Шотландские патриоты (по фильму «Храброе сердце»)

Лекция пятая Шотландские патриоты. Сепаратизм против абсолютизма «Только свободный гражданин имеет отечество; раб, крепостной, подданный деспота имеют лишь родину». Анатоль Франс «Неужели Веллингтону больше нечего предложить мне, кроме этих амазонок?» Наполеон об атаке шотландцев из кинофильма «Ватерлоо» Сергея Бондарчука О фильме В знаменитом путеводителе «Дорлинг Киндерсли», посвященном Великобритании, первая фраза в главе о Шотландии звучит так: «Главное, что вы должны знать о Шот­ландии, она – НЕ Англия». И, добавлю от себя, никогда ею не была и не будет, не­смотря на общий язык и пока еще общую страну, и даже общий остров. Поэтому се­годня мы говорим о королях Англии Эдуарде I, прозванном сначала Длинноногим за свой немалый рост, а потом переименованном в «Молот шотландцев», и о его сыне, во всем ему противоположном, Эдуарде II. А также об их идейных противниках Уильяме Уоллесе и Роберте Брюсе – героях, благодаря которым Шотландия в очередной раз отстояла свою независимость и не была поглощена Англией вплоть до Якова I Шот­ландского Стюарта. Но даже тогда не английский король стал владетелем Шотландии, а наоборот, король Шотландии взошел на трон Англии. Самая почетная капитуляция, которую я знаю в истории. Сегодня мы разбираем один из ключевых моментов трудного англо-шотланд­ского сосуществования и обсуждаем американскую, так как сами британцы не риску­ют касаться таких болезненных тем, ленту «Храброе сердце» Мэла Гибсона 1995 года с Софи Марсо и Бренданом Глисоном. И цепляем за неё как за паровозик британскую ленту 1991 года авангардиста Дерека Джармена «Эдуард II». Наш первый фильм «Храброе сердце» был выдвинут на «Оскара» по десяти номинациям и пять из них получил: «лучший фильм», «лучшая режиссура», «лучшая операторская работа», «лучший грим», «лучший монтаж звука». Довольно неожи­данный звездопад наград, если вспомнить, что это всего лишь второй фильм Мэла Гибсона как режиссера. До этого он снял только камерную ленту о подростках «Че­ловек без лица». А когда Гибсону выпал шанс стать режиссером «Храброго сердца», то он собирался сначала взять на роль главного героя Джейсона Патрика, бруталь­ного американского ирландца с мужественным подбородком, которого вы можете знать по лентам «Пропащие ребята» или «Мой ангел-хранитель». Но продюсеры, в том числе Алан Лэдд – тяжеловес Голливуда и соратник Джорджа Лукаса по «Звезд­ным войнам», – не рискнули выпустить на беговую кинодорожку двух «темных», непроверенных лошадок, и Гибсону пришлось взять на себя двойную нагрузку. Кстати, ко времени съемок Мэлу Гибсону было тридцать восемь лет – ровно столько, сколько Уильяму Уоллесу в год его героической, мученической смерти. Но даже после рокировки с актерами, продюсеры «наскребли» на съемки всего семьдесят миллионов долларов. Скудный бюджет для эпической исторической драмы. Однако результат превзошел все их ожидания. Кроме вороха кинонаград, фильм отбил свои семьдесят и накинул сверху еще сто тридцать миллионов долларов (75,6 млн. в США и Канаде и 127 млн. в других странах) в прокате. А двуручный меч, с которым Гиб­сон снимался в картине, несколько лет спустя был продан на аукционе «Сотби» за сто семьдесят тысяч долларов. Журналисты писали, что во время съемок «Храброго сердца» Гибсон рас­хаживал по площадке с таинственной книгой под названием «Как снять эпический фильм». Конечно, это был «троллинг» съемочной группы. Впрочем, в команде Гиб­сона был человек, способный написать такую инструкцию, – его многоопытный пер­вый помощник британец Дэвид Томблин, работавший и на «Барри Линдоне» Стенли Кубрика, и на «Индиане Джонсе», и организовавший самую многочисленную массо­вую сцену в байопике «Ганди» с тремястами тысячами статистов. По-моему, эта сцена даже удостоилась записи в книге рекордов Гиннесса. Очень удачным был и выбор оператора Джона Толла, за год до этого полу­чившего «Оскара» за историческую ленту «Легенды осени» Эдварда Цвика, а после «Храброго сердца» номинировавшегося на «Оскара» за военный фильм о Второй ми­ровой – «Тонкая красная линия» Терренса Малика. Поразительно, как у Толла баталь­ные сцены, стремительно снятые с высоты птичьего полета, гармонично перетекают в микрокосмос падающей дождевой капли или капли крови, жадно впитывающейся на наших глазах суровым полотном рубахи. А ведь он оператор-самоучка, получивший свою первую камеру подростком от родителей на Рождество. А Мэл Гибсон так заматерел после «Храброго сердца», что быстро развил свой режиссерский успех в «Страстях Христовых», особенно любимом мною «Апокалипси­се» и недавней военной драме «По соображениям совести» (в американском прокате «Hacksaw Ridge» – прозвище хребта на Окинаве, как у нас Мамаев Курган) 2016 года. Небольшой бюджет «Храброго сердца» заставил режиссера искать актеров среди не­примелькавшихся профессионалов из Европы: Эдуарда I сыграл англо-американец Патрик Макгуэн; Роберта Брюса – шотландец Ангус Макфадьен, который потом стал злодеем в антиутопии Курта Уиммера «Эквилибриум» 2003 года. А роль соратника Уо­лесса – Хемиша Кемпбелла –досталась молодому Брендану Глисону, который сегодня вырос в ведущего ирландского актера, а заодно музыканта, сценариста и писателя. Брендан начал сниматься поздно, в тридцать четыре года, но быстро набрал обороты. В нашей «исторической обойме» вы должны помнить его по роли отвязного мерзавца Рено де Шатильона из «Царствия Небесного» Ридли Скотта. А в мировом масштабе он обессмертил себя шедевром «Залечь на дно в Брюгге», за которым последовала не менее убойная лента «Однажды в Ирландии» и горькая драма об ирландском священ­нике «Голгофа». Роль подруги Уоллеса, Маррон, досталась британке Кэтрин Маккормак, кото­рую вы можете помнить по ленте «Заговор против короны» и сериалу «Рим». Очень душевным оказался и саундтрек в фильме, особенно шотландская волынка, да и дру­гие композиции в исполнении Лондонского Симфонического оркестра. Широкий исторический контекст Итак, начнем расчерчивать нашу англо-шотландскую «Mappa Mundi», а для этого мы вполне можем взять прежнюю франко-английскую и прирастить к ней Шотландию. Мы оставили Англию и Францию с бездарным Иоанном Безземельным и одаренным Фи­липпом II Августом, отнявшим у Иоанна почти все английские земли на континенте. А также с бесподобной Алиенорой Аквитанской – дважды королевой, мамой Иоанна и «мачехой» Филиппа, умершей в восемьдесят лет от ярости, когда она узнала, что Иоанн потерял её любимый замок Шато-Гайяр. Мы помним, что Иоанн взошел на трон с клеймом изменника, предавшего старшего брата Ричарда Львиное Сердце, и тайного убийцы племянника Артура Бретонского, сына среднего брата Джеффри, ведь Иоанн взял в плен Артура, а обратно не отдал. Да что там племянника, он даже невесту-краса­вицу Изабеллу Ангулемскую (1188–1246) украл из-под венца у графа де Ла Манш, Гуго Лузиньяна – дальнего родственника нашего Лузиньяна из «Царствия Небесного». Однако это дало возможность Филиппу-Августу призвать Иоанна к ответу за самоуправство как своего вассала, держателя Аквитании, и лишить его этого фьефа за плохое поведение. Ввязавшись в ответ в войну, Иоанн проиграл Филиппу-Августу ключевую битву при Бувине, хоть и выступил одним фронтом с другим своим племян­ником – императором Оттоном IV. После этой неудачи к прозвищу «Безземельный» прибавилось еще одна обидная кличка – «Мягкий меч». Вы помните, что в результате этого поражения корона Священной Римской империи досталась нашему герою из кинофильма «Ночь. День, а потом рассвет» Фри­дриху II Гогенштауфену. А король Иоанн продолжил собирать неудачи: сначала сце­пился с Папой, вплоть до отлучения от церкви, а потом сдался и спрятался под его юбкой, вернее рясой, отдав ему Англию в ленное владение. Отчего его английские бароны пришли в такую ярость, что восстали, и Иоанну в 1215 году пришлось под­писать «Великую хартию вольностей». Мечась по стране и воюя с вассалами, он так всех озлил, что они пригласили на царство сына Филиппа-Августа принца Людовика, в будущем VIII (1187–1223). От этого унижения Иоанна спасла только смерть, впрочем, тоже унизитель­ная: спасаясь от погони, он потерял не только королевскую казну, но даже собствен­ную корону. А потом благородный Уильям Маршал из кинофильма «Лев зимой», опе­кая юного короля, девятилетнего сына Иоанна – Генриха III (1207–1272), подписал хартию как гарант её выполнения и короновал Генриха простым золотым кольцом. А украденная невеста, королева Англии Изабелла Ангулемская, родив Иоан­ну пятерых детей, вернулась после его смерти во Францию к прежнему жениху Гуго, вышла все-таки за него замуж и родила еще девятерых! Обратите внимание на неё в фильме Ридли Скотта «Робин Гуд» 2010 года, где Изабеллу Ангулемскую сыграла французская актриса Лея Сейду. Репутация Иоанна оказалась настолько дурна, что больше ни один английский монарх не носил его злополучного имени. Зато с детьми королю повезло. Три красавицы-дочери быстро нашли суже­ных. Одна вышла замуж за сына Уильяма Маршала, другая – за короля Шотландии Александра II (1198–1249), а третья – за императора Фридриха II Гогенштауфена. Помните памятник белому медведю на набережной Темзы, тому самому, которого Фридрих подарил своему тестю Иоанну? Младший сын – Ричард Корнуоллский – был выбран в период смуты королем Германии. А старший – Генрих III – стал после отца королем Англии почти на весь XIII век. Он правил пятьдесят шесть лет, дольше всех средневековых королей Европы. Но почему-то Генрих как исторический персонаж выпал из европейской культуро­логической обоймы. Ни один из крупных писателей за прошедшие века не заинте­ресовался его судьбой, и ни один кинематографист не захотел снять про него кино. Уж американцы могли бы сделать фильм хотя бы о знаменитом подданном Генриха III Симоне де Монфоре, ведь именно его барельеф можно увидеть на стене в конгрессе США – как основоположника современного парламентаризма, заложившего основы демократического правления. Поэтому давайте исправим эту оплошность и скажем о нем два слова. Редко кто в средние века может спорить в своей значимости с королями. Симон де Монфор (1208–1265) – младший сын и полный тёзка знаменитого и жестокого вождя кресто­вого похода против катаров (альбигойцев) Аквитании. Отец Симона погиб в этом ад­ском походе при осаде Тулузы, ему размозжило голову булыжником, пущенным из камнемета. Так что он смог быстро проверить свой собственный принцип: «Убивайте всех, Господь узнает своих!» В день гибели отца Симону было всего девять и как младшему сыну по майо­рату ему не светило никакого наследства, но, на его счастье, в то время иностранцам было запрещено вступать в права владения землями в Англии. Так что его старший брат Амори оставил себе уделы отца во Франции, а Симон «взял» английское граж­данство и как новоиспеченный англичанин завладел отцовским графством Лестер. С королем Англии Генрихом III они оказались рано осиротевшими ровесни­ками. Возможно поэтому Симон настолько пришелся по душе монарху, что тот даже отдал другу в жены свою сестру Элеонору Плантагенет, молодую вдову сына Уильяма Маршала, о котором мы говорили, обсуждая фильм «Лев зимой». У Элеоноры было на­столько весомое состояние, что церковь склоняла её к монашеству. Но Симон де Мон­фор обошел не только церковь и завистливую к успехам выскочки-иноземца местную знать. Ему удалось даже ущемить интересы младшего брата короля Ричарда, у которо­го были свои виды на Элеонору, и хотя тот формально удовлетворился откупным, но осадочек остался. Генрих также хлопотал за Симона перед Папой римским, чтобы тот снял с Элеоноры монашеские обеты. Более того, Симон де Монфор стал крестным Эду­арда I – нашего нынешнего героя. Но скоро это сердечное согласие нарушилось, по­тому что Симон злоупотребил доверием короля по хозяйственной части, иными сло­вами проворовался. А дальше последовала череда злоключений, ссор и примирений, в результате которых Монфор даже стал правителем владений Англии на континенте в Аквитании, на границе Франции и Наварры, с центром в Бордо. Земли настолько богатой, что доходы от неё превышали все доходы Англии. А потом неугомонный Симон снова вернулся в Англию и возглавил оппози­цию Генриху III, которая из-за деспотичного правления короля давно тлела под золой смирения. Одним словом, Генрих III наступил на те же грабли, что и его отец Иоанн Безземельный. Имя этим граблям – «Великая хартия вольностей», которую Генрих пытался аннулировать. В 1258 году обозленные бароны явились на очередной совет вооруженные до зубов (бешеный парламент) и потребовали от короля подписать так называемые Оксфордские провизии, по сути протоконституцию Англии, ограничива­ющую самоуправство монархии. Дальше последовал военный конфликт, в котором сначала удача была на сто­роне Монфора, и в битве при Льюисе в 1264 году он одержал блестящую победу и даже пленил короля, наследника престола Эдуарда и брата короля Ричарда Корну­оллского. После этого Монфор стал лордом-протектором Англии и основал первый в истории страны и всей Европы выборный парламент. Он также предложил пригла­шать в парламент по два выборных представителя от каждого города и графства, тем самым создав прообраз Палаты Общин. Но через год, когда наследному принцу Эдуарду удалось бежать из плена и собрать новое войско, Морфор потерял все, включая собственную жизнь, в битве при Ившеме. Нет, потерял всё, кроме чести. Считается, что Монфору предлагали бежать, но он ответил: «Вручим наши души Господу, ибо наши тела во власти врагов» – и ри­нулся в последний бой. Тело его, оказавшееся «во власти врагов», расчленили и обез- главили. А его голову, насаженную на пику, получил как боевой трофей победитель Симона де Монфора барон Роджер Мортимер (1231–1282). Какая ирония судьбы, ведь его внук и тезка, другой Роджер Мортимер (1287– 1330) тоже выступит против короля, внука Генриха III – Эдуарда II, и вместе со сво­ей возлюбленной королевой Изабеллой (героиней нашего фильма, сыгранной Софи Марсо) свергнет короля с престола в пользу принца Эдуарда, будущего III. Но эта история еще впереди. Кстати, голову Монфора первый барон Мортимер отослал в свой родовой замок Вигмор (на границе с Уэльсом) жене Матильде в подарок. Гово­рят, она на радостях даже устроила вечеринку, ведь Матильда была одной из внучек Уильяма Маршала, недополучившей наследство из-за повторного брака тёти Элеоно- ры Плантагенет. Да, забыла упомянуть, что Генрих III не случайно выбрал для своего сына имя Эдуард. Генрих был очень религиозен, глубоко почитал святого Эдуарда Исповедника (1003–1066), последнего англосаксонского короля Англии, и назвал сына именно в его честь. Всю жизнь Генрих возводил роскошную гробницу Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве и сподобился сам в ней полежать после смерти, пока рядом строилась его собственная. Поэтому король Эдуард I (1239–1307), разумеется, не был язычником, как это утверждается в нашем фильме. Более того, он был участником Восьмого крестового похода. Утверждение про язычника – грубая ошибка переводчиков, в оригинальном тексте речь шла о том, что Эдуард был жесток как язычник. Автор сценария, этниче­ский шотландец Рэндал Уоллес, однофамилец или даже возможный потомок Уильяма Уоллеса, достаточно образованный человек, чтобы знать такие вещи. Он даже год по­сле окончания университета проучился в семинарии. При написании сценария Рэн­далл Уоллес не только работал с архивами, но и специально ездил в Шотландию, по местам боевой славы, и точно знал, что Англия того времени была уже давно хри­стианской. Да и Мэл Гибсон, хоть и родился в Новой Зеландии, а работу нашел в Гол­ливуде, во всех интервью отмечает, что он выходец из Ирландии и интересуется её историей, а значит и историей Англии. Другое дело, что после смерти горячо любимой жены Элеоноры Кастильской (1241–1290), дочери короля Кастилии и Леона, Эдуард действительно ожесточился до крайности. Все историки сходятся на том, что Элеонора была необыкновенной, са­моотверженной женщиной, влиявшей на короля самым благотворным образом. Она всюду следовала за своим господином, даже в крестовый поход в 1270 году, и смогла спасти и выходить его после покушения ассасина, ранившего короля отравленным кинжалом. Вот как описывает героя нашего фильма Артур Брайант в своей захваты­вающей книге «Эпоха рыцарства в истории Англии»: «Когда он (Эдуард – прим. авт.) вернулся, ему было тридцать пять лет. Будучи на голову выше своих собратьев, Эдуард представлял собой величественное зрелище – идеал средневекового коро­ля. Его прозвали Длинноногим за необычайно высокий рост, когда он стоял в стременах. Подвиги короля на рыцарских поединках, в борьбе, соколиной охоте и охоте на крупного зверя прославля­лись во всем христианском мире. История его юношеской дуэли с атаманом разбойников, Ада­мом Гудронским, в лесистом ущелье Элтона, а также победа на великом турнире или «маленькой войне» в Шалтоне, по дороге домой из крестового похода, стали национальными легендами. На своем коне «Фероне, черном как ворон» король мог, как говорили, преодолеть любое препятствие. Под восточным солнцем волосы Эдуарда, в юности льняные, как у всех Плантагенетов, потемне­ли, а кожа стала бронзовой. Он отличался превосходным здоровьем, энергией и хорошим чув­ством юмора. …Круглое лицо, кудрявые волосы, большие выразительные глаза – кроткие, как у голубя, когда он доволен, и пылающие гневом, как у льва, когда зол, – маленький властный рот, превосходные зубы, не испортившиеся с возрастом, широкий лоб и крючковатый нос: весь его облик свидетельствовал о способности управлять обществом воинов. …От отца он унаследовал прищуренный левый глаз и легкое заикание. Однако когда Эдуард приходил в возбуждение, заикание пропадало, и он говорил с такой силой, что мог растрогать людей до слёз. Воин с младых ногтей, он прочел немного книг, но умел писать по-французски, и что более вероятно, на латыни, а также переписывался со своим кастильским шурином по-испански». Но ко времени появления Эдуарда в фильме и восстания Уоллеса королю уже за пятьдесят, и его прекрасная королева Изабелла, к сожалению, в могиле. У Мэла Гибсона Эдуард предстает красавцем, но злодеем, каким он и был в гла­зах шотландцев. Вот почему авторам понадобилась для драматической завязки фильма прибегнуть к конфликту «права первой ночи», который многие историки теперь от­носят скорее к мифам, чем к реальности. В любом случае «право первой ночи» мог­ло касаться только зависимых крестьян (крепостных), коим Уильям Уоллес, конечно, не был. По одной версии, Уильям Уоллес мог быть младшим сыном мелкопоместного шотландского рыцаря сэра Малькольма Уоллеса – вассала лорда Джеймса Стюарта, про­исходящего из рода будущих шотландских королей. По другой – Уильям Уоллес являл­ся младшим сыном шотландского аристократа Алана Уоллеса. В любом случае, он не крестьянин, сражающийся в фильме без доспехов. Ирония эпизода в фильме с якобы введенным королем варварским законом «первой ночи» в том, что исторический Эду­ард I был великолепным передовым законодателем своего времени. Он реформировал судебную систему Англии, реорганизовал управления страной, уладил многочислен­ные взаимные претензии различных землевладельцев друг к другу, которые возникли в ходе гражданской войны его отца с Симоном де Монфором и другими баронами. А в это время во Франции После Филиппа-Августа, героя нашего кинофильма «Лев зимой», на престол Франции взошел его единственный сын Людовик VIII (1187–1226), который так и не стал ко­ролем Англии, да и во Франции процарствовал всего три года. К моменту коронации, в 1223 году, ему уже исполнилось тридцать шесть. В это время в Англии начал править достигший совершеннолетия Генрих III Плантагенет. Тут как раз подоспел конец перемирия между странами по поводу спорной Аквитании и начался новый виток военного противостояния двух «ядерных» держав. За недолгое правление Людовик сумел оттеснить англичан с помощью Гуго Лузиньяна – мужа английской королевы- матери, вдовы Иоанна Безземельного, – с юга-запада, из Лангедока. За англичана­ми осталась только Гасконь и Бордо. К сожалению, когда Людовик после очередной схватки с врагом спешил на свидание к своей жене в Альби, он в дороге занемог и скоропостижно скончался. Конечно же, от дизентерии – второй после чумы причины смерти в Средневековье. К счастью, у четы было много детей, включая наследника Людовика IX (1214– 1270), будущего Святого, которому в то время исполнилось двенадцать. Несмотря на то, что Людовик не оставил регента и на это место претендовали многие, даже уже известный нам Симон де Монфор, вдовствующая королева Бланка сумела удержать опеку над королем и всем королевством за собой. Тут надо сказать, что главной удачей в жизни Людовика VIII была его же­нитьба на Бланке Кастильской (1188–1252) – внучке Алиеноры Аквитанской и до­чери испанского короля Альфонсо. Помните, что восьмидесятилетняя Алиенора сама отправилась в Испанию, чтобы привести свою внучку во Францию и скрепить мир между Англией и Францией? Людовику VIII и Франции крупно повезло с Бланкой Ка­стильской, железной леди Средневековья, до того рачительной и разумной, что она десять лет успешно сохраняла престол для своего сына в качестве регентши (с 1226 по 1236). А потом не менее удачно руководила страной еще четыре года, пока Людо­вик IX (с 1248 по 1252) был занят Седьмым крестовым походом. С такой могучей под­держкой ему спокойно можно было становиться Святым. И не только с библейской патриархальностью вершить правосудие под дубом. Например, победив Генриха III Английского в битве при Тальебуре в 1242 году, когда тот пытался вернуть себе от­нятые земли Аквитании, Людовик мог позволить себе быть великодушным настолько, что, руководствуясь высшей справедливостью, уступил Генриху часть отнятых у Ан­глии при деде Филиппе-Августе земель. Он также запретил судебный поединок (то, что в Англии сделал еще Генрих II), ввел апелляцию и королевский парламент (суд), а также, несмотря на свою святость, «прагматическую санкцию» против Папы, огра­ничив власть римской курии во Франции. Зато Людовик усердно воздвигал храмы, например, знаменитые своими витражами собор в Реймсе и церковь Сент-Шапель в Париже, куда он перевез терновый венец Спасителя и прочие реликвии. Единственная, кому не повезло с великой Бланкой Кастильской, это её не­вестке – бедной королеве Маргарите Прованской (1221–1295), жена Людовика Свято­го. Королева-мать не отпускала из-под своего крыла венценосного сына, и супругам часто приходилось прятаться под лестницей во дворце в Сите, чтобы обменяться бы­стрыми поцелуями. Королева Маргарита даже сбежала, будучи беременной, с мужем в Седьмой крестовый поход, лишь бы не оставаться со свекровью. Во французской истории была одна адская свекровь – Бланка Кастильская и одна адская теща – Ека­терина Медичи. Мы рассказывали о плачевных крестовых походах Людовика, обсуждая фильм «Царствие Небесное». Людовик IX умер почти одновременно с Генрихом III, в 1270 году, в Тунисе, куда его склонил отправиться младший брат, поскребыш, родившийся уже после смерти отца, Карл Анжуйский (1227–1285). Про захват им королевства обе­их Сицилий и про «Сицилийскую вечерню» мы тоже помним по кинофильму «День. Ночь. А потом рассвет». Между прочим, Карл Анжуйский взял в жены Беатрис Про­ванскую – сестру королевы Маргариты Прованской. А их третья сестра, Элеонора Про- ванская, была замужем за Генрихом III Плантагенетом. Степень родственной пере­плетенности королевских домов Англии и Франции настолько велика, что трудно себе представить все внутрисемейные драмы этих королевских семей, наложенные на их постоянную вражду. А вдовствующая королева Маргарита прожила еще двад­цать пять лет, не дожив всего двух до канонизации своего царственного супруга. Кстати, в Москве католический храм на Лубянке назван как раз в честь св. Людовика Французского. После Людовика на престол Франции взошел его двадцатипятилетний сын, слабохарактерный и недалекий Филипп III (1245–1285), хоть и названный Смелым. Он впутался в испанские авантюры дяди Карла Анжуйского, которые стоили ему жиз­ни. Амбициозный Карл, пытаясь вернуть себе корону далекой Сицилии, погубил не только своего брата Людовика Святого, но и венценосного племянника Филиппа. Од­нако в царствование Филиппа III владения французской короны расширились. Он за­брал «под себя» выморочные лены графов Тулузских – Овернь, Пуату, Ажене, Тулон. Он также женил своего сына и тезку Филиппа, будущего IV, на Жанне Наваррской и прибрал к рукам Наварру, Шампань и Бри. Еще раз показав, что удачным маневриро­ванием можно добиться большего, чем прямым натиском. А в 1285 году, ко времени действия нашего фильма, на престол Франции взо­шел величайший король – Филипп IV Красивый (1268–1314). Впрочем, величие не мешало ему портить королевскую монету: серебряная монета с его профилем быстро стиралась в обращении, и нос короля становился предательски медным, за что его прозвали Красноносым. Читайте захватывающую эпопею Мориса Дрюона «Прокля­тые короли» о том, как Филипп сделал римских Пап авиньонскими, «раскулачил» тамплиеров, а его дочь Изабелла погубила своих золовок и всю династию прямых Капетингов. Книгами Дрюона в СССР зачитывались все без исключения. В открытой про­даже их невозможно было найти из-за книжного, да и общего, дефицита. Некоторые привилегированные счастливцы, как всегда, обладали подпиской. Остальным при­ходилось собирать по двадцать килограммов макулатуры, чтобы обменять их на за­ветный том. Читайте и наслаждайтесь Дрюоном, но не смотрите одноименный очень неудачный французский мини-сериал, снятый плохим режиссером Жозе Дайан с хо­рошими актерами Жераром Депардье и Жанной Моро. Это иллюстрированное посо­бие о том, как нельзя снимать историческое кино, особенно по таким увлекательным романам как у Мориса Дрюона. Итак, между Эдуардом I английским и его французским племянником Филип­пом IV пролегала разница в тридцать лет, как когда-то между Генрихом II и Филип­пом-Августом. Но их схватка за земли Аквитании от этого не стала мягче. Надо до­бавить, что в Германии в это время началась затяжная междоусобица, как, впрочем, и в Италии. А прото-Испания – Кастилия и Арагон – была сосредоточена пока на ре­конкисте. Так что основными европейскими игроками оставались Англия и Франция. А в это время в Шотландии Теперь подтянем к месту действия Шотландию. Если по истории Средневековья дру­гих европейских стран можно быстро пробежаться, срезая углы, как по французскому регулярному парку, то по истории Шотландии надо продираться с мачете, настолько это непролазные дебри. С середины XI века королем Шотландии, или Альбы, как её еще тогда называли на гэльский манер, был Дункан I (1001–1040). Он правил уже бо­лее или менее территориально сложившейся страной, правил независимо от Англии, в которую тогда еще даже не приплыл Вильгельм Завоеватель. Не знала Шотландия и тяжелой пяты римских легионов. Последний римский оборонительный Вал Антония шел по реке Твид только до Стерлинга. Я взяла короля Дункана за отправную точку, во-первых, потому, что именно с него писал Уильям Шекспир своего короля Дункана в «Макбете». Умоляю, посмо­трите на досуге замечательнейший фильм Акиры Куросавы «Трон в крови» 1957 года с Тосиро Мифунэ – японскую версию «Макбета». А во-вторых, от младшего сына Дункана – Дональда (побывавшего даже королем Дональдом III) – ведут свой род Иоанны Комнины (их в семье аж трое полных тезок), последний из которых активно участвует в нашей истории. Во времена Вильгельма Завоевателя королем Шотландии стал старший сын Дункана – Малколм (III), и с этого момента начинается очень за­путанная история англо-шотландских отношений. Прежде всего, множество саксов, бежавших от жестокости Вильгельма Заво­евателя, укрылось в Шотландии, что очень способствовало окультуриванию южных районов этой страны. Ведь саксы, хоть и уступали в учености и искусности норман­нам, но сильно превосходили в этом шотландцев. Среди беженцев были и уцелевшие представители саксонской королевской фамилии, в частности, молодой принц Эдгар Этелинг, ближайший родич Эдуарда Исповедника и возможный наследник престола, лишенный своего права Вильгельмом Завоевателем. Малколм III Шотландский не только приютил саксов, но и женился на Мар­гарите Английской – уэльской принцессе, что, конечно, укрепило его династиче­ские позиции, но не порадовало норманнов. После его смерти трон из детских рук его сыновей выхватил его брат Дональд (III). Но тут в дело вмешался старший сын Малколма Дункан (II), ребенком отданный почетным заложником мира в Англию. Он вырос англоманом, женился на английской аристократке, был посвящён в рыцари и с помощью своих друзей-англичан сверг дядю Дональда и процарствовал около года. Однако был убит собственными соотечественниками из-за ненависти к англичанам, которых он привел с собой. А дальше началась страшная междоусобица с живейшим участием англичан с самых разных сторон, в результате которой королями Шотландии с 1093 по 1124 год по­бывали все многочисленные сыновья Малколма: Дункан II, Эдмунд I, Эдгар I, Александр I и, наконец, Давид I, которому удалось «закогтиться» на престоле Шотландии почти на тридцать лет до 1153 года. Он тоже носит звание Святого, потому как издал первый ос­новательный свод шотландских законов, реформировал систему управления страной и начал чеканить собственную государственную монету. Давид также отдал свою сестру Матильду замуж за Генриха I Английского (1068–1135), младшего сына Вильгельма За­воевателя, от которого родилась другая Матильда – мама Генриха II Плантагенета. Так что во всех английских королях династии Плантагенетов, включая Эдуарда I, текла и шотландская, и англо-саксонская кровь. Однако этот союз не помешал Давиду, как и всем предыдущим королям, воевать с Англией. Давид I правил так долго, что престол после него достался сразу его двенадцатилетнему внуку Малколму IV (1141–1165). Вот как трогательно описывает его Вальтер Скотт в «Дедушкиных рассказах» – истории Шотландии для детей. «Давиду наследовал его двенадцатилетний внук Малькольм (в 1153 году), старший сын смелого и благородного принца Генриха. Малькольм поклонялся английскому королю как своему сюзе­рену по имениям в Англии. Он был так чувствителен и мягкосердечен, что получил прозванье Малькольм Девушка. Особенно Малькольм привязался к Генриху II Английскому, в действи­тельности очень умному и умелому правителю. Однажды шотландский король даже выразил готовность вернуть Генриху земли на севере Англии; мало того, он добровольно последовал за этим монархом во Францию, где воевал под его знаменем. Такое пристрастие к английскому королю возмутило шотландцев, испугавшихся влияния, которое Генрих оказывал на их юного государя. Они послали во Францию письмо, где порицали Малькольма за его легкомыслие и заявляли, что Генриху Английскому никогда не быть их господином. Малькольм тут же полетел назад в Шотландию и примирился со своими подданными. Он умер в Джедборо в 1165 году». После ранней смерти Малколма корона перешла к его брату, следующему внуку Давида – Вильгельму I (1143–1214), прозванному Львом. При нем королевским гербом Шотландии стал «Червлёный Лев, стоящий на задних лапах в золотом поле». Впрочем, на задних лапах стоят только дрессированные собачонки, а шотландского льва правильно называть «вздыбленным». Ощетинившимся для атаки, как бывает в ярости «вздыблен» свирепый хищник. К этому времени у шотландцев с соседями уже набралось много спорных приграничных земель, включая наделы обеих Матильд. Воспользовавшись восстанием сыновей против Генриха II, о котором мы рассказы­вали, обсуждая фильм «Лев зимой», Вильгельм I в 1174 году совершил неудачный во­енный набег на приграничные земли, был взят Генрихом II Плантагенетом в плен и вынужден был принести вассальную присягу английскому королю, чтобы выкупить свою свободу. Более того – признать подчинение шотландской церкви английской. Все Папы XIII–XIV веков колебались между церковными интересами Франции, Ан­глии и Шотландии, поэтому впоследствии Рим принял мудрое решение перевести шотландскую церковь под прямое подчинение Папы. Хотя самих шотландцев в их ос­вободительной борьбе Церковь поддерживала не всегда. Со времени Генриха II Плантагенета началась естественная ассимиляция: многие норманнские и англо-норманнские семейства получили от короля в дар шот­ландские земли, а шотландские аристократы оказались прикормлены английским двором. Вот почему трудно было ожидать единства от шотландской знати в противо­стоянии влиянию Англии. Эта двойственность позиции многих шотландских кланов ясно продемонстрирована в нашем фильме. Но в начале XIII столетия Шотландии повезло. Легкомысленный Ричард I Львиное Сердце, нуждаясь в деньгах на крестовый поход, продал шотландцам свое вассальное право за десять тысяч марок и по договору в Кентербери в 1189 году при­знал ее независимость. Следующему королю Англии, его брату Иоанну Безземельно­му, было не до Шотландии. А регенты юного Генриха III для воцарения мира на остро­ве выдали за Александра II (1198–1249), нового короля Шотландии и сына Вильгельма Льва, сестру Генриха – Иоанну Английскую (1210–1238). К сожалению, англо-шотландская королева умерла очень рано, так и не оста­вив наследника, поэтому примирение не закрепилось династической родовой лини­ей. Её брат, король Англии Генрих III, попытался вернуть себе контроль над Шотлан­дией, но Александр II на этот раз сумел отстоять свое королевство. Правители даже определили, наконец, границы между своими островными владениями, подписав так называемый Йоркский мир в 1237 году. Что не помешало Генриху III через шесть лет еще раз попытаться «наехать» на соседа. Александр II, кстати, успел жениться во вто­рой раз и родить наследника и тезку Александра (1241–1286), ставшего Александ- ром III в 1249 году, в возрасте восьми лет. Его отец умер в походе на Западные острова при попытке вывести их из-под традиционной опеки Норвегии. Западные острова – это длинная вереница островков, тянущаяся вдоль вы­сокогорного побережья Шотландии – Хайленда. Самые известные из них – Малл и Иона, ближайшие к портовому Обану на юго-западе страны. За семь веков до этого, в 563 году, сюда приплыл ирландский монах св. Колумба с христианством на борту. Здесь, на краю скалы и на краю света, на острове Ионе, до сих пор высится потертое ветрами маленькое древнее действующее аббатство. В притворе храма мне броси­лась в глаза хлипкая высокая этажерка, доверху набитая потрепанными Библиями на всех языках мира для забредших сюда путешественников. По-моему, на этом острове нашел свой приют и шекспировский король Макбет. Вы можете знать и самый дальний от мира, северо-западный остров Скай, где в замке Эйлен-Донан проходили съемки «Горца». На далеком острове Скай жила и добрая Флора МакДональд, которая спасла от англичан в XVIII столетии еще более до­брого принца «Красавчика Чарли» (Карла Стюарта), переодела его служанкой, укрыв от солдат, и помогла бежать по морю во Францию. Об этом поется в известной на­родной балладе, которую до сих пор можно услышать во время застолья в любом пабе Хайленда. А увидеть эту трогательную сцену спасения и прощания принца с родной Шотландией вы можете на красных жестяных коробках с шотландским печеньем, ко­торое продается у нас во всех больших гастрономах. Но мне остров Скай запомнился не печеньем, а знаменитым «торфяным» местным односолодовым виски «Лафройг» (Laphroaig), на вкус – жидкой мазью Вишневского, только прозрачной, но пробираю­щей до самых мелких косточек. Шотландский клан, владеющий островами, традиционно присягал на верность не своему «местному» королю, а королю Норвегии. И Александр II прилагал все усилия, чтобы вернуть эти земли в шотландскую вселенную, но это удалось только его наслед­нику, сыну Александру. Столь юный (восьмилетний) король на престоле всегда стано­вится марионеткой в руках регентского совета. В нашем случае Александр III Шотланд­ский стал яблоком раздора между прошотландской партией и проанглийской партией, за спиной которой стоял Генрих III. В 1251 году десятилетний король Шотландии при­был в Англию в Йорк для бракосочетания с одиннадцатилетней дочерью короля Генри­ха – Маргаритой Английской (1240–1275). После посвящения в рыцари Александр по английской версии принес присягу своему тестю Генриху III за владение Шотландией, а по шотландской – отказался. Во всяком случае, король Генрих, пользуясь удачным мо­ментом, добился от Папы формального права собирать доходы с шотландской церкви. А еще через год, забеспокоившись, что с его дочерью-королевой в Шотландии плохо обращаются, предпринял военный поход к границам зятя-соседа. Естественно, что юной королеве, как, впрочем, двадцатью годами раньше её тетке королеве Иоанне, было тоскливо в холодной, суровой и дикой Шотландии. Гово­рили, что её тетка королева Иоанна умерла с тоски, хотя любящий её брат Генрих III и опекал сестру, как мог, даже подарил ей резиденцию на родине, чтобы она могла проводить в Англии побольше времени. Королева Маргарита тоже всё время писала жалобные письма венценосным родителям, умоляя увезти её от этих варваров. Шотландия прекрасна, но сурова. Погода здесь паршивая – зато переменчивая. То есть степень паршивости меняется несколько раз на дню – от проливного соленого ливня со шквальным ветром, до густого, тоже соленого, тумана. Поэтому кадры сви­дания Уоллеса и Мэрион в фильме «Храброе сердце» под проливным дождем – рядо­вая романтика шотландцев. Лето съемок выдалось холодным и дождливым не только в Шотландии, где у подножья горы Бен-Невис расположилась родная деревушка Уоллеса, но и в соседней Ирландии, где съемочная группа смогла «разжиться» ирландскими во­еннослужащими для массовых батальных сцен. Самый лучший «наряд» для такой погоды – костюм химзащиты, поэтому я по­нимаю, откуда у шотландцев появилась тяга к «большим килтам» – огромным пяти- се­миметровым пледам, нижняя часть которых заворачивалась вокруг бедер на ремне, а верхняя перекидывалась через плечо и могла служить плащ-палаткой при плохой по­годе или ночлеге. К тому же большой килт быстро сушился у костра в отличие от тради­ционных штанов. Жаль только, что большой и малый килты получили распространение в Шотландии только в конце XVI века. И хотя нам это трудно представить, но во времена Уильяма Уоллеса шотландцы носили скучные холщовые рубахи. А поверх этих грубых рубах надевали куртки из коровьей кожи, иногда покрытой слоем смолы. Знаменитую шотландку стали «плести» только к XV–XVI векам: когда на­учились сначала протягивать поперечную нить над двумя продольными, а затем под ними. Для окрашивания нитей использовали природные красители из местных расте­ний «в ареале обитания» определенного клана, и по оттенкам клетки на килте стали различать и разные шотландские роды. Что было очень важным во время сражений, когда в бою сходилась пехота, и все рубили друг друга без разбора. Чтобы избежать этой неразберихи в фильме, авторы не только облачили шот­ландцев в килты, но и одели англичан в военную форму, которая появилась у них только в XVII столетии. А чтобы было легко различать сподвижников Уоллеса в бою, разрисовали им лица боевым синим тату из вайды, которые использовали древние пикты, столь свирепые, что им удалось отбиться даже от римлян. Но к XIII веку эта традиция боевой раскраски уже умерла. Для меня также осталось загадкой, почему Уильям Уоллес у Мэла Гибсона гладко выбрит, когда все шотландские мужчины того времени бородаты, включая самого Уолесса. Возможно, Мэлу Гибсону не идет оклади­стая борода, а может, Гибсон решил, что она его старит. В фильме в противовес аскетичным шотландцам английская знать одета бо­гато и даже вычурно. Ведь тогда в Европе вошли в моду привезенные из крестовых походов восточные шелка, атлас и бархат. Но реальный Эдуард I, в отличие от кинош­ного, придерживался простого солдатского стиля. Тот же Брайант пишет, что Эдуард, пренебрегая королевским пурпуром, носил робу и отделанный мехом плащ, как пле­беи, простые купцы и рядовые рыцари. Эдуард был на короткой ноге со своими солда­тами, любил подшучивать над ними и сам смеялся над их грубыми шутками. Однако, мы отклонились от темы: сурового быта холодной и дикой Шотлан­дии, слишком мрачного для нежных английских принцесс. Как если бы русскую ца­ревну отдали замуж за благородного чеченского князя в горный аул. Представьте себе, что все наши северокавказские горцы стали христианами, и у вас будет при­близительное представление о нравах и характере шотландцев. Возможно, сами горы рождают строптивость и независимость характера, но Россия завоевывала Кавказ так же долго, как англичане Шотландию, а испанцы страну басков, в которой до сих пор происходят националистические брожения. Всем горцам присуща горячая любовь к своим неприступным каменным ска­лам, обрывам и ущельям. Тот из вас, кто бывал в горах, знает, какая взгляду откры­вается яростная, хватающая за сердце красота, когда рано утром солнце прорезает и рассеивает туман. «В горах моё сердце /Доныне я там». Именно эти строки шотланд­ца Роберта Бёрнса взял Рустам Хамдамов в название своего знаменитого короткоме­тражного фильма 1967 года. Почти в это же время борьбы шотландцев за независимость крестьяне трех самых отдаленных лесных горных областей в Швабских Альпах – одном из феодаль­ных герцогств Германии – создали лигу вместе с соседними бюргерами Люцерна для сопротивления императору Рудольфу Габсбургу. Император, следуя, как и Эдуард, по­литике захватнического объединения, хотел подчинить их вассальной зависимости, чуждой этим свободолюбивым людям. Но этот горный народ оказался таким же стой­ким, как и его дикая горная родина, и отбил все «наезды» Австрийских, да и Бургунд­ских герцогов и стал страной Швейцарией. Итак, противостояние могучего Эдуарда I Английского и взрослеющего Алек­сандра III Шотландского продолжалось. Эдуард обуздал Уэльс и часть Ирландии с по­мощью своих северо-восточных баронов, среди которых был и Мортимер. Именно тогда он приметил знаменитых валлийских лучников, положивших начало мощи английской армии в будущей столетней войне с Францией. Его верная супруга Элеонора, привык­шая всюду сопровождать мужа, в 1284 году во время одного из его военных походов в Уэльс родила сына и тезку мужа Эдуарда, который там же был коронован первым прин­цем Уэльским. В нашем фильме он уже показан капризным и изнеженным юношей, но на самом деле к моменту восстания Уоллеса принц оставался еще подростком. Король Шотландии Александр III был очень похож на своего отца не только внешностью, но и характером. Властный, но справедливый, он пользовался доверием и любовью народа. Недюжинные дипломатические способности помогли ему «отжать» у Норвегии Западные острова. Его королева со временем примирилась со своей злой шот­ландской судьбой и родила ему троих детей, включая нового принца Александра и дочь Маргарет, отданную в знак примирения замуж в Норвегию за короля Эрика II. К несча­стью, двадцатилетний принц Александр, как и его младший, десятилетний брат Давид, умерли, и вдовцу королю Александру III пришлось жениться на молодой французской аристократке Иоланде де Дрё, ведь династии требовался наследник. А пока этот на­следник не появился, Александр потребовал признать будущей хозяйкой Шотландии свою родившуюся в Норвегии внучку Маргарет (прозванную Норвежской Девой). И тут случилась страшная трагедия для всей средневековой Шотландии. В 1286 году молодой, сорокачетырехлетний король, спеша на свидание к своей юной королеве, сбился ночью в лесу с дороги, лошадь выбросила его из седла, и он разбился о скалы. Когда вы из Эдинбурга отправитесь на север вдоль берега в Данфермлинское аббатство, где похоронено большинство шотландских королей, то встретите по дороге большой мемориальный крест на месте гибели Александра III. Сначала казалось, что не всё еще потеряно. Королевой была объявлена четы­рехлетняя Норвежская Дева (1286–1290), а Эдуард I, надеясь прибрать к рукам Шот­ландию мирным путем, настоял на заключении брака между ней и его двенадцатилет­ним сыном, будущим королём Эдуардом II. Но вместо коронации и свадьбы пришлось справлять тризну: в 1290 году по дороге из Норвегии малютка простудилась и, не достигнув шотландской земли, умерла на Оркнейских островах – архипелаге в шест­надцати километрах от материка, на северо-востоке Шотландии. Мы никогда уже не узнаем, «помогли» ли ей простудиться, но тонкий волосок, на котором висела судьба Шотландии, – оборвался. В стране сразу объявилось огромное количество претендентов на престол, в том числе потомство брата и сестры Вильгельма I Льва: сорокалетний Иоанн Балли­оль и восьмидесятилетний Роберт Брюс – полный тезка своего внука будущего коро­ля Шотландии. Перед угрозой хаоса и гражданской войны бароны выбрали в качестве третейского судьи в споре за трон Эдуарда I, надеясь на его законодательный опыт и «политический вес». «Приходи к нам, тётя кошка, нашу мышку покачать». После двух лет «Великой тяжбы» в 1292 году Эдуард I вынес, наконец, решение в пользу Иоанна Баллиоля, и 30 ноября 1292 года Иоанн был коронован королём Шот­ландии. Надо ли удивляться, что в качестве «благодарности» за поддержку Иоанн I Баллиоль (1249–1314) признал себя вассалом Англии и Эдуарда I. В фильме о начале этого правительственного кризиса и о судьбе короля Баллиоля почти ничего не ска­зано, хотя сам он мелькает на экране второстепенным персонажем. Но мы о нем все- таки упомянем, иначе наша «Mappa Mundi» не будет полной. Вот как Вальтер Скотт повествует об этих событиях в «Дедушкиных рассказах»: «…Вскоре после этого поворотного, а для Шотландии самого позорного соглашения, король Эдуард начал показывать Джону Бальолю, что он не расположен довольствоваться простым признанием своей власти сюзерена, а намерен при всякой возможности осуществлять ее жест­кой рукой. Он, конечно же, делал это, желая толкнуть зависимого короля на какой-нибудь бун­тарский поступок, чтобы в наказание отобрать у непокорного вассала королевство и воцарить­ся там самому по узурпированному им праву верховного государя. Поэтому Эдуард побуждал шотландских подданных подавать жалобы на местное правосудие в английские суды, и когда Бальоль отказался приезжать в Англию и отчитываться перед английскими законниками за приговоры, которые он подписывал как король Шотландии, Эдуард потребовал у него взамен три главные шотландские крепости — Берик, Роксбро и Джедборо... Бальоль их отдал или, по крайней мере, согласился отдать. Однако народ, возмущенный этой низкой уступчивостью, возроптал, и сам Бальоль, поняв, что цель Эдуарда — постепенно его ослабить, вдруг преис­полнился стыдом и страхом и, заключив союз с Францией, собрал огромное войско для вторже­ния в Англию, государя которой он так недавно признал верховным владыкой или сюзереном. Одновременно он послал Эдуарду письмо с формальным отказом от своей присяги. Вскрыв его, Эдуард воскликнул на нормандском французском: “Ха! Этот болван совершает такую глупость? Раз он не желает являться к нам на поклон, мы сами придем к нему…” Английский король двинул на Шотландию могучую рать, с которой шел Брюс, прежде соперничавший с Бальолем в споре за шотландскую корону и теперь надеявшийся получить ее по его низложении. Эдуард наголову разгромил шотландское войско в великой битве при Данбаре (28 апреля 1296 года), и Бальоль, бывший, судя по всему, человеком ничтожным, сдался на милость победителя. Он по­явился перед Эдуардом в замке Роксбро и самым унизительным образом повергся к его стопам. Он пришел в отрепьях, без меча, без королевских регалий, без лат, с белым жезлом в руке...» Иоанн был пленён, лишён рыцарского достоинства и гербов – так возникло его обидное прозвище «Пустой плащ» – и отправлен в Тауэр, а потом во Францию в ссылку. А так как в 1296 году он отрекся от престола, то Эдуард, считая Шотландию своим леном, решил не отдавать её другому вассалу, на что надеялся клан Брюсов, а объявил королём Шотландии себя. Так независимость страны была утеряна во второй раз. Во время своего полугодичного карательного рейда по Шотландии Эдуард, как рассказывает Артур Брайант, конфисковал у шотландцев легендарный Камень Судьбы из Сконского Аббатства, на котором традиционно короновались все шотланд­ские монархи, и Черный Крест Св. Маргариты из Эдинбурга и послал их вместе с про­чими шотландскими регалиями и национальными архивами в Вестминстер. Как две­надцатью годами раньше он «лишил Уэльс самого заветного символа нации, забрав железную корону короля Артура и возложив ее на высокий алтарь Св. Эдуарда в аббатской церкви его отца». Правда потом, вернувшись через два года с новым рейдом по усмирению непокорных, Эдуард всё перевернул в Сконе верх дном. Видно, подозревая, что ему камушек-то подменили, ведь сконский камень – это увесистый в сто пятьдесят два килограмма плоский и ровный блок песчаника. А песчаника в Шотландии много. Иногда его называют «подушкой Иакова», потому что по легенде именно на этот ка­мень он приклонил голову, забывшись сном, и увидел в этом сне лестницу в небо, по которой сновали взад-вперед ангелы. Этот Иаков не апостол, а один из библей­ских патриархов, отец двенадцати сыновей – родоначальников колен Израилевых. Собственно, благодаря рукопашной схватке Иакова с Богом и получившим имя Из­раиль. Подростком я была уверена, что знаменитая «Лестница в небо» («Stairway to Heaven») легендарной рок-группы «Led Zeppelin» именно об этой лестнице Иакова. Говорят, что в Шотландию Камень Судьбы привезла, вернее приволокла с со­бой, дочь фараона Рамсеса II, который по непроверенным данным правил во время исхода евреев из Египта. Более тысячи лет блуждала она по Ближнему Востоку, не зная, где приклонить на эту каменную подушку голову, и, наконец, добралась до Ис­пании, а оттуда до Ирландии, из которой до Шотландии уже рукой подать. Считается, что скотты и пикты это потомки египетской Скоты и царя скифов Гателы. Выходит, королевская чета видела на этой подушке сладкие сны. Степень унижения от утраты сконского камня была настолько велика, что шотландцы неоднократно, начиная с короля Роберта Брюса, пытались его вернуть, но безуспешно. Эдуард I демонстративно заказал специальное дубовое кресло для коронаций и заложил камень в его основание. Последняя в этом кресле короновалась Елизавета II в 1953 году. Когда пойдете на экскурсию в Вестминстерское аббатство, не пропустите его среди разнообразия реликвий. Кресло высится на постаменте возле могилы нашего будущего героя Генриха V. Правда, без камня. В Рождество 1950 года четверо шот­ландских студентов-храбрецов из университета Глазго похитили камень и перенесли его в аббатство Арброт, где когда-то «наш» Роберт Брюс снова провозгласил незави­симость Шотландии. Если верить авторам сериала «Горец», то среди этих студентов был и бессмертный Дункан Маклауд. Конечно, камень вернули обратно в Лондон, и англичанам потребовалось еще почти пятьдесят лет, чтобы осознать, что брать чужое плохо. И только в 1996 году Камень Судьбы вернулся на родину, правда, с оговоркой, что англичане будут его одалживать на коронации. И вернулся он не в давно разрушенный Скон, а в Эдинбург. Но путешествуя по Шотландии, не поленитесь завернуть в Перт, рядом с которым стоит окруженный живописным парком Сконский замок. Почти у входа в бывшую королевскую резиденцию на зеленом склоне под неусыпным надзором павлинов по­коится копия знаменитого Камня Судьбы, а неподалеку видны поросшие плющом раз­валины самого аббатства. Узкий исторический контекст Итак, полуоккупационный режим, установленный Эдуардом I, был столь жесток и кор­румпирован, что уже в 1297 году шотландцы подняли восстание. Конечно, им не за­прещали петь народные песни или играть на волынке, как жалуется в фильме один из героев, это случилось много позже, уже в XVIII веке. Но угнетение было достаточным, чтобы вызвать отпор, тем более, что нищим шотландцам нечего было терять, кроме своей чести. На севере восстание возглавил Эндрю де Моррей, богатый и влиятельный молодой барон, которого нет в нашем фильме, потому что вскоре после первых боев он скончался от ран. На западе и в центре отличился «наш» Уильям Уоллес (1270–1305). А на юге – Роберт Уишарт, епископ Глазго, и молодой Роберт Брюс (1274–1329). Мы мало что знаем о ранних годах Уоллеса. Считается, что он обучался латы­ни при монастыре в Пейсли, а затем перешел в грамматическую школу в Данди. Отец и брат реального Уильяма Уоллеса были убиты, когда ему было около двадцати одного года, а не десять, как это показано в фильме. У Гибсона его юного и дикого героя по­сле смерти родных забирает к себе дядя Аргайл, которого играет Брайан Кокс. Он сам учит племянника не только латыни, но и французскому, и даже берет с собой в па­ломничество на континент. Французский Уильям зубрит не случайно, ведь по сюжету он должен свободно общаться с женой принца Уэльского, прекрасной француженкой Изабеллой. Но надо помнить, что французский – это язык английской знати вплоть до XIV столетия. До Джеффри Чосера (1335/40–1400) – отца английского национального языка и литературы – еще далеко. Историки полагают, что к началу восстания Уоллес уже имел опыт успешной партизанской войны, ведь, согласно легендам, он в молодости оказался вне закона из-за убийства английских солдат. Тут версии расходятся, по одной – он убил англи­чан на реке Ирвин, когда те хотели отобрать у него улов. По другой – он убил сына английского правителя Данди, который оскорбил Уильяма и его семью. Но авторы сценария предпочли взять на вооружение эпическую поэму XV века «Деяния сэра Уильяма Уоллеса, рыцаря Элдерсли», написанную английским Гомером по прозвищу Слепой Гарри (1440–1495). Хотя некоторые сомневаются, что он действительно был незрячим, имея в виду его «начитанность», знание судеб Гектора, Александра Маке­донского, Карла Великого и короля Артура. Кроме того, его поэма написана большей частью «героическим куплетом» – размером, который принес в английскую и шот­ландскую поэзию уже упомянутый Джеффри Чосер. «Деяния», изданные в 1729 году под редакцией Вильяма Гамильтона из Гильбертфильда, который их несколько сокра­тил и причесал, имели оглушительный успех. Про них говорили, что после Библии это самая часто встречающаяся книга в шотландских домах. Итак, в поэме Уоллес, на­вещавший жену в Ланарке, убивает в ссоре оскорбившего его английского чиновни­ Шотландские патриоты. Сепаратизм против абсолютизма ка. В отместку за это шериф казнит его жену Мэрион на глазах у несчастного Уоллеса, укрывшегося неподалеку. Мог ли подобную пытку вынести храбрый шотландец? Он бросился на выручку жене, но был схвачен и сброшен со стены башни на съедение воронью. Однако старая кормилица Уоллеса нашла его полумертвого у подножья, а её дочь, кормящая мать, оживила Уоллеса своим грудным молоком. Эту романтическо-эротическую загогулину авторы фильма упускают, сразу переходя к экшену, где Уоллес в отместку за смерть любимой напал на Ланарк, поджег его, убил шерифа и еще около пятидесяти человек. После убийства шерифа терять Уоллесу уже было нечего, и он продолжил мстить английским захватчикам, быстро «прирастая» добровольцами, включая дворян. Первым знатным дворянином, объеди­нившимся с Уоллесом, был Вильям Харди, лорд Дуглас. Совместно они организовали налет на Сконское аббатство, где захватили английскую казну, заставив бежать юсти­циария и перебив охрану. Вот что пишет об этом восстании Артур Брайант: «Шотландия. Что же за страна была его “Земля скоттов”, чей непритязательный народ, проиг­норировав капитуляцию своих англо-норманнских королей и лордов, так неожиданно бросил вызов своему английскому суверену? С немногими плодородными плоскогорьями и долинами вдоль восточного и юго-западного побережий, это был узкий скалистый полуостров, сужаю­щийся в отдаленную, туманную и недоступную ultima thule гор, озер и островов. Через него, образуя ряд гигантских барьеров и отрезая его обитателей друг от друга и любых захватчиков с юга, шел непрерывный ряд бесплодных горных цепей и штормовых морских заливов. Обитатели этой каменистой земли могли выстоять, лишь непрерывно сражаясь со стихиями – снегами, бурями и наводнениями; и жизнь, полная опасностей, сделала необузданным нрав населения этой земли и обрекала на неудачу любую попытку подчинить их центральной вла­сти. Угон скота был наиболее прибыльным делом на широких просторах Шотландии – един­ственное, что роднило вождей и лэрдов со своими соплеменниками и арендаторами, прово­дившими время в постоянных набегах и междоусобицах. В таком обществе человеческая жизнь ценилась невысоко; смелость, отвага и преданность местному вождю в битве ставились превы­ше всех других добродетелей. …Хотя страна отставала по уровню цивилизации от Англии по меньшей мере лет на сто, шот­ландское христианство более тяготело к монашескому, нежели епископальному образу жизни, особенно на юго-востоке. Здесь в первой половине XII века Давид I, вдохновленный своей мате­рью-англичанкой, королевой Маргаритой, учредил ряд приоратов и монастырей… Они стали для равнинной Шотландии центром культурной жизни… Главную роль в цивилизующей миссии сы­грал сам Давид, величайший из шотландских королей… Он создал маленькое ядро цивилизации на обоих берегах пролива Форт, которое его преемники, Вильгельм Лев и два Александра, укрепи­ли и расширили. Именно на эту организацию нападал Эдуард, пытаясь принудить к английскому закону и повиновению. Нанеся удар, он разрушил ту цивилизацию, которая уже была у шотланд­цев. В результате он столкнулся с тем, что лежало под этим культурным слоем: решительным, же­стоким буйством туземцев, для которых распри, насилие и месть были второй натурой. Таковую ненависть возбудил король и его чиновники и солдаты-“южане”: куда бы они ни стремились проникнуть, шотландцы впервые в своей истории казались полностью объединенными». 1297 год. Стерлинг В Шотландии я странствовала по следам героев книги Стивенсона «Похищенный». Изучая карту, долго гадала, зачем надо было ее героям – Алану Бреку Стюарту и Дэ­виду Белфуру – делать огромный крюк и тащиться из Гленко в Стерлинг, бывшую столицу Шотландии? Оказалось, что там находился единственный (!) в то время мост (а это XVIII век), по которому можно было переправиться из северной горной Шот­ландии (Хайленда) в южную, равнинную, и добраться до Эдинбурга. Именно здесь перед Стерлингским замком у стратегически важной переправы шотландцы не раз встречались с войсками англичан для решающих сражений. Кроме легендарной битвы 1297 года, которая показана в нашей ленте, через семь лет, в 1304 году, Эдуард I четыре месяца пытался захватить Стерлингский за­мок и прорвался в него, только когда все его защитники были перебиты. У того же Стерлинга чуть позже, в 1314 году прошло другое сражение англичан с шотландцами, которых возглавлял уже новый король Роберт Брюс. Тогда комендант замка обещал Брюсу сдать замок, если тот сможет продержать осаду в течение месяца. Англичане подтянулись к концу этого срока, но тоже потерпели поражение, и обещание при­шлось выполнить. Не меньше восьми раз за свою бурную историю замок переходил от англичан к шотландцам и обратно. Последний раз его осаждал в 1745 году принц Чарли (Стюарт), когда пытался отвоевать себе английскую корону у Георга II. Ведь, как гласила пословица, кто владел Стерлингом, тот владел Шотландией. Стерлинг – ключевая стратегическая крепость и место духовного единения нации. Здесь короновалась Мария Стюарт и её сын Яков VI. И в нашем фильме, узнав, что англичане выдвинулись для подавления мятежа десятитысячной армией, Уильям Уоллес и Эндрю де Моррей выступили навстречу неприятелю и расположились на высоком холме, на берегу реки Форт около Стерлингского замка. Надо заметить, что на этот раз армию англичан возглавлял не Эдуард I. Он был занят тяжбой во Франции из-за Гаскони, где сам угодил в ту же юридическую вассальную ловушку, которую расставил в Шотландии королю Баллиолю. Филипп Красивый ждал от короля Англии омажа, вассальной клятвы за Гасконь, в противном случае он заявил, что отберет её у Эдуарда, как у строптивого подданного. Война на два фронта сильно осложняла положение в стране. Более того, пока шотландцы бились при Стерлинге, сама Англия оказалась на грани гражданской войны. Когда Эдуард отправился во Францию, бароны, недо­вольные его самоуправством с налогами, а также требованием поголовной воинской повинности в войне с Францией, глухо, но ощутимо зароптали. На повестке дня снова возникла «Великая хартия вольностей», и регентский совет при юном Эдуарде, прин­це Уэльском, как когда-то при юном Генрихе III, вынужден был подтвердить её легитим­ность и принять умеренные требования баронов. По иронии судьбы, восстание в Шот­ландии способствовало окончанию гражданской войны в Англии и сплочению элиты. Но к счастью для шотландцев, военачальники англичан без чуткого руковод­ства Эдуарда оказались беспомощны. Наместник Шотландии, Иоанн де Варенн, граф Суррей, крепкий телом старик оказался дряхл умом, а молодой толстяк Хью Крессин­гем, высокопоставленный чиновник Казначейства, слыл настолько жадным, подлым и заносчивым, что его ненавидели даже свои. Шотландские пехотинцы (по сути, опол­ченцы), вооруженные длинными деревянными копьями, яростно атаковали англий­ских конных рыцарей на переправе через узкий деревянный мост. Армия англичан оказалась разделенной надвое. Желая спасти свой авангард, граф Суррей попытался прорваться через мост, но тот рухнул под тяжестью бронированных всадников. Раз­гром довершил рейд де Моррея, который с легковооружённой шотландской конницей перешел вброд реку Форт и ударил по англичанам с тыла. К несчастью, в ходе этого рейда де Моррей получил тяжелое ранение, от которого вскоре скончался. Местная легенда гласит, что некий храбрый плотник Уайт разрушил конструкцию моста, вы­нув из него накануне битвы важный деревянный штырь. Историки относятся к этой версии скептически, но в Стерлинге, в семействе Уайтов, до сих пор хранится этот легендарный штырь. Английское войско, которое во время панического бегства увязло в болоте, было почти полностью перебито. Погибло не менее пяти тысяч человек, включая Хью Крессингема. Степень ожесточения шотландцев была такова, что они содрали с убитого кожу, и Уоллес, по легенде, сделал из неё перевязь для своего меча. Хотя, возможно, эти слухи распустили английские пропагандисты, чтобы показать дикость и жестокость шотландских варваров, так же, как они рассказывали об ужасах диких ирландцев, которые якобы сдирали кожу с английских детей. В фильме показано много жестокостей с обеих сторон. Мэл Гибсон тяготеет к натуралистическим сценам, которые многих шокировали в его «Страстях Христовых». Но «средневековые зверства» в «Храбром сердце» подсократили, чтобы не получить черную метку 18+, страшную для успешного проката, ведь основную кассу делают подростки. Но и в этой «вегетарианской» редакции в фильме хватает оторванных конечностей, распоротых мечами животов и фонтанов крови, хлещущих из артерий. Несмотря на ошеломляющую победу при Стерлинге, шотландцы со смертью славного де Моррея тоже понесли невосполнимую потерю. Эндрю де Моррей был не только выдающимся полководцем и истинным патриотом, но его знатное происхож­дение и родство с Комниными делало само восстание легитимным в глазах средневе­кового общества. А низкородный патриот Уоллес, проложивший путь к трону Роберту Брюсу, своей истовой страстью и харизматичностью скорее встает в один ряд со столь же низкородной и неистовой Жанной д’Арк, которая проложила путь к престолу «ми­лому дофину» Карлу. Экспрессия битвы и опьянение победой прекрасно показаны в фильме. Но за кадром оставлено главное: в битве отсутствует собственно Стерлингский мост, а само сражение происходит на поле. Авторам показалось, что хитроумная ловушка у моста не соответствует простой и чистосердечной природе восставших против угне­тателей шотландцев. А возможно, Гибсон опасался, что схватка на узком мосту будет слишком хаотична и её масштаб останется непонятен зрителю, поэтому он додумал за шотландцев стройную и внятную стратегию сражений наподобие зрелищных во­енно-спортивных игр. Тем более, что в съемках были задействованы солдаты офи­циальной ирландской армии, гораздо более дисциплинированные, чем своенравные шотландцы XIII столетия. У Мэла Гибсона битва происходит в чистом поле между Ньюбридж и Килдэ­ром. Её батальные эпизоды были детально разработаны и расписаны по кадрам. Так съемки двадцатиминутного эпизода длились целых шесть недель и были смонтиро­ваны в конечном итоге из девяноста часов отснятого сражения. Это, конечно, тита­нический труд. Поэтому ошеломляющая зрелищность сражения – результат очень серьезной работы всей съемочной группы. Кстати, из ста пятидесяти лошадей, участвовавших в этой кровавой кинемато­графической сечи, ни одна не пострадала. Когда защитники животных начали возму­щаться жестокими кадрами их гибели, выяснилось, что съемочная группа использовала не настоящих, а дорогостоящих механических скакунов, которые двигались по шести­метровым рельсам. Мэл Гибсон предложил показать сомневающимся рабочие кадры опасных сцен и заплатить по пять долларов каждому, кто распознает подделку. А патетическая речь Уильяма Уоллеса перед собратьями была написана «по мотивам» программной речи другого британского героя – Генриха V Ланкастера. Но так как Генриху эту речь написал сам Уильям Шекспир (в одноименной пьесе), то тя­гаться с ним современным авторам трудно. Место Стерлингской битвы в наше время не сильно изменилось. Деревянный мост заменили, конечно, каменным. Да еще справа от сурового, словно вырастающего из утеса, замка вдалеке теперь виднеется башня-монумент в честь Уоллеса, воздвиг­нутая в 1868 году на холме, где он занял позицию в начале битвы. «Монумент Уолле­са» вздымается на шестьдесят семь метров ввысь и смотрится так же величественно, как наша «Родина Мать» в Волгограде. А в отлично отреставрированном замке теперь музей и мастерская по выделке старинных гобеленов. В залах висят яркие и радост­ные копии прежних шпалер, дающие возможность почувствовать, как радовали глаз эти роскошные тканые сады, полные прекрасных дам и храбрых рыцарей, цветов, птиц и зверей. Из замка до стелы Уоллеса можно дойти пешком за полчаса, правда, все время в гору. Считается, что в башне-монументе хранится настоящий двуручный меч Уилья­ма Уоллеса длиной метр семьдесят восемь сантиметров и весом около трех килограм­мов. После казни Уоллеса он якобы хранился в замке Дамбартон в Шотландии аж до 1825 года. На лезвии нет клейма, но качество металла позволяет историкам предпо­ложить, что меч был выкован в Шотландии. Хотя самыми «ходовыми» в то время были мечи из Фландрии и Германии. Некоторые исследователи пишут, что в конце XIII–на­чале XIV века такие двуручные мечи шотландцам ещё не были известны, как и лоха­берские секиры, которые можно увидеть в нашем фильме «Храброе сердце». Кстати, во время съёмок для Мэла Гибсона было выковано двенадцать копий этого меча, правда, в облегченном варианте. Доподлинно известно только, что в 1505 году король Шотлан­дии Яков IV приказал переделать эфес, перевязь и ножны для меча Уоллеса. Прежние, вы помните, по легенде были сделаны из кожи Хью Крессингема, английского казначея и сборщика налогов, дравшего с бедных шотландцев три шкуры и самому оказавшегося с содранной шкурой. Из оружейной замка Дамбартон меч был отправлен сначала в арсенал лон­донского Тауэра, а в 1888 году его передали в замок Стерлинг преподобному Чарльзу Роджерсу, инициировавшему строительство монумента на Аббатской Скале. Теперь рядом с мечом занял почетное место экспоната и костюм Мэла Гибсона из «Храброго сердца». А значит, несмотря на все исторические вольности, лента Мэла Гибсона при­шлась шотландцам по душе, удачно встроилась в старые исторические мифы и под­питала их новым патриотическим огнем. Итак, после Стерлинга, освободив всю Шотландию, Уильям Уоллес вторгся в пределы северной Англии (через Нортумберленд и Кемерленд) и безжалостно раз­грабил английские области. Его слава была так велика, что, невзирая на низость про­исхождения, Уоллеса избрали Хранителем Шотландии от имени отсутствующего ко­роля Иоанна Баллиоля. Размер меча говорит о том, что Уоллес был высокого роста, не менее метра девяносто. А вот каким увидел нашего героя шотландский писатель Джон Доналд Кар­рик в своей книге «Жизнь сэра Уильяма Уоллеса из Элдерсли». Цитирую по памяти: «Его лицо было длинным, с хорошими пропорциями, и утонченно красивым; его глаза были блестящими и пронзительными, волосы на голове и в бороде темно-рыжими и вьющимися; брови и ресницы чуть светлее. Его губы были округлыми и полными, а фигура высокой и вели­чественной, его голова и плечи возвышались над самыми высокими людьми страны. В то же время его фигура, несмотря на гигантский размер, обладала превосходной симметрией, и с си­лой почти невероятной он сочетал такую ловкость и быстроту бега, что никто, за исключением всадников, не мог обогнать его или убежать от него, когда ему случалось кого-то преследовать». Одним словом, Уильям Уоллес даже внешне был достойным соперником могу­щественного короля Эдуарда I Длинноногого. Но Уоллес захотел тягаться с королем и в делах государственного устройства: возобновил издание подзаконных актов, про­вел рекрутские наборы, вмешался в выборы нового епископа. 1298 год. Фолкерк И вот достойный Уоллеса соперник прибыл, Эдуард I завершил свою трудную фран­цузскую кампанию промежуточным перемирием с Филиппом IV и вернулся в Англию весной 1298 года, намереваясь усмирить шотландцев. Авторы «Храброго сердца» хо­тели для шотландцев честного боя в чистом поле, и те на беду получили его, сойдясь с англичанами у Фолкерка – еще одного стратегически важного города в центральной Шотландии посредине между заливами западного и восточного побережья на линии древнеримского Антонинова вала. Даже сегодня в Фолкерке работает уникальный подъемник, открывающий по искусственному каналу водный путь с запада на восток. Причем перепад между этими водными потоками равен нескольким десяткам метров. Сейчас трудно точно сказать, какую тьму тьмущую вооруженного народа при­вел с собой Эдуард: одни говорят о двенадцати тысяч воинов (в том числе более тыся­чи тяжеловооруженной конницы), другие о двадцатидевятитысячной армии и двух с половиной тысячах конных рыцарей. Надо помнить, что в те времена в добровольче­ских армиях с обеих сторон было много дезертиров, поэтому до места сражения при Фолкерке дошли не все. Тем более, что сначала Уоллес успешно использовал против англичан партизанскую «тактику выжженной земли». Измотанный безрезультатны­ми рейдами по разоренным усадьбам, продуваемых всеми ветрами вересковым пу­стошам и гнилым болотам, Эдуард I уже подумывал отпустить оголодавших солдат по домам. Плохая погода задержала корабли с провизией, которые Эдуард заблаго­временно послал в Эдинбург. А голодные привалы по болотам энтузиазма в армии не прибавляли. Плохо управляемые валлийцы, устав гоняться за исчезающим в тумане неприятелем, устроили пьяный дебош-бунт, который с трудом подавили рыцари-ан­гличане. И здесь окрыленный успехами Уоллес совершил тяжелую стратегическую ошибку: он решил дать тот самый бой в чистом поле, несмотря на численную недо­стачу пехотинцев и не предвидя предательства своей тяжелой рыцарской конницы, которую в последний момент шотландские бароны, дрогнув, отвели с передовой. Правда, чтобы компенсировать слабость своих позиций, Уоллес применил усовершенствованное ноу-хау римлян – построил пехоту в круговые шилтроны – ощетинившиеся копьями ратники прикрывали отряды лучников в центре. В фильме показан момент «придумки» Уоллесом этого построение и сами шилтроны, но уже рас­тянутые при движении в нестройные трапеции. Позже подобный строй копейщиков использовали легендарные испанские терцио. Шотландские шилтроны, оказавшись без прикрытия конницы, отчаянно сопротивлялись и почти отбросили английских рыцарей назад. Но у короля Эдуарда нашелся сокрушительный ответ – знаменитые, протрезвевшие после потери в бунте восьмидесяти своих товарищей, валлийские лучники. Как только их длинные, мощные стрелы проделали бреши в рядах шотланд­ских копейщиков, туда вклинились всадники, и исход битвы был предрешен. Связал­ся с сильнейшим – умри как все. Но победа Эдуарда оказалась сокрушительной для обеих сторон. Король Эду­ард с сильно потрепанный войском добрался до Стерлинга, но нашел его в руинах. Ему пришлось разворачиваться и по уже разграбленной и выжженной дороге плестись в Эдинбург, чтобы перевести дух и подкормить изнуренных воинов. Эдуард хотел на­казать Роберта Брюса, примкнувшего к Уоллесу, и сжечь его логово, но тот отступил раньше, оставляя за собой одно пожарище за другим. Два месяца мотался король по лесам и за призраком Уоллеса, но все было тщетно. А те несколько замков, которые он взял по пути, окружали шотландцы, как только последний из рыцарей Эдуарда скры­вался из виду. В них даже гарнизоны невозможно было оставить, только напрасно солдат губить. Шотландцы снова вернулись к точечной партизанской войне. Эта победоносная тактика тысячи уколов очень подробно показана в «Хра­бром сердце», словно авторы хотели уравновесить личной храбростью и ловкостью Уоллеса ощущение глобального поражения страны в целом. Подорвав доверие к себе роковой военной неудачей, особенно в глазах вечно колеблющейся шотландской зна­ти, Уоллес вынужден был сложить с себя полномочия Хранителя Шотландии в поль­зу Роберта Брюса и Иоанна Комнина – племянника короля Иоанна Баллиоля. После этого он, по слухам, бросился во Францию за помощью. Ведь Франция не упускала возможности вставить шпильку своей островной соседке и всегда сепаратно дружила с Ирландией и Шотландией. Но, к несчастью для Уоллеса, именно в это время Филипп IV был занят перетя­гиванием каната с Папой римским. Воспользовавшись конфликтом самого Филиппа с взбунтовавшимися фламандцами (1297–1305), окончившимся позорным поражением французов в битве при Куртре, понтифик на радостях пригрозил королю отлучением. В поисках союзников против Папы Филипп тогда скооперировался со своим злейшим врагом Эдуардом I, обещая вернуть ему отвоеванную накануне Гасконь и перестать поддерживать шотландцев. Скрепили договор соглашением о браке малолетней до­чери Филиппа – Изабеллы с юным сыном Эдуарда I – будущим Эдуардом II. Если до­бавить к этому, что сам шестидесятилетний Эдуард в 1299 году женился на едино­кровной сестре Филиппа IV семнадцатилетней Маргарите Французской (1282–1317), то перемирие между странами выглядело довольно прочным. Кстати, брак короля Эдуарда и Маргариты был вполне счастливым и увенчал­ся рождением аж троих детей. Но вы не увидите этого в фильме, где авторы решили сделать рокировку принцессами. Оставили Эдуарда желчным вдовцом, а пятилетнюю дочь Филиппа – Изабеллу, мирно играющую во Франции в куклы, подтянули до сем­надцатилетнего возраста и предъявили зрителям как готовую жену принца Эдуарда, которого тоже пришлось немного состарить. Если подобные вольности позволял себе Уильям Шекспир при написании пьесы «Ричард II», то почему этого нельзя сделать Мэлу Гибсону? Тем более, что на исторический мейнстрим это не повлияло. Имен­но нежными руками Изабеллы Французской (1292–1358) авторы решили поддержать шотландцев, так что история помощи братского французского народа получилась очень романтичной. Изабелла стала первой англоязычной ролью Софи Марсо и дала ей прямой выход в Голливуд. История любви и смерти Итак, при появлении очаровательной, умной и мужественной семнадцатилетней прин­цессы Изабеллы (каковой она и окажется в жизни) суровое сердце Уильяма Уоллеса дрогнуло. Ибо хоть Изабелла и была чужестранной принцессой, под пышными коро­левскими одеждами в её груди билось такое же пылкое и храброе сердце, как у самого Уоллеса. Мог ли не полюбить её наш герой, особенно если её измена мужу – принцу Эдуарду – вполне оправдана в глазах зрителей мерзким поведением самого рогоносца и его известными всем гомосексуальными предпочтениями. Даже Морис Дрюон, когда юная Изабелла, повзрослев, превратилась во «французскую волчицу», простил ей из­мену супругу Эдуарду со славным рыцарем Мортимером. Некоторые горячие головы упрекали Гибсона, что он специально вывел прин­ца Уэльского таким противным, потому что ему просто не нравятся геи. Известен не­политкорректный ответ Гибсона одному из журналистов, когда тот посоветовал ему извиниться за резкие высказывания о гомосексуалистах. «Извинюсь, когда ад замерз­нет», – буркнул тогда Гибсон. Упреки эти, конечно, совершенно не обоснованы. Ря­дом с таким чудовищем, каким вывел Эдуарда II Дерек Джармен, принц Эдуард Гибсо­на просто ангел во плоти. А ведь Джармен сам был гомосексуалистом. Но Мэл Гибсон идет дальше исторически дозволенного совершенно в другом. Он дерзко утверждает, что благодаря пылкой любви Уоллеса и Изабеллы величай­ший английский король Эдуард III является сыном не мерзкого Эдуарда II, а героя Шотландии Уильяма Уоллеса. Что, к сожалению, не выдерживает никакой критики, потому как королева Изабелла в этом случае должна была вынашивать ребенка не менее семи лет. Очевидно, голливудский стандарт, как и в случае «Царствия Небесного», не позволяет своим героям больше одного поражения. Если не повезло в бою, повезло в любви. По этой логике любовный роман Изабеллы и Уоллеса – это еще и историче­ская месть шотландцев всем английским королям. А пока Эдуард I с сыном Эдуардом и «невесткой» вновь отправляется в Шот­ландию. Шотландцы не сопротивляются могучему властелину, но подкусывают края его армии, мгновенно ретируясь в горы. И хотя Рождество король Эдуард, подобно легендарному королю Артуру, встречал пирами за круглым столом в Фолкерке, но в войске постепенно накапливались усталость и раздражение. Летом 1303 года с помощью трех сборных мостов, доставленных морем, Эду­ард победоносно пересек реку Форт, чтобы продолжить рейды в западной, горной части Шотландии. К этому моменту на милость победителя сдалась вся шотландская знать, даже клан Роберта Брюса, которого Эдуард вместе с Иоанном Комниным и епи­скопом Уишартом назначил новыми Хранителями Шотландии. А с 1305 года участие в английском парламенте приняли первые десять представителей покорив­шихся горцев: два графа, два епископа, два аббата, два барона и два простолюдина. Не сдался один Уильям Уоллес. И это одинокое яростное сопротивление еще раз показывает нам порочность и рабскую сущность пословицы «один в поле не воин». Иногда этот один стоит целой армии, особенно если за ним стоит Господь или провидение. Именно таким борцом-мессией и показан нам Уильям Уоллес. Мог ли он остаться в живых? Почему нет? Не поймали ведь англичане сто лет спустя мя­тежника и национального героя Ирландии – свирепого Оуэна Глендауэра. Но судьба Уоллеса была в том, чтобы стать мучеником и иконой сопротивле­ния. Причем захват Уоллеса в окрестностях Глазго в 1305 году не был результатом заговора или предательства старого Роберта Брюса – деда будущего короля, как это показано в фильме. Уоллеса погубило донесение лояльного английскому режиму шотландца Джона де Ментейса. А того «осведомил» об убежище Уоллеса слуга ры­царя – Джек Шорт, который, по словам английского летописца, мстил Уоллесу за убийство брата. Так частная кровная вражда перечеркнула в очередной раз гло­бальные национальные интересы. Даже самый великий воин может поскользнуться на воробьином помёте, если его час пробил. Высокое и низкое всегда идут рука об руку. Уоллеса в клетке, как дикого зверя, привезли в метрополию, в Лондон, где в Вестминстере король Эдуард лично судил его за измену. На процессе отважный Уол­лес, не отпираясь в содеянных против англичан злодеяниях, гордо отверг обвинение в измене, заявив, что не мог предать Эдуарда, так как никогда не был его поддан­ным. Но, как и подобает низкородным изменникам, он был казнен «через повеше­ние, потрошение и четвертование». Куски разрубленного на части тела Уоллеса были выставлены на всеобщее обозрение в крупнейших городах Шотландии: Ньюкасле, Стерлинге, Бервике и Перте. А голова, как основной трофей, еще долго радовала глаз горожан на Большом Лондонском мосту. У европейцев XIV века нервы были гораздо крепче, чем у нынешних кинозрителей, поэтому стремящийся к историческому нату­рализму Гибсон при окончательном монтаже вынужден был купировать сцену казни, чтобы ленту не обвинили в излишней жестокости. Еще один лев зимой А король Эдуард I не умер в одно время с Уоллесом, хотя это было бы милостиво со стороны судьбы, но прожил еще долгие и горькие два года. Итак, к шестидесяти шести годам Эдуард I достиг зенита славы и успеха. Он поставил Англию на прочные зако­нодательные рельсы. Одолел мощную оппозицию, своих строптивых баронов, внутри Англии: констебля Херефорда и маршала Норфолка, а их владения разными путями до­стались короне. Эдуарду даже удалось, воспользовавшись авиньонским пленением Пап, подстроенным Филиппом IV, сместить непокорного архиепископа Кентерберийского. Ведь Папой (взамен неуступчивого итальянца Бонифация VIII) стал Климент V – фран­цуз, гасконец и по счастливому стечению обстоятельств друг Эдуарда I: до избрания понтификом он был архиепископом Бордо, подконтрольного королю Англии. Эдуард также полностью подчинил себе Уэльс и в большой мере обуздал Ирландию, а со смер­тью Уоллеса и Шотландию, где вся знать присягнула ему как королю. И он был женат на доброй, нежной и юной француженке, которая родила ему уже двух сыновей. Но не прошло и полгода после смерти Уоллеса, как один Хранитель Шотлан­дии – Роберт Брюс – неожиданно для всех при невыясненных обстоятельствах совершил страшное злодеяние: убил другого Хранителя Шотландии – Иоанна Комнина. Убил в церкви в Дамфрисе на юге страны, где они встретились для мирных перегово­ров. Какое предательство интересов Эдуарда, а ведь король ТРИЖДЫ прощал Роберта Брюса за его отпадения от английской короны. В фильме шотландец Ангус Макфадьен, сыгравший роль Брюса, очень верно схватил противоречивый и пылкий характер Ро­берта Брюса. Думаю, он даже несколько его облагородил – ведь перед нами будущий доблестный король Шотландии. Хочется верить, что убийство Иоанна Комнина было таким же непреднамеренным, как и предательство своего друга и соратника Уоллеса в ленте «Храброе сердце». Возможно, Хранители поссорились, вспылили и схватились за оружие. Возможно, это была самозащита. Ведь раскроил же «милый дофин» Карл череп своему кузену герцогу Иоанну Бесстрашному Бургундскому во время мирных переговоров в 1419 году на мосту Монтеро, тоже ссылаясь на самооборону. Кстати, не отличаясь никакими особо выдающими достоинствами в юности, Карл потом, как и Роберт Брюс, стал весьма толковым, достойным монархом. Итак, Брюс совершил убийство и святотатство, нарушил королевский мир и ввязался в кровную вражду с влиятельным кланом. Вы помните, что Комнины – это потомки короля Дональда, сына короля Дункана I? Если это был продуманный план, то он походил на план самоубийцы. В любом случае, решимости Брюсу было не за­нимать, поэтому он действовал молниеносно: арестовал королевских судей, удачно собравшихся неподалеку на выездное заседание, и призвал к независимости Шотлан­дии уже не от имени давно забытого Баллиоля, как это делал Уоллес, а от своего соб­ственного. Старый епископ Глазго Роберт Уишарт (третий Хранитель Шотландии) и в прошлом соратник Уоллеса отпустил Брюсу грех убийства и святотатства, достал из тайника знамя Шотландии со вздыбленным в ярости львом и поскакал во весь опор в Сконское аббатство, о котором мы уже рассказывали. И хотя Камень Судьбы уже про­леживал бока в Вестминстере, под седалищем Эдуарда, но это не помешало храброму епископу короновать Брюса на Шотландское царство золотым венцом, который на­спех выковал местный кузнец. Причем провела коронацию графиня Бьюкена Изабел­ла, жена двоюродного брата и тезки убитого Комнина и сестра молодого графа Файфа из клана Макдаффа. Именно этот клан обладал наследственным правом проведения коронаций в Шотландии. Их предок настолько отличился при свержении мрачного короля Макбета, что его клану навечно досталась привилегия вести к трону нового монарха. Именно его вывел Уильям Шекспир под именем Макдуффа в своей трагедии. Эдуард, узнав о новоиспеченном короле Шотландии, пришел в тяжелый гнев и объявил настоящую охоту на мятежников. Брюса и всех ему близких ждали оско­пление и потрошение, остальных – повешение. Двоих братьев Брюса схватили, по­весили и четвертовали. А жену, сестер и графиню Бьюкена взяли в плен и держали в клетках в подземельях замков Роксбург и Берик как заложниц. Сам Брюс вынужден был целый год отсиживаться в пещере на безлюдном и неприступном острове Рат­лин, на границе с Ирландией, где по легенде он часами наблюдал за упорством паука, снова и снова плетущего у входа свою паутину, несмотря на то, что Брюс то и дело её обрывал. Своего рода медитация. А вернувшись, он с упорством, подпитанным паучьим опытом, продолжал дело Уоллеса, придерживаясь его тактики «тысячи уколов», всякий раз уходя от по­гони, растворяясь в предрассветном тумане горных ущелий. И у него появился вер­ный соратник – не хуже, а может, и лучше Уильяма Уоллеса. Такой же отважный и преданный делу шотландцев, но при этом еще и невероятно изворотливый. Я говорю о благородном Джеймсе Дугласе (1286–1330), отец которого граф Уильям Смелый, соратник Уоллеса, был замучен англичанами в Тауэре. Дуглас, «высокий, смуглый, болезненный молодой рыцарь, шепелявый, с учтивыми манерами и смелым вообра­жением», как описывает его Артур Брайант, учился во Франции и вернулся на родину только в 1304 году. Понятное дело, нищим, ведь его родовые владения были отданы англичанам. Говорят, что Джеймс был настолько беден, что когда он повстречался с Брюсом на дороге, то даже конь под ним принадлежал не ему, а епископу, к которому молодой Джеймс тогда поступил на службу. Но главное, что же это была за дорога, на которой произошла судьбоносная встреча? Дорога, друзья, была тоже судьбоносной! Ибо она вела Брюса в Историю, в Скон, на коронацию, после схватки и убийства Комнина. И первым человеком, присяг­нувшим ему в пыли на обочине, стал Джеймс Дуглас, разделивший с ним эту дорогу до последнего привала. Одной из первых вылазок Джеймса стал набег на собственный родовой замок Дуглас на юго-западе Шотландии. Воспользовавшись тем, что английский гарнизон собрался вместе на мессу по случаю Вербного воскресенья, отряд Дугласа неожидан­но набросился на них, перебил всех и спалил вместе с остатками припасов, которые шотландцы не смогли унести с собой. А в колодцы сбросил туши убитых лошадей. Эта смелая и дикая вылазка получила в народе название «кладовка Дугласа». Ах, сколь­ко славных, молниеносных бросков в самый тыл неприятеля совершил безбашеный Дуглас! Сколько доблестных побед одержал этот «спец» по психическим атакам! Еще один истинный герой, остающийся пока в тени киноэкрана! Зато сами эти вылазки сценаристы растащили по всем боевикам, от набегов шаек Робина Гуда до подвигов Капитана Америка и Тома Круза в невыполнимых миссиях. Все эти дерзкие ловушки с переодеваниями бородатых и патлатых мужчин в мирных селянок; все хитроумные подкрадывания к врагу, спрятавшись в стаде коров под телячьими шкурами; все пере­кидывания веревочных мостов над головокружительными безднами, чтобы застать противника врасплох, – все это в своё время придумал и исполнил Джеймс Дуглас! Даже авторство некоторых из ловких набегов Уильяма Уоллеса, снятых Гибсоном, принадлежит Дугласу! Однажды он чуть не взял в плен реальную, а не киношную королеву Изабеллу! Хорошо, что старый Эдуард уже не увидел этого позора! Тяжелобольной монарх, старый лев, грозно рыкая, двинулся в Шотландию вместе с наследником, принцем Уэльским Эдуардом. Но в дороге могучий король, про­званный «молотом шотландцев», присоединился к большинству, как говорят сами ан­гличане, завещав сыну нести его кости впереди войска, пока Шотландия не будет по­корена. Он также надеялся, что принц, вернее теперь уже король Эдуард II (1284–1327), отправится в новый крестовый поход на Святую землю и захоронит там его сердце. Но у молодого короля Эдуарда были другие виды на будущее. А новый король Шотландии Роберт I Брюс, счастливо переживший Эдуарда I, пережил и его сына Эдуарда II, причем почти сразу поставив молодого короля на место. Разбил его наголову в битве при Бэннокберне в 1314 году. Поражение было настолько сокрушительным, что Эдуард скакал, не слезая с коня, до самой английской границы. Более того, с помощью бравого Джеймса Дугласа новый король Шотландии даже вырвал в 1328 году победу у юного Эдуарда III, а с ней и договор о возвращении независимости Шотландии. Вырвал, конечно же, не без фирменного переодевания отряда Дугласа в черные одежды (за что Джеймс и получил прозвище Черный Ду­глас) и дерзкого ночного налета на лагерь короля, который полностью деморализовал огромное войско. Умирая через год, в отличие от Эдуарда I с легким сердцем, Роберт Брюс завещал свое счастливое сердце не сыну, а другу Джеймсу Дугласу, но с той же просьбой захоронить его на Святой земле. В начале 1330 года, через 25 лет после памятной встречи на дороге в Скон, Джеймс с сердцем своего короля в серебряной, инкрустированной эмалью ладанке, покоящейся у него на груди, отправился в свой последний набег. Добравшись до Се­вильи, он со своим маленьким отрядом из семи рыцарей и двадцати шести эсквайров, соблазнился малым крестовым походом, присоединясь к крестоносцам Альфонса XI Кастильского (1311–1350) в осаде замка Теба в Андалузии. Наступление войска сул­тана Гранады, который пришел на помощь осажденным, не смутило шотландцев. А когда Дуглас понял, что окружен врагами, то сорвал с груди ладанку и бросил её в гущу врагов: «Вперед мой король, а мы бросимся следом». Впрочем, свидетелей этой сцены не было, поэтому остается поверить Вальтеру Скотту на слово. А тело самого Дугласа и сердце короля были обнаружены на поле боя Альфонсом XI и отправле­ны на родину вместе с единственным уцелевшим рыцарем, который не участвовал в атаке, так как накануне сломал руку. Прекрасная смерть для храбрых сердец. И хотя сердце короля стало частью герба Черных Дугласов, но оно могло бы красоваться и на гербе Уоллесов. Надо ли удивляться, что в честь «Черного Дугласа» шотландцы назвали виски и эль. Стоит выпить за этих героев. Не одного, а по меньшей мере трех храбрых сердцем. Эдуард II. Краткое содержание следующих серий Мы могли на этом закончить рассказ об Уильяме Уоллесе, но раз авторы фильма силь­но прибавили года принцу Уэльскому Эдуарду и вывели его самостоятельным геро­ем, то дали возможность добавить и нам пару слов о его персоне. Дополнить нашу «Mappa Mundi» еще несколькими штрихами, а то на ней остались некоторые лакуны. Причем, эту пару слов скажу не я, а сэр Артур Брайант, замечательный британский публицист, историк и культуролог. Его перу принадлежит более сорока исторических трудов, в том числе и о Карле II Стюарте. Самые интересные «Создатели государства», за которые он в 1954 году был возведен в рыцарское достоинство и «Огонь и розы: драматические моменты в истории Великобритании». Книги Брайанта написаны та­ким ясным и образным языком, что даже не владеющему английским в совершенстве стоит прочесть их в оригинале. А «Эпоха рыцарства», из которой я хочу привести отрывок, к счастью, у нас переведена, и её живой и выразительный язык напоминает лучшие очерки «Каравана историй». При этом повествование сохраняет строгую до­стоверность, эмоциональную взвешенность и доброжелательную внимательность ко всем историческим персонажам. Подкупающая своей искренностью любовь Брайанта ко всей европейской истории роднит его с Вальтером Скоттом, Морисом Дрюоном, Йо­ханом Хейзингой и Умберто Эко. Сам Брайант считал «Эпоху рыцарства» самой важ­ной своей работой и писал её долгих десять лет. Итак, отрывок про Эдуарда II: «…Впервые со времен Завоевания на английский престол взошел король без воинственных наклонностей. Его отвращение к трудностям военных кампаний позорно контрастировало со спартанским образом жизни его отца. Он подолгу нежился в постели, носил дорогие роскош­ные одежды и повсюду возил с собой ручного льва. Вместо артурианских турниров и военных занятий, присущих людям своего сословия, он получал удовольствие от земляных работ, кро­вельного и кузнечного дела, скачек на лошади, гребли, плавания и борьбы. Он также любил участвовать в театральных представлениях и играть на барабанах. ...С малолетства он жаждал любви… Его мать скончалась, когда Эдуарду было пять лет. Остав­ленный на попечение своего вечно занятого и становившегося с годами все более деспотич­ным отца, …принц вырос без систематического образования и воспитания. Большую часть сво­его детства он провел в бесцельных скитаниях вслед за королевским двором... Он был сильно и непоколебимо привязан к чиновникам и клеркам своего двора, например, к сыну виндзорского булочника, которого Эдуард сделал архиепископом Кентерберийским… Его товарищами были конюхи и садовники, кузнецы и лодочники, шуты, фокусники, актеры и певцы. …Еще будучи подростком он почувствовал необычную тягу к красивому, но бедному гаскон­скому рыцарю по имени Пирс или Петр Гавестон, который был старше его на несколько лет… Влияние, оказанное этим остроумным, воспитанным, но высокомерным авантюристом, стало головной болью старого короля и его министров. Дважды его изгоняли из королевства – в по­следний раз всего лишь за несколько месяцев до смерти Эдуарда, когда принц пытался даровать ему свое родовое имение Понтье с материнской стороны, это настолько возмутило умирающего короля, что тот в ярости вырвал клок волос с головы сына...» Фильм Дерека Джармена «Эдуард II». Синева – это яд И здесь американский исторический блокбастер смыкается с английским клубным артхаузным кино. О Джармене – художнике, режиссере, литераторе и активном члене ЛГБД-сообщества – мы поговорим подробно, обсуждая фильм «Караваджо». Но если вам интересно, поищите книжку о нем Майкла Чарлсворта или заметки Анны Андро­новой «Дерек Джармен. Жизнь как искусство». Название отсылает нас к одноименно­му документальному фильму Кимптон-Най Энди 2004 года. Теперь при слове «гомосексуалист» у нас все в страхе разбегаются, боясь быть заподозренными в пропаганде непристойного образа жизни. Но забавно, что для го­раздо более пуританских советских киновластей протестные, антикапиталистические взгляды Джармена оказались важнее его сексуальной ориентации. В 1984 году его при­гласили в Советский Союз и с большой помпой освещали его посещения Москвы и Баку. Джармен родился в добропорядочной английской семье и получил строгое, возможно слишком строгое, воспитание. Впрочем, в 50-е годы XX века Британия была страной, в которой даже о традиционном сексе не принято было говорить публично. Джармен пишет, что когда родители подкинули тайком ему в спальню сексуально - просветительную брошюру, то он в ужасе сжег ее, решив, что крамольную книжонку забыл кто-то из его друзей. В Англии еще в далеком 1533 году был принят Акт о содомии, предусматрива­ющий за гомосексуальные отношения смертную казнь через повешение. Через триста лет британцы «смягчили» Акт поправками, заменяющими в некоторых случаях казнь двумя годами каторги. Именно такой приговор вынесли Оскару Уайльду. А позже ка­торжные работы заменили «химической» кастрацией, которой подвергли известного математика и спасителя человечества во Второй мировой – Алана Тьюринга. Заметьте, кастрировали в 1952 году, когда Дереку было уже десять лет. Так что, думаю, вместе с осознанием своей нетрадиционности появился и жгучий страх объявить о ней. И когда в 1967 году закон об уголовном преследовании гомосексуализма был отменен, Джармен не вышел отпраздновать это событие, как другие геи, на улицу, боясь, что по телевизору его могут увидеть родители. Принятие своей инаковости пришло много позже. Причем Джармен считал себе не только геем, но и квиром – человеком, не соответствующим общественным нормам, где половая сфера лишь частность. Следы этой квир-культуры вы найдете и в фильме. Традиционный хор из пьесы Кристофера Марло, по которой снят фильм о нашем Эдуарде II, Джармен остроумно преобразовал в квир-массовку, которая идет с плакатами: «Гендер – это апартеид!» и «Доказано, Бог был холостяком!». Я так подробно остановилась на проблеме сексуальной ориентации режиссе­ра, потому что Джармен считал Эдуарда II тоже квиром и снимал фильм о человеке, внутренние метания и страхи которого ему были близки и понятны. Настолько понят­ны, что все знакомые Джармена утверждали, что королева Изабелла и её любовник, аристократ Роберт Мортимер, очень напоминают родителей самого Джармена. Для сохранения семейной атмосферы он даже позвал сняться в фильме свою племянницу Кэйт. В любом случае Джармен так прикипел к образу несчастного Эдуарда, что заве­щал похоронить себя в золотой накидке, в которой Стивен Вэддингтон играл короля. Джармен сделал экранизацию пьесы Кристофера Марло (1564–1593) «Беспо­койное правление Эдуарда Второго», приурочив её к четырехсотлетию написания. Кристофер Марло – чрезвычайно одаренный драматург, ровесник Шекспира, погиб­ший двадцати девяти лет от роду: его зарезали в пьяной драке в лондонской таверне. Обычно я стараюсь не цитировать Википедию, но здесь её определение исклю­чительной роли этого драматурга в английской культуре весьма кстати. Привожу по памяти: «Марло первым сделал попытку придать драме внутреннюю стройность и психологическое единство. Он также преобразовал стихотворную ткань драмы, введя в нее белый стих, существовавший до него лишь в зачаточном состоянии». Останься Кристофер Марло в живых, он стал бы достойным конкурентом Уи­льяму Шекспиру. Более того, по одной из версий, Марло не зарезали, он был спрятан секретной службой как участник сложной правительственной интриги, а потом по «программе защиты свидетелей» получил вторую жизнь под именем Шекспира. В лю­бом случае пьеса «Эдуард II» оказалась настолько близка шекспировской манере, что иногда приписывалась ему, а не Марло. Джармен слегка перелицевал ее, не затронув историческую ткань. По сю­жету английский король Эдуард II, которого играет вполне брутальный Стивен Вэд­дингтон, отверг ради фаворитов красавицу жену королеву Изабеллу Французскую. В фильме её роль исполнила Тильда Суинтон, близкий друг режиссера, сыгравшая в девяти его картинах. Кстати, за исполнение роли «французской волчицы» Изабеллы, она получила приз Венецианского кинофестиваля 1992 года. Яростная и обжигаю­щая красота королевы в исполнении Суинтон может испугать даже канонического бабника, не то что душевно нестойкого бисексуала, каким был Эдуард II. Кстати, у Изабеллы в исполнении Софи Марсо тоже есть эта яростность, этот огонь под короч­кой условностей и несгибаемая воля, доставшаяся ей от отца Филиппа IV Красивого. Мучительный для обоих союз Изабеллы и Эдуарда породил четырех детей. И чтобы не выпускать из рук «шотландскую нить» повествования, напомню, что их младшая дочь Иоанна Тауэрская (1321–1362) вышла замуж за Давида II (1324–1371), короля Шотландии и сына нашего Роберта I Брюса. Личная драма в семье английского монарха повлекла за собой междоусобицу, восстание баронов и заговор Изабеллы, которая по характеру, выведенному Дрюоном, сильно напоминает «нашу» Изабеллу Софи Марсо из «Храброго сердца». Воспользовавшись возможностью увезти сына и наследника во Францию, она организовала там вооруженную оппозицию своему мужу Эдуарду II. Возглавил противостояние давний враг английского короля – Роджер Мортимер, бежавший во Францию из заключения на несколько лет раньше появления там королевы Изабеллы. Финал этой драмы, как в истории, так и в пьесе и фильме, – трагичен. Любимцев короля и самого монарха умертвили, а «борцы за добродетель» быстро превратились в таких же чудовищ, как их недавние жертвы. Даже ребенок оказался запятнан ненави­стью. Маленький, резвый Эдуард III выныривает у Джармена из темноты, словно юное исчадье ада из преисподней, в синей балаклаве на голове. И пылая (в прорезях маски мы видим его глаза) огнем бешеной злобы, крушит своих будущих врагов пока еще во­ображаемыми очередями из игрушечного автомата. Но скоро он по-настоящему казнит ненавистного отчима Мортимера и заключит под стражу мать, навсегда лишив ее сла­достной доли властительницы. Формально Джармен изменил финал пьесы Марло, в которой король умирает мучительной и позорной смертью: тюремщики пронзают его через задний проход раскаленной кочергой. У Джармена это все оказывается лишь дурным сном, ночным кошмаром истерзанного короля. Но я думаю, что Эдуард видит пляску смерти своего маленького сына на клетке, в которую заключены обреченные на гибель Изабелла и Мортимер, уже из другого мира. Уже примиренный с судьбой и освобожденный от му­чительных оков тела. Для меня это посмертное видение будущего обнаженной души, которая недавно была Эдуардом II. Ужас и стеснение в груди при виде святотатства юного Эдуард III, попираю­щего тела матери и отчима, близки ощущению ужаса от похожего финала «Гибели богов» Лукино Висконти, когда Мартин фон Эссенбек в торжествующем нацистском приветствии застывает над трупами отравленных им новобрачных. Палач внутри нас всегда дремлет уродливым карликом в темном углу души, и только от нас зависит, будем ли мы его подкармливать ненавистью, чтобы он подрос. Вызывающая, на грани фантасмагории, театральность и замкнутое простран­ство действия, из которого, как из кошмарного сна, невозможно вырваться в ленте Джармена, схожи с другим фильмом о «Средневековье» – лентой Питера Гринуэя «Дитя Макона» того же 1992 года. Обе картины достаточно травмирующие для восприятия, слабонервным не советую смотреть, хотя в них нет никаких порнографических сцен. «Дитя Макона», несмотря на всю гениальность этой картины, я даже не включила в свои заметки, так как сама слабонервная. Кстати, я недаром упомянула о синей маске маленького Эдуарда III. Весь фильм словно купается в любимой джарменовской синеве. Хотя его Караваджо и вос­клицает, что «синева – это яд», но у самого Джармена во всех картинах, вплоть до финальной «Синевы», чувствуется глубокое, нутряное пристрастие к ультрамарину. До Джармена этот невероятно притягательный цвет настолько увлек французского художника Ива Кляйна, что тот даже запатентовал его как международный синий цвет своего имени. И джарменовская синь странным образом смыкается с густым си­ним цветом вайды, которым Мэл Гибсон разрисовал лица Уоллеса и его сторонников. Шотландские патриоты. Сепаратизм против абсолютизма Джармену очень повезло с оператором ленты – Иэном Уилсоном. Этот клас­сик британского кино придал бушующей синеве режиссерской вселенной гармо­ничную ясность. Казалось бы, действие течет единым, нерасчлененным потоком, но визуальный ряд группируется вокруг завораживающе красивых и страшных движу­щихся смысловых инсталляций: от красавицы Изабеллы, в ярости рвущей жемчужное ожерелье, до странного, завораживающего танца короля и Пирса Гавестона, напоми­нающего оживший «Танец» Анри Матисса, только в синих тонах. Поэтому при всей мрачности фильм получился очень притягательным для глаза. Во многом это заслуга не только оператора, но и художников. Над фильмом трудились выдающиеся оформители: Кристофер Хоббс, Рики Эйрс, Сэнди Пауэлл. Все они потом поставили много замечательных фильмов: от стильных «Последних рыцарей» до красочных «Банд Нью-Йорка». Но у Джармена они превзошли самих себя, создав органичный сплав из пышности и избыточности эпохи Средневековья, дерзости панк-стиля, деловитости строгих костюмов чиновников а-ля Маргарет Тэт­чер и романтичного «милитари», нарядив Роберта Мортимера в щегольской мундир морского пехотинца. Впрочем, не совсем Роберта. Джармен объединил отца и сына Мортимеров в одном персонаже и поручил его Нейджелу Терри, который за пять лет до этого сыграл Караваджо. А еще раньше молодого Иоанна Безземельного в оскаро­носном «Льве зимой», о которым я уже рассказывала. А так как родство душ стирает время, то действие фильма Джармена проис­ходит одновременно во всех исторических пластах: во времена самого короля Эду­арда II, во времена Кристофера Марло и «здесь и сейчас». На приказе об изгнании из Англии Гавестона стоит 1991 год. Диалоги героев идут на фоне выпусков новостей, доносящихся из телевизора «в соседней комнате». А одиноко бредущая по гулким коридорам «чистилища» певица – замечательная шотландская вокалистка и подру­га Джармена Энни Леннокс, удостоенная «Золотого глобуса», четырёх «Грэмми» и рекордных восьми «BRIT Fwards» (британского эквивалента Грэмми). Именно она в фильме «Властелин колец: Возвращение короля» поет песню на музыку Говарда Шора «В западный край», за которую они получили «Оскара». Вы наверняка помните её мрачную и чарующую любовную песнь вампиров из ленты Фрэнсиса Копполы «Дра­кула». Так что вглядитесь в неё повнимательнее, когда будете смотреть фильм. Но Джармен, раздвигая время, одновременно сворачивает пространство. Действие фильма происходит в каком-то подземелье или бункере без окон. Лучом прожектора выхватывается, как на театральной сцене, то вожделенный королевский трон, то вожделенное королевское ложе, то жутковатый бассейн, наполненный то ли водой, то ли кровью. Эпилог Просмотр фильма «Эдвард II» не только вышибет вас из привычной эмоциональной ко­леи, но и даст ясное представление, почему историческому Эдуарду II было не до шот­ландцев. Почему он вынужденно приспустил вожжи, которые тут же натянул «на себя» Роберт Брюс. После Уоллеса и Брюса Шотландия много раз была под пятой Англии, но каждый раз выворачивалась благодаря обстоятельствам: слабости Эдуарда II, потом за­нятости Эдуарда III в столетней войне. Помогала противостоять англичанам и тради­ционная поддержка французов. И страна выстояла в своей борьбе вплоть до Якова VI Стюарта Шотландского, возглавившего оба королевства после смерти Елизаветы Тюдор и ставшего Яковом I Английским. Впрочем, шотландские Стюарты сидели на троне Англии чуть больше ста лет. А следом начались злоключения изгнанного короля-католика Якова II с малолетним «старым» претендентом, и попытка его внука «славного принца Чарли» вернуть себе трон отцов и дедов, обернувшаяся катастрофой Каллодена, а впоследствии и разгромом шотландской идентичности и «английским игом» вплоть до послаблений при Георге IV (1762–1830). Когда в 1822 году тот прибыл в Эдинбург, праздничную встречу для коро­ля готовил Вальтер Скотт. Он так удачно всё организовал, что удовлетворенный король даже снял запрет на ношение килтов и шотландки, который действовал в стране около семидесяти лет. Непокорные горцы в то время часто ходили в кафтанах без штанов, демонстративно перекидывая их через плечо, или подхватывали килт парой стежков между ног, превращая его в подобие широких и коротких голландских штанов. Если вы хотите проследить за дальнейшими приключениями шотландцев в истории, смотрите ленту «Роб Рой» Майкла Кейтон-Джонса 1995 года с Лиамом Нисо­ном и Джессикой Ланж. Или довольно спорный, но все-таки любопытный (до момента появления в нем бутафорского принца Чарли) англо-американский телесериал «Чу­жестранка» по одноимённой серии романов американки Дианы Гэблдон. А еще луч­ше читайте «Похищенного» и «Катриону» Стивенсона и «Уэверли» Вальтера Скотта. И помните, что пропавший при кораблекрушении капитан Грант, которого разыскивали дети в романе Жюля Верна, был якобитом и собирал деньги на восстание шотландцев. Отголоски многовекового противостояния англичан и шотландцев докатились до нас в 1998 году, когда был учрежден самостоятельный Парламент Шотландии. Через девять лет в нем пришли к власти националисты, вернее национальная партия Шотлан­дии. А в 2014 году они инициировали референдум о независимости Шотландии, собрав «за» почти сорок пять процентов голосов. И думаю, это еще не конец истории. Ведь когда Великобритания проголосовала за выход из Евросоюза, её шотландская часть была против брексита. И это дает ей легитимную возможность через какое-то время «переголосовать» и все-таки отделиться от Англии и напрямую примкнуть к Евросоюзу. Во всяком случае, помню, как в пабе славного города Перта мы наткнулись на группу шотландских товарищей, которые так поносили англичан, что мы сначала даже усомни­лись в своем знании английского. Особенно меня поразило, что среди них была очень приличная пожилая дама в седых букольках, строгом костюме и с ниткой жемчуга у во­рота блузы. Вылитая королева Елизавета II. Поэтому просмотр «Храброго сердца» дает нам повод поразмыслить о трудном балансе сепаратизма и абсолютизма, или в нашем понимании федерализма и централизма. Когда Европа объединилась в Евросоюз, ка­залось, этот вопрос закрыт, но события в Шотландии и Испании говорят нам о другом. А нам, простым смертным, важно еще помнить, что большинство британских гениев – шотландцы. Это шотландец Джеймс Уатт придумал паровую машину, а Адам Смит – капитализм. Джордж Симпсон обнаружил хлороформ, а Александр Флеминг – пенициллин. Шотландец Алан Белл осчастливил нас телефоном, а Томас Липтон – чаем. Да что там! Даже автор американской декларации независимости Томас Джефферсон и тот был родом из Шотландии. Нет! Бери круче! Сам джедай Оби-ван Кеноби (Юэн Мак­грегор) из «Звездных войн» оказался шотландцем.