В условиях обостренного геополитического противостояния в мире проблематика определения границ и направлений внешнеполитической активизации для нынешней России все еще является столь же актуальной, как и в первых десятилетиях 20 века. Пространственные грани нашего государства урезаны, будто по шаблонам кайзеровских генералов 1918 года, когда происходило решение ее участи как феномена геополитики. В то время Россия, отделенная от Балтики и Черного моря, была окружена англо-саксонским «кольцом Анаконды». Сегодня история может повториться.
Первая половина ХХ века
В первой трети ХХ века славянофильская и почвенническая тенденция, исходящая от И.С. Аксакова, Н.Я. Данилевского, В.И. Ламанского и Д.И. Менделеева и множества других, представлялась доминантной. Именно на ее фундаменте в Русском Зарубежье построил свою евразийскую геополитическую концепцию П.Н. Савицкий, который рассматривал Российскую империю в образе особого «греко-славянского» географического мира, огромного по своим пространственным масштабам и единого на общем его пространстве, но в это же время отличающегося от природы Азии и Европы, которые являлись прилегающими к нему. Россия в этой связи рассматривалась территориально переходной полосой между Европой и Азией, обладающей признаками восточного и западного миров географии, которая была призвана соединить их самой природой.
Центром исследования отечественных геополитологов являлась проблематика обнаружения самобытности государственного положения России, частицей этого была обозначена проблема выявления ее рубежей.
Страна, не имеющая устойчивых границ, не могла быть стабильной ни в геополитическом, ни в экономико-политическом смыслах.
Стабильные границы в данном случае - это те пределы пространства государства, в чьих рамках оно может устойчиво пребывать в экономической независимости и быть надежно защищенным в военно-стратегическом плане. Отечественная геополитическая мысль называла такие границы естественными.
Российская геополитика находилась в отрицании наличия естественных границ между Европой и нашей страной, поэтому в условном смысле географическая Европа представлялась землями, лежащими в западную сторону от Пулковского меридиана. При отсутствии демаркации ландшафтов, граница западной стороны была проведена по культурно-историческому принципу и по религиозному, то есть по границам между латинской и православной цивилизаций, и по меже, разделяющей области с наличием либо отсутствием русского говора. Этот принцип раздела культурно-географических миров Европы и России применяли:
- Н.Я. Данилевский;
- В.И. Ламанский;
- П.Н. Савицкий.
Северо-западные политические границы Российской империи со Швецией и Норвегией совпали с культурными, историческими и этнологическими, а южные сухопутные границы вошли в противоречие с рубежами с Пруссии, Австрии, Румынии, Турции, а потому могли быть принятыми в качестве «искусственных», так как данные земли были в большинстве «единоплеменными», «единоверными» России.
В результате этого сформировался панславистский концепт российского пространства, согласно которому грань «Среднего мира» с Европой проходит по черноморско-балтийской части в том числе, по Адриатическому морю и Ионическому морю, то есть по «окраинно-приморским европейским территориям», вбирая все западнославянские территории. Область российских интересов стратегического характера в Европе была ограничена по линиями Познань - Богемские горы - Триест. Галиция и Волынь были рассмотрены в образе органических частей России.
Этот подход совпадал с концепцией «хартленда», которая была разработана англо-саксонским геополитиком Х. Маккиндером в 1904 г., которую восприняли немецкие геополитики такие как, Ф.-В. фон Бергхоф. Эта концепция несла в себе суть, что территория России ограниченна пространством между западной линией, образуемой Чудским озером – Неманом и Днестром, складчатыми горами Азии и Северным Ледовитым океаном с большими длинными четырьмя полосами – область тундры, лесов, степей и пустынь.
Восток – вторая проблема России, которая для отечественной геополитики была не менее значима, чем сам вопрос о взаимных отношениях нашего государства с Западом. Это обуславливалось стратегической важностью в процессе борьбы с Англией за разграничение сфер влияния в Средней Азии а также главнейшей ролью направления востока в рамках геополитической активности России. Д.А. Милютин писал о важности присоединения Туркестана для того, чтобы обеспечить безопасность государства после территориальных потерь, случившихся в ходе крымской войны. Подобные позиции разделял И.И. Дусинский, видевший необходимость в движении российской цивилизации в глубины Азии для безопасности всего государства от исторически неизбежного «натиска Китая», так же предложил установить границу России до Куэнь-Луня с пустынями Гоби.
Вторая половина ХХ века
Н.Я. Данилевский и В.И. Ламанский считали принадлежащими некоторые частицы Малой Азии и Сирии Среднему миру на основании культурно-исторических принципов: христианские сирийцы, арийские азиаты. В соответствии с данным культурно-историческим подходом, естественные грани между Россией и Азией не были отмечены. Эта грань проводилась условно на Дальнем Востоке, в области, где переходила в долготы Хингана.
Наследие монгольской сферы, как считал П.Н. Савицкий, коснулось «исторического степного мира», центровой области старого материка, то есть Монголии и Восточного Туркестана, а также среднего азиатского, соединенного геополитически с иранской сферой.
Географическая собственность Внешней Монголии к российскому пространству определена близостью почвенно-ботанической и климатической – резко континентальный климат был характерным русской полосе степей, тянущейся до Большого Хингана; связью гор Внешней Монголии с Алтаем, Саянами и Забайкальским краем.
Большинство выводов наших геополитиков конца ХХ века подтверждались не только опытом истории, но настоящей практикой политики.
