Политический процесс, содержание которого трактуется различными формами взаимодействия субъектов политики, включает в себя и конфликтные взаимные отношения акторов.
Понятие "конфликт" для множества отечественных и зарубежных исследователей является имманентным, присущим самому властному феномену. Власть у них ассоциирована с принуждением, противостоянием, санкциями, сопротивлением и иными "негативными коннотациями", в связи с этим большая часть авторов включает конфликт в число неотъемлемых элементов отношений власти.
В. Ледяев считает, что власть часто имеет связь с конфликтом, некоторые формы власти просто подразумевают конфликт. В первую очередь, данный тезис отнесен к политической власти. Некоторые авторы даже утверждают, что политика сама по себе уже выступает ничем иным, как конфликтом глобального масштаба.
Для науки Запада с ее богатейшими традициями в сфере конфликтологической парадигмы, характерной является поливариантность методических подходов к оценке и определению феномена политического конфликта. В этой связи сегодня продолжается дискуссия по отношению к содержанию указанной категории, невзирая на ставшие уже классикой определения, которые приведены в трудах:
По мнению многих исследователей российского происхождения, развитие политической жизни нашего общества, которому присуща многопартийность, обуславливает правомочность конфликтов при взаимных отношениях между политическими партиями.
Межпартийная политическая борьба в форме своего основного объекта подразумевает власть на каком-либо уровне. Межпартийные конфликты в их нормальной форме предполагают непрерывную борьбу за собственные платформы, программы и стремление доказывать несостоятельность и порочность платформ и программ конкурентов и противников. Но опыт анализа отношений между политическими партиями показывает, что в собственной практической деятельности политические партии не ограничены идеологическими взаимоотношениями, а используют весь доступный им арсенал, допустимый, а часто и недопустимый, политической этикой для достижения собственных целей. Рост политической культуры общества в целом, формирует предпосылки и для роста уровня культуры во взаимных отношениях меж партиями.
Важным является также повышение политической культуры парламентских групп и фракций, так как в развитом обществе демократического типа они соответствуют каким-либо политическим партиям, и отход парламентариев от принципов политики партии быстро завершается их изгнанием из рядов той партийной ячейки, политику которой они предали собственными действиями или выступлениями.
Накопленный опыт предупреждения и урегулирования конфликтов в социальной среде (особенно с учетом результатов социологических исследований) образует необходимые предпосылки для укрепления гражданского согласия и мира в общественной среде отношений. Для российской общественной среды последнее представляет особенную актуальность.
Конфигурация партийно-политического пространства России до революции обладала вполне классическим видом. Здесь, как и на европейской территории, противостояние либералов и консерваторов (конфликт «монополия–конкуренция») постепенным образом замещалось противостоянием меж элитаристами и «цензовыми элементами» (конфликт труда и капитала). И точно так же, как в Европе, не явность признаков такого вытеснения обусловливалась ограниченным характером избирательного права.
В тот период как в организационной мощи, так и в численности быстрее всего прибавляли партии социалистического толка – эсеры и социал-демократы (во всяком случае, в период ослабления репрессий полиции), а главная борьба в Государственной думе велась меж либералами и консерваторами.
Если что-либо в партийно-политическом пространстве до 1917 года и выходило за обычные рамки, так это чрезвычайная развитость левого фланга. Пояснялась такая развитость в первую очередь кумулятивным наложением конфликта меж капиталом и трудом и конфликта меж деревней и городом. Если учитывать, что в своей массе рабочие являлись выходцами из сословия крестьян, то ничего удивительного нет в том, что два эти конфликта, сливаясь, порождали единое противостояние «простого народа» «господам».
В России победа «социалистической» революции послужила мощнейшим аргументом в пользу марксистской интерпретации взаимосвязей истории, которая стала фундаментом для схемы размежевания между правыми и левыми, господствовавшей на протяжении большей части 20 века.
Постсоветская многопартийность возникала при условиях, когда схема марксизма уже почти утратила собственную убедительность. К середине 1970-х годов наёмные работники Западной Европы активно голосовали за «буржуазные» партии, тогда как значимая часть среднего класса – за социалистические. Политическая жизнь перекроенной России вносила ещё большую путаницу в применение понятий «правое» и «левое».
Многолетняя монополия на власть не смогла не обратить коммунистов в силу консервативную и даже в чём-то традиционалистскую. Ослабление КПСС – в том числе в силу внутренних противоречий – постепенным образом выводило на первый план противостояние либералов и консерваторов, то есть сторонников поощрения конкуренции и сторонников сохранения монополии. Постепенно это противостояние вылилось за пределы партийной верхушки, а позже и самой КПСС.
С переходом мировой цивилизации от авторитарных форм правления к демократическим, противоборство в вопросах по путям общественного развития в государствах демократии сменилось в пользу:
Политическая борьба партий изредка выходит за грани конституционных норм, и обретает драматический характер. Достаточно вспомнить события в России в 1993 году (сентябрь – октябрь).
В сентябре 1993 года конфликт между президентом и парламентом достиг своего апогея и привел к государственному перевороту. Штурм Останкинской телебашни 3 октября является наиболее кровавым событием той осени. За один этот день погибли приблизительно сто человек. Немалую часть из них составляли репортеры и журналисты. Всего за три неспокойные недели жертвами смены власти стали свыше ста пятидесяти человек.
