Дальневосточные литераторы

ВВЕДЕНИЕ Е.П.Таскина выделила три периода в процессе его формирования и развития: первый – с начала построения города – до середины 1920-х годов, когда большую роль играли писатели “старшего поколения”; второй в основном связан с деятельностью литературно-художественного объединения “Чураевка” (1926-1935гг.) и третий: середина тридцатых – середина пятидесятых, когда литературное творчество осложняется политической ситуацией и постепенно прекращается в связи с отъездом многих представителей интеллигенции из Китая, их смертью или физическим уничтожением. Принимая во внимание условность любой попытки “периодизации” сложного и неоднозначного процесса, отметим справедливость обращения к дореволюционной истории русского города Харбина – далекой окраине России, – к той общественно-культурной среде, сформировавшей особую “евразийскую” атмосферу, в которой “десятки тысяч русских людей разных поколений…не только хранили верность традициям отечественной культуры, но и сами старались развивать ее духовные ценности”.1 Таким образом, дальневосточные литераторы, ощущая генетическое родство с национальной литературой, продолжающей после 1917 года развиваться в условиях эмигрантской жизни, имели, в отличие от западноевропейских эмигрантских писателей, уникальную возможность непосредственно соприкоснуться с древнейшей восточной культурой. К сожалению, контактные связи русских и китайских литераторов не были устойчивыми, и на это указывает китайская исследовательница Сюй Гохун, отметившая, что “у русских эмигрантов вообще и литераторов, в частности, была очень слабая связь с китайской культурой. Китайский язык, а в особенности китайскую письменность, они почти не знали … За редким исключением, русские поэты и писатели не поддерживали и не искали связи со своими китайскими коллегами… Поэтому понятно, почему дальневосточная эмигрантская литература в свою очередь не оказала никакого заметного влияния на бурное развитие китайской литературы того времени, происходившее на фоне революций, гражданских междоусобиц и войн. Ведь как раз тогда, подчеркивает Сюй Гохун, во второй четверти двадцатого века – шло становление нового реализма в китайской литературе, главным источником вдохновения для которого был русский исторический опыт”.2 В своей диссертации исследовательница ссылается на тот факт, что у представителей “революционной” китайской литературы (Лу Синь, Е Шантао, Ван Луян, Мао Дунь, Лао Шэ, Ху Эпиня и др.) был “огромный интерес к России и, в частности, к русской литературе”, но по вине “различных обстоятельств – главным образом политических – литература дальневосточной русской эмиграции не сыграла роли связующего звена между литературами двух больших соседних стран – России и Китая”.3 Об этом же писал В.Перелешин в своей статье “Русские дальневосточные поэты”: “Есть у русских поэтов Китая…одна почти общая черта, но черта скорее отрицательного порядка. В то время как русские поэты в Европе не могли не войти в общение с культурой приютивших их стран, в Китае у русских поэтов не произошло сближение с древней культурой этого самобытного народа. Причина в том, что китайским языком овладели только С.Ф.Степанов, Н.Светлов и В.Перелешин, а все остальные, в лучшем случае, только скользнули по поверхности этой неисчерпаемой сокровищницы”.4 Действительно и языковой барьер, и политические события 1920-40 гг., которыми была насыщена жизнь Северо-Востока Китая, и различный культурный уровень русскоязычного и коренного населения Харбина (во всяком случае, мы не имеем подтверждений тому, что в городе в то время существовали творческие организации китайской интеллигенции), ориентация китайских писателей, прежде всего, на советскую литературу, различная ментальность, наконец,5 - все это мало способствовало контактным связям представителей двух культур, цивилизаций, в которых, и это надо признать, всегда присутствовал элемент противостояния именно в силу их геополитической и исторической полярности. Да и сама литература русского зарубежья Дальнего Востока находилась еще в стадии формирования системных отношений, испытывая большое влияние эмигрантской западноевропейской литературы, которая в свою очередь также еще переживала состояние “брожения умов”. В этом, на наш взгляд, заключается одна из основных причин отсутствия “контактных” связей представителей русской и китайской творческой интеллигенции. В то же время в творчестве отдельных представителей литературы русского зарубежья Дальнего Востока (Я.Аракин, Н.Светлов, П.В.Шкуркин) тяготение к китайской культуре, истории, философии было совсем не случайным, а вполне закономерным явлением, и поэзия того же В.Перелешина яркий тому пример. Западные эмигрантские критики также долгое время не “замечали” литературы дальневосточного зарубежья. Ситуация начала меняться в лучшую сторону в 1970-80-х годах. В.Перелешин в своих воспоминаниях “свидетеля и участника литературной жизни Харбина и Шанхая” “Два полустанка” (Амстердам, 1987) в частности отмечал: “Авторы серьезных статей и критики начинают приходить к выводу, что пренебрежение к русской литературе Дальнего Востока было упущением. Обвиняют друг друга в допущении этой ошибки. Мне кажется, что злого умысла ни с чьей стороны не было. Расстояние почти исключало возможность живого контакта, хотя в отдельных случаях такой контакт был. Несмелов, Ачаир и Щеголев изредка печатались в парижских и пражских журналах, которые иногда помещали и рецензии о дальневосточных изданиях. По поручению Адамовича и М.Л.Кантора я отобрал стихи дальневосточных поэтов для антологии “Якорь”. Ладинский прислал мне - в ответ на мое восторженное письмо – свои “Черное и голубое” и “Северное сердце”. Сергин переписывался с Яновским. Журнал “Рубеж” получал для отзыва сотни книг с Запада”.6 К этому можно добавить ставшие ныне известными факты переписки А.Несмелова с М.Цветаевой, А.И. Якушевым,7 И.Н.Голенищевым-Кутузовым,8 Г.Д.Гребенщиковым. В воспоминаниях В.Перелешина, представителя молодого поколения дальневосточных эмигрантских поэтов, как мы уже отмечали, ссылаясь на его же оговорку, речь идет в основном о членах молодежного литературного объединения “Чураевка” - поэтической молодежи. Говоря же о старшем поколении писателей дальневосточного зарубежья, Цзяо Чень, например, в своей диссертации называет имена А.Несмелова, Л.Ещина, А.Грызова (Ачаира), М.Колосовой, О.Скопиченко, М.Волковой, А.Горностаева, Л.Гроссе и др. (С.80). На наш взгляд, возрастное разделение дальневосточной литературы, и поэзии, в частности, на два поколения вполне оправданно: за плечами “старшего” был трагический опыт войны и революции, горечь изгнания и память о “той” России (что во многом определило характер их литературного творчества), в идейно-эстетических исканиях молодежи проявлялся свойственный ей максимализм и нетерпимость к застывшим формам искусства, чувствовалось желание, пусть порой и подражательно, обозначить свое видение мира творческого предназначения. Это их сближало. Отсюда – стремление к консолидации, декларативность некоторых поэтических сборников, обращение к близким им по духу литературным авторитетам, имена которых порой становились поэтическими символами. “Приступая к краткому обзору русской поэзии, выросшей на китайской почве в пореволюционные годы (1920-1950), - писал В.Перелешин, - должен оговорится, что, хотя мне известно около шестидесяти имен поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния – Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными, я намерен ограничиться только поэтами, издавшими собственные сборники или хотя бы участвовавшими в изданной в Шанхае в 1946 году антологии “Остров”, по своему уровню превзошедшей все ранее изданные на Дальнем Востоке антологии. Упомяну и об очень немногих одаренных поэтах, своих книг не издавших…”.9 В этом замечании непосредственного участника литературной жизни “русского Китая” для нас важен обоснованный им критерий отбора имен поэтов (коих было действительно много, как много было и того, что назвать “поэзией” можно было лишь с большой “натяжкой”). Нужно учитывать и тот факт, что многие “признанные” в то время поэты писали прозу, критические статьи и т.д. Подобный “синкретизм” в лучшем случае был вызван многогранностью таланта, желанием полнее выразить свое отношение к искусству слова и непосредственные жизненные переживания и коллизии, в худшем – являлся следствием “нищенского” существования многих поэтов, из которых лишь очень немногие могли жить, зарабатывая литературным трудом. Но тут нельзя не согласиться с Е.П.Таскиной, высказавшей мысль о том, что “как бы ни были различны уровни их мастерства и таланта, на страницах зарубежных изданий – огромный человеческий материал, который вплетается в широкое, еще так мало известное полотно русской жизни в культурных центрах Дальнего Востока”.10 В настоящее время, дальневосточная эмигрантская поэзия общепризнанна в лице наиболее талантливых ее представителей, преодолевается и довлеющая долгое время над ней точка зрения Г.Струве, заметившего, что “общее впечатление от дальневосточной поэзии – провинциальность”.11 В этом замечании есть и доля справедливости, но, во-первых, русская литература всегда прирастала “провинциальными” талантами, а во-вторых, если не принимать во внимание “лирического мелкотемья”, стихов от “литературной поденщины” и откровенного “графоманства”, к настоящей поэзии отношения не имеющего, то проблемно-тематический спектр дальневосточной поэзии мало отличался от “европейского”, хотя имел свои специфические особенности. Тот же Г.Струве, признавая, что “на Дальнем Востоке и в 20-е и в 30-е годах выходило много стихов, существовали литературные кружки, журналы” и что “разобраться в этом потоке стихов со стороны и ретроспективно не так легко” вынес свой приговор дальневосточной поэзии, предположив, что “Едва ли, впрочем, будущему историку зарубежной литературы предстоит сделать какие-нибудь неожиданные открытия. До Европы дошли лишь немногие из дальневосточных поэтов, и те, которые дошли, стоят не на очень высоком уровне”.12 Отдаленность “дальневосточных” центров эмиграции от “западных”, конечно, накладывала свой отпечаток на процесс взаимодействия двух потоков эмигрантской культуры. Причем, если дальневосточные поэты и писатели как-то утоляли информационный голод знакомством с критическими отзывами и статьями в периодике, то на Западе в силу многих причин (одной из которых можно считать отсутствие интереса к “провинциальной” литературе) о выходе поэтических сборников и прозаических произведений за немногим исключением почти не знали. Ю.Терапиано также сетует на географическую удаленность: “Дальневосточные центры русской эмиграции (В Китае), в силу своей удаленности от Европы и Северной Америки, не могли участвовать в общей жизни эмиграции на Западе, хотя там было много культурных и талантливых людей”.13 Ю.Иваск признавал в примечании к своей антологии эмигрантской поэзии, вышедшей в 1953 году: “Данные о харбинских поэтах – к сожалению, отсутствуют”.14 Позднее, в 1972 году в своей статье “Поэзия старой эмиграции он лишь слегка “уточняет” этот тезис, отметив, что “В Харбине было много талантливых поэтов – Арсений Несмелов, Алексей Ачаир, Николай Щеголев, но о них мы до сих пор мало знаем. Выделяю Валерия Перелешина, живущего теперь в Бразилии”.15 Об А.Несмелове упоминает и Г.Адамович, написавший в парижской газете “Последние новости (23 февраля 1939г.) в “Литературных заметках” следующее: “Из дальневосточных поэтов у нас известен один только Арсений Несмелов, да и то известен лишь “специалистам”. Остальные сливаются с анонимной массой пишущих. Вполне возможно, однако, что при большем внимании с нашей стороны, или лучше налаженной связи (разрядка моя – О.Б.), мы твердо запомнили бы и другие имена”. Однако в тех же “Последних новостях” (27 июня 1935г.) четырьмя годами ранее А.Ладинский писал в отзыве на сборник “Излучины”: “В Париж случайно дошел сборник стихов “Излучины”, изданный молодыми харбинскими поэтами. Имена их: В.Ветлугин, М.Волин, В.Перелешин, Н.Резникова, С.Сергин, В.Слободчиков, Л.Хаиндрова и Н.Щеголев. Название сборника расхолаживает. Вообще в Париже далекий Харбин кажется, - справедливо или нет, это другой вопрос, глухой провинцией. Но когда перелистываешь этот тоненький сборничек, начинаешь думать, что в Харбине есть люди, которые понимают толк в стихах, любят стихи и пишут хорошие стихи. Конечно, и здесь не обходится дело без “тройки” как олицетворения России, и “унылой песни ямщика”, но это, скорее, исключение. Почти все стихи сборника очень высокого качества по форме. Что касается содержания, то трудно судить по двум-трем стихотворениям о “лице” поэта. Чувствуется влияние Блока. В женской половине – Ахматовой, иногда даже “парижских” собратьев. Иногда получается что-то вроде переклички с Парижем, то стихи об оловянном солдатике, то о Лермонтове. Трудно было бы отметить кого-нибудь из харбинцев, но по умению обращаться с материалом, по культуре стиха, более других обращают на себя внимание В.Перелешин и С.Сергин”. Поэзия “первой” эмигрантской волны складывалась в достаточно благоприятных условиях: в отличие от эмигрантских центров на Западе поэты Харбина имели массового русскоязычного читателя, общественно-культурную инфраструктуру, отлаженную систему издательской деятельности. “В первые годы беженства”, - отмечал В.Перелешин, на “поэтической арене” Харбина уже достаточно прочное место заняли А.Несмелов, Алексей Ачаир, Всеволод Иванов, Марианна Колосова, С.Ф.Степанов (“первый по времени поэт, переводивший классическую поэзию Китая”), Сергей Алымов, Яков Аракин”.16 Позднее, в своей книге воспоминаний “Два полустанка”, отметив “восхищение”, которое вызывало у дальневосточных поэтов творчество их парижских собратьев по перу (Г.Иванов, Ходасевич, Ладинский, Эйснер, Цветаева, Адамович и др.), Перелешин указывает и на причины не сложившихся отношений между поэтами Парижа и Харбина (имеется в виду, прежде всего, “старшее поколение”): “Более важная причина, на мой взгляд, в том, что парижские поэты того периода сами находились в стадии бурления и юношеского задора. Им казалось, что вся правда на их стороне и что всякое отклонение от этой правды – дикая ересь. Такими же еретиками были в их глазах поэты групп эстонской и пражской, хотя именно из этих групп вышли Иваск, Таубер, Лебедев, Мансветов, Чегринцева, Присманова”.17 Но, так или иначе, следует признать, что именно поэтическое творчество дальневосточных писателей составляет наиболее значительную часть их художественного наследия, а относительная “изолированность” придавала ему свои неповторимые, специфические особенности. На одну из них указывает в своей работе В.В.Агеносов, отметивший, что “несмотря на то, что в Харбине хорошо знали и ценили поэзию В.Ходасевича, Г.Адамовича, Г.Иванова, Д.Кнута, Б.Поплавского, А.Штейгера, весьма интересовались творчеством Сирина (Набокова), поэты Харбина не принимали парижской меланхолии, полемизировали с “парижской нотой”. Поэтов “Чураевки” больше привлекала энергичная манера В.Маяковского (при полном неприятии его политических взглядов) и Б.Пастернака. Огромной популярностью пользовался А.Белый (хотя его философские увлечения поддержки не находили)”.18 В то же время нам кажется вполне справедливой мысль о том, что “поэты не подлежат классификации по признаку географического соседства. Мало общего у Несмелова с Ачаиром или Колосовой. Однако общего у этих поэтов с поэтами групп парижской, пражской, эстонской или берлинской еще меньше. У Ачаира, Несмелова, Колосовой, Крузенштерн, Сатовского-Ржевского есть некая общая нота, которую я назвал бы “горечью изгнания”. Своеобразие Логинова – в темах освоения Сибири, Андерсен – женственна, но подчас очень глубока. Просто очень женственна Н.Резникова. И.Орлова тянется к мистицизму. В общем, почти каждый своеобразен, почти у каждого свое лицо, свой голос или хотя бы своя нота”.19 Беглый взгляд на прозу дальневосточного зарубежья дает основание утверждать, что во многом она была “вторичной” по отношению к русской литературе Х1Х – начала ХХ века. На мелкотемье дальневосточной беллетристики сетовал Вс.Н.Иванов в своей статье “Об эмигрантской литературе”. Он, в частности, отмечал, что “харбинские эмигрантские беллетристы и иже с ними … не подозревают, в каких возможностях сюжетов они пребывают …. и что за десять лет литературы Харбин ничего не дал”. Думается, что столь суровый приговор харбинского мэтра опровергают его же художественно-публицистическое статьи и книги, публикация военной прозы А.Несмелова, самобытное творчество А.Хейдока, Н.Байкова и ряда дальневосточных прозаиков. Сегодня их литературное наследие в центре внимания ученых Москвы, Хабаровска, Владивостока, Новосибирска, Комсомольска-на-Амуре, других научных центров России, ближнего и дальнего зарубежья. Глава 1. ВОСТОЧНАЯ ВЕТВЬ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ В ОТЕЧЕСТВЕННЫХ И ЗАРУБЕЖНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ В настоящее время можно говорить о литературе русского зарубежья как о духовном и культурном феномене XX века, имеющем свою историю становления и развития, свои хронологические рамки, свои культурные центры, свои авторитеты в области художественного слова. Попытки критической оценки вклада зарубежья в развитие русской литературы и культуры были сделаны еще в период формирования первой волны эмиграции. И собственно за рубежом этот процесс протекал повсеместно. Издавались отдельные статьи в газетах и журналах, антологии, солидные библиографические труды, монографические исследования и т.д. Следует назвать обобщающие работы по истории русского зарубежья, которые уже прочно вошли в научную практику. Это “Зарубежная Россия. История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920-1970)” П.Е.Ковалевского, “Русская литература в изгнании” Г.Струве, сборник “Русская литература в эмиграции” (сост. Н.П.Полторацкий), ставшая на Западе классическим трудом по истории русской эмиграции и вышедшая в 1994 году у нас в стране “Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 1919-1939”20 Марка Раева. “Эта книга, как отмечается в предисловии (автор О.Казнина), - первое исследование, в котором русская эмиграция рассматривается, насколько это возможно, со всех точек зрения: исторической, историко-культурной и в каком-то смысле историософской” (С.7). В своем капитальном труде М.Раев, в главах “Вырванные с корнем, “Униженные и оскорбленные” обращается к истории формирования культуры русского зарубежья в основных центрах: Париже, Белграде, Берлине, Праге, Харбине. В поле зрения автора попадает образование (гл. “Сохранить и передать”), издательское дело (гл. “Галактика Гутенберга”), церковь и религия (гл. “Царство Божие внутри вас есть”), историческая наука (гл. “Память о прошлом” в зарубежье в целом и на Дальнем Востоке, в частности. В то же время, если русская эмигрантская критика сегодня активно изучается и вводится в литературоведческий оборот, то исследования зарубежных ученых, за немногим исключением, практически неизвестны. Одним из таких исключений стала книга профессора Мэрилендского университета (США), критика, публициста и переводчика Джона Глэда.21 Его работа, изданная в виде интервью с двадцатью семью наиболее известными представителями русского зарубежья, вызывает интерес, прежде всего в сравнении с такими трудами, как уже упоминавшаяся книга Г.Струве, книгой очерков одного из ведущих критиков зарубежья Г.Адамовича “Одиночество и Свобода”, циклом трагедий, литературных воспоминаний и портретов Ю.Анненкова, другими критическими и мемуарными обзорами, в которых оценивалось значение “литературы в изгнании”, делались попытки ее классификации, сравнения с советской литературой. В своей книге Дж.Глэд приводит перечень издававшихся в Харбине русских газет и журналов, но в основном в ней представлена западная ветвь русской эмиграции. Развитию журналистики в Харбине и Шанхае посвящена одна из первых публикаций в советской прессе другого американского исследователя и собирателя редких изданий зарубежья Э.Штейна.22 Однако ни в одной из указанных работ литература дальневосточного зарубежья не стала предметом подробного рассмотрения и целостного критического анализа. О причинах этого “пробела” в истории эмигрантской литературы мы еще будем говорить, но довольно точно обозначила положение с освоением, например, поэтического наследия далневосточного зарубежья бывшая харбинка, автор статей и книг по интересующей нас теме Е.П.Таскина. Она, в частности, отметила, что в “обзорах и поэтических антологиях, выпущенных на западе уже после окончания второй мировой войны, по-прежнему не было сведений о дальневосточных поэтах. Попытки осветить литературную жизнь Харбина и Шанхая стали появляться лишь в последние 10-15 лет. Это антологии (“Остров Лариссы”, Орендж, 1988; “Песни с Востока”, Аделаида, 1989), воспоминания М.Волина, В.Перелешина, Е.Рачинской, Ю.Крузенштерн-Петерец. На Родину харбинские поэты только-только возвращаются… И уже можно услышать суждения специалистов – дальневосточное крыло зарубежной русской поэзии имеет свои специфические черты”.23 В России повышенный интерес к литературе дальневосточного зарубежья начал проявляться с конца 1980 – начала 90-х годов, когда стали доступными литературные произведения совершенно неизвестных российскому читателю авторов, появились критические отзывы и статьи, затрагивающие различные аспекты их творчества (публикации Е.Витковского, Ю.Иванова, А.Ревоненко, Е.Таскиной, А.Хисамутдинова и др.). К концу 90-х годов прошлого века процесс освоения литературного и культурного наследия “русского Китая” приобрел более интенсивный характер. Этому способствовали международные конференции, посвященные 100-летию со дня образования Харбина,24 а также выход в свет справочных изданий, содержащих энциклопедические статьи о наиболее значительных дальневосточных авторах (А.А.Ачаир, Н.А.Байков, А.Н.Вертинский, С.И.Гусев-Оренбургский, Вс.Н.Иванов, А.И.Несмелов, В.Ф.Перелешин, С.Г.Скиталец),25 периодической печати,26 об отдельных книгах и сборниках.27 В настоящее время количество публикаций на интересующую нас тему значительно увеличилось, но мы остановимся лишь на тех из них, которые в той или иной степени характеризуют общее направление развития дальневосточной эмигрантской литературы в рамках культуры зарубежья или содержат богатый фактический материал. К последним изданиям, например, относится книга “Русский Харбин”,28 являющаяся сборником материалов, раскрывающих различные аспекты жизни русскоязычного населения Китая с 1902 по 1950-е гг., малоизвестные даже для специалистов страницы истории “харбинской эмиграции“. Книга состоит из шести тематических разделов. В первый раздел “Страницы истории” включены воспоминания Н.А.Байкова, Вс.Н.Иванова, Н.В.Устрялова, Н.Падерина, Н.К.Рериха, Е.П.Таскиной, рассказывающие о возникновении русской колонии в Харбине в связи с созданием Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), о жизни русского Харбина в 1920-е годы. Последующие разделы книги повествуют об организации высшего образования в Харбине, о литературной, театральной и музыкальной жизни города, о работавших в Китае русских художниках, о русском спорте. Литературный Харбин представлен в мемуарах бывших членов поэтической студии “Чураевка” В.Слободчикова, В.Перелешина и Л.Андерсен. Дополняют эту тему материалы о журналах “Рубеж” и “Ласточка”, написанные Ю.В.Крузенштерн-Петерец и Е.А.Васильевой, а также отклики европейских критиков о своеобразии литературы русского Китая в целом и об отдельных русских писателях (Вс.Н.Иванове, А.Несмелове, В.Перелешине и др.). Несомненный интерес для исследователей творчества С.Алымова, А.Несмелова, Вс.Н.Иванова, А.Хейдока представляют помещенные в книге рецензии на их произведения. Авторы рецензий, опубликованных в харбинской и парижской прессе, - известные в эмиграции критики и литераторы: М.Щербаков, А.Несмелов, Н.Резникова, И.Н.Голенищев-Кутузов. Представление о культурной жизни Харбина того времени существенно дополняет раздел о музыке и театре, представленный восемью воспоминаниями: С.Р.Чернявского “Харбинский театр: начало”, А.Н.Дворжицкой “Как я стала актрисой”, Г.М.Сидорова “Воспоминания скрипача: музыкальный Харбин”, В.В.Белоусова “Моя жизнь и музыка”, Лауреата Государственной премии России О.Л.Лундстрема “О джазе и немного о себе”, балерины Н.В.Недзвецкой “О творчестве балетных артистов в Харбине в 30–40-е годы”, балерины Н.В.Кожевниковой “Сцена и эстрада Харбина 30-х гг.”. Книга снабжена комментариями и сведениями об авторах воспоминаний и исторических очерков, о русских синологах и краеведах, а также иллюстрациями. Заметным событием в процессе все более интенсивного освоения, систематизации и обобщения творческого наследия эмиграции стало издание книги В.В.Агеносова “Литература русского зарубежья”.29 В ней рассматриваются основные тенденции и закономерности развития первой волны “литературы в изгнании”, наряду с творчеством наиболее крупных ее представителей (И.Бунин, И.Шмелев, Д.Мережковский, З.Гиппиус, М.Алданов, Г.Иванов и др.), анализируется творчество писателей второй и третьей волны эмиграции. Особый интерес представлет раздел “Литературный Харбин”, в котором дается краткая характеристика периодики, литературных объединений и творчества отдельных писателей, и посвященная творчеству А.Несмелова глава, воссоздающая творческий портрет “романтика трагического ХХ века”. Избранная В.В.Агеносовым методология исследования творчества писателя позволяет в дальнейшем рассматривать прозу и поэзию А.Несмелова в органичном художественном единстве. В начале нового тысячелетия изданы труды, значительно изменившие ситуацию неполноты текстового и фактического материала по интересующей нас проблематике. Прежде всего, отметим изданную в 2001 году в Москве антологию “Русская поэзия Китая”, составителями которой стали известные подвижники Вадим Крейд и Ольга Бакич. В антологию вошли стихи 58 поэтов восточной ветви русского зарубежья. Издание снабжено обширным справочно-библиографическим материалом. Заметным событием в освоении фактографии “русского Китая” стало издание в 2002 году во Владивостоке “опыта энциклопедии”, как определили его сам автор, – историк А.А.Хисамутдинов “Российская эмиграция в Китае”. В основе труда – русская коллекция библиотеки им. Гамильтона Гавайского университета (США). Энциклопедия содержит более тысячи статей, отражающих различные аспекты жизни эмиграции в дальневосточных центрах (в основном – Харбин и Шанхай) с 1917 по 1950 – е годы. Научным консультантом данного издания выступила библиограф библиотеки Патриция Полански. Важнейшим итогом научной работы по комплексному изучению эмиграции первой волны следует считать публикацию у нас в стране фундаментальных энциклопедических изданий по интересующей нас проблематике. Благодаря совместным усилиям отечественных30 и зарубежных31 ученых уже сделано уже достаточно много для того, чтобы объективно оценить роль и место дальневосточной литературной эмиграции в национальном культурном процессе ХХ века. История русской эмиграции в Харбине и Шанхае была и остается одним из важных направлений научных изысканий китайских исследователей. В свое время Ли Мэн (Чикаго) в полемической статье “Харбин – продукт колониализма”, упрекая россиян в недостаточном внимании к истории и культуре русской эмиграции в Китае, отметила следующее: “За последние годы в России были защищены всего две кандидатские диссертации по русской эмигрантской литературе в Китае… Авторы обеих диссертаций – китаянки. К сожалению, обо всем этом российские харбинцы, которые теперь живут в России и на Западе, почти ничего не знают. Как и прежде, многие из них и до сих пор не интересуются тем, что происходит на китайской земле. Одна из причин состоит в том, что не хватает общения между китайскими и российскими историками. А обмен мнениями, информацией и материалами был бы очень полезен для обеих сторон”. 32 Следует отметить, что в то время упрек китайской исследовательницы в адрес российских ученых был вполне справедлив. На современном этапе развития отечественной харбинистики по мере накопления исходного материала и доступа к архивам наметились серьезные сдвиги в решении масштабной задачи создания истории российской эмиграции на Дальнем Востоке. Своеобразными центрами по изучению дальневосточной эмигрантской культуры стали у нас в стране Москва, Благовещенск, Владивосток, Комсомольск-на-Амуре, Новосибирск, Хабаровск, Челябинск. В Москве, при непосредственном участии бывшего харбинца, известного китаеведа и автора ряда фундаментальных работ по истории харбинской эмиграции Г.Мелихова, была создана ассоциация “Харбин” (в начале 1990-х годов ассоциация с таким же названием начала свою деятельность и в Новосибирске по инициативе “друзей Харбинского политехнического института”). В Москве и во Владивостоке образованы и активно работают фонды “Русское зарубежье”, продолжает издаваться тихоокеанский альманах “Рубеж” (гл.редактор и издатель – А.Колесов).33 В настоящее время плодотворно работают “Русские клубы” в Харбине и Шанхае и при их содействии издаются солидные исследования по истории и культуре дальневосточной эмиграции.34 Но остановимся кратко на упомянутых Ли Мэн диссертациях китайских филологов – действительно первых научных трудах, защищенных в России. Новизна диссертационной работы Цзяо Чень35 заключалась в том, что в ней впервые была выдвинута и систематически обоснована проблема изучения русского литературного Харбина 1920-1930-х годов. На этой основе в работе прослеживаются характерные особенности развития русской литературы дальневосточного зарубежья, достижения отдельных поэтов и прозаиков, отмечается связь с традициями русской классики и литературными течениями начала века. В самой диссертации и в приложении много интересного фактического материала, извлеченного из архивов Хабаровска, Пекина, Харбина. Вполне закономерно и деление работы на два раздела: поэзия и проза литературного Харбина, являющихся к тому времени, как верно было замечено, “неподнятой целиной”. Вторая диссертация “Литературная жизнь русской эмиграции в Китае (1920-1940-е годы)”36 не менее интересна в аспекте осмысления феномена харбинской литературной эмиграции иноязычным автором. Работа содержит большое количество информации о литераторах Харбина и Шанхая, и в этом ее достоинство, но монографические главы (или как их называет автор – очерки) этой диссертации, предполагающие анализ творчества А.Несмелова, В.Перелешина, Л.Андерсен, на наш взгляд, менее удачны в композиционном и содержательном отношениях. В переработанном виде диссертация была позднее опубликована отдельным изданием.37 Многолетние изыскания самой Ли Мэн, давно и плодотворно работающей над культурным наследием дальневосточной эмиграции в сотрудничестве с известными российскими исследователями дальневосточного зарубежья (Е.Витковский и др.), вылились в содержательную монографию “Литература русской эмиграции в Китае. Забытая страница”, в которой представлена как общая характеристика формирования и развития “литературы в изгнании” на Дальнем Востоке, так и детальный анализ творчества наиболее выдающихся ее представителей – А.Несмелова и В.Перелешина.38 Наряду с многочисленными статьями и научными работами китайских исследователей (Чен Лэй, Лю Хао, Чжоу Чичжау и др.), следует особо отметить роль опубликованных в Китае академических изданий, охватывающих все стороны жизни эмигрантов на Дальнем Востоке. Первое - книга “Плывущий лотос в буре” (вольный перевод - О.Б.)39 является сборником статей авторского коллектива, возглавляемого заместителем заведующего Бюро переводов при ЦК КПК Ли Син Ган. В книге, состоящей из шести разделов, представлен материал об истории, развитии и различных областях жизни русских эмигрантов в Китае. Особый интерес представляет пятый раздел книги, посвященный русской эмигрантской литературе и раскрывающий тот историко-литературный контекст, в котором формировалось творчество дальневосточных писателей. Здесь же дается краткий обзор работ, в которых говорится о творчестве русских эмигрантов в Китае. В частности, упоминаются мемуары В.Перелешина “Два полустанка” (1987). В приложении приводятся “Список публикаций русских эмигрантов в Китае” (составитель библиотекарь Бюро переводов при ЦК КПК Чжан Гу Джюнь) и “Список книг русских эмигрантов, изданных в Китае” (составитель Ли Джен Не). Вторая книга “История русской эмиграции в Шанхае”40 является монографией известного в Китае историка и русиста профессора Ван Джичэна, почетного члена и советника Музея Русской культуры в Сан-Франциско. Этот труд, над которым автор работал более десяти лет, представляет собой первую попытку систематического обзора истории русской эмиграции в период между первой и второй мировыми войнами. В первом разделе “История развития русской эмиграции в Шанхае” отражается период до Октябрьской революции, и затем в 20-е и 30-е годы прошлого века. Здесь прослеживается история поселения русскоязычных жителей в Шанхае, указываются предпосылки экономического и культурного расцвета русского Шанхая в 1930-е годы.41 В пятой главе автор обращается к истории развития издательского дела, обращая особое внимание на деятельность книгоиздательских и книготорговых фирм, перечисляя основные периодические издания (“Шанхайская заря”, “Слово” и др.). Им приводятся сведения о шанхайских библиотеках и радиовещательных станциях. Особую научную значимость в интересующем нас аспекте истории русской эмиграции представляет седьмая глава третьего раздела, в которой исследуется деятельность русских эмигрантских культурных и литературных объединений. Автор приводит фактический материал, опираясь на периодические издания Шанхая (“Шанхайская Заря”, “Слово” и др.), на книгу В.Д. Жиганова “Русские в Шанхае” (Шанхай, 1936). Большой интерес для исследователей представляют помещенные в книге сведения о тридцати пяти русскоязычных литераторах Шанхая с указанием их произведений и публикаций в периодической печати. Отрадно отметить, что этот значительный труд был переведен на русский язык группой ученых из Восточно-китайского педагогического госуниверситета (Пань Чэньлонг, Сяо Хуэйчжун, Лю Юйцинь, Бэй Вэньли) и издан в 2008 году на русском языке московским издательством “Русский путь” при содействии Русского клуба в Шанхае.42 Изданная на русском языке монография Ван Чжичэна вносит существенный вклад в комплексное изучение истории политической, общественной и культурной жизни русских в Шанхае. И, наконец, подлинным прорывом в освоении текстового корпуса художественного наследия дальневосточной эмиграции можно назвать издание “Литература русских эмигрантов в Китае” в 10-ти томах (Пекин, 2005 г.). Шефом-редактором этого уникального труда выступил Ли Янлен - профессор Цицикарского университета, член Союза писателей России, главный составитель и редактор пятитомника “Серия литературы русских эмигрантов в Китае” (на китайском языке). Десятитомник стал достойным результатом более тридцативосьмилетней деятельности Ли Янлена по изысканию и сбору книг-оригиналов. В подготовке этого издания приняли участие известные китайские ученые-филологи Мяо Хой, Лю Хунбо, Жун Цзе, Чжао Вэй и др. 15 октября 2004 года во время визита В.В.Путина в Пекин профессору Ли Янлену был вручен российский орден Дружбы за “выдающийся вклад в развитие китайско-российских культурных связей”. Большую роль в развитии российско-китайских отношений, популяризации русского языка и литературы, изучении дальневосточного зарубежья43 играет в настоящее время Ли Иннань (Инна Ли) - профессор Института русского языка, руководитель Русского центра при Пекинском университете иностранных языков (Фонд “Русский мир”), член Правления Общества Китайско-российской дружбы (награждена государственной медалью РФ, серебряной медалью МАПРЯЛ, золотой медалью Председателя Правительства РФ В.В. Путина). В кратком обзоре невозможно охватить все, что сделано китайскими учеными для создания целостной картины культурного развития дальневосточной ветви русской эмиграции. Помимо упомянутых здесь исследователей назовем активно работавших в этом направлении профессоров Хейлунцзянского университета (Харбин) Дяо Шаохуа,44 Дян Джуангда,45 Жао Лянглун.46 Таким образом, конец ХХ - начало ХХI вв. стали закономерным итогом поисков системных подходов в освоении творческого наследия русского зарубежья в целом, и его дальневосточной ветви, в частности. Пройден еще один, очень важный, этап в накоплении и систематизации фактического материала, хотя основная работа в этом направлении еще впереди. Думается, что совместные усилия ученых России, Китая, США, Польши, ряда других стран позволят воссоздать объективную картину развития русской литературы в ее “противоречивой целостности”. ЗАДАНИЯ И ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ПОДГОТОВКИ 1. Определите основные этапы изучения культурного наследия дальневосточной эмиграции в отечественном литературоведении. 2. Какие периоды можно выделить в процессе формирования литературы “Русского Китая”? 3. Оцените вклад зарубежных исследователей в воссоздание истории культуры и литературы Русского зарубежья Дальнего Востока. 4. Назовите основные научно-исследовательские центры по изучению дальневосточной эмиграции. 5. Назовите имена наиболее известных ученых, способствующих развитию отечественной харбинистики.