological studies of pro­ fessional socialization / / Professions and Professionalization / John A.Jackson (ed.). Cambridge: Cambrige University Press, 1970. Ooms, Herman. Tokugawa Ideology, Early Constructs, 1570-1680. Princeton: Princeton University Press, 1985. Orloff, Ann Shola, Skocpol, Theda. Why not equal protection? Explaining the pol­ itics of public social spending in Britain, 1900-1911, and the United States, 1880-1920 / / American Sociological Review. 1984. V. 49. N 6. P. 726-750. Ory, Pascal (dir.). Nouvelle histoire des idées politiques, Paris: Hachette, 1987. Pareto, Vtlfredo. The Rise and Fall of Elites. An Application of Theorical Sociology. New Brunswick: Transaction Publishers, 1991 [1901]. . Les Systèmes socialistes (Œuvres complètes, vol. 5). Paris-Genève: Droz, 1965 [1902]. . Traité de sociologie générale (Œuvres complètes, vol. 12). Paris-Genève: Droz, 1968 [1916]. Parsons. Talcotty Éléments pour une sociologie de Taction. Paris: Pion, 1955 [1937]· . Sociétés. Essai sur leur évolution comparée. Paris: Dunod, 1973 [1966]. Pascal, Biaise. Pensées. Paris: Le Livre de Poche, 1972 (éd. Léon Bninschvicg, 1897) [1670]. Péan, Pierre. Secret d'État. La France du secret, les secrets de la France. Paris: Fayard, 1986. 706 список основных источников Perez-Diaz, Victor. Estado, burocracia у sociedad civil. Discusion critica, desarrollos у alternativas a la teoria politica de Karl Marx. Madrid: Alfaguara, 1978; английский перевод: Idem. State, Bureaucracy and Civil Society. A Critical Discussion of the Political Theory of Karl Marx. LondonNew York: Macmillan-Humanities Press, 1978. . El proyecto moral de Marx cien anos después / / Marx, economia y moral /Angel Rojo Luis, Victor Perez-Diaz (dir.). Madrid: Alianza Editorial, 1984. Perlin, Frank. State formation reconsidered / / Modern Asian Studies. 1985. V. 19. N 3. P. 415-480. Perroux, François. Pouvoir et économie. Paris: Dunod, 1973. Petot,Jean. Histoire de l'Administration des Ponts et Chaussées (1599-1815). Paris: Marcel Rivière, 1958. Peuchot, Éric. L'obligation de désintéressement des agents publics. Thèse pour le doctorat d'État, Université de Paris-2,1987. Pirotte, Olivier. Vivien de Goubert. Paris: LGDJ, 1972. Puier-Kouchner, Evelyne. Le Service public dans la théorie de l'État de Léon Duguit / / Revue internationale de droit comparé. 1973. V. 25. N 4. P· 970-971· Pocock, John Greville Agard. The Machiavellian Moment: Florentine Political Thought and the Atlantic Republican Tradition. Princeton: Princeton University Press, 1975 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Le Moment machiavélien. La pensée politique florentine et la tradition républicaine atlantique. Paris: PUF, 1997). Pollock, Sheldon. From discourse of ritual to discourse of power in Sanskrit culture//Journal of Ritual Studies. 1990. N 4-2. P. 315-345. Post, Gaines. Studies in Medieval Legal Thought. Princeton: Princeton University Press, 1964. Poulantzas, Nicos. Pouvoir et classes sociales. Paris: Maspero, 1968; английский перевод: Idem. Political Power and Social Classes. London: New Left Books, 1973. Przeworski, Adam. Capitalism and Social Democracy. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. . Marxism and rational choice / / Politics and Society. 1085. V. 14. N 4- Ρ- 379-409· Przeworski, Adam, Wallerstein, Michael. Structural dependence of the State on capital, manuscrit, sd. . Corporatism, pluralism and market competition, manuscrit, sd. Putnam, Robert D. The Comparative Study of Political Elites. Engliwood: Pren­ tice Hall, 1976. Quadagno, Jill. Theories of the Welfare State / / Annual Review of Sociology. 1987. V. 13. P. 109-128. Rampelberg, Renée-Marie. Aux origines du ministère de l'Intérieur, le ministère de la maison du Roi, 1783-1788. Paris: Economica, 1974. Rev, Istvan. The advantages of being atomized. Communication présentée à rinstitute for Advanced Study, Princeton, février 1986 (ротатор). Richet, Denis. La France moderne. L'esprit des institutions. Paris: Flammarion, 197З· 707 О ГОСУДАРСТВЕ . Élite et noblesse: la fonction des grands serviteurs de l'État (fin XVIedébut XVIIe siècle) //Acta Poloniae Historica. 1977. N 36. P. 47-63. Riker, William H. Some ambiguities in the notion of power / / T h e American Political Science Review. 1964. V. 63. N 2. P. 341-349. Ringer, Fntz K. The Decline of the German Mandarins. The German Academic Community (1890-1933). Cambridge: Harvard University Press, 1969. Rolland, Patrice. L'enjeu du droit / / Georges Sorel / Michel Charzat (dir.). Paris: Éd. de l'Herne, «Cahier de l'Hern», 1986. P. 28-44. Rosanvallon, Pierre. La Crise de l'État-providence. Paris: Seuil, 1981. Ross, George. Redefining political sociology, рецензия на: Peter В. Evans, Dietrich Rueschemeyer, Theda Skocpol (dir.). Bringing the State Back in (Cam­ bridge, Cambridge University Press, 1985) / / Contemporary Sociology. 1986. V. 15. N 6. P. 813-815. Rouquié, Alain. Changement politique et transformation des régimes / / Traité de science politique / Madeleine Grawitz, Jean Leca (dir.). Paris: PUF, 1985. P. 601. Rousselet, Marcel. Histoire de la magistrature française. Des origines à nos jours. 2 vol. Paris: Pion, 1957. Rubinstein, William D. Wealth, élites and the class structure of modem Britain / / Past and Present. 1977. V. 76. P. 99-126. Runciman, W. Garry. Comparative history or narrative history //Archives européennes de sociologie. 1980. N ai. P. 162-178. Rupp,Jan С. С. De Lange, Rob. Social order, cultural capital and citizenship. An essay concerning educational status and educational power versus com­ prehensiveness of elementary schools//The Sociological Review. 1989. V. 37. N 4. P. 668-705. Ryan, William. Blaming the Victim. New York: Pantheon Books, 1971. Saige, Guillaume-Joseph. Catéchisme du citoyen, ou Éléments du droit public français, par demandes Se réponses, (без места), 1775. Saint Martin, Monique De. L'Espace de la noblesse. Paris: Métailié, 1993. Salmon, J. H. M. Venality of office and popular sedition in seventeenth century France. A review of a controversy// Past and Present. 1967. V. 37. P. 21-43. Samoyault, Jean-Pierre. Les Bureaux du secrétariat d'État des Affaires étrangères sous Louis XV Paris: Pedone, 1971. Sarfatti, Larson Magali. The Rise of Professionnalism. A Sociological Analysis. Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1977. Schapiro, Meyer, рецензия на: Joseph С. Shane. Between the Past and Present. Artists, Critics, and Traditions from 1848 to 1870 (Princeton: Princeton University Press, 1951) / / T h e Art Bulletin 1954. N 36. P. 163-165. Schmitter, Philippe. Neo-corporatism and the State. Working Paper N 106. Flo­ rence: EUI. Schmolders, Günter. Psychologie des finances et de l'impôt. Paris: PUF, 1973. Schramm, Percy Ernst. Kaiser, Rom und Renovatio. Studien und Texte zur Geschichte des römischen Erneuerungsgedankens vom Ende des karolingischen Reiches bis zum Investiturstreit. 2 vol. Berlin: Teubner, 1929. . Der König von Frankreich. Das Wesen der Monarchie von 9 zum 16. Jahrhundert. Ein Kapital aus Geschichter des abendlischen Staates, 2 vol. Weimar: H. Böhlaud Nachf, 1939. 708 список основных источников Seyssel, Claude De. La Monarchie de France/Jacques Poujol (éd.). Paris: Librairies d'Argences, i960 [1519]. Shibata, Michio, Chizuka, Tadami. Marxist studies of the French Revolution in Japan / / Science & Society. 1990. V. 54. N 3. P. 366-374. Shinn, Terry. Science, Tocqueville, and the State. The organization of knowledge in modern France / / Social Research. 1992. V. 59. N 3. P. 533566. Skinner, Quentin. The Foundations of Modern Political Thought. T.i: The Renaissance. T. 2: The Age of Reformation. Cambridge: Cambridge University Press, 1978 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Les Fondements de la pensée politique moderne. Paris: Albin Michel, 2001). Skocpol, Theda. States and Social Revolution. A Comparative Analysis of France, Russia, and China. Cambridge: Cambridge University Press, 1979 (французский перевод: Idem. États et révolutions sociales. La Révolution en France, en Russie, en Chine. Paris: Fayard, 1985). . Rentier State and Shi'A Islam in the Iranian Revolution / / Theory and Society. 1982. V. 11. N 3. P. 265-283. . Bringing the State back in: strategies of analysis in current research//Bringing the State Back in / Peter B. Evans, Dietrich Rueschemeyer, Theda Skocpol (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1985. . Cultural idioms and political ideologies in the revolutionary reconstruction of State power. A rejoinder to Sewell //The Journal of Modern History. 1985. V. 57. N 1. P. 86-96. . Social history and historical sociology: contrasts and complementarities. Version revisée de «Historical sociology and social history: a dialogue», Annual Meeting of the Social Science History Association, Chicago, 23 novembre 1985; также опубликовано в форме: «Social his­ tory and historical sociology: contrasts and complementarities / / Social Science History. 1987. V. 11. N 1. P. 17-30. . A society without a "State"? Political organization, social conflict, and welfare provision in the United States //Journal of Public Policy. 1987. V. 7. N 4. P. 349-37 1 · Skocpol, Theda (ed.). Vision and Method in Historical Sociology. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. Skocpol, Theda, Weir, Margaret. State structures and the possibilities for "Keynesian" responses to the Great Depression in Sweden, Britain, and the United States / / Bringing the State Back / Peter B. Evans, Dietrich Rueschemeyer, Theda Skocpol (ed.). Cambridge: Cambridge Univer­ sity Press, 1985. Skocpol, Theda, Amenta, Edwin. States and social policies //Annual Review of So­ ciology. 1986. V. 12. P. 131-157. Social Science Research Council (New York). States and Social Structures News­ letter (2 numéros: «Hegemony and the State», hiver 1989; «The State and development», hiver 1988). Sorman, Guy. L'État minimum. Paris: Albin Michel, 1985. Spinoza, Baruch. Traité politique [1677] //OEuvres complètes. Paris: Gallimard, 1954. 709 О ГОСУДАРСТВЕ Stanworth, Philip, Giddens, Anthony (ed.). Elites and Power in British Society. London: Cambridge University Press, 1974. Stein, Burton. State formation and economy reconsidered / / Modern Asian Stud­ ies. 1985. V. 19. N з- Ρ. 387-413· Steinmetz, George. The myth and the reality of an autonomous State industrial­ ists, Junkers, and social policy in Imperial Germany / / Comparative Social Research. 1990. V.12. Stieber, Joachim W. Pope Eugenius IV, the Council of Basel, and the secular and ecclesiastical authorities in the Empire. The Conflict over supreme au­ thority and power in the Church / / Studies in the History of Christian Thought / Heiko A. Oberman (ed.). Vol. 13. Leyde: Brill, 1978. Stone, Deborah A. The Disabled State. Philadelphie: Temple University Press, 1984. Stone, Lawrence. Theories of Revolution / / World Politics. 1966. V. 18. N 2. P. 159-176. Strayer, Joseph R. The idea of feudalism / / Feudalism in History / Rushton Coulborn (ed.). Princeton: Princeton University Press, 1956. P. 3-11. . Les Origines médiévales de l'État modem. Paris: Payot, 1979 [1970]. Suleiman, Ezra N. Les Élites en France. Grands corps et grandes écoles. Paris: Seuil, 1979 [1978]. . Hauts fonctionnaires. Le mythe de la neutralité / / Le Monde, 27 février 1986. Supiot, Alain. La crise de l'esprit de service public / / Droit social. 1989. V. 12. P· 777-783· Swaan, Abram De. In care of the State. State formation and the collectivization of wealth care. Education and welfare in Europe and America during the Modern Era. План дипломной работы ( ц страниц, из которых одна представляет собой содержание), с приложением предвари­ тельного перевода: «Введение в социогенезис государства всеоб­ щего благосостояния» (i2 страниц). Sweezy, Paul M. Marxian socialism. Power elite or ruling class / / Monthly Re­ view Pamphlet Series, i960 [1956]. N 13. P. 5-17. Tessier, Georges. Diplomatique royale française. Paris: Picard, 1962. Théret, Bruno. L'État. Le souverain, la finance et le social. Avant-projet de séminaire franco-européen de recherche interdisciplinaire et de prospective, 25 mars 1990 (ротатор). . Néolibéralisme, inégalités sociales et politiques fiscales de droite et de gauche dans la France des années 1980. Identité et différences, pratiques et doctrines / / Revue française de science politique. 1991. V. 41. N 3. P. 342-381. . Quel avenir pour l'État-providence dans un contexte d'intégration des marchés nationaux? Communication au colloque international «Amérique du Nord, Communauté européenne: intégration économique, intégration sociale?», Université du Québec à Montréal, 22-24 octobre 1992. Thoenig, Jean-Claude. L'Ère des technocrates. Le cas des Ponts et Chaussées. Paris: Éditions d'organisation, 1973. Thompson, Edward P. The peculiarities of the English / / T h e Socialist Register/ Ralph Miliband, John Saville (ed.). London: Merlin, 1965. P. 311-362; 7IO список основных источников переиздано в: Edward P. Thompson.The Poverty of Theory and Others Essays. New York: Monthly Review Press, 1978. . Patrician society, plebeian culture //Journal of Social History. 1976. V. 7. N 3. P. 382-405. . Modes de domination et révolution en Angleterre / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1976. N. 2-3. P. 133-151. Thuau, Etienne. Raison d'État et pensée politique à l'époque de Richelieu. Paris: Armand Colin, 1966 (переиздано в: Albin Michel, 2000). Thuillier, Guy. Bureaucratie et bureaucrates en France au XIXe siècle. Genève: Droz, 1980. TtUy, Charles. Major forms of collective action in Western Europe 1500-1975 //Theory and Society. 1976. V. 3. P. 365-375. . From Mobilization to Revolution. Cambridge: Harvard University Press, 1986. . Cities and States in Europe, 1000-1800 / / States and Social Structures Newsletter. 1988. N 7. P. 5-9. . Coercion, Capital and European States, AD 990-1990. Cambridge: Blackwell, 1990 (французский перевод опубликован после курса: Idem. Contrainte et capital dans la formation de l'Europe, 990-1990. Paris: Aubier, 1992). Tîlly, Charles (ed.). The Formation of National States in Western Europe. Princeton: Princeton University Press, 1975 (со статьями авторов: Gabriel Ardant, David H. Bayley, Rudolf Braun, Samuel E. Finer, Wolfram Fischer, Peter Lundgreen, Stein Rokkan, Charles Tilly). Tîrole, Jean, Laffont, Jean-Jacques. The politics of government decision making. Regulatory institutions //The Journal of Law, Economics, and Organization. 1990. V. 6. N 1. P. 1-32. . The politics of government decision making. A theory of regulatory capture //The Quarterly Journal of Economics. 1991. V. 106. P. 1089-1127. . Auction design and favoritism / / International Journal of Industrial Organization. 1991. V. 9. P. 9-42. Turgot. Des administrations provinciales: mémoire présenté au Roi, 1788. Useem, Michael, Karabel, Jerome. Pathways to top corporate management//American Sociological Review. 1986. V. 51. N 2. P. 184-200. Vaillant, Roger, Éloge du Cardinal de Bernis, Paris, Fasquelle, 1956. Van Kley, Dale. Du Parti janséniste au parti patriote. L'ultime sécularisation d'une tradition religieuse à l'époque du chancelier Maupeou (17701775) //Jansénisme et révolution (материалы Версальского коллок­ виума, проведенного в Дворце конгресса 13 и 14 октября 2009 г.) / Catherine Maire (dir.). Paris: Chroniques de Port-Royal, Bibliothèque Mazarine, 1990. P. 115-130. Vidal-Xaquet, Pierre. La Raison d'État. Textes publiés par le comité MauriceAudin. Paris: Minuit, 1962 (rééd. La Découverte, 2002). Wacquant, LoïcJ. D. De l'État charitable à l'État pénal. Notes sur le traitement politique de la misère en Amérique (ротатор, [1989]). Wallerstein, Immanuel. The Modern World-System, vol. 1: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Cen­ tury. New York — London: Academic Press, 1974 (французский 711 О ГОСУДАРСТВЕ перевод: Idem. Le Système du monde, du XVe siècle à nos jours, t. I: Capitalisme et Économie-Monde 1450-1640. Paris: Flammarion, 1980). Walzer, Michael, Interpretation and Social Criticism, Cambridge, Harvard University Press, 1987 (французский перевод: Idem. Critique et sens com­ mun. Essai sur la critique sociale et son interpretation / J. Roman (trad.). Paris: La Découverte, 1990). Weber, Max. Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie. 3 vol. Tübingen: Mohr, 1978-1986 [1920-1921] (французский перевод: Idem. Hin­ douisme et bouddhisme [1916]. Paris: Flammarion, 2003; Confucia­ nisme et taoïsme [1916]. Paris: Gallimard, 2000; Le Judaïsme antique. Paris: Pion, 1970 [1917-1918]; L'Éthique protestante et l'Esprit du capitalisme. Paris: Pion, 1964 [1920]; Sociologie de la religion [1910-1920]. Paris: Flammarion, 2006). . Le Savant et le Politique. Paris: UGE, «10/18», 1963 [1959; 1919]· . Histoire économique. Esquisse d'une histoire universelle de l'économie et de la société. Paris: Gallimard, 1991 [1919-1920]. . Économie et société. Paris: Pion, 1971 [1921]. . Essais sur la théorie de la science. Paris: Pion, 1965 [1922]. Wickham, Chris, «Historical Materialism, Historical Sociology»//New Left Review. 1988. N 171. P. 63-78. Will, Pierre-Etienne. Bureaucratie et famine en Chine au XVIIle siècle. Paris-La Haye: EHESS-Mouton, 1980. . Bureaucratie officielle et bureaucratie réelle. Sur quelques dilemmes de l'administration impériale à l'époque des Qing / / Études chinoises. 1989. V. VIII. P. 69-141. . рецензия на: Beatrice S. Bartlett, Monarchs and Ministers. The Grand Council in Mid-Ch'ing China, 1723-1820 (Berkeley-Los Ange­ les, University of California Press, 1991) / / Harvard Journal of Asiatic Studies. 1994. V. 54. Ν ι. Ρ. 3ΐ3"337· Williams, Mike. Industrial policy and the neutrality of the State //Journal of Public Economics. 1982. V. 19. P. 73-96. Wittfogel, Karl August. Le Despotisme oriental. Étude comparative du pouvoir total. Paris: Minuit, 1977 [1957]. Wittgenstein, Ludwig. Tractatus logico-philosophicus, suivi de Investigations philosophiques. Paris: Gallimard, 1961 [1953]. Wittrock, Björn, Wagner, Peter, Wollmann, Hellmut. Social science and the modern State: knowledge, institutions, and societal transformations / / Social Sciences and Modern States. National Experiences and Theoretical Crossroads / Peter Wagner, Carol H. Weiss, Björn Wittrock, Hellmut Wollmann (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1991· Woolley, John T. The politics of monetary policy in Western Europe. Communication à l'assemblée annuelle de l'American Political Science Association, Chicago, 1983. Wright, Erik 0. Class, Crisis and the State. London: Verso, 1979. Zeitlin, Maurice, Neuman, W.Lawrence, Ratcliff, Richard E. Class segments, agrarian property and political leadership in the capitalist class of Chile / / American Sociological Review. 1976. V. 41. P. 1006-1029. 712 список основных источников Zeldin, Theodore. The Political System of Napoleon III. London: Macmillan, 1958. Zeller, Gaston. Les Institutions de la France au XVIe siècle. Paris: PUF, 1987 [1948]. Zolberg, Aristide R. Interactions stratégiques et formation des États modernes en France et en Angleterre / / Revue internationale des sciences sociales. 1980. V. 32. N 4. P. 737-767. . L'influence des facteurs "externes" sur Tordre politique interne//Traité de science politique / Madeleine Grawitz, Jean Leca (dir.). Paris: PUF, 1985. P. 567-598· 2. Работы, не связанные напрямую с темой государства Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М.: Издательская груп­ па «Прогресс», 1993· Бейтсон Г. Экология разума (Избранные статьи по антропологии, психи­ атрии и эпистемологии). М.: Смысл, 2θθθ. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Про­ гресс-Ун и вере, 1995· Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М: Московский философский фонд, Academia-Центр, Медиум, 1995· Бернхард Т. Старые мастера. М.: Медиум, 1995· Блок M. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в сравнительной перспективе. М.: Издательский дом «Дело», 2015. Гинзбург К. Германская мифология и нацизм / / Мифы-эмблемы-приме­ ты. М.: Новое издательство, 2004. Дэвидсон Д. Истина и интерпретация. М.: Праксис, 2003. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, ig. . Дюркгейм Э., МоссМ. О некоторые первобытных формах классификации. К исследованию коллективных представлений / / Мосс М. Обще­ ства. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. М.: КДУ, гон. С. 56-125. Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос. М., СПб.: Университетская книга, 2000. Кассирер Э. Философия символических форм: В з т. М., СПб.: Универси­ тетская книга, 2002. Куайн У. В. О. Слово и объект. М.: Логос, 2000. Кун Т. Структура научных революций. М.: ACT, 2003. ЛавджойА. Великая цепь бытия. М.: Дом интеллектуальной книги, 2θΐι. Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Аст, Львов: Инициатива, 1999· Лейбниц Г. В. Опыты теодицеи о благости Божьей //Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1989. Т.4Мерло-Понти М. В защиту философии. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1996· 713 О ГОСУДАРСТВЕ Мерло-Понти M. Знаки. М.: Искусство, 2θθΐ. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М: Ювента, Наука, 1999· Ницше Ф. По ту сторону добра и зла / / Полное собрание сочинений: В тринадцати томах. Т. 5- М.: Культурная революция, 2012. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов / / Избранное. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999· Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические ис­ токи нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002. Сартр Ж.-П. Проблемы метода. М.: Академический проект, 2θθ8. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое издательство, 2007. Хёйзиига Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М.: Прогресс — Традиция, 1997· ШютцА. Смысловое строение социального мира//Избранное: Мир, све­ тящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004. Элиас Н. Генезис спорта как социологическая проблема / / Логос. 2θθ6. №3(54)· Юм. Д. О первоначальных принципах правления //Собр. соч.: В 2 т. М.: Мысль, 199^· Т. 2. Alpers, Svetlana. L'oeil de l'histoire. L'effet cartographique dans la peinture hol­ landaise au XVIle siècle / / Actes de la recherche en sciences sociales. 1982. V. 49. P. 71-101. Anderson, Perry. Socialism and pseudo-empiricism / / New Left Review. 1966. N 35. P. 2-42. Aron, Raymond. Les Étapes de la pensée sociologique. Paris: Gallimard, 1976. Austin, John L. Quand dire, c'est faire. Paris: Seuil, 1970 [1955]. Bachelard, Gaston. La Formation de l'esprit scientifique. Contribution à une psychanalyse de la connaissance objective. Paris: Vrin, 1938. Balazs, Etienne. Les aspects significatifs de la société chinoise / / Asiatische Studien,. 1952. V. VI. P. 79-87. Bateson, Gregory et al. Towards a theory of schizophrenia / / Behavioral Science. 1956. V. 1. N 4. (французский перевод: Gregory Bateson. Vers une écologie de l'esprit, 2 t. Paris: Seuil, 1977-1980). Ben-David, Joseph. The Scientist's Role in Society: a Comparative Study. Chicago: University of Chicago Press, 1971. Bendix, Reinhard. Max Weber. An Intellectual Portrait, Berkeley. University of California Press: 1977 [i960]. Benêt, Francisco. Les marchés explosifs dans les montagnes berbères / / Les Systèmes économiques dans l'histoire et dans la théorie / Karl Polanyi, Conrad M. Arensberg, Harry W. Pearson (ed.). Paris: Larousse, 1975 [1957]· P. 195-216. Benveniste, Emile. Le Vocabulaire des institutions indo-européennes. T. I, Économie, parenté, société; T. II, Pouvoir, droit, religion. Paris: Minuit, 1969· Berger, Peter L., Luckmann, Thomas. La Construction sociale de la réalité. Paris: Klincksieck, 1986 [1966]. Bergson, Henri. La Pensée et le Mouvant. Paris: Alcan, 1934. Berle, Adolf Α., Means, Gardiner С. The Modern Corporation and Private Property. New York: Macmillan, 1933 [1932]. 7H список основных источников Bernhard, Thomas. Maîtres anciens. Paris: Gallimard, 1988 [1985]. Bloch, Marc. Apologie pour l'histoire, ou Métier d'historien. Paris: Armand Colin, 2e éd. 1952 [1949]. Bollock, Jean. Empédocle. 3 vol. Paris: Minuit, 1965-1969. Brubaker, Rogers. The Limits of Rationality. An Essay on the Social and Moral Thought of Max Weber. London: Allen & Unwin, 1984. Burnham, James. L'Ère des organisareurs. Paris: Caiman-Levy, 1947 [1941]. Caillet, Laurence. La Maison Yamazaki. La vie exemplaire d'une paysanne japonaise devenue chef d'une entreprise de haute coiffure. Paris: Pion, 1991. Casnrer, Ernst. Individu et cosmos dans la philosophie de la Renaissance. Paris: Minuit, 1983 [1927]. . Philosophie des formes symboliques. 3 t. Paris: Minuit, 1972 [19531957]· . Structuralism in modem linguistics //Word. 1945. V. 1. N 2. Chamfort, Nicolas De. Maximes et pensées. Paris, 1795. Champagne, Patrick. Faire l'opinion. Le nouveau jeu politique. Paris: Minuit, 1990· Cicourel, Aaron. La Sociologie cognitive. Paris: PUF, 1979 [1974]. Coll. Philosophies de l'Université. L'idéalisme allemand et la question de l'Université, textes de Schelling, Fichte, Schleiermacher, Humboldt, Hegel présentés par Luc Ferry, Jean-Pierre Pesron et Alain Renaut. Paris: Payot, 1979. Davidson, Donald. Inquiries into Truth and Interpretation, Oxford, Clarendon Press, 1984 (французский перевод опубликован после курса: Idem. En­ quêtes sur la vérité et l'interprétation. Nîmes: Jacqueline Chambon, 1993). Deleuze, Gilles. Supplément à propos des nouveaux philosophes et d'un problème plus général / / Minuit, supplément au n° 24, mai 1977. Derrida, Jacques. L'Autre Cap. Paris: Galilée, 1991. Descimon, Robert. Qui étaient les Seize? Mythes et réalités de la Ligue parisienne, 1585-1594. Paris: Klincksieck, 1983. Dumézil, Georges. Science et politique. Réponse à Carlo Ginzburg / / Annales ESC. 1985. V. 5. P. 985-989. Durkheim, Emile. De la division du travail social. Paris: PUF, i960 [1893]. . Débat sur l'explication en histoire et en sociologie //Bulletin de la société française de philosophie. 1908. № 8, rééd. in Textes, Paris, Minuit, 1975. T. 1. P. 199-217. . Les Formes élémentaires de la vie religieuse. Paris: PUF, i960 [1912]. . Leçons de sociologie. Paris, PUF: 1990 [1922]. . L'Évolution pédagogique en France. Paris: PUF, 1969 [1938]. Durkheim, Emile, Mauss, Marcel. De quelques formes primitives de classification. Contribution à l'étude des représentations collectives / / Année sociologique. 1901-1902. N 6. P. 1-72. Elias, Norbert. Sport et violence //Actes de la recherche en sciences sociales. 1976. V. 6. N 2. P. 2-21. Febvre, Lucien. Le Problème de l'incroyance au XVIe siècle. La religion de Rabelais. Paris: Albin Michel, 1968 [1947]. Feyerabend, Paul. Realism, Rationalism and Scientific Method. Philosophical papers, vol. 1. Cambridge: Cambridge University Press, 1985 715 О ГОСУДАРСТВЕ (французский перевод опубликован после курса: Idem. Réalisme, rationalisme et méthode scientifique. Chennevières-sur-Marne: Dianoïa, 2005). Foucault, Michel. Qu'est-ce que la critique? Critique et Aufklärung. Conférence du 27 mai 1978 devant la Société française de philosophie / / Bulletin de la société française de philosophie. 1990. V. 84. N 2. P. 35-63. Garfinkel, Harold. Conditions of successful degradation ceremonies//American Journal of Sociology. 1956. V. 61. N 5. P. 240-244. Gernet, Louis. Les Grecs sans miracle. Paris: Maspero, 1983. Gerschenkron, Alexander. Economic Backwardness in Historical Perspective. A book of Essays. Cambridge: Belknap Press of Harvard University Press, 1962. Ginzburg, Carlo. Mythologie germanique et nazisme. Sur un livre ancient de Georges Dumézil //Annales ESC. 1984. V. 4. P. 695-715. Gojjman, Erving. La Mise en scène de la vie quotidienne. T. I: La Présentation de soi; t. II: Les Relations en public. Paris: Minuit, 1973 [1959]. . Les Rites d'interaction. Paris: Minuit, 1974 [1967]. . The interaction order//American Sociological Review. 1983. V. 48. P. 1-17. Goody, Jack. La Raison graphique. La domestication de la pensée sauvage. Paris: Minuit, 1978 [1977]. Gurvitch, Georges. La Vocation actuelle de la sociologie. Paris, PUF: 1950. Habermas, Jürgen. L'Espace public. Archéologie de la publicité comme dimension constitutive de la société bourgeoise. Paris: Payot, 1978 [1962]. Halbwachs, Maurice. La classe ouvrière et les niveaux de vie. Recherche sur la hiérarchie des besoins dans les sociétés industrielles contemporaines. Paris: Gordon & Breach, 1970 [1912]. . Les Cadres sociaux de la mémoire. Paris: Mouton, 1976 [1925]. Hiroshi, Kojima. A demographic evaluation of P. Bourdieu's "fertility strategy" / / T h e Journal of Population Problems. 1990. V. 45. N 4. P. 52-58. Holton, Gerald. L'Invention scientifique. Paris: PUF, 1982. Huizinga, Johan. Homo Ludens. Essai sur la fonction sociale du jeu. Paris: Gallimard, 1951 [1938]. Hume, David. Essais et traités sur plusieurs sujets. Essais moraux, politiques et littéraires. Paris: Vrin, 1999 [1758]. Husti, Aniko. Le Temps mobile. Paris: INRP, 1985. Janet, Pierre. L'Évolution de la mémoire et de la notion du temps. Paris: Chahine, 1928. Köhler, Wolfgang. L'Intelligence des singes supérieurs. Paris: Alcan, 1927 [1917]. Kuhn, Thomas. La Structure des révolutions scientifiques. Paris: Flammarion, 1982 [1962]. Lalande, André. Vocabulaire technique et critique de la philosophie. Paris: Alcan, 1926 (rééd. PUF, 2006). Leibniz, Gottfried Wilhelm. Essais de théodicée. Sur la bonté de Dieu, la liberté de l'Homme et l'origine du Mal. Paris: Garnier-Flammarion, 1969 [1710]. Lévi-Strauss, Claude. Tristes Tropiques. Paris: Pion, 1955. . L'ethnologie et l'histoire//Annales ESC. 1983. V. 38. N 6. P. 1217-1231. 716 список основных источников Lovejoy, Arthur Опскеп. The Great Chain of Being. A Study of the History of an Idea. Cambridge: Harvard University Press, 1936. Malraux, André. Psychologie de l'art. T. III: La Monnaie de l'absolu. Genève: Skira, 1950. Matheron, Alexandre. Individu et communauté chez Spinoza. Paris: Minuit, 1969. Mauss, Marcel. Esquisse d'une théorie générale de la magie / / L'Année sociologique. 1902-1903, переиздано в: Sociologie et anthropologie. Paris: PUF, 1950. P. 1-141. . L'expression obligatoire des sentiments / / Journal de psychologie. 1921. N 18, repris in OEuvres, Paris, Minuit, 1969. . Salutations par le rire et les larmes //Journal de psychologie. 1922. N21. . Essais de sociologie. Paris: Minuit, 1969 (rééd. Seuil, «Points», 1971). Mead, George H. H. L'Esprit, le soi et la société. Paris: PUF, 1963 [1934]. Mercier, Louis-Sébastien. Tableau de Paris. Amsterdam, 12 vol., 1781-1788. Merleau-Ponty, Maurice. Phénoménologie de la perception. Paris: Gallimard, 1945· . Éloge de la philosophie. Paris: Gallimard, i960 [1953]. . Signes. Paris: Gallimard, i960. Minton, Arthur. A form of class epigraphy//Social Forces. 1950. V. 28. P. 250-262. Momigliano, Arnaldo. Premesse per una discussione su Georges Dumézil / / Opus II, 2,1983. P. 329-341. Needham, Joseph. La Science chinoise et l'Occident. Le grand titrage. Paris: Seuil, 197З [1969]· Nietzsche, Friedrich. Par-delà le bien et le mal. Prélude d'une philosophie de l'avenir. Paris: Mercure de France, 1948 [1886]. Parsons, Talcott. The professions and social structure / / Social Forces. 1939. V. 17. N 4. P. 457-467. . Professions / / International Encyclopedy of the Social Sciences / David L. Sills. V. 12. New York: Macmillan, The Free Press. 1968. P. 536547· Peel, John David Yeadon. Herbert Spencer. The Evolution of a Sociologist. London: Heinemann, 1971. Polanyi, Karl. La Grande Transformation. Aux origines politiques et économiques de notre temps. Paris: Gallimard, 1983 [1944]. Polanyi, Karl, Arensberg, Conrad M., Pearson, Harry W. (dir.). Les Systèmes économiques dans l'histoire et dans la théorie. Paris, Larousse, 1975 [1957]. Pons, Philippe. D'Edo à Tokyo. Mémoire et modernité. Paris: Gallimard, 1988. Quine, Willard Van Orman. Le Mot et la Chose. Paris: Flammarion, 1977 [i960]. Rolland, Romain. Jean-Christophe. Paris: Cahiers de la Quinzaine, 17 vol., 19041912. Ruyer, Raymond. L'Utopie et les Utopies. Paris: PUF, 1950. Saint-Simon, Louis de Rouvroy De. Mémoires, vol. 13: 1717-1718. Paris: Ramsay, 1978 [1788]. Sartre, Jean-Paul. Questions de méthode. Introduction de Critique de la raison dialectique. Paris: Gallimard, i960. Schütz, Alfred. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Eine Einleitung in der verstehende Soziologie. Vienne: Springier-Verlag, 1932. 717 О ГОСУДАРСТВЕ . Le Chercheur et le quotidien. Phénoménologie des sciences sociales. Paris; Klincksieck, 1987. Sieffert, René. Le théâtre japonais / / Les Théâtres d'Asie /Jean Jacquot (dir.). Paris: Éd. du CNRS, 1968. P. 133-161. Spitzer, Leo. Linguistics and Literary History. Essays in Stylistics. New York: Rüssel & Rüssel, 1962. Thompson, Edward R The Poverty of Theory and Others Essays. New York: Monthly Review Press, 1978. Valéry, Paul. Cahiers. T. II. Paris. Gallimard: «Bibliothèque de la Pléiade», 1980 [1894-1914]. Van Gennep, Arnold. Les Rites de passage. Paris: Picard, 1981 [1909]. Viala, Alain. Naissance de l'écrivain. Sociologie de la littérature à l'Âge classique. Paris: Minuit, 1985. Wacquant, Loïc, рецензия на: Randall Collins. Three Sociological Traditions (New York-Oxford, New York University Press, 1985) / / Revue fran­ çaise de sociologie. 1987. V. 28. Ν 2. P. 334~33^· Weber, Max. The meaning of discipline / / From Max Weber: Essays in Sociol­ ogy/Hans H. Gerth, Charles Wright Mills. New York: Oxford Univer­ sity Press, 1946. P. 253-264. Whimster, Sam, Lash, Scott (ed.). Max Weber, Rationality and Modernity. Lon­ don: Allen & Unwin, 1987. Основные издания Пьера Бурдье на русском языке Бурдье П. Социология политики. M.: Socio-Logos, 1993 (статьи: Физиче­ ское и социальное пространство; Социальное пространство и ге­ незис «классов»; Политические позиции и культурный капитал; Общественное мнение не существует; Политическое представле­ ние: элементы теории политического поля; Делегирование и по­ литический фетишизм; Мертвый хватает живого; Политический монополизм и символические революции; За политику морали в политике). . Начала. M.: Socio-Logos, 1994· . Университетская докса и творчество: против схоластических делений. M.: Socio-Logos, 1996· . За рационалистический историзм / / S/Л' 97· М.: Институт экс­ периментальной социологии, 1996· . Социология и демократия / / S/JI'98. Поэтика и политика. Аль­ манах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. М.: Праксис; Институт экспериментальной социологии, 1999. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2θθΐ. . О телевидении и журналистике. М.: Фонд научных исследова­ ний «Прагматика культуры», Институт экспериментальной со­ циологии, 2002. . Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М.: Праксис, 2003. 7 ι8 список основных источников . Введение в социологию социальных наук: объективация субъ­ екта объективации; Поле науки; Социолог под вопросом //Социо­ логия под вопросом. Социальные науки в постструктуралистской перспективе. Альманах Российско-французского центра социо­ логии и философии Института социологии Российской Акаде­ мии наук. М.: Праксис; Институт экспериментальной социоло­ гии, 2005. . Социальное пространство: поля и практики. М.: Институт экс­ периментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005 (статьи: Гене­ зис и структура поля религии; Власть права: основы социологии юридического поля; Поле экономики; Производство веры. Вклад в экономику символических благ; Общественное мнение не суще­ ствует; Мужское господство; Поле литературы; Поле науки; Дело науки. Как социальная история социальных наук может служить их прогрессу. Социальные условия международной циркуляции идей). . Социология социального пространства. М.: Институт экспе­ риментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007 (статьи: Соци­ альное пространство и генезис «классов»; Физическое и социаль­ ное пространства; Социальное пространство и символическая власть; О символической власти; Стратегии воспроизводства и способы господства; Мертвый хватает живого; Делегирование и политический фетишизм; Политическое представление; Дух государства: генезис и структура бюрократического поля; От «ко­ ролевского дома» к государственному интересу: модель происхо­ ждения бюрократического поля). БурдьеП., ПассронЖ.-К. Воспроизводство: элементы теории системы об­ разования. М.: «Просвещение», 2007. Научное издание ПЬЕР БУРДЬЕ О ГОСУДАРСТВЕ Курс лекций в Коллеж де Франс (i9^9 _1 99 2 ) Главный редактор В.В. А Н А Ш В И Л И Заведующая редакцией Ю.В. БАНДУРИНА Выпускающий редактор Е.В. П О П О В А Корректор Т . П . П А Н К Е В И Ч Художник В . П . В Е Р Т И Н С К И Й Оригинал-макет О . З . Э Л О Е В Верстка А . И . П о п о в Подписано в печать 08.09.2016. Формат 70xiooVi6· Усл. печ. л. 58,33. Тираж ю о о экз. Изд. № 529. Заказ № 1719 Издательский дом «Дело» РАНХиГС 119571' Москва, пр-т Вернадского, 82 Коммерческий центр тел. (495) 433-25-ю, (495) 433"25"θ2 www.ranepa.ru [email protected] Отпечатано в П П П «Типогорафия «Наука» 12Ю99> Москва, Шубинский пер., 6 ISBN 978-5-7749-1191-2 9 ,, 785774"911912 |