Бюрократия, как отражение качества образования

С.А.Магарил Ф-т Социологии РГГУ, magaril@yandex.ru 650-38-80 cл Опубликовано: Материалы XII Всероссийской научно- теоретической конференции, М. РУДН, 2008. С. 277 – 286. Бюрократия, как отражение качества образования «Самые благотворные усилия политических перемен нередко сопровождаемы неудачами, когда образование гражданское не предуготовило к ним разум». М.Сперанский Нет ничего пагубнее для науки, как умышленное приноровление ее начал к действительному порядку общества. К.Лебедев.1 Коррумпированная, неэффективная российская бюрократия XXI века - продукт отечественной высшей школы. Автор статьи Двукратный, в течение одного лишь ХХ в. крах российской государственности не позволяет с наивным благодушием относиться к политике правящей бюрократии. При этом, если в начале века страной управляли представители привилегированных групп, то в конце – выходцы из массовых слоев. Однако тождественный исторический результат объективно свидетельствует о низком качестве стратегического национально-государственного управления. Более того, периодическая повторяемость катастроф российской государственности,2 вынуждает задуматься о причинах последовательного сокращения жизненного цикла каждой следующей ее версии (См. график на рис. 1). Существование СССР ограничилось всего 74 г., и с момента его распада 15 лет уже прошло. Речь не идет о предсказании неизбежности очередного распада государства. Задача автора принципиально иная: привлечь внимание к социо-культурным и политическим механизмам, периодически порождающим катастрофы отечественной государственности, а также способам блокирования, демонтажа и преобразования этих механизмов с целью повышения жизнеспособности возникшей государственной модели. Отмеченная историческая динамика есть отражение социального качества, под которым понимается способность образующих общество социальных групп вносить вклад в его выживание, благополучие и развитие. К сожалению, анализ интегральных показателей этого параметра свидетельствует о том, что макросоциальные стратегии основных групп современного российского общества вновь направлены на его дезорганизацию и дезинтеграцию. Для бизнес-элит, в качестве интегрального показателя социального качества принят массированный вывоз капитала из России в условиях предельной изношенности ее инфраструктуры и основных фондов.3 Массовые слои общества характеризует критически низкий уровень взаимного межличностного доверия (всего 24 %, при среднеевропейском уровне доверия 80 – 85 %).4 Рис. 1 Это порождает политическую беспомощность (более 90 % россиян заявляют о том, что не могут влиять на решения властей) и влечет отказ от политической ответственности за судьбу России (порядка 80 % респондентов снимают с себя ответственность за происходящее в стране).5 Интеллигенция России также не продемонстрировала необходимой политической культуры и способности действовать солидарно для того, чтобы блокировать разрушительные антисоциальные реформы и навязать правящей бюрократии политику национального развития. Отечественную бюрократию чрезвычайно выразительно характеризует масштаб коррупции, оцененный Генпрокуратурой в 240 млрд. долл., что сопоставимо с доходами федерального бюджета.6 Погромы и массовые беспорядки в Кондопоге летом 2006 г. продемонстрировали: мздоимство чиновников исполнительных и правоохранительных органов ведет к распаду государственной власти. Если соотнести происшедшее в этом городке с данными прокуратуры, станет очевидно: причины событий в Кондопоге тиражируются на общенациональный уровень. И нет никаких оснований ожидать, что последствия будут иными. Продажность государственного аппарата и национальные интересы России несовместны. В очередной раз это наглядно зафиксировали данные общероссийского мониторинга 10 тыс. сделок по государственным закупкам 2006-2007 гг. Из общей суммы в 4 трлн. руб. «украден каждый четвертый рубль», т.е. «потери от воровства достигают 1 трлн. руб.»,7 что составляет порядка 40 млрд. долл. Способна ли подобная «элита» осуществлять политику национального развития? Закономерно, что эта публика убеждена: «задает направление развития и определяет соответствующий политический курс исключительно президент Путин…единолично…Путин».8 Подобные представления едва ли могут быть признаны рациональными. Социология фиксирует - представления россиян о должном качестве государственной власти, по существу, противоположны их же оценкам существующей российской власти. (См. график на рис.2). Что мешает нам сформировать государственную власть, адекватную нашим собственным представлениям о должном? Современная генерация отечественной бюрократии воспроизводит ее худшие исторические черты: взяточничество, казнокрадство, некомпетентность. У Ключевского читаем: к Земскому Собору 1642 г. с челобитной обратились городовые дворяне 39 центральных и южных уездов. «Бельмом на глазу сидело у городового дворянства московское дьячество, разбогатевшее «неправедным мздоимством» и настроившее себе таких палат каменных, в каких прежде и великородные люди не живали». Чем не подмосковная Рублевка начала XXI в. ? Рис. 2 С течением времени мало что менялось. Вебер, брауншвейгский резидент при дворе Петра I (в России с 1714 по 1719 г.г.) свидетельствует: способы взяточничества – неисчислимы. Особо усердны выборные от дворянства ландраты, правители канцелярий и рядовые канцеляристы, которым поручалось взимание податей. Писарь, при вступлении в должность едва имевший, чем прикрыть тело, в 4 – 5 лет разорял подведомственный ему крестьянский округ, зато выстраивал себе каменный домик.9 В правление Петра I резкое усложнение функций и задач государства потребовало профессиональной специализации управления. С этой целью император разделил военную и гражданскую службу. Однако, ввиду ее большей доходности и меньшей тягости, доступ в гражданскую службу дворянам был ограничен. Инструкция 1722 г. герольдмейстеру, ведавшему дворянство, предписывала: «дабы в гражданстве более трети от каждой фамилии (дворянской) не было, чтоб служивых на землю и на море не оскудить». Кроме того, в соответствии с Табелью о рангах служба, в т.ч. статская, открывала доступ к получению дворянства представителям любых сословий, в т.ч. людям «низкой породы».10 В результате, к средине XVIII в. масса разночинцев, заполнявших нижние ступеньки бюрократической лестницы составляла порядка 80 %.11 Выразительную картину рисуют «Записки Екатерины II»: правосудие продавалось платившему дороже… Законов было множество, но ими пользовались, только где они были полезны сильнейшему… Народ жаловался на лихоимство, взятки, а воеводы и их канцелярии кормились взятками, потому, что не получали жалованья.12 Массовое чиновничество в правление Николая I изображает А. де Кюстин: «По взглядам своим эти люди большей частью сторонники нововведений, тогда как по поступкам они самые жестокие деспоты в этом деспотическом государстве; выходцы из народных училищ, вступившие в статскую службу, они правят империей вопреки императору… Из своих канцелярий эти незаметные тираны… безнаказанно угнетают страну».13 Однако едва ли лучше было мнение министра юстиции России графа Панина. Основную массу служащих своего ведомства он воспринимал, как сословие «невежественных, прежних, служивших только по уездным местам подъячих, которые не понимают службу как подвиг на пользу государства… а видят в ней одно ремесло для добывания выгод и для того торгуют своими правами».14 Не о них ли народная поговорка: «Подъячий любит калач горячий». Таким было состояние дел в центральных губерниях. В отдаленных же окраинах империи – в Сибири, Закавказье, Астраханской и Олонецкой губерниях - положение было едва ли не катастрофическим. В своих отчетах в Петербург конца 1820 – 1830 г.г. олонецкие губернаторы постоянно писали, что из-за низкого жалованья им не удается заполнить канцелярские должности штатными чиновниками… Посему приходится брать вольнонаемных из податных крестьян и мещан, церковников, исключенных из службы за пороки чиновников, которые «не быв ограничены в законах, безбоязненно предаются пьянству, лени и корысти, могут запутать дела и омрачить начальника».15 Не заблуждался на счет своих чиновников и сам Николай I, по мнению которого «Россией правит не император, а столоначальники» (Цит. по: Брежнева С.Н. Либеральная бюрократия и «Великие реформы» 60-70-х г.г.XIX в. // Бюрократия и бюрократы в России в XIX и XX веках: общее и особенное. Материалы XII Всероссийской научно-теоретической конференции. М., РУДН, 29-30 мая 2008 г. С.102). Исторически мздоимство на Руси уходит корнями в многовековую практику «кормления от дел», что было важным и вполне легальным источником дохода приказных. Признавались законными денежные и натуральные приношения должностным лицам до начала дела – «почести» и приношения по окончании дела – «поминки», но преследовались собственно взятки – «посулы». «Посулы» рассматривались как нарушение закона, вымогательство и «скверные прибытки». По Соборному уложению 1649 г. за взятку приказного человека били кнутом, держали бессрочно в тюрьме, изымали штраф в тройном размере взятки. За неверное изложение уже решенного дела – «дьяку учинить торговую казнь, бить кнутом и во дьяках не быть, а подъячего казнить, отсечь руку. (Писарькова Л.Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII века: Эволюция бюрократической системы. М., 2007. С.69,71). В немой степени мздоимство провоцировалось скудостью казенного содержания низших слоев приказных людей. В России XVII – XVIII в.в. жалование существенно отличалось от современной заработной платы; оно не было собственно оплатой труда. Это был дар, «пожалование» за верную службу, за преданность. Одновременно оно являлось и «милостью», выдаваемой для поддержания существования Для того, чтобы получить даже положенное по указу жалование, его следовало просить, подавая челобитную на царское имя. В 1722 г. даже приказные центральных учреждений жалования не получали уже несколько лет, «а довольствуютца, займывая деньги». Многие канцелярские служители «кормились», как и в XVII в., получая «от дел» с челобитчиков, «кто что даст по своей воле». (Кошелева О.Е. Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени. М., 2004. С. 267, 270, 271, 273). В 1726 г. эта практика была узаконена специальным Указом «О предоставлении приказным людям Юстиц и Вотчинной Коллегий, Надворных судов и Магистратов вместо жалования, довольствоваться от добровольной дачи челобитчиков». (ПСЗ Российской империи – I. Т.VII. № 4897). Периодически власть все же пыталась ограничить аппетиты чиновников, особенно высших. В правление Петра I за многие случаи продажноcти и казнокрадства был казнен сибирский губернатор князь Гагарин. Обер-фискал Нестеров, привлекший к суду многих недобросовестных людей, сам подобными же поступками навлек на себя беду и был колесован. Екатериной II был издан строгий манифест против взяточничества, а сенатский обер-секретарь выставлен у позорного столба перед Сенатом с надписью на груди «преступник указов и мздоимец».16 Компании по борьбе с мздоимством и казнокрадством периодически повторялись, однако все усилия властей по подавлению коррупции, вплоть да настоящего времени, к успеху не привели. Взяточничество и некомпетентность массового чиновничества неизменно воспроизводятся в новых поколениях. Из приведенных свидетельств следует: основную массу низового чиновничества, с которым непосредственно соприкасалось и которое столь не любило население 17, дала социальная среда разночинцев: канцелярские служащие, провинциальное духовенство, податные сословия, обер-офицерские дети, обедневшее дворянство, выходцы из небогатого купечества. И та же среда стала социальным резервуаром для нарождавшейся российской интеллигенции. Как объяснить возникновение столь разнонаправленных социальных потоков, имея ввиду общность ценностных ориентаций, коллективных представлений и смысложизненных установок межсословной, низкодоходной, практически не имевшей собственности разночинной среды? Некоторые соображения вытекают из существенных различий в качестве образования, которое оказалось доступно тем или иным группам разночинцев, в той интеллектуальной среде, которая окружала их в годы учебы. В сфере юстиции, области принципиально значимой для эффективности государственного управления, отечественная история продемонстрировала это особенно убедительно. Крымская война наглядно зафиксировала технико-технологическую отсталость России, преодолеть которую могла лишь существенно иная экономика. Но для ее создания нужно было воспитать самодеятельные, экономически-активные слои населения, что, в числе прочего, требовало качественно иного правосудия. Традиционно отечественное правосудие опиралось на набор предзаданных решений. Фактически узаконенный произвол администрации и полиции сословная неполноценность и известная «беззащитность» представителей буржуазии в судах, взятки и незаконные поборы, все это являлось тормозом развития промышленности и торговли, поскольку не создавало прочных гарантий охранения буржуазной собственности.18 Развивающаяся экономика, генерируя новые и сложные правовые коллизии, нуждалась в более гибких процессуально-юридических нормах, в состязательной системе правосудия, что позволило бы адаптироваться к новым типам дел. Нужен был суд, независимый от администрации, в то время, как традиционно в России правосудие отправлялось по принципу: «Власть указала и суд приговорил». В упомянутой инструкции герольдмейстеру, высказано главное побуждение к разделению службы: это – мысль, что кроме невежества и произвола, прежде достаточных для исправного отправления гражданской должности, теперь требуются еще некоторые познания. Ввиду скудости или почти полного отсутствия образования по предметам гражданским, герольдмейстеру предписано было «учинить краткую школу» и в ней обучать «гражданству и экономии». В эпоху Екатерины II, для просвещения подданных, в городах были учреждены народные училища двух типов: главные - в губернских городах и малые - в уездных. Училища являлись всесословными и содержались за счет государства. В малых училищах изучались чтение, письмо, чистописание, арифметика, катехизис, а в главных - Закон Божий, русский язык, география, история, естественная история, геометрия, архитектура, механика и физика, иностранный язык. Фактически это была первая общероссийская образовательная школа. Не без ее усилий во второй половине XVIII в. среди служащих канцелярий провинциальных воевод существенно преобладали выходцы из среды подъячих и духовенства.19 Александра I, воспитанного в духе идеалов Просвещения, весьма тревожил характерный для российских учреждений беспорядок, отсутствие справедливого правосудия и ясного законодательства. Указом от 25 августа 1801г. император утвердил очередную (десятую) комиссию для кодификации законов, основной задачей которой было названо реформирование судопроизводства. Император указывал: «Образ производства дел… вместо того, чтобы охранять правосудие и помогать его действию, чрезмерно затруднил успешное его течение… Большая часть жалоб… на медленность решения… Дела влачатся в продолжении многих лет без решения и самые простые и удоборешимые споры превращаются в тяжкие и разорительные тяжбы».20 Однако дело двигалось медленно. Сперанский в записке от 1803 г. оправдывая отсрочку усовершенствования суда и права, утверждал: суды потому неудовлетворительны, что судьи и полицейские чины необразованны и невежественны. Нет смысла прилагать усилия к улучшению законов, если в администрации и судах остаются люди, не способные применять эти законы. (Не напоминает ли это современную Россию?). С целью подготовки людей, годных служить в государственной администрации, была реформирована и расширена унаследованная от предыдущих правлений система просвещения. Законами 1803 – 1804 гг. впервые в истории России была создана система местных учреждений и заведений Министерства народного просвещения. Указ от 24 января 1803 г. гласил: «Ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе… училищной части, никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических познаний, не окончив учения в общественном или частном училище».21 Указом от 5 ноября 1804 г. была создана сеть всесословных учебных заведений: четырехклассные губернские училища (гимназии), двуклассные уездные училища и одногодичные приходские училища. Однако установление ряда законов, запрещающих обучение крепостных и ограничивающих обучение в гимназиях детей из непривилегированных сословий, существенно ограничивало декларируемую «всесословность» школы. Крепостное право препятствовало распространению просвещения. Согласно замыслу реформы образования, каждый крупный город должен был иметь университет, губернский – гимназию, уездный – уездные училища, а села – приходские училища. Однако к 1825 г. из 553 губернских и уездных городов России 131 город (24 %) не имел ни одной школы, и в селах, за редким исключением, школ также не существовало. Многие губернские города гимназий не имели.22 В отношении детей дворян предполагалось, что после начального домашнего образования, они продолжат его в университетах: Московском, Петербургском, Казанском, Харьковском…. Однако большинство дворянства сторонилось основательного университетского образования, предпочитая ему кадетские корпуса, с целью быстрейшего достижения высоких военных чинов.23 Так, если в Московском университете за первую четверть XIX в. число студентов возросло в 7 раз (со 100 до 714 чел), то доля дворян сократилось с 50 до 30 %. При этом многие из студентов-дворян происходили из служилой части сословия, тогда как представители поместного дворянства были редкостью. В то же время в университетах было много выпускников семинарий. Таким образом, намерение Александра I повысить образовательный уровень бюрократии не встретило понимания со стороны дворянства.24 Весьма выразительно нравы той эпохи изобразил Карамзин: «Все намерения Александровы клонятся к общему благу. Гнушаясь бессмысленным правилом удержать умы в невежестве, чтобы властвовать тем спокойнее, он (Александр I) употребил миллионы для основания университетов, гимназий, школ… К сожалению, видим более убытка казне, нежели выгод для Отечества. Выписали учеников, не приготовив учеников… число их так невелико, что профессоры теряют охоту ходить в классы. Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру – зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук. Дворяне служат… купцы жалают знать существенно арифметику или языка иностранные для выгод своей торговли. В Германии сколько молодых людей учатся в университетах для того, чтобы сделаться адвокатами, судьями, пасторами, профессорами! Наши стряпчие и судьи не имеют нужды в знании римских прав; наши священники образуются кое-как в семинариях и далее не идут».25 Редким исключением стал открытый в 1811 г. привилегированный Царскосельский лицей, выпускникам которого присваивался 9 ранг согласно Табели о рангах, тогда как выпускники университета получали лишь 14 ранг. Лицеистам преподавали профессора Петербургского университета. Отменное и довольно либеральное образование позволило воспитать плеяду высокообразованных людей, многие из которых впоследствии заняли высокие государственные посты. Из 78 лицеистов первых трех выпусков 46 избрали гражданскую службу, из них 10 получили назначение в Министерство юстиции. Эта группа включала Д.Замятина, будущего министра юстиции периода реформ, барона Модеста Корфа и Ивана Капгера, сыгравших заметную роль в администрации и реформе правосудия в последующие царствования. 26 Для Николая I право было продолжением личной воли самодержца. Незадолго до начала правления, он говорил ректору Петербургского университета Балугьянскому: «Я желаю положить в основу государственного строя и управления всю силу и строгость законов». К тому же, император не мог не признать справедливым изобличение декабристами состояния российского правосудия: широкий разлив взяточничества, крючкотворство, волокита, отсутствие ясных законов. Николай считал правосудие коренной проблемой государства и твердо намеревался усовершенствовать эту сферу.27 Он верил, что при наличии чиновников с солидным образованием и нравственным достоинством, работающих под усиленным надзором центра, правительственные учреждения будут действовать законно. И, хотя вопреки первоначальным надеждам, за 30 лет правления не удалось поставить правосудие на твердую основу, в правление Николая I была создана система высшего юридического образования, воспитавшая чиновников, осуществивших в следующее правление либеральную реформу судебной власти. В 1826 г. император учредил Второе отделение своей канцелярии, руководство которым поручил Сперанскому и Балугьянскому, и взял кодификацию законодательства под свой непосредственный контроль.28 Уже в 1830 г. отделение выпустило полный хронологический свод всех российских законов, а в 1832 г. – полный Свод законов, систематизировавший действующее законодательство. В дальнейшем было подготовлено новое законодательство «О судопроизводстве» и «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных». Ту же систему личного контроля Николай ввел и в работу министерств. Так министр юстиции был обязан, через Сенат и Первое отделение императорской канцелярии, ежемесячно представлять ведомости о числе уголовных дел в каждой инстанции его ведомства. При этом каждый лист объемного реестра надлежало подписывать самому министру. Такая проверка дополнялась специальными сенаторскими ревизиями – инспектированием всех сторон деятельности администрации губерний. Признав многое в показаниях декабристов справедливым, император настоятельно призывал дворянство принять деятельное участие в работе государственных улучшений. В Манифесте от 13 июля 1826 г. Николай заявил: «Правый суд, воинские силы, разные части внутреннего управления – все требует, все зависит от ревностных и знающих исполнителей».29 Николай, как и его предшественники, искал новых чиновников в дворянстве. Однако оно продолжало вполне холодно относиться к высшему гражданскому образованию. Если дворянство не откликалось на призыв монарха, единственная возможность профессионализации управленческого аппарата – пополнить его недворянским элементом. Как и прежде, усовершенствованию государственного управления, вообще, и судопроизводства, в частности, препятствовало отсутствие юридически подготовленных чиновников. Для повышения профессионального качества низших канцелярских служащих, закон 1827 г. потребовал, чтобы все кандидаты на канцелярские должности, не окончившие начальных училищ, сдавали экзамены по чтению, письму, грамматике и арифметике. Были также основаны новые школы для сыновей бедных канцелярских чиновников с тем, чтобы обучать их делопроизводству и навыкам канцелярской службы.30 Это было весьма важно, т.к. судебный процесс был построен таким образом, что вся подготовительная работа ложилась на секретаря суда и его помощников. Главным этапом в дореформенном судопроизводстве был этап канцелярский.31 Не случайно граф Д.Блудов (с 1832 по 1839 г.г. министр внутренних дел, а затем министр юстиции), находил оскорбительным для дворянства влияние канцеляристов.32 Действительно, на нижнем уровне судебного присутствия к средине XIX в. преобладали лица недворянского происхождения, составлявшие среди секретарей губернских судов 73 %, а среди секретарей уездных судов – 78 %.33 Так в губернских учреждениях – канцеляриях губернаторов и губернских правлениях - Верхнего Поволжья (Ярославская, Костромская губернии) к середине XIX в. доля дворян составляла порядка 20 %, а преобладали среди чиновников дети канцелярских служащих и выходцы из духовного звания.34 Естественно, что подавляющая часть мелкого низового чиновничества жила на скудное жалованье. «По России в целом в средине XIX в. 74 % чиновников не имели земли и крепостных, а из чиновников 9-14 классов – до 84 %.35 Представители же аристократии, благодаря связям, быстро продвигаясь на высокие посты, как правило, не обременяли себя изучением права и подробностей судебного процесса. Высшие этажи судебной системы к средине XIX в. в столице и в провинции, в подавляющем большинстве были заполнены дворянами. Так по состоянию на 1846 г. в судебных департаментах Правительствующего Сената дворянство имели: 96 % сенаторов, 72 % обер-прокуроров, 44 % обер-секретарей и 38 % секретарей. При этом 67 % сенаторов имели крепостных, в т.ч. 36 % сенаторов имели до 500 душ, а 31 % - более 500 душ. Среди должностных лиц губернских судов (председатели судов, товарищи председателя, прокуроры) в средине XIX в. дворяне составляли 75 %. В тот же период должности уездных судей по 62 уездам Костромской, Новгородской, Курской, Орловской и Тамбовской губерний на 73 % были заполнены дворянами. Однако по мере удаления от Центра, доля дворян среди уездных судей была ощутимо ниже: в Вологодской губернии – 38%; в Архангельской губернии – лишь 11 %.36 На положение судей-недворян существенное влияние оказывало их карьерное продвижение. Выслуживаясь из канцелярских должностей, они сохраняли присущие канцеляристам приверженность рутине и чуткость к пожеланиям начальства. Неизбежное следствие – рост бюрократического произвола, коррупция и низкий уровень профессионализма.37 В начале правления Николая, Сперанский вновь, как и двадцатью годами ранее, обратил внимание самодержца, что для установления правосудия на твердой основе, в государстве «необходимы незыблемые и ясные законы и знающие судьи и правоведы».38 На «недостаток образованных и сведущих чиновников в канцеляриях судебных мест», указывал также принц Ольденбургский, с 1829 г. служивший в Петербурге.39 В 1835 г. по его предложению было учреждено Училище правоведения. В училище принимались мальчики из дворянских семей в возрасте 12 – 15 лет. Курс был рассчитан на 7 лет, из них первые в три года изучались языки, история, математика и другие начальные предметы. Вторая половина учебной программы отводилась изучению права по программе, сходной с университетской. Выпускникам, в зависимости от результатов экзамена, присваивали, как правило, 9 или 10 ранг согласно Табели о рангах, что уравнивало их с выпускниками университетов. Окончившие училище обязывались служить по ведомству юстиции, начиная с низших канцелярских должностей; 40 своекоштные - 4 года, казеннокоштные – 6 лет. Большинство воспитанников принадлежало к среднему и даже низшему дворянству; меньшая часть – сыновья чиновников-недворян и университетской профессуры. Половина воспитанников находилась на казенном содержании; многие были откровенно бедны. Стасов вспоминал, что уплатить крошечную сумму за утренний чай была не в состоянии половина его однокашников – ограничивались булкой всухомятку.41 Влияние, которое Училище оказывало на своих слушателей, не ограничивалось содержанием преподаваемых курсов. Для формирования личности не меньше значат прививаемые идеалы, жизненные цели, формируемое мировоззрение. Стиль отношений в Училище задавал его основатель, являвший воплощение честности и справедливости. Для правоведов принц Ольденбургский стал добрым отцом – олицетворением мужественности, свободной от солдафонства и деспотических замашек. Образованный представитель европейской аристократии, он являл собой новую модель личности российского служителя закона. По воспоминаниям выпускников училища, Ольденбургский «своим личным обращением с нами способствовал развитию в нас чувства собственного достоинства, человечности и уважения к справедливости, законности, знаниям и просвещению».42 Ольденбургский и воспитателей подыскивал, отбирая гуманных и разумных людей. Любитель музыки, он поощрял организацию в училище концертов и представлений. Не случайно, среди выпускников училища оказались композиторы П.Чайковский и А.Серов. Привязанность правоведов к училищу с годами не ослабевала. Воспитанное корпоративное сознание, взаимоподдержка способствовали преодолению тех преград, с которыми они столкнулись в процессе реформирования российского правосудия. Один из выпускников училища Стояновский (товарищ министра юстиции, затем сенатор), писал о тесной связи правоведов: «Без нее, одинокие усилия отдельных лиц не имели бы значения и… правосудие не могло бы найти новой твердой опоры».43 Другой выпускник, князь Д.Оболенский, оказавший заметное влияние на формирование идеологии судебной реформы, отмечал: «Много нужно было духовных сил тому, кто хотел сохранить в себе… нравственные сокровища чести и добра. Наш тесный товарищеский союз зорко следил за действиями каждого, своим сочувствием поддерживал слабеющие силы и не допускал их до падения».44 Училище создало собственный этос, который воспитанники уносили в жизнь. Правоведы усвоили: их миссия – задавать стандарты честности и надежности в системе правосудия.45 Они обретали чувство принадлежности к особому возвышенному делу, ощущение общей миссии и единства. Атмосфера училища была свободна от предубеждений родительского поколения, предоставляя возможность выработать собственные идеалы. Образование стало дорогой, которая вела малоимущих дворян к должностям в ведомстве юстиции, а затем и к высоким правительственным постам. Реформы в системе образования первой половины XIX в. проложили путь к коренной перемене в качестве и умонастроениях чиновников правосудия.46 Суд в России в годы Великих реформ был совершенно иным, чем в начале XIX в. Помимо служащих среднего уровня, были необходимы профессионалы высшей квалификации. Для их подготовки Сперанский советовал направить в каждый университет хотя бы по одному профессору отечественного права. Но, т.к. в 1828 г. ни в одном из университетов такой курс не читался, готовить отечественную профессуру пришлось на ходу. Из числа наиболее способных учащихся московской и петербургской духовных академиях были отобраны 12 человек, которых направили для изучения юриспруденции во Второе отделение императорской канцелярии. Преподавателями стали Балугьянский и его сотрудники по Петербургскому университету: Плисов, Клоков и Куницын, ранее преподававший в Царскосельском лицее. Студенты изучали римское право, русское публичное право, политическую экономию, знакомились с кодифицируемыми законами, учились составлять докладные записки. Для завершения образования они были направлены в Берлин, где прослушали общие курсы по праву. По возвращении им было устроено испытание при Петербургском университете на степень доктора права, после чего они получили назначение на университетские кафедры. Так был образован первый состав профессоров отечественного права. Согласно Университетскому уставу 1835 г. преподавание права стало одной из главных функций университетов. Устав учреждал самостоятельные юридические факультеты в составе 7 кафедр.47 И, хотя, многие из новых кафедр оказались незаняты, юридическое образование стало более полным и разносторонним, чем когда-либо ранее. Именно при Николае I был осуществлен значимый поворот в профессионализации судебной сферы. В десятилетия, последовавшие за восстанием декабристов, в университетах, число дворян увеличилось, особенно на юридических факультетах, куда определялось до половины студентов. Выпускники университетов этого периода и стали новым пополнением Министерства юстиции. Дворяне средней руки, а то и неимущие, они отличались от прежних высших чиновников ведомства социальным происхождением, типом карьеры и, что важнее всего, образованием. Большинство из этих новых бюрократов росло вдали от отцовского дома и потому не впитало ценности военно-служивого дворянства. Они осваивали жизненные ориентиры и идеалы в процессе образования, черпая их из книг и от преподавателей. Тон в формировании нового правового этоса задавал Московский университет, где читали лекции Кавелин, Редкин, Крылов, Грановский.48 Они формировали у студентов новый способ мышления, воспитывали уважение к праву, как интеллектуальному достоянию. Отвергая суд в качестве инструмента, подчиненного и обслуживающего административное управление, эти профессора формировали представление о правосудии, как о самостоятельной ветви государственной власти, призванной воспитывать правосознание общества. Студенты видели в своих преподавателях живой пример для подражания, воплощение благородства, которое предстояло достичь. Один из студентов того времени писал: «Молодежь толпилась вокруг кафедр, прославленных силой раздававшегося с них вечно-живого, вечно-духотворящего слова, уводившего аудиторию, вслед за профессором-наставником, в светлую область грядущих гражданских идеалов».49 Преподаватель стал кумиром университетской молодежи. Редкин открывал свой курс вопросом: что привело студентов в его аудиторию, и сам отвечал: поиск истины и желание стать «защитником правды в отечестве. Вы жрецы правды»!50 В лекциях Грановского студенты находили те руководящие принципы, «те гражданские чувства, которые вложенные в молодую душу, вели и охраняли ее потом на предстоящем жизненном пути».51 Кавелин, комментируя судебные установления Древней Руси, иронизировал над варварством предков. Наиболее любознательным студентам он читал частные лекции по отечественному гражданскому праву. Профессора устраивали домашние вечера для того, чтобы обсуждать со студентами правовые проблемы, злободневные вопросы, новую литературу; охотно давали студентам книги из своих библиотек. Чичерин вспоминал: «Всякий молодой человек, подававший надежды, делался предметом особенного внимания и попечения».52. Выдвигая идеи, преподаватели передавали их следующему поколению. Наука виделась им универсальным средством формирования новой личности. Деятельность этих ученых изменяла взгляд студентов на жизнь. Становление нового этического идеала, нового способа мышления означало конец пассивному принятию существующего порядка. За период 1850 – 1866 г.г. доля выпускников университетов возросла: - В составе чиновников Правительствующего Сената в составе обер-секретарей и секретарей с 29 до 62 %; среди помощников секретарей – с 20 до 62 %; - В составе губернских учреждений юстиции в составе товарищей председателя с 21 до 46%; прокуроров – с 21 до 39%; среди стряпчих – с 15 до 44 %.53 Когда в 1861 г. Александр II одобрил план работы над судебной реформой, статс-секретарь Департамента законов Государственного совета Зарудный54 собрал вокруг себя группу прогрессивно мыслящих чиновников: Ровинского, Победоносцева, Буцковского, Плавского, Вилинбахова, Даневского, Стояновского и Шубина-Поздеева. Они и разработали основополагающие принципы реформы. Эти люди представляли собой новый тип служителя правосудия, сформировавшийся в царствование Николая I. Четверо имели университетское образование, четверо - закончили училище правоведения. Мелкопоместные дворяне по происхождению, они были чиновниками по должности и подлинными либералами-интеллигентами по убеждениям. И воспитала их отечественная высшая школа. Указывая на отсутствие правовой традиции в России, группа добилась дозволения использовать при подготовке судебной реформы западные принципы и модели. В 1862 г. ею были подготовлены «Основные положения преобразования судебной части». Независимая судебная система ставилась под контроль профессиональных юристов; вводился состязательный судебный процесс; предусматривалась устная процедура судебного разбирательства; создавалась коллегия адвокатов; вводился суд присяжных, что по мнению реформаторов было принципиально важно для воспитания населения в уважении к закону и институтам правосудия. Коллегия присяжных особенно полезна в отсталой стране, где невежественное население было отчуждено от правосудия. Для дальнейшей работы составления законопроектов, комиссия была расширена. Были привлечены опытные чиновники ведомства юстиции, эксперты из других отраслей администрации, а также ученые из университетов. Из 26 сотрудников комиссии, 12 окончили университеты, в т.ч. 5 – Московский университет, и 12 человек – Училище правоведения. Манифестом от 20 ноября 1864 г. Александр II ввел новые Судебные уставы, что стало началом практической реализации реформы. По губерниям были разосланы специальные эмиссары, для отбора из состава старых судов тех, кто был достоин включения в новую систему. К началу 1870 г. новые суды были открыты во всех губерниях Европейской России. Реформа также ускорила приток новых деятелей, преимущественно дворянского происхождения, в корпус образованных служителей юстиции, что привело к существенному повышению образовательного уровня чиновников. В 1866 г. лица с высшим образованием занимали 56 % должностей товарища председателя губернских судебных палат. В 1870 г. порядка 80 % всех судей в новых судах четырех округов – Петербургского, Московского, Харьковского, Одесского – имели высшее образование.55 Императору докладывали: «В числе обер-прокуроров, председателей, товарищей их прокуроров и обер-секретарей есть уже много лиц с такими юридическими познаниями и нравственными качествами, которые дают полное право ожидать, что при участии сих лиц осуществление судебной реформы пойдет успешно».56 Большинство судей были рекрутировано в годы реформы. Однако командные должности в новой системе юстиции занимали старшие по возрасту чиновники, получившие образование и начальный служебный опыт в царствование Николая I. Именно они стали создателями тех поведенческих моделей, которые в дальнейшем получили распространение в среде судебных служащих. В течение первой половины XIX в. совершилась перемена в структуре личности российского чиновника юстиции. Возник новый тип самосознания и мышления, необходимые для реформирования институтов. К концу правления Николая I сформировалась элита управления юстиции. В большинстве – это были мелкопоместные или беспоместные дворяне или обер-офицерские дети, добывающие службой средства к существованию. Обязанные своими должностями, прежде всего, образованию и опыту службы в ведомстве юстиции, эти чиновники принесли с собой новую этику служебной деятельности. Свои ценности эти люди обрели в кругу интеллектуального общения в учебных заведениях, куда они поступали подростками. С изменением ценностей менялся и менталитет бюрократии.57 Реформа породила в России новый тип уважаемого и щепетильного судьи-дворянина, строго соблюдавшего беспристрастие и справедливость в своих постановлениях. Возникло новое чувство профессионального достоинства. Судьи в новых судах культивировали представление о компетентности и чести. По мнению многих, специалистов, судебная реформа была одной из наиболее успешных. Правоведы оказали влияние и на провинциальное общество. Выпускники юридического факультета Московского университета Унковский, Головачев, князь Оболенский донесли до провинциальных дворянских собраний понимание важности независимого суда, как способа действенного контроля общества над административными органами. В 1857 г. несколько уездных дворянских собраний Тверской губернии ходатайствовали о том, чтобы правительство учредило гласный суд, который сможет пресечь административные злоупотребления. В 1860 г. владимирское дворянство призвало к введению строгой подотчетности всех чиновников судам. В течение последующих двух лет все дворянские собрания Центральной России присоединились к этой компании.58 Таким образом, реформа 1864 г. создала современную, для условий того времени, судебную систему и, тем самым, необходимые предпосылки для продвижения законности в систему государственного управления. Однако дальнейшее становление профессионального суда вызвало враждебное отношение в высших правительственных сферах. Это было закономерно: независимая от администрации судебная власть неизбежно ограничивает любой автократический режим. Правомочия нового суда, способствовавшего развитию самостоятельных и динамичных общественных сил, явно противоречили традиционным схемам ортодоксально-консервативного самодержавного мышления. Представления Александра II о неограниченной власти, как «личном достоянии», ставило пределы рационализации, которые он мог дозволить. Кроме того, политические процессы 1870-х г.г. продемонстрировали существенное расхождение между самодержавием и крепнущим правосудием – суды отказывались от вынесения беспощадных приговоров революционерам. Показателен процесс нечаевцев 1871 г.: из 87 чел. привлеченных к суду, 54 были оправданы; 27 приговорены к тюремному заключению; четверо сосланы на каторгу и двое отправлены в пожизненную ссылку.59 Вердикт Петербургской судебной палаты не был актом сочувствия к революционерам. 13 из 15 ее членов были выпускниками Училища правоведения, из них 12 начали службу при Николае I. Приговор был демонстрацией принципиальности и непредвзятости правосудия, как и нежелания подчинять его политическим целям. Относительно мягкий приговор 1877 г. по делу 193 народников (хождение в народ), оправдание Засулич – 1879 г. обусловили перемену настроений в верхах. Даже сенаторы, имевшие статус судей, были сочтены ненадежными и правительство передало дела по политическим преступлениям военным судам. Из 74 процессов над революционерами 1879 - 1882 г.г., 71 дело слушалось в военных судах.60 Закон от 14 августа 1881 г. об усиленной и чрезвычайной охране, предусматривал перевод губернии на особое положение по ходатайству губернатора; подчинял ему губернского прокурора и наделял администрацию полномочиями ускоренного судопроизводства по политическим преступлениям. Закон действовал до самой революции. Натянутая терпимость к суду сменилась неприкрытой враждебностью. Были приложены усилия к ущемлению, а при возможности и полной ликвидации суда присяжных, восстановлению подчинения суда администрации. Тем самым власть ввергала себя в состояние войны с собственной судебной системой. Принять независимый суд означало для самодержавия, как нестесненного властвования, изменить собственной природе, перестать быть самодержавием. Судебные уставы были ревизованы, независимость судей ограничена, законодательство перестало обновляться, отставая от жизни и проблем общества. В 1903 г. было завершено составление Уложения уголовных, а в 1913 г. – гражданских дел. Однако большая часть этого законодательства, при монархии, так и не была введена в действие. Реформой полиции, от которой зависело совершенствование уголовного правосудия, после 1860 г., по существу, не занимались. В два последних десятилетия XIX в. бывшие чиновники Министерства юстиции, ставшие членами Государственного Совета, противодействовали упразднению суда присяжных, а также возврату административного контроля над судами. Однако не смотря на это, модернизация правосудия не обрела необратимого характера. Сама монархия стала тормозом тех самых сил, которые она же и вызвала реформой к жизни. Формирование и распространение современного для того времени правосознания ограничилось населением городов. Возникновение этого сознания было важным, но все же лишь эпизодом, не оказавшим решающего влияния на дальнейший ход исторических событий. В 1864 г. основная масса населения России – крестьяне – остались в стороне от вновь созданных институтов правосудия, за исключением мировых судей, к которым они могли обращаться по малозначительным делам. В соответствии с «Положениями» 19 февраля 1861 г., крестьяне получили собственный сословный волостной суд. Он находился в ведении чиновников Министерства внутренних дел, а судьями были сами крестьяне, избираемые из числа уважаемых общинников. Естественно, такие суды могли вершить суд только по нормам крестьянского обычая, поскольку для многомиллионной крестьянской массы право оставалось «культурной фикцией». Сама идея подчинения государственной власти нормам права вошла в противоречие с идеей единодержавия. Взгляд автократора на правосудие емко выражен министром юстиции Российской империи Щегловитовым в речи, произнесенной в Думе в 1914 г: «Начало законности в российском государстве явилось свободным проявлением высшей воли русских самодержцев».61 Отказ от политической модернизации стоил жизни императору Александру II, обусловил историческое опоздание с введением представительных институтов власти, и стал значимым фактором распада Российской империи. Ставя себя над законом, любая власть теряет доверие и уважение граждан и, тем самым, подрывает собственную легитимность. Ссылки