Поэзия 1930-x годов

1 ПОЭЗИЯ 1930-x ГОДОВ Литературная жизнь 1920-х, в том числе и поэтическая, была крайне пёстрой. Эта пестрота проявлялась в разнообразных программах группировок, ЛЕФ, конструктивисты, обэриуты, имажинисты увлекались поисками в области формы, поэты «Кузницы» и РАПП, т.н. крестьянские (не путать с новокрестьянскими поэтами) ратовали за общепонятную, доступную массам поэзию. Крупные поэты, связанные с определенными группировками и поэтическими направлениями, не вмещались в рамки платформ группы и выступали со своими эстетическими программами – Н. Тихонов, Э. Багрицкий, В. Маяковский, С. Есенин. В конце 1920 – начале 1930-х происходит ряд дискуссий о поэзии. Прежде всего, надо вспомнить дискуссию на сентябрьском пленуме РАПП 1929 года и дискуссию на последнем пленуме РАПП в апреле 1932 года перед самым выходом Постановления «О роспуске литературно-художественных организаций» (23.04. 1932). В работе сентябрьского пленума 1929 года участвовали даже те, кто не был членом РАПП, – М. Светлов, И. Уткин, Н. Дементьев, конструктивисты, В. Маяковский. Пленум обсуждал новые задачи поэзии «в год великого перелома». Рапповцы считали образцом новой поэзии творчество Д. Бедного, выдвинув лозунг «одемьянивания поэзии», хотя Д. Бедный и не состоял в РАПП. Лозунг выдвинул Ю. Либединский, сам Д. Бедный его не поддерживал. Этот лозунг нанес немало вреда, так как он нивелировал поэтическую индивидуальность. Через год лозунг был снят. Последний пленум РАПП проходил под знаком борьбы с «пастернаковщиной» и субъективным идеализмом, с которым отождествлял ась поэзия Б. Пастернака Незадолго до пленума, в апреле 1932 года состоялся вечер Б. Пастернака в Политехническом музее, который показал, что «субъективное» творчество этого поэта пользуется большим успехом. На пленуме 1932 года также обсуждалась «перестройка» поэзии в период первой пятилетки. Вл. Луговской, который в это время много ездил по стране, выпустил книгу «Большевикам пустыни и весны», вступил в РАПП, хотя ранее был конструктивистом, выступил с речью, в которой говорил о собственной перестройке под влиянием пятилетки. Его речь была своеобразным социальным ответом на те задачи, которые поставило государство перед литературой, и выражением позиции тех поэтов, которые приняли идею социалистической поэзии. Через день после закрытия пленума РАПП вышло постановление о роспуске группировок и создании единого союза писателей, неожиданное для рапповцев. То, что РАПП стал тормозом для литературы, было ясно всем, кроме членов РАПП. Очевидно, это понимали и в ЦК партии. Постановление готовил сам Сталин. Оно было вызвано стремлением государства унифицировать и контролировать развитие литературы, но большинство писателей восприняло его как восстановление справедливости, как посрамление РАПП, отмену деления писателей на «чистых» пролетариев и «попутчиков», которые в едином союзе могли себя чувствовать равными и не ущемленными в правах. Разговор о поэзии был продолжен на первом съезде писателей в августе 1934 года. Доклад о поэзии делал Н. Бухарин, что было симптоматично – не поэт или критик, а государственный деятель. В своем выступлении Бухарин защищал философскую лирику и выдвинул на первое место в советской поэзии Б. Пастернака. Однако признание творчества Пастернака шло за счет принижения Маяковского, недостаток поэзии которого Бухарин видел в агитационности. Маяковский, по мнению докладчика, слишком злободневен, а злободневность – сиюминутна. Поэзия же должна стремиться к вечному. Доклад Бухарина был построен как обзор мировой поэзии. Вершиной философской поэзии был для него «Фауст» Гёте. И советская поэзия должна стремиться к таким философско-лирическим произведениям, к своим «Фаустам» новым, Гёте, к которому приближается Пастернак. Устаревшими для Бухарина был и Маяковский, и Д. Бедный. Доклад Бухарина воспринимался не как личная оценка, а как выражение государственной позиции. Она была принята неоднозначно и вызвала дискуссию. Имя Маяковского было встречено в зале овациями, в выступлениях Н. Асеева, С. Кирсанова выступление Бухарина подвергается критике, ибо оно не учитывало эволюцию Маяковского-поэта в 2 последние годы жизни. Кроме того, к этому времени обнаружилось, что имя Маяковского стало исчезать из школьных учебников, что есть препятствия к изданию собрания сочинений, что возобновились разговоры о малопонятности поэзии Маяковского. О. Л Брики написали в «Правду», письмо было направлено Сталину и 5 декабря 1935 года в газете «Правда» появилось это высказывание Сталина о Маяковском: «Маяковский был и остается величайшим поэтом нашей эпохи». Признание авторитета Маяковского, имевшее некоторое положительное значение для изучения его творческого наследия, привело и к отрицательным результатам. Самого Маяковского стали трактовать внеистороично, отрицался его футуристический период, его ранняя поэзия искусственно подтягивалась к реалистической, а участие в футуризме объяснялось тактическими соображениями. Кроме того, принижалось творчество других поэтов за счет возвышения Маяковского, пострадала память Есенина, хотя в самой поэзии 1930-x происходит, хотя и медленное, сближение традиций Маяковского и Есенина, что позже выразит формулой Е.Евтушенко: «Я на пароходе «Маяковский», а в душе Есенина березки».. В феврале 1936 года прошли общие собрания писателей в Ленин граде и Москве и было решено собрать пленум нового Союза писателей по поэзии. Он прошел с 11 февраля 1936 года в течение 10 дней в Минске. С докладом выступил А. Сурков. Пленум приветствовал имена Маяковского и Н. Тихонова. При обсуждении доклада стало ясно, что советская поэзия в основном развивается как поэзия социалистического реализма. В свое время рапповцы подозрительно относились к романтической поэзии, понимая реализм в искусстве догматически, только как жизнеподобие. От этого страдали П. Антокольский, тот же В.Луговской и другие поэты «романтического призыва». В 1930-е романтическая поэтика была признана, Критика вынуждена была согласиться под натиском самой поэзии, что реалистическая поэзия не чуждается условных форм, романтической образности, гротеска, отсутствия бытового жизнеподобия. Но творческая практика «не реалистов» нередко находилась под подозрением. В отличие от поэзии 1920-х годов, поэтическая практика 1930-х кажется более бедной именами крупных поэтов. После смерти Блока, Гумилева, Хлебникова, Брюсова, Есенина, Маяковского, А. Белого, «ухода» новокрестьянских поэтов складывается впечатление, что у этих поэтов нет равнозначных им по таланту преемников. Но в эти годы творчески активны Н. Тихонов, Э. Багрицкий, М. Светлов, хотя, действительно, их поэзия уступает собственному творчеству двадцатых. На тридцатые падает период зрелости философской поэзии Н. Заболоцкого. Плодотворно работает Б. Пастернак. Обретает собственный голос А. Твардовский, получивший известность к середине десятилетия и ставший в сороковые крупным национальным поэтом. Популярными становятся стихи и песни М. Исаковского, А, Прокофьева. К середине 1930-х утверждается новое поэтическое поколение – поколение поэтов тридцатых годов, хотя поэтический дебют большинства из них пришелся еще на двадцатые – П. Васильев, Я. Смеляков, Б. Ручьев, Б. Корнилов, О. Берггольц, Л. Мартынов, Дм. Кедрин. К концу десятилетия заявляют о себе молодые поэты – К. Симонов, Е. Долматовский, М. Алигер. Характеристику поэзии тридцатых невозможно представить без лирики О. Мандельштама (циклы «московских» и «воронежских» стихов), поэзии Ахматовой, последнего всплеска новокрестьянской поэзии, но их творчество стоит особняков в истории поэзии, ибо оно практически не было известно читателям, их поэзия стала «потаенной». Все, что выходило за рамки поэзии, посвященной социалистическому строительству и личности человека-строителя нового мира, считалось либо подозрительным, либо второстепенным. Общая линия поэзии выстраивалась вокруг концепции нового человека и новой социалистической реальности. И тем не менее поэзия 1930-х годов была и многообразной, и достаточно богатой, хотя процесс нивелировки литературы сказывался на ней довольно сильно. И многообразие художественных поисков 1930-х внутри поэзии социалистического реализма отличалось от эстетической пестроты 1930-х годов. 3 Перед поэзией ставились те социальные же задачи, что и перед прозой, но они понимались как задачи внутренние – утверждение духа, соответствующего пафосу первых пятилеток. Действительность воспринимается поэтами как первый, но решающий шаг в мир человеческого счастья. В сюжет, в его развитие, в финал произведений проникает идеальное начало, через которое раскрывается авторское понимание социальных перспектив (Я. Смеляков «Вор», Д. Кедрин «Кукла» и др.). Конфликты, сюжеты поэзии определялись временем, когда были одержаны первые успехи советской индустриализации. Отсюда излюбленный контраст того, что было и что есть, и уверенность в подвластности времени желаниям человека. Финал одного из стихотворений М.Исаковского «В дороге» можно ставить эпиграфом ко многим произведениям тех лет: А дорога расстилается, И шумит густая рожь, И куда тебе желается Обязательно дойдешь. Или слова из песни В. Лебедева-Кумача: Мы все откроем, поймем и узнаем Холодный полюс и свод голубой, Когда страна быть прикажет героем, У нас героем становится любой. В поэтической гиперболе выражается вера в свои силы, желание раскрыть идеал социалистического человека. Ключевым и самым распространенным образом поэзии и стал такой идеальный или стремящийся к идеалу герой. Наряду с ним, появляется персонаж, который «дорастает» на глазах читателя до идеала, переходя из круга «бессознательных» в круг положительных персонажей. В поэзии выразилась тенденция к выделению массового героя, в котором подчеркнуто общее – новое отношение к миру. На первый план выдвигается категория должного, а его конкретное проявление просто подгоняется ко всеобщему. Для поэзии начала тридцатых характерен апсихологизм, стремление к воссозданию массовой психологии, нивелирование индивидуального. Конкретное воспринимается как выражение общего. Личность прежде всего раскрывается в сфере общественного, все личное, в том числе интимные чувства, были обусловлены местом в «рабочем строю». Личность такого склада становится в поэзии идеалом и нормой. В лирическом герое не только воплощается общественное сознание эпохи, мы видим подчиненность, подконтрольность личного общественному, лирики чувств – политической, отдельного, частного – коллективному. При этом речь не идет о противоречиях между общественным и личным, как это было у Маяковского в поэме «Про это». Личное, интимное, отношение к женщине, дружба, природа, право на автономию личности не исключались, все эти чувства признавались, но считались второстепенными и занимали скромное место в системе ценностей нового человека. Иногда говорят, что идеал личности тех лет был аскетическим, но аскетизм предполагает жертвенность и эмоциональную скованность, а этого ощущения не было в поэзии 30-х. Была естественность такого поведения и такого представления о жизни. И даже почти полное отсутствие у поэтов начала 30-х любовной лирики не рассматривалось как одностороннее развитие творчества. Весь жap души отдавался делу построения нового общества. Значительное место (по степени распространенности) занимает в первой половине 30-х эпическая поэзия, отличающаяся интересом к чисто индустриальным проблемам. Она представлена двумя разновидностями - эпико-публицистическая поэзия и так называемая поэзия «эпического романтизма». Само обращение к поэтической публицистике не означает автоматически падение художественного уровня. Ибо в этом направлении развития мировой поэзии могут создаваться и талантливые произведения, и стихотворные переложения политических лозунгов. Так, поэма С. Кирсанова «Пятилетка» (1930), посвященная строительству Тюрксиба, внешне построена в традициях поэм Маяковского –чувствуется стремление отразить современность, но Маяковский в поэме «Хорошо !» (1927) включает в тему социалистического 4 строительства лирическое начало, личность лирического героя и через него дает осмысление материала, а Кирсанов выводит личность за пределы своей поэмы. Это оборачивается погоней за внешней стороной, за звуковой игрой: Тюк, тюк, Сыпь, сыпь. Тюрк, тюрк, Сиб, сиб, Тюрксиб. Погруженность поэзии в жизнь происходила в прямом смысле. Поэты тех лет сами работают на стройках, как Н. Дементьев или Б. Ручьев, много ездят, особенно по окраинам бывшей российской империи, в результате чего появляются сборники – своеобразные книги отчетов, в которых экзотический пейзаж Севера, Юга, Дальнего Востока воспринимается как социальный. Рисуется картина страны, стремительно мчащейся вперед – так были написаны книги Н. Тихонова «Юрга» и «Стихи о Кахетии», В. Луговского «Большевикам пустыни и весны», В. Инбер «Путевой дневник». А. Безыменский создает «Книги отчетов» о работе на строительстве Сталинградского тракторного завода; И. Сельвинский пишет «Электрозаводскую газету», т. е. поэму-репортаж о производстве электроламп, С. Кирсанов выпускает сборники «Строки стройки», «Ударный квартал», «Стихи в строю». Все это была стихотворная публицистика, в которой сюжетом становился технологический процесс. Так, Сельвинский подробно описывает процесс спекания нити, ее состав, делая вывод: «Так делается социализм, то бишь лампа». В поэме А. Безыменского «Трагедийная ночь» рассказывается о соревновании передового рабочего Днепростроя Дёмы Токарева с английским инженером Хаустоном. При этом момент классового антагонизма устранен, так как Хаустон со своим сыном решил остаться в СССР .Конфликт связан со стилем работы соревнующихся. В первой части поэмы воспроизводятся сцены соревнования и победа Хаустона, который выиграл благодаря своим техническим знаниям. Дёма, поняв причину поражения, засел за книги, чтобы постичь Грамматику формул, Язык теорем. О, техники школа, раскрой, покажи, Причастья, глаголы, Роды, падежи. В ритмике поэмы явственно звучит ритм «Гренады» М. Светлова. А. Безыменский стремится дать полное соответствие ритма и содержания, давая характеристику труда. Весельем пьян От сил своих могучий кран летит как вихрь. – таков ритмический рисунок работы Дёмы. А вот что говорится о труде Хаустона: 5 Хваток да зряч Да умен, да силен. Труд здесь – это овладение техническими навыками. Во второй части поэмы конфликт переводится в традиционное для поэзии 30-х годов русло – утверждение коллективизма. Во втором поединке с Хаустоном участвует бригада Дёмы, и коллектив одержал победу. Название поэмы «Трагедийная ночь» не соответствует ее содержанию, раскрывается сюжет героического действия. В лучших произведених о современности «техническое» получало эстетическое наполнение. С эпической поэзией связано творчество Н. Дементьева (1907 –1935). Сын интеллигента, студент Высшего литературно-художественного института, затем литературного факультета МГУ, Н. Дементьев в годы первой пятилетки работает на строительстве под Москвой. В 20 -е годы он был членом группы «Перевал». Сборники «Шоссе энтузиастов» (1930), «Рассказы в стихах» (1934) свидетельствовали об искреннем увлечении миром техники, он становится певцом индустриализации. Повествовательность, сюжетика – отличительная черта эпической поэзии, что подтверждает и заглавие сборника Н. Дементьева «Рассказы в стихах». Стихотворный рассказ «Вызов» посвящен соревнованию старичкакаменщика с молодым рабочим. В отличие от Сельвинского, Дементьева интересует не техническая сторона, а человек в технологическом процессе, но он раскрыт в сфере общего. Известность принесла Дементьеву поэма «Мать» (1933), посвященная строительству в Новомосковске. Писал её поэт под влиянием горьковской «Матери». Человек старой России, мать начальника стройки, раскрывается в соотнесении с новым миром, который строит ее сын. Героиня раскрывается через узнаваемую ситуацию. Мать Аграфена Ефремовна приезжает перед смертью повидать сына и вскоре умирает. Картина похорон – это реквием. Мать несут мимом цеха, что строил сын. И обыденная интонация повествования сменяется торжественной, yже не «маленькая рябая», а «изможденная мать неимущих». Противопоставление сменяется идеей преемственности – мать и сын. Символика поэмы связана с темой преобразования старого мира. Другая разновидность эпической поэзии – эпико-романтическая (само название является оксюморонным). Она выражает идею романтичности социалистических будней и героя времени. Романтическое раскрывается на уровне пафоса, тональности, идеализации действительности, сочетаясь с публицистичностью, декларативностью. Тип и способ разрешения конфликта, образ героя не соответствуют романтическому искусству. Такая романтическая идеализация свойственна социалистическому реализму Концепция новой жизни в поэзии Э. Багрицкого, проявляясь уже в заглавия: «Ода», «Эпос»: Настали времена, чтоб в оде Потолковать о рыбоводе. Контраст высокого (ода) и обыденного («рыбовод», «потолковать») нужен, чтобы создать ощущение романтического в жизни. Герои Багрицкого – «механики, чекисты, рыбоводы» создают новую реальность. Вначале поэт подчеркивает обыденность труда, которой соответствует прозаизация стиха: рыбовод «трудится, не покладая рук», закуривает в перерыв папиросу. Но одновременно с конкретно-житейской характеристикой автор возвышает героя, возникает романтическая тональность: И первые ветры, и первый прибой, И первые звезды над головой. Венчальные песни поет скворец, Знаки Зодиака сошли на луг. Рыбы – в пруду и в траве –Телец. В 1920-е годы в поэзии Багрицкого два плана – приземлено-бытовой и возвышенно героический были в непримиримом контрасте. На рубеже десятилетий и в начале тридцатых, в сборнике «Победители» (1932) эти два плана сливаются, существуют на одной 6 основе. Основа единства – поэтизация труда. В стихотворении «Весна, ветеринар и я» герой дан также в подчеркнуто-обыденной ситуации: он моет руки марганцем, закуривает папиросу, и он же оказывается творцом вселенной: Вставай же, дитя работы, Взволнованный и босой, Чтоб взять этот мир, как соты, Обрызганные росой. Ах, вешних солнц повороты, Морей молодой прибой. Книгу Багрицкого «Последняя ночь» (1932) составили три поэмы: 1) историко-философская «Последняя ночь»; 2) социально-бытовая «Человек предместья»; 3) нравственно-психологическая «Смерть пионерки». Сюжет книги – движение времени, которое побеждает старое – в истории, в быту, в сознании – и утверждает идеалы новой действительности. В первой поэме «Последняя ночь» представлены три эпохи – 1910-е годы – первая мировая война и современность. «Человек предместья» раскрывает конфликт нового и старого в эпоху социалистического строительства, «Смерть пионерки» утверждает идеал молодости и идею движения вперед. Единство поэм подчеркнуто эпиграфами, в каждом из них изображается картина весны. В «Последней ночи» в эпиграфе дано начало весны: «Весна еще в намеке», в «Смерти пионерки» – расцвет, торжество: «Грозою освеженный подрагивае", лист/ Ах, пеночки зеленой двухоборотный свист». Весна становится символом рождения новой эпохи. Поэмы «Человек предместья» и «Смерть пионерки» связаны единым конфликтом – новой психологии и психологии мещанской, частнособственнической. Предместье – это символ старого мира, мира вещей. Новый мир персонифицирован , сначала он предстает в образе усталого солдата, затем в образе самого времени: «А время идет по навозной жиже /Сквозь бурю листвы не видать ни зги./ Уже на крыльце оно. Ближе, ближе./ Оно в сенях вытирает сапоги». Победа нового времени над миром предместья для автора неизбежна. Весь традиционный, крестьянский уклад жизни предместья с его благоденствием представляется Багрицкому мещанским, воплощением косности, поэтому его надо разрушить, хотя в самом тексте есть детали, опровергающие автopa: большие сизые, рабочие кисти рук хозяина, хозяйка, расставляющая крынки молока не только на продажу («туда – в больницу, сюда – на рынок») Предместье обречено, так как в нем самом есть силы, восстающие против него. Это молодежь. В поэме «Смерть пионерки», в основу фабулы которой положен реальный факт, смерть от скарлатины девочки Вали, не пожелавшей надеть «крестильный крестик», оборачивается торжеством жизни. Багрицкий создает образ пионерки на фоне грозы: «А в больничных окнах движется гроза. /Открывает Валя смутные глаза». Воедино сливаются пионерские галстуки и разряды молнии: «Молнии, как галстуки, по ветру летят»; «Валя, будь готова», – восклицает гром». Бытовая ситуация вырастает до символа торжества нового мировидения. (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Трагедию человека, трагедию народа, трагедию времени в этом сломе социальных эпох, в этом крушении основ не только старого быта, но и национальных основ жизни Багрицкий, как и многие поэты тех лет, не видел. Однако художественное дарование поэта приводит к тому, что атеистическая поэма «Смерть пионерки» для многих поколений советских читателей воспринималась не столько в ее богоборческом, сколько в жизнеутверждающем аспекте. Сильно дано описание состояние девочки, горя матери, утверждение живой жизни, молодости вопреки смерти ребенка. Поэтизация нового героя отмечает и поэзию Н. Тихонова. В основе книги «Юрга» – впечатления от поездки в Туркмению. Романтика «Юрги» отличается от романтики раннего Тихонова. Образу традиционно-экзотического Востока («ананасы и тигры, султаны в 7 кирасе, ожерелья из трупов, дворцы миража») Тихонов противопоставляет образ нового трудового Востока, в его стихах появляются искатели воды, шоферы, трактористы. В будничных делах поэт видит проявление героического. В стихотвореном портрете «Шофер» изображен ежедневный рейс, даны обыденные детали: шофер останавливается у харчевни, заезжает на минутку домой. Но этот обычный рейс осмысливается как героический благодаря стилевой экспрессии, романтическим образам: Это мчался гладиатор В славы собственной лучах. Возникает перекличка, которая подчеркивается автором, с балладами Тихонова времен гражданской войны. Общность эпох определяется общей атмосферой предельного напряжения сил, типом волевого героя. Эпизоды обыденной и трудовой жизни в стихах Тихонова (ночная пахота, доставка товаров по горной реке, орошение пустынь) вырастают до символов – это нарушение вековых обычаев, отрицание всего косного, с которым соотносится старое. Ночь в пустыне – это «дьявольская ночь /забытых мест и черных суеверий/ трахомных глаз, проклятий за углом». В отличие от Безыменского, Сельвинского, конкретика раскрывается не через очерковое, публицистическое начало, а через соотнесение бытовых деталей с романтическиобобщенными. Романтическая экспрессия роднит стихи Тихонова со стихотворными циклами Вл. Луговского (то же отрицание восточного колорита, та же тема – преображение действительности, то же прославление грандиозности перемен). Луговской декларирует идею «переделки» писателя под воздействием времени: «Возьми же меня в переделку и двинь, грохоча, вперед». При этом частная жизнь, стихия природы исключалось из мира героя либо подчинялись примату разума, пафосу внутренней «перестройки»: Трамвайному кодексу будней – не верь! Глухому уставу зимы – не верь! Зеленой программе весны – не верь! Поставь их в журнал исходящих. Отсюда некоторая жертвенность, к которой приводило желание лирического героя непременно слиться с классом победителей, подчиниться ему. Луговской, входивший в писательскую бригаду, ездившую в Туркмению, под впечатлением от увиденного написал две книги под общим названием «Большевикам пустыни и весны». Поэт изображает героев в конкретной социальной обстановке, создает ряд стихотворных портретов: «Милиционер Нури», «Сын кулябского нищего». Но стихи о труде страдают декларативностью. Поэтической удачей стало стихотворение конца тридцатых – «Курсантская венгерка», действие которой отнесено к годам гражданской войны, но в котором отразилась атмосфера надвигающихся новых испытаний и готовность героев к ним. В стихотворении воссозданы два образа времени 1) Время конкретное, суровый быт гражданской войны, бытовая неустроенность («полгода не ходят трамваи», холод в зале, где «коптилки на сцене горят», девушки в кофточках старых, в чиненых тупых башмаках») и 2) время молодости с ее жаждой жизни, волей, мечтой о будущем, приятием жизни, готовностью, новым испытаниям. В финале появляется образ будущего, перекликающийся с прошлым (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Романтическое начало в поэзии тридцатых выявляется не только в теме труда, но и в теме героического прошлого, связанного с эпохой революции. Романтическая традиция прослеживается в 30-е годы в творчестве т. н. «комсомольских поэтов», вошедших в литературу еще в 20-е. Это стихи Иосифа. Уткина «Мальчишку шлепнули в Иркутске» , прославляющего подвиг мальчишки-комсомольца и вместе с тем подвиг русского патриота (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Это стихотворения-баллады Михаила Голодного. 8 Баллады, которые выпустил Голодный в середине 30-х – это героические рассказыпортреты о борьбе за советскую власть. В центре баллад Н. Тихонова 20-х – героическая ситуация, в центре баллад Голодного – портрет героя в момент раскрытия и напряжения духовных сил, в острых ситуациях. В названиях часто представлена фамилия героя: «Верка Вольная», «Судья Горба». Баллады-портреты отличаются драматизмом, создают образ сурового и бескомпромиссного времени. Лирического героя нет, авторская позиция – это позиция наблюдателя. В «Верке Вольной» изображена судьба женщины, попавшей в поток революционной стихии. Образ аналогичен Катьке из поэмы «Двенадцать» А.Блока. Голодный написал балладу в конце1928 году в связи со спорами о свободе любви среди молодежи, Героиня сама приговаривает себя к смерти, осознав, что напрасно растратила свою жизнь и способность любить, что ее свобода мнима, что это измена идеалам революции. В балладе «Судья Горба» раскрывается беспощадность времени гражданской войны. Брат судьи –враг, и он отправляет его «в штаб к Духонину», то есть на расстрел. Горба вершит свой революционный суд до тех пор, пока в город не вырываются белые, и неизвестно, успеет ли он уйти. В 1935 году было опубликовано стихотворении «Партизан Железняк», ставшее песней, которая сейчас считается народной. Герой ассоциируется с матросом Железняковым, на самом деле автор придумал образ, который обрел черты реальной исторической личности. Железняков погиб на Украине, выполняя поручение Ленина. Голодный ничего этого не знал. Вторая песня М. Голодного на слова М. Блантера, получившая премию на конкурсе песен – «Песня о Щорсе» («Шел отряд по берегу»). Тема героического прошлого раскрывается и в поэзии И. Уткина (1903 – 1944). В «Комсомольской песне» (1934) два времени – революционное прошлое и настоящее – объединяет идея готовности героя к подвигу (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Поведение мальчишки-комсомольца оценивается из будущего, отсюда перебивки временных планов: Но комсомольцы На допросе Не трусят и не говорят! Недаром красный орден носят Они пятнадцать лет подряд. Во время великой Отечественной войны И. Уткин уйдет на фронт, после ранения станет корреспондентом «Совинформбюро». Летом 1944 года выйдет последний сборник его стихов – «О родине, о дружбе, о любви» маленькая, карманного размера книжечка. Наряду с героикой войны, маршами, которые он сочинял, Уткин будет писать о трагизме войны «Я видел девочку убитую»), о родине, России («Если я не вернусь дорогая», «Россия»). Осенью 1944, возвращаясь от партизан, И. Уткин погиб в авиационной катастрофе. В руках И. Уткина в момент гибели был томик стихов Лермонтова. Лермонтовские мотивы звучат и в его стихотворении «Затишье» с эпиграфом из Лермонтова: «Он душу младую в объятиях нес...» (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов).: Поэты -романтики 1920-х годов – от Э. Багрицкого до Вл. Луговского – создают образ героического времени первых пятилеток. Новое поэтическое поколение, к которому относят и тех, кто начинал в двадцатые, но чье творчество полной мере развернулось в тридцатые, и тех, кто пришел в поэзию в десятилетием позже, создает психологический портрет поколения тридцатых. Это Я. Смеляков, А. Решетов, Б. Корнилов, Дм. Кедрин, П. Васильев. Все они как личности и поэты сформировались в конце двадцатых – начале тридцатых. Их юность совпала с эпохой первых пятилеток. В процессе созидания индустриальной страны они приняли самое непосредственное участие, в этом их отличие от поэтов 9 двадцатых. Б. Ручьев работал бетонщиком и плотником на Магнитогорскстрое, Я. Смеляков был наборщиком типографии, А. Решетов участвовал в строительстве Хибиногорска. Нового героя – рабочего эти поэты показывали изнутри, создавая психологический портрет. Но это было социальный психологизм. Личностное начало в герое подчиняется социальной сути образа. Смеляков Ярослав Васильевич (1913 – 1972) родился в семье железнодорожника и всегда гордился своей принадлежностью к рабочему классу. Он закончил полиграфическую школу ФЗО, по стечению обстоятельств сам набирал свои первые стихи в журнале «Октябрь» и свой первый сборнике. Первая книга Я. Смелякова называлась «Работа и любовь». Через много лет, пройдя испытания лагерем, войной, пленном, новым лагерем, Смеляков вновь издаст сборник под таким же названием, подчёркивая верность избранной теме. Главной чертой героя Смелякова было единство социального и личного, как у Маяковского, который был кумиром поэтической молодежи тридцатых – единство работы и любви, точнее работа и была любовью. Смеляков создал образ современника, молодого комсомольца, который трудится с энтузиазмом и чувствует себя хозяином жизни. Он имеет тонкую ранимую душу и ощущает чувствует красоту мира. Герой Смелякова социально активен, воюет со всем, что мешает новой жизни –с мещанством, тягой к мещанству, социальной пассивностью. Поэзия Смелякова свидетельствовала об обогащении образа мира в поэзии тридцатых, о введении в мир героя любви, появляется лиризм, воссоздается психология любовных переживаний («Любка»). Исчезает идеальность, непогрешимость героя (так будет и в поэзии Б. Корнилова и п. Васильева), хотя в решении социальных сложных психологических проблем у Смелякова остается некоторая наивность. Стихи отличаются социальным оптимизмом. Герой верит, что «мы радостным путем побед/ по всей земле пройдем». Любимый эпитет поэта «веселый»: «веселая страна», «веселые пешеходы», «веселые подростки». В поэтическом языке Смелякова звучат «трубный глас» Маковского и «голос свирели» Есенина. В стихотворении «Любка» сочетаются ритм уличной песни, который придает психологизм, и грустная ирония, так как автор понимает, что любовь и искусство не вмещаются в узкие классовые рамки и не допускают односторонних оценок(см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). В 1934 г. Смеляков был арестован по ложному обвинению, провел в лагере три года. К концу тридцатых годов в поэзии Я. Смелякова появляются вечные темы – любовь, дружба, красота, природа без социальной составляющей («Если я заболею», «Хорошая девочка Лида») Если я заболею, к врачам обращаться не стану, Обращаюсь к друзьям (не сочтите, что это в бреду): постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, в изголовье поставьте ночную звезду. В шестидесятые годы после пребывания в больнице Смеляков напишет своеобразное опровержение: «Я на всю честную Русь / заявил, смелея,/ что к врачам не обращусь, /если заболею/. /Значит, сдуру я наврал / или это снится, / что и я сюда попал, / в тесную больницу?». Метафоры первого стихотворения опровергаются: «Медицинская вода / и журнал "Здоровье". / И ночник, а не звезда / в самом изголовье». Молодой поэт воспринимает далекую и потому нереальную смерть как слияние с миром, с природой: «Не больничным от вас ухожу коридором, / а Млечным Путем». В позднем стихотворении изображен человек 10 наедине не с миром, а с собою самим, столкнувшийся с вероятностью близкого ухода. В начале войны Смеляков ушел на фронт, попал в финский плен, после чего была так называемая фильтрация и лагерь уже свой (1941–1944), затем как повторника его арестовали в третий раз (1951–1956) годах. И каждый раз Смеляков возвращался в поэзию. В 1948 году вышла книга Смелякова «Кремлевские куранты». Её отличает чувство историзма, гражданственные мотивы, одическая интонация, ощущение величия страны, чувство державности: «Острее стало ощущение шагов истории самой» и своей причастности к трагической истории родины. Это соответствовало послевоенному общественному сознанию, пафосу победы: Я строил окопы и доты, Железные камни тесал. И сам я от этой работы Железным и каменным стал. Лучшим сборником Смелякова стал сборник «День России» (1967). Смеляков воссоздает великие и трагические страницы истории России, рисует судьбы протопопа Аввакума, Петра Первого («Петр и Алексей»), Меньшикова, Ивана Калиты, Дениса Давыдова, деятелей ХХ столетия («Долорес», «Комиссары», «Командармы гражданской войн», «Рихард Зорге», «Юрий Гагарин», создает стихи, посвященные поэтам – Александру Решетову, Ксении Некрасовой, Борису Корнилову, Михаилу Светлову, Павлу Антокольскому, Павлу Шубину, Анне Ахматовой Для него несомненна связь времен: «И современники, и тени/ В тиши беседуют со мной». В его поэзии зазвучала национальная тема, тема русского характера («Милые красавицы России», «Аленушка», «Монолог русского человека», «Ода русскому человеку», «Национальные черты», «Надпись на истории России» Соловьёва»: История не терпит суесловья, трудна её народная стезя. Её страницы, залитые кровью, нельзя любить бездумною любовью и не любить без памяти нельзя. В его поэтическом наследии стихов о любви немного, но все они отличаются пушкинским чувством благородства (кстати, жене Пушкина посвящены два стихотворения наивно-разоблачительное «Натали», с обвинениями в адрес «мадам Ланской» и «Извинение перед Натали»). В стихотворении «Памятник» (1946) герои снится, что он стал чугунным памятником. Но статуя с её чугунным сердцем оживает благодаря силе любви: И я сойду с блестящей высоты на землю ту, где обитаешь ты. Приближусь прямо к счастью своему, рукой чугунной тихо обниму. На выпуклые грозные глаза вдруг набежит чугунная слеза. И ты услышишь в парке под Москвой чугунный голос, нежный голос мой. В 1953–1954 годах еще в лагере Смеляков написал поэму «Строгая любовь», в которой с высоты возраста, с точки зрения умудренного человека с легкой иронией и любовью оценивает наивный аскетизм молодых героев тридцатых годов, «детей стали», которые мало ценили красоту «бесполезного» искусства, дом, уют, который они считали 11 мещанством., Одна их героинь поэмы – Лизка, комсомольская активистка: Не по-ханжески, а всерьез, тяготясь красотой досадной, волны темных своих волос ты отрезала беспощадно. и взяла себе, как протест, вместе с кожанкою короткой громкий голос, широкий жест и решительную походку. Автор подробно описывает портфель «молодой активистки тех лет»: В его отделеньях, жестких и темных, хозяйка хранила немало добра: любительский снимок курящейся домны, потершийся оттиск большого копра. В портфеле лежали стихи Маяковского, книжица МОПРа, билет общества Охматмлад. Но не было там ни бесстыжей помады, ни скромненькой ленты, ни терпких духов, ни светлого зеркальца – тихой отрады всех девушек новых и древних веков. Эстетический идеал героини раскрывается через оппозицию социального и вечного искусства. Героиня, «дыша революции воздухом жарким», не читала сонетов Петрарки, трагедий Шекспира, не знала улыбки Джиоконды и не видала розы Кармен, «ей все заменяли плакаты и марши и красные лозунги снежной земли». Образцом грозного счастья был для нее «сошедший картины “Допрос коммуниста” /в обмотках и куртке рабочий-боец». Идеал аскетизма в облике, поведении и быте, для которого символом мещанства были канарейки и фикусы, начинает разрушаться, когда в финале поэмы герои Лизка и Яшка, придя разоблачать Зинку за ее вязание, видят её уютное «тихонькое жилище»: дорожки на полу, занавески, кособокий буфет, и, наконец, фотографии, на которых изображены «не манишки, не котелки», а телогрейки, платочки, человек в буденовке, отец Зинки. Мать умерла, и девочка старается сохранить тот уют дома, который был при матери. Поняв это, комсомольцы чувствуют себя виноватыми. В стихотворении «Манон Леско» (1945) Смеляков также обращается к внутреннему миру молодого поколения тридцатых годов, уже понимая ограниченность эстетического идеала времени (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Я. Смеляков принял свое время при всем понимании его жестокости и воплотил его противоречивый облик. Рядом со Смеляковым закономерно возникает имя Б. Корнилова и П. Васильева, в поэзии которых утверждалось единство общественного и личного, то есть то, чего не хватало поэтам эпического романтизма. Такие стихи, как «Любка» Смелякова, «Соловьиха» Корнилова и «Стихи в честь Натальи» П. Васильева, посвященные Наталье КончаловскойМихалковой, раскрывали идею полноты жизни, воспевали любовь-дружбу и любовьстрасть, эрос («Любовь на Кунцевской даче» П. Васильева). Борис Петрович Корнилов (1907–1938), родом из старообрядческого края (Семеновский район Нижегородской губернии). Он родился в семье сельского учителя. Рано начал писать стихи и заниматься комсомольской работой. Первая книга «Молодость» вышла в 1928 году, а в 1938 он был репрессирован, таким образом его поэтическая жизнь оказалась равна десяти годам. Но он добился признания. Песни на его стихи звучали с экранов кино, в частности, знаменитая «Песня о встречном» на музыку Дм. Шостаковича из кинофильма «Встречный», после которой он стал знаменитым: Нас утро встречает прохладой, 12 Нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада Веселому пенью гудка? Не спи, вставай, кудрявая! В цехах звеня, Страна встает со славою Навстречу дня. < ........................................ > Бригада нас встретит работой, И ты улыбнешься друзьям, С которыми труд и забота, И встречный <производственный план – Т. П.>, И жизнь – пополам. Даже после ареста Корнилова песню не прекратили исполнять, забывая называть имя автора или объявляя: «Слова народные». Б. Корнилова считают одним из зачинателей советской массовой песни тридцатых годов. На Первом съезде советских писателей (1934) о нем говорили как о надежде советской поэзии (Н. Бухарин в докладе о поэзии, Н. Тихонов в выступлении). Своими литературными учителями Корнилов считал Маяковского и Есенина, Багрицкого и Гумилева. Существует версия, что в конце 1925 года Корнилов едет в Ленинград, чтобы показать свои стихи Есенину, но не застаёт его в живых (хотя он не мог знать, что Есенин уехал из Москвы в Ленинград). В действительности Корнилов уехал учиться в Ленинград по комсомольской путевке там вступил в литературную группу «Смена» под руководством В. М. Саянова, членом которой была и О. Берггольц, ставшая его женой. Если Есенин в последние годы принимает «Русь советскую» как историческую неизбежность, то у Корнилова революция, революционное прошлое вызывают чувство восхищения. Революция становится мерилом ценностей, он воспевает битвы гражданской войны: поэма «Триполье», посвященная памяти комсомольцев, убитых во время кулацкого восстания, «Песни революционных казаков», «Пограничная», «Комсомольская краснофлотская». Этим обусловлены легенды, что Корнилов был членом ЧОН, что его стихи о революции и гражданской войне к автобиографические. Восприятие общественных чувств как личных, а интимных сквозь призму социальности шло от Маяковского, исповедальность же, лирическая интонация, песенность свидетельствовали о есенинской традиции. Как и П. Васильев, Б. Корнилов обращается к прошлому, к «русской старине». Ему дорог не только мир революции, но и традиционный мир, русская природа, о чем говорит стихотворение «На Керженце» (1927) (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Лирический герой подавляет в себе любовь к «замшенной родине». Позже, в начале тридцатых в «Тезисах романа» мир природы (прекрасная берёзка) будет противопоставлен социальной жизни нищей дореволюционной России: домики косые, покрытые соломенной трухой, голод, нищета, мироеды. И по контрасту возникает образ послереволюционной праздничной деревни с машинами и тракторами. Н. Бухарин в докладе на съезде писателей обвинил современную поэзию в антилиричности и антииндивидуалистичности. Но поэзия Корнилова и его собратьев по поколению как раз отличалась лиризмом, и яркой индивидуальностью, оставаясь в рамках социалистического мироощущения. В тридцатые годы Корнилов обращается к радостям жизни, к природному естественному началу в человеке. Комедии тридцатых годов были так же любимы молодежью тридцатых, как и фильм «Чапаев» братьев Васильевых. Романтика революции сочеталась с увлечением песнями Вертинского, Петра Лещенко. Это была естественная реакция на аскетизм предшествующих лет. 13 Середина тридцатых годов отмечена кризисом в жизни Корнилова. Горький под влиянием бывших рапповцев пишет резкую статью «Литературные забавы», упрекая П. Васильева и его друзей в богемности. Корнилов будет мучительно переживать критику «моей республики». За «хулиганство» в октябре 1936 его исключают из Союза писателей, вычеркивают из литературы. Буквально накануне ареста «Литературная газета» напишет о нем как о пьянице и дебошире и авторе контрреволюционных стихов, связанном с иностранными консульствами, многозначительно намекая на Н.Бухарина, к этому времени репрессированного, якобы тот делал ставку на Корнилова и Васильева. В 1937 году Корнилова арестовывают в Ленинграде. Он был paccтpелян 21 февраля 1938 года и посмертно реабилитирован в 1957 году. Павел Васильев (1909 – 1937) родился, как и Б. Корнилов, в семье сельских учителей. Отец его – выходец из сибирского казачества. Детство Васильев провел в Казахстане, в Петропавловске Казахском, Павлодаре. В Казахстане чтут его память, в Кустанае и УстьКаменогорске устраивают международные конференции, посвященные его творчеству. В июне 1926 года после окончания школы-девятилетки Васильев уходит из дома, отправляется во Владивосток, мечтая поступить в университет, какое-то время учится на японском отделении. Во Владивостоке он знакомился с Рюриком Ивневым, поэтом Серебряного века, печатается в газетах и журнале «Сибирские огни». Затем поэт вновь отправляется странствовать – Сибирь, Дальний Восток, Омск, затем Москва. В его стихах раскрывается сибирский характер, суровая природа Севера. Когда в 1928 году он встретил свою будущую жену Галину Анучину, в его поэзии зазвучала тема любви: «Имя твое словно старая песня», «Вся ситцевая, летняя, проснись» В 1929 году Васильев начнет работу над поэмой «Песнь о гибели зачьего войска» о белоказачьей армии атамана Анненкова (в печати был напечатан лишь один отрывок). В ней почти нет фабульного сюжета, она построена многоголосии, диалогах персонажей, что говорит о традициях блоковских «Двенадцати». Почти без переработки Васильев включает в поэму казачьи песни и частушки, заговоры, Казачий традиционный уклад рушится, казаки выступают против нового. Этот поход при водит их к гибели. Симпатии автора на стороне новой жизни, но самобытный мир казачества изображен как воплощение народной жизни, ярко, красочно, Творчески близкими себе Васильев считал новокрестьян (и по происхождению, и по поэтизации стихийной мощи природной жизни, и по противопоставлению крестьянской стихии городу и урбанизации, и по теме России и ее истории, её самобытного национального характера. Он дружил с С. Клычковым, общался с Н. Клюевым, который видел в нем наследника Есенина. И сам Васильев считал Есенина, «князя песни русския», наиболее близким поэтом. Он подражал Есенину даже в богемности. Как и Клюев, Васильев обращается к эпической песне, создав 11 поэм, из которых отдельной книгой была напечатана лишь одна – «Соляной бунт».«Кулаки» и «Принц Фома» были опубликованы в «Новом мире» в 1936 году. При обсуждении поэмы «Соляной бунт» в редакции «Нового мира» автор определил ее как «произведение на национальную тему». В центре этой поэмы конфликт казачества и степных казахов, их «соляной бунт» против владельца соляных озер купца Арсения Дёрова и раскол казачьего мира. Казачий уклад становится символом старого мира, и одновременно чувствуется любовь автора к нему. Изображение казачьей разгульной свадьбы сменяется описанием кровавого похода против киргизов (казахов). Молодой казак Гришка Босой не смог зарубить девушку киргизку даже после приказа пьяного от чужой крови атамана Корнилы Ильича Яркова, носящего имя родного отца Васильева. Атаман «раскроил, глазами грозя, Григорию плетью лоб» и сам пал от рук Григория. Григорий будет казнен. Тяжелая атмосфера казни высветляется песней: «Подымайся песня над судьбой». Похоронные песни сменяются песнями побитой, но не смирившейся степи. В эпилоге звучит боевой марш революции как возмездие за пролитую кровь и суд над Дёровым. Казачий уклад становится символом старого мира, и одновременно чувствуется 14 любовь автора к нему. Воплощение народного казачьего мировосприятия, традиций, преемником которых ощущает себя автор, поэтизация народной среды, казачьих песен создавали значимый второй план поэмы. Казачий, сибирский характер для Васильева был типом русского национального характера, поэта интересует буслаевское начало, удаль. Несмотря на родство с известным партийным и литературным функционером И. М. Гронским, главным редактором «Известий» и «Нового мира», председателем Оргкомитета по созданию Союза советских писателей (они были женаты на родных сестрах), который печатал в «Новом мире» его стихи, поэзия Васильева подвергается резкой критике. Еще в 1932 году вместе с С. Марковым, Л. Мартыновым и другими сибирскими литераторами он арестовываося по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов – дело т. н. «Сибирской бригады», однако осуждён не был и через два с половиной месяца освобожден. В 1934 против П. Васильева развернулась кампания травли, в ходе которой его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, белогвардейщине и защите кулачества, в «кулацко-богемной идеологии», в поэтизации «зверино-шовинистического» мира. К сожалению, к этой кампании присоединился и М. Горький, указав на целесообразность его «изолирования». В статье «Литературные забавы» Горький делает политическое обобщение: «Расстояние от хулиганства до фашизма короче воробьиного носа». И хотя на первом съезде писателей Васильев удостаивается лестной оценки Бухарина с оговорками о «собственнической дикости», участь поэта была предрешена. В начале 1935 года его исключают из Союза писателей за спровоцированный бытовой скандал с поэтом Джеком Алтаузеном, который квалифицировали как антисемитизм. Поэта судили за «злостное хулиганство», но через год он был освобожден. Последний арест последовал в 1937 году. Васильев был приговорён к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Его расстреляли в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937. Поэт был похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве. В 1956 году посмертно реабилитирован. Творчество Павла Васильева – яркий пример поэтического «евразийства», в его стихах соединяются азиатская и европейская Россия, и его самого называли «русским азиатом». В стихах Васильева сочетаются фольклорные мотивы с языком современности, сказочное начало – с историческими картинами из жизни казачества и с современной жизнью. В поэме «Кулаки», которую считали одним из лучших произведен поэта, он изобразил разные лики советской деревни, трагические противоречия старого и нового. Последняя поэма поэме «Христолюбовские ситцы (1935 – 1936) отличается внутренним автобиографизмом. В образе художника Игнатия Христлюбобова он показал художника и деятеля, который соединяет в себе идеалы Христа с практическими делами Ленина, вождя, способного преодолеть пороки этого мира. В то время как новокрестьяне, с одной стороны, и большинство молодых поэтов, с другой; противопоставляли историю и современность, отличительной особенностью поэзии Васильева является чувство нерасторжимого единства прошлого и настоящего. И вместе с тем поэт показывает обреченность старого и трагизм, который сопровождает перемены в социальном мире. Последнее известное стихотворение Васильева было написано в феврале 1937г. во внутренней тюрьме .Лубянки посвящено жене Елене Вяловой: Снегири взлетают красногруды... Скоро ль, скоро ль на беду мою Я увижу волчьи изумруды В нелюдимом, северном краю. Будем мы печальны, одиноки и пахучи, словно дикий мед. 15 Незаметно все приблизит сроки, Седина нам кудри обовьет. Я скажу тогда тебе, подруга: «Дни летят, как по ветру листье, Хорошо, что мы нашли друг друга, В прежней жизни потерявши все...» В воспоминаниях о Павле Васильеве мемуаристы подчеркивают русскую красоту, мятежное начало в его характере, удаль чувств», лихость, которые отражали черты русского национального характера. Еще одно имя в поэзии тридцатых– Кедрии Дмитрий Борисович (1907 – 1945). По отцовской линии у Кедрина были цыганские и греческие корни (Кедрен), не случайно появляется стихотворение «Цыганка» о том, как гусары влюблялись в цыганок! /И седенький поп их венчал», и о правнуках с цыганским отливом в глазах» и с кровью «наших диких прабабок». Бабушка поэта была выкраденной из табора цыганкой, впоследствии вернувшейся в табор.Благодаря обстоятельствам рождения и воспитания в молдовской деревне Кедрин прекрасно знал украинскую, польскую, молдавскую культуру. Кумирами молодого Кедрина были Есенин, Пaстepнaк, Маяковский, он увлекается Ходасевичем и Гумилевым и выступает против гонений на классику. Стихи Кедрина 1920-х начала 1930-х годов полны пафосом переделки мира и человека, хотя его и не приняли в комсомол из-за дворянского происхождения, а в конце двадцатых арестовали «за недоносительство» и 15 месяцев поэт провел в тюрьме. В тридцатые он творчески активен, но издают его мало, единственный прижизненный сборник вышел в сороковом году. Главное произведение – стихотворная драма «Рембрант» – при жизни так полностью и не издана. Его называли «талантливым неудачником». В Союз писателей СССР Кедрина принимают перед самой войной, в 1939 году. В лирике Кедрина тридцатых годов развивается тема «переделки» человека: Послушай-ка, дорогая Над нами шумит эпоха, И разве не наше сердце Арена её борьбы? («Поединок», 1933) Появляется образ двойника-героя, в душе которого таится «проклятая косность», мотив самоочищения, также типичный для поэзии тех лет (Сравните у Пастернакa: «Ты рядом даль социализма. /Ты скажешь близь? Средь тесноты/ Во имя жизни, Где сошлись мы,/Переплавляй, но только ты») В стихотворении «Кукла» (1933), которое высоко оценили Сталин и Горький, поражала беспощадность в изображении нищего быта пьяницы-грузчика и возможной судьбы его маленькой дочери: «В девять – пить, В десять – врать, и в двенадцать научишься красть», а затем: Неужели и ты Погрузишься в попойку и драку, По намекам поймешь, Что любовь твоя Ходкий товар, Углем вычернишь брови, Нацепишь на шею собаку, Красный зонтик возьмешь И пойдешь на Покровский бульвар? «Кукла» построена на контрасте. Вначале дан «желудочный быт земли»: «Как темно в этом доме,/Где царствует грузчик багровый», Из-за этих безрадостных деталей настоящей, а не прошлой жизни редакция вначале не хотела печатать стихотворение Затем утверждается вера, что «время мое» ворвется «в эту нору сырую». В стране, у которой на руках 16 «известь и порох», у девочки будет иная судьба: «И придут комсомольцы,/ И пьяного грузчика свяжут», спасут дочь и дадут ей куклу. Подлинным героем становится коллектив. Но пафос победителей сочетается у Кедрина с лирическими интонациями: сочувствие к девочке, тревога зам ее судьбу. Идея защиты дополняется душевной теплотой: «Мы дадим тебе куклу, не плачь». Психологизм в поэзии молодых был социально обусловлен, подчинен социальным эмоциям, мотиву борьбы за новую личность. И вместе с тем в поэзии Кедрина середины тридцатых начинает ощущаться христианское видение мира: «Недаром премудрость церковных книг учила меня сотворять добро». Кедрин вводит в поэзию образ души, совести, в его произведениях возникает христианский календарь. В поэме «Дорош Молибога» (1934) старик-сторож на пчельнике живет с внуком, которого учит «цифири по Писанью», ходит в церковь в Сочельник и Пасху, где поет с певцами нам клиросе. Революция кажется ему непонятной, но пьяные белые офицеры жестоко убивают внука, подражая Вильгельму Телю и поставив чайник на голову. В момент убийства «покачнулся цвет черемух,/Звезды глав церковных», а ручки убитого мальчика «желтее церковного воска». Обличение жестокости белых – традиционный мотив для литературы того времени, а вот оценка с христианских позиций людей, забывших Бога, была неожиданной. Кедрин обращается также к теме истории и эпическому началу в поэзии. Главная тема исторических произведений – противостояние творца и власти. История для него – это «возможность сказать о себе, выразить свое отношение к миру, ко всем вопросам, которые тебя волнуют», – писал он.Кедрин утверждает право художника на «историческую неточность во имя точности внутренней», хотя поэт постоянно обращался к трудам Н.М.Карамзина, С.Соловьева, В. О. Ключевского и др. Он пишет поэмы «Зодчие», «Песню про Алену Старицу», «Конь», «Пирамида», драму в стихах «Рембрант». В «Зодчих» воссоздается предание о владимирских мастерах, которые выстроили Ивану Четвертому, Грозному храм в честь взятия Казани: Как побил государь Золотую Орду под Казанью, Указал на подворье свое Приходить мастерам. И велел благодетель, Гласит летописца сказанье, В память оной победы Да выстроят каменный храм Строители выстроили храм благолепней всех заморских, но на вопрос, смогут ли они построить церковь еще лучше, отвечают утвердительно. И тогда государь Повелел ослепить этих зодчих, Чтоб в земле его Церковь Стояла одна такова, Чтобы в Суздальскцх землях И в землях Рязанских И прочих Не поставили лучшего храма, Чем храм Покрова! Тема истории раскрывается как тема русской истории, русского менталитета и национального характера. В тексте поэмы воплощено христианского мировидение. Оно обнаруживается с указания автора на обычай закладывать храм в память знаменательных событий, начинать работу с крестного знаменья («покрестясь на восток», завершать труд освещением постройки. В поэме отражен православный календарь: постройка начинается «в субботу на 17 вербной неделе». Кедрин любовно описывает создание «диковинного» храма – чуда русской архитектуры с его стрельчатыми башенками, переходами, луковками, куполами: «Мастера заплетали /Узоры из каменных кружев»; купол золотом жгли»/Скаты крыли лазурью снаружи» Перечисление деталей выходит за рамки чисто эстетической функции, создается образ Божьего дома, украшенного «живописной артелью монаха Андрея Рублева» и другими богомазами. Духовная красота, противопоставлена земной жизни: «А над всем этим срамом/ Та церковь была – /Как невеста!»; «И стояла та церковь,/Такая,! Что словно приснилась». Но контраст земного и небесного, плоти и духа в «Зодчих» не доходит до их разъединения. Храм Покрова одухотворяет «жизнь в ногах у постройки», о чем говорит образ «непотребной девки», застывшей в изумлении перед этой красотой. Ослепленные строители просят Христа ради, но их церковь стоит как диво дивное. И в «запретной песне» о них поют «по широкой Руси гусляры». Во всех исторических произведениях Кедрина развивается тема трагической судьбы художника. В поэме «Конь», русский самородок-архитектор, посрамивший заморских ненавистников Руси, забит, доведен до состояния Ивана, не помнящего родства. Рембрандт, герой стихотворной драмы, бросает вызов власти, называет себя «живописцем нищих», отстаивает свою независимость, отказывается «вилять кистью, как хвостом». В «Зодчих» и других произведениях присутствует современный план – оппозиция – художник и сильный правитель-деспот. В «Песне про Алену Старицу», полулегендарную сподвижницу Разина строки: «Все звери спят,/Одни дьяки /Людей казнят», как и слова героини, обращенные к палачу; «Сегодня нас,/ А завтра – вас» звучали с проекцией на обстановку тридцатых годов. Возможно, трагизм времени и не очень сложившаяся поэтическая судьба обусловили появление мотивов прощания с юностью, смерти, ненужности. Война заставит Кедрина многое переосмыслить: Да, страна не была наша раем: Нас к земле прибивало дождем. Но когда мы ее потеряем, Мы милей ничего не найдем! С началом войны белобилетник по зрению, поэт неоднократно просится на фронт. Осенью 1941 года в подмосковном Черкизове он оказывается в опасной близости от немцев: «Война бетховенским пером чудовищные ноты пишет/. Его октав железный гром мертвец в гробу – и то услышит/. Но что за уши мне даны? Оглохший в громе этих схваток, из всей симфонии войны я слышу только плач солдаток». В конечном итоге поэт добьется своего, станет корреспондентом армейской газеты, пройдет дорогами войны два военных года. Главной в стиxах Кедрина станет тема Родины, ее патриотизма: «Голосами седых твоих пращуров/Я, Россия, с тобой говорю». Ее защитник предстанет как русский воин. Кедрин подготовит целую книгу «Русские стихи», но выпустить её не удастся из-за трагического звучания, она выйдет только через полвека. В стихах звучат мотивы стойкости, трагизма судеб, плача. Хрестоматийным стало стихотворение «Красота»: Эти гордые лбы винчианских мадонн Я встречал не однажды у русских крестьянок, у рязанских молодок, согбенных трудом, На току молотящих снопы спозаранок. у вихрастых мальчишек, что ловят грачей И несут в рукаве полушубка отцова, Я видал эти синие звезды очей, Что глядят с вдохновенных картин Васнецова. 18 С большака перешли на отрезок холста Бурлаков этих репинских ноги босые... Я теперь понимаю, что вся красота Только луч того солнца, чье имя – Россия! (05.09.42) В стихотворении «Родина» образ России строится через слияние национального пейзажа, национальной истории, русского искусства, национального быта. Анафорический союз «и» подчеркивает вечность русского мира (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960х годов). Среди стихов о войне нужно назвать «Колокола», «Хочешь знать, что такое Россия», «Ночь в убежище», – прославление России и вместе с тем показ и оборотной стороны войны – не только патриотизм и самоотверженность, но и трусость, предательство, шкурничество. В 1944 году после того, как Северо-западный фронт был расформирован, Кедрин возвращается в Москву, решает вернуться к литературной работе. Война отходит в прошлое, – и снова начинают звучать мотивы одиночества, ненужности: Много видевший, много знавший, Знавший ненависть и любовь, Всё имевший, всё потерявший И опять всё нашедший вновь. Вкус узнавший всего земного И до жизни жадный опять, Обладающий всем и снова Всё стремящийся потерять (Июнь 1945.) Жизнь поэта оборвалась внезапно. В сентябре 1945 Дмитрий Кедрин был сброшен с подмосковной электрички. Его изуродованное тело обнаружили около железнодорожных путей. Виновных не нашли. Дочь Светлана посвятила всю жизнь творчеству своего отца. *** Усложнение внутреннего мира человека, углубление его представлений о бытии, истории, социальной реальности, активизация лирического сознания привели в тридцатые годы к появлению философской лирики. Философские тенденции проявляются в творчестве Л. Мартынова, Н. Ушакова, но прежде всего философская лирика связана с новокрестьянской поэзией и поэзией Заболоцкого, то есть творчеством тех художников, кто так или иначе обратился к теме природы. Н. А. Заболоцкий пришел в поэзию в конце 1920-х, был участником группы обэриутов. Начав с формального экспериментаторства, Заболоцкий приходит к классической простоте, к гармонии поэтической формы. 30-е годы в творческой эволюции поэта – это движение к реалистическим формам воплощения его натурфилософской концепции. . Обращение к теме природы, во-первых, помогло уйти от усложненной образности и, вовторых, сделало лирику Заболоцкого философской.. Природа рассматривается Заболоцким в двух аспектах: 1) внесение разумного начала в природу, что соотносится (но не тождественно) с ключевой идеей 30-х годов – идеей покорения природы. 2) природа как единство всего живого, человека и природы. При этом в поэмах Заболоцкого сталкиваются два взгляда на мир – «гордой мысли», человеческого разума, и «дремучего века», старого мира. Но эти две точки зрения дополняются взглядом самой природы. Во многих стихах Заболоцкого звучит мысль, что жизнь сложна и многообразна и природа не только прекрасна. Она может таить опасность: «Море, море! Морда гроба! Вечной гибели закон». «Природы вековечная давильня», «молчаливый бой» в природе – это закон природной жизни: 19 ...Над садом Шел смутный шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом, Свои дела вершила без затей. Жук ел траву, жука клевала птица, Хорек пил мозг из птичьей головы, И страхом перекошенные лица Ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства ее. («Jlодейников», 1932) Трагедийность бытия связана с постоянным рождением и смертью, обусловлена диалектикой природы. И трагедийность человеческих судеб, в том числе и судьбы художника, есть отражение общего трагизма жизни, в которой человек, одна из ее частей, равнозначная животным, птицам, жукам, кузнечикам, растениям. В ряде произведений выявляется мотив человеческого долга перед природой, ответственности перед ней. Эта позиция была не понята критикой. В статьях те лет поэзия Заболоцкого рассматривается как индивидуалистическая и даже враждебная времени. В конце 1920-х – начале 1930-х Заболоцкий создает утопические поэмы «Торжество земледелия», «Безумный волк», «Деревья», в которых раскрывается его натурфилософская концепция. Поэмы характеризуются внутренней конфликтностью, столкновением в сознании автора противоположных идей. Заболоцкий сталкивает представления преобразователей природы, которые хотят подчинить ее нуждам общества и представления «детей природы», крестьян. Конфликт разрешается тем, что рождается «младенец мир» и наступает «торжество замледелия», согласие в мире науки и природы. Это спор, по мысли извесного исследователя поэзии А. Павловского, есть спор самого Заболоцкого с теми, для кого природа проста и у нее нет тайн. Поэма «Торжество земледелия», написанная в 1929 году и опубликованная в 1933 году, была навеяна процессами коллективизации. Но социальные идеи раскрываются Заболоцким не непосредственно, а переводятся в философский план. Заболоцкий увлекается утопическими и космогоническими теориями, изучает книгу Ф. Энгельса «Диалектика природы», воспринимает мысль о постоянном изменении и вечном движении форм материи. Кроме того, на поэта оказали влияние идеи украинского философа ХУIII века Григория Сковороды, Н. Ф. Федорова, поэтические утопии В. Хлебникова, работы К. Циолковского, с которым он переписывался. Заболоцкого привлекает мысль Циолковского, что у растений и животных есть зачатки разума, но разум животных не может выдержать конкуренции с разумом высших существ. Человек, венец природы, и он должен помочь ей усовершенствоваться, внести в нее разум. Поэма прославляет идею изменения природного мира, что совпадало с социальными идеями времени, а ее восприняли» как пародию на коллективизацию. Критика не поняла неожиданное сочетание утопии, социальной конкретики и иронии. «Торжество земледелия – это драматическая поэма, она состоит из описания и пространных диалогов. В прологе раскрывается мысль о несовершенстве современного природного мира, которое акцентируется повтором глагола «валяться»: «Тут природа вся валялась в страшно диком беспорядке»: /кой-где дерево шаталось, /Там реки струилась прядка» (с. 117); «»тут чье-то дерево валялось»; и даже «собаки пышные валялись среди хозяйских сапогов». Этому беспорядку сопутствует социальная дисгармония: деревня напоминает хлев, «младенцы спали без улыбок, / Блохами съедены насквозь», «иной 20 мужик, согнувшись в печке, свирепо мылся из ведерка». В первой главе, которая называется «Беседы о душе», раскрываются разные взгляды на природу. Крестьяне обсуждают, есть ли у природы душа. С одной стороны, «мужик, суровый, словно туча», говорит о природном несовершенстве человека: «Природа меня мучит, превращая старика». Его поддерживает солдат, утверждая, что «природа ничего не понимает, она несовершенна, «как развалина какая». С другой стороны, крестьяне, в частности, пастух, считают, что природа есть обитель жизни. Затем разговор идет о душах умерших. Пастух уверен в существование души, которую можно видеть в ночном воздухе кладбища, взывающую: «Люди, – плачет, – что вы, люди, / Я такая же, как вы,/ Только меньше стали груди,/Да прическа из травы». Солдат, мыслящий наивно-материалистически, объясняет это суевериями, на самом деле, как он полагает, «частицы фосфора маячат, из могилы испарясь». Вторая глава «Страдания животных» раскрывает тему порабощения природы человеком. Животные уверены, что у них есть «сознания печать»: «Люди, люди, вы напрасно думает, что я мыслить не умею», – восклицает конь. Он, как и другие животные и растения, страдает от человека. «Кругом природа погибает» по вине человека: «Цветы, плача, умирают, /Сметены ударом ног»; от удара ног, мужик на спине коня, «скачет, /Страшно дерясь кнутом», он «как страшный бог». И вместе с тем животные и растения видят «прекрасный образ человека», то есть мыслящего существа, которому они завидуют и надеются стать ему подобными. Раз человек после смерти превращается в мертвую материю, то возможно и иное преобразование – превращение мертвой природы в живую, а животных – в существа мыслящие. В третьей главе «Кулак, владыка батраков» тема преобразования природы воплощается в социальном аспекте. Дисгармония природной жизни показана как несовершенство социальных отношений в деревне. Мир кулака – это мир собственника-мещанина, он испытывает страх потерять свои монеты в тяжелых сундуках: Кулак, владыка батраков, Сидел, богатством возвеличен, И мир его эгоцентричен, Был выше многих облаков Кулак не заботится о процветании природы, и он обречен. На смену приходит железная цивилизация, Днепр, «в бетон зашитый», «огнями залитый Кавказ», «железный конь» – трактор. Вновь появляется образ солдата, носителя новой цивилизации, уничтожающей кулака, «изгнанника мира и скупца». В четвертой главе «Битва с предками» представлен спор разных представлений о развитии жизни. Предки грозят солдату за преображение мира, за ту бурю, которую он произвел в природе и в жизни, они противники перемен, которые для них являются лишь «бреднями», и защищают простое воспроизводств жизни: Предпочтенье даем средним – Тем, которые рожают, Тем, которые поют, Никому не угрожают, Ничего не создают Солдат же считает, что такое естественное повторение природного кругооборота, простое рождение может привести к движению вспять: «Не пойдем ли мы обратно, если будем лишь pожаmь?» Солдат уверен, что природа готова к восприятию сознания. В 5-ой главе «Начало науки» солдат рассказывает сон о будущем Лошадином институте, который развивает разум природы: здесь у осла с его слабым рассудком «ума растенье развивают», «здесь учат бабочек труду, Ужу дают урок науки – Как делать nряжу иль слюду, Как шить nерчатки или брюкu. Здесь волк с железным микроскоnом 21 Звезду вечернюю поет, Здесь конь с редиской иль укроnом Беседы длинные ведет Старый природный и социальный мир, разрушены, исчезли соха и борона. Символом обновления мира становится трактор. В последних 6-й и 7-й главах появляется младенец мир «с новым солнцем и травой», и наступает торжество нового земледелия, торжество машины. Интересно, что в первых четырех главах события происходят ночью, пятая глава начинается с изображения утра, в последних главах «утро встало». В поэме сочетается подход мыслителя и поэта. Это поэтическая утопия. При всей условности образы конкретны, изобразительны. Они лишены символики, ближе к аллегории, что сближает образность Заболоцкого с поэзией XVIII века. Поэма Заболоцкого «Безумный волк» продолжает тему преобразования природы как пробуждения сознания у природы. Это драматическая поэма-сказка о волке-мечтателе, который захотел стать подобным человеку, принять вертикальное положение, «вывернуть шею», чтобы изучать звезды. Образ волка с микроскопом впервые появился в «Торжестве земледелия». Его оппонентом выступает медведь, выразитель обыденного, ограниченного сознания. Он считает, что надо жить по правилам, «глядеть лишь под ноги да вбок», а не на небо. Волка тяготят загадки страшные природы, которые он хочет разгадать. Действие второй главы отделено десятью годами. Мечта волка осуществилась, он «в коленкоровой рубахе, в больших невиданных штанах, сидит и пишет на бумаге»: Уж десять лет, Как я живу в избушке. Читаю книги, nесенки пою, Имею частые с nриродой разговоры Мой ум возвысился и шея зажила.. Другие звери его не понимают, мешают его философскому уединению, «ругаются, препятствуют занятьям /и не дают в уединенье жить», «клевещут, злобствуют». Он многое постиг, но, как мы узнаем из его монолога, не хочет останавливаться и мечтает победить воздух и полететь, стать царем земли. В последней главе «Собранье зверей» звери в годовщину смерти безумного волка вспоминают ночь его гибели, страшную бурю в природе, когда лес словно обезумел. Буря – символ протеста самой природы, так как в своем желании стать разумным волк дошел до гopдыни и наказан. Oн упал с утеса и разбился. Но его мечта стать подобным человеку осуществили другие звери. В лесу есть волки-студенты, волки-доктора, волки-инженеры, музыкант: «Волк ест пирог и пишет интеграл». Старый лес погиб. Волки, «еще совсем убогие вчера», созидают новый мир. И дело Безумного волка не умерло, председатель собрания зверей мечтает обратить растения в животных, хотя он ратует за медленные изменения и медленное движение времени. Социальные аллегории прозрачны. Но воплощение разных представлений о мире и его развитии в фантастической форме были восприняты как пародия, хоты идеи автора были серьезными. Поэма соотносится с пафосом преобразования начала тридцатых и вместе с тем ее содержание выходит за рамки конкретно-социальных событий. Только безумие мечтателей, их дерзость преобразует мир. В образе Безумного волка мы видим первооткрывателя, реформатора, жертвующего собой в имя будущего. Подобные идеи развиваются в поэмах «Деревья» и «Птицы». Основной итог поэм – торжество человека как выразителя разума природы. К середине тридцатых Заболоцкий от условной манеры переходит к конкретно-реалистическому постижению жизни. Стих поэта становится более естественным и менее рационалистичным, но от мысли о единстве миров Заболоцкий не отказывается: «Подобье цветка в старой книге моей шевельнулось так, что сердце мое шевельнулось навстречу ему». Постепенно уходит мысль о трагическом конфликте, акцентируется идея единства. Заболоцкий переходит к теме человека как организатора природы. 22 В середине и во второй половине тридцатых Заболоцкий обращается к осмыслению личности как части естественного кругооборота жизни. В стихотворении «Метаморфозы»: Ка« мир меняется! И как я сам меняюсь! Лишь именем одним я называюсь, На самом деле то, что именуют мной, Не я один. Нас много. Я – живой, – возникает параллели со стихотворением Н. Гумилева «Память». Заболоцкий видит многообразие связей человека с миром, единство изменчивости и постоянства, осмысленное через сознание человека. В поэзии Заболоцкого 1920 – 1930-х годов нет лирического героя, даже лирическое «я» встречается редко, его стихи – это выражение умонастроений автора, лирический герой появится у Заболоцкого в послевоенной поэзии. Заболоцкий рисует не индивидуальную судьбу героя, он показывает общую судьбу человека в его связях с природным миром вне индивидуальных проявлений. Для поэта характерна не романтическая укрупненность, а философская. Выделяется личность, и в ней поэт видит общечеловеческое (но не общегражданское, как это было у Маяковского). Познание законов живой природы при водит к обогащению личности, обретению ей душевной гармонии. Гармонизация мира воплощается в торжественности интонации, монументальности изображения («Север», «Седов», «Венчанье плодами»). Идея гармонии соотносится с размышлениями о конечности жизни, смерти. На Заболоцкого большое влияние оказали работы К. Циолковского, который представлял Вселенную единым материальным телом, в котором жизнь существует в самых разнообразных формах. Элегия «Вчера, о смерти размышляя» напоминает медитации XVIII века. «Нестерпимая тоска разъединения», которая возникает от осознания смертности живых существ, рождает душевный протест: Вчера, о смерти размышляя, Ожесточилась вдруг душа моя. Печальный день! Природа вековая Из тьмы лесов смотрела на меня. Но птицы Хлебникова, голос Пушкина, лик Сковороды, которые чудятся герою и которые говорят не столько о смерти, сколько о единстве бытия и человеке как венце творения, о преодолении физической смерти через духовное бессмертие мысли и творчества: И все существования, все народы Нетленное хранили бытие. И сам я был не детище природы, Но мысль ее! Но зыбкий ум ее. Главная идея Заболоцкого тридцатых годов – совершенный человек совершенствует человеческое общество и природу. От натурфилософских схем поэт переходит в тридцатые к обществу, государству, пишет о подвигах людей той эпохи («Север», «Седов»), о судьбах современников (Прощанье» – о смерти Кирова»). Модель мира Заболоцкого меняется. Природа в поэзии второй половины 19ЗО-х уже не кажется поэту неразумной, это «орган поющий, море труб, клавир»). Гармонизируя природу, человек обретает личное бессмертие. Меняется и система стиха. Если вначале Заболоцкий понимал образ как мысль, то теперь он формулирует творческий процесс как триаду: мысль – образ –музыка. Философия природы Заболоцкого наследует традиции Баратынского и Тютчева. Процесс творческой эволюции Заболоцкого был искусственно прерван арестом и ссылкой. Возврат к поэзии пришелся на вторую половину 1940-х годов *** Еще одной из особенностей поэзии второй половины тридцатых является 23 формирование исторического сознания. В первую очередь оно было связано с представлением об истории ХХ века. Идеалом нравственности для поэтов тридцатых были люди, утверждавшие своей жизнью идеи революции. Этим объясняется интерес к героике подвига в стихах И. Уткина, М. Голодного, Б. Корнилова, о которых мы говорили. Но прежде всего становление исторического сознания связано с жанром поэмы. Это поэма «Триполье» Б. Корнилова, в которой изображена борьба комсомольцев против банд атамана Зеленого. Конкретно-социальный план сочетается в поэме с образно-символическим. Так появляется цветовой контраст зеленого и красного. Два доминирующих цвета имеют символическое значение. С зеленым связано природное, земляное начало, стихийное и, по мысли автора, собственническое. Красный – цвет революции, с ним связана идея подчинения единой воле, жажда переделки мира. Частный эпизод гражданской войны вырастает до символа борьбы двух миров. Но мир зеленых, мир крестьянской жизни, крестьянская стихия изображены ярко, пластично, художественно выразительно. В сюжетное повествование вплетается открытый лиризм, уравновешивая эпос. Поэма получила высокую оценку на Первом съезде писателей. В чисто лирических стихах о жизни и смерти, о свободе и долге получило художественное разрешение то, что намечено в событийном сюжете. Стремление отразить историю, приводило к созданию не только отдельных поэм, но и книг поэм. Это поэмы Э. Багрицкого «Последняя ночь», «Жизнь» Вл. Луговского, романэпопея в стихах «Челюскиниана» И. Сельвинского. Судьбе героической личности, порожденной эпохой и обогатившей её, является центром поэмы Н. Асеева «Маяковский начинается». В первой части показан конфликт поэта с обществом, во второй – с «мурлом мещанина». Историческое сознание проявляется не только в произведениях о недавнем прошлом, то есть эпохе революции и гражданской войны, но в поэмах, посвященных далекой истории. Л. Мартынов пишет поэмы о сибиряках ХVII –XIX веков «Тобольский летописец» и «Домотканная Венера». Но во всех произведениях обнаруживаются скрытые и прямые параллели с современностью. Герой «Тобольского Летописца» Илья Черепанов собирает собрать сведения по истории Сибири, по пушным промыслам и горному делу , сведения о погоде, уровне воды в Иртыше. «Домотканная Венера» написана от имени девушки-тоболянки, которую прозвали Венерой из-за ее необыкновенной красоты. *** Наряду с психологизацией лирики и индивидуализацией героя в поэзии молодого поколения, в тридцатые годы ярко проявляется и другая тенденция, нашедшая воплощение в жанре массовой песни, – стремление к обобщенности, раскрытию общих чувств и эмоций. В 1931 году при ЛОКАФ (Литературное объединение Красной Армии и флота) состоялось совещание по вопросам массовой песни, в котором участвовали А. Сурков, Ст. Щипачев и другие В 1935 году редакция центральной газеты «Правда» совместно с Союзом писателей и композиторов объявила конкурс на лучшую песню. Первую премию не присудили никому, вторую получила песня «Партизан Железняк» М. Голодного, в третью «Конармейская» А. Суркова («По военной дороге шел в борьбе и тревоге/Боевой восемнадцатый год»). Массовое в песне тридцатых годов вмещало гамму переживаний и состояний души и не означало безликости, хотя, конечно, имело классовое, социалистическое содержание. Массовая песня тридцатых оказала влияние на всю массовую культуру советского периода. Песня вбирала не только социальное, но и общечеловеческое, общее для жизни тридцатых годов. Она в определенной мере отражала политическое сознание эпохи, но и выходила за его рамки, иначе бы песни тридцатых и более поздние советские песни, в том числе и с социально-политическим содержанием, не пели бы сейчас. 24 Массовая культура всегда используется политической системой, и массовая песня тридцатых была средством воспитания, средством пропаганды и могущества государства.1 Нужно отметить два удачных дуэта: Борис Корнилов и Дм. Шостакович («Песня о встречном») и второй – В. И. Лебедев-кумач и И. Дунаевский. Во время войны прибавится еще одно творческое содружество – А. Фатьянов и Вас. Соловьев-Седой. В первые дни войны Лебедев-Кумач напишет «Священную войну» трагическую и возвышенную, эта песня стала символом Великой Отечественной войны. А до войны Лебедев-Кумач был автором песни «Если завтра война»: «Если завтра война, если завтра в поход, /Мы к походу готовы», песни с наивной верой в войну «малой кровью, могучим ударом». В 1937 году Лебедев-Кумач издал «Книгу песен». Его песни обычно бесфабульны, сюжетом нередко становился лозунг, призыв: «Идём, идём, веселые подруги!»; «Ну-ка, солнце, ярче брызни». Ослабленность сюжета наблюдается и в других песнях с гражданско-публицистической тематикой, которая соотносится с эпической публицистической начала тридцатых годов. Массовая песня выражала пафос героического времени первых пятилеток, чувство слиянности одного целым, со всеми, чувство сопричастности к судьбе страны. «Мы» в песнях тридцатых – это «я» и весь народ. В «Авиамарше» (П. Гермеша): Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространства и простор. Нам разум дал стальные руки-крылья И вместо сердца пламенный народ. «Мы» относилось ко всем и каждому, это слушатели и исполнители. Песня усиливала это чувство родства человека с родиной. Вслед за «Авиамаршем» появится «Марш энтузиастов» («Нам нeт преград на море и на суше») на слова Д, Актиля, затем «Марш веселых ребят» Лебедева-Кумача («Легко на сердце от песни веселой»). В песне утверждается могущество советского народа, безграничность возможностей молодежи: Шагай вперед, комсомольское племя, Шути и пой, чтоб улыбки цвели. ы покоряем пространство и время, Мы – молодые хозяева земли. ......................................... Мы все добудем, поймем и откроем Холодный полюс и свод голубой. Когда страна быть прикажет героем У нас героем становится любой. В «Песне о Волге» Лебедева-Кумача выявляется мотив безграничных возможностей жизни тридцатых: «Mы сдвигаем и горы и реки,/Время сказок пришло наяву» В песне тридцатых отражался пафос должного, она обращалась к событиям, которые говорили о достижениях страны. В песне тридцатых возникал также образ врага и звучал мотив отпора военной угрозе, даже в «Марше физкультурников»: «Когда наступит час бить врагов,/Со всех концов ты их отбивай,/Левый край, правый край». Песня воспитывала, призывала, «чтобы тело и душа были молоды». В самой известной песне Лебедева-Кумача «Широка страна моя родная» появляется образ великого государства. «Сама держава говорила устами поэтов», – пишет Ю. Минералов. Но и народ говорил устами поэтов, народ принял их песни, в которых была искренность 1 См.: Минералов Ю. И. Так говорила держава. ХХ век и русская песня. – М.: Литинститут, 1995. 25 и наивная вера, романтизм и пафос, героика и юмор. Чаще всего песни приходили с экранов («Веселые ребята», «Цирк», «Встречный «, «Три товарища» («Песня о Каховке» на слова М.Светлова). В 1937–1938 в массовой песне усиливается лирическое начало, героями становятся не только «мы», но и «я» и «ты». Возникает любовная тема («Я на подвиг тебя провожала», «Песня о капитане» Лебедева-Кумача). Появляется ориентация на народную песню, в частности, в лирике М. Исаковского, затем А. Фатьянова. В отличие от песен Лебедева-Кумача, который был поэтом-песенником, учитывающем музыкальную сторону произведения, М. Исаковский писал не песни, а стихи, которые становились песнями. Поэт вспоминал, что неожиданно услышал по радио песню на свои стихи «Вдоль деревни». Основа стиха Исаковского была народной, этим объясняется огромное влияние его песен на массы. Темы его песен – любовь, верность, ожидание – традиционны для народной лирики («И кто его знает», «Провожанье», «Катюша»). Исаковский сумел воплотить русский народный женский характер с его простодушием, лукавством. При внешней безыскусности стихи Исаковского психологически точны, он умеет передавать движение чувств героя через деталь, через жест («Шел со службы пограничник», порой тяготеет к сказу. Сказ Исаковского служит средством психологизации и достоверности. В стихах (а у Исаковского много «чистых» стихов) и песнях господствует разговорная речь, фольклорно-песенное начало: параллелизм, синтаксические и лексические повторы. В традиционную народную лексику поэт добавляет слова, которые передают реалии тридцатых годов, так появляется «эскадрилья спешащих птиц». Иной принцип использует А. Прокофьев, автор песен «Золотая тайга», «Играй, баян певучий», «Коль жить да любить, все печали растают». Главная тема Прокофьева – тема родины, он пришел в поэзию как «певец Ладоги». Прокофьев идёт не от разговорности, а от метафоризации русской песни. Слово Прокофьева метафорично, одно значение переходит в другое: «Выходила тоненькая-тоненькая, Тоней называлась потому». Песенное начало у Прокофьева дополняется балладным («Мы», «Эпоха». Но в его балладах нет «чистых» сюжетов, героическим сюжетом становится сама социальная история. Лирическая любовная тема, которая утверждается в песнях Исаковского, становится центральной в творчестве Ст. Щипачёва, хотя его стихи отличаются некой наивной декларацией («Любовью дорожить умейте»: «Любовь не вздохи на скамейке, и не прогулки при луне»). Интимно-психологическая лирика второй половины тридцатых связана с именами М. Алигер, Евг. Долматовского, поэтов, пришедших в литературу во второй половине тридцатых, но, прежде всего, со стихами К. Симонова. Он пришел в литературу как поэт, потом стал известен как драматург («Парень из нашего города»), к прозе он обратится в годы войны («Дни и ночи» – повесть о Сталинградской битве). Любовные стихи Симонова вошли в цикл «С тобой и без тебя». Особенность его любовной лирики заключается в образе героини – неидеальной женщины. Она «злая, ветреная, колючая», а любовь героя – трудная, не очень удачливая. Герой принимает героиню такой, какая она есть, отсюда снижение высокого идеала любви до реального. Прототипом героини стала актриса В. Серова, которой посвящен цикл. Стихи Симнов стал публиковать к середине тридцатых. Главная тема – мужество, готовность к подвигу. Эта же тема звучит в его поэмах «Ледовое побоище», «Суворов», «Победители». Тема войны вошла в его поэзию с Испании, борющейся с фашизмом Франко: стховторение «Генерал» и др. 26 В 1938 году Симонов закончил Литинститут, а в следующем по предписанию Политуправления поехал корреспондентом на Халкин-Гол в связи с войной Японии против Монголии, а затем на озеро Хасан. Известность Симонова в конце тридцатых, особенно после пьесы «Парень из нашего города» перерастает в народную любовь. Симонов возродил жанр исповедальной интимной лирики после поэмы Маяковского «Про это» и стихов, посвященных Татьяне Яковлевой и любовной лирики С. Есенина. Журнал «Знамя» с поэмой «Пять страниц» (1938) было невозможно достать, её переписывали от руки. Строки: «Я любил тебя всю, /Твои губы и руки отдельно», –- поражали читателей аскетической эпохи своей откровенностью. Затем появится поэма «Первая любовь (1936-1941). Цикл «С тобой и без тебя» складывался в течение нескольких лет и был закончен незадолго до Великой Отечественной войны. Позже автор расширит цикл, включив в него стихи военных лет: «Жди меня», «Я пил за тебя под Одессой в землянке». В современных изданиях в цикл включают все стихи, отражающие горькую, счастливую и драматическую историю отношений с Вал. Серовой. После разрыва любовная тема навсегда уйдет из поэзии Симонова. В поэме К. Симонова «Ледовое побоище» (1937) речь идет о событиях XIII века (1242), о борьбе с тевтонским орденом за Псков, но в финале поэмы автор пишет: Теперь, когда за школьной партой «Майн кампф» зубрят ученики И наци пальцами на картах Россию делят на куски, Мы им напомним по порядку, Сначала грозный день, когда Семь верст ливонцы без оглядки Бежали прочь с Чудского льда. Предчувствие войны открасило и т.н. «лирику предваренья». Поэзия войны родилась до начала великой Отечественной. В канун войны в литературу стучится целое поколение молодых поэтов, которые были известны в литературных кругах и среди поэтической молодежи, но к читателю широкому пришли гораздо позже, когда в конце 1950-х и в 1960-е годы стали публиковаться коллективные сборники «Стихи остаются в строю» (М., 1957), «В редакцию не вернулся» (Кн. I-IV. М., 1964-1975); «Имена на поверке» (М,, 1965), «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне» (Л., 1965 Б.п.; 2-е изд, расширенное СПб., 2005 с предисловием И. Сухих). Большинство из них были студентами ИФЛИ или Литинститута Это Н. Майоров, П. Коган, Н. Отрада, М. Кульчицкий, Ю. Инге, Г. Суворов, Е. Ширман и другие. Их поэзия формировалась под влиянием поэтов-романтиков двадцатых годов. Они выступали от имени поколения, верного идеалам революции: «Мы лобастые мальчики невиданной революции». Условные флибустьеры и авантюриста» П. Когана соседствуют с размышлениями о героическом времени большевиков. Коган, Вс. Багрицкий, Н. Майоров романтически подчеркивают личные чувства, связанные с переживанием идеала, идут к лирике конкретных чувств, преодолевая назидательность и декларативность , свойственные поэзии тридцатых. Они создают особый яркий романтический характер, в котором отражаются типичные умонастроения молодежи конца тридцатых. Предчувствие войны открасило и т.н. «лирику предваренья». Поэзия войны родилась до начала великой Отечественной. В канун войны в литературу стучится целое поколение молодых поэтов, которые были известны в литературных кругах и среди поэтической молодежи, но к читателю пришли гораздо позже, когда в конце 1950-х и в 1960-е широкому годы стали публиковаться коллективные сборники «Стихи остаются в строю» (М., 1957), «В редакцию не вернулся» (Кн. I-IV. М., 1964-1975); «Имена на поверке» (М., 1965), 27 «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне» (Л., 1965. 2-е изд, расширенное СПб., 2005 с предисловием И. Сухих). Большинство из них были студентами ИФЛИ или Литинститута/ Это Н. Майоров, П. Коган, Н. Отрада, М. Кульчицкий, Ю. Инге, Г. Суворов, Е. Ширман и другие. Их поэзия формировалась под влиянием поэтов-романтиков двадцатых годов. Они выступали от имени поколения, верного идеалам революции.: «Мы лобастые мальчики невиданной революции». Условные флибустьеры и авантюриста» П. Когана соседствуют с размышлениями о героическом времени большевиков. Павел Коган – автор популярной романтической песни «Бригантина», которую поют и сейчас: Надоело говорить, и спорить, И любить усталые глаза... В флибустьерском дальнем море Бригантина подымает паруса... Жизненное кредо Когана – душевная неуспокоеность, социальная активность, утверждение личности: «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!». В романе в стихах «Первая треть» Коган создал портрет своего поколения: Мальчишки в старых пиджаках, Мальчишки в довоенных валенках, Оглохшие от грома труб, Восторженные, злые, маленькие, Простуженные на ветру. Когда-нибудь в пятидесятых Художники от мук сопреют, Пока они изобразят их, Погибших возле речки Шпрее. В стихах Когана отразились патриотизм, социальный оптимизм и интернационализм, геополитические воззрения поколения. СССР в ближайшем будущем представлялся Когану раскинувшимся на пространстве от Японии до Англии, от Северного полюса до Ганга (см. файл: Приложение. Стихи 1930-1960-х годов). Эти поэты выразили трагические предчувствия грядущих испытаний и готовность отдать свою жизнь за родину. Романтическая жертвенность становится пророческим предвиденьем собственной судьбы, которое сочетается с чувством исторического оптимизма и верой в будущее, ради которого живет и жертвует своей жизнью поколение мальчиков тридцатых годов. У П. Когана это воплощено в финале романа в стихах: Нам лечь, где лечь, И там не встать, где лечь. .................. И, задохнувшись "Интернационалом", у пасть лицом на высохшие травы. И уж не встать, и не попасть в анналы, И даже близким славы не сыскать. (Апрель 1941) Судьба лирического героя и автора отразилась в стихах Н. Майорова: Мы были высоки, русоволосы. Вы в книгах прочитаете как миф О людях, что ушли не долюбив, Не докурив последней папиросы Летом 1941 года Николай Майоров вместе с другими московскими студентами роет противотанковые рвы под Ельней. В октябре его просьба о зачислении в армию была удовлетворена. А 8 февраля 1942 года политрук Николай Майоров был убит в бою на 28 Смоленщине. Но Великая Отечественная показала ,как не похоже романтическое видение войны на суровую реальность, и поэзия войны будет развиваться в рамках реалистической лирики М. Кульчицкий успел понять эту разницу предвоенного поэтического видения и военной действительности до своей гибели в 1942 году: Я раньше думал: «лейтенант» звучит вот так: «Налейте нам!» И, зная топографию, он топает по гравию. Война – совсем не фейерверк, а просто–трудная работа, когда, черна от пота, вверх скользит по пахоте пехота. (26 декабря 1942) Таким образом, поэзия 1930-х годов не была однообразной.. Поэты поколения тридцатых, оставаясь в рамках государственной идеологии, смогли дать образцы подлинной лирики. За пределами нашего внимания осталась «потаенная поэзия» О. Мандельштама, А. Ахматовой, новокрестьянских поэтов, о которых речь шла в курсах литературы Серебряного века и 1920-х годов. Некоторые поэтические имена «литературы из стола» (например, творчество М. Петровых, А. Тарковского) будут анализироваться в курсе литературы 1960-1980-х годов, когда они стали известны читателям. Задания к лекции «Поэзия 1930-х годов» (ответ на один из вопросов задания) 1. Составить развернутый план лекции. 2. Дать краткую характеристику одного из поэтических направлений 1930-х годов 3. Создать творческий портрет одного из поэтов 1930-х годов (2-3 странички текста)