Классовой структуры образы
разные люди воспринимают классовую структуру по-разному, и, какой бы ни была объективная реальность классового неравенства, у людей могут
быть различные образы или модели этой реальности. Часто считается, что эти образы наряду с действительной структурой классового неравенства воздействуют на политические и социальные установки и поведение людей. Образы классовой структуры были важной исследовательской темой в британской социологии третьей четверти ХХ в. Э. Ботт (Bott, 1957) проводила различие между двумя типами образов классовой структуры:
образами власти и образами престижа. Согласно образам власти, общество разделено на два класса, интересы которых находятся в конфликте, — на рабочий класс и высший, при этом последний обладает властью принуждать первый. Согласно образам престижа, классовая структура представляет собой лестницу четко очерченных позиций, соответствующих различным социальным статусам, а перемещения людей вверх и вниз по этой
лестнице осуществляются в соответствии с их способностями. Дж.Голдторп и его коллеги (Goldthorpe et al., 1969) выявили, кроме того, денежную модель классовой структуры, согласно которой общество разделено в соответствии с различиями в доходах и расходах на множество различных уровней, при этом большинство людей находится где-то посередине. Наличие денежной модели говорит о низком уровне развития классового
сознания. Считалось, что основное влияние на образы классовой структуры оказывает характер первичной социальной группы, к которой принадлежит индивид. Модели власти, как представлялось, были характерны для членов закрытых территориальных сообществ рабочего класса с незначительной географической и социальной мобильностью, в которых общинные и трудовые отношения накладывались друг на друга. Образы
престижа в большей степени соотносились с более открытыми сетями социальных отношений, характерными для среднего класса. Использование понятия образов классовой структуры было подвергнуто жесткой критике, включая критику способа его операционализации. Оно предполагает, во-первых, что люди обладают достаточно четко выраженными и внутренне непротиворечивыми образами, тогда как последние на деле часто не согласуются друг с другом. Во-вторых, классификация образов респондентов в значительной степени зависит от интерпретации исследователя, таким образом, эти вариации могут отражать скорее различия между исследователями, а не изучаемыми совокупностями. В-третьих, так и не удалось продемонстрировать значение образов классовой структуры. Все еще не ясно, обладают ли эти образы каким-либо воздействием на
политическое или социальное поведение, даже если они целостны, непротиворечивы и могут определяться вполне однозначно. В работах, представляющих результаты более поздних британских исследований убеждений, основанных на классовой принадлежности индивидов, в особенности, крупных национальных обследований установок (см.: Heath and Topf, 1987; Heath and Evans, 1988; Marshall et al., 1988), уже ничего не говорится об образах классовой структуры и существовании единой совокупности убеждений, характеризующейся внутренней последовательностью. Однако эти исследования все же указывают на по-прежнему рельефное восприятие класса и сохранение в убеждениях об обществе устойчивых различий, основывающихся на классовой принадлежности. Они свидетельствуют о существовании двух крупных кластеров установок: (1) установок в отношении класса, а также проблем экономического, социального и политического неравенства; (2) установок в
отношении проблем морали, закона и порядка. Если говорить о первом кластере установок, то большинство людей обладает ощущением собственной классовой идентичности и убеждено в том, что класс представляет собой важное основание социальных различий. Классовое сознание в современной Британии, таким образом, остается достаточно сильным. Однако респондентам из рабочего класса в большей степени свойственны
радикально-эгалитарные и оппозиционные установки. По сравнению с социальными классами, расположенными выше, рабочие более
восприимчивы к классовым различиям, экономическому неравенству и отсутствию социальной и политической справедливости. Вместе с тем, радикальное отношение к данным проблемам проявляет также значительная, хотя и составляющая меньшинство, часть служебного класса, охватывающего административных служащих, менеджеров и профессионалов. Другой кластер охватывает личную и семейную мораль, уважение к закону и порядку, сознание долга и дисциплину. В данном случае тенденцию к консерватизму и авторитарности проявляет именно рабочий класс, тогда как высший класс отличается большим либерализмом.
Новые религиозные движения
группы ревностных приверженцев неортодоксальных религиозных убеждений и практик, которые иногда, но не всегда, имеют восточное происхождение. В последние годы новые религиозные движения или культы привлекают значительное внимание прессы, особенно это касается темы предполагаемого «промывания мозгов» новых участников. Тем не менее, не все культы подобного рода являются новыми — религиозные инновации в Европе и Америке имели долгую историю в XIX и ХХ вв. Однако вспышки религиозного рвения любого рода могут иметь циклический характер. Например, утверждалось, что контркультура 1960-х гг. была связана с ростом новых религиозных движений, впоследствии пришедших в упадок. Существование новых религиозных движений получает непропорционально широкую, судя по их относительно небольшим размерам, огласку. По оценкам А. Баркер (Barker, 1984), в 1982 г. насчитывалось, например, лишь 700 приверженцев Муна и 200 последователей движения «Трансцендентальная медитация». Данные, полученные П. Хиласом (Heelas, 1996), показывают, что только 5% населения США имеют убеждения, связанные с новыми религиозными движениями, а реальными членами таких движений является гораздо меньшая доля американцев. Новые движения отличаются значительным разнообразием с точки зрения свойственных им религиозных убеждений. Одни из них связаны с такими восточными религиями, как буддизм или индуизм, другие являются евангелическими христианскими, третьи имеют смешанные характеристики или определяются личными, часто идиосинкразическими убеждениями их основателей. Р. Уоллис (Wallis, 1984) выделяет различные типы новых
религиозных движений — «отвергающие мир» (world-rejecting), «принимающие мир» (world-affirming) и «приспо сабливающиеся к миру» (world-accommodating). Движения первого типа (такие, как Церковь Объединения, состоящая из последователей Муна) имеют тенденцию к закрытости, рассматривают внешний мир как угрожающий и предполагают отречение новообращенных от своей прошлой жизни. Новые члены таких
движений, как правило, молоды, происходят из среднего класса, являются высокообразованными, однако отличаются социальной маргинальностью. Принимающие мир движения (например, «Трансцендентальная медитация») находят источник несчастий в индивиде, а не в обществе. Они не отвергают мир, а стараются наладить с ним более эффективные отношения. Такие движения пополняют свои ряды за счет социально интегрированных людей среднего возраста из всех социальных классов. Для движений, приспосабливающихся к миру (например, движения «Домашняя церковь»), религиозный опыт является не коллективным, а личным, отличающимся энергичностью и энтузиазмом. Новые религиозные движения, в частности, отвергающие мир, часто обвиняются в «промывании мозгов» своих новых членов. Каких-либо серьезных подтверждений этому нет, и в действительности процесс рекрутирования является крайне неэффективным. Лишь весьма незначительная часть входящих в контакт с этими движениями становится их участниками, при этом для большинства новых религиозных движений характерна высокая доля покидающих их ряды. Принимая во внимание небольшие размеры новых религиозных движений, можно предположить, что резкая общественная реакция на их деятельность содержит элементы моральной паники, усиливающейся характерным для некоторых движений стремлением к отвержению мира, что ведет к отречению их приверженцев от предшествующей семейной жизни.
