Общая полиция в первой половине XIX века

Фондовая лекция по теме 5: Общая полиция в первой половине XIX века учебной дисциплины история органов внутренних дел по специальности 40.05.01 Правовое обеспечение национальной безопасности, специализации: международно-правовая; гражданско-правовая; уголовно-правовая, узкая специализация: предварительное следствие в органах внутренних дел; дознание в органах внутренних дел 2016 Фондовая лекция учебной дисциплины «История органов внутренних дел» подготовлена в соответствии с рабочей программой учебной дисциплины «История органов внутренних дел» по специальности 40.05.01 Правовое обеспечение национальной безопасности, специализации: международно-правовая; гражданско-правовая; уголовно-правовая, узкая специализация: предварительное следствие в органах внутренних дел; дознание в органах внутренних дел Фондовая лекция подготовлена: Федневой Н.Л., доцентом кафедры истории государства и права Рецензенты: 1. Никитин А.А., доцент кафедры общих гуманитарных и социально-экономических дисциплин НОУ ВПО "Институт международных отношений, к.и.н.; 2. А.Н. Заливин доцент кафедры уголовного процесса Московского университета МВД России им. В.Я. Кикотя, кандидат юридических наук, доцент Фондовая лекция обсуждена и одобрена: на заседании кафедры истории государства и права «26» мая 2016 г., протокол № 9 ПЛАН Введение ……………..………………………………….... С. 4 Вопрос 1 Вопрос 2 Проект учреждения Министерства полиции М.М. Сперанского и его критика Н.М. Карамзиным. .................................................... Министерство полиции: структура, компетенции, основные направления деятельности..................................................... С. 4 С.8 Вопрос 3 Вопрос 4 Заключение Источники и литература Министерство полиции во время Отечественной войны 1812 г. .......................... Основные направления совершенствования деятельности городской и сельской полиции в первой половине XIX в............................. ................................................................................ ............................................................................. С. 12 С. Введение Целью данной лекции является освещение основных событий, отражающих историю развития общей полиции Российской империи в первой половине XIX в. В ходе лекции будет проведен анализ правовых источников, регламентирующих деятельность созданного по проекту М.М. Сперанского в 1811 г. на базе МВД Министерства полиции, обзор направлений деятельности Министерства полиции в 1811-1819 гг., рассмотрен вклад российской полиции в победу над армией Наполеона. Мы остановимся также на причинах неудачи реализации проекта М.М. Сперанского, в котором на министерство полиции возлагались функции контроля за государственным аппаратом всех уровней и воссоединения Министерства полиции с МВД. Мы охарактеризуем основные направления деятельности полиции в период Отечественной войны 1812 г., в значительной степени способствовавшей победе русской армии. Вопрос 1. Проект учреждения Министерства полиции М.М. Сперанского и его критика М.Н. Карамзиным. Создание МВД в 1802 г. стало важнейшим шагом на пути совершенствования органов управления, имеющих целью обеспечение благосостояния, безопасности и порядка в Российской империи. Вместе с тем, по замыслу М.М. Сперанского реформы не должны были ограничиться созданием министерств; одним из важнейших направлений дальнейших преобразований должно было стать укрепление законности, которое он соотносил с усилением державной власти. Просвещенная державная власть в лице монарха, по его мнению, должна была октроировать конституцию, проект которой был им предложен. В достаточно длительной перспективе Сперанский предполагал провести отмену крепостного права и предоставить личные (субъективные) права крепостным крестьянам и другим сословиям, составлявшим основную массу населения Российской империи. Такой подход соответствовал общеевропейской тенденции развития правосознания к идее правового государства, и свидетельствовал, что проекты Сперанского стали попыткой объединить наиболее практически значимые черты двух концепций - полицейского и правового государства, не противопоставляя их. Введение подданных всех сословий в права гражданства путем постепенного предоставления этих прав в установленном порядке требовало более четкого определения функций полиции и большей ее централизации. Сперанский предполагал выделить из МВД Министерство полиции возложить на него надзор за законностью. Министр полиции получал право контроля за всеми государственными учреждениями и обществами, а также за местными властями. Методы контроля Сперанский понимал в узко бюрократическом смысле, как проверку соответствия деятельности подчиненных структур указаниям вышестоящих органов. Для совершенствования контроля он стремился упорядочить и досконально регламентировать деятельность чиновников, рационализировать ее. В Министерстве полиции должны были также сосредоточиться функции охраны внутренней безопасности, порядка, борьбы с преступностью (розыск и досудебное следствие), профилактики преступности. За Министерством внутренних дел сохранялись функции управления государственным хозяйством, поддержания коммуникаций на должном уровне. В целом же, проект Сперанского предполагал усиление специализации правоохранительных учреждений, что должно было, по его мысли, положительно сказаться на повышении эффективности управления, поддержания безопасности и законности. Проекты реформ были изложены Сперанским в "Записке об основных законах" (1802), "Записке об устройстве правительственных и судебных учреждений в России"(1803), "Введении к Уложению государственных законов" (1809). С 1806 г. М.М. Сперанский получил возможность лично общаться с Александром I: по поручению заболевшего В.П. Кочубея он делал царю доклады о положении в МВД. В 1807 году Сперанский был уволен из Министерства внутренних дел, с сохранением звания статс-секретаря, и в 1808 году назначен членом Комиссии по составлению законов и товарищем министра юстиции. В 1810 году, с учреждением Государственного совета, Сперанский стал государственным секретарём  — самым влиятельным сановником России и вторым после императора лицом в государстве. В этом году он разработал Манифест "О разделении государственных дел на особые управления, с означением предметов, каждому управлению принадлежащих...", утвержденный Александром I 25 июля 1810 г. Согласно Манифесту, Министерство Внутренних дел должно было осуществлять попечение о рас­пространении и поощрении земледелия и промышленности. Из него выделялось Министерство полиции, которое ведало: 1) "всеми учреждениями к общему благоустройству или к полиции предохранительной относящие­ся, как-то: дела медицинские и карантийные, дела по продо­вольствию, хлебные городские и сельские магазины, безопас­ность путей сообщения, дела по цензурным установлениям, по приказам общественного призрения"; 2) "дела полиции исполнительной, как-то: приведение в исполнение приговоров судов судебных мест, сбор недоимок, устройство внутренней стражи, заведения смирительные, рабо­чие, полиция темничная"1. Для конкретизации заявленной в Манифесте 1810 г. программы дальнейших преобразований император утвердил 25 июня 1811 года разработанный также Сперанским основной законодательный акт второго этапа министерской реформы  — «Общее учреждение министерств». Сперанский достиг вершины своей карьеры: он имел доверие императора и мог практически осуществлять свои планы, в том числе, и по созданию Министерства полиции. Однако подобное возвышение вызвало зависть при дворе, где Сперанского считали "выскочкой из дьячков" и не могли простить ему низкого происхождения. Дворянство в целом и сановная бюрократия в особенности не поддержали идеи реформ. Против создания Министерства полиции, которое представлялось ему излишним бюрократическим учреждением, выступил Н.М. Карамзин. Приверженец концепции абсолютной монархической власти, поддерживаемой не столько законом и бюрократией, сколько религиозными и моральными установками общества, Карамзин писал: «…Например, министр внутренних дел, захватив почти всю Россию, мог ли основательно вникать в смысл бесчисленных входящих к нему и выходящих от него бумаг? Мог ли даже разуметь предметы столь различные? Начали являться, одни за другими, комитеты: они служили сатирой на учреждение министерств, доказывая их недостаток для благоуспешного правления. Наконец, заметили излишнюю многосложность внутреннего министерства... Что же сделали?.. Прибавили новое, столь же многосложное и непонятное для русских в его составе. Как? Опеки принадлежат министру полиции? Ему же и медицина? И пр[оч.], и пр[оч.]... Или сие министерство есть только часть внутреннего, или названо не своим именем? И благоприятствует ли славе мудрого правительства сие второе преобразование? Учредили и после говорят: «Извините, мы ошиблись: сие относится не к тому, а к другому министерству»2. Расценивая проект М.М. Сперанского как бюрократический и неэффективный, он писал: «надобно бояться всяких новых штатов, уменьшить число тунеядцев на жаловании», подразумевая под тунеядцами сотрудников Министерства полиции, в обязанности которых входило контролировать соблюдение законности. М.Н.Карамзин считал, что Россия не созрела для отмены крепостного права; административные реформы России не нужны, ей нужно просвещение народа; видел в малейших изменениях государственного монархического строя угрозу стабильности абсолютной власти. Опираясь на знание отечественной истории, самый знаменитый прозаик России того времени доказывал императору незыблемость и спасительность самодержавного устройства как оплота государственного порядка. Помня заветы основоположника консерватизма англичанина  Э. Берка, он требовал от власти «более мудрости охранительной, нежели творческой». Свою "Записку о древней и новой России" Карамзин вручил Александру в марте 1811 г. Реакция императора на нее была сначала резко негативной, но в дальнейшем, под влиянием роста патриотических настроений в обстановке угрозы нападения со стороны Франции, Александр прислушался к Карамзину. По инициативе министра полиции А.Д. Балашова на Сперанского стали собирать компрометирующие материалы. В результате император принял во внимание фальсифицированные подозрения об измене Сперанского в пользу Наполеона, и в марте 1812 г. по ложному подозрению в государственной измене он был отправлен в ссылку в Нижний Новгород. Созданное по его проекту Министерство полиции продолжило деятельность без своего "духовного отца". Вопрос 2. Министерство полиции: структура, функции, направления деятельности. Нормативной основой организации и деятельности Министерства полиции стало «Учреждение и наказ Министру полиции» (1811)3, автором которого являлся М.М. Сперанский. В «Учреждении Министерства Полиции» подчеркивалось, что «существо власти, вверяемой Министерству Полиции, состоит в том, чтоб действием его и главным надзором Законам и Учреждениям, к охранению внутренней безопасности установленным, доставить скорое и точное исполнение»4. Министром полиции был назначен личный адъютант императора граф А.Д. Балашов. Министерство полиции состояло из трех департаментов: Департамента полиции хозяйственной, Департамента полиции исполнительной, Медицинского департамента, а также Общей и Особенной канцелярий министра. В ведении Особенной канцелярии было осуществление политического сыска и разведки. В компетенцию Департамента полиции хозяйственной входил контроль за соблюдением снабжения городов, особенно Петербурга и Москвы продовольствием, пресечение спекуляции, а также надзор за смирительными и работными домами. Самым большим подразделением министерства стал Департамент полиции исполнительной, образованный на основе экспедиции государственного благоустройства МВД. В Департаменте полиции исполнительной было 3 отделения. Первое отделение Департамента полиции исполнительной собирало статистические данные, занималось регистрацией происшествий, фактов рождения и смерти, для чего были введены специальные формы учета. В нем проводился кадров в различные полицейские службы, Второе отделение осуществляло надзор за проведением следствия по уголовным и гражданским («судным») делам, а также контролировало исполнение полицией судебных приговоров. В состав его входило два стола: дел уголовных и дел судебных. В столе уголовных дел велись дела по устройству тюрем и их стражи; пересылке колодников и распределению преступников к работам; надзору за производством полицейских следствий по уголовным делам и поимкой преступников; пресечению бродяжничества, картежных игр, непомерного ростовщичества; о раскольниках. Во втором столе осуществлялся надзор за исполнением полицией приговоров судов по гражданским делам («по разным казенным и частным взысканиям»); «пресечение всякого самоуправства в правах личных и по имуществу»; рассмотрение жалоб на полицию, «наблюдение, чтобы законы о порядке власти и повиновения в праве земском с точностию были исполняемы» 5. Третьему отделению было поручено содействовать в организации и проведении общих ревизий губерний. На него возлагались также содержание земского ополчения (милиции), поимка дезертиров и другие задачи. Медицинский Департамент ведал санитарным надзором, организацией мер по предотвращению эпидемий и эпизоотий, снабжением лекарствами. Кроме охраны внутренней безопасности Министерство полиции наделялось правом надзирать за окончательным исполнением законов по всем министерствам. Министр полиции имел право требовать сведения от всех местных органов, минуя соответствующие им министерства. Указы, циркуляры, относящиеся к деятельности местных органов различных министерств, направлялись в губернии для чиновника Министерства полиции, который при помощи полицейских органов следил за их соблюдением. Тем самым полиция обособлялась от административного аппарата, стояла над ним, контролируя его деятельность6. В «Учреждении Министерства Полиции» подчеркивалось, что «существо власти, вверяемой Министерству Полиции, состоит в том, чтоб действием его и главным надзором Законам и Учреждениям, к охранению внутренней безопасности установленным, доставить скорое и точное исполнение»7. Тем не менее, создание Министерства полиции усилило специализацию в управлении полицией на министерском уровне, хотя в губернском звене единого полицейского органа так и не было создано. Полицмейстеры, городничие и уездные исправники по-прежнему подчинялись непосредственно губернаторам. Сами же губернаторы по вопросам полиции были подконтрольны министерству полиции, а по другим вопросам – Министерству внутренних дел. Таким образом, с созданием Министерства полиции в местном управлении создавалось своеобразное двоевластие8. Замыслу Сперанского, стремившегося создать в России рациональную бюрократию, опираясь на Министерство полиции как на «свое детище», не суждено было сбыться. После его отставки, лишившись своего духовного отца, Министерство полиции постепенно утрачивало жизнеспособность, несмотря на то, что в ходе военной кампании 1812 г. Особенная канцелярия Министерства полиции и его чиновники внесли большой вклад в победу над Наполеоном. При очередной реорганизации государственного аппарата в 1819 году оно было упразднено. Руководство полицией вновь вошло в компетенцию Министерства внутренних дел9. Вывод. Заложенные правовые основы деятельности полиции как органа надзора за законностью, оставались мало востребованными вплоть до отмены крепостного права; в силу недостаточного уровня развития правовой культуры тогдашней бюрократии ими некому было руководствоваться. Однако настоятельная попытка осуществить принцип законности в деятельности полиции и через ее посредство - государственных учреждений - оставила свой след в правовом и политическом сознании общества. В пореформенный период и, особенно при переходе к думской монархии, идеи правового государства, основанного на соблюдении субъективных прав подданных и законности, активно воплощал в жизнь п.А. Столыпин. Вопрос 3. Министерство полиции во время Отечественной войны 1812 г. Отечественная война 1812 г. стала серьезной проверкой на прочность как МВД, так и Министерства полиции Российской империи. Участие МВД и Министерства полиции в подготовке к войне с Наполеоном началось в апреле 1812 г., когда на западных границах было замечено усиление концентрации наполеоновских войск. Бывшие министры - полиции А.Д. Балашов и внутренних дел В.П. Кочубей отправились в составе свиты Александра I в г. Вильно, где находилась штаб-квартира русской армии. За два месяца до вторжения, Министерство полиции перешло в чрезвычайный режим своей деятельности. Этот режим регулировался Указом «О правилах для управления Главнокомандующему Действующей Армии губерниями, в военном положении объявленными», подписанным Александром I 13 марта 1812 г. . В указе содержались сообразные военной ситуации жесткие требования: - полиция в губерниях, объявленных на военном положении, переходила под начальство Главнокомандующего Действующей Армией, - Главнокомандующий получал право увольнять чиновников Городской и Земской полиции; - все жители и чиновники, в том числе полицейские, в объявленных на Военном положении губерниях подлежали военному суду. Эти суровые предписания беспрекословно исполнялись в период нашествия. Одним из ярких примеров взаимодействия армии и полицейских служб стала деятельность Особенной канцелярии Министерства полиции, которая накануне и в период войны занималась организацией разведки и контрразведки в приграничных губерниях. Директором канцелярии в 1811–1812 гг. являлся Яков Иванович Санглен, в марте 1812 г. он был откомандирован в распоряжение военного министра М.Б. Барклая де Толли и стал организатором Высшей воинской полиции 1-й Западной армии10. В воспоминаниях Я.И. Санглена описываются яркие эпизоды разведывательных и контрразведывательных действий русских полицейских. Прибыв в апреле 1812 г. в г. Вильно, где располагался штаб армии Барклая-де-Толли, Санглен получил в свое распоряжение штат виленской полиции во главе с полицмейстером Андреем Вейсом и занялся выявлением вражеской агентуры. Находившийся здесь же император сообщил Санглену, что по информации русского агента в Берлине уже несколько месяцев в Вильно скрываются французские шпионы. Санглен вспоминал: «Я спросил государя, не известны ли их имена или не означены ли какие-либо их приметы. Нет, – отвечал государь, – но их отыскать должно». Санглен поручил трем полицейским агентам обходить каждый день виленские трактиры, там обедать, «все рассматривать, выглядывать и о том докладывать». Полицмейстеру Вейсу было приказано усилить наблюдение за всеми приезжими из Польши. Санглен сам отправился на поиск, и в одном из ресторанов Вильно его ждала удача: он заметил «крайне развязного поляка, со всей наружностью фронтовика», который не щадил шампанского и слишком пылко бранил Наполеона. Вернувшись в свой кабинет, Санглен приказал Вейсу пригласить поляка для расспросов. Чаепитие с поляком сопровождалось доброжелательной беседой, в ходе которой гость назвался шляхтичем Дранжевским, никогда не служившим в армии. Пока Санглен занимал поляка беседой, полицмейстер руководил дотошным обыском обыск на квартире, где остановился шляхтич, полицейские взламывали полы, разбирали печь и трубу. За печными кирпичами и половицами были найдены следующие бумаги: инструкция наполеоновского дивизионного генерала Рожнецкого поручику Дранжевскому, патент на чин поручика, подписанный Наполеоном, замшевый пояс с вшитыми червонцами, записки поручика с данными наблюдений за русским войсками и генералитетом. Предъявление найденных при обыске изобличающих улик заставило шпиона признаться и назвать адреса двух своих товарищей. Дранжевский и один из штатских были заключены в Шлиссельбургскую крепость. Второй штатский был Сангленом перевербован. За умелые действия полицмейстеру Вейсу был пожалован орден Святого Владимира 4-й степени. В конце мая 1812 г. в Вильно для встречи с Александром I прибыл адъютант французского императора Луи Нарбонн-Лара. Полицмейстер приграничного г. Ковно Едвард Антонович Бистром по распоряжению Санглена провез посланца Наполеона в Вильно проселочными дорогами «дабы он не видел наших войск и артиллерийских парков». Александр велел взять Нарбонна под плотное наблюдение. Санглен приказал полицмейстеру Вейсу предоставить в распоряжение французского визитера полицейских агентов под видом лакеев и кучеров. Пока Нарбонн по приглашению российского императора находился в одной с ним театральной ложе и наслаждался спектаклем, полицейские «кучера» и «лакеи» перепоили приехавших с императорским посланцем французов и изъяли из его багажа шкатулку с инструкциями Наполеона. Переписанный текст был представлен Александру I, а подлинник инструкции возвращен на место. Наполеон наставлял своего адъютанта оценить численность русских войск и стволов артиллерии, составить характеристики генералов, оценить «дух войск и расположение местных жителей», выяснить настроения самого царя и его ближайшего окружения. Александр остался весьма доволен действиями полицейских агентов. Состав Высшей воинской полиции, по мере отступления наших войск, пополнялся полицейскими чиновниками городов, оставшихся под французской оккупацией. При выполнении разведывательных заданий погибли: бывший полицеймейстер г. Ковно майор Е.А. Бистром (скончался от ран после Бородинского сражения) и бывший полицеймейстер г. Вильно Вейс (пропал без вести). Среди других сотрудников воинской полиции отличились: капитан К.Ф. Ланг – захватил 10 «языков», был ранен, а также В.П. Валуа и П.А. Шлыков, которые были схвачены французами, но бежали из плена11. Еще одну славную страницу в историю боевого содружества армии и полиции внесли полицейские чины г. Могилева и бойцы могилевского внутреннего гарнизонного батальона. Могилев играл важную стратегическую роль в планах командующего 2-й Западной армией П.И. Багратиона – через город предполагалось совершить прорыв на соединение с армией М.Б. Барклая де Толли. Но маршал Луи Даву опередил русские части в этой гонке к городу. 7 (19) июля 1812 г., гражданский губернатор Могилева Д.А. Толстой, тревожимый неясностью военной обстановки и угрозой французского наступления, направил в западном направлении на разведывательный поиск отряд в 30 солдат гарнизонного батальона под командованием могилевского полицмейстера Литвинова. У местечка Княжицы бойцы наткнулись на передовые посты французского авангарда. Завязалась перестрелка, один из французов попал в плен в качестве «языка» - выяснилось, что к Могилеву стремительно приближаются войска маршала Л. Даву. Результаты разведывательного рейда полицмейстера Литвинова имели весомое воздействие на решения русского военного командования. П.И. Багратион отдал приказ оборонять Могилев сводному отряду, состоявшему из внутреннего гарнизонного батальона, солдат саперов, рекрутов и полицейских. Единственную конную силу защитников составляла «дюжина драгун городской полиции». Город был фактически беззащитен. Отдавая приказ «защищаться с храбростию, российскому воинству приличной», П.И. Багратион не предполагал, что французы навалятся на Могилев столь мощной массой войск12. В 4 часа утра 8 (20) июля отряд был атакован французским авангардом под командованием генерала Э. Бордесуля – двумя конно-егерскими полками и двумя пехотными батальонами с артиллерией. После «упорного дела» сводный отряд армейцев, внутренней стражи и полицейских вынужден был отступить, ожесточенно отбиваясь от многочисленной французской кавалерии. Любопытные детали о бое за Могилев содержатся в воспоминаниях К.К. Арнольди, который будучи подростком, стал свидетелем обороны и оккупации города: «По улице, где мы жили, гнались несколько конных французов за одним городским (полицейским) драгуном, стреляя в него; но драгун на своей маленькой лошадке спустился с такой крутизны к мосту, что неприятель не мог продолжать погоню за ним. По окончании войны, видел я этого драгуна, исцелившегося от полученной раны»13. Отряд не сложил оружия и, обороняясь внутри подвижного котла окружения, вышел на соединение с казачьим авангардом, отправленным к Могилеву командованием 2-й западной армии. П.И. Багратион выразил офицерам отряда «Высочайшее благоволение», а нижних чинов распорядился поощрить денежными наградами14. Самым ярким и героическим эпизодом разведывательной и диверсионной активности полицейских служителей в тылу врага стала деятельность офицеров московской полиции во время оккупации города. Накануне оставления столицы русскими войсками, в ночь на 2 (14) сентября 1812 г. в особняке московского генерал-губернатора Ф.В. Ростопчина на Лубянке (здание сохранилось и сейчас находится по адресу Ул. Большая Лубянка, д.14.) было проведено совещание полицейских чинов о сожжении Москвы. К этому часу вся пожарная команда города (2100 человек) вместе с инвентарем уже начинала эвакуироваться. На 5 часов утра 2 (14 сентября) у Красных ворот близ дома обер-полицмейстера был назначен сбор для эвакуации всем полицейским частям, но из-за прохода огромной массы войск пресеклось сообщение с Замоскворечьем и многие нижние чины полиции оказались отрезанными в тылу врага (об этом упоминается в рапорте обер-полицмейстера П.А. Ивашкина)15. Возможно, этим объясняется обилие поджигателей в полицейской форме, замеченных французами позже. В совещании участвовали Ф.В. Ростопчин и его сын Сергей (адъютант М.Б. Барклая де Толли, получивший контузию в Бородинском сражении), обер-полицмейстер Петр Алексеевич Ивашкин и полицмейстер Адам Фомич Брокер, полицейские служащие и приглашенные А.Ф. Брокером доверенные горожане. Помимо организации поджогов, необходимо было обеспечить в оккупированном городе разведку и связь информаторов с командованием. Этот вопрос был оперативно решен здесь же на совещании. В «Записках» Ф.В. Ростопчина указывается: «Я приказал спросить у полицейских офицеров, не найдется ли между ними желающих остаться в городе переодетыми и доставлять мне донесения в главную квартиру посредством казачьих аванпостов, до которых они могли добраться через Сокольницкий лес». Требуемые шесть добровольцев тотчас нашлись. Все они, как сообщает Ростопчин, остались живы. Современным исследователем В.Н. Земцовым сделано предположение о составе этой группы: квартальные надзиратели П.И.Вороненко, И.Ф. Пожарский, И.И. Иваницкий, А.П. Спиридонов16. Как считает А.В. Давиденко, есть основания дополнить этот список следственным приставом Г.Я. Яковлевым и квартальным надзирателем М.М. Щербой17. В 1830-е гг., когда летописец Отечественной войны генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский, служивший в 1812 г. адъютантом у Кутузова, стал собирать материалы и свидетельства для подготовки к изданию объемной истории событий «двенадцатого года», во все губернии было разослано циркулярное письмо со специально разработанной анкетой-опросником. В марте 1836 г. подобный запрос поступил и в московскую Управу благочиния, обратившуюся к ветеранам столичной полиции, служившим в ее рядах в 1812 г. Этот опрос отставных полицейских чиновников выявил уже отмеченную особенность реализации начальственных распоряжений Ф.В. Ростопчина – их конфиденциальность и устный характер. Квартальный надзиратель И.Мережковский, выполнявший разведывательные поручения губернатора в оккупированной Москве, указывал на принципиальное отсутствие письменных предписаний: «Оных не могло и быть…потому что мы всегда получали словесные приказания… и равномерно доносили словесно»18. Тем более ценной представляется подготовленная в рамках этого опроса «Записка» следственного пристава П.И. Вороненко – в ней впервые письменно закреплялись сведения о не подлежавших в 1812 г. огласке приказах Ростопчина. Отставной столичный генерал-губернатор до самой кончины в 1826 г. старался умалчивать о собственной роли в организации московского пожара и даже отрицал свою целенаправленную причастность к этому жертвенному подвигу. Позиция его была вполне объяснима, поскольку - во-первых: решение о сожжении города было принято без санкции государя; во-вторых: изобличение русской воли в организации пожара противоречило версии о вандализме захватчиков, вдохновляющей на патриотическую ярость и ожесточенное мщение в 1812 г. (инерция этой версии сохранялась весьма долго); в-третьих: в московском пожаре погибло имущество многих знатных фамилий – и Ф.В. Ростопчин, очевидно, не желал провоцировать их претензии и недовольство принятием на себя вины, уже возложенной на французов. «Записка» П.И. Вороненко позволяет высветить некоторые важные детали экстренного совещания в особняке на Лубянке и последовавших за ним полицейских действий: «2-го сентября в 5 часов полуночи он же (Ф.В. Ростопчин) поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного холма и у Симонова мнастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем, что мною и исполнено было в разных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 часов вечера, в 11 часу из Замоскворечья, переправясь верхом вплавь ниже Данилова монастыря, около 2-х часов пополуночи соединился с нашим ариергардом»19. В «Записке» П.И.Вороненко лаконично описываются будни полицейских-разведчиков в сожженной столице. Ростопчин откомандировал шестерых квартальных надзирателей – Вороненко, Ровинского, Мерешковского, Иваницкого, Пожарского и Щербу – на Санкт-Петербургский тракт в распоряжение командира обсервационного корпуса графа Ф.Ф. Виценгероде. Из села Чашниково, где располагался штаб корпуса, переодетые разведчики проникали тайно в Москву, расходясь по разным направлениям: «Здесь было обязанностью нашею разведывать о силе и движении неприятельских войск, о запасах продовольствия оных, о духе оставшихся в столице жителей». Помощником полицейских разведчиков стал генерал-майор И.А. Тутолмин, почетный опекун и директор Воспитательного дома, вынужденный остаться в Москве со своими 600 подопечными детьми, и, с согласия российских властей, контактировавший с администрацией оккупантов. Тутолмин выправил разведчикам в канцелярии наполеоновского гражданского губернатора Москвы Жана-Батиста Лессепса пропуски для перемещения по столице в качестве чиновников Воспитательного дома. По этим документам П.И. Вороненко курсировал с донесениями к начальникам обсервационного корпуса Винценгероде, Бенкендорфу и Иловайскому. Отважный квартальный надзиратель описывает попутно увиденные картины истребления французов – на Арбатской площади крестьяне уничтожили неполный вооруженный взвод оккупантов – 16 человек20. Именно от полицейских-разведчиков вечером 9 (22) октября 1812 г. русская армия узнала о выходе основных войск неприятеля из Москвы и о приказе Наполеона отряду маршала Мортье взорвать Кремль21. Эта новость заставила графа Винценгероде предпринять спешные и, как оказалось, необдуманные действия. Очевидец событий князь А.А. Шаховской пишет о том, что командир обсервационного корпуса, в состоянии некоего аффекта, сопровождаемый лишь адъютантом, помчался к французским аванпостам в качестве парламентера, желая передать Мортье категорическую угрозу повесить всех своих многочисленных французских пленных, если Кремль вздумают взорвать. П.И. Вороненко, по всей видимости, ставший проводником для графа в этой отчаянной миссии, пишет: «К нещастью, я видел и то, как 10-го октября вероломные в противность парламентерных прав взяли генерала Винценгероде и адъютанта его Нарышкина в плен»22. Вечером этого же дня Бенкендорф и Иловайский узнали о пленении своего командира и приготовились к утреннему броску на Москву (впоследствии генерал Винценгероде, которому Наполеон лично грозил расстрелом как гражданину подчиненного Франции Рейнского союза, а стало быть «изменнику», был освобожден отрядом казаков). Но около 2 часов ночи со стороны Кремля раздался большой силы взрыв. Бенкендорф и Иловайский спешно повели на Москву Изюмский гусарский и лейб-казачий полки – этот маневр уберег столицу от новых разрушений. Чиновник Андрей Карфачевский, остававшийся в Москве при французах, писал, вспоминая утро 11(24) октября 1812 г.: «Со светом дня мы увидели русских казаков в Кремле, кои успели изловить оставленных для зажигания и подрывов, французами учиненных, и, принудив их загасить многие фитили в бочках с порохом, спасли от разрушения соборы, монастыри, Спасскую башню, оружейную палату, колокольню Ивана Великого»23. А.Х. Бенкендорф в течение нескольких дней фактически исполнял обязанности московского полицеймейстера, а вернувшиеся к исполнению своих прежних обязанностей полицейские-разведчики стали его действенными помощниками. 11 октября П.И. Вороненко получил от Бенкендорфа в подчинение 22 бойца из числа изюмских гусар и каргопольских драгун и занялся управлением и очищением пяти городских частей: Сретенской, Мясницкой, Яузской, Рогожской и Таганской. Объем работы по очистке города от трупов и павших лошадей был огромен. Крестьяне из подмосковных деревень, явившиеся в огромной массе на телегах поживиться на пепелище, были распоряжением властей «убережены от греха» и вместо чаемой мародерской добычи принуждены на своих телегах вывозить в поля и сжигать тысячи конских и человеческих останков. Полиции приходилось оперативно решать споры о принадлежности обывательского имущества. Были арестованы те, кто запятнал себя сотрудничеством с оккупантами. Вернувшиеся из Владимира, где московская полиция находилась в эвакуации, обер-полицеймейстер П.А. Ивашкин и Ф.В. Ростопчин одобрили действия П.И. Вороненко и мужественный квартальный надзиратель был повышен в должности до следственного пристава24. Герой войны Отечественной войны и прославленный военачальник А.П. Ермолов емко определил моральное значение сожжения Москвы: «Напрасно многие ищут оправдаться в этом, и слагают вину на неприятеля: не может быть преступления в том, что возвышает честь всего народа... За что отнимать у себя славу пожертвования столицею, когда справедливый неприятель у нас ее не похищает! Ни один народ из всех, в продолжение двадцати лет пред счастием Наполеона спрятавшихся, не явил подобного примера: судьба сберегла его для славы Россиян»25. Среди россиян более, чем кто-либо иной достойных этой славы, следует вспомнить москвичей-патриотов, жертвовавших своим городом и своими жизнями, и московских полицейских - городских партизан, диверсантов и разведчиков, чьи имена сохранила история: Вороненко Прокофий Иванович, титулярный советник, следственный пристав, на службе в полиции с 1792 года; Щерба Михаил Михайлович, надворный советник, частный пристав Арбатской части; Равинский Егор Мартынович (род. 1775), титулярный советник, с 1810 г. – квартальный надзиратель Пятницкой части; Мережковский Иван, титулярный советник, квартальный надзиратель Рогожской части; Иваницкий Иван Исакович, титулярный советник, квартальный надзиратель Арбатской части, в штате полиции с 1799 г.; Пожарский Федор Прохорович, квартальный надзиратель якиманской части, в штате полиции с 1809 г.26; Яковлев Гавриил Яковлевич (ок.1771 -1831), следственный пристав, кавалер многих орденов, легенда московского сыска. На поприще сыщика вступил в 1803 г. и оставался им включительно до 1828 г. Среди примеров патриотического единения войск и полиции следует указать и на их совместные действия по обороне Бобруйской крепости, на протяжении всей кампании, создававшей угрозу южному флангу неприятельской армии. Оказавшись глубоко во вражеском тылу, крепость держала оборону с июля по ноябрь 1812 г. до возвращения русских войск и изгнания неприятеля. По приказу бобруйского военного коменданта генерал-майора Г.А. Игнатьева полицейские исправники Борисовского, Игуменского и Бобруйского уездов брали под арест местных чиновников-поляков, вздумавших переметнуться к французам, обеспечивали подвоз продовольствия, вели разведку, а также конфисковали и свезли к крепости все суда на Березине – тем самым упредив возможность штурма со стороны реки. По сути дела, в этих трех уездах, находящихся в окружении неприятеля, удалось удержать и сохранить власть российской короны и верность местных жителей. Один из первых летописцев Отечественной войны и ее участник А.И. Михайловский-Данилевский писал: «Удачный выбор места, где расположен Бобруйск, оказал в Отечественную войну величайшую, неоценимую услугу. Ни одна крепость в России нигде не была столь полезна, как Бобруйск в 1812 году»27. Наряду с разведывательно-диверсионной деятельность, Министерство полиции проводило большую работу по рекрутским наборам, борьбе с дезертирством, эвакуации жителей из захваченных врагом районов, размещению и лечению раненых. Чиновники Министерства полиции отвечали за набор в народные ополчения, осуществляли их комплектование и снабжение. Вывод. Министерство полиции внесло значительный вклад в отражение наполеоновского нашествия; проявленные высшими чинами полиции и рядовыми полицейскими из Вильно, Могилева и Бобруйска мужество и героизм, помноженные на профессиональное знание обстановки и смекалку, заложили традиции разведывательно-диверсионной и партизанской борьбы, которые были поддержаны и развиты в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Вопрос 4. Основные направления совершенствования деятельности городской и сельской полиции в первой половине XIX в. Важным направлением совершенствования деятельности полиции в городах стала кодификация законодательных актов о следствии, произведенная в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений, вошедшим в Свод законов Российской империи 1832 г. Осуществление следствия регламентировалось ранее "Уставом благочиния, или полицейским" 1782 г., а с 1835 г. - Сводом законов. Производство уголовных дел делилось по Своду на три части: следствие, суд и исполнение. Следствие же распадалось на предварительное и формальное. Круг лиц и органов, производивших следствие, был весьма широк. Следствие могли производить нижние земские суды, управы благочиния и различные присутствия, состоявшие из полицмейстеров, частных приставов и следственных приставов гражданских и уголовных дел. В важнейших случаях оно поручалось особым чиновникам, командированным или местным губернским начальством, или министром внутренних дел, или, наконец, целыми комитетами, составленными из чинов различных ведомств, в которых главную роль играли офицеры корпуса жандармов. В отдельных случаях представители верховной власти возлагали следствие на специально избранных ими лиц. Предварительное следствие должно было начинаться при наличии одного из указанных в законе поводов: извещения или простого донесения об известных доносителю признаках преступления; жалобы потерпевшего; доноса (то есть явного обвинения определенного лица в преступлении), являвшегося в ряде случаев обязанностью и связанного с ответственностью за ложность; доношений прокуроров и стряпчих, которые были их обязанностью, особенно по делам «безгласным»; явки с повинной; собственного усмотрения полиции, начинавшей следствие по всякому сведению, к ней дошедшему. Задачей предварительного следствия было установить, действительно ли имело место происшествие, заключавшее в себе признаки преступления, и привести в известность все обстоятельства, указывающие на такое деяние. Второй стадией было формальное следствие. Его суть согласно Я.И. Баршеву в том, что это «есть объем всех действий следователя, которые направляются против известного лица, поставленного в состояние обвинения по причине известного преступления, чтобы иметь возможность окончательно решить, действительно ли и в каком виде и степени учинило оно рассматриваемое преступление и достойно ли оно наказания». Закон требовал, чтобы формальное следствие установило «над каким лицом или имуществом преступление учинено, в каком действии состояло, каким способом или орудием, когда, где, с намерением или без намерения произведено». От следствия требовались ясность и полнота, чтобы «судебное следствие не могло встретить ни малейшего затруднения или сомнения для постановления по делу приговора». Закон указывал на присутствие при формальном следствии депутатов от сословий для ограждения интересов обвиняемого. На следствии могли также присутствовать прокуроры и стряпчие, на которых возлагалось наблюдение за ходом следствия и специально за тем, чтобы обвиняемый воспользовался всеми законными средствами защиты. В ходе следствия должны были быть собраны и записаны в протоколах все доказательства и в первую очередь собственное признание обвиняемого. Закон запрещал применять пристрастные допросы, истязания и мучения, но в то же время предписывал «стараться обнаружить истину через тщательный расспрос и внимательное наблюдение и соображение слов и действий подсудимого». Допросы могли производиться по несколько раз. Прочие доказательства по Своду, были: письменные доводы, личный осмотр, показания сведущих людей, показания свидетелей, повальный обыск и оговор. Свидетелю перед допросом давалась очная ставка с обвиняемым для удостоверения личности и для отвода; сам допрос свидетеля производился в отсутствие прочих прикосновенных лиц и порознь, но для устранения разноречий допускались очные ставки. Протоколы подписывались следователем, обвиняемым и депутатами. Оконченное следствие немедленно отсылалось в суд; при этом следователи отнюдь не должны были высказывать мнение или заключение по делу. Вторым важным направлением совершенствования полицейского управления стали меры по укреплению сельской полиции, предпринятые в 1830-е годы. В соответствии с новым «Положением о земской полиции», принятым в 1837 г. уезд в полицейском отношении стал делиться на участки, так называемые станы, в каждом из которых вводится должность станового пристава. Он назначался на должность губернатором из кандидатов, представленных дворянским уездным собранием. Учреждение должности станового пристава, ответственного за «тишину и порядок» в части уезда, в которой он постоянно находился, имея в своем подчинении рассыльных, сотских и десятских, значительно усиливало сельскую полицию. Этому также способствовало создание постоянной канцелярии уездного земского суда как аппарата управления сельской полицией, подчиненного земскому исправнику. Канцелярия земского уездного суда состояла из двух отделов. В первом рассматривались вопросы борьбы с преступностью, охраны общественного порядка, проведения следствия, второй контролировал выполнение сельской полицией поручений губернской администрации. Подчинение канцелярии уездного земского суда непосредственно земскому исправнику значительно повышало его роль, приводило к фактическому единоначалию в руководстве сельской полицией, сохраняя коллегиальность в исполнении ею судебных функций. В состав земского суда помимо земского исправника и заседателей, выбираемых на уездном дворянском собрании, вводились два представителя от казенных (государственных) крестьян, называвшимися сельскими заседателями, что было хотя и небольшим, но все же отступлением от принципа формирования руководящего звена сельских административно-полицейских органов только из дворянского сословия. В Положении о земской полиции 1837 г. более точно и однозначно определялись функции сельской полиции, ее должностных лиц. Но поскольку правовая система и государственный механизм не претерпели существенных изменений и земский исправник, становой пристав являлись низовыми исполнительными органами губернской администрации, то по существу, остался прежним и объем функций сельской полиции. Главной задачей сельской полиции являлось «Охранение общественного спокойствия, благочиния, усмирение всякого действия, противного верноподданническому долгу и послушанию, донесение о том начальству; предупреждение и прекращение всяких непозволительных и соблазнительных сборищ, принятие в случае нужды особенных мер для ограждения безопасности, какого-либо селения, дома или частного лица. Меры безопасности от воров и разбойников, поимка оных и истребление оных». В большинстве местностей империи утвердился принцип назначения исправников правительством28. В Положении о земской полиции 1837 года более четко определялся порядок ее взаимодействия с другими учреждениями. Ведя предварительное следствие по всем преступлениям, совершенным на территории уезда, земский суд имел право за «малые вины» применять исправительные наказания. К «малым винам» относилось пьянство, «буйство», нарушение общественного порядка, а также «кражи-мошенничества и всякие обманы», нанесение ущерба не свыше 20 рублей и совершенные одним лицом не более трех раз. Под «исправительными наказаниями», применяемыми сельской полицией, понимались, прежде всего, телесные наказания для крестьян. Те же правонарушения, совершенные лицами «дворянского или духовного звания», выходили за пределы административной компетенции сельской полиции и должны были рассматриваться в уездном или губернском суде29. Заключение Выделение по инициативе М.М. Сперанского из МВД Министерства полиции, существовавшего с 1811 по 1819 гг., не решило проблему установления надзора за законностью со стороны полиции, но усилило специализацию в управлении полицией на министерском уровне. Министерство полиции внесло весомый вклад в разгром войск Наполеона. В начале XIX в., при императоре Александре Благословенном, любителей лихой езды также поджидало суровое наказание. «По обычаям того времени, — отмечал современник, — отбирали в пользу пожарного обоза лошадей от владельцев, замеченных в неосторожной езде». В данном случае логика начальства была очень проста: мчишься как на пожар — изволь отдать своих рысаков для пополнения пожарного выезда. Налицо двойная польза — и лихач наказан, и казне прибыток. Впрочем, бывало, что нарушители правил движения отделывались легким испугом, как это случилось зимой 1811 г. с московским студентом Жихаревым. «Поспешая сегодня на обед к Лобковым во всю прыть моих каурок, — записал он в своем дневнике по горячим следам, — я наехал на какую-то женщину и совершенно смял ее, так что она очутилась под санями. Вопли и крики! Ехавший мне навстречу частный пристав соскочил с саней, остановил лошадей моих и высвободил беднягу, которая продолжала кричать без памяти. Он спросил меня, кто я таков, и объявил, что хотя по принятым правилам должен был бы отправиться со мною в полицию, но что он не хотел бы мне сделать эту неприятность и поэтому предлагает дать женщине сколько-нибудь денег на лекарство и тем предупредить ее формальную жалобу. Я бы рад был дать все, что угодно, но со мною не было денег, и когда я объявил о том приставу, то он заплатил женщине 5 рублей своих, с тем чтобы я после возвратил их ему, а впредь старался ездить осторожнее. (…) Вот какие люди служат в здешней полиции!»