Откуда мы вообще что-либо знаем?

Лекция.Откуда мы вообще что-либо знаем? Если вы задумаетесь над этим вопросом, то выяснится: содержание вашего сознания — это единственное, в чем вы можете быть уверены.    В чем бы вы ни были убеждены — в существовании солнца, луны, звезд; дома и местности, в которых вы живете; истории, науки, других людей, наконец, собственного тела, — все это основано на ваших переживаниях и мыслях, ощущениях и чувственных восприятиях. Это все, с чем вы имеете дело непосредственно, смотрите ли в книгу, которую держите в руках, ощущаете ли пол под ногами, вспоминаете ли о том, что Джордж Вашингтон был первым президентом США или что вода — это Н2О. Все прочее — дальше от вас, чем внутренние переживания и мысли, и дано вам только через них.    Обычно вы не сомневаетесь в существовании пола под ногами, дерева за окном или собственных зубов. По сути, большую часть времени вы вообще не задумываетесь о состояниях сознания, которые убеждают вас в существовании этих вещей: вам кажется, что вещи даны вам непосредственно. Но откуда вы знаете, что они существуют на самом деле?    Если вы станете настаивать, что внешний физический мир должен существовать, поскольку нельзя было бы видеть зданий, людей вокруг, звезд на небе, если бы не было вещей вовне, отражающих и посылающих свет на сетчатку ваших глаз, обусловливая тем самым ваши зрительные восприятия, то ответ, очевидно, будет таким: откуда вам все это известно? Ваше утверждение — всего лишь еще одно заявление о существовании внешнего мира и вашем отношении к нему, основанное на свидетельстве ваших чувств. Но вы можете опереться на это специфическое свидетельство о причинах зрительных восприятий, только если вообще уже можете опереться на содержание своего сознания, свидетельствующего перед вами о существовании внешнего мира. А это как раз именно то, что требуется доказать. Если вы станете доказывать надежность одних ваших восприятий, апеллируя к другим вашим же восприятиям, вы попадете в замкнутый логический круг.    Выглядел бы мир для вас как-то по-другому, если бы на самом деле он существовал только в вашем сознании, если бы все, что вы принимаете за внешнюю реальность, было бы только бесконечным сном или галлюцинацией, от которых вы никогда не сможете очнуться? Если бы дело обстояло именно так, то, разумеется, вы и не смогли бы проснуться, как просыпаетесь ото сна, поскольку это означало бы, что нет никакого «реального» мира, в котором можно проснуться. Так что, подобная ситуация, строго говоря, отличалась бы от нормального сна и естественной галлюцинации. Обычно мы представляем себе сон как то, что происходит в сознании человека, который на самом деле лежит в реальной постели в реальном доме, даже если во сне он сломя голову удирает от газонокосилки-убийцы по улицам Канзас Сити. Мы также исходим из того, что нормальный сон зависит от процессов, протекающих в мозгу спящего.    Но разве не может оказаться, что все ваши восприятия — это один бесконечный сон, вне которого нет никакого реального мира? Откуда вы знаете, что это не так? Если весь ваш опыт — это сон, вне которого ничего нет, то любые доводы, с помощью которых вы пытаетесь доказать самим себе, что внешний мир существует, окажутся всего лишь частью этого сна. Если вы стукнете кулаком по столу или ущипнете себя, то услышите звук удара или ощутите боль от щипка, но все это будет лишь еще одним явлением в вашем сознании, — как и все остальное. В этом нет никакого смысла: если вы хотите выяснить, выводит ли то, что внутри вашего сознания к чему-то, что вне его, то вам нельзя отталкиваться от того, как вещи представляются изнутри вашего сознания.    Но от чего же еще можно оттолкнуться? Все, что вы знаете о чем бы то ни было, дано вам не иначе, как посредством вашего сознания — будь то в формах восприятия, или сведений, почерпнутых из книг или от других людей, или свидетельств памяти; и это полностью согласуется с тезисом, что вообще все из сознаваемого вами существует исключительно внутри вашего сознания.    Возможно даже, что у вас нет тела или головного мозга — ведь все ваши представления о них возникли только благодаря свидетельствам ваших чувств. Вы никогда не видели своего мозга, вы просто убеждены, что он имеется у всех и каждого; но даже если бы вы и увидели его (или думали, что увидели), это было бы лишь еще одним зрительным восприятием. Может статься, что вы, как субъект восприятия, суть единственная вещь на свете, которая существует, и никакого физического мира нет вообще — ни звезд, ни земного шара, ни других людей. Может, даже и пространства никакого нет.    Наиболее радикальный вывод, который можно извлечь из сказанного, таков: ваше сознание — это единственное, что существует. Такой взгляд называется солипсизмом. Он стоит особняком, и у него совсем немного сторонников. Как вы можете догадаться по этому замечанию, сам я к их числу не принадлежу. Если бы я был солипсистом, то, наверное, не стал писать эту книгу — ведь я бы не верил, что существуют читатели. С другой стороны, будь я солипсистом, я бы, возможно, все же взялся за ее написание, чтобы сделать свою внутреннюю жизнь более разнообразной и интересной: она обогатилась бы впечатлениями от того, как книга будет выглядеть, выйдя из печати, как ее будут читать и как о ней будут отзываться и т. д. Я мог бы даже вообразить свое впечатление от получения — если повезет — еще и авторского гонорара.    Возможно, солипсистом являетесь вы: в таком случае вы будете рассматривать эту книгу как плод вашего собственного сознания, вступающий в существование в лоне вашего опыта по мере того, как вы ее читаете. Разумеется, ничего из того, что я могу сказать о себе, не докажет вам, что я на самом деле существую или же что существует в качестве физического объекта эта книга.    С другой стороны, вывод, что на свете нет ничего и никого, кроме вас, — это вывод более сильный, чем то позволяют сделать наличные свидетельства сознания. Опираясь на содержание своего сознания, вы не можете знать, что внешнего мира не существует. Наверное, правильнее было бы сделать более скромный вывод: вы не знаете ничего, что выходило бы за пределы ваших впечатлений и переживаний. Внешний мир, может быть, существует, а может быть — и нет; а если и существует, то он, может быть, совершенно не таков, а может быть, и именно таков, каким он нам представляется, — у вас нет никакой возможности сказать на этот счет что-либо определенное. Такая точка зрения на существование внешнего мира называется скептицизмом.    Возможна и более сильная версия скептицизма. Аргументы, аналогичные приведенным, показывают, что вы ничего не знаете даже о своем собственном существовании в прошлом и о своем прошлом опыте, поскольку все, с чем вы имеете дело, — это наличное в данный момент содержание вашего сознания, включая и впечатления памяти. Если вы не можете быть уверены, что мир вне вашего сознания существует сейчас, то как можно быть уверенным, что сами вы существовали прежде, до настоящего момента? Откуда вы знаете, что не начали существовать всего лишь несколько минут назад, причем уже вместе со всеми своими воспоминаниями? Единственной порукой тому, что вы все-таки не могли появиться на свет пару минут назад, служат наши представления о том, как люди производятся на свет и как у них образуются воспоминания; эти представления, в свою очередь, опираются на представления о том, что происходило в прошлом. Но сослаться на эти представления в доказательство своего существования в прошлом, значит, снова оказаться в замкнутом логическом круге. Вы бы уже исходили из реальности прошлого при доказательстве этой реальности.    Кажется, мы зашли в тупик: вы ни в чем не можете быть уверены, за исключением содержания своего сознания в данный момент. И судя по всему, любые шаги, которые вы попытаетесь предпринять, чтобы выйти из этого затруднения, ничего не дадут: любой ваш аргумент будет строиться на посылке, справедливость которой вы будете стараться доказать, а именно что за пределами вашего сознания существует реальный мир.    Допустим, к примеру, что вы утверждаете: внешний мир должен существовать, поскольку невероятно и немыслимо, чтобы за всеми нашими восприятиями не стояло нечто допускающее хоть какое-то объяснение в терминах внешних причин. В ответ на это скептик может сделать два замечания. Во-первых, даже если такие причины и существуют, как вы можете, исходя из содержания своего опыта, сказать, каковы они? Ведь вы никогда непосредственно не наблюдали ни одной из них. Во-вторых, на чем основано ваше убеждение, что всему должно находиться какое-то объяснение? Действительно, ваше естественное, нефилософское представление о мире исходит из того, что процессы, протекающие в сознании, вызваны — по крайней мере отчасти — внешними по отношению к ним факторами. Но вы не можете принять это представление за истину, если намерены докопаться до сути и понять: откуда вы вообще что-либо знаете о мире вне вашего сознания. А описанный принцип невозможно доказать, просто рассматривая внутреннее содержание вашего сознания. Этот принцип может казаться вам весьма правдоподобным, но какие у вас основания полагать, что он приложим к миру?    Наука тоже не поможет нам справиться с этой проблемой, как бы ни казалось, что она способна на это. Обычно научное мышление опирается на универсальные принципы объяснения, переходя от видимой на первый взгляд картины положения дел в мире к разнообразным концепциям, описывающим мир, как он есть на самом деле. Мы пытаемся объяснить явления на языке теории, описывающей скрытую за ними реальность — реальность, которую мы не можем наблюдать непосредственно. Именно таким образом физика и химия приходят к выводу, что все вокруг состоит из мельчайших и невидимых атомов. Можем ли мы утверждать, что всеобщая вера в существование внешнего мира имеет такую же научную подоплеку и обоснование, как и вера в существование атомов?     Скептик ответит, что научное мышление поднимает всю ту же скептическую проблему, с которой мы уже познакомились: наука столь же уязвима перед ней, как и восприятие. Откуда мы знаем, что мир за пределами нашего сознания соответствует нашим представлениям о правильном теоретическом объяснении наблюдаемых явлений? Если уж мы не можем обосновать надежность наших чувственных восприятий по отношению к внешнему миру, то думать, будто мы можем опереться на научные теории, у нас тоже нет никаких оснований.    Но к этой проблеме можно подойти и совершенно по-другому. Некоторые утверждают, что подобный радикальный скептицизм — бессмыслица, поскольку бессмысленна сама идея внешней реальности, с которой никто и никогда не может иметь дела. От сна, например, можно проснуться и обнаружить, что вы, оказывается, только что спали. Галлюцинация — это нечто такое, по поводу чего другие люди (и вы сами спустя какое-то время) могут убедиться, что привидевшегося предмета на самом деле просто нет. Восприятия и видимости, которые не соответствуют реальности, обязательно войдут в противоречие с другими восприятиями, которые ей все-таки соответствуют, в противном случае говорить о расхождении видимости и реальности не имеет смысла.    С этой точки зрения сон, от которого вы никогда не можете проснуться, — это вообще не сон: это уже будет реальность, подлинный мир, в котором вы живете. Наше представление о существующих вещах — это просто представление о том, что доступно наблюдению. (Такой взгляд иногда называют верификационизмом.) Подчас наши наблюдения бывают ошибочны, но это означает лишь, что их можно исправить и уточнить с помощью других наблюдений, как это и происходит, когда вы просыпаетесь или, допустим, обнаруживаете, что приняли за змею тень на траве. Но если правильное представление о вещах (у вас или у кого-нибудь другого) вообще невозможно, то утверждение, что ваши впечатления о мире не истинны, не имеет смысла.    Если сказанное нами справедливо, то получается, что скептик попадает впросак. Он обманывает сам себя, если думает, что может себе представить, будто его собственное сознание — это единственное, что вообще существует. Это именно самообман, поскольку тезис, что физического мира на самом деле не существует, не может быть истинным, если кто-либо не может воочию убедиться, что его не существует. А скептик как раз и пытается представить себе, что нет никого, кто мог бы убедиться в этом и в чем бы то ни было еще, кроме, конечно, самого скептика; а все, чему он может быть свидетелем-наблюдателем, — это содержание его собственного сознания. Так что, солипсизм — это бессмыслица. Он пытается «вычесть» внешний мир из совокупности моих впечатлений, однако терпит при этом неудачу, ибо в отсутствие внешнего мира они перестают быть просто впечатлениями, а становятся восприятиями самой реальности.    Обладает ли этот аргумент против солипсизма и скептицизма какой-либо силой? Нет, если реальность мы не определяем как нечто доступное нашему наблюдению. Но действительно ли мы не способны понять, что такое реальный мир и факты реальности, которые никто не может наблюдать — ни человек, ни какие-то иные существа?    Скептик скажет: если внешний мир существует, наполняющие его предметы должны быть наблюдаемы именно потому, что они существуют, но не наоборот: существовать — не то же самое, что быть наблюдаемым. И хотя мы извлекаем идею сна и галлюцинации из тех случаев, когда, как сами думаем, мы можем наблюдать противоположность между нашим внутренним опытом и реальностью, эта идея, без сомнения, подходит и к случаям, когда реальность недоступна наблюдению.    Если так, то отсюда, по-видимому, следует, что не такая уж бессмыслица думать, что мир может состоять только лишь из содержания нашего сознания, — хотя ни вы, ни кто-либо другой не смогли бы удостовериться, что так оно и есть на самом деле. А если это не бессмыслица, а возможность, с которой следует считаться, то, опять-таки, любые попытки доказать ее ложность неизбежно приведут к безвыходному логическому кругу. Так что, может быть, из тюрьмы вашего сознания тоже нет выхода. Эту ситуацию иногда называют эгоцентрическим тупиком.    И тем не менее даже после всего сказанного я вынужден констатировать: практически невозможно всерьез поверить, что вещи окружающего нас мира, возможно, в действительности не существуют. Наше приятие и доверие к миру носят инстинктивный и властный характер: мы не можем отказаться от них так просто, из одних только философских соображений. И живем, и действуем мы вовсе не так, как если бы, другие люди и предметы существовали: мы убеждены, что они действительно существуют, даже после того, как тщательно продумали и уяснили себе те аргументы, из которых, казалось бы, следует, что у нас нет никаких оснований для такого убеждения. (У нас могут быть основания для конкретной уверенности в существовании конкретных вещей, например мышки, забравшейся в хлебницу. Но подобная уверенность обоснована общей системой наших представлений о мире. А это меняет дело — ведь такая система уже предполагает существование внешнего мира.)    Если убеждение в существовании мира вне нашего сознания возникает в нас столь естественным образом, то, наверное, для него и не нужно искать оснований. Мы можем просто опереться на него в надежде на свою правоту. По сути, так и поступает большинство из нас, оставив попытки обосновать это убеждение: даже если мы не в состоянии опровергнуть скептицизм, жить в согласии с ним тоже не можем. Но это значит, что мы продолжаем придерживаться самых обычных представлений о мире, невзирая на то, что (а) они могут быть совершенно ложными и что (б) у нас нет никаких оснований исключить такую возможность.    Итак, мы остаемся при следующих трех вопросах:    1. Можно ли считать осмысленной возможность того, что содержание вашего сознания — это единственное, что существует; или что, если даже мир вне вашего сознания и существует, он совершенно не похож на то, каким вы себе его представляете?    2. Если такое положение вещей возможно, то есть ли у вас какие-нибудь средства доказать самим себе, что все на самом деле обстоит не так?    З. Если вы не в состоянии доказать, что вне вашего сознания хоть что-нибудь существует, допустимо ли тем не менее продолжать верить в существование внешнего мира? Материал для размышлений 1) «Обычно Вы не сомневаетесь в существовании пола под ногами, дерева за окном или собственных зубов. Вам кажется, что вещи даны Вам непосредственно. Но откуда Вы знаете, что они существуют на самом деле?» А) Откуда Вы знаете, что существует солнце, луна, звезды, дом, в котором Вы живете, другие люди, Ваше собственное тело, в конце концов? (Что убеждает Вас в существовании этих вещей?) Примечание: чтобы правильно ответить на этот вопрос, подумайте: какое слово здесь самое важное (так как несет на себе главное смысловое ударение => является ключом к разгадке). Б) Ваш ответ, скорее всего, будет основан на свидетельстве Ваших чувств: «Я знаю, что есть солнце, потому что я его вижу». Но что делает опыт Ваших органов чувств доступным для Вас? (Грубо говоря: данные органов чувств свидетельствуют о том, что есть нечто круглое, зеленое, кисло-сладкое. А что свидетельствует о том, что Вы (все) это чувствуете (что Вы ощущаете сладость, округлось яблока)? Или так: что предоставляет мне отчет в том, что я вижу? 2) согласно Т. Нагелю, нельзя доказать надежность одних наших восприятий, апеллируя к другим (нашим же) восприятиям. Например: я не могу утверждать, что в гостиной стоят часы только на том основании, что я видел их час тому назад. Откуда я знаю, что они все еще там? - Я могу пойти и (опять и снова!) посмотреть. Если, зайдя в комнату, я обнаружу их на месте, значит, мне не показалось: они, действительно, там есть. То есть: свой прошлый акт восприятия я удостоверил (перепроверил и подтвердил) нынешним. Здесь-то, по мысли Т. Нагеля и возникает загвоздка: откуда я знаю, что мой нынешний опыт восприятия тоже надежен и не вводит меня в заблуждение? Что доказывает, что мои органы чувств меня не обманывают? Как я могу доверять себе (своему чувственному опыту и, как следствие, своему опыту сознания (потому что одно дано мне через другое)? - Ведь может статься, что мир существует только в моем сознании. Или, может оказаться, что «все наши восприятия - это один бесконечный сон, вне которого нет никакого реального мира? Откуда Вы знаете, что это не так? Если весь Ваш опыт - это сон, вне которого ничего нет, то любые доводы, с помощью которых Вы пытаетесь доказать самим себе, что внешний мир существует, окажутся всего лишь частью этого сна. Если Вы стукнете кулаком по столу или ущипнете себя, то услышите звук удара или ощутите боль от щипка, но все это будет лишь еще одним явлением в Вашем сознании - как и все остальное. Если Вы хотите выяснить, выводит ли то, что внутри Вашего сознания к чему-то вне его, то Вам нельзя отталкиваться от того, как вещи представляются изнутри Вашего сознания. Но от чего же еще можно оттолкнуться? Все, что Вы знаете о чем бы то ни было, дано Вам не иначе, как посредством Вашего сознания - будь то в формах восприятия, или сведений, почерпнутых из книг или от других людей, или свидетельств памяти; и это полностью согласуется с тезисом, что вообще все из сознаваемого Вами существует исключительно внутри Вашего сознания». Какие выводы из этого можно сделать, если Вы: а) солиплист; б) скептик (умеренная и сильная версия скептицизма); в) приверженец верификационизма? Или так: определите: для какой из названных выше позиций (солипсизм, умеренная версия скептицизма, сильная версия скептицизма, верификационизм) данные ниже утверждения наиболее характерны? а) «Мое сознания - это единственное, что существует» (или так: единственное, в существовании чего можно быть уверенным и о чем можно говорить с большей или меньшей долей определенности - это мое собственное сознание). б) «Опираясь на содержание своего сознания, Вы не можете знать, что внешнего мира не существует. Правильнее было бы утверждать: Вы не знаете ничего, что выходило бы за пределы Ваших впечатлений и переживаний». в) «Вы ничего не знаете даже о своем собственном существовании в прошлом и о своем прошлом опыте, поскольку все, с чем Вы имеете дело, - это наличное в данный момент содержание Вашего сознания, включая и впечатления памяти. Если Вы не можете быть уверены, что мир вне Вашего сознания существует сейчас, то как можно быть уверенным, что сами Вы существовали прежде, до настоящего момента? Откуда Вы знаете, что не начали существовать всего лишь несколько минут назад, причем уже вместе со всеми своими воспоминаниями? Вы ни в чем не можете быть уверены, за исключением своего сознания в данный момент». г) «Бессмысленна сама идея внешней реальности, с которой никто и никогда не может иметь дела. Сон, от которого Вы никогда не можете проснуться, - это вообще не сон: это уже будет реальность, подлинный мир, в котором Вы живете». 3) что объединяет эти 4 позиции? Какую проблему они ставят (к какой проблеме они подводят, высвечивая ее с разных сторон)? 4)  что такое «эгоцентрический тупик»? Что значит фраза: «Реальность недоступна наблюдению. Факты реальности не может наблюдать никто - ни человек, ни какие-то иные существа». Почему? В каких случаях (при каких условиях) это утверждение может быть справедливо? 5) что означают эти высказывания (позиции), продуманные до конца (особенно верификационизм)? Т. Нагель отмечает: иногда мы думаем, что наши наблюдения «можно исправить и уточнить с помощью других наблюдений, как это и происходит, когда Вы просыпаетесь или обнаруживаете, что приняли за змею тень на траве. Но в отсутствие внешнего мира наши впечатления перестают быть просто впечатлениями, а становятся восприятиями самой реальности». Что это означает? - Что ничего исправить нельзя: отсутствует представление об ошибке (и, следовательно, различение между истинным и ложным). Разделение на мир внутренний и внешний тоже теряет смысл (мир оказывается единственным и единым). И, как следствие, схлопывается (слипается, оказывается невозможным) различение между мнимым и подлинным, кажимостным и реальным. В мире, где нет удвоения, отсутствует разделение на правильное и неправильное, а есть только единственно возможное, точнее, необходимое (потому что разница между возможным и действительным, равно как и возможностью потенциальной и актуальной, тоже исчезает) - остается только единственно данное. В итоге выясняется, как пишет сам Т. Нагель: что «правильное представление о вещах (у Вас или у кого-нибудь другого) вообще невозможно» => «утверждение, что Ваши впечатления о мире не истинны, не имеет смысла». Почему? - Потому что отсутствуют варианты (мы лишены альтернатив: мы не можем проснуться и проверить, что это, действительно, так). Нет образца, с которым можно было бы сравнивать. 6) Обратите внимание на следующее замечание Т. Нагеля: «Мы извлекаем идею сна и галлюцинации из тех случаев, когда, как сами думаем, мы можем наблюдать противоположность между нашим внутренним опытом и реальностью». Что это означает? - Что во все наши размышления о мире (во все наши утверждения, заявления относительно того или иного аспекта, состояния реальности) вписано удвоение (мира и реальности). Например: Ситуация 1. Замечание «дерево вблизи оказалось гораздо больше, чем мне показалось издали» предполагает не только уточнение (перепроверку, исправление одного впечатления другим, последующим), но и скрытое утверждение двойственности мира (наличие не одной, а нескольких реальностей: реальности дерева-как-оно-есть-на-самом-деле и реальности моего (первоначального, мнимого) опыта). Ситуация 2. Известно, что способность к восприятию цвета различна у человека, птицы и животного: птицы могут различать два цвета (черный и белый), животные до четырех, а человек - от ста пятидесяти до нескольких миллионов различных оттенков (в зависимости, от социальных, культурных и иных факторов). Представим себе, что на обитый малиновым бархатом диван смотрят птица, животное и человек. Все они видят его в разном цвете. Следовательно, вопрос: «кто из них видит диван в истинном цвете?» - бессмысленен, так как цвет - это не свойство предмета, вещи (дивана, в данном случае), это субъективная характеристика восприятия, варьирующаяся в зависимости от того, к какому виду принадлежит тот или иной живой организм (субъект-наблюдатель). Это размышление оказывается возможным только при условии допущения различения между субъектом и объектом, то есть тем, что кажется (миром мнимых, ошибочных впечатлений) и тем, что существует на самом деле (подлинной реальностью, истинным положением дел и т.п.). То есть это развернутое рассуждение тоже содержит в себе в качестве исходного предположение об удвоении мира, реальности (которые перепроверяют и удостоверяют друг друга: за видимыми явлениями мы пытаемся угадать (иную) скрытую реальность, недоступную непосредственному наблюдению; от того, каким представляется мир в нашем обыденном опыте, мы переходим к исследованию того, как он существует на самом деле. На этом принципе удвоения мира основано все научное мышление. Учитывание разницы между двумя мирами - миром обыденного, повседневного опыта (который одновременно характеризуется как мир кажимостей, мир иллюзий, мир мнения) и миром истины - лежит в основании всей современной физики (какой она предстает с момента своего возникновения в трудах Коперника и Галилея). Так, обыденному сознанию кажется (вопреки всем утверждениям физики), что это Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Обыденный опыт восприятия действительности подтверждается (фиксируется) повседневным словоупотреблением: хотя мы и знаем, что Земля совершает обороты вокруг своей оси и вокруг солнца, мы продолжаем говорить: «Солнце встало», «Солнце зашло», «Солнце встает на востоке, а заходит на западе», и т.д. Сомнение, недоверие, которое испытывает наука по отношению к нашему неосознанному, стихийному, будничному опыту тоже берет начало в разделении (удваивании) мира, в представлении, что «в реальности все не так, как на самом деле» (а чтобы делать подобные заявления, нужно исходить из того, что реальностей, как минимум, две: 1) в которой все так и 2) в которой все не так. Насколько оправдано подобное допущение?). 7) Прочитайте отрывок из 2 главы («Откуда мы вообще что-либо знаем?»): «И тем не менее даже после всего сказанного практически невозможно всерьез поверить, что вещи окружающего нас мира, возможно, в действительности, не существуют. Наше приятие и доверие к миру носят инстинктивный и властный характер: мы не можем отказаться от них так просто, из одних только философских соображений. И живем, и действуем мы вовсе не так, как если бы другие люди и предметы существовали: мы убеждены, что они действительно существуют, даже после того, как тщательно продумали и уяснили себе те аргументы, из которых, казалось бы, следует, что у нас нет никаких оснований для такого убеждения». Почему? («Почему» здесь имеет два подвопроса: 1. Почему мы продолжаем придерживаться обычных представлений о мире, невзирая на то, что они могут быть совершенно ложными и что у нас нет никаких оснований исключить возможности, описанные солипсизмом и скептицизмом? 2. На чем основано наше убеждение, что всему должно находиться какое-то объяснение?) Примечание. Чтобы ответить на эти вопросы, поразмышляйте над еще одним (опираясь на приведенный выше отрывок из книги Т. Нагеля): в основании наших знаний о мире лежат определенные убеждения, а что служит основанием (опорой, фундаментом) для наших убеждений? Как, исходя из этого, можно охарактеризовать исходное отношение человека к миру? В чем оно заключается? Каким предстает этот первоначальный настрой, который является основанием нашего отношения к миру (который, в свою очередь, задает и определяет и все остальное: в том числе и возможность (способность) разделить ту или иную точку зрения относительно какой-либо концепции мира, принять или отвергнуть тот или иной аргумент, и т.д.)? В чем выражается это расположение человека к миру? 8) Что мешает нам (несмотря на благожелательное отношение со стороны рассудка) принять аргументы солипсизма, секптицизма или верификационизма? Принять - означает здесь не только согласиться с ними, но принять их как руководство к действию. Мы не смогли бы, даже если бы и захотели, относиться к миру и к окружающим людям так, как если бы они были плодом нашего воображения. Почему? Как объясняет это Т. Нагель? Что нам мешает? На первый взгляд может показаться, что мы склоняемся в пользу существования внешнего мира по чисто рациональным соображениям: потому что это подтверждает наш опыт и аргументы рассудка. Но свидетельство опыта и логические выкладки - не единственный фундамент, на которым мы основываем свои предпочтения (выбор) в пользу тех или иных мнений, суждений, доводов, оценок или действий. Более глубоким основанием выступает, как пишет Т. Нагель, изначальное «приятие и доверие к миру», отсюда проистекает наше «естественное, нефилософское представление о том, что процессы, протекающие в сознании, вызваны - по крайней мере отчасти - внешними по отношению к ним факторами». И далее: «убеждение в существовании мира вне нашего сознания возникает в нас столь естественным образом», что мы и не пытаемся искать для него каких-то «оснований». Мы «просто опираемся на него в надежде на свою правоту. По сути, так и поступает большинство из нас, оставив попытки обосновать это убеждение». Такова наша естественная (дофилософская) установка в отношении мира: наивное (в нейтральном смысле этого слова) приятие существующей реальности как неоспоримой данности. Что означает - в сопоставлении с этой установкой - знаменитое философское сомнение, стремление все и всегда ставить под вопрос, подвергать критическому анализу (не случайно Т. Нагель замечает: «философия - весьма странное занятие с точки зрения здравого смысла», ведь освоив философский способ мышления, мы понимаем, что «не так уж много можно счесть очевидным или принять на веру»)? Если стихийное обыденное мышление предполагает изначальное «приятие и доверие к миру», то означает ли (по сравнению с этим) философский взгляд на мир непременную подозрительность и недоверчивость (не только как определенные способы регуляции мышления (его самоочищения), но и как качества характера философа)? - Ни в коем случае. Скептицизм, настороженность по отношению к миру (равно, как и в отношении собственных автоматически - бессознательно - срабатывающих реакций, суждений и т.п.) следует понимать не как разочарование и неодобрение, а в смысле такого недоверия (граничащего с изумлением), которое проскальзывает в радостном восклицании ребенка, узнавшего о том, что родители (наконец-то! после стольких просьб и отчаяний!) подарили ему собаку: он и рад бы поверить, но ему не верится, он сомневается в истинности происходящего, что ему все это не приснилось, что ему не кажется, что все это взаправду происходит. Это необычное чувство, которое длится какое-то мгновение, философия превращает в сознательную установку мышления (которую литературовед Виктор Шкловский удачно охарактеризовал как «остранение» (ср. с отглагольным существительным «отстранение» - в чем между ними разница?), цель которого - избавиться от «автоматизма восприятия»). Что означает мир, увиденный сквозь призму «автоматизма восприятия» (воплощением (выражением) которого является наша естественная установка по отношению к существованию внешней реальности)? Это означает, что у этого мира нет альтернативы: он не мог (и не может) быть другим, потому что он такой, какой он есть (каким он предстает в моем опыте и в опыте многих миллионов других людей, подтверждающих (повторяющих) опыт друг друга). Эта круговая порука и служит единственным критерием истины для нашего повседневного знания (удостоверением его надежности и пригодности к использованию: «Вася тоже так думает»). Эта неумолимость, которую мы приписываем существованию мира (своей обыденной естественной установкой), необратимая необходимость реализации (осуществления) именно этой истории, биографии и судьбы - ставится в философии под вопрос. Философское сомнение с этой точки зрения означает не что иное, как желание обнаружить альтернативы, попытаться представить: каким бы мир мог быть, если бы он мог быть другим? - вернуть ему (миру и, соответственно, мышлению о нем) ту изначальную свободу, которой он обладал с самого начала своего развития. (Обратите внимание: мышление, являясь отражением познаваемого мира, воплощает в себе ту степень свободы-необходимости, которую мы приписываем, признаем за самим миром).