Философия

МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ПСИХОАНАЛИЗА ФИЛОСОФИЯ Москва – 2012 1 ОГЛАВЛЕНИЕ ФИЛОСОФИЯ .............................................................................................................................. 1 ГЛАВА 1 ФИЛОСОФИЯ, ЕЕ ПРЕДМЕТ И РОЛЬ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА .................................................................................................................................. 4 1.1. ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ ........................................................................................................... 4 1.2. СПЕЦИФИКА ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ ................................................................................. 6 1.3. СТРУКТУРА ФИЛОСОФИИ ..................................................................................................... 13 1.4. МЕСТО И РОЛЬ ФИЛОСОФИИ В КУЛЬТУРЕ ............................................................................ 15 ГЛАВА 2 СТАНОВЛЕНИЕ ФИЛОСОФИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ............................................................................................ 19 2.1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ФИЛОСОФИИ. ФИЛОСОФИЯ И ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ ЕЙ ФОРМЫ МИРОВОЗЗРЕНИЯ.......................................................................................................................... 19 2.2.ОСНОВНЫЕ ИДЕИ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЗАПАДНОЙ ФИЛОСОФИИ .............. 21 ГЛАВА 3. БЫТИЕ И МАТЕРИЯ ............................................................................................ 68 3.1. ПОНЯТИЕ «БЫТИЕ»: ФИЛОСОФСКИЙ СМЫСЛ ...................................................................... 68 3.2. БЫТИЕ: ЕДИНСТВО МИРА ..................................................................................................... 69 3.3. МНОГООБРАЗИЕ МИРА КАК ПРОБЛЕМА................................................................................ 75 3.4. МАТЕРИАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО МИРА И ЕГО МНОГООБРАЗИЕ .................................................. 79 ГЛАВА 4. ДИАЛЕКТИКА ....................................................................................................... 96 4.1. ПОНЯТИЕ ДИАЛЕКТИКИ. ОБЪЕКТИВНАЯ И СУБЪЕКТИВНАЯ ДИАЛЕКТИКА ........................ 96 4.2. СТРУКТУРА ДИАЛЕКТИКИ, ЕЕ ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ .......................................................... 99 4.3. ДЕТЕРМИНИЗМ И ИНДЕТЕРМИНИЗМ................................................................................... 107 4.4. ЗАКОН. ДИНАМИЧЕСКИЕ И СТАТИСТИЧЕСКИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ .................................. 115 ГЛАВА 5.ЧЕЛОВЕК ................................................................................................................ 122 5.1. ПОНЯТИЕ ЧЕЛОВЕКА. ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА ...................................................................... 122 5.2. СМЫСЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ ....................................................................................... 131 5.3. ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СОВЕРШЕННОМ ЧЕЛОВЕКЕ В РАЗЛИЧНЫХ КУЛЬТУРАХ ..................... 134 ГЛАВА 6. ОБЩЕСТВО ........................................................................................................... 137 6.1. ОБЩЕСТВО И ЕГО СТРУКТУРА ............................................................................................ 137 6.2. ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО ..................................................................... 146 6.3.КОНЦЕПЦИИ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ ......................................................................... 148 ГЛАВА 7. ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО .................................................................................. 162 7.1. ЧЕЛОВЕК В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ..................................................................... 162 7.2. ЧЕЛОВЕК И ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС: СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ, ЛИЧНОСТЬ И МАССЫ, НАСИЛИЕ И НЕНАСИЛИЕ ............................................................................................. 164 7.3. НРАВСТВЕННЫЕ И ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ И ИХ РОЛЬ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. ..... 170 7.4. РЕЛИГИОЗНЫЕ ЦЕННОСТИ И СВОБОДА СОВЕСТИ .............................................................. 177 7.5. ЛИЧНОСТЬ: ПРОБЛЕМЫ СВОБОДЫ И ОТВЕТСТВЕННОСТИ ................................................. 183 ГЛАВА 8. ПОЗНАНИЕ ............................................................................................................ 189 8.1. ПОЗНАНИЕ, ТВОРЧЕСТВО, ПРАКТИКА ................................................................................ 189 2 8.2. РАЦИОНАЛЬНОЕ И ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ, МАТЕРИАЛЬНОЕ И ИДЕАЛЬНОЕ В ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ .......................................................................................... 197 8.3. ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, МЫШЛЕНИЕ, ЛОГИКА, ЯЗЫК ........................................................... 204 8.4. ПОНИМАНИЕ И ОБЪЯСНЕНИЕ ............................................................................................. 209 8.5. ВЕРА И ЗНАНИЕ ................................................................................................................... 217 ГЛАВА 9. НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ И ЗНАНИЕ ................................................................ 221 9.1. НАУЧНОЕ И ВНЕНАУЧНОЕ ЗНАНИЕ. КРИТЕРИИ НАУЧНОСТИ ............................................ 221 9.2. СТРУКТУРА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ, ЕГО УРОВНИ И ФОРМЫ ............................................. 231 9.3. РОСТ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ ................................................................................................... 240 9.4. НАУЧНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ И СМЕНА ТИПОВ РАЦИОНАЛЬНОСТИ........................................... 243 9.5. ОБЩЕСТВО, НАУКА, ТЕХНИКА ........................................................................................... 248 ГЛАВА 10.НАУЧНЫЕ, ФИЛОСОФСКИЕ И РЕЛИГИОЗНЫЕ КАРТИНЫ МИРА. 255 10.1. ВЗГЛЯД НАУКИ ................................................................................................................. 255 10.2.ФИЛОСОФИЯ: ЧЕЛОВЕК И МИР .......................................................................................... 259 10.3. РЕЛИГИОЗНЫЕ ВЕРСИИ МИРОЗДАНИЯ.............................................................................. 261 ГЛАВА 11. БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕКА .................................................................................... 266 11.1. ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ. УГРОЗЫ И НАДЕЖДЫ НАШИХ ДНЕЙ ...................................... 266 11.2.СЦЕНАРИИ БУДУЩЕГО. ЗАПАД — ВОСТОК — РОССИЯ В ДИАЛОГЕ КУЛЬТУР ................ 278 СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ .............................................................. 284 3 ГЛАВА 1 ФИЛОСОФИЯ, ЕЕ ПРЕДМЕТ И РОЛЬ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА 1.1. Предмет философии В современной науке сложились и стали общепринятыми представления о том, как определить предмет любой науки. Для этого необходимо: 1. Зафиксировать, какие объекты, процессы, область бытия или сознания изучает наука сегодня. 2.Определить возможные направления развития науки, т. е. направления исследований. 3.Уточнить границы изменения предмета науки, выходя за которые наука становится другой наукой или не наукой. Однако применить эти критерии к философии не представляется возможным. Почему? Потому что философия, по выражению крупнейшего мыслителя современности Бертрана Рассела (1872—1970), «представляет собой размышление о предметах, знание о которых еще невозможно». И сегодняшнее значение философии в том, «что она заставляет нас осознать существование многих вопросов, не входящих сейчас в сферу науки». Например: существуют ли во Вселенной некие универсальные законы, действующие в природе, обществе и мышлении? Имеет ли смысл человеческая история для Космоса? Возможно ли справедливое государство? Что такое душа человека? То есть философия существенно отличается от специальных наук, существующих сегодня в нашем мире, и критерии вычленения «предмета науки», определения последнего к философии полностью не подходят. Как же быть? Можно обратиться к истории философии и посмотреть, как там определялся предмет философии. Классический подход, у истоков которого стоял Аристотель (384—322 до н. э.), в качестве критерия предмета философии выделял степень «общего». Философия занимается более общими вещами, «вечными» и «божественными» первоначалами. Она показывает нам «первоначала бытия и познания». Философия — это учение о первопричинах или о первосущностях вещей. Так думали и мыслители Нового времени: Декарт, Гегель и др. В целом такое понимание предмета философии сохранялось очень долго и считалось «классическим». С некоторыми модификациями это определение предмета философии господствовало в программах и учебниках и в нашей стране. Философия определялась как «... наука о всеобщих законах развития природы общества и мышления». Обычно к этому 4 добавляли, что философия не только наука, но и форма общественного сознания, а также «учение об общих принципах бытия и познания, об отношениях человека к миру». Такое определение является «собирательным»: здесь философия определяется и как наука, и как учение, и форма общественного сознания, а если читать дальше, то и как мировоззрение, способ постижения мира. Все это правильно, но что же главное в предмете философии? Можно отвлечься от классического подхода к философии и посмотреть на другие определения ее предмета. Существуют такие древние, идущие от Пифагора (V в. до н. э.) определения философии как «любви к мудрости». Именно так переводится само слово «философия» с древнегреческого на русский язык. Тогда предмет философии — мудрость, и возникает проблема, как определить мудрость? Древние греки определяли мудрость как некий космический «Ум», который правит всей Вселенной; или считали мудростью познание сущности дел божественных и человеческих. Есть другие определения мудрости, их не меньше, чем определений философии. Другие, более поздние мудрецы, например Сенека (I в.) считали, что философия имеет предметом не внешний мир, а человеческую мораль, т. е. предмет философии — это учение о добре и зле. Философия прежде всего учит нас мудро прожить жизнь и с достоинством завершить ее. Такую же мысль развивали философ— Мишель де Монтень (XVI в.), И. Кант (XVIII в.), философ XIX в. Фридрих Ницше, а в XX в. Альберт Швейцер и др. В Новое время (XVII— XVIII вв.) большинство мыслителей связывали предмет философии с истинным познанием вещей (Локк, Гоббс). В XIX—XX вв. предметом философии называли «мировое целое», «сущность и законы общества», «изучение наиболее общих понятий», «познание Универсума», науку о ценностях, изучение наилучшей системы общественного устройства и т. д. Сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что предмет философии — это проблема, которая связана с историей развития самой философии. Более того, сегодня возможны разные определения предмета философии, все зависит от того, на каких позициях находится сам философ, желающий очертить этот предмет. Возможен такой ход мысли. Существует множество наук, которые изучают реальный мир, объекты, процессы объективной реальности, например, физика, химия, биология, физиология нервной деятельности, история, социология и т. д. Такие науки называются част- 5 ными. К ним относятся и те из них, которые изучают субъективную реальность. (Например, психология, психопатология и т. д.). Философия изучает не объекты, не эмпирическую реальность, а то, как эта реальность «живет» в общественном сознании; она изучает смыслы реальности для общества и человека. Поясним сказанное. Наука изучает физическую природу, вскрывает ее законы, а философия объясняет, как и почему понимали природу ученые разных эпох и культур, древние греки или средневековые мыслители, или философы эпохи Просвещения и т. д. Философия изучает не столько сам мир, сколько знание людей о мире, смысл отношения объектов, процессов мира. Главное в предмете философии — это философская рефлексия. Это значит, что философия рассматривает мир через призму субъект - объектных отношений, т. е. отношений человека к миру, обществу, другим людям. Философия ищет в мире его онтологические, методологические, нравственные, эстетические основания. Философ всегда строит систему ценностей мира, и тем самым показывает исходные основания человеческой деятельности. Философия, в отличие от любой другой науки, начинается с человека, с попытки ответить на вопросы — что такое человек, что есть мир для него, чего может желать и добиться в этом мире человек? Эти вопросы являются частью нашего жизненного мира. Именно поэтому мы изучаем философию. 1.2. Специфика философского знания Чтобы войти в мир творчества великих философов, требуется настойчивое и систематическое изучение философии и ее истории, немалый запас научных и иных знаний. В массовом сознании нередко философия представляется чем-то весьма далеким от реальной жизни, а философы-профессионалы — людьми «не от мира сего». Философствование в таком понимании — это пространное, туманное рассуждение, истинность которого нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Подобному мнению, однако, противоречит тот факт, что в культурном, цивилизованном обществе каждый мыслящий человек хотя бы «немножко» философ, даже если он не подозревает об этом. Многие люди интересуются вопросами о Боге, душе и бессмертии. По Канту, все эти идеи — трансцендентальные идеи чистого разума, объекты которых не даны в опыте, но которые жизненно необходимы человеку как высшие принципы, регулятивы его нравственного поведения и моральной ориентации в мире. 6 Философские вопросы — это вопросы не об объектах, природных или созданных людьми, а об отношении к ним человека. Не мир сам по себе, а мир как обитель человеческой жизни — вот исходная точка зрения философского сознания. Что я могу знать? Что должен знать? На что могу надеяться? — именно в этих вопросах заключены, по Канту, высшие и вечные интересы человеческого разума. Это вопросы о судьбе, предназначении человечества, о высших идеалах и ценностях человека: во имя чего и как жить, как сделать жизнь действительно мудрой и счастливой и как с достоинством завершить ее? Они не могут быть решены окончательно, так как каждая эпоха такие вопросы перед человеком ставит заново. Не философы придумывают эти вопросы. Их «придумывает» жизнь. Философы — в меру своих сил и способностей — ищут ответы на них. Сам характер философских проблем, однако, таков, что простое, однозначное, окончательное их разрешение невозможно. Философские решения всегда гипотетичны. Но каждый шаг человеческой истории, каждый новый рубеж обретенного социального опыта, каждая заметная веха в истории науки открывает перед философским разумом неведомые ранее грани действительности, дают возможность найти все более и более весомые аргументы в философских спорах, в отстаивании своих жизненных позиций и убеждений. Философии, как и философских споров, нет только там, где нет человеческих целей, человеческого присутствия, там, где люди не осознают ни свободы, ни ответственности. Философские вопросы — это прежде всего мировоззренческие вопросы, ответ на которые цивилизованный, культурный человек ищет не в преданиях предков (миф), не в вере в авторитет (религия), а в доводах и умозаключениях разума. И даже когда философ критикует разум, делает это он с помощью... разума! Всякая философия (иррационалистическая в том числе) есть рациональное построение человеческого духа, так как иначе философские вопросы не могли бы стать предметом споров и критики. Рациональным (и новейшим) построением человеческого духа является и наука. Научное и философское знание во многом совпадают (требованием к обоснованности, доказательности выдвигаемых ими положений). Но есть и различие. Научное знание безразлично к смыслам, целям, ценностям и интересам человека. Напротив, философское знание — ценностное знание, т. е. знание о месте и роли человека в мире. Такое знание глубоко личностно, императивно (т. е. обязывает к определенному образу жизни и действия). Философская истина объективна, но переживается она каждым по-своему, в соответствии с 7 личным, жизненным и моральным опытом. Только так знание становится убеждением, защищать и отстаивать которое человек будет до конца, даже ценой собственной жизни. Философское знание всегда хранит свою память о себе, свою историю, свои традиции. В то же время по природе, по сущности своей оно антидогматично. Дух философии — критика: критика наличного знания, суд над ним. Такой суд есть — опосредованно — и критика бытия, т. е. существующего строя и образа жизни, ибо именно они породили «свое» сознание. Высшие проявления философского гения — это те высшие отметки, которые достигнуты культурным, мировым развитием. Философия глубоко, органично связана с историческим временем (Философия есть «эпоха, схваченная в мысли», как говорил Гегель). Но и на свою современность философ глядит глазами вечности. Философское освоение действительности — это освоение ее в глобальных, а теперь уже и в космических масштабах. Философское знание есть знание о всеобщем. Но возможно ли такое знание? И возможно ли оно не как догадка, а как знание объективное, т. е. необходимое и достоверное, поддающееся проверке, апробации на свою истинность? Такой вопрос всерьез беспокоил, волновал самих философов не только в силу своей теоретической значимости, но и потому, что его положительное разрешение должно было оправдать философию в глазах общества: убедить людей в доверии к философским учениям, бравшим на себя очень большую роль и ответственность быть учителем и наставником человечества. Смысл проблемы заключался в следующем: все наше знание — из опыта. Но сам по себе опыт может свидетельствовать только о единичном и случайном. Эмпирики заранее обрекали себя на неудачу, тщетно пытаясь получить суждения и умозаключения всеобщего на пути простого количественного прибавления и расширения фиксированных в опыте, подтвержденных фактов, т. е. на пути логической индукции. Тщетно потому, что опыт всегда ограничен и конечен, а основанная на нем индукция неполна. Эти неудачи явились одним из источников агностицизма (гносеологического пессимизма) — выводе о невозможности познать внутреннюю суть вещей, которая решительно отделялась при таком ее понимании от своей внешней стороны — явлений. Мистики и иррационалисты путь к всеобщему видели в признании сверхопытного и сверхфизического знания, в конечном счете, — в мистическом экстазе или откровении. 8 Основоположник классической немецкой философии Кант попытался избежать обеих крайностей. Он предложил в «Критике чистого разума» (1781) свой оригинальный путь решения проблемы. Кант резко отделил содержание знаний от его формы, содержание познанного он выводил из опыта. Но это содержание — так считал философ — только тогда может быть признано всеобщим и достоверным, когда оно обретает для себя доопытную (априорную) форму, без которой невозможен сам мысленно организованный опыт. Решение, предложенное Кантом, — идеалистическое. Современная наука и практика не подтверждают кантовского предположения о доопытном происхождении чувственных и мыслительных форм. Но в таких предположениях и догадках есть глубокое рациональное зерно. Оно состоит в том, что опыт, к которому как к источнику и критерию знания обращалась за поиском оснований всеобщего прежняя философия, должен значительно расширить свои границы: это уже не только опыт индивида, а всечеловеческий опыт, опыт истории. Человеческая история (история мысли, история духа в особенности) есть самый высший, самый развитый и самый сложный уровень реальности. Мир человека — самый богатый диалектикой. Для философии же, как говорил еще древний философ Протагор (VI в. до н. э.), человек всегда был «мерой всех вещей». Познавая этот мир, т. е. глубинные процессы, происходящие в человеческой истории, осмысливая радикальные перевороты в духовной жизни, в сознании, философия познавала тем самым всеобщее, поскольку в высших проявлениях мирового развития объективирована, осуществлена действительно всеобщая потенция, всеобщая мощь Универсума. Только этим можно объяснить ту огромную эвристическую и прогностическую силу, которая заключена в философском знании. Философские прозрения нередко и намного опережали открытия и выводы науки. Так, идеи атомистики были высказаны еще древними философами за несколько веков до нашей эры, тогда как в естествознании (физике, химии) дискуссии о реальности атомов продолжались даже в XIX в. То же можно сказать и о других фундаментальных идеях (законах сохранения, принципах отражения), которые были выдвинуты в философии значительно раньше, чем получили признание и подтверждение в естествознании, в науке. Но, пожалуй, самый яркий и убедительный тому пример — философские открытия Гегеля, разработка им системы диалектики как логики и теории познания. Гегелевская диалектика уже ближайшими его последователями — Марксом и Герценом — была глубоко и точно понята и охарактеризована как теория (или «алгебра») революции. Именно револю9 ция — и не только и не столько даже политическая, сколько духовная, т. е. радикальная перестройка в общественном сознании, — дала философу ни с чем не сравнимый и не сопоставимый, богатейший и ценнейший материал для раздумий, выводов и обобщений. Из этих обобщений (центральное из них — учение о противоречии) был выведен категориальный каркас диалектической теории, однако в идеалистическом варианте. В гениальных произведениях Гегеля — «Феноменологии духа» (1807) и «Науке логики» (1812—1816) — можно проследить лабораторию высокого философского творчества. В первом из них вся история европейской культуры (от античности до Французской революции) прочитывается как история изменяющихся ликов сознания; во втором категории и фигуры логики осмысливаются как вехи всемирного исторического опыта, развития, усложнения всесторонней трудовой и общественной деятельности человека. Из чего и как «рождается» философия? Из каких душевных сил и сил человеческого ума возникают философские идеи и образы? Речь, тем самым, пойдет теперь не только о гносеологических (теоретических), но и о психологических источниках философского знания. Уже древние греки указали на два таких источника. Важно подчеркнуть, что они отнюдь не исключают, а пополняют друг друга. Один из них назвал Аристотель, другой — Сократ. Все наше знание, считал Аристотель, а философское знание в особенности, обязано своим происхождением такой счастливой способности человека, как способность удивляться. Чем богаче, сложнее духовный мир Личности, тем сильнее развита у нее эта способность: искренне, естественно переживать радостное волнение от встречи с еще не познанным, не разгаданным. Словами Аристотеля выражен оптимистический, рационалистический «дух Афин» — убежденность, глубокая вера человека в собственные силы, в разумность мира и в возможность его познания. Способность удивляться (любознательность) — драгоценное свойство человека, наполняющее его жизнь ожиданием все больших и больших радостей от свободной игры ума, сближающей мыслящего человека с богами. Так же, как здоровому физически развитому человеку приятна игра мускулов, так и человеку умственно, нравственно развитому приятна и даже необходима постоянная, непрерывная работа мысли. «Мыслю, следовательно, существую», — говорит великий философ и ученый Р. Декарт (XVII в.). Об интеллектуальном наслаждении как высшем благе, не сравнимом ни с какими другими благами мира, говорили по-своему Б. Спиноза и Г. Гегель, К. Маркс и А. Эйнштейн. Маркс добавлял: духовно богатый человек — всегда нуждаю10 щийся человек, ибо он всегда жаждет эти богатства умножить. А Эйнштейн самой большой и удивительной загадкой мира считал, что он постижим разумом, познаваем. Но человек не только познает мир. Он живет в нем. Человеческое отношение к миру (и к себе самому) есть переживание, и самым глубоким и сильным в нем является переживание времени, т. е. конечности собственного бытия, переживание неизбежности смерти. Именно смерть называет Сократ (V в. до н. э.) вдохновляющим гением философии. Только человек (даже когда он молод и здоров) знает о неизбежности собственной смерти, и это знание заставляет его думать о смысле жизни, а это и есть философствование. Все это придает философскому сознанию трагическую, но и возвышенную тональность. Трагизм философского сознания, особенно ярко выраженный в восточной философии, не следует относить только к откровенно пессимистическим, этическим и антропологическим учениям (А. Шопенгауэр, Э. Гартман). Трагичен и философский оптимизм, ибо он тоже открывает перед человеком суровую истину без прикрас: жизнь есть борьба, а в борьбе неизбежны жертвы. Реализм философии рассчитан на мужественное принятие любого обоснованного разумом вывода, на полный отказ от иллюзий. Вот почему чисто рационалистический, просветительный взгляд на философию как на удовлетворение частной человеческой любознательности явно недостаточен. Чисто интеллектуальный источник философской мудрости — аристотелевское «удивление» — составил, развившись, первую, научно-теоретическую компоненту философского знания. Второй источник (назовем его эмоционально-ценностным переживанием человеком себя и мира) роднит философию с религией и искусством, т. е. уже не с теоретическим, а с принципиально иным — духовно-практическим — способом, видом освоения человеком действительности. Специфика, уникальность философии в том, что в ней (и только в ней) оба эти способа человеческой жизнедеятельности — научно- теоретической и ценностный, духовно-практический — объединены. Но каждый из них хранит в этом единстве свою относительную самостоятельность: теоретический вектор философии устремлен, по законам диалектической логики, ко всему более полному и всестороннему знанию, вектор эмоционально-ценностный (духовно-практический) сосредоточивает в себе нравственный, социальный опыт народа, нации. Его выводы в определенном смысле не зависят от времени, они вечны, как вечны великие творения искусства. Говоря словами И. Канта, в соотношении теоретического и практического разума первенство принадлежит последнему. Это значит, что философские истины мало понять (и принимать) умом. Их нужно и выстрадать сердцем. Тогда они становятся убеждением — 11 такой ценностью, за которую люди готовы отдать жизнь. «Никто не умирал из-за онтологических (космологических) проблем», — писал французский философ и романист А. Камю. За философские истины (и убеждения) — умирают! Если бы философские истины были истинами отвлеченного знания, они бы распространялись в мире, как распространяется любая научная информация (так и представляли себе дело просветители, считавшие, что смысл жизни можно так же объяснить человеку, как и математическую теорему). Опыт, однако, свидетельствует о другом: философские идеи только тогда могут стать побудителем человеческих поступков, когда они верно «угадывают» общественный, социальный интерес своего времени. Говоря о специфике и характере философского знания, нельзя обойти понятия социального и духовного опыта, потому что все наше знание (не только знание философское) имеет, в конечном счете, один универсальный источник — человеческий опыт. Опыт, на который опирается философия, — особого рода. Он отнюдь не есть ни непосредственная достоверность, которая составляет материал для повседневной работы наших чувств, ни наблюдение, ни эксперимент ученого (естествоиспытателя). Никакая эмпирия, никакой эксперимент не могут сами по себе служить основой для всеохватывающих, предельно широких обобщений, что нередко истолковывается (скептицизмом, позитивизмом) как аргумент против самой возможности объективного, достоверного философского знания, которое низводится тем самым на уровень только субъективных, не общезначимых мнений и предположений. Не спасает положение и другой (тоже позитивистский) взгляд на философское знание как на простое «обобщение» опытной науки. Во-первых, такой взгляд неверен по чисто историческим соображениям, так как философия намного старше науки (античная и средневековая философия не могли обобщать науку, которой тогда еще не было). Вовторых, если бы философия могла только что-то обобщать, она бы не несла в себе нового знания, ценность ее в культуре, т. е. в сотворенном мире человека, была бы тогда минимальной. В действительности же философия, напротив, не отстает, а опережает науку. Как это возможно? Это возможно, потому что в мире есть история, развитие — движение от простого к сложному, от низшему к высшему. Познавая высшие, развивающиеся формы (структурные образования), диалектический разум познает тем самым общую логику общие законы движения, присущие не только самой этой форме, но и формам, ей предшествующим. 12 Высшее есть в то же время и общее. Законы, действующие на самом высоком уровне эволюции, являются общими для эволюции и охваченного ею мира в целом. Самая высшая в мире реальность — это человек и мир человека: социальный и духовный. В нем диалектика жизни достигла самого глубокого и полного выражения. Законы этого мира — ключ ко всей диалектике действительности. Это и дает философии как человекопознанию право быть категориальным, методологическим орудием познания, освоения, постижения всей бесконечной Вселенной, всех ее возможных форм и перевоплощений. Категории философии — это «узелки на память», оставленные в наследство новым поколениям их предшественниками. В них сжат и сконцентрирован весь исторический опыт человечества, зашифрован социогенетический код культуры. Только на этой основе возникает, работает человеческая мысль, в том числе и мысль философская. 1.3. Структура философии Уже античная философия, становясь самостоятельной системой знаний, обретала свою композицию. У стоиков (IV в. до н. э.) эта структура приняла следующий вид: философия начиналась с логики; после логики следует физика как учение о природе; после физики — этика (учение о человеке, о путях его к мудрой, осмысленной жизни). Последняя была главной, поскольку и логика (учение о познании), и физика (учение о природе), при всей важности трактуемых в них проблем, лишь предваряли основные, смысложизненные положения и выводы философа о предназначении и судьбе человека, об отношении его к вечному и бесконечному миру. Предложенная стоиками схема сохранила свое значение и по сегодняшний день, хотя время внесло свои коррективы. В XVII в. (прежде всего благодаря Бэкону и Декарту), в лоне общих систем философии углубленную разработку получила теория познания (гносеология). В понимании того времени она была шире логики, так как рассматривала не только абстрактно-теоретический, но и чувственный уровень познания (ощущения, восприятия, представления). То, что античные философы именовали физикой, философы более поздних веков назвали онтологией (слово «физика» в связи с возникновением специально-научного, опытного знания наполнилось другим, современным смыслом). Существенную перестройку, переосмысление структуры философского знания осуществил в Новое время И. Кант. В одном из итоговых своих сочинений — в «Критике способности суждения» — он говорит о трех частях философии, соотнося их с тремя «способностями души», понимая под последними познавательную, практическую (желание, воля) и эстетическую способности, присущие человеку от рождения. Иными словами, Кант по13 нимал философию как учение о единстве истины, добра и красоты, что значительно расширяет ее узкорационалистическую трактовку только как теории и методологии научного познания (эта трактовка сначала принадлежала просветителям, а затем позитивистам). Гегель строит свою систему в виде «Энциклопедии философских наук». Как стоики и Кант, он называет три части философского знания: — логику (которая совпадала у него с диалектикой и теорией познания); — философию природы; — философию духа (к последней относится комплекс философских наук о государстве и праве, о всемирной истории, об искусстве, религии и самой философии). Как видим, логика, диалектика, методология познания давно составляют теоретическое ядро философии. Однако структура современной философии не сводится только к своему ядру. Социальная философия (философия истории), философские вопросы науки (философия науки), этика, эстетика, философская антропология, история философии и т. д. — круг философских дисциплин может быть и расширен. Но отменяет ли многокомпонентная структура философского знания его целостность? Нет, не отменяет, потому что философские дисциплины — не механические части целого, которые можно отделить от него и рассматривать вне связи с другими его частями. Здесь более подходит иной образ: драгоценный кристалл и его грани. С поворотом кристалла высвечиваются новые его грани, хотя сам кристалл остается все тем же. Так, эстетика (вопреки достаточно распространенному мнению о ней) не является частью философии, поскольку вся философия эстетична (высший акт разума, как писал Гегель, есть акт эстетический). Особенно глубоко и полно эстетическая природа философского сознания и творчества проявила себя в античной культуре, что подтверждается и таким фундаментальным исследованием, как «История античной эстетики» А. Ф. Лосева. И нравственный смысл, этический аспект философии проникает в философское сознание целиком. Ни одна проблема не является философской, если она в то же время или непосредственно, или в конечном счете не является этической. Об истории философии речь пойдет далее. Но уже сейчас, в контексте вопроса о структуре философского знания, следует указать на то, что в философии ее история занимает более важное место, чем в любой другой области человеческого творчества. Математик, физик, тем более люди практических профессий (врач, инженер, юрист, учитель) на своем рабочем месте действуют операционально, они могут и не знать об истории их профессио14 нальной деятельности, которая и сделала ее возможной. Решая конструктивную задачу, инженер-конструктор пользуется готовыми формулами и схемами, как и врач — современными средствами диагностики и лечения. В этом отношении философия являет собой полную противоположность всем иным формам и сферам человеческой деятельности. Она возможна лишь в постоянном процессе самообращенности, самовоспитания. И то и другoe совершается как акт рефлексии, т. е. осознанно. А это значит, что современный философ, как бы оригинален он ни был, мыслит не только от своего имени, но и от имени философии в целом. Вот почему история философии — не часть, а основа, ее суть, ее самосознание. 1.4. Место и роль философии в культуре Итак, мы видим, что философия вырастает из глубокой духовной потребности, из забот и тревог человека. Но с точки зрения обыденного сознания она «бесполезна», потому что не учит никакому практическому ремеслу, ее нельзя непосредственно воплотить ни в гражданской жизни, ни в технике. Есть много наук, более полезных, чем философия, — писал в «Метафизике» Аристотель, — но нет науки, более прекрасной, чем она. Прекрасной — потому, что мир философии — это мир свободы, а философия есть не тактика, а стратегия свободной человеческой жизнедеятельности. История свидетельствует: философия возникла в обществе рабовладельческой демократии, где к этому времени произошло уже достаточно глубокое размежевание между физическим и умственным трудом, где часть господствующего класса полностью освободила себя от материальных забот и монополизировала умственный труд, превратив его в самоцель и самоценность. В демократическом обществе (даже если это общество рабовладельческой демократии) люди вместе со свободой ощутили и огромный груз ответственности за свои поступки и решения. Древние греки (свободные граждане Афин и других эллинских городов-полисов) «изобрели» философию как полную противоположность мифотворчеству, которое не знает никаких проблем, так как в мифе заранее все предопределено судьбой, единственно возможным, извечно начертанным ходом вещей. Философия же, философствование есть «вызов» человека слепому року, бездушной необходимости природы. Философия учит тому, что свою жизнь, свой завтрашний день человек может и должен выбрать и осуществить сам, полагаясь на собственный разум. В общественной жизни философия вот уже 2,5 тысячи лет играет роль неутомимого «возмутителя спокойствия», бескомпромиссного критика существующего порядка вещей. Фигуры философов в человеческой истории — почти всегда трагические. Власти редко 15 жаловали их. Зато казни, тюрьмы, изгнания — очень знакомые нам страницы многих философских биографий. Откровенно враждебны философии всегда были тоталитарные режимы. Философскую критику нельзя понимать узко — только как критику политическую. Она имеет значительно более широкий адрес — как критика всего наличного бытия и наличного сознания (сознания научного, художественного, нравственного). Критикуя старый мир, философия выступает и в конструктивной роли — как теория, обосновывающая положительный идеал (образ будущего), утверждающий универсальную, космическую роль человека в мире. Сказанное объясняет, почему философии не могло быть в древнейшем (первобытном) обществе, с его родоплеменной организацией. В нем каждый поступок, каждый шаг члена рода или племени был определен и отмерен, и все находилось под строгим неусыпным контролем вождей, жрецов, старейшин. Долгие века и тысячелетия отчаянной борьбы за жизнь закрепили в социальной памяти коллектива оптимальные стандарты поведения, внешне это проявлялось в ритуалах, а в сознании существовало в форме мифа — первой исторической формы социального регулятива. По сравнению с мифом религия — более сложное и развитое сознание, отвечающее более высокой, более зрелой ступени общественной организации, когда высшим судьей для себя люди признают ни человеческий, а сверхчеловеческий разум, сверхприродную реальность — Бога, который в глазах верующих и есть абсолютное, вечное Добро, абсолютное воплощение нравственности. Религия — вторая (после мифа) историческая форма социального регулятива. Она еще не есть свобода, но есть мечта, греза о ней. Но и в достаточно развитом обществе — если только это общество тоталитарного, казарменного режима — философия не нужна и невозможна. Вспомним историю. Вспомним и сравним два соседствующих, соперничавших друг с другом в середине первого тысячелетия до нашей эры греческих государства: Афины и Спарту. Один народ, один язык — но настолько неравноценен след, оставленный афинянами и жителями Пелопонеса в культурной памяти человечества! Афины — это Анаксагор и Перикл, Сократ и Платон, Аристотель и Эсхил, Софокл и Эврипид, Фидий и Аристофан; это Академия и Лицей; это великая философия, великое искусство и глубоко продуманная, блестящая система образования. Афины (вместе с городами-полисами Милетом, Эфесом, Абдерами, Элеем и др.) — это и есть «греческое чудо» — колыбель всей западной культуры к цивилизации. 16 Что же явила собой и что оставила после себя древняя Спарта? Суровое до жестокости воспитание детей и подростков (спартанское воспитание), казарменную муштру, безжалостное подавление естественных чувств и эмоций в угоду тоталитарному режиму. Граждане Спарты не имели ни места, ни времени для самостоятельного творчества, для духовного развития своей личности. В этом государстве жили, воспитывались отличные воины и гимнасты, но в нем не было ни художников, ни мыслителей, ни политических стратегов. Да у спартанцев не было и необходимости в них! Их строй, их образ жизни не знал «проблем»: всем было все «ясно», каждый гражданин государства твердо знал, в чем его долг и в чем добродетель. Знал потому, что от него требовалось выполнять команду. Спартанец был избавлен от необходимости самому избирать свою судьбу, самому судить о приоритетах и ценностях жизни, самому — на свой страх и риск — принимать решения, а следовательно — и нести ответственность за них. Спартанец «обходился» без всего этого, потому что в Спарте не было гражданской и личной свободы, не было демократии. Афиняне же позволяли себе роскошь спора, несогласия, сомнений. Афинянам, милетцам, элеатам их предки завещали лишь одно — способность сомневаться и удивляться миру, они завещали им знание о собственном незнании, но вместе с тем и высокое уважение, доверие своему разуму, высшее напряжение которого — философская мысль — стала между тем высшей формой (вслед за мифом и религией) жизненного, социального регулятива. Уже древние философы видели много общего между философией и медициной. Медицина врачует тело, философия — душу. Хороший врач — тот, кто не только ставит правильно диагноз, т. е. определяет характер и причину болезни, но и — это самое главное — может вылечить страждущего. То же — философ, мудрое слово которого должно не только поведать людям о сущем, но и очистить, просветлить душу их, указать на истинный путь в жизни. Что нового вносит в социальный статус философии современность? Прежде всего то, что философия из тиши кабинетов, из келий одиночек-затворников вырвалась и вошла в большой мир — в политику, связала себя с широкими народными движениями, идеологией которых она становится. Происходит то, чего никогда не было раньше: складывается симбиоз теоретического и массового сознания, представляющий собою — как показал опыт России в XX в. — сильнодействующую, взрывоопасную смесь (каковой была тогда смесь марксистских идей, разделяемых горсткой российских революционеров), с многове- 17 ковой верой народных масс в свое высокое предназначение — быть Мессией, освободителем человечества. Для «чистой» философии такая ее временная и неожиданная роль была невольно связана с упрощением, деформацией теоретического содержания, приспособлением его к «массовому» потребителю. Такие издержки — в особые, переломные моменты времени, — неизбежны. Они не отменяют общего вывода: главная роль, функция философии в истории культуры — одухотворение, оразумливание человеческого рода, наполнение жизни человека высшим смыслом, высшими идеями и непреходящими ценностями. По отношению к этой обобщенной, интегральной функции философии — видеть и развивать в человеке человеческое — все другие ее выходы в социальную и духовную жизнь общества являются уже более частными производными. Как учение о бытии и познании, философия — своей онтологической и гносеологической стороной — тесно сближается с наукой, выступая методологией научного знания. Каждая наука, опираясь на собственный опыт, разрабатывает, совершенствует систему общих правил и принципов познания. Это могут быть и технологические приемы организации наблюдений (астрономия, геология), и способы осуществления экспериментов (физика, химия), математической обработки данных (социология), отыскания и оценки документов, свидетельств, первоисточников (история, источниковедение, литературоведение) и т. п. Но с философскими методами дело обстоит особо. Их отличительная черта состоит в том, что они универсальны, т. е. имеют всеобщий характер. Высший уровень философской методологии — диалектика. Она помогает человеку смотреть на мир (в том числе и на мир духовный) как на вечное развитие и становление, а корень развития искать во внутренних противоречиях предмета. Диалектическая логика есть логика динамичных, текучих понятий, переходящих друг в друга: количество переходит в качество, случайность — в необходимость и т. д. На базе диалектики философией Нового времени открыты и разработаны такие важнейшие методы (принципы) научно-теоретического знания, как: — совпадение логики развития познания с объективной логикой действительного мира (единство логического и исторического); — движение от исходной абстракции к все более полному, всестороннему знанию (восхождение от абстрактного к конкретному) и др. 18 О глубоком сближении и даже взаимопроникновении философии и искусства писали многие великие философы (Платон, Кант, Шеллинг, Шопенгауэр, Вл. Соловьев). Гегель же говорил, что философ должен быть эстетически развит не меньше, чем поэт. Такие суждения великий мыслитель основывал на историческом опыте мировой культуры, и главным образом, — культуры античной. Европейское Возрождение (XIV—XVI вв.) было возрождением прежде всего художественно-философского духа древних эллинов, наследником которого мы являемся. «Красота спасет мир» — знаменитые слова русского классика обращены в равной мере и к философии и к искусству. ГЛАВА 2 СТАНОВЛЕНИЕ ФИЛОСОФИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ 2.1. Происхождение философии. Философия и предшествующие ей формы мировоззрения Происхождение философии — одна из удивительных загадок истории культуры. То, что мифология и религия исторически и генетически предшествуют философии, стало в наше время общим местом современной науки. Философия — мировоззренческая форма сознания. Однако не всякое мировоззрение можно назвать философским. У человека могут быть достаточно связные, но фантастические представления об окружающем мире и о себе самом. Каждый, кто знаком с мифами Древней Греции (или с мифами других народов мира — египтян, вавилонян, ассирийцев), знает, что на протяжении сотен и тысяч лет люди жили как бы в особом мире грез и фантазий. Эти верования и представления играли в их жизни очень важную роль: они были своеобразным выражением и хранением исторической памяти, регулятивом их социальной организации. Ушли ли мифы и мифологическая форма мировоззрения в прошлое? Не осталось ли реликтов мифотворчества в современном сознании и культуре? В наше «просвещенное» время, пожалуй, уже никто не верит в «трех китов», на которых держится Земля, либо в змия-искусителя, ввергшего в смертный грех прародителей человечества. Но зато в широком сознании масс творятся и живут иные, не менее, а может быть, и более иллюзорные идеи (с полным основанием их следует признать идеями мировоззренческими): о расовом и национальном превосходстве, о непогрешимости некоторых политических партий и бесконечной мудрости их вождей, о коммунизме, к которому ведут «все дороги», и пр. Мифологическим мировоззрением — независимо от того, к далекому прошлому или сегодняш19 нему дню оно относится — мы назовем такое мировоззрение (или такую систему взглядов на объективный мир и на место в нем человека), которое основано не на теоретических доводах и рассуждениях, а на художественном переживании мира, либо на общественных иллюзиях, рожденных неадекватным восприятием большими группами людей (классами, нациями) социальных процессов и своей роли в них. Одна из особенностей мифа, безошибочно отличающая его от науки, заключается в том, что миф объясняет «все», ибо для него нет непознанного и неизвестного. Он является наиболее ранней, а для современного сознания — архаичной формой мировоззрения. Близким к мифологическому, хотя и отличным от него, стало религиозное мировоззрение, развившееся из недр еще не расчлененного, не дифференцированного общественного сознания. Как и мифология, религия апеллирует к фантазии и чувствам (это могут быть и очень высокие чувства — любви, веры, надежды, благоговения перед жизнью, бытием, мирозданием). Однако в отличие от мифа религия «не смешивает» земное и сакральное, а глубочайшим и необратимым образом разводит их на два противоположных полюса. Творческая всемогущая сила — Бог — стоит над природой и вне природы. Бытие Бога переживается человеком как откровение. Как откровение человеку дано знать, что душа его бессмертна, что за гробом его ждет вечная жизнь и встреча с Богом. Религия, религиозное сознание, религиозное отношение к миру не оставались неизменными. На протяжении истории человечества они, как и другие образования культуры, развивались, приобретали многообразные формы на Востоке и Западе, в разные исторические эпохи. Но всех их объединяло то, что в центре любого религиозного мировоззрения стоит поиск высших ценностей, истинного пути жизни, и то, что и эти ценности, и ведущий к ним жизненный путь переносятся в трансцендентную, потустороннюю область — не в земную, а в «вечную» жизнь. Все дела и поступки человека и даже его помыслы оцениваются, одобряются или порицаются по этому высшему, абсолютному критерию. Религия, безусловно, ближе к философии, чем мифология. Взгляд в вечность, ценностное восприятие жизни, поиск высших целей и смыслов присущи обеим формам сознания. Однако есть и различия. Религия — сознание массовое. Философия — сознание теоретическое. Религия не требует доказательства, разумного обоснования своих положений, истины веры она считает выше истин разума. Философия — всегда теоретизирование, всегда работа мысли. По отношению к философскому мировоззрению дофилософские (дорациональные) мировоззренческие формы и исторически и логически оказываются их необходимым, есте20 ственным предшествием. Мифологическое сознание было сознанием глубокой, интимной связи человека и природы в эпоху родового строя. Религиозное сознание (если говорить о его самой ценной, гуманистической стороне) было первым человеческим взглядом в вечность, первым сознанием единства человеческого рода, глубоким прочувствованием универсальной целостности бытия. Но подлинный переход от религиозно-мифологических представлений о мире к его философскому пониманию означал замену произвольного (фантастического, вымышленного) логически обоснованным, выводным знанием, опирающимся на человеческий разум как на самое надежное и естественное средство познания. Становление философского знания охватило несколько столетий ранней греческой истории (IX—VI вв. до н. э.). Оно осуществлялось как переход от конкретно-чувственных представлений к отвлеченным понятиям разума. Становление философии означало становление рационального постижения мира. 2.2.Основные идеи и исторические этапы развития западной философии Этот вопрос представляется очень трудным из-за его большого объема. Западная философия начинается с VI в. до н. э. и продолжается по сей день, т. е. существует 2600 лет. За это время было выдвинуто достаточно большое количество идей, проблем и их решений. Разумеется, в западной философии есть т. н. «сквозные» идеи: идея обоснования свободы человека и его «естественных» прав, идея познаваемости мира, идея человека как центра Универсума и многие другие. В разные исторические эпохи философия выдвигает на первый план те или другие идеи, предполагает те или иные решения поставленных проблем. Античная философия — философия древних греков и древних римлян, охватывающая период с VI в. до н. э. до VI в. н. э. Она внесла исключительный вклад в развитие мировой цивилизации, в ней заключено начало западной философии, почти всех ее последующих школ, идей и представлений, категорий, проблем. Во все времена, вплоть до сегодняшних дней, европейская наука, культура, философия возвращаются к античной философии как к своему источнику и колыбели, образцу мышления. Сам термин «философия» возникает тоже здесь. В противоположность «Софосу» — мудрецу-пророку, обладавшему «Софией» — тождественной мудростью, «Философ» — человек, стремящийся к истине, полной и завершенной. Философ — это человек, ищущий, любящий истину. Поэтому цель философа — понять «целое как целое», понять, в чем первопричина всего сущего, первопричина бытия. Понять с помощью разума, используя рациональную аргументацию. Надо объяснить мир как целое, избегая мифа, веры и фантазии, как это делают искусство и религия. Аристотель считал, что начало философии — в удивле21 нии человека перед миром и самим собой, а способность удивляться присуща природе человека. Следовательно, философствование присуще человеку и человечеству. Философия — это чистая любовь человека к истине и правде, это — «знание ради самого знания» (Аристотель). Это знание ради достижения свободы духа. Именно так понимая философию, римский политический деятель и мыслитель Цицерон (I в до н. э.) скажет, что не любить философию все равно, что не любить собственную мать. Философия — не просто поиск истины, но и способ жизни, присущий свободному человеку. Этапы античной философии. Традиционно выделяют: раннюю классику (натуралисты, досократики — Зенон, Парменид, Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Пифагор, Ксенофан, Демокрит и др.; главные проблемы — «Физис» и «Космос», его строение); среднюю классику (Сократ и его школа; софисты: Горгий, Типпий, Антифонт, Антисфен и др.; главная проблема — сущность человека); высокую классику (Платон, Аристотель и их школы; главная проблема — синтез философского знания, его проблем и методов и др.); эллинизм (Эпикур, Пиррон, стоики раннего периода — Панэций, Посидоний, поздние римские стоики или неостоицизм: Сенека, Эпиктет, Аврелий и др.; главные проблемы — мораль и свобода человека, проблема познания и т. д.). К ним прибавляются вопросы структуры космоса, судьбы космоса и человека, отношение Бога и человека (Плотин, Порфирий, Прокл, Филон Александрийский). Античная философия выдвинула ряд фундаментальных идей и проблем, которые не потеряли значения по сей день. 1. Проблемы начала всех вещей, бытия, небытия, материи и ее форм. Выдвигались идеи о принципиальной противоположности «формы» и «материи», о главных элементах, стихиях космоса; о тождестве и противоположности бытия и небытия; структурности бытия (атомы и пустота), текучести бытия и его противоречивости и т. д. Главные проблемы: как возник Космос? какова его структура? (Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Зенон, Демокрит). 2. Проблемы человека, его познания, его отношение с другими людьми. В чем сущность человеческой морали, есть ли не зависящие от обстоятельств нормы морали? Что такое политика и государство по отношению к человеку? Как соотносится рациональное с иррациональным в человеческом познании? Есть ли абсолютная истина и достижима ли она человеческим разумом? На эти вопросы давались различные, часто противоположные ответы (Сократ, софисты: Горгий, Гиппий, Антифонт, Пиррон, Секст Эмпирик, Эпикур, Посидоний и др.) 22 3. Проблемы воли и свободы человека, достижения счастья. Выдвигались идеи ничтожности человека перед силами природы и общественными катаклизмами и одновременно могущества и силы его духа в стремлении к свободе, к благородной жизни, к познанию, в котором философы прежде всего и видели счастье свободного человека (Сенека, Эпиктет, Аврелий, Эпикур, Тит Лукреций, Кар и др.). Главная проблематика — гносеологическая и моральная. 4. Проблемы отношения человека и Бога, божественной воли, строения Богом Космоса. Выдвигались идеи конструктивного Космоса и бытия, структуры материи, души, общества как взаимопроникающие и обусловливающие друг друга (Плотин, Филон Александрийский и др.). 5 Проблемы синтеза чувственного и сверхчувственного; идея синтетических формулировок основных философских проблем, построения метафизических систем, признававших два мира — мир идей и текучий, подвижный мир вещей. Проблема поиска рационального метода познания этих миров (Платон, Аристотель и их последователи). Разумеется, здесь перечислены не все проблемы и идеи, как и не все философы, их выдвигавшие. Средневековая европейская христианская философия — занимает большой период времени — с I до XV в. Главная особенность этого этапа развития философии — ее сопряженность с верованиями христианства. Философия развивается с учетом основных религиозных догм. Церковь являлась в те времена средоточием и центром духовной культуры и образования. Естественно, философия выступала как «служанка богословия», т. е. как дисциплина, отрасль знания, подводящая к более высокому и важному знанию — теологическому (богословскому). Подавляющее большинство философов того времени были представителями духовенства. Основные проблемы философии также смыкались с богословскими, как, например, «сотворен мир Богом или существует сам по себе?», «как сочетаются свобода воли человека и Божественное предопределение?» и т. д. Такое сближение философии с религией называют сакрализацией философии. Основные этапы средневековой философии — патристика и схоластика. Обычно этап патристики (от слова «патер» — «отец», имеются в виду «отцы Церкви») в истории философии определяется с I по VI в. Василий Великий, Августин Блаженный, Григорий Нисский, Тертуллиан, Ориген и другие разработчики основных догматов христианской религии были одновременно и крупнейшими философами своего времени. Главные проблемы патристики: 23 1) проблема сущности Бога и его тройственности (тринитарная проблема); 2) отношение веры и разума, откровения христиан и мудрости язычников (греков и римлян); 3) понимание истории как движения к определенной конечной цели и определение этой цели — «Град Божий»; 4) свобода воли человека и возможность спасения его души; 5) проблема происхождения зла в мире, причины, по которым его терпит Бог, и другие проблемы. На построение основных концепций и категориального аппарата философии «отцов Церкви» определенное влияние оказало учение Платона. С V по VIII в. — этап так называемой поздней патристики (Иоанн Дамаскин, Максим Исповедник, Петр Ивер и другие). Этот период не принес в философию значительных новаций. Этап схоластики (IX—XV вв.) продолжает проблематику патристики, являясь ее развитием. Основные догмы и положения уже разработаны, они шлифуются, уточняются, систематизируются. Сам термин «схоластика» обозначает «школьную, учебную» философию, преподававшуюся в университетах и школах. Все, кто занимался в то время науками, и особенно философией, были «схоластами», это звание было почетным, по смыслу близким понятию «ученый теоретик». Схоластическая философия в лице ее представителей (Эриугены, Бонавентуры, Альберта Великого, Фомы Аквинского, Росцеллина, Абеляра, Ансельма Кентерберийского и многих других) сохраняла интерес к поднятым патристикой философским проблемам. Однако если эти проблемы по содержанию по-прежнему были связаны с Божеством и тайной спасения, то на первый план все же выходят отношения разума и веры, религии и науки, а также вопрос соотношения общего и единичного. Последний вопрос был связан с догмой о троичности единого Бога и решался с позиций «номинализма» (общее существует только в имени или в уме, реально существуют только единичные вещи) или с позиций «реализма» (общее существует реально в виде некой сущности). Схоластическая философия ставила задачу постижения сущности христианского учения не только верою, но и на рациональной основе с помощью науки — философии. Отсюда последняя обретала статус науки, вполне сочетаемой с религией и помышляющей о спасении человеческой души. Античная философия теперь уже не считается враждебной христианству, и ей уделяется большое 24 внимание, ряд ее положений переосмысливается, ее категориальный аппарат находит применение при разработке проблем христианской философии. Отношение к понятиям, их определениям, классификациям и схемам становилось иногда чрезмерным, заслоняя суть проблемы. Тогда занятия философией сводились к выработке сети понятий, становились пустой игрой понятий — той самой «схоластикой», которую отождествляют и доныне с бессодержательностью, нежизненностью, надуманностью проблем, скрывающейся за многозначительностью и научностью терминов. Что касается христианского учения, то схоластика больше анализирует учения «отцов Церкви», чем Священное Писание. В это время влияние философии Платона падает и усиливается влияние Аристотеля с его четко выраженной философской позицией «реализма» и развитым логическим мышлением. Философия Ренессанса (Возрождения) в Европе (прежде всего в Италии) занимает период с XIV по XVI в. Само название эпохи говорит о возрождении интереса к античной философии и культуре, в которых начинают видеть образец для современности. Идеалом знания становится не религиозное, а светское знание. Наряду с авторитетом Священного Писания признается авторитет античной мудрости. Вместе с тем происходит возрождение «истинной» христианской духовности, переосмысливается христианская традиция, появляются ревнители христианства, такие как монах Джироламо Савонарола во Флоренции (1452—1498), резко протестующие против роскоши папства, извращения учения Христа клиром, зовущие к возрождению первоначального «апостольского» христианства. Поэтому связывать эпоху Возрождения только с античным наследием неверно. Духовного и христианского в нем тоже было много. Главная особенность философии Ренессанса — антропоцентризм. Теперь не Бог, а человек поставлен в центр исследований. Место человека в мире, его свобода, его судьба волнуют таких мыслителей, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Эразм Роттердамский, Никколо Макиавелли, Томас Мор, Мишель де Монтень и др. (XV-XVI вв.) Возникла новая система ценностей, где на первом месте стоят человек и природа, а затем религия с ее проблемами. Человек — природное существо. Отсюда другая особенность ренессансной культуры и философии — «секуляризация» — освобождение от церковного влияния. Постепенно и проблемы государства, морали, науки перестают рассматриваться всецело сквозь призму теологии. Эти области бытия обретают самостоятельное существование, законы которого могут изучаться светскими науками. Сказанное вовсе не означает, что религиозные проблемы, касающиеся бытия Бога, добра и зла, спасения души, забыты. 25 Просто они не находятся более в центре внимания философии. Это время становления опытных наук, которые постепенно выдвигаются в ранг важнейших наук, дающих истинное знание о природе (Коперник, Кеплер, Галилей, Бруно и др.). Мыслителям Ренессанса присуще нежелание анализировать понятия, тщательно различая (как это делали схоласты) мельчайшие оттенки категорий. Они стремятся осмысливать сами явления природы и общества, а не спорить о дефинициях (определениях). Большинство из них опираются на опыт и разум, а не на интуицию и откровение. Развивается и своеобразный скептицизм. На основе рационального сознания создаются и первые утопии, рисующие идеальное государство, — «Утопия» Т. Мора, «Город Солнца» Т. Кампанеллы и др. Философия Нового времени охватывает период XVI— XVIII вв. Это время становления и оформления естественных наук, отпочковавшихся от философии. Физика, химия, астрономия, математика, механика превращаются в самостоятельные науки. Однако остается проблемой выработка общенаучных методов познания, возникает необходимость обобщения и систематизации данных естественных наук. Отсюда возникают новые задачи и приоритеты в философии Нового времени. В центре внимания новой философии — теория познания, отработка методов истинного знания для всех наук. Если специальные «частные» науки открывают законы природы, то философия призвана обнаружить законы мышления, действующие во всех областях знания. Этим занимаются такие известные мыслители, как Френсис Бэкон, Томас Гоббс, Рене Декарт, Джон Локк, Бенедикт Спиноза, Готфрид Вильгельм Лейбниц (XVII в.). Они ищут законы разума, возможности которого представляются безграничными. Однако разум в реальной жизни «затуманен», «затемнен» некими ложными представлениями и понятиями — «идолами» (Бэкон). Возникает идея «чистого разума», т. е. свободного от «идолов», который проникает в сущность явлений. Активно ищут истинный, главный метод познания, который приведет к истине вечной, полной, абсолютной, признанной всеми людьми. Основой нового метода считают чувственный опыт, выдвигая идею сверхзначимости эмпирического индуктивного знания (Бэкон, Гоббс, Локк), или интеллект, дающий логическое, дедуктивно-математическое знание, не сводящееся к человеческому опыту (Декарт, Мальбранш, Спиноза). В любом случае, торжествуют рационализм и методы аналитического порядка, применяемые ко всем областям реальности. «Всерасчленяющий» и «всеанатомирующий» анализ (Ф. Энгельс), давший большой эффект (прежде всего в механике и математике), провоз26 глашается основой научного знания. Такое направление в современной методологии обычно называют «механицизм» и «метафизичность». В философии Нового времени появляется ряд специфических проблем и установок: — полная секуляризация науки. Синтез науки с религией, веры с разумом — невозможен. Никакие авторитеты не признаются, кроме авторитета самого разума (Т. Гоббс); — выдвижение науки в ранг важнейшего занятия человечества. Именно она способна обогатить человечество, избавить его от бед и страданий, поднять общество на новый этап развития, обеспечить общественный прогресс (Ф. Бэкон); — развитие наук и конечное подчинение человеком природы возможно тогда, когда будет сформирован главный метод мышления, метод «чистого» разума, способный действовать во всех науках. (Р. Декарт). Теория познания становится центром философии Нового времени. Проблема научного метода и шире — проблемы познания — всегда находились в центре внимания философии Нового времени. Нельзя познавать Бога, природу, человека, общество, не выяснив прежде, каковы законы познающего Разума. В отличие от других наук философия должна изучать именно мышление человека и его законы. Она должна найти такой метод, который применим ко всем наукам. Мыслители XVII—XVIII вв. неоднократно фиксировали внимание на том, что знаний (теорий, гипотез, осмысленных фактов в науке) много, а метод, которым можно получить и проверить истинность знания, не разработан. Надо найти истинный метод науки, найти те первопринципы Ума, с которых начинается построение истинной философии, а затем и всех других наук. При поисках нового «суперметода» и произошло разделение философов на сторонников эмпиризма («эмпирио» — опыт) и рационализма («рацио» — ум). Эмпирики (Ф. Бэкон, Т. Гоббс, Дж. Локк и др.) считали, что единственный источник знания — это опыт, который связан с чувственностью, ощущениями, восприятиями, представлениями. Содержание всех знаний человека или человечества, в конечном счете, сводится к опыту. «Нет ничего в познании, чего ранее не содержалось бы в ощущениях» — таков девиз эмпириковсенсуалистов («сене» — чувство, ощущение). В душе и разуме человека нет никаких врожденных знаний, представлений или идей. Душа и ум человека первоначально чисты, как вощеная табличка (tabula rasa — чистая доска), а уже ощущения, восприятия «пишут» на этой табличке свои «письмена». Поскольку ощущения могут обмануть, мы их проверяем посредством эксперимента, который корректирует данные органов чувств. Знание должно идти от частного, опытного (экспериментального) к обобщениям и выдвижению 27 теорий. Это — индуктивный метод движения ума, наряду с экспериментом он и есть истинный метод философии и всех наук. Рационалисты (Р. Декарт, Б. Спиноза, Г. Лейбниц и др.) считали, что опыт, основанный на ощущениях человека, не может быть основой общенаучного метода. Восприятия и ощущения иллюзорны. Мы можем ощущать то, чего нет (например, боль в потерянной конечности), и можем не ощущать некоторые звуки, цвета и прочее. Опытные данные, как и данные экспериментов, всегда сомнительны. Зато в самом Разуме, в самой нашей душе есть интуитивно ясные и отчетливые идеи. Главное то, что человек, несомненно, мыслит. Это основная, интуитивная (внеопытная) идея такова: «Я мыслю, следовательно, существую» (Р. Декарт). Затем, по правилам дедукции (от общего к частному), мы можем вывести возможность существования Бога, природы и других людей. Вывод рационалистов: в разуме человека содержится, независимо от опыта, ряд идей; эти идеи существуют не на основании ощущений, а до ощущений. Развивая заложенные в уме идеи, человек может получать истинное знание о мире. Разумеется, сведения о мире мы черпаем из ощущений, поэтому и опыт, и эксперимент — важные составляющие знаний о мире, но основу истинного метода надо искать в самом уме. Мышление основано на индукции и дедукции. Оно возникает независимо и до ощущений, но приложимо к ощущениям. Истинный метод всех наук и философии похож на математические методы. Последние даны вне непосредственного опыта; начинаются с общих, но предельно ясных и четких формулировок. Математика пользуется обычным методом, следуя от общих идей к частным выводам, в ней нет эксперимента. Противоположность подходов эмпиризма и рационализма в вопросах познания и научного метода была разрешена в немецкой классической философии. Немецкая классическая философия является одним из важнейших этапов развития европейской философии по богатству и значимости содержащихся в ней идей. Хронологически этот этап начинается с работы И. Канта «О форме и принципах чувственного и умопостигаемого миров» (1770) и заканчивается в 1872 г. со смертью Фейербаха. Представители школы: Иммануил Кант (1724—1804); Иоганн Готлиб Фихте (1762—1814); Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг (1775—1854); Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831), Людвиг Фейербах (1804—1872) и поныне остаются признанными гениями, с идеями которых соглашались. Эти идеи развивали, либо отрицали и критиковали (иногда и то и другое вместе) большинство философов XIX—XX вв. Несмотря на то, что эти мыслители крайне 28 своеобразны в своем творчестве, немецкая классическая философия — единое духовное образование. Основные идеи Канта связаны с теорией познания. Докантовская философия считала учение о законах человеческого мышления основной проблемой, так как, не зная законов деятельности человеческого разума, мы не сможем знать и законов природы, истории, религии и пр. Философы Нового времени считают, что разум человека всесилен, его возможности безграничны, из законов разума выводятся все другие законы и принципы. Например, опираясь на разум, можно понять основы веры, религии, человеческой свободы, принципы добра и зла, законы истории. Кант производит переворот в таком понимании роли и значения разума и рационального мышления. Он приходит к выводу об ограниченности разума сферой человеческой практики, практической жизнью людей и прежде всего моралью и религией. По содержанию все знания проистекают из ощущений. Но по форме человеческое знание исходит не из опыта отдельного человека, а из опыта всего человечества. Эти формы знания — прежде всего пространство и время, в которых все люди воспринимают реальный мир. Но пространство и время объективно не существуют. Следовательно, человек и человечество воспринимает мир не таким, какой он «сам по себе» вне и независимо от человека, а таким, каким мир воспринимается людьми. Этот мир — «мир для нас», который связан с «миром в себе», но мы никогда не перешагнем грань, разделяющую эти миры. Человек не в состоянии познать истинную суть вещей. Здесь Кант выступает как агностик. Но человек может и должен верить в то, что непостижимо разумом, верить в Бога, свободу, красоту, неотвратимость добра, конечность или бесконечность мира и т. п. Разум у Канта как бы дополнен верой. Мышление человека имеет не только природную основу, но и социальный характер. Человек мыслит, потому что он человек, а не наоборот. Он существо природное и подчинен законам природы. Но человек как мыслящее и общественное существо выше природы и ее законов. Именно в мышлении, в способности воспринимать прекрасное и моральное коренится основа свободы человека. Его мышление, развиваясь исторически, породило философию как некую науку, форму знания людей, которая связывает два мира: мир природы и ее необходимых законов и мир духа — мир свободы. Человечество движется к свободе. В этом движении — суть человеческой культуры. Кант подчеркивает естественное происхождение морали, когда утверждает, что люди понимали, что такое хорошо и что такое плохо без всякой теории морали. Принципы морали также вытекают из социальной прак29 тики людей. Кант выводит формулу морали для всех людей, которую называет «категорическим императивом» и суть которой в следующем: 1. Главной целью поступков человека должно быть собственное моральное совершенство и счастье других людей. 2. Поступки человека не должны нарушать свободу других людей. Соблюдая эти правила, человек может оценить, морально или не морально он поступает. Иоганн Готлиб Фихте развивал дальше идеи Канта, которого считал своим учителем. В работе «Опыт критики всяческого откровения» Фихте говорит о том, что теория не просто опирается на практику, сознание человека не просто социально, а более того — оно активно, т. е. сознание способно творить мир. Человек в мире активное, есть деятельностное существо. На что же направлена его свободная творческая деятельность? Прежде всего на свободу. Главным моральным убеждением человека, считал Фихте, должна быть мысль, что все люди свободны, как и ты сам, граница нашей свободы — свобода другого человека. Истинно свободен тот, кто всех вокруг себя делает свободными. Мы свободны, но мы и ответственны. Ответственность в том, чтобы понять свое место в мире, понять свое назначение и следовать ему, стремиться быть полезным обществу. Девиз Фихте — «Поступай всегда согласно своему назначению». Надо понимать не только цели своей жизни, но и цели народа, нации и помогать их реализовать, насколько это возможно. Поступая так, человек живет морально. Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг в ряде своих работ, прежде всего в «Философии искусства», подчеркивал, что искусство глубже, истиннее, по сравнению с наукой, так как полнее показывает жизнь. Разум и воля человека связаны с природой в практике. Где ярче всего видится совпадение природного и разумного? Когда мы наиболее полно понимаем природу и свое отношение к ней? В области искусства. Последнее оперирует не понятиями (как наука) но образами; искусство использует интуицию для понимания и природы разума. Бог, по мнению Шеллинга, выступает как творец-художник, который создал этот мир, но осмыслить его мы можем только как художественное произведение, используя интуитивные методы познания в философии. Против такого понимания философии и ее методов выступил Георг Вильгельм Фридрих Гегель. В первой большой своей работе «Феноменология духа» (1807) он определяет философию как науку, которая не может пользоваться интуитивно-образными методами познания мира. Суть вещей «схватывается» в понятиях, а не в образах. Человеческое мышление должно быть строго понятийным, если речь идет о науке. Если философия не наука, тогда 30 можно ей приписать любой метод. Но она именно наука о всеобщих законах духа, прежде всего духа, который сотворил историю, человека, а до них и природу, т. е. философия — это наука о законах духа и того, что он породил: природу, общество, мышление людей. Изучение этих законов и есть суть философии. Метод же истинной философии — диалектический метод, и это метод познания в понятиях. Что есть научная истина? Это соответствие понятия обозначаемому им предмету или процессу. Но разве природа, история, мысль не находятся в постоянном движении и развитии? Конечно, находятся. Более того, не только предметы и процессы меняются, движутся, развиваются и уничтожаются, но и наше знание о них также меняется. Вместе с изменением нашего знания о предметах, процессах меняется и сам предмет. Поэтому нет мира «вещей в себе» и «вещей для нас» (Кант). «Вещь в себе» — это то, что пока не познано человеком. Не познано сегодня, но может быть познано в перспективе. Гегель считал, что мир пронизан общими для природы общества и мышления законами, которые доступны для познания людей. Одновременно в каждой сфере природы, общества, мышления есть свои специфические законы, которые вскрываются конкретными науками: физикой, химией, биологией, историей и пр. Философия же выступает в виде «науки наук» и обладает методом, позволяющим учитывать противоречия в процессах движения и развития природы, общества и мышления. Диалектическая философия Гегеля предусматривает как главный принцип познания — совпадение (или тождество) мышления и бытия. Бытие проникнуто законами разума, оно разумно и подчиняется трем основным законам диалектики: 1. Закону взаимоперехода количества и качества. 2. Закону отрицания отрицания. 3. Главному закону — сути диалектики — единству и борьбе противоположностей. В своей работе «Философия истории» Гегель показывает разумность и строгую направленность исторического движения к свободе. Критерий прогресса в истории — степень свободы в обществе. Свобода начинается со свободы мыслить. В этом плане современный ему романо-германский мир, прусскую монархию Гегель оценивал весьма высоко. Что же можно отметить общего в столь различных системах немецкой классической философии? 31 1. Само понимание философии, ее роли в культуре и жизни человечества. Фило- софия провозглашена квинтэссенцией культуры. Человечество именно через философию познает себя, (а не через религию, искусство, науку), философия — это «эпоха, схваченная в мыслях». Впервые она понимается и как «строгая» наука, т. е. системное знание, обладающее особой структурой и понятийным аппаратом, а не просто — любовь к мудрости. 2. Диалектический метод, учитывающий противоречивость в развитии природы общества и мышления, объявляется главным и единственно верным как в философии, так и в других науках. 3. История человечества понимается как путь разума. Она проникнута разумом, имеет строгие законы, которые можно изучить, и на основе изучения законов управлять историей. Главный критерий прогресса общества — степень свободы человека. Философия должна показать, как человечество и личность могут прийти к свободе. В этом неумолимая ценность и гуманный пафос немецкой классической философии. Постклассаческая европейская философия XIX—XX вв. возникла в результате критики классической философии (и прежде всего немецкой). Классические решения основных философских проблем отвергаются или изменяются. Постклассическая философия не является однозначной по содержанию, в нее входят разные концепции и направления. Это иррационализм А. Шопенгауэра и Ф. Ницше; религиозно окрашенная философия Киркегора; диалектический материализм К. Маркса; позитивизм О. Конта и др. В чем сущность главных постклассических философских систем? Начнем с философии иррационализма. Для понимания сути европейского иррационализма XIX в. надо выяснить, что представлял собой европейский рационализм XVI—XIX вв., бывший его противоположностью. Система европейского рационализма складывалась в процессе изучения мышления и вычленения его законов. Уже Бэкон, затем Декарт, Локк, Лейбниц, Спиноза и другие мыслители ищут законы «чистого разума», т. е. разума, очищенного от заблуждений, всесильного, безграничного и могущего изменить жизнь людей сообразно своим законам. Считалось, что «чистый разум» может дать метод, приемлемый для всех наук. Принципы разума могут лечь в основу морали, политики, свободы и т. п., и на этих же принципах следует строить совершенное государство. Историю также следует понимать с точки зрения разумности, рациональности. «Все действительное — разумно, все разумное — действительно», — говорил Гегель. 32 Если разум имеет законы, которые познает философия и которые доступны познанию человека, то разумом можно управлять на основе знания его же законов. Иначе говоря, возможен прогресс в обществе на основе применения законов разума, на основе просвещения людей, а также возможно управление природой и безграничное развитие духовных и физических способностей и сил человека. Однако этой безграничной вере ученых и философов в силу человеческого разума и неизбежность общественного прогресса был нанесен тяжелый удар Французской революцией 1789 г. Общество, провозгласившее разум божеством и официально положившее рациональные идеи в основу политики, на поверку оказалось неразумным и бесчеловечным. Террор и невиданные ранее зверства правительства, основанного «на принципах разума», заставили задуматься над действительными возможностями науки и разума. Оказалось, что они не всегда смягчают нравы и устанавливают общую гармонию, что процесс добывания истины тоже доступен не всем и каждому, что знание «аристократично». Оказалось, что история в большей степени наполнена мифами и стереотипами, чем разумом. И главное — люди не столько нуждаются в научной истине, сколько в устраивающих их жизненных мифах, «внутри» которых легче жить. Развитие науки и техники может не только облегчить жизнь общества, но при известных условиях способно вообще уничтожить самую жизнь. Иррационалистическая философия Артура Шопенгауэра (1788—1860) стала своеобразным ответом на эти обстоятельства. В своей основной работе «Мир как воля и представление» философ выступает как продолжатель дела Канта. Мир, считает он, не основан на принципах разума. В мире вообще нет разума, а есть воля. Последнюю, по Шопенгауэру, надо понимать широко — не как качество человеческой души, а как «порыв», существующий в природе и в обществе. Например, в мире животных есть «порыв» — стремление к сохранению жизни, в физическом мире есть притяжение, тяготение, магнетизм, в обществе существуют воля государств, рас, народов и отдельных людей, воля «разлита» в природе и обществе. Но она слепа, не имеет разумной цели, иррациональна. Воля порождает все явления и процессы в мире, но сама она безосновна и беспричинна. Она выступает как бесцельная потребность выжить. На человеческом уровне воля выступает в виде страстей (аффектов): властолюбия, мстительности, половой любви и т. д. Если основа мира — воля — неразумна, то и мир, по сути дела, неразумен. История лишена смысла, в ней нет никакого разумного обоснования. Наука постоянно заходит в тупик, когда пытается обосновать 33 мир из законов разума. Мир не стал лучше из-за развития науки и техники. Последние становятся большим злом. Время враждебно человеку, оно безжалостно и неумолимо. В религии человек пытается победить время через концепцию бессмертия души. Но это — иллюзия. Пространство тоже враждебно человеку, оно разделяет людей. В целом жизнь людей — это безнадежное длительное угасание и горе. Смысл жизни состоит в понимании того, что мир — это скорбь. Человек может прожить достойно, искоренив в себе «волю к жизни», устранив аффекты, вызванные волей. Человек может придать своей жизни смысл путем избавления от «воли к жизни». Шопенгауэр ссылается на положения древнеиндийской философии, зовущей человека к отрицанию иллюзорного мира и стремлению к «нирване». Таким образом, Шопенгауэр приходит к пессимистическим выводам о бессилии человека и безнадежности его попыток познать не только законы общества, но и самой возможности познать мир (поскольку у воли, «разлитой» в мире, нет законов). Он приходит к отрицанию морального прогресса и возможности построения счастливого и разумного государства. Эти идеи Шопенгауэра получили развитие в философии XIX—XX вв., особенно в экзистенциализме и философии жизни. Фридрих Ницше (1844—1900) считал себя учеником Шопенгауэра и разделял его иррационалистический взгляд на мир, который он понимал как вечное становление, вечный поток, где все возвращается «на круги своя». Человек не должен бояться смерти, потому что мир повторяется во времени с незначительными вариациями. Мир — это жизнь. Другого мира нет. В мире действует слепая воля, но «воля к жизни» на человеческом уровне проявляется как «воля к власти». Последняя является основой самоутверждения в формах искусства, морали, религии и науки, движущей причиной человеческой культуры. Человек воплощает в себе «волю к власти». Он выделяется из мира животных, создавая мораль, религию, стремясь к истине, но в этом кроется величайшая ошибка. Истины нет. Познание всегда не более чем истолкование фактов, которые можно толковать как вздумается. Человек «истолковывает» мир, в котором он живет, создавая свой «маленький мир». Этот мир иллюзии, где проявляется воля человека к власти. В работах «Воля к власти», «Человеческое, слишком человеческое», «Так говорил Заратустра» Ницше дает оригинальное понимание человеческой морали, которая предельно относительна. Истин морали нет. Но у моральных действий (поступков) есть критерий. Критерий действия, или «практической морали» — степень приближения человека к власти. Никакой общей морали «для всех» не существует. То, что морально (справедливо, хо34 рошо, полезно) для одних, не морально для других. Раньше, до Сократа, мораль отражала интересы сильных, умных, богатых, благородных людей. Сократ был «первым декадентом» в философии, человеком, который пытался найти «общую» мораль — правила Нравственности, которых должны придерживаться все люди без исключения. Но главным искажением морали стало христианское учение, которое восторжествовало в европейской культуре. Христианская мораль стала «... суммой условий сохранения бедных, полуудачных и полностью неудачных видов человека». Христианская мораль перевернула истинные идеалы людей в целях сохранения стадного большинства, убогого и физически, и умственно. Она провозгласила добром смирение, нищету духа, аскетизм тела. Эта стадная мораль даже не может быть критически осмыслена, поскольку она приписывается Богу, а догматы не обсуждаются, но исполняются. Ницше считал, что сложившиеся ценности европейской культуры следует подвергнуть переоценке. Однако такая способность к переоценке ценностей — свойство особого человека, носителя творчества и воли, который вскоре должен появиться в мире. Ницше предрекал появление «сверхчеловека». «Сверхчеловек» — это не герой и не великий человек, как Бетховен, Наполеон, Шопенгауэр или Гете. Это новая порода людей, которой еще не было в мире. Кстати сказать, «сверхчеловек» не появляется из какой-либо определенной нации, он — плод развития всего человечества (прежде всего европейцев). Эта новая каста «сверхлюдей» преобразует будущую культуру и мораль человечества. Она даст народам новые мифы взамен старых. Эти люди не будут иметь иллюзий старой морали и культуры. Справедливость для них будет состоять в неравенстве. Никаких общих законов морали для «слабых» и «сильных» не должно быть. Истинная справедливость есть функция силы и власти и должна служить «сильным» людям. Для «слабых» высшая справедливость — это погибнуть и освободить место для нового поколения «сверхлюдей». Идеи Ницше были использованы в нацистской Германии как одна из основ идеологии Третьего рейха, однако не надо забывать, что нацисты и Гегеля, и Фихте причисляли чуть ли не к своим предшественникам. Ницше, конечно, не был идеологом античеловечности и нацизма. Таких людей, как Гитлер, он глубоко презирал, идеи национализма и социализма (национал - социализма) не разделял. Но из его работ, часто написанных в афористической, поэтической манере, можно сделать и антигуманные, бесчеловеческие выводы. 35 Постклассическая европейская философия включала в себя не только иррациональные, но и мощные рациональные системы. Наиболее известны марксизм и позитивизм. Карл Маркс (1818—1883) — один из величайших экономистов и социологов XIX в. В области философии Маркс считал себя учеником Гегеля. Его философия стала значительным шагом в развитии европейской мысли. В ряде своих работ («Тезисы о Фейербахе», «Немецкая идеология», «Капитал» и др.) Маркс формулирует свой метод философии как диалектико-материалистический. Он говорило том, что диалектика должна помочь объяснить реальный мир из него самого, а не из абстрактно выведенных понятий духа. Главное — не объяснить мир, а изменить его. Философия же есть духовное оружие такого изменения. Наиболее интересны философские взгляды Маркса на общество. Он развивает материалистическое понимание истории, где применяет метод диалектического материализма. В общественном производстве люди независимо от своей воли, с необходимостью вступают в производственные отношения, которые образуют «базис» общества. В их основе лежит отношение к собственности на средства производства. Базисные отношения влияют на «надстройку», которая состоит из политических, правовых, религиозных, моральных и др. отношений людей. Маркс считал, что духовные отношения зависят от материальных, а не наоборот. В целом не сознание определяет бытие, а общественное бытие определяет сознание. Поскольку базис общества непрерывно изменяется, изменяется само производство, то меняется и надстройка общества. Совокупность конкретно-исторических отношений базиса и надстройки называется «общественно-экономическая формацией». В самом общем виде в концепции Маркса три формации: доклассовая, классовая и бесклассовая. Общество закономерно и естественно двигается к бесклассовой формации, т. е. к коммунизму. Это движение сложно, противоречиво, но, в конечном счете, неизбежно. Экономические отношения на последней фазе подчинены социальным (отсюда — социализм). В обществе будет отсутствовать эксплуатация человека человеком, эксплуатироваться будет труд машин, человек будет только управлять сложным автоматическим производством и большую часть своего времени потратит на свое духовное и телесное самосовершенствование. Общее социально-культурное развитие человечества на фоне чрезвычайно развитой материально технической базы, изобилие продуктов и доступность услуг искоренит негативные проявления общества: насилие, воровство и пр. Однако механизмом смены общественноэкономических формаций является социальная революция, включающая насилие. В конечном счете, считал Маркс, изменится вся социальная реальность, начнется «подлинная 36 история», изменится человек. Государство отомрет как аппарат насилия, ненужными окажутся ранее существовавшие формы семейных отношений, появится всемирный язык, сам человек станет «универсальным в своей деятельности и гармонично развитым». Огюст Конт (1798—1857) — известнейший французский философ, основатель школы «позитивизма», отвергал идеи немецкой классической философии, противопоставив «старой» философии как науке о первоначалах бытия новый «позитивный» взгляд на теорию и историю науки. Вся «старая» философия от греков до Гегеля объявляется Контом «спекулятивной», т. е. ненаучной, необъективной, чем-то вроде сказок и мифов. Дело в том, что никаких первопричин бытия нет и быть не может. Есть явления в мире, которые и должна познавать наука, опираясь на методы, которые она сама и вырабатывает. Например, химия имеет свои методы, а математика — свои. Общих же методов, действующих во всех науках, по мнению Конта, не существует. Общество изучает новая наука — социология, основателем которой и был философ. Главная идея Конта достаточно четко просматривается: 1) философия не наука, 2) а наука сама себе философия. В своих работах он выделял три стадии интеллектуальной эволюции человечества: теологическую, метафизическую и позитивную, научную. На первых двух стадиях человечество объясняет мир неверно, через сверхъестественные причины или выдуманные абстракции. На последней стадии, опираясь на наблюдения и эксперимент, а также на законы формальной логики, человечество способно понять действительные законы явлений. Однако каких-то особых «мировых» или философских закономерностей в мире нет. Новая позитивная философия, по Конту, должна обобщать данные естественных наук, их главные результаты и методы, тем самым, помогая возникновению нового синтетического знания. В конечном счете, новая позитивная философия сможет помочь человечеству изменить общество к лучшему состоянию. Современная западная философия XX в. отличается от «классического» этапа своего развития рядом особенностей, понять которые можно только сопоставив этапы. Классическая западная философия выдвинула требование познания природы и общества с целью их разумного преобразования. При этом большинство мыслителей исходило из тезиса доступности познания и достижения истины любым человеком. Такой гносеологический «демократизм» дополнялся «оптимизмом». 37 Считалось вполне возможным на основе постижения законов природы и общества господствовать над ними. Это означало прежде всего достижение материального благоденствия человечества при помощи науки и высочайшего развития человека, всех его духовных и физических сил, при помощи установления оптимального общественного устройства. Несокрушимой вере ученых в силу человеческого разума и обязательность общественного процесса первый удар был нанесен Великой французской революцией 1789 г. Последующие события в Европе и Америке (наполеоновские войны, перевороты, революция 1848 г.) заставили усомниться в значимости просвещения для смягчения нравов и установления социальной гармонии. Наука же показала свой «звериный оскал» в мировой войне 1914 г., продемонстрировав способность использовать ее для массового уничтожения человечества и его культуры в газовых атаках и ковровых бомбардировках мирных городов. Не мудрено, что наиболее проницательные мыслители конца XIX в. в момент казалось бы наибольшего торжества идей классической философии вдруг заговорили о сомнительности исторического прогресса, релятивности истины, иррациональности истории и самой души европейского «цивилизованного» человека. Надлом классической философии произошел уже в учениях Артура Шопенгауэра, Фридриха Ницше и их последователей. Эти выдающиеся философы показали, что и познание и процесс добывания истины доступны далеко не всем и каждому, что мир вовсе не является рациональной единой системой, а прогресс наук привел к ужасным для человечества последствиям. История скорее иррациональна, а познание аристократично и преисполнено мифами. Попытка же создать всеобъемлющее мировоззрение выглядит просто смешной на фоне крайней индивидуализации человеческого бытия, его автоматизации. Проблема человека повернулась доселе невидимой гранью. С одной стороны — нивелировка, «усреднение» человека, становление и распространение в мире «человека толпы»; с другой стороны — одиночество, отчаяние и беспомощность человека перед миром и обществом как предел индивидуализма. Уже у Шопенгауэра, Ницше, Киркегора мы находим мотивы более позднего этапа западной философии, которые доминируют в ней с 20-х гг. XX вв. Если коротко определить основные тенденции современного философского мышления на Западе, то мы назовем сциентизм, антропологизм, возврат к основам мистико-религиозной философии. Коротко очертим суть названных тенденций. В XX в. выдвигается целый ряд смелых и новых идей, удачно конкурирующих со старой «классической» философской системой. Какие же это идеи? 38 1. Идея изучения жизни отдельного человека и важности ее анализа, примата изучения жизни индивида над изучением больших человеческих общностей (классов, народов, наций, этносов и т. д.). 2. Идея движения от свободного и разумного человека, способного кардинально переделать природу и общество и себя лично, к человеку, жестко детерминированному экономикой, политикой, религией и пр. Оказалось, что у человека есть не только «разум» и «сознание», но и «подсознание», которое вместе с интуицией становятся центром современной антропологии. 3. Идея о том, что сознание и разум отдельного человека и (что важнее) общественное сознание — это не независимые структуры. Напротив, объявляется, что они — объекты манипуляции со стороны различных сил: государств, партий, авторитетов (и даже иррациональных сил) — масонов, магов, тайных орденов и т.д. 4. Идея двух не пересекающихся линий человеческого знания — научного и философского, имеющих своим конечным продуктом «научную истину» и «философскую правду». Соответственно, оптимистические взгляды «классической» западной философии продолжаются в идеях «технотронного» «постиндустриального» общества. Но куда больший вес имеют идеи антигуманистической сущности науки, которая может привести к физической гибели мира в огне ядерного взрыва или к его деградации путем промывания мозгов средствами современной электронной техники и тотального контроля над огромными массами людей, — возможность, которую тоже открыла современная наука. Возникают принципиально новые философские картины мира и стили мышления. Например, социально-экологический стиль мышления и картины мира, определяющие современную науку и культуру. С середины 50-х гг. XX вв. проблемы развития человечества в связи с бурной научно-технической революцией начали разрабатываться в мировом масштабе. У истоков научных дискуссий стояли различные научные объединения, из которых наиболее заметным был так называемый «Римский клуб», возглавляемый Аурелио Печчеи. Страх за будущее человечества побудил ученых выставить три основных вопроса: возникает ли между человеком и природой катастрофическое противоречие? Если это так, то можно ли сказать, что это противоречие вытекает из существа научно-технического прогресса? Можно ли остановить гибель природы и человечества, и каким путем? Несмотря на различные варианты ответов на заданные вопросы и различные аргументации, основные черты духовной позиции «нового гуманизма» и новой картины мира таковы: малое против большого, базис против центра, самоопределение против определения 39 извне, естественное против искусственного, ремесленное против промышленного, деревня против города, биологическое против химического, дерево, камень против бетона, пластики, химических материалов, ограничение потребления против потребления, экономия против расточительства, мягкость против жестокости. Новая картина мира поставила в зенит истории ее прогресса — человека. Человек — центр деятельности общества, а не производительная или какая-либо другая сила. Культурное развитие человека отстало от энергетических и технических возможностей общества. Выход видится в развитии культуры и формировании новых качеств человека. В эти новые качества (основу нового гуманизма) входят глобальность мышления, любовь к справедливости, отвращение к насилию. Отсюда видны и новые задачи человечества: 1. Сохранение культурного наследия. 2. Создание мировых объединений сверхгосударственной общности. 3. Сохранение естественной среды обитания. 4. Увеличение эффективности производства. 5. Правильное использование ресурсов природы. 6. Развитие внутренних (интеллектуальных), сенситивных (чувственных), соматических (телесных) способностей человека. Вместе с тем широко распространялись не новые в принципе, но модернизированные иррационально-мистические представления о мире, связанные с возрождением астрологии, магии, изучением «паранормальных» явлений в психике человека и в природе. Феномены магии весьма различны: 1. медицинская магия (знахарство, колдовство, шаманство); 2.черная магия — средство причинения зла и устранения противников с претензиями на альтернативную социальную власть (сглаз, порча, заклинания и пр.); 3. церемониальная магия (воздействие на природу с целью изменения: «вызов дождя» или моделирование успешной войны с врагом, охоты и т. д.); 4. религиозная магия (изгнание злых духов или слияние с божеством посредством обрядов, каббала, экзорцизм и т. д.). Необычайно распространившаяся астрология относится к оккультным наукам, т. е. формам знания, основанным на мантических учениях (гадание по руке, по рельефу черепа, внутренностям и костям животных, по числам и т. п.). Астрология ищет откровение, кото40 рое объяснит строение всего космоса, пути творения мира и покажет судьбу отдельного человека. К оккультным наукам относится и алхимия, совершающая «трансмутацию» вещества (качественный переход свинца в золото, угля в алмазы и т. д.) и занимающаяся постижением тайн природы через магические действия и процедуры типа: «перегонка», «сублимация», «созревание металлов», «рост души металлов», «влияние зеленой звезды» и т. д. и т. п. В паранормальные явления входят: ясновидение, духовидение, телепатия, телекинез, полтергейст и проблемы НЛО. В основном эти явления объясняются видами природной энергии, о которых мы пока ничего не знаем, или особыми свойствами сознания отдельных неординарных лиц (экстрасенсов, белых и черных колдунов, шаманов и т. д.) или наличием внеземных форм жизни. Если характеризовать все эти явления с точки зрения «нового» взгляда на мир (новая картина мира) и «нового» мышления XX в., следует отметить следующие основные положения: 1. Магия, астрология, духовидение и пр. рассматриваются как реализация объективных возможностей, заложенных в природе или в сознании человека, еще неизвестных науке, но в принципе познаваемых. 2. Магические и мистические явления не противоречат науке, а дополняют ее, объясняя духовную сущность человека и космоса не рациональным по преимуществу путем (откровением, озарением и пр.). 3. Новое видение мира основано на мистических переживаниях, особых состояниях сознания (вне обыденности и рациональности), особом языке, описывающем реальную и «загробную» жизни в принципиальной «приграничности» с наукой и практикой. Там, где практика не достигла уверенного объяснения, всегда находится место для магии, паранормальных явлений и пр. Поскольку природа неисчерпаема, то наука и практика всегда ограниченны. А, следовательно, мы всегда будем сталкиваться с иррационально-мистическим, магическим представлением о мире. Известный вклад в иррационально-мистическую картину мира внесло психоаналитическое направление в психологии и культорологии. Оно возникло как вполне рациональное учение об особенностях психики человека, объясняющее глубины его подсознания, влияние эмоций, чувств, впечатлений на поведение человека и особенности культуры человека, Однако учение основателей психоанализа З. Фрейда, К. Юнга, А. Адлера было истолковано в иррационально мистической плоскости. Взяв за точку отсчета идеи психоаналити41 ков о врожденности и наследственности «первичных влечений» человека, сексуальных комплексов, природы бессознательного как внутреннего и сущностного ядра человека, ряд мыслителей говорили о принципиальной необъяснимости человеческой деятельности, мистической сущности сексуальной свободы и негативном разуме человечества, исключающем рациональность (В. Рейх, Карен Хорн и др.) Феноменология. Современная феноменология так или иначе связана с концепцией Эдмунда Гуссерля (1859— 1938), разработавшего основные принципы феноменологической философии. До него феноменология понималась в качестве описательного исследования, которое должно предшествовать всякому объяснению интересующего явления. Гуссерль впервые рассматривает феноменологию как новую философию с присущим ей новым, феноменологическим методом, являющимся фундаментом науки Главные цели феноменологии — построить науку о науке, наукоучение и раскрыть жизненный мир, мир повседневной жизни как основу всего познания, в том числе научного. Гуссерль считал, что начинать изучение жизненного мира и науки следует с исследования сознания, потому что реальность доступна людям только через него. Важна не сама реальность, а то, как она воспринимается и осмысливается человеком. Сознание должно изучаться не как средство исследования мира, а как основной предмет философии. Тогда закономерно встают следующие вопросы: 1) что есть сознание? и 2) чем оно отличается от того, что не является сознанием? Феноменологи стремятся выделить чистое, т. е. допредметное, досимволическое сознание, или «субъективный поток», и определить его особенности. Делают они это потому, что сознание — очень сложное образование с различными функциями. Выделив «чистое» сознание, мы поймем сущность сознания вообще. Главная характеристика последнего — это его постоянная направленность на предметы. Такая «наивная» направленность сознания на внешние предметы называется «интенциональностью»; сознание всегда интенционально, т. е. направлено на что-либо. В своей деятельности, как теоретической, так и практической, человек «наивен», т. е. он не видит тех «смыслов», которые сам вносит в осознаваемые им предметы. Он считает, что познает объекты как нечто независящее от сознания, своего и других людей, но на самом деле это не объекты, а «предметы» (то, что предо мной), иными словами, объекты, в которые я вношу определенные смыслы — или «очеловеченные объекты», т. е. данные в со42 знании. Важно различать эти «смыслы сознания» («чистое сознание») и то, что вне его, т. е. собственно объекты. До всех наук и теорий существует жизненный мир — наивная повседневная жизнь, которая и есть источник всех теорий и понятий науки. Жизненный мир — фундаментальная предпосылка культуры и цивилизации. Он наполнен «смыслами» сознания, через которые мы воспринимаем объекты бытия. Но трагедия в том и состоит, что мы этого не понимаем. Мы думаем, что исследуем первичное бытие вне сознания, а на самом деле исследуем вторичные образования «жизненного мира» и из них черпаем понятия науки. Задача феноменологии — показать, как родились вторичные образования этого мира. Чтобы понять генезис понятий и вскрыть природу истинного, «чистого сознания», надо провести редукцию сознания, т. е. перейти от рассмотрения конкретных предметов к анализу их чистой "сущности". Для этого мы прибегаем к способу «Эпохе» — такой операции мысли, когда внимание ученого направлено не на предмет, а на то, каким образом даны указанные предметы нашему сознанию. Предмет как бы остается в стороне, а на первый план выходит состояние сознания. Сфера, где осознается предмет — «чистое сознание», т. е. очищенное от догм, схем и стереотипов мышления, а главное — от попыток найти основу сознания в том, что им не является. «Чистое сознание», освобожденное от всех человеческих установок, доопытное, становится доступным пониманию при помощи «редукции» (сведения) — мыслительной операции, которая позволяет сначала перейти от рассмотрения предметов к осмыслению их чистой сущности способом «Эпохе», а затем перейти к постижению фундамента всего существующего — «абсолютного Я». Оказывается, что сознание в чистом виде — «абсолютное Я» (которое одновременно есть центр потока сознания человека) — как бы конструирует мир, внося в него «смыслы». Все виды реальности, с которыми имеет дело человек, объясняются из актов сознания. Объективной реальности, существующей вне и независимо от сознания, просто нет. А сознание объясняется из самого себя, обнаруживает себя как феномен. Гуссерль, Брентано, Хайдеггер, Мерло-Понти и другие основоположники феноменологии понимали, что это новая наука о сознании, новое начало в философии, которое отражает определенный рубеж: переход от конструктивизма и иррационализма к возможности рефлексивного исследования бесконечно многообразных видов человеческого опыта. Методы феноменологии оказали большое влияние на развитие философии в XX в., в частности, на развитие экзистенциализма, герменевтики, аналитической философии. 43 Философия жизни — направление, сложившееся в конце XIX в. и существующее поныне. Оно начинается с философии Ф. Ницше и развивается такими известными учеными, как В. Дильтей, Г. Зиммель, А. Бергсон, О. Шпенглер. Пика известности философия жизни достигла в 20—30-е гг. в Европе. Уже само название указывает на центральное понятие данного направления — «жизнь». Жизнь — первичная реальность, понимаемая как целостный процесс, непрерывное творческое становление «живого». Жизнь противостоит не жизни, всему неорганическому, неразвивающемуся, застывшему. Таким образом, в понятие жизни включаются и биологические, и культурно-исторические явления. Поскольку «жизнь» находится в постоянном движении и противоречии, наука не может быть эффективным средством ее познания. Наука и лежащий в ее основе рассудок пользуются аналитическим методом, разлагающим явления жизни на отдельные части. Связи между предметами действительности наука в состоянии выяснить, а поэтому она может изменить мир в пользу человека. Но понять сущность мира наука, как и вообще разум, бессильны. Разум всегда ориентирован, он ставит цели, тогда как «жизнь» выше любой целесообразности. Поэтому на первое место в философии жизни выходят не рациональные, а интуитивные формы познания (интуиция, понимание, миф, формы символического, образного познания, например, искусство и проч.). Поскольку такие явления, как интуиция, понимание, и др., протекают в сознании личности и не могут быть доступными каждому человеку, возникает проблема «аристократизации» познания. Но познание истины доступно каждому в процессе обучения. Человек реализует себя как личность в истории и культуре. Его творчество соответствует «жизни», он есть процесс и одновременно результат биологической и социальной приспособляемости. Человек живет в истории, но она не имеет объективных законов. История имеет судьбу, и человек имеет судьбу О. Шпенглер пишет, что общая история людей — это фикция. Культура и цивилизация всегда локальны, имеют свою судьбу. Они возникают, развиваются и рушатся. Цивилизация и культура настолько своеобразны, что не может быть и речи о полном понимании и серьезном влиянии их друг на друга. Следовательно, каждая цивилизация и культура имеют свои ценности, которые меняются. Но есть ли такие ценности «жизни», которые безотносительны к специфике культур? Да, есть. Например, Ф. Ницше утверждал, что эти ценности зафиксированы на этапе античной цивилизации в Древней Греции: стремление к жизни, отсутствие страха смерти, желание быть сильнее других, во- 44 ля к власти, благородство и аристократизм духа — вот основные, новые установки и ценности философии жизни. Положения философии жизни разрабатывались в экзистенциализме, персонализме, прагматизме и других течениях философии XX в. Философская антропология как школа западной современной философии возникает в начале XX в. У истоков этого направления стояли немецкие философы Макс Шелер (18741928), Гельмут Плеснер (1892-1985), Арнольд Гелен (1904—1976). Разумеется, у них были предшественники, поскольку в европейской философии всегда одним из основных вопросов был вопрос о месте человека в мироздании. Ряд мыслителей антропологию ставили в центр всей философии (Монтень, Паскаль, Кант, Ницше и др.). Кант даже сводил все главные вопросы философии к одному — что такое человек? Однако, несмотря на известную взаимосвязь концепций, философская антропология XX в. — оригинальное учение. Основные идеи направления были изложены в работе Шелера «Положение человека в космосе» (1927). Человек, в отличие от животных, может освободить себя от давления биологических потребностей. Он способен сказать «нет» влечениям и инстинктам, которые получил от природы. Человек отличается от животного не наличием интеллекта (здесь отличие только количественное), он может выйти за пределы заданной ему природой вечной биологической программы. У человека в отличие от животного есть внутреннее Я, самосознание и самоидентичность. Кроме интеллекта (который есть и у высших животных) у человека есть духовность. Дух деятелен, он различает добро и зло, уважение, красоту и т. д. Центром духа является личность. Инстинкты, психические функции, биохимические процессы, которые названы у Шелера «порывом», и духовность могут в человеке гармонизироваться. И человек, который разорван между своими инстинктами и своей духовностью, способен к сочетанию чувственных влечений и духовных актов в рамках персоны. Гельмут Плеснер указывал на то, что человека от животных отличает особое «поле взаимоотношений» со средой. Не «дух», а структура жизненных взаимоотношений со средой определяет телесную и духовную организацию живых существ. Эти отношения Плеснер назвал «позициональностью». Особенности «позициональности» человека в том, что он не слит постоянно со своим телом как животные, а выходит за рамки телесного. В работе «Ступени органического и человек» (1928) Плеснер называет отношение человека к миру «эксцентричной позициональностью». Это состояние, когда человек как бы дистанцирует- 45 ся от своего тела, противопоставляя его самосознанию. Человек может осознавать себя как мыслящую плоть, чего нет у животных. В труде Арнольда Гелена «Человек. Его природа и положение в мире» (1940) прослеживается идея понимания сути человека через совокупные данные множества научных дисциплин. Главное — понять то, что существует единство человеческого рода поверх всех расовых, национальных, этнических и других особенностей, а также имеется целостное единство человеческого индивида. Человек — это действующее существо, он может выжить, только действуя, так он физически устроен. Действительно у человека нет специальных органов нападения и защиты (когтей, шерсти и т.п.), нет остроты обоняния или зрения, высокой скорости передвижения и т.п. В этом плане, по Гелену, человек — «недостаточное существо», он отличается от всех животных физиологически. Следовательно, дарвиновский принцип естественного отбора не действует по отношению к человеку. Именно эта «нехватка» приспособлений для выживания в природе требовала замещения инстинктов и специализированных органов интеллектом и рукой, способной к орудийной деятельности. Человек творит свой особый мир — «вторую природу», которая состоит в орудийной деятельности и коммуникации. «Вторая природа» — это мир культуры, человек может выжить только в культуре. Мир человека — это и есть мир культуры. Человек приспосабливается к любой природной среде через мир культуры, поэтому он не зависит прямо и непосредственно от климата или особенностей животного мира, как другие животные. Но тогда человек никогда не бывает «естественным», а всегда — социальным существом. Животное живет «здесь» и «теперь», а человек, кроме этого, способен понимать будущее, т. е. то, чего еще нет. Эти и другие особенности восприятия мира человеком определяют его сущность. Человек способен творить свой мир, свою культуру, в этом его главное предназначение. Поэтому, писал Гелен, на место лозунга: «Назад к природе» надо поставить лозунг: «Назад к культуре». В целом философская антропология должна была показать особенности и сущность человеческого рода на основе синтеза данных естественных и социальных дисциплин с целостным философским постижением человека. Главный итог — в отказе от биологизаторских концепций сущности человека, подчеркивание духовных и творческих основ человека и общества. 46 Экзистенциализм как направление современной мысли возник в начале 20-х гг. в Германии и Франции. Многие исследователи видят характерные черты экзистенциализма в работах русских философов, эмигрировавших после революции в 1917 г. за рубеж (Н. Бердяев, Л. Шестов). Дать определение экзистенциализму достаточно трудно из-за огромного количества философских проблем, которые он ставит, создавая возможность широкого его толкования. Принято различать религиозный экзистенциализм (Ясперс, Марсель, Бердяев, Шестов, Бубер) и атеистический (Сартр, Камю, Мерло-Понти, Хайдеггер). В новейших энциклопедиях можно встретить деление на экзистенциальную онтологию (Хайдеггер), экзистенциальное озарение (Ясперс) и экзистенциализм (Ж. П. Сартр). Иногда это направление классифицируют по странам — французский, немецкий, русский и т. д. Существуют и другие подходы к определению экзистенциализма как доктрины и ее систематизации. Из всех подходов остановимся на концептуальном. Для всех экзистенциалистских учений характерно убеждение в том, что единственной подлинной действительностью является бытие человеческой личности. Это бытие — начало и конец любого знания, и прежде всего философского. Человек сначала существует — думает, чувствует, живет, а потом уже определяет себя в мире. Он сам определяет свою сущность. Сущность человека следует искать не вне его (как, например, марксизм ищет ее в производственных отношениях, а томизм — в Божественном Предопределении). Она не есть некий идеальный образ — прототип, имеющий «вечные», человеческие, или «антропологические» качества. Сущность человека определяется им самим, ибо он хочет быть таким, а не иным. Человек стремится к своей индивидуальной цели, он творит себя, выбирает свою жизнь. Личность не может преследовать какие-либо «всеобщие цели». Однако в реальной жизни человек это чаще всего делает, например, борется за коммунизм или за экологическую чистоту. Это происходит потому, что человек отождествляет себя с «всеобщими целями», снимая тем самым с себя ответственность за собственный выбор. Ему кажется, что мир рационален, что в нем действуют некие общие законы, что в развитии мира, истории, культуры есть некий смысл. На самом же деле его окружает абсурдный, чуждый, бессмысленный мир, и такова вся человеческая жизнь. К тому же, вероятнее всего, это и есть единственный мир, и после смерти никого не ждет загробное воздаяние. Подлинный человек, в отличие от обычного не прячется за миражами и вымыслами «сверхиндивидуального бы- 47 тия». Он понимает, что полностью ответствен за свои поступки и принимает на себя весь риск решений. Бытие человека — это драма. Сознание человека свободно, его воля определяет его жизненный путь. Свой собственный выбор и определяет суть бытия отдельной личности. Это не значит, что человек в своем выборе абсолютно свободен от общества. Напротив, его существование возможно только в рамках коллективного «совместного бытия», и конкретный человек общается только с конкретными людьми. Но он одинок в своих чувствах, находится в пустоте. В общении с другим он либо подчиняет его волю себе, либо сам подчиняется его воле (либо «палач», либо «жертва»). Понятно, что в описанной ситуации нет никакой объективной истины. Истин много — столько, сколько людей. Истина — это «субъективность», ее можно найти, исследуя свои переживания. Для живого человека единственная действительность — собственная этическая действительность, а настоящая реальность — внутреннее решение. Существующий объективный мир в сознании каждого человека — свой и только свой. Мир меняется, когда в его инертность, хаотичность мы вносим действие. Мир преображается, когда мы его осознаем сквозь призму своей воли, своих целей. В этом смысле человек преобразует мир, придает ему значимость. Прагматизм — философия дела, действия, учение, возникшее в 70-е гг. XIX в. в США. Основателями прагматизма были известные философы — Чарльз Пирс (1839—1914); Уильям Джемс (1842-1910); Джон Дьюи (1859-1957). Эти мыслители обратили внимание на то обстоятельство, что эффективность научной теории не сопрягается с ее истинностью. Более того, действия человека могут быть успешными и на основе ошибочных теорий, особенно политических, культурологических, философских. Другой факт, привлекший их внимание, состоял в том, что потребности и интересы человека определяют во многом его познание. Иначе говоря, теоретическое знание никогда не развивается независимо от потребностей и интересов человека и человечества. Исходя из этих положений Пирс в работе «Что такое прагматизм?» и в других сочинениях писал о двух основных состояниях сознания и познания, а именно: нерешительности, неопределенности, беспокойства, раздражительности, невозможности действовать и состояния веры: ясности, определенности, удовольствия, спокойствия, готовности к действию во имя того, во что веришь. Человек, по Пирсу, всегда стремится к вере как к более положительному состоянию духа, выводящему к действию. Переход от сомнения к вере и есть «исследование». Вывод Пирса простой — мы заинтересованы в приятном состоянии веры, следовательно, и наше 48 познание заинтересованно в вере, а, следовательно, и в истинности, ибо истина — то, во что я верю. Таким образом, эмоции, желания, страсти человека не устранены из науки. Она не содержит объективных истин, поскольку истина всегда связана с верой. Наука — это коллективная вера в истины своей эпохи. Наука как бы «принуждает» нас верить в свои догмы-истины. В чем же тогда ее ценность для человечества? Наука полезна человеку, она обеспечивает достижение практических целей. Истины науки проверяются и подтверждаются практикой. Если истины способны обеспечить, расширить интересы человека, то они полезны. Отсюда знаменитое утверждение: «Истина — то, что полезно», давшее основание к смешению прагматизма с практицизмом (стремлением к успеху, оправдывающему «делячество»). Развивая положения Пирса, Джемса и Дьюи пришли к выводу, что истина — это оценочная категория. Если некая научная идея способна вести сквозь жизненный хаос, помогает человеку жить, это — истинная идея. Если идея способна завести в тупик, создает трудности, мешает жить — это ложная идея. Авторитеты здесь не нужны, любая идея проверяется практикой. Разум человека — это инструмент, отбирающий идеи для использования последних в жизни на благо человеку и человечеству Знание человека признано волей, которая руководит знанием, ставит цели, организует опыт, выбирает средства для достижения целей. Наука — это инструмент для осуществления интересов людей, поставленных ими целей. Человек, будучи существом деятельным, творит и реальность, и то, что называют истиной. Поэтому наука не имеет каких-то «своих», «особых ценностей». Ценности науки должны улучшить реальную жизнь и внести смысл в социальный опыт. Стремление прагматической философии поставить в центр познания, в центр науки не природу, а человека, его личность, эмоциональную сферу, определило гуманистическую направленность этого учения. Психоанализом называется метод, разработанный 3. Фрейдом (1856—1939) для лечения психических заболеваний. Другое значение термина — теория, объясняющая роль бессознательного в жизни человека и общества. С 20-х гг. сначала в Вене, а затем в Европе и Америке разрабатывается психоаналитическая философия. Наиболее выдающиеся последователи Фрейда— А. Адлер, К. Юнг, Э. Фромм. Классическая психоаналитическая доктрина Фрейда предполагала изучение скрытых основ души человека. Ее представители полагали, что огромную роль в жизни человека и общества играет бессознательное - сфера 49 влечений, инстинктов, неосознанных представлений. Бессознательное состоит прежде всего из: 1. сексуальных инстинктов — либидо (Фрейд); 2. инстинкта превосходства над другими людьми, который позволяет компенсировать чувство неполноценности (Адлер); 3. «архетипов» коллективного бессознательного, т. е. безличных образов, схожих у всех людей снов, образов и т. д. (Юнг); ) «первичных позывов» жизни и смерти, агрессивных комплексов, комплексов одиночества и т.д. (Фромм и др.). Весь этот сложный пласт бессознательного, будучи вытесненным за порог сознания, и обусловливает большинство психических действий человека (в культуре, искусстве, политике, науке и проч.). Действия человека тем самым приобретают иррационалистическую окраску, потому что он не управляет своим подсознанием, которое влияет на сознательные поступки, отношение к другим людям, к обществу и т. д. Бессознательное может быть источником как творческих, так и разрушительных тенденций в обществе. Согласно этому учению, не только большинство действий человека, но и все исторические, культурные явления зависят от глубинных, подсознательных влечений, комплексов, которые «сублимируются», т. е. преобразуются в духовную деятельность, прежде всего в сферах религии, искусства, философии. Существует антагонизм между природным началом человека (сексуальными и агрессивными импульсами) и культурой с ее идеалами и нормами, противоречащими желаниям, идущим от бессознательного начала. Культура основана на отказе от удовлетворения желаний, она уменьшает счастье человека и увеличивает в нем чувство вины, тревоги из-за невозможности реализовать желания. Методология психоанализа требовала при познании явлений социума исходить из позиций бессознательных механизмов, лежащих в основе феноменов религии, искусства, науки, политики, морали. Западную религиозную философию обычно представляют такие философские школы, как персонализм (Ж. Лакруа, Э. Мунье, Дж. Ройс и др.), христианский эволюционизм (П. Тейяр де Шарден), неопротестантизм (Ж. Маритен, Э. Жильсон, Р. Гвардини, А. Швейцер и др.). Религиозная философия, уже по определению, сопрягает все проблемы с учением о Боге как Совершенном Бытии, Боге как Творце всей реальности, чья свободная воля просле50 живается в истории и культуре. Развитие европейского гуманизма, так или иначе, связано с историей развития христианства. Все вопросы этики, эстетики, космологии просматриваются через призму христианского учения. Большое внимание религиозная философия уделяет проблемам сочетания веры и разума, науки и религии, возможности синтеза философии, теологии и науки при определяющем влиянии теологии. Центральная проблема современной религиозной философии — проблема человека. Как относится человек к Богу? Какова его миссия в истории, в чем смысл бытия человека, смысл скорби — явлений, которые несмотря на научно-технический прогресс так распространены? К чему победы науки, исторические достижения человечества в области духа и проч., купленные такой дорогой ценой? Что может дать человек обществу и требовать от него? Папа Иоанн Павел II в одной из своих энциклик наметил путь обновления современной религиозной философии как уход от абстрактных учений о человеке и обращение к изучению «целостной динамики жизни и цивилизации». Человеку надо показать вечные ценности и ценности, вновь появившиеся, помочь их правильно понять и синтезировать. Благодаря такому подходу к задачам философии религиозно-философские доктрины стали популярными в XX в. Основной предмет исследования в персонализме — творческая субъективность человека, которую персоналисты объясняют только через ее причастность к Богу. Человек всегда личность — персона, сутью которой является душа. Душа, фокусирующая в себе космическую энергию, отличается самосознательностью и самонаправленностью. Люди живут разобщенно и впадают в крайность эгоизма. Другую крайность представляет собой коллективизм, в которой личность нивелируется, растворяется в массе. Персоналисты предлагают свой подход, позволяющий, по их мнению, уйти от названных крайностей, выявить истинную сущность человека и возродить его индивидуальность. Путь к последней лежит через понимание себя как неповторимой уникальной субъективности. История и общество развиваются через личность человека. Основные проблемы персонализма — это вопросы свободы и нравственного воспитания человека. Если личность стремится к Богу или, что то же самое, к Добру и Совершенству, она находится на правильном пути. Моральное самосовершенствование, правильное нравственное и религиозное воспитание ведут к обществу гармоничных личностей. Личность становится персоной в процессе коммуникации, активного диалога с другими людьми. Коммуникации как способу «вовлечения» людей в преобразование мира персонализм придает важное значение. 51 Основные вопросы неопротестантских философов — это вопросы познаваемости Бога и своеобразии христианской веры. Познание Бога связано с самопознанием человека. Поэтому учение о Боге выступает в форме учения о человеке. Человек может существовать как «подлинный» — верующий, и «неподлинный» — неверующий. Неверующий человек находится в «видимом мире», его жизнь тревожна, проникнута страхом. Вывести из состояния страха и тревоги может только религия. Она оставляет человека наедине с Богом и тем самым приобщает его к высшему миру. Важная задача неопротестантизма — создать теологию культуры, которая с позиций религии объяснила бы все явления жизни. Ведь Бог пребывает в мире как его первооснова и глубина, он не над миром, не вне мира и не в частном бытии человека. Изучение культуры и истории раскрывает человеку Бога как Первооснову всего существующего. Наиболее влиятельная религиозно-философская школа, получившая официальное признание католической церкви, — неотомизм. Его теоретический фундамент составляет философия Фомы Аквинского, главные принципы учения которого сохранились без изменения. Это идея гармонического единства веры и знания, религий и науки, признание ценностей двух истин — истины разума и истины веры, а также мысль о превалировании теологии над философией. Неотомизм стремится к синтезу материализма и идеализма, сциентистских и антропологических учений современности. Основная проблема томизма — доказательство бытия Бога и понимания его места в мире - была дополнена проблемой бытия человека. Произошло смещение акцента на проблемы человека. Неотомисты создали новый его образ, который творит свой культурно-исторический мир, побуждаемый к этому Божественным Творцом Универсума. Человек — основной элемент бытия, через него проходит история, ведущая к высшему состоянию развития общества — «Граду Божьему» и имеющая гуманный смысл и назначение. Общество может прийти к состоянию, не похожему на все известные, более высокому, чем капитализм и коммунизм, потому что оно будет основано на высших религиозно-нравственных ценностях. Философская герменевтика. Само понятие «герменевтика» обозначает искусство понимания, истолкования текстов, памятников прошлого. В философии XX в. этим словом обозначается учение о понимании и научном постижении сферы культуры, и шире — человеческого духа. У истоков герменевтики стоят протестантский философ XIX в. Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер и наш современник Ганс Гадамер, наиболее яркий и 52 поздний представитель школы. Гадамер, ученик Хайдеггера, полагал, что основная задача философии — это практика толкования и осмысления «текста». «Текст» в понимании — это не страницы книги, это сама культура. Все знания человечества о мире можно рассматривать как «текст», т. е. это жизнь человечества, которую и следует понять. Понимание — главная категория герменевтики. Понимать — это значит проникать в механизм жизни, теоретически и опытно познавать ее. Философия, считает Гадамер, пронизана «пониманием», «понимативным усилием». Человек понимает бытие как предельную «смысловую возможность», т. е. понимает свое место в мире и свое значение. Понимание — это не черта познания в ряду других (объяснение, дефинирование и проч.). Это характеристика самого существования человека, способ его бытия. Фундаментальной истиной герменевтики Гадамер считал следующее положение: «Истину не может познавать и сообщать кто-то один. Всемерно поддерживать диалог, давать сказать свое слово и инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им — вот в чем душа герменевтики». В этом смысл «понимания» как метода философии. Понимание, согласно Гадамеру, метод проникновения в смысл текста, в «суть дела», когда «понимающий субъект» не занимает место автора, чье произведение анализируется. Он не вживается в ту эпоху или ситуацию, в которой жил автор, а напротив, осмысливает текст с позиции реальных проблем своего времени. Понимание обусловлено историческим контекстом, который называется «предпониманием». Что такое предпонимание? Главное в нем — «предрассудок». Предрассудок — не логическая предвзятость. Он отражает состояние общества и познающего, «понимающего» субъекта. Это — фундамент понимания, он показывает суть эпохи, смыслы бытия, которые не выражены явно. Понимающий человек не может быть свободен от различных предпосылок, ведь познает не абстрактный субъект, а конкретный человек, разделяющий стереотипы мышления своего времени, имеющий свой взгляд на мир. Понимание всегда предполагает две равноправные стороны в поиске ими «согласия относительно сути дела». В диалоге всегда три участника: текст; интерпретатор текста; время. В диалоге мы имеем дело с традициями, которые интерпретируются во времени. Мы «понимаем» традиции, т. е. «осмысливаем» прошлую культуру (опыт традиций), и соответственно самоосмыливаем себя и общество, в котором живем. В результате мы теоретически познаем мир и, что гораздо важнее, жизненно практически осваиваем его. Наука должна опираться на рациональные методы познания и «предрассудок». Диалог мнений — 53 модель и форма развития любой науки и вообще знания — особенно философии, которой противопоказан монолог. Через «опыт жизни», «опыт истории», «опыт искусства» человек обретает реальность. Наш жизненный опыт выражен в языке. Поэтому язык — это конкретный механизм формирования опыта и одновременно исходная схема человеческой ориентации в мире, «стихия понимания». Таким образом, понимание имеет универсальный характер. Это и метод философии, и характеристика всего знания человечества о мире, и способ существования познающего, действующего и оценивающего человека. Аналитическая философия — это направление в западной философии XX в., заключающее ряд теорий. Наиболее известны концепции Б. Рассела, Л. Витгенштейна, философов «Венского кружка» (Р. Карнап, М. Шлик и др.). Предметом анализа в аналитической философии стали языковые средства науки, обыденный язык и язык философии. Ученые рассматриваемого направления считали, что большинство философских проблем носит логиколингвистический характер. Они возникают в результате многозначности и неверного понимания понятий языка. Это означает, что философия не есть содержательная наука о какойлибо реальности, а род деятельности, преследующий две основные цели: 1) устранение из науки всех псевдопроблем и не имеющих смысла рассуждений, которые возникли из неправильного употребления языка или из идеологии; 2) обеспечение с помощью аппарата математической логики построения идеальных моделей осмысленного рассуждения. На этой основе возможно создание новой науки и философии. Из чего исходили авторы этих концепций? Анализ естественного языка показывает его противоречивость и многозначность, что порождает проблемы, которые на самом деле являются псевдопроблемами. Например, такие слова, как «знание», «реальность», «вероятность», «истинность» существуют всегда в определенных контекстах и имеют смысл в соответствии с контекстом. Поэтому проблема знания и реальности — это прежде всего проблема языка, определения, понимания всего контекста. Поэтому для решения научных и философских проблем надо использовать искусственные языки, языки науки. Они однозначны, четки и непротиворечивы, как, например, языки формальной логики или математики с их жестко фиксированным содержанием. Философия логического анализа претендует быть дисциплиной, помогающей возрождению истинной науки. Пользуясь методом «анализа», по мнению его сторонников, возмож54 но унифицировать язык науки и тем самым синтезировать науки, или, иначе говоря, вывести науку на новый этап развития. Поскольку научные положения должны выражать общезначимые истины, был выработан принцип проверки истинности научных суждений — принцип верификации. Истинность любой гипотезы может быть доказана при помощи либо опыта, либо связанного логического доказательства на основе опыта. Таким образом, верификация сводится к суждениям, фиксирующим данные опыта. Предположения, которые не могут быть проверены опытным путем или косвенным и опытными подтверждениями, выводятся из состава науки. Если принять принцип верификации, следует отказаться от определения объектов, существование которых вызывает сомнение (например, Божество или субстанция), ограничившись описанием свойств тех объектов, которые возможно воспринимать в опыте. Используя этот подход, можно очистить науку от ложных проблем и понятий при помощи особой техники, точного смысла слов и выражений. Постмодерн. Термином «постмодерн» в философии обозначают ряд концепций западных философов середины — конца XX в. Большинство из них франкоязычные — Ж. Деррида, Ж. Батай, Р. Барт, П. Рикер, М. Фукс и многие другие. Однако сегодня постмодерн представлен светскими и религиозными концепциями мыслителей разных стран, в том числе — России (Валерий Подорога и др.). Суть этих концепций — в ожесточенной критике всей классической и постклассической философии Запада. Главная идея — в критике разума и его возможностей, рефлективных способностей разума, его ценности. Этот момент часто подается как критика именно «западного разума», повлекшего за собой неисчислимые беды, войны, кровопролитные революции, экологические катастрофы. В отличие от иррационалистов XIX — начала XX в., которые отмечали недостатки рационализма и предлагали свои проекты, свою переоценку ценностей, постмодерн до конца и полностью рвет с установками классической философии, абсолютно отрицает ценности прошлого. Полностью отвергаются идея гуманизма, любые формы познания истории, все концепции исторического прогресса и стремления построить научную теорию строения идеального общества или рационально обоснованную теорию самосовершенствования человека. Объявляются бессмысленными попытки создать систему общечеловеческих ценностей и приоритетов Что же предлагается? 1. Прежде всего не создавать никаких новых идеалов вместо уже отвергнутых старых. Истина невозможна, ее поиски — это иллюзия старой философии. 55 2. Создавать новую жизнетворческую культуру, утверждающую полную свободу человека, свободу творчества и личности везде и во всем без границ. 3. Отказаться от прежнего дискурса (размышления) в языке, который должен содержать не понятия (общие для всех конструкций) а «симулякры» — знаки мгновенного эмоционального состояния людей, обозначающие сиюминутное отношение человека к данной ситуации. В целом, стремиться от порядка в языке к хаосу. 4. «Хаос» должен заменить «порядок» и в других сферах культуры и общества. Должно быть множество культур, политических систем, между которыми должны быть стерты все грани. Так же и в оценках интеллекта и способностей людей следует стереть все грани между гением и посредственностью, героем и толпой. Главные понятия, используемые постмодерном, — это «игра», «случай», «свобода», «анархия», «деконструкция», «ирония», «неопределенность» и пр., создают новые словари, с помощью которых мы можем мыслить принципиально по-другому, чем все предшествующие ученые и философы. Постмодерн внутри себя неоднороден. Есть философы, которые отказываются от полного отрицания разума и гуманизма (Ю. Хабермас), считают, что человек в истории ищет Бога и принципы гуманизма (Г. Ваганян, Г. Кокс, К. Ранер). Возможен поиск субстанциональных начал культуры (П. Рикер), рациональными методами в изучении западной культуры оперирует М. Фуко и т. д. Но и они сами считают, что задача философии — это интерпретация различных культур, а не поиск истины, не учение о человеке. 3.Национальные особенности философии. Русская философия XIX — XX вв.: ее смысл, основные направления и этапы развития Особого объяснения и внимания к себе требует сам факт существования и развития — в относительной самостоятельности по отношению к мировой философии— философии национальной (философии отдельного народа). Это еще одно отличие философии от науки. Нет и не может быть немецкой (русской, китайской, японской) математики (физики, химии, биологии). Не может быть национальной таблицы умножения или таблицы тригонометрических функций. Однако русская, немецкая, французская философия — понятия не только допустимые, но и совершенно необходимые для того, чтобы вести речь о реальном процессе рождения и жизни философских идей в мире культуры и цивилизации. 56 Идеи философии (в первую очередь со стороны их социального содержания и генезиса) глубочайшим образом выражают «душу» народа, его внутренний духовный опыт, его сокровенные мечты и чаяния, осмысливая этот опыт и заключающиеся в нем тенденции как грань, момент общечеловеческого. Так, русская философия («русская идея») развивалась в сотворчестве, но и в определенной «оппозиции» к философии Запада. Из глубочайших недр народного духа и сознания, из нравственного опыта поколений, из трагического опыта своей истории она сделала глубочайшие, проницательные выводы, сформулировала бескомпромиссные императивы о том, что ценность человеческой жизни абсолютна, что эксперименты, насилие над естественным ходом жизни недопустимы, что никакой «прогресс» — ни научный, ни технический, ни социальный — не стоит слезинки ребенка, не может и не должен быть куплен ценой разрушения личности. Русские философы не приняли идеал потребительства, сытого благополучия, как не приняли они и позитивистски-рационалистической модели человека, противопоставив всему этому свой взгляд, свое видение реальности. Это была идея целостности, идея всеединства. Разум, логика составляют существенную черту человеческого духа, но не исчерпывают его. Цельное знание, как и цельная личность, обретаются совокупными усилиями души, эмпирией, умозрением и верой. «В Россию можно только верить» — слова из знаменитого четверостишья Тютчева содержат в себе тот смысл, что высшие истины открываются человеку непосредственно, интуитивно, если только человек не безразличен, не безучастен к ним, если он вдохновлен, просветлен любовью к своей земле и к своему народу Составляя стержень национального самосознания, национальная философия открывает такие истины, вырабатывает такие ценности, которые невозможно понять и принять, не соучаствуя в жизни и делах своих современников и соотечественников. Такие императивы и ценности не усваиваются и не передаются «книжным» путем, подобно любой иной (например, научной или научно-технической) информации. Вопреки представлениям просветителей, простой «экспорт» философских, мировоззренческих идей из одной страны (культуры) в другую, с иным историческим опытом и социальным образом жизни, с иным менталитетом и иной психологией невозможен, такие идеи не привьются, не срезонируют с духом народа, с массовым сознанием, не вызовут широкого интереса, оставаясь — и то лишь для любителей-интеллектуалов — отвлеченным, нежизненным знанием (как, к примеру, философия йоги для европейцев XX в.). 57 Рассмотрим национальные особенности философии на примере нашей отечественной философии XIX—XX вв. Русская философия — сравнительно позднее образование нашей национальной культуры, хотя предпосылки ее далеко уходят в глубь российской (шире — славянской) истории. Но предпосылки (сюда мы отнесем прежде всего историческое сознание и самосознание народа) еще не есть само явление, они лишь подготавливают рождение и развитие его. Само же явление начинается с обретения формы, адекватной ее содержанию. Философия в России, если руководствоваться таким критерием, начинается не в XI — и даже не в XVIII вв. (как можно прочитать во многих статьях и монографиях), а в XIX столетии (в полную меру — во второй половине его). Но это было поистине великое начало: Достоевский, Толстой, Вл. Соловьев. В их лице и в их творчестве философское самосознание народа заявило о себе «на весь мир» — уже не как подражание Западу (византийцам, французам, немцам), а как совершенно самостоятельный голос, вносящий свою собственную тему и свою собственную тональность в многоликий диалог культур, в сложную духовную полифонию человеческой цивилизации. Для России (как и для Запада) веком классики стал XIX в. Классическим — не только по совершенству, т. е. развитости сотворенных им форм и новообразований духа. Русская философская классика XIX в., как и наша классическая литература, несли миру глубоко выстраданную опытом поколений истину: нет и не может быть такой цели, ради которой была бы допустима жертва хотя бы в одну человеческую жизнь. Русская философия выступила как философия Предупреждения. Ее лейтмотив — нравственное вето на любой социальный проект, на любой «прогресс», если только они рассчитаны на принуждение, насилие над личностью. Провидческое Слово великих гуманистов XIX столетия было обращено к нашему времени. Но чтобы быть понятой и услышанной потомками, истина этого ясного и мудрого Слова должна была быть доказана 200миллионному народу «от противного»: должны были пролиться не капли, а реки невинной крови, долго не просыхать моря сиротских и вдовьих слез, должны были рухнуть воздвигнутые на зыбком песке отвлеченного умозрения искусственные, античеловеческие конструкции-монстры, рассеяться и быть отринуты человеческими душами ложные, губительные фетиши и соблазны. С Достоевского («Великий Инквизитор») и Вл. Соловьева («Три разговора») в русской философии и литературе берет начало жанр антиутопии, блестяще продолженный и развитый мыслителями и художниками XX в. Этот жанр нередко требовал языка притчи, испо58 веди, проповеди, отказа от академических форм теоретизирования, от чисто рационалистического способа доказательства и обоснования прочувствованных сердцем, пережитых, выстраданных истин. Глубокие исследователи, подлинные знатоки истории нашей отечественной философии (Н. А. Бердяев, Г. Г Шпет, Н. О. Лосский, А. Ф. Лосев) всегда подчеркивали, что способ и характер русского философствования не является чисто рациональным и связывали его обычно с православием, с восточно-христианским мировосприятием и мироощущением славянской души. «Русские не допускают, — писал Н. А. Бердяев, — что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудочным путем, что истина есть лишь суждение. И никакая гносеология, никакая методология не в силах, повидимому, поколебать того дорационального убеждения русских, что постижение сущего дается лишь цельной жизни духа, лишь полноте жизни». Нетрудно догадаться, какой философии (и кому из философов) противопоставляется — при такой точке зрения — русская мысль и русская духовность. Их антипод более чем узнаваем: это европейский рационализм и его вершина — Гегель. С критикой гегелевского ультрарационализма и панлогизма выступили — и это было хорошо известно в России — прежде всего сами же европейские (немецкие) философы: Шеллинг, Шопенгауэр, Ницше. Но европейский иррационализм XIX в. (европейский интуитивизм, европейская философия жизни) все же существенно отличался от русского философско-религиозного искания. Европейский иррационализм — это волюнтаризм. Он вел — почти на равных — дерзкий и напряженный спор со своим испытанным, самоуверенным оппонентом. Оба они апеллировали к реалиям жизни, к опыту истории. Но этот опыт истолковывали поразному. То, что рационализм (гегельянство) представлял шествием Познающего духа, иррационализм (Шопенгауэр, Ницше) рассматривал как творение духа Водящего. На стороне волюнтаристического иррационализма западноевропейских философов было даже то преимущество, что они оказались, несомненно, ближе к жизни: люди не рождаются мыслителями, да и своим появлением на свет они обязаны не рефлексии, а тому, что прямо противоположно ей, — слепой страсти, инстинкту Итак, мы видим, что критика односторонностей просветительства и просветительского рационализма не является исключительной особенностью русской философии, так как такая критика — от Шопенгауэра и Кьеркегора до Бергсона и Хайдеггера — велась и на Западе. Своеобразие русской духовности и ее оппозиции Западу—в другом. Ее наиболее полно и глубоко выразил наш великий соотечественник, философ и поэт Вл. Соловьев (1853— 59 1900). Учение Соловьева о цельном знании (а это центральный пункт его философствования) заключается в том, что такую цельность («всеединство») может придать человеку лишь особое состояние его души, ее особый вектор движения. Это состояние, этот вектор — Любовь. «Смерть и время царят на земле. Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь солнце Любви». Солнце Любви — это свет, без которого невозможна жизнь. О «Сердце и его значении в духовной жизни человека» писал учитель Вл. Соловьева — П. Д. Юркевич (1827—1874), а в XVIII в. — прадед Вл. Соловьева — Г. С. Сковорода (1722—1794). И, конечно, не только они. Святая (по определению Томаса Манна) русская литература — и прежде всего классическая наша литература «золотого» XIX в. — тему человека, тему любви и страдания сделала главной, ведущей темой своего подвижнического творчества. В русской литературе, в сознании Любовь — это не эрос древних и даже не альтруистический символ Фейербаха. С последним ее рознит то, что она носит явно не чувственный, а преимущественно духовный характер. Смысл любви, по Вл. Соловьеву, — спасение в человеке человеческого «через жертву эгоизма». Но пожертвовать эгоизмом и значило пожертвовать основным механизмом того «прогресса», который избрал себе Запад. Русская философия — в лице самых великих представителей своих — выдвинула и защитила иную систему ценностей, иные цели и идеалы, чем просвещенная, цивилизованная Европа. Рациональному знанию и иррациональной воле (высшим, самым зрелым проявлениям западного духа) русская философия предпочла «несвоевременные мысли» и «архаичные» понятия любви, стыда, совести. В этом была безусловная «слабость», но и величайшая сила мыслителей и художников, не устрашившихся, может быть, и разлада со своим временем. Разлада потому, что социальноэкономическое развитие страны все больше и все определеннее вовлекало ее в мировую систему западного, т. е. капиталистического хозяйства. Но «утопизм» тех, кто искал альтернативу капитализму, был в то же время дальновидным провидением, так как выражал более глубокую историческую сущность: антигуманный, безнравственный, антиэстетический, а потому по необходимости и «неистинный», преходящий характер западноевропейского, т. е. буржуазного типа развития. Буржуа, торговец, предприниматель — отрицательный тип в классической русской культуре XIX в. В 40-е гг. — это проходимец Чичиков, в 50-е — купец-самодур из «темного царства», к концу века — циничный, малокультурный губитель «вишневого сада» и 60 «дворянских гнезд». Даже Штольц из «Обломова» не внушает симпатий читателю, как не внушают нам симпатий ни Васса Железнова, ни Егор Булычев, ни Прохор Громов. Не случайно, что в русской лирической поэзии «деловым людям» и самому их «делу» просто не нашлось места — настолько непривлекательным, невдохновляющим оно было в глазах образованной, высококультурной части общества. Попытки разночинца Писарева защитить, поднять в глазах общественного мнения «культурный капитализм» имели лишь тот рациональный смысл, что талантливое слово публициста пробудило у одаренной молодежи 60-х гг. любовь, интерес к науке (естествознанию). Но что такое культурный капитализм — не знал никто, да и слишком далеко эти два слова стояли друг от друга. (Даже в советское время, после введения НЭПа, неологизм «нэпман» наполнялся — и в художественной литературе, и в широком сознании — отнюдь не положительным смыслом). Антибуржуазный — в целом — дух русской классической философии («золотого» и «серебряного» веков) не означал и не означает ее безусловно социалистического характера. «Русский социализм» Герцена (50—60-е гг.) и анархизм Бакунина (60—70-е гг. XIX в.) не столько социалистичны, сколько антибуржуазны». Но социалистическая идея, как идея социального равенства и справедливости, в народе не умирала. Она дополнялась и одухотворялась верой масс в исключительную миссию, роль России как спасительницы европейской, а затем и мировой цивилизации от гнета и бесправия. Именно на этой духовной основе в российское сознание на рубеже XIX—XX вв. стал входить марксизм. Но в разных слоях передовой российской интеллигенции он воспринимался по-разному, разными его сторонами. «Легальных марксистов» (Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, П. Б. Струве и др.) в учении Маркса привлекала идея о цивилизующей силе капитала, об истории общества как естественноисторическом процессе смены формаций, но отнюдь не идея кровавой диктатуры и тотального насилия. Русских революционных марксистов (большевиков), в созвучии с психологическим настроем масс, увлекало, напротив, освящение и оправдание классового насилия. Русская революция для них была лишь началом, сигналом революции мировой, вселенской. Народное, а с ним и леворадикальное, сознание России упивалось «музыкой революции». То, что русский революционный марксизм (большевизм) оказался совсем не похож на марксизм самого Маркса, нельзя назвать ни искажением, ни фальсификацией, это посвоему нормальный и даже неизбежный, не зависящий от чьей бы то ни было воли процесс самостоятельной жизни идеи — самостоятельной по отношению к ее автору. (Нечто по- 61 добное происходит и с судьбой научного открытия, технического изобретения — они вызывают последствия, которые сами исследователи и изобретатели могли и не предвидеть). И на Западе и в России марксизм складывался как идеология демократического, освободительного движения. (В годы молодости Маркс и Энгельс были революционерамидемократами, Ленин — социал-демократом). Всем лучшим, что в нем было и есть, марксизм обязан своему теоретическому фундаменту — высшим достижениям социальной, экономической и философской мысли. Но идея и практика диктатуры, удушающего единомыслия, взгляд на насилие как на единственное средство осчастливить человечество не только не приблизили коммунистический идеал — бесклассовое общество, но фактически отбросили «реальный социализм» за пределы цивилизованного общества. В 1922 г. лучшие умы России были насильственно выдворены за пределы родины, другие замучены и казнены в лагерях в последующие годы. Вступая в новое тысячелетие», российской культуре (и прежде всего культуре философской) предстоит пережить Великое восстановление (Возрождение) духовного наследия давнего и недавнего прошлого. Русская философия — целостное духовное образование. Но внутреннее единство ее идей достигалось в сложной, напряженной борьбе различных школ и направлений мысли. В философских спорах нередко каждая сторона была по-своему права, а истина рождалась в сопряжении, синтезе противоположных мнений. Рассмотрим в этом ключе основные исторические этапы развития русской философии двух последних столетий. 1. Начало самостоятельной философской мысли в России связано со славянофильством (40—50-е гг. XIX в.). Основатели этого течения, А. С. Хомяков (1804—1860) и И. В. Киреевский (1806—1856), открыто противопоставляли свой способ философствования, предполагающий единство ума, воли и чувства, западному, односторонне рационалистическому. Духовной основой славянофильства было православное христианство, с позиций которого они критиковали материализм и классический (диалектический) идеализм Канта и Гегеля. Выступая с обоснованием самобытного, т. е. небуржуазного, пути исторического развития России, славянофилы выдвинули оригинальное учение о соборности, объединении людей на основе высших духовных, религиозных ценностей — любви и свободы. 62 Неизлечимый порок Запада славянофилы видели в классовой борьбе, эгоизме, погоне людей за материальными ценностями. Самобытность России они связывали с отсутствием в ее истории классовых антагонизмов, в организации народной жизни славян на основе крестьянской поземельной общины. Эти идеи нашли поддержку и сочувствие у последующих поколений русских религиозных философов (Н. Ф. Федоров, Вл. Соловьев, бр. Трубецкие, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.). 2. Другую точку зрения, противоположную славянофильской, отстаивали в спорах с ними западники (40—60-е гг. XIX в.), считавшие, что Россия может и должна пройти тот же самый этап развития, что и Запад. Среди западников были как либералы-реформаторы (П. В. Анненков, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин), так и радикалы-революционеры (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский). Основоположником западничества следует признать замечательного русского мыслителя П. Я. Чаадаева, автора знаменитых «Философических писем», в которых он высказал много горьких истин о культурной и социально-исторической отсталости России. Широк был спектр философских воззрений виднейших представителей западничества. Чаадаев находился под большим влиянием позднего Шеллинга, его «философии откровения». Взгляды Белинского и Герцена совершили сложную эволюцию — от идеализма (гегельянства) к антропологическому материализму, когда они признали себя учениками и последователями Фейербаха. 3. Народничество (60—80-е гг. XIX в.). Это направление в России выросло из учения А. И. Герцена о «русском», т. е. крестьянском социализме. Капитализм народниками осуждался и оценивался как реакционное, попятное движение в социально-экономическом и культурном отношениях. Один из виднейших русских народников — М. А. Бакунин — в 70-е гг. перешел на позиции анархизма, полного отрицания государства и других политических организаций. Бакунин — один из первых критиков Маркса, его идеи диктатуры пролетариата. 4. Философия всеединства (70-е гг. XIX в. — 30-е гг. XX в.). Корни философской идеи всеединства уходят в глубь веков — к античности и Возрождению. В русской духовности идея этого направления возрождена и развита была Вл. Соловьевым (1853—1900). Центральной в этом учении является идея «всеединства сущего», выражающая по-своему принцип всеобщей универсальной связи всех предметов и явлений мира. Познание должно брать сущее не только в его данной действительности, но и в его целостности, универсальности, взаимообусловленности. 63 Идеи Вл. Соловьева были продолжены его соотечественниками: С. Л. Франком (1877— 1950), П. А. Флоренским (1882-1937), Л. П. Карсавиным (1882-1952). Основная проблема философии Франка — проблема бытия, цельности и единства мира. Лишь интуитивно открывается нам истина: непостижимость и чудесность бытия (реальности), заранее превышающее все мыслимое. Основные труды Франка: «Предмет знания», «Душа человека», «Непостижимое», «Реальность и человек. Метафизика человеческого бытия». П. А. Флоренский идею всеединства воплотил в универсальности своих научных, философских и религиозных исканий. Но из множества трудов и сочинений мыслителя следует указать на основной — «Столп и утверждение истины», где осмысливается путь в мир христианского умозрения. По Флоренскому, обрести Истину — значит обрести абсолютные, безусловно достоверные начала бытия и познания, чего достичь одними лишь логически-рациональными средствами нельзя. Для этого нужен еще живой опыт — прежде всего опыт религии. Для полноты человеческого соприкосновения с миром одного разума мало. Нужен «подвиг веры», преодоление границ между верой и знанием. Диалектика истории, по Карсавину, осуществляется в личности, хотя человек является личностью лишь в возможности. (Актуальная личность — Бог). С позиций идей всеединства Карсавин отвергает провиденциализм. Для него история всегда есть открытый процесс бесконечного приближения к всеединству Бога, мира и человека. 5. Русская религиозная философия конца XIX — начала XX вв. Рубеж XIX—XX вв. нередко называют Серебряным веком русской культуры, ее религиозно-философским Ренессансом. Творческий подъем охватил философию, религию, искусство (особенно музыку и поэзию). Интерес к религии был пробуждением интереса общества к высшим, вечным истинам и ценностям, к тайне человека. Свое духовное начало русская религиознофилософская мысль видела в идеях Вл. Соловьева, в мировоззренческих построениях славянофилов. Одним из самых загадочных и противоречивых мыслителей этого времени был В. В. Розанов (1856—1919) — замечательный мастер слова, оставивший после себя богатейшее литературное наследие. (Сам философ планировал издание 50-томного собрания своих сочинений). Многие его произведения написаны в жанре эссе: «Уединенное», «Около церковных стен», «Религия и культура», но у него есть и монографии: «О понимании», «Метафизика христианства», «Легенда о великом инквизиторе Достоевского» и др. Лейтмотив творчества Розанова — глубокое беспокойство, тревога, вызванные переживанием кризиса культуры и религии, прежде всего религии христианской, которой прихо64 дится довольствоваться «уголком» в современной цивилизации. Кризис христианства мыслитель видел в том, что оно не находит общего языка с жизнью, так как зовет не в земной, а в потусторонний мир. Христианский аскетизм чужд древнейшему светлому чувству плотской любви, радостям материнства. Розанов — один из идеологов религиозного обновления, которое он рассматривал как условие и начало обновления социального. В этом вселенском процессе ведущая, творческая роль отводится им славянским народам, которые не утратили, не израсходовали исторической энергии жизни. Вот почему этим народам придется на себя взять бремя европейской цивилизации. Особое место в русской религиозной философии занимает Л. И. Шестов (1866—1938), творчество которого не вписывалось в классические традиции академической философской мысли, а питалось, вдохновлялось скорее искусством и Ветхим Заветом. Эти источники, эстетические и религиозные переживания он воспринимал как бесценный экзистенциальный опыт, или опыт пограничных ситуаций, не поддающийся рациональному, рефлексивному выражению. Суть своего мировоззрения Шестов выразил двумя словами (они же стали названием одной из его работ): «Только верою». С этих позиций он критически рассматривает всю классическую западноевропейскую философию и теологию, дав им обобщающее обозначение «Афины» (т. е. эллинский стиль, склад мышления). «Афинам» противостоит «Иерусалим» (библейское откровение). Сам Шестов — на стороне последнего, считая классический европейский разум опасным змеем-искусителем, несущим главную вину за бездушие технической цивилизации, за обманчивые призывы рациональной переделки мира, что в действительности оборачивается путем к тирании. К общему направлению русской религиозно-философской мысли относится многогранное творчество А. И. Ильина (1883—1954) — философа, правоведа, литературного критика. Самым известным его философским сочинением является «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Свои социальные взгляды Ильин наиболее ярко изложил в полемике с толстовцами в книге «О сопротивлении злу силой». В последнем крупном сочинении («Путь к очевидности») философ обобщил свои взгляды на природу духовности, на сущность творческого акта, создающего культуру. 6. Русский марксизм (1883—1924) — в этот хронологический этап входит философская деятельность Г. В. Плеханова и В. И. Ленина, а также недолгое, но заметное духовное явление в истории российской культуры, известное как «легальный марксизм». Марксизм, в его ленинском варианте (ленинизм), долгие годы и десятилетия был идеологией, моно65 польно господствовавшей не только в нашей стране, но и во всем так называемом «социалистическом лагере». Но первым выдающимся марксистом в России был не Ленин, а Плеханов. (В молодые годы Ленин признавал себя его учеником в философии). Как теоретик марксизма, Плеханов основополагающее значение придавал материалистическому пониманию истории, справедливо связывая с ним научный характер марксистской социологии. Социализм, он был твердо убежден, невозможен без солидных экономических и общекультурных предпосылок. Таких предпосылок в России еще нет, поэтому «социалистический эксперимент» 1917 г. Плеханов осудил как авантюру В. И. Ленин, создатель большевистской партии, вождь социалистической революции в России, стал марксистом по своим убеждениям еще в гимназические годы. Но собственно философскими темами он занялся после поражения первой русской революции, т. е. в 1908—1909 гг., работая над книгой «Материализм и эмпириокритицизм». Ленин настаивал на том, что философия марксизма — диалектический материализм — есть единственно научная, единственно правильная философия, что любые попытки «дополнить» марксизм другими философскими построениями теоретически несостоятельны и практически вредны. Несомненной философской заслугой Ленина Я был глубокий гносеологический и методологический анализ научной революции и кризиса в естествознании (физике) и вывод о том, что современная наука не может успешно развиваться без опоры на материалистическую диалектику. В отличие от Плеханова Ленин не удовлетворялся объективно-научным осмыслением действительности. Сознание, подчеркивал он, не только отражает мир, но и творит его. Высшим актом социального творчества, по Ленину, является социально-политическая революция, классовая диктатура, с помощью которой не только можно, но и нужно «взнуздать» историю, ускорить ее ход. Экономические и культурные факторы не обязательно должны быть условием социалистической революции, они могут быть и следствием, результатом ее. Нравственно все, что служит делу социализма и коммунизма. Во имя великой цели годятся все средства, и насилие — основное из них. Но именно с этим выводом не согласились «легальные марксисты» — молодые либеральные интеллигенты, сочувствующие капитализации России, в чем они видели основное русло общественного прогресса своего времени. С этих позиций они тоже критиковали народников за их утопическую веру в особый, небуржуазный путь развития России. Но если для революционеров-марксистов капитализм был лишь вехой на пути к социализму — 66 через классовую борьбу и классовое противостояние, то для «легальных марксистов» буржуазная цивилизованность была самоценна и самодостаточна: общественный прогресс они связывали не с классовой борьбой, а с развитием капиталистической промышленности, с успехами техники, с подъемом сельского хозяйства. Однако уже опыт первой русской революции, кровопролитный и братоубийственный, заставил «легальных марксистов» (А. Н. Бердяева, С. И. Булгакова, П. Б. Струве и др.) отказаться от марксистского материализма и атеизма. «От марксизма к идеализму» — так охарактеризовали сами эти мыслители эволюцию своего мировоззрения. В то же время все они (в особенности Бердяев) до конца жизни продолжали ценить Маркса как гениального, великого мыслителя и ученого-экономиста, глубоко проникшего в сложную диалектику своего времени, но безосновательно абсолютизировавшего свои выводы. В 1909 г. бывшие «легальные марксисты» опубликовали сборник статей «Вехи», в котором достаточно ясно и определенно заявили о том, что идеология зла и классового насилия для общества гибельна. Убедить в этом народные массы, уберечь их от соблазна строить свое счастье на несчастье других — в этом мыслители-гуманисты видели свой долг и призвание. 7. Философия в советской и постсоветской России (после 1917 г.). 80-летний этап новейшей российской истории превосходит по масштабам, глубине и противоречивости все, что было пережито страной со времен монгольского ига. Революция, война с фашизмом, грандиозный, жесточайший социалистический эксперимент, идеологическая монополия тоталитарной власти, крушение ее и распад СССР — все это произошло на глазах одного поколения. Официальной идеологией был провозглашен марксизм-ленинизм (в действительности — сталинизм, так как только Сталин считался непогрешимым пророком этого учения). Популярная брошюра Сталина (извлечение из «Краткого курса истории ВКП (б) «О диалектическом и историческом материализме») признавалась вершиной философского знания. Малейшие отступления от этого канона жестоко карались и преследовались. Но даже в условиях тяжелого идеологического пресса и при Сталине и при Брежневе мыслили замечательные, выдающиеся философы, труды которых со временем получили мировую известность и признание. Среди них были и убежденные марксисты (К. Р. Мегрелидзе, П. В. Копнин, Б. М. Кедров, Э. В. Ильенков, А. М. Минасян, Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, — авторы выдающихся работ по диалектике, логике, теории познания, психологии и социологии мышле67 ния), и мыслители других мировоззренческих ориентации. К глубочайшим научнофилософским обобщениям в эти годы пришел создатель учения о биосфере и ноосфере В. И. Вернадский (1863—1945). Оригинальные идеи о природе языка и сознания развивали феноменолог Г. Г. Шпет (1879—1940), культуролог и литературовед М. М. Бахтин (1895— 1975), философ и физик В. В. Налимов (1910—1997). Несмотря на репрессии и преследования творил великий русский философ А. Ф. Лосев (1893—1988), автор классических трудов в различных областях философского знания. Бессмертным научным подвигом мыслителя стал его грандиозный труд: 8-томная «История античной эстетики». Мировое значение русской философской мысли XX в. еще подлежит изучению и исследованию. ГЛАВА 3. БЫТИЕ И МАТЕРИЯ 3.1. Понятие «бытие»: философский смысл «Бытие» — одно из центральных понятий философии на протяжении ее истории. Обыденное мышление воспринимает термины «быть», «существовать», «находиться в наличности» как синонимы. Но философия, воспользовавшись термином естественного языка «быть», придала ему категориальный статус, т. е. перешла от вопроса о существовании мира «здесь» и «сейчас» к вопросу о вечных и всеобщих гарантиях такого существования. Решение такого рода вопросов предполагает умение мыслить, отвлекаясь от конкретных предметов, их признаков и свойств. Какие же человеческие проблемы описывает и объясняет категория «бытие»? Комфорт человеческого существования предполагает опору на некоторые простые и естественные предпосылки, которые понятны сами собой и не требуют специальных обоснований. Среди таких универсальных предпосылок самой первой является уверенность людей в том, что при всех видимых изменениях, происходящих в природе и мире в целом, существуют какие-то гарантии его сохранения как стабильного целого. История человечества демонстрирует извечное стремление людей отыскать такие опоры своего существования, которые блокировали бы в его повседневном сознании ужас, связанный с мыслями о возможности ежеминутной гибели мира. И каждый раз, когда начиналось сомнение в прочности такого рода опор, привычные данности реальной жизни становились предметом специального размышления, переходя из ранга чего-то само собой разумеющегося в ранг проблем отыскания новых установлений — опор. 68 Так, в дофилософский, мифологический период жизни греки видели гарантии стабильности мира как единого целого в традиционной религии, связанной с богами Олимпа. Но первые философы стали разрушать связь личности с преданиями, традицией, поставив под вопрос безусловность самих традиций и веры в Олимп. Философия ввергала древнего грека в пучину сомнения относительно возможности видеть в олимпийских богах гарант стабильности мира, разрушив тем самым основы и нормы традиционного спокойного быта. Мир и Вселенная уже не казались столь прочными и надежно существующими как прежде: все стало шатким, ненадежным, неопределенным. Античные греки потеряли жизненную опору. Современный испанский философ Ортега-и-Гассет отмечал, что тревога и страх, которые испытывали люди, потерявшие опору жизни, надежный мир традиций, веру в богов, были, несомненно, ужасными, тем более, что в древности страх — это самое сильное переживание. В этой ситуации необходим был поиск новых прочных и надежных оснований жизни людей. Им нужна была вера в новую силу. Философия и начала поиски новых оснований мира и человека, ввела проблематику бытия, придала этому термину, взятому из греческого разговорного языка, категориальный смысл. 3.2. Бытие: единство мира Античность: поиски «вещественных» первоначал. Категория «бытие» обретет свою адекватность только в IV в. до н. э. в философии Парменида и Гераклита, но ее становление начинается много раньше — с милетской школы. Греческая философия, разрушив связь личности с преданиями, традицией, совершила по сути всемирно-исторический переворот: она открыла гражданина мира, предложив иные, нетрадиционные, предельные основания стабильности единства мира. Эти основания объединяли сознание всех людей на основе космического, всеобщего, а не локальных родовых мифологических традиций. Еще в VI в. до н. э. философы милетской школы Анаксимандр, Анаксимен впервые начали критику мифологической картины мира и вместо богов Олимпа предложили в качестве оснований мира и космоса стихии и светила, возникшие из единого правещества, которое само мыслилось как высшее и абсолютное «божество». Другой представитель этой школы — Фалес — нанес также сокрушительный удар по национальноохранительным воззрениям греков, объявив, что предельным основанием всего существующего является вода — это то, что никак не связано с родом и традицией, ибо речь идет не о конкретной воде, а о воде вообще, которая не может быть «своей» или «чужой». 69 Разрушая всякие национально-охранительные культурные традиции, первые философы устремились в поиски единого безличного начала всего, что есть в мире, отказавшись при этом от традиционных воззрений на первоначала, связанных с богами Олимпа. В ходе этих поисков шло разрушение мифа — основного мировоззрения греков. Первые философы видели гарант существования любой вещи мира в том, что она рассматривалась как момент единства, в качестве которого могли выступать вода, воздух, огонь, апейрон и т. д. Т. е. природа единства была не существенна: главное в том, чтобы это единство было устойчивым и находящимся вне пределов компетенции олимпийских богов. Бунт против божественной воли Олимпа был вызван осознанием ее непредсказуемости. Любая непредсказуемость страшна, ибо не дает гарантий прочного и устойчивого существования мира. Ведь боги Олимпа вели себя как люди на земле: ссорились, мстили, соблазняли, льстили, прибегали в достижении своих целей к коварным методам и т. д. Их гнев и любовь были капризны, и предсказать их действия было очень трудно. Вода, воздух, апейрон, земля, атомы в силу своей безличности порождали мир вещей и процессов по необходимости, исключающей господство случая, произвола, непредсказуемости. Следует учесть, что хотя философы милетской школы предлагали в качестве предельных оснований мира нечто, что имело «натуральность», «вещественность», они заложили основы логического определения начал. В их построениях присутствует наивная логика, или, как писал Гегель, натуральная логика. Логическое здесь еще не мысль как таковая, а всеобщий (в этом смысле — логический) способ объяснения природы вещей. Философы, реализуя поиск стабильности и единства мира, предлагали всеобщие и предельные его основания, которые даны не столько чувствам, сколько уму Они пытались проникнуть в подлинный мир, который был дан только очам разума. Философствование о первых началах — это свидетельство ума об иной реальности, не тождественной той, в которой живет конкретный человек. Не случайно философ Демокрит (V в. до н. э.), согласно преданиям, выколол себе глаза, чтобы чувственно-образное восприятие окружающего мира не мешало уму «видеть» подлинный мир. Можно сказать, что все первые философы были как бы в состоянии разной степени самоослепления: физическим глазам даны конкретные вода, воздух, огонь и т. д., а они признавали в качестве первооснов как бы идеи этих земных стихий. Обращение к единому основанию мира и природы есть начало космополитизма: философия, отыскивая всеобщее единое начало, уравнивала все традиции и все культуры, пере- 70 резая «пуповину» связи индивида с родом. Стала формироваться возможность рассматривать историю людей как всеобщую, а не локально-национальную. Бытие как «чистая» мысль: начало онтологии. Выше уже отмечалось, что античные философы устремились в поиски единого, но такого, которое дано не чувству, а уму (мысли). Дальше всех в этом направлении продвинулся Парменид, основоположник элейской школы (IV—V вв. до н. э.), объявивший предельным основанием мира и космоса мысль как таковую, абсолютную мысль. Впоследствии философы назовут ее «чистой», имея в виду то содержание мысли, которое не связано с эмпирическим, чувственным опытом людей. Парменид как бы оповестил людей об открытии им новой силы, силы Абсолютной мысли, которая удерживает мир от опрокидывания в хаос и небытие, обеспечивает ему стабильность и надежность, дает человеку уверенность в том, что все с необходимостью будет подчиняться порядку, установленному в ином мире. Необходимость Парменид называл Божеством, Правдой, провидением, судьбой, вечным и неуничтожимым, тем, что действительно имеется. «Все по необходимости» означало, что заведенный в мироздании ход вещей не может внезапно, по воле случая, измениться: день всегда придет на смену ночи, солнце внезапно не погаснет, люди не вымрут все вдруг по неизвестной причине, и т. д. Другими словами, Парменид постулировал наличие за вещами предметно-чувственного мира какого-то иного мира, выполняющего роль гаранта стабильности и устойчивости всего, что есть на земле и на небе. А это означало, что у людей нет причины для отчаяния, вызванного крушением устойчивого старого традиционного мира. Как же характеризует бытие сам Парменид? Бытие — это то, что действительно есть, что является подлинным миром, находящимся за миром предметно-чувственным. Бытие есть мысль, оно едино и неизменно, абсолютно и самотождественно, не имеет внутри себя деления на субъект и объект; оно есть вся возможная полнота совершенства, среди которых на первом месте Истина, Добро, Благо, Свет. Определяя бытие как истинно сущее, Парменид учил, что оно не возникло, неуничтожимо, единственно, неподвижно, нескончаемо во времени. Оно ни в чем не нуждается, лишено чувственных качеств, а потому его можно постигать только мыслью, умом. Чтобы облегчить понимание того, что такое бытие людям, не искушенным в искусстве мыслить мысль, т. е. философствовать, Парменид рисует чувственный образ бытия: бытие есть шар, сфера, не имеющая пространственных границ. Сравнивая бытие со сферой, философ использовал сложившееся в античности убеждение в том, что сфера — совершеннейшая и прекраснейшая форма среди других пространственно-геометрических форм. 71 Утверждая, что бытие есть мысль, он имел в виду не субъективную мысль человека, а Логос — космический Разум. Логос — не только слово, но и всеобщее основание вещей, которое непосредственно открывается человеку в его мысли. Иначе говоря, не человек открывает Истину бытия, а наоборот. Истина бытия открывается человеку непосредственно. Отсюда и вполне определенное толкование Парменидом человеческого мышления: оно получает знания в непосредственном контакте с Разумом, который и есть бытие. Поэтому не следует переоценивать логическое доказательство как могущество ума человека, ибо оно имеет свой источник в бытии — мысли, превышающей всякое логическое действо человека. Не случайно, когда Парменид в своих рассуждениях прибегал к логической аргументации, он подчеркивал, что слова, которыми он говорит, принадлежат не ему лично, а богине. Тем самым, человек как бы призывался к смирению гордыни своего ума перед высшим могуществом Истины, которая и есть необходимость. Парменидовская интуиция бытия внушала людям чувство зависимости от Божества, находящегося за пределами повседневного мира, и одновременно давала им ощущение защищенности от субъективного произвола в мыслях и поступках. Античные оппоненты проблемы бытия. Парменидовская интуиция бытия подверглась критике еще в античности из-за вытекающих из нее выводов о необходимости помнить, что ум человека не самодостаточен. Так, софисты (например, Протагор, V—IV вв. до н. э.) пытались сместить акцент философствования с бытия на человека, который, с их точки зрения, есть мера всех вещей, место обнаружения существования чего бы то ни было. Сократ (V в. до н. э.) также не согласился с умалением субъективного разума, с ролью человека быть непосредственным и не рефлектирующим медиумом Божественной истины. Он считал, что между последней и человеком существует дистанция, которую можно преодолеть только с помощью собственного мышления, имеющего свои нормы и правила логического аргументирования. Киники (V—IV вв. до н. э.) отказались признавать проблему бытия в силу того, что она принуждает человека соразмерять свою жизнь с Истиной, Добром, Благом. Призывая людей опираться только на самих себя во всех своих делах и мыслях, они считали нормой жизни девиз: «без общины, без дома, без отечества». Тема бытия в судьбе европейской культуры. И все же философская версия бытия, предложенная Парменидом, была воспринята европейской культурой, что свидетельствует о наличии у людей экзистенциальной потребности в гарантиях своего существования. Философ XX в. М. Хайдеггер, посвятивший более сорока лет этой проблеме, считал, что во72 прос о бытии, как он был поставлен в античности Парменидом и Гераклитом, предрешил судьбу западного мира. В чем смысл этого утверждения? Запад воспринял представление о наличии за пределами вещей видимого мира иного мира, где все есть: Благо, Свет, Добро, Истина и на протяжении многих столетий отрабатывал искусство постижения инобытия мыслью, тренировал ее способность работать в пространстве, где нет чувственных образов и представлений. Европейская культура, как никакая иная, овладела в совершенстве способностью мыслить в пространстве чистой мысли. В дальнейшем эта способность с успехом использовалась в науке учеными при построении научных теорий. Обобщая все сказанное выше, можно сделать следующие выводы. Во-первых, проблему бытия Парменид не изобрел, не придумал, опираясь только на свои субъективные мистические и эзотерические интуиции: она родилась как ответ на реальные жизненные (экзистенциальные) вопрошания, отражала определенные запросы и потребности людей той эпохи. Он лишь сформулировал ее на языке философии и попытался философскими способами найти ее решение. Во-вторых, вопрос о бытии и его решение повлиял на мировоззренческие и ценностные установки западного мира. Втретьих, нельзя отождествлять Парменидово бытие (Абсолют, Благо, Добро и т. д.) с христианским Богом. Бытие — это безличностный, трансцендентный Абсолют, к которому античный грек не мог обращаться с помощью личного местоимения «Ты». Он не молился бытию, не искал путей быть его образом и подобием; ему достаточно было уверенности в том, что бытие, как абсолютная мысль, есть гарант того, что мир с необходимостью будет существовать в некоем единстве и постоянстве. В-четвертых, парменидовское учение о бытии открыло возможность метафизики (от греч. meta — после и physika — физический мир) — той особой европейской философии, которая пыталась найти первые начала, причины и принципы всякого бытия в идеальной, духовной сфере, существующей объективно, т. е. вне и независимо от человека и человечества. Метафизика — дословно: «то, что после физики», т. е. то, что находится за физическим миром; термин был введен Андроником Родосским, одним из комментаторов Аристотеля, для названия той части его учения, содержание которой выходило за рамки познания окружающего нас мира вещей, процессов, состояний. В дальнейшем метафизика обрела дополнительное значение онтологии (от греч. ontos — сущее и logos — понятие) — особого философского учения о бытии как таковом, вне и независимо от всякого рода логикогносеологических и методологических вопросов. 73 Новое время: отказ от онтологии и субъективизация бытия. Проблема бытия, открытая в античности, претерпела изменения в философии Нового времени. Р. Декарт сформулировал концепцию, согласно которой человек как существо, способное сказать «Я мыслю, следовательно, существую», является единственным условием возможности существования мира. Но не мира вообще, а мира, который он может понимать, действовать в нем, реализовывать свои цели. Декарт сделал мысль бытием, но в отличие от Парменида, творцом мысли объявил человека. Бытие стало субъектным, человекоразмерным, определяемым человеческими способностями воспринимать его и действовать в нем. Прежнее понимание бытия как абсолютного и подлинного, совершенного и неизменного гаранта всего происходящего в мире, не было востребовано в идеалистической философии Нового времени. Человек, его сознание и мышление стали рассматриваться как нечто подлинно первичное, как то, что действительно есть. Такая позиция в философии называется идеализмом. Приведем примеры субъектного понимания бытия в разных философских системах. И. Кант ставил бытие в зависимость от познавательной деятельности человека. Философия жизни отождествляет бытие с жизнью человека и потребностями ее возрастания; философия ценностей считает последние предельным основанием человеческого существования; эмпириокритицизм рассматривает бытие как разновидность человеческих ощущений; экзистенциализм прямо заявляет, что человек, и только он один, есть подлинное и предельное бытие: вопрос о бытии — это вопрос о его смысле, а смысл задает всегда сам человек. Человечество всегда волновал вопрос о предельных основаниях мира, но теперь эти основания философия искала в самом человеке, формах его существования. Кантианство, позитивизм, философия жизни отказались от онтологии — учения о предельных основаниях, уровнях и принципах строения мира и космоса, включая человеческое существование в качестве момента этого универсума. Отказ от темы бытия в ее классическом понимании есть тенденция субъективного идеализма — философии, признающей в качестве первопричины сознание, мышление, чувства человека. Отождествление бытия с физической природой. Субъективный идеализм абсолютизировал сознание человека, а потому не востребовал проблему бытия. Она потеряла свою актуальность и для материализма — философии, признающей первичность материального мира и вторичность сознания, мышления человека. Начиная с философского материализма XVII—XVIII вв. бытие отождествляется с природой, с миром чувственно воспринимаемых вещей и явлений. Если в античной философии проблема бытия имела целью обосно74 вать существование чувственного мира, то в материализме бытие отождествляется с существованием этого мира. Основные положения так понимаемого бытия получили дальнейшее развитие в диалектическом материализме. Ф. Энгельс приписывал предикат «бытие» тому, что находится в поле зрения человека. Что же касается понимания бытия как Абсолюта, Логоса, Бога и т. д., по его мнению, оно «есть вообще открытый вопрос с той границы, где прекращается наше поле зрения». Другими словами, бессмысленно говорить о бытии, если его нельзя воспринимать с помощью человеческих органов чувств и их усилителей — приборов различного рода. Признавалось только такое бытие, которое имело пространственновременные характеристики. Абсолютное же (божественное) бытие есть вечность вне времени и пространства, но, как утверждал Энгельс, бытие «вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства». По мнению М. Хайдеггера, Маркс не занимался проблемой бытия, предметом его внимания была природа (естественная и искусственная, сотворенная человеком). 3.3. Многообразие мира как проблема Трудности решения проблемы. Выше упор был сделан на рассмотрении проблемы бытия как поиска оснований единства мира. Но со времени своего возникновения эта проблема включала теоретико-философские вопросы соотношения единого и многого, единства мира и его многообразия. Философы пытались объяснить, как и почему мир, будучи единым, имея единое основание, в своем эмпирическом существовании представлен в виде бесконечного многообразия форм, как единое порождает многое. Решение такого рода проблем вызвало немалые трудности, осознание которых началось с философии Парменида, утверждавшего абсолютную самотождественность бытия, его вечную неизменность, исключающую всякое движение. Но тогда возникал вопрос, как это самотождественное единство соотносится с многообразием качественного и количественного различия, существующего в мире. Из парменидовского понимания бытия многообразие не выводилось. Для Парменида «только сущее есть, несущего же нет совсем». Но сущее есть только одно и единое, следовательно, многое не есть сущее, следовательно, многого нет совсем. Это противоречие в учении Парменид и его последователи обошли следующим образом: они удвоили мир. Понимания, что действительность многого нельзя устранить простым мысленным отрицанием, что многое тоже существует, они отделили сферу множественности явлений, где нет истины и господствует неистинное мнение, от сферы единого сущего, как подлинной истины. Поэтому множественность не стала для элеатов внутренним принци75 пом размышлений о едином. Объяснить многообразие, оставаясь при этом на почве единства, они не смогли. Признание сущего как безусловно единого не дает возможности объяснить бытие многого. Проблема логического обоснования возможности одновременного существования единого и многого становится в дальнейшем одной из центральных для всей европейской философии. Проблема единого и многого в античной натурфилософии. Логические трудности, возникшие при объяснении происхождения многообразия из единого самотождественного бытия Парменида, были обойдены представителями античной натурфилософии, которые «натурализовали» проблему бытия и приписали статус первопричины и первоначала элементам природного мира. Натурфилософия (лат. natura — природа) — это умозрительное истолкование природы и природных явлений, ориентированное на нахождение единства мира. Натурфилософия сформулировала проблему происхождения чувственно воспринимаемого многообразия предметного мира из единого основания, рассматривая в качестве такового элементы этого же мира. Такая позиция может быть отнесена к материалистической. В античной натурфилософии признавалось, что вещи и предметы мира состоят из веществ. Осознание этого факта в немалой степени обусловило попытку античных философов объяснить причины и начала вещей с помощью того, из чего состоят все вещи. Вспомним, что для Фалеса таким началом была вода, для Анаксимена — воздух, Эмпедокла — вода, воздух, огонь и земля одновременно и т. д. Эти четыре вещественных элемента рассматривались как то, из чего как из первого вещи возникают и во что, как в последнее они, погибая, превращаются. По сути, античные философы зафиксировали в качестве первоначал налично сущую вещность, которая и есть, по определению Гегеля, материя. Они в своеобразной форме выразили мысль о том, что вещи состоят из материй, а «вещь — это поверхностная связь, внешнее соединение их» (Гегель). Причем, Эмпедокл, например, утверждал, что четыре выделенных им вещественных элемента всегда сохраняются без изменения, не возникают, а в большем или меньшем количестве соединяются в одно или разъединяются из одного. Т. е. причину возникновения вещей он видел в количественных соединениях и разъединениях этих элементов. Аналогично и другие философы, например Левкипп и Демокрит, рассматривающие в качестве сущности вещей атомы, объясняли причину возникновения вещей пространственно-количественными различиями очертаний, порядка, положения атомов. 76 Аристотель первый среди античных философов привел аргументы против отождествления первых начал с вещественными элементам. Он пришел к выводу, что для возникновения вещей одной материи недостаточно. Порождение, возникновение вещи возможно, если налицо четыре причины: материальная (то, из чего вещь делается: вещество, субстрат), движущая (то, что движет деланием вещи), формальная (наличие формы, определяющей будущий вид вещи, некий как бы проект делания), целевая (цель, ради чего вещь делается). Наличие четырех причин порождения вещей свидетельствует, что материя не может саморазвиваться, т. е. производить все многообразие предметного мира. Движение не есть атрибут материи: для того, чтобы из материи (субстрата, вещества) произошла та или иная вещь, нужны внешние по отношению к ней движущая и целевая причины. То есть Аристотель не признает наличие источника развития в самой материи. Но последняя, считал он, «не равнодушна» к другим причинам. Так, хотя форма приходит извне, материя (вещество) заключает в себе принцип формы; например, мрамор, в отличие от песчаника, содержит в себе возможность обрести форму статуи. Как впоследствии скажет Дж. Бруно, «форма — это возможность делать, материя — возможность быть сделанным». Но все же взаимосвязь материи и формы относительна, ибо мраморная глыба равнодушна к тому, дадут ли ей форму той или иной статуи или сделают из нее колонну. Материальная причина не рассматривалась Аристотелем в качестве абсолютной и необходимой еще и в силу того, что, по его мнению, материя есть не у всего, а у тех вещей, которые возникают друг из друга и переходят друг в друга. Указанные четыре причины порождения материальных вещей оставляют без ответа вопрос: а что является причиной указанных причин? То есть, существует ли конечная причина всех изменений? Аристотель утверждал, что существует актуальное первоначало, или неподвижный двигатель, который, будучи конечной причиной всех причин, движет всем, оставаясь неподвижным. Эта первопричина не сопряжена ни с какой материальностью, она есть сам себя мыслящий ум (нус), запредельный космосу, существующий не во времени, а в вечности, и являющийся объектом эроса, к которому устремляется все как к высшей цели. Объяснив таким образом соотношение единого и многого, Аристотель формулировал теоретическую проблему: если первичное единое начало есть Ум (мысль), то легко объяснить его генерирующие функции в отношении таких причин как целевая, формальная, движущая. Но как объяснить, что ум (мысль) есть первопричина, порождающая материю, т. е. вещество, в понима77 нии Аристотеля? А если ум не есть такая причина, то как возникает материя-вещество? Она существует вечно или сотворена Богом? Если ее сотворил Бог, то из чего? Вопросы такого рода бесконечны, а потому сторонники сотворения материи признавали возможность возникновения материи из ничего, а их оппоненты утверждали, что «из ничего не возникает ничего». Этот тезис оформился в дальнейшем в материализм, признающий вечность и первичность материи в мироздании. Надо помнить, что под материей понималось прежде всего вещество. С возникновением христианства признание вечности материи отрицается, ибо существование вечного Бога и рядом с ним вечной материи разрушает христианский теологический монизм. Средневековые философы отрицали саму возможность вечного существования материи, ибо вечность — это атрибут (неотъемлемый признак) Бога. Только он пребывает неизменно и вечно. Бл. Августин (IV в. н. э.), один из блестящих теоретиков богословия, писал: «До творения Твоего ничего не было, кроме Тебя, и все существующее зависит от Твоего бытия». Объяснение причины многообразия материальных форм: пантеизм. Материализм XVII в. легализует принцип «из ничего не возникает ничего», приписывая материи вечность существования. По сути, это был отход от христианского учения о Боге. Одновременно с отказом от христианской идеи творения материи философы трансформируют аристотелевскую четырехчленную причину: материальная причина (материя) становится абсолютно доминирующей, и ее соотносят только с движущей. Значение формальной причины умаляется, а целевой и вовсе отказывается в праве на существование. Сама материальная причина теряет качественное многообразие, присущее веществу, и сводится к «абстрактной чувственности геометра» (Маркс). Ярким примером такого сведения может служить определение материи, данное немецким философом-идеалистом Г. Лейбницем (XVII в.): «Материя есть бытие, сопряженное с пространством. Пространство — математическое тело, т. е. такое, которое не содержит в себе ничего, кроме трех измерений, и есть всеобщее место всех вещей». Но такое понимание материи затрудняет объяснение происхождения разнообразия мира вещей, ибо не ясно, как геометрическое пространство может развернуться в качественное многообразие мира. В связи с тем, что принцип «из ничего не возникает ничего» есть отказ от признания того, что мир и время есть продукт творения Бога, понимаемого в иудаизме и христианстве как личность, абсолютно возвышающаяся над природой и человеком, вновь встала проблема единого и многого, материи и бесконечного разнообразия ее форм. 78 В противоположность религиозно-христианским воззрениям о божественном сотворении мира «из ничего» возникает концепция вечного вневременного порождения природы во всем ее многообразии бесконечным, невидимым и безличным Богом, который полностью сливается с природой, становясь ее псевдонимом. Такое учение получило название пантеизма, радикальные концепции которого утверждали тождество материи, разума и бога (не личностного, а безличностного). Расцвет пантеизма в Западной Европе относится к XVI — началу XVII в. Так, пантеистически настроенный Дж. Бруно утверждал, что природа есть «не что иное, как Бог в вещах». Б. Спиноза разработал материалистическую философскую систему, в основе которой лежало учение пантеизма о тождестве понятий «Бог» и «природа». Никто из философов никогда не отрицал существование материи, но различие между философскими системами начиналось с ответа на вопрос: сотворена материя или она вечно пребывает? Если сотворена, то проблема развертывания во времени бесконечного качественного ее многообразия решается просто: все сотворено Богом. Если не сотворена, а вечно существует, то тогда следует пояснить, как и почему она разворачивается в многообразии своих форм. Пантеизм и был одной из попыток объяснить саморазвитие природы с помощью растворения в ней Бога, активность которого и рассматривалась в качестве причины развития материи. Отождествление природы с безличным абсолютом являлось своеобразной оппозицией по отношению к христианскому религиозному мировоззрению и было одной из форм материализма. 3.4. Материальное единство мира и его многообразие Понятие материи. В отличие от натурфилософии и пантеизма диалектический материализм исключает из понятия материи всякое духовно-божественное содержание. Кроме того, материя не сводится к какому бы то ни было единому вещественному субстрату, будь то огонь, вода, воздух, земля, атомы и т. д. Классическим в диалектическом материализме считается определение материи, данное В. И. Лениным: материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них. В чем основное содержание этого определения? Во-первых, материя рассматривается как мыслительное сокращение, которым мы охватываем мир вещей и явлений в их единстве, сообразно их общему свойству быть объективной реальностью, т. е. существовать вне и независимо от сознания отдельного человека и всего человечества. Такое единство 79 называется материальным. Материя противопоставляется сознанию, а для того, чтобы отличить объективность материи от объективности Бога, Абсолюта, Бытия и т. д., материализм отказывает последним в праве быть реальностью. Во-вторых, если единственным свойством материи, которое имеет значение для философского материализма, является свойство «быть объективной реальностью», то никакие природные тела, вещества, элементы не могут рассматриваться в качестве первоначал. В этом смысле все, начиная от гена и атома и кончая Галактикой, равноценно. Материя существует только в многообразии конкретных объектов. Материи как таковой не существует, материя как таковая не есть нечто чувственно воспринимаемое. В этой связи Энгельс писал: «Материя как таковая, это — чистое создание мысли и абстракции. Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их, как телесно существующие, под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных, существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим». Люди постоянно открывают новые свойства природных вещей и явлений, что свидетельствует о неисчерпаемости материи, т. е. о бесконечном многообразии конкретных объектов, в которых она существует. Это бесконечное многообразие упорядочено. Можно говорить о материи на уровне неживой и живой природы. С точки зрения современной науки, в структуру материи на уровне неживой природы входят элементарные частицы, все виды физических полей (магнитное, электромагнитное, гравитационное и т. д.), физический вакуум (особое состояние материи, где происходят сложные процессы появления и исчезновения элементарных частиц), атомы, звезды, молекулы, макротела, планеты, планетные системы, галактики (совокупность взаимосвязанных планетных систем и звезд), системы галактик. Метагалактика (система взаимодействующих скоплений галактик). Живая природа имеет два уровня: биологический и социальный. На биологическом уровне в структуру материи входят нуклеиновые кислоты (ДНК и РНК), белки (доклеточный уровень жизни), клетки и одноклеточные организмы, многоклеточные организмы (растения и животные), популяции (совокупность особей одного вида, длительное время занимающие определенное пространство и воспроизводящие себя в потомстве), биоценозы (совокупность популяций, населяющих данный участок суши, воды и находящихся в определенной связи между собой и окружающей средой), биосфера (глобальная система жизни, образованная в результате взаимодействия биоценозов). В рамках биосферы возникает человек и человеческое общество. На социальном уровне в структуру материи входят семья, классы, расы, нации и т. д. 80 В-третьих, материя «копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями». Этим признается принципиальная познаваемость материального мира, что означает согласование, совпадение содержания законов объективного мира и законов мышления. Объясняется это согласование следующим образом: мышление — продукт человеческого мозга; человек и его мозг — продукт природы, следовательно, в конечном счете, мышление — продукт природы, а потому его законы совпадают с законами объективного мира. Диалектический материализм в вопросе о существовании первое и последнее слово дает только и исключительно конкретным вещам и явлениям. Все, связанное с нематериальными явлениями, такими как мышление, сознание, объявляется вторичным по происхождению и выводится из материи. Это и есть позиция науки. Наука и материализм имеют одно и то же понимание бытия: оно отождествляется с существованием чувственных вещей, которые сами одновременно являются гарантом и обоснованием собственной устойчивости и бесконечной воспроизводимости. Понятие «материя» — предельно широкое: его нельзя определить через какое-то иное, родовое понятие. Например, говоря о пшенице, мы можем определить это понятие через более широкое и общее, родовое — «злаковая культура», которое, в свою очередь, подводится под еще более общее понятие — «растение» и т. д. Понятие «материя» в силу его предельной общности можно определить только через противопоставление другому предельно общему понятию, обозначающему нечто нематериальное. Таким понятием является сознание, дух. Субстанция и ее самоорганизация. Материя как субстанция. Как мы отмечали выше, одной из центральных проблем философии является обоснование возможности существования единого в его многообразии. Как решается эта проблема в диалектическом материализме? Понятие «материя» позволяет представить мир как единый в его материальности. Это значит, что все должно иметь объяснение, базирующееся на признании этого единства. Другими словами, если мы признаем, что мир един в его материальности, то необходимо объяснить причины всех явлений, в том числе и нематериальных (сознание, мышление), исходя из первичности материи. Но в самом определении материи сознание противопоставляется ей. Чтобы остаться на почве материалистического монизма, надо различие сознания и материи свести к единству. Как же диалектический материализм решает это противоречие? Противоположность материи и сознания признается абсолютной только в пределах гносеологии (науки о по81 знании), когда ставятся и решаются вопросы о том, что является содержанием человеческого мышления: структурирует ли оно мир, согласно своим законам, или законы мира 'отражаются в законах мышления? И здесь материализм четко заявляет о вторичности мышления и первичности материального мира, который отражается чувствами и мышлением. В пределах гносеологии невозможно снять противоречие материи и сознания, оставаясь на почве материалистического монизма. Это осознавал Ленин, неоднократно указывавший на недостаточность гносеологического определения материи, на необходимость «углубить познание материи до познания (до понятия) субстанции, чтобы найти причины явлений». Почему, углубив познание материи до понятия субстанции, можно найти причины всех вещей, а, следовательно, объяснить происхождение всех, даже нематериальных, явлений, оставаясь при этом в рамках понятия «материальное единство»? Субстанция (от лат. substantia — сущность; то, что лежит в основе) — философская категория для обозначения внутреннего единства многообразия конкретных вещей, событий и процессов, посредством которых и через которые она и существует. Субстанция есть обозначение внутреннего единства реальности безотносительно к ее многообразным внешним проявлениям. Субстанция — это нечто, что само себя определяет и способно к самоорганизации и самодвижению. Поэтому довести понятие материи до понятия субстанции — значит доказать, что материя самоорганизуется и самодвижется, не нуждаясь во внешних источниках движения, в качестве которых признавались Бог, Абсолют и т.д. В понимании субстанции как принципа, позволяющего объяснить единство мира и его многообразие, философы разделились на монистов, дуалистов, плюралистов. Учения, объясняющие единство мира из одной субстанции, называются монистическими (греч. monas — один). Если в качестве субстанции берется материальное начало, то это материалистический монизм; если первичной объявляется духовная субстанция (сознание, дух, мысль), то это монизм идеалистический. В традиции субстанциализма философы исследовали, какая из субстанций (духовная или материальная) является первичной, основополагающей, позволяющей объяснить единство мира в его многообразии. Монизму противостоит дуализм (лат. dualis — двойственный), согласно которому в основе мироздания лежат две субстанции — материальная и духовная. Материалистический монизм базируется на признании того, что материя как субстанция есть субъект всех своих изменений, т. е. активная причина всех своих формообразо82 ваний. Материя как субстанция не нуждается для своего существования ни в чем, кроме самой себя. Следовательно, понимание материи как субстанции позволяет объяснить многообразие, оставаясь на позициях монизма, дает возможность вывести сознание из материи, сознанием не обладающей. Но довести понятие материи до понятия субстанции, — значит ответить на вопрос, как и за счет чего она порождает сама в себе многообразие своих атрибутов (неотъемлемых свойств), качественное многообразие вещей и явлений? Этот вопрос — центральный в материалистическом монизме: требуется объяснить единство через многообразие и наоборот, не прибегая к помощи внешних потусторонних сил, как-то Бог, Абсолютный Дух, Мировая Душа и т. д. Движение — атрибут материи. В самом общем виде диалектический материализм объясняет феномен самопорождения материей бесконечного многообразия своих конкретных форм в их материальном единстве, признав, что неотъемлемым свойством материи, ее атрибутом является движение. Под движением понимается изменение вообще, т. е. любое изменение, как качественное, так и количественное. Только признав, что движение — неотъемлемое свойство материи, можно объяснить многообразие мира в его материальном единстве. Тот факт, что материальному миру присущи изменения, фиксируется уже на уровне обыденного сознания. Не надо быть философом, чтобы видеть, как материальные вещи рождаются, проходят какие-то стадии своего развития, а затем погибают. За время одной человеческой жизни каждый из нас наблюдает эти циклы в природе, обществе, в жизни своих близких и знакомых. Но если обычный человек просто фиксирует существование изменений, то философ дает понятийное определение, классифицирует и объясняет их причины. Прежде чем перейти к объяснению сущности движения материи, рассмотрим основные типы и формы движения. Основные типы движений. Изменения бывают скрытые и явные. Первые не фиксируются простым наблюдением, так как не изменяют внешних качественных характеристик предметов, вещей и явлений. Так, наука доказала, что все тела состоят из атомов, внутри которых происходят бесконечные процессы взаимодействия элементарных частиц: электронов, позитронов и т. д. Это — внутренние процессы. Все тела и внешне влияют друг на друга. Например, лучи солнца оказывают давление на поверхность любого тела, магнитное поле Земли вызывает «возмущение» в атомно-молекулярных структурах всех вещей и т. д. Однако при всех подобных изменениях набор качественных характеристик вещей и тел 83 живой и неживой природы остается довольно длительное время устойчивым и неизменно воспроизводимым. Указанные изменения не фиксируются сразу же во внешнем облике, пространственной форме, цвете и т. д. природных тел. Итак, указанный (условно, первый) тип движения сохраняет качество предмета неизменным для внешнего наблюдения. Поэтому на уровне обыденного сознания люди не воспринимают тот факт, что любая вещь включена в каждый момент времени в процесс изменения. Второй тип движения сопровождается качественными изменениями предметов, фиксируемыми на уровне наблюдений. Сюда относятся явления гибели — смерти предметов неживой и живой природы, переход предметов из одного состояния в другое (например, вода при замерзании превращается в лед, а металл при нагревании становится жидким), возникновение новых объектов (например, ученые фиксируют возникновение новых звезд; из материалов природы люди научились производить объекты, существующие в естественной природе). Кроме типов движения материи, выделяют формы движения материи. Формы движения материи. Идея о формах движения материи, их взаимосвязи и соответствии формам материи была сформулирована Ф. Энгельсом. Он выделил пять форм движения материи: механическую, физическую, химическую, биологическую и социальную. Основные качественные характеристики неживой природы определяются взаимодействием физической и химической форм движения материи; в живой природе преобладающей является биологическая форма движения, находящаяся во взаимодействии с химической формой движения. Социальная форма движения присуща обществу. Несмотря на то, что наука XX в. открыла новые уровни организации материи и соответствующие им формы движения, классификация, предложенная Энгельсом, не потеряла своей значимости и является базовой для науки. Бесспорно, его представления о внутреннем расчленении форм движения, о материальных носителях этих форм, не могут быть приняты некритически с позиции современного развития науки. Так, во времена Энгельса не были известны процессы, происходящие в микромире, не существовало квантовой физики, не был изучен вакуум, как особое состояние, порождающее элементарные частицы, плохая осведомленность была о процессах галактических взаимодействий и т. д. Неприемлемо и толкование Энгельсом механического движения как генетической основы физического, а, следовательно, и всех иных форм движения. Научные открытия XX в. дают основания рассматривать механическое движение как результат взаимодействия нескольких 84 структурных уровней организации материи, а не связывать его с какой-то одной ее формой. Невозможно, с позиции современной науки, рассматривать механическое движение в качестве самого простого, как считал Энгельс, поместивший его в низшем ряду своей классификационной схемы. Механическое движение тел не менее сложно, чем другие формы движения. Оно обусловлено глубинными процессами взаимопревращения элементарных частиц, сложными взаимоотношениями между ядерными, гравитационными, электромагнитными и др. взаимодействиями. Изменилось и понимание носителя биологической формы движения. Если Энгельс считал, что ее носителем является белок (и это было верно для того уровня развития науки), то в настоящее время кроме белковых молекул в качестве носителя жизни выделены кислоты — ДНК и РНК. Кроме того, сложилось представление о целостности биосферы, ее соотнесенности с космическими ритмами и процессами. В современной космологии сформулирован антропный принцип, согласно которому мир и космос устроены так, что появление человека есть закономерный итог эволюции материи. Это обусловлено, в первую очередь, существованием мировых констант, которые определяют характер действия всех законов Вселенной, начиная от гравитационных и кончая ядерными. Например, существующие константы электромагнитного взаимодействия, сильного взаимодействия «подогнаны» друг к другу так, что обеспечивают существование атомов и молекул в том виде, как они существуют в нашем мире. Если бы эти константы были другие, то атомы или не смогли бы существовать вообще, или время их жизни было бы другим. Но в таком мире уже не могла бы возникнуть земная жизнь, а, следовательно, и известный нам вид человека. Взаимодействие — причина самодвижения материи. Вернемся к поставленному выше вопросу: как можно объяснить наличие у материи такого атрибута, как движение, что является причиной самодвижения материи? Утверждая, что движение — атрибут материи, мы просто постулируем (вводим без доказательства) саморазвитие, самоизменение единого материального мира и существование его в многообразии. Но такой постулат ничем не отличается от религиозных постулатов, типа «Бог создал материю», требующих не размышления, а веры. Философия же всегда обращена к мысли, логическому обоснованию. Мало принять и признать мысль о том, что изменение вообще есть неотъемлемое свойство материи, следует еще логически прояснить эту мысль, т. е. выяснить, почему материя находится в самодвижении, каковы причины того, что изменение вообще есть ее неотъемлемое свойство. 85 Как же решается вопрос о самодвижении материи в диалектическом материализме, где любые обоснования не должны выходить за границы материалистического монизма? Решить вопрос о причинах самодвижения материи, оставаясь в его рамках, можно, если рассматривать материю как субстанцию, т. е. как активную причину собственных формообразований. Именно в таком случае материя не нуждается для объяснения многообразия своих форм в допущении существования деятельного субъекта (Бог, идея, разум и т. д.), сообщающего ей активность. Но в чем «магическая» сила субстанции, почему материя, понятия как субстанция, есть активная причина порождения многообразия своих конкретных форм? Классики диалектического материализма раскрывали понятие субстанции через взаимодействие материальных объектов, которое является основой конкретного бытия объектов, их изменения и развития. Оно «является истинной конечной причиной вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше познавать» (Энгельс). Итак, рассматривая материю как субстанцию, следует признать, что объективная реальность представлена через непосредственное и опосредованное взаимодействие объектов, а изолированный объект есть нонсенс, т. е. нечто несуществующее. Но логической проработки проблемы взаимодействия как конечной причины многообразия вещей единого в своей материальности мира не сделали. Рассмотрение этой проблемы началось в философии советского периода. Попытка объяснить с помощью понятия взаимодействия многообразие объектов мира в их материальном единстве была предпринята, например, Б. Туровским. Принимая тезис, что именно конкретная соотнесенность объектов во взаимодействии наполняет содержанием (качественным и количественным) их бытие, он показал проблемы и трудности логического обоснования проблемы. Суть их такова. Материальные объекты существуют только потому, что они находятся в постоянном взаимодействии, которое определяет собственное внутреннее содержание каждого из них, а следовательно, и их различия между собой. Но тогда понятие объекта содержит в себе противоречие. С одной стороны, взаимодействие обусловливает формирование конкретной определенности объекта, отличающей его от других объектов, а с другой стороны, взаимодействие есть связь уже оформившихся объектов друг с другом. То есть до взаимодействия объектов еще нет, но взаимодействие есть связь уже существующих объектов. Взаимодействие состоит из двух процессов: первый представляет собой восприятие объектом тех изменений, которые осуществляются в нем действиями других объектов, то86 гда как второй состоит в том, что объект, в котором произошли изменения, фиксирует их с помощью действий, направленных вовне. Таким образом, определение объекта складывается из действия и противодействия, которое составляет конкретное взаимодействие. Тогда определение объективной реальности возможно как единство вещности, конечности объектов (момент дискретности, прерывности) и их существования во взаимных связях (момент континуальности, непрерывности). Но если движение есть изменение вообще, происходящее в процессе взаимодействия объектов, то его можно понимать как соотношение моментов дискретности и связности, прерывности и непрерывности. То есть движение выступает как противоречивое единство прерывности и непрерывности. Пространство и время — формы бытия материи. Что означает момент дискретности в движении? Это форма существования движущейся материи, определяемая как многообразных объектов мира, тождественных относительно единства их бытия. Как это понять? Движущаяся материя включает в себя сосуществование многообразных объектов мира внешних друг другу. Но эта внешность особого рода: как реально существующие эти внешние друг другу объекты составляют единство. Единство многообразных, разнородных материальных объектов и составляет пространство, которое есть форма существования движущейся материи. Оно характеризует структурную организацию материального мира, а именно, протяженность объектов, их взаимные границы, место, которое они занимают среди других объектов. Понятие пространства необходимо для обозначения дискретности (прерывности) материального мира. Если бы мир не имел дискретной структуры, если бы он не состоял из разнородного многообразия объектов, которые в свою очередь состоят из элементов, связанных между собой, то понятие пространства не имело бы смысла. Что означает момент непрерывности ? Это форма существования движущейся материи, в которой представлена преемственная последовательность объектов и явлений в их взаимодействии и изменении, в их возникновении и уничтожении. Такая форма существования движущейся материи есть время. С помощью понятия «время» характеризуются длительность протекания процессов изменения, их скорость, ритм и темп. Понятие времени помогает описать, выразить континуальность (непрерывность) взаимодействия объектов, когда вещи не только постоянно изменяются, но также возникают и гибнут, разрушаются, давая начало новым объектам. Категории пространства и времени — предельно общие абстракции, выражающие структурную организацию материи и постоянное изменение объектов материального мира. 87 Пространство и время, будучи формами материи, организуют ее содержание: качественное и количественное. Вне пространства и времени материя не существует. Но верно и обратное: сами пространство и время не могут существовать как самостоятельные субстанции, в отрыве от материи. Изменение мира — это аккумуляция (накопление) временных характеристик. Следует отметить, что такая концепция пространства-времени была развита задолго до диалектического материализма философом В. Лейбницем, который в противовес точке зрения Ньютона о субстанциальности пространства-времени (их независимом от материи существовании) считал, что это особые отношения между объектами и процессами и вне последних не существуют. Взаимосвязь пространства-времени и движущейся материи. Философия обосновала эту взаимосвязь задолго до подтверждения ее наличия наукой, в частности физикой XX в. Так, объективный идеалист Гегель, разрабатывая диалектику, пришел к выводу, что движущаяся материя, пространство и время не просто взаимосвязаны, но с изменением скорости протекания материальных процессов меняются и пространственно-временные параметры объектов и событий. Энгельс писал, что сущность движения «заключается в непосредственном единстве пространства и времени. К движению принадлежат пространство и время; скорость, количество движения, это — пространство в отношении к определенному протекшему времени». Но если Гегель и Энгельс сформулировали проблему взаимосвязи пространства, времени, движущейся материи в общем виде, то физик А. Эйнштейн разработал теорию, названную специальной теорией относительности, в которой представил эту взаимосвязь в виде математических формул. Он показал, что когда объект движется со скоростью, близкой к скорости света (300 000 км/с), то изменяются пространственные и временные интервалы протекания событий: пространственные интервалы сокращаются, а временные растягиваются. По-видимому, пространственно-временные изменения имеют место и при движениях с малыми скоростями, но наблюдать их невозможно в силу их незначительности. Теория относительности подтвердила выводы философии относительно наличия глубокой связи между пространством и временем. Стало ясно, что в природе существует единое пространство-время, которое разделено только в человеческом мышлении. Наличие единого пространственно-временного континуума подтверждается тем фактом, что изменение пространства и времени протекает согласованно: насколько увеличивается пространственный интервал, настолько же сокращается временной, и наоборот. А это значит, что про88 странственно-временной интервал в итоге остается всегда постоянной формой материального объекта. Это очень важное свойство мира, ибо в противном случае «расползались» бы пространственные и временные определенности и границы объектов. Выводы теории относительности выглядят парадоксально для здравого смысла, ибо если теоретически предположить, что человек летит в ракете со скоростью, близкой к скорости света, то время протекания всех физиологических процессов в его организме будет растягиваться, увеличиваться, а, следовательно, процесс старения организма замедлится. Итак, специальная теория относительности подтвердила философские выводы о глубокой взаимосвязи материи, движения, пространства, времени, о зависимости состояний пространства-времени от состояния движущейся материи. Это дает основание выделять качественную специфику форм пространства и времени в неживой природе, живой природе, социально организованной. Пространство-время в неживой материи. Пространство-время нашего мира четырехмерно: три измерения имеет пространство и одно — время. Когда мы говорим «нашего», то имеем в виду объективную реальность, которая, как определял В. И. Ленин, «копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от нас». С помощью наших органов чувств мы можем воспринимать пространство только как трехмерное, имеющее ширина глубину, высоту. Эти три измерения лежат в основании любой объемной конфигурации, доступной нашему чувственному восприятию. Но тогда возникает проблема: то ли мир трехмерен не сам по себе, а потому что в нас существуют априорные формы восприятия мира как только трехмерного, то ли, наоборот, мы воспринимаем мир трехмерным, потому что он таков сам по себе? Эти две крайне противоположные по смыслу точки зрения можно сформулировать так: пространство и время — перцептивно-когнитивные явления (перцепция — восприятие; когнито — мышление); пространство-время — физически реальный феномен. Например, еще Августин Блаженный считал, что времени как физической реальности нет, оно есть имя для обозначения изменения вообще. В настоящее время его концепция принята некоторыми учеными, которые утверждают, что позиция Августина верна в том смысле, что физически существует лишь настоящее, ибо прошлого уже нет, а будущего еще нет. Логически обосновать истинность сформулированных выше противоположных утверждений невозможно, ибо и в том и в другом случае мы постулируем позицию, согласно которой затем строим систему ответов. Если признать, что трехмерность мира задается априорными формами чувств (так считал И. Кант, например), то получим идеалистиче89 скую философию; напротив, предположение об объективности трех измерений есть позиция материалистической философии, правоту которой относительно объективного существования трех пространственных измерений материи подтвердила физика в начале XX в. Было открыто, что устойчивые системы, состоящие из двух тел (например, устойчивая связанная система Солнце-Земля), могут образовываться и существовать только в мире с трехмерным пространством. Более того, только в трехмерном пространстве могут образовываться устойчивые электронные оболочки вокруг атомного ядра, т. е. могут существовать атомы, а следовательно, микро-, макро- и мегамир. Существует предположение, что трехмерность пространственной составляющей является наименьшей возможной размерностью, в которой не происходит гравитационный коллапс для модели квантовой электродинамики. Таким образом, можно сделать вывод: многообразие видов материи в нашей Метагалактике обусловлено наличием у материи такой специфической формы ее бытия, как трехмерное пространство. В XX в. появились модели развития Вселенной, допускающие представления о многомерном, в частности десятимерном пространстве-времени. Существует гипотеза, что в ходе зарождения нашей Метагалактики из десяти измерений «хватило» на «строительство» ее структуры всего четырех, а остальные шесть остались в глубинах микрокосмоса. Но тогда возникает вопрос об объективном существовании этого десятимерного пространствавремени. Человек обладает способностью воспринимать только четыре измерения, и для него многомерный пространственно-временной мир принципиально закрыт. Это — иной мир, куда нет возможности проникнуть, даже с помощью приборов, ибо все они построены человеком для усиления воспринимающей способности человеческих органов чувств. Иных приборов он создать не может. Если даже предположить, что такие приборы будут предоставлены ученым нашей планеты представителями иных миров, то ограничительная способность восприятия, свойственная землянам, не позволит им увидеть мир, пространственно-временные параметры которого будут превышать число четыре. Выше мы отмечали, что в диалектическом материализме статус объективной реальности приписывается тем вещам и явлениям мира, которые не только существуют вне и независимо от человека и человечества, но и могут быть восприняты человеческими органами чувств. Поэтому в диалектическом материализме вопрос об объективном существовании иных миров является спорным, что подтверждал и Энгельс, когда говорил, что «бытие есть вообще открытый вопрос с той границы, где прекращается наше поле зрения». Наше же поле зрения ограничено четырехмерным пространством-временем и за его пределами прекращается. 90 Но существуют косвенные пути обоснования объективного существования многомерных миров. Если из гиптезы о существовании многомерного мира, т. е. иного по сравнению с нашим, получат выводы, которые можно проверить в условиях земного четырехмерного пространства-времени, то это будет являться косвенным подтверждением правоты гипотезы. Так, например, идеи многомерного пространства активно разрабатываются в математике, а геометрические образы многомерных миров успешно применяются при решении различных научных задач. Можно косвенными способами обосновать существование иных миров, но каковы они в действительности нам не дано увидеть никогда. Не исключено, что развитие материи пошло не только по пути создания нашей Метагалактики, что существуют иные миры с иными пространственно-временными размерностями. Но, как мы показали выше, в этих иных мирах формы материи, материальные структуры совсем не похожи на те, которые образовались в нашей Метагалактике. Каковы они? Об этом можно только строить догадки, придумывать описывающие их модели, не имея возможности когда-нибудь их проверить в эксперименте. Так, человечество на протяжении всей своей истории верит в существование загробного иномира, который описан многими мистиками. Но при жизни человек не может войти в этот мир, а затем вернуться и рассказать о нем. Правда, имеются свидетельства людей, испытавших состояние клинической смерти. Но это не есть свидетельства о мире мертвых, о загробном мире, ибо клиническая смерть — пороговое состояние между жизнью и смертью. Биологическое пространство-время. В живой природе существует особое пространствовремя, биологическое, которое проявляет себя по-разному на разных уровнях организации живого. Общая особенность биологического пространства, свойственная всем уровням организации живого, состоит прежде всего в том, что в отличие от пространственного континуума неживой природы, живым организмам свойственна асимметрия «левого» и «правого» в группировке атомов. Тот факт, что в живой природе одновременно сосуществуют симметрия и асимметрия, обеспечивает, как считают ученые, возможность организмов активно приспосабливаться к окружающей среде, разнообразить свои функции с целью выживания. Особую специфику имеет и временная структура живых организмов. За время своей эволюции они отработали способность жить, сообразуясь с ритмами и временными изменениями внешнего мира, «смонтировали» внутри себя своеобразные «часы», которые идут в одном ритме со сменой времен года, дня и ночи и т. д. Т. е. время протекания химических, биологических реакций внутри организма соразмеряется с временными факторами 91 внешней среды. Более того, в живых организмах сформировались механизмы опережающего отражения будущих внешних изменений, как бы их «предчувствие». Например, все растения и насекомые, предчувствуя дождь, начинают заранее к нему готовиться: закрывают лепестками пестики и тычинки, замуровывают вход в свои «жилища» и т. д. Опережающее отражение — один из важных приспособительных механизмов, способствующих выживанию видов растений и животных. Но что такое опережающее отражение? Это отражение будущего, т. е. того, чего еще нет. Тогда можно сделать интересный вывод: живая природа «научилась», в целях выживания, жить одновременно в прошлом (которое как бы сворачивается в пространственно-временной структуре организма), настоящем и будущем. Совершенно очевидно, что астрономическая шкала времени не может полностью описать события, происходящие в живом организме, который использует при решении широкого круга задач, связанных с физиологическими и поведенческими актами, собственное (физиологическое) время. Собственное физиологическое время организмов имеет свою меру: оно может убыстряться, замедляться или даже останавливаться, прекращать свой ход, когда в состоянии процесса отсутствуют изменения. Масштабы собственных времен организмов разные на разных уровнях иерархии физиологических систем. Если ученые научатся управлять собственным временем организмов, то это откроет возможность решить задачи, связанные с коррекцией их функционального состояния. Социальное пространство-время. Пространственно-временные структуры социальной формы движения материи также имеют свою специфику. Не случайно их определяют особыми терминами: социальное пространство и социальное время. Пространственные социальные структуры, характеризующие общественную жизнь, не могут быть описаны только как физические или биологические. Конечно, общество, также как и природа, в своем бытии не может выйти за пределы трехмерного измерения, будучи вписанным в физическое пространство космоса и биологическое пространство биосферы. Но указание на три пространственных измерения не объясняет многих специфических особенностей социального пространства, в силу того, что оно не существует вне и независимо от человеческой деятельности. Социальное пространство нельзя рассматривать в отрыве от смыслов человеческого бытия. То есть его объективность есть объективность, созданная человеком. Бесспорно, что создавая социальное пространство, т. е. творя значимые для себя пространственные сферы жизнедеятельности, человек не может выйти за пределы объективного трехмерного пространственного мира и его законов. В ходе жизнедеятельности люди выделяют из физического пространства места своего обитания — 92 плодородные почвы и близость воды, где и строят жилища и поселения. Человек создает пространственные социальные структуры, такие как орошаемые земли, пастбища, искусственные водоемы, поселки и города с их архитектурой и т. д. Эти освоенные человеком пространственные сферы наделяются особым смыслом. Человек все наделяет смыслами, но если неосвоенные им пространства природы он воспринимает как нечто враждебное и опасное для жизни, то «очеловеченные» пространства природы он воспринимает как нечто родное, близкое. Можно сказать так: для человека социальное пространство становится своеобразной призмой, через которую он воспринимает весь окружающий мир. Отношение к социальному пространству становится частью мировоззренческих ориентиров человека. Так, в средневековом мировоззрении пространство рассматривалось как система разнокачественных мест. Это означало, что событие, происходящее в данном месте, не обязательно произойдет в другом. Каждая пространственная точка уникальна, и есть места, где может свершиться чудо. В земном мире выделялись святые места, куда устремлялись паломники. Существовали святые места в храмах, где предполагалась возможность исцеления от болезней, искупления грехов и т. д. В мировоззрении Нового времени появляется представление о пространстве как однородном и однокачественном. В нем все точки и направления равнозначны для совершения событий, а потому все изменения, происходящие с объектами, будут одними и теми же для любой точки пространства. Нет святых мест, где совершаются чудеса вопреки законам земного пространства. Такое понимание Пространства способствовало возникновению научного мировоззрения и служило обоснованием доверия к эксперименту. Итак, социальное пространство не сводится только к отношениям материальных тел, а включает в эти отношения человеческие смыслы, которые фиксируются в том или ином конкретно-историческом мировоззрении. Социальное пространство образует мир вещей «второй природы», т. е. природы, созданной человеком. Пространственная организация вещей этого мира обладает социально значимыми характеристиками. Специфика социального пространства взаимосвязана со спецификой социального времени, которое характеризует изменчивость общественных процессов и явлений, а также ритм и меру этой изменчивости. Время протекания общественных процессов, исторически возникающих преобразований в жизни людей, определяется не столько субстанциальными особенностями природных процессов, которые часто невозможно ускорить или замедлить в силу «сопротивления» 93 природного материала (например, нельзя «заставить» природу ускорить процесс образования запасов нефти), сколько зависит от деятельности людей, обладающих сознанием. Поэтому одни и те же процессы могут иметь неодинаковую продолжительность своего свершения. Например, в Советском Союзе процесс индустриализации занял несколько десятилетий, так как был использован индустриальный опыт западных стран, занявший во времени более столетия. Люди в разных культурах имеют различные ценностно-культурные установки, ментальные характеристики, а потому время протекания внешне одинаковых событий в различных культурах может не совпадать. Специфической особенностью социальной формы движения материи является наличие субъекта изменения, наделенного сознанием, волей, мышлением. Это обусловливает и специфику протекания социального времени: здесь нет «чистой» природной объективности; его мерность, ритмичность, продолжительность, темпоральность являются производными от ментально-духовных характеристик субъектов социального движения материи, т. е. людей той или иной конкретно-исторической эпохи. Например, первые цивилизации древнего мира развивались очень медленно, и время протекания социальных процессов было замедленно. Это объясняется тем, что в обществе доминировала ценностная установка на сохранение и поддержание традиционных социальных отношений, воспроизводство накопленного предками опыта. В своих ценностно-ментальных установках люди были ориентированы на отношение к традиции как к чему-то священному, что и замедляло время социальных изменений. Отказ следовать традициям, признание «нового» и «новизны» в качестве главной ценности привело к резкому ускорению развития социальных процессов. Социальное время обрело новые характеристики: ускоренные ритмы и темпы, что ярко проявилось в обществе эпохи формирования капиталистических отношений. Погоня за прибылью требовала постоянной интенсификации человеческого труда, уплотнения событий и процессов, протекающих в единицу времени. Не случайно именно в эту эпоху была изобретена секундная стрелка как свидетельство ускорения темпов жизни. Начался бег времени, превышающий уровень биологических ритмов человеческого организма и происходящих в нем физиологических процессов, что негативно сказывается на здоровье людей. Еще в большей мере ускорение социального времени свойственно нашей эпохе, для которой уже недостаточно секундного измерения времени. Скорость протекания социального времени определяется его насыщенностью социально значимыми историческими событиями, а потому оно течет неравномерно: то убыстря94 ясь, то замедляясь. Ускорение социального времени обусловливается революциями как социальными, так и научно-техническими. В эти периоды происходит уплотнение социального времени: за один и тот же интервал времени происходит исторических событий во много раз больше, чем в периоды спокойного развития общества. Социальное время характеризуется не только неравномерностью протекания, но и многоуровневой структурой. В нем можно выделить время, определяющее историю происхождения рода человеческого, время образования наций, государств, время развития и смены культур и цивилизаций, а также время индивидуального бытия человека. В свою очередь, индивидуальное бытие человека подразделяется на время детства, отрочества, юности, зрелости, старости. И в каждом из этих времен своя скорость протекания процессов и свои смыслы. Например, в старости человек перестает спешить, как бы усмиряет бег времени, переосмысливает смысл своего бытия. Движение и развитие. Движение, т. е. изменение как таковое, признавали все философы. Но его можно понимать по-разному. Например, античные мыслители, представители механистического материализма XVII—XVIII вв. и др. отождествляли изменение с простым увеличением, уменьшением, повторением одного и того же. Даже диалектик Гераклит утверждал, что «мир единый не создан никем из людей и никем из богов, но был, есть и будет вечно воспламеняющийся и угасающий огонь». А это означало признание того, что в мире происходит вечная циклическая повторяемость всех изменений. В античности уже сформировалось философское убеждение в том, что в мире существует взаимодействие и взаимный переход противоположностей: единого и многого, холодного и теплого, сухого и влажного, света и тьмы, что мир находится в постоянном движении, но отождествление изменений с бесконечно повторяющимися циклами не позволяло поставить проблему возникновения принципиально нового. Для этого следовало отказаться от циклического понимания времени, в рамках которого не могла родиться идея необратимости течения событий, лежащая в основе признания идеи развития. Развитие — наиболее сложная форма изменений. Идея развития исходит из предположения возможности таких качественных изменений, в ходе которых появляется нечто принципиально новое по сравнению с прошлыми формами движущейся материи. Если течение времени происходит циклично, то ничего нового появиться не может, хотя и происходят постоянные изменения. Обратимость времени делает обратимыми, повторяющимися и все события. Выйти к идее развития можно было, только разорвав временной цикл. Условием возможности появления идеи развития было представление о времени как 95 линейно длящемся, необратимом, имеющем третье измерение — будущее. Такое представление появилось в эпоху христианства, с точки зрения которого жизнь человека есть постоянная работа по освобождению от грехопадения и стремление к обретению образа и подобия Бога. Жизнь человека, воспринявшего задание стать образом и подобием Божиим, обретает линейную перспективу, она теперь устремлена в будущее, вернее, к вечной жизни после смерти в земном своем существовании. Идея развития легла в основу естествознания, а внимание к ней возросло после буржуазных революций в Европе, когда понятие развития распространилось на все сферы бытия мира, общества и человека. Французские просветители Вольтер и Руссо выдвинули идею исторического развития, а Кондорсе сформулировал понятие исторического прогресса для общественного развития. Но полное свое завершение идея развития получила в философии немецкого идеализма: Кант применил понятие развития к Солнечной системе и другим звездным мирам и сформулировал проблему исторического развития человеческой нравственности. Целостную концепцию развития разработал в своей системе объективного идеализма Г. Гегель. Создав диалектику, он сделал ее предметом развитие, показав истоки, форму, этапы развития духовного и материального миров. Гегелевское учение о развитии явилось необходимой предпосылкой диалектико-материалистического учения о развитии. Опираясь на философию Гегеля, Маркс и Энгельс разработали материалистическую диалектику — учение о развитии природных, общественных и духовных явлений. ГЛАВА 4. ДИАЛЕКТИКА 4.1. Понятие диалектики. Объективная и субъективная диалектика Из многообразия определений диалектики можно выделить три наиболее характерных: учение о всеобщей связи; учение о развитии в его наиболее полном и свободном от односторонности виде; учение о единстве противоположностей («ядре» диалектики). Эти три дефиниции могут быть обобщены и синтезированы в определении, принадлежащем Ф. Энгельсу: диалектика и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления. Основанный на ней метод и есть диалектико-материалистический метод — система требований, вытекающих из наиболее общих законов всякого движения и поэтому имеющих силу в любой сфере деятельности и самого мышления. Тем самым объективный мир и человеческое мышление подчинены одним и 96 тем же законам — законам диалектики. Это значит, что они не могут противоречить друг другу в своих результатах, а должны согласовываться между собой. Объективная диалектика — развитие реального мира (природы и общества). Субъективная диалектика — это, во-первых, диалектическое мышление (диалектика понятий) — отражение диалектического движения (развития) действительного мира; во-вторых, — теория диалектики, т. е. учение о всеобщих законах развития, движения как внешнего мира, так и самого мышления. Эти два ряда законов — на что обращал внимание Энгельс — по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе, — а до сих пор большей частью и в человеческой истории — они прокладывают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей. Следует иметь в виду, что существует и так называемая «субъективистская диалектика» (особенно характерная для софистики и эклектики) — это, по справедливому замечанию Гегеля, «внешняя, пустая диалектика», не доходящая до диалектики самих реальных предметов, не отражающая их, а «гибкость понятий» (т. е. их «текучесть», изменяемость) применяется чисто субъективистски, а не объективно. Познание есть отражение реальной действительности и объективных законов ее движения, развития в сознании человека. Однако это не механическое, мертвое, зеркальное отражение, не пассивное созерцание мира изолированным индивидом. Познание — это прежде всего процесс активного отражения и воспроизведения в человеческом мышлении действительности, который происходит на основе чувственно-материальной деятельности людей, общественной практики. В ходе последней и осуществляется переход логики (сущности, законов) бытия в логику познания, формирование мышления в понятиях. Следовательно, познание, диалектика понятий (субъективная диалектика), будучи отражением объективного мира, не может осуществляться по законам, принципиально отличным от законов развития реальной действительности, диалектики бытия (объективной диалектики). Если бы закономерности развития объективного мира и закономерности развития мышления были бы совершенно различными, то верное отражение предметов материального мира в сознании людей было бы невозможно. Важнейшая задача диалектики как Логики состоит в исследовании того, как выразить в человеческих понятиях движение, развитие объективных явлений», их взаимосвязь, взаимопереходы, противоречия и т. д., т. е. воспроизвести диалектику изучаемого объекта в теории. 97 Таким образом, законы диалектики являются в то же время законами теории познания и логики. Примененная к проблемам познания, материалистическая диалектика выступает как теория познания; рассматривая развитие мышления, она представляет собой логическое учение. Тем самым, диалектика, с одной стороны, — логика, с другой, — теория познания, с третьей, — онтология (учение о бытии), а целиком, со всех сторон есть учение о развитии вещей и о процессе познания их, о мышлении и его законах и формах. Материалистическая диалектика является методом мышления, ведущим к достижению новых результатов, потому что она вскрывает объективные закономерности движения самого предмета. Чтобы познать объективную истину, мысль должна следовать законам, определяемым самим реальным миром. Итак, диалектика (греч. dialekticа — вести беседу, спор) — учение о наиболее общих законах развития природы, общества и познания и основанный на этом учении универсальный метод мышления и действия. В истории философии сложились три основные формы диалектики: а) античная, которая была наивной и стихийной, поскольку опиралась на житейский опыт и отдельные наблюдения (Гераклит, Платон, Аристотель, Зенон и др.); б) немецкая классическая, которая была разработана Кантом, Фихте, Шеллингом и особенно глубоко Гегелем; в) материалистическая, основы которой были заложены К. Марксом и Ф. Энгельсом. Какую бы историческую форму диалектика ни принимала, в центре ее внимания всегда была проблема развития. В материалистической диалектике развитие — философская категория, выражающая процесс движения, изменения органических целостных систем — материальных (прежде всего) и духовных. Наиболее характерными чертами данного процесса являются: возникновение качественно нового объекта (или его состояния), направленность, необратимость, закономерность, единство количественных и качественных изменений, взаимосвязь прогресса и регресса, противоречивость, спиралевидность формы (цикличность), развертывание во времени. Развитие — универсальное и фундаментальное свойство бытия, его атрибут. Поскольку основным источником развития являются внутренние противоречия, то данный процесс по существу является саморазвитием (самодвижением). Современная наука (в частности, синергетика) подтверждает глубинную необратимость развития, его многовариантность и альтернативность, а также то, что «носителем» развития являются сложные, открытые, самоорганизующиеся органические системы. 98 4.2. Структура диалектики, ее основные функции Структура диалектики. Материалистическая диалектика представляет собой не хаотический набор отдельных своих сторон и моментов, не искусственную схему, которая определяется лишь ее внутренними потребностями. Она есть не закрытая, а открытая, целостная органическая система, совокупность устойчивых отношений и связей между элементами которой образует структуру диалектики. Структура диалектики как своеобразной системы знания обусловлена структурой ее объективно существующего предмета — реального всеобщего. Это значит, что материалистическая диалектика как научная развивающаяся система знания строится в строгом соответствии с системой универсальных всеобщих законов развития объективного мира. Элементы диалектики представляют собой целостную, развивающуюся, субординированную систему категорий, законов и принципов, которые в своей совокупности отражают единство, целостность развивающегося реального мира в его всеобщих характеристиках. Различия между элементами диалектики относительны, условны и подвижны. Категории диалектики — это такие понятия (формы мышления), которые отражают наиболее общие и существенные свойства, стороны, связи и отношения реальной действительности и познания на основе чувственно-материальной деятельности людей, общественной практики. Основные категории материалистической диалектики — материя, сознание, движение, время, пространство, качество и количество, противоречие, причина и следствие, необходимость и случайность, содержание и форма и др. — являются универсальными, предельно общими, и применимы поэтому ко всем без исключения явлениям действительности. Категории возникают на базе многократного повторения практических действий над предметами посредством орудий труда. Они представляют собой всеобщие определенности бытия и познания, практически освоенные в активной социальной деятельности. Категории диалектики, будучи отражением реального мира в сознании человека, имеют объективный характер, т. е. не являются плодом выдумки, фантазии человека, а отражают то, что существует в природе и обществе, независимо от воли и сознания людей. Они являются не «пособием» человека, а выражением всеобщих закономерностей природы и общества. Объект всех категорий один — реальный мир. Различные философские категории позволяют увидеть его каждый раз с новой стороны, представляют собой своеобразные его «срезы». Каждая категория имеет свое специфическое содержание соответственно тому, 99 какие аспекты, моменты объективной реальности и познания (в их всеобщих характеристиках) выражаются в ней. Вместе с тем категории субъективны в том смысле, что представляют собой ступени выделения человека из природы, т. е. ступени познания мира. Категории диалектики, с одной стороны, характеризуют всеобщие свойства реальных предметов, а с другой — являются логическими формами, в которых фиксируется знание о данных предметах. Поэтому субъективный характер категорий выражается также в том, что они являются абстракциями, отвлечениями от объективной действительности и представляют собой сокращения бесконечной массы частностей внешнего мира и деятельности. Поскольку в окружающем нас мире все явления взаимодействуют, изменяются, развиваются, то и категории диалектики неразрывно связаны между собой, представляют целостную динамичную систему. В этой системе они расположены не произвольно, а находятся в отношении субординации, выведены одна из другой путем восхождения от абстрактного к конкретному, от простого к сложному в процессе диалектического отражения развивающейся действительности. В процессе все более полного и глубокого отражения последней происходит как обогащение содержания давно известных категорий (качество, движение, противоречие и др.), так и возникновение новых понятий (система, структура, элемент и др.), которые, будучи доведенными до определенной философской «кондиции», могут быть включены в содержание диалектики. Следовательно, категории материалистической диалектики как Логики и теории познания в их развивающейся системе имеют: во-первых, онтологическое значение, поскольку являются отражением в ходе практики связей и отношений объективной действительности в ее целостности и развитии, выражают ее всеобщие закономерности; во-вторых, гносеологическое значение, поскольку выступают этапами процесса познания, дают самую общую картину этого процесса; в-третьих, логическое значение, поскольку являются формами мышления; в-четвертых, методологическое значение, поскольку представляют собой способ движения мысли от незнания к знанию, от менее глубокого знания к более глубокому, более полному; в-пятых, мировоззренческое значение, поскольку в них выражена определенная система взглядов на мир, которая дает диалектико-материалистическое понимание происходящих в нем событий и соответствующим образом ориентирует людей в их жизни; в-шестых, «практически-действенное» значение, поскольку, взятые в их системе, категории диалектики есть всеобщие регулятивы не только познания, но и изменения мира. 100 Связь и взаимодействие определенных философских категорий выступают как законы диалектики, главным из которых является закон единства и борьбы противоположностей, вскрывающий самое основное в развитии — его источник, каким является противоречие (единство противоположностей). Противоположности — это такие стороны, моменты, предметы, которые одновременно: а) неразрывно связаны; б) взаимоисключают друг друга, причем не только в разных, но и в одном и том же отношении; в) взаимопроникают и — при определенных условиях — переходят друг в друга (положительное — отрицательное, ассимиляция — диссимиляция, теория — практика, материальное — идеальное и др.). Единство (тождество) конкретных противоположностей образует противоречие (диалектическое). Кратко суть рассматриваемого закона может быть выражена формулой: разделение единого на противоположности, их борьба и разрешение в новом единстве. Тем самым развитие предстает как процесс возникновения, роста, обострения и разрешения многообразных противоречий, среди которых определяющую роль играют внутренние противоречия данного предмета или процесса. Именно они и выступают в качестве решающего источника, движущей силы их развития. Закон взаимного перехода количественных и качественных изменений вскрывает всеобщий механизм развития: то, каким именно образом оно происходит. Основные категории закона — качество, количество, мера, скачок. Качество — философская категория, выражающая относительную устойчивость предметов и явлений. Качество — такая внутренняя определенность предмета, благодаря которой он является именно данным, а не другим предметом и с изменением которой он превращается в нечто иное. Качество предметов обнаруживается через их свойства. Свойство — сторона предмета, проявляющаяся в его способности определенным образом взаимодействовать с другими предметами. Однако качество предмета не сводимо к отдельным его свойствам, элементам и т. д. Оно связано с предметом как целым, охватывает его полностью и неотделимо от него. Сложной проблемой современной науки является выявление уровней организации качественной определенности предмета (например, агрегатные и аллотропические состояния вещества, клетка, организм, популяция, вид, биогеоценоз и др.). 101 Количество — философская категория, выражающая такую определенность предмета, изменение которой в соответствующих границах непосредственно не означает превращения данного предмета в другой. К количественной определенности предмета относятся: величина составляющих его элементов, объем, размеры, степень выраженности и интенсивность развития его свойств, темпы протекания процессов, скорость изменения предметов и другие числовые характеристики. Количество существует прежде всего как отношение между вещами (или сторонами внутри них), которое выражается в науке (в первую очередь в математике) с помощью таких исходных понятий, как величина и число. Применение количественных, математических методов за последнее время значительно расширилось, углубилось, проникло в считавшиеся ранее недоступными сферы — гуманитарные науки, искусство, быт людей и т. п. Указанные методы надо применять разумно, осторожно, с учетом особенностей предмета, чтобы абстрактные формулы и математический аппарат не заслоняли (а тем более не вытесняли) реальное содержание качественносвоеобразных процессов, превращаясь в модную «игру с формулами». Мера — философская категория, выражающая целостное единство качественной и количественной определенностей предмета. Мера — количественные границы существования данного качества, интервал, внутри которого количественные изменения не вызывают качественных изменений. Данный интервал может быть сравнительно широк или очень узок, превращаясь порой в точку. Значение границ этого интервала изменяется с изменением условий, положение границ может быть нечетким и трудноопределимым — особенно это относится ко многим социальным и духовным явлениям. Скачок — философская категория, выражающая: а) перерыв постепенности, непрерывности количественных изменений прежнего явления, а не количественных изменений вообще, которые никогда не прекращаются; б) быстроту изменений: «скорость» скачка, темпы его протекания, интенсивность и глубина изменений гораздо выше, чем в границах меры; в) превращение в противоположность, «насыщенность» противоречиями и их разрешение; г) единство бытия и небытия, возникновение нового и уничтожение старого. Формы скачков исключительно многообразны и зависят от конкретных условий. Взаимосвязь указанных категорий и выражает сущность закона взаимоперехода количественных и качественных изменений. Эта сущность состоит в следующем. Постепенное 102 накопление количественных изменений (степени и темпов развития предмета, числа его элементов, порядка их связей, пространственных размеров и др.) в определенный момент времени необходимо приводит к коренным качественным преобразованиям предмета (скачку), к возникновению нового предмета, нового качества. Последнее в свою очередь оказывает обратное воздействие на характер и темпы количественных изменений (например, превращение одних химических элементов в другие в зависимости от изменения величины заряда ядра атома и т. п.). Закон отрицания отрицания выражает направленность, преемственность развития и его форму. Важнейшей категорией закона является категория «отрицание», выражающая: а) процесс уничтожения предмета в результате действия преимущественно внешних сил и факторов, т. е. прекращение существования данного предмета как целостной системы, конец его развития (внешнее, «зряшное» отрицание, деструкция); б) самоотрицание как внутренний момент развития с удержанием положительного содержания отрицаемого («снятие»). В процессе развития оба вида отрицания тесно взаимосвязаны, но определяющую роль, в конечном счете, играет внутреннее отрицание. Закон отрицания отрицания — закон, выражающий поступательный, преемственный, циклический характер развития и его форму: «спираль» (а не «круг» или «прямую линию»), повторение на высшей стадии некоторых свойств низшей, «возврат якобы к старому». При этом развитие предстает как процесс, как бы повторяющий пройденные уже ступени, но повторяющий их иначе, на более высокой основе. "Форма циклического развития — «триада»: исходный пункт— его отрицание — отрицание отрицания (тезис — антитезис — синтез; теория — практика — новая теория и т. п.). Каждый цикл выступает как виток в развитии, а спираль как цепь циклов. Действие данного закона обнаруживается не в каждый данный момент, а лишь в целостном, относительно завершенном процессе развития. Данный закон нельзя представлять как жесткую схему, пригодную на все случаи жизни, тем более «втискивать» в эту схему всю действительность в ее полноте и живой, многогранный процесс познания. Важную роль в диалектике играет понятие принципа, который также считается ее элементом. Принцип (начало, основа) — это фундаментальное теоретическое положение, отражающее наиболее существенные характеристики реальной действительности и являющееся одновременно способом (методом) ее познания и преобразования. Он выражается 103 посредством тех или иных понятий и законов (разной степени общности), взятых в их субординированной связи и представляющих собой систему определенных методологических требований, регулирующих познавательную и практическую деятельность людей. В качестве всеобщих, универсальных руководящих идей выступают принципы диалектики, которые представляют собой не что иное, как ее законы и категории в единстве всех их функций. Все элементы диалектики тесно взаимосвязаны, выступают как целостная развивающаяся система взаимодействия, различия между ними относительные, их недопустимо отрывать друг от друга или жестко противопоставлять один другому. Основные функции диалектики. Материалистическая диалектика, будучи целостной системой своих элементов, обладает определенной структурой и выполняет ряд функций (ролей, «обязанностей»). Основными из них являются следующие. 1. Онтологическая функция: нацеленность диалектики преимущественно на выявление и изучение диалектики вещей — реальной диалектики природы и общественного бытия в их всеобщих, универсально-объективных характеристиках. Здесь в качестве основной решается задача— представить материю в единстве всех ее атрибутов (пространство, время, всеобщая связь, развитие и т. п.) и форм движения и выявить фундаментальные законы бытия в отвлечении от его конкретных видов (изучаемых частными науками). Реализация данной функции позволяет сосредоточить внимание на объективной действительности как таковой (бытии вообще), дать ее всеобщую, целостную картину. Вопросы, связанные с отражением внешнего мира и выражением его диалектики в логике понятий, при этом являются производными, но не выпадают полностью из поля зрения, и тем более не игнорируются. На первый план здесь выдвигаются анализ объективных диалектических закономерностей, процессов, действующих в мире независимо от сознания человека, и построение здания так называемой объективной диалектики. 2. Гносеологическая функция: изучение закономерностей познавательного процесса. Здесь акцент делается не на развитии самих материальных объектов, а на процессе их познания. Главный тут вопрос — об истине, путях и формах ее достижения. Решаться он должен, разумеется, не в отрыве от реального мира и его преобразования, а в тесной связи с ними. Диалектика тем самым выступает как теория познания — учение об активном творческом отражении в ходе практики реальной действительности. 104 Диалектика как теория познания и в данной своей функции не может полностью освободиться от определенных представлений о структуре объективной реальности, ее свойствах и т. п. В рамках материалистической диалектики нет места ни «чистой гносеологии», ни «чистой онтологии», абсолютизирующих соответственно либо объективную (диалектика вещей), либо субъективную (диалектика познания) сторону. Как и любая теория, диалектика в ее гносеологической функции служит для объяснения явлений в их всеобщих характеристиках, для синтезирования (интегрирования) многообразного фактического и теоретического материала в процессе его «диалектической обработки». 3. Логическая функция: изучение всеобщих форм мышления, принципов, категорий в их развитии и взаимосвязи с точки зрения отражения в них всеобщих закономерностей объективной действительности. Здесь ключевым является вопрос не о реальном мире в его взаимосвязи и движении (это лишь исходный пункт), а о том, как данные объективные процессы выразить в логике понятий. В решении этого кардинального вопроса диалектика как Логика тесно взаимодействует с современной формальной логикой, исследующей мышление в своем «ракурсе», своими специфическими средствами. Обе логики необходимы познанию на всех его этапах. Диалектика как Логика, теория познания и всеобщий метод необходима для наиболее плодотворного развития формальной логики конца XX в.; современный формальнологический аппарат полезен для совершенствования, развития диалектики и вообще философии; нельзя считать, что материалистическая диалектика не имеет никакого логического значения, что она безнадежно устарела и должна быть вытеснена формальноабстрактными подходами. Современным этапом развития формальной логики является символическая (математическая) логика, характеризующаяся широким применением специальных формализованных языков для выражения высказываний, которые могут служить посылками вывода, правил вывода и соответствующих логических законов. Сегодня символическая логика представляет собой весьма разветвленную систему логических знаний, включающую множество разделов — классическую логику, интуиционистскую логику, временную логику, логику изменения, многозначную, релевантную логику, ряд систем модальной логики и т. д. Все они, несомненно, очень важны и их роль в развитии науки возрастает. В настоящее время усиливается значение формализации знания, в том числе и формальной, математической логики. В то же время происходит бурный процесс диалектизации 105 научного знания. Задача заключается в том, чтобы ни один из этих объективных процессов не игнорировался и не подменялся другим. Каждый из них — необходимое условие научного и социального прогресса XXI в. Диалектика и формальная логика органически связаны между собой в процессе познания на всех его этапах, но решающее значение, методологический приоритет принадлежит диалектике. 4. Методологическая функция, разработка на основе всеобщих объективных законов действительности системы универсальных регулятивных принципов, норм, предписаний, направляющих познавательную и практическую деятельность людей. Эвристичность, методологический" потенциал этих принципов состоит в том, что они отражают всеобщие законы реального мира под углом зрения того, как человек должен поступать, чтобы достигнуть новых результатов в познании и практике, более эффективно решать те или иные проблемы. Вот почему мало провозгласить, что все взаимосвязано и каждый предмет есть единство многообразного, надо эти онтологические утверждения довести до принципов всесторонности и конкретности. Также недостаточно только декларировать, что все развивается, и даже через противоречия, подтверждая это бесчисленными примерами. Нужно развернуть данные выводы о фундаментальных закономерностях материального мира соответственно в принципы историзма, противоречия и т. п. 5. Мировоззренческая функция: определение социальной ориентации субъекта. Методологическая действенность, продуктивность и конструктивный характер материалистической диалектики определяются прежде всего тем, что она гуманистична по своей природе, направлена на человека, ориентирует его в жизни и деятельности, помогает ему определить свое место в обществе, жизненную позицию, выработать высокоразвитое разумное мышление. Богатство предметного содержания материалистической диалектики, ее теоретико-методологический потенциал — основа мировоззренческой активности, тот пункт, в котором соединяются в неразрывное целое ее философская специфика, научный характер и гуманистический смысл — обращенность к миру и человеку. 6. Праксеологическая (социально-преобразующая) функция: не только «объяснение мира», но и «участие» в его изменении. Диалектика является важнейшей формой развития мыслей и одновременно весьма эффективным живым руководством к практическому действию, способна служить мощным орудием прогрессивных преобразований. 106 4.3. Детерминизм и индетерминизм Все явления и процессы действительности находятся во взаимосвязи, взаимодействуют между собой в рамках тех или иных систем, так или иначе обусловливают друг друга. Это обстоятельство фиксируется латинским термином «determine» — определяю. Детерминизм как система взглядов об объективной, закономерной связи и всеобщей обусловленности всех явлений окружающего мира противостоит индетерминизму. Последний либо не признает объективность причинности, либо отвергает ее всеобщий характер, а в крайней форме — отрицает причинность вообще. Сторонники индетерминизма считают, что имеются состояния и события, для которых причина не существует или не может быть указана. Индетерминизм и детерминизм выступают как противостоящие концепции по проблемам обусловленности воли человека, его выбора, проблеме ответственности человек за совершенные поступки. Индетерминизм трактует волю как автономную силу, утверждает, что принципы причинности не применимы к объяснению человеческого выбора и поведения, обвиняет сторонников детерминизма фатализме. В западной философии XX в. получили распространение различные формы индетерминизма. Так, баденская школа неокантианства ограничивала принцип детерминизма только областью наук о природе, и отрицала его применимость к «наукам о духе» (Виндельбанд, Риккерт). Неопозитивизм, прагматизм и персонализм пытались ограничить детерминизм только логической сферой. Проблема индетерминизма и детерминизма стала особенно актуальной в связи с развитием современной квантовой физики. Было установлено, что принципы классического детерминизма не пригодны для характеристик процессов микромира. В связи с этим предпринимали попытки истолкования основных законов квантовой теории в духе индетерминизма и агностицизма. Выражением индетерминизма были идеи о «свободе воли» электрона, о том, что единичные микроявления управляются телеологическими силами и пр. При этом одна из исторических форм детерминизма, а именно механистический детерминизм, отождествлялся с детерминизмом вообще. Современный детерминизм включает в себя два противоположных, объективно существующих типа взаимообусловленных явлений, каждый из которых, в свою очередь, «воплощается» в многообразных формах детерминации. Первый тип — причинная детерминация, выступающая решающей по отношению к непричинной, все формы которой складываются, в конечном счете, на основе причинности — краеугольного камня детерминизма. Причинно-следственная связь (каузальность, или 107 просто причинность) есть лишь малая частичка объективно реальной всемирной связи, лишь одно из определений универсальной связи. Сущность принципа причинности, или каузальности заключается в нахождении таких связей и взаимодействующих факторов, которые обусловливают генезис (возникновение) и развитие данного предмета, детерминируют в конечном итоге все другие его свойства, связи и отношения, его своеобразие. Онтологические предпосылки (объективная основа) принципа причинности — реальное существование взаимосвязанных явлений как целостных развивающихся систем, в процессе взаимодействия которых одни из них (причины) при наличии определенных условий неизбежно порождают, вызывают к жизни другие явления, события, процессы (следствия). Ключевая характеристика причинности состоит в том, что она есть генетическая связь, связь порождения. Именно в этом — фундаментальное отличие причинности от непричинного типа детерминации. Гносеологические предпосылки принципа причинности заключаются в том, что категории причины и следствий, отражая объективную генетическую обусловленность всех явлений, выступают одновременно ступенями развития познание и логическими формами мышления. Как свидетельствует история науки, на определенном этапе развития познание переходит к необходимости осознания причинно-следственных связей, к открытию причинности. Это важнейшая задача науки. Познание причин — один из самых глубоких и фундаментальных уровней движения исследовательской мысли. Социальная основа принципа причинности (как и вообще всех других принципов диалектики) — общественно-историческая практика. Последняя дает доказательства того, что те или иные выявленные связи являются причинно-следственными. Кроме того, познавая причины, вызывающие те или иные явления, люди могут предотвращать действие неблагоприятных причин, и наоборот создавать условия для действия тех причин, которые вызывают полезные для общества следствия. Знание причин и условий их действия дает возможность предвидеть процессы и управлять ими. Отыскание и раскрытие причинно-следственных связей — сложный, трудный и противоречивый процесс развития познания вширь и вглубь. В самой общей форме принцип причинности методологически ориентирует познающего субъекта на восхождение познания по тем или иным причинно-следственным цепям, анализ их пересечений и взаимодействий. Данный принцип предъявляет исследователю определенную — характерную только для него — систему требований (норм, предписаний и т. п.) которыми, как объективными 108 императивами, он должен руководствоваться, чтобы не сбиться с правильного пути и успешно «добраться до причин». Каковы же эти требования? Реализуя принцип причинности, познание проходит следующие основные ступени: I. Вычленение предмета исследования как своеобразной целостной системы из многих других взаимодействующих с данной системой. Здесь должны быть изучены по возможности все доступные формы связи и взаимообусловленности явлений. Важнейшая задача состоит в том, хотя бы в самой общей форме (на данном этапе это неизбежно) отличить непричинный тип детерминации от причинной. Но для этого надо четко представлять себе такие основные черты причинно-следственной связи, как порождение одного другим (самый существенный, субстанциальный признак), объективность, всеобщность, необходимость, бесконечность, непрерывность во времени и в пространстве. II. Анализ данной целостной системы в качестве определенного результата некоторого процесса развития, т. е. в качестве следствия. Перефразируя К. Маркса, можно сказать, что если бы причина и следствие совпадали, то всякая наука была бы излишней. Кроме того, теоретическое рассмотрение реальной истории саморазвивающейся целостности избирает путь, противоположный ее действительному развитию, т. е. исходит из готовых результатов процесса развития. А эти результаты выступают перед исследователем прежде всего как следствие, которое и является поэтому исходным пунктом рассмотрения при реализации принципа причинности. Тем самым познающий субъект начинает с конца: он исходит из понимания исследуемого предмета как следствия, чтобы затем, обратившись назад, реконструировать процесс развития, приведший к порождению данного предмета. А. Изучение механизма причинной детерминации в плане одностороннего порождающего воздействия одного объекта на другой (внешняя причинность). На этом этапе познания применительно к данной системе — следствию — анализируются специфические пути и формы переноса в процессе причинения вещества, энергии, информации, структуры и т. д. на основе соответствующих законов. Основными шагами, ступенями познания здесь являются: 1. Рассмотрение всех факторов (предпосылок), которые в той или иной форме участвовали в порождении данной системы. К их числу относятся условия, поводы, причины «сами по себе». Зачастую они объединяются в понятие полной причины, а третий момент называется специфической причиной. 109 Причину нельзя смешивать с поводом. Повод — внешнее событие, дающее побудительный толчок для приведения в действие причины и наступления следствия. Повод может вызвать появление того или иного события потому, что последнее подготовлено закономерным ходом развития. Он выступает в качестве своеобразного пускового механизма для действия причины (его иногда называют пусковой причинностью). Причинно-следственная связь реализуется в определенных условиях. Условия представляют собой совокупность многообразных обстоятельств, которые необходимы для появления данного предмета, но сами по себе его непосредственно не порождают. Они составляют ту среду, ту обстановку, на фоне которой явления возникают и в которой они затем существуют и развиваются. Одна и та же причина при различных условиях вызывает неодинаковые следствия. Границы между причиной и условиями относительны, они взаимосвязаны и в определенных случаях переходят друг в друга: определенные обстоятельства в одном процессе могут выступать как причины, в другом — как условия. Условия участвуют в порождении следствия не прямо, а через причину, определяя конкретный способ ее «действования», превращают в действительность заключенную в причине возможность появления следствия. Для успешного развития познания и практики нельзя ограничиваться лишь анализом условий, а надо добраться до причины, чтобы, опираясь на нее, правильно строить свою деятельность. Различие между причиной и условием обычно проводится прежде всего по фактору активности: в первом случае — активно действующему, во втором — относительно пассивному. Условия могут предшествовать данному явлению (предмету, процессу), а так же существовать одновременно с ним. Они содействуют порождению данной системы, препятствуют этому и т. д., 2. Выявление многообразных форм причинной обусловленности. Разобравшись в соотношении условий, поводов и причин, которые привели к возникновению данной целостной системы-следствия, познающий субъект должен сосредоточиться на анализе различных видов причин. Среди них выделяют главные и второстепенные, основные и не основные, внутренние и внешние, материальные и идеальные, объективные и субъективные и т. д. и т. п. Следует иметь в виду, что, поскольку внутренние причины действуют в рамках исследуемого предмета как определенной целостности, они являются, в конечном счете, решающими, определяющими. Влияние же внешних причин осуществляется через внутренние. Однако 110 на данной ступени познания, когда изучается первоначальное возникновение предмета, все причины его появления на свет являются для него, строго говоря, внешними, хотя они были сформированы внутри предшествующей ему во времени системы взаимодействия прежде всего «совершающими процесс противоречиями». 3. Вычленение главной причины. Изучив всю систему многообразных причин, приведших к порождению данного предмета (следствия), познание должно выделить основные причины (а среди них главную), «обратить свой взор» на внутренние причины его возникновения и развития. Это требует перехода на новый, более глубокий уровень процесса познания, понимания объекта как самопорождающегося и саморазвивающегося. Б. Анализ механизма причинного обусловливания как процесса самодетерминации данной системы, т. е. доведение анализа до понятия внутренней причины самодвижения (внутренняя причинность). Этот аспект, связанный с пониманием причинности как самопроизвольного изменения предмета, довольно часто игнорируется, и данный тип детерминации сводится лишь к внешней причинности. Между тем, именно объяснение внутренних механизмов закономерностей детерминации процессов развития остается и сегодня одной из наиболее сложных и дискуссионных проблем методологии науки и теорий диалектики. На данном этапе познания происходит как бы возврат к данной целостной системе как следствию (результату), но уже на новой основе: а) со знанием причин, условий и поводов, приведших к ее возникновению, т. е. с выяснением, строго говоря, внешне причинных связей и зависимостей; б) с точки зрения рассмотрения определенной системы как причины самой себя, т. е. как самодетерминирующейся; в) в плане исследования всех условий, причин и предпосылок, необходимых для порождения новой целостности, возникающей из той, которая является предметом анализа. При познании внешней, и особенно внутренней причинности, важное методологическое значение имеет категория взаимодействия. Только исходя из универсального взаимодействия, мы приходим к действительному каузальному отношению, ибо в рамках данного уровня практики взаимодействие является истинной causa finalis (конечной причиной) вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше познавать. Зная в первую очередь внутреннее взаимодействие в объекте (и особенности его взаимодействия с другими), можно объяснить все своеобразие, специфику последнего как целостной системы. 111 Однако само взаимодействие следует понимать не на внешнем, поверхностном, рассудочном уровне — ибо в этом случае «... только „взаимодействие" = пустота», а на внутреннем, глубоком, диалектическом. Нужно иметь дело не с «сухим фактом» взаимодействия, но с его сущностью. Познание на уровне сущности — анализ предмета на основе внутренней самопричинности, понимание его как целостной системы, воспроизводящей все необходимые моменты своего саморазвития как движения, обращающегося на самое себя, где предпосылка и результат постоянно меняются местами. Познание, «постигающее в понятиях», должно выявить конкретный механизм взаимодействия, где каждая из взаимодействующих сторон одновременно выступает как причина другой и как следствие обратного влияния противоположной стороны. Причем нельзя рассматривать обе стороны отношения как непосредственно данные. Необходимо постоянно подчеркивать их связь, взаимопереходы и т. п., представить предмет как самосопряжение системы и условий его бытия, т. е. как развивающийся через самодетерминацию. Все эти моменты, условия и другие отдельные стороны в своей основе имеют органическое целое, которое их порождает, из которого они вытекают и в которое они возвращаются. При применении принципа причинности очень важно последовательно реализовать «требование посредства (связи)», чтобы выяснить, каким именно образом данная система порождает сама себя при внутреннем взаимодействии своих моментов. Характер этого процесса таков, что следствие, исчезая в причине, вместе с тем вновь возникает в ней. Данные моменты одновременно полагаются и упраздняются, их становление другими есть вместе с тем их самополагание. Это и означает, что причинность предполагает, обусловливает сама себя. Рассмотрение предмета как целостной, системы в плане внутреннего движения отношения причинности включает в себя следующие основные моменты, шаги, ступени познания: 1. В «горизонтальном срезе» — анализ предпосылок данной системы и их разновидностей; выявление ее начала (исходного пункта), становления, этапов и тенденций развития. Здесь важную роль играет принцип историзма. 2. В «вертикальном срезе» — изучение процессов «снятия» и ассимиляции предпосылок и механизма их преобразования в новую систему, а также подчинения их последней в соответствии с ее сущностью. Исследование новых элементов, недостающих органов, моментов, сторон, которые создаются саморазвитием вновь возникшей системы. Анализ вза112 имодействия ассимилированных вновь сформированных элементов данной целостности, специфики их воспроизводства и выработки предпосылок органической системы, сменяющий данную в ходе поступательного развития. 3. Рассмотрение взаимодействия сторон, выявленных в «горизонтальном» и «вертикальном срезах» прежде все именно с точки зрения движения причинного отношения, т. е. с точки зрения историчности систем. В. Изучение внешней и внутренней причинности в единстве и взаимосвязи, взаимодействия данной системы с другими и в целом со средой, но при приоритете самой исследуемой системы с ее внутренними связями и отношениями. В «канун» превращения данной саморазвивающейся самодетерминирующейся системы в новую органическую целостность особое внимание (а его нельзя ослаблять к этому моменту и на предыдущих шагах познания) должно быть проявлено к движущим силам, источнику всего развития — к противоречиям (прежде всего — внутренним). Именно взаимодействие противоположностей, противоречие является, в конечном счете, самым глубоким источником, основой и коренной причиной взаимодействия, самодвижения и развития объектов, их перехода к высшим формам. Понятие взаимодействия, тем самым, должно быть здесь углублено до понятия противоречия — «ядра» и сути диалектики, — чтобы адекватно выразить глубинный механизм самодетерминации систем. Таким образом, последовательная целенаправленная реализация принципа причинности во всей полноте его содержания — важнейшее условие достижения объективной истины в познании и эффективности общественной практики. Поскольку причинность есть основа всех других форм непричинной детерминации, то, раскрыв содержание причинного отношения (в данном его виде), познание должно как бы вновь вернуться к тому, с чего был начат общий анализ детерминациониых связей, но опять-таки на новой основе. Другими словами — «вплести» причинность в сложную сеть многообразных взаимообусловленностей, вывести из нее все другие формы и виды детерминации, найти их естественное место в универсальной системе всеобщего взаимодействия. Разумеется, это выведение осуществляется в абстракции, ибо в реальной действительности причинность реализуется не в чистом виде, не в изоляции от других форм связи, а в единстве с ними. Второй тип детерминизма — отношения между взаимосвязанными явлениями, которые не имеют непосредственно причинного характера, ибо здесь отсутствует момент по113 рождения одного события (процесса, явления и т. п.) другим. Можно выделить следующие основные формы непричинного обусловливания: 1. Функциональные связи и зависимости между явлениями, когда они сосуществуют во времени, но не порождают одна другую. Эти связи и взаимозависимости анализируются наукой и выражаются в системе определенных законов. 2. Так называемая связь состояний, т. е. такое отношение разных состояний какого-либо объекта (атома, электрона и т. п.), при котором отсутствует генетический (порождающий) аспект. 3. Вероятностные соотношения, выражаемые в виде статистических законов. 4. Отношения симметрии, структурные, системные и иные взаимосвязи, пространственные и временные корреляции и др., рассматриваемые в рамках так называемых общенаучных подходов и формулируемые в виде соответствующих закономерностей. 5. Взаимоотношения между определенными «парными» или любыми иными категориями материалистической диалектики, отражающими своеобразные «срезы» реальной действительности и самого процесса познания, кроме, разумеется, категорий причины и следствия. История познания показала, что детерминизм есть целостное формообразование и его нельзя сводить к какой-либо одной из его форм или видов. Классическая физика, как известно, основывалась на механическом понимании причинности. Становление квантовой механики выявило неприменимость здесь причинности в ее механической форме. Это было связано с признанием фундаментальной значимости нового класса теорий — статистических, основанных на вероятностных представлениях. Тот факт, что такие теории включают в себя неоднозначность и неопределенность, некоторыми философами и учеными был истолкован как крах детерминизма вообще, «исчезновение причинности». Как доказывает современная физика, формой выражения причинности в области атомных объектов является вероятность, поскольку вследствие сложности протекающих здесь процессов (двойственный, корпускулярно-волновой характер частиц, влияние на них приборов и т. д.) возможно определить лишь движение большой совокупности частиц, дать их усредненную характеристику, а о движении отдельной частицы можно говорить лишь в плане большей или меньшей вероятности. Поведение микрообъектов подчиняется не механико-динамическим, а статистическим закономерностям, но это не значит, что принцип причинности здесь не действует. В кван114 товой физике «исчезает» не причинность как таковая, а лишь традиционная ее интерпретация, отождествляющая ее с механическим детерминизмом как однозначной предсказуемостью единичных явлений. Однако в последнее время — особенно в связи с успешным развитием синергетики — появились утверждения о том, что «современная наука перестала быть детерминистической», и что «нестабильность в некотором отношении заменяет детерминизм». 4.4. Закон. Динамические и статистические закономерности Одной из самых ключевых категорий диалектики является категория «закон». В самом общем виде закон можно определить как связь (отношение) между явлениями, процессами, которая является: а) объективной, так как присуща прежде всего реальному миру, чувственно-предметной деятельности людей, выражает реальные отношения вещей; б) существенной, конкретно всеобщей. Будучи отражением существенного в движении универсума, любой закон присущ всем без исключения процессам данного класса, определенного типа (вида) и действует всегда и везде, где развертываются соответствующие процессы и условия: в) необходимой, ибо будучи тесно связан с сущностью, закон действует и осуществляется с «железной необходимостью» в соответствующих условиях; г) внутренней, так как отражает самые глубинные связи и зависимости данной предметной области в единстве всех ее моментов и отношений в рамках некоторой целостной системы; д) повторяющейся, устойчивой, так как закон есть прочное (остающееся) в явлении, закон — идентичное в явлении, закон — «спокойное отражение явлений. И потому всякий закон узок, неполон, приблизителен». Он есть выражение некоторого постоянства определенного процесса, регулярности его протекания, одинаковости его действия в сходных условиях. Стабильность, инвариантность законов всегда соотносится с конкретными условиями их действия, изменение которых снимает данную инвариантность и порождает новую, что и означает изменение законов, их углубление, расширение или сужение сферы их действия, их модификации и т. п. Любой закон не есть нечто неизменное, а представляет собой конкретно-исторический феномен. С изменением соответствующих условий, с развитием практики 115 и познания одни законы сходят со сцены, другие вновь появляются, меняются формы действия законов, способы их использования и т. д. Важнейшая, ключевая задача научного исследования — «поднять опыт до всеобщего», найти законы данной предметной области, определенной сферы (фрагмента) реальной действительности, выразить их в соответствующих понятиях, абстракциях, теориях, идеях, принципах и т. п. Решение этой задачи может быть успешным лишь в том случае, если ученый будет исходить из двух основных посылок: реальности мира в его целостности и развитии и законосообразности этого мира, т. е. того, что он «пронизан» совокупностью объективных законов. Последние регулируют весь мировой процесс, обеспечивают в нем определенный порядок, необходимость, принцип самодвижения и вполне познаваемы. Познание законов — сложный, трудный и глубоко противоречивый процесс отражения действительности. Но познающий субъект не может отобразить весь реальный мир, тем более сразу, полностью и целиком. Он может лишь вечно приближаться к этому, создавая различные понятия и другие абстракции, формулируя те или иные законы, применяя целый ряд приемов и методов в их совокупности (эксперимент, наблюдение, идеализация, моделирование и т. п.). Очень часто между элементарными законами и основными аспектами реальных явлений - дистанция огромного размера. Законы открываются сначала в форме предположений, гипотез. Дальнейший опытный материал, новые факты приводят к «очищению этих гипотез», устраняют одни из них, исправляют другие, пока, наконец, не будет установлен в чистом виде закон. Одно из важнейших требований, которому должна удовлетворять научная гипотеза, состоит в ее принципиальной проверяемости на практике (в опыте, эксперименте и т. п.), что отличает гипотезу от всякого рода умозрительных построений, беспочвенных вымыслов, необоснованных фантазий и т. д. Поскольку законы относятся к сфере сущности, то самые глубокие знания о них достигаются не на уровне непосредственного восприятия, а на этапе теоретического исследования. Именно здесь и происходит, в конечном счете, сведение случайного, видимого лишь в явлениях, к действительному внутреннему движению. Результатом этого процесса является открытие закона, точнее — совокупности законов, присущих данной сфере, которые в своей взаимосвязи образуют «ядро» определенной научной теории. Открытие и формулирование закона — важнейшая, но не последняя задача науки, которая еще должна показать, как открытый ею закон прокладывает себе путь. Для этого надо с помощью закона, опираясь на него, объяснить все явления данной предметной области 116 (даже те, которые кажутся ему противоречащими), вывести их все из соответствующего закона через целый ряд посредствующих звеньев. Следует иметь в виду, что каждый конкретный закон практически никогда не проявляется в «чистом виде», а всегда во взаимосвязи с другими законами разных уровней и порядков. Кроме того, нельзя забывать, что хотя объективные законы действуют с «железной необходимостью», сами по себе они отнюдь не «железные», а очень даже «мягкие», эластичные в том смысле, что в зависимости от конкретных условий получает перевес то тот, то другой закон. Эластичность законов (особенно общественных) проявляется также в том, что они зачастую действуют как законы-тенденции, осуществляются весьма запутанным и приблизительным образом, как некоторая никогда твердо не устанавливающаяся средняя постоянных колебаний. Условия, в которых осуществляется каждый данный закон, могут стимулировать и углублять, или наоборот — пресекать и снимать его действие. Тем самым любой закон в своей реализации всегда модифицируется конкретно-историческими обстоятельствами, которые либо позволяют закону набрать полную силу, либо замедляют, ослабляют его действие, выражая закон в виде пробивающейся тенденции. Кроме того, действие того или иного закона неизбежно видоизменяется сопутствующим действием других законов. Каждый закон имеет границы своего действия, определенную сферу своего осуществления (например, рамки данной формы движения материи, конкретная ступень развития и т. д.). На основе законов осуществляется не только объяснение явлений данного класса (группы), но и предсказание, предвидение новых явлений, событий, процессов и т. п., возможных путей, форм и тенденций познавательной и практической деятельности людей. Открытые законы, познанные закономерности могут — при их умелом и правильном применении — быть использованы людьми для того, чтобы они стали господами природы и своих собственных общественных отношений. Поскольку законы внешнего мира — основа целесообразной деятельности человека, то люди должны сознательно руководствоваться требованиями, вытекающими из объективных законов, как регулятивами своей деятельности. Иначе последняя не станет эффективной и результативной, а будет осуществляться в лучшем случае методом проб и ошибок. На основе познанных законов люди могут действительно научно управлять как природными, так и социальными процессами, оптимально их регулировать. 117 Опираясь в своей деятельности на «царство законов», человек вместе с тем может в определенной мере оказывать влияние на механизм реализации того или иного закона. Он может способствовать его действию в более чистом виде, создавать условия для развития закона до его качественной полноты, либо же, напротив, сдерживать это действие, локализовать его или даже трансформировать. Многообразие видов отношений и взаимодействий в реальной действительности служит объективной основой существования многих форм (видов) законов, которые классифицируются по тому или иному критерию (основанию). По формам движения материи можно выделить законы: механические, физические, химические, биологические, социальные (общественные); по основным сферам действительности — законы природы, законы общества, законы мышления; по степени их общности, точнее — по широте сферы их действия — всеобщие (диалектические), общие (особенные), частные (специфические); по механизму детерминации — динамические и статистические, причинные и непричинные; по их значимости и роли — основные и не основные; по глубине фундаментальности — эмпирические и теоретические и т. д. и т. п. Рассмотрим несколько подробнее две таких особых группы законов, как динамические и статистические, потому как они играют определенную роль в методологии научного исследования, особенно при изучении причинных явлений. Динамические закономерности — объективные, необходимые, существенные связи и зависимости, характеризующие поведение относительно изолированных объектов (состоящих из небольшого числа элементов), при исследовании которых можно абстрагироваться от многих случайных факторов. Предсказания на основе динамических закономерностей (в отличие от статистических) имеют точно определенный, однозначный характер. Так, например, в классической механике, если известен закон движения тела и заданы его координаты и скорость, то по ним можно точно определить положение и скорость движения тела в любой другой момент времени. Динамическая закономерность обычно понимается как форма причинной связи, при которой данное состояние системы однозначно определяет все ее последующие состояния, в силу чего знание начальных условий дает возможность точно предсказать дальнейшее развитие системы. Динамическая закономерность действует во всех автономных, мало зависимых от внешних воздействий системах с относительно небольшим числом элементов. Она определяет, например, характер движения планет в Солнечной системе. 118 Динамические закономерности «пронизывают» ряд понятий современной науки. Так, существует понятие «динамическая система» — механическая система с конечным числом степеней свободы, например, система конечного числа материальных точек, движущихся по законам классической механики. Обычно закон движения таких систем описывается системами обыкновенных дифференциальных уравнений. Статистические закономерности — форма проявления взаимосвязи явлений, при которой данное состояние системы определяет все ее последующие состояния не однозначно, а лишь с определенной вероятностью, являющейся объективной мерой возможности реализации заложенных в прошлом тенденций изменения. Подобный (вероятностный) характер предсказаний обусловлен действием множества случайных факторов. Необходимость, проявляющаяся в статистических законах, возникает вследствие взаимной компенсации и уравновешивания множества случайностей. Данные закономерности взаимосвязаны с динамическими, но не сводятся к ним. Множество случайных факторов обычно имеет место в «статистических коллективах» или массовых событиях (например, большое число молекул в газе, людей в социальных коллективах и т. п.). Действия множества случайных факторов характеризуются устойчивой частотой. Это и позволяет вскрыть необходимость, которая «пробивается» через совокупное действие множества случайностей. Статистическая закономерность возникает как результат взаимодействия большого числа элементов, составляющих коллектив, и поэтому характеризует не столько поведение отдельного элемента, сколько коллектива в целом. Необходимость, проявляющаяся в статистических законах, возникает вследствие взаимной компенсации и уравновешивания множества случайных факторов. Статистические законы хотя и не дают однозначных и достоверных предсказаний, тем не менее, являются единственно возможными при исследовании массовых явлений случайного характера. За совокупным действием различных факторов случайного характера, которые практически невозможно охватить, статистические законы вскрывают нечто устойчивое, необходимое, повторяющееся. Статистические законы служат подтверждением диалектики превращения случайного в необходимое. Динамические законы оказываются предельным случаем статистических, когда вероятность становится практической достоверностью. 119 Следует сказать и о том, что статистические закономерности принципиально несводимы к динамическим закономерностям (хотя они взаимосвязаны). Это обусловлено следующими основными обстоятельствами: 1.неисчерпаемостью материи и незамкнутостью систем; 2.невозможностью реализации многих тенденций развития, заложенных в прошлых состояниях систем; 3. возникновением в процессе развития возможностей и тенденций качественно новых состояний. При характеристике статистических методов важное значение имеют такие понятия, как «статистика» и «вероятность». Вообще понятие «статистика» употребляется в двух основных аспектах: а) получение и обработка информации, характеризующей количественные закономерности жизни (технико-экономические, социальные, политические явления, культура) в неразрывной связи с их качественным содержанием — широкий смысл; б) совокупность данных о каком-либо явлении или процессе. В естественных науках понятие «статистика» означает анализ массовых явлений, основанных на применении методов теории вероятностей — узкий смысл. Статистика разрабатывает специальные методы исследования и обработки материала: массовые статистические наблюдения, метод группировок, метод средних величин, метод индексов, балансовый метод, метод графических изображений и др. Важно обратить внимание на то, что статистическая вероятность характеризует непосредственно не отдельное событие, а определенный класс событий. Вероятность — понятие, которое выражает степень, «меру возможности», дает количественную характеристику осуществимости возможности при данной совокупности конкретных условий. Если вероятность равна единице, то это уже действительность, если она равна нулю — невозможность. Обычно выделяют три концепции вероятности в научном познании — классическую, статистическую и логическую (индуктивную), которая широко используется в вероятностной и индуктивной логике. Понятие «вероятность» является исходным для разработки вероятностно-статистических методов. Последние основаны на учете действия множества случайных факторов (которые характеризуются устойчивой частотой), сквозь которые «пробивается» необходимость, закономерность. Одна из основных задач теории вероятностей, как науки о массовых случайных явлениях, состоит в выясне120 нии закономерностей, возникающих при взаимодействии большого числа случайных факторов. Вероятностные методы опираются на теорию вероятностей, которую зачастую называют наукой о случайном, а в представлении многих ученых вероятность и случайность практически нерасторжимы. Более того, именно на базе анализа статистических данных эта теория во многом и была разработана. Как и статистика, теория вероятностей есть наука о закономерностях, характеризующих массовые явления, но не вообще массовые явления, а определенный их класс, специфика которых выражается через представления о случайности. Есть даже представление о том, что ныне случайность предстает как «самостоятельное начало мира, его строения и эволюции». Категории необходимости и случайности отнюдь не устарели, напротив — их роль в современной науке неизмеримо возросла. Некоторые ученые (Н. Винер, М. Бунге, Ю. Сачков и др.) полагают, что основное понятие теории вероятностей — «вероятностное распределение». Так, Н. Винер вполне определенно утверждает, что «статистика — это наука о распределении». Понятие «вероятностное распределение» означает, что массовое случайное явление (система из независимых сущностей) разбивается (распадается) на подсистемы, относительный «вес» которых, относительное число элементов в каждой из подсистем весьма устойчиво. Наличие данной устойчивости и соотносится с понятием вероятности. Каждый из элементов характеризуется некоторым общим свойством, значения которого хаотично изменяются при переходе от одного элемента к другому, но относительное число элементов с некоторым заданным значением, — подчеркнем еще раз, — весьма устойчиво. Следует отметить, что понятие «распределение» является центральным не только для теории вероятностей, но и для статистики. Таким оно является в математической статистике как базовой науке, изучающей массивы статистических данных. Применение статистических идей и методов в реальном познании основано на признании фундаментального характера понятия «распределение». Только на основе представлений о распределениях возможны постановка задач и формулировка основных зависимостей в соответствующих научных теориях. Статистические закономерности выражают зависимости между распределениями различных величин исследуемых систем, а также характер изменения этих распределений во времени. Вероятностно-статистические методы широко применяются при изучении массовых явлений — особенно в таких научных дисциплинах как математическая статистика, стати121 стическая физика, квантовая механика, химия, биология, кибернетика, синергетика и т. д. В практическом отношении статистический метод обобщения играет наибольшую роль как в научных исследованиях, так и при принятии решений в других областях деятельности. Вероятностные идеи и методы исследования имеют важное значение для наук об обществе. Вероятность входит прежде всего в статистику как науку о количественных соотношениях в массовых общественных явлениях. Вне обработки статистических данных развитие социальных наук просто невозможно. Не будет преувеличением сказать, что вхождение вероятности в реальное познание знаменуют великую научную, а точнее говоря — методологическую революцию, благодаря которой стали говорить о вероятностном стиле мышления. Именно в рамках последнего только и возможно адекватное познание сложноорганизованных, самоорганизующихся развивающихся целостных систем. ГЛАВА 5.ЧЕЛОВЕК 5.1. Понятие человека. Человек и природа Происходящее на наших глазах становление нового мирового порядка идет под знаменем защиты прав человека. И хотя этот лозунг во многом лишь идеологическая оболочка национальных и транснациональных интересов ведущих западных стран, само его использование является убедительным свидетельством все усиливающегося внимания к человеческой личности и, соответственно, к проблеме человека в целом. Это объясняется рядом причин. Нарастающая критика науки и естественнонаучного подхода к изучению человеческого мира, осознание его ограниченности привели к переориентированию философии с науки на культуру. Осуществляемый в настоящее время цивилизационный поворот, трансформация индустриальной цивилизации в информационное общество резко повышает роль человеческой индивидуальности, творческого начала в человеке в развитии всех сфер общества. Еще одной причиной является уход с исторической сцены доминировавших в недавнем прошлом тоталитарных режимов, прошедшая и проходящая деколонизация, тенденция перехода к социально ориентированному, демократическому и правовому обществу, катастрофическое падение материального и социального статуса человека в нашей стране, имеющее своим следствием обостренное внимание к смысложизненной, экзистенциальной проблематике. В этом ряду стоит и вызванное успехами в развитии генной инженерии и совершенствовании информационных технологий опасение относительно возможностей изменения природы человека, формирования того, что Ф. Фукуяма в последний 122 год XX в. назвал «запрограммированным недочеловеком». Среди других причин можно назвать настойчивые попытки создать так называемую понимающую социологию, психологию личности и другие, ориентированные на субъекта научные дисциплины, снижение интереса к гносеологической, методологической и онтологической проблематике в самом корпусе философии. Немаловажную роль играет сохранившееся представление о философии как «науки наук», понимание ее как основы наук, особенно тех, которые непосредственно имеют дело с человеком. В рамках этого подхода сформулированы специфические характеристики философского знания, имеющие непосредственное отношение к рассматриваемой нами теме. Наука формирует так называемую «картину мира», философия же есть теоретически выраженное мировоззрение, в котором «картина мира» является лишь моментом. Для «картины мира» характерен объектный подход. Он является холодной сводкой данных о мире, взятом сам по себе, без человека как человека. В нем нет места свободе, спонтанности, творчеству. Они — в слепом пятне современной науки. Философия же, как стержень мировоззрения, выражает отношение человека к миру. Это не просто знание, но знание, облаченное в ценностные формы. Они исследуют не мир как таковой, а смысл бытия человека в мире. Человек для нее не просто вещь среди вещей, но субъект, способный к изменению мира и самого себя. Рассматривая научное знание как момент отношения человека к миру, она позволяет взять его в более широком контексте, выйти за пределы внутринаучной рефлексии, более того, рассмотреть уникальные особенности, которые присущи только человеку и никому более. Представляется, что человек не заключает в себе никакой тайны. Каждый из нас уверенно выделяет человека из остального мира. Его отличие от всех других существ считается совершенно очевидным. Но, как говорил испанский философ X. Ортега-и-Гассет, философия оправдана тем, что выходит за пределы очевидности. Выходит она за эти пределы и в исследовании человека. И в этом своем мнении испанский мыслитель не одинок. Еще И. Кант пришел в свое время к выводу, что в философии существует всего три вопроса, на которые она призвана ответить: что я могу знать? на что я могу надеяться? что я должен делать? И покрываются все три, как он писал незадолго до смерти в своей «Логике», одним вопросом: что такое человек? Кант утверждает, что нам принципиально не дана для познания основа этого феномена — сам акт божественного творения человека. Бог ничего нам не открыл и ничего открыть не может, ибо мы, разумеется, этого не поняли бы, — читаем мы в его трактате «Религия в 123 пределах только разума». В этом же ряду нельзя не назвать и проблему самоидентификации человека, порожденную постоянной сменой образов человека в истории человеческой мысли. Последняя объясняется уникальностью человека как предмета познания, непрерывными переходами от одной эпохи к другой, непрерывными попытками понять до конца отношение человека и природы. Этот последний вопрос требует специального рассмотрения. Под природой в широком смысле понимается все сущее, в узком — «совокупность естественных условий существования человеческого общества» (О. Дробницкий). Это настолько очевидно, что вопрос «что есть природа?» кажется надуманным. Но только на первый взгляд. Природа, говорит Гегель, стоит перед нами как некая загадка, и мы столь же чувствуем потребность разрешить загадку природы, сколь и отталкиваемся от этого. В разные эпохи человек дает разные ответы на поставленный вопрос. В античности природа есть космос, сосредоточение логоса, идеал смысловой упорядоченности и совершенства, к которому принадлежит и сам человек. Природа неизмеримо превосходит человека, который должен стремиться жить в согласии с ней. В христианской цивилизации складывается иное, во многом противоположное понимание природы. Христианство противопоставляет дух природе, рассматриваемой только как нечто материальное, более низкое и преходящее. Не природа неизмеримо превосходит человека, а человек, понятый как сотворенный и одухотворенный Богом, возвышается над ней. Не природный, а трансцендентный мир выступает символом совершенства и смысловой упорядоченности. В эпоху Возрождения наблюдается частичный возврат к идеалам античности. Возникает культ природы, отлившийся впоследствии в многообразные формы, начиная от лозунга «назад к природе» (Руссо) и кончая идеей «естественного права», этой протоформы концепций гражданского общества и правового государства. Эта линия не прерывается и до сего времени, усиливаясь во второй половине XX в. в связи с возникновением глобальных проблем современности. С Нового времени, однако, возрождается в секуляризированной форме и христианская идея превосходства над природой, ее покорения и эксплуатации, что явилось одним из источников деятельностной парадигмы. 124 Синтез этих двух тенденций позволил сформулировать концепцию естественного происхождения человека и сотворения «второй природы», включающей и природу самого человека. На этой основе в Новое время возникли совершенно новые представления о становлении человека из природы, отлившиеся в идею антропосоциогенеза. Последняя предполагает комплексный подход, включающий обычно такие факторы, как труд, язык, сознание, те или иные формы общности, регулирования брачных отношений, нравственность. Несмотря на то, что указанные концепции претендуют на научность и могут продемонстрировать явные достижения в объяснении происхождения человека, антропосоциогенез и до сего времени во многом представляется загадочным. Укажем на ряд загадок, которые и до сего времени не разгаданы до конца. В соответствии с эволюционной теорией считается, что человек произошел от обезьяны. Однако ряд разработчиков этой концепции в лице Геккеля, Гексли и Фохта сформулировали в 1865 г. одно из затруднений, назвав его проблемой «недостающего звена», иными словами, морфологически определенной формы между нашими обезьяноподобными предками и современным человеком разумным. Спустя сто лет это недостающее звено так и не было найдено, что и было зафиксировано теистически ориентированным философом, палеонтологом и антропологом Тейяром де Шарденом. Чтобы конкретно сориентироваться в длительности этого процесса, пишет Тейяр де Шарден, мысленно перенесемся в мир конца третичного периода. От Южной Африки до Южной Америки через Европу и Азию — раздольные степи и густые леса. И среди этой бесконечной зелени мириады антилоп и зебровидных лошадей, разнообразные стада хоботных, олени со всевозможными рогами, тигры, волки, лисицы, барсуки, совершенно похожие на нынешних. Эта природа настолько похожа на нашу, что мы усилием воли убеждаем себя в том, что нигде не поднимается дым лагеря или деревни. И вдруг, спустя «планетарный миг», примерно тысячу лет, мы обнаруживаем человека. Что же случилось между последними слоями плиоцена, где еще нет человека, и следующим уровнем, где ошеломленный геолог находит первые обтесанные кварциты? — задается вопросом Тейяр де Шарден. И отвечает: поистине человек самый таинственный и сбивающий с толку объект науки. Он вошел бесшумно и шел столь тихо, что когда мы замечаем его по нестирающимся следам каменных орудий, выдающих его присутствие, он уже покрывает весь Старый Свет — от Мыса Доброй Надежды до Пекина. Безусловно, он говорит и живет группами. 125 Уже добывает огонь. «Первым» человек является и может быть только как множество людей. Если, говорит французский мыслитель, мы бы сфотографировали прошлое отрезок за отрезком в попытке запечатлеть у человеческого рода этот переход, то не сумели бы получить каких-либо результатов. По той простой причине, что феномен возник внутри. Таким образом, по мысли Тейяра де Шардена, «парадокс человека» состоит в том, что переход осуществился не через морфологические изменения, а внутри, и потому не оставил заметных следов. Этот подход разделяют многие философы. Суть перехода от обезьяны к человеку, считает украинский философ В. П. Иванов, состоит не в возникновении особей, эмпирически фиксированной формы, «обезьяночеловека», а в уходе вовнутрь, в самость, в субъективации внешних проявлений жизнедеятельности. В результате расчленяется прежде единый процесс объективных закономерностей, «проклевывается» особая сфера бытия «для себя» в объективном бытии. Объяснение отсутствия эмпирически фиксируемого «промежуточного звена» представляется убедительным. Однако остается загадкой, почему развитие ушло внутрь и было столь интенсивным, что спустя «планетарный миг» проявило себя вовне одновременно на всей территории Старого Света каменными орудиями, групповой организацией, речью и использованием огня. Вопрос о сверхвозможностях мозга обсуждает Н. П. Бехтерева, крупный специалист в области физиологии психической деятельности. Она отмечает, что требования, которые предъявляют земные условия к мозгу, во много раз ниже, чем его возможности. В объяснении его сверхвозможностей она склоняется к инопланетарной версии происхождения человека. Однако и в этом объяснении мы наталкиваемся на трудность, которую формулирует сама Бехтерева: «Где та планета, на которой исходные требования к мозгу на много порядков выше, чем здесь?» Действительно, такой планеты мы не знаем и, более того, в науке все более крепнет убеждение, что мы одиноки во Вселенной. Остается только согласиться с исходным тезисом Н. П. Бехтеревой: «В нашей эволюции многое непонятно». В XIX в., особенно после создания Ч. Дарвиным эволюционной теории, получила распространение трудовая теория происхождения человека. Но она известна в ее марксистском варианте, однако не сводится к ней. Все сторонники этой теории считают, что именно труд, начинающийся с изготовления орудий труда, создал человека. В ходе трудовой деятельности рука становятся все более гибкой и свободной. Одновременно развивается мозг, достигается все более тесное сплочение людей и возникает потребность что-то сказать друг другу. Таким образом, орудийная деятельность, сплочение в общество, речь и мыш126 ление есть решающие факторы превращения обезьяны в человека. Затем добавляются регулирование брачных отношений, нравственность и другие моменты становления и существования человека. Но почему наши животные предки начали трудиться и почему трудовая активность превратила, в конечном счете, обезьяну в человека? В популярной литературе часто можно найти такой ответ: для того, чтобы поддерживать свое существование, люди должны есть, пить, защищаться от холода и т. п., а это вынудило их к производству материальных благ. Однако в природе животные, включая наших животных предков, не производят, не испытывают никакой потребности в производстве и вполне способны поддерживать свое существование. Но даже и тогда, когда животные в ряде случаев осуществляют орудийную деятельность, это не способствует преодолению ими границ животного мира. По-видимому, если мы выводим мышление из труда, а не труд из мышления, у нас нет достаточных данных для того, чтобы дать объяснение переходу (тем более в течение короткого периода тысячи лет) от инстинктообразных к целеполагающим формам труда. Но коль скоро труд в его ставших формах возник, мы действительно получаем возможность объяснить ход антропосоциогенеза. Причем дело не столько в том, что труд, по-видимому, сыграл действительно решающую роль в возникновении принципиально новой формы наследования, открывшей безграничные возможности становления человека. Речь идет о сдвиге с генетических форм наследования на социальные. Животные, как было сказано выше, в ряде случаев осуществляют орудийную деятельность, содержащую в себе элементы целеполагания, известного под именем «ручного интеллекта» или «практического мышления» (А. Н. Леонтьев). Однако это не влечет последствий, которые обнаруживаются у человека. Опыт не аккумулируется, передача его от поколения к поколению не осуществляется, развитие животных не происходит. Существенной чертой антропосоциогенеза является именно то, что изготовляемые человеком орудия труда аккумулируют в себе способы деятельности с ними. Это достигается тем, что в процессе изготовления предмету придается целесообразная форма. Распредмечивание этих форм осуществляется как развитие человеческих способностей. Поскольку же человек в одном из своих определений есть совокупность способностей и влечений, их приобретение и совершенствование есть развитие человека, составляющее содержание антропосоциогенеза. Однако следует иметь в виду, что опредмечивание, соответственно — распредмечивание не может быть сведено только к изменению формы предмета, собственно целесообразность опредмечивается только тогда, когда применяемые че127 ловеком предметы опосредованы системой общественных отношений. Без включения в систему общественных отношений социальное наследование невозможно. Сама же система общественных отношений, в свою очередь, невозможна без общественных предметов. Последние есть форма, в которой реализуются социальные связи, знаки социальных значений. Адсорбция же социальных значений осуществляется не столько в веществе природы и даже измененной форме его, сколько в сгущенных вокруг них общественных отношениях. Оригинальностью отличается концепция Б. Ф. Поршнева, сделавшего попытку преодолеть ряд затруднений, возникших в рамках классической трудовой теории антропосоциогенеза. Поршнев возвращается к идее Геккеля и Фохта о недостающем звене. Он относит к нему питекантропов, неандертальцев и австралопитеков, объединяя их в семейство прямоходящих высших приматов (троглодитов). Троглодиты от всех четырехруких обезьян отличаются двуногостью, от людей — полным отсутствием членораздельной речи и соответствующих образований в коре головного мозга. И от людей и от обезьян они отличались совершенно специфической и профилирующей добавкой к растительной пище: трупоедением. Ибо ни в коем случае они не были охотниками. Их анатомия (зубы и ногти) не была приспособлена к освоению туш крупных травоядных. Отсюда биологическая адаптация в виде использования и изготовления с этой целью режущих, колющих и скребущих камней. Кроме того, процесс расщепления и оббивания камней сопровождался тем, что раскаленные крупинки падали на растительный подстил, который в результате нередко загорался. Это была другая — тоже биологическая — предпосылка будущей утилизации огня человеком. Наконец, говорит Поршнев, нельзя не обратить внимание на то, что в эволюции от австралопитеков до неандертальцев неуклонно разрастался головной мозг. Причиной этого были сложные адаптивные задачи, вызывавшие ультрапарадоксальное состояние центральной нервной системы. Эти и ряд других предпосылок послужили, по мнению русского мыслителя, основанием для перевода, в конечном счете, биологической эволюции в социальную. Идея призрачной предметности, образующей новый пласт бытия, развитая в классической теории, содержит в себе интенции, далеко выводящие за пределы трудовой концепции антропосоциогенеза, например, к концепции Э. Кассирера, определяющего человека не столько как рациональное животное, сколько как животное символическое. Человек, пишет он, живет не только в физическом, но и в символическом мире, нити которого сплетаются в символическую сеть. Весь человеческий прогресс утончает и одновременно укрепляет эту сеть. От этой концепции, согласно которой «человек подвешен к паутине 128 значений» (М. Вебер), отталкивается крупнейший американский философ и культуролог Л. Мэмфорд, критически проанализировавший трудовую теорию становления человека и предложивший существенно иную концепцию антропосоциогенеза. По мнению Мэмфорда, прошлый век — век постоянной переоценки роли орудий и машин. Карл Маркс, пишет он, ошибался, придав орудиям труда направляющие функции и центральное место в человеческом развитии. И не только он. В течение этого периода господствовало определение человека как животного, использующего орудия труда. В результате простая находка фрагмента черепа рядом с грубо обработанными булыжниками признается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека. Несмотря на заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян и от людей, и несмотря на отсутствие в течение последнего миллиона лет заметного усовершенствования технологии обтесывания камней, Мэмфорд обращает внимание на неясный факт: вовлечение в производство моторно-сенсорной координации не требовало и не вызывало какой-либо значительной остроты мысли. Иными словами, способность к изготовлению орудий труда не требовало и не создавало развитого черепно-мозгового аппарата у древних людей. У многих насекомых, птиц, млекопитающих, говорит он, появились более радикальные новшества, чем у предков человека: сложные гнезда, домики, бобровые плотины, геометрические ульи, урбаноидные муравейники и термитники. Это свидетельствует о том, что если технические умения были бы достаточны для определения активности человеческого интеллекта, то человек долгое время рассматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению со многими другими видами. По мнению американского мыслителя, преимущество человека состояло не в том, что на каком-то этапе он стал использовать орудия, а в том, что он изначально обладал одним всецелевым орудием — собственным, движимым умом телом, являлся использующим главным образом свой ум самосовершенствующимся животным. В этом процессе самотрансформации техника в узком смысле служила лишь вспомогательным средством, но не главным агентом, ибо техника никогда не была отделена от большой культурной целостности и еще менее господствовала над всеми остальными институтами. Даже стандартизация образцов и алгоритмичность процессов по большей части проистекали из ритуальной точности церемоний, специализации в обрядовых службах, религиозного механического запоминания и других форм культурной деятельности вплоть до игры, мифа и фантазии. Язык и сознание. Говоря о языке, мы тоже, как и в случае с трудом, должны отойти от расхожих фраз типа «язык возник потому, что у людей появилась потребность что-то ска129 зать друг другу». Потребность «что-то сказать» возникла задолго до человека. Каждый вид имеет свой «язык». Есть «языки» птиц, пчел, дельфинов и т. д. Считается, что «язык» последних достаточно развит. Помимо прочего, это означает, что ссылки на строение гортани вряд ли уместны. Развитие языка в ходе становления человека могло пойти и по другому пути, но пойти должно было обязательно. Поэтому более правы те, кто истоки языковой деятельности пытается отыскать в процессе становления объективного мира социальных значений, человеческого предмета. В ходе этого становления происходит расщепление последнего и появление его субъективного, более человеческого эквивалента, приспособленного к непосредственному общению, — языка. Суть языковой системы, говорит известный генетик академик Н. Дубинин, состоит в замене объекта или события на символ. Способность людей к общению символами-словами является высшим достижением умственной деятельности человека. Язык — это чисто человеческое качество, прямо связанное с мышлением, развитием общественно-трудовых отношений людей. Он воочию демонстрирует нам правоту утверждения Гегеля: различие субъекта от объекта имеет границу. Будучи, по исходу, замещающей системой, язык далеко выходит за рамки этой своей функции. Как показал Л. Витгенштейн, слово не просто замещает, обозначает объект в форме значения. Оно способно к этому только в определенном контексте или «языковой игре» и в соответствии с принятыми лингвистическими правилами. С этими идеями австрийского философа сопрягаются подходы Л. Выготского, выяснившего роль игрового замещения в становлении ребенка как свободного и творческого существа. Игра, отмечал он, есть «царство произвольности и свободы», что достигается «замещающей ситуацией в игре». Действие в «воображаемом поле, в мнимой ситуации», создание произвольного намерения — все это возникает в игре и ставит ее на высший уровень развития, возносит ее на гребень волны, делает ее девятым валом развития дошкольного возраста. Через игру, резюмирует Л. Выготский, ребенок вводится «в развитый мир высших форм специфических человеческих деятельностей, содержащихся в среде как источнике развития». Языковая игра, таким образом, впрессована в процесс становления человека как человека, в частности в детскую игру. И не только в детскую, о чем свидетельствует возрастание роли игрового начала в современном обществе. Она не только «правилосообразна», но и оказывает значительное влияние на развитие и деятельность человека как свободного, творящего существа. Согласно устоявшимся представлениям, язык неразрывно связан с сознанием. Это та основная форма, в которой сознание существует в действительном мире. Язык — это прак130 тическое, действительное сознание. Понятно, что стать предметом самого себя можно только сознавая себя, обладая самосознанием. Именно самосознание отличает человека от животного, и именно оно возводит психику на уровень сознательной психики. Для самосознания же, согласно М. Полани, характерно личностное, неявное, чрезвычайно интегрированное, спрессованное знание. Любые попытки его определения «лишь сдвигают область неявного, но не могут элиминировать ее». Поэтому самосознание есть сердцевина сознания, без него последнее совершенно невозможно. Обеспечивает эту неявность и эту спрессованность, и, соответственно, переход от дискретности к континуальности символ. Символ не может быть до конца рационализирован, а, следовательно, определен. Всякая попытка определить символ приводит к тому, что он рассыпается в бесконечные ряды других символов. Он указывает, но не определяет. Отсюда, в конечном счете, направленность сознания, обеспечиваемая опять же, в первую очередь, самосознанием. Отсюда и другая особенность отражения действительности в сознании. Это отнюдь не зеркальное отражение. Если сознание и можно уподобить зеркалу, то это, по выражению А. Н. Леонтьева, «волшебное зеркало». Оно не только отражает, но и преображает, творит мир. Таким образом, практическая предметная деятельность, созидающая «вторую природу», раскрытую «книгу» социальных значений, и самодеятельность, обеспечивающая на базе самосознания изменение внутреннего мира общественного человека, являют собой в нерасторжимом единстве и даже тождестве важнейшую составляющую антропосоциогенеза, никакой мерой не ограниченного бесконечного процесса становления человека и человечества 5.2. Смысл человеческого бытия Начиная рассмотрение проблемы смысла человеческого бытия, вспомним определение человека, данное Э. Кассирером: человек прежде всего животное символическое, живущее в новой, созданной им самим реальности — символическом универсуме, состоящем из бесчисленного множества символических нитей, на которые опирается каждый из составляющих эти нити символов. Символ многозначен, «бесконечен и бездонен», не столько концентрат знания, сколько указание, обозначение определенной направленности, «план, проект или программа жизнедеятельности» (М. Бахтин). Содержание смысла несводимо к значению понятия, т. е. к простой репрезентации предмета в знании. Смысл выражает не значение, а значимость. «Значение» отвечает на вопрос: что это? что это такое? «Смысл» — на вопрос: для чего? для какой цели? Смысл не только указывает, но указывает, имея в самом этом указании некую цель. Человек поэтому, будучи «символическим животным», всегда есть смысложизненное существо. Смысло131 жизненность есть его подлинная природа. Совокупность жизненных смыслов личности составляет его мировоззрение. И хотя мировоззрение не строится по образцу теории как системы взаимообосновывающего знания, составляющие его смыслы, в значительной степени, субординированы в соответствии со значимостью содержащихся в них целей. Это означает, что они есть одновременно ценности, как локальные, так и генеральные. Отнесение к генеральным, а затем и локальным смыслам есть оценка. Безоценочное понимание, говорил М. Бахтин, невозможно. Встреча с великим как с чем-то «определяющим, обязывающим и связывающим» — это высший момент понимания. И более того, совершенно необходимое условие жизнедеятельности каждого человека. Для тех, кто не знает, «чего он хочет и что он должен», характерны особые психогенные неврозы, требующие особых методов лечения, устраняющих экзистенциальный смысложизненный вакуум. Это подтверждают исследования по психологии лиц, совершавших уголовные преступления, алкоголиков, безработных, людей, совершавших самоубийство или покушавшихся на него, и ряда других категорий. Особый интерес представляют наблюдения психологов, волею судьбы оказавшихся в годы второй мировой войны в фашистских концлагерях. Все они подтверждают правоту слов Ф. Ницше: «У кого есть Зачем жить, может вынести почти любое Как». Вся психотерапия в лагере, вспоминает австрийский психолог В. Франкл, была направлена на то, чтобы предложить это «зачем жить». Тот, кто не мог больше верить в будущее, был потерян. Вместе с будущим он утрачивал и духовный стержень, «внутренне ломался и деградировал как телесно, так и душевно». Сказанное о смысложизненной природе человека позволяет понять все значение проблематики смысла жизни человека. Вопрос о смысле жизни есть вопрос о предназначении человека. Не о том, почему?, а о том, для чего? живет человек. С незапамятных времен он занимал человека. Есть, пишет известный французский моралист и философ Альбер Камю в эссе «Миф о Сизифе», только один фундаментальный вопрос философии. Это вопрос о том, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить. Все остальное — имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями — второстепенно. Сама постановка этого вопроса свидетельствует о том, что он рождается из сомнения в существовании такого смысла. Сомнение же предполагает, что сама действительность, возможно, разорвана, непоследовательна и абсурдна. Тогда проблема, как ее сформулировал Камю, состоит в том, «существует ли логика, приемлемая вплоть до самой смерти?» Среди многих подходов к решению этой сложной 132 проблемы можно выделить три главных: смысл жизни изначально присущ жизни в ее глубинных основаниях; смысл жизни за пределами жизни; смысл жизни созидается самим субъектом. Для первого подхода наиболее характерно религиозное истолкование жизни. Единственное, что делает осмысленной жизнь и потому имеет для человека абсолютный смысл, есть не что иное, как действенное соучастие в Богочеловеческой жизни. Именно так ответил Христос на вопрос «что делать?»: «Вот дело Божие, чтобы веровали в Того, Кого Он послал». Не переделка мира на началах добра, но взращивание в себе субстанционального добра, усилия жизни с Христом и во Христе. Бог сотворил человека по своему образу и подобию. И мы своей жизнью должны проявить его. Эмпирическая жизнь бессмысленна так же, как выдранные из книги клочки страниц бессвязны (С. Франк). В основе второго подхода лежит секуляризованная религиозная идея. Человек способен переустроить мир на началах добра и справедливости. Движение к этому светлому будущему есть прогресс. Прогресс, таким образом, предполагает цель, а цель придает смысл человеческой жизни. Критики давно заметили, что в рамках этого подхода будущее обоготворяется за счет настоящего и прошлого. Прогресс превращает каждое человеческое поколение, каждого человека, каждую эпоху в средство и орудие для окончательной цели — совершенства, могущества и блаженства грядущего человечества, в котором никто из нас «не будет иметь удела» (Бердяев). В соответствии с третьим подходом жизнь не имеет смысла, проистекающего из прошлого или будущего, тем более из потустороннего мира. В жизни самой по себе вообще нет никакого раз и навсегда заданного, однажды определенного смысла. Только мы сами сознательно или стихийно, намеренно или невольно самими способами нашего бытия придаем ей смысл и тем самым выбираем и созидаем свою человеческую сущность. Если же говорить о том общем, что можно обнаружить во всех трех рассматриваемых выше подходах, то это общее обнаруживает достаточно сложный состав, оценка которого не может быть однозначной. С одной стороны, нельзя не сказать, что при всей важности вопрос о смысле жизни, и тем более о его конструировании, не должен быть абсолютизирован, ибо он способен поработить человека при помощи общих идей, подменить «драму жизни» «логикой жизни», вносимой в эту жизнь извне. 133 С другой стороны, всем им присуще стремление к человеческой солидарности и заинтересованность в становлении человеческого в человеке. Личный жизненный смысл, пишет австрийский психолог и психиатр А. Адлер, не является таковым вообще. Смысл возможен только в общении с окружающими. Смысл жизни — тоже. Смысл, если он проявляется в жизни, всегда один: «Жизнь означает вклад в общее дело». Всегда, продолжает Л. Адлер, были люди, которые знали и помнили, что внимание к делам человечества должно быть смыслом жизни». 5.3. Представления о совершенном человеке в различных культурах Нет нужды говорить, что совершенных людей нет, никогда не было и не будет. Но представления о совершенном человеке есть в каждой культуре. Эти представления играют важную мировоззренческую роль. Они выступают как идеал или, — что практически одно и то же, — идея. Идея и идеал происходят от одного и того же греческого слова, которое переводится как образ, образец, норма. В XX в. сформировалось устойчивое понимание того образа человека, который сложился у античных мыслителей. Этот образ космоцентричен. Согласно анализу X. Ортеги-иГассета, это человек, который все еще сохраняет интенции первобытного человека в том смысле, что живет вещами и существует лишь для космоса физических тел. Само греческое мышление в известном смысле вещно. Античность рождает философию, а, следовательно, рационализм, однако совсем не случайно милетская школа, с которой философия и началась, видит основу всего сущего обязательно в чем-то вещественном: во влаге, воздухе, воде. Даже на зрелых стадиях развития античной мысли, когда греки не только вырабатывают идеи, но и создают сложные концепции их происхождения и сущности, они не идут в их понимании дальше уподобления внешним силам. Само слово «идея» означает «видимая фигура», «внешний вид», а платоновская идея, по мысли А. Ф. Лосева, это танец, доведенный до своего понятийного предела. Даже слово «дух», сохранившееся до настоящего времени, первоначально обозначало нечто вещественное, а именно, дуновение воздуха. Античные греки открывают «душу», но понимают под ней нечто квазителесное, скрытое внутри вещи и приводящее ее в движение. Поэтому душой обладает не только человек, но и животное, и растение. Не случайно Аристотель относит науку о душе, психологию, к биологии. Этим объясняется и понимание познания как процесса, в котором телесная вещь сталкивается с душой-вещью и оставляет на ней след. Не следует забывать, что античная трактовка человека предполагает отвлечение от современного дуализма мысли и тела. Для грека человек мыслит всем телом, а, следовательно, для того, чтобы хорошо мыслить, надо 134 уметь хорошо бежать, хорошо метать диск, хорошо стрелять из лука, хорошо бороться. Поэтому для него естественно то, что достаточно дико для нас: величайший философ мог одновременно быть олимпийским чемпионом. Если античный образ человека космоцентричен, то средневековый — теоцентричен. Как и античный, он обладает определенной динамикой. Однако, как верно заметил X. Ортега-и-Гассет, размышляя над этой темой, понять этот образ, значит прежде всего погрузиться в ритмы исходных представлений ранних христиан, воплощенных в образе святого. Человек не верит в себя, он верит в Бога. Его глаза обращены к потустороннему миру. Это — подлинно духовный мир, в сравнении с которым «дух» античности неадекватно материален. Потусторонний мир, как и сам человек, рассматриваются не в их самодовлеющей реальности, не такими, какими они есть в действительности, а лишь как момент движения человека к Богу. Сам же по себе он полон греха и печали. Похоже противопоставлены друг другу бессмертная душа и смертная плоть человека. Заботиться нужно только о спасении души, в том числе и при помощи ущемления тела. Бог и душа влекутся друг к другу, говорил святой Августин, и нет ничего кроме этого, ровно ничего. Поскольку нет ничего кроме этого, ни одна из категорий античного космоса — субстанция, причина, необходимость и т. д. — не может быть применена для понимания отношения между человеком и Богом, а тем более, самого Бога, потустороннего мира. Огромное значение придается промыслу Божьему, проявлению «божественной воли» во всех событиях в мире. Считается, что человек не может самостоятельно добыть знание, оно открывается ему в откровении. Не может он и преодолеть свою греховную природу без Божьей благодати, способной, по выражению Л. Шестова, бывшее сделать небывшим, сжечь грех. Трансформация средневекового образа человека шла под мощным воздействием огромного массива античного наследия, которое христианству не удалось по настоящему переосмыслить и которое, по сути, «всей своей тяжестью раздавило первые ростки христианской мысли» (X. Ортега-и-Гассет). Исходные идеи раннего христианства относительно роли человека, значение разума в жизни и познании постепенно были существенно трансформированы, подготовив, в конечном итоге переход в другую — в значительной мере, секуляризированную — эпоху и, естественно, к другому образу человека. Образ человека Нового времени антропоцентричен. Бог смещается на периферию человеческой жизни. Человек отрывается от него. Он теперь верит в себя. На место Бога он ставит «человекобога» (Ф. Достоевский). Зримая веха, обозначившая переход от старого к новому образу, — философия Р. Декарта. Суть открытия французского философа — «че135 ловек есть мыслящая вещь». Глаза, в течение веков обращенные к небу, обратились внутрь человека. Субъективность — наидостовернейшая реальность. Более того, она критерий всего существующего. Центральная картезианская формула — «мыслю, следовательно, существую». Происходит второе — после античности — рождение рационализма, положившее начало экспериментальной науке. Главная сфера человеческой деятельности — познание. Главный метод познания — рефлексия. Миром управляют разумные законы. Каким-то образом они соответствуют законам человеческого разума. Любой, самый утопический социальный проект, который можно построить в человеческой голове, в силу этого соответствия имеет шанс быть воплощенным в действительности. Способ реализации социальных проектов — воспитание и просвещение. Внедрение в сознание людей тех или иных идей переустройства общества на разумных началах и есть, по сути, их реализация в жизни. Его отношения с природой — это отношения господства и подчинения. Ученые — естествоиспытатели. Они «пытают» природу и тем способствуют покорению ее, сначала, по большей части, в идеальных формах, а затем и промышленных. Христианская идея движения истории к Царству Божьему секуляризирована в идею исторического прогресса в различных формах — от буржуазного либерализма до пролетарского коллективизма. Есть и другая линия, идущая от «мыслящей вещи» Декарта как «точки бифуркации». Человек оторвался от Бога, говорит X. Ортега-и-Гассет, и остался наедине с вещами. Он сам есть вещь, предмет и действует с вещами, предметами, как идеальными, так и материальными. Здесь начало «деятельностной парадигмы», в рамках которой человек Нового времени осознавал себя. В наибольшей степени она была артикулирована в концепциях Гегеля, Фихте, Фейербаха, раннего Маркса, сложных синтезах английской политической экономии. В отечественной философии второй половины XX в. она разрабатывалась на базе философской антропологии молодого Маркса и имела ярко выраженный оппозиционный по отношению к официальному марксизму без меры эксплуатировавшему идеи классовой борьбы, революционного насилия и диктатуры пролетариата, характер. Экзистенциализм, иначе философия существования, в ее нерелигиозных вариантах исходит из отсутствия в человеке какой-либо субстанциональной основы. В концентрированном виде эта концепция представлена в философии Ж. П. Сартра. Нет никакой природы человека, пишет французский философ, как нет и Бога, который бы ее задумал. Когда в XVIII в. атеизм философов ликвидировал понятие Бога, он оставил понятие сущности, а, следовательно, и сущности человека. Эту идею мы встречаем повсюду: у Дидро, Вольтера и даже Канта. Но сущность человека есть то, что делает каждого человека частным случа136 ем общего понятия «человек». Эта сущность определяет жизнь человека, его существование. Экзистенциализм же исходит из противоположного. Согласно этому учению, в мире есть, по крайней мере, одно нечто, у которого существование предшествует сущности и этим нечто является именно человек. Более конкретно это означает, что нет иного творца человека, кроме самого человека. Он сам создает свою сущность, а, следовательно, творит самого себя. Причем это осуществляется не раз навсегда, а каждодневно. Философия экзистенциализма — безусловно мужественная философия, хотя и не всегда сообразующаяся с человеческой реальностью. В рамках этой своеобразной философии мужества рассматриваются и переосмысливаются и такие «экзистенциальны как отчаяние, надежда и др. Отчаяние, говорит Сартр, означает лишь то, что зависит от нашей воли, или ту сумму вероятности, которая делает возможным наше действие. Как только возможности перестают соответствовать нашим действиям, нам не следует прекращать действия. Мы должны перестать интересоваться возможностями и действовать, даже отчаявшись достигнуть результата. Иначе говоря, мы должны «действовать без надежды». Человек есть не некая сумма задатков, возможностей и надежд, он есть не что иное, как его жизнь, ряд поступков. Поэтому трус ответствен за свою трусость, ибо сам сделал себя трусом своими поступками. Точно так же и герой не потому герой, что он таковым родился, а потому, что он сделал себя героем. В силу этого Сартр имеет все основания сказать, что его философия — теория, придающая человеку достоинство. Свою концепцию Сартр выводит из сформулированного им понимания атеизма. Экзистенциализм, говорит он, не такой атеизм, который растрачивает себя на доказательства того, что Бог не существует. Ибо для него, даже если бы Бог существовал, это ничего не изменило бы. Суть дела не в том, существует ли Бог. Суть дела в том, что человека никто не может спасти от самого себя, даже самое убедительное доказательство бытия Бога. Спасти человека может лишь сам человек. ГЛАВА 6. ОБЩЕСТВО 6.1. Общество и его структура Несмотря на то, что термины «общность», «общество», «общественный», «социальный» широко распространены в обыденной речи, их научное содержание достаточно сложно. В XIX в. возникла особая наука — социология, имеющая своим предметом исследование общества. Ее основоположник О. Конт, считавший социологию «социальной физикой», 137 видел ее и «позитивной моралью», которая способна стать новой религией для всего человечества. Вообще XIX столетие ознаменовалось возрастанием внимания к проблемам общества. Различные мыслители сравнивали общество и с растением, и с животным, и с человеческим индивидом. Общество определяли и как союз, и как взаимодействие, и как солидарность, и как борьбу. Не меньше определений было дано и в XX в. Латинский глагол «socio» означает соединять, объединять совместно, предпринимать, сообща затевать, а существительное «socialitas» — общество, ближайшее окружение. Отсюда первоначальное значение понятия «социальный» — связанный с общностью, союзом, сотрудничеством. Аристотель назвал человека «политическим животным», подразумевая, что только люди способны добровольно и сознательно объединяться в общество. Не всякая общность людей является обществом, но любое общество — это, так или иначе, самоуправляющаяся общность. К. Марксом и его последователями была разработана диалектико-материалистическая концепция общества, суть которой состоит в положении о способе производства материальных благ, который складывается объективно, т. е. независимо от воли и сознания людей, и определяет в основном способ бытия «социального организма». История в марксистской концепции предстает как «естественноисторический процесс», где действуют объективные «законы-тенденции» в сочетании с субъективным фактором. Сильной стороной этой концепции является учение об особой «чувственно-сверхчувственной» природе «социальной материи», о двойственности бытия человека и общества, а также представление об этапах эволюции социальных связей в зависимости от форм бытия людей и их совместной деятельности (личная и вещная зависимость людей друг от друга). В XX в. продолжалось и продолжается развитие концепций, основанных на натуралистическом подходе к объяснению феноменов общества и человека. С этих позиций общество рассматривается как естественное продолжение природных и космических закономерностей. Ход истории и судьбы народов в основном определяются ритмами Космоса и солнечной активности (А. Чижевский, Л. Гумилев), особенностями природно-климатической среды (Л. Мечников), эволюцией природной организации человека и его генофонда (социобиология). Общество рассматривается как высшее, но далеко не самое удачное творение природы, а человек как самое несовершенное живое существо, отягощенное генетически стремлением к разрушению и насилию. Это ведет к нарастанию угрозы самому существованию человечества и определяет потенциальную возможность перехода в иные «космические» формы бытия (К. Э. Циолковский). 138 В идеалистических моделях развития общества сущность его усматривается в комплексе тех или иных идей, верований, мифов и т. п. Прежде всего речь идет о религиозных концепциях общества. Мировые религии (христианство, ислам, буддизм), равно как и национальные (иудаизм, индуизм, конфуцианство), имеют свои модели устройства общества и государства. Суть их—в идее божественного предопределения устройства общества, которое должно обеспечивать человеку условия для достойной встречи с Богом в этой и будущей жизни. В философской мысли Запада трудно выделить какой-либо один доминирующий принцип, хотя многие из них связаны с системным подходом к обществу, структурнофункциональным анализом. Так, Э. Дюркгейм утверждал, что общество — это реальность особого рода, не сводимая к другим и воздействующая на человека на основе идеи общественной солидарности, базирующейся на разделении труда. М. Вебер создал «понимающую социологию» и разработал понятие «идеального типа», на основе чего анализировал феномен бюрократии и протестантскую этику как «дух капитализма». К. Поппер ввел понятия «социальная технология» и «социальная инженерия», полагая, что ход истории не подвластен проектированию. Он обосновал концепцию «открытого общества» и указал на опасности тоталитаризма. В целом все названные модели общества не могут претендовать на абсолютную истину, а выражают определенные грани той сложнейшей реальности, которая определяется термином «общество». Так или иначе, при любом подходе для философского понимания общества нужно решить двуединую задачу: 1) понять место общества как системы в общем устройстве мира и 2) уяснить общие инварианты социального устройства на всем протяжении его исторического развития. Не менее важен и структурный анализ этого целостного феномена, выделение основных его элементов, составных частей и уяснение типов связи между ними. Остановимся на понятии социальной структуры общества. Понятие социальной структуры общества является предметом изучения разных сфер социально-гуманитарного знания, в том числе социологии, политологии, экономической теории и других. Философское содержание этого понятия сводится к тому, что принцип структуризации общества, выделение в нем тех или иных элементов и их иерархии во многом определяет положение и роль человека в историческом процессе, диапазон его воз139 можностей и смысл существования. Прежде всего надо обратиться к методологии структурного анализа общества, выяснить — какие подходы прослеживаются в историкофилософской мысли. В XVIII—XIX вв. были распространены либо идеалистические концепции общества («общественный договор» Ж. Ж. Руссо), либо натуралистический подход, уподобляющий общество роду или семье (Л. Фейербах). В середине XIX в. Маркс дал диалектико-материалистическое объяснение системному строению общества, выделив его основу — материальное производство. Отсюда можно сделать вывод, что социальная структура социальной системы определяется в основном экономическим базисом и возникающими на этой основе объективными интересами социальных групп. К. Маркс считал, что «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». В конце XIX — начале XX в. возникают концепции социальной стратификации общества (М. Вебер, Т. Парсонс, П. Сорокин и др.), суть которых сводится к тому, что деление общества на элементы, типы их взаимосвязи и т. п. определяется не одним главным признаком, а многими критериями (доход, образование, занятость, район проживания и др.). В конце XX в. философы и социологи разных школ и направлений уделяют основное внимание проблеме выживания и успешного функционирования общества как целостного организма и всех его элементов в условиях глобального кризиса. Методология современного подхода к анализу структуры общества чаще всего носит характер взаимодополнительности, когда материалистические и идеалистические подходы не отрицают взаимно друг друга, а отражают разные стороны такой сложнейшей реальности как общество. Необходимость анализа структурных особенностей общества требует выделения в нем субъектов исторического процесса в их историческом развитии. Говоря об этом, следует начать с понятия «народ». В марксистской традиции к народу относили представителей прогрессивных сил общества, в первую очередь трудящихся, и тех представителей эксплуататорских классов, которые способствовали движению общества к прогрессу. Все остальные считались «населением» в узком смысле этого слова. Здесь исходили из двух посылок: 1) разделение на прогрессивные и реакционные классы и группы; 2) представление об однонаправленности прогресса. Действительность оказалась гораздо сложнее, а движение истории происходит в деяниях классов и наций, групп людей и отдельных личностей. Чем больше людей действитель140 но заинтересовано в тех или иных реформах или революционных преобразованиях, тем основательнее результаты, тем надежнее они закрепляются в обычаях и традициях. Масштабы преобразований требуют и великих, выдающихся личностей, в которых персонифицируются те или иные направления движения истории. Об этом пойдет речь далее, а сейчас необходимо остановиться на элементах социальной структуры общества. Ими являются социально-исторические общности людей — классы, нации, семья и др. Это «горизонтальный» срез структуры, а при «вертикальном» срезе анализируются экономическая, социальная, политическая, духовная и другие сферы жизни общества, В марксистской традиции ведущим и определяющим элементом социальной структуры считается класс. Определение его дал В. И. Ленин: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства». Главный классобразующий признак — это различное отношение к собственности на средства производства, вытекающее из места классов в исторически определенной системе производства. Отсюда вытекает революционный вывод, что необходимо уничтожить частную собственность и поставить всех людей в одинаковое положение к средствам производства. Надо отметить, что В. И. Ленин в своем определении приводит не все признаки класса (например, общность психологии), дает только главные, определяющие. Еще в XIX в. Ф. Энгельс, рассматривая пути образования классов, выделял два основных момента: первый связан с расслоением общины при росте производительных сил и необходимости выделения отдельных лиц, осуществляющих такие функции как: охрана общих интересов, разрешение споров, надзор за орошением земли, религиозные функции, отпор противодействующим интересам других общин. Второй путь связан с «возможностью присоединить к семье одну или несколько рабочих сил со стороны». Такую возможность давала война, поскольку военнопленных уже не убивали, а обращали в рабство. Кроме того, в рабство могли обращать и собственных обедневших соплеменников. Производство развилось уже настолько, что «рабочая сила приобрела стоимость». 141 Выделялись три крупных этапа в общественном разделении труда, которые привели к формированию классов. Это: 1) выделение скотоводческих племен, 2) отделение ремесла от земледелия и 3) отделение торговли от ремесла. Следовательно, марксистская традиция говорит о том, что общественное разделение труда является предпосылкой классообразования, а его непосредственной причиной — вытеснение частной собственностью общинной и родовой, коллективной собственности. Это порождает отчуждение продукта, средств производства и самого производящего человека, что означает эксплуатацию одного человека другим и раскол общества на классы с противоположными интересами. Реальный ход исторического процесса в XX в. внес определенные коррективы в понимание сути классов и классовой структуры общества. Стало очевидно, что рассмотрение этого феномена как главного двигателя истории и возложение на один класс (рабочий) миссии всемирно-исторического масштаба нарушают принцип объективности рассмотрения. Дело в том, что НТР приводит к постепенному стиранию различий между умственным и физическим трудом, а также людьми разных классов общества. С другой стороны, при тоталитарных политических режимах происходит формирование мощного класса номенклатуры и люмпенизация представителей других классов. Как правило, это ведет к социальной апатии, утрате чувства причастности к экономическим и политическим решениям. Лечение этой «социальной патологии» мыслится на путях создания реальных (в том числе законодательных) предпосылок для владения собственностью, хотя никакая, даже самая совершенная система не в состоянии изменить в корне природу человека. Следующим важным элементом социальной структуры общества является нация. Большой вклад в теорию нации внесла марксистская концепция. Согласно ей, нация —это сложный социальный организм, представляющий собой единство объективных и субъективных факторов, социально-экономических и этнических (связанных с влиянием географической среды, единством происхождения, совместного длительного существования) черт. Основное, главное в нации — социальное, а этническое — подчиненный момент. Нация возникает закономерно, являясь неизбежным продуктом и неизбежной формой буржуазной эпохи общественного развития; со сменой социально-экономического строя нация меняет свою сущность, а в эпоху коммунизма должна отмереть. 142 Решающую роль в формировании и развитии нации играют экономические факторы. Буржуазный способ производства уничтожил раздробленность средств производства, собственности и населения, обусловил концентрацию населения и централизацию средств производства в руках немногих. Это привело к политической централизации: независимые ранее области, т. е. народности, связанные только союзными отношениями, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одними законами (имеются в виду юридические), с одними национальными классовыми интересами, с одной таможенной границей. Политическая организация общества выступает одним из важных факторов формирования и развития нации. Национальное государство, по Ленину, — «правило в опыте мировой истории». Нация как общность людей неразрывно связана с классами; национальное— это форма проявления и развития классовых отношений. На развитие нации оказывают существенное влияние особенности культуры, национального сознания и национальных социально-психологических черт, являющиеся важными аспектами национальной общности людей. Нацию в этой связи можно определить таким образом — это устойчивая историческая общность людей, сложившаяся на базе общности экономической жизни в сочетании с общностью территории, языка, особенностями культуры, сознания и психологического склада. Подчеркивая основной, экономический признак в определении нации, следует указать, что другие признаки (единство территории, языка и пр.) становятся чертами нации лишь в сочетании с общностью экономической жизни. Здесь необходимо иметь в виду и своеобразную связь между нацией и языком в смысле возможности не одного, а нескольких языков наряду с основными у представителей данной нации (канадской, швейцарской и др.), а также тождественности языка у различных наций (например, у латиноамериканских наций). В конце XX — начале XXI в. привлекает к себе внимание «этнический парадокс», проявляющийся практически во всех странах мира. Суть его состоит в том, что мировая экономика все более и более глобализируется, обретает системный характер и целостность, что заставляет все страны включаться в единый процесс. С другой стороны, растет национальное самосознание, идет борьба (или война) за национальную независимость и суверенитет, обостряются многие старые конфликты в многонациональных государствах. Для того, чтобы адекватно оценить понятия «национальное самосознание», «национальная идея», 143 «национализм», «патриотизм», «интернационализм» и т. п., необходимо определить основные положения. Следует различать понятия «популяция» и «этнос». В первом заключен в основном природно-биологический смысл, ибо популяция — это проживающие на одной территории сообщества особи, связанные единством генофонда, кровнородственными связями. Понятие «этнос» более глубокое и несет в себе важное мировоззренческое содержание. Происхождение этноса является одной из самых интересных проблем современной науки. Л. Н. Гумилев выдвинул концепцию пассионарности, суть которой — в направленном воздействии энергии Космоса на определенные популяции, которые, получив энергетический заряд, включаются в длительную (около 1000—1200 лет) эволюцию, проходящую ряд ступеней — от взлета до упадка. Этим объясняются многие исторические явления, особенно массовые переселения народов, экспансии, войны и т. д. Этнос имеет три уровня организации: семья; группы (общины, анклавы, служители культа, национальная интеллигенция); субэтносы (расовые группы, хозяйственно-культурные группы, языковые группы и пр.). На базе этносов формируется феномен национальной культуры, которая сохраняется даже при гибели этноса или растворении его в других этносах. Триада « популяция — этнос — культура» обеспечивает действие механизма биологической и социальной преемственности. Для философского анализа сущности этноса важно прежде всего то, что в этнической принадлежности современный человек часто находит последнее убежище от неразрешенных проблем современного мира. На данном этапе развития мировой цивилизации все большее значение приобретают процессы метизации (взаимопереплетения) разных этносов и формирование новых крупных наций (например, латиноамериканской). В принципе только сам человек, действуя свободно, может отнести себя к тому или иному этносу или нации. Все попытки зафиксировать это на государственном уровне так или иначе приводят к дискриминации. Трудно переоценить значение патриотизма, любви к Родине, к своей земле и своему народу, ощущения себя частью богатого и славного целого. Эта любовь плодотворна тогда, когда сочетается с признанием того же чувства у человека другой национальности и не сопровождается идеями национальной исключительности. В этом смысле каждый народ — «избранный Богом» или историей. Национализм же означает превышение меры национального самосознания, переход грани (часто тонкой и трудноуловимой), отделяющей социальную норму и социальную патологию. 144 В связи с этим разрабатывается так называемая релятивистская теория наций, исходящая из принципиальной невозможности однозначного и раз и навсегда данного способа решения любого национального вопроса. Существующие ныне этнические и национальные общества предлагается рассматривать как взаимодополнительные и взаимно рефлектирующие целостности. Это восходит к идее целостности современного мира, к идее единства всего человечества, независимо от расовых, национальных, этнических и других перегородок перед лицом серьезных глобальных проблем. Нации могут быть адекватно рассмотрены не как абсолютно заданные величины и самодостаточные сущности, а релятивно, т. е. в контексте взаимных отношений и взаимного восприятия. Отсюда вытекает вполне практический вывод — об исключении насилия как способа разрешения национально-этнических проблем. Каждый человек, кроме национально-классовой структуры общества, включен в поселенческую структуру (например, город, село, пригород), культурную среду, семью, профессиональную группу и т. д. В целом создается сложное и уникальное переплетение «силовых линий» социальной структуры, тем более что человек в течение жизни может менять классовую принадлежность, профессию, место жительства и т. д. Но половые, этнические и культурные особенности принадлежат к устойчивым элементам структуры. Для современности наиболее важные изменения в социальной структуре общества обусловлены двумя обстоятельствами. Во-первых, это переход к урбанистическому (городскому) образу жизни более половины населения планеты, в том числе и стран Азии, Африки и Латинской Америки. Это в корне меняет сложившиеся раньше представления о движущих силах развития общества, поскольку на первый план выходит человек, его сознание, мышление и творчество. Недаром образование считается важнейшей сферой развития общества и наиболее выгодной сферой инвестиций. Во-вторых, еще в 60-е гг. XX в был отмечен переход к информационной модели развития стран западной цивилизации, где стирается грань между производством и потреблением, где деятельность человека связана прежде всего с информацией и знаниями как основным ресурсом развития. Итак, общество — определенный этап эволюции живого, подчиненный законам, общим для всего сущего и специфичным именно для данной системы. Изучение этих законов показало их необычайную сложность, многозначность, вероятностность, несводимость к механическому детерминизму. Человек, рождаясь в определенном обществе и в определенную эпоху, застает сложившуюся систему общественных отношений, которую он не может игнорировать. Но он может и должен определить свое место и роль в этой жизни, найти в 145 ней свое предназначение как существа живого и действующего. Власть объективных закономерностей общества не является чем-то фатальным и в этом смысле история — движение человечества к свободе и гуманизму в отношениях людей и их сообществ. Особенно очевидно это сегодня, когда человечество должно вновь осознать себя единым субъектом, способным не только на выживание, но и на дальнейшее развитие, выход в Космос и обретение новых горизонтов. 6.2. Гражданское общество и государство Эти понятия чрезвычайно актуальны для современной России, поскольку более чем тысячелетнее развитие государственности в нашей стране не совпадало с развитием гражданского общества, с осознанием миллионами людей своей роли не как подданных того или иного государя, но как граждан. Слово «гражданин» вошло в русский язык со времен Радищева и восходит к древнеславянскому «град», т. е. город. Гражданин — житель города, полиса в античной Греции. Интересно отметить, что в античном мире граждан, занятых делами города-государства, называли «политикос», а людей, занятых только частной жизнью, обозначали как «идиотикос», т. е. как обывателей. Аристотель дал развернутую трактовку гражданского общества и государства, считая, что в последнем целью каждого гражданина является достижение всеобщего блага. Человек, по Аристотелю, «zoon politicon», т. е. общественное животное, в сферу жизни которого входит семья, общество и государство. В последующей истории философской мысли подчеркивалось, что государство призвано контролировать сферу реализации частных интересов (Гегель), что собственно и позволяет развиваться гражданскому обществу, а не превратиться в арену «войны всех против всех». С другой стороны, в концепции К. Маркса гражданское общество определялось социально-экономическими отношениями капиталистической формации. Исчезновение классовых антагонизмов должно было, по мысли К. Маркса, привести к исчезновению насилия и государства. Отношения между гражданским обществом и государством сравнивались с отношениями между индивидуальной свободой и публичной властью, т. е. насилием. В этом собственно и заключена основная философская проблема в понимании общества, государства и человека. Без власти и насилия одних над другими не может существовать никакое государство. Эти моменты особенно важно подчеркнуть, поскольку и гражданское общество и государство развиваются, эволюционируют и это отражается на понимании этих феноменов миллионами людей. Еще античный мыслитель Антисфен, отвечая на вопрос, как следует обращаться с политикой, отвечал: «Как с огнем: не подходить слишком близко, чтобы не 146 обжечься, и не очень удаляться, чтобы не замерзнуть». Что же можно сейчас представить в качестве модели гражданского общества на современном этапе развития мировой цивилизации? Прежде всего, это авторитет права, господство «его величества Закона». Еще в античную эпоху возникает представление о естественных (священных) правах человека, которыми он наделен в силу факта своего рождения. Они рассматриваются как следствие общности природы всех людей или способ реализации единого для всех божественного закона. Другой аспект права неразрывно связан с особенностями того или иного государства на данном этапе его развития. Право как система законов и правосознание как важнейший элемент правовой культуры общества исторически изменчивы и зависят от социальной структуры общества, отношений собственности, морали, общественной психологии, религии, традиций и т. д. Правовое государство — это не только власть и законы, но и общественный договор, т. е. готовность граждан исполнять эти законы и реальная готовность и способность государства уважать и защищать права граждан. Человек может быть лично несогласен с властью и законами, но он обязан их исполнять наравне с другими гражданами. Равенство в правах и обязанностях перед законом не только по вертикали, но и по горизонтали (т. е. социальные связи между людьми) представляет собой важнейший принцип гражданского общества. Несогласие с системой права и законами может и должно выражаться в многообразных формах политической жизни общества, в деятельности партий, общественных объединений и т. п. Единственное условие — сохранить правовое государство, без чего невозможно развитие гражданского общества. Все многообразие действий разных политических сил может и должно быть реализовано в цивилизованных формах, исключающих насилие, ложь, обман и другие способы манипулирования волей и сознанием людей. В правовом государстве вопрос о соотношении прав человека и государства решается так, как записано в ст. 2 Конституции Российской Федерации: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства». К числу первостепенных прав человека относится право частной собственности как механизм обеспечения всеобщего интереса в условиях индивидуальной заинтересованности каждого гражданина. Для обеспечения прав и свобод гражданина еще в античном мире выработан принцип демократии, народовластия, предусматривающий право на участие каждого в управлении государством. 147 Важно подчеркнуть, что демократия — это не власть большинства, а защита прав и свобод меньшинства и, в конечном итоге, каждого человека. Реализация демократического принципа в жизни любого общества и государства представляет собой очень трудную задачу. Суть проблемы в том, что демократические принципы должны войти в «плоть и кровь» человека, стать неотъемлемой частью его самосознания, умонастроения, ментальности. Если в духовной культуре народа не сложилась еще парадигма «свобода в рамках закона», а господствует авторитарная политическая культура, то можно говорить только о ранней стадии формирования гражданского общества. Пока миллионы граждан не доверяют власти и не считают строгое соблюдение законов нормой жизни, общество будет в определенном смысле слова обречено на постоянное противоборство, на «хромающее развитие» и политическую нестабильность. Государство принуждает людей к соблюдению законов, карая за их нарушения, но в то же время это не способствует развитию гражданского и правового самосознания как доминирующей системы ценностей. В свою очередь, это может объясняться тем, что еще не сформирована в достаточной степени культурная потребность общества в таких ценностях. В России развитие государства и гражданского общества существенно отличалось от аналогичных процессов на Западе. Там эволюция государства и гражданского общества была двуединым процессом, итогом которого стало формирование личности, защищенной от произвола власти на основе частной собственности. В нашей стране примат государственности в различных ее формах на долгие годы затормозил развитие гражданского общества и его институтов, сделав человека винтиком огромной государственной машины. Даже сейчас, на рубеже столетий, при наличии законов, призванных стимулировать процесс создания гражданского общества, очевидно, что преодоление стереотипов сознания, складывавшихся десятилетиями, невозможно изменить на протяжении жизни одного поколения. 6.3.Концепции общественного развития Этот вопрос является основным для уяснения сущности исторического процесса. Чтобы в нем разобраться, необходимо вновь обратиться к понятию общественного производства. При всем огромном разнообразии природно-климатических условий, в которых протекала деятельность первобытных сообществ (равно как и современных примитивных общин, сохранившихся еще в ряде регионов), основным «двигателем» истории было разделение труда. Вначале оно носило характер полового и возрастного, а затем непрерывно усложнялось. Благодаря разделению и специализации трудовых операций люди смогли 148 обеспечить выживаемость первобытной общины и каждого ее члена, превзойти в этом отношении сообщество животных. Развивая производство, человек все более и более воздействовал на окружающую среду, изменяя тем самым и свою собственную природу. Это было бы невозможно при примитивных формах общения; поэтому уровень и степень системной организации человеческих сообществ стали превосходить соответствующие структуры животного стада. Человеческий труд, как фактор, не только удовлетворяющий телесные потребности (пища, одежда, жилище и пр.), но и формирующий человеческое общество через систему общественных связей и отношений, выступает как основа всей истории. Развитие и усложнение трудовой деятельности людей сопровождалось эволюцией семейно-брачного поведения. Поэтому формы воспроизводства человека (деторождение, воспитание, социализация, инициации и пр.) неотделимы от собственно производства материальных благ, тем более на ранних стадиях развития общества, когда от физических возможностей человека, его здоровья и работоспособности зависело само существование общины. Первым этапом взаимодействия становящегося человека и природы было присвоение готовых продуктов, когда орудия служат вспомогательными средствами для обеспечения жизнедеятельности. Эта присваивающая или «подбирающая» экономика заняла, видимо, не одно тысячелетие и сменилась производящей экономикой, прежде всего, в формах земледелия и скотоводства. В этот период происходит первое крупное разделение труда — отделение земледелия от скотоводства. Далее последовали еще два разделения труда — отделение ремесла от земледелия и выделение торговли в самостоятельную сферу. Для философского анализа центральным вопросом является анализ мотивов и побуждений к труду и деятельности, поскольку это во многом определяет отношение человека к миру и другому человеку. Выделяют несколько ведущих мотивов и стимулов деятельности. Во-первых, это поддержание собственного существования, на выживание индивида. Вспомним ситуацию, которая складывается у героев различных «робинзонад», оставшихся один на один с природой. Во-вторых, это продолжение жизни рода (особенно труд родителей ради поддержания жизни детей). В любом обществе есть немало людей, работающих и живущих ради семьи и детей, рода и клана. В периоды бурных социальных потрясений семья, родные и близкие зачастую оказываются единственной надеждой и опорой человека, смыслом его жизни и 149 деятельности. Невнимание к проблемам семьи со стороны государства оборачивается, как правило, разрушением социальных связей и деградацией общества. В-третьих, это необходимость удовлетворения самой потребности в труде, труд ради творчества, приносящий радость и ощущение полноты бытия. Такой труд перестает быть необходимостью, а является свободной игрой творческих сил человека. Разумеется, это возможно при удовлетворении определенного (и исторически изменчивого) уровня биологических потребностей человека. В-четвертых, это борьба с другими людьми за присвоение продуктов труда или ради помощи людям. Соотношение этих двух компонентов — борьбы и помощи — меняется в зависимости от этапа развития общества. Однако в любом обществе можно увидеть и острую непримиримую борьбу людей за удовлетворение своих потребностей за счет других и примеры бескорыстного служения людям вопреки даже собственным потребностям. Антагонизм и сотрудничество — два полюса взаимодействия людей в обществе, а между ними находится основная масса человеческих взаимоотношений по поводу труда и распределения его плодов. Рассмотрение этого вопроса приводит к анализу понятий собственности и эксплуатации, труда и капитала. Под собственностью понимается способ присвоения людьми продуктов материального и духовного производства, а также природных объектов. Собственность имеет вещное воплощение, но суть ее в общественных отношениях людей по поводу вещей. Понятие «собственность» возникает тогда, когда у человека появляется право распоряжаться принадлежащими ему вещами, включая и продукты духовного производства. Собственность распространяется и на личную жизнь человека, его телесные и духовные силы. Когда же человек, опираясь на силу, подкрепленную или законом, или беззаконным насилием, распоряжается другими людьми, возникает феномен власти. Очевидно, что соотношение власти и собственности представляет собой важнейшую характеристику общества, имеющую прямое отношение к каждому человеку. Через эти социальные институты (власть и собственность) так или иначе реализуется принцип справедливости, исторические модификации которого отражают эволюцию взглядов на соотношение общества и человека. Так, в разные эпохи считалось справедливым распределение по статусу рождения (аристократия), по положению в обществе (бюрократия), по имущественному положению, по труду или его результатам, по едокам в семье и т. д. В реальном обществе, как правило, сосуществу- 150 ют все или почти все виды распределения, хотя один из них занимает доминирующее положение. При общинном типе устройства и таком же отношении к собственности вполне оправдано стремление к максимальной замкнутости этого мира (отсюда образ «железного занавеса»), к постоянной переделке природы и человека и их «покорению». Человеку позволено делать то, что приказано и одобряется официально, и запрещено все то, что не приказано. Это общество жестко детерминировано и по сути дела исключает или сводит к минимуму случайность и свободную волю человека. Понятие производства вытесняется понятием распределения и присвоения, а произведенный прибавочный продукт рассматривается как источник потенциального зла (обогащения) и последующей эксплуатации человека человеком. Тем не менее, властвующая в таком обществе элита (либо единоличный деспот, либо класс «номенклатуры») отчуждает в свою пользу этот прибавочный продукт, беря на себя роль «справедливого» распределителя. Очевидно, что такое положение долго существовать не может, поэтому вполне резонно, что общество сотрясают революционные потрясения, сопровождающиеся переделом собственности. Источником зла является не столько несправедливое распределение последней, сколько само богатство, порождающее жадность, роскошь, лень. Государства гибнут от «процветания», ибо, как писал еще Платон, «стать же очень богатыми, оставаясь добродетельными, невозможно». Всякий обогащающийся человек делает это за счет других. Цицерон в этом смысле сравнивал мир с театром, который принадлежит всем, а место в нем — каждому. Всякий, кто сидит более чем на одном месте, — захватчик, ибо нельзя поставить лишний стул, можно только отнять чужой. У человека практически так отбивается стремление к расширению производства, ибо главное — как распределить. Эти идеи восходят к идеалу «божьей справедливости», так как, создавая Вселенную и человека, творя день и ночь, солнце и воздух, землю и воду, Бог предусмотрел, что если все разделить поровну, то у каждого будет все необходимое, и ни у кого не будет излишка. Если же человек приобрел богатство, он обязан поделиться им, так как он делится не своим собственным имуществом, а принадлежащим всем людям и в конечном итоге Богу. Религия ислама вообще запрещает ростовщичество, а в христианстве оно сурово осуждается. Следствием такого отношения к собственности является разделение общества на два антагонистических класса, борьба между которыми и является движущей силой исторических 151 процессов. Отсюда выводится концепция уничтожения частной собственности, которая порабощает и закабаляет человека, допускает эксплуатацию в массовых масштабах. В узком смысле слова эксплуатацию можно определить как форму социального паразитизма, когда человек (или группа людей) живет за счет другого (других). Следует различать экономическую форму эксплуатации и ее неэкономические формы. К последним могут быть отнесены такие явления, как расизм, национализм, т. е. то или иное ущемление прав людей другой расы, нации и пола. Можно говорить и о том, что нынешнее поколение людей эксплуатирует ресурсы Земли, загрязняя среду обитания будущих поколений (жизнь за счет детей и внуков). Однако основная форма эксплуатации складывалась в деятельности людей по поводу производства материальных благ. Она построена на той или иной форме присвоения прибавочного труда, т. е. труда избыточного, направленного не только на удовлетворение элементарных физиологических потребностей организма. Он появился при выходе общества из первобытного состояния, когда обмен товарами стал не эпизодическим, а постоянным феноменом. В определенном смысле размер и масштабы прибавочного труда характеризуют прогресс общества, ибо только он позволил создать элементы материальной и духовной цивилизации. На предшествующих этапах развития человечества преобладала самоэксплуатация по принципу: «Человек — раб своего желудка». Развитие рыночного хозяйства позволило расширить производство, создать новые общественные отношения. Ф. Энгельс в свое время отметил, что без античного рабства как классической формы эксплуатации не было бы современной Европы и социализма. Рыночная экономика, развиваясь в течение ряда столетий, проходя различные фазы, приобрела в конечном итоге форму классического капитализма с высоким уровнем эксплуатации человека человеком. Однако уже в XIX в. эта форма эксплуатации стала постепенно вытесняться другой формой — эксплуатацией человека не другим человеком, а государством и обществом. Государственный монополизм и опирающаяся на него мощная система бюрократического аппарата («номенклатура») становится основным эксплуататором миллионов людей, отчуждая их и от собственности, и от власти. Разрешить это противоречие в принципе можно двумя основными путями: либо путем создания мощной системы социальных гарантий, пособий, выплат и т. д. с ростом «среднего класса», владеющего собственностью, либо путем, по которому пошли страны, пытавшиеся воплотить идеалы социализма в жизнь. В первом случае в обществе существует сравнительно небольшая группа крупных 152 собственников, равно как и беднейший слой населения, но большинство людей находится в «золотой середине». Далеко не все из них владеют средствами производства, но многие становятся либо их совладельцами, либо имеют недвижимое имущество. За счет налогов, взимаемых с этой массы, государство осуществляет не только общенациональные проекты, но и оказывает помощь бедным, пенсионерам, больным, безработным, беженцам и т. д. Далеко не всегда при этом складывается «общество всеобщего благоденствия», но эта форма общественного устройства в основном гарантирует соблюдение прав человека и имеет разветвленную систему государственной и общественной помощи в случае ее необходимости. Во втором случае экономическая модель основывается на сверхэксплуатации миллионов людей, плоды труда которых отчуждаются в пользу государства («общий котел», «закрома Родины» и т. д.). Затем государство перераспределяет эти фонды через систему социального обеспечения, дотаций нерентабельным предприятиям, искусственно занижает цены на ряд товаров и услуг. Внешне все выглядит достаточно справедливо и гуманно, и пока хватает природных ресурсов и «работает» трудовая этика стимулов к труду, такие общества еще могут развиваться. Вместе с тем набирают силу и такие критерии распределения и перераспределения, как должностной (распределители для номенклатуры), имущественный (теневая экономика, проценты по вкладам), кровнородственный (в семейных кланах) и т. д. В этих условиях государство не может осуществлять справедливый контроль за мерой труда и мерой потребления, а резкое падение стимулов к труду и уравниловка в оплате приводят к закономерному финалу. Как показало время, тоталитарные государства оказались неспособными удержаться на передовых рубежах мировой цивилизации и стали испытывать серьезные экономические трудности. Установка миллионов людей на то, что «власть должна кормить страну», оказалась пагубной и привела к массовому иждивенчеству. Миллионы людей оказались отчужденными от собственности и власти, а их роль свелась к функции исправного «винтика» в огромной государственной машине. Попытка преодолеть капиталистическую эксплуатацию этим путем привела к еще более примитивной, архаичной и антигуманной форме эксплуатации В этой связи возникает вопрос — искоренима ли эксплуатация в принципе, или человечество может стремиться только к смене одних форм эксплуатации другими, более гуманными? Веками социалисты-утописты, а позже социалисты, апеллирующие к науке, пытались построить каркас будущего общества без эксплуатации, где были бы реализованы 153 идеалы свободы, равенства и братства. У всех трех мировых религий (буддизм, христианство и ислам) есть свой духовный путь достижения тех же благородных целей. Современные футурологи, описывая модели будущего, делают упор на средства и методы преодоления эксплуатации, на обретение человечеством подлинной свободы. В определенном смысле мировая экономика стоит на пороге новой Реформации, поскольку существующие экономические модели (даже в самых высокоразвитых странах) близки к своему исчерпанию. Человечество уже не может исходить только из своих эгоистических интересов и бесконечно расширять производство. Точка опоры человека и общества находится не внутри их, а вовне, что определяется логикой развития сложной системы, входящей как фрагмент в еще более сложную систему Космоса. Рассмотренные вопросы позволяют подойти к проблеме общественно-экономической формации. Впервые термин «общественно-экономическая формация» появился в работе Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» в декабре 1851 г. Впоследствии в работах Маркса и Энгельса он фигурирует более 40 раз; его многократно использовал В. И. Ленин. Кратко понятие формации определяется так: «Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом, и притом образуют общество, находящееся на определенной ступени исторического развития, общество со своеобразным отличительным характером. Античное общество, феодальное общество, буржуазное общество представляют собой такие совокупности производственных отношений, из которых каждая вместе с тем знаменует собой особую ступень в историческом развитии человечества». Можно сделать вывод, что формация — это исторически конкретный тип общества и этап всемирной истории, представляющий собой социальную систему, детерминированную способом производства. Структура общественно-экономической формации понимается в марксизме как совокупность сущностных сторон общественной жизни, определяющую роль в которой играют производственные отношения, соответствующие наличному уровню производительных сил. На основе разделения всех общественных отношений на материальные и идеологические можно выделить два крупных структурных образования — базис и надстройку. Движение истории понималось как разрешение противоречий между базисом и надстройкой, которое наступает в эпоху социальной революции. Тогда происходит смена формаций и, согласно марксистской концепции, ход мировой истории, выраженный в виде строго последовательной смены одной формации другой — от первобытнообщинного 154 строя до коммунизма, есть сущностная характеристика исторического процесса развития человеческого общества. Когда же речь шла о какой-либо отдельной стране, то общего формационного подхода было уже недостаточно для характеристики уровня и состояния ее развития, а кроме того использовалось понятие исторической эпохи. В целом формация как понятие служит для выражения сущности качественно определенной, отличной от другой, ступени развития человеческого общества, сущности, которая не лежит на поверхности явлений, а выявляется посредством теоретического анализа из громадного многообразия событий и фактов общественной жизни. Развитие истории, равно как и обществоведческой мысли в XX в. выявило определенную ограниченность формационного подхода. Во-первых, достаточно очевидно, что во всемирной истории можно выделить, по крайней мере, 3 основные формации: примитивные общества с добывающей экономикой, традиционные аграрные и индустриальные общества. С другой стороны, не менее очевидно, что традиционная пятичленная схема (первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм) неприложима ко многим обществам, в связи с чем обсуждался т. н. «азиатский» способ производства. Развитие послевоенной Японии дало пример рывка по преодолению, по крайней мере, двух этапов индустриальной формации и переходу в постиндустриальное общество. Во-вторых, во второй половине XX в. набирал силу процесс глобализации экономики, что получило название «мир-экономика». В этом мировом конгломерате выделяют «ядро» и «периферию», что в целом образует «мир-систему», живущую по законам своеобразной суперформации. Суть этого феномена состоит в том, что главным товаром современного типа производства стала информация и все, что с ней связано. Это меняет представление о линейном типе прогресса, это характерно для формационного подхода к истории человечества. В-третьих, развитие России также однозначно не укладывается в рамки формационного подхода, что стало особенно очевидно в последнее десятилетие XX в. В философской мысли, пытающейся охватить всю сложность исторического процесса, получил развитие иной подход, названный цивилизационным. Прежде чем описывать его, необходимо кратко остановиться на понятии «цивилизация», что, в свою очередь, требует анализа понятия «культура». Латинский термин «культура» означает возделывание, обработку, воспитание, развитие, поклонение. Эти понятия относились и к земледелию, и к животноводству, и к человеку. К настоящему времени насчитывается множество определений культуры. В истории человеческой мысли термин «культура» понимался как «воспитанность», соответствие идеа155 лам гуманизма и просвещения, следование Разуму Особое значение это понятие приобрело в XVIII в. в трудах французских энциклопедистов. В самом широком смысле слово культура — это то, что создано и создается человеком (материальное и духовное), в отличие от природных вещей и явлений. Культура — это природа, обработанная особым, человеческим, образом в целях удовлетворения тех или иных потребностей. Но она не сводится к вещам, произведенным человеком, а распространяется и на общественные отношения, и на продукты духовного производства. Можно, следовательно, говорить о культуре каждого человеческого существа, групп людей, объединенных по возрасту, полу, общественному положению, профессии, религии и т. д., а также о культуре человечества в целом. Все это — различные субъекты культуры, соотношение которых исторически изменчиво и подлежит исследованию. Суть культуры может быть графически представлена в виде треугольника, у основания которого — воспитание и образование (двигатель культуры), а стороны — возделывание, обработка (смысл культуры) и поклонение, почитание (культ как своеобразный тормоз). Понятие цивилизации является одним из наиболее употребительных в философии, истории и других науках гуманитарного цикла. Оно родилось во Франции, в середине XVIII в. и обозначало идеальное устройство человеческого общества. Этимологически термин восходит к латинскому слову «цивилис» — городской, что говорит о тесной связи цивилизации с городским типом культуры. В конце XX в. оформилось несколько подходов к трактовке этого понятия. Часто термин «цивилизация» выступает синонимом термина «культура» или обозначает особый этап в развитии культуры. Нужно подчеркнуть, что при всем многообразии подходов к определению соотношения культуры и цивилизации основным является представление о цивилизации как о более внешнем по сравнению с культурой слое человеческого бытия. Цивилизация воплощает в себе технологический аспект культуры со ставкой не на качественные, а на количественные параметры бытия, с установкой на беспредельное развитие со сменой целей этого развития. Главное в цивилизации — непрерывная смена технологий для удовлетворения столь же непрерывно растущих потребностей и возможностей человечества при законодательном обеспечении этого процесса. Такое представление о цивилизации основано в основном на успехах и достижениях научно-технической революции в странах Запада и на постулатах либеральной демократии. В философской мысли XIX—XX вв. наибольшим признанием пользуется концепция так называемых «локальных цивилизаций», созданная усилиями Н. А. Данилевского, О. Шпен156 глера и А. Дж. Тойнби. Все народы в этой концепции делятся на первобытные и цивилизованные, а последние — на определенные культурно-исторические типы (от 8 до 21). Особый интерес здесь представляет феномен «Вызов — и — Ответ», когда спокойное развитие сменяется критической ситуацией. Она в свою очередь побуждает цивилизацию к росту вплоть до «надлома» и «смутных времен». Авторы этой концепции пытались преодолеть европоцентризм в понимании цивилизации, что нашло позже развитие у К. Ясперса. Он выдвинул идею об «осевой» культуре середины I тыс. до н. э., которая дала ряд великих имен в разных концах планеты: Конфуций, Лао-Цзы и Мо-Цзы в Китае; Будда и авторы Упанишад в Индии; Заратустра в Персии; Илия, Исайя и Иеремия в Палестине; Гомер, Парменид, Гераклит, Сократ, Платон в Греции; Пума в Риме. Суть этого времени — в рефлексивной гуманистической культуре, а его фундамент — так называемая «философская вера», отличающаяся от религиозной и научного познания. Понятие «цивилизация» плодотворно прежде всего для исторической науки, ибо позволяет синтезировать объективный подход к истории (и основанное на нем формационное деление) и субъективный фактор, связанный с деятельностью человека. Последнее особенно важно для понимания духовной ситуации на каждом этапе истории. Это «человеческое измерение» исторических событий заключается в ментальное™ каждой эпохи и цивилизации, под которыми понимается особый путь умонастроения большинства людей, ведущая вера или идея, вдохновляющая миллионы. Однако уповать только на духовный потенциал было бы не меньшей односторонностью, чем принимать во внимание только экономический базис или социально-политические институты общества. В понятии цивилизации заключена интегральная характеристика, относящаяся и к человеку, и к обществу и представляющая качественное своеобразие данного периода мировой истории и человека, находящегося в нем. В понятии «человек цивилизованный» как бы пересекаются два типа исторического времени - линейное и циклическое. Все мы - дети всемирной истории, капельки ее океана, но в то же время каждый человек - представитель культуры своего народа. В конце XX в. оформилась особая отрасль знания — «цивилизационные исследования», целью которых является попытка охватить все, что накоплено наукой за предшествующие годы, дать прогноз обозримого будущего мировой цивилизации. Раскрывая содержание этих исследований, надо сказать, что часть ученых придерживается традиционного представления о цивилизациях как локально-исторических образованиях, имеющих в своей основе специфический социокультурный код. Эти ученые развивают идеи М. Вебера и А. 157 Тойнби в отношении того, что для каждой цивилизации важен прежде всего духовнорелигиозный код деятельности. Если же цивилизации навязывают иные ценности (например, образ жизни людей западной цивилизации), наступает реакция отторжения, подобно тому, что бывает при пересадке чужеродной ткани. Это отчасти объясняет феномен малой эффективности применения новейших технологий в цивилизациях, культурный архетип которых не воспринимает новации. Далее нужно отметить и развитие идей современной глобалистики, подоплекой которой является обострение глобальных проблем и необходимость их решения в масштабах всей планеты. С одной стороны, стало очевидно, что от этого не может уйти ни одна цивилизация современности, с другой стороны, ясно, что нельзя смотреть на эти проблемы только с позиций западного мира. Мир стал многополюсным, и потому необходимо понимать, что цивилизации многозначны, и они сами должны идти навстречу друг другу Основой для такой «встречи цивилизаций» могут быть всеобщие коды духовной и материальной жизни людей на планете. Универсальность символов, разумеется, не отменяет специфики трактовки этих понятий в рамках каждой цивилизации. Известно, например, как по-разному трактуются понятия свободы, прав человека, власти и т. п. в разных странах. Развивая эту мысль, нужно сказать, что есть два течения в осмыслении феномена целостности мира. Сторонники одного (Н. Моисеев и др.) считают, что в XXI в. возникнет единая планетарная цивилизация с общечеловеческим Разумом, Памятью и Духовным миром. Другие полагают, что будущая «метацивилизация» будет своеобразным «общим знаменателем» разных культур и цивилизаций, которые сохранят своеобразие во всем обозримом будущем. Это мнение основано на концепции «культурного плюрализма», идеи неустранимости этнокультурных различий и признания равенства каждой культуры. Чтобы уяснить суть этой проблемы, следует обратиться к традиционной дихотомии Запад — Восток. Правильнее будет говорить о взаимодействии цивилизаций западного и восточного типа. Характеризуя основные черты цивилизации Запада, нужно указать на такие существенные признаки: — идея преобразования мира; — природа — неиссякаемая кладовая ресурсов; — ценность власти, силы и господства над природой и обществом; — ценность научной рациональности. 158 Это предполагает: антропоцентрический характер восприятия мира, где цели и средства могут не совпадать, а цель науки — истина, имеющая практическую отдачу. В свою очередь здесь возникает противоречие между технологией и личностными запросами человека, его отчуждение от самого себя и общества. Восток, напротив, предпочитает личностный характер восприятия мира, но человек вовсе не является венцом творения. Его задача — «не деяние осуществить», а не насиловать природу, поскольку средства понимаются как развертывание содержания цели. Главное — обеспечить стабильность и предсказуемость, так как познание — это прежде всего путь нравственного совершенствования. Отсюда вытекает важность фигуры Учителя и наша сопричастность к Космосу. Сравнив характеристики цивилизаций Востока и Запада, следует подчеркнуть, что особое значение имеет взаимодействие культур Запада и Востока, поскольку именно в этом большинство ученых усматривает залог прогресса человечества. Данная проблема анализировалась многими выдающимися деятелями культуры или в аспекте конфронтации, или в аспекте примата Запада, либо Востока. В России эта проблема принимала форму диалога славянофилов и западников. Постепенно вызревала идея о том, что культуры и цивилизации Запада и Востока являются взаимодополняющими и представляют собой определенную целостность, а рационализм Запада и интуитивизм Востока, технологический подход и гуманистические ценности должны сочетаться в рамках новой общепланетарной цивилизации. Кроме того, следует упомянуть о реальных процессах взаимопроникновения восточной и западной цивилизаций в современном мире. Это Япония и другие страны ЮгоВосточной Азии, где осуществлен синтез ряда западных и восточных моделей развития при сохранении культурной идентичности. Наконец, вспомним, что русское национальное самосознание рождалось в попытках осмыслить место России в дихотомии Запад — Восток. Если Запад представлялся для России чем-то достаточно монолитным в духовном отношении, хотя и различающимся по линиям католицизма и протестантизма, то с Востоком дело обстояло сложнее. Для России, по словам Вл. Соловьева, всегда был выбор — быть Востоком Ксеркса или Христа, т. е. мусульманским или христианским. Этот культурно-религиозный выбор имеет не только историческое, но и глубокое философское значение. В этой связи нужно выделить особенности российского типа культуры, среди которых: интровертность; этноцентризм; мессианизм; монументализм; иррационализм; этатизм в 159 сочетании с правовым нигилизмом; патернализм. Это определяет своеобразные формы российской цивилизации. Они обусловлены рядом географических условий (огромное пространство, плохие коммуникации), типом производства (преимущественно аграрноремесленное, «догоняющее» другие страны) и политическими институтами. Среди цивилизационных норм следует назвать: — примат государства и общества над человеком; — легкая взаимозаменяемость людей и правовой нигилизм; — симбиоз власти и собственности; — преимущественно экстенсивное ведение хозяйства. Кроме того, надо упомянуть такие категории, как инверсия и медиация. При инверсии возможны мгновенные переходы от одной культурно-исторической ситуации к другой, причем в новые «одежды» рядятся традиционные элементы. Медиация, напротив, требует длительной напряженной работы для снятия противоречий социокультурного характера. Из этого должен последовать вывод; что Россия представляет собой особый промежуточный тип цивилизационного развития с элементами как западной, так и восточной цивилизаций. Крайне характерным для нее является так называемый «мобилизационный тип развития», что предполагает чрезвычайные меры для достижения экстраординарных целей. В свою очередь это определило цивилизационные черты человека российской культуры. Он характеризуется как мессианский «иоанновский» человек, чутко различающий добро и зло, ищущий «божьей правды», терпеливо сносящий удары судьбы, пытающийся обрести гармонию. Для него характерен ценностно-рациональный тип мышления с ориентацией на «соборность», «общее дело», «традицию» и т. д. В заключение надо подчеркнуть, что формационный, цивилизационный и мирсистемный подходы являют собой различные стороны осмысления такой сложнейшей реальности как общество в его истории. Надо отметить, что любой человек (и любое сообщество людей) находится в точке пересечения трех «силовых линий» истории. Во-первых, мы все выходим из прошлого, сохраняя с ним связь, неся в себе его проблемы и противоречия. В этом смысле все мы дети своих предков, ушедших от нас поколений, и недаром патернализм (т. е. безусловное подчинение старшим, «отцам») — существенная характеристика крупнейших религий мира (христианства, ислама, конфуцианства). 160 Во-вторых, нынешнее поколение землян имеет уникальную возможность установления теснейших горизонтальных связей, межчеловеческого общения не только отдельных лиц, но и крупных групп людей и целых народов. Идея всечеловеческого братства родилась в истории давно, но всегда оставалась утопией. Ее побеждали расовая и национальная нетерпимость, классовые антагонизмы, вообще любое противопоставление «своих» и «чужих». С трудом она воспринимается и сейчас, поскольку мир продолжают раздирать острейшие противоречия и конфликты. Но, не преодолев этих коллизий, человечество не сможет решить глобальных проблем. По образному сравнению, нас ждут либо братские объятия, либо братские могилы. В-третьих, современное поколение не может не думать о будущих детях и внуках, которым предстоит дальше нести эстафету истории. К сожалению, наша цивилизация во многом живет за счет будущего, исчерпывая невосполнимые ресурсы (нефть, газ), загрязняя воду, воздух и почву своими несовершенными технологиями, консервируя многие архаичные социальные структуры, сея семена национальной ненависти, которые будут давать всходы еще столетия. Сейчас мы проедаем будущее наших потомков и в физическом, и в духовном смысле. Итак, можно констатировать, что мировая цивилизация находится в состоянии кризиса, что определяет необходимость выработки стратегии ее дальнейшего развития. Одни футурологи разрабатывают разного рода катастрофические сценарии грядущего XXI в., среди которых можно упомянуть «климатическую катастрофу», «конфликт цивилизаций», «религиозные войны», «конкуренцию между фаустовским и конфуцианским типом общества». С этих позиций главный враг человека — сам человек, его агрессивная природа со слепыми инстинктами самоуничтожения и разрушения среды обитания. В этом смысле мы обречены и нам следует терпеливо ждать конца истории, уповая, возможно, только на Бога. Другая группа футурологов полагает, что не следует терять исторический оптимизм, а наука, ценности либеральной демократии, прорыв в Космос, добрая воля миллионов людей и мудрость политических лидеров способны обеспечить устойчивое развитие мировой цивилизации в XXI в. Наконец, третья группа ученых полагает, что человечество ждут большие потрясения, но оно сумеет достойно ответить на вызов истории и ценою больших жертв найдет верный путь. В этом смысле большое значение придается культуре взаимопонимания людей разных духовных ориентации, поиску компромиссов в общественно- 161 политической жизни, устранению насилия как способа решения общественных и личных проблем. Вполне адекватен призыв: действовать локально, мыслить глобально». ГЛАВА 7. ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО 7.1. Человек в системе социальных связей Обратимся к рассмотрению социальных связей и отношений. Связь и отношение — это общие категории диалектики, выражающие взаимообусловленность явлений, разделенных во времени и в пространстве, и взаимодействие элементов определенной системы. Социальные связи и отношения складываются между людьми в процессе их совместной деятельности. В материалистической трактовке общества они делятся на первичные (материальные, базисные) и вторичные (идеологические, надстроечные). Главными и ведущими являются материальные, экономические, производственные отношения, определяющие политические, правовые, нравственные и другие. Совокупность этих отношений определяет сущность той или иной общественно-экономической формации и входит в понятие сущности человека. Идеалистическое понимание социальных связей и отношений исходит из примата духовного начала как объединяющего, системообразующего принципа. Это может быть идея единого Бога, расы, нации и т. п. В этом случае государственная идеология выполняет роль скелета общественного организма. «Порча» идеи приводит к развалу государства и деградации человека. Авторы социальных утопий прошлого и настоящего ищут магическую формулу, следование которой обеспечивает благополучие общества и каждого человека. Во многих общественно-политических концепциях и философских взглядах на общество признается как значение материального производства и возникающих при этом объективных общественных отношений, так и необходимость центральной идеи, объединяющей разные элементы общества в единое целое. Современное философское знание обращает внимание на анализ социального процесса, в котором участвуют люди, вещи и идеи. В вещах социальный процесс обретает устойчивость своего бытия, где закрепляется культурная традиция, люди являются движущей силой исторического процесса, а идеи выполняют роль связующего начала, придающего смысл предметной деятельности человека и объединяющего людей и вещи в единое целое. Сущность общественных связей и отношений, соединяющих людей, вещи и идеи в единое многомерное целое, состоит в том, что отношение человека к человеку опосредуется 162 миром вещей, и наоборот, контакт человека с предметом означает, по сути дела, его общение с другим человеком, его силами и способностями, аккумулированными в предмете. Здесь выявляется качественная двойственность человека и всех предметов и явлений, относящихся к миру культуры. Кроме их природных, физических, телесных качеств любое явление культуры, в том числе и человек, характеризуется системой социальных качеств, возникающей именно в процессе деятельности в обществе. Социальные качества сверхчувственны, невещественны, но вполне реальны и объективны и весьма существенно определяют жизнь человека и общества. Подобно явлениям потребительной стоимости и стоимости, анализ диалектики которых составляет научную заслугу К. Маркса, человек и мир человека двойственны, и осознание этого факта позволяет дать качественный анализ общества как системы. Главное в таком анализе — пространственно-временные характеристики общественноисторического процесса, понятия социального времени и социального пространства. Оба эти понятия относятся не только к обществу, но и к повседневной жизни каждого человека, где происходит как бы «стягивание» общественных связей и отношений в единый «узел» бытия индивида. Общество предстает перед человеком миром вещей, людей и связывающих их отношений, в которых проявляются выработанные предшествующей культурой устойчивые, упорядоченные стереотипы деятельности. Они в той или иной степени усваиваются человеком, становятся его собственным способом деятельности и включают его в сложившуюся систему общественных связей и отношений. Вместе с тем отношения человека к обществу — это внутренне глубоко противоречивый процесс, представляющий собой единство слитности и растворенности человека в обществе и в то же время отстраненности, дистанцирование человека от общества. Процессы объективации и субъективации человека в обществе взаимосвязаны: с одной стороны, человек предстает как непрерывно воплощающий себя и свои силы в разнообразных формах жизни общества, выходя таким образом за пределы своего Я. С другой стороны, он столь же непрерывно воспроизводит самого себя как субъекта, как неповторимый «уникальный» феномен, соединяющий в себе природные, социальные и духовные качества в индивидуальном сочетании. Во взаимоотношениях человека и общества на определенном этапе их развития может возникнуть феномен отчуждения, суть которого состоит в растворении человека в абстрактных социальных качествах, в утрате им контроля за результатами своей деятельности, за ее процессом и, в конечном итоге, утрате им своей идентичности, своего Я. Человек может отчуждаться и от семьи, рода, культуры, образования, собственности и т. д. 163 Преодоление отчуждения в современном мире связывается с освоением личностью разнообразных условий и форм деятельности, ее плодов и результатов, необычайно усложнившихся в информационно-техническом обществе. Для этого необходимо представить себе основные этапы взаимодействия человека и общества. Исторически первой появилась система личной зависимости людей в связи с переходом от этапа охоты и собирательства к земледелию, что потребовало объединения в общую технологическую цепь многих людей (системы орошения и др.). Так создались предпосылки для формирования государства. Образуется система социальных связей, характеризующаяся личной зависимостью человека от человека и традицией как основной формой социального воспроизводства. Вторым этапом было общество как система вещных зависимостей, когда мир машин образовал особый предметный слой социальности, через который стали реализовываться межчеловеческие связи и отношения. Это сопряжено с развитием капитала, когда человек сам превращается в товар определенного рода, а его силы и способности все более подчиняются логике воспроизводства вещей. Это способствует доминированию в мировоззрении идеи прогресса производства и потребления с экстенсивным типом развития, что ведет к «одномерности» человека. Современность показала внутреннюю исчерпанность идеи неуклонного прогресса, связанной с непрерывным ростом производства, что привело к глобальным проблемам и обострению антигуманных тенденций в мире, кризису человека, который характерен для всех социальных систем. Сейчас может идти речь о личностной реконструкции социальности, об отношениях «свободных индивидуальностей», что может дать новый импульс развитию человеческих качеств. Вещная зависимость людей друг от друга, о которой шла речь выше, может быть преодолена на путях интенсивного личностного развития, ибо развитая индивидуальность становится «узлом» всех типов социальной организации. 7.2. Человек и исторический процесс: свобода и необходимость, личность и массы, насилие и ненасилие Человек — существо не только природное и социальное, но и историческое. Этот момент с особой силой подчеркнут в социально-исторической концепции марксизма, который усматривал сущность истории в деятельности, преследующего свои цели человека и искал объективные основания исторического процесса. В XX в. взгляды на историю и место в ней человека напоминают максимальные колебания маятника. С одной стороны, развивались концепции, претендующие на исчерпывающее объяснение истории на основе ре164 лигиозно-философских и духовно-идеологических построений (О. Шпенглер, А. Тойнби), а с другой — концепции сторонников релятивистского подхода с их утверждениями о том, что история имеет только субъективный смысл, который придает ей сам человек. В конце 80-х гг. XX в. появилась концепция «конца истории» (Ф. Фукуяма). Чтобы разобраться в этом разнообразии мнений и гипотез, необходимо обратиться к проблеме объективного и субъективного в истории. Под объективными факторами развития общества обычно понимаются такие условия, которые не зависят от сознания людей, их воли и определяют характер их деятельности. Это природно-климатические факторы, влияющие на характер и уровень общественного производства, что конкретизируется в понятии способа производства. Это одно из ключевых понятий марксисткой концепции сущности общества, понимаемое как единство производительных сил и производственных отношений в ходе создания материальных благ. Динамика способа производства состоит в том, что производительные силы на определенном этапе развития общества перерастают рамки существующих производственных отношений, вступают с ним в противоречие. Это приводит к социальному взрыву, революции, насильственному изменению отношений собственности и власти. Идея К. Маркса о примате способа производства по отношению к другим сторонам жизни общества в основном приложима к развитию европейского капитализма середины и конца XIX в. В других случаях она не носит столь императивного характера, хотя никто не отрицает значения материального фактора в жизни общества. Смена способов производства, определяющая в основном ход истории, породила многолетнюю теоретическую дискуссию сторонников формационного и цивилизационного подходов. Понятие цивилизации плодотворно для объяснения хода истории прежде всего тем, что позволяет синтезировать объективный подход (и основанное на нем формационное деление с соответствующим способом производства) и субъективный фактор, связанный с деятельностью человека. Это «человеческое измерение» истории отражается в сознании миллионов людей. В понятии «человек цивилизованный» пересекаются два типа исторического времени — линейное и циклическое. Если при формационном подходе на первый план выходят качества, свойства человека, связанные с господствующим способом производства и вытекающими из него отношениями, то во втором случае каждый человек предстает как плод одной из ветвей древа культуры своего народа и дома его цивилизации. Говоря о субъективном факторе, под которым понимается деятельность отдельных людей, их групп, классов, партий и т. п. в истории, нужно указать на самую существенную 165 особенность социального действия. Она состоит в адаптивно-адаптирующем характере деятельности человека, с помощью которой он активно изменяет среду в соответствии со своими целями и потребностями, образуя «вторую природу», мир культуры или «неорганическое тело человека». Эта искусственная среда обитания характеризует любую из историко-культурных форм, а ее создание является итогом творческого развития орудийного характера деятельности. В свою очередь орудийная деятельность стимулирует становление и развитие сознания, придает ему целенаправленный характер в отличие от генетически определенной животной целесообразности. На этой основе формируется субъективность человека: она возможна только в процессе совместной, коллективной деятельности, когда появляются солидарность и альтруистическое поведение, которое у животных имеется только в виде предпосылки. Социальный субъект — это носитель целенаправленной активности, обладающий сознанием и волей, позволяющей ему воздействовать на объект деятельности. Это относится как к индивиду, так и к социальным общностям: классам, нациям, поколениям, профессиональным группам и т. д. Одной из особенностей истории является то, что в XIX—XX вв. возрастает социальная активность человека в смысле идентификации его с определенной общностью. Это относится к национальному и классовому самоопределению, где наряду с объективными основами детерминации имеет немалое значение субъективный фактор. Обеспечивая человеку мощную социальную поддержку и защиту, общность может в то же время жестко регламентировать жизнедеятельность человека, подавляя его свободу и индивидуальные особенности. В XX в. на историческую арену выходят массы людей, десятки и сотни миллионов, вдохновляемые теми или иными идеями преобразования мира. Возникает феномен «массового сознания» и «восстания масс» (X. Ортега-и-Гассет). В марксистской концепции общества возрастание роли субъективного фактора в истории, под которым понималась деятельность прежде всего пролетариата, вдохновляемая коммунистическими партиями, считалось основным фактором общественного прогресса. Прогресс реализовывался в ходе революционных преобразований общества и своеобразного «подталкивания» объективного хода истории. При гипертрофии этих факторов возникла опасность субъективизма и волюнтаризма. На рубеже XX—XXI вв. субъективный фактор истории все более и более смещается в сторону национальных интересов, взаимодействия и соперничества религий и цивилизаций, что находит отражение в соответствующих типах идеологий, взаимодействующих и 166 соперничающих в мире. В то же время не снижается острота экономических и политических противоречий, особенно по линии «богатый Север — бедный Юг». Новым моментом в действии субъективного фактора можно считать осознание тяжести глобальных проблем человечества и необходимости их решения в планетарном масштабе. Саморазвитие общества и человека имеет определенный вектор, который связывается с понятиями прогресса и регресса. В истории философии эти понятия оценивались чаще всего с полярных позиций. Ряд мыслителей (Ж. Кондорсе, А. Сен-Симон, Г. Спенсер и др.) были убеждены в наличии прогресса в обществе и усматривали его критерий в росте науки и разума, в улучшении нравов. Другие (Н. К. Михайловский, П. Л. Лавров) делали акцент на субъективных сторонах прогресса, связывая его с ростом идеалов истины и справедливости. Было высказано мнение относительно ложности самой идеи прогресса (Ф. Ницше, С. Л. Франк), о мифотворчестве как основе концепций прогресса (А. Камю). Многие связывали прогресс в основном с духовными факторами развития общества, с ростом веры в каждом человеке, с гуманизацией межчеловеческих отношений, укреплением позиций добра и красоты в мире. Соответственно регресс понимался как движение в обратном направлении, как торжество зла и несправедливости, разобщение людей и подчинение их какой-то античеловеческой силе. Ж. Ж. Руссо полагал, что науки и искусства пагубно действуют на нравственность, здесь господствует регресс. В древности изменения в обществе понимались как простая последовательность событий, либо как деградация по сравнению с минувшим «золотым веком». В христианстве впервые появляется представление о внеисторической цели общества и человека, о «финале» мировой истории и «новом небе и новой земле». У Г. Гегеля понятие прогресса обрело форму саморазвития Мирового Духа с центральной идеей теодицеи, т. е. оправданием Бога за существование зла в мире. В марксистской концепции общественный прогресс связывался с неуклонным развитием производительных сил общества, ростом производительности труда, освобождением от гнета стихийных сил общественного развития и эксплуатации человека человеком. Конечной целью и критерием прогресса выступала эволюция человека как гармонично развитой личности в мире связей и отношений коммунистического общества. Регресс трактовался марксизмом как движение общества в обратном направлении, причиной чего являются реакционные общественно-политические силы. В XX в. с возникновением глобальных проблем человечества и нарастанием нестабильности в мире критерии общественного прогресса начинают изменяться. К. Ясперс считал, что 167 прогресс науки, техники и производства не ведет к прогрессу самого человека и «все великое гибнет, все незначительное продолжает жить». Человечество не смогло «изобрести человека» (Ж. П. Сартр) или вывести новую породу людей, способную успешно развиваться в «новом» обществе. Поэтому понятие прогресса общества и истории все более связывается с развитием телесных и духовных характеристик самого человека. Так, в качестве интегральных характеристик прогрессивного развития общества и человека предлагаются такие критерии, как средняя продолжительность жизни, уровень материнской и детской смертности, показатели физического и душевного здоровья, чувство удовлетворенности жизнью и т. п. Ни один вид прогресса (в экономической, социально-политической и других сферах жизни общества) не может рассматриваться как ведущий, если он не затрагивает жизни каждого человека на планете. С другой стороны, резко усиливается доля ответственности каждого человека за все происходящее в обществе, за движение истории в желаемом направлении. Очевидно, что это связано с понятием смысла жизни и смысла истории. В трактовке проблемы смысла истории возможны два подхода. Первый стремится вывести понятие человека из общих характеристик общества, понять его сущность как «совокупность всех общественных отношений» (К. Маркс). В этом случае ход истории и ее смысл понимается как движение к закономерному будущему, где свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех. Смысл жизни человека сводится к работе во имя этого светлого будущего и к борьбе с его противниками. Второй подход, напротив, стремится «вывести» смысл жизни общества из смысла жизни отдельного человека, его свойств и качеств. Соотношение понятий личность и массы в ходе истории необходимо понимать как внутренне противоречивую сложнейшую систему, находящуюся, как правило, в неравновесном состоянии. Личность может «плыть» в русле исторического процесса, когда ее думы и деяния соответствуют «логике истории», а может и противиться ее тенденциям. В любом случае возникает вопрос — насколько любая личность, каждый из нас может воздействовать на ход исторического процесса или все мы марионетки, которых дергают за ниточки неведомые нам высшие силы. Если это так, то наше поведение уже заранее предопределено, и мы как актеры можем только более или менее талантливо исполнить волю великого режиссера — Бога, Абсолютного Духа, Провидения и т. д. Такой провиденциализм, в сущности, ведет к фатализму, оставляя человеку достаточно узкий выбор возможностей в ходе развития. С другой стороны, каждая личность не является в полной мере продуктом истории и именно этот момент делает человека уникальным 168 существом и индивидуальностью. Особенно это относится к историческим личностям, гениям, сутью которых является именно наличие того, что прямо не вытекает из особенностей среды их породившей. Отсюда вытекает трагедийность судеб многих гениев, их непонятость современностью и современниками и упование на потомков. Что же касается миллионов обыкновенных людей, объединенных в понятие «массы», то, разумеется, наиболее крупные сдвиги в истории объясняются действием этих групп. В этом смысле правы те, которые утверждали, что идея становится силой, когда она овладевает массами. Вместе с тем, рождение идеи, ее созревание, изложение в доступной массам форме — все это удел личностей. Таким образом, можно констатировать, что личность и массы — это два полюса единого целостного организма, общества, связывающего людей сетью общественных отношений, интересов, взглядов и концепций. Одним из наиболее важных аспектов современного этапа развития общества является проблема насилия и ненасилия в решении социальных и личных проблем. Эта проблема стара как человечество, ибо уже на заре истории люди столкнулись с необходимостью подавления стрессовых импульсов в поведении. Выйдя из недр животного мира, человек, с одной стороны, является самым неприспособленным живым существом в биологическом смысле, а с другой стороны, является своеобразным «суперхищником», уничтожающим себе подобных в огромных количествах. Последние исследования генома человека показали наличие у ряда людей гена «насилия», действие которого проявляется в соответствующей среде. Давно замечено, что почти вся человеческая история — история войн, конфликтов, насилия, убийств, жестокости и т. д. Мир является скорее исключением или коротким периодом между войнами. В концепции марксизма насилие понималось как «повивальная бабка всякого старого общества, когда оно беременно новым». В последующей философской мысли революционное насилие либо категорически осуждалось (Л. Н. Толстой, М. Ганди, представители пацифизма), либо превозносилось как единственно эффективное средство борьбы (Бакулин, бланкисты, анархисты). В. И. Ленин полагал, что в «идеале нет места насилию над людьми». XX в. до предела обострил дилемму «насилиененасилие», что связано с появлением ядерного оружия и других средств самоуничтожения человечества, а также с обострением отношений между богатым «Севером» («Золотой миллиард») и остальным человечеством («бедный Юг»). Кроме того, отмечается рост немотивированного насилия в отношениях между людьми и группами, распространение феномена серийных убийств и фанатизма. 169 Философская оценка этих явлений прежде всего связана с разграничением понятий «сила» и «насилие». Под насилием понимается противозаконное и аморальное применение силы, кроме тех случаев когда «революционное насилие» имеет соответствующее социальное оправдание. Один из идеологов ненасилия, лидер борьбы Индии за независимость М. К. Ганди сказал так: «Ненасилие — это оружие сильных», полагая, что законы любви между людьми действуют как закон гравитации и необходимо учить людей ненасильственным способом разрешения проблем. Развивая эту мысль, выдающийся американский общественный деятель Мартин Лютер Кинг писал, что «ненависть умножает ненависть, насилие умножает насилие, и жестокость умножает жестокость, закручиваясь в адской спирали разрушения». Дабы не провалиться в «мрачную бездну взаимного уничтожения», мы должны, согласно М. Л. Кингу, осуществить на деле евангельскую заповедь и возлюбить наших врагов, научиться прощать, ибо зло, творимое нашим ближним, не отражает всей сущности человека, а также искать не поражения и унижения нашего врага, а взаимопонимания и дружбы. Мы не можем избавиться от врагов, отвечая ненавистью на ненависть, мы должны избавиться от чувства вражды. В современной западной социологии описано около 200 методов ненасильственных действий в разных сферах жизни, направленные как на отдельных людей, так и на государство и общество в целом. Эта сфера социально-философской мысли сейчас интенсивно развивается, что обусловлено необходимостью ненасильственного решения проблем развития человечества в XXI в. 7.3. Нравственные и эстетические ценности и их роль в человеческой жизни. Прежде чем говорить о проблеме ценностей, следует, хотя бы кратко остановиться на феномене свободы человека, как базового понятия, определяющего суть ценностного подхода. Свобода — это способность человека действовать в соответствии со своими интересами и желаниями. В русском языке термин «свобода» употребляется прежде всего в значении «свобода от», т. е. отсутствие внешнего принуждения, гнета, ограничений и т. д. Понятие «воля» имеет более широкое значение, которое оформилось примерно в XV—XVI вв. в Московском государстве. С одной стороны, «вольница» отнюдь не означала автономии личности, а напротив, заменяла ее авторитетом группы, что является в определенном смысле несвободой. С другой стороны, в воле есть и свое желание, и повеление природы, степи, дали, что так характерно для русского восприятия мира (вспомните гоголевскую птицу-тройку). Понятие свободы закрепилось в христианстве как выражение идеи равен170 ства людей перед Богом и возможности для человека свободного выбора на пути к Богу. Однако реализация этой идеи оказалась в противоречии с идеалами равенства и справедливости. Вместе с тем очевидно, что игнорирование необходимости (природной, исторической и т. д.) чревато произволом и вседозволенностью, анархией и хаосом, что вообще исключает свободу. Следовательно, свобода есть нечто большее, чем учет объективной необходимости и устранение внешних ограничений. Гораздо более существенна внутренняя свобода, «свобода для», свобода в выборе истины, добра и красоты. В рамках «свободы от» вполне резонна формула: «Разрешено все, что не запрещено». Но по сути дела — это логика раба, оставшегося без надсмотрщика. Существеннейшей характеристикой свободы является ее внутренняя определенность. Таким образом, свобода — это сложнейший и глубоко противоречивый феномен жизни человека и общества, имеющий величайшую притягательность и являющийся в то же время тяжким бременем. Не зря в западной философской мысли анализировалось явление «бегства от свободы», особенно если реализация свободы приводила к росту неравенства и несправедливости. Эта проблема — как соотнести свободу и равенство, не приводя к подавлению и уравниловке, — стоит перед каждым обществом и государством. Решая ее, приходится ориентироваться на ту или иную систему ценностей. Понятие ценностей отражает значимость тех или иных объективных явлений для жизни людей. Ценностное отношение формируется в процессе человеческой деятельности, где выделяют три вида производства: людей, вещей и идей. Первой (и основной) ценностью является сам человек во всем многообразии его жизни и деятельности. Это представление возникло не сразу, а стало итогом довольно длительной эволюции общественного сознания. Убеждение, что каждый человек самоценен независимо от его возраста, пола, расы и нации, происхождения и т. п., возникало и укреплялось либо в сравнении человека с высшей ценностью (Бог, Дух), либо в силу действия общих закономерностей жизни общества. Так, в буддизме равенство людей и признание их ценности происходило вследствие того, что все рожденное обречено на страдание и должно преодолеть его и обрести нирвану. В христианстве ценность человека усматривается в возможности искупления греховности и обретения вечной жизни во Христе, а в исламе ценность человека — в отдаче себя Аллаху и исполнении его воли. 171 Понятие ценности человека — универсальное и его нельзя сводить к «полезности» человека для общества. Попытки делить людей на «нужных» и «ненужных» порочны по самой сути, ибо их реализация неминуемо порождает произвол, ведущий к деградации и человека и общества. Ценность человеческой личности в определенном смысле выше всего того, что делает или говорит данный человек. Ее нельзя свести к труду или творчеству, к признанию со стороны общества или группы людей. Как объективные критерии (плоды труда, акты творчества), так и их субъективная оценка со стороны современников грешат односторонностью. История многократно доказывает, что истинный масштаб и направленность деяний и помыслов многих личностей становится очевидными спустя много лет, а то и столетий. Ценность многих трудов исторических деятелей как бы непрерывно возрастает; в то же время немало примеров, когда время развенчивает дутые авторитеты. Возникает вопрос: а существуют ли стоимостные характеристики человека, можно ли говорить не только о его ценности, но и о цене? Как известно, в системах классического (античного) рабства несвободный человек рассматривался как «говорящее орудие», цена которого составляла в среднем 30 монет (отсюда и евангельские 30 сребреников). Продавался не только человек в целом, но и его функции. Феномен проституции (продажи тела) был известен уже в эпоху первых государств, и она не зря приобрела статус «древнейшей профессии». Маркс называл современное ему общество системой всеобщей проституции или всеобщей полезности и годности для взаимного употребления. Так или иначе, в условиях рынка люди обмениваются на эквивалентной основе плодами своей дятельности, талантами и способностями, навыками и умениями, которые несут на себе печать самого человека и зачастую неотделимы от него. В последние годы появилось немало новых проблем, связанных с продажей органов (почек, глаз и т. д.) для пересадки другим людям, с суррогатной беременностью (вынашиванием до родов плода, пересаженного от другой женщины) и т. д. Возникают непростые вопросы: чем отличается продажа своих рук или мозга от продажи своих органов? Вправе ли человек распоряжаться в этом отношении сам собой? Решать их нужно с учетом того, что человек является не только материальным, но и духовным существом, а этот род ценностей не имеет стоимостных характеристик. Образно говоря, человека можно купить и продать целиком или частично, он сам вправе это сделать, но самое страшное — это, говоря словами Гете, — «продать душу дьяволу», отказавшись от самого себя. Рано или поздно человечество преодолеет товарное отношение к человеку, он вырвется из отношений экономической 172 необходимости, хотя, видимо, было бы опрометчиво говорить о полном исчезновении в обозримом будущем стоимостных характеристик человека и его тела. Вторым феноменом мира ценностей являются вещи, производимые человеком на протяжении всего исторического пути. Мир вещей охватывает все — от древнейших пирамид до суперсовременных компьютеров и ускорителей, космических аппаратов и полимеров. Этот мир материальной культуры, созданный людьми для удовлетворения своих потребностей представляет как бы «неорганическое тело» человека, многократно усиливая его мощь, опредме-чивая его способности и таланты. Вещественный мир стал «второй природой» человека и неслучайно ценностное отношение к нему является достаточно точным критерием ценности самого человека. Вопрос о соотношении ценности человека, его жизни, здоровья и его имущества всегда был центральным для любой мировоззренческой системы. Все религии сурово осуждают стремление к накоплению материальных ценностей, алчность. Христианство считает людей, погрязших в вещах и чувственных удовольствиях, неспособными на душевность и духовность. Делиться своим имуществом с бедными — один из «столпов» ислама, обязательное правило поведения мусульманина. Буддисты считают, что отказ от накопления вещей — первый шаг на пути к просветлению. Сущность проблемы ценности и оценки мира вещей состоит в том, чтобы уяснить пределы этого мира и его влияние на развитие человека. Очевидно, что люди не могут обходиться каким-то минимумом вещей, а идеалы аскетизма никогда не имели широкого распространения. Столь же очевидно, что нет и верхнего предела насыщения вещами, а их количество все умножается. Более того, одной из причин острого экологического кризиса является накопление отбросов человеческой цивилизации, которые не могут быть ею утилизированы (пластмассы, полимерные материалы и т. д.). Переработка ресурсов планеты в вещи идет ускоренными темпами, что порождает, с одной стороны, серьезную озабоченность ученых и политиков, а с другой стороны, массовые движения за отказ от беспредельного потребления и добровольное самоограничение (гандизм). Если учесть, что рост населения Земли идет достаточно быстрыми темпами, а ресурсы ее ограничены, то ясно, что без самоограничения не обойтись, и это требует выработки соответствующей системы ценностей. Распространенное мнение, что богатство развращает человека, губит его, а бедность способствует моральному очищению, рождалось и поддерживалось в моменты острых социальных катаклизмов, при резкой поляризации общества. Не зря все мировые религии, особенно в начале 'своего возникновения, были религиями бедных, обездоленных, угне173 тенных. Они проповедовали отказ от тленных земных богатств и стремление к вечным небесным ценностям. Позже, когда церкви сами стали собственниками и владельцами значительных богатств, отношение к миру вещей несколько изменилось. Атеисты, не уповая на жизнь вечную, призывали всячески пользоваться благами земными. Ф. М. Достоевский видел в этом основной порок идей социализма, ибо человек, непрерывно потребляющий материальные блага и удовлетворяющийся, обращается в животное, либо в машину. Л. Н. Толстой предсказывал, что люди в будущем обществе станут «наслаждающимися комками нервов». С проблемой «удовлетворения непрерывно растущих потребностей» населения так или иначе столкнулись все общества, пытавшиеся провести в жизнь социалистические идеалы. Не случайно в этих странах осуждалось «потребительство» и насаждалась уравниловка, близкая к аскетическим стандартам жизни. При этом подпольно происходило значительное расслоение общества, образовывалась потребительская элита при обеднении значительной массы населения. Понятно, что в таких условиях призывы к служению высоким идеалам и личной скромности выглядели как насмешка. Вещи сами по себе в ценностном отношении нейтральны, хотя человечество в течение тысячелетий мечтало перековать «мечи на орала». Ценностное отношение возникает только в том или ином социальном контексте. Представление о том, что есть «мирный» атом, в корне отличающийся от «военного», рухнуло после чернобыльской катастрофы. Людям приходится постоянно оценивать новые явления в жизни человека и общества и соотносить их с традиционными системами ценностей. В полной мере это относится и к системе духовных ценностей. Духовные ценности — это своеобразный духовный капитал человечества, накопленный за тысячелетия, который не только не обесценивается, но и, как правило, возрастает. Природа духовных ценностей исследуется в теории ценностей (аксиологии), которая устанавливает соотношение ценностей с миром реальностей человеческой жизни. Речь идет прежде всего о моральных и эстетических ценностях. Они по праву считаются высшими, ибо во многом определяют поведение человека в других системах ценностей. Что касается моральных ценностей, то здесь основным является вопрос о соотношении добра и зла, природе счастья и справедливости, любви и ненависти, смысле жизни. В истории человечества было несколько сменяющих друг друга установок, отражающих разные системы ценностей. Одна из наиболее древних — гедонизм. Гедонизм утверждает наслаждение как высшее благо жизни и критерий поведения человека. 174 Аскетизм идеалом жизни провозглашает добровольное отречение от наслаждений и желаний, культ страданий и лишений, отказ от благ жизни и привилегий. Эта концепция проявилась в христианстве, особенно в монашестве, в философских школах киников (Диоген с его девизом «быть нагим и одиноким», а также в грубоуравнительных тенденциях «казарменного коммунизма»). Утилитаризм величайшей ценностью и основой нравственности считает пользу. По словам И. Бентама, смысл этических норм и принципов состоит в том, чтобы содействовать наибольшему счастью для наибольшего числа людей. В XX в. учение о ценностях связано с именами таких выдающихся мыслителей и гуманистов, как А. Швейцер, М. Ганди, Б. Рассел, А. Эйнштейн, Дж. Сантаяна, X. Ортега-иГacceт, а также с плеядой русских религиозных философов — П. Флоренским, С. Булгаковым, Н. Лосским, Вл. Соловьевым. Н. Бердяевым, Л. Карсавиным, Н. Федоровым и др. Бурные социальные потрясения, появление возможности самоуничтожения человечества, возникновение глобальных проблем до предела обострили все традиционные проблемы. На первый план вышли общечеловеческие проблемы, связанные с признанием абсолютной ценности самой жизни человека и необходимости сохранить среду его обитания. Поэтому появление концепций «благоговение перед жизнью» (А. Швейцер), «заслужи любовь ближнего» (Г. Селье), «цели для человечества» (А. Печчеи), «путь ненасилия» (М. Ганди), «ноосфера» (В. И. Вернадский) и других не случайно, а отражает современный этап развития общечеловеческих идеалов. То же самое можно отнести и к эстетическим ценностям. Известное выражение Ф. М. Достоевского — «Красота спасет мир» — нужно понимать не изолированно, а в общем контексте развития идеалов человечества. Термин «эстетика» появился в научном обиходе в середине XVIII в., хотя учение о прекрасном, о законах красоты и совершенства уходит корнями в глубокую древность. Под эстетическим отношением понимается особый вид связи между субъектом и объектом, когда независимо от внешнего утилитарного интереса человек переживает глубокое духовное наслаждение от созерцания гармонии и совершенства. Как заметил О. Уайльд, всякое искусство совершенно бесполезно и восприятие прекрасного вызывает прежде всего состояние бескорыстной радости, полноты сил, ощущение единства человека с миром. В этом смысле выделяют объективное содержание эстетической ценности и ее субъективную сторону, зависящую от сложившихся идеалов красоты, вкусов, художественных стилей и т. п. Эстетические ценности могут выступать в виде природных объектов (например, пейзаж), самого человека (вспомним чеховскую фразу о 175 том, что в человеке должно быть все прекрасно — и лицо, и одежда, и душа и мысли), а также духовные и материальные объекты, созданные человеком в виде произведений искусства. В теории эстетики исследуют такие категориальные пары как прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое и т. д. В системе ценностей человеческого духа особое место занимают представления о праве и справедливости. Понятие прав человека, «человеческого измерения» всех явлений и событий общественной жизни стало особо актуальным в середине XX в., после того, как мир пережил трагедию двух мировых войн, ужасы геноцида, расизма и национализма. Различают шесть основных категорий прав человека: естественные, гражданские, политические, экономические, социальные и культурные. Особое значение придается естественным правам человека, которые появляются в силу факта самого рождения (а в аспекте биоэтики такие права уже имеются с момента зачатия) и не могут быть отчуждены. Иногда их называют еще «священными», поскольку это такие, как право на жизнь, здоровье, свободу, неприкосновенность и т. д. Гражданское общество и правовое государство, о чем шла речь выше, призваны гарантировать соблюдение прав человека во всем их объеме. С проблемой прав человека тесно связано понятие справедливости, суть которого — в выработке принципов, регулирующих распределение благ и обязанностей граждан, соответствие между деянием и воздаянием, преступлением и наказанием. Говоря о справедливости как принципе, перед которым должны быть все равны, следует подчеркнуть, что она не может быть нормативным идеалом, подобно «Божьей справедливости», реализуемой только в потустороннем мире. Достижение полной справедливости в нашем земном мире породило бы вопиющую несправедливость, ибо такое состояние исключало бы все проявления милосердия. Наиболее актуальна в практическом и теоретическом планах идея распределительной справедливости. Согласно ей, распределение может осуществляться в соответствии с принципами: равенства, потребности, заслуг, продуктивности, усилий, профессиональной пригодности, достижений, способностей, социального ранга и статуса, спроса и предложения. В реальной действительности государству и обществу приходится постоянно разрешать проблему, которая формулируется как «фактор справедливости» — «люди отдают, чтобы получать». Он содержался уже в «Никомаховой этике» Аристотеля и прошел длительный путь исторической эволюции. Учитывая то обстоятельство, что разные социальные группы и слои имеют разное представление о справедливости, во главу угла становится соблюдение принципа устойчивости общества и других форм человеческого об- 176 щежития за счет обращения к более высоким чем справедливость моральным ценностям и нормам, о чем шла речь выше. Все изложенное дает основание сформулировать понятие духовности человека, которое в светской философской традиции рассматривается, во-первых, как относительная автономность человека, его независимость от внешних влияний, а во-вторых, как то, ради чего стоит жить и отдать жизнь в случае необходимости. Духовность — это синтез Истины, Красоты и Добра с акцентом на последнем, ибо его человек способен творить сам. В христианской философии это выражается триадой Веры, Надежды, Любви и обнимающей их Софии, — т. е. мудрости. Любая ценность самопротиворечива и содержит в себе свое отрицание. Достаточно вспомнить проблему происхождения зла в мире и теодицеи, т. е. оправдание Бога как творца и правителя мира вопреки существованию зла и темных сил. Коварство в словесном выражении любого идеала (светского и религиозного) было понято очень давно, что породило учения о молчаливом постижении Истины и Бога (исихазм, дзен буддизм и т. д.) Поэтому так трагична судьба многих прекрасных идеалов (например, еще совсем недавно такой близкий нам коммунистический). При трансляции через поколения они зачастую утрачивают первоначальный смысл, а при «внедрении» в практику дают такие плоды, что основоположники этих идеалов в ужасе отшатнулись бы от них. Здесь находится сердцевина старого спора — что или кто виноват — плохие идеалы или плохие люди, извратившие прекрасные идеалы? Поскольку в любом идеале можно найти уязвимое место, а люди — не ангелы, то реализация идеалов, как правило, относится либо к далекому земному будущему, либо к миру небесному. При всех зигзагах мировой истории человечество движется по пути гуманизации отношений людей, утверждения общечеловеческой системы ценностей, признания ведущей роли личности в прогрессе. Таким образом, понятия личности, свободы, ценностей обогащают и расширяют наше представление о человеке, его прошлом, настоящем и будущем. 7.4. Религиозные ценности и свобода совести Религиозные ценности занимают совершенно особое место в иерархии человеческих целей и ценностей. В той или иной степени к ним причастно большинство населения нашей планеты. Так было на протяжении всей истории человечества, так обстоит дело и сейчас, в начале XXI в. Это, разумеется, не означает, что неверующие, свободомыслящие и атеисты не имеют отношения к религиозным ценностям. Очевидно, что практически каждый взрослый человек так или иначе соотносит себя с миром этих ценностей. Чтобы разобраться в их сути, необходимо обратиться к миру религии. Под религией 177 обычно понимается особая духовно-практическая связь между людьми, возникающая на основе общей веры в высшие ценности, которые едя них являются основным смыслом жизни. Этимологически термин «религия» означает восстановление утраченной связи, ибо, согласно христианской традиции, после грехопадения первого человека такая связь была утрачена и может быть восстановлена в полном объеме после второго пришествия и полного обновления человека и мира. Главным в понимании феномена религии и его роли в жизни человека является уяснение сущности веры. Этимологически термин «вера» происходит от древнеиранского корня «вар», что означает «правда» и «верность». Содержательно вера понимается как мировоззренческая позиция и одновременно психологическая установка, направленная на осуществление высшего смысла жизни человека, не сводимого к его биологическому существованию. Вера дает человеку абсолютную уверенность в достижении желаемой цели (спасения души, воскресения, вечной жизни и т. д.) и в этом смысле она не требует доказательств. Это совсем не значит, что вера не нуждается в разуме и знаниях; более того, как будет показано далее, вера и знание дополняют друг друга в сложном процессе познания мира человеком. Выделяют рациональную веру, основанную на предполагаемой вероятности того или иного события и готовности в это поверить, и иррациональную веру, сутью которой является абсолютная убежденность в существовании иного мира, по сравнению с нашим обычным, мира потустороннего, не подчиняющегося физическим законам. Этот мир не является параллельным нашему повседневному миру и опыту, а он находится внутри нас («царство Божие — внутри вас») и не менее реален, чем мир обычных вещей и явлений. Более того, этот сверхъестественный мир открывается человеку тем или иным способом, с ним можно общаться и, наконец, он дается человеку в словах и действиях «святых», «учителей», «пророков» и т. д. Именно этот высший мир, данный человеку в акте религиозной веры, является той высшей ценностью, которой человек отдается полностью. Важно подчеркнуть, что мир религиозных ценностей не творится самим человеком, а дается ему в актах богопознания и откровения. Вера или неверие выбирается человеком свободно и является актом личностного самоутверждения, но, сделав этот выбор, личность не может не измениться внутренне, не изменить своего отношения к миру и людям, своего поведения. В этом смысле нужно подчеркнуть как сходство, так и различие религиозного и философского подходов к реальностям мира и человека. Философия есть осознание самого человеческого сознания, его границ и возможностей в смысле решения самых коренных вопросов человеческого бытия — о жизни и смерти, смысле существования и его противоре178 чиях, материи и духе, пространстве и времени. Религиозное сознание пытается понять Откровение, замысел Творца относительно человека и его истории, исходя из того, что человек в христианской теологии «образ, подобие» Бога. Если в классической теории познания, о чем еще будет идти речь далее, объект «дается» субъекту в зависимости от своей природы и возможностей познающего, то по отношению к Богу это невозможно в принципе. Действительно, законы физического мира мы познаем настолько, насколько далеко и глубоко проникают в микро- и макрокосмос наши приборы и логика мысли ученого. Познание живого уже ограничено хотя бы тем, что мы не можем получить живое из неживого и классический принцип: «каждая клетка из клетки» остается в силе. Тем более ограничено познание человека, о чем говорит весь опыт современной биоэтики, включая возможности генной инженерии, клонирования, эйтаназии и др. Что же касается богопознания, то христианская теология говорит нам о том, что человеку открывается только «теофания», т. е. «слава Божья», а не сама сущность Творца мира и человека. Отсюда понятно, что мир религиозных ценностей в сущности своей есть то, что открыто человеку в качестве исходных посылок для следования воле Божьей и исполнения замысла Творца. Поэтому задавать вопросы Богу по поводу природы этих ценностей или следствий их применения в реальной жизни человека, по меньшей мере, бессмысленно. Более того, это греховно, поскольку первоначальное обращение к Богу и его заповедям должно по христианской традиции начинаться с покаяния, т. е. полного пересмотра своей жизненной позиции и отказа от своеволия и гордыни. Человек должен всю жизнь «идти» к Богу, исполнять его волю, совершенствоваться сам в духе той или иной конкретной системы религиозных ценностей. Источник этих ценностей по-разному понимается в западной и восточной традиции, но их следствия для жизни человека во многом близки, что позволяет утверждать: «перегородки, разделяющие верующих на земле, не доходят до Неба». Как свидетельствует современная культурантропология, первые признаки раздвоения мира в сознании человека на реальный и потусторонний, загробный появились около 40 000 лет назад. В эту эпоху уже фиксируется обряд захоронения и главным в нем является приготовление тела покойного к будущей жизни (оружие, украшения, пища, предметы обихода). В то же время появляется наскальная живопись с элементами магических ритуалов в сценах охоты. В первобытных религиозных верованиях (фетишизм, тотемизм, магия, анимизм) главным моментом была связь жизни и судьбы человека с таинственным миром злых и добрых духов, а также вера в существование души после смерти тела и возможности ее переселения в новые тела. Вся повседневная жизнь человека с рождения до смерти 179 была непрерывным выполнением обрядов и правил, неисполнение которых влекло за собой тяжкие кары, вплоть до смерти. В эту эпоху формируются абсолютные запреты (табу) на определенный род пищи, на определенные виды половых отношений и т. д. Слова римского поэта Стация «Страх создал богов» хорошо иллюстрируют начальный этап формирования религиозных ценностей. Несомненно, одной из важных и наиболее притягательных для человека религиозных ценностей является сама идея Бога, как творца всего сущего в богословском понимании или, по словам современных представителей свободомыслия К. Ламонта и П. Куртца, «иллюзия бессмертия» и «искушение потусторонним». Имеется в виду, что Бог не только творец мира и человека, но и объект высшего поклонения, бесспорная и безусловная высшая ценность. Недаром в христианской догматике самым тяжким грехом считается хула на Святого Духа, а состояние богооставленности рассматривается как наиболее ущербное для человека. Для ислама понятие «неверного» или иноверца может рассматриваться в качестве объекта для обращения в истинную веру или джихада, т. е. священной войны. Если на Западе Бог выбирает людей, давая им Откровение через пророков и святых, то в восточных цивилизациях люди сами выбирают богов или Бога и действуют не по откровению, а на основе собственной интуиции, стремясь к самосовершенствованию. Отсюда вытекает разное отношение к системе религиозных ценностей у людей разных цивилизаций. В западных религиях (иудаизм, христианство, ислам) выбор веры делается человеком раз и, как правило, на всю жизнь. Вероотступничество рассматривается как предательство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Человек должен более или менее жестко (особенно в исламе) следовать традиционным нормам своей религии и публично демонстрировать свою принадлежность к данной конфессии. Пренебрежение этим влечет за собой соответствующие социальные санкции. Религии Востока (буддизм, синтоизм и др.) в этом отношении более «мягкие», не запрещающие человеку поклонение другим богам, если это не противоречит его личным убеждениям. Восток не знал широкомасштабных религиозных войн, хотя проявления фанатизма и экстремизма есть и там, восточные системы религиозных ценностей вбирают в себя элементы западных, давая человеку больший диапазон выбора. Не менее важен практический аспект исповедания той или иной системы ценностей, понимание того, что человек должен делать ежедневно и ежечасно. Если по отношению к Богу или богам человек выстраивает вертикаль отношений, осознавая себя малой частицей творения или Универсума, то сейчас нас интересует горизонталь, т. е. отношение между 180 людьми в свете той или иной системы религиозных ценностей. Речь идет о треугольнике: Бог, мир, человек, где под миром понимается природная и социальная среда, окружающая человека. Известно, что суть христианства можно выразить одной евангельской фразой: «Возлюби Бога и возлюби ближнего как самого себя». Ислам рассматривает своих приверженцев как братьев, объединенных общей покорностью Аллаху. Любовь к человеку и человеческому, стремление к просветлению лежит в основе восточных религиознодуховных систем. Наибольшего развития идея человеческого в человеке как богочеловеческого достигает в христианстве. В личности Христа «нераздельно и неслиянно» соединились две природы — божественная и человеческая. Задачей христианина является уподобление и подражание Христу и в этом усматривается подлинная природа человека. Следовательно, отношения между людьми должны быть пронизаны духом любви и братства, независимо от возраста и пола, социального положения и отношения к собственности, здоровья и болезни и т. п. Нужно особо подчеркнуть существенное различие в моральном отношении человека к Богу и к людям. В первом случае мы имеем дело с абсолютным неравноправием (человек есть творение Бога, но ни в коем случае не сам Бог), из чего вытекает необходимость служения Богу как высшему идеалу. В то же время, верующий в Бога и любящий его всеми силами души, не может не ненавидеть его антипода — Дьявола и не может не бороться со злом, прежде всего в своей душе. В отношениях с другими людьми на первый план выходит идея равноправия и равноценности, где вражда и борьба принципиально недопустимы. Однако другой человек может быть носителем зла, противником моего отношения к Богу и, следовательно, с ним нужно вести борьбу, иногда смертельную. Для разрешения этого парадокса в христианстве есть формула: «Ненавидь грех, но возлюби грешника». Соотнесение Бога как высшего идеала и нравственной ценности с ценностью жизни и духовного мира каждого человека чревато еще одной труднейшей проблемой. Речь идет о том, что пламенная вера в тот или иной идеал (религиозный или светский) может вести к жестокости и бесчеловечности, когда миллионы человеческих жизней приносятся в жертву этому идеалу. Говоря словами русского религиозного мыслителя С. Л. Франка, «ненависть к злу превращается в ненависть ко всей живой жизни». Вот почему так трудно отделить добро от зла, ценность от антиценности, служение идеалу от поклонения идолу. В этом смысле к человеку неприложимы абсолютные моральные оценки с позиций того или иного вечного нравственного идеала. Деление людей на плохих и хороших, нравственных и безнравственных, «наших» и «не наших» основано на вещном подходе к человеку, игнориро181 вании его главного сущностного качества — свободы и возможности изменения. Жесткое следование нормам религиозной (конфессиональной) морали в сущности ведет к тому, что представители других конфессий, а тем более неверующие люди заведомо рассматриваются как ущербные, неполноценные, не овладевшие подлинными ценностями. Особенно ярко такая позиция проявляется у представителей религиозного фундаментализма, когда отрицаются такие ценности, как автономия личности, авторитет Разума, понятие прогресса и т. д. В то же время религиозный фанатизм и экстремизм как духовная основа фундаментализма несут в себе все черты тоталитарной идеологии с ее отрицанием гражданского общества и прав человека. Вот почему феномен религиозных ценностей во всем объеме его проявлений, от постановки свечи в храме до гибели религиозного фанатика, может быть рассмотрен в связи с системой нерелигиозных ценностей. Речь идет о феномене свободомыслия как своеобразном явлении духовной культуры, берущим свои истоки еще в древневосточных и античной цивилизациях. Свободомыслие принимало различные исторические формы, такие как богоборчество, скептицизм (П. Бейльи Д. Юм), пантеизм и деизм (многие ученые Нового и новейшего времени), атеизм и светский гуманизм и другие. Среди выдающихся современных свободомыслящих ученых можно назвать такие имена как Б. Рассел, 3. Фрейд, Э. Фромм, Ж. П. Сартр, Дж. Хаксли, П. Куртц, К. Ламонт и др. Они убеждены в том, что человек должен иметь мужество для критического рассмотрения всех феноменов своей жизни, в том числе и религиозной веры, оставаясь на позициях здравого скептицизма. Не отвергая необходимости религиозных ценностей для миллионов верующих и признавая, что человек, видимо, нуждается в мире иллюзий, мифов и фантазий, помогающем ему выжить, они исходят из того, что трансцендентальное искушение таится в сердце человека. Его невозможно преодолеть чисто рационалистическими умозаключениями и выводами, а тем более силой и насилием. Необходимы диалог и дискуссия, выработка компромиссов и взаимодействие науки и религии на основе принципа взаимодополнительности в рамках общечеловеческой культуры. В любом случае нужно избежать фанатизма, связанного с ортодоксально-догматическим подходом, культивировать две главные гуманистические добродетели: разум и мужество. Реализация этих принципов возможна при соблюдении одного из важнейших прав человека — права на свободу совести и свободу вероисповедания. Эта проблема в виде веротерпимости или преследования иноверцев прослеживается на протяжении всей истории. Она не раз была предметом острейших политических споров, столкновений, в том числе и кровавых, на религиозной почве. Государство в той или иной форме достаточно жестко 182 определяло свою политику по отношению к религии. В Российской империи все религии делились на три группы: государственную (православие), терпимые (другие христианские конфессии, ислам, буддизм и др.) и нетерпимые (различные секты). Свободомыслие и атеизм преследовались по закону. В современной России действует закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1 октября 1997 г.), где под свободой совести понимается: «право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать и менять, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». Законом закрепляется и охраняется как светский характер государства и равенство всех религий перед законом, так и право гражданина на свободный выбор своего отношения к религии. Это особенно важно, поскольку избрание той или иной системы ценностей (как религиозной, так и светской) является сугубо личностным выбором человека, за который он несет ответственность перед своей совестью. Более того, нужно подчеркнуть, что в многонациональном и многоконфессиональном государстве, каким является Россия, общенациональная идея должна быть нерелигиозной, светской. В противном случае невозможна выработка национального самосознания всех россиян, а общество будет обречено на постоянную конфронтацию. В последние десятилетия набирает силу экуменическая тенденция, сутью которой является попытка сближения разных христианских конфессий и других мировых и национальных религий для решения глобальных общечеловеческих проблем. Действительно, разные системы религиозных ценностей имеют немало общего, особенно в сфере религиозной морали. Независимо от исповедования или неисповедования какой-либо религии, люди хотели бы жить в мире, благополучии, безопасности, любви к семье и детям и т. д. Кроме того, у любого человека в той или иной степени есть стремление к духовным ценностям, к тому, что выходит за рамки повседневной жизни, к тому, что возвышает и укрепляет человеческий дух. Единственное и непременное условие культивирования любой системы ценностей состоит в реализации права каждого человека на свободный выбор, в уважении аналогичного права других людей и понимании сущностного единства человеческого рода. 7.5. Личность: проблемы свободы и ответственности Хорошо известно, что со времен Великой французской революции свобода рассматривается в качестве величайшей ценности культуры. «Все люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», — было записано в статье первой «Декларации прав человека и гражданина». О свободе подробно говорится в ст. 27 «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. Свободе ставят па183 мятники (в Нью-Йоркской гавани), ей посвящают литературные произведения и научные исследования. Ее изображают на картинах, как это сделано на полотне Делакруа «Свобода на баррикадах» (1830), где она изображена в виде красивой женщины, величественно размахивающей флагом на фоне возбужденней толпы. Так что же такое свобода? Чтобы ответить на этот вопрос, мы можем обратиться к уголовному законодательства подробно регламентирующему назначение такого вида наказания за серьезные преступления, как лишение свободы. «Лишение свободы, — читаем мы в ст. 56 действующего Уголовного кодекса, — заключается в изоляции от общества путем направления его в колонию-поселение или помещение в исправительную колонию... в тюрьму». Под лишением свободы понимается принудительная изоляция в учреждениях со специальным режимом, а под свободой, соответственно, жизнь за пределами этих учреждений. Вряд ли такое понимание свободы может нас удовлетворить, если все люди за пределами исправительных учреждений свободны, то и речь не о чем вести. Следует признать, что речь идет о специальном, юридическом, а не философском употреблении термина. Однако сам подход, заключающийся в определении понятия свободы через противопоставление ее тому, что свободой не является, достаточно плодотворен. Первым рядом со словом «свобода» поставим слово «произвол». Рассмотрим сначала этимологию, т. е. первоначальное значение этих слов. Обратимся для этого к «Толковому словарю живого великорусского языка» Вл. Даля. Даль ставит рядом со словом «свобода» слово «слобода». Он пишет: «слобода» — вольное поселение. Свобода — «своя воля, простор, возможность действовать по-своему: отсутствие стеснения, неволи, рабства, подчинения чужой воле». Свобода, таким образом, есть воля. А что такое воля? Ответ таков: воля есть «данный человеку произвол действия». Нетрудно видеть, что все вертится вокруг одного и того же и переходит одно в другое. Свобода, воля, произвол — практически синонимы. Но уже приводимые В. Далем иллюстрации настораживают. Для разъяснения терминов он подбирает такие пословицы и поговорки, которые как бы предостерегают нас от чего-то: волю дать — добра не видать; боле воли — хуже доля; дай сердцу волю — заведет в неволю; жить по воле — умереть в поле; воля портит, а неволя учит; воля и добру жену портит; своя воля страшнее неволи. Так от чего же предостерегают нас эти пословицы? От злоупотребления свободой. Только та воля хороша, которая основывается не на чувстве, не на сердце, а на уме. Когда же человек осуществляет свою волю, не считаясь с нормами человеческого общежития, 184 интересами других людей, в том числе и их стремлением тоже быть свободными, — это произвол. Становится понятным, что свобода и произвол — не одно и то же. Более того, произвол — это нечто противоположное свободе. Нарушение ее культурных рамок и есть полная внутренняя и внешняя несвобода. Теоретически различать свободу и произвол достаточно легко, но на практике это сделать часто весьма сложно Проблемой соотношения «свободы» и «воли» много занимались русские философы как в общефилософском плане, так и применительно к России. Особенно интересны размышления Г. Федотова в цикле статей, посвященных истории и культуре России. Воля, писал он, есть прежде всего возможность жить или пожить по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами, не только целями. Волю стесняют и равные, стесняет и мир. Воля торжествует или в уходе из существа, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе; воля всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо. В России, позже других европейских стран вступившей на путь буржуазного развития, веками акцент делался на «волю», а не на «свободу». Г. Федотов обращает внимание на то, что на Руси «свобода» в одном из своих значений — понятие отрицательное, синоним распущенности. Идеал московской воли — разбойник. Поскольку воля невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культуре пустыни, дикой природы, кочевого быта, цыганщины (не случайно пушкинское противопоставление неволи душных городов подлинной вольности цыган), вина, разгула, самозабвенной страсти,— разбойничества, бунта и тирании. Отсюда и интересный феномен, подмеченный русским мыслителем. Когда становится невмочь, народ разгибает спину: бьет, грабит, мстит своим притеснителям — пока сердце не отойдет. Тогда вчерашний «вор» сам протягивает руки: вяжите меня. «Так московский народ раз в столетие справляет свой праздник «дикой воли», после которой возвращается, покорный, в свою тюрьму. Так было после Болотникова, Пугачева, Ленина». Вопрос в следующем: насколько все сказанное о русской воле актуально сегодня, когда XX в. остался позади? В ситуации катастрофы, в которой оказалась наша страна, представители властвующих и оппозиционных элит любят пугать друг друга и самих себя словами А. С. Пушкина о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном». Многие события, происходящие в разных концах страны, как будто бы подтверждают перспективу надвигающегося хаоса. Однако Россия уже не та. И слова, сказанные под впечатлением изучения материалов пугачевского бунта, вряд ли можно отнести к сегодняшней России. Полтора 185 столетия назад страна окончательно вступила на путь индустриального развития, сначала в буржуазной, а затем — коммунистической форме. Она прошла школу рациональнотехнологической и политико-авторитарной дисциплины. Не говоря уже о поголовной грамотности и образованности. Наша эпоха, писал тот же Федотов уже в середине XX в., теперь не знает бессознательно-органической стихии народа. Эта «земля» перепахана и выпахана. Русский народ вступил в полосу рационализма. Он верит книжкам и печатному слову. Н. Бердяев в «Русском коммунизме» добавляет сюда еще и веру в машину: русский народ из периода, когда он жил под мистической властью земли, перешел в период технический, когда он поверил во всемогущество машины. Так что если России суждено скатиться в хаос, путь к нему проложит отнюдь не «бессмысленный бунт». Следующим понятием, которое мы поставим рядом со свободой, будет фатализм. Согласно Сартру, истинной противоположностью свободе является фатум, судьба. Что такое судьба? Отвечая на этот вопрос, В. Даль ставит в один ряд судьбу, суд, судилище и расправу. Судьба — это участь, жребий, рок, предопределение. Человек рождается свободным и должен нести бремя свободы до самой смерти, свободен даже «под клещами палача» и т. д. Идея фатума не противостоит свободе, не соотносится никаким образам с ней. Она ее теоретически уничтожает. А что соотносится? Соотносится «необходимость». Поставим теперь рядом со свободой необходимость. Вопрос о соотношении свободы и необходимости тщательно разработан в Новое время, что объясняется общим гносеологическим креном философии в последние несколько столетий. К настоящему времени сложилось несколько подходов, предлагающих как положительное, так и отрицательное решение. Согласно первому, необходимость как таковая не существует. Она есть фантом сознания. Согласно второму подходу, необходимость существует как некоторая отдельность. Необходимость — это то, что нельзя обойти. Сфера свободы существует за пределами сферы необходимости. Они плохо смешиваются, как плохо смешиваются вода и масло. Достаточно ясные следы этого подхода можно найти в марксизме, который — несмотря на следование традиции Спинозы и Гегеля — различал две эпохи в истории человечества: «царство необходимости» (предысторию) и «царство свободы» (подлинную историю, начинающуюся с победой коммунизма, в основе которого лежит «свободное развитие индивидуальностей»). Наконец, третий подход, в рамках которого нащупывается связь между свободой и необходимостью, даже их взаимопереход и тождество. «Свобода, — говорит Шеллинг, — 186 должна быть необходимостью, необходимость — свободой». Главный путь трансформации необходимости в свободу — познание. Познанная необходимость дает освобождение человеку от действия, стихийных сил природы, социального гнета, непосильного труда и т. д. Однако она не дает ответа на вопрос о том, для чего человеку эта свобода. Есть такая легенда о змее. Однажды в человека заполз змей и его жизнь превратилась в ад. Он все время думал об освобождении. Но змей все жил и жил в человеке. И вот однажды, когда он спал, змей уполз. Человек стал свободным. «Свободным от». Но после первых радостей встает другой вопрос: что делать с полученной свободой? для чего она? Мы видим, как проблема свободы расслаивается на две проблемы: «свободы от» и «свободы для». Идея свободы как познанной необходимости — это идея «свободы от». Она возникает, формулируется и решается в русле рациональной просветительской позиции. С течением времени, как и идеи Просвещения, в целом, она стала обнаруживать свою ограниченность. Как только это было осознано, стали предприниматься попытки найти альтернативную платформу для решения проблемы свободы. Такой платформой стала гуманистически натуралистическая позиция. На ее основе оказывается возможным сделать то, что вызвало затруднение в рамках гносеологического подхода: эксплицировать содержание «свободы для». С этих позиций свобода должна быть понята прежде всего как возможность раскрытия природных или приобретенных в культуре задатков и способностей, «сущностных сил», так же как творчества культуры и самого себя. Отсюда как классический идеал целостной, всесторонне и гармонически развитой личности, саморазвития и самосовершенствования человека, так и неклассические экзистенциальные идеи изначальной свободы, предшествования существования сущности, непрерывного процесса изобретения человеком самого себя. Гуманистически натуралистическая позиция предполагает значительно большую активность человека, чем чисто гносеологическая. С этой активностью тесно связана проблема свободы выбора. Первоначально эта проблема разрабатывалась, главным образам, в лоне христианства, вынужденного решать «проклятый вопрос» согласования идеи благого и разумного Бога с наличием мирового зла, получившего название «теодицея». Наиболее распространенное решение относит наличие мирового зла на счет злоупотребления человеком дарованной ему Богом свободой воли. Общая секуляризация, осуществленная в рамках буржуазной цивилизации, коснулась и свободы выбора. Вне теологической оболочки свобода выбора — это возможность выбрать между объектами, реализуемыми целями, способами действия и применяемыми средствами. Выбор предполагает разнообразие предметов. 187 Его нет там, где речь идет об одинаковых предметах. Тогда человек попадает в положение буриданова осла, умершего от голода, потому что не сумел выбрать между двумя одинаковыми охапками сена. Наглядным примером выбора являются демократические выборы в органы законодательной власти. Когда в недавнем прошлом у нас проходили выборы без выбора, это, конечно, никакого отношения к, свободе выбора не имело. Однако и в рамках буржуазной демократии выборы могут быть вполне формальными, «свободные выборы господ, — писал Г. Маркузе, — не отменяют противоположности господ и рабов». Следующее понятие, которое следует поставить рядом со свободой — отчуждение. Что такое «отчуждение»? Первоначально это юридический термин, обозначающий переход собственности от одного владельца к другому, превращение вещи из своей в чужую. В XIX в. ему придан универсально-философский смысл. В философии под отчуждением понимается превращение деятельности человека и ее результатов в чужую, самостоятельную силу, господствующую над ним самим, и связанное с этим превращение человека из активного субъекта в объект общественного прогресса (А. Огурцов). Несмотря на попытки придать проблеме трансисторический смысл, следует признать ее продуктом Нового времени и возникающих буржуазных отношений. Производство становится машинным. Человек из субъекта производства превращается в частичный придаток частичной машины. Отношение между объективными условиями труда и самим трудом извращается. Не человек применяет машину, а машина — человека. Духовные потенции производства отделяются от работника. Они становятся достоянием науки и возвращаются в процесс производства не в формах развития разума и способностей работника, а в формах усовершенствования машин. В силу все более усугубляющегося разделения труда деятельность человека превращается в абстракцию деятельности, а сам он—в абстрактного, одностороннего человека. Этот процесс не ограничивается непосредственным процессом производства, но захватывает все общество и все общественные институты. На первый план выходят суррогатные формы быта, потребления, развлечений, художественной и всякой иной жизни. Паракультурные течения, возникающие первоначально для удовлетворения потребностей отчужденного, превращенного в объект человека, впоследствии начинают все более сознательно использоваться для манипулирования сознанием и волей индивидов, для чего вырабатываются все более изощренные технологии. В настоящее время мы имеем дело с процессом все большего замещения реальной действительности виртуальной и нарастающей зависимостью индивида от последней. 188 Все сказанное демонстрирует нам, насколько непростым является в современном обществе вопрос об ответственности индивида за свои действия. Решение этого вопроса лежит в том же русле, в каком лежит решение вопроса о свободе. Размышляя над этим, мы пришли к выводу, чтобы стать свободной, воля должна быть введена в русло культуры, включена в систему знаний, смыслов, ценностей и идеалов, впрессована в правовое поле. Это же следует сказать и об ответственности. Ответственность, будучи неразрывно связана со свободой, в такой же мере связана с культурой, включая и правовую культуру. Именно культура и делает возможной постановку вопроса об ответственности. История нам это ясно демонстрирует. Работы по истории культуры подтверждают, что только «овладев культурой воли, пройдя школу собственного достоинства, школу самоуважения, научившись отвечать за свои поступки», человек становится по-настоящему свободным. ГЛАВА 8. ПОЗНАНИЕ 8.1. Познание, творчество, практика Если в «первозданной» природе происходят стихийные, неосознанные процессы, то в обществе все процессы носят, как правило, целенаправленный осознанный характер (хотя бывают и исключения). Познание, мышление — это всегда искание и открытие нового, поиски ранее неизведанных подходов и решений, активное достижение истины, активная (а не созерцательная, пассивная) деятельность субъекта в любой ее форме. Еще великий немецкий философ И. Г. Фихте любил повторять: «Действовать! Действовать! Это то, ради чего мы существуем!». И ценность человека, по его мнению, определяется прежде всего творческой активностью его действия — в том числе и в сфере познания. Творчество — процесс человеческой деятельности, создающий качественно новое, никогда ранее не бывшее — материальные и духовные ценности. Творчество представляет собой возникшую в труде способность человека из определенного материала созидать (на основе познания объективных закономерностей) новую действительность (в любой ее форме), удовлетворяющую многообразным общественным потребностям. Виды творчества определяются характером конкретной созидательной деятельности — творчество изобретателя, организатора, научное, художественное творчество и т. п. Вопрос о сущности творчества как такового всегда был одним из центральных в философии и ставился и решался этот вопрос по-разному в разные исторические эпохи и в разных философских направлениях и школах. Пафосом безграничных творческих возможностей человека проникнута эпоха Возрождения. Творчество осознается прежде всего как 189 художественное творчество, сущность которого усматривается в творческом созерцании. Возникает культ гения, интерес к самому акту творчества и к личности художника, характерная именно для нового времени рефлексия по поводу творческого процесса. В XVIII в. Кант специально анализирует творческую деятельность в учении о продуктивной силе воображения, которая есть единство сознательной и бессознательной деятельностей. Согласно Шеллингу, творчество, и прежде всего творчество художника и философа— высшая форма человеческой деятельности: здесь человек соприкасается с абсолютом. В философии XIX—XX вв. наиболее развернутая концепция творчества дана видным французским представителем философии жизни А. Бергсоном — особенно в работе «Творческая эволюция». Центром своего учения он считал интуицию, которую противопоставлял интеллекту как «механически-технической деятельности». Интеллектуальное познание утилитарно, интуитивное — бескорыстно: именно оно открывает нам мир таким, каков он сам по себе. Интуициями, согласно Бергсону, живет и подлинная наука, и подлинная философия. Французский мыслитель понимает творчество как непрерывное рождение нового, оно составляет сущность жизни. Оно есть нечто объективно совершающееся (в природе — в виде новых образов, переживаний, идей) в противоположность субъективной деятельности конструирования, лишь комбинирующей старое. Важнейшим понятием философии жизни Бергсона является понятие «жизненного порыва» — принципа развития и творчества, создающего в своем бесконечном развертывании всю совокупность жизненных форм. Понятие жизни, по его мнению, строится по аналогии с процессами сознания, соответственно жизнь предстает сплошным потоком творчества непрерывных изменений, изобретений. Большое внимание проблемам творчества уделяли русские философы XIX—XX вв., в частности Н. А. Бердяев — в работе «Смысл творчества». Центральным стержнем этой работы становится идея творчества как откровения человека, как совместно с Богом продолжающегося творения. Основной принцип названной работы — принцип «антроподицеи» — оправдание человека в творчестве и через творчество. Главная проблема философии Бердяева — смысл существования человека и в связи с ним смысл бытия в целом. Ее принципиальное решение, считает он, может быть только антропоцентрическим — философия «познает бытие из человека и через человека», смысл бытия обнаруживается в смысле собственного существования. Осмысленное существование — это существование в истине, достижимое им на путях спасения (бегство от мира) или творчества (активного пе- 190 реустройства мира культурой, политикой и т. п. — не без помощи науки). Присущая человеку способность к творчеству, по его мысли, божественна. Познание есть активный творческий процесс поиска нового, оригинального и даже уникального — того, чего раньше не было. В этом процессе «задействованы» все таланты и способности познающего субъекта — его органы чувств, память, мышление, воображение, фантазия, интуиция и др. — в их единстве и взаимодействии. Важная особенность творческого познания — умение создавать и успешно разрешать проблемные ситуации. Творческое познание невозможно без самостоятельности мышления, его критичности и самокритичности, гибкости мышления, умения делать выводы из допущенных ошибок, мыслить быстро (но не скоропалительно), отделять существенное от несущественного и самостоятельно приходить ко все новым и новым выводам и обобщениям. В творческом процессе сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное, дискурсивное (логическое, понятийное) и интуитивное дополняют друг друга. Важную роль в этом процессе играет интуиция (внезапное озарение) — способность прямого, непосредственного постижения истины без предварительных логических рассуждений и без доказательств. В истории философии на важную роль интуиции (хотя и по-разному понимаемой) в процессе познания указывали многие мыслители. Так, Декарт считал, что для реализации правил своего рационалистического метода необходима интуиция, с помощью которой усматриваются первые начала (принципы) и дедукция, позволяющая получить следствия их этих начал. Единственно достоверным средством познания считали интуицию сторонники интуитивизма. А. Бергсон, противопоставляя интеллекту интуицию, объявлял последнюю подлинным философским методом, в процессе применения которого происходит непосредственное слияние объекта с субъектом. Связывая интуицию с инстинктом, он отмечал, что она характерна для художественной модели познания, тогда как в науке господствует интеллект, логика, анализ. Если в феноменологии Гуссерля интуиция есть прежде всего «сущностное видение», «идеализация», непосредственное созерцание общего, то у Фрейда — это скрытый, бессознательный первопринцип творчества. Своеобразно толковали соотношение рациональной и иррациональной, интуитивной и дискурсивной (логической, понятийной) сторон познания русские философы- интуитивисты. Так, С. Л. Франк, указывая на неразрывную связь рационального (как отражения «светлого» «зримого» начала бытия) с противоположным ему моментом — иррациональным, «верховенство подлинного знания» отдает последнему. Оно-то и есть тот 191 углубленный взор, который проникает в трансрациональность, т. е. непостижимость или необъяснимость бытия. История познания показывает, что новые идеи, коренным образом меняющие старые представления, часто возникают не в результате строго логических рассуждений или как простое обобщение. Они являются как бы скачком в познании объекта, прерывом непрерывности в развитии мышления. Для интуитивного постижения действительности характерна свернутость рассуждений, осознание не всего их хода, а отдельного наиболее важного звена, в частности окончательных выводов. Полное логическое и опытное обоснование этих выводов им находят позднее, когда они уже были сформулированы и вошли в ткань науки. Как писал известный французский физик Луи де Бройль, «человеческая наука, по существу рациональная в своих основах и по своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называют воображением, интуицией, остроумием». Крупнейший математик А. Пуанкаре говорил о том, что в науке нельзя все доказать и нельзя все определить, а поэтому приходится всегда «делать заимствования у интуиции». Действительно, интуиция требует напряжения всех познавательных способностей человека, в нее вкладывается весь опыт предшествующего социокультурного и индивидуального развития человека — его чувственно-эмоциональной сферы (чувственная интуиция) или его разума, мышления (интеллектуальная интуиция). Многие великие творцы науки подчеркивали, что нельзя недооценивать важную роль воображения, фантазии и интуиции в научном исследовании. Последнее не сводится к «тяжеловесным силлогизмам», а необходимо включает в себя «иррациональные скачки». С их помощью, по словам Луи де Бройля, разрывается «жесткий круг, в который нас заключает дедуктивное рассуждение», что и позволяет совершить прорыв к истинным достижениям науки, осуществить великие завоевания мысли. Вместе с тем французский физик обращал внимание на то, что всякий прорыв воображения и интуиции чреват опасностями; освобожденный от оков строгой дедукции, он никогда не знает точно, куда ведет, он может нас ввести в заблуждение или даже завести в тупик. Чтобы этого не произошло, интуитивный момент следует соединять с дискурсивным (логическим, понятийным, опосредованным), имея в виду, что это два необходимо связанных момента единого познавательного процесса. 192 Характерной особенностью современной («постнеклассической») науки является постепенное и неуклонное ослабление требований к жестким нормативам научного дискурса — логического, понятийного компонента и усиление роли внерационального компонента, но не за счет принижения, а тем более игнорирования роли разума. Все чаще в строгих естественнонаучных концепциях применяются «туманные» общефилософские и общемировоззренческие соображения (в том числе понятия древневосточных философских систем), интуитивные подходы и другие «человеческие компоненты». Вместе с тем научное сообщество достаточно строго относится к нарушителям норм и регулятивов традиционного научного дискурса. Однако попытки введения «внепарадигмальных вкраплений» в содержание научного знания становятся все более распространенным явлением в постнеклассической науке и все убедительнее ставят под сомнение утверждения о незыблемости рациональных норм и принципов. Все большее число современных философов, методологов и представителей частных наук приходят к следующему выводу: «Признание фундаментальной роли интуитивного суждения наравне с логикой представляет собой коренное изменение методологии математики и физики (а значит и вообще естественных наук). Этому способствовало еще одно достижение науки — компьютерная революция XX в. Она позволила во все более возрастающей степени передавать машине все более усложняющиеся логические операции. Человеческий мозг все более освобождается от формализуемой, стандартизованной, рутинной логической деятельности». Развитие европейской философии, мировой науки и общественной практики второй половины XX в. потребовали преодоления понимания теории познания в ее усеченном стандартами классического рационализма варианте. В результате возникла задача — дополнить анализ сциентистских аспектов познания анализом его экзистенциальных составляющих. В таком ракурсе оказалось необходимым рассмотрение познания не только как открытия объективной истины, независимой ни от человека, ни от человечества, но и как человекоразмерного события, ценностного акта утверждения человеческой подлинности. Учет возможных модельных образов, возникающих в компьютерном пространстве научного познания, является важной и новой задачей гносеологических исследований. Ведь в современной науке все большее распространение получает так называемое «кооперативное мышление», осуществляемое машинно-человеческими системами. А в этих системах, распределяющих функции сознания между формально-логическим аппаратом компьютеров и человеческой эвристикой, иначе, чем в классических моделях познания, 193 конституируется проблема объективного и субъективного. То, что всегда считалось репрезентацией субъективного начала, становится объективным не только в силу языковой реализации, но и через предметность информационно-электронных процессов интеллектуализации современной цивилизации. В последние годы стало очевидным, что познание нельзя свести ни к «холодному царству» истин, безразличных к человеческим ценностям, ни к экзистенциальным идеологемам, ориентированным на внутренний мир человека; оно само определяет меру вписанности познавательных результатов в объективный и субъективный мир, меру адекватности знания действительности и гуманистическим императивам. Все шире распространяется убеждение в том, что познание не запрограммировано автоматически на успех, на истину. Оно неоднозначно и не располагает одной, «царской дорогой» к абсолюту. Познание сегодня не может быть представлено как однозначный, линейный путь к абсолюту, путь неизбежного восхождения к успеху верховной правде, идеалу, абсолютной истине, т. е. как некий «безвариантный вариант» совпадения мышления и бытия. Таким образом, творческое познание — это всегда непрерывный, активный, целенаправленный поиск новых подходов, выводов и результатов, а его фундаментальная характеристика — мысленное прогнозирование будущего. Тем самым творчество (в том числе в познавательной своей форме) — это деятельность, порождающая нечто качественно новое и отличающаяся неповторимостью, оригинальностью и общественно-исторической уникальностью. Оно специфично для человека, так как всегда предполагает творца — субъекта творческой деятельности — создающего новые по замыслу материальные, культурные, духовные ценности. Познание и творчество неразрывно связаны как между собой, так и с практикой (практической деятельностью) как с их основой. Практика — это целостная органическая система совокупной материальной деятельности человечества во всем его историческом развитии, всегда осуществляющаяся в определенном социокулътурном контексте. Ее законами являются законы самого реального мира, который преобразуется в этом процессе. Значение практики для познавательного процесса, для выработки и развития научного и других форм познания подчеркивали многие философы разных ориентации. Так, Гегель высказал глубокую идею о том, что если в своих целях человек подчинен внешней природе, то в своих орудиях он господствует над ней. А это есть не что иное как 194 деятельность, труд (хотя и «абстрактно-духовный»), в процессе которого человек изменяет, познает окружающий его мир и изменяется сам. Проблема взаимосвязи теории, знания (в том числе и философского) и практики — одна из важнейших в работах Чернышевского. Он считал недопустимым отождествлять такие феномены как «теоретическая сфера» («мысленная сфера», «мысленная жизнь», «мысли») и «практическая сфера» («реальная жизнь», «жизнь действия») — при всей их тесной связи между собой. Возникая на основе практики, теория, по мнению русского философа, имеет очень сильное влияние на нее. Причем каждая форма знания оказывает влияние на жизнь, но специфически. Служить практическим целям должны, в частности, и философские знания. Наука же без опоры на жизнь, практику либо сводится к «скудоумному эмпиризму», либо станет проповедовать «иллюзионизм». Целый ряд интересных мыслей о взаимосвязи знания (мышления) и «практической жизни», о необходимости «практизации» философии и др. высказал Вл. Соловьев. Он считал, что человек прежде всего должен жить, а для этого необходим «материальный, экономический труд», обеспечивающий его существование и являющийся основой всех других форм деятельности — в т. ч. познавательной, теоретической и др. Содержание знания, по Соловьеву, не может оставаться только в теоретической сфере, оно должно практически осуществляться. И хотя жизнь и знание единосущны и нераздельны, но их нельзя отождествлять, ибо всегда сохраняются различия практического и теоретического отношения к предмету. Это два особых способа существования и деятельности, тесно связанных между собой. Что касается философии, то ее субъект, согласно Соловьеву, должен быть не только познающим, но и «хотящим», «водящим», активно действующим. Более того, последняя ипостась субъекта необходимо является определяющей. Собственная же сущность субъекта, по мнению русского философа, есть его самоутверждение («воля», «хотение»). Именно здесь корень всей субъективной жизни, не исключая и познания, так как разум есть только «орудие для хотения», т. е. для практической, общественной жизни. Роль практики в процессе познания обсуждается и в современной философии. Так, К. Поппер указывает на недопустимость разрушения единства теории и практики или ее замены созданием мифов. Он подчеркивает, что практика — не враг теоретического знания, а «наиболее значимый стимул к нему». Хотя определенная доля равнодушия к ней, отмечает Поппер, возможна и приличествует ученому, существует множество примеров, которые показывают, что для него подобное равнодушие не всегда плодотворно. Однако для 195 ученого существенно сохранить контакт с реальностью, с практикой, поскольку тот, кто ее презирает, расплачивается за это тем, что неизбежно впадает в схоластику. Категория практики, активной чувственно-предметной деятельности людей, направленной на изменение реальной действительности, стала центральной категорией диалектикоматериалистической философии в целом и ее гносеологии в частности. С введением практики в теорию познания было установлено, что человек познает реальный мир не потому, что предметы и явления этого мира пассивно действуют на его органы чувств, а потому, что он сам активно и целенаправленно воздействует на окружающую его действительность и в ходе ее изменения познает ее. Практика — специфически человеческая форма деятельности, в процессе которой человек создает новую реальность — мир материальной и духовной культуры, новые условия своего существования, которые не даны ему природой в готовом виде («вторая природа»). Практика и познание — две взаимосвязанные стороны единого исторического процесса, но решающую роль здесь играет практическая деятельность. Важнейшие формы практики: 1. Материальное производство (труд), преобразование природы, естественного бытия людей 2. Социальное действие — преобразование общественного бытия, изменение существующих социальных отношений определенными «массовыми силами» (революции, реформы, войны, преобразование тех или иных социальных структур и т. п.). 3. Научный эксперимент — активная (в отличие от наблюдения) деятельность, в процессе которой человек искусственно создает условия, позволяющие ему исследовать интересующие его свойства объективного мира (в том числе и социальный эксперимент). Основные функции практики в процессе познания: 1. Практика является источником познания потому, что все знания вызваны к жизни главным образом ее потребностями. В частности, математические знания возникли из необходимости измерять земельные участки, вычислять площади, объемы, исчислять время и т. д. Астрономия была вызвана к жизни потребностями торговли и мореплавания и т. п. Однако не всегда, конечно, открытия в науке (например, периодический закон Менделеева) делаются непосредственно «по заказу» практики. 2. Практика выступает как основа познания, его движущая сила. Она «пронизывает» все стороны, моменты, формы, ступени познания от его начала и до его конца. Весь познава196 тельный процесс, начиная от элементарных ощущений и кончая самыми абстрактными теориями обусловливается — в конечном счете — задачами и потребностями практики. Она ставит перед познанием определенные проблемы и требует их решения. В процессе преобразования мира человек обнаруживает и исследует все новые и новые его свойства и стороны и все глубже проникает в сущность явлений. Практика служит основой познания также и в том смысле, что обеспечивает его техническими средствами, приборами, оборудованием и т. п., без которых оно не может быть успешным. 3. Практика является целью познания, ибо оно осуществляется не ради простого любопытства, а для того, чтобы направить и соответствующим образом, в той или иной мере регулировать деятельность людей. Все наши знания возвращаются в конечном итоге обратно в практику и оказывают активное влияние на ее развитие. Задача человека состоит не только в том, чтобы познавать и объяснять мир, а в том, чтобы использовать полученные знания в качестве «руководства для действия» по его преобразованию, для удовлетворения материальных и духовных потребностей людей, для улучшения и совершенствования их жизни. 4. Практика представляет собой решающий критерий истины, т. е. позволяет отделить истинные знания от заблуждений (об этой функции практики будет сказано ниже). 8.2. Рациональное и иррациональное, материальное и идеальное в познавательной деятельности Специфика научной познавательной деятельности состоит в ее рациональности. Рациональное (от лат. разумное) означает относящееся к разуму (рассудку). Рациональность, с точки зрения современного философа В. С. Швырева, «правомерно усматривать только там, где существуют специальные усилия познающего субъекта по анализу соразмерности его позиции той реальной ситуации, в которой он находится». Анализ такой «соразмерности» проводит разум, который строит модели реальности и на них отрабатывает версии по поводу того, какова реальность, как она есть. Рациональное познание — это моделирование реальности в форме логико-понятийных конструкций с помощью логических средств мышления. Возможность логического конструирования познавательной модели вытекает из признания тождества логики и онтологии, мышления и бытия, а также веры в безграничные познавательные возможности разума, его самодостаточность и субстанциональность. Рациональное познание — это прежде всего логически и теоретически обоснованное знание о предметах мира. Классическая наука базировалась на твердой уверенности в том, что логическое постижение действительности является по определению истинным. С точки 197 зрения Гегеля, рациональность — это разумность, т. е. умение мыслить в логических категориях, а ее критерий — истина. Успехи рационального познания проявились прежде всего в научных открытиях, в становлении и развитии научно-технического прогресса. Рациональное познание всегда осуществляется в соответствии с некоторыми правилами и нормами, которые зафиксированы в общезначимой форме. Выделим некоторые из них. Рациональное научное познание связано прежде всего со способностью мышления (разума) абстрагироваться от естественного восприятия фактов и событий, конструировать идеальные модели, объекты и работать с ними. (Примеры идеальных объектов в физике: идеальный газ, материальная точка, абсолютно упругий стержень, абсолютно черное тело и т. д.). Но к таким моделям наука предъявляет определенные требования: они должны быть построены на логической основе, в системе понятийных конструкций, надстраивающихся над обыденными представлениями о мире; в них должна быть зафиксирована действительность в ее сущностном бытии; идеальные модели должны быть такими, чтобы субъект познания имел возможность контролируемо их воспроизводить, т. е. проверять на практике, в эксперименте выводы, полученные мышлением при изучении этих моделей. При выполнении этих требований, как считал классический рационализм, идеальная модель будет гарантированно соответствовать реальности, а ее познание будет реализовываться без иллюзий и субъективности, т. е. действительность «откроется» мышлению так, какова она есть на самом деле. При этом она может быть представлена только в ракурсе одной истинной модели, ибо в противном случае нарушается тождество мышления и бытия. Рациональность в познании — это ограничение воображения, когда к идеальному плану присоединяется идея артефакта (артефакт — сделанная вещь), предполагающая возможность перевести идеальную модель в практический план и проконтролировать в эксперименте выводы, полученные разумом. Работа с идеальными объектами и моделями — это теоретическая работа мышления, в ходе которой создается особый теоретический мир, надстраивающийся над обыденными житейскими представлениями. Свою работу с идеальными объектами-моделями мышление в рациональном познании выражает в слове, но в слове, содержание которого надситуационно. Например, когда Платон пытался ответить на вопросы о том, что такое красота вообще, что такое добро вообще и т. д., он искал способ зафиксировать в словах надситуационное, всеобщее содержание. Рациональное познание — это словесная деятельность, предполагающая культуру дефиниций, т. е. толкование слов с помощью других слов, в ходе которого представление о любом предмете выверяется через логическую формализацию. 198 Рациональности свойственна рефлексия (направленность человеческого мышления на осмысление и осознание собственных форм и предпосылок), а точнее, сознательный рефлексивный контроль мышления за своими ходами. При этом рациональное познание опирается на базисную предпосылку классической философии: содержание сознания и мышления «прозрачно» для самосознания и рефлексии. Конкретизируя, уточняя, развивая свои исходные посылки, устанавливая новые связи между элементами концептуальной системы, вводя новый эмпирический материал в концептуальную систему, реализуя на; ее основе акты предвидения и прогнозирования и т. д., разумное мышление способно в принципе решить любую проблему, познать истину любого процесса и явления. Активность субъекта рационального познания сводится к усилиям выхода в пространство «чистого разума» через очищаюший его рефлексивный самоконтроль. Чем более субъект овладеет полнотой разумной способности, тем более «прозрачным» будет для него мир, реальность, тем более адекватные идеальные модели он будет конструировать. Рациональное в познании — это сопряжение мышления с миром необходимости, поэтому идеальные конструкты строятся таким образом, чтобы они смогли помочь открыть законы необходимости, господствующие в мире. Реальный процесс познания не осуществляется как чисто рациональный: он всегда переплетается с нерациональными его формами. В самом общем виде, иррациональное — находящееся за пределами разума, несоизмеримое с логическим мышлением. К иррациональному относятся предрассудки, эмоции, подсознательные влечения, интуиция, мистические озарения и т. д. Нерациональные формы познания можно определить негативно, т. е. через отрицание всех тех правил и норм, которые были описаны выше для рационального познания. Осознание присутствия в научном познании иррационального способствовало появлению в гносеологии XX в. сомнений относительно представлений классического рационализма о всесилии, всевластии человеческого разума, единственным препятствием для которого признавался только недостаток его собственной активности. Было признано, что разуму недоступны те формы опыта, которые неотчуждаемы от личности, в силу чего их нельзя заменить рациональным моделированием. Это относится ко всякому личностноэкзистенциальному содержанию опыта, но прежде всего к опыту религиозного верования. Критическому переосмыслению подвергся и принцип тождества мышления и бытия, из которого вытекала уверенность в том, что бытие «прозрачно» для мысли, что его природа логическая, а потому мышление может «вычерпать» до последних глубин знание о любых 199 объектах, процессах, явлениях. Обнаружилась «непрозрачность», «потаенность» бытия, его несоразмерность разуму. Современные теории познания уже не признают безусловного приоритета рационального перед формами иррационального познания, и наряду с научным знанием признается существование религиозного, мистического, оккультного, художественного и др. видов нерационального знания. К нерациональному в научном познании относится способность непосредственно и интуитивно, без всякой рефлексии логического мышления находить пути решения проблем. Но чтобы выяснить место и роль иррационального в научном познании, рассмотрим феномены незнания и неведения в науке. Современный отечественный философ М. А. Розов называет незнанием то, что может быть выражено в виде вопроса или утверждения типа: «Я не знаю того-то». Такая ситуация, когда мы знаем, что мы чего-то не знаем, возможна в том случае, если речь идет об уже известном предмете. Например, мы знаем о том, что существуют химические свойства металлов, но мы не знаем полного химического состава одного из них. Иногда мы формулируем суждение: «Я не знаю», которое и задает программу нашего дальнейшего познавательного действия. Ученый в таком случае знает, что он будет исследовать, что искать, какую исследовательскую программу следует построить. Незнание — это область преимущественно рационального планирования познавательной деятельности, т. е. рационального познания. В актах незнания иррациональное, конечно, присутствует, но его доля в познании минимальна. В отличие от незнания неведение можно зафиксировать в форме такого суждения: «Я не знаю, чего я не знаю». В такой ситуации не существует рационального планирования познавательной деятельности. Например, когда Дирак открыл позитрон, то он не мог вначале сформулировать вопрос «Что такое позитрон?» или утверждение типа «Я не знаю, что такое позитрон». Последний был для науки в сфере небытия и ей предстояло дать ему бытие, а затем задавать вопросы о его строении, свойствах и т. д. Информация из небытия часто приходит в форме неожиданных побочных результатов экспериментов, причем, зачастую не совсем понятных. Если обратиться к тому же примеру с позитроном, то во время эксперимента в камере Вильсона был обнаружен след в виде двух линий, расходящихся под определенным углом из одной точки. Одна линия принадлежала электрону, а вторая была загадкой. И только после открытия позитрона стало ясно, что она есть «след» позитрона. 200 Никто никогда целенаправленно не делал открытий. Трудно представить себе ученого, который бы запланировал открытие того, о чем никто и ничего до сих пор не знал. В противном случае это напоминало бы ситуацию полнейшей неопределенности типа «пойди туда, не знаю куда», «принеси то, не знаю что». Сами ученые только «задним числом» объясняют с помощью логического мышления, как они сделали открытие. Коренные новации в развитии науки нельзя представить в виде результатов рациональной деятельности. Подлинное открытие в науке — это то, чего еще не было в арсенале научного знания, о чем даже не догадывались, что нельзя логически вывести из уже существующего знания. Например, наука открыла явление электризации трением, радиоактивность и т. д. Открытия подобного рода знаменуют переворот в науке, но на них «нельзя выйти рационально, т. е. путем целенаправленного поиска». До своего открытия эти явления лежали в сфере неведения, куда нет «рационального пути», ибо еще неизвестен сам объект поиска. Сфера неведения — это сфера научных открытий, которые нельзя представить в виде рациональной деятельности, с четкой логической программой, методом и т. д. Здесь рациональное в познании обретает свою границу и начинает доминировать иррациональное, например, интуиция, т. е. форма непосредственного интеллектуального знания или созерцания, внезапного сверхчувственного озарения. Интуиция в науке, как правило, предполагает предварительную мощную и длительную работу логического мышления. Поэтому часто она рассматривается как «свернутая, спрессованная» логика. Но в любом случае интуиция представляет собой особый тип мышления, в котором сам мыслительный процесс совершается на бессознательном уровне, а предельно ясно осознается только результат — открытие. В интуиции немалую роль играет так называемое личностное, «неявное» знание, куда относятся навыки ученого, его пристрастия (например, музыкальные, поэтические, философские) и т. д., влияющие на характер научных интересов и ориентацию на открытие. Проблема иррационального в познании рассматривается в философии позднего Шеллинга, Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Бергсона и др. Ограничивая или отрицая возможности разума в процессе познания, они признают алогичный и иррациональный характер самого бытия. Так, Шопенгауэр считал, что в таинственные глубины мира можно проникнуть с помощью не столько логики, сколько непосредственного созерцания и интуиции. С его точки зрения, рациональными средствами познания, к которым относятся рассудок, разум, понятия, категории, суждения и т. д., может овладеть любой человек и стать ученым. Но в науке принципиально новое открывают не обычные ученые, а гении. Гений — это 201 не столько кропотливая деятельность логических размышлений, сколько иррациональная интуиция. Признание иррационального в познании иногда оборачивается крайностью, ведущей к полному отрицанию значения рационального. Но отрицать роль и значение рационального в познании, значит не понимать, что, описывая структуру иррационального, осмысляя его место в познании, его соотношение с рациональным, мы совершаем процедуру рационального осознания. Конечно, существует специфика работы рационального в сфере нерационального, которая заключается в том, что невозможна полная логическая экспликация этой сферы, ее полная объективация: всегда остается некая «тайна» для логического мышления. Эта «тайна» есть достояние переживания, интуиции, воображения и других, неконтролируемых никакой рефлексией познавательных процедур. Рациональное в познании не может заменить собой иррациональное или вытеснить его, но от этого оно не перестает быть необходимой ценностью в современной культуре. В ходе анализа рационального познания использовались понятия: идеальная модель, идеальный объект. Структура изложения затрудняла специальное рассмотрения» понятия «идеальное», без чего невозможно адекватное понимание проблемы рациональности. Идеальное — предельно общая характеристика человеческого сознания в его «чистом виде» (независимо от форм, уровней и т. д.), основанная на противопоставлении его материи в «чистом виде» (независимо от ее видов, форм движения, атрибутов и т. п.), т. е. нематериальному — о чем ранее шла речь. Классическое определение идеального принадлежит К. Марксу, который писал, что идеальное есть не что иное как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней. Речь идет о том, что, во-первых, материальное пересаживается в голову человека, понятого как родовое социальное существо, а не как «гносеологический Робинзон». Во-вторых, это «пересаживание» осуществляется в процессе отражения материального в ходе общественно-исторической практики. В-третьих, идеальное — это не мертвая, неподвижная копия, не пассивное зеркальное отражение материального, а активное его преобразование, ибо оно не рабски следует за материальным объектом, а творчески, конструктивно отражает его. Различие между материальным и идеальным является абсолютным в границах того, что идеальный образ предмета никогда сам не может обладать свойствами отображаемого им предмета, его задача только отображать его. Познавательный образ нельзя рассматривать как особую идеальную вещь, существующую наряду с предметом и независимо от него, 202 это — только идеальный образ предмета. Нет двух предметов: один — материальный, существующий вне зависимости от нашей мысли, а другой — идеальный, существующий в ней. Имеется один предмет; мышление не создает своего материального или идеального предмета; оно создает образ материального предмета. В отечественной философии сложились две основные позиции в понимании сущности, природы идеального: социально-историческая (социокультурная) и натуралистическибиологическая (физиологическая). Сторонники первой позиции (Э. В. Ильенков, П. В. Копчин, А. М. Минасян и др.) считают, что идеальное — не есть какая-то умопостигаемая идеальная вещь; это способность человека в своей деятельности духовно, в мыслях, целях, воле, потребностях воспроизводить вещь. Таким образом, идеальное как таковое рождается и воспроизводится только процессом предметно-практической деятельности общественного человека, изменяющего реальную действительность. Оно, как форма человеческой деятельности и существует только в деятельности, а не в ее результатах. Наличием идеального плана деятельности человек и отличается от животных. Итак, кто же «работает» в идеальном плане? Кто же мыслит? С точки зрения сторонников рассматриваемой позиции «работает» в идеальном плане и мыслит не «Я» или «Мировой дух» («Абсолютная идея»), и не мозг сам по себе, а лишь человек (в единстве с обществом) с помощью мозга как органа мышления, но в непосредственном единстве со всем телом человека. Человек, изъятый из сплетения общественных отношений, мыслит также мало, как и мозг, изъятый из тела человека. Сущность второй позиции в понимании природы идеального — в признании неразрывной связи последнего с психикой человека (Д. И. Дубровский, И. С. Нарский и др.). Сторонники этой позиции полагают, что идеальное не существует само по себе, оно необходимо связано с материальными мозговыми процессами; его нельзя выносить за пределы человеческого мозга и субъекта вообще. При ближайшем рассмотрении выясняется, что в данной позиции понятие идеального превращается в простое название («обозначение») очень важного самого по себе, но весьма специализированного — мозгового (нейродинамического) процесса, изучаемого в физиологии высшей нервной деятельности, а не в философии. 203 Создание единой философской концепции идеального (которой пока нет) предполагает конструктивный синтез, гармоническое объединение, «снятие» обеих позиций при приоритете первой из них. 8.3. Действительность, мышление, логика, язык Прежде чем обозначить проблему, определим «ключевые» слова. Действительность — объективно существующее подлинное бытие, в отличие от видимости. Мышление — форма практического и теоретического освоение (познания) действительности. Логика — наука об общезначимых формах и средствах мышления, необходимых для рационального познания действительности. Язык (вербальный) — система словесных знаков, служащая средством мышления, выражения вовне его мышления, а также средством общения. Понятие «язык» не сводится только к вербальному, но в данном разделе речь пойдет только о вербальном языке. Очевидно, что все указанные выше термины — понятия взаимосвязаные. Смысл этой взаимосвязи философия выражает в нескольких проблемах, не потерявших актуальность до сего дня. Назовем некоторые из них. Совпадает ли содержание мышления с содержанием действительности? Если «да», то «вычерпывает» ли логическое мышление все содержание действительности? Может ли язык адекватно передать содержание логического мышления? Как соотносятся логика мышления и грамматика? Насколько можно быть уверенным в том, что в языке фиксируется содержание действительности? Является ли язык обязательной формой выражения мышления или оно может существовать без языка? и т. д. Эти проблемы рассматриваются применительно ко всем сферам познавательной деятельности, но мы ограничимся только научным познанием. Наука, в отличие от иных форм отношения к действительности, не имеет дела с непосредственной очевидностью восприятия, опыта. Она пытается познать сущность (глубинное внутреннее содержание) процессов, явлений не только макро-, но также микро- и мегамиров, параметры которых лежат за порогом непосредственного восприятия, т. е. за порогом возможности наших органов чувств. Сущность не есть нечто непосредственно наглядное, а потому ученые изобретают с помощью мышления замену наглядности: конструируют математические модели, алгоритмы, т. е. строят идеальные объекты. Особенность мышления в том и состоит, что оно может получить знание о действительности только построив идеальные объекты. Вот здесь и возникает вопрос: насколько сконструированные с помощью мышления математические модели, алгоритмы, теоретические рассуждения и объяснения соответствуют действительности. 204 Начиная с Декарта, классическая философия выводила онтологическую картину мира (картину действительности) из анализа тех общих идей, которые обнаруживались в сознании, и принадлежали не нашей субъективности, а чему-то, что находится вне нас. Это — идеи Бога, причины, субстанции, сущности и т. д., т. е. логические и философские категории. Философия исходила из того, что каково содержание общих идей в мышлении, таково и содержание действительности «как она есть сама по себе». Такой акт называется онтологизацией мышления. Впервые его применил Аристотель, который, открыв десять категорий в качестве общих видов сказывания о бытии, приписал им объективный статус и стал рассматривать их одновременно как общие роды бытия, т. е. общие способы существования действительности. Вся идеалистическая философия трактовала мышление как субстанцию, определяющую и устанавливающую порядок и закономерности в действительности. Так обосновывалось совпадение содержания мышления с содержанием действительности. От Аристотеля до Гегеля философия понимала мышление как нормирование, организацию и обоснование рассуждений и других способов получения знаний о действительности. Способность к суждению рассматривалась как способность оперировать универсальными логическими категориями. Поэтому философской теорией мышления была логика. Мышление судит, т. е. строит суждения, о причинах и следствиях, сущности и явлении и т. д., но то, о чем мышление судит, одновременно является и средством мыслить, т. е. средством создавать всеобщие суждения. Поэтому категории бытия выступали одновременно и как категории мышления. А это означает, что логика мышления (субъективная логика) и логика действительности (объективная логика) имеют одно и то же содержание. Логика, как наука о мышлении, выступала одновременно и как наука о всеобщих закономерностях развития действительного мира. Так доказывалось тождество онтологии и логики. Гегель утверждал, что логика есть «всеживотворящий дух всех наук», ибо она изучает системы чистых определений мышления (логических категорий), а последние есть основания всего, что есть в мире. Мышление как логическая действительность не мыслилось вне языка. Выстраивалась такая взаимосвязь. Логические категории определяют форму суждения, которое находит свое выражение в предложении. Предложение — это вербализованное суждение. Отсюда: язык и мышление связаны непосредственно; мышление не может существовать без языка. Гегель считал, что логические категории мышления отложились прежде всего в языке, а логика и грамматика взаимосвязаны: анализируя грамматические формы, можно открыть 205 логические категории. Мыслительная деятельность, представляющая собой нахождение единства в многообразии, совершается преимущественно в языке и через язык. А это значит, что в языке адекватно выражены и зафиксированы свойства, структуры, законы объективной реальности. Итак, классическая философия исходила из убеждения, что мышление есть прежде всего логика, содержание которой совпадает с содержанием реальной действительности, что язык есть способ существования логического, непосредственно связан с мышлением, а потому есть средство адекватного отображения действительности. Но уже после работ Канта появилось сомнение в том, что логическое мышление полностью «вычерпывает» содержание действительности «как она есть сама по себе», ибо стало ясно, что логическое мышление «порождает» соответствующие формы действительности, объекты, которые затем и изучает. За пределами возможности логического мышления остается непознаваемый с его помощью «остаток» («вещь в себе», в терминологии И. Канта). Научное знание характеризует не действительность как она есть «сама по себе», а некую сконструированную мышлением реальность. Физики конструируют «физическую» реальность, химики — «химическую» и т. д. Эпистемология и гносеология конца XX в. не принимают жесткого утверждения Гегеля о тождестве (полном совпадении) онтологии и логики, бытия и мышления. Признание такого тождества открывало простор для уверенности, что обо всем, находящимся на земле, под землей, над землей можно с помощью логического мышления получить истинное знание, т. е. узнать каково содержание действительности как она «есть сама по себе» и адекватно выразить это содержание в языке науки. Но в XX в. начался пересмотр классического решения проблемы «действительность, мышление, логика, язык». Хайдеггер, например, считал, что онтология шире логики, логическое мышление не может дать исчерпывающего знания о действительности. Более того, логическое мышление было «обвинено» в том, что оно узурпировало знание о мире, а опосредуя своими логическими категориями отношение человека к бытию, представило в научном знании искаженное содержание действительности. Э. Гуссерль пытался преодолеть указанное опосредование и перейти к непредубежденному описанию «самоданности бытия». С его точки зрения, классическая философия абсолютизировала логическое мышление в качестве основного структурного элемента сознания. Таким элементом, с его точки зрения, является интенциональность, т. е. направленность, мотивированность, преднамеренность. Интенциональность — это слитность с бытием, где формируется содержание, обладающее подлинной очевидностью и достоверностью. В сознании существуют первич206 ные интенции, или смыслообразующие элементы «жизненного мира». Онтология — сфера таких элементов. Абсурдным является утверждение, что содержание мира совпадает с содержанием логики, что логическое мышление есть субстанция, определяющая и устанавливающая содержание действительности. В классической философии существовало убеждение, что «если слово что-нибудь обозначает, то должна быть какая-то вещь, которая имеется им в виду». Логический позитивизм (Дж. Мур, Б. Рассел, Л. Витгеншгейн и др.) занялся уточнением логического статуса обозначающих выражений. Логический метод анализа языка, в отличие от лингвистического, рассматривает вопрос об отношении языка к реальности. Философы, отмечал Рассел, не всегда четко проясняли для себя существующие типы отношений языка к действительности, что и приводило к формулировке псевдопроблем. Одной из таких псевдопроблем, по его мнению, является вопрос о том, что соответствует в действительности общим понятиям, таким, как сущность, причина, субстанция и т. д. Люди пользуются в обыденном языке обобщающими словами: «дерево», «человек» и др. Но они не замечают парадоксальности суждений типа «Я увидел дерево», «Я встретил человека» и т. д. Парадокс в том, что увидеть «дерево вообще» или встретить «человека вообще» невозможно: увидеть можно только «вот это» дерево, встретить можно только «вот этого» человека. Язык вводит нас в заблуждение: называя некие абстрактные сущности, он порождает нашу склонность верить в их реальное существование. Из этой веры и родился идеализм, который наделял общие идеи и понятия, логические категории, имеющие языковое выражение, статусом объективного существования. Из этой веры родился классический идеализм. Соблазн объективировать (вывести во вне и приписать объективное существование) содержание общих понятий и категорий лежит в основе идеалистической идеи тождества мышления и бытия. С точки зрения Рассела, реальное отношение к действительности имеют только имена единичных вещей. Все другие обозначающие выражения, особенно общие понятия и категории, ни к чему в реальности не относятся, ни чему не соответствуют, а признание такого соответствия есть языковые «ловушки», в которых мышление запутывается и начинает формулировать псевдопроблемы, а затем их решать. Мышление должно покончить с иллюзией о каком-то адекватном соотнесении вербального языка и действительности. Витгенштейн, например, поделил все высказывания на осмысленные (информативные повествования о фактах и событиях) и бессмысленные (которые ничему не соответствуют в действительности, но в силу своей языковой фактуры создают видимость наличия в них информации о действительности). Несмотря на суще207 ственные различия этих высказываний, они определяют все же область того, «что вообще может быть сказано» и «сказано ясно». За ее пределами находится невысказываемое, т. е. нечто, что не поддается высказыванию. Это — религиозный и этический опыт, мистическое мироощущение, а в теории познания — неявное знание. Вопрос о соответствии языка реальной действительности, о его возможностях адекватно выражать объективное содержание вещей и процессов, стал одним из главных в философии языка XX в. До Витгенштейна считалось само собой разумеющимся, что этот вопрос имеет смысл. Такого типа вопросы допускают существование отношений, в которых язык соотносится с не языком. Признавать посредничество языка — значит признавать существование объекта познания, субъекта познания и связь между ними, т. е. признавать субъект — объективную модель познания. Но в XX в. смысл данного вопроса был поставлен под сомнение. Так, французский лингвист Ф. Де Соссюр настаивал на произвольности связей между словом и предметом, знаком и означаемым, а американский философпрагматист Р. Рорти отказал языку в способности быть посредником репрезентации (представительства) или выражения содержания действительности. Но это означало и отказ от признания субъект-объектной модели познания, согласно которой язык человека связан, с одной стороны, с его мышлением, а с другой — с внешней действительностью. В конце XX в. в аналитической философии, в постструктурализме, в постмодернизме сформировалось вполне определенное толкование проблемы «язык—действительность», согласно которому признается наличие «демаркационной линии» между вещами и словами: то, что выражено в слове, предложении, не существует вне последних. Ни одно описание мира, даже научное, не является точной репрезентацией действительности как она есть «сама по себе». Более того, сама идея такой репрезентации лишена всякого смысла, а высказывание, содержащее эту идею, является бессмысленным. Язык не связан с действительностью, а она не имеет способности говорить. Говорим только мы, люди, на вербальном языке, который сами же и сотворили для своих нужд. Языковые тексты имеют отношение только к другим текстам. Итак до бесконечности. У них нет никакого основания (Божественного, природного) вне языка. Тексты включены в языковую игру, которая и определяет их смыслы. По сути, предлагается отказаться от прежней гносеологической проблематики, связанной с познанием сущности, истины, от представления, что научный язык способен адекватно описать и выразить содержание действительности. Современные постмодернистские философы «освобождают» язык не только от функции репрезентации действительности, но и от его непосредственной связи с мышлением. Они 208 считают, что язык искажает мысль, ибо диктует ей правила и нормы оформления в порядок. Отсюда попытки найти способы выражения содержания мысли до ее логического и грамматического оформления, что и делает тексты постмодернистов трудными для читателя, воспитанного на философской классике. Разорвав связи и взаимоотношения между действительностью, мышлением, логикой, языком, представители аналитической философии, философии языка, постструктуралисты породили гносеологический (познавательный) плюрализм (множественный) и релятивизм (относительный) «на грани удручающей бессвязности». Понятия истины, действительности стали неоднозначными, и более того, истине было отказано в праве на существование. 8.4. Понимание и объяснение Проблема понимания и его соотношения с познанием (и объяснением) обсуждается давно и сегодня является актуальной и во многом дискуссионной. Так, если у Дильтея понимание представлено как проникновение в духовный мир автора текста, неразрывно связанное с реконструкцией культурного контекста его создания, то у Хайдеггера — это специфически человеческое отношение к действительности, способ бытия человека в мире. Согласно Гадамеру, понимание прошлой культуры неотделимо от самопонимания интерпретатора. Поэтому предметом понимания является не смысл, вложенный автором в текст, а то предметное содержание («суть дела»), с осмыслением которого связан данный текст. При этом, по мнению Гадамера, всякое понимание есть проблема языковая: оно достигается (или не достигается) в «медиуме языковости», и в доказательствах не нуждается. Тем самым понятие «смысл» является ключевым в решении проблемы понимания. Смысл — это не только синоним значения языковых выражений (слов, предложений и т. п.). Это сложное, многогранное явление. Так, М. Хайдеггер считает, что, во-первых, под смыслом необходимо иметь в виду «к чему» и «ради чего» всякого поступка, поведения, свершения. Во-вторых, у смысла есть направленность, точнее, он сам есть направленность к какому-то концу, — т. е. предназначение, конечная цель чего-либо (смысл жизни, смысл истории и т. д.). Культурные смыслы есть система связей и функций элементов культуры в контексте социально-практической деятельности. Этот контекст — «ситуация деятельности» — и воссоздается человеком в процессе понимания чего-либо (явления, вещи, текста и т. д.), усвоения его культурного смысла. 209 Что касается процессов смыслообразования, то объективно они происходят в сфере традиций, обычаев, ритуалов, символики и находят свое отражение в языке. Это происходит потому, что традиции, обычаи и ритуалы выступают механизмом передачи и присвоения культурно-исторического опыта. В соответствии с трактовкой традиции у Гадамера, она пронизывает нас, присутствует в нашем сегодняшнем мире. Традиция, обеспечивающая непрерывность культурного наследования, делает реальным всеобъемлющий смысловой универсум. Кроме внутренних, существуют и внешние причины смыслообразований— взаимодействие и общение самобытных культур, практическое и духовное сопоставление их смысловых фондов и др. Поэтому понимание — это всегда подключение к смыслам человеческой деятельности, оно выступает формой взаимодействия между предметной заданностью понимаемого (текста) и интерпретатором. Результатом такого взаимодействия является формирование новых смыслов. Обыденность понимания, иллюзия легкой, почти автоматической его достижимости долгое время затемняло его сложность и комплексный характер. Часто обходятся без определения этого понятия или ограничиваются указанием на то, что оно является основным для герменевтики. Последняя чаще всего представляется как теория и практика истолкования (интерпретации) текстов — от текста какого-либо литературного или другого источника до всемирной истории как текста. В этом смысле понятие текста универсально: оно охватывает как общественные результаты духовной деятельности человека, так и переработку, распредмечивание исторической действительности человеческого бытия в виде определенной социальной информации. Прежде всего следует иметь в виду, что процедуру понимания не следует квалифицировать как чисто иррациональный акт, «эмфатическое постижение — вживание». Иррациональный момент здесь хотя и присутствует, но ни в коем случае не является основным, а тем более исчерпывающим всю суть дела. Но нельзя и принижать значение этого момента, а тем более полностью отвергать его «присутствие» в герменевтических рассуждениях. Последние тесно связаны с «внерациональным», немыслимы без него и это важная особенность указанных рассуждений. Понимание нельзя смешивать с тем, что называют «озарением», «инсайдом», интуицией, хотя все это есть в процессе понимания. 210 Процесс понимания органически связан с процессом познания человеком окружающего мира, однако, не сводится целиком и полностью только к познавательной деятельности. Проблематика понимания не может вытеснить вопросы теории познания, а должна анализироваться на основе диалектики единства познания и предметно-практической деятельности в широком социокультурном контексте. Наряду с описанием, объяснением, истолкованием (интерпретацией) понимание относится к основным процедурам функционирования научного знания. Многочисленные подходы к исследованию понимания показывают, что процесс этот обладает своей спецификой, отличающей его от других интеллектуальных процессов и гносеологических операций. Поэтому понимание не следует отождествлять с познанием («понять — значит выразить в логике понятий») или смешивать с процедурой объяснения, хотя они и связаны между собой. Однако чаще всего процесс понимания связывается с осмыслением, т. е. выявлением того, что имеет для человека какой-либо смысл. Вот почему следует согласиться с выводом о том, что «понимание как реальное движение в смыслах, практическое владение этими смыслами сопровождает всякую конструктивную познавательную деятельность»', есть ее необходимый момент. Причем понимание может выступать в двух ракурсах: как приобщение к смыслам человеческой деятельности и как смыслообразование. Понимание как раз и связано с погружением в «мир смыслов» другого человека, постижением и истолкованием его мыслей и переживаний. Понимание — это поиск смысла: понять можно только то, что имеет смысл. Этот процесс происходит в условиях общения, коммуникации и диалога. Понимание неотделимо от самопонимания и происходит в стихии языка. Тем самым смысл — это то, к чему мы апеллируем, когда предполагаем адекватность понимания (у собеседника или читателя) сообщаемой ему информации. Смыслом может обладать не только слово, предложение, текст и т. п., но и то, что происходит вокруг нас. Представитель современной французской герменевтики Поль Рикер считает, что понимание никогда не отрывается от познания, а просто представляет собой «этап в работе по присвоению смысла», это выявление мышлением смысла, скрытого в символе. При этом Рикер исходит из того, что: а) герменевтика — это последовательное осуществление интерпретаций; б) суть герменевтики — многообразие интерпретаций (вплоть до их конфликта — что очень хорошо); в) понимание — искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другим сознанием через их внешние вы211 ражения; г) один и тот же текст имеет несколько смыслов и эти смыслы наслаиваются друг на друга. Важная методологическая проблема социально-гуманитарного познания состоит в том, чтобы, исходя из понимания текста как «материализованного выражения духовной культуры», распредметить субъективные смыслы, объективированные в текстах, «услышать через них человеческие голоса» и с их помощью проникнуть в «Дух» минувших эпох, чужих культур. Таким образом, во-первых, любой текст — источник множества его пониманий и толкований. И понимание его автором — только одно из них. Произведение содержит в себе одновременно несколько смыслов. Именно в этом состоит его символичность: символ это не образ, это сама множественность смыслов. Поэтому понимание текста не может ограничиться лишь тем смыслом, который вложил в него автор. Оно зависит не только от того смысла, который вложил в него автор произведения (текста, произведения искусства и т. п.), но и его интерпретатор. А это значит, что, по словам М. М. Бахтина, понимание может и должно быть лучшим, оно восполняет текст, носит активный творческий характер. Однако зависимость понимания текста от конкретных исторических условий его интерпретации отнюдь не превращает его в чисто психологический и субъективный процесс, хотя личные пристрастия и опыт интерпретатора играют здесь далеко не последнюю роль. Во-вторых, эта множественность смыслов раскрывается не вдруг и не сразу, ибо смысловые явления могут существовать в скрытом виде, потенциально, и раскрываться только в благоприятных для этого развития смысловых культурных контекстах последующих эпох. В-третьих, смысл текста в ходе исторического развития изменяется. Каждая эпоха открывает — особенно в великих произведениях — что-то новое, свое. Новое понимание «снимает» старый смысл, переоценивает его. В-четвертых, понимание текста — это не готовый результат, а диалектический процесс, диалог разных культурных миров, результат столкновения смыслов «свое — чужое» (Бахтин), диалог текстов. В-пятых, понять текст чужой культуры — это значит уметь находить ответы на вопросы, которые возникают в нашей современной культуре. Культура — это не собрание готовых вещей или ценностей, а их освоение, использование, участие в процессах человеческого жизнетворчества. В свою очередь, познание социокультурной реальности предполагает не столько отражение непосредственно данного ми212 ра готовых продуктов, сколько воспроизведение того, что стоит за ними, т. е. мира человеческих значений и смыслов. В современной литературе существуют различные классификации видов, типов и уровней понимания. Так, Г. И. Рузавин выделяет три основных типа понимания: А) Понимание, возникающее в языковой коммуникации, происходящей в диалоге. Результат понимания или непонимания здесь зависит от того, какие значения вкладывают собеседники в свои слова. Б) Понимание, связанное с переводом с одного языка на другой. Тут имеют дело с передачей и сохранением смысла, выраженного на чужом языке, с помощью слов и предложений родного языка. В) Понимание, связанное с интерпретацией текстов, произведений художественной литературы и искусства, а также поступков и действий людей в различных ситуациях. Здесь недостаточно ограничиться интуитивным постижением смысла (интуиция, воображение, сопереживание и др. психологические факторы). Это первый уровень понимания. Второй уровень понимания требует привлечения других средств и методов исследования: логикометодологических, аксиологических (ценностных), культурологических и т. п. Говоря о понимании, следует обратить внимание еще на два важных момента. 1. Его краеугольным камнем является принцип герменевтического круга, выражающий циклический характер понимания. Этот принцип связывает объяснение и понимание: для того, чтобы нечто понять, его нужно объяснить и наоборот. Данная взаимосвязь выражается как круг целого и части: для понимания целого необходимо понять его отдельные части, а для понимания отдельных частей уже необходимо иметь представление о смысле целого. Например, слово — часть предложения, предложение — часть текста, текст — элемент культуры и т. п. Началом процесса понимания является предпонимание, которое часто связывают с интуитивным пониманием целого, с дорефлексивным содержанием сознания. Предпонимание обычно задано традицией, духовным опытом соответствующей эпохи, личностными особенностями индивида. Строго говоря, герменевтический круг — это не «беличье колесо», не порочный круг, ибо возврат мышления происходит в нем от частей не к прежнему целому, а к целому, обогащенному знанием его частей, т. е. к иному целому. Поэтому следует говорить о герменевтической спирали понимания, о его диалектическом характере как движении от менее 213 полного и глубокого понимания к более полному и глубокому, в процессе которого раскрываются более широкие горизонты понимания. 2. Нужно ли соотносить понимание с современной эпохой? По этому вопросу существует две основных позиции. А) Не нужно. Согласно этой точке зрения, адекватное понимание текста сводится к раскрытию того смысла, который вложил в него автор. То есть необходимо выявить авторский смысл в наиболее чистом виде, не допуская каких-либо искажений, добавлений и изменений. Однако это фактически не происходит, ибо каждая эпоха подходит к текстам (например, к произведениям искусства) со своими критериями. Б) Процесс понимания неизбежно связан с приданием дополнительного смысла тому, что пытаются понять. Следовательно, понимать текст, как его понимал автор, недостаточно. Это значит, что понимание является творческим и не сводится к простому воспроизведению авторского смысла, а обязательно включает критическую его оценку, сохраняет позитивное, обогащает его смыслом современных реалий и органически связано со смыслом авторской позиции. Таким образом, понимание и есть постижение смысла того или иного явления, его места в мире, его функции в системе целого. Оно помогает раскрыть бесконечные смысловые глубины бытия. Что необходимо для того, чтобы процесс понимания состоялся: предмет, выраженный в тексте любой природы; наличие в нем смысла («сути дела»); предпонимание — исходное, предварительное представление об этом смысле; интерпретация — толкование текстов, направленное на понимание их смыслового содержания; наличие самопонимания у интерпретатора; общение, коммуникация; «стихия языка»; умение всемерно поддерживать диалог; стремление сказать свое слово и дать слово инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им; уяснение того, что один и тот же текст имеет несколько смыслов (кроме авторского); соотнесение предметного содержания текста («сути дела») с культурным мыслительным опытом современности. Наряду с пониманием существует и такая важнейшая познавательная процедура как объяснение. Ее главная цель — выявление сущности изучаемого предмета, подведение его под закон с выявлением причин и условий, источников его развития и механизмов их действия. Объяснение обычно тесно связано с описанием и составляет основу для научного предвидения. Поэтому в самом общем виде объяснением можно назвать подведение конкретного факта или явления под некоторое обобщение (закон и причину прежде всего). Раскрывая сущность объекта, объяснение также способствует уточнению и развитию зна214 ний, которые используются в качестве основания объяснения. Таким образом, решение объяснительных задач — важнейший стимул развития научного знания и его концептуального аппарата. В современной методологии научного познания наиболее широкой известностью и признанием пользуется дедуктивно-номологическая модель научного объяснения. Эта модель (схема) подводит объясняемое явление под определенный закон — в этом состоит его особенность. В данной модели объяснение сводится к дедукции явлений из законов. В качестве законов в этой модели рассматриваются не только причинные, но и функциональные, структурные и другие виды регулярных и необходимых отношений. Следует обратить внимание на то, что дедуктивно-номологическая модель объяснения описывает лишь конечный результат, а не реальный процесс объяснения в науке, который отнюдь не сводится к дедукции факта из закона или эмпирического закона из теории, а всегда связан с весьма трудоемким исследованием и творческим поиском. В области гуманитарных (социальных) наук используется так называемое рациональное объяснение. Его суть заключается в том, что при объяснении поступка некоторой исторической личности исследователь старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был рациональным (разумным). Гораздо большую сферу охватывает телеологическое или интенциональное объяснение. Оно указывает не на рациональность действия, а просто на его интенцию (стремление), на цель, которую преследует индивид, осуществляющий действие. Надо сказать о том, что после появления экспериментального естествознания, ставящего своей задачей раскрытие причин и общих законов явлений, телеологические объяснения уступили место каузальным и дедуктивно-номологическим. В заключение отметим следующее. Во-первых, дедуктивно-номологическая модель (схема) иногда провозглашается единственно научной формой объяснения, что неверно (особенно применительно к гуманитарным наукам). Во-вторых, при объяснении поведения отдельных личностей данная модель неприменима, здесь «работают» рациональная и интенциональная схемы и понимание. Понимание и объяснение тесно связаны. Однако надо иметь в виду, что понимание не сводится к объяснению, т. е. подведению изучаемого явления под закон и причину, так как — особенно в социальном познании — невозможно отвлечься от конкретных личностей, их деятельности, от их мыслей и чувств, целей и желаний и т. п. Кроме того, понимание 215 нельзя противопоставлять объяснению, а тем более отрывать друг от друга эти две исследовательские процедуры, которые дополняют друг друга и действуют в любой области человеческого познания. Говоря о соотношении объяснения и понимания (интерпретации), Вригт считает, что различие между ними «лучше проводить». Это различие он видит в следующем: «Результатом интерпретации является ответ на вопрос «Что это такое?». И только тогда, когда мы задаем вопрос, почему произошла демонстрация или каковы были «причины» революции, мы в более узком и строгом смысле пытаемся объяснить происходящие события. Кроме того, эти две процедуры, по-видимому, взаимосвязаны и особым образом опираются друг на друга... Объяснение на одном уровне часто подготавливает почву для интерпретации фактов на более высоком уровне». Однако в социальном познании предпочтение отдается понимающим методикам, обусловленным прежде всего спецификой его предмета, в естествознании — объясняющим. Согласно Г. X. Вригту, объяснение имеет ряд форм, среди которых одна из основных — каузальное объяснение. Последнее, в свою очередь, бывает двух видов: предсказание и ретросказание. Обосновывая это свое деление, философ отмечает, что объяснения, обладающие силой предсказания, играют исключительно важную роль в экспериментальных науках. С другой стороны, ретросказательные объяснения занимают важное место в таких науках, как космогония, геология, теория эволюции, изучающих историю (развитие) природных событий и процессов. В этих науках мы путем исследования прошлого можем обнаружить его элементы («следы») в настоящем. Ретросказательные объяснения, т. е. пересмотр отдаленного прошлого в свете более поздних событий, «в высшей степени характерны», по Вригту, для исторической науки. При этом он предостерегает, что, применяя ретросазательное объяснение, следует избегать абсолютизации прошлого, его переоценки. Последняя легко может ввести в заблуждение, так как делает суждение историка вопросом его вкусов и предпочтений, в соответствии с которыми он отбирает важное или «ценное». Разумеется, этот элемент присутствует в историографии. В процессе понимания и объяснения более недавних событий историк, согласно Вригту, приписывает прошлым событиям такую роль и значение, которыми они не обладали до появления этих новых событий. А поскольку полное будущее нам неизвестно, мы и не можем сейчас знать все харак- 216 теристики настоящего и прошлого. А это означает, что «полное и окончательное» описание прошлого невозможно. 8.5. Вера и знание Проблема взаимоотношений знания и веры имеет давнюю историю. Она активно обсуждалась в средневековой схоластической философии. Так, уже Тертуллиан открыто выступал против разума, провозглашал парадоксальный тезис: «Верую, потому что абсурдно». Августин Блаженный утверждал, что задача богословия — познать в свете разума то, что уже принято верой. Ансельм Кентерберийский заменил изречение Тертуллиана своей компромиссной формулой: «Верю и понимаю». Фома Аквинский говорил о гармонии между верой и знанием при приоритете веры. Ф. Бэкон, выдвинув лозунг «Знание — сила», указывал, что истину надо искать в данных опыта и наблюдений, а не в потемках схоластики и в цитатах из священных книг. Уже в начале XX в. католическая церковь выдвигала положение о том, что вера не должна быть слепым движением души и что не может быть никакого действительного расхождения веры и знания, разума, так как все знания произошли от бога. Например, папа Пий XII неоднократно выступал с заявлениями о том, что «церковь — друг науки», отмечая, однако, что церкви приходится вмешиваться в науку, чтобы предостеречь ее от ошибок против веры. Проблема соединения веры и знания, богословия и науки занимает важное место в одном из влиятельных направлений современной философии — неотомизме, представители которого стремились в едином синтезе объединить веру и разум. Основная задача философии усматривается в рациональном раскрытии и оправдывании истин теологии. При этом она должна ориентироваться на собственные критерии рациональности и направляться, в конечном счете, «светом веры». Целостность человеческого знания предстает в гносеологии неотомизма как обладающая иерархическим строением и отнюдь не противоречащая откровению веры. Так, Ж. Маритен, доказывая необходимость гармонии разума и веры, считал плодотворным главенство теологии и метафизики над конкретными областями теоретического разума, ратовал за возрождение религиозно ориентированной философии природы. Французский ученый, философ и теолог Тейяр де Шарден пытался создать «научную феноменологию», которая синтезировала бы данные науки и религиозного опыта для раскрытия содержания эволюции Вселенной, приведшей к появлению человека. Этот процесс подчинен, с его точки зрения, своему регулятору и своей конечной цели «точке Омега», 217 воплощением которой является Христос. Идею единения науки и мистики он считал панацеей от всех бед современного человечества. Важнейшее условие реализации этой идеи — технический прогресс и развитие экономики. Но решающую роль, по мнению Тейяра, должен сыграть духовный фактор — ясная и сознательная вера в наивысшую ценность эволюции. Оригинальные идеи о соотношении знания (истины) и веры высказывал Б. Рассел. Он понимал веру как совокупность связанных между собой состояний организма, полностью или частично имеющих отношение к чему-то внешнему. Среди различных видов веры британский философ выделял воспоминание, ожидание, веру нерефлекторную и проистекающую из сознательного вывода и др. Истина же есть свойство веры и как производное — свойство предложений, выражающих веру. Всякая вера, по мнению Рассела, «имеет изобразительную природу», соединенную с чувством одобрения или неодобрения. В случае одобрения она «истинна», если есть факт, имеющий с изображением, в которое верят, такое же сходство, какое имеет прототип с образом. В случае неодобрения она «истинна», если такого факта нет. Вера, не являющаяся истинной, называется ложной. Вопрос о вере, о ее соотношении с разумом (знанием) занимал большое место в русской религиозной философии, одно из важнейших понятий которой — «цельное знание». Идеал цельного познания как органического всеобъемлющего всеединства привлек многих русских мыслителей, начиная с А. С. Хомякова и Вл. Соловьева. Они считали, что цельная истина раскрывается только цельному человеку. Только собрав в единое целое все свои духовные силы — чувственный опыт, рациональное мышление, эстетический и нравственный опыт, а также — что очень важно — религиозное созерцание, человек начинает понимать истинное бытие мира и постигает сверхрациональные истины о боге. Русские философы исходили из того, что вера — важнейший феномен внутреннего, духовного мира человека, непосредственное принятие сознанием смысложизненных положений как высших истин, норм и ценностей. Она основывается на авторитете, на внутреннем чувстве (интуиции), на уважении к чужому опыту и традиции. Вера в объективное значение абсолютных ценностей есть религия (С. Л. Франк). Но и в атеистическом гуманистическом сознании вера как убежденность в справедливости, правоте целей и реальности их достижения является необходимым условием и могучим стимулом творчества, прогресса. Такая вера (в отличие от слепой веры, или фанатизма) не только не противостоит и не противоречит разуму, но и открывает простор для активной деятельности сознания. 218 Соотнося веру с разумом, со знанием, русские мыслители понимали последнее как целостное всеединство, которое образуется как синтез эмпирического познания (опытные науки), отвлеченного мышления (философия) и веры (теология). Оно не может носить только теоретический характер, а должно отвечать всем потребностям духа, удовлетворять высшим стремлениям человека в воле, разуме и чувстве. Развивая идею о всестороннем синтезе теологии, философии и науки, Вл. Соловьев обращает внимание на то, что этот «великий синтез» не есть чья-то субъективная личная потребность, а имеет определенные объективные основания. Они обусловлены, по его мнению, как недостаточностью эмпирической науки и бесплодностью чисто отвлеченной философии, так и невозможностью возврата к теологической системе в ее прежней исключительности. Необходимость данного синтеза диктует сам реальный жизненный процесс, осмысленный человеческим разумом. И. А. Ильин подчеркивал, что знание и вера совсем не исключают друг друга. С одной стороны, потому что положительная наука, если она стоит на высоте, не преувеличивает ни своего объема, ни своей достоверности и совсем не пытается судить о предметах веры (к примеру, — «Бог есть» или наоборот «Бога нет»). Ее граница — чувственный опыт, ее метод — объяснить все явления естественными законами и стараться доказать каждое свое суждение. Она, согласно И. А. Ильину, держится за этот опыт и за этот метод, отнюдь не утверждая, что они всеобъемлющи и неисчерпаемы, и отнюдь не отрицая того, что можно достигнуть истины в другой области при помощи другого опыта и другого метода. С иной стороны, как отмечает русский мыслитель, настоящая вера вырастает именно из этого другого опыта и идет своим особым путем (методом), не вторгаясь в научную область, не вытесняя и не заменяя ее. Тот, кто полагает, что вера есть нечто произвольное, несерьезное и безответственное и что веровать можно только без всяких оснований в недостоверное и выдуманное — тот, убежден И. А. Ильин, жестоко ошибается. Рассматривая взаимоотношения веры и знания, Н. А. Бердяев отмечал, что они не мешают друг другу, и ни одна из них не может заменить или уничтожить другую. Русский философ утверждал беспредельность знания и веры, полное отсутствие их взаимного ограничения. Научное знание, как и вера, есть проникновение в реальную действительность, но частичную, ограниченную. Наука верно учит о законах природы, но она, по мнению Бердяева, некомпетентна в решении вопроса о вере, откровении, идее и т. п. Отличая веру, на которой покоится знание, от религиозной веры, философ указывает, что знание предполагает веру (в обоих аспектах), оказывается формой веры. «В глубине» 219 знание и вера одно: знание есть вера, вера есть знание — и то и другое образуют единство, но все же эти два феномена различаются. Поскольку, по Бердяеву, полнота «живого опыта» дана лишь в мистическом восприятии, то без «религиозного питания», без непосредственной интуиции философия чахнет и превращается в паразита. Она должна питаться и опытом научным и опытом мистическим. Более того, он считает, что и наука, и философия должны подчиниться «свету религиозной веры» не для упразднения своих истин, а для просветления этих истин в полноте знания и жизни. Усиление роли религии в современном обществе активизировало внимание исследователей к вопросу о соотношении науки и религии, знания и веры. Последняя имеет два значения: уверенность (доверие, убежденность) — то, что еще не проверено, не доказано в данный момент, и религиозная вера. Контроверза знания и религиозной веры может вылиться в одну из трех основных позиций: а) абсолютизация знания и полная элиминация веры; б) гипертрофирование последней в ущерб знанию; в) попытки совмещения обоих полюсов — в особенности, современная философия религии. Ее представители стремятся дать философский анализ религиозных верований, обосновать их эпистемологический статус, определить условия их рациональности и истинности, эксплицировать смысл религиозного языка, охарактеризовать природу и функции религиозного (особенно мистического) опыта, установить возможные «модели веры» и т. д. Вместе с тем следует иметь в виду, что «вера — это не только основное понятие религии, но и важнейший компонент внутреннего духовного мира человека, психический акт и элемент познавательной деятельности. Она обнаруживает себя в непосредственном, не требующем доказательств принятии тех или иных положений, норм, истин. Как психологический акт вера проявляется в состоянии убежденности и связана с чувством одобрения или неодобрения. Если вера отрывалась от религиозной принадлежности, то в составе познавательного процесса она обозначала убежденность в правоте научных выводов, уверенность в высказанных гипотезах, являлась могучим стимулом научного творчества». В размышлениях философов разных направлений и ученых конца XX в. можно встретить рассуждения о том, что научной мысли нужна вера, как правой руке левая, и неумение работать обеими не следует считать особым преимуществом. Обосновывается это тем, что в 220 научном и в религиозном познании задействованы в принципе разные структуры человеческого существа. В науке человек действует как «чистый ум»; совесть, вера, любовь, порядочность — все это «подмога» в работе ума ученого. Но в религиозно-духовной жизни, напротив, «ум — это только рабочая сила у сердца». В современной, постнеклассической науке все чаще высказываются идеи о необходимости учета многообразного духовного опыта человечества — в том числе и религиозного. Предпринимаются попытки со стороны некоторых зарубежных и отечественных ученых широкого целостного мировоззренческого осмысления действительности, связав «строгие науки» (математику, теоретическую физику и др.) с философией, психологией, религиоведением и мистикой. ГЛАВА 9. НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ И ЗНАНИЕ 9.1. Научное и вненаучное знание. Критерии научности Понятие науки. Основной формой познавательной деятельности, главным ее «носителем» является наука. До Нового времени не было условий для формирования науки как системы знания, своеобразного духовного феномена и социального института. До этого существовали лишь элементы, предпосылки науки, но не сама наука как указанное триединство. Как целостная органическая система трех названных сторон она возникла в Новое время, в XVI—XVII вв., в эпоху становления капиталистического способа производства. С этого времени наука начинает развиваться относительно самостоятельно. Однако она постоянно связана с практикой, получает от нее импульсы для своего развития и в свою очередь воздействует на ход практической деятельности, опредмечивается, материализуется в ней. Превращаясь в непосредственную производительную силу, наука приобретает важное социальное значение, способствует развитию самого человека. Наука — это форма духовной деятельности людей, направленная на производство знаний о природе, обществе и о самом познании, имеющая непосредственной целью постижение истины и открытие объективных законов. Наука — это творческая деятельность по получению нового знания и результат этой деятельности: совокупность знаний, приведенных в целостную систему на основе определенных принципов. Собрание, сумма разрозненных, хаотических сведений не есть научное знание. Как и другие формы познания, наука есть социально-историческая деятельность, а не только «чистое знание». Она выполняет определенные функции как своеобразная форма общественного сознания. 221 В Новое время все более ускоренными темпами развивается процесс размежевания между традиционной философией и частными науками. Процесс дифференциации нерасчлененного ранее знания идет по трем основным направлениям: — отделение науки от философии; — выделение в рамках науки как целого отдельных частных наук — механики, астрономии, физики, химии, биологии и др.; — вычленение в целостном философском знании таких философских дисциплин, как онтологии философия природы, философия истории, гносеология, логика и др. Поворотным пунктом в указанном процессе послужил XVIII в. и первая половина XIX в., когда, с одной стороны, из философии выделились все основные отрасли современного научного знания, и, с другой стороны, обособление отдельных областей внутри самой философии было доведено до отрыва их друг от друга, что особенно присуще воззрениям Канта. Характерное для Нового времени интенсивное развитие производительных сил, вызвавшее бурный расцвет науки, особенно естествознания (прежде всего механики), потребовало коренных изменений в методологии, создания принципиально новых методов научного исследования — как философских, так и частнонаучных. Отражая мир в его материальности, наука образует единую, взаимосвязанную, развивающуюся систему знаний о его законах. Вместе с тем она разделяется на множество отраслей знания (частных наук), которые различаются между собой тем, какую сторону действительности, форму движения материи они изучают. По предмету и методу познания можно выделить науки о природе — естествознание; обществе — обществознание (гуманитарные, социальные науки); познании и мышлении — логика, гносеология, диалектика. Отдельную группу составляют технические науки. Очень своеобразной наукой является современная математика. Каждая такая группа наук может быть подвергнута более дробному членению. В состав естественных наук входят механика, физика, химия, биология и другие, каждая из которых подразделяется на ряд научных дисциплин — физическая химия, биофизика и т. п. Наукой о наиболее общих законах действительности является философия, которую нельзя, однако, полностью относить только к науке. Философский компонент является существенным для любой науки, он пронизывает в той или иной мере научное познание на всех его этапах. 222 Могут быть и другие критерии для классификации наук. Так, по «удаленности» от практики науки можно разделить на два крупных типа: фундаментальные, где нет прямой ориентации на практику, и прикладные, где присутствует непосредственная ориентация на применение результатов научного познания для решения производственных и социальнопрактических проблем. Вместе с тем границы между отдельными науками и научными дисциплинами условны и подвижны. Будучи детерминированной в конечном счете общественной практикой и ее потребностями, наука вместе с тем развивается по своим собственным закономерностям. Среди них — преемственность (сохранение положительного содержания старых знаний в новых), чередование относительно спокойных периодов развития и периодов «крутой ломки» фундаментальных законов и принципов (научные революции), сложное сочетание процессов дифференциации (выделение все новых научных дисциплин) и интеграции (синтез знания, объединение «усилий» ряда наук и их методов), углубление и расширение процессов математизации и компьютеризации, теоретизация и диалектизация современной науки, взаимодействие наук и их методов, ускоренное развитие науки, свобода критики, недопустимость монополизации и догматизма науки, ее все более активная роль во всех сферах жизнедеятельности людей, усиление ее социального значения и т. д. Возрастание роли науки и научного познания в современном мире, сложности и противоречия этого процесса породили две противоположные позиции в его оценке — сциентизм и антисциентизм. Сторонники сциентизма (от лат. scientia — наука) утверждают, что «наука превыше всего» и ее нужно всемерно внедрять в качестве эталона во все формы и виды человеческой деятельности. Отождествляя науку с естественно-математическим и техническим знанием, сциентизм считает, что только с помощью так понимаемой науки (и ее одной) можно решить все социальные проблемы. При этом принижаются или вовсе отрицаются социальные (гуманитарные) науки, как якобы не имеющие познавательного значения «В пику» сциентизму возник антисциентизм, представители которого утверждают обратное: наука не способна обеспечить социальный прогресс, ее возможности здесь крайне ограничены. Более того, наука — враг человека, ибо последствия ее применения катастрофичны (особенно в военной области), она разрушает культуру Несомненно, что обе позиции в отношении науки содержат ряд рациональных моментов, синтез которых позволит более точно определить ее место и роль в современном мире. При этом одинаково ошибочно как непомерно абсолютизировать науку, так и недооцени223 вать, а тем более полностью отвергать ее. Вместе с тем нужно четко представлять себе специфику науки и научного познания, их возможности и границы. Наука как форма познания, тип духовного производства и социальный институт сама себя изучает с помощью комплекса дисциплин, куда входят история и логика науки, психология научного творчества, социология знания и науки, науковедение и др. В настоящее время бурно развивается философия науки, исследующая общие характеристики научнопознавательной деятельности, структуру и динамику знания, его социокультурную детерминацию, логико-методологические аспекты и т. д. Основные особенности научного познания (критерии научности). 1. Основная задача научного познания — обнаружение объективных законов действительности: природных, социальных (общественных), законов самого познания, мышления и др. Отсюда — ориентация исследования главным образом на общие, существенные свойства предмета, его необходимые характеристики и их выражение в системе абстракций, в форме идеализированных объектов. Если этого нет, то нет и науки, ибо само понятие научности предполагает открытие законов, углубление в сущность изучаемых явлений. 2. Непосредственная цель и высшая ценность научного познания — объективная истина, постигаемая преимущественно рациональными средствами и методами, но, разумеется, не без участия живого созерцания и внерациональных средств. Отсюда характерная черта научного познания — объективность, устранение не присущих предмету исследования субъективистских моментов во многих случаях для реализации «чистоты» рассмотрения своего предмета. Надо иметь в виду, что активность субъекта — важнейшее условие и предпосылка научного познания. Последнее неосуществимо без конструктивно- критического и самокритического отношения к действительности, исключающего косность, догматизм, апологетику, субъективизм, монополизм на истину 3. Наука в большей мере, чем другие формы познания, ориентирована на то, чтобы быть воплощенной в практике, быть «руководством к действию» по изменению окружающей действительности и управлению реальными процессами. Жизненный смысл научного изыскания может быть выражен формулой: «Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы практически действовать», и не только в настоящем, но и в будущем. 4. Научное познание есть сложный противоречивый процесс воспроизводства знаний, образующих целостную развивающуюся систему понятий, теорий, гипотез, законов и других идеальных форм, закрепленных в языке — естественном или, что более характерно, — 224 искусственном (математическая символика, химические формулы). Научное знание вбирает в себя опыт обыденного (житейского) познания, но, обобщая систему фактов в системе понятий, углубляется и развивается до таких наиболее зрелых своих форм, как теория и закон. Оно не просто выделяет последние (как и другие абстракции), но непрерывно воспроизводит их на своей собственной основе, формирует их в соответствии со своими нормами и принципами. Процесс непрерывного самообновления наукой своего концептуального арсенала обозначается в методологии термином «прогрессизм» (нетривиальность) и считается важным показателем научности. 5. В процессе научного познания применяются такие специфические материальные средства, как приборы, инструменты, другое так называемое «научное оборудование», зачастую очень сложное и дорогостоящее (синхрофазотроны, радиотелескопы, компьютеры, ракетно-космическая техника и т. д.). Кроме того, для науки в большей мере, чем для других форм познания, характерно использование для исследования своих объектов и самой себя таких идеальных (духовных) средств и методов, как современная формальная логика, диалектика, системный, кибернетический, синергический и другие общенаучные приемы и методы. Указанные средства — и материальные и духовные — сами являются предметом исследования в науке. 6. Для научного познания характерна строгая доказательность, обоснованность полученных результатов, достоверность выводов. Вместе с тем здесь немало гипотез, догадок, предположений, вероятностных суждений и т. п. Вот почему тут важнейшее значение имеет логико-методологическая подготовка исследователей, их философская культура, постоянное совершенствование своего мышления, умение правильно применять его законы и принципы. 7. Для науки характерна постоянная методологическая рефлексия. Это означает, что в ней изучение объектов, выявление их специфики, свойств и связей всегда в той или иной мере сопровождается осознанием самих исследовательских процедур, т. е. изучение используемых при этом методов, средств и приемов, при помощи которых познаются данные объекты. В современной методологии выделяют различные уровни критериев научности, относя к ним, кроме названных, такие как внутренняя системность знания, его формальная непротиворечивость, опытная проверяемость, воспроизводимость, открытость для критики, свобода от предвзятости, строгость и т. д. В других формах познания рассмотренные критерии могут иметь место (в разной мере), но там они не являются определяющими. 225 Специфика познания социальных явлений. Долгое время анализ науки и научного познания проводился по «модели» естественно-математического знания. Характеристики последнего считались свойственными науке в целом как таковой, что особенно наглядно выражено в сциентизме. В последние годы резко возрос интерес к социальному (гуманитарному) познанию, которое рассматривается как один из своеобразных видов научного познания. Когда о нем идет речь, то следует иметь в виду два его аспекта: — любое познание в каждой из своих форм всегда социально, поскольку есть общественный продукт, и детерминировано культурно-историческими причинами; — один из видов научного познания, который имеет своим предметом социальные (общественные) явления и процессы — общество в целом или его отдельные стороны (экономику, политику, духовную сферу, различные индивидуальные образования и т. п.). При этом в исследовании недопустимо как сведение социального к природному, в частности, попытки объяснить общественные процессы только законами механики («механицизм») или биологии («биологизм»), так и противопоставление природного и социального, вплоть до их полного разрыва. Специфика социального (гуманитарного) познания проявляется в следующих основных моментах: 1. Предмет социального познания — мир человека, а не просто вещь как таковая. А это значит, что данный предмет имеет субъективное измерение, в него включен человек как «автор и исполнитель своей собственной драмы», которую он же и познает. Гуманитарное познание имеет дело с обществом, социальными отношениями, где тесно переплетаются материальное и идеальное, объективное и субъективное, сознательное и стихийное и т. п., где люди выражают свои интересы, ставят и реализуют определенные цели и т. д. Обычно это прежде всего субъект-субъектное познание. 2. Социальное познание ориентировано прежде всего на процессы, т. е. на развитие общественных явлений. Главный интерес тут — динамика, а не статика, ибо общество практически лишено стационарных, неизменных состояний. Поэтому главный принцип его исследования на всех уровнях — историзм, который был гораздо раньше сформулирован в гуманитарных науках, чем в естествознании, хотя и здесь — особенно в XX в. — он играет исключительно важную роль. 3. В социальном познании исключительное внимание уделяется единичному, индивидуальному (даже уникальному), но на основе конкретно-общего, закономерного. 226 4. Социальное познание — всегда ценностно-смысловое освоение и воспроизведение человеческого бытия, которое всегда есть осмысленное бытие. М. Вебер считал, что важнейшая задача гуманитарных наук — установить, «есть ли в этом мире смысл и есть ли смысл существовать в этом мире». Но в решении данного вопроса должны помочь религия и философия, но не естествознание, ибо оно таких вопросов не ставит. 5. Социальное познание неразрывно и постоянно связано с предметными ценностями (оценка явлений с точки зрения добра и зла, справедливого и несправедливого и т. п.) и «субъективными» (установки, взгляды, нормы, цели и т. п.). Они указывают на человечески значимую и культурную роль определенных явлений действительности. Таковы, в частности, политические, мировоззренческие, нравственные убеждения человека, его привязанности, принципы и мотивы поведения и т. д. Все указанные и им подобные моменты входят в процесс социального исследования и неизбежно сказываются на содержании получаемых в этом процессе знаний. 6. Важное значение в социальном познании имеет процедура понимания как приобщение к смыслам человеческой деятельности и как смыслообразование. В предыдущей главе об этом уже шла речь. 7. Социальное познание имеет текстовую природу, т. е. между объектом и субъектом социального познания стоят письменные источники (хроники, документы и т. п.) и археологические источники. Иными словами, тут происходит отражение отражения: социальная реальность предстает в текстах, в знаково-символическом выражении. 8. Весьма сложным и очень опосредованным является характер взаимосвязи объекта и субъекта социального познания. Здесь связь с социальной реальностью обычно происходит через источники — исторические (тексты, хроники, документы и т. д.) и археологические (материальные остатки прошлого). Если естественные науки непосредственно нацелены на вещи, их свойства и отношения, то гуманитарные — на тексты, которые выражены в определенной знаковой форме и которым присуще значение, смысл, ценность. Текстовая природа социального познания — характерная его черта. 9. Особенностью социального познания является его преимущественная ориентация на «качественную окраску событий». Явления исследуются главным образом со стороны качества, а не количества. Поэтому удельный вес количественных методов в социальном познании намного меньше, чем в науках естественно-математического цикла. Однако и здесь все шире развертываются процессы математизации, компьютеризации, формализации знания и т. п. 227 10. В социальном познании «нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами», ни тем более сложнейшим научным оборудованием — все это должна заменить «сила абстракции». Поэтому здесь исключительно велика роль мышления, его форм, принципов и методов. Если в естествознании формой постижения объекта является монолог (ибо «природа молчит»), то в гуманитарном познании — это диалог (личностей, текстов, культур и т. п.). Диалогическая природа социального познания наиболее полно выражается в процедурах понимания. 11. В социальном познании исключительно важную роль играет «хорошая» философия и верный метод. Только их глубокое знание и умелое применение позволяет адекватно постигнуть сложный, противоречивый, сугубо диалектический характер социальных явлений и процессов, природу мышления, его формы и принципы, их пронизанность ценностномировоззренческими компонентами и их влияние на результаты познания, смысложизненные ориентации людей, особенности диалога (немыслимого без постановки и разрешения противоречий-проблем) и т. д. Вненаучное знание. Кроме научного, существуют и другие формы знания и познания, которые не укладываются в вышеперечисленные критерии научности, но, тем не менее, они существуют. О некоторых из них уже ранее шла речь — обыденное, философское, религиозное, художественно-образное, игровое и мифологическое познание. Кроме того, к вненаучным формам познания относят также магию, алхимию, астрологию, парапсихологию, мистическое и эзотерическое познание, так называемые «оккультные науки» и т. п. А это значит, что познание не может быть ограничено только сферой науки, оно существует и за ее пределами. Причем многие формы вненаучного знания (например, астрология) старше знания, признаваемого в качестве научного (например, астрономии), а алхимия старше химии как науки. Теория познания не может ограничиваться анализом только научного знания, а должна исследовать и все другие его многообразные формы, выходящие за пределы науки и критериев научного знания. Достаточно убедительно эту мысль обосновал современный американский методолог науки П. Фейерабенд. В своей концепции науки он исходит из того, что в обществе существуют различные идеологические течения (историчные по своему существу), одним из которых является наука. Последняя не может заменить другие течения и не есть тем более «единственно возможный способ решения проблем», — наряду с такими способами, как религия, миф, различные иррациональные подходы, магия, колдовство и т. п. Всякий иной подход, по мнению Фейерабенда, искажает сущность науки и ее место в обществе. Вот по228 чему он убежден, что наука, претендующая на обладание единственно правильным методом и единственно приемлемыми результатами, представляет собой идеологию и должна быть отделена от государства, и в частности от процесса обучения. Подчеркивая недопустимость абсолютизации науки и ее методов, американский исследователь считает, что все-таки наука «обладает не большим авторитетом, чем любая другая форма жизни» — религиозные сообщества, племена, объединенные мифом др. Фейерабенд ни в коей мере не принижает роль науки, а наоборот, всемерно подчеркивает ее важное значение для жизни общества в целом и каждого человека. Вместе с тем он постоянно напоминает, что наука — лишь один из главных инструментов, которые человек изобрел для того, чтобы «овладеть своим окружением», один из способов изучения мира. Причем это отнюдь не единственный и совсем не непогрешимый «инструмент». Уважая «большую науку» и ее колоссальные возможности, Фейерабенд, тем не менее, рекомендует «поставить науку на ее место» как интересную, но ни в коем случае не единственную форму познания, обладающую большими преимуществами, но не лишенную и многих недостатков. Именно потому, что наука в наше время стала слишком влиятельной, очень опасно оставлять ее в «состоянии непогрешимости», абсолютизировать ее роль в обществе. Фейерабенд полагает, что чисто рационалистический «образ науки» — особенно при его абсолютизации — служит препятствием для ее развития, а попытка сделать науку более рациональной и точной уничтожает ее. В то же время, по его мнению, «расплывчатость», «хаотичность», «отклонения и ошибки» внеразумного, иррационального характера являются предпосылками научного прогресса. В современной философско-методологической литературе все активнее «вводятся в оборот» различные формы вненаучного знания, исследуются их особенности и взаимоотношения с научным познанием, предлагаются различные классификации вненаучного знания. Одну из интересных и содержательных классификаций форм вненаучного знания предложили Т. Г. Лешкевич и Л. А. Мирская. Они выделяют следующие его формы: — ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематизированное знание, которое не формализуется и не описывается законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира; — донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной базой научного; 229 — паранаучное как несовместимое с имеющимся гносеологическим стандартом. Широкий класс паранормального (от греч. Пара — около, при) знания включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающимися за обычными явлениями; — лженаучное как сознательно эксплуатирующее домыслы и предрассудки. Лженаука представляет собой ошибочное знание; — квазинаучное знание ищет себе сторонников и приверженцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях строго иерархизированной науки, где невозможна критика власть придержащих, где жестко проявлен идеологический режим; — антинаучное как утопичное и сознательно искажающее представления о действительности. Приставка «анти» обращает внимание на то, что предмет и способы исследования противоположны науке. Это как бы подход с «противоположным знаком»; — псевдонаучное знание представляет собой интеллектуальную активность, спекулирующую на совокупности популярных теорий, например, истории о древних астронавтах, о снежном человеке, о чудовище из озера Лох-Несс. Развивая и конкретизируя эту свою классификацию, названные авторы в сфере внерационального, вненаучного знания выделяют три основных вида познавательных феноменов: паранормальное знание, псевдонауку и девиантную науку. Паранормальное знание (греч. para — около, при, вне) включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явлениями (например, мистика, спиритизм, телепатия, ясновидение, психокинез). Для псевдонаучного знания характерна сенсационность тем, признание тайн и загадок, а также умелая обработка «фактов». Его отличительные признаки — рассказ историй («объяснение через сценарий») и безошибочность. Термин «девиантное» означает отклоняющуюся от принятых и устоявшихся стандартов познавательную деятельность. Причем сравнение происходит не с ориентацией на эталон и образец, а в сопоставлении с нормами, разделяемыми большинством членов научного сообщества. Авторы, безусловно, правы в том, что «нельзя запрещать развитие вненаучных форм знания, как нельзя и культивировать исключительно псевдонауку, нецелесообразно также отказывать в кредите доверия вызревшим в их недрах интересным идеям, какими бы первоначально сомнительными они ни казались». 230 В последние годы, особенно в связи с кризисными явлениями мировой цивилизации конца XX в., растет интерес к эзотеризму как одному из вненаучных способов духовного освоения мира. Для него характерны закрытость содержания от «непосвященных», способность приобщения своих сторонников к трансцендентным тайнам мироздания, сложная символизация и ритуализация функционирования в обществе. К эзотерическим учениям обычно относят гностицизм, теософию, антропософию, парапсихологию, магию, алхимию, астрологию. Эзотеризм может представать либо как самостоятельное формообразование, либо как элемент других форм освоения действительности (религиозной, художественной и др. — и даже научной), с которыми эзотеризм постоянно взаимодействует. Заполняя определенный зазор (нишу, лакуну) между наукой и религиозным познанием, эзотеризм предлагает свое специфическое решение проблем, не требуя при этом ни рациональных доказательств, ни ссылок на священное писание, ни обращения к откровению, а лишь призывая внимать к «голосу тайны». Думается, не лишены основания утверждения о том, что если постоянно указывать на опасности и беды, которые несут теософия, оккультизм, астрология и т. п., то от этого ничего не выиграют ни наука, ни культура, ни общество в целом. Нужно стремиться к диалогу между всеми формами культуры, всеми способами освоения человеком мира, изучая особенности и возможности каждого из них. Афоризм П. Фейерабенда «все дозволено» очень точно выражает это стремление. 9.2. Структура научного познания, его уровни и формы Эмпирическое и теоретическое. Научное познание (и знание как его результат) есть целостная развивающаяся система, имеющая довольно сложную структуру. Последняя выражает собой единство устойчивых взаимосвязей между элементами данной системы. Структура научного познания может быть представлена в различных ее срезах и соответственно — в совокупности специфических своих элементов. В качестве таковых могут выступать: объект (предметная область познания); субъект познания; средства, методы познания — его орудия (материальные и духовные) и условия осуществления. При ином срезе научного познания в нем следует различать такие элементы его структуры: фактический материал; результаты первоначального его обобщения в понятиях; основанные на фактах научные предположения (гипотезы); «вырастающие» из последних законы, принципы и теории; философские установки, методы, идеалы и нормы научного познания; социокультурные основания и некоторые другие элементы. 231 Научное познание есть процесс, т. е. развивающаяся система знания, основным элементом которой является теория — высшая форма организации знания. Взятое в целом, научное познание включает в себя два основных уровня: эмпирический и теоретический. Хотя они и связаны, но различаются друг от друга, каждый из них имеет свою специфику. На эмпирическом уровне преобладает живое созерцание (чувственное познание); рациональный момент и его формы (суждения, понятия и др.) здесь присутствуют, но имеют подчиненное значение. Поэтому исследуемый объект отражается преимущественно со стороны своих внешних связей и проявлений, доступных живому созерцанию и выражающих внутренние отношения. Любое научное исследование начинается со сбора, систематизации и обобщения фактов. Понятие «факт» (от лат. facturum — сделанное, свершившееся) имеет следующие основные значения: 1. Некоторый фрагмент действительности, объективные события, результаты, относящиеся либо к объективной реальности («факты действительности»), либо к сфере сознания и познания («факты сознания»). 2. Знание о каком-либо событии, явлении, достоверность которого доказана, т. е. как синоним истины. 3. Предложение, фиксирующее эмпирическое знание, т. е. полученное в ходе наблюдений и экспериментов. Второе и третье из названных значений резюмируется в понятии «научный факт». Последний становится таковым тогда, когда является элементом логической структуры конкретной системы научного знания, включен в эту систему. Сбор фактов, их первичное обобщение, описание («протоколирование») наблюдаемых и экспериментальных данных, их систематизация, классификация и иная «фактофиксирующая» деятельность — характерные признаки эмпирического познания. Эмпирическое исследование направлено непосредственно (без промежуточных звеньев) на свой объект. Оно осваивает его с помощью таких приемов и средств, как сравнение, наблюдение, измерение, эксперимент, когда объект воспроизводится в искусственно созданных и контролируемых условиях (в том числе и мысленно), анализ — разделение объекта на составные части, индукция — движение познания от частного к общему и др. Теоретический уровень научного познания характеризуется преобладанием рационального момента и его форм (понятий, теорий, законов и других сторон мышления). Живое 232 созерцание, чувственное познание здесь не устраняется, а становится подчиненным (но очень важным) аспектом познавательного процесса. Теоретическое познание отражает явления и процессы со стороны их внутренних связей и закономерностей, постигаемых с помощью рациональной обработки данных эмпирического знания. Эта обработка осуществляется с помощью систем абстракций «высшего порядка» — таких, как понятия, умозаключения, законы, категории, принципы и др. На основе эмпирических данных здесь происходит обобщение исследуемых объектов, постижение их сущности, «внутреннего движения», законов их существования, составляющих основное содержание теорий — квинтэссенцию знания на данном уровне. Важнейшая задача теоретического знания — достижение объективной истины во всей ее конкретности и полноте содержания. При этом особенно широко используются такие познавательные приемы и средства, как абстрагирование — отвлечение от ряда свойств и отношений предметов, идеализация — процесс создания чисто мысленных предметов («точка», «идеальный газ», и т. п.), синтез — объединение полученных в результате анализа элементов в систему, дедукция — движение познания от общего к частному, восхождение от абстрактного к конкретному и др. Характерной чертой теоретического познания является его направленность на себя, внутринаучная рефлексия, т. е. исследование самого процесса познания, его форм, приемов, методов, понятийного аппарата и т. д. На основе теоретического объяснения и познанных законов осуществляется предсказание, научное предвидение будущего. Эмпирический и теоретический уровни познания взаимосвязаны, граница между ними условна и подвижна. Эмпирическое исследование, выявляя с помощью наблюдений и экспериментов новые данные, стимулирует теоретическое познание (которое их обобщает и объясняет), ставит перед ним новые более сложные задачи. С другой стороны, теоретическое познание, развивая и конкретизируя на базе эмпирии свое собственное содержание, открывает новые, более широкие горизонты для эмпирического познания, ориентирует и направляет его в поисках новых фактов, способствует совершенствованию его методов и средств и т. п. Наука как целостная динамичная система знания не может успешно развиваться, не обогащаясь новыми эмпирическими данными, не обобщая их в системе теоретических средств, форм и методов познания. В определенных точках развития науки эмпирическое переходит в теоретическое и наоборот. Однако недопустимо абсолютизировать один из этих уровней в ущерб другому. 233 Эмпиризм сводит научное знание как целое к эмпирическому его уровню, принижая или вовсе отвергая теоретическое познание. «Схоластическое теоретизирование» игнорирует значение эмпирических данных, отвергает необходимость всестороннего анализа фактов как источника и основы теоретических построений, отрывается от реальной жизни. Его продуктом являются иллюзорно-утопические, догматические построения — такие, например, как концепция о «введении коммунизма в 1980 г.» или «теория» развитого социализма. Проблема — гипотеза — теория. Рассматривая теоретическое познание как высшую и наиболее развитую его форму, следует прежде всего определить его структурные компоненты. К числу основных из них относятся проблема, гипотеза и теория, выступающие вместе с тем как узловые моменты построения и развития знания на теоретическом его уровне. Проблема — форма знания, содержанием которой является то, что еще не познано человеком, но что нужно познать. Иначе говоря, это знание о незнании, вопрос, возникший в ходе познания и требующий ответа. Проблема не есть застывшая форма знания, а процесс, включающий два основных момента, два этапа движения познания — ее постановку и решение. Правильное выведение проблемного знания из предшествующих фактов и обобщений, умение верно поставить проблему — необходимая предпосылка ее успешного решения. Как считает К. Поппер, наука начинает не с наблюдений, а именно с проблем, и ее развитие есть переход от одних проблем к другим — от менее глубоких к более глубоким. Проблемы возникают, по его мнению, либо как следствие противоречия в отдельной теории, либо при столкновении двух различных теорий, либо в результате столкновения теории с наблюдениями. Тем самым научная проблема выражается в наличии противоречивой ситуации (выступающей в виде противоположных позиций), которая требует соответствующего разрешения. Определяющее влияние на способ постановки и решения проблемы имеет, во-первых, характер мышления той эпохи, в которую формулируется проблема, и, во-вторых, уровень знания о тех объектах, которых касается возникшая проблема. Каждой исторической эпохе свойственны свои характерные формы проблемных ситуаций. Научные проблемы следует отличать от ненаучных (псевдопроблем) — например, «проблема» создания вечного двигателя. Решение какой-либо конкретной проблемы есть существенный момент развития знания, в ходе которого возникают новые проблемы, а 234 также выдвигаются те или иные концептуальные идеи, в том числе и гипотезы. Наряду с теоретическими существуют и практические проблемы. Гипотеза — форма знания, содержащая предположение, сформулированное на основе ряда фактов, истинное значение которого неопределенно и нуждается в доказательстве. Говоря об отношении гипотез к опыту, можно выделить три их типа: — гипотезы, возникающие непосредственно для объяснения опыта; — гипотезы, в формулировании которых опыт играет определенную, но не исключительную роль; — гипотезы, которые возникают на основе обобщения только предшествующих концептуальных построений. В современной методологии термин «гипотеза» употребляется в двух основных значениях: форма знания, характеризующаяся проблематичностью и недостоверностью; метод развития научного знания. Гипотетическое знание носит вероятный, а не достоверный характер и требует проверки, обоснования. В ходе доказательства выдвинутых гипотез одни из них становятся истинной теорией, другие видоизменяются, уточняются и конкретизируются, третьи отбрасываются, превращаются в заблуждение, если проверка дает отрицательный результат. Выдвижение новой гипотезы, как правило, опирается на результаты проверки старой даже в том случае, если эти результаты были отрицательными. Так, например, выдвинутая Планком квантовая гипотеза после проверки стала научной теорией, а гипотезы о существовании теплорода, флогистона, эфира и т. п., не найдя подтверждения, были опровергнуты, перешли в заблуждения. Стадию гипотезы прошли и открытый Д. И. Менделеевым периодический закон, и теория Дарвина и др. Велика роль гипотез в современной астрофизике, геологии и других науках. Решающей проверкой истинности гипотезы является, в конечном счете, практика во всех своих формах, но определенную (вспомогательную) роль в доказательстве или опровержении гипотетического знания играет и логический (теоретический) критерий истины. Проверенная и доказанная гипотеза переходит в разряд достоверных истин, становится научной теорией. Теория — наиболее развитая форма научного знания, дающая целостное отображение закономерных и существенных связей определенной области действительности. Примерами этой формы знания являются классическая механика И. Ньютона, эволюционная теория 235 Ч. Дарвина, теория относительности А. Эйнштейна, теория самоорганизующихся целостных систем (синергетика) и др. Любая теория — это целостная развивающаяся система истинного знания (включающая и элементы заблуждения), которая имеет сложную структуру и выполняет ряд функций. В современной методологии науки выделяют следующие основные элементы теории: 1. Исходные основания — фундаментальные понятия, принципы, законы, уравнения, аксиомы и т. п. 2. Идеализированный объект — абстрактная модель существенных свойств и связей изучаемых предметов (например, «абсолютно черное тело», «идеальный газ», «абсолютно твердое тело» и т. п.). 3. Логика теории — формальная, нацеленная на прояснение структуры готового знания, на описание его формальных связей и элементов, и диалектика — направленная на исследование взаимосвязи и развития категорий, законов, принципов и других форм теоретического знания. 4. Совокупность законов и утверждений, выведенных из основоположений данной теории в соответствии с определенными принципами. 5. Философские установки, ценностные, социокультурные основания. Ключевой элемент теории — закон, поэтому ее можно рассматривать как систему законов, выражающих сущность изучаемого объекта во всей его целостности и конкретности. (О законе шла речь выше). Один из основных внутренних источников развития теории — противоречие между ее формальным и содержательным аспектами. Через последний в теорию «входят» определенные философские установки исследователя, его методологические принципы и мировоззренческие смысложизненные ориентиры. Эти факторы, как и социально-исторические, политические обстоятельства, сильно влияют (позитивно или негативно) на процесс формирования теоретического знания (особенно гуманитарного) и на развитие науки в целом. К числу основных функций теории можно отнести следующие: 1. Синтетическая функция. Любая теория объединяет, синтезирует отдельные достоверные знания в единую, целостную систему. Тем самым теория — это идея-синтез, ядром которой является научный закон — внутренняя существенная связь явлений, обусловливающая их необходимое развитие. 236 2. Объяснительная функция. На основе познанных объективных законов теория объясняет явления своей предметной области. А именно: выявляет причинные и иные зависимости, многообразие связей данного явления, его существенные характеристики и свойства, его происхождение и развитие, систему его противоречий и т. п. 3. Методологическая функция. Теория является средством достижения нового знания во всех его формах. На ее базе формулируются многообразные методы, способы и приемы исследовательской деятельности. Например, теория диалектики развертывается в совокупность принципов диалектического метода, общая теория систем служит основой системноструктурного и структурно-функционального методов и т. п. 4. Предсказательная — функция предвидения. На основании теоретических представлений о наличном состоянии известных явлений делаются выводы о существовании не известных ранее фактов, объектов или их свойств, связей между явлениями и т. д. Например, предсказание Д. И. Менделеевым на основании периодического закона не открытых еще тогда химических элементов и их свойств. Предсказание о будущем состоянии явлений (в отличие от тех, которые существуют, но пока не выявлены) называют научным предвидением. Прогнозирование — узкоспециализированная форма предвидения, нацеленная на выявление конкретных перспектив развития определенного явления или процесса с указанием количественных характеристик (сроки, темпы и т. п.). Например, прогноз погоды, виды на урожай, прогнозирование рождаемости и т. д. 5. Практическая функция. Конечное предназначение любой теории — быть воплощенной в практику, быть «руководством к действию» по изменению реальной действительности. Поэтому вполне справедливо утверждение о том, что нет ничего практичнее, чем хорошая теория. Таким образом, теория (независимо от своего типа) имеет следующие основные особенности: 1. Теория — это не отдельно взятые научные положения, а их совокупность, целостная органическая развивающаяся система. Объединение знания в теорию производится прежде всего самим предметом исследования, его закономерностями. 2. Не всякая совокупность положений об изучаемом предмете является теорией. Чтобы превратиться в теорию, знание должно достигнуть в своем развитии определенной степени зрелости. А именно: когда оно не просто описывает определенную совокупность фактов, 237 но и объясняет их, т. е. когда знание вскрывает причины, противоречия и закономерности явлений. 3. Для теории обязательным является обоснование, доказательство входящих в нее положений: если нет обоснований, нет и теории. 4. Теоретическое знание должно стремиться к объяснению как можно более широкого круга явлений, к непрерывному углублению знаний о них. 5. Характер теории зависит от степени обоснованности ее определяющего начала, отражающего фундаментальную закономерность данного предмета. 6. Важную роль при выборе теорий играет степень их проверяемости: чем она выше, тем больше шансов выбрать хорошую и надежную теорию. Так называемый «критерий относительной приемлемости», согласно Попперу, отдает предпочтение той теории, которая: сообщает наибольшее количество информации, т. е. имеет более глубокое содержание; является логически более строгой; обладает большей объяснительной и предсказательной силой; может быть более строго проверена посредством сравнения предсказанных фактов с наблюдениями. Взаимодействие научной теории и практики. Теоретическое знание только тогда является таковым, когда оно именно в качестве системы знания достоверно и адекватно отражает определенную сторону практики, какую-либо предметную область. Причем такое отражение является не пассивным, а активным, творческим, выражающим объективные закономерности. Самое существенное требование к любой научной теории — ее соответствие реальным фактам в их взаимосвязи, без всякого исключения. Теория должна не просто отражать объективную реальность так, как она есть теперь, но и обнаруживать ее тенденции, главные направления ее развития от прошлого к настоящему, а затем и будущему. Поэтому теория не может быть чем-то неизменным, раз навсегда данным, а должна постоянно развиваться, углубляться, совершенствоваться и т. п., выражать в своем содержании развитие практики. Наиболее практичной является теория в ее самом зрелом состоянии. Поэтому необходимо всегда держать ее на самом высоком научном уровне, глубоко и всесторонне разрабатывать ее, обобщая новейшие процессы и явления жизни, практики. Только полная и высоконаучная основательная теория (а не эмпирические, обыденные знания) может быть руководством для соответствующей формы практической деятельности. Не на любой, а на достаточно зрелой ступени своего развития наука становится теоретической основой прак238 тической деятельности, которая, в свою очередь, должна достичь определенного достаточно высокого уровня, чтобы стало возможным систематическое (и экономически оправданное) практическое применение науки. Существенный признак развитой теории — целенаправленный систематический анализ составляющих ее методов, законов, других форм мышления с точки зрения их формы (структуры), содержания, его углубление, развитие и т. п. «Понятийное творчество» — атрибутивная характеристика зрелого теоретического исследования, как и все углубляющаяся рефлексия над его методологическими проблемами, умелое оперирование понятиями, методами, приемами познания, его нормами и регулятивами. Теория (даже самая глубокая и содержательная) сама по себе ничего изменить не может. Она становится материальной силой лишь тогда, когда овладевает массами. Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу и энергия которых воплощает теорию в реальную действительность, опредмечивает те или иные научные идеи, реализует их в определенных материальных формах. Практика людей, овладевших теорией как программой деятельности, и есть опредмечивание теоретического знания. В процессе опредмечивания теории в практике люди не только создают то, чего природа сама по себе не создавала, но одновременно обогащают свои теоретические знания, проверяют и удостоверяют их истинность, развиваются и совершенствуются сами. Практическая реализация знания требует не только тех, кто будет осуществлять воплощение теории в практику, но и необходимых средств воплощения — как объективных, так и субъективных. Это, в частности, формы организации общественных сил, те или иные социальные институты, необходимые технические средства и т. д. Сюда же относятся формы и методы познания и практического действия, способы и средства решения назревших теоретических и практических проблем и т. п. Материализация теории в практике должна быть не единовременным актом (с угасанием ее в итоге), а процессом, в ходе которого вместо уже реализованных теоретических положений появляются новые, более содержательные и развитые, которые ставят перед практикой более сложные задачи, требуют новых форм и условий своего опредмечивания. Успешная реализация в практике теоретических знаний обеспечивается лишь в том случае, когда люди убеждены в истинности тех знаний, которые они собираются применить в 239 жизни. Без превращения идеи в личное убеждение, веру человека невозможна практическая реализация теоретических идей. 9.3. Рост научного знания Важнейшей характеристикой знания является его динамика, т. е. его рост, изменение, развитие и т. п. Эта идея, не такая уж новая, была высказана уже в античной философии, а Гегель сформулировал ее в положении о том, что «истина есть процесс», а не «готовый результат». Активно исследовалась эта проблема основоположниками и представителями диалектико-материалистической философии — особенно с методологических позиций материалистического понимания истории и материалистической диалектики, с учетом социокультурной обусловленности этого процесса. Однако в западной философии и методологии науки XX в. фактически — особенно в годы «триумфального шествия» логического позитивизма (а у него, действительно, были немалые успехи) — научное знание исследовалось без учета его роста, изменения. Дело в том, что для логического позитивизма в целом было характерно: а) абсолютизация формально-логической и языковой проблематики; б) гипертрофия искусственно сконструированных формализованных языков (в ущерб естественным); в) концентрация исследовательских усилий на структуре «готового», ставшего знания без учета его генезиса и эволюции; г) сведение философии к частнонаучному знанию, а последнего — к формальному анализу языка науки; д) игнорирование социокультурного контекста анализа знания и т. д. Развитие знания — сложный диалектический процесс, имеющий определенные качественно различные этапы. Этот процесс можно рассматривать как движение от мифа к логосу, от логоса к «преднауке», от «преднауки» к науке, от классической науки к неклассической и далее к постнеклассической и т. п., от незнания к знанию, от неглубокого неполного к более глубокому и совершенному знанию и т. д. В современной западной философии проблема роста, развития знания является центральной в философии науки, представленной особенно ярко в таких течениях, как эволюционная (генетическая) эпистемология и постпозитивизм. Эволюционная эпистемология — направление в западной философско-гносеологической мысли, основная задача которого 240 — выявление генезиса и этапов развития познания, его форм и механизмов в эволюционном ключе и, в частности, построение на этой основе теории эволюции науки. Эволюционная эпистемология стремится создать обобщенную теорию развития науки, положив в основу принцип историзма и пытаясь опосредовать крайности рационализма и иррационализма, эмпиризма и рационализма, когнитивного и социального, естествознания и социально-гуманитарных наук и т. д. Один из известных и продуктивных вариантов рассматриваемой формы эпистемологии — генетическая эпистемология швейцарского психолога и философа Ж. Пиаже. В ее основе — принцип возрастания инвариантности знания под влиянием изменений условий опыта. Пиаже, в частности, считал, что эпистемология — это теория достоверного познания, которое всегда есть процесс, а не состояние. Важная ее задача — определить, каким образом познание достигает реальности, т. е. какие связи, отношения устанавливаются между объектом и субъектом, который в своей познавательной деятельности не может не руководствоваться определенными методологическими нормами и регулятивами. Генетическая эпистемология Ж. Пиаже пытается объяснить генезис знания вообще, и научного в частности, на основе воздействия внешних факторов развития общества, т. е. социогенеза, а также истории самого знания и особенно психологических механизмов его возникновения. Изучая детскую психологию, ученый пришел к выводу, что она составляет своего рода ментальную эмбриологию, а психогенез является частью эмбриогенеза, который не заканчивается при рождении ребенка, так как ребенок непрерывно испытывает влияние среды, благодаря чему происходит адаптация его мышления к реальности. Фундаментальная гипотеза генетической эпистемологии, — указывает Пиаже, — состоит в том, что существует параллелизм между логической и рациональной организацией знания и соответствующим формирующим психологическим процессом. Соответственно этому, он стремится объяснить возникновение знания на основе происхождения представлений и операций, которые в значительной мере, если не целиком, опираются на здравый смысл. Пиаже выделил четыре основных стадии в когнитивном (интеллектуальном) развитии, для которого характерна строгая последовательность формирования: сенсомоторная, интуитивная (дооперациональная), конкретно-операциональная и формально-операциональная. Одним из первых правил генетической эпистемологии является, согласно Пиаже, «правило сотрудничества». Изучая, каким образом возрастает (растет, увеличивается) наше знание, оно в каждом конкретном случае объединяет философов, психологов, логиков, представи241 телей математики, кибернетики, синергетики и других — в том числе социальногуманитарных наук. Особенно активно проблему роста (развития, изменения) знания разрабатывали начиная с 60-х гг. XX столетия сторонники постпозитивизма — К. Поппер, Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, Ст. Тулмин и др. Обратившись лицом к истории, развитию науки, а не только к формальному анализу ее «застывшей» структуры, представители постпозитивизма стали строить различные модели этого развития, рассматривая их как частные случаи общих эволюционных изменений, совершающихся в мире. Они считали, что существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, т. е. эволюцией растений и животных. В постпозитивизме происходит существенное изменение проблематики философских исследований: если логический позитивизм основное внимание обращал на анализ структуры научного познания, то постпозитивизм главной своей проблемой делает понимание роста, развития знания. В связи с этим представители постпозитивизма вынуждены были обратиться к изучению истории возникновения, развития и смены научных идей и теорий. После постпозитивизма развитие эволюционной эпистемологии пошло по двум основным направлениям. Во-первых, по линии т. н. альтернативной модели эволюции (К. Уоддингтон, К. Халквег, К. Хугер и др.) и, во-вторых, по линии синергетического подхода. К. Уоддингтон и его сторонники считали, что их взгляд на эволюцию дает возможность понять, как такие высоко структурированные системы как живые организмы или концептуальные системы могут посредством управляющих воздействий самоорганизовываться и создавать устойчивый динамический порядок. В свете этого становится более убедительной аналогия между биологической и эпистемологической эволюцией, чем модели развития научного знания, опирающиеся на традиционную теорию эволюции. Синергетический подход сегодня становится все более перспективным и распространенным, во-первых, потому, что идея самоорганизации лежит в основе прогрессивной эволюции, которая характеризуется возникновением все более сложных и иерархически организованных систем; во-вторых, она позволяет лучше учитывать воздействие социальной среды на развитие научного познания; в-третьих, такой подход свободен от малообоснованного, а потому совершенно неубедительного метода «проб и ошибок», выдвигаемого К. Поппером и его последователями в качестве средства решения научных проблем. 242 9.4. Научные революции и смена типов рациональности Научные революции — это те этапы развития науки, когда происходит смена исследовательских стратегий, задаваемых ее основаниями. Основания науки включают несколько компонентов. Главные среди них: идеалы и методы исследования (представления о целях научной деятельности и способах их достижения); научная картина мира (целостная система представлений о мире, его общих свойствах и закономерностях, формирующаяся на основе научных понятий и законов); философские идеи и принципы, обосновывающие цели, методы, нормы и идеалы научного исследования. Например, в классической науке XVII—XVIII вв. идеалом было получение абсолютно истинных знаний о природе; метод познания сводился к поиску механических причин, детерминирующих наблюдаемые явления; научная картина мира носила механический характер, так как любое знание о природе и человеке редуцировалось к фундаментальным законам механики; классическая наука находила свое обоснование в идеях и принципах материалистической философии, которая рассматривала познание как отражение в разуме познающего субъекта свойств объектов, существующих вне и независимо от субъекта. Как и почему происходят научные революции? Один из первых разработчиков этой проблемы, американский философ Т. Кун делил этапы развития науки на периоды «нормальной науки» и научной революции. В период «нормальной науки» подавляющее число представителей научного сообщества принимает определенные модели научной деятельности или парадигмы, в терминологии Куна (парадигма: греч. paradeigma — пример, образец), и в их рамках решает все научные «задачи-головоломки». В содержание парадигм входят совокупность теорий, методологических норм, ценностных стандартов, мировоззренческих установок. Период «нормальной науки» заканчивается, когда появляются проблемы и задачи, не разрешимые в рамках существующей парадигмы. Тогда она «взрывается», и ей на смену приходит новая парадигма. Так происходит революция в науке. Можно выделить четыре научные революции. Первой из них была революция XVII в., ознаменовавшая собой становление классической науки. Вторая произошла в конце XVIII — первой половине XIX вв. и ее результатом был переход от классической науки, ориентированной в основном на изучение механических и физических явлений, к дисциплинарно организованной науке. Появление таких наук, как биология, химия, геология и др., способствует тому, что механическая картина мира перестает быть общенаучной и общемировоззренческой. Биология и геология вносят в картину мира идею развития, которой не было в механической картине мира. 243 Специфика объектов, изучаемых в биологии, геологии не могла быть выражена с помощью методов исследования классической науки: нужны были новые идеалы объяснения, учитывающие идею развития. Происходят изменения и в философских основаниях науки. Центральные проблемы философии в этот период: вопросы дифференциации и интеграции научного знания, полученного в разных научных дисциплинах, соотношения различных методов научного исследования, классификация наук и поиск ее критериев. Эта революция была вызвана появлением принципиально новых, не имеющих места в классической науке объектов исследования, что и повлекло изменения норм, идеалов, методов. Что же касается познавательных установок классической науки, то, как считает современный отечественный философ В. С. Степин, в период становления дисциплинарно организованной науки они не претерпели существенных изменений. Третья революция охватывает период с конца XIX до середины XX в. Революционные преобразования произошли сразу во многих науках: в физике были разработаны релятивистская и квантовая теории, в биологии — генетика, в химии — квантовая химия и т. д. Возникают новые отрасли научного знания —кибернетика и теория систем. В результате сформировалось новое, неклассическое, естествознание, основания которого радикально отличались от оснований классической науки. Идеалы и нормы неклассической науки базировались на отрицании разумно-логического содержания онтологии, способности разума строить единственно верную идеальную модель реальности, позволяющую получать единственно истинную теорию. Допускалась возможность признавать истинность сразу нескольких теорий. Изменяется идеал объяснения и описания. Если в классической науке объяснению приписывалась способность давать характеристику объекта, как он «сам по себе», то в неклассической науке в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигалось требование учитывать и фиксировать факт взаимодействия объекта с приборами, с помощью которых он исследовался. Наука признала, что мышлению объект не дан в его «природно-девственном», первозданном состоянии: оно изучает не объект как он есть «сам по себе», а как явилось в наблюдении его взаимодействие с прибором. Возникла соответствующая неклассическому естествознанию картина мира, в которой появилось представление о природе как сложном динамическом и иерархизированном единстве саморегулирующихся систем. 244 Изменились и философские основания науки. Философия ввела в систему обоснований последней идею исторической изменчивости научного знания, признала относительность истины, разработала представление об активности субъекта познания. Четвертая научная революция началась в последней трети XX вв. и сопровождалась появлением постнеклассической науки. Объектами исследования на этом этапе развития науки становятся сложные системные образования, которые характеризуются уже не только саморегуляцией (с такими объектами имела дело и неклассическая наука), но и саморазвитием. Научное исследование таких систем требует принципиально новых стратегий, которые частично разработаны в синергетике. Синергетика (греч. synergeia — совместный, согласованно действующий) — это направление междисциплинарных исследований, объектом которых являются процессы саморазвития и самоорганизации в открытых системах (физических, химических, биологических, экологических, когнитивных и т. д.). Было выявлено, что материя в ее форме неорганической природы способна при определенных условиях к самоорганизации. Синергетика впервые открыла механизм возникновения порядка из хаоса, беспорядка. Это открытие было революционным, ибо прежде наука признавала эволюцию только в сторону увеличения энтропии системы, т. е. увеличения беспорядка, дезорганизации, хаоса. Синергетика обнаружила, что система в своем развитии проходит через точки бифуркации (состояния неустойчивости) и в эти моменты она имеет веерный набор возможностей выбора направления дальнейшего развития. Реализоваться этот выбор может путем небольших случайных воздействий, которые являются своеобразным «толчком» системы в формировании новых устойчивых структур. Если принять во внимание этот факт, то становится очевидным, что взаимодействие человека с такого рода системами требует повышенной ответственности, так как человеческое действие и может стать тем «небольшим случайным воздействием», которое видоизменит пространство возможных состояний системы. Субъект становится причастным к выбору системой некоторого пути развития из возможных. А так как сам выбор необратим, а возможный путь развития системы не может быть просчитан с большой достоверностью, то проблема ответственности человека за бездумное вмешательство в процесс саморазвития сложных систем становится очевидной. Сказанное позволяет сделать вывод, что постнеклассическая наука имеет дело с системами особой сложности, требующими принципиально новых познавательных стратегий. Здесь картина мира строится на основе идей эволюции и исторического развития природы и человека. Все специальные картины мира, которые формируются в различных науках, 245 уже не могут претендовать на адекватность. Они становятся лишь относительно самостоятельными фрагментами общенаучной картины мира. Для изучения и описания саморазвивающихся систем с вариабельным поведением не пригодны статические идеальные модели. Требуется строить сценарии, включая в них точки бифуркации и возможные пути развития систем. Это привело к существенной перестройке норм и идеалов исследования. Так, осуществить построение идеальной модели уже невозможно без использования компьютерных программ, которые позволяют вводить большое число переменных и цель исторической реконструкции изучаемого объекта. Рассмотрим пример. Допустим, объектом научного исследования является биосфера — природный сложный комплекс, в который включен в качестве компонента человек. Последний в процессе своей производственной деятельности взаимодействует с биосферой и влияет на ее структуры. Чтобы узнать вредные последствия этого влияния с целью выработки запретов и ограничений на некоторые виды человеческой производственной деятельности, следует построить идеальную модель с огромным числом параметров и переменных. Для обнаружения изменений в биосфере потребуется изучение изменений, происходящих под воздействием промышленности в популяциях, биоценозах; следовательно, надо задействовать параметры, связанные с состоянием рек, озер, морей, океанов, лесов, гор, атмосферы и т. д.). Очевидно, что классическая идеальная модель не в состоянии связать в целое все это огромное число параметров и переменных. Здесь не обойтись без особого математического эксперимента на ЭВМ, без специальных компьютерных программ и т. д. Следует отметить и еще одну существенную особенность норм и идеалов постнеклассической науки. Из вышеприведенного примера явствует, что объяснение и описание исследуемого объекта не может быть ценностно-нейтральным. В составе объективно истинного анализа будут присутствовать аксиологические факторы, а ориентация на истинность будет соотноситься с этическими и гуманистическими принципами. По-новому строятся и философские основания постнеклассической науки. Философия фиксирует зависимость научного познания от социальности и состояния культуры, с ее ценностными и мировоззренческими ориентациями, а также признает историческую изменчивость онтологических допущений, идеалов и норм познания. Многие особенности философских оснований постнеклассической науки выражены в философии постмодерна. 246 Научные революции были одновременно сменой типов рациональности. Тип научной рациональности — это состояние научной деятельности, представленной как отношение «субъект — средства исследования — объект» и направленной на получение объективной истины. На разных этапах исторического развития науки, наступающих после научных революций, доминировал свой тип научной рациональности. Описанным выше научным революциям соответствуют, классический, неклассический, постнеклассический типы научной рациональности. Классический тип рациональности в научной деятельности, понятой как отношение «субъект — средства — объект», выделяет объект в качестве главного компонента указанного отношения. При этом усилия ученого тратятся на то, чтобы как можно полнее исключить из теоретического объяснения и описания объекта все, что относится к субъекту, средствам и методам познания. В этом усматривается необходимое условие получения объективного и истинного знания об объекте. На этапе классического типа рациональности ни ученые, ни философы не учитывают активность субъекта, влияние познавательных средств на процесс познания, а также не осознают социокультурной обусловленности содержания оснований науки. Неклассический тип научной рациональности, в отличие от классического, характеризуется осознанием влияния познавательных средств на объект. Это влияние учитывается и вводится в теоретические объяснения и описания. То есть в отношении «субъект — средства — объект» внимание исследователя акцентируется на объекте и одновременно на средствах. А так как средства познания использует субъект, то начинает приниматься во внимание его активность. Но по-прежнему не осознается тот факт, что цели науки, определяющие стратегии исследования и способы формирования, выделения объектов, обусловлены мировоззренческими и ценностными установками, доминирующими в культуре. Постнеклассический тип рациональности — это выход на уровень осознания того факта, что знания об объекте соотносятся не только с особенностями его взаимодействия со средствами (а значит, соотносятся и с субъектом, использующим эти средства), но и с ценностно-целевыми структурами деятельности субъекта. Другими словами, признается, что субъект влияет на содержание знаний об объекте не только в силу применения особых исследовательских средств и процедур, но и в силу своих ценностно-целевых установок, которые напрямую связаны с вненаучными, социальными ценностями и целями. В постклассике социальная жизнь, ее ценности и цели признаны компонентами (явными или не- 247 явными) научного знания об объекте, что с неизбежностью перестраивает весь категориальный аппарат философии науки и гносеологии. Смена типов рациональности есть процесс углубления рефлексивной работы мышления, сопровождающей познавательную деятельность. Ее изменение и усложнение обусловлено как внутринаучными причинами (накопление факторов, не находящих объяснения в рамках существующей научной парадигмы; открытие новых типов объектов, связанное, например, с совершенствованием приборов и приемов наблюдения, появлением новых математических методов и т. д.), так и причинами вненаучными (ценностные и мировоззренческие ориентиры и установки в культуре той или иной эпохи). Каждый новый тип рациональности «вписан» в соответствующую ему научную парадигму. Но между ними не существует глубинного разрыва: новый тип не уничтожает прежний, а показывает границы его применимости. Поэтому, говоря о том, что нынешняя эпоха — это эпоха постнеклассической науки, нельзя «списывать в утиль» прежние типы рациональности: классический и неклассический. Их методологические приемы, нормы и идеалы научного познания по-прежнему востребованы при изучении объектов небольшой степени сложности, где постнеклассический тип рациональности зачастую оказывается избыточным. Прогнозируя будущее науки, можно сказать, что статус доминирующего и определяющего принадлежит постнеклассическому типу рациональности. В эпоху техногенной цивилизации определение стратегии научного поиска с необходимостью должно включать гуманистические ориентиры, т. е. вопросы, связанные с человеком и его жизнью на планете Земля. 9.5. Общество, наука, техника Слово «техника» обычно употребляется в двух смыслах. Во-первых, для обозначения мастерства субъекта какой-либо деятельности, и, во-вторых, для обозначения средств и орудий деятельности. М. Хайдеггер придал ему еще один смысл: особого отношения к миру как к материалу, источнику вещества и энергии, срывающему завесы природных тайн, превращающему бытие лишь в форму и условие человеческого существования. Для обыденного сознания представляется очевидным, что техника и ее роль в обществе является предметом человеческого внимания с момента своего возникновения. Однако это не так. Лишь с возникновением технической цивилизации и, более того, по достижении ею 248 уровня зрелости, в XIX в. возникает то, что можно назвать проблемой техники в ее отношении к культуре и истории. Еще в XVIII в., пишет О. Шпенглер в специальной работе, посвященной технике, «в век Робинзона и Руссо, английских парков и пастушеской поэзии» занимались совсем другим. Технику же вообще не замечали и, во всяком случае, считали ее—в сравнении с рассуждениями о морали — чем-то не заслуживающим внимания. Только «со времен Наполеона колоссально разросшаяся машинная техника Западной Европы, с ее фабричными городами, железными дорогами и пароходами, заставила, наконец, со всей серьезностью поставить эту проблему». Лишь с этого момента, говорит он, возник вопрос: «что значит техника?». Именно в этот период Гегель попытался ответить на вопрос «что значит техника?», предложив свою знаменитую формулу: человек ставит между собой и природой предмет природы и заставляет их вместо себя надрываться в работе. А Маркс ввел понятие «производительные силы» и указал на революционизирующую роль техники в развитии общества. Пар, электричество и сельфактор (прядильная машина), писал он, были несравненно более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распайль и Бланки, деятели революций 1830 и 1843 гг. во Франции. В том же XIX в. было переосмыслено понятие человеческой телесности. Было выяснено, что человек обладает не только органическим телом, в котором «локализуется» человеческий дух, заключена его индивидуальная душа и которое являет собой совокупность его органов, начина с рук, ног, мозга, нервной системы в целом, и кончая дифференцированной чувственностью. Наряду с органическим, он имеет и неорганическое тело, как бы продолжающим первое, каждый его «естественный» орган. «Тело» общественного человека — это органическое тело вместе с теми искусственными органами, которые он создает из вещества внешней природы, «удлиняя и многократно усиливая естественные органы своего тела». В числе этих многократно усиливающих человека искусственных органов находится то, что мы называем техникой. Зрение человека во много раз умножается очками, биноклем, приборами ночного видения, радарами, телескопами и радиотелескопами, оптическими и электронными микроскопами и т. д. Мы не только можем передвигаться с большими скоростями на автомобилях, поездах, пароходах, самолетах и космических кораблях, но и следить в режиме реального времени за событиями, происходящими за сотни, тысячи и десятки тысяч километров от нас. Можем работать в глубинах океана, на космических станциях, 249 на Луне, Марсе и Венере. Буквально на «краю света». Более того, в эпоху нарастающей глобализации мы можем с помощью информационных технологий в этом же режиме заключать сделки с контрагентами на других континентах, участвовать в работе товарных и фондовых бирж, вливаться в гигантские финансовые потоки и выходить из них. Этот перечень можно бесконечно продолжать. В современную эпоху мы имеем массовое производство сложных технических устройств, проникающих во все сферы деятельности. Поэтому эту эпоху называют еще технотронной эпохой. По этой же причине область действительности, для которой характерно применение техники, называют техносферой, по аналогии с биосферой, ноосферой и т. д. Техника — настолько сложное явление, что сформулировать его сущностные характеристики весьма трудно. Поэтому в литературе предложено множество схем, по которым эта работа может быть осуществлена с достаточной полнотой. Наибольшей популярностью среди них пользуется схема К. Ясперса, в которой названы следующие специфические черты техники как социокультурного явления: 1) Техника является частью общей рационализации общества. Она покоится на деятельности исчисляющего рассудка. 2) Техника есть применение силы природы против самой природы. 3) Применение техники осуществляется методами, внешними по отношению к предмету. Она характеризует способность делать и господствовать, а не созидать и выращивать. 4) Техника ставит на место непосредственного отношения между человеком и природой опосредованное отношение. 5) Применение силы природы против самой природы основано на знании, в конечном счете, научном знании. 6) Применение техники имеет своим следствием «облегчение жизни, сокращение каждодневных усилий, затрачиваемых на поддержание условий физического существования, увеличение досуга и удобства». 7) Если животное находит уже данную среду и живет в ней, человек посредством техники выводит преднайденную среду за собственные границы в беспредельность. 8) Эта среда, выведенная в беспредельность, есть новая, искусственная среда обитания, вторая природа. А «жизнь в среде, отчасти созданной им самим, является признаком самой сущности человека». 250 9) Этот, созданный техникой, искусственный мир, в свою очередь, воздействует на человека, развивая, в частности, в нем дух изобретательства и предпринимательства. Несмотря на то, что сущностные характеристики техники как социокультурного явления нельзя дать списком, следует признать, что предложенная К. Ясперсом схема относится к числу весьма удачных и в значительной мере отражает то состояние, которое сложилось к началу второй половины XX в., за исключением, пожалуй, категорического утверждения о тотальной человекоразмерности техники. Понимание сущности техники, как и всякого общественного явления, во многом связано с решением вопроса о ее происхождении. В настоящее время предложен целый ряд гипотез, претендующих ответить на этот вопрос. Остановимся на некоторых из них. Б. Поршневым предложена гипотеза биологического происхождения техники. Согласно этой гипотезе, в качестве недостающего звена эволюции называется семейство высших приматов (троглодитов). Их анатомия (зубы и когти) не была приспособлена к охоте и освоению туш крупных травоядных. Отсюда биологическая адаптация в виде использования и изготовления с целью утилизации режущих, колющих и скребущих камней. Сама же эволюция к человеку объясняется неуклонным разрастанием головного мозга. Более подробно об этой гипотезе рассказано в главе, посвященной проблеме человека. Наиболее распространенная трудовая гипотеза рассматривает возникновение техники сквозь призму становления внебиологических форм наследования. Согласно этой гипотезе, имеет место процесс поступательного развития целостного единства целесообразной деятельности, средств и предметов этой деятельности, а также системы общественных отношений. Возникающая техника выступает, с одной стороны, как носитель целесообразной формы, а с другой, как материальный субстрат общественных отношений. Ее освоение и развитие каждым новым поколением людей и составляет глубокую основу человеческой истории. Третья концепция рассматривает технику не в качестве первичного начала социальности, но как момент — хотя и весьма важный — большой культурной целостности, начало которой восходит к культу, обрядовым службам, магическим обрядам, игре, мифу и фантазии, о чем было сказано в названной выше главе. Четвертая гипотеза менее известна и потому заслуживает права быть изложенной более подробно. Весьма систематически разрабатывал этот подход О. Шпенглер. Согласно этому подходу, современная машинная техника происходит не из развития первоначальных орудий труда, но из кооперированной деятельности больших масс людей. Технику, утвержда251 ет О. Шпенглер, нельзя понимать инструментально. Речь идет не о создании инструментов — вещей, а о способах обращения с ними. Именно это часто упускают в исследованиях о доисторических временах, в которых слишком много думают о музейных экспонатах и слишком мало о бесчисленных методах, которые наверняка существовали, но не оставили следа. Будучи понята как метод жизни, техника простирается за пределы человека к жизни животных. Пчелы, термиты, бобры делают удивительные постройки. Муравьи знакомы с растениеводством, строительством дорог, рабством и ведением войны. Но в этом случае мы имеем дело с техникой вида, данной ему от века. Человек же свободен от принуждения вида. У него от инстинкта отделились мышление и мыслящее действие. Он стал творцом. На этой основе происходит переход к планомерной деятельности многих, а затем и формирование техники как организации больших масс людей. Это — техника вождя и техника исполнителя. И если человек, по исходу, хищник, то теперь «характер свободного хищника передается от индивида к организованному народу — зверю с одной душой и многими руками». Техника же в обычном смысле лишь побочный продукт развития этой человеческой машины. Близкую концепцию развивал и Л. Мэмфорд, который ввел термин «мегамашина», или, как он иногда говорил, «архетипическая машина». Эта великая трудовая машина, писал он, была истинной машиной, сотворенной из человеческой плоти, нервов и мускулов. Такие машины были построены царями в век пирамид, в конце четвертого тысячелетия до н. э. Ее перводвигателем является власть. В ее состав входят наука и бюрократия. Исследователями предложен ряд периодизаций развития техники. Одна из них принадлежит Г. Волкову, который видит критерий различения этапов развития техники в перемещении от человека к технике функций, которые вызывают фундаментальные изменения в технологическом способе соединения человека и техники. Таких этапов он насчитывает три. На первом этапе господствуют орудия ручного труда, на втором — машины, на третьем — автоматы. На первом этапе человек является материальной и энергетической основой производства, а орудие только усиливает его работающие органы. На втором основой производственного процесса становится машина, а человек превращается в ее придаток. На третьем возникает свободный тип связи. Человек высвобождается из непосредственного процесса производства, получает возможности для творческой деятельности. На этом этапе, говорит Г. Волков, техника не ограничивается более в своем развитии пределами человеческого организма. Другая периодизация предложена Л. Мэмфордом. Последний различает эпохи развития техники в соответствии с тем, что каждая из них дает или отнимает у человека. Первая 252 эпоха — палеотехническая, вторая — эотехническая, третья (наступающая) — неотехническая. Современная техника является практическим приложением науки и составляет с ней сложный симбиоз. Этот симбиоз — главное средство развития современного общества. В силу чего общественный прогресс часто рассматривается прежде всего как научнотехнический. В конце XIX в. отношение к последнему стало раздваиваться. Наряду с положительным, сформировалось и отрицательное отношение к нему. Это сказалось не только на отношении к науке, но и к технике. В обществе сформировалось три подхода к технике: нейтральный (все зависит от ее применения), положительный и отрицательный. Примером первого является подход, сформулированный К. Ясперсом. Сама по себе, говорит он о технике, она не является ни благом, ни злом, но может быть использована во благо и во зло. То и другое имеет совсем иные истоки, коренится в человеке, и только это придает технике смысл. Оптимистический вариант понимания значения техники сформулирован Мэмфордом в изложенной концепции развития социальности. Сторонники пессимистического понимания роли техники в современном обществе указывают, что техника все более становится несоразмерной создавшему ее человеку, который постепенно теряет над ней контроль, что выражается в умножении числа и увеличении объема так называемых глобальных проблем современности. Мир человека, говорят представители «Римского клуба», болен раком и этот рак сам человек. Какой из этих трех вариантов можно считать истинным? Представляется, что каждый из них содержит в себе момент истины. Однако нужно подчеркнуть, что пессимистический вариант не должен быть недооценен. Творение все более становится несоразмерным творцу и вполне возможно, что уже в недалеком будущем человек может оказаться в постчеловеческом мире. Или, говоря иначе, обнаружить, что он в мире уже не один и уже не главный. Предсказаний такого рода становится все больше. Именно такого мнения придерживается профессор Келвин Уорвик, выдающийся ученый нашего времени, не так давно поставивший нас в известность, что уже через несколько десятилетий человек окажется в зависимости от созданного им самим искусственного разума. Как и известный американский ученый Ф. Фукуяма, совсем недавно написавший в статье «Запрограммированный недочеловек» о возможности с помощью информационных и биотехнологий изменять природу человека и войти на этой основе в «новую, постгуманную историю». Примерно таких же взглядов придерживается и директор Института мозга РАН академик Н. Бехтерева, кото253 рая называет даже примерную дату, когда компьютерные системы выйдут из-под контроля человека, и описывает способ, каким они это сделают. Все более возрастающая роль техники в обществе привела к выделению в философии относительно самостоятельной области — философии техники. Хотя термин был введен еще в 1877 г. немецким мыслителем Э. Каппом, опубликовавшим книгу «Основания философии техники», статус особой философской дисциплины она приобрела в 60-е годы XX в. Философия техники тесно связана с философией науки, с одной стороны, и философской антропологией, с другой. Как и всякая дисциплина, находящаяся в процессе становления, она страдает элементами эклектики и имеет тенденцию в ряде случаев выйти за рамки философской дисциплины. Согласно В. Порусу, давнему исследователю природы философии техники, в настоящее время на первый план в этой отрасли знания выдвигаются следующие проблемы: глобальный характер технического развитая, его способность затрагивать интересы всех народов планеты; проблема ограничения количественного роста техники рациональными пределами; угроза всемирной катастрофы, непосредственно связанная с развитием военной техники и возможной необратимостью экологического кризиса, проблема гуманизации технического роста, предотвращения его конфликта с процессом самоутверждения творческой личности и др. Несмотря на признаки развития, судьба философии техники неясна 254 ГЛАВА 10.НАУЧНЫЕ, ФИЛОСОФСКИЕ И РЕЛИГИОЗНЫЕ КАРТИНЫ МИРА 10.1. Взгляд науки Огромное практическое значение науки в XX в. сделало ее той областью знания, к которой массовое сознание испытывает глубокое уважение и пиетет. Слово науки весомо, и оттого рисуемая ею картина мира часто принимается за точную фотографию реальной действительности, за изображение Вселенной такой, как она есть на самом деле, независимо от нас. Да ведь наука и претендует на эту роль — бесстрастного и точного зеркала, отражающего мир в строгих понятиях и стройных математических вычислениях. Однако за привычным, коренящимся еще в эпохе Просвещения доверием к выводам науки, мы часто забываем, что наука — развивающаяся и подвижная система знаний, что способы видения, присущие ей (парадигмы) — изменчивы (см. об этом гл. X). А это означает: сегодняшняя картина мира не равна вчерашней. Повседневное сознание все еще живет научной картиной мира прошлых лет и веков, а сама наука уже убежала далеко вперед и рисует порой вещи столь парадоксальные, что сама ее объективность и беспристрастность начинает казаться мифом. Наш век стал веком коренной смены парадигм научного мышления и радикального изменения естественнонаучной картины мира. Вплоть до начала нынешнего столетия в науке господствовала возникшая в Новое время ньютоновско-картезианская парадигма — система мышления, основанная на идеях И. Ньютона и Р. Декарта. Последнему принадлежала идея принципиальной двойственности реальности: материя и ум — различные, параллельные друг другу субстанции. Отсюда следовало, что материальный мир можно описать объективно, не включая в описание человека-наблюдателя с его специфической позицией, с его субъективностью. Можно сказать, что сама идея «строго объективной науки» вырастает из декартовских онтологических построений. Сразу стоит отметить, что научная картина мира, возникшая из учений Декарта и Ньютона, отбросила один очень важный момент, присутствовавший как у одного, так и у другого «патриарха»: фигуру Бога. Рационально-механистический образ мира, формировавшийся в трудах последователей, демонстрирует нам мир как единый и единственный: мир твердой материи, подчиненный жестким законам. Сам по себе он лишен духа, свободы, благодати, он безмолвен и слеп. Физикалистски понятая действительность — гигантские 255 космические просторы, в которых движутся по четким траекториям массы материи — не несет в себе никакой необходимости появления человека и сознания. Человек в этом мире — ошибка, описка, курьезный случай. Он — эпифеномен (побочный продукт) звездной эволюции. Лишенная Бога и сознания Вселенная не живет, а существует без смысла и цели, более того, всякий смысл для нее — ненужная роскошь, арабеска, разрушающаяся под влиянием закона энтропии. Механистическая Вселенная Ньютона состоит из атомов — маленьких неделимых частиц, обладающих постоянной формой и массой и связанных таинственным законом тяготения. Она организована в трехмерное пространство классической эвклидовой геометрии. Это пространство абсолютно, постоянно и всегда находится в покое. Оно представляет собой большое вместилище тел, само по себе нисколько от них не завися и лишь предоставляя им возможность перемещения под воздействием силы притяжения. Точно так же время являет собой чистую длительность, оно абсолютно, автономно и независимо от материального мира. Однородным и неизменным потоком течет оно из прошлого через настоящее в будущее. В целом Вселенная предстает как огромный полностью детерминированный часовой механизм, в котором действует непрерывная цепь взаимосвязанных причин и следствий. Если бы можно было получить точную информацию о каждом звене этой цепи, то стало бы вполне возможным совершенно точно реконструировать любую ситуацию прошлого и предсказывать события будущего без всяких погрешностей. Вселенная, представленная в виде комплекса механических систем, развивается без участия какого бы то ни было сознания и разума. Вся ее история, начиная от «большого взрыва» до сегодняшнего дня — результат слепого и стихийного движения материальных масс. Жизнь зарождается в первозданном океане случайно как результат беспорядочных химических реакций, и пойди процесс чуть по-другому, сознание никогда не проявилось бы в бытии. С физикалистской точки зрения появление жизни и сознания — не только загадка, но и явление достаточно странное, абсурдное, так как оно противоречит второму началу термодинамики, утверждающему, что всякая сложная система неуклонно стремится стать простой, но не наоборот. Иронизируя по поводу механистических взглядов, выдающийся современный ученый Станислав Гроф замечает: «Вероятность того, что человеческая разумность развилась из химического или первобытного океана благодаря всего-навсего случайной последовательности механических процессов, кто-то недавно очень удачно сравнил с вероятностью того, что ураган, пронесшийся сквозь гигантскую помойку, случайно соберет «Боинг-747». 256 Полагая человека случайностью, механистическая наука не интересуется его судьбой, его целями и ценностями, которые выглядят смешными нелепостями, мгновенной вспышкой сознания в грандиозной машине бессмысленной Вселенной. Субъективное (т. е. принадлежащее человеку, субъекту действия и мышления) перемалывается жерновами объективного. Мир выглядит как нечеловеко-размерный, бесстрастно уничтожающий все человеческое, да и просто не замечающий его. В начале XX в. был сделан целый ряд открытий, в корне изменивших видение мира современным естествознанием. Теория относительности А. Эйнштейна, опыты Резерфорда с альфа-частицами, работы Нильса Бора, исследования в химии, биологии, психологии и других науках показали, что мир гораздо разнообразнее, сложнее, чем это представлялось механистической науке, и что сознание человека изначально включено в само наше восприятие действительности. «Антропный принцип» означает: мир таков, каков есть, потому что это мы глядим на него, и всякое изменение в нас, в нашем взгляде, в нашем самочувствии и самосознании меняет картину мира. «Чисто объективное» ее описание — невозможно. Каким же мир предстает глазам современного ученого? Согласно теории относительности пространство не трехмерно, а время не линейно. И то и другое не являются отдельными самостоятельными сущностями. Они тесно переплетены и образуют пространственно-временной континуум. Поток времени не является равномерным и однородным, он зависит от позиции наблюдателя и его скорости относительно наблюдаемого события. Кроме того, в общей теории относительности речь идет о том, что пространство и время находятся в тесной связи с массой тел: возле гигантских космических тел пространство способно искривляться, а время — замедляться. В новой картине мира исчезает жесткое различие между материей и пустым пространством, так как развитие атомной и субатомной физики разрушило представление о твердой материи. Это значит, что когда мы выходим за рамки «зоны средних измерений», углубляемся на другие уровни существования материи, то обнаруживается, что элементарные частицы, из которых состоят атомы — невещественны. В квантовой физике один и тот же феномен может выступать и как частица, и как волна, частицы как бы непрестанно создаются из чистой энергии и возвращаются в собственно-энергетическое состояние. Это сплошная динамика, которая не позволяет говорить о фиксированном месте в пространстве и о массе покоя. Элементарные частицы являют собой сгустки поля. 257 На субатомном уровне материя не столько существует, сколько «проявляет тенденцию к существованию», внутриатомные события выступают как неопределенные, случающиеся, спонтанно возникающие и могут быть описаны лишь на языке математических вероятностей. Таким образом, в области квантовых взаимодействий не может быть и речи о причинности, присущей ньютоновско-картезианскому отображению мира. Работы Нобелевского лауреата Ильи Пригожина, посвященные так называемым диссипативным структурам в химических реакциях, положили начало новому принципу осмысления действительности: «порядок через флуктуации». В свете этого принципа, признающего за Вселенной первичную динамическую неопределенность, оказалось возможным выработать новое понимание эволюции. Второй закон термодинамики не всесилен, ибо все существующие системы имеют прирожденную способность мутировать в направлении большей сложности. Одна и та же энергия, одни и те же принципы обеспечивают эволюцию на всех уровнях: от физико-химических процессов до человеческого сознания и социокультурной информации. Вселенная оказывается единой во всех своих пластах, живой, развивающейся, восходящей на новые ступени бытия. На базе подходов, отбросивших старые представления, возникают радикалистские взгляды. К ним принадлежит, например, «шнуровочная философия природы» Джеффри Чу, разработанная для одного типа субатомных частиц — андронов. Вселенная для нее — это бесконечная сеть взаимосвязанных событий. Они как зеркала, отражающиеся друг в друге, как живой клубок, где одно непрерывно перетекает в другое. Все теории естествознания — лишь создания человеческого разума, только версии бытия, и их не надо путать с самой реальностью, которая в следующий момент может повернуться совсем другой стороной. Целый ряд современных физиков приблизился к мистическому мировоззрению. Сейчас на русский язык уже переведена книга Фритьофа Капры «Дао физики», устанавливающая связь между физическими открытиями XX столетия и древними истинами, трактующими мир как иерархию ритмических вибраций единого вселенского начала, духа-энергии. Современные естествоиспытатели все более обращаются к опыту индуизма, буддизма, даосизма, к оккультным учениям, усматривающим в основе мироздания творческое сознание. Человек, таким образом, перестает быть обмолвкой природы, а становится законным проявлением внутренних потенций действительности. Одна из его главных задач — познание собственного места в бытии и понимание того, что вся Вселенная пронизана токами разума, наполнена смыслом. 258 Современная научная картина мира динамична, противоречива. В ней больше вопросов, чем ответов. Она изумляет, пугает, ставит в тупик, шокирует. Но ничего не поделаешь. Поискам познающего разума нет границ, и в ближайшие годы мы, возможно, будем потрясены новыми открытиями и новыми идеями. А сейчас обратимся к картинам мира, которые не меняются веками и служат объяснением устройства мироздания для многих поколений. Они качественно иные и обращены к сложному взаимодействию мира людей и мира высших сил. 10.2.Философия: человек и мир Философские картины мира очень многообразны, однако все они строятся вокруг отношения: мир — человек. Впрочем, вполне приемлема и инверсия: человек — мир. Собственно на этом различении строятся две ведущие линии в философском знании, которые можно условно назвать объективистской и субъективистской. Объективистские концепции, независимо от того, являются они материалистическими или идеалистическими, отдают приоритет миру, полагая, что он так или иначе объективен, т. е. не зависит в своем существовании и качествах от желаний субъектов и человеческого способа видения. Истина для всех едина: для людей, богов, демонов и любых разумных существ. Если к нам прилетит сороконожка с Юпитера, у которой уши на ногах, а видит она исключительно в инфракрасной части спектра, истины и законы логики будут для нее те же, что и для нас, так как они отражают объективные характеристики действительности (или, напротив, эмпирическая действительность есть выражение объективных логических законов). Объективистские философские концепции полагают, что мы все можем и должны находить общие позиции по вопросу о качествах действительности и своем месте в ней, а те, кто упрямствует в отстаивании особой позиции — просто заблуждается, впадает в иллюзию. Яркими примерами объективистских концепций были философия Гегеля и Маркса. Учения этого типа очень высоко ценят роль познания в жизни людей, так как считают, что рациональное знание непосредственно связывает нас с истиной и показывает мир таким, как он есть. Противоположностью объективизма является субъективизм, когда мир, общий для всех живущих субъектов, заменяется на множество «мирков». Я — сам себе Вселенная, я вижу действительность исключительно со своей точки зрения, пребываю в своих ситуациях и безмерно одинок, потому что никто не может разделить со мной моего индивидуального мира, становящегося тюрьмой. Вся иная действительность преломляется через мое уникальное «я», потому, вообще-то, трудно сказать, есть ли что-нибудь объективное. Все за259 висит от меня, и мир как бы сплавляется со мной, становится моей проекцией, результатом моей активности. Границы между «я» и миром размываются при доминировании личностного начала. Ярким примером субъективизма такого рода выступает философия Ж. П. Сартра, который считает, что человек, не по своей воле «заброшенный в бытие» — полностью свободен. Общих истин и общих правил нет. Каждый проходит через жизнь на свой страх и риск, делая все, что пожелает и отвечая только перед самим собой. Поддаться общим истинам и взглядам — значит предать самого себя. Огромное «пространство» между двумя крайними полюсами и составляет поле философского поиска. Собственно, важнейшей философской проблемой является вопрос: что в мире — от нас, и что — от самого мира? Что от субъективности и что от объективности? Что зависит от человека и что не зависит? Как в старой молитве: «Господи, дай мне понять, что я могу изменить, дай мне понять, чего я изменить не могу, и научи отличать первое от второго!» Философия уже две с половиной тысячи лет пытается отличать, хотя ее поиски не всегда успешны. Философы, желая понять мир, одновременно стараются разобраться в том, возможно ли вообще его постижение и как именно оно возможно? Можем ли мы получать истинные объективные знания или всякая наша обращенность к миру есть взгляд через искажающие очки потребностей и пристрастий? Великий философ XVIII в. Иммануил Кант выдвинул идею о том, что пространство и время, через которые мы воспринимаем действительность, есть лишь способ нашего человеческого видения, и каков мир «сам по себе» — совершенно неизвестно. «Ну и не надо нам этого знать!» — сказали впоследствии философыпрагматисты, — главное— получать практические результаты, а что там на самом деле, совсем не важно!» Однако другие философы не согласились с таким отказом от познания и решили, если уж и не пробиваться к реальности «самой по себе», то, по крайней мере, выработать единую точку зрения на то, каким мир для нас представляется. В западной философии в наши дни доминируют и спорят между собой два основных подхода. Согласно первому, никаких общих точек зрения на мир и судьбы человека вообще быть не может. Каждый человек и каждый философ «варятся в собственном соку» и не имеют выхода к своим братьям по разуму В соответствии со вторым, возможно взаимопонимание между людьми, а значит, и формирование единых, общезначимых представлений о том, что являют собой мир и человек. Как бы то ни было, философы всегда общаются между собой, с другими людьми и ищут 260 общий язык, общие ракурсы видения, несмотря на то, что «субъективных миров» действительно много, и они порой довольно далеко отстоят друг от друга. Чтобы не впадать в крайности, можно сказать, что мир, в котором протекает наша жизнь — это сплав субъективного и объективного, того, что зависит, и того, что вовсе не зависит от нас, и эта сложная диалектика каждый раз конкретно рассматривается философией на новом уровне и в новой исторической обстановке. При этом философы обсуждают проблему мира и человека на понятийном языке и никогда ничего не берут просто на веру. Их дело — во всем сомневаться, все подвергать строгому критическому анализу и никогда не останавливаться на достигнутом уровне знания. В этом философия противоположна религии, стремящейся точно воспроизводить древний канон. Философская картина мира — это картина, бесконечно рисуемая пытливым интеллектом, включающая сложное переплетение человеческого и внечеловеческого, материального и духовного, минутного и вечного. 10.3. Религиозные версии мироздания Слово religio означает по латыни благочестие, святость и восходит к глаголу relgare — связывать, соединять. Очевидно, в этом случае речь идет о связи с иномерностью, с другими измерениями бытия. Все религии во все времена считают, что наша эмпирическая действительность не самостоятельна и не самодостаточна. Она носит производный, тварный характер, по сути своей — вторична. Она — результат или проекция другой настоящей, истинной реальности — Бога или богов. Таким образом, религии удваивают мир и указывают человеку на превосходящие его силы, обладающие разумом, волей, собственными законами. Эти силы обладают совсем иными качествами, чем те, что непосредственно знакомы нам по обыденной жизни. Они могучи, таинственны, чудодейственны с точки зрения эмпирического человека. Их власть над земным бытием если не абсолютна, то огромна. Мир божественного определяет людей и в их физическом бытии, и в ценностном строе. Современные религии не отрицают достижений естествознания, теорий, связанных со строением материи и, тем более, практического применения науки. Но они всегда подчеркивают, что дело науки — изучать только физический мир, только сферу посюстороннего. Дальше простирается область религии, и, быть может, философии. Главное, чтобы, увлекшись земными заботами, человечество не забывало, что оно не автономно, что над ним существуют высшие вечные инстанции, их неусыпный надзор и их суд. 261 В нашу задачу не входит обсуждение вопроса о том, есть ли Бог на самом деле. Внутреннее чувство и убеждения каждого человека подсказывают ему: верить или не верить и во что именно. Мы лишь дадим краткий обзор картин мира в разных религиях, как делают это объективистски настроенные культурологи. Раз уж религиозные картины мира существуют, то надо знать, каковы они. Сразу необходимо отметить, что религиозное сознание невозможно без культа: обрядов, ритуалов, богослужений, молитв и необходимых для этого храмов, утвари и т. д. Культ — это особая духовная практика, которая призвана соединить верующего с высшим миром, которая позволяет ему быть услышанным всемогущими божественными силами. Центральный пункт любой религиозной картины мира — образ Бога или богов, представление о том, что же являет собой высшая истинная реальность. В развитых монотеистических религиях (т. е. религиях, признающих одного верховного всемогущего Бога) существует два типа богословия: катафатическое и апофатическое. Катафатическое богословие позволяет говорить о Боге и давать ему на человеческом языке характеристики в превосходных степенях: Бог вездесущ, всемогущ, всеблаг и т. д. Апофатическое богословие считает, что Бога можно познать только сердцем, только в откровении, и человеческий язык не в силах выразить божественных качеств, ибо они разительно отличаются от человеческих. Потому в логике Бог может быть определен только отрицательно: он не то, не то и не то... Что касается не богословского, а повседневного сознания, то оно всегда конкретизирует образ Бога и придает ему, как правило, человеческую внешность: облик возвышенный и грозный. Бог представляет собой высшую власть над земным миром, однако в разных религиях эта власть может быть как безграничной, так и ограниченной. В политеистических представлениях (представлениях о существовании множества богов) главный бог (например, Зевс у древних греков) подчиняется космической необходимости, судьбе так же, как и люди. Ему отмерен свой век, свое время, хотя и гораздо более долгое по сравнению с человеческим. Зевс не создает земного мира и тем более Космоса, не создает их и Будда в буддизме. Будда не только не творец мира, но и не управитель. Он лишь наставляет богов, которых в буддизме огромное множество. В отличие от Зевса, подчиненного слепой судьбе, Будда рождается и умирает по собственному усмотрению, хотя мог бы непрерывно пребывать в состоянии нирваны — запредельного высшего блаженства, которое не является ни бытием, ни небытием. Абсолютным всесилием и бессмертием обладает христианский Бог. 262 Христианский Бог — очень сложная для понимания фигура (впрочем, на это можно возразить, что религия не требует понимания умом, а требует эмоционального переживания). Он — личный абсолют. То есть это — безличное творящее и законосозидающее начало, именуемое Отец, и в то же время — это личность, Иисус Христос, Сын, интимное духовное Ты, навстречу которому открывается душа. Кроме ипостасей Отца и Сына, Бог обладает еще и третьим проявлением — Духа Святого. Все три лица неразделимы. Христианский Бог творит мир из Ничего и самовластно управляет им: без воли божьей ни один волос не упадет с человеческой головы. В то же время Бог, создавая людей, наделяет их свободой выбора, и они сами вольны решать, следовать им за небесным Отцом или предаться злу. Это одно из противоречий христианских религиозных представлений: человек и свободен и предопределен. Богу в христианстве противостоит фигура Дьявола, который является падшим ангелом: он первым извратил дарованную Богом свободу и создал сферу зла. Но Дьявол — только обезьяна Бога, он сам не выступает созидательным началом и может лишь переманивать на свою сторону заблудшие души. Таким образом, в христианской картине мира отношение добра и зла несимметрично: Бог всегда сильнее, он — заведомый победитель. Он вечен и все ему подвластно. Каково пространство в религиях? В любом случае оно удвоено: это пространство обычного эмпирического мира, где живем мы с вами, и пространство запредельное: Небо и адские слои. В древнем политеизме у тех же греков Олимп, где обитают боги — всего лишь гора, хотя и высокая. А вот и в буддизме, и в христианстве Небо весьма сложно устроено. Собственно, в буддизме дается многоступенчатая пространственная модель мира как целого: существует 31 ступень бытия, причем с каждой ступенью одухотворенность увеличивается. Первые 11 ступеней называются кармалока, они связаны с кармой — законом воздаяния. На самых нижних ступенях расположены обитатели ада, а на верхней — прозрачные божества, пребывающие в неге и блаженстве. С 12-й по 27-ю ступень простирается рупалока — мир духовных форм, а еще выше, 28—31-я ступень — находится арупалока — мир бесформенного духа, пустоты, называемый также «космическим телом Будды». Христианство тоже выстраивает свою иерархию высшего мира, куда входят сонмы ангелов разных чинов, различающиеся по их близости к Богу. Внизу — ангелы в узком смысле слова, архангелы и начала, выше — ангелы господства, силы и власти, и в непосредственной близости от божественной Троицы располагаются херувимы, серафимы и престолы. К божественному миру относится сфера рая — дивного неземного блаженства, 263 которым упиваются праведные бессмертные души. Противоположностью рая выступает ад, где души грешников расплачиваются за свои злодеяния вечными муками. Правда, в соответствии с неканоническими представлениями Христос спускался в ад, благодаря чему адские муки перестали быть вечными, и каждая душа приобрела возможность спасения, однако такой взгляд разделяется далеко не всеми. Часть сакрального (священного) пространства присутствует и в земном эмпирическом мире. Это пространство храмов, которое становится особенно близким к Богу во время богослужений. Разнятся в религиозных картинах мира и представления о времени. Для политеизма древних греков мифологическое время выступает прежде всего как циклическое, история не имеет направленности. Некогда из первозданного Хаоса появился Космос, и с тех пор мир живет космическими природными циклами, связанными с земледельческими работами. Правда, в некоторых античных источниках мы встречаем мнение о том, что нынешнее человечество оставило позади Золотой век и нынче пребывает в веке Железном, однако такое видение скорее исключение, чем правило. Буддизм рассказывает нам о периодах космического времени, которые носят название «кальпы». Каждая кальпа длится 4 миллиарда 320 миллионов лет, после чего происходит сгорание Вселенной. Причиной гибели мира всякий раз становятся накопленные грехи живых существ. Кальпы делятся на меньшие циклы — юги: Крита-юга, Трета-юга, Двапараюга и Кали-юга, которая называется также Железным веком, и в которой мы пребываем сейчас. Кроме того, буддизм, как и другие религии, имеет свое мифологическое время, в котором происходят чудесные события: рождение Будды, подвиги многочисленных богов и героев. Мифологическое время всякой религии — судьбоносные дни и часы — находит свое выражение в религиозных праздниках. Тогда обычное время превращается для верующего в сакральное. Всякий торжественный праздничный обряд — это символическое воспроизведение священного события, расположенного в мифологическом времени. Если мы празднуем Рождество Христово, то символически рождение Христа происходит снова и снова, а верующий выступает в этом случае как лицо, лично причастное к великому и прекрасному событию. Для христианства мировое время оказывается выстроенным линейно. История — это путь, который имеет свое начало, череду важных промежуточных этапов-событий и венчается концом. История не циклична, не бессмысленна, она следует в определенном направлении, и направление это определено Богом. Сотворение мира, грехопадение, пришествие 264 Христа — те вехи пути, которые уже миновали. Грешное человечество направляется к следующей вехе — второму пришествию и Страшному суду, после которых все в корне изменится, в том числе исчезнет нынешнее человеческое время: последовательность убегающих дней, заставляющих людей стариться и умирать. Каково же место человека в религиозных картинах мира? В древнегреческих представлениях этот вопрос не становится предметом специальной рефлексии. Человек создан богами, которые, в сущности, очень похожи на людей, хотя и тесно связаны с природными стихиями. Подобно богам, он имеет свою судьбу и должен идти по жизни как героический фаталист, принимающий все, что посылает ему неумолимый рок. Он полон духа соревновательности и самоутверждения, ищет побед, его достоинство состоит в возможности смело глядеть в глаза смерти, над которой он может и посмеяться презрительным смехом Олимпийских богов. Когда приходит его час, он превращается в тень в царстве мертвых, где подземные власти решают, должен ли он расплачиваться за свои грехи и дерзости, либо может отправиться на блаженные острова. Для греков жизнь человека — не проблема, а просто жизнь, которую надо прожить как положено. Буддизм видит судьбу человека как чрезвычайно печальную. Человек принадлежит к низшим ступеням мира форм, он подчинен закону кармы — причин и следствий. Всякий раз конкретная форма распадается, тело умирает, но причины, созданные поведением человека при жизни, определяют, где и кем ему снова родиться. Душа возвращается в мир, исполненный страданий, и пожинает плоды своего прошлого поведения, хотя и не помнит, чем провинилась прежде. Поскольку земная жизнь — это сплошное страдание (болезни, утраты, разочарования, смерть), постольку высшая цель для человека — «остановить колесо сансары», прекратить цепь перерождений, которая тянется в дурную бесконечность. Мудрец желает стать Буддой, т. е. просветленным, тем, кто способен отказаться от желаний, порождающих страдания, и перейти в состояние нирваны — вечного блаженного покоя, при котором личность растворяется во Вселенской пустоте. Потеря личности, индивидуальности, обладающей желаниями — важнейшая цель человека. От индивидуальности — все зло. В буддизме избавиться от «я» и побороть страсти, привязывающие к земле, человеку помогают бодхисаттвы — существа, которые уже могли бы быть буддами, но задержались для того, чтобы помочь всем страдающим обрести истинный путь. Христианство, как никакая другая религия рассматривает бытие человека в качестве трагического и разорванного. Дело в том, что человек создан по образу и подобию божьему, он может быть поистине «сыном божьим, соработником Бога», но грех Адама и Евы 265 выбросил человечество из райских рощ на землю, в мир, полный тягот, несовершенства и смерти. Человек грешен. Грешен любой, даже новорожденный младенец, который наследует первородный грех уже в силу того, что рожден на земле плотскими родителями и потому несет в себе зерна всех страстей, плодящих зло. Человек, имеющий душу — божественную искру, тем не менее, все время употребляет не по назначению драгоценный подарок Бога — свободу. Он применяет ее для удовлетворения плотских желаний, жажды власти, самоутверждения, для того, чтобы тешить свою гордыню. Но всех людей ждет впереди Страшный суд, который определит посмертную судьбу каждого. Воскрешенные Господом в теле (а душа и тело для христианства едины), одни обретут вечное блаженство, другие — вечные муки. Поэтому тот, кто хочет получить бессмертие в раю, должен следовать всем нравственным поучениям христианской церкви, твердо верить в основные положения христианства, молиться Христу, вести праведный и добродетельный образ жизни, не поддаваясь искушениям плоти и гордыни. Христос всегда помогает ревностно верующему побороть грех. Таковы религиозные картины мира, тесно связанные с религиозным мировоззрением. ГЛАВА 11. БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕКА 11.1. Глобальные проблемы. Угрозы и надежды наших дней Пожалуй, первая из них все еще сохраняющаяся — угроза термоядерного пожара. Призрак «судного дня», «омницида», глобального уничтожения всех и вся все еще бродит по планете. Возможности возникновения «всесжигающего пламени» и последующей «ядерной зимы» отнюдь не абстрактны, у них есть зримые черты. Еще 38 сессия Генеральной Ассамблеи ООН объявила подготовку и развязывание ядерной войны величайшим преступлением перед человечеством. В Декларации ООН 1981 г. о предотвращении ядерной катастрофы было заявлено, что с законами человеческой морали и высокими идеалами Устава ООН несовместимы любые действия, подталкивающие мир к ядерной катастрофе. Тем не менее, ядерное вооружение не прекратилось. Мораторий на подземные ядерные испытания то и дело нарушается, то Китаем, то Францией, то другими членами «ядерного клуба». Люди Земли еще не перестали быть заложниками атомной мифологии и ядерных маньяков. Далеко не все еще осознали, прочувствовали, что ядерная мощь не столько мускулы, сколько раковая опухоль. Джонатан Шелл, автор знаменитой книги «Судьба Земли» с горечью говорил: «Мы сидим за столом, спокойно пьем кофе и читаем газеты, а в следующее мгновенье можем ока266 заться внутри огненного шара с температурой в десятки тысяч градусов». И заветы, ценности, идеалы, тонкие движения души все окажется бессильным перед разверстой пастью атомного чудовища. И это не мультипликационные «ужастики», не сказки-страшилки, а трезвая оценка наличного положения вещей. Действительно, ряд договоров о сокращении стратегических ядерных арсеналов подписаны, пока они молчаливо соблюдаются, но еще не приобрели статуса действующего закона. Реально пока что уничтожено лишь несколько процентов огромных ядерных запасов. Процесс ядерного разоружения может растянуться на неопределенно длительный срок. А только на территории США и бывшего СССР к середине 1995 г. насчитывалось около 25 тысяч ядерных боеприпасов. А сколько сегодня, вряд ли кто точно скажет. Сейчас вроде бы уменьшилась опасность прямого военного столкновения ядерных «сверхдержав», но при этом не исчезла, а даже увеличилась угроза слепой технологической случайности «чернобыльского вариант. Кстати говоря, до сих пор не известны твердо установленные причины катастрофы на Припяти. Есть немало версий, но версии еще не истина. Любая техника, как свидетельствует история, когда-нибудь ломается. И абсолютной гарантии от повторения Чернобыля или еще более ужасающей трагедии никто не дает. Нельзя забывать, что на планете сейчас работает более 430 атомных электростанций. И их количество умножается. К тому же идет расползание атомной технологии. Уже производят ядерное оружие Индия, Пакистан, готовы к этому ЮАР, Израиль и ряд других государств. Нарастает опасность попадания ядерного оружия в руки безответственных политических авантюристов и даже криминальных элементов. С появлением могучих ядерных арсеналов, еще совсем недавно, публицисты с завидной уверенностью заявляли: «Человечество отвоевалось! В ядерную эпоху крупные военные столкновения не только недопустимы, но и невозможны». Конечно, нельзя не сказать, что ядерное оружие последние полстолетия было серьезным фактором сдерживания и в условиях достигнутого паритета помешало прямому столкновению двух главных военно-стратегических блоков — НАТО и Варшавского договора. И все же оно не помешало неугасающим очагам локальных войн, каждая из которых может стать запалом для всемирной войны, в которой не будет победителя. 267 Вторая угроза — надвигающаяся близость экологической катастрофы. Тонкая кожура земного шара, колыбель наша и обитель в опасности. История распорядилась так, что земная природа, наша экологическая ниша приходит в состояние нарастающей нестабильности. Отношение человек-природа по своей значимости начинает перекрывать наши экономические заботы, политические хлопоты и теоретические словопрения. Экологическая ориентация сознания должна быть доминантой времени. Надо «передвинуть стрелки» наших устремлений, найти приемлемый баланс между человеческими поползновениями и самодостаточностью и достоинством «геохоры», той тонкой оболочки планеты Земля, в рамках которой творится история всех и биография каждого из нас. Экология должна стать первой парадигмой политики, главной определяющей экономических усилий, предметом первостепенного внимания идеологов и теоретиков. Есть индийская пословица, которая гласит: «Когда Вы убьете последнего зверя и отравите последний ручей, тогда Вы поймете, что деньгами питаться нельзя». Мудрое, надо сказать, речение. К нему стоит прислушаться. В чем же суть экологической угрозы? Суть ее состоит в том, что растущее давление антропогенных факторов на биосферу может привести к обвальному разрыву естественных циклов воспроизводства биологических ресурсов, самоочищения почвы, вод, атмосферы. Все это порождает возможность «коллапса» — т. е. резкого и стремительного ухудшения экологической обстановки, что может повлечь за собой скоротечную гибель населения планеты. О грядущих деструктивных процессах говорят уже достаточно давно. Приводилось и приводится немалое количество вещих и зловещих фактов, цифр, оценок. Не говорят, а уже кричат об уменьшении количества кислорода в атмосфере, нарастании «парникового эффекта», безостановочном загрязнении природных вод. Подсчитано, что не менее 1 млрд 200 млн человек живут, испытывая острую нехватку питьевой воды. Биологи сумрачно фиксируют, что ежедневно в результате деятельности человека мир теряет 150 видов животных и растений. Станислав Лем указал еще на одно печальное обстоятельство: по его мнению, в XXI в. вымрут практически все дикие животные. Интенсивное сельское хозяйство истощает почвы в 20—40 раз быстрее, чем они могут естественно восстановиться. Угроза реальна и надо открыто видеть ее, не отворачиваться, «не прятать голову под подушку». Наше грядущее прежде всего зависит от того, как будут согласованы «стратегия человека» и «стратегия природы». Экологический кризис наших дней — это не временное затруднение, не досадное препятствие, которое можно легко отодвинуть. Это сотрясение 268 глубинных основ человеческого бытия, эрозия и разрушение экологической ниши нашего существования. Глобальная экология как совокупность идей и практических актов по оптимизации отношения человечества и Природы, по обеспечению их так называемого «коэволюционного» (т. е. сопряженного, соответственного) развития должны стать делом политиков и экономистов, всех «сильных мира сего», предметом осмысления, научения и применения. Иначе — безысходность и раболепное ожидание экологической разновидности Судного дня. Надо очертить те «пределы развития», при которых можно избежать ужаса вселенской катастрофы. К сожалению, эта идея еще не осознана всерьез политиками, не понята массовым сознанием и не стала четко обозначенной задачей социальной и личной практики. Экологический императив, видимо, еще не сформулирован мыслью теоретиков с той силой убедительности, чтобы он мог стать регулятивом реальной жизнедеятельности. Когда же нас может постичь ужас такого «коллапса»? Устанавливают различные сроки: от 2—3 десятков лет до столетия. Но сведущие люди, осознавшие жесткость ситуации, согласны, что без принятия повсеместно мер глобального масштаба — он неотвратим. Среди этих мер называют ограничение роста народонаселения. Сегодня он составляет до 85 млн человек в год. Причем идет интенсивный прирост не «рабочих рук», а вначале «ртов», требующих кормления, заботы и ухода. Неконтролируемый рост населения, идущий главным образом в «развивающихся» странах, подрывает ресурсную базу, стремительно приближает нас к максимально допустимым нагрузкам на природную среду. Превышение «порогового уровня» такой нагрузки влечет за собой ее разрушение. Вырубка леса, сверх потенциала его восстановления — прямая дорога к обезлесению, чрезмерный вылов рыбы — к уничтожению ее запасов, увеличение размеров стад губит пастбища и т. д. В мире резко обозначилась нехватка сельскохозяйственных земель. С 1984 г. мировое производство зерна возрастало лишь на 1 % — в 2 раза медленнее, чем рост населения. Эта цифра производит удручающее впечатление. Все это создает ситуацию, при которой затраты на прирост производства мирового валового продукта (от горючего до хлеба насущного, от цемента до сплавов и композитов) будут превышать цену, которую общество в состоянии заплатить за этот прирост. Демографическая обстановка на планете уже за исторический период существенно менялась. Назовем лишь 3 цифры. Так, накануне возникновения земледелия (около 10 тыс. 269 лет назад) на всей планете жило людей в два раза меньше, чем сейчас живет в одной Москве — около 5 млн (а Москва перевалила за 9 млн жителей). За 5 тыс. лет до н. э. на Земле жило где-то около 30 млн человек. Это примерно столько, сколько живет сейчас в пределах Украины. К началу нашей эры народонаселение мира составляло 250 млн человек, т. е. столько, сколько сейчас живет в СНГ (на территории бывшего СССР). Сейчас на Земле одних американцев вдвое больше, чем было людей во времена Юлия Цезаря на всей планете. Ныне, превысив 6 млрд, человечество вовлекает свою планету в какой-то чудовищный эксперимент, не будучи в состоянии контролировать его результаты. Процесс неудержимого прироста населения Земли (со скоростью в 60-е гг. 8 тыс. человек в час, в 80-х — 10 тыс. человек в час, а сейчас, пожалуй, и 12 тыс. человек в час) неравномерен. В нашей стране на фоне происходящих социальных катаклизмов смертность на 1 млн человек в год превышает рождаемость. Попросту Россия начала вымирать. В развитых странах прирост минимален, либо его вовсе нет. Зато «третий мир», несмотря на какие-то акции по его сдерживанию в Китае и Индии, продолжает стремительно расти. И возникает вопрос — не станет ли тесно не земном шаре? Это отнюдь не отвлеченный и не праздный вопрос. Демографы полагают, что население Земли максимально может быть не больше 10 млрд человек. И эта цифра будет достигнута к 30-м гг. XXI в. Многие уверяют, что цифра завышена. Так что от продумывания глобальных, согласованных мер по оптимизации демографического вала никуда не уйти. Остро стоит и проблема прекращения загрязнения жизненной среды ксенобиотиками (т. е. веществами, враждебными жизни). Химическое, радиационное загрязнение нарастает. В зону опасности попали сферы нашего общечеловеческого достояния: Мировой океан, космическое пространство, Антарктида. Вывод один: надо говорить с Природой на понятном ей языке. Прошло время, когда в нашей стране повсюду лихо провозглашался девиз селекционера И. В. Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». Теперь его с горьким остроумием перефразируют: «Мы не можем ждать милостей от природы после того, что мы с ней сделали». Мощь человека явно глобально обернулась против него самого, в этом основное зерно экологической проблемы. Заметим, что экологический вызов не менее, если не более опасен и трагичен по последствиям, чем экономический и политический. Но надо признать и 270 то, что ответить на него невозможно помимо радикальных сдвигов в мировой экономике и политике, в сознании лидеров и миллионов. Третья угроза — опасность, нависшая над человеческой телесностью. Под дамокловым мечом находится не только «внешняя» природа, та экологическая ниша, в которой мы живем, но и наша «внутренняя» природа: наш организм, плоть, человеческая телесность. Как только не оценивали его в долгой человеческой истории от древнекитайских философов — даосов «данный нам природный чехол» и до отечественного поэта Осипа Мандельштама: «Дано мне тело. Что мне делать с ним. Таким единым, И таким моим?» Да, мы духовны. У нас есть разум. И, как уверяют теологи — дух и душа. И духовность возвышает человечество над всеми иными природными феноменами. Но все (или почти все размышляющие о человеке) повторяют, что личность человеческая есть телесно-духовное единство. Тело — вещь не шутейная. Мы с ним приходим в этот наличный мир и оставляем наши бренные телесные останки, покидая его. Тело доставляет огромные радости и жестоко терзает нас хворями и недугами. Телесное здоровье всегда на одном из первых мест в системе человеческих ценностей. И тем тревожнее слышать нарастающие предупреждения биологов, генетиков, медиков о том, что мы стоим перед опасностью разрушения человечества как вида/деформации его телесных основ. Расшатывание генофонда, лихие шаги генной инженерии, открывающей не только горизонты, но и зловещие возможности, это только первые напоминания о грозящих бедах. Биологические варианты «призрака Франкенштейна» звучат все настойчивее. Опасаются выхода из-под контроля «мутантных генов», могущих исказить эволюционные приспособления человека в непредсказуемом направлении; побаиваются массового порождения искусственных мутантов; не исключена возможность ломки основного генетического кода в результате непродуманных вмешательств в его структуру. Нарастает генетическая отягощенность человеческих популяций. Повсеместно фиксируется резкое ослабление иммунного аппарата человека под воздействием ксенобиотиков и многочисленных социальных и личных стрессов. Есть зримые последствия этого явления. Леденящее слово «СПИД» все чаще вторгается в человеческую жизнь. Эта беда, постигшая человечество, есть первая в истории глобальная пандемия, сеющая смерть, которую пока что никто и ничто не в состоянии остановить. Ряд исследователей полагает, что это не просто болезнь, а некоторый этап в биологическом существовании рода людей. Связан он же с необузданным массовым вторжением людей в 271 природные основы их собственного бытия. СПИД сегодня — это уже не узкомедицинская, а подлинно общечеловеческая проблема. К этому можно прибавить нарастание процента наследственно отягощенных уродств, рост женского бесплодия и мужской импотенции. Иной раз даже пишут об «экологической атаке на секс», ссылаясь на то, что в развитых странах количество семенной жидкости у мужчин за последние полвека снизилось вдвое. Океан химических веществ, в который ныне погружена наша повседневная жизнь, изломы политики и зигзаги экономики — все это действует на нервную систему, воспроизводительные способности и соматические проявления миллионов. Налицо признаки физического вырождения в ряде регионов, неудержимое, подлинно эпидемическое расползание наркомании, алкоголизма. Наконец, четвертая, не менее страшная угроза — кризис человеческой духовности. Практически все светские и религиозные, глобальные и региональные, древние и новые идеологии испытывают сейчас тягостные затруднения, не могут даже сколько-нибудь доказательно ответить ни на актуальные проблемы эпохи, ни на вечные запросы духа. Многие на такие ответы самонадеянно претендуют, клянутся, что единственно верная истина у них хранится «в жилетном кармане», но сколько-нибудь убедительно выполнить свои обещания и декларации не могут. Вселенная страха и тревоги, беспокойство, пронизывающее все пласты человеческого существования — это, пожалуй, одно из тех определений, которое могло бы характеризовать наше время. Беззащитная, мечущаяся, хромающая человеческая мысль во многих случаях оказывается неспособной охватить настоящее, зрело оценить прошлое, хотя бы как-то уверенно предвидеть будущее. Нет сейчас надежных социальных теорий и философскоантропологических концепций, в рамках которых можно было бы как-то более или менее определенно охарактеризовать наше сегодня и тем более — завтра. Нет свежего взгляда на мир. Общество человеческое как-то утратило смысл. Никто не нащупал ныне путеводной нити масштабного миросозидающего характера. Производство вдохновляющих символов и призывных целей споткнулось и захлебнулось. Иногда говорят, что к нам пришли еще из XIX столетия две идеи, достойные быть названными глобальными идеями. Понимая, что это сильное упрощение, все же можно с таким утверждением согласиться. Одна идея — социалистическая, другая — научно-технологическая. Считалось, что, опираясь на эти идеи, люди Земли построят справедливое общество, обретут полноту жизни, утвердят свободу и достоинство личности. 272 Обе эти идеи сейчас как-то выцвели. И та и другая столкнулись с границами, поставленными биосферными глобальными возможностями человеческого бытия. Благородна была давняя исконная мечта людей об обществе справедливости, реального социального равенства, высокого человеческого достоинства, удовлетворения всех запросов — духовных и материальных. Эта идея социализма, идея коммунистического преобразования. Но, увы. Не говоря уже об ее уродливом искажении в истории нашей страны и ряде других стран, пошедших за нами, она оказалась внутренне уязвима, ибо девиз коммунизма «Каждому по потребностям» не смог опереться на реалии жизни. Мечта К. Маркса о «потоке богатства», который польется и всех облагодетельствует, осталась на уровне благодушных надежд. Есть самый простой расчет: если стандарт потребления 5 миллионов аутсайдеров поднять до уровня уже упоминавшегося нами «Золотого миллиарда», то надо за 50 лет удвоить потребление всех ресурсов и в 500 раз увеличить производство энергии. При этом не надо забывать, что человечество к 2030 г. как минимум удвоится. При существующих технологиях и потребительных ориентациях биосфера планеты этого просто не выдержит. Да при нынешнем техническом оснащении это и невозможно. Но это же относится и к технократическому оптимизму, к идее о величии технического прогресса. Признано всеми, что техника несет в себе не только благо, но и зло. Поэтому названные идеи сейчас в том состоянии, что опираться на них трудно. Можно спорить, да и должно спорить о том, имеют ли они будущее и как они должны быть модифицированы. В архив их сдавать не следует, но и бездумно полагаться на них ныне явно опасно. Социалистическая идея поднимала на щит социальную справедливость, технократическая — экономическую эффективность. Их состыковка, сопряжение, органическое объединение на сегодня не удается. А новых — ярких, принципиальных, объединяющих идей наш век, увы, не породил. И все человечество сейчас в каком-то идейном вакууме. Такова судьба светских идей, научных и философско-социологических. А мировые, да и местные религии, или эзотерические учения западных и восточных оттенков, как им и положено, зовут в «мир иной». Однако несмотря на внешнее обилие неорелигий (типа «мунизма» или «бахаизма»), многоликого сектантства в мировых религиях — принципиально новых идей в них нет. Все внешне выглядящее как «новации» — это лишь перелицовка традиционалистских, канонических положений, пришедших из прошлого, подчас очень давнего прошлого. Динамика резких глобальных исторических сдвигов приводит подчас к потере ориентации, краху святынь, духовному опустошению. 273 Таковы угрозы. Они реальны. Их нельзя не видеть. Однако не стоит опускать руки, впадать в беспросветный пессимизм, отчаиваться и жестоко драматизировать все и вся. Есть угрозы, но есть и надежды. Пусть робкие, но все же надежды. Конечно, оптимизм не должен быть блаженным и беспочвенным. Нельзя уподобляться тем «оптимистам», которые во время крупного землетрясения утешают: граждане, не волнуйтесь, все утрясется. Может быть, стоит сослаться на видение ситуации века людьми, которые достигли права быть вескими и авторитетными мыслителями. Нобелевский лауреат, французский философ Альбер Камю стал известен как автор, писавший об абсурде и ужасе бытия, о том, что все мы подобны невольникам на корабле, наша галера пропахла селедкой, на ней слишком много надсмотрщиков и, возможно, мы гребем не в ту сторону. И все же, говорил он, не следует бросать весла. Главное — не отчаиваться. Не стоит прислушиваться к тем, кто кричит о конце света. Да, конечно, мы живем в трагическую эпоху. Но слишком многие путают трагическое с безнадежным. Так говорил А. Камю. Он не одинок в своих суждениях. Можно уверенно указать на определенные и основательные предпосылки преодоления глобальных кризисных коллизий, блокирования и отведения вселенской угрозы от человечества. Первая такая предпосылка — это развертывание информационной (компьютерной), биотехнологической революции как технико-технологической основы возможного выхода из ситуации «выживания», преодоления преград к объединению человечества. Создание на ее основе некой новой цивилизации пока еще выявляется на уровне предпосылок. Контуры такой цивилизации ещё плохо различимы. Но налицо реальные тенденции к развертыванию более гуманизированного и благополучного мирового сообщества в обозримом будущем. Важно подчеркнуть, что именно эта информационная революция создает объективную предметную основу, которая позволит отвести термоядерную и экологическую угрозу, а также опасность, нависшую над человеческой телесностью. Какие бы скептические оценки ни высказывались по поводу современной Большой науки — без нее никуда. Один из ее самых ярких современных умов Илья Пригожий говорил, что в наш «турбулентный» век мы вплотную приблизились к новому переосмыслению мира. Мы находимся перед лицом новой Вселенной, новой природы, нам необходимо время для того, чтобы восстановить или установить пути понимания этой новой природы, которую мы открываем. Новое понимание мира, новые математические средства, новые физические и технические орудия 274 — все это поможет понять Время, Вселенную иначе, чем традиционно. Все это поможет создать новое видение мира и принять решения в соответствии с этим. Это та первая основа, на которой можно будет справиться с угрозами. Вторая предпосылка — это возможность утверждения в качестве доминирующего типа мирового хозяйства — смешанной рыночной и, как правило, социально защищенной экономики с элементами конвергентного типа. Эта форма экономических отношений сможет способствовать увязке интересов разных хозяйственных субъектов, гармонизации связей, нахождению баланса между экономической эффективностью и социальной справедливостью. Разумеется, шаблонно одноразовые структуры вряд ли могут быть применены повсеместно. Экономические традиции США и хозяйственные привычки Сомали — не одно и то же. Трудовые отношения во Франции и Японии различны. Потребительские запросы в Швеции и Киргизии не совпадают. Но направление общего поиска оптимального хозяйственного устройства, соотношения плана и рынка в основных чертах уже определилось. И это послужит упрочению мирохозяйственных связей, решению глобальных проблем. Третья предпосылка — становление принципа ненасилия и демократического согласия во внешней и внутренней политике, в групповых и межличностных отношениях. Как это ни прискорбно, но агрессия, насилие были вечными спутниками истории. Войны, перевороты, кровь пронизывают все значимые события, проникают все родовое бытие людей. Ф. Ницше, высокомерно именуя человека «супершимпанзе», полагал, что насилие — это органичный для людей способ общения. Зигмунд Фрейд считал агрессивность неустранимым моментом человеческого поведения. Лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц прямо утверждал, что есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях культурноисторического и технического развития. Вместе с тем многие масштабные мыслители от М. Ганди и Л. Толстого до Мартина Лютера Кинга, Эриха Фромма и Папы Римского Иоанна-Павла II полагали, что агрессия, насилие, деструкция отнюдь не вечны и не обязательно играют ведущую роль в человеческих мотивациях. Над альтруистическими идеями М. Ганди и М. Кинга, над призывами Льва Толстого к ненасилию немало потешались, хихикали циники и приземленные прагматики. И сегодня есть немало тех, кто утверждает, что рост насилия — это определяющая тенденция действительности. Говорят, что нужен новый «межконфессиональный» и межкультурный мессия и 275 только он разорвет вековое кольцо вражды и ненависти. Да, оставаясь на почве реальности, мы видим, что выстрелы во многих регионах Земли еще гремят, кровь людская проливается, ненависть слепит и «образ врагам не исчезает. Однако с немалыми издержками, через отступления и остановки, пробивает себе дорогу идея перехода от культа силы к диалогу, поискам согласия, взаимоприемлемых решений. Термины «консенсус», «переговорный процесс», «компромисс» становятся постоянными в международной и внутренней политике. Всеобщая уверенность в том, что «большие батальоны» всегда правы, упования на то, что только с помощью силы возможно изменить мир к лучшему, сменяется ориентацией на мирное решение даже самых острых проблем. Этика ненасилия из полуэкзотической, наивно-утопической конструкции становится одним из центральных моментов этической мысли. Как метко заметил Мартин Лютер Кинг, «тот, кто верит в ненасилие — глубоко верит в будущее». «Сила солому ломит» — говорит русская пословица. «Сила есть — ума не надо» — высказывание на уровне обыденной жизни. И высшие и низшие политики, вельможи государственные, чины военные, «авторитеты» криминальные, семейные деспоты — искони этим руководствовались. Однако времена меняются. На место грубой физической силы приходит нравственная, сила правды. И вот ныне со скрипом, но все же меняется стародавняя основная парадигма политики. Это ободряет, вселяет надежду на то, что в перспективе (пусть не самой близкой) возможно устранить войны, вооруженные конфликты, жестокие «разборки». В это нелегко поверить, но в это надо верить, этого следует добиваться, к миру без «кулачного права» надо стремиться. Идеал ненасилия, о котором говорили многие — от Иисуса Христа до В. И. Ленина, может перестать быть манящей далекой целью, он может перестать быть идеалом и превратиться в генеральный практический регулятив подлинных человеческих отношений. Четвертая предпосылка — это объединительные (эйкуменические) процессы духовной жизни как в религиозном, так и в светском вариантах. С немалыми издержками идет поиск того, что может сближать либеральную и социалистическую мысль, установки Ватикана и Православия, западный менталитет и восточный этикет. Попытки подбодрить эти процессы не редки. Ватикан уже предложил иерархам Православия найти пути для преодоления церковного раскола, идущего от 1054 г. Социал-демократические лидеры стремятся к нахождению точек соприкосновения с коммунистами и консерваторами. 276 Попытки идейного сближения, взаимопонимания все время возобновляются. Они еще очень слабы, робки, не уверенны, наталкиваются на упорное сопротивление фундаменталистов всех окрасок. И все-таки идет процесс принятия терпимости (толерантности), отказа от упрямого идейно-духовного противостояния как условия доброжелательного поиска взаимоприемлемых ценностей. 1999 г. Организация Объединенных наций объявляла годом, посвященным толерантности. Этот факт симптоматичен. Суть призыва к толерантности состоит в том, чтобы имеющиеся различия культур, социальных групп, политических и экономических группировок признать менее значительными, чем то, что единит всех людей планеты. Терпимость - это признание высокой значимости многообразия людей, идей, образов жизни. Это разумное признание того, что мир многомерен, пестр и иным быть не может. А жить всем нам надо в этом мире и устранение нетерпимости, ксенофобии, самовлюбленного мессианства — одно из главных условий жизни нашего человечества. Пятая предпосылка — это идущая неуклонно межэтническая и межкультурная интеграция при сохранении автономности и уникальности каждого этноса и каждой куль туры. Все шире развертывается универсализация культурной жизни на фоне обеспечения самобытности всех участников этого процесса. Резко расширяются международные, экономические и культурные контакты. Давно рухнул тезис о «непроницаемости» и полной замкнутости самодостаточных народов и их образа жизни. Ускоряется интенсивный обмен ценностями. Синтез и взаимовлияние довлеют над заскорузлой замкнутостью. Широкие миграционные потоки ведут к взаимопроникновению культур, заимствованию находок народов друг у друга. «Диалог» культур превращается в многоголосый «полилог», попытки сохранения «изоляционизма» встречаются все реже (хотя они и не исчезли). От римского историка Сенеки, говорившего: «Весь мир единый нам прародитель», от евангелического «Несть эллина, несть иудея» до интернационалистических идей нового времени и XX в., до современных концепций международного единения — все нарастает стремление землян к подлинному братству разных и единых обитателей нашей планеты. Разумеется, всплеск «этничности», националистических страстей продолжают сотрясать человеческий род, но думается, что это уродливый зигзаг истории. Есть основания считать, что он недолговечен. Устремленность к единству будет довлеть. Полифония самобытного и общечеловеческого, их оптимальная связь пробьет себе дорогу. 277 Стоит отметить, что сейчас остро стоит вопрос о нахождении приемлемых контактов рационального и внерационального, научного и технического, эстетического и мистического в освоении реальности. Разрывы и отторжения друг от друга разных сторон человеческого духа выявили свою пагубность и зыбкость результатов. Завершая изложение зримых надежд, скажем о необходимости конструирования глобальной этики, универсальных нравственных принципов, укрепляющих всечеловеческую солидарность. Мудрость и совесть выше прямолинейных истин, сухого рационального знания. Знание, не облагороженное вечными ценностями, не помноженное на идею блага, не утверждающее справедливость может привести к всеобщей погибели. Без этики человеческой солидарности угрозы не смогут быть отведены, а надежды не смогут оправдаться. Таковы основания для выхода из глобального кризиса, в который мы погружены. 11.2.Сценарии будущего. Запад — Восток — Россия в диалоге культур Будущее. Оно манит и пугает. Прошлое уже свершилось. Его можно интерпретировать, переосмысливать. Но то, что было не изменишь. А будущее никем не запрограммировано. Оно — открытая страница, истекшие годы, дела нынешние создают лишь те рамки, в которых поколения наступившего XXI в. впишут свои строки. Как узнать, что нас ждет? Как заглянуть за пелену времени? Это вопрос, который вечно мучил и мучает людей. В арсенале духа, особенно в его, так сказать, рационалистическом секторе, накоплено немало способов предсказания будущего, прохождения вперед по стреле времени. Современные прогнозисты используют такие приемы как «инерционный анализ», связанный с экстраполяцией наличных устойчивых тенденций на обозримое будущее. Используется прием «трендового анализа», т. е. построение на базе фиксированных тенденций наиболее устойчивой, всеобъемлющей тенденции (тренда). На этой основе строится «сценарный подход», определяется веер возможностей, перебираются варианты грядущего. Они отстраиваются по принципу: как пойдет развитие при сохранении «таких-то» обстоятельств или как оно пойдет при возникновении новых факторов, наконец, предлагаются «проектные концепции», формирующие представление о том, что и как надо людям делать, чтобы добиться желаемых целей. Проводится «экспериментальный мониторинг», т. е. процедуры отслеживания динамики происходящих изменений, зондаж быстро изменяющихся ситуаций. Есть и немало других «техник» заглядывания в то, что еще не наступило, что еще грядет. 278 Разумеется, при размышлениях о видении будущего следует помнить, что они всегда опираются на ту или иную концепцию исторического процесса, его полной заданности («провиденциализм») или абсолютной открытости, или того или иного сочетания необходимости и свободы в исторических актах. Так, весьма распространены утверждения о том, что будущее непредсказуемо. Нам неведом замысел Вседержителя, утверждают богословы, невозможно предугадать напор жизненного потока, заявляют социологи. Нестабильный Универсум не дает оснований для сколько-нибудь обоснованных и точных предвидений, уверяют ученые и философы. Все же согласиться с этим безоговорочно нельзя. Разумеется, вся конкретная связь фактов, взлетов и падений властителей и государств, рождение гениев и смерть тиранов в своей уникальности явно непредсказуемы. Онтологическая неопределенность, стохастика исторического бытия не позволяет фиксировать будущее с ориентацией на хорошо отрегулированное расписание поездов. За такое дело остерегались браться даже Пифия, Нострадамус или бабушка Ванга. Многие мыслители нашего века более чем скептически оценивали возможность перспективного обзора истории. Карл Поппер, критикуя исторические пророчества, утверждал, что будущее зависит только от нас, а над нами не довлеет никакая историческая необходимость. История, уверяет он, заканчивается сегодня. Мы можем извлечь из нее уроки, однако, будущее — это вовсе не продолжение и не экстраполяция прошлого. Будущее еще не обладает бытием, и именно это обстоятельство накладывает на нас огромную ответственность, так как мы, именно мы — можем влиять на будущее. Он не одинок в подобных суждениях. Известный философ-католик Юзеф Бохеньский полагает, что никакая философия истории не способна предвидеть будущее. Мы просто не знаем и знать не можем, как повернутся события. Однако есть и иные подходы. В свое время Лев Толстой, размышляя над историей, полагал, что люди не столько творят историю, сколько смахивают на ребенка, дергающего шнурок в карете и воображающего себя кучером. И не прав ли наш современник Фернан Бродель, противопоставляя истории событий — историю структур. История, согласно его подходу, свершается не на уровне наших суетливых телодвижений, а развертывается медленно и неуклонно в потаенных глубинах бытия. Но не то же самое утверждал Мартин Лютер, говоря, что мы сами вроде бы свободно бежим, но каждым из нас правит всадник — Бог или Дьявол. Если это так, если правы эти мощные и ясные умы, то бесполезно ис- 279 числять пути в будущее, облик его можно лишь угадать, постигнуть в откровении, обнаружить в прозрении, неподвластном сухой логике. Осмысливая обе эти позиции, убеждаешься в том, что они грешат крайним радикализмом, безапелляционной уверенностью в безусловной истинности своих выводов. И обе они, по сути дела, отказывают в возможности исторического предсказания. Если в движении и смене поколений нет «ритмов», «тенденций», «циклов» — вообще какой-либо объективной логики — то и рисовать образы грядущего — дело безнадежное. Или же если шаги истории определяются скрытыми глубинными структурами, или же заданы неведомыми нам целями Абсолюта, Духа, Божества, то и в этом случае проникновение за горизонт сиюминутных событий дело безнадежное. Сомнения в возможности обозревать грядущее во многом опираются и на негативный опыт футурологических изысканий, обильно появлявшихся в середине ушедшего века. Тогда возник футурологический бум, и была сконструирована теоретическая конструкция — футурология — «наука о будущем». И когда в начале нового столетия обращаешься к их писаниям, то видишь, что большинство предсказаний, увы, не оправдались. Более или менее успешны были догадки о перспективах научно-технического развития, явственно выявились промахи в определении траектории социально-экономического развития, политических перспектив, сферы мировых международных отношений. С огорчением убеждаешься, что непредвиденного, неугаданного, непредсказанного больше, чем того, что оправдалось, сбылось. Мы не прочли «Книгу судеб», в наших руках нет магического жезла, позволяющего видеть сквозь пелену времени. Мы убеждаемся в том, что подчас падает то, что, по нашему разумению, должно было расти, и растет то, что, казалось бы, обязано падать. Возникли сомнения в оправданности идеи неуклонного прогресса рода людей. Остро выявилось, что восхождение отнюдь не фронтальный процесс. Победы на одних участках оборачиваются изъянами и провалами на других. У нас есть ракеты и дальняя авиация, но человечество не родило нового Шекспира или Достоевского. Люди стали информированнее, но стали ли моральнее, благороднее, милосерднее? Как мы уже говорили, налицо явное сближение всех народов Земли, сплоченнее становится человечество, его фактическое единство нарастает. Но вместе с тем гальванизируются давние страхи и противостояния, конфликты, замешанные на этнических предрассудках, пылают по всем континентам. 280 Так что же, может надо отказаться от попыток заглянуть вперед? Может быть, вернуться к гадательным процедурам: на костях, на картах, на кофейной гуще? И пусть новоявленные религиозные пророки, гадалки, толкователи снов сообщают нам о том, «что будет, чем сердце успокоится». Наверное, такая позиция недостойна человека. В наши дни нельзя закрыть глаза на стремительно подступающее грядущее. Нельзя подобно страусу зарыть голову в песок. Нельзя жить по принципу Швейка «будь, что будет, как-нибудь да будет, никогда не было, чтобы чего-нибудь не было». Что же делать? Уповать на фатализм истории, или на Провидение, на то, что «Парки вьют свою нить по собственному плану?» Ждать реализации тонкого замысла Творца? Или же с волюнтаристской, безрассудной отвагой произвольно кроить и ломать ход истории? Бросаться от утопии к утопии, от одного жесткого социального эксперимента к другому еще более жесткому? При оценке «механизма» исторических свершений представляется, что ближе к подлинному пониманию диалектики истории хрестоматийный тезис о людях как актерах и авторах жизненной драмы. Да, мы «актеры», ибо действуем в заданных обстоятельствах, созданных не нами, по сценарию традиции и преемственности. Но мы и «авторы», ибо перед нами веер возможностей и только от нас зависит следующий шаг, мы свободны в его выборе. Войдя в новое тысячелетие, человечество сталкивается с глобальным вызовом. Мировое сообщество, его интеллектуальная элита и правящие лидеры стремятся осознать этот вызов. Международные форумы в Рио-де-Жанейро (1992), Каире (1994), Копенгагене (1995) — это ступени в осмыслении сути этого вызова и практических шагов, которые предстоит делать роду людей в начале XXI в., нового тысячелетия. Думающие люди полагают, что в XXI в. возрастут угрозы и сохранятся страхи. Их основной источник — рассогласованность научно-технического, социального и морального прогресса. Их источник в том, что рельефно прорежется вопрос, быть или не быть человечеству? Вызванные мыслью людей атомные, электронные, биотехнологические реалии начинают выходить из-под нашего контроля, несут в себе зловещие потенциальные опасности. Это внушает страх и опасение. Однако эти страхи в принципе преодолимы. Угрозы могут быть отведены при одном условии — собранной энергией миллионов. Как говорится, приходит только та заря, к которой мы пробудились сами. Многие сейчас начинают понимать, что конфронтация культуры и природы, техносферы 281 и биосферы таит в себе возможности вселенской катастрофы. И эти возможности помножены на противостояние глобализма и регионализма, всечеловеческого и партикулярного, общественного и личного, универсализма и самобытности, пафоса и безразличия. Именно эти коллизии пронизывают современную культуру. Они могут быть блокированы, оттеснены, сведены на нет. Но они же могут порождать и умножать те деструкции, которые углубляют глобальный кризис Бытия. Будущее всегда оценивается двояко: в нем есть страхи, но есть и надежды. Печальнопессимистические и бравурно-оптимистические оценки всегда соседствуют. Сейчас формулируются концепции «устойчивого развития», то, что академик Никита Моисеев назвал стратегией человечества. В ракурсе построения этой глобальной стратегии и идет прогнозный поиск. В центре его находятся те действия, которые люди Земли должны предпринять для обеспечения и сопряженного (коэволюционного) развития Человека и Природы. Биосфера планеты уже пришла в неравновесное состояние и эта ее нестабильность все более и более усугубляется. Главная цель прогнозистов состоит ныне в том, чтобы дать анализ альтернатив деятельности, хода и исхода глобальных процессов. Видимо, необходимое условие выхода из кризисной ситуации — это отстраивание свежих, новых будоражащих идеалов, подъем массового пафоса, отвергающего упадок и уныние. Не случайно христиане считают уныние одним их тяжких грехов. Новый, свежий, привлекательный облик мира XXI столетия еще только возникает, его очертания пока расплывчаты и трудноуловимы. Он мог бы вобрать в себя многое, что накоплено в гуманистике и естествознании, в мировых религиях и взлетах вольнодумцев, в западной цивилизации и на том Востоке, о котором говорят, что он, де, дело тонкое. И, конечно, наша страна с ее противоречивым и выразительным историческим опытом могла бы внести свой достойный вклад в эти свершения. Все, что создано в истекших веках, и в наши дни может быть просеяно, оценено, отобрано для того, чтобы вылепить, высечь, отстроить, отшлифовать такой идеал мировой жизни. И к судьбам всего мира, и к грядущему нашей страны применимы три направления видения будущего. Они не сугубо конкретны, а обозначают лишь основные векторы движения. Схематично они таковы: глубоко пессимистические, радужно оптимистические и трезво реалистические сценарии. 282 С пессимизмом вроде бы все достаточно ясно. По мнению его сторонников, человечество и Россию ждет гибель, развал, распад, деструкция. Это апокалиптическое видение. Оно, к сожалению, широко распространено в научно-техническом и религиозном вариантах. Оптимисты полагают, что все само собой благополучно разрешится. Такой подход сродни смыслу древнекитайского афоризма: «Сядь на берегу реки, спокойно жди, и мимо тебя проплывет труп твоего врага». К сожалению, современная ситуация, в которой находятся мир и наша страна, не может быть разрешена путем благодушных упований. Восточный принцип У-Вэй при всей его привлекательности (не действуй, а старайся вписаться в природные процессы), к нам неприменим. Еще раз скажем: ни мир, ни наша страна не обречены. Трезвый, осмысленный взгляд на сценарии будущих свершений требует разумных действий, просчитанных шагов, могучей воли, предельной собранности всех. Для России верный взгляд в обозримое будущее особенно значим. Чтобы найти свое место в стремительно изменяющейся человеческой Вселенной, нам надо выйти из экономического кризиса, утвердить политическую стабильность, развеять демографические сумерки, обеспечивать целостность страны и духовное единение народа. Определяя свое место в диалоге культур, Россия не может идти по пути слепого копирования ни Запада, ни Востока. Наша культура самодостаточна. Она открыта любым ветрам, но не поступится своеобычностью. Мы не хотели бы, чтобы эти ветры сбили нас с ног. Нам нельзя допустить забвения сложной и величественной отечественной истории. Не претендуя на мессианство, понимая наше реальное место в современном мире, наши люди уверены в том, что реальные возможности нового подъема будут использованы. Они надеются, что их Родина не откатится на задворки мира, не останется тем пространством, на котором живут народы, демонстрирующие, как жить нельзя. Заметим, что одни упования, даже вдохновенные, делу не помогут. Перед поколением россиян, вступающих в новый век, стоят масштабные задачи. Боль и тревоги мира накладываются на нашу собственную ситуацию. Надо полагать, что уже в первые десятилетия нового века будут найдены эффективные пути выхода к новым горизонтам. Еще раз скажем: ума, воли, энергии народам России не занимать. Все это должно быть активно использовано и дать надежный результат. Мудрецы и поэты, политики и экономисты, правители и рядовые из рядовых — все встают перед необходимостью разумного выбора, определения пути. Надо предусмотреть возможные конфликты, назревающие противоречия, появляющиеся препятствия. Нужна 283 солидарность всех народов и всех социальных сил. Не исключена возможность появления нетрадиционных идеологий и небанальных подходов. Более того, это насущно необходимо. Все лучшие умы стоят перед глобальной задачей: отстраивания стратегии человечества на XXI в. Скажем, что ее еще нет. Она только в наметках. Полем открытых возможностей предстает вся глобальная ситуация. Налицо устремленность к складыванию целостного планетарного мира людей. Все чаще звучит призыв «действовать локально, мыслить глобально». Жизнь континентов, регионов, стран-государств сейчас соотносится с планетарной шкалой. Мы глядим в лицо новой Цивилизации. Как и какой она сложится? Расцвет или упадок? Торжество разума или бездумная и безвольная гибель? Экспансия в Галактику или замыкание в становящейся малонадежной биосфере Земли? Расширение в каких-то новых формах демократических установлений или торжество неорабовладельческой мегамашины? Эти и подобные им вопросы требуют ответа. Их надо решать каждому Их надо решать на уровне складывающегося планетарного интеллекта. Их предстоит решать не только лидерам стран и партий, но и тем, кто читает этот учебник. Эти размышления нужны не для сдачи экзамена и последующего полного его забвения, а для того, чтобы жило, выжило и победило человечество. Ныне, как никогда в прошлом, ощущается необходимость единения всех позитивных сил для решения назревших глобальных проблем. Один из наших поэтов афористично сказал: «Или братские объятия, или братская могила», это так. Другой дороги нет. Все мы, люди, предупреждены. Выбор за нами. И особенно за новыми поколениями, вступающими сейчас в жизнь, землянами XXI столетия. И в это многотрудное время Отчизна — Россия, напряженно решая собственные сложнейшие жизненные задачи, вместе со всеми несет ответственность за настоящее и будущее людей. СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Барулин В.С. Социальная философия. М., 1999. 2. Больнов О. Философия экзистенциализма. СПб, 1999. 3. Гуревич П.С. Философия человека. М., 1999. 4. Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СП б, 1999. 5. Ивин А.А. Философия истории. М., 2000. 6. Ильин В.В. Теория познания. Введение. 284 7. История философии. Ростов н/Д., 1999. 8. Исаков А.Н., Сухачев В.Ю. Этос сознания. СПб, 1999. 9. Кара – Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. 10. Лешкевич Т.Г., Мирская Л.А. Философия науки: интерпретация забытой тра- диции. Ростов н/Д., 2000. 11. Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М., 2000. 12. Объяснение и понимание в социальном познании. М., 1999. 13. Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование. М., 2000. 14. Поликарпов В.С. История науки и техники. Ростов н/Д., 1999. 15. Рассел Б. История западной философии. Ростов н/Д., 1999. 16. Степин В.С. Теоретическое познание. М., 2000. 17. Уткин А.И. Американская стратегия для 21 века. М., 2000. 18. Философия. Учебное пособие под ред. В.П. Кохановского. Ростов н/Д., 2002. 19. Фромм Э. Антология человеческой деструктивности. М., 1998. 285