«Критическое направление» в литературе 50-х годов

«КРИТИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ» В ЛИТЕРАТУРЕ 50-х ГОДОВ Возникновение «критического направления». Его основной «корпус». Ориентация на традиции критического реализма «Критическое» и «овечкинское» течения в литературе 50-х годов – это два литературных потока, сформировавшиеся во второй половине 50-х годов, в период начала «оттепели». «Критическое» названо по его основному пафосу, а «овечкинское» - по имени лидера этого течения – В. Овечкина, писателя-очеркиста. К «критическому» направлению относят произведения, сосредоточенные на острой критике административно-командной системы государства, подавляющей личность. Это пьеса Л. Зорина «Гости», рассказ Д. Гранина «Собственное мнение», роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» и др. Роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» как произведение «критического направления». Его место в литературе 50-х гг. Актуальность проблематики и характер конфликта Роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» стал наиболее крупным явлением «критического направления» 50-х гг. По характеру конфликта (борьба новаторов и консерваторов) роман Дудинцева – прямое продолжение послевоенного романа о современности («лакировочной прозы»). Однако Дудинцев, по сути, нарушил все привычные каноны этого романа, и нарушил в столь резкой и крайней форме, что это вызвало сенсацию, а роман «Не хлебом единым» стал чуть ли не главным бестселлером 50-х годов. Сюжетная разработка конфликта В центре сюжета – история мытарств изобретателя Дмитрия Лопаткина. Он учитель физики в далеком сибирском поселке Музга, где в годы войны появился мощный промышленный комбинат. Лопаткин изобретает машину для автоматической отливки металлических труб, получает за изобретение авторское свидетельство и начинает работать над проектом своей машины для промышленного производства. Ему помогает директор комбината Леонид Иванович Дроздов, жена которого работает вместе с Лопаткиным учительницей в школе. Но вот однажды после возвращения из очередной командировки в Москву директор Дроздов неожиданно и без всяких объяснений отказывает Лопаткину в помощи. Причина (о которой он Лопаткину не говорит): «Из министерства прислали эскизы и описание другой центробежной машины, предложенной группой ученых и конструкторов во главе с известным профессором Авдиевым. Эту машину приказали срочно построить. Она уже начала свою жизнь и окончательно закрыла дорогу машине Лопаткина». Вскоре выясняется, что машина Авдиева еще недостаточно чётко разработана, нерентабельна. Лопаткину же в результате его беспрерывных просьб и жалоб удается получить работу в областном городе, в филиале проектного института. Он продолжает работу, и после ее завершения его проект проходит экспертизу в Москве, в институте Авдиева. На обсуждении Авдиев отсутствует. Лопаткина предупреждают: это верный признак отказа – если бы проект шел на одобрение, Авдиев обязательно был бы тут. «Он это любит – ручку пожать. А если надо поломать проект – у него на это есть вот доктора, товарищи Тепикин и Фундатор. Цезарь только дает команду: выпустить тигров на гладиаторов». Разумеется, так и случилось: проект Лопаткина отклонен, сам он – без работы, без средств, без какой-либо перспективы оказывается буквально выброшенным на улицы Москвы. Но он не сдается. Встречается с таким же, как он, неудачником – профессором Бусько, гораздо более опытным и имеющим за плечами уже не одно изобретение с такой же печальной, как у проекта Лопаткина, судьбой. Они вместе снимают квартиру, живут случайными заработками, все свое время отдавая работе над изобретениями и хождениям по инстанциям в надежде «протолкнуть», отдать людям свои детища. Однажды Лопаткину улыбается судьба: замминистра Шутиков вдруг решает его поддержать. Изобретатель получает возможность работать, и не где-нибудь, а в том самом враждебном ему «логове», в институте Авдиева, получает там лабораторию и обретает возможность довести свой проект до конца. Однажды Надежда Сергеевна Дроздова (она оставила своего мужа и стала женой Лопаткина) прочла в иностранном журнале о проекте разработки машины для отливки труб из слоев разного металла. Лопаткин, поняв, что его машина вполне способна решать такие задачи, вносит изменения в свой проект и, поскольку Надежда Сергеевна натолкнула его на новую идею, делает ее своим соавтором. Его работой заинтересовывается военное ведомство, которому нужны такие трубы для ракетных оружейных систем. Проект Лопаткина «закрывают», то есть засекречивают. И вдруг – новый и самый страшный удар – донос в МГБ. Лопаткина обвиняют в разглашении государственной тайны (основание – соавторство его жены, не имеющей допуска к секретным работам). От Лопаткина тут же все отворачиваются, прежде всего зам. министра Шутиков. А дальше – суд, военный трибунал. Приговор – 8 лет лагерей. По приговору суда проект Лопаткина должен быть уничтожен. Пока Лопаткин отбывает свой срок, машина Авдиева построена, работает, дает продукцию, хотя и с большим перерасходом металла. Построена и машина Лопаткина: стараниями его друзей из военного ведомства один экземпляр чертежей спасен, по нему на секретном военном заводе сделан опытный экземпляр машины, он работает, и гораздо лучше авдиевской машины, без перерасхода металла. В конце романа Лопаткин возвращается из заключения, его встречают друзья, и он узнает радостную весть о том, что его работа спасена, машина есть, хотя и в единственном экземпляре, а в массовое производство пошла машина Авдиева. Такова сюжетная канва романа. Яркое живописание перипетий тяжкой судьбы изобретателя. Жизненно реальные, типичные ситуации. Роману никак не откажешь в правдивости. Почему столь мучителен и безнадежен путь дудинцевского изобретателя Дмитрия Лопаткина? Ответ – портреты людей, которые стоят на пути героя. Это весьма сумрачные фигуры, олицетворяющие в романе те страшные, зловещие силы, которые все подмяли в стране и встали непреодолимой преградой на пути научно-технического прогресса, - его в свою очередь олицетворяют Дмитрий Лопаткин и его незадачливый друг, еще более талантливый неудачник профессор Бусько. Характеры В них нашел концентрированное выражение критический пафос романа. Здесь наиболее интересны три фигуры, три героя романа Дудинцева: • чиновник-хозяйственник Дроздов; • директор центрального НИИ академик Авдиев; • заместитель министра Шутиков. ДРОЗДОВ – наиболее подробно развернутый и живой образ. Он совсем не похож на прежних тупых «консерваторов» из романов о современности 40-начала 50-х годов, которые тормозили новое из-за «пережитков прошлого», из-за временных заблуждений. Вслед за Леоновым (его романом «Русский лес») Дудинцев показывает отрицательного героя как продукт новой, социалистической общественной системы. Дроздов весь на этой земле, в этой системе, вплетен в нее корнями и растет из нее. Родом из крестьян, в молодости плотничал, прошел школу на стройках социализма от рядового рабочего до крупного хозяйственника, а в годы войны под его руководством в далекой сибирской Музге в тяжелейших условиях и в кратчайшие сроки был построен огромный завод. Управлял он людьми «твердо, с легкой усмешкой. Сложные вопросы решал в один миг, и дела комбината под его руководством шли по ровной, чуть восходящей линии». Деловой, энергичный Дроздов живет и действует «не теоретически», не оглядываясь на существующие только для вида правила и моральные нормы «строителей коммунизма». Он практик, и у него своя философия, «дерзко упрощенный взгляд на жизнь». «Дерзко упрощенная», но вполне реальная, оправдывающая себя на практике философия Дроздова такова (он рассуждает, любуясь собой в зеркале): «Вот он я… Я вижу в этом человеке очень много недостатков. Пережитков прошлого. Это человек переходного периода… В коммунизм мне, конечно, нет хода. Я весь оброс. На мне чешуя, ракушки. Но как строитель коммунизма я приемлем, я – на высоте». Есть «изящная словесность», есть официальная идеология, есть пропаганда, но это все слова, это – для дураков. Реальная жизнь другая, и он человек из этой реальной жизни: «Мы, работяги, смотрим на мир так: земля – это хлеб. Снежок – это урожай. Человек, который стоит передо мной – это хороший или плохой строитель коммунизма, работник… Я живу только как работник – дома, на службе, я везде только работник… Сперва надо построить дом, а потом уж вешать картиночки… Просто работать нельзя. Просто так никто не работает. Всегда примешивается личный момент, не поддающийся никакому фиксированию». «Личный момент» – это и те блага, которые положены в соответствии с номенклатурным положением на служебной лестнице, и карьера. В семье разлад: его жена Надя не соглашается лежать в поселковой больнице в отдельной палате: ей, видите ли, неудобно перед людьми. С точки зрения Дроздова, это наивная блажь: «Это не мною и не тобой учреждено. Это блага, которые на данном этапе распределяются в соответствии с количеством и качеством труда». Жене не нравится, что у них нет друзей, что отношения с людьми даже в домашней обстановке, например, на «сабантуях», которые время от времени устраиваются в доме Дроздова, строятся в зависимости от положения гостей на служебной лестнице. Для Дроздова все эти претензии жены – «девятнадцатый век, изящная словесность»: «Друзей у нас здесь нет и быть не может. Друг должен быть независимым, а они здесь все от меня как-нибудь да зависят. Один завидует, другой боится, третий держит ухо востро, четвертый ищет пользы… Изоляция, милая. Чистейшая изоляция!» Он человек, созданный, взращенный системой. И в тоже время он реализует себя как личность, не борясь с о «средой», а используя систему в личных целях. Это тоже своего рода Грацианский, но только не в науке, а в реальном производстве, и не демагог, не идеолог, а практик. И Дроздов делает стремительную карьеру: директор завода – начальник главка – замминистра, а в перспективе, без сомнения, министр. К концу романа он ничуть не изменился. В сфере деловой, служебной, в номенклатурной системе «он ничего не боялся. Ни один удар, даже специально направленный в Дроздова, еще не попадал в него. Он всегда умел стать так, чтобы его не задело». Единственная же чувствительная рана нанесена ему женой, которая уходит от него к Лопаткину, и только ее моральный суд вершится над ним в романе, но для него самого это все та же «изящная словесность». АВДИЕВ. Другой герой, от которого зависит судьба Лопаткина и его детища, – академик Авдиев, с его окружением – «прихлебателями». Это крупнейший специалист по литью труб, руководитель научного института, который контролирует все работы в этой области техники. Про него с восхищением говорят, что он «пришел в науку, как Ломоносов. В лаптях. Уперся лбом и раздвинул все и вся». И – подмял под себя целую область техники, создав в своем институте научную монополию. Любое изобретение в этой сфере попадает в институт Авдиева на экспертизу. Согласится автор поступиться приоритетом, позволит поставить рядом со своей фамилией фамилию Авдиева – его изобретению будет дана зеленая улица. Нет – значит, нет. И пылятся на полках гробики изобретений, подобных лопаткинскому. Жалобы попадают тому же Авдиеву для разрешения вопроса. Заколдованный круг, из которого выход только один – тот, о котором с усмешкой говорит Дроздов дома, после очередного фиаско Лопаткина: «… с Авдиевым трудно – кремень. Надо перед ним просто капитулировать – на его милость, что оставит. Ну и то, Авдиев мужик умный, что-нибудь бросил бы ему со стола». Государственный институт становится личной вотчиной Авдиева. Подчинись, капитулируй Лопаткин, отдай идею, позволь поставить под своим проектом подпись Авдиева в качестве соавтора или руководителя, поставь хотя бы гриф его института – ему наверняка «бросили бы кусок со стола». Но простодушный изобретатель этого не понимает (таким наивным, во всяком случае, представляет его автор). ШУТИКОВ. Еще одна характерная фигура среди «хозяев жизни» в номенклатурном царстве – заместитель министра Шутиков. В перспективе ему грезится министерское кресло, и, чтобы его заполучить, он решает выслужиться. Шутиков знает, что правительство поставило перед наукой и промышленностью задачу автоматизировать производство труб. Узнав от Дроздова об изобретении Лопаткина, Шутиков решает отличиться: создать машину и «положить на стол» начальству как плод своей собственной инициативы. Но кто сделает эту машину и чья машина на самом деле лучше, ему безразлично. И вот он то поддерживает Лопаткина, дает ему возможность работать, то подло предает его, когда конкуренты Лопаткина из авдиевского института берут верх в закулисной борьбе. Прекращая свою помощь Лопаткину и делая ставку на Авдиева, Шутиков говорит изобретателю: «Центральный институт – авторитетная организация. И мы не можем ей вот так, запросто, не верить. Если они коллективно говорят, что машина не годится, то это вывод, самый близкий к истине». Эти слова – демагогия, они – для Лопаткина. А вот следующие дальше слова: «Это такой айсберг, о который разбился не один «Титаник»,– это истина – для себя и про себя. Автор наглядно убеждает читателя: все и везде – в их власти, таковы все звенья управленческого аппарата в стране, на всех его уровнях. Разрешение конфликта. Смысл финала В «бесконфликтном» производственном романе 40-х – начала 50-х годов конфликт новаторов и консерваторов заканчивался всегда победой первых и посрамлением вторых. И хотя у Дудинцева разрешение коллизии слегка подсвечено некоторой полуоптимистической нотой, однако в целом далеко от победных фанфар. Лопаткин возвращается из лагеря и узнает о своей нежданной, хотя скорее моральной, чем реальной, «победе». Его машина понадобилась военным, и друзьям удалось построить ее в единственном экземпляре на секретном заводе. Некоторый урон потерпел и институт Авдиева, но совсем не из-за истории с изобретением Лопаткина, а потому, что созданная в нем машина плохая: работает с перерасходом металла. В результате Шутиков всего лишь переведен в другое министерство, а Авдиев отделался безымянным замечанием в адрес не его лично, а руководимого им института. Дроздов же только выиграл: занял место Шутикова, из директора завода стал заместителем министра. В финальной сцене, где Лопаткин с друзьями скромно отмечает в ресторане свое возвращение, тут же, за стеной, в банкетном зале весь институт Авдиева шумно празднует юбилей одного из своих корифеев. Уверенные, наглые, неуязвимые люди. Доктор Тепикин, увидев Лопаткина, упрекает его, что натура у него «эгоистическая», что он «единоличник», и что если бы он не «чурался коллектива», то все было бы иначе: «Мы ведь всегда готовы протянуть тебе…» – фраза не закончена, и можно понимать ее как угодно – то ли «руку» готовы были протянуть Лопаткину, то ли «кусок», о котором говорил когда-то Дроздов. Тем более что Тепикин выражает уверенность, что, получи Лопаткин власть, то и сам тоже не замедлит воспользоваться возможностью присвоить себе чужой труд, если кто-либо из его подчиненных сделает что-либо лучше его: «Я уверен, ты сразу начнешь сочетать общественные интересы с личными. Знаешь, так это… гармонически!» Роман заканчивается грустными размышлениями Лопаткина о судьбе молодого изобретателя-энтузиаста, которому, если он появится, суждено неизбежно пройти все те же муки ада, которые прошел он, Лопаткин. Да и авторские размышления о дальнейшей судьбе самого Лопаткина полны тяжелых предчувствий: «И хоть машина Дмитрия Алексеевича была уже построена и вручена, он вдруг опять увидел перед собой уходящую вдаль дорогу, которой, наверно, не было конца. Она ждала его, стлалась перед ним, манила своими таинственными изгибами, своей суровой ответственностью». Так было – так будет,– вот смысл всех этих финальных сцен и раздумий. Авторская позиция Критический пафос, критический заряд романа «Не хлебом единым» по тем временам (1956) – острейшие. Неслыханные и по резкости, и, самое главное, по целеустремленности в обобщениях Но вот вопрос: с каких позиций ведется эта критика, что противопоставляет автор тем мертвящим силам, о которых он пишет с таким гневом и горечью? Какова, иначе говоря, авторская ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ? В романе она есть и даже выражена не только косвенно, т.е. сюжетными и композиционными средствами, а напрямую. Это ТЕОРИЯ ЖИЗНИ ПО ЭТАЖАМ. Ее формулирует в романе один из героев – профессор Бусько. Лопаткин к ней присоединяется. А за обоими стоит сам автор, Владимир Дудинцев. В чем суть этой теории? Согласно ей, в жизни все выстраивается и существует как бы в двух уровнях, на двух этажах. На ПЕРВОМ этаже живут обычные, ординарные люди, включая весь простой народ. Они создают «первоэтажные ценности» – хлеб, жилища, одежду, короче говоря, обычную, необходимую каждодневную продукцию. Только она их и интересует. ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ здесь жив человек. Здесь – и противники Лопаткина – Авдиевы, Шутиковы, Дроздовы, только «хлеб» у них пожирнее, чем у простонародья. Здесь и некоторые его друзья. А вот на ВТОРОМ этаже – такие, как Лопаткин и Бусько. Здесь – только избранники. Их мало. Они одиночки. Им не верят. Они бедны, гонимы и голодны. Вынуждены жить в нищете и питаться хлебом и водой. Но зато они живут НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ. Им открыта радость творчества. Они – творцы. Открыватели. Создатели нового, создатели истинных ценностей. Вот как развивает эту идею в романе профессор Бусько: «Забыв о себе, человек второго этажа спешит охватить и передать народу все, что видит. Он создает величайшие ценности и говорит первоэтажникам: популяризируйте. Размножайте! А те не понимают. Они ходят внизу, в кругу вещей знакомых, привычных и гонят на гора старинку. А открывателя хором объявляют сумасшедшим». Вот в этих рассуждениях и концентрируется ФИЛОСОФИЯ романа. Они выражают суть авторских взглядов на жизнь. Не только в монологах, а во всей системе образов романа «Не хлебом единым» красной нитью проходит мысль, идея исключительности, второэтажности героя и ординарности, бескрылости, первоэтажности всех остальных людей. Идея, в сущности, знакомая: ГЕНИЙ И ТОЛПА. Роман построен на идее элитарности, технократии как движущей силы прогресса. Гневно критикуемой им системе противопоставлена не другая система и даже не другая шкала ценностей, строго говоря; выход автор ищет внутри, в рамках той же самой системы. Более того, даже в том, что составляет ее внутренний стержень, сердцевину: ведь идея гения и толпы, вождя и ведомого им стада, теория «винтиков» составляет самую суть того, с чем воюет Дудинцев. Он сражается с «культом личности» с позиций философии такого же «культа». Тем не менее роман В. Дудинцева действительно стал явлением в литературе 50-х гг. благодаря интересным характерам и сюжету, а также смелой критике административно-командной системе в науке.