Теория диалога

1.2 ТЕОРИЯ ДИАЛОГА Лингвистическое описание речи основывается на ее фундаментальном свойстве – любая речь ДИАЛОГИЧНА, то есть речь всегда направлена, предполагает восприятие и ответную реакцию. Иными словами, в основе речи лежит диалог в любом смысле этого слова. Проблема изучения речи связана с пониманием природы диалога как такового, закономерностей его построения и развития. В отечественном языкознании существует отдельная область филологического описания диалога, которую условно можно назвать «теорией диалога». Основы теории диалога были заложены в трудах таких классиков науки о языке как Л.В.Щерба, Л.П.Якубинский, Е.Д.Поливанов, В.Н.Волошинов, В.В.Виноградов, М.М.Бахтин и др. Начиная с 50-х годов ХХ столетия и до настоящего времени, вопросы диалога разрабатываются на материале разных языков. Собран большой исследовательский арсенал данных, который свидетельствует о сложности и многоаспектности этого явления. Выделяют три основных компонента в понятии «диалог»: (1) диалог как конкретное воплощение языка в его специфических средствах; (2) диалог как форма речевого общения, сфера проявления речевой деятельности человека; (3) диалог как форма существования языка. Предметом изучения диалога в первом значении является речевая структура, возникающая в результате процесса говорения. Во втором значении понятия диалог исследователь имеет дело с выяснением условий порождения и развития речи как процесса. В третьем , самом широком, значении проблемы диалога находятся в одном ряду с проблемами изучения общественной функции языка в целом. Решение лингвистических проблем диалога опирается на главный постулат о том, что речь есть один из видов человеческой деятельности. Так, Л.П.Якубинский подчеркивал, что язык есть разновидность человеческого поведения, проявление человеческого организма, то есть факт психологический, а также факт социологический, зависящий от совместной жизни людей в условиях их взаимодействия. Е.Д.Поливанов указывал на необходимость понимания языка как трудовой деятельности человека. Следовательно, лингвистическое описание речи тесно связано с пониманием ее психологических и социологических проблем, таких, например, как производство и воспроизводство речевого действия как отдельного речевого акта; выявление его мотивов, задач и форм. При этом подчеркивается диалогический, или двунаправленный, характер речевого действия, то есть высказывание есть продукт совместной деятельности двух коммуникантов в процессе общения. В отечественной лингвистике разграничивают широкое и узкое понимание термина «ДИАЛОГ» . Широкий смысл связан с восприятием диалога как глобального явления – человек постоянно находится в диалогическом процессе, и любое его высказывание, каким бы значительным и законченным оно не казалось, есть лишь отдельный момент этого непрерывного процесса. Узкое понимание диалога связано с разграничением видов и форм речи в зависимости от различных экстралингвистических факторов. В последнем смысле диалог противопоставляется монологу как быстрый обмен взаимообусловленными краткими высказываниями-репликами без предварительного обдумывания. Монолог же есть длительное письменное или устное высказывание одного лица (Л.П.Якубинский). При этом подчеркивается, что если диалог – это данность языка, первичная форма разговорной реализации, то монолог – это продукт индивидуального творчества (В.В.Виноградов). В реальном общении противопоставление «диалог-монолог» постоянно нарушается , и создаются предпосылки для построения многочисленных «промежуточных» речевых форм, изучение которых до сих пор остается в центре внимания исследователей. В качестве главного лингвистического признака разграничения диалогического и монологического высказывания теория диалога выделяет степень самостоятельности этого высказывания в тексте дискурса. Принято считать, что диалогическая реплика имеет синсемантическую природу, то есть крайне зависима от общего текстового построения. В то время как монологическое высказывание относительно автосемантично, то есть может легко вычленяться из структуры текста в самостоятельную единицу. Природа диалога предполагает его структурную и содержательную сложность. Теоретически размеры диалога не имеют границ , и поэтому считается, что его нижняя граница остается открытой. Но в реальной ситуации каждый диалог имеет начало и конец. Единство и завершенность диалога заключаются в его тематическом содержании. Диалог – это речевое построение, состоящее из логических цепочек взаимосвязанных мыслей-суждений, одновременно создаваемых двумя говорящими. То есть, это структура, в которой тема распределяется между двумя (или более) участниками. Специфика диалогического построения тесным образом связана с характером развития его тематического содержания, с движением мысли коммуникантов. Особое место в теории диалога отводится вопросу о его минимальной структурной единице. Уже стало классическим понятие диалогического единства, впервые введенного в лингвистический обиход известным исследователем русского языка академиком Н.Ю.Шведовой. Диалогическое единство определяется как структура, состоящая из двух и более высказываний-реплик. «Реплика» - это ключевое понятие в изучении структуры диалога. Реплика как компонент диалогического единства и диалога в целом имеет двуплановый характер, совмещая в себе значения и акции и реакции, что придает диалогу сложную смысловую и структурную конфигурацию взаимосвязанных высказываний. Грамматическая (синтаксическая) связь в строе диалогического единства имеет специфический характер. Современная теория диалога определяет ее как «встречную», или оккурсемную ( от англ. occursive ) [ Блох, 1994, с.354 ], то есть двунаправленную последовательность предложений, когда коммуниканты произносят предложения «по очереди», отвечая тем самым на предложение-стимул. При этом подчеркивается иерархический характер указанной синтаксической связи. Суть такой иерархии заключается в том, что диалогические единства могут состоять как из отдельных предложений-реплик, объединенных оккурсемной связью, так и из реплик-монологов, в которых отдельные предложения связаны между собой «последовательной», или кумулятивной (от англ.cumulative) синтаксической связью. Отсюда следует, что в системном описании оккурсемная синтаксическая связь располагается уровнем выше, чем кумулятивная, и включает последнюю в качестве одной из своих составляющих. Сравним: (1) Arnie: Well, ready? Joan: I have a surprise for you first. Arnie (genially): Yes. Joan: Are you ready? Arnie: Yes… ( D. Storey, p.177) Перед нами пример оккурсемной связи предложений-реплик. (2) Kiro: He said he’d never learned anything worth passing on. He was a very simple old man. Basho: You’ve been fooled. He was obviously just lazy. I can see everything’s got worse while I’ve been away. (E.Bond, p.280) В примере (2) представлена оккурсемная связь монологических реплик. Исходной грамматической формой диалогического единства как структурной единицы диа лога является вопросно-ответный комплекс. Именно эту форму принято считать диалогом в «чистом виде». Все другие возможные формы рассматриваются как ее структурные варианты, способные редуцироваться до вопросно-ответной структуры. Системное исследование диалогической речи опирается на совокупность двух типов признаков, реализуемых в конкретном тексте – языковых (речевых) и внеязыковых. Описание языковых параметров диалога включает выявление структурно-семантических, функционально-стилевых, смысловых и прочих формально-содержательных свойств текстовой реальности. Внеязыковые признаки не связаны напрямую с системными факторами языка. Это цели и предмет высказываний говорящих друг другу, степень их подготовленности к общению, их межличностные отношения, их отношение к высказываемой информации, специфика конкретной ситуации общения и тому подобное. В результате конкретного проявления всех этих факторов в совокупности создается диалог определенной грамматической и коммуникативной структуры, в котором реплика как составляющая диалогического единства , а также диалог в целом приобретает определенную типологическую характеристику. В теории диалога большой проблемой является описание типологий диалогических текстов и отдельных реплик, а также выявление базовых признаков формирования подобных классификаций. Так, например, делались попытки классифицировать диалоги и реплики по характеру ответной реакции говорящих. Выделялись реплики-противоречия, согласия, добавления; реплики, сопровождающие тему, переводящие тему в другую плоскость; целые диалоги классифицировались как противоречие, синтез, спор, объяснение, сообщение, обсуждение, беседа и тому подобное. Изучение внеязыковых особенностей диалогической речи составляет отдельный раздел в теории диалога. Появились работы, посвященные описанию тактических приемов диалогического поведения ,учитывающих личный опыт коммуникантов в общении (см. работы Н.Д.Арутюновой, А.Р.Балаяна, Т.М.Николаевой), степень их подготовленности к речи, осведомленность о предмете разговора и тому подобное. Большое значение имеют исследования средств невербальной коммуникации при обмене информацией в рамках диалога – мимики, жестов, телодвижений, и прежде всего интонации. В системе лингвистического описания диалогической речи особое место отведено синтаксису диалога, изучению условий отбора структурных форм, связанных со спецификой устной речи, спецификой диалога как формы речевого взаимодействия. Исследователи выделили такие типовые строевые особенности диалога как эллипсис, простота синтаксического построения высказывания, употребление предложений различных функциональных типов, употребление модальных слов, междометных и эмфатических форм, разнообразных повторов, особый порядок слов в предложении, своеобразие актуального членения предложения и многое другое. Таким образом, современная теория диалога оказывается связанной с широким кругом не только лингвистических проблем, но проблем, выходящих за рамки языкознания как такового. Внимание к диалогу проявляется везде, где есть интерес к человеческим отношениям, потому что диалог в нашем представлении – это форма коммуникации, взаимодействия, контакта. 1.4.ВИДЫ РЕЧИ Как указывалось в описании теории диалога, имманентный коммуникативный процесс, в котором постоянно находится человек, существует в двух категориальных формально-содержательных разновидностях – монологической и диалогической. Эти виды речи различаются между собой как с точки зрения структуры речевой ситуации, лежащей в их основе, так и с точки зрения закономерностей текстообразования полученных речевых продуктов. Различия в структуре речевой ситуации определяются распределением ролей между участниками речевого акта. Монолог – это устная или письменная связная речь одного лица, второй участник (и) является пассивным адресатом, или реципиентом. В основе указанного речевого акта лежит двустороннее отношение: передача информации – получение информации. Монологический текст, таким образом, представляет собой линейную цепочку предложений [Москальская 1981: 122]. Диалог – это устная или письменная связная речь двух (и более) лиц, каждое из которых выступает в процессе общения и в роли говорящего, и в роли слушающего. В основе диалога лежит двустороннее отношение: стимул – реакция, допускающее различные комбинации. Диалогический текст представляет собой цепочку предложений, образуемую чередованием высказываний двух или нескольких участников речевого акта. Основными элементами общности между монологической и диалогической речью являются: 1) смысловая целостность речевого высказывания (текста); 2) коммуникативное структурирование (тема-рематическая организация его составляющих); 3) наличие структурных показателей связности речевого текста. Однако указанная общность проявляется в монологе и диалоге по-разному. Так, с точки зрения целостности диалог часто бывает политематическим, в то время как для монолога характерна преемственность микротем, объединенных одной гипертемой [Москальская, с. 123]. Сравним следующие фрагменты из романа Le Carre “A Murder of Quality” 1) ‘Cigar, Hecht?’ ‘No, thanks, Fielding. I say, do you mind if I…’ ‘I can recommend the cigars. Young Havelake sent them from Havana. His father’s ambassador there, you know.’ ‘Yes, dear,’ said Shane tolerantly; ‘Vivian Havelake was in Charles’s troop when Charles was commandant of the Cadets.’ ‘Good boy, Havelake,’ Hecht observed, and pressed his lips together… ‘It’s amusing how things have changed.’ Shane said this rapidly… ‘Such a grey world we live in, now.’ [Le Carre, p.12] 2) He opened the sideboard and took from it a bottle of brandy and a tumbler. Holding them both in the same hand, he shuffled wearily back to the drawing-room, resting his other hand on the wall as he went. God! He felt old suddenly, than thin line of pain across the chest, that heaviness in the legs and feet. Such an effort being with people – on stage all the time. He hated to be alone, but people bored him. Being alone was like being tired, but unable to sleep. Some German poet had said that; he’d quoted it at once, ‘You may sleep, but I must dance.’ Something like that. [Le Carre, p.16] В примере (1) диалогический контекст строится из трех отдельных микротем, малосвязанных друг с другом – ‘cigars’, ‘ Young Havelake’ и ‘A grey rapidly changing world’. В примере (2) монологический контекст строится вокруг одной общей темы ‘A man, getting old and lonely’', которая представлена тремя последовательно связанными микротемами, оформленными как повествование действия, внутренняя речь героя и описание эмоционального состояния героя автором, с преемственностью описания от фактического поведения героя к авторскому обобщению его эмоционального состояния. С точки зрения коммуникативной организации монологический и диалогический тексты тоже формируются по-разному. Для монолога характерна относительная завершенность каждого входящего в него высказывания, то есть у каждого высказывания своя тема и своя рема, при этом последовательность цепи высказываний обеспечивается тем, что следующая тема-рематическая структура есть новый шаг в развитии содержания текста. В диалогическом тексте тема и рема связаны не внутри одного предложения, а внутри диалогического единства, состоящего минимум из двух предложений-реплик. Реплика-стимул всегда несет в себе тему, а рема содержится в реплике-реакции. Лексико-грамматические средства внутри речевой связности отражают однонаправленный и двунаправленный характер монологической и диалогической речи. В самых общих чертах их можно описать следующим образом. Монологическая речь базируется на последовательном, чаще всего нарративном, характере построения, в котором доминируют повествовательные структуры предложения и нарративные временные формы глагола, преимущественно прошедшего плана. Диалогическая речь базируется на реактивном характере построения и поэтому включает языковые средства прямой обращенности и актуальной спонтанности, типа восклицательных, вопросительных и побудительных структур предложения, формул эмоциональной реакции, этикета, утвердительно-отрицательных средств и прочего, а также временных форм глагола, от ражающих актуальный характер речевого процесса. В живом общении монолог и диалог могут формироваться как в «чистом» виде, так и в смешанных формах, то есть в форме монолога с диалогическими включениями, и диалога, в структуру которого вставляются монологические фрагменты. Устным монологом в чистом виде можно считать приветственную речь, доклад, рассказ-воспоминание, лекцию, пересказ увиденного или прочитанного и тому подобное. Письменным монологом в чистом виде является статья (научная, публицистическая, аналитическая), законодательный или нормативный документ, деловое письмо, рекламный текст и тому подобное. Устный диалог в чистом виде – это, как правило, бытовой спонтанный диалог, кроме того, разного рода обсуждения, дискуссии, интервью. Письменный диалог – это прежде всего художественный , или сценический диалог. Смешанные виды речи позволяют наблюдать смену языковых кодов в организации речевого процесса. Так письменный монолог-диалог - это прежде всего повествовательный текст, в котором авторская (монологическая) речь чередуется с речью персонажей (диалогической). Письменный диалог-монолог представлен в драматическом (сценическом) тексте, в котором на фоне общей диалогической структуры появляются развернутые монологические высказывания одного лица. В лингвистике текста эти формы принято называть «диалогом с односторонней организацией» [М.Я.Блох, С.М.Поляков, 1992:43]. Специфика построения такой речи заключается в том, что всякая тематическая информация содержится в монологическом высказывании, рематическим компонентом является выражение эмоционально-оценочных реакций, включающих и паузирование, которые не сообщают никаких новых сведений о предмете разговора [там же, с.44]. При этом монологическое высказывание также содержит в своем составе компоненты, отражающие общую «диалогичность» речи и тем самым поддерживающие его связность. Это разного рода коммуникативные интродукторы и слова прямой обращенности типа You know, I suppose, but, anyhow, you see, I think, now, by the way, as a matter of fact so и прочее. Например: And those last complex, confusing paragraphs! She had been desperately anxious to get off the boat and away from her tipsy persecutors – so much seemed beyond any reasonable doubt. But, if so, why, according to that selfsame evidence, had she always been so anxious to get back on again? [C.Dexter, p.61]. Поскольку сценическая речь является во многом имитацией устной речи, то и в устной форме указанная выше смешанная структура встречается очень часто. Одним из ее проявлений можно считать дискуссию (= устный обмен мнениями по поставленной проблеме), в которую вставляются фрагменты продолжительных монологических высказываний, прерываемых репликами других участников или ведущего. В этом формате проходят многочисленные телевизионные ток-шоу. Например: Mrs.James. What would you say was the function of critics, if any? Wyatt. Critics are sacrosanct. You must make it clear to your readers that they are simply and obviously more important than poets and writers. That’s why you should always get in with them. You see, what we chaps do may be all right in its little way but what really counts is the fact that if it weren’t for the existence of critics, we shouldn’t be around at all or would just be on the dole or running chicken farms. Never make cheap jokes about critics. You’ve got to remember this: the critic is above criticism because he has the good sense never to do anything. He’s up there helping us poor little guys to understand what the hell we’re doing, which is a jolly helpful thing, you must agree. <…> Mrs.James. Now that you have reached a certain stage in life, what, in fact, do you think about things like being in love? [J.Osborne 1984:444]. 1.5.ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ РЕЧИ Изучение речи как одного из видов деятельности человека привело к становлению особой области языкознания, превратившейся в самостоятельную науку, известную сегодня как лингвистическая прагматика или прагмалингвистика . Термин «прагматика» (от греч. «прагма» - дело, действие) был введен в научный обиход одним из основателей семиотики (общей теории знаков) Ч.Моррисом. Он разделил семиотику на: 1) Семантику – учение об отношении знаков к объектам действительности; 2) Синтактику – учение об отношениях между знаками и 3) Прагматику – учение об отношении знаков к тем, кто пользуется знаковыми системами.[56] Если взаимодействие семантики и синтактики, составляющее основу стуктурной лингвистики, позволяет изучать моделирование языка как самодостаточной системы знаков, то появление прагматики меняет общий подход к языку. Прагматические исследования вышли за рамки языковой системы в практическую сферу речи, где большое значение имеет речевое поведение людей. Таким образом, прагмалингвистика изучает поведение языковых знаков в реальных процессах коммуникации, а речевая деятельность рассматривается как одна из форм жизни человека, в которой релевантны не только языковые, но и психологические, социокультурные и собственно коммуникативные аспекты. Это с одной стороны. С другой стороны, прагматическое описание речи всегда связано с описанием семантики и описанием синтаксиса, соотношение между которыми немецкий лингвист Ф.Кифер представляет следующим образом: Синтаксис – это форма. Семантика – это форма + контекстно-свободное значение. Прагматика – это форма + контекстно-свободное значение+ контекстно-зависимое значение [F. Kiefer 1970 ]. При этом иерархическая зависимость этих уровней речи может иметь разные направления: от синтаксиса к семантике и к прагматике; от прагматики к семантике и к синтаксису и т.д. Главными понятиями прагматики являются речевой акт и речевой контекст. Основу всех прагматических исследований составляет изучение взаимодействия речевого акта и контекста, а формирование правил этого взаимодействия суть главная задача прагматики как науки. Под речевым актом понимается речевое действие говорящего, состоящее в произнесении некоторого предложения в ситуации непосредственного общения со слушающим. При этом речевой акт рассматривается как сложное действие, включающее три составляющих: локуцию, иллокуцию и перлокуцию. Локутивный акт – это совершение действия произношения как такового, иллокутивный акт – это совершение действия в процессе произнесения, то есть выражение коммуникативной цели говорящего, перлокутивный акт – это совершение действия посредством произнесения, то есть оказание воздействия на слушающего с целью достижения нужного говорящему эффекта. Соотношение между речевым актом и языковой формой предложения не является однозначным, поскольку структурный тип предложения и тип речевого акта не есть одинаковые сущности, и один и тот же речевой акт может быть реализован в нескольких различных предложениях. В центре современной прагматики находится категория субъекта речи, это своеобразная точка отсчета всех прагматических описаний. Под субъектом речевой деятельности понимают абстрактный индивид, являющийся носителем характеристик, влияющих на создание «речевого продукта», таких как языковая компетенция, намерение, знание, мнение, эмоциональное состояние, воля , а также социальный статус по отношению к получателю речи. Субъект речи функционирует в двух ипостасях: отправитель речи (адресант) и получатель речи ( адресат). Прагматическое изучение речи включает широкий круг вопросов, касающихся взаимодействия этих ролей субъекта. В обыденной речевой сфере это, с одной стороны, отношение говорящего к тому, что и как он говорит ( истинность, объективность/предположительность, искренность/неискренность речи, приспособленность к социальной среде и социальному статусу слушающего и т.п.), с другой стороны, интерпретация речи слушающим ( как истинной, объективной, искренней или вводящей в заблуждение).В художественной сфере это, с одной стороны, отношение писателя к действительности и к тому, как он ее изображает, с другой стороны, отношение читателя к тексту и к произведению как художественному продукту. В успешном коммуникативном процессе параметры говорящего и слушающего должны быть согласованы между собой. В тандеме «говорящий – слушающий» особая роль отводится слушающему или получателю речи. Адресат неотделим от речевого произведения, поскольку 1) на него направлен перлокутивный эффект высказывания говорящего, 2) он участвует в «речевой игре» с постоянно меняющимися местами коммуникантами,3) он находится в сфере межличностных отношений с говорящим, что вытекает из характера речевого акта. Роль адресата определяет не только социально-этикетную сторону речи, но она заставляет говорящего заботиться об ее правильной организации. Оценка адресатом коммуникативного содержания высказывания часто сопровождается оценкой адекватности сообщаемого в данной речевой ситуации. Если высказывание признается в чем-то неуместным, то адресат делает ответный корректирующий ход. Такая тактика свидетельствует о расхождении собеседников в оценке того, насколько речевой акт адекватен речевому контексту. Поэтому если в своей роли говорящий периодически нарушает в том или ином моменте правило речевой корректности, то слушающий обязан не допускать такого рода нарушений. Понятие субъекта речи и его роли в построении высказывания изменило концепт значения слова (или предложения). Обращение к высказыванию говорящего предопределило переход от анализа стабильного значения слова (или предложения) , соотнесенного непосредственно с действительностью, к анализу изменчивого содержания высказывания, соотнесенного с его автором. Появилось понятие прагматизации значения языковой единицы, или иначе значение говорящего. Прагматическим значением принято считать текстообусловленное языковое значение высказывания плюс косвенные речевые смыслы, связанные с коммуникативной интенцией говорящего в речевой ситуации. Проиллюстрируем сказанное следующим примером. В дилерском центре по продаже автомобилей дилер, указывая на конкретную марку автомобиля, говорит: This is a good car. Прагматическое значение этого предложения складывается из 1) семантико-синтаксического значения оценки, заложенной в структуре предложения, 2) скрытой рекламы марки автомобиля и 3) имплицитной мотивировки рекомендации к его покупке. Составной частью прагматического значения слова (предложения) является так называемое индексальное значение, или дейксис. Дейктический компонент значения связан с «идентификацией объекта через его отношение к речевому акту, его участникам и речевому контексту». Сюда относятся идентификация предметного содержания места, момента времени, обстоятельств речевой ситуации. Иными словами, дейктическое значение – это выражение референтного смысла высказывания, или функционирование в качестве показателя контекстно-речевого значения. В современной прагмалингвистике выделяют четыре основных группы дейктических элементов в речи: 1) личные местоимения 1 и 2 лица ( а также соответствующие им формы глагола-сказуемого в предложении; 2) указательные местоимения и наречия , а также определенный артикль; 3) глагольное время; 4) дейктические компоненты в семантике наречий и глаголов ( напр. у английского глагола come в противопоставлении глаголу go). Соотношение типа речевого акта и грамматической формы его языкового выражения позволило разделить все высказывания на прямые и косвенные.* *Здесь важно не путать с известным делением предложений с точки зрения прямой (или собственной) и косвенной (или несобственной, чужой, воспроизводимой, изображаемой) речи. Указанное выше деление всегда относится к «собственной» речи. В прямых высказываниях прагматическое значение и языковое, буквальное, значение в целом совпадают . Например, в высказывании I will come by all means выражено действие в будущем волеизъявительном времени ( модальный глагол will + наречная форма, усиливающая эту семантику), что полностью соответствует прагматическому акту обещания. Другой пример – высказывание Where’s Jack? представляет собой типичную форму запроса информации ( специальный вопрос ), что одновременно является и формой эмотивного выражения беспокойства, удивления, любопытства, ожидания и прочего со стороны говорящего. В косвенных высказываниях собственное языковое значение не соответствует заложенному в данной языковой форме речевому акту, или его прагматическому значению. Эти два типа значения могут расходиться так далеко, что наступает момент, когда прагматическое значение выражается прямым языковым значением, и данная форма высказывания воспринимается прежде всего в ее прагматическом аспекте. Так, глагол think во фразе I think I could do it демонстрирует совпадение языкового и коммуникативного значений – выражение мыслительного процесса говорящего («I» - субъекта), предметное содержание которого ( модальность сомнения в выполнении действия) выражено в форме объектного придаточного предложения. В другой фразе I think he has already come лексическое значение глагола think уступает место прагматическому значению - выражению модальности предположения (= He must already have come.). И наконец, иллокутивная сила этого глагола значительно повышается, если I think замыкает фразу, типа You will come, I think. Здесь указанный глагол эквивалентен вводному слову, он лишь подчеркивает уверенность и волю говорящего (=You have to come.). Косвенные высказывания представляют собой интерес для исследователей прагмалингвистики. Это связано с их частотностью и широкой выриативностью использования коммуникантами, а также с тем, что традиционные грамматики практически не уделяли внимание проблемам косвенных актов. Специфика косвенных высказываний как объекта изучения связана с необходимостью выработки механизмов их интерпретации слушающим (адресатом), направленных на поиск не «поверхностного», языкового, а «глубинного», коммуникативного, смысла. Опорой при этом выступает целый набор как речевых, так и экстраречевых факторов. Здесь необходимо сделать отступление. Использование косвенных прагматических форм речи сегодня относят к явлениям «непрямой коммуникации» [25]. На материале современных европейских языков делается попытка создать теорию непрямой коммуникации, которая обосновывает существование многоаспектной модели этого языкового (речевого) явления. В рамках такой модели рассматриваются, например, планируемые и непланируемые косвенные высказывания в речи говорящих, использование окказиональных форм, эвфемизмов, высказывания, нацеленные на манипулирование сознанием адресата, языковые средства речевой игры, иронические высказывания, имплицитные высказывания, высказывания-аллюзии и многое другое. Прямая коммуникация в терминах системоцентричного подхода к языковой организации базируется на симметрии между коммуникативным смыслом и языковым значением в содержательной структуре высказывания. То есть, опираясь на зафиксированную языковую норму, значение отдельного высказывания как сумма значений его составных компонентов выражает необходимый итоговый коммуникативный смысл [25:7]. Непрямая коммуникация – это асимметрия между указанными аспектами содержания высказывания, исходящая из влияния «человеческого фактора» на язык. Прямая коммуникация базируется на стремлении речи к формализации, особенно в ее письменных формах, непрямая коммуникация базируется на «отходе» от формализации, использовании нестандартных, не принятых в данном языковом коде средств, грамматических форм, типов предложений, стилистических приемов. Считается, что прямая коммуникация, более полно исследованная в лингвистике, чем непрямая коммуникация, «представляет собой незначительную, более того – необязательную часть общего пространства коммуникации» [25:11]. В свое время французский лингвист и философ Э.Бенвенист высказал предположение о существовании семиотических и семантических систем [6; 25]. В семиотических системах «как парадигма, так и синтагма подчиняются специфическим правилам упорядочения». То есть, в них существует симметрия означаемого и означающего. Поэтому в них существуют ограничения в интерпретации знаков. В семантических системах (например, в музыке) такого упорядочения нет, здесь асимметричная природа знака позволяет осуществлять его неограниченную интерпретацию. Язык – это единственная коммуникативная система, в которой присутствуют оба начала – семиотическое и семантическое, то есть, «означение знаков и означивание высказывания» [6:88]. Поэтому в непрямой коммуникации так важен механизм интерпретации косвенных смыслов, а следовательно, особая роль отводится интерпретативной речевой деятельности адресата. В терминах прагмалингвистики исходным постулатом является вывод о том, что непрямая коммуникация – это «универсальное и необходимое условие функционирования языка». «…человек обращается к прямой коммуникации только в случае, если средства непрямой коммуникации оказываются менее эффективными при достижении коммуникативных целей» [25:14]. Иначе говоря, в оппозиции «непрямая коммуникация – прямая коммуникация» носителем категориального семиотического признака является противочлен «прямая коммуникация» как «сильный», маркированный элемент парадигмы. Вектор движения идет от непрямой коммуникации к прямой коммуникации, а не наоборот. Приведенная оппозиция «непрямая коммуникация – прямая коммуникация» в русле метода оппозиционного анализа в системной лингвистике, в том числе грамматике, не противоречит пониманию того, что «асимметрия и НК (непрямая коммуникация – К.Л.) далеко не тождественны» [25:20], поскольку асимметрия – это сущностное свойство языка как знаковой системы, а непрямая коммуникация имеет незнаковую природу. Но в то же время непрямая коммуникация – это природная основа речи, выражаемой через язык, поэтому и обращение к асимметричности непрямой коммуникации вполне уместно. Очень важен вывод о том, что прагматическая природа речи делает непрямую коммуникацию универсальным ее признаком, присущим всем живым языкам, тогда как прямая коммуникация всегда связана с национальным характером отдельного языка. Это объясняется самим ходом развития естественных языков, который французский лингвист Т.Гивон [101] определил как парадигму «прагматика – синтаксис – морфология»: направление «формализации» прагматических противопоставлений средствами синтаксических механизмов и дальнейшей «морфологизации» синтаксических категорий» [25:24]. Отсюда, одни и те же коммуникативные смыслы реализуются в разных языках по-разному: в одних языках через непрямые высказывания, в других – через специализированные грамматические категории. Лингвистической первоосновой непрямой коммуникации является семантическая структура языковой единицы. Современная теория семантической структуры слова утверждает, что 1) в семантическую структуру слова входят не только прямые и косвенные компоненты собственного значения слова, но и различные коннотативные, контекстные и ассоциативные компоненты, расшифровка которых требует дополнительных умственных усилий; 2) значение языковой единицы составляют не только лексические компоненты, но и грамматические, стилистические и прагматические, включая имплицитные семы [78; 18; 31; 25]. Обобщая, можно повторить, что значение отдельного высказывания всегда включает прямые (языковые) значения его составляющих, которые передают формализованную логическую информацию, и непрямые (косвенные) ситуативно обусловленные смыслы, которые передают прагматические интенции говорящего [43]. Взаимодействие и взаимопроникновение этих двух аспектов значения в содержательной структуре высказывания позволяет «градуировать» (термин В.В.Дементьева) при помощи языковых единиц категориальные языковые значения. Это значит, что прямые высказывания в наибольшей степени выражают категориальные признаки, непрямые (косвенные) высказывания тоже их выражают, но в наименьшей степени. Отсюда логично предположить постановку цели научного исследования как определение «степени косвенности» высказывания, текста, коммуникации. И такие попытки предпринимались, как утверждает В.В.Дементьев, неоднократно [см. 76; 87; 21; 22; 66; 86]. В.В.Дементьев приводит вывод исследователя В.С.Гольдина «о трех степенях явности выражения содержания речи [22:28-29 – цит. по 25:23]: а) оно выражено специальным знаком и может выступать темой первичного общения; б) оно может быть выражено специальным знаком, но не выступает темой речи в первичном общении; в) оно выражено лишь соотношением знаков и не может выступать темой речи в первичном общении». То есть, потенциал языка позволяет выражать коммуникативные смыслы с разной степенью точности. И одна и та же языковая форма высказывания может включать разные смыслы, приводя к множественным его интерпретациям. Исследования показывают, что использование косвенных прагматических актов строго мотивировано законами коммуникации. В одном случае это установленный в обществе принцип вежливого ведения процесса общения, когда намеренно используют, например, косвенные формы выражения просьбы, чтобы предоставить адресату право отказать просящему. Здесь срабатывает закон «смягчения» коммуникативной интенции. Сравним: 1) May I borrow your car for tonight? 2) Would you need your car tonight? Оба высказывания выражают просьбу об одолжении. В предложении 1 – это прямая несмягченная просьба. В предложении2 вопросительная структура выражает два смысла: «поверхностный» (запрос о необходимости использования автомобиля ) и «глубинный» (просьба об одолжении воспользоваться чужим автомобилем). Прогнозируемая говорящим реакция адресата возможна в двух вариантах: 1) Yes, I would (т.е. отказ в одолжении). 2) No, you may take it ( разрешение ). В другом случае срабатывает фактор межличностных отношений, когда говорящий «прячется» за косвенной формой высказывания, избегая говорить напрямую по причине нежелания нести ответственность за свои слова, или еще хуже, решая какую-то сомнительную с точки зрения общества коммуникативную задачу. Особой причиной использования косвенной речевой тактики ( непреднамеренно или намеренно ) является повышенная эмоциональность говорящего. Состояние аффекта часто приводит к необходимости прибегать к экспрессивным формам подачи информации. Так, вместо того, чтобы сообщить новость в обычной утвердительной форме предложения , типа He is in the hospitall,, человек в повышенном эмоциональном состоянии может использовать форму эмоционального вопроса , типа Don’t you know that he is in the hospital? или Why, you don’t know that he is in the hospital? Стремление речи к повышенной экспрессивности сформировало целый набор речевых стереотипов, которые можно рассматривать как фиксированные косвенные высказывания риторической направленности. Здесь прагмалингвистика смыкается с риторикой и изучает такие стилистические фигуры речи, как гипербола, литота, ирония, риторическая фраза, повтор и многие другие, назначение которых – убеждать , воздействовать на эмоции слушающего. Интерпретацию высказывания с позиции речевого действия можно рассматривать как двусторонний процесс. Общая семантика такого высказывания включает в себя «значение для говорящего» и «значение для слушающего», которые могут не совпадать в речевом акте. Поэтому слушающий вынужден осуществлять усиленную мыслительную деятельность, чтобы «расшифровать» значение говорящего. Это означает, что коммуникативная структура включает не только эксплицитный компонент (т.е. выраженный вербально), но и имплицитный компонент (т.е. «скрытый», не выраженный вербально). Имплицитность есть неотъемлемый атрибут любой речевой коммуникации. Через имплицитную форму говорящий выражает не только то, о чем не хочет говорить прямо, но что более важно, и то, что вообще нельзя выразить эксплицитно. Для слушающего же передаваемый говорящим смысл заложен в «глубинной» структуре высказывания, и чтобы ее «извлечь» , он (слушающий ) находится в позиции диалога с самим собой (внутреннего диалога), выполняя попеременно и роль задающего вопрос о значении, и роль отвечающего на него. Поиск имплицитного смысла опирается на несколько источников извлекаемой информации. Во-первых, это информация, заложенная в вербальной форме высказывания (буквальная информация). Во-вторых, это информация, которая не может быть выражена вербально, но без которой высказывание теряет смысл. Такую информацию называют пресуппозицией (или презумпцией). В основе пресуппозиций лежат знания коммуникантов о языке, мире, контексте, друг друге, особенностях коммуникативных ситуаций и прочем, часть которых актуализируется и они становятся пресуппозициями конкретного высказывания. Импликация и пресуппозиция суть скрытая информация. Однако существенная разница между ними заключается в том, что импликация – это сообщаемая информация, пресуппозиция не сообщается, и поэтому она не входит в имплицитное содержание высказывания (Ч.Филлмор). Она служит «фоном» , на котором происходит интерпретация высказывания. Степень адекватности интерпретации высказывания в отдельном речевом контексте зависит также от умения слушающего «извлекать» еще один тип информации – подтекст. Это вторичная информация, получаемая от сопоставления первичного значения актуализированной языковой формы с имеющимся у слушающего в памяти знанием о подобной ситуации, или , по словам Т.И.Сильман, подтекст – это повторенное высказывание, которое, утрачивая свое прямое значение, становится знаком, напоминающим о какой-то исходной ситуации [71] Таким образом, имплицитность высказываний, или иначе, косвенные речевые тактики – это «инструмент» успешной коммуникации, когда говорящий использует его для выражения своей цели, а слушающий всегда готов к его восприятию, понимая, что адекватность интерпретации зависит от точности его (слушающего) распознавания способа передачи импликаций говорящего. ГЛАВА 2 ЯЗЫКОВЫЕ ЕДИНИЦЫ И РЕЧЬ 2.1. ПОНЯТИЕ МИНИМАЛЬНОЙ РЕЧЕВОЙ ЕДИНИЦЫ В настоящее время вопрос о минимальной единице речи во многом остается нерешенным. Можно выделить две причины такого положения. С одной стороны, это связано с влиянием знания о минимальной единице языка как фактора языковой системы, которое снимает необходимость вычленения какой-то особой единицы в речевом потоке: в многоуровневой системе единицы языка – фонема, морфема, лексема, фразема, пропозема, диктема.. – описаны полно и окончательно .[Blokh, 1986, 1994, 2000]. С другой стороны, последние исследования в области речевой коммуникации показывают, что описанных системных свойств единиц языка недостаточно для характеристики речи как особого вида деятельности человека. Были предприняты попытки поиска новых речевых параметров указанных языковых единиц, что привело к выводу о необходимости вычленения другого рода структурных единиц, которые могут совпадать по форме и размеру, а могут и не совпадать с известными языковыми единицами. В контексте широкого изучения речи наиболее обиходным термином, определяющим ее единицу, принято ВЫСКАЗЫВАНИЕ. Под высказыванием понимают «единицу речевого общения», которая характеризуется рядом особенностей, а именно, «ориентацией на участников речи, интеграцией языковых значений единиц разных уровней (лексических, грамматических, интонационных), ситуативностью, избирательностью, вариативностью, эфемерностью»[ЛЭС 1990:90]. Каждая из указанных особенностей реализуется в языковом оформлении высказывания. Так, ориентация на участников речи предполагает, что в ней излагается «позиция говорящего», а также «расчет на знания и реакцию собеседника». Связь с ситуацией общения во многом маркируется использованием дейктических элементов и окказиональных единиц, которые расшифровываются только в данном речевом контексте. Избирательность выражается в нарушении адекватного использования языковых средств в системном понимании, что приводит к формированию компрессивных или избыточных речевых форм. Одну и ту же речевую ситуацию говорящие могут описывать разными способами и средствами. Это и обусловливает вариативность высказывания. Эфемерность высказывания связана с ее « сиюминутностью» Высказывание в таком смысле является средством релевантным только для решения данной коммуникативной задачи. Тем не менее, все сказанное выше не исключает наличия стереотипных высказываний, или иначе, речевых клише, которые сформировались в процессе неоднократного повторения в типовых речевых ситуациях, и впоследствии стали фактом языковой системы.[ЛЭС, 1990, 90]. В современном употреблении термин «высказывание» в целом утратил свою релевантность как строго научный термин. Это в первую очередь обусловлено его многозначностью. Высказыванием обозначают как вербальный продукт в целом ( речевой текст ), так и его отдельную часть. Высказывание - это все, что произносит, формулирует человек в конкретный момент или отрезок времени. Высказывание, как упоминалось ранее, есть также «реализованное в речи предложение» с точки зрения истинности или ложности последнего. Наконец, высказыванием сегодня обозначают любой коммуникативный продукт, а не только вербального типа ( например, картина живописца есть его «высказывание», музыкальное произведение композитора это его «высказывание», кинофильм тоже может рассматриваться как «высказывание» режиссера о жизни и т.п.) Но для определения структурно-содержательной характеристики коммуникативной единицы языка этот термин малопродуктивен. Поэтому исследователи внедряют новые термины, разграничивающие единицы, принадлежащие языковой системе, и единицы, формируемые в процессе непосредственной речевой деятельности. Существует прямая зависимость между типом речевой единицы и степенью ее синтаксической сложности. Минимальной синтаксической сложностью обладает так называемое высказывание «в чистом виде», оно соответствует структуре, названной клауземой (от анг.clause), в основе которой лежит одна предикативная линия , выражающая отдельный факт сообщения. Когда отдельное сообщение становится тематически нагруженным в контексте речевой ситуации, его языковая форма становится синтаксически сложной Этой структурно-тематической единицей является диктема [Блох 2000:56-67] Особенность диктемы в ее структурной вариативности – от отдельного предложения до законченной последовательности предложений (или сверхфразового единства). Такой диапазон обусловлен выражением не отдельного коммуникативного факта, а отдельной коммуникативной темы сообщения (topic). Более крупная синтаксическая единица, состоящая из целого ряда диктем, представляет собой текст. Текст как фиксированный, определенным образом смоделированный языковой элемент актуализируется в речи в единицу, часто называемую в коммуникативной лингвистике «дискурсом», несущим в себе как языковую, так и экстраязыковую информацию. Таким образом, высказывание в речи представлено в трех разновидностях – актуализированная предикативная линия (клаузема), актуализированное сверхфразовое единство (диктема), актуализированный текст (дискурс). Функциональное взаимодействие и взаимозависимость названных речевых единиц проявляется в их соответствии одной и той же синтаксической форме. Это в полном объеме проявляется в текстовом заглавии (title, headline). Заглавие как отдельная, специальная, позиция в структуре текста может интерпретироваться и как частное высказывание автора в ряду других частных высказываний текста, и как диктема, то есть тематическая структура, передающая главный смысл текстового сообщения и взаимодействующая с другими диктемами в процессе создания тематико-коммуникативной структуры дискурса. И наконец, как сам дискурс в целом, представленный в наиболее компрессивной форме, передающий не просто главное содержание темы текста, но его главный посыл (message), опирающийся на эксплицитно-имплицитные смыслы, расшифровываемые читающим, исходя из его пресуппозиций и постсуппозиций ( то есть как этот текст «отзовется»в его практическом использовании). В качестве наглядной иллюстрации возьмем газетный заголовок. Например: 1.US CAR WORKERS MADE REDUNDANT Данный газетный заголовок представляет собой структуру, которую использует радиокомментатор, предваряя новости. Например: 2. Two thousand car workers from a US car factory have been made redundant. Это отдельное высказывание , открывающее текст новостной статьи, превращается в диктему, маркирующую тему всего сообщения . Например: 3. Two thousand car workers from the General Motors factories in Detroit were made redundant yesterday. The management gave them no warning. The men were shocked and furious when they heard [New Headway English Course, 2003, 67-68]. Диктема, открывающая текстовую структуру, находится в начальной , сильной, позиции, тем самым показывая , что именно в ней заложена основная тема дискурса, получающая развитие в последующей диктеме. Наконец, являясь газетным заглавием, данная синтаксическая структура в ряду аналогичных заглавий «прочитывается как газетный новостной дискурс в целом, основной смысл которого легко расшифровывается в контексте современных политических новостей , в котором существует данный читатель/слушатель, например, новостей о глобальном экономическом кризисе, выражающимся, в частности, в сокращении рабочих мест и растущей безработице. Таким образом, изучение речевых единиц в тесном взаимодействии с их языковыми структурами ( предложением, сверхфразовым единством, текстом) позволяет не только увидеть их объективную лингвистическую основу, но и глубже понять , в чем их существенное отличие от единиц языковой системы. 2.2 ПРЕДЛОЖЕНИЕ И ВЫСКАЗЫВАНИЕ Описание дихотомии «ПРЕДЛОЖЕНИЕ -ВЫСКАЗЫВАНИЕ» в функционально-прагматической плоскости предполагает изучение соответствия между структурно-семантическим типом предложения и характером заложенного в нем речевого действия. Выбор и организация языковых средств для осуществления речевого общения зависит от коммуникативной задачи. Прагматика разграничивает общую и языковую задачи в речевом процессе. Общая коммуникативная задача – это экстракоммуникативная цель, которую преследует говорящий, и по отношению к которой сам речевой акт выступает как средство. Так, сознательно сообщая ложные сведения, оформленные как утвердительные высказывания, говорящий может преследовать цель, лежащую за пределами акта сообщения, - например, выиграть время, направить кого-то по ложному пути, разыграть кого-то. Языковая коммуникативная задача – это цель, замкнутая пределами самого акта речи. Здесь в качестве средства достижения цели выступает не акт речи в целом, а соответствующий тип актуализируемого в речи предложения. В терминах теории знаков (семиотики) указанное выше противопоставление представляет собой диалектическое единство, в котором «высказывание» и «предложение» суть две стороны одной и той же единицы. В этой связи более ранний и поэтому чаще употребляемый термин «предложение» называет единицу, которая одновременно обладает и семантико-синтаксическими и коммуникативными признаками. Так, согласно Ч. Моррису, приобретение единицей свойства знака осуществляется в процессе, состоящим из четырех компонентов: а) единицы, выступающей в качестве знака, или знаковым средством; б) указания на то, что этот знак выражает; в) указания на участников, использующих знак, или интерпретаторов; г) указания на реакцию или воздействие, возникающее в результате восприятия интерпретатором знака, или интерпретантов [Моррис 1983:67-68.] Отсюда делается вывод, что предложение как языковой знак вступает в три типа отношений – с другими знаками, или синтаксические; с обозначаемым, или семантические; и с интерпретаторами, или прагматические. Теоретическая лингвистика рассматривает предложение как единицу грамматического строя языка, которая наделена указанными выше признаками, а именно, с одной стороны, предложение характеризуется номинативно-предикативной структурой, а с другой стороны, актуально-информативной структурой. Номинативно-предикативная структура определяется путем описания семантико-синтаксических признаков предложения. Будучи синтаксической единицей, предложение характеризуется такими формально-грамматическими свойствами, как целостность, автономность, наличие внутренних грамматических связей, интонационная и структурная законченность, структурная вариативность, а также двумя основными содержательными признаками – предикативностью и модальностью. Семантической основой предложения считается его описание как логической единицы, то есть описание заложенного в нем суждения. Смысловая структура предложения отражает два типа отношений – отношения реальной действительности, эта часть предложения называется пропозицией, и отношения, связанные с объективным или субъективным представлением о реальной действительности, эту часть называют модальной рамкой предложения. Глубокое понимание логико-смыслового содержания предложения привело к необходимости разграничения предложения и высказывания, или строевой и функциональной единицы, представленной в одной и той же синтаксической форме. На этом этапе произошло размежевание во взглядах исследователей – одни настаивали на рассмотрении структурных и функциональных признаков в рамках одной синтаксической системы предложения, и тем самым не разделяли эти единицы, другие считали необходимым вынести изучение высказывания за пределы предложенческой системы в сферу текста, в которой действуют другие языковые, а точнее речевые, законы, обусловленные не только внутриязыковыми, но и внеязыковыми обстоятельствами. Поэтому важно подчеркнуть, в какой своей части высказывание принадлежит грамматическому строю, то есть смыкается с предложением как сегментом уровневой структуры языка, а в какой является «свободной», индивидуально создаваемой единицей непрерывного речевого потока. Синтаксическая парадигматика, изучающая предложение в структурно-семантическом и коммуникативном аспектах, обозначает в качестве типовых функциональных признаков предложения ту содержательную часть высказывания, которая связана с описанием его коммуникативно-установочного статуса, а также информативной перспективы [Блох,1986,1994]. Поэтому в грамматической системе предложения мы находим разделы, посвященные системе коммуникативных типов предложения, включающей иерархию базовых и промежуточно-переходных коммуникативных установок, которые рассматриваются в прямом соответствии с синтаксическими структурами предложений-носителей указанных установок. Уже в этой части делается попытка путем оппозиционно-сравнительного метода выявить категориальный признак субъекта речи в содержательно-коммуникативной структуре предложения. А именно: коммуникативная установка высказывания – сообщения, заложенная в утвердительной структуре предложения, противопоставлялась апеллятивным установкам ( вопросу и побуждению), отраженным в соответствующих синтаксических трансформациях предложения, с целью указать на структурно-содержательный, маркирующий компонент вовлечения субъекта речи в «орбиту» высказанного сообщения. Сравним: Do you go on a business trip? ( сообщение+ запрос) I go on a business trip. (сообщение) Please, go on a business trip! (сообщение+побуждение) Система промежуточных высказываний, включающая шесть типов, аналогично строилась на оппозиционном подходе – в парах «утверждение-вопрос», «утверждение-побуждение», «вопрос-побуждение» выявлялся двухвекторный переход коммуникативных установок: а) утверждение-вопрос, вопрос-утверждение; б) утверждение-побуждение, побуждение-утверждение; в) вопрос-побуждение, побуждение-вопрос. Информативная перспектива предложения также является составной частью общего предмета изучения содержания предложения, известной как « тема-рематическая структура» предложения. Следуя основным положениям теории актуального членения, выдвинутой еще участниками Пражского Лингвистического Кружка во главе с В. Матезиусом , современная грамматика предложения изучает особенности его построения в рамках сопоставления синтаксической конструкции предложения, включающий определенный набор компонентов ( членов предложения ), и передаваемого в ней реального смысла, согласно коммуникативному намерению субъекта речи. Смысл этот реализуется в двухкомпонентной структуре – передаваемая (актуальная ) информация, или рема, и непередаваемая (основная) информация, служащая предметом сообщения, или тема. При сопоставлении номинативно-предикативного и актуального членения предложения оказалось, что главную, то есть рематическую, информацию может выражать практически любой член предложения [Чахоян1979:12], что не соответствует понятию семантико-синтаксической структуры предложения, в которой основная семантическая нагрузка всегда лежит на субъектно-предикатном комплексе. Это привело к выделению чисто рематических, темо-рематических или ремо-тематических синтаксических моделей предложения. В качестве сегментного и супрасегментного критериев описания актуальной синтаксической структуры предложения используются порядок слов и интонация – считается, что в стилистически нейтральном предложении (сообщении) тема всегда стоит в начале предложения и не имеет фразового ударения (тона), в то время как рема выделяется фразовым (смысловым) ударением, или тоном, и стоит в конце предложения. Изучение языков с менее подвижным порядком слов (например, английского) позволило внести дополнительные сведения о средствах выражения темы и ремы в предложение. Так, в английском языке замечено, что тематические компоненты чаще всего маркируются употреблением определенного артикля или указательных и притяжательных местоимений, в то время как в составе рематических компонентов находятся отрицание, неопределенный артикль, другие типы местоимений. В эмоционально окрашенном предложении рематический компонент как правило получает дополнительное синтаксическое средство усиления, типа конструкции с эмфатическим IT или полной или частичной инверсией субъектно-предикатной основы. Ср. a) It’s a dog that the boy asks to be presented, not a cat. b) Only you can I rely on in this situation. Тем не менее, в отличие от номинативно-предикативной структуры предложения его акту альная структура не имеет четко установленных формальных критериев разграничения темы и ремы. Принято считать, что наиболее полно соответствует требованиям парадигматического описания коммуникативной структуры предложения вопросно-ответный критерий (И.И.Ковтунова, О.Н.Селивестрова, Л.П.Чахоян и др. ). В этом случае тема соответствует общему содержанию вопроса, а рема – это тот элемент высказывания, который непосредственно является ответом на вопрос. Однако вряд ли постановку вопроса можно рассматривать как строго научный критерий. В одном и том же предложении можно выделить разные формы актуального членения, то есть оно служит ответом на разные вопросы. Например, предложение Yesterday I saw off my friend будет ответом на такие вопросы, как а) What did you do yesterday? и b) Who did you see off yesterday? В первом случае ремой будет «I saw off my friend”, во втором – “my friend”. То есть, здесь нет однозначного толкования содержания высказывания. Следовательно, уже на этапе описания тема-рематической структуры предложения парадигматических критериев оказывается недостаточно для разграничения предложения и высказывания. Требуется привлечение более широких текстовых связей. 2.3. ДИКТЕМА И ТЕКСТ (ДИСКУРС) • Высказывание как речевая единица может быть описана в терминах уровневой системы языка и в терминах текстовой связи. В первом случае, как упоминалось в предыдущих разделах, высказывание формируется в синтаксических границах предложения. Во втором случае указанные границы высказывания раздвигаются и создаются условия для более широкой конструкционной, семантической и коммуникативной интерпретации. Описание высказывания в рамках текстового континуума требует подключения дополнительных критериев его идентификации, как лингвистического, так и нелингвистического плана. Лингвистические критерии обусловлены рамками тестовой парадигматики, в то время как нелингвистические определяются коммуникативно-прагматическими целями субъектов отдельно взятого текста как продукта речевой деятельности. Многие десятилетия сам факт системного описания текста отрицался в науке, опираясь на главный постулат Ф.де Соссюра о том, что парадигматика имеет дело лишь с морфологией языка, в то время как синтаксис предложения – это сфера синтагматики, то есть собственно речи, тем более синтаксис целого текста [Соссюр Ф. де., 1933, 90].Однако впоследствии в период становления нового, структурного, направления в лингвистике во главе с американским ученым Н.Хомским пришло и новое понимание синтаксиса, что дало определенный импульс и парадигматическому описанию всей грамматики языка, включая грамматику текста [Блох, 1977; 1994; 2004]. В настоящее время существуют концепции, рассматривающие текст как еще один сегментный уровень в иерархии уровневой структуры языка, который формируется своими специфическими сегментными единицами (см. Главу 1). Устоявшимся определением этой единицы сегодня считается ДИКТЕМА, введеная в научный обиход профессором М.Я.Блохом[Блох 1986]. Как составная часть структуры текста «она ( диктема – К.Л.) выделяется своей четкой функцией, не сводимой к функциям нижележащих единиц ( предложения, фразы, слова – К.Л.), но вбирающий в себя эти функции в рамках своего собственного, интегративно-текстового назначения выражать определенную тему» [ Блох 2004:21]. Именно тематический критерий, позволяющий вычленять диктему как носителя микротемы в макротематической струк туре текста, дает возможность рассматривать ее синтаксические границы в рамках от отдельного предложения до целого абзаца в письменном монологическом тексте, или отдельной реплики в устном диалоге [Блох 2004:23]. Главное отличие высказывания-предложения от высказывания-диктемы, согласно автору диктемной теории текста, заключается не только в наличии в последнем тематического фактора, но также двух других категориальных признаков – маркирования стилистической принадлежности текста ( или «стилизации» в терминах автора ) и когнитивно-коммуникативной текстовой информации ( или «информативного комплекса», содержащего одиннадцать рубрик такой информации, включающих широкую фактуальную, коммуникативно-установочную, интеллективную, регистровую, экспрессивно-импрессивную, эстетическую и некоторые другие составляющие ) [там же 24 – 25]. Описание диктемы как «топикальной единицы связной речи» (Блох) позволяет понять не только формальную, но что сложнее, и тематическую структуру текста, которая тоже имеет уровневую конфигурацию. Согласно диктемной теории текста выделяют самый верхний уровень – тему всего текста, или «пленотекст», которая реализуется через иерархию частных тем, представленных во взаимодействии композиционно-текстовых отрезков, или «партитекстов». Нижний уровень этой частной тематической иерархии составляет отдельная диктема, или группа диктем – «гипердиктема», замыкающая общую тематическую структуру текста, которая получает материальное выражение в виде иерархии «том – книга – часть – глава – раздел – параграф – пункт …» [Блох 1986:120]. Полное понимание природы высказывания невозможно, если не учитывать законы мышления и поведение людей в процессе общения, а также экстралингвистическую действительность. Это подводит нас к описанию высказывания как отдельного речевого действия ( речевого акта ), то есть к его прагматическому описанию. В структуру высказывания – речевого акта входят : 1) субъект – говорящий; 2) субъект – слушающий (адресат речи ); 3) исходный материал высказывания ( или пресуппозиция, которая интерпретируется как «фоновые знания» речи); 4) цель сообщения (в коммуникативно – прагматическом смысле); 5) развитие, или внутренняя организация речевого акта; 6) контекст и ситуация общения. С точки зрения характера речевого действия любое высказывание включает два компонента ( части его содержания ): а) компонент, описывающий предметные отношения, то есть отражающий « положение вещей « в форме сообщения ( Ш.Балли назвал это «диктумом») и б)компонент, отображающий условия и цели общения, то есть сугубо коммуникативный компонент ( или «модус», по Ш.Балли ) [Балли 1961]. Указанное коммуникативное членение содержания речевого акта восходит к логическому членению суждения ( см. раздел 2.1). Компоненты речевого акта в языковой структуре высказывания представлены в языковых категориях, ориентированных а) на говорящего; б) на слушающего; в) на отражение отношений между ними. К категориям, отображающим говорящего субъекта, относятся: 1) локализация речи, определяющая факты по отношению к оси « я – здесь – сейчас «»; 2) два вида модальности высказывания: модальность отношения сообщаемого к действительности с точки зрения говорящего и модальность субъективных знаний, чувств, воли по отношению к сообщаемому; 3) оценка сообщаемого говорящим; 4) степень эмоциональности говорящего ( эмотивность ); 5) степень заинтересованности говорящего в сообщаемом. К категориям, ориентированным на субъекта – слушающего, относятся: 1) информативность – здесь значимым является характер актуального членения высказывания, средства подчеркивания его компонентов; 2) экспрессивность, то есть средства риторического воздействия на адресата; 3) степень ясности изложения ( или прозрачность речи ). На слушающего также ориентировано выражение цели сообщения, то есть коммуникативно – установочные характеристики и прагматический тип высказывания. Развитие речевого акта, то есть его внутренняя организация, включает использование элементов, обозначающих форму РЕЧЕВОГО КОНТАКТА ( или «фатическое общение» ). К ним относятся языковые средства, маркирующие вступление в речевой контакт, его продолжение и выход из контакта. Это обращения, глаголы речи, речевые стереотипы, междометия и тому подобное. Связь высказывания – речевого акта с речевым контекстом и конкретной речевой ситуацией выражается в употреблении: а) анафорических элементов, местоимений, артиклей; б) связующих внутрифразовых и межфразовых союзов, частиц, вводных слов и выражений. Внимательное изучение категорий речевого действия в высказывании и средств их выражения в языке позволяет вскрыть, уточнить закономерности употребления отдельных языковых единиц, их синонимов, понять их семантику. Прагматический аспект семантики высказывания связан с сознательным, целенаправленным выбором таких языковых средств, которые, с одной стороны, наиболее эффективно воздействуют на собеседника с целью вызвать у него определенные мысли, чувства, поступки, а с другой стороны, позволяют говорящему наилучшим образом выразить или скрыть, завуалировать свои собственные мысли, чувства, намерения, что также способствует воздействию на собеседника. Отсюда необходимой составной частью содержания высказывания – действия являются различные имплицитные смыслы. И здесь требует особого внимания вопрос о роли пресуппозиций в формировании высказывания, воспринимаемого как действие. Теория пресуппозиций была впервые выработана логиками [ Strawson, 1952, Fregge, 1977 ] и определяла семантический компонент суждения ( пропозиции ). Отсюда была сформулирована особая разновидность СЕМАНТИЧЕСКОЙ ПРЕСУППОЗИЦИИ ( или презумпции ), которая выявляла смысловые отношения между компонентами пропозиции, заложенной в структуре предложения. Так, в суждении John has two sons пресуппозициями будут а) John has children; б) John has two children, but not three; в) John's children are male, but not female, и т.д. Изучение предложений с позиций их коммуникативно – прагматического потенциала как единиц речевого общения привело к необходимости разграничения так называемых ПРАГМАТИЧЕСКИХ ПРЕСУППОЗИЦИЙ, то есть выявление коммуникативных установок говорящего, его знаний и убеждений, выражаемых через выбор тех или иных языковых средств в отдельно взятой речевой ситуации. Набор пресуппозиций человека определяется на основании утверждений, которые он высказывает, вопросов, которые он задает, приказы или просьбы, которые он отдает, и тому подобного.. Прагматические пресуппозиции – это смыслы, содержание, подразумеваемое еще до начала передачи информации. Между семантическими и прагматическими пресуппозициями в высказывании существует прямая связь, так как в речевом контексте любая семантическая пресуппозиция является одновременно и прагматической пресуппозицией участников, создающих этот контекст. Пресуппозиции играют существенную роль в определении хода развития речевой ситуации, поэтому для успешности коммуникации очень важно, чтобы коммуниканты имели общий набор пресуппозиций. В нормальной ситуации говорящий убежден в истинности своих пресуппозиций. Поэтому мы можем извлечь из высказывания говорящего больший объем информации о его убеждениях, знаниях, о нем самом, чем он об этом сообщает. Однако, пресуппозиции могут быть и ложными, неверными. Говорящий прибегает к ним ради «облегчения» коммуникации. Самая повторяющаяся ситуация с использованием «ложных» пресуппозиций это ситуация вымысла, или «делание вида». Соотношение «высказывания – предложения» и « высказывания - диктемы» подводит к решению вопроса о речевом произведении объемом большим, чем предложение или тематическое сочетание предложений. Начиная с 50-х годов ХХ века в теорию высказывания вводится новое понятие «дискурс» в значении «речи, присваемой говорящим» и одновременно последовательности высказываний, отрезка текста, большего, чем предложение [ Э. Бенвенист, З. Харрис – Т. Милевская. 2003]. Возникло столкновение понятий «текст», «дискурс», «речь», над размежеванием которых до сих пор бьются филологи в разноязычных странах. В нашем случае в первую очередь важно определиться с понятиями «дискурс – текст «, выявить общее между ними и подчеркнуть категориальные различия. Прежде всего обращает на себя внимание интерпретация дискурса с трех разных точек зрения [Schiffrin 1994: 20 – 43 ]. Первый подход определяет дискурс как « язык выше уровня предложения или словосочетания «. Второй подход рассматривает дискурс с функциональной стороны: «the analysis of discourse is, necessarily, the analysis of language in use” [Schiffrin1994:31 ].Этот подход предполагает изучение дискурса через изучение функций языка в широком социокультурном контексте. Третий подход опирается на взаимодействие формы и функции в дискурсе: «дискурс как высказывание»[ Schiffrin1994:39 – 41, Renkema1993:1]. Это определение подразумевает, что дискурс – целостная совокупность функционально организованных, контекстуализованных единиц употребления языка [Макаров2003:86]. Именно третий подход позволяет более четко представить общее и различное в дискурсе и тексте. И текст и дискурс обладают грамматической структурой, но образование каждой структуры исходит из разных принципов взаимодействия единиц построения в границах текста и дискурса. Структура текста определяется главным образом категориями системно-структурной лингвистики, в которой общая иерархическая конструкция языка заканчивается сегментным уровнем текста. Поэтому коммуникативное описание текста предполагает знание и учет языковой нормы правильного структурирования текста. Это создает грамматическую детерминированность любого структурного варианта текста. Структура дискурса тоже опирается на «образ правильной речи» (Макаров) в плане произношения, написания, синтаксического построения, обмена коммуникативными действиями. Но вместе с тем грамматическая структура дискурса не может быть детерминированной, поскольку ожидание «правильного» ее развития может быть в любой момент нарушено – говорящие могут выбрать «нерелевантное продолжение дискурса», исходя из собственного прагматического интереса. Отсюда, использование грамматических норм построения текста всегда осложняется расшифровкой коммуникативной стратегии, которую выбирают и могут менять коммуниканты по ходу дискурса. В обычном понимании дискурс, также как и текст, определяется как последовательность связных предложений - диктем, при помощи которой говорящий передает некоторое сообщение (message ) слушающему. Но возникает вопрос, всякая ли последовательность предложений является текстом? Что делает последовательность предложений текстом? Сравним два фрагмента: (а) John wants to visit his girlfriend. Mr. Smith lives in a small village nearby. The dish washer didn’t work. The barber down the street couldn’t help. The last bus had already come. It is going to be a long dull talk. (b) John wants to visit his girlfriend. Mary lives in a small village nearby. The car wouldn’t start. The garage down the street couldn’t help. The last bus had already left. It is going to be a long walk. Первый фрагмент скорее является просто набором отдельных высказываний. Но внесение в него некоторых изменений превращает его в текст, как во втором фрагменте. Этот фрагмент обладает главной чертой – ТЕКСТУАЛЬНОСТЬЮ, то есть связностью в самом широком смысле слова. В лингвистике выделяют семь критериев текстуальности дискурса. 1)Когезия (cohesion). Это такой тип связи, когда интерпретация одного элемента текста определяется другим элементом текста. Например: « Mrs. Cook, who had been knitting doggedly, was informed…of the readiness of tea. She dropped her work instantly and led the way to the dining – room.”( D. Parker, 25 ) Здесь интерпретация she зависит от существительного Mrs. Cook, а “work» зависит от «had been knitting”. 2)Кореференция (или когеренция) ( coherence ). Это такой тип связи, который опирается на более широкие знания говорящего и слушающего ( читающего ), выходящие за рамки текста. 3) Интенционильность (Intentionality) включает понятие осознанного намерения говорящего и слушающего воспринимать заложенную в тексте информацию как связную и важную. 4) Доступность ( Acceptability) означает, что данная последовательность предложений направлена на конкретного слушающего (читающего), который должен квалифицировать ее как текст. 5) Ирформативность (Informativeness).Это неотъемлемая черта дискурса, так как любой текст должен содержать какую-то н о в у ю информацию для слушающего. Если в тексте нет новой информации, слушающий не воспринимает данную последовательность предложений как текст. 6) Ситуативность (Situationality) предполагает условия, в которых данная последовательность предложений стала текстом. При этом критерии (3), (4), (5) напрямую связаны с ситуативностью. 7) Межтекстуальность (Intertextuality) означает, что данная последовательность предложений по форме и значению соотносится с другими последовательностями предложений. То есть, например, данный параграф есть текст, поскольку он соотнесен с другими параграфами главы. А данная глава есть текст, поскольку она соотносится с другими главами книги. И так далее. Среди указанных семи критериев текстуальности дискурса сопоставительного пояснения требуют когезия и кореференция. Принципиальная разница между ними заложена в степени вербальной экспликации связности между предложениями. При когезии всегда можно выделить языковые средства связи, при кореференции «поверхностной» связи не видно – связь между предложениями представляет собой «глубинную», внутритекстовую зависимость. Простой иллюстрацией могут служить следующие варианты: (а) She is not going to school today, because she is sick ( когезия ); (б) She is not going to school today. She is sick. ( кореференция ). Отсюда, языковые средства когезии дискурса (текста ) можно условно разделить на грамматические и лексические. Грамматическая когезия включает: 1) использование союзов; 2) подстановку или замену языкового элемента на другой элемент, типа – Have you called the doctor? – I haven’t done it yet, but I’ll do it. 3) Эллипсис, или «подстановку нулем», типа Who wants to go shopping? You? 4) Референцию, или семантическое соотнесение с предыдущим или последующим элементом, с учетом его текстового окружения, типа We grew up in the 1960s. We were idealistic then. Лексическая когезия основана на использовании лексических единиц текста. Выделяют два типа лексической связности: реитерацию и коллокацию. Реитерация основана на разных типах повторов, она включает: 1) повтор как таковой; 2) синонимию; 3) антонимию; 4) гипонимию ( например, связь между существительными flower и tulip ); 5) метонимию ( связь между словами, выражающими часть и целое ). Коллокация предполагает возможные контексты, с которыми ассоциируется данное слово. Например, связь слов sheep – wool; congress – politician; соllege – study и т.п. Определив текстуальность как признак, объединяющий дискурс и текст, сосредоточимся теперь на том, что их отличает друг от друга. Исследователи в лингвистике и прочих смежных областях, изучающих текст, продолжают поиск этих различий, и до сих пор нет единого представления о том, в чем они ( различия ) заключаются. Приведем несколько точек зрения. В первую очередь обращает на себя внимание разграничение «письменный текст» - «устный дискурс» [ Т.А. ван Дейк 1989 :60], в котором термины «текст» и «дискурс» часто подменяют друг друга, и разграничение между ними лежит в области категории «письма», то есть заранее спланированного, композиционно оформленного, тематически выверенного, лишенного невербальной информации речевого произведения. По линии этого типа разграничения текста и дискурса сложилось понимание двух различных сфер лингвистического изучения, известных сегодня как «лингвистика текста» ( text linguistics) и «дискурс –анализ» ( discourse analysis ).Объектом изучения в первом случае служит текст ( письменный ), во втором случае – устная речь [Hoey 1983/1984]. Но исследователи в целом сами признают, что такой подход часто не срабатывает, поскольку в большом числе случаев одно и то же произведение можно рассматривать как письменный текст, и как публичное выступление, то есть коммуникативное событие, хотя и монологическое по своей форме, но отражающее специфику языкового общения в данном типе деятельности. Второй подход к указанному противопоставлению закрепил внесение категории «речевой ситуации» как маркера этих различий. Так, дискурс стали трактовать как « текст плюс ситуация», соответственно, текст определялся как «дискурс минус ситуация» [Widdowson 1973 ]. В отечественной лингвистике современное толкование дискурса опирается на указанный выше подход. Так, Н.Д.Арутюнова определяет дискурс как «связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте…» [ЛЭС1990: 136 – 137 ]. Сравнивая дискурс и текст, В.П.Конецкая подчеркивает, что в процессе коммуникации речевые акты реализуются не только в единичных высказываниях, но и в серии высказываний, объединенных темой и ситуацией общения. Последовательность речевых актов составляет связную речь – так называемый дискурс. Дискурс – это фактически «творимый» в речи связный текст, но рассматриваемый в событийном плане, это – текст, в котором актуализируются не только собственно языковые факторы.., но и неязыковые – познавательные, этнографические, социокультурологические, психологические и др. По сравнению с высказыванием дискурс представляется более сложным речевым произведением, в котором, наряду с частными коммуникативными установками, содержится стратегическая коммуникативная установка[ Конецкая1997: 106]. Здесь логично остановиться на точке зрения, которая методологически в большей степени отвечает цели предлагаемого пособия. Речь идет о функционально ориентированных исследованиях противопоставления «дискурс – текст»[Макаров2003 : 88 – 89].Указанное противопоставление выявляется по линии « оппозитивных критериев: функциональность – структурность, процесс – продукт, динамичность – статичность, актуальность – виртуальность». Отсюда, текст есть продукт речевой деятельности, дискурс – это процесс его порождения. Или, текст – это абстрактная структура, которая реализуется (=актуализируется)в дискурсе. Точно также как «предложение» актуализируется в «высказывании» [Leech 1983]. Это позволяет рассматривать «предложение» и «текст» в одном ряд у, а «высказывание» и «дискурс» - в другом [Stubbs1983 : 9; Макаров2003: 89 ]. 2.4.КОММУНИКАТИВНЫЕ ТИПЫ ПРЕДЛОЖЕНИЙ И ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ТИПЫ ВЫСКАЗЫВАНИЙ Составление прагматической типологии высказываний невозможно без учета знания категориальной структурной и коммуникативно-установочной классификации предложений. Согласно теории парадигматического синтаксиса современного английского языка, разработанной М.Я.Блохом [Блох 2000, 2007], система коммуникативных типов предложений базируется на принципе их целевого содержания, то есть выявления их целе-установочного фактора. Сами коммуникативные цели общения представляют собой взаимодействие кардинальных и переходных установок. К кардинальным относятся повествование, вопрос, побуждение, к промежуточным относятся установки, переходные от повествования к вопросу, от вопроса к повествованию, от повествования к побуждению, от побуждения к повествованию, от вопроса к побуждению, от побуждения к вопросу. В результате сформировалась четкая классификация, состоящая из трех кардинальных и шести промежуточных коммуникативных типов предложения. Грамматическое разграничение коммуникативных типов предложений определяется, с одной стороны, типом их синтаксической структуры, с другой стороны, типом их актуального членения, точнее, типом их ремы, и следовательно, прогнозируемым типом коррелируемой ответной реакции на данное предложение. Следующая таблица иллюстрирует систему коммуникативных типов английского предложения. --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- КАРДИНАЛЬНЫЕ КОММУНИКАТИВНЫЕ ТИПЫ ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОПРОС ПОБУЖДЕНИЕ We start tomorrow, an early hour. How are you feeling now? Don’t be too hard on her, John! _________________________________________________________________________________________________________ ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ КОММУНИКАТИВНЫЕ ТИПЫ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫЙ ВОПРОСИТЕЛЬНОЕ ВОПРОСИТЕЛЬНОЕ ПОБУДИТЕЛЬНЫЙ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЕ ПОБУДИТЕЛЬНОЕ ВОПРОС ПОВЕСТВОВАНИЕ ПОБУЖДЕНИЕ ВОПРОС ПОБУЖДЕНИЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ I don’t disturb you, Why should I feel Could you help me Tell me what to do? You can’t come in. Don’t insist that we I hope. guilty about it? with this heavy box? part now, John! Как показывает практика, построение коммуникативно-прагматических типов высказываний в языке должно опираться на изучение соответствия между коммуникативно-структурными типами предложения и типами речевых актов, заложенных в данных языковых структурах. Отправным положением этого взаимодействия является отсутствие одно-однозначного соответствия между формой предложения и характером речевого акта. Структура предложения не всегда определяет тип прагматического действия, в то же время и отдельное предложение в разных речевых контекстах может иметь разные прагматические значения. Так, например, Won't you sit down!? может выражать побуждение, приглашение, раздражение, удивление… А, например, побуждение закрыть окно может быть выражено несколькими структурами предложении типа Ann, close the window, please! Ann, will you close the window? Ann, couldn’t you close the window? Ann, you should close the window. Ann, it is cold in the room. (…) Несоответствие между синтаксической формой предложения и характером речевого акта позволило разделить высказывания-действия и высказывания-описания действия. В прагматике эти типы называют ПЕРФОРМАТИВНЫМИ и КОНСТАТИВНЫМИ высказываниями. Перформативные высказывания – это высказывания, факт произнесения которых представляет собой некоторое действие, выполненное в соответствующих речевых условиях и соответствующими участниками, наделенными полномочиями выполнять подобное действие. Например, мать обращается к сыну: I demand that you should switch off the computer. Данное высказывание-побуждение представляет собой перформатив от 1-го лица (матери)с номинацией коммуникативного действия, произведенного в настоящий момент речи (глагол demand).Слушающий (сын) воспринимает это высказывание адекватно как принуждение к действию, и его ответной реакцией будет выполнение действия или отказ его выполнить. Иными словами, перформативные высказывания не воспринимаются как истинные или ложные, а только как успешные или неуспешные, реализованные или нереализованные. С прагматической точки зрения перформативные высказывания рассматриваются как речевые формы проявления отдельных социальных действий. Например: I congratulate you . I apologize for being late. I guarantee that the price won’t be high. I pronounce you man and wife. I swear to tell you the truth. С произнесением этих высказываний наступает новое состояние внешних объектов и новые отношения между говорящим и слушающим. Исходная структура перформативного высказывания – подлежащее в 1-м лице + перформативный глагол в настоящем времени изъявительного наклонения – может иметь и трансформированную форму, например, Payment is guaranteed. All sold out. Успешность реализации этих высказываний связана с удовлетворением требованию наделенности полномочиями лица, произносящего перформатив, а также создание соответствующей речевой ситуации. Выделение перформативных высказываний в речи позволило исследователям использовать исходную модель перформатива как дейксис , или эксплицитный маркер, коммуникативного действия, заложенного в любом конкретном высказывании. При этом перформативная конструкция может быть частью синтаксической структуры высказывания (как в приведенном выше примере), а может подразумеваться, то есть быть частью имплицитного смысла высказывания (сравним: Switch off the computer, son!) Констативные высказывания описывают речевое действие, например: John switches off the computer. Поэтому здесь синтаксическая структура высказывания строится на основе 3-го лица как подлежащего предложения. Констативные высказывания интерпретируются как истинные или ложные, соответствующие или несоответствующие реальности. По коммуникативно-прагматической направленности высказывания можно разделить на ФАКТУАЛЬНО-ИНФОРМАТИВНЫЕ и ФАКТУАЛЬНО-НЕИНФОРМАТИВНЫЕ. Фактуально-информативные высказыван ия характеризуются тем, что в них всегда выражена цель сообщить какую-то новую информацию слушающему, при этом часто ставится дополнительная цель выполнить сопутствующее прагматическое действие. Отсюда, фактуально-информативные высказывания классифицируются на основании заложенных в них типов информативных актов речи. Здесь можно привести классическую типологию речевых актов, составленную Дж.Остиным на начальном этапе становления прагматики. На ее основании можно выделить следующие фактуально-информативные типы высказываний. 1. Репрезентативные высказывания. Это наиболее распространенные высказывания-сообщения. Единственная коммуникативная цель говорящего в них – сообщить новую информацию о реальном положении вещей. Поэтому коммуникативное содержание таких высказываний выражено в перформативе « я утверждаю ( знаю, уверен )» ( I state/ know/ am sure ). Например:Mrs.James. Women have figured a great deal in your life. [ J.Osborne, 445 ]. Louise. I assure you there were excellent reasons. [ P.Shaffer, 151 ]. 2. Апеллятивные высказывания. Это прямые апелляции к слушающему, в которых на фоне сообщения информации решается дополнительная прагматическая задача. Поэтому апелляции делятся на следующие подтипы. А. Директивные высказывания. Это формы официального обращения – указания, инструкции – с целью побудить выполнить некое действие. Индексом этого подтипа является перформатив « я информирую ( указываю, рекомендую, инструктирую )» I inform/ point out / recommend / instruct. Например: «Don’t take action because of a name! A name is an uncertain thing, you can’t count on it!” [B.Brecht. A Man’s a Man ]. Б. Промисивные высказывания, или высказывания-обязательства. По синтаксической форме они совпадают с репрезентативными высказываниями. Коммуникативное содержание этого типа выражено перформативом « я обещаю» (I promise), поэтому эти высказывания характеризуются отнесенностью к будущему времени и формой глагола в действительном залоге. Подлежащее, как правило, выражено местоимением 1 лица единственного числа, но иногда высказывание в 3-м лице тоже может быть промисивным, если событие зависит от автора речи. Например: (I promise) The train will arrive any minute. В. Менасивные высказывания – это высказывания, выражающие предупреждение или угрозу ( от англ. To menace “угрожать»). Дейктический компонент – «я предупреждаю»( I war n). Данный тип является близким по коммуникативному содержанию промисивному высказыванию, так как тоже относится к временному плану будущего. Но в отличие от последнего здесь автор речи не является гарантом его реализации, поскольку выполнение угрозы/ предупреждения может от него не зависеть. Сравним: (1) I’ll give you the sack. (Я вас уволю.) (2) He’ll pay you.(Он тебе задаст.) Кроме того, адресат не заинтересован в осуществлении угрозы. Г. Высказывания-прямые побуждения, коммуникативное содержание которых заложено в перформативе «я приказываю» ( I order ). Реализуются эти прагматические типы в силу неравных положений говорящего и слушающего. Д. Разновидность побудительных высказываний представляют собой реквестивные высказывания. Их коммуникативная цель выражена перформативом « я прошу», «я умоляю»(I ask, I request, I beg). В отличие от прямого побуждения реквестивные высказывания не предполагают обязательного выполнения. Говорящий и слушающий либо равны по положению, либо говорящий ниже, чем слушающий по социальному статусу. По структуре и реквестивные и побудительные высказывания могут совпадать, отличаясь лишь просодически, или дополнительным лексическим компонентом «please», “will you”.Иногда используется нейтрализованная форма реквестивного высказывания с Let’s. Сравним: (a) Go. (b) Let’s go. Е. Вопросительные высказывания. Их объединяет с побудительными высказываниями не только апеллятивный характер действия, но и сама синтаксическая структура ( смягченное побуждение, или просьба, как правило, имеет вопросительную форму). У них общий перформатив – «я спрашиваю» (I ask). Но у них разные прагматические цели – вопросительные высказывания основываются на отсутствии информации у говорящего, на его потребности получить эту информацию. Ж. Высказывания-формулы этикета. Это «чистые» перформативы, обусловленные социальным регламентом жизни общества. Сюда относятся поздравления, извинения, благодарности, сочувствия, соболезнования и т.п. З. Еще одним типом социального перформатива являются высказывания-декларации, например, I declare the conference open. I announce the meeting close. Фактуально-неинформативные высказывания характеризуются тем, что в них может передаваться фактуальная информация ( хотя бывают высказывания без такой информации, типа междометных высказываний), но она не является новой и не предназначена для сообщения слушающему. Прагматической целью таких высказываний является прежде всего создание благоприятных фатических условий общения, или выражение своего эмоционально-оценочного отношения к обсуждаемой теме или участникам общения. Отсюда, в рамках данного типа высказываний можно выделить два устойчивых прагматических подтипа – фатическое и эмоционально-оценочное высказывания. Фатическое высказывание требует особого внимания исследователя. Это высказывание составляет основу организации самого процесса общения (интеракции), его регуляции. «Фатика», по мнению Т.Г.Винокур, это вступление в общение, целью которого является само общение, удовлетворение потребности в общении – кооперативном или конфликтном, с разными формами, тональностью, отношениями между коммуникантами [Винокур1993]. Выделяют фатическую составляющую речевой коммуникации, или иначе, фатическое общение, сосредоточенное на контактном аспекте взаимодействия, на регуляции социальных отношений. Исследователи отмечают, что фатические высказывания образуют своеобразную коммуникативно-дискурсивную рамку в диалоге, которая свидетельствует об определенной стратегии речевого поведения. Фатическое высказывание имеет различную синтаксическую форму, от однословного предложения до целого текста. В устной презентации это так называемые «разговоры ни о чем» (small talks): о здоровье, о семье, о погоде, о текущих событиях, поздравления, тосты и т.п.В письменной презентации это поздравительные тексты телеграмм, открыток, писем, дарственные надписи, тексты наградных документов и т.п. (Более подробно о фатическом общении см. главу «Регуляция речи» в данном пособии). Эмоционально-оценочные высказывания могут передавать фактуальную информацию, но коммуникативный центр в них сосредоточен на выражении оценки события, факта, а не на информации о нем. Главным содержанием является эмоциональное состояние говорящего. Например: “Forget it, Lewis! She’s probably disappointed in her love-life or something.” [C.Dexter, 18]. Отдельный подтип эмоционально-оценочных высказываний составляют собственно эмоциональные высказывания. Они выражают эмоции, чувства говорящего и направлены на эмоциональное воздействие на собеседника и его поведение. Чаще всего это восклицательные, междометные высказывания, а также предложения транспозитивного характера, выражающие эмоции. Например: “You don’t mean that, do you?” “Come along now, please!” [ C.Dexter, 16; 73 ]. Подводя итог описанию типологии прагматических высказываний, необходимо еще раз напомнить об основном их делении на прямые и косвенные высказывания. Это деление раскрывает проблему соотношения языковой формы и коммуникативной функции в высказывании. У прямых высказываний коммуникативная функция сигнализируется соответствующей синтаксической формой предложения ( утверждение, вопрос, побуждение ). Косвенные ( непрямые ) высказывания характеризуются тем, что в них подобное соответствие не просматривается – в вопросительном предложении выражается констатация или побуждение; в утвердительном предложении выражается вопросительная или побудительная коммуникативная интенция говорящего. Довольно часто косвенными высказываниями являются многообразные имплицитные речевые акты. На такой имплицитности может быть построен целый диалог. Например: A: Say, there’s a good movie playing tonight. B: Actually, I have to study. A: Too bad. B: Yes, I am sorry. A: Well, I guess I don’t need to ask you if you want me to pick you up. Мы видим, что в утвердительном предложении-реплике А выражено побуждение – приглашение в кино. Ответная реплика В – это тоже косвенное высказывание – отказ от приглашения через сообщение причины отказа в утвердительной форме. Следующая реплика А – оценочное высказывание, но это не оценка-сожаление о том, что приятелю придется заниматься, а выражение неудовлетворения, что его приглашение отклонено. Поэтому встречная реплика В подтверждает это. Последняя реплика А строится на многоступенчатой конструкции из модально-оценочных интродукторов ( I guess I don't need to ask you if you want ), чтобы подчеркнуть разочарование говорящего и его слабую надежду на то, что ситуацию еще можно исправить. 2.5. РИТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ РЕЧИ И ЕГО РЕАЛИЗАЦИЯ В ДИКТЕМНОЙ СТРУКТУРЕ ТЕКСТА Речевое общение состоит не только из обмена интеллектуальной информацией, сообщений новостей и тому подобного, но в большой степени из разнообразных видов РЕЧЕВОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ и реакций на него. Под речевым воздействием понимается регуляция деятельности одного человека другим человеком при помощи речи. Целесообразно разграничивать речевое воздействие в широком и узком смысле слова. Речевое воздействие в широком смысле – это любое речевое общение, взятое в аспекте его целенаправленности, целевой обусловленности, это речевое общение, описанное с позиции одного из коммуникантов. Речевое общение в узком смысле – это речевое общение в системе средств массовой коммуникации, оно обычно используется в структуре социальных отношений, когда коммуникантов связывают отношения равноправного сотрудничества. В теории речевой коммуникации есть особый раздел, называемый РИТОРИКОЙ, который занимается изучением средств управления деятельностью людей через речь. Этот раздел напрямую связан с лингвистической прагматикой, которая пользуется риторическими средствами речи для характеристики успешности общения, необходимой в практической деятельности человека. Хорошим примером этого могут служить рекламные тексты. Прагматическая ориентированность рекламных текстов позволяет поставить цель речевого общения – передать необходимую автору информацию – в ряд других реальных целей, в котором передача речевого сообщения является некоторой промежуточной задачей, подчиненной другой, конечной, цели. Рекламодатель будет платить деньги только за тот рекламный текст, который не просто сообщает о товаре или услуге, но который речевым способом побуждает его купить. Этот пример показывает, что любой речевой текст возникает в процессе общения как один из его продуктов, и, следовательно, он может быть адекватно исследован ( интерпретирован, понят, описан ) только в том случае, если восстанавливаются связи текста с процессом общения и деятельностью, ради которой текст был создан. Существуют противоположные точки зрения на риторику и предмет ее исследования. Согласно одной позиции риторика должна описывать лишь специальный вид коммуникации – риторическую коммуникацию, основанную на целенаправленном речевом воздействии. Согласно другой позиции всякая коммуникация риторична по своей природе, и поэтому можно говорить о риторическом аспекте любого высказывания в рамках речевой ситуации. Второй подход представляется более убедительным, поскольку очевидно, что без воздействия трудно представить коммуникацию в целом. Воздействие всегда реализуется в общении как составная часть взаимодействия коммуникантов, даже при самой слабой, «неагрессивной» коммуникации. Иными словами, в риторическом смысле действие в речи реализуется через воздействие . Речевая деятельность, как любой другой вид деятельности, предполагает постановку цели и осуществление ее организации. Необходимым условием успешности речевой деятельности является адекватное речевое поведение ее участников, которое исходит из характера их межличностных отношений. Выделяют два основных типа отношений между субъектами речи. Первый тип можно назвать отношением субординации, когда в силу более высокого социального статуса один субъект речи адресует другому субъекту речи императивные требования, побуждая его к совершению необходимого действия. Второй тип можно назвать отношением координации, когда один субъект речи не может воздействовать на другой субъект речи путем императивных требований, а должен побудить его к добровольному совершению действия. Всякое речевое воздействие начинается с привлечения внимания к речевому сообщению, его источнику или автору, то есть с контактоустанавливающей функции речи. Она подразумевает организационный аспект речевой интеракции, включающий установление, поддержание и размыкание речевого контакта. Средства привлечения внимания адресата могут содержаться в самом речевом тексте ( вербальная фатическая речь ), а могут находиться за пределами речи, например, через использование популярного журнала, модной телепередачи, интернет блога и т.п. в качестве носителя сообщения ( невербальное фатическое общение ). При этом сами фатические средства должны быть определенным образом организованы и находиться в полном соответствии с характером речевой ситуации. Далее структурирование речевого общения как вида деятельности осуществляется по определенной РИТОРИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ. Исходная риторическая схема общения была выработана еще в античные времена в эпоху, когда царила устная форма обращения к народу и было сильно влияние личностного воздействия речи риторов. Эта схема включает следующие этапы развития речевого действия: 1) изображение ( = инвенция ); 2) расположение ( = диспозиция ); 3) изложение ( = элокуция ); 4) запоминание; 5) произнесение. Последние два этапа связаны с техникой реализации « звучащего « текста в конкретной деятельности оратора. Первые три этапа составляют основу классической риторической схемы. Более упрощенно можно назвать инвенцию поиском аргументов, диспозицию – поиском порядка аргументов, элокуцию – словесной реализацией текста. Соотношение этих этапов риторической схемы речи, которое обеспечивает ее цельность и равновесие, может быть различным в каждом конкретном виде коммуникации. Согласно автору классической риторики Аристотелю речевое воздействие оратора начинается с учета трех типов речевых параметров: 1) отправителя сообщения; 2) получателя сообщения и 3) темы сообщения. Первый тип параметров обусловливает способ трактовки темы в зависимости от роли и места произнесения высказывания, а также от того образа себя, который « я» - субъект предполагает создать в процессе общения. Второй тип параметров определяет способ трактовки темы, связанный с предполагаемой реакцией реципиента ( аудитории ), с учетом настроения и эмоционального состояния последнего. Третий тип параметров выявляет источники, раскрывающие тему ( аргументы, «общие места» ). Эти три типа параметров речи характеризуют «упорядочивание» мысли и открывают риторический путь к дальнейшему ее продвижению «от мысли к слову». На этапе диспозиции сочиняемая речь ( или потенциальный текст ) делится на шесть частей: введение, предложение, повествование, подтверждение, опровержение, заключение. Иными словами, перед нами традиционное построение литературного сочинения ( = композиции ). В результате такой организации «мысли»тема речи готовится к словесной реализации. Поэтому уже на этом этапе отправитель речи имеет общее представление о структурировании речевого продукта, о членении каждой из шести частей потенциального текста на минимальные тематические формы – отдельные диктемы, их блоки – гипердиктемы и, в первую очередь, о композиционно-текстовых тематических отрезках - партитекстах (Блох). На этапе элокуции происходит словесное оформление мысли, то есть собственно текстообразование. В классической риторике элокуция – это наименее разработанный раздел и вызывающий наибольший интерес у лингвистов. Содержание этого этапа риторической схемы общения включает: общие наблюдения над различными грамматическими формами ( предложение, фраза, период ); описание и классификацию риторических фигур; описание основных характеристик стиля и его разновидностей; учение о «формах» стиля ( в прозе и поэзии ) А также изучение кумулемных и оккурсемных текстовых единиц. В риторике важен не только способ выражения мысли, но существенной является и форма выражения мысли. Появляются особые риторические средства, называемые «риторическими фигурами» речи ( или ораторскими фразами ), которые придают мысли особые свойства воздействия на адресата, поскольку являются экспрессивно-образными формами выражения мысли. Центральным принципом элокуции, и риторики в целом, является понимание того, что одна и та же мысль должна иметь множество «одежд» - слово и его синонимы и антонимы, фраза и перефраза, метафора, гипербола, литота, ирония, зевгма и многие другие способы переноса смысла – все это дополнительные вербальные средства риторического воздействия, которые «помогают» говорящему найти кратчайший путь к эмоциональному восприятию сообщения слушающим. Речевой механизм создания эмоциональной окраски сообщаемой мысли является залогом успешности риторического воздействия. Существующие монологический и диалогический виды речи представляют собой две РИТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ОБЩЕНИЯ. Монологическая речь реализует речевое воздействие в полном и завершенном виде, так как вербально представляет развернутую аргументацию. Эта аргументация представляет собой однонаправленную коммуникативную последовательность связных предложений, оформленных кумулятивной (присоединительной) связью. Объединение предложений присоединительного типа М.Я.Блох предлагает кратко называть «кумулемой» [Блох 1986:117]. То есть, монологическая риторическая форма общения имеет кумулемное строение. На определенном этапе монологическая речь трансформируется в диалогическую речь, в которой аргументация подается в основной, вопросно-ответной форме. Это двунаправленная последовательность предложений-реплик, когда аргументы произносятся собеседниками по очереди как бы навстречу друг другу, оформленная встречной, или иначе оккурсемной, связью. Объединение таких предложений соответственно названо «оккурсемой». Следовательно, диалогическая риторическая форма общения – это оккурсемное строение. Здесь важно подчеркнуть, что в отличие от общего коммуникативного принципа, согласно которому монологическая речь есть частное проявление диалогической речи, в строго риторическом смысле монологическая речь всегда доминирует над диалогической, поскольку в риторическом общении реализуется личностная роль ритора, его умения и навыки, которые на начальном этапе проходят полную форму самореализации в монологе, а затем подкрепляются механизмом получения ответных реакций на высказанный тезис в диалоге. Поэтому монологическая риторическая модель это своего рода «микротекст» со своей «микротемой», или темой ритора, полностью реализуемой в общении. В то время как диалогическая риторическая модель – это неравнозначное деление «микротемы» между двумя собеседниками: ведущая реплика (вопрос) задает ее содержание («заголовок»), а ответная реплика его развивает сообразно позиции собеседника, которая может не совпадать с позицией автора тезиса. Таким образом, становится очевидно, что через риторическую схему речевого общения можно осознать базовый смысл речевого акта, который лежит в основе всей речевой деятельности. 2.6. СТИЛИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ВЫСКАЗЫВАНИЯ В ДИКТЕМНОЙ СТРУКТУРЕ ТЕКСТА Высказывание приобретает смысл лишь тогда, когда оно адекватно воспринято реципиентом. При этом существенным фактором выступает функциональная отнесенность высказывания к конкретной социальной сфере общения, в которой реализуется отдельная область человеческой деятельности. Коммуникативная структура высказывания всегда включает языковые единицы, маркирующие функциональный стиль речи, или иначе ее РЕГИСТР. Любое высказывание независимо от сложности структуры ( предложение, диктема, дискурс ) обладает номинативно-предикативной, тематической и стилевой организацией [ Блох 1986 ]. Стилевая организация – это своеобразная «аранжировка» высказывания, затрагивающая как формальную, так и содержательную его часть. Без стилизации нет речи ни в каком проявлении. Но стилизация в функциональном смысле – многоаспектное явление, финальной целью которого является выбор языковых средств, адекватный всем аспектам. Нельзя не согласиться с тем, что своеобразной «точкой отсчета»в понимании стилистического аспекта высказывания является его принадлежность к спонтанной или подготовленной речи, в том числе разграничивающая спонтанную как «чисто» устную, а подготовленную и как устную, и как письменную речь. Не углубляясь в суть академических дискуссий, которые ведутся в современной лингвистике по вопросам дифференциации стиля языка и стиля речи, о природе таких явлений как «функциональный стиль» и « функциональный жанр « в тексте и дискурсе , воспользуемся вполне понятной и обоснованной классификацией стилизаций в тексте, предложенной М.Я.Блохом [Блох 1986: 121-123], чтобы показать функционально-стилистическую специфику спонтанной и подготовленной речи. Упомянутая классификация базируется на шести основных принципах: 1) по характеру отражения в тексте языковых норм; 2) по отражению сферы общения; 3) по характеру семантических средств выражения; 4) по силе воздействия; 5) по уровню эмоциональной насыщенности; 6) по соотношению экспликативного и импликативного содержания речи. Как видно из самих принципов, классификация учитывает как языковые, так и неязыковые параметры высказывания. Согласно принципам (1), (3), (6)стилизация отражается в формально-содержательной стороне высказывания, согласно принципам (2), (4), (5) стилизация высказывания выходит за его языковые рамки. При этом важным дополнительным условием стилистической характеристики высказывания является фактор личности самих участников коммуникации, их социо-культурный, языковой, психологический и коммуникативный статус. Обратимся к примерам. 1. A. What the… where d’you think you’re going? B. What d’you mean? A. Well, you’re not allowed to turn right here. B. Who says it’s not allowed? A. That sign does, mate. “No Entry”, you ought to be able to read that. B. It’s impossible to see. A. You’d better get your eyes tested, you had. You’re not fit to be on the roads. [L.& J.Soars. Headway 2005: 132] Перед нами типичный случай спонтанной диалогической речи, который можно отнести к разряду практического рассуждения ( или прескрипции), направленного на принятие решения. Это фрагмент разговора двух приятелей в автомобиле по дороге к месту назначения, на что указывает вокатив mate. Общая тональность неформального общения повышенная, так как оно происходит в состоянии конфликта, мотивированного появлением опасности на дороге. Ролевой статус коммуникантов можно определить как неравенство, в котором просматривается психологоческое доминирование А , отражаемое в агрессивно-наступательной тактике воздействия на В. Из указанной пресуппозиции вытекает следующая стилистическая принадлежность данного высказывания. С точки зрения языковых норм это разговорный стиль общения с элементами литературно-книжного (письменного) стиля, последний несет особую эмоциональную нагрузку (you're not allowed to turn, you ought to be able to read, get your eyes tested). По отражению сферы общения это обще-обиходный стиль речи, лишенный дейктических элементов профессиональной принадлежности участников и речевой ситуации. По степени использования семантических языковых средств это сугубо фактуальная речь, практически не прибегающая к литературно-образным характеристикам. По силе коммуникативного (риторического) воздействия это достаточно экспрессивная речь, использующая не лексические, а грамматические средства выразительности (реитерация вокативного местоимения you, эмоционально-риторический вопрос Who says it's not allowed, парцелляция «No Entry” и др.) По уровню эмоциональной насыщенности это ярко выраженная эмоциональная речь, естественная для людей в подобной житейской ситуации. Эмоциональность доминирующей роли А более высокая, чем эмоциональность реагирующей роли В. Смена испуга-удивления на менторско-поучительную тональность у А определяется эллиптической зачинной фразой What the…, в которой угадывается желание произнести обычное в таких случаях ругательство What the hell…, с последующим уточняющим ироническим вопросом Where d’you think you’re going? И далее, реитерация модально-волюнтивных конструкций с подлежащим you – you're not allowed , you ought to be able , you’d better get your eyes tested – свидетельствующая об изменении настроения А, подавлении им испуга и желании его скрыть. Более слабая эмоциональность В имеет «обратный» вектор: от спонтанного недоумения, выраженного стереотипным вопросом What d'yoг mean? до явного сопротивления напору А через эмоционально-риторический вопрос Who says it's not allowed? и отрицательно-констативную оценочную фразу It's impossible to see. В плане соотношения экспликативной и импликативной составляющих в анализируемом высказывании обращает на себя внимание, что его синтаксический формат представляет собой сочетание « ординарно полных конструкций « с «вторично полными конструкциями», то есть нормативно экспликативную стилизацию с «гипер-экспликативной» (Блох). Сравним: B: What d’you mean?/ It’s impossible to see … A: “No Entry”, you ought to be able to read that. / You’d better get your eyes tested, you had. …. Это адекватно отражает эмоционально-этические отношения участников речевой ситуации в конкретный момент. II. Pilsner, the most abused beer style in the world, is in danger of being equally defiled in its country of origin. The dash to embrace every aspect of free-market capitalism in the Czech Republic now threatens the noble traditions of Bohemian brewing, turning some of the finest beers into just a few more international – style lagers. (…) [Martin Parrot. Grammar for English Language Teachers, Cambridge University Press, 2000 : 374 ] Высказывание (II) представляет собой пример подготовленной, письменной речи. Это – начало аналитической статьи о влиянии методов современного производства и торговой политики на традиции пивоварения знаменитых марок в Чешской Республике. Это четко выверенная литературно-книжная стилизация, построенная по канонам зачина текста и отражающая профессиональное общение, на что, прежде всего, указывает наличие соответствующей терминологии и профессиональных стереотипов – Pilsner, beer style, free-market capitalism, Bohemian brewing, the finest beers, … Для усиления своего негативного отношения к процессу превращения известного чешского пива Пилзнер в напиток, теряющий традиционно национальные свойства, автор придает фактуальному высказыванию черты образной стилизации, используя эффект контраста ( abused, defiled, threatens, lagers - noble traditions, the finest beers ) и подчеркнутой иронии ( the dash to embrace every aspect of free-market capitalism ). Это же позволяет отнести высказывание к экспрессивному типу стилизации речи. Эмоциональность автора присутствует, но она ограничена рамками письменного высказывания – конструкциями с превосходной степенью прилагательных и разговорным элементом just a few - Pilsner, the most abused beer style / turning some of the finest beers into JUST A FEW more international – style lagers. Синтаксис высказывания характеризуется высокой степенью гипер-экспликативности – абзац, состоящий в целом только из двух предложений, дополнительно «нагружен» развернутыми клауземами с неличными глаголам и (герундием, инфинитивом, причастием), что вполне отвечает законам построения подготовленной, письменной речи. Совершенной иной подход к регистровой дифференциации речи предлагают авторы коллективной монографии, представляющей описание коммуникативной грамматики русского языка, - Г.А.Золотова, Н.К.Онипенко, М.Ю.Сидорова.Коммуникативная грамматика русского языка. М.,2004. Они исходят из коммуникативной структуры текста как высшей формы речевой деятельности человека. Текст является многомерной речевой единицей, включающей различные регистровые проявления. В этой связи текст имеет интенцию представить либо сообщение ( в широком смысле ), либо обмен репликами. Отсюда, существуют коммуникативные регистры, реализуемые в монологическом и диалогическом текстах. Построение текстового сообщения отталкивается от трех коммуникативных типов речи, или речевых регистров, представляющих три уровня абстрагирования говорящего от действительности. Это «репродуктивный» (изобразительный) регистр, когда говорящий воспроизводит последовательность сменяемых действий в реальном хронотопе происходящего. Дейксисом такого высказывания является модус I see that, I feel that. Если сообщение представляет факты, события, свойства не в прямом наблюдении, а в результате неоднократного наблюдения или повторно, то это «информативный» регистр речи. Здесь дейксисом будет модус I know that, It is well-known that … И наконец, факты, события, свойства могут быть представлены в форме обобщающей информации, соотносимой с универсальным опытом множества людей на значительном отрезке времени. Это «генеративный» регистр речи. Генеративные высказывания имеют форму умозаключений, сентенций, афоризмов и т.п. Это так называемое «вневременное» высказывание. Взаимодействие указанных выше коммуникативных регистров с коммуникативной интенцией сообщения в полном объеме и различных комбинациях проявляет себя в художественном монологе. Сравним: When Morse awoke the following mo rning , he was aware of a grey dawn through the window of the small ward, to his left; and of a clock showing 4.50 a.m. on the wall above the archway to his right, through which he could see a slimly attractive nurse, sitting in a pool of a light behind a desk, and writing in a large book. Was she writing, Morse wondered, about him? If so, there would be remarkably little to say; for apart from very brief bout of vomiting in the small hours, he had felt, quite genuinely, so very much better; … [ C.Dexter. The Wench is Dead, p.9]. Приведенное монологическое высказывание представляет собой развернутое сообщение, построенное на трех коммуникативных регистрах: а) изобразительно-репродуктивном ( he was aware of a grey dawn through the window; of a clock showing 4.50 a.m.; he could see a slimly attractive nurse, sitting .., and writing ..); б) генеративном ( there would be remarkably little to say) и в) информативном ( he had felt, quite genuinely, so very much better), последовательность которых раскрывает особый способ подачи событий через восприятие главного героя. Согласно авторам упомянутой работы, в диалогической речи, помимо трех регистров, характерных для монолога, существенную роль выполняют еще два, типично «диалогических» регистра, – это так называемый «волюнтивный», когда языковые средства используются для выражения интенции говорящего, адресованной потенциальному исполнителю его воли; и «реактивный», реализующий эмоционально-оценочную реакцию адресата. При этом подчеркивается, что «диалогический блок» может формироваться отдельно, имея волеизъявительные и реактивные языковые единицы, а может входить в состав развернутого монологического высказывания с доминирующим репродуктивно-информативным регистром и тем самым подчиняться последнему [ там же, с.33 ]. Рассмотрим пример: There was another, stronger gust of wind and the boat shuddered and dipped its bowsprit into a wave. “The wind’s freshening a bit, Michael”, Lawrence said “You’d better put the bottle where no harm can come to it and then get down the mailsail. It’s getting a little rough, so you better remember the old maxim – one hand for the boat and one for yourself”. “I’ve heard it”. [ I.Shaw. The Top of the Hill, p.79]. В данном отрывке прямая речь встроена в репродуктивно-информативный контекст и поэтому внутреннее, диалогическое, построение обусловлено общей монологической структурой текста, происходит смена коммуникативных регистров – репродуктивный регистр авторской речи дополняется волюнтивными конструкциями говорящего ( you'd better put the bottle, and then get down the mailsail, you better remember the old maxim ), затем генеративным регистром высказывания ( one hand for the boat and one for yourself ),который одновременно служит репликой для реагирующего предложения, выражающего согласие адресата, (I’ve heard it.). В заключении данного раздела еще раз подчеркнем, что стилизация высказывания является неотъемлемой частью его коммуникативной природы, независимо от того, рассматривается высказывание изолированно или в составе более широкой текстовой связи. Стилизация всегда предполагает учет как языковых, так и неязыковых признаков. Правильное и полное представление о стилистическом аспекте высказывания дает изучение закономерностей жанровой организации речи, поскольку «ни одно новое явление (фонетическое, лексическое, грамматическое) не может войти в систему языка, не совершив долгого и сложного пути жанрово-стилистического описания и обработки» [Бахтин1996: 165]. Изучение жанровых особенностей позволяет более точно объяснить целый ряд категориальных сущностей, значимых для семантики, парадигматики и синтагматики языковых единиц разных уровней языковой системы. К сожалению, рамки предлагаемого пособия, а также недостаточная разработанность проблематики речевых жанров в современном языкознании не позволяют представить универсальную концепцию. Отсылаю читателя к работам признанных исследователей в этой области, таких как М.М.Бахтин, В.Г.Гак, А.Вежбицка, В.В.Дементьев, М.Н.Кожина и другие. ГЛАВА 3. ЯЗЫКОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛЯЦИИ РЕЧИ 3.1. РЕГУЛЯЦИОННАЯ МОДЕЛЬ ОБЩЕНИЯ Главным имманентным признаком речи является ее адресация. Речь всегда кому-то предназначена, даже если это так называемая «внутренняя речь» - тогда она адресована «самому себе». Адресация речи есть непрерывный процесс «ее адаптации с точки зрения соответствия ее формы ее содержанию в восприятии адресата» [Блох 2007:6]. Чтобы достичь успешной реализации адресации речи, процесс общения постоянно пребывает в состоянии динамичной регуляции. Иными словами, регуляция общения – это «динамика поиска оптимальных средств выражения» [там же]. Сам процесс регуляции есть неотъемлемое качество любой речи как особого вида деятельности. Это означает, что речь не регулируется извне, она саморегулируемый процесс. В то же время, процесс общения – многоаспектный и многокомпанентный механизм, в котором регуляция осуществляется под влиянием одних или других доминирующих факторов. В этой связи общий процесс регуляции речи можно рассматривать с точки зрения способов как «внешнюю регуляцию» и «внутреннюю регуляцию» (или саморегуляцию). Регуляционный механизм речевой коммуникации в целом формируется путем взаимодействия семи составляющих, впервые обозначенных в статье М.Я.Блоха «Проблема регуляции речевого общения и коммуникативный треугольник»[Блох 2007:3-10]. Это взаимодействие можно рассматривать как своего рода модель регуляции общения. Она включает целевое содержание речи, личностный статус коммуникантов (говорящего и слушающего), фактор «экстракоммуниканта» (слышащего), свойства канала связи, пресуппозицию и постсуппозицию общения. Рассмотрим эти компоненты общения более подробно. Целевое содержание является главным стимулом всего процесса. Это то, ради чего коммуниканты вступают в речевой контакт. Его грамматико-коммуникативное оформление в абстрактном представлении имеет вид схемы «заявление, побуждение, вопрос», структурно классифицируемой как повествовательный, побудительный и вопросительный типы предложения. Личностный статус говорящего-отправителя сообщения определяется как его «языковая личность», включающая такие характеристики как психологический тип, общественное положение, род занятий, образование, интеллектуальный потенциал и пр. Личностный статус слушающего-получателя сообщения определяется теми же параметрами его «языковой личности», что и личностные характеристики говорящего, но существенно отличается от последнего степенью влияния на регуляционный процесс общения. Фактор экстракоммуниканта, или слышащего, предполагает, что регуляция учитывает наличие постороннего лица, не участвующего в прямом диалоге. Это может быть невольно слышащий и намеренно слышащий, или подслушивающий. То, как меняется регуляционный механизм общения под влиянием этого фактора, будет описано в следующих разделах. Свойства канала связи есть условия протекания общения в реально сложившейся ситуации, например, непосредственная беседа в определенном месте, ток-шоу в теле- и радио-эфире, переписка в интернете, интервью в посольстве и т.п. Фактор пресуппозиции в регуляции общения исходит из общего положения прагмалингвистики о том, что пресуппозиция представляет собой «фоновые знания» говорящего и слушающего, необходимые для понимания речи. С точки зрения задач регуляции пресуппозицию, по мнению М.Я.Блоха, можно в узком смысле рассматривать как «фонд релевантных знаний говорящего о личности слушающего» [Блох 2007:8].Говорящий создает в своем сознании образ предполагаемого слушающего («квазислушающего»), к которому он будет обращаться. В этой связи фактор постсуппозиции есть встречный «фонд релевантных знаний» слушающего о личности говорящего, или, иначе, предполагаемый образ говорящего в сознании слушающего. Пресуппозиция и постсуппозиция есть «две взаимосвязанных стороны явления, которые следует называть «коммуникативной суппозицией»» (Блох), составляющей основу динамичного механизма регуляции речи. При этом важно иметь в виду, что и пресуппозиция и постсуппозиция могут быть продуктивными, когда предположение оправдано реальным взаимодействием, и непродуктивными – когда ожидания предполагающего не оправдываются и контакт нарушается. 3.2.СУБЪЕКТНО – ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В РЕЧЕВОМ ОБЩЕНИИ Описание системы языка в прикладном коммуникативно-прагматическом аспекте предполагает изучение механизма регулирования речевого процесса, под которым понимают речевую поведенческую стратегию его участников, мотивирующую выбор соответствующих средств для построения дискурса. Интерактивный характер отношений между коммуникантами как регуляторами общения можно представить в терминах лингвистической науки как особый тип субъектно-объектных отношений. Субъектно-объектная парадигма в первую очередь связана с построением высказывания, его семантико-синтаксической моделью, или иначе, с предикативностью в широком смысле слова. Высказывание как предикативная единица есть результат взаимодействия предицирующего компонента, то есть субъекта процесса, с предицируемым компонентом, то есть объектом процесса, при этом сам процесс, или предикат, является центром этого взаимодействия. Процесс общения в целом, как и любой другой процесс, это реализация своеобразных предикативных отношений в глобальных масштабах. В рамках этих отношений объединяются и языковой и неязыковой компоненты, то есть само высказывание и его «производители». Парадигма «я»-субъект – «ты»-объект, эксплицированная в высказывании (например: I tell you; I speak to you,..), и эта же парадигма, отражающая реальное взаимодействие говорящих, наполнена разным содержанием. В высказывании нет прямой связи между «я»-субъектом и «ты»-объектом, или она носит необязательный характер. Часто номинация «ты» опускается в высказывании, акцентируя само сообщение, например: Isay that, I insist that, I ask if, I wonder why… При этом номинация “ты»-объекта во многом зависит от валентности глагола-предиката, его семантического компонента, с этим же связана и возможность его опускать. Сравним: а) I say (to you) that…, б) I tell you that… Глагол «say» позволяет опускать объект «to you” , глагол «tell» требует присутствия этого объекта. В процессе реального взаимодействия «я»-субъекта и «ты»-объекта осуществляется прямая связь между ними – отсутствие одной из сторон делает диалог невозможным и бессмысленным. При этом роль «ты»-объекта по существу совпадает с ролью «я»-субъекта, что позволяет говорить о единой прагматической категории субъекта речи, реализуемой в двух вариантах – говорящего/слушающего (подробнее см. раздел 1.4. «Прагматический аспект речи»). Регуляция речевого общения опирается на главный признак речи – ее диалогичность. Диалогичность в широком понимании допускает структурно-коммуникативные варианты. В целом в парадигматических отношениях находятся конструкционно полные диалоги и конструкцонно редуцированные диалоги ( или, иначе, монологи). Продуцирование речевого продукта в каждом случае имеет разный механизм. В конструкционно полном диалоге реализуются обе роли субъекта речи – адресант/адресат, и регуляционный механизм имеет форму «маятника», в котором одинаково значимы и позиция говорящего, и позиция слушающего. Коммуникативной целью порождения высказывания является «сближение» двух позиций, необходимость достижения взаимопонимания и консенсуса при принятии практического решения. Здесь каждая из ролей сознательно идет на «ущемление» своего интереса. В конструкционно редуцированном диалоге, то есть монологе, реализуется только одна роль субъекта речи – адресанта, поскольку коммуникативной целью является учет лишь одной позиции – позиции говорящего, его знаний, впечатлений, оценок, которые формируются без учета обязательной ответной реакции слушающего (такая реакция может последовать, если монолог встроен в диалогическую форму, но тем не менее, она не прогнозируется говорящим). Отсюда, регуляционный механизм представляет собой самовыражение говорящего в максимально полной вербально – информативной форме. Регуляция письменных форм общения осуществляется в другом, более сложном режиме, чем устных, о которых шла речь в предыдущем изложении. Здесь большую роль играет фактор времени, так как субъектно-объектные отношения осуществляются опосредовано, и роль субъекта – адресата часто не выражена четко и однозначно. Существуют формы, которые не предполагают немедленного ответа (например, личная или корпоративная переписка), есть формы, которые предполагают не вербальный, а деятельностный ответ (предписания, законопроекты, приказы, инструкции и т.п.), и наконец, много письменных форм вообще не предполагают никакой ответной реакции (художественная литература, дневники, информационные материалы в прессе и т.п.). Дистантный характер письменной коммуникации указывает на то, что в большинстве случаев ее вербальная регуляция полностью находится «в руках» субъекта – пишущего, или «я»-субъекта (роль «ты»-субъекта минимизируется до «ответного письма», факт возможного появления которого проблематичен и необязателен). Вот почему существует устоявшееся понятие «писать для себя», «писать в стол» (особенно у пишущих художественные тексты), не рассчитывая, что написанное когда-нибудь прочтут. Отсюда, продуцирование письменного высказывания есть процесс саморегуляции речи, когда пишущий «я»-субъект одновременно является и исполнителем и контролером, или «я»-субъектом и «ты»-субъектом в одном лице одномоментно. Поэтому для удовлетворения интереса и потребности читающего «ты»-субъекта в себе пишущем «я»-субъекте человек корректирует, шлифует, редактирует написанное в поиске наиболее оптимального варианта. Письменный вербальный продукт – это наивысшая форма самовыражения субъекта речевой коммуникации. 3.2.1. АВТОРИЗОВАННАЯ И НЕАВТОРИЗОВАННАЯ ДИКТЕМА (ВЫСКАЗЫВАНИЕ) Как известно, законченная синтаксическая структура, или диктема, становится высказыванием, то есть речевым действием, когда происходит процесс ее актуализации в речи, или когда языковая форма является результатом коммуникативного взаимоотношения отправителя и получателя речевого послания. Отсюда, любое высказывание всегда АВТОРИЗОВАНО в силу своей природы, так как представляет собой вербальный продукт конкретного индивидуума, его породившего. Автор высказывания это первоисточник его появления, начиная от замысла и заканчивая воспроизведением. При этом способ воспроизведения – звуковой или графический, а также временной момент значения не имеют. Это позволяет трактовать автора высказывания как обобщенную категорию создателя речи [ Кваскова 2001: 27]. В отличие от автора говорящий/пишущий – категория более конкретная, приобретающая четкие параметры в конкретной ситуации общения. Здесь существенными признаками становятся его устная (звуковая) или письменная (графическая) форма воспроизведения направленности на получателя речи. В процессе общения говорящий/пишущий может вербализовать свои собственные мысли и идеи. Это означает, что данный говорящий/пишущий выступает автором высказывания. Если он воспроизводит «чужие» мысли, интерпретируя их своим индивидуальным образом, он становится своего рода «посредником»между автором и реципиентом. В этом случае высказывание является совокупным продуктом как минимум двух «производителей». В устной, прямо направленной, речи позиция произносящего высказывание (говорящего) приоритетна по отношению к автору высказывания. Поэтому в диктемной структуре всегда присутствуют языковые маркеры говорящего-автора и говорящего-«посредника». И, соответственно, использование говорящим таких языковых средств, которые сигнализируют о нем как об авторе сообщаемой информации, можно назвать способом АВТОРИЗАЦИИ высказывания. Авторизация речи может быть естественной, ненасильственной, то есть первичной, когда она вплетена в ткань сообщения и не воспринимается отдельно от него. Говорящий самим фактом произнесения сообщения обозначает свое авторство в нем через дейктические элементы прагматической оси «я – здесь – сейчас». Например: I catch upon my reading. For some reasons it’s almost impossible to read in New York [I.Shaw]. Однако нередко говорящий использует добавочные средства для подчеркивания своего авторства сообщаемой информации. Тем самым создается вторичная авторизация, направленная на принуждение реципиента воспринимать факт авторства отдельно от факта самой информации. Использование дополнительных средств экспликации авторства передаваемой информации служит способом регуляции межличностных отношений участников речевой коммуникации. Дополнительная информация об авторизации высказывания располагается в модусной части его коммуникативной структуры, в которой заложены эксплицитные вербальные характеристики индивидуумов, производящих речевой продукт. Вербальные средства эксплицитного модуса выступают одновременно дескрипторами межличностного общения [Кваскова 1991]. Отсюда, для большей уверенности в достоверности сообщаемой информации и говорящий и слушающий должны быть заинтересованы в особом номинировании ее автора. Однако сам выбор средств авторизации часто свидетельствует о том, что интересы отправляющей и получающей сторон по отношению к источнику информации не совпадают. В коммуникативной тактике говорящего можно выделить два противоположных подхода к номинированию автора информации: 1) говорящий заинтересован в прямом, открытом озвучивании своего авторства; 2) говорящий заинтересован, чтобы дистанцироваться от сообщаемой информации, то есть скрыть свое авторство перед реципиентом. Граница между говорщим-автором и говорящим-«посредником» не является фиксированной. Независимо от реального положения вещей в меняющихся коммуникативных условиях роли говорящего-автора и говорящего-«посредника» могут меняться местами, и смена этих ролей получает отображение в соответствующем типе авторизации создаваемого высказывания. При коммуникативной тактике «вовлечения говорящего в речевую ситуацию» в диктемной структуре высказывания всегда виден «эффект присутствия субъекта речи», то есть наличие соответствующих вербальных сигналов. Например: Now, here we were, sipping morning coffee on the balcony of our bungalow. It was March,9,1989. I began talking enthusiastically about the days’ plans. Перед нами формально авторизованная диктема, оформленная дейктическими маркерами now, here, we, our, March, 9, 1989, I, the days’plans. Следуя тактике дистанцирования (отстранения) от сообщаемой информации, говорящий строит высказывание таким образом, чтобы в его формально-коммуникативной структуре не было сигналов присутствия субъекта речи, выбирается форма максимального объективирования факта информации. Это особенно характерно для языка документов, исторических текстов, информационных сообщений, а также повествования от 3-го лица. Например: The blonde woman saw a man cross the street. The man looked scared. Такие высказывания являются формально неавторизованными. Каждая из названных коммуникативных тактик субъекта речи реализуется через специфические речевые приемы, усиливающие присутствие или отсутствие субъекта речи в высказывании. Остановимся на анализе двух типичных средств интенсификации авторизованного и неавторизованного высказывания (диктемы).. Среди довольно многочисленного набора грамматических средств авторизации в речи, таких как личные местоимения 1-го и 2-го лица и их производные, дейктические элементы, обозначающие пространственно-временные границы речевого акта в диапазоне «здесь – сейчас», сигналы внимания типа Well; Finally; Indeed; Anyway;.., контактоустанавливающие и эмоциональные формы типа Look here; I don’t care; I’m stupid enough to deny; I’m happy to stress, главным средством безусловно является вводно-предикативная конструкция коммуникативно-установочного и модально-оценочного статуса, котоpyю принято называть “коммуникативным интродуктором» [Кваскова 1988]. Это формы типа I think, I am sure, I agree, I know, I suppose, а также их коммуникативные производные типа Just think, Don’t you know, Are you sure,.. Именно через эти интродукторы говорящий намеренно и в полном объеме эксплицирует сам коммуникативный процесс и его участников: а) констатацию факта информации – I’m sure that ; б)запрос информации – I ask you why; в) принуждение к деятельности – I insist/demand that… Поэтому сама синтаксическая модель интродуктора является дейксисом речевой коммуникации в целом, она включает субъект и объект в форме местоимений 1-го и 2-го лица, глагол-предикат речемыслительной и модально-оценочной семантики в форме настоящего времени индикативного наклонения. Здесь важно подчеркнуть, что функционируют коммуникативные интродукторы как в составе отдельного предложения в качестве его модусной части, так и на правах самостоятельной, подчас стереотипной, диктемы. Сравните, например, начало повествования I tell you what/this, которое является интродукторной диктемой ко всему последующему тексту. Коммуникативно-прагматическое назначение этих конструкций заключается, с одной стороны, в необходимости подчеркнуть, усилить базовую информацию, а с другой стороны, с их помощью субъект речи дополнительно обозначает свое авторство, то есть свою заинтересованность в этой информации. Например: I don’t know why you can’t take your own things away. В этой косвенной вопросительной структуре с интродуктором I don't know отрицательной модификации говорящий подчеркивает свою заинтересованность в выполнении действия слушающим. Это косвенное, смягченное побуждение в терминах прагмалингвистики. В силу определенных прагматических условий ситуации субъекту речи подчас не нужно, не хочется, а порой и не выгодно акцентировать свое «присутствие» в высказывании – ему выгодно занимать позицию «стороннего наблюдателя», который просто вербально фиксирует все, что происходит перед его глазами. Иными словами, свою собственную речевую активность говорящий трансформирует в активность 3-го лица (лиц). И здесь очень часто субъекту речи недостаточно просто строить высказывание от 3-го лица – ему необходимо подчеркнуть с помощью дополнительных средств свое «неприсутствие» в ситуации. Эффективным способом такого подчеркивания является прием, когда грамматические признаки «лица» (персоны, исполнителя действия) приписываются «не-лицу» (неодушевленному или абстрактному объекту действия). Этот прием можно охарактеризовать как речевое явление ПЕРСОНИФИЦИРОВАНИЯ, когда осуществляется механизм прямой синтаксической транспозиции в субъектно-объектной структуре предложения при активной форме глагола-предиката. Сравним два высказывания: 1) I’m sorry, I said a silly thing. 2) I’m sorry, these words don’t make sense. Высказывание (2) выражает тот же самый смысл, что и высказывание (1), но строится путем приема персонифицирования объекта речи (these words) при активном по форме и семантике глаголе make. Рассматриваемое явление персонифицирования следует отличать от грамматической транспозиции родовых свойств отдельных существительных ( хотя в основе того и другого лежит один и тот же механизм, называемый grammatical personifying transposition [Blokh 1983]). Последняя затрагивает лишь ограниченную категорию английских существительных, которые в силу культурно-исторических традиций приобретают в речи закрепленные за ними персонифицирующие свойства. Так, виды транспорта персонифицируются всегда по женскому роду. Например: You may see his yacht in the harbour. She is fantastic. Рассматриваемый прием персонифицирования реализуется прежде всего в субъектно-предикатной структуре высказывания. Но в сферу его действия могут попадать и другие, периферийные грамматические формы, например, атрибутивные словосочетания с прилагательным или причастием, который приписывает объекту, называемому главным существительным, признаки, свойственные человеку и его оценочности. Сравним следующие контекстуальные фразеологизмы: the idle motor; the happier truths; convenient illusions; a lousy pizza; the disabled boat; the picture developing his thoughts, .. Как показывают наблюдения, прием персонифицирования стилистически универсален – его использование отвечает прагматическим целям как крайне неэмоциональной, «сухой», книжной речи, так и высоко художественной, эмоционально-экспрессивной повествовательной традиции. И в том и в другом случае говорящий/пишущий вынужден дистанцироваться от объекта своего сообщения. В качестве иллюстрации приведем примеры из специального технического журнала и рассказа Джона Чивера «Суперинтендант» : (1) The multichannel video codec transmits signals in compressed format for contribution and primary distribution applications. It takes advantage of greater integration, plus lower power consumption. It delivers broadcast-quality signals over the digital transmission network, and complies with requirements set by users in the telecoms, broad-cast and cable industries. [Newslink, Vol.5 №1, 1997] (2) Her unhappiness at that moment,.. was more than the unhappiness of leaving a place that seemed familiar for one that seemed strange; it was the plain of leaving the place where her accent and her looks, her worn suit and her diamond rings could still command a trace of respect… [J.Cheever 1980:104] Между формально неавторизованными и формально авторизованными диктемами существует парадигматическая связь. Она основана на выражении прагматического признака достоверности сообщаемой информации. Неавторизованное высказывание является формой выражения максимальной степени достоверности факта с позиции говорящего/пишущего субъекта (хотя с объективной точки зрения это может быть совсем не так). Степень достоверности информации в восприятии адресата понижается при ее подаче в форме авторизованного высказывания с интродукторной конструкцией. Сравним: Mr.Jacob is a successful businessman.(неавторизованное предложение) – I think that Mr.Jacob is a successful businessman.(авторизованное предложение) Утверждая тот же факт путем подчеркивания своего индивидуального (авторского) отношения к нему, говорящий «снижает» его достоверность в восприятии слушающего. Далее любая синтаксическая модификация коммуникативного интродуктора будет «сигнализировать» об отходе говорящего от буквальной авторизации в сторону приблизительности ее выражения, тем самым еще более снижая эффект достоверности сообщения. Сравним: I know he’s returned from abroad. As far as I know he’s returned from abroad. If I’m not mistaken he’s returned from abroad. Для говорящего-“посредника» бывает важно подчеркнуть достоверность интерпретируемого им факта, тем самым как бы одновременно снимая с себя ответственность за него. Эффективным средством становятся ссылочные интродукторные конструкции типа Mark Twain writes: (…), My father once said: (…). Если же говорящий не ставит цель передать точность информации и не хочет «гарантировать» ее достоверность, но при этом сама информация для него важна, он прибегает к средствам обобщенно-приблизительной ссылки типа All know; They reported today; People used to say и др., или номинирует себя в роли интерпретатора источника информации, например: If I remember exactly Mark Twain somewhere said (…). Таким образом, в процессе общения реализуются два подхода к построению информативной диктемы субъектом речи: 1)использование эксплицитных дейктических маркеров,указывающих на собственное авторство передаваемого факта и 2) использование имплицитных средств выражения собственного авторства в виде переадресации, ссылки или субъектно-объектной транспозиции. Эти подходы связаны с расширением модусной части диктемы за счет внесения дополнительных средств авторизации. Здесь уместно напомнить, что указанные подходы к авторизации речи лежат в основе композиционное-стилистического построения текста в целом – художественного и нехудожественного. Так, построение художественного повествования от рассказчика 1-го лица является особым композиционным приемом . На нем строятся отдельные формы и жанры текста – рассуждения, «внутренняя речь», эссе, дневники и пр. С другой стороны, языковые средства субъектно-объектной транспозиции широко используются для создания экспрессивной стилизации повествования путем метафоричности «не-лица». 3.2.2. РОЛЬ 1-ГО, 2-ГО И 3-ГО ЛИЦА В АКТУАЛИЗАКЦИИ РЕЧИ Система ролей и их взаимодействие в механизме регуляции процесса общения, что непременно отражается в модально-диктальной структуре высказывания, в первую очередь эксплицируется через вербальные формы 1, 2 и 3 лиц соответствующих грамматических классов слов. Как уже упоминалось ранее, сам процесс регуляции речи включает механизм сообщения интеллектуальной информации и механизм межличностного взаимодействия. При формировании высказывания возникают разные комбинации этих двух механизмов, но, как показывают наблюдения, механизм передачи интеллектуальной информации всегда осуществляется при участии механизма межличностного взаимодействия, в то же время последний вполне возможен без сообщения факта информации. То есть, процесс интерактивного общения непрерывен – при передаче информации или без нее. Актуализация речи, то есть превращение ее в вид деятельности, происходит в большей степени через актуализацию грамматической категории лица, выступающей ядром общей текстовой категории персональности. Сама грамматическая категория лица есть сложная система формально-семантических отношений, в которой центральное место занимают местоименно-глагольные формы 1-го и 2-го лица как базовый дейксис интерактивного взаимодействия участников процесса по схеме «I tell you». С формально-синтаксической точки зрения эта схема отражает субъектно-объектные отношения в структуре высказывания (ср. “I” – подлежащее; “you” – дополнение); с коммуникативно-прагматической точки зрения эта схема отражает субъектно-субъектные отношения (ср. “I” – говорящий субъект; “ you” – слушающий и реагирующий субъект). Особая роль в этой системе отношений отводится 3-му лицу. Здесь уместно вспомнить центральное положение в теории персональности А.В.Бондарко [Теория функциональной грамматики, 1991: 26-27], согласно которому формы 3-го лица, функционально обособленные от указания на участников акта речи, принадлежат либо переходу от периферийной к центральной части категории персональности (в системе непосредственного обозначения лиц), либо к самой периферийной семантике (при обозначении предметной реальности или выражении безличных отношений). Следовательно, за 3-м лицом закрепляются в регуляционном механизме две функции – объекта и субъекта речи. Семантической основой третьего лица является не только значение «человек» (person) – «он», «она», но и «неодушевленная реальность» (non-person) – «оно». То есть, по существу все, о чем говорится, является обобщенным третьим лицом, или предметным содержанием речи. В парадигме регуляции речи это ее ОБЪЕКТ, в котором «лицо» и «не-лицо» не дифференцируются (ср. I/YOU – NON-PERSON). Возникает вопрос, когда и в какой степени третье лицо выступает в функции СУБЪЕКТА речи, и как это влияет на общий контекст речевого процесса. Системная транспозиция функции субъекта речи в функцию объекта речи проявляется при описанном в грамматике переходе «прямой речи» в «косвенную речь», то есть при передаче так называемой «чужой речи». Сравним: Peter: I know nothing about it. - Peter said that he knew nothing about it. Здесь осуществляется замена актуального высказывания, продуцируемого своим субъектом («Я» - “I” ), описательным высказыванием, в котором «я» - субъект превращается в свою противоположность – «он/она» (“ he/she”) – объект. То есть, третье лицо становится «проводником» такого перехода. Отсюда еще раз подчеркнем, что субъектно-объектные отношения в коммуникативно-прагматическом аспекте реализуются в рамках парадигмы «я» - «он». Природа речевого общения такова, что данная парадигма может выступать реализацией и другого типа отношений, а именно субъектно-субъектных, при которых двучленная парадигма «я» - «он» становится трехчленной «я»- «ты»- «он», где «я» и «ты» противопоставлены «он» как основная коммуникативная ось противопоставлена новому, дополнительному коммуникативному вектору. В такой конфигурации коммуникативный процесс регулируется не двумя, а тремя субъектами: «я» (speaker) – инициатор процесса, «ты»(listener) – двигатель процесса и «он»(hearer) – участник или неучастник процесса, но фактор которого оказывает существенное влияние на формирование высказывания от «я» и «ты». Остановимся более подробно на описании субъектной функции третьего лица. Субъект речи в третьем лице может выступать непосредственным участником речевого процесса, физически присутствуя на месте действия, но являясь его пассивным наблюдателем. Роль СУБЪЕКТА-НАБЛЮДАТЕЛЯ многопланова и приобретает разные вербальные формы в дискурсе. Критерием влияния субъекта-наблюдателя на структурирование дискурса становится его личностный ролевой статус по отношения к действующим субъектам 1-го и 2-го лица. Это может быть статус равноправных и неравноправных межличностных отношений. Независимо от речевого регистра, письменного или устного, присутствие субъекта третьего лица оказывает воздействие на формирование языкового продукта прежде всего путем влияния на выбор речевой стратегии и конкретных тактических приемов при построении диалога прямыми коммуникантами. Так, находясь в равных статусных условиях с субъектами первого и второго лица, СЛЫШАЩИЙ-НАБЛЮДАТЕЛЬ может быть заинтересован в успешности диалога и участники это понимают и учитывают. Например: Louise: … Take the “Moonlight”, for example. Now, what was the true story about that. Clive: Well, it wasn’t really moonlight at all, Mother. Moonlight was the name of the brothel where Beethoven actually was when he started writing it. Louis (shocked): You-You! Clive: He got one of the girls to crouch on all fours, so he could use her back for a table. It’s one of the biographies I forgot which. LOUISE (TO WALTER): He’s being very naughty, isn’t he? Really. You-You. … [P.Shaffer, 57]. Отсюда можно предположить, что при трансформации двухстороннего диалога в трехсторонний, когда появляется слышащий-наблюдатель, чей коммуникативный статус совпадает со статусом «я» и «ты», выбранный языковой код диалога данного регистра речи не меняется – меняется тональность общения, появляются средства интенсифицирования передаваемых смыслов , типа разделительных вопросов (He's being naughty, isn't he?). Это связано с целью вовлечь третье лицо в разговор, склонить его занять позицию, выгодную первому или второму лицу. При изменении вышеописанной ситуации на негативную, когда активная и пассивная стороны диалога не заинтересованы в присутствии друг друга, например, когда третье лицо появляется неожиданно и становится невольным свидетелем разговора, модель речевого поведения прямых участников меняется. Ее можно условно обозначить как «третий лишний». Здесь общий языковой код регистра и тональность разговора становятся менее интенсивными, что связано с необходимостью скрыть его реальный смысл. Например: “The boy, in nothing but a pair of short blue swimtrunks, came running in great excitement. ‘We had smashing fun. We found an old anchor – it had barnacles stuck all over it – and an old rope and a big crab. I wanted to bring the crab but Heidi and June said it was too dead – ‘ ‘All right, darling, all right. Off you go now to lunch.’ She turned sharply to the tall German girl. The mottled green-brown eyes held the pale blue almost transparent eyes of the girl in a stare of tense and unconcealed dislike.” [H.E.Bates, 1978 : 59-60]. В приведенном отрывке разговор матери с маленьким сыном не получается ввиду присутствия гувернантки – немки, к которой мать относится без симпатии и доверия. При углубленной подчиненной позиции субъекта третьего лица его присутствие в качестве «наблюдателя» играет «второстепенную» роль – активные участники разговора могут его просто не замечать. Это своего рода поведение по модели «как будто тебя нет». Например: JOAN. So whatever he’s told you. HANSON. My dear china, he’s told me nothing. All we’ve heard are things from you. JOAN. You never know…(watching Arnie suspiciously) HANSON. And if he had it would be of no account. Our long friendship (indicating Arnie) is based on the simple precausion that I never believe a single word he says. … [D.Storey, 193] Как видно из контекста диалога двух коммуникантов, третье лицо ( Arnie ) является не просто «наблюдателем», но и « предметом разговора», которому дается негативная оценка одним из участников в выражениях, обычно произносимых в «отсутствии» человека, о котором идет речь (…”if he had it would be of no account”; “I never believe a single word he says” ). Если третье лицо-наблюдатель выше статусом по отношению к «я» и «ты», это определяет поведение последних как «я хочу вам понравиться». То есть, диалог строится таким образом, чтобы не создавать «плохого впечатления» у третьего лица. Например: ‘What are the plans?’ ‘I’ll drive you down to the beach and we’ll eat abalone and sand dabs and maybe have some fishsoup, and listen to the roar of the ocean.’ ‘I should work…’ she began. ‘I know. And you’re not going to.’ She grinned again. Then she saw a man and a woman being seated across the room and waved and said to Michael, ‘Oh, there’s an old friend of mine from New York. I had no idea she was out here. Do you mind if I go over and say hello?’ ‘Will I have to be introduced?’ ‘No’. ‘Then go’ [I.Shaw,66] Особый случай представляет собой ситуация, когда присутствие третьего лица-наблюдателя не известно прямым участникам диалога, то есть, позицию третьего лица можно обозначить как «подслушивающий». В этом случае логично предположить, что восприятие диалога будет осуществляться через «взгляд третьего лица», который интерпретирует речевую ситуацию и оценивает коммуникативную тактику первого и второго лица в своих интересах. В художественной прозе это часто репрезентируется через авторский комментарий или «внутреннюю речь» другого персонажа. Сравним: ‘She was conscious that a great opportunity had been wasted. She consoled herself by telling Sibyl how desolate she felt her life would be, now that she had only one child to look after. She remembered the phase. It had pleased her. Of the threat she said nothing. It was vividly and dramatically expressed. …’ [O.Wilde, 164] В данном случае автор-наблюдатель комментирует разговор матери с дочерью Сибил, расставляя акценты таким образом, чтобы было выявлено его (автора) отношение к речевому поведению именно матери, а не дочери в разговоре. И, наконец, обратимся к субъектной роли третьего лица – неучастника речевой ситуации. Она заключается в том, что его «обобщенный образ» оказывает влияние на формирование поведенческой модели первого и второго лица в прямом диалоге. Здесь речь идет об авторитетной позиции третьего лица, отражаемой в характере межличностных отношений «я» и «ты» - коммуникантов. Косвенное присутствие указанного третьего лица проявляется в несамостоятельности мышления первого и второго лица, имитации ими вербальных и невербальных речевых особенностей третьего лица и даже в прямых ссылках на его авторитет. Например: “All right, chief?” “On the mend”, said Morse cautiously. “Huh! That’s exactly what the old Colonel used to say; “On the mend”, Poor old boy!” “I see”, said Morse with some unease” [C.Dexter, 11] Таким образом, становится очевидно, что фактор «слышащего», то есть третьего лица как субъекта речевой ситуации, значительным образом влияет на ее структуру, на характер ролевого действия непосредственных участников и определяет выбор вербальных и невербальных средств формирования конкретного дискурса. 3.2.3. СРЕДСТВА САМОРЕГУЛЯЦИИ РЕЧИ Механизм саморегуляции речи включается естественным образом тогда, когда автор имеет время и возможность обдумать содержание и построение своей речи, знает, каким будет ее результат. Это в первую очередь происходит в письменных формах, в которых отсутствует немедленная реакция адресата как ответный критерий регуляции. Это начальный этап дискурсивного процесса, этап предтекстовой саморегуляции, когда авторская редакция – уточнение, коррекция, переформатирование – является составной частью процесса внутренней мыслительной работы над конечным речевым продуктом, фиксируемым в виде письменного текста. Эта работа не отражена вербально в языковой ткани текста. Однако практика показывает, что существуют письменные тексты, в структуру которых авторы могут вносить вербальные конструкции, маркирующие прямое взаимодействие с адресатом (читателем). При помощи этих конструкций автор создает второй, дополнительный, коммуникативный план текста, что находит внешнее, графическое, отображение в виде круглых скобок. Это своеобразная «коммуникация в скобках». По своему синтаксическому статусу подобная «коммуникация» представляет собой структуры, обозначаемые в лингвистике научно-техническим термином «ДЕВИАЦИЯ» (от лат. Deviatio - уклонение), что означает отклонение от главной мысли, выраженной в предложении. Наличие формальных границ этого коммуникативного плана в виде скобок подчеркивает его автономное функционирование и относительную связность с тем, что принято называть message of the text. Характерно, что анализируемые высказывания встречаются, главным образом, в монологических текстах научных и аналитических статей, новостей СМИ, эссе, биографических текстах и т.п. ( Это не значит, что высказывания в скобках не характерны для художественных произведений. Но в них они выполняют наряду со многими другими средствами одну главную функцию –служить формированию композиционно-стилистической экспрессивности текста согласно замыслу автора. Это эстетическая функция, она понятна и не столь значима с коммуникативной точки зрения.) Возникает вопрос, зачем авторам письменных информационно-аналитических дискурсов, в которых основное место отводится сообщению фактической информации с точки зрения авторского видения ее, прибегать ко второму коммуникативному плану или, иначе, время от времени отступать от главного направления повествования. Прежде всего, ответ на этот вопрос вытекает из коммуникативно-прагматических особенностей высказываний в скобках. Наблюдения показывают, что эти высказывания условно делятся на два основных типа: высказывания расширительно-уточняющего статуса и высказывания метакоммуникативного статуса. Первый тип предоставляет дополнительные сведения к упоминаемому факту, второй тип содержит авторскую оценку сформулированной фактической информации. Приведем несколько иллюстративных примеров, взятых из одного и того же газетного источника – американского издания International Herald Tribune [July, 6, 2010]. I (1) This year, for example, the country’s flagship airline, Turkish, will fly to as many cities in Iraq as it does in France (three) [ p.17]. I(2) Chinese regulations still mandate that the air-conditioning in most places be set no cooler than 26 degrees Celsius (79 Fahrenheit) in the summer [p.16]. I(3) Apple, for instance, pay Samsung about $27 to make its (Apple-designed) applications processor;.. [p.16]. II(1) Another problem for the economy is that, once the crisis began, families and individuals started tightening their belts, bolstering their bank accounts or trying to pay down borrowings (another form of saving) [6]. II(2)Derek Bickerton, a US scholar of Creoles (he defines them as “bastard tongues” of “dubious and disputed parentage”), suggests other reasons for Papiamentu’s strength,.. [p.4]. II(3) Not since the designer showed a Dior collection in the Bagatelle gardens of Paris in 1997 has the location seemed so perfect: the Rodin Museum, where a bank of pink roses (not to mention the classic statues) complemented the collection [p.9]. Общедоступная газета, как известно, предлагает информационный материал разного содержания, жанров, объемов, направленных разным социальным группам читающих. Но, как видно из приведенных выше примеров, высказывания в скобках не зависят от этих особенностей – это универсальный способ обращения автора к читателю. Языковая девиация как фактор письменной речи, безусловно, имеет своей основой устную речь. Лексико-грамматические параметры девиатных конструкций представляют широкий диапазон – от однословной до целого текстового фрагмента, что позволяет рассматривать такой дискурс формально как «текст в тексте». Прагматическое значение девиатных конструкций определяется их ролью в построении информационного дискурса. Иначе говоря тем, какую коммуникативную задачу решает с их помощью автор. При этом очевидным является то, что указанные типы конструкций направлены на решение разных задач. Расширительно-уточняющие конструкции на правах синтаксических приложений служат своеобразным дейксисом интерперсонального взаимодействия автора и читателя, указывая на неуверенность автора в степени компетенции читателя, необходимой для точного понимания смысла передаваемой информации. Поэтому автор «помогает» читателю, предоставляя дополнительные сведения непосредственно после упомянутого факта. Наиболее употребляемые расширительно-уточняющие высказывания можно подразделить на ряд функциональных разновидностей. К ним относятся: А. корректирующие высказывания, сообщающие точные сведения к обобщенному количественному или качественному компоненту информации (пример I(1)); Б. референциальные высказывания, повторно номинирующие местоименный антецедент,во избежание его неправильного толкования в контексте данного дискурса (пример I(3)); В.эквивалентные высказывания, сообщающие идентичные упомянутым сведения в терминах другой знаковой системы, в том числе в системе другого языка (пример I (2)); Г. высказывания-расшифровки или высказывания-свертки, предоставляющие полный или сокращенный языковой вариант используемого шифра, аббревиатуры, контаминации, слэнга, или, наоборот, полного названия или термина, например: Now there are many black people in the city, a crowd of them at the end of a work day, filling sidewalks as they head for trains back to Soweto (South Western Townships) and other container-like ghettos [p.10]. In the summer months, most students were classified as either a “drybob” (a cricketer) or a “wetbob” (a rower) [Ch.Andersen, p.212]. When authorities discovered that the prince was marked for death by a terrorist group called the Hunt Retribution Squad (HRS), they immediately doubled security at Eton and informed the Prince of Wales [Ch.Andersen, p329]; Д. ссылочные высказывания, предоставляющие данные об источнике информации для подчеркивания ее достоверности, например: Yet crime – or the price of keeping people safe from these small money peculations – cost America $ 13,000,000 a year (N.Y. State Baumes Commission estimate, 1928) [Th.Dreiser, p.307]. Особый интерес представляют текстовые формы расширительно-уточняющих высказываний в скобках. Рассмотрим несколько примеров. (1)For over a year he had been begging Mummy to invite the supermodel for tea, but the Princess had been waiting for “just the right moment”. (When Harry complained that he felt left out, another American supermodel, Cindy Margolis, sent him calendars and posters of herself along with a note. “ I’ll be your pin-up girl”, it read.) [Ch.Andersen,p.215]. (2)For the next hour they discussed where the auction should be held (“The Americans would go wild for this”, Will told his mother), which house should conduct the sale, and where the money might go [p.225]. (3)Lunches abroad the “Jonikal” always consisted of a glass of champagne (William was allowed one glass; Harry drank Coke) followed by caviar and fresh lobster – all served under a while awning on the upper deck. [p.238]. Структурно-функциональная вариативность таких девиатных текстовых высказываний, как показывают данные примеры, довольно широкая. Она всецело обусловлена коммуникативной потребностью автора дискурса. Он может оформить такое высказывание как самостоятельную текстовую единицу (пример (1)) или как текст-вставку в структуру исходного предложения, разрывая ее в любом месте (примеры (2) и (3)). Это может быть текст любой композиционно-жанровой формы: нарративной, нарративно-диалогической, диалогической, описательной,.. Но в любом случае текстовая девиация свидетельствует о том, что автор стремится «выйти за рамки» письменного дискурса, установленные им самим. Тем самым автор расширяет повествовательные границы письменного текста, переходя на уровень устного рассказа, в котором, как известно, возможны любые отступления. Текстовая связь между девиатным и базовым высказываниями тоже реализуется по-разному. В одном случае это прямая референция, основанная на системных лексико-семантических видах связи, таких как синонимия, паронимия, гипонимия, гиперонимия и т.п., или синтаксических видах. Например: Along with Thompson, Fry, and Rowan Atkinson (television’s Mr.Bean), William and Harry would star in the production. [p.282]. Instead of joining in any of the huge millennium eve celebration in London, William opted instead to drink (mostly beer and champagne) the night away with friends in a tiny, tinroofed village hall near Sandringham [p.324]. В другом случае это опосредованная референция, когда антецедентом девиатного высказывания служит не конкретный компонент исходного высказывания (слово или словосочетание), а весь его контекст, включая имплицитные компоненты. Например: In addition to Archer’s written Q & A, there were still photographs and a brief film showing Prince William playing water polo and soccer, strolling through Eton’s chapel cloisters, and in the kitchen whipping up paella with chicken, rice, garlic, and beans. (Cooking was only one of William;s elective courses. Aware that his father was at last giving him the Kawasaki motorcycle he had been asking for, he also signed up for a class in motorcycle maintenance.) [p.333]. Девиатные высказывания метакоммуникативного статуса функционируют как экспликаторы модусной части базового высказывания, которую автор по своей субъективной причине оформляет как автономную, самостоятельную единицу. Прагматическая направленность этих единиц – вербально обозначить читателю авторскую позицию (оценку, эмоциональное отношение, коммуникативную интенцию) в связи с описываемой ситуацией, не нарушая при этом диктальной повествовательной структуры текста. Например: (1) This charming building, with its marble walls, - (one of those small gift libraries that dot America), - seemed to her at the time, as she said, to be identified with some of those grander things to which she aspired. [Th.Dreiser, p.203]. (2) Also, as she told me, he seemed an opportunity not to be scorned. For who was she? And behold him! (An inferiority complex, you see.) [p.206]. (3) And of course, and long since (always, in fact, I judge), politicians enlisted the spell and domination of the Church as a means of finding favor with the people. [p.306]. Выражая свою позицию в форме «малозначительного», сопутствующего высказывания «в скобках», автор тем самым привлекает к нему особое внимание читателя, в том числе визуальной формой, помогая правильно расставлять акценты, как бы ведя читателя по лабиринтам имплицитного смысла дискурса. Таким образом, в рамках отдельного письменного дискурса высказывания «в скобках» выполняют особую знаковую роль – они указывают на прямую связь между пишущим и читающим. Поэтому их коммуникативная цель не передавать содержательную информацию, которая входит в их семантическую структуру, а «сигнализировать» адресату о присутствии автора, его субъективной позиции и имплицитном смысле, который нужно расшифровать. Нарушение канонов подготовленной письменной речи путем внесения дискурсивных маркеров «устности» в виде девиатных высказываний в скобках является особым тактическим приемом регуляции речи Точнее, ее саморегуляции. Очень часто автору письменного дискурса недостаточно только излагать повествовательную структуру событийных фактов – ему хочется «говорить» с читателем, акцентировать свою точку зрения, полемизировать с ним, предвосхищать его вопросы и сомнения хотя бы в форме кратких сиюминутных отступлений. Тем самым автор практически выверяет нужный ему ход интерпретации текста читателем, частично компенсируя полиинформативность устного повествовательного дискурса, в котором важную роль играют не только вербальные, но и невербальные средства коннотативной и интеракциальной информации. 3.3. СТРАТЕГИИ И ТАКТИКИ РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ Содержательную сторону регуляции речи, как указывалось в начале данной главы (см.3.1.) составляет характер речевого поведения участников коммуникативного процесса. Попробуем разобраться, в чем он заключается и как это выражается в вербальных средствах дискурса. Само понятие «поведение» (анг. behaviour ) образовано от глагола «вести себя», что означает «действовать особым образом», то есть действовать в установленных рамках. Эти рамки предполагают социальные, этические, а также этикетные ограничения. Отсюда, поведение – это набор обусловленных действий человека, его поступки и манеры. Термин «речевое поведение» появился относительно недавно, когда активно стали разрабатывать проблематику коммуникативно-прагматического аспекта языка. Поэтому в литературе нет пока устоявшегося определения речевого поведения. Исходя из общего представления о поведении человека, можно утверждать, что речевое поведение – это определенный набор речевых актов говорящих, обусловленный прагматической целью общения и характером конкретной речевой ситуации. Речевое поведение мотивировано не только условиями прямого взаимодействия участников общения, но и сложившимися в данном социуме нормами. Отсюда, речевое поведение как частное проявление поведения в целом является одновременно и характерным для определенной группы общества. Вербальная составляющая речевого поведения представляет собой отбор и структурирование языковых средств таким образом, чтобы получившийся речевой продукт (высказывание, текст) являлся адекватной реакцией не только на предъявляемый стимул, но и весь ситуативный контекст «тезауруса человека как носителя культуры» [В.Карасик, 2002:89-90]. А ситуативный тезаурус человека, то есть закрепленный в его памяти жизненный опыт, организован таким образом, что типовые ситуации обусловливают сходную речевую реакцию человека. Поэтому поведение языковой личности, по мнению В.Карасика, может быть стандартным и нестандартным , при этом последнее базируется на элементах стандартного поведения. Это означает, что стандартизация присуща любому речевому поведению, но проявляется она по-разному, в зависимости от прагматических целей и характера межличностных отношений, а именно: является ли общение индивидуально-персональным или социальным, то есть формально регламентированным. Прагматическое описание речевого поведения предполагает опору на такие центральные понятия, как коммуникативные стратегии и тактики. Взаимосвязь здесь тесная и очевидная, поскольку « в широком смысле коммуникативная стратегия может определяться как тип поведения одного из партнеров в ситуации диалогического общения,..» [Романов, 1988: 103]. Использование терминов «стратегия» и «тактика» обусловлено прежде всего тем, что коммуникативная грамматика изучает не столько сами языковые средства, создаваемые в процессе общения, сколько взаимосвязь между их выбором говорящими и прагматическими целями коммуникации. Эта взаимосвязь представляет собой результат когнитивного процесса «программирования» говорящими своих речевых действий по реализации главной цели общения, что упрощенно и понимают как «стратегию» общения [Levy D.M., 1979: 197 – Цит. По Макаров, 2003:193]. Здесь необходимо уточнить разграничение самих терминов «стратегия» и «тактика». Единого мнения на данный вопрос тоже нет. Так, М.Л.Макаров в книге «Основы теории дискурса» [2003:193-194] подчеркивает, что одни исследователи понимают под тактиками процесс планирования участниками диалога своих действий по реализации главной цели. Другие исследователи «оставляют для «стратегии» глобальный уровень осознания ситуации общения в целом, называя «тактиками» локальные риторические приемы и линии речевого поведения» [Макаров, 2003:194]. Последнюю точку зрения разделяет и автор книги. Следовательно, термины «стратегии» и «тактики» могут быть или не быть взаимозаменяемыми при характеристике естественной речи. Как пишет В.И.Карасик: «…стратегии общения прямо соотносятся с интенциями коммуникантов, если интенции носят глобальный характер, то имеются в виду собственно стратегии дискурса, внутренне присущие ему. Если же речь идет о достижении частных целей в рамках того или иного жанра определенного типа дискурса, то говорят либо о локальных стратегиях, либо о коммуникативных тактиках» [Карасик, 2004:70]. Обобщая особенности коммуникативной стратегии, представленные в многочисленных трудах зарубежных исследователей в cфере лингвистической прагматики 80-х годов предыдущего столетия, М.Л.Макаров указывает, что стратегии, обусловленные соотношением цели и последовательности действий в конкретной ситуации общения, всегда отличаются гибкостью и динамикой, поскольку непосредственно зависят от речевых действий оппонента и постоянно изменяющегося контекста дискурса. Эта динамика соотношения осуществляемого в данный момент коммуникативного хода с предшествующим, а также их влияние на последующие ходы является, по мнению М.Л.Макарова, главным признаком коммуникативной стратегии в целом. Проблема классифицирования коммуникативных стратегий только начинает разрабатываться в современной прагмалингвистике, но уже ясно, что стратегии имеют разную природу и напрямую зависят от типа и формы дискурса. Выделяют макро- и микро-стратегии; стратегии содержания и формы (схемы дискурса); стратегии стилистической и жанровой обработки дискурса и пр. В прямом спонтанном диалоге и в подготовленном монологе используются разные стратегии. Коммуникативные стратегии могут закрепляться за теми или иными социальными институтами и ролями, то есть превращаться в ритуальные стратегии. Важным критерием определения коммуникативной стратегии дискурса являются цели и мотивы речевого поведения говорящего и слушающего. Исследователи делят их на первичные и вторичные [Иссерс, 1999:58-59]. Первичные цели общения лежат в основе коммуникативного процесса в целом. Это желание говорящих быть эффективными при реализации своих интенций и приспособиться к речевой ситуации наиболее адекватно. Вторичные цели определяют выбор языкового материала и тип речевого поведения на протяжении меняющегося контекста дискурса. Сюда относят цели, связанные с самовыражением; с эффективным взаимодействием коммуникантов; со стремлением говорящего сохранить и приумножить значимые для него ценности; с желанием говорящего избежать отрицательных эмоций,..[Карасик, 2004:70]. О.С.Иссерс строит свою типологию коммуникативных стратегий русского языка исходя из иерархии мотивов и целей. Основной стратегией автор считает семантическую (или когнитивную) стратегию – например, подчинение партнера; вспомогательными стратегиями , способствующими эффективному ведению диалога, являются прагматическая (например, построение имиджа или создание эмоционального настроя), диалоговая (привлечение внимания, создание драматической атмосферы) и т.п. [Иссерс, 1999:108]. Иерархия мотивов и целей поведения партнеров в речевой коммуникации достаточно полно изучена в терминах психолингвистики и социолингвистики (последняя изучает мотивы и цели, продиктованные потребностями данных общественных отношений) и полностью применима в прагматическом анализе отдельного дискурса как сферы деятельности человека. Здесь важно лишь подчеркнуть, что, приступая к такому анализу, необходимо учитывать спонтанность или подготовленность речевого общения; «живой» диалогический контакт участников или «дистантное» монологическое взаимодействие. Наблюдения показывают (и это подтверждают многие лингвисты), что люди вступают в реальное (а не запланированное) диалогическое общение, имея лишь смутное представление о его цели и о том, как оно будет развиваться. Отсюда, стратегия поведения коммуникантов имеет самые общие очертания и меняется порой неосознанно и непредсказуемо. Тактические ходы в виде риторических высказываний возникают, как говорят, «в процессе», придавая дискурсу тематическую и структурную непоследовательность. При этом у говорящих партнеров может быть единая стратегия поведения (что бывает редко), или она может быть представлена функциональными вариантами речевого поведения говорящего и слушающего в отдельности, которые часто не совпадают. Тогда объединяющей стратегией поведения является стратегия, направленная на достижение цели установить взаимопонимание («найти общий язык»), не утратив при этом своих личностных приоритетов и ценностей. И говорящий и слушающий придерживаются своего стиля речевого поведения, который выражается в типизированных экспрессивных вербальных формах, или коммуникативных тактиках. В разных сферах общения стратегия, связанная с интенцией найти общий язык, получает разное число вариантов использования вербальных способов и средств. Наиболее сложным является та стратегия речевого поведения, которая вмещает в себя наибольшее количество коммуникативных тактик говорящего/слушающего, например: -говорю «от себя», как отдельная личность, не несу ответственность за других; -отделяю свой групповой опыт (говорю как принято «у нас»); - формирую бесконфликтную/конфликтную стилевую манеру речи; и т.п. Коммуникативная стратегия слушающего во многом определяет речевое поведение говорящего, иначе говоря, влияет на развитие дискурса с точки зрения его соответствия или несоответствия условиям общения. При условии персональной контактной коммуникации в устной разговорной разновидности воздействие поведения слушающего на поведение говорящего имеет наиболее разнообразные формы. Однако замечено, что при взаимодействии участников разного или одинакового социального статуса их речевое поведение реагирует на ситуативно обусловленное проявление соответствующих речевых тактик в конкретном, отдельно взятом акте речевого взаимодействия по стандартной схеме: а) по нисходящему профилю, если статус одного коммуниканта приоритетен по отношению к другому (преподаватель, начальник, родители), что отражается на выборе и структуре соответствующих видов высказываний; б) по восходящему профилю, если указанные статусы одинаковые, и тогда формирование речевого текста полностью зависит от конкретных условий общения. Коммуникативные нормы речевого поведения в непосредственном общении позволяют разграничивать тактики говорения и тактики (=манеру) слушания, поскольку активность – пассивность, внимание – невнимание в диалоге соотносятся с различным вербальным содержанием. Речевые тактики говорения могут анализироваться по степени внимания говорящих к своей речи – когда говорящие уделяют минимальное внимание выбору языковых средств, то есть он осуществляется автоматически, можно говорить об однообразной коммуникативной тактике. С точки зрения речевого поведения коммуникативная тактика слушания четко делится на две категории: 1) для тех, кто умеет и желает слушать / слышать; 2) для тех, кто не умеет и не желает слушать / слышать (аналогично делится и тактика говорения). Результат речевого взаимодействия зависит в конечном счете от поведения адресата, который подтверждает или не подтверждает готовности к общению. Говорящий всегда первым оценивает свои коммуникативные тактики – он вслушивается в себя, что проявляется в интраперсональных проблемах речевой деятельности говорящего. Чем слабее расчет говорящего на ответную реакцию слушающего, тем слабее стимул его оценки собственной речи. Ответное речевое поведение адресата является по существу коммуникативной альтернативой, которую должен преодолеть говорящий, чтобы сохранить свою инициативу в диалоге. Это альтернативное поведение вынуждает говорящего ответить на такие тактические вопросы слушающего, как а)почему он сказал что-либо, а не промолчал, б) почему он сказал именно это, в) почему в данных условиях он сказал об этом именно то, а не другое. Результатом преодоления этих альтернатив и является определенная коммуникативная тактика говорящего, которая со временем может превратиться в его индивидуальный стиль речевого поведения, закрепленный в речевых стереотипах. В монологическом общении речевое поведение строится на других типах стратегий и тактик. Здесь необходимо разграничить контактное монологическое общение, в устной форме, направленное на конкретного адресата, и дистантное монологическое общение, в письменной форме готового текста, предъявленного к интерпретации адресату через определенный промежуток времени. Принципиальное различие между этими типами монологического общения заключается в том, что устный монолог строится «на глазах» у адресата, то есть обладает некоторой степенью спонтанности, и является буквальным дискурсом, даже если существует его заготовка в голове говорящего. Письменный монолог – текст есть фиксированный вербальный продукт, который при интерпретации адресатом ретроспективно восстанавливается как процесс, то есть это как бы восстановленный дискурс. Это категориальное разграничение обусловливает выбор коммуникативных стратегий и тактик. Обратимся к устному монологу, наиболее распространенной формой которого можно считать устный рассказ, передающий собеседнику содержание событий, которые известны говорящему, но не известны слушающему. Воспользуемся концепцией и терминологией К.Ф.Седова в его монографии «Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции» [Седов, 2004: 35-7]. На основании анализа полученного речевого материала автор выделяет две глобальных коммуникативных стратегии речевого поведения говорящего рассказчика: репрезентативную (изобразительную) и нарративную (аналитическую). Репрезентативная стратегия заключается в изображении в рассказе неязыковых ситуаций, или иначе говоря, в отсутствии в нем аналитических форм и оценок. Далее автор подразделяет эту стратегию на два подтипа: а) репрезентативно-иконический и б) репрезентативно-символический. Репрезентативно-иконическая стратегия речевого поведения предполагает передачу информации путем изображения фактов и событий – невербальные компоненты общения, звукоизобразительные средства, имитация действий и т.п. Рассказ в рамках такой прагматической стратегии строится таким образом, как будто рассказчик и адресат речи одновременной созерцают изображаемые события, находясь внутри его временных рамок. Репрезентативно-символическая стратегия ориентирована на моделирование события сугубо языковыми средствами, произвольно используя языковые единицы разных уровней. Здесь рассказчик не погружается в событие, однако и не дает его аналитическое и оценочное представление. Нарративная стратегия формирования устного рассказа подает языковое отражение события на более высоком уровне абстрагирования. Здесь происходит перекодирование информации, но разными способами. Поэтому К.Ф.Седов подразделяет эту стратегию тоже на два подтипа: а) объектно-аналитический и б) субъектно-аналитический. Объектно-аналитическая стратегия предполагает строить рассказ таким образом, чтобы автор и адресат «находились в будущем» по отношению ко времени повествовательного хронотопа. При этом передача события сопровождается некоторыми рассуждениями рассказчика через его обработку текста, но это не является субъективной оценкой говорящего. Субъектно-аналитическая стратегия монологического дискурса определяется не столько передачей событийных фактов, сколько субъективным авторским комментарием их. Это, по мнению К.Ф.Седова, стратегия «текста в тексте», когда наиболее полно представлена позиция говорящего рассказчика по поводу текста, которую он старается донести до слушающего. Когда речь идет о письменном тексте любого типа, нехудожественном или художественном, его коммуникативно-прагматическое описание есть ответ на вопрос, что позволяет интерпретировать фиксированный текст как дискурс, то есть результат коммуникативного процесса взаимодействия пишущего (автора) и читающего (адресат). Современная лингвистика текста активно разрабатывает этот аспект и видит в качестве основы для получения искомых данных саму структуру текста, или его композицию в широком смысле слова. Под композицией текста в этом случае понимают « построение текста, коммуникативно-смысловое содержание которого выражено средствами языка» [Золотова, Онипенко, Сидорова, 2004:450]. Коммуникативная грамматика изучает средства формирования композиционно-речевых единиц теста, представляющих разные позиции пишущего по отношению к сообщаемому, которые он хочет передать адресату. Языковой потенциал этих средств и система приемов их соединения в единую многослойную структуру текста и может рассматриваться в обобщенном виде как «речевое поведение» пишущего по отношению к прогнозируемому результату (тексту) и будущему читателю. Это речевое действие автора (пишущего) распадается на четыре ступени в текстовой структуре: 1. Структурно-семантическое значение предикативной основы текста. 2. Ее принадлежность к речевому регистру. 3. Тактика текста. 4. Стратегия текста [ там же: 455]. Первая и вторая ступени представляют собой потенциальную характеристику текста, определяемую системно-языковой компетенцией пишущего и ориентацией на жанровый тип текста. Третья и четвертая ступени связаны с интерпретацией конкретного текстового результата, поскольку в нем выявляется коммуникативная стратегия и тактика пишущего. Процитируем авторов излагаемой коммуникативной концепции композиции текста: «Если выявление тактики текста показывает, как строится текст, то выявление стратегии текста отвечало бы на вопрос зачем, для чего этот текст создается» [там же:456]. Иными словами, тактика текста всегда конкретна, это комплекс языковых и речевых приемов построения данного текста, которые можно анализировать и систематизировать. Стратегия текста – это абстрактная категория, ее абсолютное знание невозможно ни для читателя, ни для исследователя, так как она включает понятия замысла, позиции, мировоззрения автора, его отношения к предмету и проблеме текста, его прагматические интересы и тому подобное. Но стратегия текста определяет избираемые тактики, поэтому задача исследователя, как можно точнее приблизиться к ее пониманию, чтобы понять сам текст. Отсюда, описываемое «дистантное» монологическое общение представляет собой метод аналитического чтения рассматриваемого текста с целью выявления указанных его составляющих. Приведем в качестве примера текст и опыт анализа известной английской пословицы: When in Rome do as the Romans do. Используя четырехступенчатую организацию текста, можно заключить, что основным языковым средством в данной минимальной текстовой форме является сложно-подчиненная конструкция предложения с двумя придаточными частями: а) придаточным обстоятельства времени эллиптической структуры [When (you are) in Rome], характерным для элиминации глагола be в разговорных вариантах данной синтаксической конструкции; б) придаточным обстоятельства сравнения, основанным на реитерации широкозначного акционального глагола do [do as the Romans do], что придает этой синтаксической форме признак текстовой связности и ритмичности, а также смысловой многозначности. Использование топонима Rome и его производного Romans есть средство метафоризации смысла – Рим символизирует древнюю мудрость и значимость. С точки зрения речевого регистра это текст прямого обращения к читателю с целью выражения валюнтивной интенции автора в побудительной языковой форме. Текстовой тактикой является прием прескрипции, настойчивого совета, предупреждения, который определяется более общей текстовой стратегией жанра пословицы как «народной мудрости», направленной на то, чтобы адресат сам додумал ситуативный контекст и вывел главную мысль в результате цепочки мыслительных операций типа a. When in Rome, do as the Romans do. b. When in London, do as the Londoners do. c. When in Moscow, do as the Muscovites do. … Но: When in Rome, don’t do as the Londoners (the Muscovites, etc.) do. 3.4.ФАТИЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ К числу составных частей механизма регулирования коммуникацией относится явление РЕЧЕВОГО КОНТАКТА, которое рассматривается как отдельный, многокомпонентный процесс, успешность которого гарантирует успешность всей речевой деятельности по достижению конкретной практической цели. Сфера контактоустанавливающей функции речи (или, как теперь называют «фатической функции» - термин Р.Якобсона) является самостоятельной областью изучения в рамках лингвистической прагматики и теории коммуникации. В этой связи речевое общение как предмет исследования можно свести к понятию «фатическое общение». Общеизвестное утверждение, что основное назначение языка – быть средством коммуникации, предполагает, что язык служит не только средством формирования и сообщения мыслей об окружающей действительности (то есть, средством передачи фактической информации), не только средством накопления и хранения таких мыслей и знаний (то есть, средством хранения информации), но также и средством взаимодействия людей в социальной среде (то есть, средством индексации социальных отношений). Коммуникативный контакт имеет вербальные, невербальные и смешанные формы. Особое значение приобретает степень измерения контакта, или, иначе, понятие «дистанции» (в прямом и переносном смыслах). В паралингвистике различают четыре таких степени, которые можно объединить в два типа контакта – непосредственный и опосредованный. К ним относятся: 1) интимная, характерная для проявления любви, защиты, утешения, используется при общении между близкими людьми; 2) персональная, характерная для неформальных контактов; 3) социальная, характерная для общения между знакомыми и незнакомыми людьми в разных социальных обстоятельствах; 4) публичная, характерная для одностороннего общения говорящего с аудиторией. [Hall, 1969:116-125. Цит. по Карасик,2002:45]. Все перечисленное – это дистанции прямого контакта, измеряемые пространственными величинами. При этом проявление каждой из указанных степеней контакта во многом зависит от национально-культурных особенностей территории, на которой он (контакт) формируется. Опосредованный контакт – это непрямой контакт, когда дистанция между общающимися измеряется не только пространственными, но и временными величинами (прямой контакт, как известно, происходит одномоментно). Остановимся более подробно на прямом вербальном речевом контакте. В рамках этого типа контакта необходимо разграничивать контактоустанавливающее поведение (фатическое поведение) и разноуровневые вербальные средства, через которые реализуется это поведение (фатические высказывания). Под фатическим речевым поведением понимают такие речевые акты, интенции осуществления которых нацелены на сами эти акты как способы вступить в общение. Такое поведение характеризуется следующими признаками: 1) частные цели в фатическом поведении всегда подчинены начальному контактному импульсу; 2) информативная цель отдельных речевых актов вторична по отношению к контакту; 3) коннотативно-стилистический характер фатического поведения является максимально значимым для осуществления успешного общения. Выделяют две коммуникативные цели фатического поведения. Первая цель сводится к известному тезису «общение ради общения». Это означает, что обмен словами способствует лишь общности людей и не преследует других, практических целей. Такое поведение свидетельствует 1) о возможном улучшении отношений, 2) о поддержании хороших отношений и 3) об ухудшении межличностных отношений собеседников. В первых двух случаях говорят о «кооперативном общении», в котором так называемый «разговор ни о чем» (small talk) имеет принципиальное значение. Вторую цель фатического поведения сформулировал Р.Якобсон: «…установить, а затем либо продлить, либо прервать общение, то есть проверить, работает ли канал связи…»[Якобсон, 1975]. Иными словами, фатическое поведение направлено на то, чтобы способствовать успешности основной, нефатической, коммуникации по решению практической задачи. Вербальные средства реализации фатического поведения – это отдельная область описания в коммуникативной грамматике. Исходя из специфики фатической функции языка, ученые прежде всего выделили такие типы грамматических средств как вокативы, парантезы, формулы вежливости и речевого этикета, а также наименования компонентов ситуации фатического общения – говорящего, слушающего, их коммуникативные отношения и роли, типы ситуаций и жанров, фатических стратегий и тактик [Р.Якобсон, 1975]. Речь, как и язык, обладает системностью. Если системность языка (языковой компетенции) заключается в понимании того, что язык – это абстрактная, многоуровневая иерархическая структура взаимодействующих системообразующих языковых элементов, то «речь функционирует в обществе в виде отдельных актов речевой коммуникации, каждый из которых есть целостная совокупность взаимодействующих систем» [Сидоров, 1987:127]. Одной из таких «взаимодействующих систем» является система фатического общения. В нее входят формирование и отбор языковых средств для реализации речевого контакта на разных этапах его действия. Если взять за основу диалогическую схему коммуникации, у которой есть начало и конец, то собственно речевой контакт делится на три условных фазы: 1) привлечение внимания собеседника и вступление в общение, 2) поддержание речевого контакта и 3) прекращение и выход из контакта. В каждой фазе контакт реализуется через свою систему языковых средств. Начальная фаза является доминирующей во всем контакте, от ее качества зависит дальнейшее протекание коммуникации. Здесь создается позитивная тональность общения, способствующая успешной реализации межличностного взаимодействия. Основной фатической задачей на этом этапе является «активация» собеседника через привлечение его внимания и демонстрацию ему желания вступить с ним в диалог и принять его общество. Поэтому системообразующими языковыми средствами решения этой задачи становятся вокативы и формы приветствий. Данные языковые единицы имеют этикетный статус, поскольку сформировались и функционируют как результат социокультурного развития англоязычного народа. Исходя из этого, список вокативов и приветствий, будучи ограниченным по количественному составу, вариативен по языковым формам в зависимости от лингвострановедческого фактора, знание и учет которого обязателен (особенно для иноязычного коммуниканта) для успешной речевой деятельности. Согласно принятому этикетному поведению вокативы выполняют контактоустанавливающую функцию, если располагаются в начальной позиции высказывания, – они сигнализируют, что адресант знает социальный статус и роль адресата, правильно их называет, то есть высказывает уважение к адресату. Вокатив в первую очередь является индексом степени официальности отношений между коммуникантами. В англоязычной традиции для формального общения выбирается формула, включающая наименование гендерной, семейной и социальной принадлежности плюс личное имя или имя и фамилия типа Sir Hopkins, Lady Windermere, Miss Johnson, Ms/Mrs Blake, Mr Henry Higgins и тому подобное. Для неформального общения существует более широкий спектр вокативных формул с доминированием уменьшительно-ласкательных, эмоциональных вокативов от dear, darling, sweetie, honey, baby, little boy, girly, Jackie, Susie,.. до придуманных кличек, понятных только участникам конкретного общения. Отдельную главу составляют специализированные, ритуальные вокативы, эксплицирующие профессиональную сферу общения – судебную, военную, академическую, медицинскую и прочие. Здесь важно подчеркнуть, что вокативная формула обладает сильным риторическим воздействием, неадекватность ее выбора, а также использование средств с отрицательной коннатацией, ненормативного статуса ведет не только к нарушению этикета, но создает помехи в установлении контакта. Наиболее распространенный пример такого неадекватного вокатива является обращение к работнику сферы услуг – водителю, официанту, швейцару, медсестре – по имени их профессии, вместо этикетного в этом случае вокатива Excuse me. Для сравнения в русской лингвокультуре обиходного общения в функции вокатива часто выступают такие широкозначные существительные как «мужчина», «женщина», «девушка», «молодой человек», что тоже не является средством успешного установления речевого контакта. Например: Мужчина, разрешите пройти! Женщина, вы здесь не стояли. Девушка, можно с вами познакомиться? Вокатив, как правило, функционирует в блоке с приветствием. При этом часто приветствие замещает вокатив, выполняя две части контактоустанавливающей функции: привлечение внимания собеседника и установление канала связи для дальнейшего общения. Например: Hello! Can I help you? Hello! Is anybody in? Под приветствием понимают обмен стереотипными репликами, направленный на создание благоприятной, эмоционально позитивной атмосферы общения. С грамматической точки зрения приветственные реплики состоят из клишированных слов, словосочетаний и предложений междометно-восклицательного и эмоционально-вопросительного семантического типа, например: Hello! Hi! Good morning! Morning! How do you do? How ‘re you? How’re things? Они полностью десемантизированы, произносятся в ритуальном, автоматическом режиме, не требуют ответа, а лишь зеркально повторяют друг друга. Их знаковая особенность заключается в том, чтобы эксплицировать официальность или неофициальность контакта, при этом подмечено, что частота контактирования коммуникантов влияет на форму и содержание их приветственных реплик: чем чаще коммуниканты общаются, тем менее развернутыми, более спонтанными и неформальными становятся их приветствия друг друга. Как отмечают исследователи современной англоязычной, прежде всего британской, культуры общения, часто традиционные приветствия, особенно архаично-чопорное How do you do?, заменяются ритуальным обменом реплик о текущей погоде (English weather-speak ritual), что воспринимается как эквивалент приветствия, и не является реальным разговором о погоде [K.Fox,2004:26-27]. Сравним: Miss Julia. Nice day, isn’t it? Mm, yes, isn’t it? В русской культуре общения реплики-вопросы, подобно «Как дела? Как поживаете? Как здоровье?» и т.п., не служат целям приветствия и поэтому употребляются после приветственных слов. Они являются реальными вопросами, предполагающими ответную информацию со стороны собеседника. Рассмотрим несколько иллюстраций первой фазы фатического общения. (1) Walter (He comes into the living-room). Good morning. Clive. Hullo. Walter. Mrs.Harrington was calling me. Clive. She’s in the music-room-through there. [P.Shaffer, 1984:55]. (2) Sheila. Hello, sir. Arnie. Oh, hello,Sheila. Didn’t expect to see you here. (to Joan). This is Sheila O’Connor, Joan. Sheila. Hello, Miss. Joan. Hello, Sheila. [D.Storey,1984:214] (3) A. Mike! Long time no see! How are things? B. Good, thanks, Jeff. Business is booming. What about you? [ New Headway, Upper-Intermediate, 2005:132] (4) Good morning, ladies and gentlemen. I’d like first of all to give you an overview of our company PIlkington Glass. [P.Strutt.Market Leader,2000:169] Перед нами четыре типовых способа вступления в речевое общение, которые располагаются на шкале «неофициальность – официальность»следующим образом: (3) – (1) – (2) – (4). Самым неформальным является диалог (3), который можно квалифицировать как персональный контакт между двумя приятелями, или друзьями, или близкими коллегами. Неформальный характер общения эксплицируется употреблением уменьшительный именных вокативов Mike и Jeff (вместо Michael и Jeffrey), а также «непрямых» приветствий в эллиптической разговорной форме: Long time no see! ( вместо I haven’t seen you long time ); Good, thanks ( вместо It is good. Thank you. ). Диалог (1) - тоже неформальный , персональный контакт ( разговор происходит дома), но в отличие от диалога (3), где общаются люди одного социального и возрастного статуса, в данном диалоге общаются коммуниканты разного социального и возрастного статуса. Это в первую очередь эксплицируется обменом разностилевых приветствий – на официальное Good morning следует неофициальное разговорное Hullo. Отсутствие вокатива и дополнительных «непрямых» приветственных фраз свидетельствует о том, что люди встречаются часто, но учитывают соотношение ролей «свой» (Clive) – «чужой» (Walter). Диалог (2) можно определить как социальный контакт ( например, случайная встреча в банке / магазине/ отеле) между едва знакомыми людьми. Это полуофициальное общение – с одной стороны (Sheila), используются безымянные высокопарные вокативы Sir и Miss, с другой стороны (Arnie), используются неформальные, разговорно-эллиптические ответные реплики Oh, hello; Didn't expect to see you here. Общее приветствие Hello является способом снятия напряжения. Пример (4) представляет собой публичный речевой контакт – начало устной презентации бизнес компании одним из ее представителей.Это официальное общение в классической форме, на что указывает ритуальное приветствие Good morning и фразовый клишированный вокатив публичного статуса ladies and gentlemen. Вторая фаза фатического общения – развитие речевого контакта – в полной мере обусловлена результатом первой фазы. Если целью общения не является решение практической задачи, а лишь выражение дружеского, уважительного отношения к партнеру, потенциального желания общаться в будущем, то первая фаза фатической коммуникации сразу переходит в третью, заключительную, фазу типа Hi, John! Hi, Peter! Glad to see you. How are things? Fine. What about yourself? Not bad. Would you like a cup of coffee in the break? Sure. See you in the canteen at one then. OK. See you soon. Если же собеседники вступают в речевой контакт для решения какой-то практической задачи, вторая фатическая фаза оформляет основную содержательную часть диалога. Здесь частными фатическими задачами являются поддержание внимания и заинтересованности общающихся; стимулирование развития беседы; контролирование понимания; увеличение межличностной привлекательности и поддержание благоприятного климата разговора. Коммуникативная активность говорящего и слушающего имеет разный ролевой статус. А) говорящий стремится привлечь внимание адресата к сообщаемой информации и сформировать его заинтересованность в ней; персонализировать процесс передачи сообщения, вовлекая в него слушающего; контролировать понимание и степень доверия к обсуждаемому предмету. Поэтому знаковыми грамматическими структурами здесь являются интродукторные высказывания с императивными вставками типа Look (Look here, you see, you know), there is something I want to tell you (ask you, discuss with you), и контактоподдерживающие вопросы типа Well? See? Got it? You know what I mean? What do you think? Б) слушающий стремится активно демонстрировать свою собственную позицию по отношению к сообщаемой информации путем поддакивания, верификации, переспросов и повторов, выражения просьбы продолжать разговор. Системообразующими речевыми актами являются метакоммуникативные оценочние реакции типа Good (Great; Fine; Swell); How nice (interesting, moving, disgusting); It’s fabulous (charming, dreadful). А также междометные сигналы поддакивания, согласия типа Yes (Yeah, Yerp, Yah), Uh-Uh (Hmm, Mm-m); Oh (Ah,Uh)! Okay, Right и клишированные предложения, сигнализирующие о принятии информации, типа I see. Think so. I got it. Вербальная экспликация активной позиции слушающего осуществляется в полной мере через его аналитическую реакцию в виде выяснений, уточнений, перефразирования сказанного говорящим. Так, выяснения и уточнения обычно формулируются в виде разного рода вопросительных высказываний, способствующих расширению знания об услышанном, получению дополнительной информации, следованию логике повествования, проверке правильного понимания. Например: Basho: Let me tell you another Japanese proverb: people who raise ghosts become haunted. Georgina: Haunted? I don’t understand that. Haunted? [Bond, 1984:317] Стратегия активного слушания выражается также в речевом приеме перефразирования, или суммировании информации, полученной от говорящего, и повторением своими словами. Через этот прием демонстрируются правильное понимание полученного сообщения и мнения собеседника. Этот прием позволяет говорящему услышать свое сообщение как бы « со стороны». Например: “You mention here something about your drinking habits…” “Yes?” “You drink a lot.” “That’s a lot, you think?” [Dexter, 1989:31] Эмоциональный аспект слушания тоже является важным составным компонентом регуляции во второй фатической фазе общения. Он характеризует неравнодушную позицию, заинтересованность в предмете разговора, доверие коммуникантов друг к другу. Вербальными средствами эмоционального слушания являются, например, сигналы выражения согласия и эмоциональной оценки типа Yes; Exactly; That’s right; Sure; Oh! Wow! Really? Oh, my! Oh, god! И др; средства «подбадривания» говорящего типа Come on; Tell me more; Go on; так называемые эхо-реакции типа -You’ve helped a lot. –Have I? И многие другие. Реализация второй фатической фазы общения возможна лишь тогда, когда каждая из сторон пытается не только слушать, но и «слышать» противоположную сторону, то есть пытается ее понять, и партнеры делают шаг навстречу друг другу. Если же одна из сторон не принимает позицию другой стороны и «стоит на своем», речевой контакт нарушается и может прекратиться совсем. Сравним два диалогических контекста: (1) “For the season”, Mrs Heggener repeated. “How fortunate for us. There are very few Americans your age who can tear themselves away from their work for a whole winter. “I’m one of the lucky ones”, Michael said, drinking, “The wine is delicious”. “Austrian”, Mrs Heggener said. “Have you ever been to Austria?” “I’ve been in St Anton, Kitzbuhel, a couple of weeks.” “You’re a skier, of course.” “I manage to get down the hill”, Michael said. (…) [I.Shaw, 1979:138] (2) Clive (despairing). What is it? What have they done to me? Walter. Clive – your parents love you. Everything they have done has been from love. I am sure of this. Clive. Then God save me from love. Walter. He will not. You have more in you than any man I’ve ever met. Clive. Stop it … Walter. Clive, my dear friend, let me help you. Clive. Cut that out! Walter. What? Clive. Pity. (…) Walter (gently). I don’t pity you, Clive. And you mustn’t pity yourself. You can end this and you must. (…) [Shaffer,1984:141] Перед нами иллюстрации двух прямо противоположных результатов второй фатической фазы: в первом случае речевой контакт получает развитие, собеседники понимают друг друга и демонстрируют желание общаться, во втором случае контакт не получает развитие, так как собеседники «не слышат» друг друга, и несмотря на многословный диалогический текст, он лишь свидетельствует, что коммуникативного взаимодействия не произошло. С точки зрения грамматического построения текста указанное противопоставление становится очевидным прежде всего через построение ответных реплик. Если в диалоге (1) ответные реплики «подхватывают» тему стимулирующих реплик и тем самым продвигают разговор вперед, то в диалоге (2) они являются «тормозом», создают помехи для развития разговора, обрывая тему стимула. Развивающий характер реплик в диалоге(1) создается позитивными коннотациями лексико-грамматических структур – How fortunate for us. I’m one of the lucky ones. The wine is delicious. Говорящие пытаются угодить друг другу, предоставляя ожидаемые ответные реплики: «Have you ever been to Austria?” – “I’ve been to St. Anton.” “You’re a skier, of course/” – “I manage to get down the hill.” Тормозящий характер ответных реплик в диалоге (2) создается их негативными коннотациями, которые контрастируют с позитивными коннотациями стимулирующих реплик: «Clive – your parents love you.” – “Then God save me from love.” “You have more in you than any man I’ve ever met.” – “Stop it!” “Clive, my dare friend, let me help you.” – “Cut that out!” Доброжелательная, позитивная атмосфера диалога (1) является условием развития общения, конфрантационная, негативная тональность диалога (2) является главной причиной неудачного общения. Третья, заключительная фаза, также как и начальная фаза, является обязательной в фатическом общении. Она имеет чисто этикетный статус, и ее содержательная часть, как правило, сводится к минимуму. Коммуникативно-прагматической задачей завершающего этапа является сигнализирование, что канал связи временно закрывается, что собеседники подводят итоги межличностного общения на данный момент и выражают уверенность в том, что будущие контакты между ними гарантированы. Регуляционный речевой механизм на этом этапе направлен непосредственно на создание благоприятной тональности для будущих эмоциональных и социально-этикетных интеракций. Поэтому ритуальная организация вербальной формы общения приобретает наибольшую значимость на этом этапе по сравнению с другими этапами. Она заключается в формировании постепенного выхода из речевого контакта. Это обеспечивается тем, что завершающие акты, выраженные в стереотипных формулах прощания, всегда предваряются определенным набором предзавершающих высказываний, которые информируют собеседника о вступлении в конечную фазу интеракции, уточняя содержание достигнутых соглашений и регулируя позитивную тональность взаимодействия через высказывания, выражающие надежду на дальнейшие контакты, комплименты, удовлетворение от встречи и проч. Например: Everything was all right; I’ve enjoyed seeing you; All the best; See you soon; It was nice meeting you; I promise to call you again; Thank you for coming/ for inviting me/ for help. Иногда один из собеседников намеренно затягивает предзавершающий этап общения, прибегая к тактическому приему дополнительного развития ситуации. Это происходит в том случае, если указанный коммуникант не удовлетворен результатом взаимодействия или поведением партнера и хочет получить уточнения, пояснения со стороны партнера. Например: But an hour later, Norman Brewster, in uniform and with a worried look on his face, came into the restaurant and over to the table and said, in a low voice, “Mr Storrs, can I talk to you for a minute outside? And better take your coat. This place’ll probably be closed by the time you can come back.” “ I have to go, Susan,” Michael said. “See you before you leave in the morning.” “ Is anything wrong, Michael?” Susan asked, worriedly. “ Probably a parking ticket I forgot to pay,” Michael said, taking his coat off the rack and following Norman Brewster through the crowd of tables,..” [I.Shaw,1979:257-258] Здесь речевая ситуация складывается таким образом, что в общении двоих (Michael –Susan) вторгается третий (Norman Brewster, a policeman) и создает напряженную атмосферу. Общение вынужденно подходит к завершению, но не по обоюдному согласию сторон. Поэтому неудовлетворенная сторона (Susan)пытается продлить предзавершающий этап, отвечая на прощальное высказывание «See you before you leave in the morning” встречным вопросом, на который говорящий вынужден давать поясняющий ответ. Таким образом, завершающий этап фатического общения может сигнализировать об удовлетворении или неудовлетворении участников полученным результатом, и отсюда позволяет прогнозировать, как будет складываться общение между ними на последующих этапах. * * * Обобщая основные положения данной главы, необходимо подчеркнуть, что регуляция речи – это сложный, многоаспектный процесс, который в терминах прагмалингвистического описания обладает формальными и содержательными признаками. Это процесс, который присущ речи изначально, это ее имманентное свойство. « Регуляция общения…имеет место в любом случае актуального речевого действия, будь оно спонтанным или каким-либо образом управляемым.» [Блох, 2007:6]. Системный взгляд на речь позволяет прийти к следующему заключению. Формально-организационную сторону механизма регуляции речи составляют экстралингвистические факторы, а именно личностный фактор говорящего (« я « -субъекта ), личностный фактор слушающего ( «ты»-субъекта); пресуппозиции общения, которые объединяют факторы, названные М.Я.Блохом «свойствами канала связи», то есть условия и обстоятельства речевой ситуации ( время, место, способ передачи и т.п.), «пресуппозицией» говорящего, то есть «релевантные знания говорящего» о личности слушающего; и «постсуппозицией» слушающего, то есть «предположение слушающего о личности говорящего и подлинном смысле его речи» [Блох,2007:7-8]. Содержательно-организационную сторону регуляционного механизма составляют лингвистические факторы, то есть вербальная реализация речи, которая, как известно, характеризуется своими специфическими структурно-содержательными свойствами. Самоорганизация таких высказываний в конкретном речевом потоке направлена на выполнение разных коммуникативных функций, а именно 1) на « целевое содержание речи», то есть отражение цели общения на синтасико-категориальном уровне» в форме системы коммуникативных типов предложения ( см. коммуникативный треугольник в [Блох, 2007:8-10]); 2) на экспликацию взаимодействия коммуникантов; 3) на экспликацию стратегий и тактик их речевого поведения. ГЛАВА IV ОСНОВЫ АНАЛИЗА ДИСКУРСА Данная глава посвящена описанию теоретических основ анализа дискурса как законченного речевого произведения. В современном языкознании наметилась твердая тенденция к размежеванию двух самостоятельных дисциплин лингвистического изучения, известных как «лингвистика текста» и «дискурс-анализ» ( в более широком плане они рассматриваются как «междисциплинарные области знаний», в которых принимают участие не только лингвисты, но и специалисты смежных дисциплин – социологи, психологи, этнографы, литературоведы, стилисты, философы [Макаров, 2003:100].) Системное описание языка, оформившееся в грамматику языка (грамматическую систему), послужило основой грамматического описания ТЕКСТА (грамматики текста, или лингвистики текста) как верхнего (текстового) уровня в рамках иерархии многоуровневой языковой структуры. И в этом смысле «лингвистика текста» является сформировавшейся дисциплиной, имеющей предметом исследования текст, использующая устоявшиеся понятия, категории , терминологию и методологию анализа языковой системы. Дискурс-анализ как самостоятельная дисциплина находится лишь в процессе становления, особенно в отечественной науке. Поэтому описание методологических основ этой дисциплины является сегодня центральной проблемой. Как показывает исследовательский опыт, анализ дискурса (как и текста) может базироваться на разных подходах – теории речевых актов, логико-прагматической теории коммуникации, интерактивной социолингвистике, этнографической коммуникации, психолингвистике когнитологии, но в первую очередь на лингвистическом анализе диалога и грамматике дискурса, если поставлена цель языкового описания предмета исследования. Подробнее о подходах к изучению дискурса можно прочитать в книге М.Макарова «Основы теории дискурса» [Макаров,2003:90-100]. Представляется целесообразным приступать к анализу дискурса, имея полное понимание о сопоставлении общих и отличительных признаков дискурса и текста, и далее, учитывая специфику каждого, выявлять структурно-содержательные и функционально-прагматические факторы, позволяющие отнести рассматриваемый речевой продукт к определенному типу дискурса. 4.1. ДИСКУРС И ТЕКСТ В ТЕРМИНАХ СРАВНИТЕЛЬНОГО ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА Текст и дискурс всегда взаимодействуют, как в практическом использовании, так и в теоретическом анализе ученых. В качестве иллюстрации механизма практического взаимодействия текста и дискурса хотелось бы привести следующий графический образ треугольника, автором которого является академик Ю.Прохоров [ из лекции в цикле телепрограмм «Академия» на канале «Россия «К», от 16 сентября 2010 г.] Д(Действительность) Т(Текст) Ди(Дискурс) Расшифровывается этот треугольник упрощенно следующим образом: человек рождается и формируется как личность (=языковая личность) в определенной социо-культурной действительности (Д); эта действительность обусловливает создание целого набора языковых стереотипов речевого общения в качестве знаний, умений и навыков человека, то есть в качестве его «текста» (Т); этот свой текст человек избирательным образом использует в конкретном речевом общении с другим человеком, создавая «дискурс» (Ди). Иными словами, взаимодействие текста и дискурса понимается таким образом, что дискурс – это практическая реализация текста в процессе коммуникации. При этом все три «вершины» данного треугольника образуют систему взаимозависимости – изменение на одной «вершине» оказывает прямое воздействие на две другие «вершины». Так, изменение «действительности», например, появление обстоятельств другой культуры, требует немедленного изменения «текста» человека (что порой сложно осуществить), невозможность которого создает помехи (брак) в «дискурсе». В рамках грамматического (теоретического) анализа категории «текст» и «дискурс» находятся в более сложных отношениях. Прежде всего важно подчеркнуть, что они не образуют контрастную оппозицию, которая выявляла бы категориальный различительный признак. Это разнопорядковые величины, находящиеся в разных системах координат. Поэтому восприятие исследователями их отношений варьируется. Одни видят в «дискурсе» признаки диалогической речи, то есть трактуют его как интерактивный ПРОЦЕСС речевого общения, тогда как «текст», по их мнению, создается одним автором, то есть он монологичен и поэтому СТАТИЧЕН в своей законченной структуре. Абстрагируясь от этого восприятия, исследователи с данным взглядом на текст и дискурс делают обобщенный вывод о том, что «текст» есть инвариант, теоретический конструкт, который реализуется (=актуализируется) в «дискурсе». Условно говоря, «дискурс» - это «текст», который актуализируется в «сообщение» [van Dijk, 1977; 1980; Leech, 1983]. Отсюда, грамматисты, владеющие техникой анализа текста, переключаясь на анализ дискурса, должны учитывать изменения предмета анализа и его категорий. Эта трансформация наглядно представлена в книге Coulthard M. Introduction to Discourse Analysis. – London, 1977:9 Grammarians usage sentence locution text cohesion Discourse analysis use utterance illocution discourse coherence Как видно из таблицы, в рамках грамматики текста аналитики концентрируются на изучении его структурных единиц (sentence), системных и функционально-текстовых свойств (usage, locution, cohesion). При переходе на анализ дискурса к указанным признакам добавляются свойства их речевой реализации в конкретном коммуникативном контексте (use, illocution, coherence). Другая точка зрения исследователей исходит из того, что «дискурс» - это обобщенная категория, обозначающая «речевую деятельность» в целом, все, что говорится и пишется, независимо от формы фиксации, устной или письменной, диалогической или монологической [Богданов, 1993:5-6; Горелов, 1987]. Вариантами реализации «дискурса» в этом смысле являются «речь» (=устная речь) и «текст» (=письменная форма). В рамках второго взгляда на отношение между дискурсом и текстом формируется «широкая» теория и практика дискурс-анализа в отличие от «европейской школы «лингвистики текста», занимающейся практически только письменными текстами, и американского «конверсационного анализа», интересующегося изучением лишь повседневной речи» [Макаров, 2003:90]. Следовательно, методологически анализ дискурса выходит за рамки «лингвистики текста» как таковой, но опирается на нее как на свою основу, ибо все, что подлежит языковому исследованию, должно быть зафиксировано тем или иным способом (или это сам письменный продукт, или транскрипт устного оригинала). То есть, «текст» может рассматриваться в техническом плане еще и как способ фиксации «дискурса» для его последующего интерпретационного анализа. «Текст» является источником «языкового материала» для такого анализа [Щерба, 1974:29]. Форма текста как основы дискурс-анализа представляет собой способ графической презентации дискурс-материала, который распадается на вербальные и невербальные компоненты. Выбор способа зависит от цели анализа – фонетического, лексического, грамматического, стилистического и др. Для целей грамматического анализа предлагается «стандартная» или «литературная» буквенная транскрипция дискурса [Макаров, 2003:112]. Различия между этими способами связаны с фиксацией потенциально значимых отклонений от языковой нормы, используемых говорящими в речи. «Стандартные» тексты соответствуют норме литературного языка без фиксации указанных отклонений. «Литературная» транскрипция текста, используемая, например, как прием характеризации речи персонажей в художественной литературе, учитывает типичные диалектные и разговорные отклонения в произношении и грамматике типа ye, wonna, gotta, gimmi, gona вместо your, want to, got to, give me, go to, которые тем не менее понятны всем. Нотирование невербальных параметров дискурса ( просодия, паралингвистические характеристики, экстралингвистические элементы) – это особая сфера транскрибирования, которая описана в специальной литературе, и в данной работе выносится «за скобки». В целом дискурс-анализ с грамматической точки зрения можно разделить на три составляющих: 1) интерпретация смысла, 2) структурно-композиционные особенности, 3) вербальные дискурсивные маркеры. Адекватная интерпретация смысла дискурса возможна, если содержание рассматриваемого текста анализируется с учетом категорий лингвистической прагматики и теории речевой коммуникации. На практике это означает проведение целого ряда когнитивных операций, направленных на выявление системы значений отдельно взятой грамматической единицы в структуре дискурса. В результате полученный смысл основан на взаимодействии ряда семантических компонентов. А именно, пропозициональном значении, то есть значении пропозиции, или логического суждения, представленного в предикативной структуре данного предложения. Это значение соотносится с интенциями говорящего-слушающего в процессе актуализации предложения, то есть в порождении высказывания как речевого акта (=интеционально-референтное значение). Далее выводятся эксплицитное (=буквальное) языковое значение и имплицитное (=прагматическое) значение единиц, составляющих высказывание в рамках контекста дискурса и условий общения. Здесь важно помнить, что, если эксплицитное языковое значение высказывания лежит «на поверхности», то есть вычитывается из значений использованных языковых знаков на основе нашего знания о языке, то имплицитное значение высказывания – это многоаспектный, «глубинный» смысл, который обусловлен межличностным взаимодействием участников общения и спецификой речевой ситуации. Это значение не является строго регламентированным, то есть конвенциональным. Оно во многом субъективно и получается подчас интуитивным способом, опираясь на неточные и неполные знания интерпретатора об интенциях говорящих, о степени их заинтересованности и искренности, а следовательно, о релевантности высказывания меняющемуся контексту дискурса. Чем дальше имплицитное значение высказывания «отходит» от его языкового (эксплицитного) значения, тем больше вероятность неточной или ложной интерпретации. Тем не менее, некоторым критерием адекватной интерпретации смысла высказывания в дискурсе является последующий коммуникативный ход или речевая реакция на высказывание, например, ответная реплика, если это диалогический текст. Попробуем проиллюстрировать сказанное. Возьмем следующий пример: (1) “I’m going out, I’ll just fetch my coat’, he said.” Здесь прямая речь выражает пропозицию, представленную в семантико-синтаксической структуре сложного предложения, в которую входят компоненты, делающие это логико-семантическое значение истинным или ложным: местоимение 1-го лица, предикаты go out , fetch, приобретающие модальные и видо-временные параметры, существительное coat с характеристикой принадлежности субъекту. Общий пропозициональный смысл сводится к фактической информации типа “I go out and need to fetch my coat.” С точки зрения заложенной коммуникативной установки это повествовательное высказывание.” Теперь необходимо определить интенционально-референтный смысл предложения. Для этого требуется более широкий контекст диалогического дискурса, например: (2) “I’m going out, I’ll just fetch my coat”, he said, thumping upstairs two at a time. “Harvey, what’s the matter?” said Ruth when he appeared again with his sheepskin jacket,.. “Don’t you want lunch?” “Excuse me, I’m studious”, said Harvey, as he left the cottage. The car door slammed. [M.Spark, p.60-61] Референтный смысл рассматриваемого высказывания выявляется из интерпретации характера интерперсональных отношений двух субъектов общения – Harvey (муж) и Ruth (жена). В коммуникативном пространстве цитируемого фрагмента дискурса эти отношения можно описать как нежелание мужа общаться с женой и нежелание объяснять причину, что является неожиданным и непонятным для жены и выражено в ее ответной реплике. Отсюда, эксплицитный смысл формулируется на основе повтора подлежащего предложения – 1 лица «I”, видо-временной формы глагола Present Continuous «am going out”, модально-временного компонента “just” и бессоюзной связи между предикатными структурами сложного предложения. Этот смысл можно обозначить как желание не просто уйти, а уйти немедленно, что подтверждается авторским описанием невербального поведения Harvey: “thumping upstairs two at a time”. Имплицитный прагматический смысл высказывания требует более широких, выходящих за рамки языковой структуры, умозаключений. Знание предшествующего контекста позволяет обозначить пресуппозицию высказывания как обиду мужа на появление в их семье другого мужчины (Nathan), общение с которым ему неприятно. Разговор происходит в присутствии этого мужчины, что усугубляет отрицательный характер общения. Непосредственно рассматриваемый прагматический смысл высказывания есть выражение обиды мужа на приглашение женой гостя (Nathan) остаться у них на Рождество. Общее заключение по интерпретации смысла дискурса вытекает из синтеза вербального и невербального поведения участников разговора. Его можно определить как одно из проявлений семейного конфликта между супругами, основанного на непонимании друг друга. Проблемы, связанные со структурным моделированием дискурса и отбором характерных дискурсивных единиц рассматриваются в отдельных разделах данной главы. 4.2. СТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ ДИСКУРСА Анализ грамматической структуры дискурса может исходить из двух принципов: 1) грамматического анализа структур отдельных высказываний как речевых актов в рамках дискурса и дискурсивной связи в единое целое и 2) грамматического анализа всего дискурса (текста) как одной коммуникативной единицы. Первый принцип структурного анализа в определенной степени рассмотрен во второй главе данной работы. В предлагаемом разделе сосредоточимся на втором принципе – попробуем сформулировать основные параметры базовой структуры дискурса в терминах грамматического описания. Исходя из главного грамматического постулата о том, что всякая грамматическая форма семантична по существу, следует рассматривать структурный анализ дискурса как взаимодействие его содержательной структуры и модели формального построения. Но здесь сразу нужно оговориться, что невозможно описывать грамматическую структуру дискурса, пользуясь только категориями системно-структурной лингвистики. Комуникативно-грамматического описание должно учитывать так называемую «уместность» или «приемлемость» речи (acceptability of speech) в рамках «интерпретативного» направления в языкознании. С этой точки зрения «ошибки в организации дискурса, как правило, не воспринимаются в качестве собственно лингвистических ошибок ( их толкование чаще окрашивается в социально-психологические тона), например, ошибочно выбранная иностранцем языковая форма просьбы интерпретируется не как языковая ошибка, а как недостаточно вежливое поведение;…» [Макаров, 2003:177]. В то же время определение характера отклонения от нормального правильного языкового употребления тоже является составной частью грамматического дискурс-анализа, так как в коммуникативной компетенции интерпретатора всегда существует « образ правильной речи» не только в плане произношения, написания и синтаксического построения, но и в плане обмена коммуникативными действиями. В линейном развертывании структуры дискурса исследователю важно иметь в виду, что в соотношении с нормой правильной оформленности существует ПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ выбора возможных вариантов языковых форм последующих речевых актов. Однако, такое ожидание «правильного» развития дискурса часто нарушается, так как говорящий может выбрать «нерелевантное продолжение дискурса», исходя из собственного коммуникативного интереса. Таким образом, грамматическая структура дискурса не является столь строго детерминированной, как грамматическая структура языка (текста). Используя знания нормативных грамматических правил построения, необходимо распознать характер «стратегической игры», которую ведут говорящие в процессе грамматического оформления дискурса. Сегодня все языковеды разделяют мнение, что структура дискурса имеет иерархический характер. Воспользуемся терминологией известного голландского исследователя Т.ван Дейка и назовем три составляющих структурного образа дискурса. Это так называемая «суперструктура», которая связана со структурными особенностями построения дискурсивного жанра, ее часто называют «схемой». Например, «нарративная схема» - это «краткое содержание - ориентация – осложнение – оценка – разрешение кода» [Т.ван Дейк, 1989]. Суперструктура – это верхний уровень в иерархической структуре дискурса. Далее в рамках отдельного жанра дискурс имеет глобальную, или макроструктуру, и локальную, или микроструктуру, часто термины «суперструктура» и «макроструктура» понимаются как синонимы. Макроструктура представляет собой членение на крупные фрагменты, которые составляют единство – тематическое, коммуникативное, референциальное, событийное, временное, пространственное и проч. Семантическая макроструктура – это своеобразная макропропозиция, которая дает ответ на глобальный вопрос: «О чем этот дискурс?» То есть это определение общей ТЕМЫ дискурса (topic) в процессе понимания его адресатом. Макропропозиция выводится на основании ряда операций над исходным содержанием дискурса, такими как сокращение несущественной информации, обобщение двух или более пропозиций, комбинирование нескольких пропозиций в одну. В результате адресат реферирует содержание дискурса, получая его краткое содержание (summary). Построение макроструктуры дискурса слушающим или читающим – это один из способов его понимания и интерпретации. Особое место в этом процессе занимает начало дискурса как своеобразная точка отсчета в линейном развертывании структуры дискурса. Ответ на вопрос «С чего начать?» важен и для говорящего (пишущего) и для слушающего (читающего). «Начало дискурса задает тональность или стиль общения, его социокультурный и психологический континуум»[Макаров, 2003:142]. Слова начального коммуникативного хода создают речевой КОНТЕКСТ для последующего хода (ходов), так как « не только содержание первого высказывания, но и способ его актуализации выполняют функцию контекстуализации»[там же:141]. С точки зрения формального построения макроструктура дискурса представляет собой членение на грамматически оформленные крупные части: эпизоды в рассказе, абзацы в газетной статье, группы реплик в диалоге, главы в романе и т.п. Границы между частями всегда отмечены: относительно более длинными паузами в устном дискурсе, графическими знаками в письменном дискурсе, сюда же можно отнести использование служебных слов типа «but, well, essentially, as far as, so, thus и многие другие. Каждая часть макропостроения дискурса имеет все характеристики целого текста и может рассматриваться отдельно в семантико-тематическом, грамматическом и коммуникативно-прагматическом плане. Многие исследователи подчеркивают приоритет коммуникативного подхода над лингво-текстовым в дискурс-анализе [Brown, Yule, 1983; Sacks, 1995, Макаров, 2003]. Это означает, что при анализе содержательной структуры дискурса важно учитывать «тематическую организацию коммуникативного взаимодействия участников общения», которые имеют как свою точку зрения на глобальную тему дискурса, так и свою собственную тему в нем. Дискурс изначально рассматривается как процесс и результат живой, естественной речи, в которой говорящий участвует со «своей темой». То есть, тема дискурса – это, в первую очередь, тема говорящего субъекта, которая затем переходит в «глобальную тему» дискурса или в «локальную тему» предыдущего говорящего. Взаимодействие «темы говорящего» с «глобальной» или «локальной» темами дискурса бывает разным. Есть модель, когда дискурс развивается поступательно, когда предыдущая локальная тема плавно переходит в последующую локальную тему, и все вместе создают содержательную макроструктуру дискурса. Примером может служить так называемая «свободная дискуссия» на заданную тему ( например, в радиопередаче, куда приглашают разных специалистов, имеющих отношение к предмету разговора). В диалогическом дискурсе ввод новой темы происходит при смене коммуникативных ролей, то есть при построении новой реплики новым говорящим. Это может происходить в резкой манере ( например, при перебивании речи партнера ), не подготовленной предшествующим ходом дискурса. В этом случае тематические границы совпадают с грамматическими границами новой реплики диалога или нового речевого хода. Локальная, или микроструктура дискурса – это его членение на минимальные дискурсивные единицы (см. главу2 настоящего пособия). Аналитики дискурса сегодня признают, что такой единицей является грамматическая форма, равная одной предикации, и называют ее «клаузой» (от англ. clause). Они объясняют это тем, что с психологической точки зрения распределение информации по клаузам относительно постоянное, в то время как при объединении клауз в сложное предложение это распределение крайне изменчиво. В структуре дискурса, как и текста, отношения между минимальными единицами имеют «вертикальное» (парадигматическое) и «горизонтальное» (синтагматическое) развитие. Поэтому в грамматике дискурс-анализа важными являются не только вычленяемые единицы, но и типы связи между ними. Аналогично разграничению глобальной и локальной структур дискурса различают глобальную и локальную связность в нем. Если глобальная связность обеспечивается единством общей темы (topic), то локальная связность – это отношения между минимальными дискурсивными единицами и их частями. Американский лингвист Т.Гивон выделяет четыре типа локальной связи, характерной прежде всего для нарративного дискурса: референциальную ( связь между участниками общения), пространственную, временную и событийную [Givon, 1995]. Здесь особенно важно уточнить событийный тип связи. Наблюдения показывают, что эта связь реализуется через известную в языкознании типологию семантико-синтаксических отношений между предикативными единицами в рамках противопоставления «подчинение-сочинение». Однако, главное отличие дискурсивной связи от связи между предложениями или клаузами состоит в том, что в дискурсе существует возможность альтернативных трактовок одной и той же единицы структуры в зависимости от речевого контекста и намерений говорящих. Поэтому в дискурсе разграничивают семантические и прагматические связи между предикативными единицами, несмотря на то, что подчас границу между ними провести очень трудно или невозможно. Семантические связи обусловлены пропозициональными отношениями, объединяющими предикативное содержание частей в одно семантическое целое. Например, говорящий сообщает слушающему: My sister won’t join us. She’s running high temperature. Слушающий интерпретирует связь между этими высказываниями как «причина и следствие», не принимая во внимание коммуникативную цель говорящего. Это вытекает из семантического взаимодействия предложений. Прагматические дискурсивные связи между частями структуры обусловлены интерпретацией коммуникативных намерений говорящего или пишущего. Например, говорящий произносит такую последовательность высказываний: I'll get this car. I have to work extra time anyway. Слушающий воспринимает причинно-следственную связь между этими высказываниями не на основании семантико-синтаксических отношений между двумя предложениями как предикативными конструкциями – они отсутствуют, а поняв прагматический смысл первого высказывания как твердое намерение купить именно эту машину, несмотря на то, что она очень дорогая, и потребуются большие дополнительные усилия, чтобы заработать на нее. Особым подтипом прагматической дискурсивной связи некоторые исследователи считают так называемые «риторические отношения» между высказываниями [J.Renkema, 1993:71]. Коммуникативной целью говорящего/пишущего в этом случае является такое воздействие на слушающего/читающего, чтобы последний изменил свое мнение, оценку, поведение. Это прежде всего характерно для аргументативного дискурса. Поэтому типы риторических связей имеют характерные названия: доказательство, заключение, подтверждение, решение, мотивация и т.п. Например: 1. (мотивация). Do you want to know more? Send us your enquiry. 2. (решение). No single measure has had an effect. With these foreign investments the goal will be achieved. 3. (заключение). The lights are on. The family are all together. 4. (доказательство). No single measure has had an effect. The traffic jams are still everywhere in the city. В целом интерпретативный подход к грамматическому описанию дискурсивной связи ставит перед исследователем много проблем. В частности, на локальном уровне существует представление о делении взаимодействующих высказываний на «ядро» и «сателлит», то есть на отношения смыслового подчинения. Но критерием этого деления является не семантика самих высказываний, а замысел автора (говорящего/пишущего), который определяет приоритет информации, и исследователю приходится это «разгадывать». Например, в следующем сочетании высказываний: Michael bought a present for his wife. He left it in his office возможны, как минимум, две интерпретации. 1. Автор сообщает последовательность двух важных фактов, тогда оба высказывания являются «ядерными», и дискурсивная локальная связь считается «добавочной» (additive). 2. В контексте, когда всем женщинам принято дарить подарки, важную информацию несет второе высказывание, оно является «ядром», а первое высказывание – его «сателлитом». Дискурсивная связь может рассматриваться как «подчинение». Другой проблемный вопрос связан с учетом порядка следования высказываний как частей дискурсивной связи. Существует ли знаковая позиция одной части относительно другой части, по аналогии с «актуальным членением предложения», в котором «важная» информация (рема) располагается, как правило, к концу предложения? Сравним два примера дискурсивной связи: (1) You can get this job. But first you must finish your university studies. (2) He was a qualified manager. Yet he never got a promotion in the company. Здесь вполне очевидно, что в (1) представлен «прямой» порядок главной и придаточной частей. В (2) – это «обратный» порядок частей. Но сказать, какой из порядков частей отражает “знаковый» тип дискурсивной связи, трудно. Серьезной проблемой является присутствие или отсутствие грамматической связки между высказываниями, вступающими в дискурсивные отношения. Это союзы или союзные слова. Часто их многозначность ведет к проблеме понимания смысла дискурса. Так, в примере (1), приведенном выше, союз but может интерпретироваться как маркер подчинительной связи со значением “условия», и как маркер сочинительной связи со значением «контраста». Таким образом, в теории дискурс-анализа существует много «белых пятен» лингвистического описания дискурсивной связи и определений ее типологии. Понимание методики грамматического изучения структурной модели дискурса будет неполным, если не учитывать особенности взаимодействия структурных единиц с реальным контекстом. КОНТЕКСТ – это тоже составляющая структуры дискурса. Различают внешний и внутренний контекст дискурса [Макаров, 2003:147]. Внешний речевой контекст определяется типом речевой деятельности, совместно выполняемой участниками дискурса в рамках антропологических, этнографических, социологических, психологических, языковых и культурных отношений. Взаимодействие высказываний дискурса и внешнего контекста является предметом изучения лингвистической прагматики. Внутренний контекст – это область ментальной деятельности участников общения, это отражение их внутреннего мира, степень готовности к общению. Это сфера изучения главным образом психолингвистики, но отдельные ее компоненты помогают правильно интерпретировать специфику построения дискурса. Исследователи выделяют много разных моделей контекста, но в целом все они сводятся к двум базовым типам – прагматическому и когнитивному. ПРАГМАТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ включает такие составляющие как а) речевой контекст; б) ситуационный контекст; в) акциональный контекст; г) психологический контекст [там же, 147-149]. Речевой контекст представляет собой структурную и смысловую связность отдельных частей дискурса с сопровождающим текстом, то есть «ко-текстом» (co-text), известные как когезия и кореференция. Ситуационный контекст – это набор значимых факторов, определяющих в некоторой степени значение языковых и не-языковых параметров дискурса. К ним относятся тип деятельности, предмет общения, статусно-ролевые отношения, место и обстановка общения, социально-культурный «фон» и т.п. «Эти факторы формируют коммуникативные свойства макротекстовых единиц, структуры аргументации в дискурсе и каналы конструирования социально-психологических образов «я» и «других» [там же, 148]. Акциональный контекст – это речевые ситуации, созданные непосредственно самими речевыми действиями участников общения, их координацией по производству межличностного взаимодействия. Это наименее изученный тип прагматического контекста. Психологический контекст – это взаимодействие речевых актов с точки зрения выраженных в них интенций говорящих, это такие когнитивные процессы – конвенциональные интенции, верования, желания и пр., которые обусловливают совокупное порождение высказываний в дискурсе. Когнитивный контекст – это своеобразный сценарий речевого поведения участников по осуществлению совместной деятельности. Сюда входят понимание типа деятельности, ее цели, способ достижения цели, модели отдельных действий, их последовательность и пр. Когнитивный контекст основан на взаимодействии двух типов памяти человека: 1) семантической памяти (знаю,что), то есть накопленных языковых и энциклопедических знаниях и 2) «процедуальной» памяти (знаю, как), то есть знаниях о том, что происходит в реальном общении. По мнению аналитиков, в структуре дискурса всегда представлены две когнитивные модели контекста: одна относится к предметной ситуации, другая к «процедуальной» ситуации общения. Степень их взаимодействия определяется типом дискурса. Как пишет М. Макаров, а письменном тексте технического документа полнее представлена структура модели референтной ситуации. В спонтанном устном дискурсе отчетливее выражен сценарий общения [там же, 159]. Подводя итог, следует еще раз подчеркнуть, что при описании структурной модели в дискурс-анализе всегда нужно иметь в виду когнитивное взаимодействие грамматических категорий с категориями «уместности» в интерпретации высказываний и их сочетаемости с контекстом. 4.3. ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДИСКУРСА В предыдущем разделе мы представили описание особенностей структурной модели дискурса, иерархической зависимости его частей, что является необходимой базой для последующего изучения внутренней организации дискурса. Поэтому в данном разделе предметом рассмотрения является проблема сегментации и подачи текстовой информации в дискурсе, анализ вербальных сигналов дискурсивной организации и критериев их выбора коммуникантами. Пользуясь терминами интерпретативного языкознания, исследователю дискурса необходимо иметь в виду, что описание особенностей членения дискурсивной информации и способа ее подачи важно в первую очередь для получателя информации (слушающего/читающего), для «облегчения» его роли в коммуникативном процессе. В современном дискурс-анализе исследователи выделяют две стратегии в его внутренней организации: нарративную и не-нарративную в письменном и устном вариантах. Нарративная модель организации дискурса включает информацию о времени, пространстве, участниках и действии (событии). Не-нарративная модель характеризуется главным образом безличной, нетемпоральной информацией. Но независимо от разных моделей организации дискурса, обе они «работают» на общий поступательный ход развития дискурса. Этот поступательный вектор развития обеспечивается двумя разными по своей языковой природе явлениями: а) непрерывным развитием информации (continuity of information) и б) прерывистым развитием информации (shift of information). Эти два явления нельзя понимать буквально – в непрерывном развитии информации можно найти отдельные интервалы, в то время как переход к «новой теме» (shift of information) достигается начальной или заключительной языковой единицей коммуникативного шага, обеспечивающей непрерывнось. Изначально непрерывный характер организации информации в нарративном дискурсе обусловлен наличием единой «схемы», называемой «сюжетом» или «фабулой», и все составные информативные части подчинены цели обеспечения сюжета. Прерывистый тип организации информации характерен для не-нарративных дискурсов – научной аргументации, эссе, политического обзора, учебно-дидактического профиля и т.п. Здесь ход развития информации достаточно «свободный» или мало предсказуемый, а единство дискурса обеспечивается лишь его глобальной темой. В контексте сказанного особой задачей коммуникативной грамматики становится системное описание вербальных знаков, выполняющих специфическую прагматическую функцию – указывать на тип и характер отношений высказываний в дискурсе, на отношения отдельного высказывания с предыдущим и последующим контекстом. Часто роль таких знаков в дискурсе сравнивают со знаками дорожного движения, которые сигнализируют о характере движения на дороге [B.Fraser,1996]. В англоязычной речи хорошей иллюстрацией является употребление “please” перед побудительной формой, которая сигнализирует, что говорящий склонен высказать просьбу, а не приказание. С функциональной точки зрения такие вербальные знаки указывают, с одной стороны, на отношения между частями дискурса, с другой стороны, на переход от одной части к другой. При этом важно подчеркнуть, что указанные вербальные знаки действуют не как отдельные языковые элементы, а образуют некое объединение (pattern), сигнализирующее об общей организации информации в дискурсе. Иными словами, они выполняют интегративную функцию, обеспечивая широкую дискурсивную связность. В группу упомянутых знаков входят языковые единицы различного грамматического статуса. Это союзы – but, and, because, or,.. наречные формы – however, anyway, then, therefore, still, now, so, moreover, furthermore, actually, frankly, similarly,.. фразеологизмы – all in all, after all, more or less, and so on, in conclusion, to the contrary, by the way,.. междометия – oh, well, wow, oh God, OK, alright,.. причастные и инфинитивные формы – continuing, to begin with, to return to my point, speaking of, to cut a long story short, to sum it up,.. и целые предикативные конструкции – you know, I mean, believe it or not, if I may explain, look here, before I forget, while I think of it, sorry for interrupting,.. В литературе, посвященной дискурс-анализу, эти языковые единицы называют по-разному: «дискурсивные частицы», «дискурсивные связки», «дискурсивные маркеры». Последний термин вошел в обиход прагматических исследований и стал очень частотным. Впервые он был введен в классической работе Schiffrin D. Discourse Markers – Cambridge, 1987, в которой автор показала, что известные языковые единицы функционируют не как простые связки между предложениями в тексте, а обеспечивают референциальную связь на всех уровнях дискурса между тем, что говорится, тем, что имеется в виду, и тем, что делается при этом. Между формой дискурсивного маркера и выполняемой им прагматической функцией нет одно-однозначного соответствия. Отдельный маркер может демонстрировать разные функции в разных компонентах дискурса. В то же время одна и та же функция может быть реализована более чем одним маркером. Дискурсивные маркеры отличаются от простых языковых связок тем, что, кроме чисто пропозициональной связи, они реализуют текстовую и межличностную связь. Так, текстовая функция маркеров состоит в объединении и сегментации последовательностей текстовых единиц ( например, сигнализировании о смене тем или возвращении к прежним темам). Межличностная функция заключается в указании на отношения между отправителем и получателем информации, на выражение субъективных моментов речевой коммуникации (чувств, отношений, оценок и т.п.). Современная прагмалингвистика часто выделяет в значении высказывания две составляющих: 1) содержательное значение ( content meaning) и 2) прагматическое значение ( pragmatic meaning ). Содержательное значение – это значение заложенной в высказывании пропозиции, то есть описание положения вещей в действительности с точки зрения говорящего субъекта. Это значение передается через лексико-грамматическую структуру высказывания, которая служит его смысловой базой. Прагматическое значение высказывания передается через особые прагматические маркеры: структурные (например, декларативная коммуникативная структура); (например, will you, сигнализирующий о том, что адресат должен воспринимать высказывание как просьбу); фонологические (например, использование так называемой «саркастической интонации»). Чтобы понять многофункциональную природу дискурсивных маркеров, обратимся к одной из типологий прагматических функциональных единиц, автором которой является американский лингвист Брюс Фрейзер (см. упомянутую ранее работу). Прежде всего необходимо уточнить, что Фрейзер разделяет понятия «прагматический маркер» и «дискурсивный маркер» ( у других авторов это идентичные понятия). Прагматический маркер – более широкое понятие, чем дискурсивный маркер. Прагматические маркеры делятся, по Фрейзеру, на три основных типа: 1) основные (basic), 2) комментирующие (commentary) и 3) параллельные (parallel). Основные маркеры сигнализируют о базовой коммуникативной интенции говорящего, комментирующие маркеры сигнализируют о комментарии (оценке) говорящим базового смысла высказывания, параллельные маркеры сигнализируют о новом дополнительном коммуникативном намерении, независимом от базового намерения, но соотносящимся с ним. Распределение этих прагматических функций можно проиллюстрировать следующим высказыванием: By the way, Professor, you’re invited to the Worldwide Symposium on ecological problems. Здесь основное содержание высказывания заложено в пропозиции you’re invited to the Worldwide Symposium on ecological problems. Кроме того, в структуре присутствуют три типа прагматических маркеров: базовый представлен в декларативном типе предложения; комментирующий by the way сигнализирует о том, что говорящий привлекает внимание слушающего к новой информации, интересующей его, и параллельный professor, сигнализирующий о том, что говорящий подчеркивает свою социально-статусную зависимость от слушающего. Дискурсивные маркеры, по Фрейзеру, это разновидность комментирующих прагматических маркеров, указывающих на тип дискурсивных отношений между отдельным высказыванием и предшествующим дискурсом (prior discourse ). Обратимся к следующему отрывку из интервью с девушкой-тинейджером. Interviewer: Teenagers get a bad press, don’t they? Hayley: I know and I think it’s just so unfair – you watch telly or read the papers and it’s all kids getting kicks from drugs and booz and stuff. Interviewer: So, what do you and your friends get your kicks from? Hayley: Well, of course we like going out and having good times. We go clubbing and stuff … Interviewer: And drinking? Hayley: Well, actually, most of us get off dancing. I just lost myself when I’m dancing I … [L. and J. Soars, Headway, p.138] В отрывке присутствуют четыре дискурсивных маркера, выполняющих прагматическую комментирующую функцию, связывающую этот разговор в единый дискурс. Первый маркер 'so' сигнализирует о том, что последующий вопрос прямо вытекает из предшествующего ответа Хейли. Второй маркер 'well' сигнализирует об определенном нежелании девушки говорить откровенно по поводу заданного вопроса. Третий маркер 'well' сигнализирует то же самое нежелание, но в большей степени. Поэтому следующий тут же четвертый маркер 'actually' сигнализирует о намерении Хейли сместить фокус внимания на другую информацию. Как показывают наблюдения, дискурсивные маркеры представляют собой такие лексико-грамматические единицы, которые независимы от основного предложения, и их опущение не влияет на его правильную структурную оформленность. Но с прагматической точки зрения удаление указанных маркеров из речевого контекста влечет за собой изменение отношения говорящего к сообщаемой информации, а отсюда, к непониманию «посыла» слушающим. Б.Фрейзер приводит хорошее доказательство этому в виде анализа высказывания 'Frankly, you didn't do very well in the exam', в котором присутствие или отсутствие дискурсивного маркера 'frankly' меняет восприятие коммуникативной интенции говорящего – его присутствие усиливает негативное отношение к базовой информации – и ее связи с предыдущим контекстом дискурса. Б.Фрейзер обращает особое внимание на отличие дискурсивных маркеров от омонимичных форм, выполняющих функцию параллельных прагматических маркеров типа междометий ‘Oh! Wow! Ouch!’; вокативов 'Colonel, Waiter, Doctor, Darling, Everyone'; заполнителей пауз хезитации 'Well, oh, ah, em,..' и других подобных функциональных единиц. Они являются самодостаточными формами, не участвующими в формировании дискурсивной связности, а выполняющими собственные специфические прагматические функции. Дискурсивные маркеры, по Фрейзеру, можно разделить на ряд подклассов, три из которых являются главными. Это: 1) маркеры, сигнализирующие о смене темы дискурса (topic markers ); 2) маркеры, сигнализирующие о характере дискурсивной деятельности – объяснении, уточнении, прерывании, заключении ( discours activity markers ); 3) маркеры, сигнализирующие о том, как «посыл» данного высказывания соотносится с предыдущим контекстом – контрастирует с ним, гармонирует с ним, идет параллельно ему ( message relationship markers ). В первый подкласс входят словосочетания типа back to my original point; before I forget; by the way; in any case; continuing; just to update you; moving right along; speaking of; that reminds me; turning now to; while I think of it; with regards to;.. Сюда же входят маркеры, сигнализирующие о смене фокуса внимания внутри темы. Это again, alright, but, here, in fact, indeed, now, say, see, well, y'see,.. Вот несколько примеров. 1) The point which I wish to make is just this: that in a land so devoted to the material,.. the condition of intellectual freedom,.. is certainly anomalous [T.Dreiser, 1976:242]. 2) As a matter of fact, in spite of the American Constitution and the American oratorical address on all and sundry occasions, the average American school, college, university, institution, is as much against the development of the individual, … as any sect or religion [T.Dreiser, 1976:243]. 3) Kiro. Please, listen. You look intelligent and perhaps you could tell me what to do. [E.Bond, 1984:280]. Во второй подкласс входят дискурсивные маркеры, сигнализирующие о характере развития дискурса, о взаимоотношении между этапами этого процесса, раскрывающего активность говорящего по формированию дискурса. Эта активность может рассматриваться как: а) объяснение ( by way of explanation, if I may explain, to explain), б) разъяснение (by way of clarification, to clarify), в) допущение (admittedly, after all, all in all, all the same, anyhow, anyway, at any rate, besides, for all that, in any case, of course), г) прерывание (if I may interrupt, to interrupt, not to interrupt), д) повторение (once again, to repeat), е) последовательный ход (finally, to begin, first, second, in the first place, lastly, next, on the one/other hand, to start with , to conclude), ж) обобщение (in general, overall, on the whole, so far, summing up, thus, to sum up, at this point), и другие действия. Например: 1) On the one hand, and in the very teeth of all this, no country in the world, … has such a peculiar, such a seemingly fierce determination, to make the Ten Commandments work [T.Dreiser,1976:245]. 2) Joan. After all, we’re partly responsible for it. [D.Storey: p.215] В третий подкласс входят дискурсивные маркеры, которые сигнализируют о взаимодействии интенции, «посыла», данного высказывания с интенциями предыдущего дискурса (высказывания). Это можно назвать: а) параллельным взаимодействием фактов (also, and, correspondingly, likewise, or, otherwise, similarly, too, alternatively), б) контрастным взаимодействием фактов (but, all the same, despite, however, in spite of, I may be wrong but, in comparison, in contrast, nevertheless, notwithstanding, on the contrary, rather, regardless, still, yet, though, well), в) взаимодействием фактов, основанном на рассуждении (besides, better, for example, for instance, in addition, in fact, in other words, in particular, indeed, more importantly, more precisely, moreover, namely, to cap it all off, what is more), г) взаимодействием фактов, основанном на умозаключении (accordingly, as a result, hence, consequently, of course, so then, therefore, thus). Например: 1) Basho. So it must cry to heaven. And I must go to the north. [E.Bond, p.279]. 2) Pamela. Cornflowers are blue. Clive. Well, your mother certainly didn’t have blue hair . [P.Shaffer, p.60]. 3) Joan. The fact is, Arnie doesn’t give a damn for anybody. [D.Storrey, p.241]. 4) … she looked into her cup and then up at me and told me she thought Robert Newton was remarkable. So it was Robert Newton who brought us together…[H.Pinter, p.351]. Конечно, представленная типология маркеров внутренней организации дискурса является далеко не полной и приблизительной, но она дает хороший ориентир для последующего углубленного изучения этой сферы дискурс-анализа. Выбор типов дискурсивных маркеров находится в прямой зависимости от нарративной или не-нарративной организации дискурса, причем, специфика маркеров определяется и внутри отдельной стратегии, исходя из письменной или устной реализации. Так, в письменных нарративах дискурсивные маркеры являются частью темпоральной стратегии текста, когда подача нового события следует во времени после уже упомянутого события. Маркеры темпоральной семантики сигнализируют об этом (then, the next day, after a while, that morning, at ten o'clock). В устных, разговорных, нарративах темпоральные маркеры не настолько характерны. Здесь доминирует союз «and» , который и сигнализирует о презентации нового события. Кроме того, в устном дискурсе «and» сигнализирует и о целом наборе других дискурсивных отношений, таких как противоречие, расширение, рассуждение, возвращение к «старой» теме, «and» маркирует начало или окончание действия, оценки, направления развития дискурса. В разговорных нарративных дискурсах «and» очень часто «открывает» новый сегмент информации, сигнализируя о том, что повествователь размышляет, прежде чем высказать новый факт, что свидетельствует о спонтанной природе речи. Кроме того, физическое присутствие адресата в разговорном дискурсе обусловливает использование междометий и речевых стереотипов – Well, you know, I mean – в качестве сигналов межличностного взаимодействия и отношения к сообщаемой информации. В не-нарративных дискурсах маркеры тоже функционируют в качестве «скреп» в формально-текстовой организации, чаще всего образуя «рамочную» структуру (framing device) авторского повествования. Это характерно как в устной презентации, например, организации урока или занятия с учащимися, так и в письменном жанре академической или научно-популярной статьи. В качестве примера обратимся к фрагменту текста редакционной статьи из американской газеты «International Herald Tribune»: ‘… Home sales in May were abysmal, and retail sales fell for the first time since last fall; auto sales in June declined. Perhaps most ominous, budget cuts at the state and local level are expected to result in mass layoffs in the next year or so; in June, state and local governments cut 10,000 jobs. For all that, the biggest obstacle to recovery is not economic, it is political. The economy is limping as the federal stimulus and other government support are removed, obviously before the private sector is able to take up the slack. But Congress has failed to provide even the most basic support – extended unemployment benefits and bolstered aid to states. Instead, Republicans and several Democrats have made the argument that cutting the deficit is more important than spurring the economy. …’ [July,6, 2010:6]. Как видно из фрагмента, статья посвящена серьезным проблемам кризиса в современной экономике США. Дискурсивные маркеры 'for all that' и 'instead' выполняют, с одной стороны, функцию «рамочных скреп» между тремя локальными тематическими компонентами внутри глобальной темы дискурса газетной публикации, а с другой стороны, с их помощью автор разъясняет читателю и структурные отношения в тексте и свой взгляд на поставленную проблему. Таким образом, лингвистическое описание дискурсивных маркеров позволяет сделать общий вывод о том, что они не принадлежат к компонентам структуры предложения, хотя формально занимают в ней одну из позиций, чаще всего начальную. Они принадлежат высказыванию, и шире, дискурсу, и занимают «переходное положение» (transitional location) между единицами дискурса. Их языковое значение часто заменяется прагматическим значением – они служат сигналами о пропозициональных, текстовых и межличностных отношениях между дискурсивными единицами разных уровней. Глобальная связность в дискурсе обеспечивается не только через описанные прагматические и дискурсивные маркеры, но и через выбор и дистрибуцию референциальных форм и лексических словарных ресурсов в их взаимодействии со структурой дискурса. Так, в нарративных дискурсах цепочки референциальных единиц позволяют проследить развитие персонажей, событий и повествовательной реальности в целом. В первую очередь следует остановиться на референциальных моделях, закрепляющих участие персонажей в повествовательной структуре (participant tracking), и тем самым служащих дискурсивными связками. В лингвистике текста существует теория так называемой дистанции между первым, анафорическим, упоминанием персонажа и его вторым упоминанием. Считается, что первое упоминание осуществляется через прямую номинацию в форме существительного, а второе упоминание – через функциональную грамматическую единицу местоименного статуса. Однако, наблюдения за повествовательными текстами показывают, что эта теория часто «не работает», и местоимение может употребляться на значительном расстоянии от первичной номинации персонажа, и наоборот, есть случаи, когда повторное упоминание персонажа отделяется от первичного упоминания очень коротким отрезком повествования, но осуществляется с помощью существительного. Аналитики нарративного дискурса пришли к заключению, что причина специфического выбора референциальных форм персонажей связана с его многоуровневой организацией. Прямая номинация персонажа как связующего компонента повествования используется в дискурсивной функции в следующих случаях. 1.При переходе от одной категории повествования к другой: от описания действия к речи персонажа; от отступлений и авторских комментариев к основной линии повествования и т.п. Например: He was driving along the road in France from St Die’ to Nancy in the district of Meurthe; it was straight and almost white, through thick woods of fir and birch. He came to the grass track on the right that he was looking for. It wasn’t what he had expected. Nothing ever is, he thought. Not that EDWARD JANSEN could now recall exactly what he had expected; he tried, but the image he had formed faded before the reality like a dream on waking. He pulled off at the track, forked left and stopped. [M.Spark, p9]. Здесь прямая номинация персонажа (Edward Jansen) появляется в середине абзаца, когда описание действия прерывается авторским комментарием внутреннего внутреннего состояния персонажа. 2. При переключении внимания адресата с предшествующей единицы повествования на последующую. Например: Edward had the answer ready, heated-up from the precooking, so many times had he told Harvey much the same thing. ‘It’s my hair. It’s my beard, not your beard.’ Edward stepped into the house as he said this, so that HARVEY had to make way for him. HARVEY was predictable only up to a point. … [ p.11]/ 3. При подчеркивании значимости персонажа для автора. Центральный персонаж, или протагонист, чаще всего обозначен местоименной референцией, поскольку он характеризует постоянную авторскую позицию в рассказе. А второстепенные персонажи получают прямую номинацию. 4. При подчеркивании контраста, несогласия или, наоборот, солидарности персонажей Например: He wondered how much to believe of what she had told him. He began to wonder such things as why a news supplement from California should be shown on a main network in Toronto. ANTIE PET wasn’t likely to tune in to anything but a main network. [p.175]. 5.При переключении внимания с речи одного персонажа на речь другого персонажа. Например: ‘He doesn’t sound the sort of man to have any sent-y-ments’, Ernie said. EDWARD wanted very much to give Ernie some elocution lessons to restore his voice to the plain tones of his origins. [p.40]. В не- нарративных дискурсах значимость персонажной референции намного меньше, чем в нарративных. Но и в них чередование номинативных и местоименных референциальных единиц обусловлено характером связи между информативными частями содержания дискурса, которая совпадает, как правило, со структурным делением на абзацы. Например: NESTLE’, whose head office is in Vevey on the shores of Lake Geneva, is the world’s largest food company. Although it is Switzeland’s biggest industrial enterprise, only 2% of sales are generated in Switzeland. WE are a truly global company employing 230.929 people on every continent. Consequently, our management and staff reflect a truly international outlook. NESTLE’ now produces the world’s favourite brands in 509 factories worldwide. In over 130 years of growth and diversification, WE have never lost sight of our core business: … [P.Strutt, 2000:118]. Как видно из примера, в каждой части дискурса прямая субстантивная номинация персонажа, открывающая абзац, сменяется вторичной местоименной референцией. Эту дискурсивную стратегию принято называть «лексическим капсулированием» (lexical encapsulation), которая маркирует границы важных информативных единиц дискурса. Еще одним техническим приемом связности в не-нарративном дискурсе исследователи называют контрастное взаимодействие трех местоименных единиц : it, this, that [Linde, 1979]. Считается, что «it» используется для референции на очередной фокус внимания в содержании, «this» сигнализирует о смене фокуса внимания, «that» маркирует более радикальную смену фокуса на информацию, являющуюся отступлением от центральной реальности дискурса. «That» также используется для референции на предыдущий дискурс. Сравним: (1) The authority would base its judgement not only on the amount of credit outstanding, but also on the macroeconomic conditions in the countries concerned. THIS would render any excessive credit expansion unlikely. [P.Strutt, 2000:159]. (2) This graph shows world gross domestic product growth from 1973 until the end of the 20th century. With the oil crisis to 2% at the end of 1975. IT recovered the following year before declining ever further in the next six years to reach a low point of 1% in 1982. [P.Strutt,p.171] (3) Specific restrictions began to kick in. In 1949 interracial marriage was made illegal. In 1950 cities were divided into districts by race. By 1951 blacks were required to more to government-designed reservations called Bantustans, or tribal states often far removed from jobs and services. By 1953 access to many public amentities – beaches, water fountains – was race-specific THAT campaign of exclusion is history now,… [H.Cotter: International Herald Tribune, July, 2010:80] В первом случае «this» маркирует смену фокуса внимания с описания принятых властью решений на предлагаемые ограничения. Во втором случае местоимение «it» используется как форма вторичной референции существительного «growth» в текущем описательном дискурсе. В третьем случае «that” открывает новый абзац, отсылая адресат к предыдущему дискурсу. Как упоминалось ранее, важным средством организации дискурса считается также его темпоральная стратегия, прежде всего использование форм грамматического времени. Смена прошедшего времени на историческое или повествовательное настоящее время является особым техническим приемом организации нарративного, в особенности устного нарративного, дискурса. Переход повествования из событийного прошлого в реальное (или историческое) настоящее не только усиливает драматизм рассказа, но выступает средством его сегментации. Исследователи отмечают, что обычно переключение в план настоящего происходит для маркировки поворота событий в рассказе, в то время как переключение назад в план прошедшего (перфектного или неперфектного) маркирует либо завершающую фазу рассказа, либо отступление к описанию исторических данных, комментариев и оценок, а также внутреннего состояния персонажей. Обратимся к примеру устного нарратива, который приводит Д.Шифрин [Schiffrin, 1981]: So we were in this car, an’ we were in Allentown, it’s real dinky, an’ it’s real hick town off o’ Allentown, right around there in this factory. We just pulled into this lot, it was just in this lot, AND ALL OF A SUDDEN THE BUZZER SOUNDS, AND ALL THERE GUYS COME OUT, and we didn’t know what t’ do, ‘cause we were stuck. So we asked some guy, t’ come over an’ help us. SO HE OPENS THE CAR, AND EVERYONE GETS OUT EXCEPT ME AND MY GIRLFRIEND. We were in the front , we just didn’t feel like getting out. AND ALL OF A SUDDEN ALL THESE SPARKS START T’ FLY. SO THE GIRL SAYS “Look, do you know what you’re doing? Because y’ know um…this is not my car, an’ if you don’t know what you’re doing, just don’t do it”. AND HE SAYS, “Yeh, I have t’ do it from inside”. AND ALL OF A SUDDEN HE GETS IN THE CAR, SITS DOWN, AND STARTS T’ TURN ON THE MOTOR. We thought, he was taking off with us. We really thought he was, he was like rea – with all tattoos and smelled, an’ we thought that was it! But he got out after a while.” Перед нами успешная иллюстрация смены темпоральных планов рассказа. Первое переключение из прошлого в настоящее (…the buzzer sounds) маркирует неожиданный поворот в развертывании повествования к новому сложному этапу. Следующий переход из прошлого в настоящее (and we didn’t know what t’ do) сигнализирует о результате этого поворота и реакции на него (so we asked the guy). Новое событие, связанное с персонажем «guy”, предлагающем свою помощь, опять маркируется переключением в план повествовательного настоящего (So he opens the car, sits down and starts the motor.). И каждый событийный поворот, связанный со сменой темпоральных планов повествования, выраженных чередованием форм грамматического прошедшего и настоящего времени глаголов, сопровождается дискурсивным маркером «all of a sudden”,что дополнительно сигнализирует о двойной прагматической функции темпоральной стратегии – эмфатического выражения важности нового событийного эпизода и членение «ткани» дискурса на крупные сегменты. Описание роли темпоральной стратегии в организации дискурса – это отдельная большая тема в коммуникативной грамматике. Раскрыть ее в рамках одного небольшого пособия не представляется возможным. Здесь ограничимся лишь упоминанием о том, что в не-нарративных текстах роль грамматического времени не столь значительна, как в нарративных. Исследователи отмечают, что выбор временных форм глагола обусловлен жанром дискурса. Так, в текстах-инструкциях (например, в рецептах по приготовлению блюд ) или описаниях места и времени (например, в путеводителях) важна не смена временных планов, а временная протяженность и повторяемость. Например: Indulge your senses and engage your mind at London Zoo… Get first hand experience of over 600 species of animals including lions, tigers, primates, giraffes and many more. А в текстах газетных статей, наоборот, смена временных планов важна для сегментации текста. Она сопровождается соответствующими адвербиальными оборотами и дискурсивными маркерами ( last year, at present, however, indeed, but). Причем, часто на передний план сегментации газетного дискурса выходит выражение модальности, а точнее, переход из фактуального плана события в предположительный или желательный по схеме: is – must – should. Например: As Uruguay takes the field for Tuesday’s semi-final against the Netherlands in Cape Town, it represents the last hopes of a continent. How proud Uruguayans MUST FEEL that their small country has gone further in this World Cup than the region’s soccer powers, Brazil and Argentina. This MUST BE a beautiful time to be Uruguayan. BUT it HAS TO BE ASKED, is this a fair and merited contribution to what is sometimes called the Beautiful Game? [International Herald Tribune, July, 6, 2010:13] Другой большой темой коммуникативной грамматики в контексте изучения внутренней организации дискурса является описание роли лексических ресурсов в его сегментации и связности. Дадим некоторые ориентиры более углубленного рассмотрения этой темы. Участие лексических ресурсов в дискурсивной связности определяется их повторяемостью в «ткани» текста. С этой точки зрения лексическая связность дискурса измеряется двумя величинами: 1) лексической густотой (lexical density) и 2) лексической дистрибуцией на одну единицу одного и того же текста. Индикатором лексической густоты является соотношение употребления грамматических и лексических слов в целом тексте. Считается, хотя и не бесспорно, что в письменном дискурсе лексическая густота выше, чем в устном, то есть количество лексических единиц больше, чем грамматических единиц в письменном тексте в сравнении с устным текстом [Halliday, 1985]. Лексическая дистрибуция на чередовании введения уже упомянутых единиц и новых лексических единиц в рамках одной текстовой единицы. Так, из первых тридцати-пяти слов десять – новые слова, из вторых тридцати-пяти слов уже шесть новых слов, и т.д. Наблюдения ученых показывают, что подобное чередование старого и нового вокабуляра текста в целом совпадает со структурной сегментацией на абзацы, эпизоды и другие дискурсивные единицы. Иными словами, дистрибуция текстового вокабуляра коррелирует со структурной организацией дискурса. К лексическим средствам дискурсивной связности относятся так называемые «металингвистические единицы», которые во взаимодействии с дискурсивными маркерами, а подчас и уподобляясь им, выполняют разные функции. Помимо участия в сегментации текста дискурса они создают эффект ожидания читателем/слушателем следующих частей содержания, а также указывают на важность части, в которой они находятся, для всего дискурса. По структуре это могут быть словосочетания ( as shown in the example above ) или предложения ( as we will see in the next section ), которые свободно образуются в данном контексте и призваны выступать в роли металингвистиеских комментариев организации дискурса. Металингвистические единицы особенно характерны для письменных не-нарративных текстов, но и в устных не-нарративных и отчасти в нарративных текстах они встречаются нередко. В целом они выполняют так называемую «перформативную» функцию ( performative function ), которая заключается в том, чтобы вводить в содержание дискурса новую мысль. Это своего рода «дискурсивные интродукторы» ( термин наш– К.Л.). Некоторые исследователи отмечают, что, несмотря на их многообразие и совпадение по функции с дискурсивными маркерами, металингвистические выражения распределяются в не-нарративном дискурсе следующим образом: 1) в устной подаче текста доминируют выражения со значением времени; 2) в письменной подаче этого же текста на передний план выступают выражения со значением места. Например: в устной презентации лекционного материала предпочтительны выражения типа «as I mentioned earlier”, или “I’ll come back to this point shortly”. В письменной презентации этого лекционного материала вводные фразы будут иметь семантику места типа « see above, paragraph 4.1” или «as I mentioned in the preceding section”. Характерным лексическим средством связности и сегментации информации в не-нарративном дискурсе является технический прием употребления широкозначных существительных в анафорической или катафорической функции подачи информации. Это существительные типа problem, issue, point, idea, answer, reason, belief, aspect, assumption и пр. Например: 1) Yet the Senate went home for the holiday weekend without extending benefits. How was that possible? THE ANSWER is that we’re facing a coalition of the heartless, the clueless and the confused. [INT.HER.TR.,July,6,2010:6] 2) American corporate profits are nearly all the way back to their peak, right before the global financial crisis took hold. Another PROBLEM for the economy is that once the crisis began, families and individuals stated tightening their belts,.. [INT.HER.TR.2010:6] В примере 1) существительное «answer» выполняет две дискурсивные функции – является как бы ответом на вопрос в предыдущей дискурсивной единице, но в первую очередь выступает средством обобщения и оценки всего, что упоминалось ранее, поскольку само вопросительное предложение является риторическим средством эмоционального восклицания, не требующим прямого ответа. В примере2) существительное «problem» , открывающее следующую дискурсивную единицу, предвосхищает последующий шаг в развитии содержания информации, то есть выполняет катафорическую функцию в развертывании текста. Как показывают исследования в сфере внутренней организации дискурса, можно говорить о широкой категории «вводности», которую часто называют «предсказанием» (prediction), как особой технологии построения. Связность здесь обеспечивается языковыми элементами, функционирующими в составе особых речевых актов – prediction acts, прагматическое назначение которых сигнализировать, какие высказывания должны последовать за ними. Так, упомянутые выше анафорические существительные сигнализируют о том, что будет сказано далее. Сюда же относятся упоминание числительных перед следующим за ними перечислением, например: I'd like to mention TWO DETAILS in his report … Эту же функцию выполняют различные сcылочные конструкции, типа AS I HAVE SAID, I want to avoid the implication that… Или: WHAT HAS NOT BEEN TAKEN INTO ACCOUNT in this viewpoint is the social position of the older generation. В качестве prediction acts выступают парные высказывания в диалоге: а) вопрос – ответ, б) приветствия, г) предложения, д) пожелания, е) жалобы, ж) приглашения и т.п. При этом исследователи отмечают, что такие prediction acts играют главную роль в построении диалогического дискурса, поскольку функция «предсказания» является проявлением интерактивной природы языка и, соответственно, основной стратегией организации диалогического текста. Кроме лексического структурирования дискурса связность в нем маркируется синтаксическим структурированием. При этом имеется в виду не морфолого-синтаксические средства построения высказывания, а формы синтаксических повторов, обеспечивающих системную связь между отдельными единицами(частями) дискурса. Под «синтаксическим повтором» понимают широкий диапазон его проявлений: от прямого повтора синтаксической конструкции до повтора со структурными вариантами, синтаксического перефраза и параллельной конструкции. Например: 1) Walker: YOU THINK I should go back? Clive: I THINK you ought to try. [P.Shaffer, p.120] Это прямой повтор. 2) Walker: He was a great man in the town. People were afraid of him, and so was I. WHEN WAR BROKE OUT, he went off to fight and we did not see him for almost six years. WHEN HE CAME BACK, he was still a Nazi. [P.Shaffer, p.121] Это повтор с вариацией. 2) Arnie: Oh, don’t stay on my account, Maureen. I CAN’T PERFORM MIRACLES any time for your amusement. I wish, I CAN MAKE THAT TEA-TRAY DEPART to where it came from… [D.Storey, p.266] Это параллельные конструкции. Исследователи отмечают, что синтаксические повторы более распространены в устных нарративах, чем в письменных. Тем не менее, структура и функция таких повторов зависит от жанра нарративного дискурса. В сказках, анекдотах, детских рассказах симметричный синтаксический повтор не только является средством текстовой связности, но создает эффект растущего напряжения события. Вот как, например, описывает пустынную безлюдную землю писатель J.Giono в рассказе «THE MAN WHO PLANTED TREES»: About forty years ago, I was taking a long trip on foot over mountain height quite unknown to tourist. ALL AROUND WAS BARREN AND COLOURLESS LAND. Nothing grew there but wild lavender. After five hours’ walking I had still not found water. ALL ABOUT ME WAS THE SAME DRYNESS, THE SAME COARSE GRASSES. [L.& J. Soarse, 2003:92] Здесь повтор синтаксической структуры устанавливает образ запущенной заброшенной земли и одновременно готовит читателя к тому, что его ждет какой-то поворот событий. В не-нарративных дискурсах (как и в некоторых нарративных) синтаксический повтор используется для продвижения развития мысли автора. Например: No wonder he has written what amounts to two books about it: the first and the second halves of “The Facebook Effect”. THE FIRST PART IS a fascinating but flawed corporate history, starring Facebook’s reticent creator, the Harvard dropout Mark Zuckerberg; THE SECOND IS a thoughtful, evenhanded analysis of the Web site’s impact. [Int.Her.Tr.,2010:11] И, наконец, синтаксические повторы играют большую роль в тема-рематической прогрессии дискурса, в подчеркивании рематического компонента, а также для введения новых сущностей дискурс-содержания. Так, описательный дискурс формируется путем повторов – обстоятельственных синтаксических конструкций темпоральной и локальной семантики, занимающих начальную, тематическую позицию. Их функциональное назначение служить рамочным знаком для введения последующих фактов в описательную информацию Например: AS YOU OPEN THE DOOR, you are in a small five-by-five room which is a small closet. WHEN YOU GET PAST THERE, you’re in what we call the foyer which has a telephone and a desk. IF YOU KEEP WALKING IN THE SAME DIRECTION, you’ll find yourself in front of another room. Эту же функцию выполняют специальные синтаксические конструкции с формальным подлежащим типа «there”, “it”, “what”, которые одновременно усиливают рематический компонент последующего высказывания в дискурсе, а также маркируют границу между его сегментами. Например: They cracked open the phone’s black plastic shell and started analyzing the new model’s components, trying to unmask the identity of Apple’s main suppliers…. WHAT THE LATEST STUDY SHOWS is that the smallest part of Apple’s costs are here in Sheuzhen,.. BUT WHAT THE STUDY DOES NOT SAY is that manufacturing in China is about to get far more expensive. [Int.Her.Tr., 2010:16] Подводя итог представленному в данном разделе материалу, можно сделать следующий общий вывод. Среди всех проблем дискурс-анализа центральное место занимает проблематика описания внутренней организации дискурса, как в формальном, так и в содержательном аспекте. Широкая связность в дискурсе обеспечивается взаимодействием многих факторов. В первую очередь это деление на нарративные и не-нарративные дискурсы, с дальнейшим подразделением на устные и письменные, диалогические и монологические подтипы. Средства связности многообразны, но они всегда функционируют во взаимодействии, или как принято сейчас говорить, в синергетике (synergy of signals), отвечая коммуникативному замыслу отдельного конкретного дискурса. В любой дискурс-структуре присутствуют и дискурсивные маркеры, и референциальные единицы, и средства лексического и синтаксического структурирования, и метадискурсивные средства, но все они выполняют свои приоритетные прагматические функции в разной степени, в зависимости от условий конкретной дискурсивной организации. Так, персонажные и темпоральные референциальные средства имеют приоритеты в структурировании нарративных текстов, а не-нарративные тексты отдают предпочтение прежде всего лексическим связкам, металингвистическим выражениям, дискурсивным маркерам формальной сегментации на абзацы. 4.4 ПРОБЛЕМА ТИПОЛОГИИ ДИСКУРСОВ Практика показывает, что дискурс-анализ не может быть полным и научно обоснованным без учета типовых признаков конкретного дискурса, без понимания его встроенности в некую типологическую систему. Решение проблемы классификации дискурсов имеет значение прежде всего для самих исследователей, лингвистов, аналитиков речевой коммуникации, а не для участников общения. Как это не парадоксально звучит, но пользователи языка на интуитивном уровне всегда правильно определяют тип дискурса, например, говоря: «Это не деловое письмо, а личное». Они видят ошибки в номинации типа дискурса, говоря: «Разве это сказка, это же сага». Они легко определяют, в какой момент характер подачи информации в дискурсе меняется, говоря: «В этой части это не просто газетная статья, это редакционная статья». У пользователей всегда есть свое мнение об уместности отправляемого «посыла» типу дискурса: «Нельзя эту проблему решить за несколько минут до звонка!» И все такое прочее. Но интуиция – это не научный метод. Необходимо понять, на какой научной базе основаны эти интуитивные выводы. Нужна типологическая система, позволяющая соотносить дискурсивные характеристики с типом дискурса. Изучение работ зарубежных и отечественных исследователей этой проблемы приводит к заключению, что, несмотря на большое количество попыток выработать единую классификационную систему дискурса, это пока никому не удалось сделать. Но общий опыт позволяет приблизиться к решению сложной задачи. В первую очередь можно обозначить категориальное различие в подходах к классифицированию литературных (художественных) жанров и типов нелитературных дискурсов, письменных и устных. Так, художественные жанры делятся по законам теории жанров на эпические (прозаические) и поэтические. Эпические, в свою очередь, делятся на четыре категориальных жанровых типа – сказка (fairy tale), миф (myth), сага (saga) и легенда (legend), опираясь на два фактора – религиозный и исторический. В сказке нет ни того, ни другого. В саге есть исторический признак, но нет религиозного. В мифе есть религиозный признак, но нет исторического. В легенде присутствуют оба признака. В результате выстраивается определенная парадигма эпических жанров литературы. К нелитературным дискурсам этот подход не применим. Аналитики устных и письменных нелитературных дискурсов применяют целый комплекс подходов к созданию единой дискурс-типологии. В этот комплекс включены разные принципы классифицирования, которые условно можно разделить на базовые и специфические. Базовые принципы позволили выделить несколько общих категориальных типов дискурсов. У разных авторов они именуются по-разному, но опираясь на очевидные формальные параметры, все авторы отмечают пять основных типов дискурсов: 1) описательный (descriptive), 2) нарративный (narrative), 3) пояснительный (explanatory), 4) аргументативный (argumentative) и 5) инструктивный (instructive). К специфическим принципам относятся, например, способ подачи информации (method of presentation). Их два: субъективный, то есть через восприятие автора, и объективный, то есть через восприятие читателя/слушателя. И каждый из пяти базовых типов дискурса подразделяется на два подтипа, согласно этим способам подачи информации. При этом у каждого типа дискурса, базового или специфического, выявляются свои дискурс-характеристики построения. Так, например, считается, что инструктивный дискурс строится на основе синтаксиса побудительных предложений, а нарративный дискурс характеризуется информативными синтаксическими структурами в прошедшем времени, с использованием дополнительных темпоральных и локальных компонентов. Чтобы иметь представление о делении нелитературных дискурсов по способу презентации, обратимся к типологии, предложенной автором Е.Верлихом [Werlich, 1982]. I. Описательный дискурс подразделяется на: а) импрессионистическое (т.е. субъективное) описание и б) техническое (т.е. объективное) описание. II. Нарративный дискурс подразделяется на: а) доклад, рапорт (субъективное повествование) и б) новости (объективное повествование). III. Пояснительный дискурс подразделяется на: а) эссе (субъективный взгляд на предмет) и б) толкование (объективный взгляд на предмет). IV. Аргументативный дискурс подразделяется на: а) комментарий (субъективная позиция) и б) аргументацию ( объективная позиция). V. Инструктивный дискурс подразделяется на: а) инструкции ( субъективная точка зрения ) и б) правила, статуты, направления ( объективная, общепринятая точка зрения ). Грамматическим средством, маркирующим объективный и субъективный способы подачи информации, объявляется категория залога глагола: пассивный залог характеризует объективный дискурс, активный залог типичен для субъективного дискурса. Другая фундаментальная категоризация нелитературных дискурсов исходит из «канала связи», который определяет и структуру текста дискурса. На этом основании выделяют, с одной стороны, устный – интерактивный, диалогический и монологический – дискурсы, а с другой стороны, письменный дискурс. Каждый представляет собой отдельную сферу исследования.Так, в устном дискурсе дальнейшая субкатегоризация опирается на обобщенные типы дискурсивных ситуаций. Их шесть. I. Презентация (presentation) II. Сообщение (message) III. Доклад (report) IV. Публичное обсуждение (public debate) V. Беседа (conversation) VI. Интервью (interview) Каждая ситуация определяется большим количеством дополнительных характеристик, а именно, а) количеством участников (один или несколько), б) равным или неравным статусом участников, в) подготовленной или неподготовленной темой, г) методикой раскрытия темы (описательной, аргументативной, умозрительной). Исходя из этого, дискурсивная ситуация по-разному реализуется в конкретном дискурсе. Например, интервью лежит в основе разговора пациента с врачом, допроса задержанного в полицейском участке и разговора с претендентом на работу в бизнес компании, но различия в цели интервью и ролях его участников позволяют дифференцировать и сами дискурсы. Устный монолог и письменные дискурсы классифицируются на основе трех базовых категорий, отражающих главные цели такого рода коммуникации. Это «повествование», «информирование» и «убеждение» (narration, information, persuasion). Отсюда, выделяют нарративный (повествовательный) дискурс. Его цель – выражать «позицию» автора, его замысел и взгляды на мир. Далее, информативный дискурс, цель которого сообщать информацию адресату. И аргументативный дискурс, его цель – убеждать или переубеждать. Здесь важно подчеркнуть одну основополагающую мысль: в «чистом виде» упомянутые типы дискурсов, устные или письменные, встречаются редко, в ограниченных коммуникативных условиях. Чаще на практике наблюдается формирование смешанных типов дискурса, в которых в разной степени отражаются ментальные формы восприятия мира человеком: а) в предметно-статическом положении, одномоментно, б) в динамическом развитии во времени и в) в причинно-следственных отношениях. Поэтому фундаментальные монологические дискурсивные типы, или подтипы в рамках более крупной формы, делятся на описание, повествование и рассуждение [Тураева, 1986]. Дискурс-анализ – это «междисциплинарная область знания, находящаяся на стыке лингвистики, социологии, психологии, этнографии, семиотического направления литературоведения, стилистики и философии». Поэтому сам дискурс рассматривается как «явление промежуточного порядка между речью, общением, языковым поведением, с одной стороны, и фиксируемым текстом, остающимся в «сухом остатке» общения, с другой стороны» [Карасик, 2004:231]. Требования к классификации дискурсов могут по-разному учитывать специфику их языкового построения, или не учитывать ее совсем. Взгляд на дискурс с позиции нелингвистических дисциплин формирует, естественно, новые подходы к типологии дискурсов. В этом смысле ценная информация о типологических признаках дискурсов представлена в книге В.И.Карасика «Языковой круг: личность, концепты, дискурс» [Карасик, 2004]. Обобщая накопленный за последнее десятилетие исследовательский опыт в отечественной и зарубежной прагмалингвистике, социолингвистике и культурологи, автор представляет широкую панораму дискурс-типов, формирующихся на лингвистических и нелингвистических принципах. Так, делая акцент на лингвистике спонтанной речи, автор упоминает интересную типологию спонтанных разговорных дискурсов О.Б.Сиротининой, в которой дискурсы (или диалоги) противопоставлены по степени их текстовой оформленности. Здесь выделяются пять типов: 1) дискурсы с явно выраженной текстовой структурой (например, неоднократно повторяемый рассказ о чем-то); 2) дискурсы, оформленные как «оборванные», аморфные, незаконченные тексты; 3) т.н. дискурсы-текстоиды, которые не имеют членения на части, рассчитаны на активного слушающего, темы в которых возникают по ходу формирования текста; 4) разговоры, в которых развитие темы не прослеживается вовсе, а осуществляется лишь мена ролей говорящего и слушающего; 5) дискурсы нетекстовой реализации, отличающиеся крайней степенью спонтанности, господством ассоциативных связей, непонятных для посторонних [Сиротинина, 1994:122]. Совершенно иная типология формируется с позиции социолингвистики. Здесь дискурс рассматривается как модель общения людей в рамках отдельной социальной группы в типичной речеповеденческой ситуации. В этой связи дискурсы делятся на две группы: личностно-ориентированные и статусно-ориентированные. Личностны й (персональный) дискурс представлен в двух типах: 1) бытовой (обиходный) и 2) бытийный. Бытовой дискурс – это «особый сокращенный ход общения, когда люди понимают друг друга с полуслова, коммуникативная ситуация самоочевидна, и поэтому актуальной является многообразная оценочно-модальная эмоциональная квалификация происходящего» [Там же]. Бытийный дискурс – это «художественное и философское постижение мира», когда идет поиск и переживание главных смыслов жизни. Это прежде всего художественный и философский текст. Статусно-ориентированный дискурс – это институциональное общение, то есть речевое взаимодействие представителей разных социальных групп, реализующих свои статусно-ролевые возможности в рамках сложившихся общественных институтов. На этой основе выделяют политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, нвучный, сценический, массово-информационный и др. подтипы институционального дискурса. Важной особенностью этого типа дискурса является его историческая изменчивость – когда отдельный подтип может исчезать или «раствориться» в смежных подтипах, если исчезает или меняется сам общественный институт. Институциональный дискурс – это специализированное, стереотипное общение между людьми. Оно строится, как правило, по сложившемуся шаблону, который может быть более жестким или менее жестким в практической реализации. Примерами жесткой формы институционального дискурса являются церковные службы, защиты диссертаций, вручения премий и наград; примером нежесткой, «смягченной» регламентации может служить институт «приема пациента врачом в клинике», где предписана определенная схема последовательных действий, которая на практике часто нарушается ввиду различных привходящих обстоятельств. Статусно-ориентированным может быть и неинституциональный дискурс, например, когда незнакомые люди вступают в общение друг с другом на улице, в метро и т.п. с целью выяснить время или местонахождение чего-либо. Институциональный дискурс категориально противопоставлен бытовому дискурсу, который исходит из генетической готовности людей к общению, когда разговор ведется между знакомыми друг другу коммуникантами о конкретных и понятных вещах с использованием сокращенного языкового кода и имеет высокую зависимость от контекста. Переход от бытового дискурса к институциональному обусловлен тем, что человек пользуется более «широким» языковым кодом, создавая «фоновую» информацию для своего незнакомого собеседника и тем самым уменьшая зависимость от контекста. Интересная точка зрения на классифицирование дискурсов представлена в известной работе М.Халлидея [Halliday, 1978]. Здесь анализ типов дискурсов проводится в рамках общения как такового, или иначе, в рамках «регистра». Регистровое общение включает три составных параметра, согласно которым и происходит деление на типы. К этим параметрам относятся: 1) обстановка общения, или «поле» (field of activity), например, наука, образование, религия, право; 2) стиль общения, или «тональность» (tenor), например, учитель-ученик, родитель-ребенок, священник-паства; 3) канал общения, ил и «модус» (medium), например, письменный, устный, устный с переходом к письменному, письменный с переходом к устному. На основе этой схемы исследователи противопоставляют серьезное и несерьезное общение (например, игра, юмор), прямое и непрямое, ритуальное и неритуальное, фатическое и нефатическое и прочие типы общения. Таким образом, напрашивается вывод, что решение проблемы классифицирования дискурсов лежит в рамках как минимум трех подходов: «чисто» лингвистического, социолингвистического и прагмалингвистического. Сугубо лингвистический подход требует формировать типологию дискурсов в терминах лингвистики текста. Иначе говоря, лексико-грамматически оформленный, логически выстроенный, законченный текст. При этом граница проходит между идеально построенным текстом и вариативным текстом, включая такие коммуникативные варианты, которые текстом назвать трудно. Мнения исследователей лингвистики текста расходятся по вопросу, какой тип текста является инвариантным. Здесь выявились две позиции в отечественной лингвистике. Согласно одной позиции инвариантным является письменный литературный текст, построенный по всем канонам языковой нормы [Гальперин, 1981], тогда как устный текст, который строится с отклонениями от норм письменного текста, есть вариативный тип текста. Согласно другой позиции и устный и письменный тексты могут в равной степени иметь инвариантный текстотип, который реализуется в устный и письменных текстовых вариантах [Сиротинина, 1996]. Социолингвистический подход выдвигает в качестве в типологической системе дискурсов языковую личность. Поэтому, как упоминалось ранее, все дискурсы в терминах социолингвистически делятся на личностно-ориентированные и статусно-ориентированные, с дальнейшим размежеванием, соответственно, на обиходный и бытийный, и на институциональный – неинституциональный. Прагмалинвистический подход ориентируется на типологию дискурсов в контексте языкового общения как такового, в котором во главу угла ставится специфика регистра речи, который объединяет сферу, тональность и канал общения. 4.5. ПРИБЛИЗИТЕЛЬНАЯ МОДЕЛЬ АНАЛИЗА ДИСКУРСА Описание основ дискурс-анализа как самостоятельной научной дисциплины логично завершить методическими рекомендациями к интерпретации отдельного конкретного дискурса или его фрагмента. В упомянутой и неоднократно цитируемой книге М.Макарова «Основы теории дискурса» приведен опыт полного подробного анализа дискурса подсмотренного автором реального эпизода англоязычного общения общения [Макаров, 2003:224-240], что дает представление о том, как следует интерпретировать дискурс и чем он отличается от интерпретации текста. Воспользуемся этим опытом и попытаемся сформулировать некоторую обобщенную модель поэтапного «интерпретативного дискурс-анализа». За точку отсчета берется конкретный эпизод реальной ситуации общения ( или смоделированный как реальный эпизод – а аналитических и учебных целях это допустимо ) и дается его предтекстовое описание. Вслед за Эмерсоном Р.М. и др. [Emerson., 1995] автор книги называет это описание «этнографическим протоколом». В него входят следующие составляющие компоненты. 1. КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ – определение места данного эпизода в сценарии более широкого коммуникативного события (например, разговор – решение организационных вопросов в рамках проведения учебного семинара). 2. ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ – конкретный хронологический момент или период. 3. МЕСТО ДЕЙСТВИЯ – описание помещения, его размеры, мебель, оснащение, расположение в нем участников общения. 4. СОСТАВ УЧАСТНИКОВ ОБЩЕНИЯ – статус, пол, профессия, возраст, род занятий и т.п. 5. ИСТОРИЯ УЧАСТНИКОВ ОБЩЕНИЯ – на каком этапе их жизни, деятельности они встречаются, каково их отношение друг к другу, степень знакомства друг с другом, в который раз они вступают в общение и т.п. 6. ЦЕЛЬ ОБЩЕНИЯ – описание прагматической цели контакта, решение каких практических (в т.ч. профессиональных) задач преследует данное общение. 7. ФОРМА ОБЩЕНИЯ – вид речи (например, устная речь). 8. ТОНАЛЬНОСТЬ ОБЩЕНИЯ – например, неформальная, непринужденная, эмоционально нейтральная. 9. СТИЛЬ ДИСКУРСА – например, разговорный (и ли официальный с элементами разговорности). Работа с текстовым материалом дискурса начинается с составления его ТРАНСКРИПТА. Это построчное прописывание каждого высказывания – речевого акта с маркировкой субъекта речи и порядкового номера в сквозной нумерации ВСЕХ высказываний в дискурсе. При этом отдельно выделяются просодические компоненты, эмоционально-эмфатические компоненты, поведенческие ремарки говорящих и проч. Анализ дискурса, представленного в форме транскрипта (предполагается, что в масштабе реального времени) начинается с членения массива на ЕДИНИЦЫ ДИСКУРСА. Здесь следует особо остановиться на том, что сегодня исследователи понимают под «единицей дискурса». Необходимо признать, что единой понятийной системы дискурсивных единиц пока не существует: есть лишь представление о том, что речевой акт, коммуникативный акт и дискурсивный акт – это разные сущности. РЕЧЕВОЙ АКТ в терминах теории речевых актов является элементарной единицей языковой коммуникации (его структура была описана во второй главе пособия), главный смысл которой состоит в том, что, произнося какое-то высказывание в ситуации общения, человек совершает действие, обусловленное его намерением. Теория речевых актов описывает не реальные высказывания, а их типы, то есть эта теория не может полностью отвечать задачам интерпретации непосредственного общения, или дискурса. В структуру конкретного дискурса входят единицы разной природы: языковые (фонемы, слоги, синтагмы, морфемы, слова, словосочетания, предикативные единицы, предложения, сверхфразовые единицы, абзацы, диктемы, …), коммуникативные и социально-интерактивные. КОММУНИКАТИВНЫЙ АКТ в отличие от речевого акта обладает более сложной структурой и включает речевой акт говорящего, аудитивный акт слушающего и коммуникативную ситуацию. Коммуникативный акт характеризуется вовлечением в обменные отношения общения, образуя КОММУНИКАТИВНЫЙ ХОД. Если отдельный коммуникативный акт реализуется отдельными иллокутивными актами, то коммуникативный ход реализуется сложным макроактом. ДИСКУРСИВНЫЙ АКТ – это минимальная интерактивная единица, используемая сегодня для описания структуры дискурса и интерпретации живого общения, поскольку она включает характеристику действий, коммуникативных планов и стратегий. Дискурсивный акт, отражая коммуникативное взаимодействие, имеет двусторонний характер и состоит из стереотипного обмена репликами (в лингвистике текста эта единица известна под термином «диалогическое единство»). Поэтому в теории дискурс-анализа эту единицу часто называют «обменом» (exchange). По количеству ходов (реплик) входящих в состав обмена, их подразделяют на простые и сложные структуры (exchange – interchange). Простые – это двухходовые обмены (вопрос – ответ, просьба – обещание, прощание – прощание), сложные обмены включают три, четыре и более реплик-ходов (вопрос – переспрос – уточняющий вопрос – ответ). Но основной дискурсивной единицей признаются простые обмены как наиболее распространенные формы языкового общения. Поэтому одни исследователи ограничиваются системой дискурсивных единиц, состоящей из трех разновидностей: акт – ход – обмен [Coulthard, 1977]. Другие исследователи настаивают на включении в эту систему более крупных единиц общения, обладающих сложной структурой. Их называют по-разному: «трансакцией» (transaction) [Coulthard, 1985; Зернецкий, 1987; Макаров, 2003], «фазой» (phase) [Edmondson, 1981], «абзацем» в письменном и устном дискурсе (paragraph/paratone) [Longacre, 1983; Brown, Yule, 1983]. У отечественных исследователей наиболее употребляемым является термин «трансакция». И наконец, самой крупной единицей общения, макроединицей, называют «речевое событие» (speech event/encounter) [Хаймс, 1975; Edmondson, 1981]. Это своего рода макродиалог или разговор (conversation).tys В результате полная схема выделяемых дискурсивных единиц выглядит следующим образом: акт – ход – обмен – трансакция – речевое событие [Макаров, 2003:188]. Таким образом, дискурс – речевое событие целесообразно разделить в первую очередь на трансакции как наиболее крупные единицы, представляющие не только языковые, но и когнитивно-психологические особенности развертывания событийного содержания. Далее трансакции подразделяются на коммуникативные обмены и ходы. Каждая трансакция выделяется на основе глобальной темы, которая раскрывается в ходе сценария речевого события. Описание трансакции в целом должно включать характеристику основных и факультативных этапов этого сценария. Через интерпретацию лексико-грамматических, конструкционных, дейктических, референциальных, дискурсивных средств экспликации этих этапов во взаимодействии. Необходимо подчеркивать, какие именно средства способствуют когезии и тематической когеренции в данной трансакции. Важной составной частью описания трансакции является ее характеристика с интеракциональной точки зрения, то есть процесса решения практической задачи участниками общения. Здесь важно выявить, каким образом и кем из коммуникантов заявлена проблема, какие аргументы и в какой форме выдвигаются и каким образом задача решается (или не решается). Трансакция состоит из ОБМЕНОВ, включающих разнообразные ХОДЫ и АКТЫ в составе реплик. Здесь непосредственно начинается лингво-текстовой анализ каждой реплики-высказывания: дается ее языковая, тематическая и прагматическая характеристика в рамках трансакции, или всего дискурса. Указывается специфика мены коммуникативных ролей – обычная реактивная, основанная на подхватывающем ходе, или есть какие-то сбои в репликовом обмене. И каждый этап обмена важно интерпретировать с точки зрения комплексного подхода, опираясь не только на принципы и терминологический аппарат лингвистики текста (например, текста диалогической формы), но и на понятия и терминологию дискурс-анализа, в котором не менее важную роль играют когнитивно-психологический, коммуникативный и прагматический факторы взаимодействия субъектов дискурса. Так, вычисляя имплицитные смыслы, необходимо особо выделять риторические средства «дискурсивного конструирования проблемной ситуации», позволяющие намечать пути развития диалога. Эти средства «усиления» или «подтверждения» правильной интерпретации импликатуры предыдущих ходов и оправдывающие последующие ходы. Функциональные типы реплик-высказываний в составе обмена различны. Инициирующая реплика всегда завершается реагирующей репликой (initiation – response model), но могут включаться и реплики особого самостоятельного функционального статуса. Это так называемые ОТКЛИКИ (feedbacks), осложняющие главную коммуникативную модель дискурса. Они могут выполнять коммуникативную роль сигнала понимания смысла предыдущего высказывания. Особым регулятивом дискурса, не отмеченном в лингвистике текста, является так называемое «коммуникативно-значимое молчание» (графически обозначаемое как О). Это часто характеризует коллективное общение, но случается и в классическом диалоге. Коммуникативно-значимое молчание – это так называемый «нулевой ход», участвующий в конструировании дискурса на равных с вербализованными репликами. Этот ход насыщен имплицитными смыслами, которые выводятся из реплик-реакций предыдущего обмена, а также из общего фонда знаний о правах и обязанностях участников общения. Коммуникативно-значимое молчание может выполнять функцию как инициирующей, так и реагирующей реплики. И наконец, важной составной частью дискурс-анализа является описание функциональной связи между «обменами» в структуре трансакции. Очень часто обмены находятся в отношении «контекстуально-зависимого усиления». Это может иметь форму подхвата, когда реактивный ход предшествующего обмена является инициирующим ходом последующего обмена. Но в более сложных обменах создаются более сложные функциональные отношения. Например, последующий обмен может состоять из нескольких ходов, объединяемых в один сложный реактивный ход, по-разному связанный с ходами предыдущего обмена. Практический опыт дискурс-анализа позволяет сделать вывод о там, что не только отдельные высказывания, но и целые обмены, независимо от сложности языковой структуры, могут классифицироваться согласно своей функционально-прагматической принадлежности. Хотя подобная классификация еще не разработана, наблюдения показывают, что выделяются тематико-коммуникативные обмены, метакоммуникативные обмены и их смешанные типы. Примером метакоммуникативного обмена является структура, состоящая из обращения (вокативный прагматический маркер дискурса) как самостоятельного метакоммуникативного хода, обрамляющих и фокусирующих ходов, организующих весь дискурс, или трансакцию. Еще один вывод, вытекающий из практического дискурс-анализа, заключается в том, что в обмене как минимальной структуре коммуникативного взаимодействия, состоящем из социальных актов, может быть более двух участников, и коммуникативные ходы необязательно располагаются один за другим. Это позволяет понимать роли участников значительно шире, чем просто говорящий, адресат, слушающий. Сюда включаются и те, кто в данный момент не принимает участия в «говорении», но интеракционно присутствует и создает полифункциональность дискурса, способствует его регуляции и метакоммуникативным особенностям. Последний вывод свидетельствует об определенном противоречии с традиционным научном представлении о бинарной природе обмена репликами ( в структуре диалогического единства ), известного как модель «стимул – реакция», основанная на встречной коммуникативно-текстовой связи. Именно это «формально-смысловое двуединство обоюдонаправленных актов» выделяется как минимальная единица в лингвистике диалогического текста и дискурсивном анализе диалога. Тем не менее, самые последние аналитические обзоры теории дискурса свидетельствуют о появлении новой функционально-смысловой трактовки указанной единицы дискурса. Минимальная дискурсивная единица понимается шире, чем минимальная единица диалогического текста. Она предполагает обмен не только двумя, но и тремя и более субъектами общения в двух и более коммуникативных ходах для создания так называемого «переговорного блока» (термин М.Я.Макарова), в котором обеспечивается нужный уровень интерсубъективности в дискурсе. * * * Период конца ХХ-го века - первого десятилетия XXI века отмечен бурным развитием коммуникативной лингвистики (или более конкретно, коммуникативной грамматики) как самостоятельной научной дисциплины в отечественном языкознании. Она обладает своей методологией, предметом, объектом, целями исследования, своей терминологической системой. Ход научной мысли определяет направление этого развития от изучения «чисто» лингвистических основ, известных как «лингвистика текста», подкрепленных общей теорией коммуникации, к основам естественного общения, или основам дискурса. В формировании «лингвистики речи» намечается тенденция выхода за рамки структурно-системных знаний о языке, обеспечивающих описание структурных особенностей текста, в сферу междисциплинарных научных связей. Это позволяет более глубоко и объективно выявлять основы речи, добавляя к языковому анализу общения специфику его социально-психологической и когнитивной интерпретации, когда интеракция людей в сложном коммуникативном процессе рассматривается как координация их индивидуальных речевых стратегий и тактик, нацеленная на установление и поддержание такого межличностного взаимодействия в каждом эпизоде и акте общения. В этой связи аналитики дискурса выдвигают предложения по пересмотру и уточнению основных категорий коммуникативной лингвистики, таких как минимальная единица дискурса, референция, пресуппозиция, речевой, коммуникативный и дискурсивный акты и прочее. В рамках формирования интеракционнальной модели общения понимание двустороннего или многостороннего диалога меняется. На передний план выдвигается одинаковая регулятивная активность всех участников общения, включая тех, кто непосредственно не занят в речепроизводстве в данный момент, а не только коммуникативная инициатива говорящего, как рассматривается большинством подходов в коммуникативной лингвистике. Можно разделять или не разделять эту точку зрения, но нельзя не признать в качестве объективной потребности стремление лингвистов, аналитиков речи выйти за пределы науки о языке как таковой в область «междисциплинарного исследовательского поля», которым сегодня является дискурс-анализ. Развитие этой отрасли языкознания будет обеспечиваться «смычкой» лингвистики с социологическими, психологическими и культурологическими исследованиями. Это позволит более доказательно подтвердить общественную значимость языка в жизни людей. З А К Л Ю Ч Е Н И Е Данная работа представляет собой попытку исследования в рамках академической грамматики основ нового особого подхода к грамматическому описанию языка, названного «функциональным подходом», под которым понимается функциональность не «внутренней» природы языка в его системно-структурных связях, а, если так можно выразиться, «внешнюю» функциональность – использование языка как средства прямой коммуникации. Коммуникативно-прагматическая специфика языка позволяет рассматривать грамматические категории в их сугубо прикладном плане, отталкиваясь от фактора субъекта речи как источника формирования коммуникативных смыслов и отбора языковых средств их реализации. Языковым материалом в этом случае всегда служит целостный, конечный речевой продукт, независимо от его лексико-синтаксической формы и объема семантического содержания. Главное, что через нее участники общения ставят и реализуют свои прагматические цели. Используя аналогию метода системного изучения языка, можно представить обобщенную системность речи: ее функциональные единицы, законы построения и связности, принципы отбора этих единиц, сферы функционирования этих единиц и т.п. Но при этом оставаться в рамках только языковой понятийной и терминологической системы невозможно – требуется выход в плоскость междисциплинарных отношений с привлечением специфики описания смежных наук. Так, например, базовая грамматическая категория лица в прагмалингвистическом аспекте приобретает дополнительные категориальные признаки: референциальной индексации речевой ситуации и ее участников. При этом 3-е лицо из объекта речи может превратиться в ее полноправный субъект, способствующий формированию речи в итоговой коммуникативной форме и смысле. В современной прагмалингвистике исследовательские интересы в целом сконцентрированы на двух направлениях развития: а) на изучении языковой личности как абстрактном носителе языка, ее языковой компетенции, знаниях о мире, человеке, ее личностных эмоционально-психологических и социо-культурных особенностях, ее мотивах, желаниях и умениях общаться с себе подобными и б) на изучении самих речевых текстов, устных или письменных, как фиксированного результата вербальной коммуникации. Но тексты всегда рассматриваются как факт коммуникативного события в динамично развивающемся процессе. Взаимодействие этих направлений породило две сферы лингвистического (в т.ч. грамматического) анализа – лингвистику текста и лингвистику дискурса. Лингвистика текста сформировалась гораздо раньше, чем лингвистика дискурса, поэтому она является основой для выявления общих и различных свойств у текста и дискурса. Текст вбирает в себя дискурс, и детальный лингвистический (в т.ч. грамматический) анализ текста позволяет понять, как дискурс лингвистически функционирует в конкретном тексте. Но одного текстового анализа недостаточно для установления связи между текстами и социальными и культурными процессами и формами. Здесь необходимо взаимодействие текстового и социо-культурного анализа, что выводит исследователя на уровень лингвистики дискурса. Само понятие «дискурс» не получило еще точной интерпретации и, как и диалогическая речь, рассматривается в трех основных смыслах: а) в самом абстрактном смысле это использование языка как социальной практики в целом; б) в более узком смысле это разновидность языка внутри специфической области (например, политический дискурс, научный дискурс); в) в конкретном смысле это способ говорения как таковой, основанный на жизненном опыте и позиции человека [Fairclough, 1995: 135] Лингвистика дискурса, или иначе, дискурс-анализ коммуникативного события, исходит из трех этапов исследования: 1) из лингвистических особенностей текста; 2) из процесса воспроизводства и потребления этого текста, или иначе, из «дискурсивной практики» и 3) из анализа социальной функции данного коммуникативного события, или иначе, из «социальной практики». Тесное взаимодействие этих этапов заключается в том, что люди постоянно находятся в дискурсивной практике, где они используют язык для производства и потребления текстов. То есть, тексты формируют дискурсивную практику в рамках социо-культурной практики. В то же время формальные лингвистические особенности текста ( лексика, грамматика, синтаксис предложения, связность предложений и проч.) влияют на процесс их производства и потребления. Главная цель дискурс-анализа – это установление и изучение связи между использованием языка и социальной практикой в обществе. В этом смысле анализ отдельно взятого текста мало что дает – необходимо рассматривать отдельный текст не изолированно, а в «сети» других текстов и связи с социальным контекстом [Филлипс, Йоргенсен, 2008]. Это явление современные лингвисты называют «интертекстуальностью» [Bakhtin, 1986], когда отдельный текст включает элементы другого текста или текстов. Создается «интертекстуальная цепь» [Филлипс, Йоргенсен, с.129]. Так, например, текст СМИ включает элементы научного доклада. Конструируя свой текст в новом контексте, читатель (слушатель) включает элементы из текста СМИ, переосмысливая его со своих позиций. Интертекстуальность – это глобальное явление, в которое составной частью входит интердискурсивность. Считается, что интердискурсивность – это форма интертекстуальности [ там же]. «Интердискурсивность» расшифровывается как смешение в одном коммуникативном событии разных дискурс-структур и жанров. Поскольку дискурсивность можно рассматривать как функциональный аспект текстуальности в ее связи с разнообразными ежедневными практиками человека – организационной деятельностью, экономикой, СМИ, рекламой, социальными отношениями и проч., то лингвистическое (в т.ч. грамматическое) описание текста как фактора дискурсивной практики и интерперсонального общения людей и есть предмет функциональной грамматики языка нового типа. Грамматическое изучение языковых единиц в терминах этого подхода имеет прямой выход в практическую деятельность специалиста, поскольку может служить лингвистической основой для составления рекомендаций, экспертиз, аналитических прогнозов в разных ее сферах, таких, например, как управление деловой коммуникацией, проектирование рекламных и политических компаний, прогнозирование поведенческой модели разных типов аудитории людей и многое другое, не говоря уже о самоценностной языковой научной и дедактической цели.