Современная дипломатия

Современная дипломатия Лекция 2 Становление современной модели дипломатии В этой главе мы рассмотрим следующие Основные вопросы Историческая эволюция Распространение современной модели дипломатии в Европе в условиях системы равновесия сил. Развитие профессиональной дипломатической службы в государстах и формирование ее современной модели. Развитие теории международных отношений в XVIII и XIX вв. и совершенствование дипломатической системы. 1. Историческая эволюция Для лучшего понимания применяемой терминологии следует проводить различие между такими понятиями как дипломатия, современная модель дипломатии, профессиональная дипломатическая служба и неправительственная дипломатия. Мы станем исходить из той предпосылки, что главное предназначение дипломатии состоит в том, чтобы решать спорные вопросы мирным путем, посредством переговоров и договоренностей. Вполне очевидно, что дипломатия как инструмент внешней политики существовала и в глубокой древности и продолжает жить и развиваться по сей день. Древние племена прибегали к дипломатическим переговорам в случаях необходимости разграничить территории, наладить обмен товарами, объявить войну и заключить мир. В научных трудах, посвященных истории дипломатии, говорится о дипломатических институтах в Древнем Египте и в Амарне, Ассирии и Персидской монархии, в древней Индии и Китае. Подробно описана дипломатическая деятельность древнегреческих полисов и Римской империи. Благополучно развивалась дипломатия в Византии и на Руси. В средневековой Европе энергичную дипломатическую деятельность проводил Ватикан. Следует заметить, что дипломатия Древнего мира, античности и Средневековья была пронизана сакральным сознанием. Ритуальные танцы, исполняемые членами племени перед заключением договора, принесение жертвоприношений и обряд «вопрошения оракула» накануне важных внешнеполитических акций в Древней Греции, деятельность римской коллегии жрецов-фециалов, – все свидетельствует о сакрализации дипломатических актов. Сакральным характером обладала и дипломатия Средних веков. Верховным арбитром дипломатических отношений между правителями был римский папа. Понтифик выполнял помазание на царство, он созывал церковные соборы, которые повсюду в католической Европе, рассматривались как подтверждение существования Res Publica gentium christianorum (Республики христианских народов). Назначаемые в Ватикане епископы и папские нунции вырабатывали modus vivendi (условия сосуществования) различных территориальных образований, стремились к скорейшему установлению «Божьего перемирия», а папские юристы на основе римского разрабатывали положения христианского канонического права, вслед за тем перешедшие в светское международное право. Христианская заповедь «кесарево кесарю, а Божие Богу» с течением времени стала юридической основой отделения духовной сферу от светской. В средневековых сообществах не было четкого разделения на внутреннюю и внешнюю политику. Вообще в Средневековье не мог существовать институт светского суверенитета. Дипломатия не имела в своем распоряжении постоянного дипломатического представительства, послы в этой системе были послами ad hoc, направляемыми к другому правителю по конкретному случаю. По завершении миссии они тотчас возвращались восвояси. Важной вехой на пути возникновения государства нового типа, формирования новой системы межгосударственных отношений, а следовательно, и становления новой дипломатической системы стала так называемая «папская революция», инициированная еще в XI в. папой Григорием VII. Как весьма аргументированно показывает английский правовед Дж. Берман, это революционное движение положило начало отделению светских от церковных функций . Вследствие революционных перемен начался период бурного развития светского права. По всей Европе прокатилась волна «коммунальных революций», в результате которой городам удалось добиться самостоятельности от феодала. Заслуживает упоминания тот факт, что уже в конце XII в. в Италии появляются светские посланники «нунции», которые избираются в городах-коммунах народными собраниями. В ренессансном миропонимании возобладали светские принципы. На их основании происходило формирование нового мирового порядка, в котором на суверенитет, то есть верховную власть, уже стали претендовать не только римский понтифик, но и множество светских правителей. Короли, герцоги, графы скрупулезно заботились о том, чтобы его представления о собственном статусе получили признание не только при его дворе, но и при дворах других правителей. В новой дипломатической системе посол стал играть роль герольда светского суверенитета. Еще одной непреложной предпосылкой становления новой дипломатической системы явилась необходимость такой организации межгосударственных отношений, которая бы отличалась от существовавшей в средневековой Европе при «Христианской республике», где единственным сувереном был римский папа. Новая дипломатическая система нарождалась в процессе взаимодействия многих соперничающих между собой центров власти. В этом контексте выковывался новый международный порядок, и происходило становление суверенных государств, объединенных общей историей, общей культурой и общей религией. По словам английского исследователя Ч. Тьюлли, новое европейское государство своим происхождением обязано функционированию уже сложившейся европейской системы. Хотя римский понтифик и продолжал оказывать известное влияние на европейскую политику, он уже не был в состоянии противостоять неистовому натиску со стороны светских правителей, осознавших свой собственный суверенитет. Как пишет прославленный французский теоретик XVI в. Жан Боден, правители того времени понимали суверенитет как «власть приказывать и принуждать, не подчиняясь никаким приказам или принуждению со стороны другой власти». Под напором секуляризации возникающая система межгосударственных отношений испытывала необходимость в создании нового регулятора этих отношений. Этим регулятором международных отношений стала политическая теория равновесия или баланса сил. Под воздействием свойственного Ренессансу постоянного обращения к античным образцам у теоретиков и мыслителей этой эпохи возник особый интерес к трудам великого древнегреческого историка Фукидида, в частности, к анализу Пелопоннесской войны. По Фукидиду, война началась в результате небывалого усиления военного могущества Афин. Устрашенная Спарта предпочла начать превентивную войну, не дожидаясь, пока это сделают Афины. В этом выводе содержится квинтэссенция той теории международных отношений, которую теоретики международных отношений впоследствии назовут политикой соблюдения равновесия или баланса сил – равновесия, от которого зависит поддержание и сохранение мира. Не даром идеи равновесия особое распространение получили на Апеннинском полуострове. В силу исторических причин именно в его контексте правовое понимание светского суверенитета проявило себя с особой заостренностью. Объединенные общей культурой, историей и религией многочисленные города-государства Италии напоминали античную полисную Грецию, которая, кстати, по многим показателям обладала дипломатической системой наиболее схожей с современной. Греческие полисы постоянно обменивались посольствами, послы получали наказы от городских собраний, где эти наказы обсуждались в ходе дискуссии, им выдавались своего рода верительные грамоты – дипломы, по возвращении посольства послы отчитывались о выполнении миссии в том же собрании. Итальянские города-государства создавали коалиции наподобие тех, в которые объединились греческие полисы в VI в. до н.э., образовав Делосский союз во главе с Афинами или Пелопонесский союз во главе со Спартой. К тому же, до поры до времени Апеннинский полуостров был надежно защищен Альпами от вторжений с Севера. Северные соседи были чересчур увлечены своими внутренними проблемами, чтобы предпринимать рискованные военные походы. Так, французские и английские правители были поглощены задачей централизации власти, их первоочередной задачей было создание мощных королевских армий и сильной бюрократии. Оказалось, что лишь свободные города Апеннинского полуострова могли стать той идеальной «лабораторией», в которой политику равновесия можно было испытать на практике. Самое раннее упоминание о ренессансной концепции «равновесия сил» содержится в донесении? датированном 1439 годом. Венецианский дипломат Франческо Барбаро сообщал в нем, что государство его является главной силой, действующей во имя сохранения равновесия на Апеннинах, через достижение которого лежит путь к миру. Столетие спустя Франческо Гвиччардини в «Истории Италии» подчеркнул, что правитель Флоренции Лоренцо Великолепный сделал все возможное, чтобы отношения между итальянскими государствами сохранялись в состоянии равновесия. Будучи на протяжении XV – XVI вв. наряду с Римом наиболее важным дипломатическим центром, Венеция постоянно напоминала о своих заслугах в деле сохранения равновесия между Габсбургами и их французскими соперниками. Так, в 1599 г. венецианский посол в Риме Паоло Парута писал, что в Италии во второй половине XVI в. политическая стабильность была достигнута не столько благодаря поддержанию взаимного равновесия между итальянскими государствами, сколько за счет уже сложившегося равновесия сил между Францией и Священной Римской империей, и это, по-видимому, удерживало их от вторжения на Апеннинский полуостров. Соблюдение равновесия требовало гибкости коалиций и союзов, достоверного знания о намерениях и возможностях правителей. Проведение подобной политики могла обеспечить лишь хорошо развитая, профессионально организованная система взаимных и постоянных дипломатических представительств, руководимых из центра соответствующими канцеляриями. В значительной мере успешному формированию новой дипломатической структуры способствовало наличие в итальянских государствах развитой правовой основы, которая была унаследована от римского jus gentis и развита в системе канонического права римской церкви. Любопытно, что ничего подобного не произошло в этот период времени в немецких княжествах: ведь и территория Германии тоже представляла собой множество мелких территориальных образований, имеющих общие исторические корни. Причина в том, что эти княжества в большинстве своем входили в состав Священной Римской империи, которая, хотя и не представляла собой единого государства, имела общие для входивших в нее государств институты. Таким образом, внешняя политика германских государств была одновременно политикой внутренней, что не могло не повлиять на становление дипломатической службы как собственно Австрии, так и немецких княжеств. Одновременно с появлением новой итальянской дипломатической модели начинают выходить в свет многочисленные научные труды, посвященные искусству дипломатии: знаменитые «Письма из миссий» Н. Макиавелли (1520), солидный фолиант Ч. Брагачча «Посол» (1627), «Легат» французского дипломата Ш. Паскаля и «Посол», принадлежащий перу английского автора Дж. Хотмана (1603), «Codex juris gentium diplomaticus» знаменитого немецкого философа и ученого Лейбница (1693), отдельный том дипломатического словаря 1680 г. А. Викфорта, знаменитый трактат Ф.Кальера «О способах ведения переговоров с государями» (1716), ставший самым настоящим учебным пособием для дипломатов своего времени. Исследователи итальянских хроник XIV в. обратили внимание на то, что на переговорах, при заключении мирных договоров во время официальных церемоний постоянно фигурируют одни и те же лица. Это было указанием на появление дипломатов-профессионалов, способных обеспечить необходимую компетентность и преемственность политики. Нередко в целом ряде знатных семей профессия дипломата становится потомственной и передается от отца к сыну. Итальянские дипломаты впервые стали получать заработную плату, что свидетельствовало о постепенном выделении внешней политики в особую отрасль государственного управления, располагающую своим собственным бюрократическим аппаратом. Необходимость следить за соблюдением равновесия потребовала постоянных наблюдателей. Исследования дипломатии той эпохи неизменно подчеркивали, что на роль наблюдателя может подходить только человек хорошо образованный, способный реально оценивать обстановку, выяснять потенциальные возможности противника, определять его ресурсы, пристально изучать намерения правящих кругов и не упускать возможности обернуть в свою пользу любую придворную интригу. В 1375 г. Милан и Мантуя, желая согласовывать свои действия против Вероны, обменялись послами-резидентами. В 1446 г. постоянными представительствами обмениваются миланский и флорентийский правители и приступают к переговорам о создании Лиги, призванной обезопасить Милан и Флоренцию от возможной агрессии со стороны Венеции. Во второй половине XV в. все большее число итальянских государств обменивается постоянными представителями. Естественно, что расширение сети посольств потребовало от центральных правительств большой работы как по организации управления этими посольствами, так и по сбору, обработке и анализу многочисленных депеш, ежедневно прибывающих с дипломатической почтой. С этой целью были учреждены «канцелярии», укомплектованные соответствующими специалистами и призванные непосредственно заниматься делами внешней политики. Прообразом системы равновесия сложившейся в Италии стал союз городов Ломбардии, Венето и Эмилии, призванный в конце XII в. оказать сопротивление императору Фридриху Барбароссе. Этот союз, получивший название Ломбардской лиги, явился плодом политики папства и нового курса светских правителей. Система союзов препятствовала усилению лишь одной стороны и позволяла впоследствии синьориям, республикам и княжествам Италии достичь определенной независимости в условиях противоборства папства и империи. Система равновесия благоприятствовала наступившему в XII – XIII столетиях процветанию итальянских государств. Однако максимальной прочности итальянское равновесие достигло во второй половине XV в. Классическим выражением равновесной стабильности стал сорокалетний период, начавшийся в 1454 г. заключением в Лоди мира между Миланом и Флоренцией, с одной стороны, и Венецией и Неаполем, с другой. В условиях сложившейся системы пять основных городов Италии придерживались правила сохранения общего равновесия и постоянно были готовы к заключению различных коалиций, едва лишь появлялась опасность гегемонии со стороны какого-нибудь одного из итальянских государств. Основными действующими лицами при этом были Рим и Венеция, а Милан, Флоренция, Неаполь и ряд малых государственных образований поочередно вступали в союз то с одним, то с другим из соперников, во имя сохранения равновесия сил. Как писал историк Дж. Вольпе: «Система равновесия стала результатом исторического процесса, длившегося на протяжении трех столетий. Он характеризовался объединением раздробленных политических образований, формированием на этой основе небольших государств, четким разграничением сфер влияния, отказом от территориальных притязаний в отношении соседних государств. Все эти небольшие, порой совсем миниатюрные, государственные образования создали единое политическое пространство, в задачу которого входило укрепление мира, сохранение территориальной целостности от внутренней или внешней угрозы, подготовка к отпору турецкого нашествия. Иными словами – цели этой системы носили в основном позитивный характер» . Под влиянием итальянской дипломатической системы происходило становление нового светского международного права и теории дипломатии. В числе наиболее известных авторов в этой области следует назвать итальянского правоведа Альберико Джентили. Приняв лютеранство и эмигрировав в Оксфорд, в 1589 г. он создал первый систематический труд в области «права народов» – «De Jure Belli libri tres» («Три книги о праве войны»), оказавший заметное влияние на знаменитого голландского правоведа Гуго Гроция. Альберико Джентили утверждал, что Европа должна защищать себя от появления слишком сильной державы. Хотя он и не употребил термин равновесие, совершенно очевидно, что его предупреждение основывалось на теории баланса сил. В этом ученом трактате нашли отражение такие новые черты международных отношений, как становление постоянной дипломатии, усиление роли международного права. Джентили высказывался за сближение светских и канонических направлений международного права и дипломатической теории, подчеркивая, что религиозные разногласия не могут служить поводом для отказа от межгосударственных дипломатических отношений. Вовсе не конфессиональная принадлежность и не вопросы веры играют главную роль в положении государств и их посольств, полагал он, а истинное место государства в международной политике. С принципиально новой точки зрения Джентили осветил и вопрос о войне. По его мнению, войны должны вестись в соответствии с принципами права и гуманности. Теория дипломатии, иерархия посольств, посольский церемониал, профессиональные навыки и знания нашли отражение в другом его трактате – «De Legazionibus libri tres» («Три книги о посольствах») . В нем Джентили рассуждал об основных видах посольств, предпринимал весьма пространные экскурсы в историю посольств, основываясь на античных источниках. Итальянский эмигрант-правовед подчеркивал, что законный посол неприкосновенен в силу своего правового статуса. В свою очередь, посол подчиняется международному праву, которое превосходит все виды права. Именно международное право является основой посольского права. Его следует использовать как в целях защиты посла, так и против его незаконных действий. Джентили выдвинул мысль о том, что коль скоро дипломатическая служба превратилась в профессию, то государство должно взять на себя оплату расходов посольства. § 2. Распространение современной модели дипломатии в Европе в условиях системы равновесия сил В XVI в. идея равновесия постепенно выходит за пределы Италии и приобретает популярность в Европе. Опасения европейских правителей в отношении мощи двух соперников – Карла V и Франциска I – навели на мысль о необходимости уравновесить потенциальных противников совместными усилиями. В 1584 г. лидер гугенотов Филипп Дюплесси-Морнэ со всей определенностью высказался о балансе сил между Францией и Испанией. Он предсказал образование англичанами, голландцами, датчанами, венецианцами, швейцарскими кантонами и даже турками альянса с французами, направленного против Испании. Томмазо Кампанелла в «Политических речах, адресованных правителям Италии» утверждал, что австрийские Габсбурги и Оттоманская империя прекрасно уравновешивают друг друга. Такие термины как «равновесие сил», «система сдержек и противовесов», стали весьма употребительны в политической литературе XVII в. и уже не нуждались в дополнительном толковании. Более того, в этот период наметилась тенденция не только описывать состояние равновесия сил между европейскими государствами, но и считать достижение такого равновесия весьма желательным, обязательным и даже главнейшим фактором всей политической жизни. Джованни Ботеро, один из самых проницательных дипломатов и мыслителей начала XVII в., доверил одной из своих реляций, датированных 1605 г. размышления о системе равновесия между государствами, как о принципе, соответствующем на вполне естественном порядке вещей и основанном на здравом смысле. В середине XVII столетия был подписан франко-датский договор, впервые зафиксировавший намерение сторон сохранять в районе Балтийского и Северного морей «испытанное и полезное равновесие, которое до сего времени служило основой мира и общественного спокойствия». В это же время возникает идея создания внутри общей системы равновесия малых региональных систем. Выдающийся английский государственный деятель сэр Томас Оувебэри в своих «Заметках о Французском государстве Генриха IV» рассуждал о необходимости формирования как западноевропейской системы равновесия, включающей Францию, Испанию и Англию, так и восточно-европейской с Московией, Польшей, Швецией и Данией и центрально-европейской, включающей германские государства . Усиление Франции побудило европейскую дипломатию говорить о необходимости противодействовать ее мощи. Агрессивная политика Людовика XIV привела к идее создания антифранцузской коалиции. Утверждалось, что без создания коалиции, способной стать противовесом Франции, агрессивные действия и нарушение договоров способны разрушить всю международную систему торговли и превратить человеческое сообщество в дремучий лес . Весьма оригинальным был взгляд Англии на европейское равновесие. В конце XVI в. весьма популярным на Альбионе становится образное сравнение Франции и Испании с основанием весов, тогда как стрелкой этих весов является Англия. Тем не менее, вплоть до последних десятилетий XVII в. роль Англии в европейских делах была незначительной. Возвышению этой страны препятствовали внутренние противоречия, слабость армии, отсутствие четкого внешнеполитического курса. Революция 1688 – 1689 гг. в корне изменила ее отношения с Европой, после чего Англия все более стала превращаться в центр сопротивления Франции. Как писал по горячим следам в 1689 г. один из английских публицистов, «Англия может быть арбитром всей Европы, и будет способствовать сохранению мира между всеми христианскими правителями» . Идея о том, что Англия относительно неуязвима и в некотором смысле пребывает как бы над европейской схваткой, пустила глубокие корни. Идея баланса носила целиком и полностью материалистический характер. В ее основание была положена весьма точная оценка силового потенциала каждого из государств. При этом, как правило, моральные аспекты политики и справедливость притязаний тех или иных государств игнорировались совершенно. Возрастающее значение баланса сил в международных отношениях, по образному выражению испанского исследователя Карлоса Гарсия, явилось «красноречивым доказательством победы древнего и всемогущего идола, называемого государственным интересом» . Наряду с идеей баланса сил утверждалась концепция государственного суверенитета и равенства государств. В наиболее полной форме она была изложена в трудах Г. Гроция, сформулировавших правовую основу дипломатии Нового времени. В конечном итоге процесс секуляризации привел к становлению концепции светского суверенитета правителя, более не подчиненного верховной власти римского папы. Все более усиливающееся стремление формулировать политику в терминах баланса сил тоже свидетельствовало о значительном сдвиге в сторону секуляризации политики. Совершенно очевидно, что указанные направления развития международной системы в период перехода от Средневековья к Новому времени, создали предпосылки для распространения современной модели дипломатической службы. Речь идет о процессе, который был следствием секуляризации государственных институтов и утверждения новой системы международных отношений, причем оба этих фактора были теснейшим образом взаимосвязаны. Новая дипломатия эпохи Возрождения, по меткому выражению английского исследователя Г. Мэттингли, стала функциональным выражением государства нового типа. Добавим, что в то же время она стала и функциональным выражением международной системы нового типа. Политика равновесия, с одной стороны, стимулировала появление организованной и постоянной дипломатической службы, а с другой стороны, именно эффективная дипломатия сделала возможным осуществление этой политики. Новая модель дипломатической службы, в научной литературе получившая название «итальянской модели», обладала следующими характерными чертами: • создание государственных внешнеполитических канцелярий • формирование класса оплачиваемых из государственной казны чиновников, профессионально занимающихся обеспечением внешнеполитической деятельности государства • распространение системы взаимных постоянных дипломатических представительств • появление особого типа дипломатической корреспонденции и дипломатических архивов Возникшую дипломатическую систему представляется возможным охарактеризовать как одно из проявлений «глобализации» ante litteram. Возникнув в конкретном месте (государства Апеннинского полуострова) и в конкретное время (эпоха Ренессанса), с течением времени она распространилась на остальные страны мира. С распространением в Европе идеи равновесия сил, европейская дипломатия все более охотно следует «итальянской модели». Первым государством, вступившим на этот путь, стала Франция. Еще при Франциске I., в начале XVI столетия, во Франции появился институт постоянных представителей. Однако это были лишь элементы новой дипломатической системы. Только кардинал Ришелье, первый министр Франции при Людовике XIII, полностью осознал важность итальянской модели для успешного развития внешней политики своей страны. Творчески развивая идеи равновесия, в качестве осевой линии международных отношений он ввел понятие европейского равновесия. В его представлении европейская система состояла из суверенных государств, отношения между которыми строились на постоянной основе. Как отмечает французский исследователь М. Кармона, «Ришелье, поставив отношения между государствами на секулярную основу, превратил идею европейского равновесия в определяющий принцип международных отношений» . Ришелье отвергал иную точку зрения, в соответствии с которой политика основывалась на династических началах. Он полагал, что «raison d’état» (интересы государства) – выше интересов короны, аристократии и народа. Искусство управления, по его мнению, предполагало соответствие политики этим интересам, независимо от этических и религиозных соображений. Будучи самым настоящим теоретиком светской дипломатии, Ришелье настаивал на сохранении постоянного характера отношений между суверенными государствами, образующими общее политическое пространство. Для обеспечения непрерывности и преемственности этих отношений, писал Ришелье в своем «Политическом завещании» (1638), необходимо «вести переговоры беспрестанно, открыто, повсеместно и не прерывать их даже в том случае, если они не дают немедленного результата и нет полной уверенности в достижении поставленной цели в будущем». Ришелье убедительно доказывал необходимость превращения дипломатии «ad hoc» в постоянную дипломатию. Понятно, что концепция переговорного процесса, предложенная Ришелье, не могла реализоваться без посла-резидента. Великий французский кардинал-политик рассматривал дипломатию как средство установления и поддержания доверительных отношений. Будучи идеологически нейтральными, во всех своих проявлениях эти отношения должны были держаться на «честном подходе» к партнеру. Как религиозную заповедь призывал кардинал соблюдать принцип «pacta sunt servanda». Своих послов он увещевал никогда не превышать полномочий, взвешивать каждое слово и научиться хорошо владеть пером. Необходимость неусыпного контроля над внешней политикой и над деятельностью послов убедила его в целесообразности сосредоточить руководство внешней политикой в едином министерстве. Таким образом, в 1626 г. в Европе появилось первое Министерство иностранных дел. Руководство новым внешнеполитическим ведомством Ришелье фактически сосредоточил в своих руках. При министерстве был учрежден архив, для которого впоследствии в Версале было выстроено специальное здание защищенное от пожара. Политику кардинала Ришелье продолжил его преемник кардинал Мазарино. Придавая огромное значение дипломатии, Мазарино тоже настаивал на «максимальной гибкости» в ходе переговоров и советовал никогда не прерывать их. К концу XVII в. дипломатическая служба Франции, активно участвующая в европейской системе равновесия, становится самой мощной и разветвленной в Европе. Послы французского короля возглавляют постоянные представительства в Риме, Венеции, Константинополе, Вене, Гааге, Лондоне, Мадриде, Лиссабоне, Мюнхене, Копенгагене и Берне. В других экономических и политических центрах мира за развитием событий пристально следят французские министры-резиденты. Вскоре получает распространение обычай назначать послами не только представителей знати, но и вообще «талантливых людей», обладающих юридическим образованием. Молодых претенденты на получение места в системе дипломатической службы направляют на обучение в Школу публичного права при Страсбургском университете. Во второй половине XVII в. французское внешнеполитическое ведомство окончательно освобождается от ведения дел внутриполитического характера. В министерстве был создан Политический департамент, разработана эффективная система делопроизводства и дипломатической корреспонденции. Формируется особый шифровальный департамент, основывавший свою работу на основе новейших математических теорий. Департамент был обязан не только обеспечить секретность переписки, но и пресекать проникновение в каналы связи агентов других государств. Финансовый департамент министерства надзирал за дипломатическими привилегиями и осуществлял слежку за иностранцами на основе движения их денежных средств. В период правления Людовика XIV во Франции был разработан торговый кодекс (1673), впервые определивший обязанности консулов. В это же время был начат систематический сбор дипломатических документов и создан государственный политический архив. В 1712 г. была учреждена первая дипломатическая академия. К 1787 г. Франция имела за рубежом двенадцать послов, двадцать посланников, трех министров-резидентов, многочисленных секретарей. Наличие такого сильного аппарата придавало французской дипломатии огромный общеевропейский престиж. Кстати, именно во Франции в правление преемника Ришелье кардинала Мазарино впервые пост посла заняла женщина, Рене дю Бек, вдова маршала де Гебриаль. К концу столетия, окончательно вытеснив латынь из научного и дипломатического обихода, французский язык становится дипломатическим языком Европы, а французская дипломатическая модель внимательно изучается остальными странами. Расцвет теории баланса сил пришелся на XVIII век и продолжался вплоть до Французской революции. В послереволюционное время уже никогда не писали так много о балансе сил, как об основной составляющей международных отношений. Дипломатические конгрессы в Утрехте 1713 г. были вдохновлены принципом равновесия, зафиксировав его в договоре знаменитой формулой iustum potentiae aequilibrium. Обогащенная искусной техникой сдержек и противовесов, эта формула на протяжении всего XVIII в. оставалась основным принципом международных отношений и дипломатии. В череде последовавших затем мирных договоров вплоть до начала XIX в. баланс сил постоянно выступал в качестве инструмента достижения мира. В 1720 г. один английский публицист восторженно отзывался об этом дипломатическом принципе: «Полагаю, что право народов не знает иной более истинной, имеющей огромным значением для дела процветания гражданского общества, доктрины, которая досталась бы человечеству такой дорогой ценой, как доктрина баланса сил» . Теория равновесия сил держалась на том глубоком убеждении, что государства и правители не могут не испытывать ревности и зависти в отношении мощи других государств. На исходе XVII столетия общим местом в рассуждениях о равновесии сил было: «В случае если какой-то правитель начинает слишком возвышаться над всеми, правильной политикой других правителей будет создание альянса, имеющего цель сбить с него спесь, или, по крайней мере, воспрепятствовать его дальнейшему усилению» . Если в XVII в. необходимость создания коалиций объяснялась агрессивностью намерений того, против кого она была направлена, то в первых десятилетиях XVIII в. получило распространение убеждение, что любая концентрация сил в рамках одного государства сама по себе опасна и должна быть предотвращена, даже если правитель этого государства и не проявляет агрессивных намерений. В этом контексте соблюдение баланса сил превратилось в глазах многих политиков в высокий моральный принцип, независимо от его практической целесообразности. Поэтому стремление к балансу сил стало не просто фактическим правом монарха, но и его моральным долгом. «Никто не может противиться балансу сил», - писал известный немецкий правовед того времени . Подобное отношение к дипломатической теории только усиливало пробивавшую себе дорогу тенденцию оправдывать любую войну, которая могла быть расценена как направленная на защиту или восстановление баланса сил. С течением времени идеалистическая мотивация уступила место трезвому материальному расчету. Век Разума был уверен в том, что военные действия теперь ведутся с гораздо меньшим личным энтузиазмом и страстью, чем это было раньше. В этой атмосфере, основанная на рационализме, расчете и маневрировании, идея баланса сил, весьма далекая от стремления к окончательной и безусловной победе, находила горячий отклик. К тому же эта идея питалась верой во всемогущество естественных наук. Заветной целью социальных наук стало создание такой науки о человеческом обществе, которая могла бы все охватить и все объяснить так же, как открытые Ньютоном законы физики и астрономии объясняли окружающий материальный мир. Казалось возможным свести международные отношения к набору правил и принципов, руководствуясь которыми государственные мужи смогут достичь желанных целей . Влюбленный в математику Каунитц выдвинул идею применения в дипломатии «геометрического метода» расчета союзов и коалиций . Обширная литература того времени относится к межгосударственным отношениям по аналогии с неким бесстрастным инженерным устройством, обеспечивающим функционирование мировой политики. Прусский правитель Фридрих II любил сравнивать международные отношения с часовым механизмом . Однако самым популярным стало сопоставление баланса сил с моделью солнечной системы по Ньютону. Так, один английский правовед писал по этому поводу: «Баланс сил для Европы является тем, чем гравитация и притяжение стали для Вселенной. Равновесие нельзя обнаружить глазом или потрогать, однако оно реально существует и так же, как стрелка весов, чувствителен ко всяким изменениям» . Во многих исследованиях той эпохи содержится вывод о необходимости создания науки о дипломатии и международных отношениях, сведенной к общим закономерностям. При этом предполагалось, что по мере взросления человечества в принятии внешнеполитических решений личностные и случайные факторы неизбежно будут играть все менее существенную роль. Теоретики призывали правителей постоянно следить за поддержанием баланса сил. Правители, со своей стороны, пользовались предлогом соблюдения баланса сил, чтобы нарушать заключенные ими ранее соглашения. В 1744 г. в Берлине вышла в свет книга Л. Кале «Европейский баланс как правило мира и войны». В ней он утверждал, что к каждому правителю может быть выдвинуто справедливое требование пожертвовать часть по праву ему принадлежащей территории в пользу системы государств как единого целого для того, чтобы поддержать баланс сил . В XVIII в. баланс сил в Европе сопровождался появлением новых и чрезвычайно судьбоносных факторов международной жизни. Это, во-первых, появление обширных колониальных владений, прежде всего, в Америке. Во-вторых, это становление России в качестве великой державы и вхождение ее в европейскую дипломатическую систему. Все большее внимание уделялось проблемам колониальной торговли. Так, английские экономисты вопреки историческим фактам взялись утверждать, что «баланс сил был порожден торговлей, и будет и в будущем поддерживаться между торговыми странами так долго, как долго они будут успешно торговать и хранить свою свободу» . Примерно, за сто лет достаточно простой баланс сил был заменен более сложным, включающим полдюжины великих и средних держав и находящимся под сильным влиянием событий, происходящих по другую сторону Атлантики. Все это поощряло дальнейшее развитие теории баланса сил. С середины XVII в. Вестфальская система, основанная на идее нового баланса сил, стала, со всеми изменениями, которые в нее были внесены временем, нормой европейской политики. В новой системе международных отношений уже не папа и не император Священной Римской империи определяли политику государств. Решающее значение приобрели договоры, юридические статьи которых становятся источником светского международного права. В плюралистичном мире ведение международных дел приобрело первоочередной характер. Недаром исследователи истории дипломатии считают Вестфальский конгресс 1648 г. той вехой, с которой начинается отсчет современной европейской дипломатической системы. В документах конгресса был окончательно закреплен институт постоянных представительств, обозначены основные иммунитеты и привилегии дипломатических агентов. К началу XVIII в. в Европе появляется многочисленный дипломатический корпус. § 3. Развитие профессиональной дипломатической службы в Русском государстве и формирование ее современной модели Становление профессиональной дипломатической службы в Русском государстве также происходило по мере расширения и укрепления централизованного государства. Исторические рамки этого процесса охватывают XV – XVII столетия и совпадают с общеевропейскими параметрами. В отечественных исследованиях основные этапы формирования дипломатической службы в России представлены достаточно полно . С возвышением Московского княжества особое место наряду с князем занимает Боярская дума, состоявшая из представителей феодальной иерархии. С XV столетия она превращается в постоянный совещательный орган. Это отражено в широкой дипломатической документации, датируемой временем правления Ивана III (1462 –1505). Прием иностранных дипломатов, ведение переговоров, составление документации по посольским делам — все это находится в ведении Боярской думы. Однако по мере централизации Боярская дума подчас мешает государю проводить самодержавную политику. Вследствие этого в правление Василия III формируется частный совет государя, своего рода кабинет, состоявший из доверенных лиц царя. «Ближняя дума» готовила решения и выносила их на утверждение в Боярскую думу. Именно «ближние думцы» чаще всего упоминаются во время переговоров с иноземными дипломатами как личные представители царя. Данный обычай сохранился в неприкосновенности и в XVII столетии. Так, глава дипломатического ведомства Ордин-Нащекин писал, обращаясь к царю Алексею Михайловичу: «В Московском государстве искони, как и во всех государствах, посольские дела ведают люди тайной Ближней думы» . Кроме Боярской и Ближней думы, в XVI столетии существовали и другие учреждения, которые в своей деятельности соприкасались с посольскими делами. Прежде всего, упомянем такое учреждение, как Казна. В XV – начале XVI вв. Казенный двор, располагавшийся на территории Московского Кремля, являлся одним из первых учреждений по внешним связям и одновременно хранилищем дипломатических документов. Именно здесь бояре и казначеи принимали послов. Начиная с XV – первой половины XVI столетия самое непосредственное участие в дипломатических сношениях стали принимать представители нового служебного сословия, своеобразные родоначальники отечественной бюрократии - дьяки и подьячие. В 80-х гг. XV столетия документы засвидетельствовали процесс обособления посольских дьяков в качестве самостоятельной категории . Так, посольские дьяки присутствуют на приемах, выступают с речами от имени великого князя, записывают и протоколируют ход переговоров. Кроме того, дьяки принимают грамоты от иностранных послов, являются постоянными членами «ответных» комиссий, нередко сами выезжают за границу в составе посольства. Немаловажно, что при их участии пишутся наказы, они же ведают дипломатической документацией. Дворцовые дьяки были заняты размещением и устройством иностранных дипломатов на подворьях. По мере расширения функций центральной власти возникают новые, аналогичные итальянским «канцеляриям» учреждения – «приказы». Процесс становления приказов (первоначально они именовались «избой» или «двором») длился в течение нескольких десятилетий – с конца XV до середины XVI в. Появление Посольского приказа большинство историков относят к 1549 г., так как в записях посольских дел содержится известное упоминание о том, что именно в том году «приказано посольское дело Ивану Михайловичу Висковатому, а был еще в подъячих» . Правда, есть все основания предполагать, что Посольский приказ существовал и ранее. Об этом свидетельствуют данные о развитии чиновной иерархии, ведавшей внешнеполитическими делами. Функции предшественников Висковатого ничем не отличались от тех, к исполнению которых приступил сам Висковатый . Отметим также и тот факт, что исследователи западноевропейской дипломатии утверждают, что попытка организации компетентных органов по внешней политике в европейских государствах XVI в., за исключением Италии, провалилась . В Русском государстве эта попытка была достаточно успешной. Службу в Посольском приказе исправно несли дьяки и их помощники — подьячие. Во второй половине XVI в. посольские дьяки пользовались самыми широкими полномочиями: они не только принимали привезенные послами грамоты, но и вели предварительные переговоры, присутствовали на приемах иностранных дипломатов, проверяли содержание ответных грамот, составляли наказы послам и приставам, направляемым для встречи иностранных послов, первыми знакомились с отчетами отечественных послов. К тому же думные посольские дьяки могли возглавить посольство. «Итальянская система» выдачи жалованья дипломатам из государственной казны существовала и в России. В среднем, в начале XVII в. посол до выезда посольства получал 100 руб., после возвращения посольства 50 рублей. К этому следует присовокупить другие выплаты и пожалования, а также некоторые налоговые льготы . В этой связи небезынтересно отметить, что история западноевропейской дипломатической службы изобилует примерами весьма затруднительного распространения итальянской системы жалованья послам. Так, например, в середине XVI в. посол императора Максимилиана, отправляясь в Испанию, договорился с испанским послом, направлявшимся в Германию, не дожидаться денежного поступления с родины, а получать жалованьие своего коллеги непосредственно на месте. В результате оба посла влезли в большие долги, ибо испанский король, хотя и выплатил некоторую сумму, но гораздо меньше той, которая была согласована, а Максимилиан вообще перестал выплачивать жалованье своему послу . Отметим, обращаясь к отечественной дипломатии, что в XVI столетии в России также появляются все известные Европе виды дипломатической документации: верительные («верющие») грамоты, «опасные» грамоты, обеспечивающие свободный выезд и въезд посольства, «ответные» грамоты. Аналогом западных «инструкций» являются подробные русские «наказы», постатейно разъясняющие цель посольства и включающие возможные варианты речей и ответов на вопросы. Послам вменяется в обязанность сбор необходимой информации. Соответственно совершенствуются также и посольские отчеты — «статейные списки», названные так, поскольку в них скрупулезно подводятся итоги работы посольства по каждой статье наказа. Особая роль в российской дипломатии отводится архивному делу. В Западной Европе пальма первенства в ведении архивов принадлежала папскому Риму и Венеции. Архивы этих двух государств до сих пор остаются бесценным источником информации для историков. В других европейских странах большой оборот бумаг и неумение вести архивы приводили к частой утере документов и текстов международных договоров. Так, в 1528 г. английские дипломаты в течение нескольких месяцев не могли отыскать документы, касающиеся дочери испанского короля, выходившей замуж за английского принца. К тому же у западноевропейских дипломатов не было принято передавать дела своему преемнику. Послы нанимали секретарей, которые, в отличие от итальянских, не были государственными служащими и, тратя на делопроизводство собственные деньги, зачастую по окончании срока службы все документы забирали с собой . В Русском государстве раннее формирование государственной бюрократической системы способствовало тщательной и достаточно эффективной организации архивов. К началу XVI в. проводилась регулярная систематизация дипломатических документов. Оригиналы и копии всех документов хранились сначала в Казне, а затем в Посольском приказе. Наиболее распространенной формой фиксирования дипломатической информации были «столбцы» — подклеенные одна к другой по вертикали полосы бумаги, причем на каждом месте склеивания во избежание подлога ставилась подпись должностного лица. Документы систематизировались по годам, а также по странам и регионам. Материалы посольской документации, близкие по темам, переписывались в тетради, составившие основу «посольских книг», самых информативных, многочисленных и наиболее сохранившихся и по сей день документов. При поступлении в архив книги и столбцы в зависимости от важности помещались в обитые бархатом и окованные железом дубовые «ковчеги», или же в осиновые коробья, или — в холщовые мешки. В российской дипломатической службе сложилась и упрочилась система рангирования дипломатов: с XVI столетия в документах упоминаются великие послы, легкие послы, посланники, гонцы, посланцы и посланные . Служащие Посольского приказа располагались по карьерной лестнице — от подьячих («молодых», «средних» и «старых») к дьякам. «Старые» подьячии, как правило, возглавляли появившиеся в Приказе территориальные отделы — «повытья». Три повытья отвечали за сношения со странами Европы, два — с азиатскими государствами. Обособление дипломатии в специальную отрасль государственной службы в России, как, впрочем, и в Европе, произошло далеко не вдруг и не сразу. Дело в том, что Посольский приказ, помимо внешних сношений, был занят и сугубо внутренними проблемами. Напомним, что и во Франции в этот период времени в министерстве иностранных дел, учрежденном кардиналом Ришелье в 1626 г., имелись подразделения, контролировавшие деятельность некоторых отделов Министерства внутренних дел. Московский Посольский приказ ведал иностранными купцами, занимался выкупом и обменом пленных, управлял рядом территорий, заведовал почтой, судом и сбором таможенных и других налогов. Недаром глава Посольского приказа Ордин-Нащекин (1667 – 1671) сокрушался о том, что «мешают посольские дела с кабацкими» . Изначально в Посольском приказе на высоком уровне работал отдел переводов. Устные переводы делали толмачи, письменные — переводчики. Часто их набирали из иностранцев, находящихся на российской службе, или побывавших в плену русских. В конце XVII столетия 15 переводчиков и 50 толмачей делали переводы с латыни, итальянского, польского, волошского, английского, немецкого, шведского, голландского, греческого, татарского, персидского, фарси, арабского, турецкого и грузинского. Нередко для изучения иностранных языков и приобретения навыков детей боярских посылали за границу . Это заложило прочные основы системы подготовки дипломатических кадров. Вот почему, характеризуя положение в этой сфере, английские исследователи Гамильтон и Лэнгхорн отмечают, что в XVIII в. только во Франции и России, где существовала мощная переводческая служба, вопрос о подготовке дипломатических кадров был поставлен на широкую государственную ногу . Посольский приказ издревле был также и центром культурной жизни государства. Так, в XVII в. глава Посольского приказа А.С. Матвеев (1671 – 1676) выступил с инициативой написания официальной истории России. Под его руководством было составлено своего рода пособие по дипломатической переписке – «Титулярник». Он содержал обширные, почерпнутые из архива Посольского приказа сведения о внешнеполитических событиях, на его страницах были представлены грамоты иностранных монархов. «Титулярник» стал одним из самых ярких памятников русской дипломатической мысли. В XVII в. Посольский приказ выписывал несколько иностранных газет, журналов и ведомостей. Заметным явлением культурной жизни XVII в. были «Куранты» — специальный информационный выпуск для царя и Думы. «Курантам» же предшествовали так называемые «летучие листки», или «вестовые письма», за перевод и распространение которых организационно отвечал Посольский приказ. В «Курантах» содержались сведения о военных и политических событиях в других странах, о межгосударственных переговорах. Информацию в основном поставляли русские дипломаты — им предписывалось регулярно отправлять в Москву обширные сводки из европейской прессы. С этого времени Россия вошла в число стран-агентов, снабжавших европейские страны информацией о происходящих событиях и получающих взамен соответствующие материалы. Сторонником максимального расширения связей со странами Западной Европы был глава Посольского приказа В.В. Голицын (1682 – 1689). Уже при нем служилая форма одежды стала соответствовать европейскому стандарту, а над главным из каменных корпусов Посольского приказа, вполне в духе времени, вознесся огромный глобус, символизировавший весь земной шар. В XVII столетии Посольский приказ учредил первые постоянные дипломатические представительства в Швеции и Речи Посполитой. Итак, в том, что касается организации профессиональной дипломатической службы, Россия в целом не отставала от Запада, а иногда по ряду показателей шла впереди некоторых западных стран. В то же время формирование системы, называемой прообразом современной дипломатической службы, а именно, системы постоянных и взаимных дипломатических представительств, относится ко времени правления Петра I. Трудно согласиться с суждением, будто Петр субъективно и волюнтаристски устанавливал дипломатические отношения «со всеми, кто о том либо просил, либо был ему лично так или иначе знаком», включая «массу мелких немецких монархов и […] всякую “шушеру” вроде дряхлеющей Генуэзской республики, полумарионеточного королевства Сардинии, […] крошечного Мальтийского ордена, отношения с которым могли щекотать лишь самолюбие таких монархов, как Петр», а это было не нужно, бесполезно и даже вредно для России . Последний тезис представляется нам весьма дискуссионным, а суждение о волюнтаризме Петра противоречит вполне сознательному стремлению монарха соответствовать требованиям европейской дипломатической системы XVIII в., которая предполагала взаимный обмен дипломатическими представителями, участие в многосторонних международных конференциях и конгрессах, посреднических акциях, разработке и принятии различных договоров и соглашений, а также в развитии правовой основы международных отношений. Именно вследствие этого дипломатическая реформа Петра привела к образованию широкой сети постоянных дипломатических российских представительств. Они были учреждены в Австрии, Англии, Голландии, Испании, Дании, Гамбурге, Польше, Пруссии, Мекленбурге, Турции, Франции, Швеции. Кроме того, согласно штату загранучреждений Коллегии иностранных дел дипломатические агенты были направлены в Амстердам, Данциг, Брауншвейг, герцогство Курляндское и Семигальское, в Китай, Бухару и Калмыкию . С другой стороны, вряд ли правомерно также и то суждение, будто «до Петра Россия не имеет постоянных дипломатических представительств […], основные явления мировой политики московским дипломатам никогда не были известны, но проходит какой-то десяток лет после выхода Петра на международную арену, и послы России, образованные, не уступающие ни в чем изощренным западным дипломатам, действуют в крупнейших европейских столицах» . Как мы видели, факты свидетельствуют о том, что Петр унаследовал от предшественников вполне профессиональный и достаточно эффективный дипломатический аппарат, что и позволило ему достаточно быстро наладить собственную дипломатическую службу. По нашему мнению, суть вопроса заключается не в выявлении отсталости допетровской дипломатии от западной, и не в обвинении Петра в волюнтаризме. В действительности, речь идет о двух различных моделях дипломатической системы. Развитие российской допетровской модели было обусловлено целым рядом факторов. Постоянные внешние угрозы и вызываемая ими сверхцентрализация государства, несомненно, препятствовали независимому существованию удельных княжеств и налаживанию между ними дипломатических отношений, как это произошло в Италии. Что же касается дипломатии, проводимой централизованным государством, то концепция взаимного обмена постоянными дипломатическими представителями, как нам кажется, не могла в нем возникнуть. Причиной тому сам принцип государственного устройства, основанного на так называемой «симфонии» светской и церковной властей. Концепция «симфонии» была заимствована у Византии через ее правовые нормы, положенные в основу Кормчей книги. Напомним, что изложению этой концепции посвящена ее XLII глава, которая фактически является дословным переводом преамбулы VI Новеллы императора Юстиниана. Как известно, в преамбуле утверждается «священство» и «царство», то есть власть светская и власть духовная как происходящие от одного Божественного источника . Так, взаимодействие церкви и государственной власти было настолько тесным, что еще в XVI столетии по пятницам было принято проводить совместные совещания Освященного собора (представителей церковной иерархии) и Боярской думы. На этих совещаниях обсуждались и решались дела особой государственной важности . Унаследовав от Византии принцип ее государственного устройства, русское государство не могло не придать и своей дипломатической службе черты византийской модели. Отметим, что византийская дипломатия, при всей своей развитости и изощренности, не пошла по пути создания постоянных дипломатических представительств. Подчеркнем также, что многие ученые выделяют в качестве одной из основных черт византийской дипломатии усилия по христианизации окружавших империю ромеев «варварских» народов . Вряд ли возможно согласиться с исследователем структур русской дипломатической службы В.В. Похлебкиным, который, характеризуя высочайший уровень дипломатического мастерства Великого князя владимирского, отрицает заимствование уроков византийской дипломатии лишь на том основании, что это происходило «задолго до появления византийских учителей в Московском государстве после крушения Византийской империи в 1453 г.» . Как известно, византийское влияние шло прежде всего через церковь, а митрополиты русской церкви вплоть до середины XV в. назначались константинопольским патриархом и, как правило, были греческого, болгарского или иного нерусского происхождения. Однако в условиях «симфонии» именно они и подчиненный им клир были ближайшими советниками русских правителей и оказывали значительное влияние на их внешнеполитический курс. Кстати, В.В. Похлебкин отмечает, что в роли руководителя или координатора внешнеполитической деятельности русских правителей выступали церковные иерархи и духовники великих князей . Сам процесс присоединения народов — коми, перми, народов сибирских и степных прежде всего характеризовался начавшейся там постройкой монастырей и обращением местных народов в православие . Например, деятельность монаха св. Стефана Пермского, направившегося в конце XIV в. проповедовать христианство в страну Коми и ставшего первым епископом новой Пермской епархии, вполне укладывается в русло русской дипломатии той эпохи. Политическая деятельность св. Стефана Пермского способствовала включению комичей в состав Великого Московского княжества. Подобно византийским миссионерам, святым Кириллу и Мефодию, св. Стефан создал особый алфавит для языка коми, так называемую «пермскую азбуку», перевел на коми-язык ряд богослужебных текстов, создал школу для подготовки местного духовенства . Напомним также, что главнейшим обоснованием внешней политики на западных рубежах русского государства стала защита православного населения от наступления католицизма . В рамках «симфонии» утверждался универсализм христианского сознания, преграждавший путь светскому пониманию суверенитета правителя. Не случайно, слово «патриот» входит в русский язык лишь при Петре I. Даже концепция Москвы как «Третьего Рима», кстати, с пониманием воспринятая отдельными западными государствами на волне борьбы с османской опасностью , в своем исконном смысле предусматривала превращение Москвы в центр православия. Дело в том, что впервые выразивший эту концепцию старец псковского Елеазарова монастыря Филофей размышлял о «Ромейском царстве», то есть о таком «царстве», которое обладает не пространственно-временной характеристикой, а лишь выполняет определенную историческую миссию. Воплощением такого «царства» могут становиться различные государственно-политические образования. Отныне же эта миссия, полагал старец, перешла к России, единственному православному царству, сумевшему сохранить политическую независимость. Филофей «молит князя внимать Господа ради тому, что все христианские царства соединились в одном его царстве» . Так что, в интересующую нас эпоху именно это качество присутствует в парадигме «третьего Рима», а не «имперская модель» позднейших великодержавных истолкований . Судя по всему, общественное сознание XV – XVI вв. было погружено в поиски царства «вечного», весьма далекого от зародившейся на Западе модели суверенного государства. Эта отдаленность сказалась и на идеологии средневековой российской дипломатии. Не случайно Ф.И. Карпов, современник Филофея и ученик просветителя Максима Грека, сам известнейший политический деятель, публицист и дипломат, которому в 30 — 40-х годах XVI столетия принадлежала ведущая роль в руководстве внешней политикой государства, рассуждал о том, как «сподвигнути […] дело народное или царство или владычество к своей вечности» . Вследствие этого, к числу главных задач русской дипломатии того времени относится прежде всего контроль и наблюдение за сношениями с заграницей, а не поощрение и развитие таковых. Подчеркнем, что, как правило, эти отношения устанавливались лишь после тщательной проверки, а «несподручным» державам зачастую отказывали в установлении дипломатических отношений . К светским концепциям дипломатии отношение было весьма подозрительным. В этом контексте уместно напомнить о сопернике Ришелье Фердинанде II, императоре Священной Римской империи, который, подобно русским самодержцам, представлял себе свою миссию как исполнение воли Господней. Его советник иезуит Ламормаини утверждал: «Фальшивую и продажную политику, столь распространенную в нынешние времена, император, в своей мудрости, осудил с самого начала. Он полагал, что с теми, кто придерживается подобной политики, нельзя иметь дело, ибо они провозглашают ложь и злоупотребляют именем Божьим, дурно обращаясь с религией. Было бы величайшим безумием пытаться укрепить королевство, дарованное одним лишь Господом, средствами, для Господа ненавистными» . Не случайно подобное отношение к французской модели дипломатии не способствовало развитию собственной дипломатической службы в ее современном понимании. Такая служба появилась в империи Габсбургов лишь к началу XIX века. В России лишь с приходом Петра I утверждает себя концепция дипломатии как системы взаимоотношений между суверенными государствами, основанной на взаимном обмене постоянными дипломатическими представителями, воплощающими суверенитет своего правителя. И происходит это в силу той причины, что Петр I радикально прежде всего реформировал саму систему государственной власти, претворяя в жизнь принципы секуляризации государственного устройства. Во многом по примеру протестантских государств, Петр упразднил институт патриарха, сам стал главой церкви и подчинил ее государственному Синоду. По сути дела, эта реформа ознаменовала собой бесповоротную ликвидацию византийской «симфонии». Утверждение своего абсолютного суверенитета позволило Петру целиком и полностью принять на вооружение европейскую концепцию дипломатической системы. Неспроста именно в правление Петра I в 1717 г. выходит в свет трактат известного петровского дипломата П.П. Шафирова «Рассуждение, какие законные причины Е.В. Петр Великий к начатию войны против короля Карла XII Шведского в 1700 г. имел». Это первое русское сочинение по международному праву вполне вписывается в круг идей Гуго Гроция, основоположника светского международного права. Новая концепция дипломатии потребовала установления дипломатических отношений со всеми суверенными странами. При Петре I на смену старинному Посольскому приказу приходит созданная по шведскому образцу Коллегия иностранных дел. При нем же вводится европейский протокол, перенимается европейская система рангирования дипломатов, а российские послы становятся непременными членами европейского дипломатического корпуса. Реформа дипломатической службы включила Россию в европейскую дипломатическую систему, что способствовало превращению империи в значимый фактор европейского равновесия, определенного позже известным французским историком XIX в. А. Дебидуром как “такое состояние моральных и материальных сил, которое на всем пространстве от Уральских гор до Атлантического океана и от Ледовитого океана до Средиземного моря, так или иначе, обеспечивает уважение к существующим договорам, к установленному ими территориальному размежеванию и санкционированным ими политическим нравам. Это такой порядок, при котором все государства сдерживают друг друга, чтобы ни одно из них не могло силой навязать другим свою гегемонию или подчинить их своему господству” . Таким образом, сравнение процессов становления европейской и российской профессиональных дипломатических служб приводит нас к выводу, что отличие российской допетровской дипломатии от западной проявляется отнюдь не в мнимом несовершенстве и непрофессионализме отечественной дипломатической службы, а в том, что допетровская дипломатия и перенятая Петром I европейская дипломатическая система являются производными различных идеологических моделей государственного устройства и различного типа систем международных отношений. § 4. Развитие теории международных отношений в XVIII и XIX вв. и совершенствование дипломатической системы. Война как таковая не была объявлена европейцами вне закона, но все же благодаря системе равновесия прежние кровопролитные общеевропейские войны прекратились. Фридрих Великий писал: «Когда политика и осторожность, проявляемая правителями Европы, упускают из виду сохранение баланса сил ведущих держав, вся политическая система страдает от этого» . В то же время имела место и критика, исходившая от тех, кто не воспринимал идею баланса. Так английский либерал Джон Брайт, сторонник свободной торговли и сведения к минимуму официальных отношений между государствами, писал: «Баланс сил – всего лишь химера! Это не заблуждение, не обман и не афера, а неописуемое, недоступное пониманию, необъяснимое ничто – пустой звук. Идея баланса сил напоминает поиск философского камня или попытку изобрести вечный двигатель» . Страны европейского континента, активно практиковавшие в своей политике принцип баланса сил, создают соответствующие дипломатические институты. Этому способствует эффективная система обучения административной карьере - камералистика, которая в ряде западных стран получила достаточно широкое распространение. Положительным примером служил опыт Пруссии и Австрии, где камералистика заняла прочное место. От кандидата на должность в обязательном порядке требовались сдача экзамена и прохождение соответствующей стажировки (практики). Чиновники получали регулярное жалованье с доплатой за выслугу лет и пенсии. Благодаря камералистике в короткий срок в этих странах появился слой достаточно образованных, профессионально подготовленных и относительно честных государственных служащих. Несколько позже на этот путь вступила Англия, что объясняется ее особым островным положением. Как мы уже отмечали, роль Англии в европейских делах вплоть до последних десятилетий XVII в. была незначительной. Правда, в статье знаменитой энциклопедии «Британика», посвященной дипломатической службе, утверждается, будто английский король Генрих VII одним из первых взял на вооружение итальянскую модель дипломатии и пригласил на службу профессиональных итальянских дипломатов, а канцлер Генриха VIII кардинал в начале XVI в. создал английскую дипломатическую службу. Тем не менее, с этим утверждением трудно согласиться. Как мы видели, итальянская модель была сложным комплексом нового типа дипломатии, возникшей под воздействием изменившихся взглядов на мировую политику. Англия же в силу исторических причин в течение длительного времени занимала особую позицию в отношении европейского равновесия, значительно отставая от других европейских стран в создании современной дипломатической службы. До конца XVIII в. два министра одновременно занимались как внутренними, так и внешними проблемами. Лишь в 1782 г. ставшие слишком обременительными для общества постоянные трения между ними и усложнение международной политики вынудили английское правительство разделить подчиненные им департаменты на самостоятельные ведомства внутренних и иностранных дел. Причем департамент иностранных дел в отличие от внутреннего был небольшим, глава его имел лишь одного заместителя, а вся текущая работа исполнялась небольшой группой чиновников. Да и сама роль внешнеполитического департамента сводилась к выполнению сугубо канцелярских функций, в то время как истинным проводником внешней политики являлся министр. Прислушаемся, например, к австрийскому канцлеру Меттерниху, который в 1841 г. подверг анализу суть английской интерпретации политики равновесия, проводимой на протяжении почти тридцати лет архитектором внешней политики Англии лордом Пальмерстоном: «Пальмерстон желает, чтобы Франция ощутила мощь Англии, доказывая первой, что египетское дело завершится так, как он того пожелает, причем у Франции не будет ни малейшего права приложить к этому руку. Он стремится доказать обеим германским державам, что они ему не нужны, что Англии достаточно русской помощи. Он хочет держать Россию под контролем и вести ее за собой следом, постоянно внушая ей опасения, будто Англия снова может сблизиться с Францией» . В своем современном виде Форин оффис (ФО) возник лишь в ходе административных реформ 1906 года. Однако это не означало, что британское Министерство иностранных дел стало бесспорным контролером внешнеполитического курса. Отнюдь нет. Нужды военного времени привели к возрастанию роли бюрократических соперников внешнеполитического ведомства. Трения между ФО и другими ведомствами, особенно казначейством и кабинетом премьер-министра, становились все более напряженными. Страны, поздно вставшие на путь секуляризации своих институтов и не разделявшие идеи равновесия, приступают к созданию современной дипломатической системы с известной задержкой. В Испании с ее консервативной католической церковью и тяжеловесной бюрократией имелись и профессиональные дипломаты, и архивное дело поставленное на самый высокий уровень. Однако государственный секретариат по иностранным делам появился в Испании лишь в 1714 г. Лишь после этого началось распространение системы постоянных взаимных дипломатических представительств. В Габсбургской империи, двойственная роль императора, выступавшего одновременно в качестве правителя земель династии Габсбургов и императора Священной Римской империи, породила сложную и запутанную дипломатическую систему. Так, имперские дипломаты получали два вида верительных грамот и были обязаны направлять свои донесения то в Рейхсканцелярию, то в Гофканцелярию – в зависимости от содержания переговоров. В странах Западного полушария вообще никогда не было политики баланса сил. С момента возникновения Североамериканских Соединенных Штатов были очевидны их претензии на имперскую политику. Томас Джефферсон провозглашал установление «империи свободы». Большинство отцов-основателей придерживались того мнения, что САСШ должны доминировать в Западном полушарии. Впоследствии эта установка нашла свое выражение в известной доктрине Монро 1823 г., не допускавшей вмешательства европейских держав в американские дела. Отцы-основатели САСШ разработали такую национальную политику, которая исключала участие Соединенных Штатов в сложных дипломатических маневрах и постоянном соперничестве держав старого континента. Американские отцы-основатели явно недооценивали конструктивный аспект теории баланса сил, состоящий в том, что безопасность является относительной и может быть обеспечена только путем международного сотрудничества. Основной упор они делали на недостатках этой системы. Вслед за Джефферсоном американцы находили европейскую политику аморальной, благословляя геополитическую изоляцию и преимущества республиканского строя и проклиная неприкрытый цинизм дипломатии Старого света. Американцы держались идеи Джефферсона о своей исключительности. Соединенные Штаты содержали лишь небольшой флот и армию, зная, что английский флот защитит их от агрессии со стороны европейских держав, так как британские коммерческие интересы в Западном полушарии исключали вмешательства французов, испанцев и португальцев. Единственным поводом для трений между США и Англией в XIX в. были территориальные споры вокруг Канады, Техаса, Орегона, Калифорнии и в 1895 г. по поводу границ Венесуэлы. Основными принципами американской политики были провозглашены принципы особой миссии – свобода, исключительность, изоляционизм, доктрина Монро. Нет ничего удивительного в том, что все это оставляло мало места для расчетливости в духе теории баланса сил, а следовательно, и для создания современной дипломатической службы. Хотя Государственный департамент, учрежденный в 1789 г., явился одним из первых федеральных департаментов, а отцы-основатели были в то же время и блестящими дипломатами, профессия дипломата не пользовалась престижем. Так, знаменитый циркуляр 1853 г. рекомендовал посланникам не прибегать к европейским протокольным церемониям и по возможности появляться при дворах в «простых одеждах американских граждан». Американская общественность скептически относилась к дипломатической деятельности, нередко была готова обвинить дипломатов в предательстве национальных интересов, готовности служить другим державам, а дипломатическую службу в элитарности, что в Америке с ее популистскими традициями воспринималось в особенности болезненно. В течение долгих десятилетий Соединенные Штаты, будучи республикой, рассматривались европейцами как второразрядная держава, поэтому за границу из Америки направлялись лишь посланники и поверенные в делах. Первый посол появился в США в 1893 г. после испано-американской войны. До этого ранг чрезвычайного и полномочного посла рассматривался американцами как слишком претенциозный для представителя демократического общества. Еще в 1820 г. в Государственном департаменте насчитывалось не более 15 человек. К 1854 г. Соединенные Штаты имели 28 дипломатических миссий за границей. Они следовали предписаниям Венского Регламента. Их миссии возглавлялись десятью посланниками, двумя министрами-резидентами, четырнадцатью поверенными в делах и двумя комиссарами. Зарубежные представительства США в течение XIX в. оставались в руках непрофессионалов. Преобладала так называемая «spoils system», особо поощряемая Эндрю Джексоном. В 1881 г. только лишь 12 из 30 американских миссий имели секретарей, получающих государственное жалованье, и незначительное число неоплачиваемых атташе. Низкая заработная плата глав миссий не давала возможность профессионалам, не имеющим достаточных средств, отправляться за рубеж. Тем не менее, к началу Первой мировой войны в 1914 г. Соединенные Штаты и Россия были на первом месте в мире по числу военных и военно-морских атташе при зарубежных миссиях. Классический период дипломатии, начавшись в 1648 г., был ознаменован постепенным сосредоточением управления внешней политикой в руках кабинета министров. Весьма популярным среди политиков стало сравнение Европы с большой шахматной доской, на которой государственные деятели и дипломаты с математической точностью двигают фигуры, создают изменяющие конфигурацию союзы и перебрасывают армии, постоянно возобновляя нарушенное равновесие. Смена союзов была обычной практикой, и это никого не шокировало. В качестве искусных демиургов подобной системы выступали такие известные политики, как Кауниц и Меттерних. Французская революция и наполеоновские завоевания внесли существенные изменения в европейскую политическую систему. На политическую арену вышли новые социальные слои, потребовавшие своего участия в государственном механизме. Возросшая сложность государственных структур потребовала замены обветшалых форм абсолютистского периода, когда король, будучи верховным распорядителем, стремился проконтролировать всю систему управления. На этом фоне получила распространение наполеоновская модель государственного администрирования. Для нее были характерны многие черты военной организации: максимальная централизация, единоначалие, суровая дисциплина, строжайшая ответственность чиновников. В то же время новая административная система отличалась предельной рациональностью, логичностью структуры, конкурсной системой приема на государственную службу. Реформы наполеоновского образца затронули и государственную службу России. Грянувшая в Российской империи административная реформа носила, однако, постепенный характер. 8 сентября 1802 г. император Александр I издал Манифест об учреждении министерств, в том числе и Министерства иностранных дел. Однако одновременным указом сохранялась и Коллегия иностранных дел. Поэтому процесс становления нового внешнеполитического ведомства растянулся на три десятилетия . Единоначалие должно было стать основой организационного принципа деятельности министерств. Манифест устанавливал единообразие структуры, делопроизводства и отчетности. Во всех мелочах была также разработана систему взаимоотношений между структурными частями министерства и другими учреждениями. Крупнейшие подразделения министерства были переименованы в департаменты. Кроме того была учреждена строгая подчиненность всех подразделений по вертикали. Внешняя политика окончательно превратилась в самостоятельную отрасль государственного управления. Дипломатическая служба была повсеместно реформирована. С целью повышения профессионального уровня чиновников вводились конкурсные экзамены. В общем и целом дипломатическая служба оставалась элитарной, однако успешная сдача экзаменов позволяла вступить на дипломатическое поприще и представителям третьего сословия. Реформа создавала строжайшую иерархическую систему карьерной лестницы. В XIX столетии идея баланса сил в отношениях между государствами по-прежнему сохраняла свое главнейшее значение. Договоры, подписанные в 1813 г. между Австрией, Пруссией, Россией и Британией, провозгласили восстановление баланса сил в качестве одной из приоритетных целей. То же самое подтверждал и австро-неаполитанский договор 1814 г., договор антифранцузской коалиции подписанный в марте 1814 г. Среди правоведов-международников все большую популярность приобретала теория, в соответствии с которой вера в правовое равенство всех суверенных государств себя изжила . По их мнению, на смену римскому понтифику и императору Священной Римской империи должен был прийти Комитет представителей великих держав. Малым государствам оставалось подчиниться его воле. В связи с утверждением принципа легитимизма, возобладавшего на Венском конгрессе 1814 – 1815 гг., правовым основам международных отношений и дипломатической службы стали уделять особое внимание. Легитимизм – принцип единства консервативных правителей - смягчал жесткость системы равновесия сил. После Венского конгресса пять великих держав стали контролировать не только международную ситуацию, но и внутриполитическое положение в различных странах. Система международных конгрессов представителей великих держав просуществовала до 1822 года. На смену конгрессам Священного союза пришел «европейский концерт», основанный на том убеждении, что великие державы должны действовать совместно для разрешения любого кризиса. Главы держав, а чаще их министры иностранных дел, периодически встречались, чтобы координировать свою политику, направленную на поддержание монархических порядков, предупреждение революционных выступлений и сохранение баланса и стабильности на континенте. Формула «европейского концерта» просуществовала около четырех десятилетий, обеспечивая определенное стратегическое равновесие. Великие европейские державы были связаны друг с другом общими ценностями: стремлением к порядку, стабильности и миру, что отражало не только настроения двора и земельной аристократии, но и восходящего среднего класса. Правда, Великобритания всякий раз, когда это отвечало ее торговым и стратегическим интересам, без особого стеснения оказывала содействие политическим и конституционным реформистским движениям на континенте. Священный союз пытался удержать консервативные принципы в динамично развивающемся мире, где все более активно давали о себе знать приверженцы либеральных и националистических взглядов. Противоречия, порожденные дележом распадающейся Оттоманской империи, Крымской войной 1854 – 1856 гг., образованием Германской империи и Королевства Италии, окончательно похоронили «европейский концерт». В XIX в. теоретическому осмыслению баланса сил продолжали уделять большое внимание. Так, министр иностранных дел Пруссии с удовлетворением отмечал в 1830 г.: «Баланс в мире политики, подобно тому, как это происходит в мире природы, позволяет европейским государствам сохранять порядок, гармонию и спокойствие» . В 1864 г. лорд Пальмерстон заявлял, что «принцип баланса сил основан на природе человека и гарантирует единственно реальную защиту независимости малых государств и является тем теоретическим положением, которое надо проводить в жизнь» . Заметим, что он уже рассматривал баланс сил не как естественную закономерность, а как цель, которую необходимо преследовать вполне сознательно. К середине столетия принцип баланса сил превратился в своего рода конституционный принцип, которым руководствовались европейские политики. Он стал частью системы международного права. Основанные на балансе сил международные отношения и окончательное утверждение государственного суверенитета благоприятствовали расцвету дипломатии. Профессия дипломата стала одной из самых престижных. Дипломаты обычно были знакомы друг с другом, их объединяло происхождение, воспитание, идеология и культура, и они причисляли себя к элите общества. Послы великих держав были окружены почитанием, к их мнению прислушивались правители. Дипломатическая жизнь отличалась блеском и нарочитой легкостью. Многие дипломаты, помимо основной работы, посвящали свободное время наукам и искусствам, писали книги, сочиняли музыку, занимались археологическими изысканиями. Все это составляло картину расцвета так называемой «классической дипломатии». Однако в либеральном лагере все настойчивее раздавались голоса, утверждавшие, что подлинные связи между странами должны обеспечиваться не министерствами внешних сношений и профессиональными дипломатами, а многочисленными неправительственными контактами, возникающими во время путешествий, интеллектуального общения и торговли. Лидеры набиравших силу движений социалистического толка предвещали классовую борьбу и победу неимущих классов, призванную привести к уничтожению национальных границ и суверенных государственных структур. Обе идеологии – националистическая и социалистическая – не оставляли места для теории баланса сил. Деятельность карбонариев, сторонников Джузеппе Мадзини, и утопических социалистов была насквозь проникнута духом единства народов Европы. Так, в своей последней работе Мадзини «Международная политика», увидевшей свет в 1871 г., содержались многочисленные пророчества о возникновении в Европе ассоциации свободных братских наций, объединенных общими интересами . Это делало ненужным дипломатический механизм, а в условиях единства уходил в прошлое и бесконечный расчет баланса сил. В современной ему Европе Мадзини все же признавал необходимость равновесия сил, но ставил при этом одно условие: «Если так называемый баланс сил не превращается в баланс справедливости, он остается пустым звуком. Чтобы баланс стал справедливым, необходимо пересмотреть несправедливые, неравноправные, навязанные силой конвенции, в разработке которых народы не принимали участия и которые они никогда не одобряли» . Радикальные социалисты-интернационалисты вообще отметали идею баланса сил, как не соответствующую «научным закономерностям» развития общественных отношений. Другой разновидностью светской религии XIX в. стал национализм, утверждавший, что границы между государствами должны соответствовать национальному принципу. «Люди создают государства, но только Господь создает нации» - с пафосом провозглашал французский публицист Анри Мартэн . Распад империи Габсбургов и возникновение единой Германии означали победу принципа национальности. Большинству националистов идея баланса сил казалась устаревшей. Правда, некоторые из них, в частности, итальянский националист Дж. Романьози, утверждал, что государства-нации придут к новому, более естественному и, в силу этого, более эффективному и длительному равновесию . Традиционная идея баланса сил была направлена на сохранение мира между государствами. Этому тезису националисты противопоставляли идею нации, которую «Провидение облачило правом и долгом выполнить некую историческую миссию и положить конец войнам». Один из родоначальников идеологии национализма Г. Герберт писал: «Кабинеты могут разочароваться друг в друге, политические машины могут оказывать разрушительное давление друг на друга. Но ни одна Родина-мать не пойдет войной на другую; они будут мирно сосуществовать и помогать друг другу, как это бывает в семье» . Между тем официальная внешнеполитическая линия кабинетов по-прежнему основывалась на теории баланса сил. Менялось лишь содержание этого баланса. В середине века под влиянием идей Токвиля бурно дискутировалась идея о будущем доминировании России и Соединенных Штатов и возможное влияние американо-русской директории на европейское равновесие. Именно тогда впервые в немецкой литературе появилось выражение «мировая держава» (Weltmacht). В конце XIX – начале XX в. политика равновесия все чаще выражалась в соперничестве и взаимных уступках держав в Азии и Африке. Отто Бисмарк попытался учредить новый европейский баланс, в центре которого находилась бы Германская империя. Его знаменитая формула – «всегда втроем» – подразумевала союзы Германии с тремя из пяти великих держав, где Германия имела бы лидирующие позиции. Сложные комбинации больших, средних и малых государств, участвовавших в системе баланса сил в предшествующие столетия, сменились гораздо более простыми альянсами двух-трех великих держав, способных взаимно уравновешивать друг друга. Международный порядок стал ориентироваться на ничем не сдерживаемое соперничество, то есть, в конце концов, вернулся на позиции характерные для XVIII столетия. Бурное развитие промышленности и возросшая способность быстрой мобилизации национальных ресурсов способствовали торжеству бисмарковской «Realpolitik», преследовавшей цель возвышения собственного государства за счет других, а не утверждение какой-либо системы ценностей. Сами собой прекратились разговоры о единстве и гармонии древнейших стран Европы. Внешнеполитическая деятельность превратилась в силовое ристалище. Внешняя политика была принесена в жертву милитаристской стратегии, сводившейся, в сущности, к технократическому расчету соотношения сил. Националистическая политика каждой из стран не позволяла дипломатам оспорить выводы и требования отечественных военных ведомств . Как остроумно подчеркивает в своем всеобъемлющем исследовании Г. Киссинджер: «Система Меттерниха отражала концепцию XVIII в., когда вселенная представлялась огромным часовым механизмом с идеально подогнанными друг к другу деталями, так что порча одной распространялась и на все прочие. Бисмарк же, будучи представителем новой науки и политики, воспринимал вселенную не как некую общность, находящуюся в механическом равновесии, но в ее современной версии: как состоящую из частиц, находящихся в непрерывном движении и воздействии друг на друга, что и создавало реальность» Последующий крах системы Бисмарка разделил Европу на два противостоящих альянса. Наконец, даже Великобритания была вынуждена сделать выбор несмотря на то, что ни один из преемников лорда Пальмерстона никогда не нарушал завещанного им принципа – «нет ни постоянных союзников, ни постоянных друзей, постоянны только наши собственные интересы». Следование принципам реальной политики последователями Бисмарка привело их к исключительной зависимости от военной силы. По прошествии некоторого времени превращение военного могущества в единственный критерий величия государства стало побудительным мотивом для всех наций вступить в безудержную гонку вооружений и проводить политику конфронтации. Англичане восприняли исчезновение традиционного равновесия в Европе как событие, способное повлиять на судьбы мира роковым образом. Так, Б. Дизраэли заявлял в 1871 г.: «Не осталось ни одной дипломатической традиции, которая не была бы сметена. Равновесие сил разрушено целиком и полностью» . И действительно, в Германии все чаще стали раздаваться голоса о том, что принцип равновесия должен быть полностью отвергнут, ибо он препятствует свободе действий европейских держав, прежде всего, Германии, и снижает эффективность действий каждой из них. Многие немцы были уверены в том, что Великобритания эксплуатирует этот принцип лишь для того, чтобы сеять рознь на континенте и извлекать из этого политическую и коммерческую выгоду. Начался лихорадочный поиск новой системы международных отношений, в ходе которого идеологи «новейшей системы», преодолев механистический подход, вновь обратились к утверждению моральных ценностей как основе будущей внешней политики. Премьер-министр Англии Гладстон проповедовал, что путеводными маяками британской внешней политики отныне должны стать христианская благопристойность и уважение прав человека, а вовсе не принципы равновесия сил и национальных интересов: «Помните, что святость человеческой жизни в горных поселениях Афганистана так же ненарушима в глазах Господа, как и святость жизни вашей. Помните, что Тот, Кто объединил вас всех, создав разумными существами из плоти и крови, соединил вас также узами взаимной любви… не ограничивающимися пределами христианской цивилизации» . Тем не менее, вторую половину XIX в. можно определить как эпоху становления либерально-демократических институтов. В европейских странах происходит переход от конституционных монархий к монархиям парламентским. Власть все больше сосредоточивается в кабинетах министров, а не при дворе. Как писали газеты того времени, короли перестали появляться на международных собраниях, их стали представлять министры. Начался процесс создания массовых политических партий. Внешняя политика и дипломатия все более становились предметом общественных дискуссий. На этом фоне произошло дальнейшее усложнение дипломатических структур. На это повлияла, прежде всего, модификация факторов, обусловивших возникновение современной дипломатической системы. Как мы уже отмечали, с одной стороны, происходило изменение в самой интерпретации системы баланса сил. С другой стороны – появилась концепция делимости суверенитета абсолютного правителя. Первым шагом на пути к этому стало произошедшее в целом ряде стран отделение церкви от государства. С распространением парламентской системы и появлением политических партий уже нельзя было говорить о суверенитете правителя. Концепция государственного суверенитета, утвердившаяся с возникновением национального государства, постепенно модифицировалась благодаря деятельности международных организаций и распространению свободы торговли. Все это привело к разрастанию сложнейших бюрократических механизмов согласования внешнеполитического курса. Отныне министр иностранных дел был обязан периодически появляться в законодательном собрании с целью разъяснения внешнеполитического курса страны. В Министерствах иностранных дел появилась должность заместителя министра по связям с парламентом. Члены парламента создавали комитеты и комиссии, курирующие вопросы внешней политики. В их задачу входила подготовка законопроектов, касавшихся механизма принятия внешнеполитических решений. В парламенты поступали на ратификацию международные соглашения и договоры, подписанные с другими странами. Рычагом влияния парламента на дипломатическую службу стало выделение ей бюджетных ассигнований. Политизация дипломатии выразилась во все более пристальном интересе общественного мнения к проблемам мировой политики. Это вынудило правительства время от времени публиковать так называемые «цветные (белые, желтые, синие) книги», представлявшие собой сборники дипломатических документов, которые правительство представляло парламенту, желая оправдать свои внешнеполитические акции. В частности, в России министр иностранных дел канцлер А.М. Горчаков ввел в практику издание «Ежегодника МИД» (Annuaire diplomatique), где публиковались важнейшие документы текущей политики – конвенции, ноты, протоколы. Либерализация мирового рынка, распространение банковской системы, расширение сети железных дорог способствовали возрастанию объема внешней торговли, совершенствованию системы международного кредитования и инвестиций. Появление телефона, телеграфа и телетайпа, дешевые многотиражные ежедневные газеты, набирающая силу политическая журналистика породили потребность общественности в достоверной информации о событиях международной жизни. Дипломатические институты многих стран гибко реагировали на требование времени. К концу XIX в. в большинстве внешнеполитических ведомств появились отделы по экономическим связям и отделы по печати. В зарубежных дипломатических представительствах в директивном порядке учреждались должности экономических советников и пресс-атташе. 6. Развитие теории международных отношений и реформы дипломатической службы парламентских государств в первой половине XX века По иронии истории, в то время как рушилась бисмарковская система европейского баланса, США управлялись Т. Рузвельтом, президентом, следовавшим идее глобального баланса сил, в котором США будут играть далеко не последнюю роль. Президент Т. Рузвельт скептически относился к эффективности международного права, будучи уверенным, что только военная и экономическая мощь может обеспечить интересы государства. Складывалось впечатление, что Т. Рузвельт верил в возможность возрождения концерта великих держав, включающего на этот раз США и Японию. По его мнению, для обеспечения международного порядка было бы необходимо определить сферы влияния и предупредить перерастание локальных кризисов в региональные конфликты. Преемник Рузвельта Вудро Вильсон был скорее последователем Гладстона. Вильсон выдвинул такую идею мирового порядка, которая бы отталкивалась от американской веры в доброго от природы человека и в изначальную мировую гармонию. Отсюда следовал вывод, что демократические нации по самой своей природе миролюбивы. Вильсон был приверженцем идеи американской «моральной исключительности». Гарантом мирового порядка в его концепции выступал уже не баланс сил, а универсальное международное право. В 1915 г. Вильсон выдвинул беспрецедентную доктрину, гласящую, что безопасность Америки неотделима от безопасности остального человечества, ибо миссия Америки состоит в распространении институтов свободы во всем мире. В январе 1917 г. Вильсон заявил, что в послевоенном мире необходимость в балансе сил отпадет. Соперничество государств сменится их сообществом, стремящимся к обеспечению всеобщего мира. Координатором этих усилий станет международная организация, в рамках которой государства будут отстаивать не столько свои собственные, сколько общие интересы. Все страны мира должны объединиться, чтобы наказать тех, кто подрывает мир. Неодолимая сила общественного мнения заставит мировых лидеров выступить против потенциального агрессора. Американский президент считал, что торжество принципа коллективной безопасности будет означать всеобщее признание цели сохранения мира в качестве правового постулата. Определять же, был ли нарушен мир, вменялось в обязанность создаваемой Лиге Наций, причем институты американского федерализма должны были послужить прообразом будущего «мирового парламента». Мировая война и последовавшие события – крах четырех империй (Российской, Германской, Оттоманской и Австро-Венгерской), революции в России, создание Лиги Наций, выход США на мировую арену полностью изменили европейский порядок. Исследуя дипломатию этого периода, Г. Киссинджер отмечал: «Вильсоновские доктрины самоопределения и коллективной безопасности создали для европейских дипломатов совершенно незнакомую ситуацию. Любое европейское урегулирование исходило из той предпосылки, что можно изменять границы ради достижения равновесия сил, которому при всех обстоятельствах отдается преимущество перед волей затронутого конфликтом населения. Вильсон в корне отвергал подобный подход – не самоопределение влечет за собой войны, а то положение, когда его нет; не отсутствие равновесия сил порождает нестабильность, а стремление к его достижению» . Однако европейская модель дипломатии продолжала свое распространение на остальные регионы и континенты. Эта модель по-прежнему ассоциировалось с равновесием сил, только на этот раз поддержание такого равновесия мыслилось уже не в региональном, а в мировом масштабе. Организовали свою дипломатическую службу по европейскому образцу обретшие независимость латиноамериканские государства. По этому пути пошла и покинувшая изоляцию Япония. Так, накануне Первой мировой войны Великобритания имела 41 зарубежную миссию, 19 из которых находились за пределами Европы. В зависимых странах европейские державы были представлены генеральными консульствами. Европейские дипломатические миссии обосновались в Китае. С XVI в. постоянные европейские миссии пребывали в Константинополе, а в 1790 г. турецкий султан направил своих постоянных представителей в Лондон, Париж, Вену и Берлин. В 1849 г. посольство Оттоманской империи было открыто в Тегеране, по всей вероятности это было первым обменом постоянными представителями между исламскими государствами. Персия учредила свою постоянную миссию в Лондоне в начале 60-х годов XIX в. По окончании Русско-японской войны 1904 – 1905 гг. миссии европейских держав в Японии были преобразованы в посольства, равно как и японские миссии в Европе стали посольствами. К концу XIX в. американские миссии в Лондоне, Париже, Берлине и Риме были тоже повышены до уровня посольств. В межвоенный период правительства большинство европейских стран приступили к реформированию дипломатической службы. Во-первых, общественность требовала этих реформ в связи с тем, что дипломаты допустили военный конфликт, во-вторых, появились новые технологии общения и связи, в третьих, такие вопросы, как связи с общественностью и экономическая дипломатия приобретали все большее значение. В министерствах и посольствах появилось большое число специалистов конкретного направления, к числу военных и военно-морских добавились военно-воздушные атташе. Вопросы долгов, репараций требовали усиленного присутствия экономических и финансовых советников. Правда, не всегда послы приветствовали эти нововведения, ибо советники не дипломаты, обычно, пользовались некоторой автономией по отношению к иерархии посольства. Вследствие реформ дипломатическая служба стала вполне доступным поприщем для проявления талантов бизнесменов, политиков и журналистов. Происходило слияние дипломатической и консульской карьеры. Первой по этому пути пошла Советская Россия, за ней в 1924 г. последовали и США. Консульские работники перестали быть «второразрядными» чиновниками, им стали присваивать те же ранги, что и дипломатам. В ряде стран, в том числе, и в Великобритании, внешнеполитические ведомства натолкнулись на мощное соперничество со стороны министерств финансов, экономики и внешней торговли. Эти министерства стали претендовать на ведущую роль в области внешнеэкономической политики и самостоятельную деятельность на международной арене. Например, на конференции в Оттаве в 1932 г., где обсуждалась тарифная политика Британской империи, высокие представители Форин офис были наделены лишь статусом наблюдателя. В более выгодном положении находилось французское внешнеполитическое ведомство. Реформы на Кэ д’Орсе начались еще в 1907 году. Уже тогда территориальные отделы министерства занимались как экономическими, так и политическими вопросами. Консульские и дипломатические работники получали одинаковые ранги. Правда, женщины не допускались на дипломатическую службу, о чем еще раз было сказано в правительственном декрете от 1929 года. В 1915 г. на вершине министерства появился генеральный секретарь. Особое внимание было уделено распространению информации и культурной политики. При министерстве учреждалась служба прессы и информации. Реформирования внешнеполитического ведомства в Германии потребовали, прежде всего, торговые ассоциации, которые обвинили аристократическую элиту в недооценке экономических проблем. В ходе реформ были созданы экономические отделы, произведено слияние дипломатической и консульской карьеры. Дипломатическая служба стала доступной выходцам из бизнес-сообщества. Чиновники консульской службы получили высокие дипломатические ранги, а в наиболее значимые зарубежные представительства были направлены не карьерные дипломаты. В соответствии с Веймарской конституцией, министр иностранных дел был обязан отчитываться перед Рейхстагом. § 7. Дипломатическая служба тоталитарных государств Период между двумя мировыми войнами ознаменовался также появлением дипломатии тоталитарных государств . С установлением в Италии фашистского режима в 1922 г. начался процесс фашизации внешнеполитической службы. Глава правительства Муссолини взял себе портфель министра иностранных дел и назначил своим заместителем Дино Гранди, одного из зачинателей фашистского движения. Итальянские дипломаты, хотя в основном и были выходцами отнюдь не из аристократических, а буржуазных семей, мнили себя членами закрытого «рыцарского ордена». По их мнению, дипломатия была высокопрофессиональной гильдией, стоящей над схваткой различных политических течений. В своем кругу они поддерживали иллюзию, будто коллаборационизм позволит им проводить прежнюю патриотическую политику. К самому фашизму они относились с высокомерием, рассматривая его как реакцию провинциалов на слабость центрального правительства и на послевоенную разруху. Исследователь фашизма Ренцо Де Феличе отмечал, что Муссолини сумел зародить в умах руководителей итальянской дипломатии надежду на то, что решительность и прагматизм Дуче (вождя нации) позволят добиться решения внешнеполитических задач с гораздо большим успехом, чем это было при «мягкотелых» либеральных правительствах. В итальянском МИДе многие полагали, что рано или поздно фашисты переболеют болезнью экстремизма и эволюционируют в сторону либерализма, часть дипломатов была уверена в том, что им удастся проконтролировать фашистских комиссаров, используя свое профессиональное превосходство. Правда, подавляющее большинство дипломатов старой школы исповедовало великодержавные шовинистические взгляды, что сближало их с оголтелым национализмом дуче. Характерна в этом смысле позиция посла Италии в Советской России Витторио Черрути, который, сам не будучи фашистом, любил повторять: «Мы абсолютно защищены от большевизма, потому что мы являемся народом древней культуры, который никогда не допустит того, чтобы жить по-скотски, без моральных законов. Но если кто-нибудь покусится на наше духовное наследие и попытается свергнуть режим, который спас нас от коммунизма, мы все как один дадим достойный отпор. Я первый возьму в руки оружие и пойду в бой с большевиками, предпочитая умереть, чем жить так, как живет несчастный русский народ» . Подобные высказывания показывает, насколько значительная часть дипломатов была привержена идее превосходства так называемой «латинской культуры», а общественные настроения совпадали с национал-империализмом Муссолини. Тоталитарная фашизация режима не могла не сказаться на структуре министерства иностранных дел. Вскоре Муссолини упраздняет должность генерального секретаря министерства, который, будучи опытным карьерным дипломатом, явно не устраивает диктатора. Муссолини максимально сосредоточил в своих руках принятие внешнеполитических решений, а впоследствии и административное руководство ведомством, самочинно изменяя структуру общих управлений служб и отделов. Наиболее деликатные поручения Муссолини доверял не дипломатам, а приближенным лицам. Страх сотрудников министерства и посольств оказаться в немилости у своего авторитарного шефа породил манию секретности. Отличительной чертой фашистской дипломатии стал ее двойственный характер. Фашисты не могли не ориентироваться на родственные идеологические движения в других странах. В связи с этим фашистские дипломаты часто пользовались этими каналами для популяризации своей политики. Идеологи режима претендовали на ведущую роль Италии в мировом фашистском движении, которое они считали «универсальным». Именно это предоставляло фашистским дипломатам право использовать фашистские движения для оказания давления на соответствующие правительства. Карьерных дипломатов чрезвычайно беспокоило стремление фашистов к конспиративной и подрывной работе за рубежом. Режим поддерживал националистические движения в других странах, стремился дестабилизировать обстановку в стратегически важных регионах, выступал в поддержку франкистского путча в Испании. Учредив фашистские секретариаты за границей, Муссолини стремился превратить итальянские иммигрантские общины в США в зарубежные отделения фашистского движения. Испытывая недоверие к дипломатам старой школы, дуче предпочитал действовать через доверенных лиц. Например, наиболее деликатные поручения по связям с нацистской верхушкой германского рейха Муссолини давал президенту итальянской торговой палаты в Берлине, который действовал в обход министерства иностранных дел, передавая важные послания дуче германскому рейхсканцлеру. В результате в условиях фашистского режима дипломаты были во многом лишены возможности принимать решения самостоятельно. Тоталитарные структуры не предусматривали сложного механизма предварительных консультаций и выработки внешнеполитических шагов. Все наиболее важные решения принимались самим дуче, что зачастую приводило к серьезным политическим просчетам. В самом министерстве утвердилась мания секретности. Политический департамент считал за правило скрывать донесения того или иного посла от его же коллег в других странах. Таким же образом становились сугубо секретными и инструкции министерства, направляемые в посольства. Реформа 1932 г. привела к сосредоточению в руках министра управления всеми административными делами. Министр наделялся также правом по «собственному усмотрению» изменять структуру общих управлений, служб и отделов. В дофашистской Италии такие изменения требовали принятия соответствующих законов. В 1934 г. был учрежден отдел печати и пропаганды. Речь шла в первую очередь о воссоздании старых националистических мифов. Первое место среди них занимал миф о воссоздании «Священной Римской империи на указанных судьбой холмах Рима». Отдел тиражировал также высказывания Муссолини о том, что распространение фашизма на весь мир является исторической неизбежностью. Фашизм был призван «оздоровить испорченную демократией больную Европу и повести ее на борьбу с азиатским большевизмом». В соответствии со специальным законом 1927 г. к конкурсу на дипломатическую службу допускались лишь лица с «примерным гражданским поведением, морально устойчивые и политически зрелые», что стало еще одним шагом на пути фашизации дипломатических кадров. Характерной особенностью дипломатии тоталитарных государств была безудержная националистическая риторика, силовое давление, бряцание оружием, нетерпимость в отношении культурных ценностей других народов. Внешнеполитические ведомства постепенно утратили свою прежнюю роль, а бразды правления внешней политикой сосредоточились в руководящих партийных структурах. Посольства были превращены в центры слежки за политэмигрантами и стали разведывательными резидентурами фашистской Италии. В Германии с приходом в 1933 г. к власти национал-социалиста Гитлера начиналось усиленное внедрение в аппарат министерства иностранных дел идеологии и кадров НСДАП (Национал-социалистической рабочей партии). Неоднократные чистки привели к увольнению с дипломатической службы более 120 чиновников высокого ранга, которых сочли неблагонадежными. В аппаратах ведомства и посольств появились сотрудники СС и так называемой «Заграничной организации НСДАП». Представитель этой службы стал статс-секретарем министерства и возглавил специальный департамент – отделение службы СС. В 1938 г. министром иностранных дел был назначен Риббентроп, высокопоставленный деятель НСДАП, нацист по убеждениям, убежденный проводник агрессивной внешней политики гитлеровского рейха. Под его руководством проводилась усиленная нацификация Министерства иностранных дел . При германских посольствах были созданы специальные должности атташе – представителей партии. Во второй половине 30-х годов произошло дальнейшее расширение дипломатической службы до двух с половиной тысяч сотрудников. В основном это объяснялось разбуханием аппарата спецслужб, являвшихся проводниками нацистской политики и идеологии. Создавались специальные подразделения и структуры, нацеленные на проведение пропагандистской и дезинформационной работы. Внешнеполитическое ведомство превратилось не только в проводника внешней политики гитлеровского рейха, но и в инструмент идеологической работы в стране и за рубежом, направленной на популяризацию и распространение теории и практики нацизма. Сам фюрер весьма нелестно отзывался о дипломатах. «Мусорной свалкой интеллектуалов, способных действовать лишь в мирное время», – так презрительно величал он ведомство на Вильгельмштрассе. По мнению диктатора, дипломаты были космополитами и не защищали национальные интересы. В конечном итоге Гитлер сосредоточил принятие всех важных внешнеполитических решений в собственных руках в обход Министерства иностранных дел, выказывая при этом полное пренебрежение к положениям международного права и международным обязательствам Германии. В этой обстановке национал-социалистическая партия приступила к созданию собственного внешнеполитического аппарата (Außenpolitischesamt и Auslandsorganisation). Профессиональные дипломаты, работавшие в странах, где заграничные нацистские партийные организации стремились подвергнуть нацификации проживающих там немцев, оказались перед дилеммой – или защищать действия своего правительства или положить конец своей карьере и даже поставить под угрозу свою безопасность и жизнь. РАЗВИТИЕ ТЕОРИИ ДИПЛОМАТИИ Три периода профессора Моуата. — Недостаточное освещение непрерывного развития теории дипломатии. — Влияние международного права. — Что следует понимать под словом «прогресс» в теории дипломатии? — Участие Греции в этом прогрессе. — Арбитраж и амфиктионические советы. — Причина их неудач. — Вклад Рима в дипломатию касается, главным образом, международного права и вопросов управления колониями. — Византийская и итальянская теории как реакция против развития здравой теории дипломатии. — Результаты этого. — Сэр Генри Уоттон и Макиавелли. — Отделима ли моральная дипломатия от всесокрушающей физической силы? — Влияние здравого» смысла как результат торговых связей. — Опасность оценки теории дипломатии с этической точки зрения. — Огромное влияние торговли и коммерции на искусство переговоров. — Военно-феодальная концепция и противоположная ей буржуазная, или концепция лавочника. — Опасность и иллюзии, связанные с каждой из этих концепций. — Сущность различий этих концепций. Профессор Моуат в своей ценной книге «Дипломатия и мир» различает три периода в развитии теории дипломатии в Европе. Первый период охватывает время с 476 по 1475 г., когда дипломатия была не организована. Второй период — с 1475 до 1914 г. — представляет ту фазу в истории, когда дипломатическая теория отражала систему политики, известной как « European States system» [система европейских государств]. Третий период был открыт президентом Вильсоном, и в результате появилась так иногда называемая «демократическая дипломатия»1. Книга профессора Моуата была опубликована в 1935 г., т. е. до того, как была дискредитирована Лига наций2 и обнаружилась вся сила антидемократической дипломатии. Сомнительно, чтобы в 1938 г. профессор взирал на свой «третий период» с прежним оптимизмом. Новое евангелие, которое проповедовал президент Вильсон, стало казаться не столь новым и не столь всесильным, как это одно время думали. Доктрина Вильсона будет рассматриваться последующими поколениями не как начало новой главы дипломатической теории, а как пояснение к конфликту, существовавшему в XIX веке между идеей общности человеческих интересов и идеей исключительной важности национальных прав. Исследуя происхождение и развитие дипломатической теории, под которой я мыслю общепринятые принципы и методы  {32}  международного общения и переговоров, я не буду делить предмет на отдельные фазы или категории и сконцентрирую внимание на непрерывности его развития, а не на случайных успехах или длительных помехах на его пути. Необходимо с самого начала предупредить читателя, что главный фактор в развитии дипломатической теории большей частью находится вне темы моих рассуждений. Я имею в виду постоянный и многовековый прогресс идей и влияние так называемого права народов, которое мы теперь не совсем точно называем международным правом. Издание в 1625 г. Гроцием «De jure belli ас pacis» («Право войны и мира») приковало внимание всего мыслящего человечества к вопросу, не существуют ли какие-либо принципы, общие для всего человечества, которые образуют действительный кодекс международного общения. Юристы спорили веками, можно ли ввиду отсутствия судилища, которое могло бы заставлять подчиняться этому кодексу, применять название «право» к тому, что является только намеком на желательные принципы. Все же следует признать, что интерес, проявленный к праву народов, и тот факт, что правила и постановления этого права всегда обсуждались и кодифицировались и что великие державы добровольно подчинялись его принципам в течение продолжительного времени, — все это оказывало все большее и большее влияние на международную мораль и вместе с тем на теорию дипломатии. Изучению только одного международного права можно посвятить всю жизнь. В данной монографии я мог надеяться только слегка коснуться этого вопроса, а так как даже малейшее прикосновение к вопросам международного права непременно запутало бы мое исследование других сторон дипломатии, я предпочитаю отложить эти вопросы в сторону. Но я еще раз должен предупредить читателя, что, поступая таким образом, я отбрасываю один из важнейших составных элементов проблемы, которую я обсуждаю. Когда сосредоточиваешь больше внимания на непрерывности теории дипломатии, чем на наблюдавшихся в ней перерывах, то поражаешься тому, что, несмотря на разнообразные формы, которые эта теория принимала, и несмотря на трагические периоды, во время которых насилие господствовало над разумом, кривая прогресса показывает движение вверх. Какова природа этого прогресса? Я определил бы ее следующими словами: «Прогресс теории дипломатии заключался в замене узких взглядов об исключительности прав племени более широкими взглядами о важности общих интересов». Можно сказать, что, пользуясь подобного рода определением, я нарушаю собственный принцип о недопустимости смешения политики с переговорами и что данное мною определение прогресса имеет в виду прогресс в политике, а не прогресс в способах, при помощи которых политика осуществляется. Я оспариваю такое утверждение. Теория политики и теория переговоров находятся  {33}  во взаимодействии. Не всегда верно, что цель оправдывает средства, и все, изучающие дипломатию, согласятся со мной, что дипломаты часто шли впереди политиков во взглядах на международные отношения и что слуга неоднократно оказывал благотворное и решающее влияние на своего господина. В предыдущей главе было высказано предположение, что дипломатическая практика постепенно переходила от вестника, или «стадии белого флага», к оратору, или «стадии суда». Было показано, что в V веке до н. э. греки организовали нечто похожее на регулярную систему международных связей. Прогресс в теории дипломатии был столь же поразителен. Часто предполагают, что греки брали за образец успешного дипломата не только Гермеса, но также и героическую фигуру Улисса, «плодородного изворотливостью». Несмотря на восхищение изворотливостью, греки еще больше восхищались умом. На конференции в Спарте, о которой говорилось в прошлой главе, царь Архидам произнес речь, которая отличается почти современным реализмом. «Лакедемоняне, я достиг преклонного возраста и имею опыт многих войн. Между вами имеются мои ровесники, которые не допустят несчастной ошибки и не будут настолько невежественны, чтобы считать войну желательной, так как она якобы является делом выгодным или приносящим безопасность... Я не настаиваю на отказе от проявления чувства справедливости. Я не хочу разрешить Афинам причинять убытки нашим союзникам. Я не буду медлить с разоблачением афинских интриг. Но я настаиваю на том, чтобы мы не приступали немедленно к враждебным действиям, а раньше направили в Афины какого-нибудь посла, который увещевал бы их тоном, с одной стороны, не слишком воинственным, а с другой стороны, не слишком покорным. Мы можем использовать выигранное время для улучшения нашей подготовки... Если афиняне согласятся с нашими предложениями, тем лучше. Если они их отклонят, то по истечении двух или трех лет наше положение будет значительно сильнее, и мы сумеем, если найдем нужным, их атаковать. Может быть, узнав о размерах наших вооружений, они поддадутся сильным увещеваниям и согласятся уступить... Мы не должны, основываясь всего лишь на однодневном обсуждении, притти к решению, от которого зависят жизнь и имущество наших соплеменников и которое также сильно затрагивает наше национальное достоинство. Мы должны принять решение лишь после спокойного обсуждения... Мы не должны также забывать, что в Потидийском кризисе афиняне предлагали дать нам законное удовлетворение. Закон не позволяет обращаться, как с преступником, со страной, которая готова пойти на арбитраж». Реализм речи царя Архидама может нам показаться циничным или по крайней мере чересчур откровенным, но его заключительная ссылка на арбитраж заставляет звучать совершенно иные ноты. Как это случилось, что спартанский государственный деятель, живший за 2 260 лет до президента Вильсона, мог сослаться (в минуту особого напряжения) на арбитраж, как на метод уже известный и который собрание обязано принять? Очевидно греки, несмотря на всю страстность вражды, заменили теорию прав  {34}  племени концепцией общности интересов. Греки потеряли свою независимость, потому что последняя концепция не была достаточно сильна, чтобы уничтожить остатки старых теорий племени. Однако концепция общности интересов существовала в амфиктионических советах3 и выражалась в периодических собраниях, которые представляли нечто среднее между церковными конгрессами, ейстеддфодом [собрание бардов и менестрелей]4 и собранием Лиги наций. В VII веке до н. э. наиболее влиятельная из амфиктионических, или районных, конференций состоялась на острове Делосе. После того как это священное место было осквернено Афинами, влияние Делосского амфиктиона перешло к Дельфийскому. Главной целью этих конференций, как и постоянного секретариата при них, была охрана храмов и казны, а также регулирование движения пилигримов. Они, однако, занимались также общегреческими политическими вопросами и как таковые выполняли важную дипломатическую функцию, введя очень важное дипломатическое новшество: они потребовали для себя то, что мы сейчас назвали бы правом экстерриториальности или дипломатическими привилегиями. Государства, которые были членами лиги или совета, давали обязательство не разрушать городов других членов лиги и не лишать их воды ни в мирное, ни в военное время. Если член лиги нарушал эту статью, то он автоматически становился врагом всех остальных членов лиги, и последние были обязаны пойти на него войной. И, действительно, мы знаем ряд фактов, когда амфиктионический совет налагал санкции на нарушителей устава амфиктиона. Эти прекрасные учреждения потерпели в конце концов неудачу по двум причинам: во-первых, они никогда не были всеобщими, и многие важные государства не входили в них, во-вторых, они не обладали достаточной силой, чтобы заставить более могущественные государства подчиняться принятым постановлениям, но само их существование оказывало стабилизирующее влияние на положение дел в Греции и сделало многое для развития концепции общности международных интересов и международного права. III Достигнув этого высокого уровня, теория дипломатии стала отступать. Греческие города-государства не сумели жить в соответствии с теми высокими идеями общности интересов, которые они изобрели. Сила восторжествовала. Дух лиги содружества народов был чужд Александру Македонскому. Подчинение заменило кооперацию. Свобода была утеряна. Римляне создали скорее концепцию международного порядка и дисциплины, чем международного равенства и кооперации. Их участие в создании теории дипломатии было, конечно, весьма  {35}  велико. Ловкость и хитрость они заменили послушанием, организацией, «обычаями мира» и ненавистью к беззакониям. Даже те, кто не любит физическую силу, являвшуюся основой римской системы, должны признать, что эта система содействовала развитию сознания общности интересов человечества. Мелочные и грубые интересы борьбы племен или кланов уступили место понятиям мирового размаха. Римляне сделали всемирными не только право, но и дипломатическую теорию. Но польза, которую они принесли (не считая pax romana [«римский мир»] и идеи мирового господства), имела, главным образом, значение для права и поэтому не подлежит обсуждению при изучении неюридической стороны дипломатии. Когда в последние века империи значение политики силы пало, в Византии возродился наименее созидательный вид дипломатии. Дипломатия стала скорее стимулировать, чем сдерживать человеческую жадность и глупость. Кооперация уступила место разделению, единство — распаду, разум — хитрости, принципы морали — ловкости. Византийские взгляды на дипломатию были заимствованы Венецией и оттуда распространились по всему Апеннинскому полуострову. Дипломатия средних веков имела, главным образом, итальянский, точнее византийский, привкус. Этому наследию она обязана той плохой славой, которой она пользуется в современной Европе. Интересно выяснить, каким образом дипломатия, которая по существу является приложением здравого смысла и человеколюбия к международным отношениям, приобрела столь сомнительную репутацию. Мы не уклонимся слишком далеко от истины, если это несчастное предубеждение объясним тем, что дипломатия попала в феодальную Европу из Византии через итальянские города-государства. Нужно признать, что уровень европейской дипломатии, когда она впервые оформилась как отдельная профессия, был невысок. Дипломаты XVI и XVII веков часто давали повод к подозрениям, от которых несправедливо страдают их наследники. Они давали взятки придворным, подстрекали к восстаниям и финансировали восстания, поощряли оппозиционные партии, вмешивались самым пагубным образом во внутренние дела стран, в которых они были аккредитованы, они лгали, шпионили, крали. Посол той эпохи считал себя «почетным шпионом». Он был глубоко уверен, что частная мораль — нечто отличное от общественной морали. Многие из них воображали, что официальная ложь имеет мало общего с ложью отдельного лица. Они не считали, что и бесполезно и недостойно честного и уважаемого человека вводить в заблуждение иностранные правительства преднамеренным искажением фактов. Британский посол сэр Генри Уоттон выразил мнение, что» «посол — это честный человек, которого посылают за границу  {36}  лгать для блага своей родины». На эту фразу часто ссылаются в выпадах против нас, но никто при этом не поясняет, что сэр Генри написал это изречение как шутку в какой-то альбом в Аугсбурге. Это изречение было обнаружено одним из его врагов, который донес об этом Якову I. Король был глубоко потрясен цинизмом своего посла. Напрасно Уоттон оправдывался, что он написал это изречение для забавы. Король отказался в дальнейшем пользоваться его услугами. Плохая слава, которой пользовались дипломаты, была обязана своим происхождением не только случайным шуткам. Более важную роль сыграло усиливавшееся отождествление теории и практики дипломатии с заповедями Макиавелли. Интересен следующий факт. «Государь» был написан Никколо Макиавелли в 1513 г., английский перевод был издан в 1640 г., между тем искаженная версия его идей проникла в Англию задолго до этого и создала слово «макиавеллизм». Уже в 1579 и 1592 гг. Стэббс и Наш употребляют прилагательные и существительные, производные от имени Макиавелли. Главным намерением Макиавелли было предостеречь свой век против опасностей, которые таит в себе слабое правительство. «Вы должны знать, — пишет он, — что имеются два метода борьбы — при помощи закона и при помощи силы. Первым методом пользуются люди, вторым — звери, но так как первый метод часто недостаточен, приходится прибегать ко второму». Это заявление, учитывая эпоху, в которую оно появилось, может показаться реалистичным, но оно не цинично. Искажения теории, больше чем подлинное изложение теории Макиавелли, создали ему плохую славу и соответствующие эпитеты. И нужно признать, что в «Государе» имеются страницы, которые давали основания для возникновения неправильного впечатления: «Каждый знает, — пишет он, — как похвально для государя выполнять свои обещания и жить честно, без коварства. Однако опыт наших дней показывает, что вершителями великих дел были те государи, которые мало обращали внимания на обещания и своим коварством вносили замешательство в умы людей; они в конце концов побеждали тех, кто держался принципа лойяльности. ... Разумный правитель не может и не должен быть верным данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудивших его дать обещание. Если бы люди были все хороши, такое правило было бы дурно, но так как они злы и не станут держать слово, данное тебе, то и тебе нечего блюсти слово, данное им». Фразы, подобные этой, в действительности редко попадающиеся в писаниях Макиавелли, часто цитировались в ту эпоху, поэтому среди публики создалось неправильное представление, что подобные принципы, а не честность и здравый смысл, должны служить в качестве основы международных отношений и руководства лиц, стремящихся быть дипломатами.  {37}  IV Я набросал развитие теории дипломатии с первобытных времен до того момента, когда около середины XVI века она начинает принимать современную окраску. Я показал, как греки безуспешно пытались осуществить идею содружества народов, общие интересы которых более важны и ценны, чем особые интересы отдельных государств. Я показал, как римляне ввели идею международного права и как благодаря огромным размерам их империи они были в состоянии оставить воспоминание о мировом государстве. В последующие века римская церковь5 и Священная Римская империя6 пытались с меньшим успехом закрепить это воспоминание. Я показал, как с упадком могущества империи теория дипломатии стала византийской и как Константинополь завещал итальянским государствам теорию, что дипломатия скорее друг, чем враг, силы и беззакония. Наблюдательный циник может утверждать, что история показывает, как дипломатия становилась защитницей морали, когда она находилась на службе подавляющей силы, и что народы подчиняют общему благу свои индивидуальные интересы и претензии, когда находятся перед лицом общей для всех опасности. В этом утверждении имеется известная доля истины. Грекам удалось объединиться, когда им угрожала Персия, но как только опасность миновала, междоусобные войны опять возобновились. Высокие идеалы их амфиктионов потерпели крах, потому что ни один из их членов не обладал достаточной силой, чтобы заставить остальных быть бескорыстными. Римляне в свою очередь были в состоянии установить законы международного права и «привычку к миру», когда стали бесспорными владыками всей известной части земного шара. Одновременно с падением господства римлян теория дипломатии выродилась и стала в Византии и Италии хищной, разлагающей и подлой. Если, однако, мы примем во внимание непрерывность развития дипломатической теории и исследуем кривую этого развития, мы найдем, что эта кривая изображает восходящую линию, хотя в каждую эпоху мировой истории мы видим моменты, когда она, как теперь, показывала большие колебания. Каковы же были те силы, которые вызывали улучшение? Первой было право, второй — торговля. Я сейчас займусь разбором второй. Англо-саксонские авторы трудов по вопросам теории дипломатии имеют тенденцию приписывать те улучшения, которые они обнаруживают в этой теории, распространению морального просвещения. Они утверждают, что прогресс в теории дипломатии следует измерять не только степенью развития концепции общности интересов человечества, но и степенью сближения общественной и личной морали.  {38}  Вне всякого сомнения, подобное сближение является идеалом, к которому должны стремиться все порядочные дипломаты. Однако существовала и продолжает существовать школа континентальных теоретиков, которая утверждает, что безопасность и интересы своей страны являются высшим моральным законом, и было бы сентиментальностью утверждать, что законы этики, регулирующие взаимоотношения между индивидуумами, могут когда-либо применяться во взаимоотношениях суверенных государств. Очень соблазнительно, конечно, отвергать подобную теорию как неблагородную и реакционную и противопоставлять ей теорию, блещущую чистотой. Но факт таков, что лозунг «Моя страна — независимо от того, права ли она или виновата», находит могучий отклик в сердцах миллионов вполне цивилизованных людей. Этот лозунг может вызывать такие добродетели, как самопожертвование, дисциплина, проявление энергии. Он дает дипломатии указания более твердые и более точные, чем неопределенные стремления людей с более просвещенными взглядами. Мой личный опыт и многолетнее изучение этого вопроса глубоко убедили меня, что «моральная» дипломатия в конце концов дает наилучшие результаты и что «аморальная» дипломатия вредит своим собственным целям. Но я не решился бы, обсуждая искусство переговоров, приписать развитие этого искусства только этическим импульсам. Эти импульсы сделали многое для развития более здоровой теории дипломатии, и они продолжают действовать даже теперь. Преувеличивать их влияние значит искажать действительную роль различных обстоятельств в этом развитии, а это может привести к тому, что одна школа будет считаться хорошей, а другая плохой. Это может для некоторых создать большую опасность впасть в фарисейство, односторонность и даже морализирование. Дипломатия не является системой моральной философии. Эрнест Сатоу определяет ее следующим образом: «Это — применение ума и такта к ведению официальных отношений между правительствами независимых государств». Худший сорт дипломатов — это миссионеры, фанатики и адвокаты, лучший — это рассудительные и гуманные скептики. Главное влияние на создание теории дипломатии было оказано не религией, а здравым смыслом. Благодаря торговле люди впервые научились применять здравый смысл в своих взаимоотношениях друг с другом. Предметом этой книги не является изучение стадий, которые прошла международная торговля. Я не собираюсь изучать влияние, которое оказали на торговлю крестовые походы, монополия Венеции и падение Восточной империи. Достаточно упомянуть несколько дат. Ганзейский союз7 был основан в 1241 г. Канарские острова были открыты в 1330 г.8 Васко да Гама достиг Индии, обогнув мыс Доброй Надежды, в 1497 г. Португальцы основали  {39}  Макао в 1537 г.9 Итальянские города организовали консульства в Леванте10 в 1196 г. Теория дипломатии развивалась по многим параллельным линиям. Существовало римское право и воспоминание о мировом государстве, которое превращало это право в международное. Существовала традиция византийской ловкости. Осталась в наследство от Римской империи политика силы, приводившая к взгляду на дипломатию, как на придаток к военно-феодальной касте. Имелась папская идея мирового порядка, покоящегося на религиозных основаниях. Все эти блестящие нити развития образовали грубую пряжу коммерческой концепции дипломатии, находящейся под влиянием разумных людей, торгующих друг с другом. Здоровая дипломатия здравого смысла — изобретение среднего сословия. V Если не считать некоторых особенностей в отношении целей и процедуры, о чем будет итти речь в следующих главах, в дальнейшем можно различать два главных направления в теории дипломатии: первое — это теория военно-политической касты, являющаяся пережитком средневековья, второе — более буржуазная теория, которая развилась на почве коммерческих связей. Первое направление склонялось к политике силы и много уделяло внимания вопросам национального престижа, положения, старшинства и блеска, второе интересовалось политикой, дающей прибыль, и занималось, главным образом, успокоением, примирением, компромиссами и кредитами. Следует признать, что эти направления часто переплетались. Были эпохи, когда феодальная концепция становилась миролюбивой, а буржуазная чрезвычайно воинственной. Но в общем разница между этими двумя тенденциями — феодальной и буржуазной — бросает более яркий свет на развитие и современное положение дипломатии, чем всякие поиски туманных и неосуществимых моральных концепций. Первую теорию можно назвать воинственной, или героической, а вторую — купеческой, или теорией лавочника. Первая рассматривает дипломатию как войну иными средствами, вторая — как фактор, помогающий мирной торговле. Нужно иметь в виду, что не только цели, которые ставит себе военная школа, — грабительские, но и методы, которыми проводится эта политика, являются скорее военными, чем гражданскими. Переговоры при такой системе напоминают военные действия или в лучшем случае осенние маневры, и приемы, которые лица, ведущие переговоры, применяют, более сродни военной тактике, чем политике взаимных уступок, свойственной общению гражданских лиц. В основе такой концепции дипломатии лежит уверенность в том, что целью переговоров является победа и что отказ от полной  {40}  победы означает поражение. Дипломатия рассматривается как непрерывная и неослабевающая деятельность, имеющая своей целью окончательную победу. В стратегию переговоров поэтому входят обход противника с фланга, захват стратегических позиций, которые немедленно укрепляются до перехода в дальнейшее наступление, ослабление врага всевозможного рода нападениями позади линии фронта, попытки отделить от главного врага его союзников и организация нападения в одном месте, в то время как противник удерживается в другом. Тактика, применяемая в ходе переговоров, имеет также военный характер. Здесь налицо неожиданные и часто ночные атаки, налеты на окопы для определения силы противника в том или ином пункте. Мы можем наблюдать иногда и стратегическое отступление и тайное занятие решающих позиций. Применяются и запугивание, и жестокость, и сила. Часто производятся сдерживающие маневры, в то время как главные силы сосредоточиваются на других направлениях. Ясно, что при такой системе не находят себе места соглашение, доверие и справедливость. Уступку или заключенный договор при этой системе имеется склонность рассматривать, с одной стороны, не как окончательное разрешение отдельного спора, но как проявление слабости и отступление, а с другой стороны — как преимущество, которое должно быть немедленно использовано для подготовки дальнейших триумфов. В противоположность этой военной концепции дипломатии существует концепция коммерческая, торговая, «концепция лавочника». Эта штатская теория переговоров основана на предпосылке, что компромисс между соперниками более выгоден, чем полное уничтожение соперника. Переговоры не являются только фазой в борьбе на жизнь или на смерть, а попыткой путем взаимных уступок достичь длительного соглашения. Под словами «национальная честь» нужно понимать «национальную честность». Вопросы престижа не должны мешать заключению разумного делового соглашения. Достаточно найти какую-то точку, находящуюся посредине между обеими сторонами, чтобы примирить их противоречивые интересы. Для определения этой точки требуется только откровенное обсуждение вопроса с картами, открыто лежащими на столе, да еще обычное человеческое мышление, доверие и честность. Каждая из вышеуказанных теорий имеет свои опасности и иллюзии, но самая большая опасность заключается в том, что военная школа не может понять искренности штатской, а «лавочники» не понимают, что «военными» руководят совершенно другие представления о способах и целях переговоров. Первые слишком верят в способность силы запугивать, а вторые — в способность кредита порождать доверие. «Лавочники» желают внушить доверие, а «военные» — страх. Разница в концепциях создает пренебрежение и подозрение у одних, возмущение — у других.  {41}  По тому вниманию, которое я уделил этим двум противоположным тенденциям, можно заметить, что я считаю, что развитие дипломатической теории больше зависело и зависит от противопоставления воображения разуму, романтики — здравому смыслу, героического — меркантильному, чем от каких-то определенных стандартов моральных ценностей. В обеих тенденциях мы видим и идеализм и реализм. Их действительно разделяет то, что первая представляет собой, главным образом, динамическую теорию, а вторая — статическую. Первая требует движения, вторая — покоя. ПРИМЕЧАНИЯ   1 Деление Моуатом истории дипломатии на три периода не имеет достаточных оснований. Прежде всего эпоха империализма, как понятно нашему читателю, не есть эпоха демократии. Эта эпоха сводит на-нет «демократическую дипломатию» Моуата и весь соответствующий период. Организованная, всеми признанная система постоянных дипломатических отношений появляется после Венского конгресса 1815 г. Во всяком случае в XV–XVII веках хотя и появлялись постоянные дипломатические представительства, но не в качестве правила. Дипломатические ведомства типа министерств по большей части появились лишь в XVIII веке. Поэтому рассматривать период с 1475 по 1914 г. как один период системы европейских государств с точки зрения истории дипломатии не приходится.   2 Лига наций была организована по решению Парижской мирной конференции 1919 г. Устав ее был разработан особой комиссией под председательством президента США Вильсона. Этот устав был принят мирной конференцией 28 апреля 1919 г. и включен в Версальский и другие мирные договоры. С вступлением в силу Версальского договора 10 января 1920 г. начал действовать и устав Лиги. Сенат США не утвердил Версальского договора, несмотря на то, что он обсуждался при активном участии Вильсона и был им подписан. Таким образом, отпало участие США в Лиге наций. С самого начала Лига наций сделалась орудием англофранцузского империализма, особенно по проведению антисоветской политики и по осуществлению Версальского договора, поэтому Советская страна относилась отрицательно к этой организации. Когда в 1934 г. появилась некоторая надежда на возможность использования Лиги для борьбы за мир, Советский Союз вступил в Лигу. Она могла, по выражению товарища Сталина, стать «бугорком», мешающим развязыванию войны. Но руководители Лиги — английское и французское правительства — стали систематически подрывать авторитет Лиги, устраняя ее от решения важнейших вопросов международных отношений и борясь против идеи коллективной безопасности. Окончательный удар Лиге был нанесен в 1939 г., когда она была использована для организации войны против СССР. Теперь это — труп, который забыли похоронить.   3 Амфиктионические советы в древней Греции — собрания племен, расположенных близ какого-нибудь храма («амфиктионы» — живущие вокруг), для обсуждения общих вопросов, например связанных с войной и миром, для суда над нарушившим общие интересы участником амфиктионии и т. п. Амфиктиония силой оружия могла заставить входившие в ее состав племена выполнять ее постановления.   4 Ейстеддфод – объединение культурного характера в британском Уэльсе; ставит себе целью сохранение развития уэльской культуры — музыки, литературы, языка, старается поддержать особый «национальный» дух в Уэльсе.  {42}    5 По поводу роли римской церкви в средние века приведем яркую характеристику, данную Энгельсом: «...Великим интернациональным центром феодальной системы была римско-католическая церковь. Несмотря на все внутренние войны, она объединяла всю феодальную Западную Европу в одно огромное политическое целое, которое находилось в противоречии одинаково как с греко-православным, так и с магометанским миром. Она окружила феодальный строй священным ореолом божественной благодати. Свою собственную иерархию она установила по феодальному образцу...» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 295). От своих притязаний на мировое господство, хотя и в другой форме, католическая церковь, как известно, не отказалась и по сию пору. Характерно, что даже в ряде стран, где католическая религия не только не является государственной, но и вообще не преобладает, католики ухитряются заполнять своими людьми аппарат министерств иностранных дел и продвигать на различные командные посты своих людей.   6 Священная Римская империя германской нации (962—1806) — объединение феодальных государств Германии, а до второй половины XIII в. также Италии, под властью германских императоров, претендовавших на звание «светского главы» всего христианского мира. Императоры вели напряженную и длительную борьбу с папами.   7 Ганзейский союз северонемецких торговых городов сложился в XIII — XIV вв. Ядром союза были Любек, Гамбург и Бремен. В состав его входило до 90 городов. Союз имел конторы и склады в Англии, Франции, Нидерландах, России, скандинавских странах. В России, в Новгороде, находилась одна из его главных контор. Ганзейский союз имел общую казну и вооруженные силы. Ганза пришла в упадок в течение XVI — XVII вв.   8 Канарские острова расположены в Атлантическом океане. Никольсон ошибается, говоря об открытии их в 1330 г. Они были известны еще в римскую эпоху, затем в начале XI в. вновь открыты арабами и, наконец, снова в 1325 г. португальцами. С XV в. принадлежат Испании.   9 Макао — колония Португалии на юге Китая. Дата, указываемая Никольсоном, ошибочна: португальцы основали здесь свое первое поселение в 1557 г. 10 Левант, (по-итальянски восток) — название восточного побережья Средиземного моря от Греции до Египта. Задание 2 задание для 2-ой лекции (Кикнадзе) Студент должен Отвечать на основные вопросы и вопросы для обсуждения Темы для презентации в Power point: 1. Становление современной модели дипломатии 2 Развитие профессиональной дипломатической службы в государстах и формирование ее современной модели. 3 Развитие теории международных отношений в XVIII и XIX вв. и совершенствование дипломатической системы. 4. Создать ТЕСТОВЫЕ ЗАДАНИЯ ПО ДИПЛОМАТИИ, для 1-2-ой лекции. Создать презентацию на 20-25 слайдов по теме в Power point и выслать в электронном виде.