Возникновение и развитие переводческих учений.Понятия межъязыковой коммуникации и языкового посредничества

Лекция 9 1. Возникновение и развитие переводческих учений. Теоретические рассуждения переводчиков. 2. Нормативный характер ранних теорий перевода. 3. Дескриптивный подход лингвистической теории перевода. 4. Понятия межъязыковой коммуникации и языкового посредничества 5. Проблема определения перевода как важнейшего вида языкового посредничества. Оценочные и телеологические определения перевода 6. Коммуникативная схема перевода 7. Структура науки о переводе 1.Возникновение и развитие переводческих учений. Теоретические рассуждения переводчиков ПЛАН 2.Нормативный характер ранних теорий перевода ФЕДОРОВ С.51-55 ПЛАН 1. Суждения насчет перевода у древнерусских книжников 2. «Древнерусская теория искусства слова» Светлы Матхаузеровой 3. обзор методов перевода и взглядов на него с XII по XVII век (Светлы Матхаузеровой) 4. Критика на работу С. Матхаузеровой 1. Суждения насчет перевода у древнерусских книжников Специалисты по истории древнерусской литературы и древ­нерусского языка издавна интересовались переводной письмен­ностью как Киевского, так и Московского периодов, и целому ряду ее памятников посвящались исследования (монографии и статьи) как в XIX веке, так и в нашем столетии, причем интерес к древне­русским переводам особенно возрос в последние десятилетия, па­раллельно со все усиливающимся интересом к древнерусской куль­туре и древнерусскому искусству. Если в более далеком прошлом изучались главным образом состав переводной письменности (объем материала и разновидности), ее язык (как таковой и в со­отношении с прототипами-подлинниками), ее связи с другими литературными памятниками и с фактами истории, то в наше вре­мя (с середины столетия) внимание ученых все более привлекает характер перевода, его техника и эстетические принципы, и в ис­следовании этой стороны объекта достигнуты существенные ре­зультаты. В обширной научной литературе, относящейся к вопро­су, были совершенно единичны и разрозненны упоминания о каких-либо суждениях насчет перевода у древнерусских книжников, и могло создаться (фактически и создавалось) ошибочное впечат­ление, что в истории древнерусской культуры - в отличие от за­падноевропейской - не сохранилось определенным образом сфор­мулированных высказываний, которые отражали бы систему взглядов на перевод1. 2. «Древнерусская теория искусства слова» Светлы Матхаузеровой На этот пробел в представлениях о перевод­чиках русского средневековья впервые не только указала, но и за­полнила его чешская исследовательница Светла Матхаузерова в ценной монографии «Древнерусская теория искусства слова» (Praha, 1976, на русском языке). В этой книге есть специальная глава «Теория перевода», где автор устанавливает (точнее- ре­конструирует на основании многочисленных текстов переводов и сохранившихся высказываний о них) существование у древнерусских книжников нескольких систем перевода, сменявших друг друга или же действовавших в одно и то же время. Это утверж­дение необходимости переводить «силу и разум», иначе 1) принцип перевода по смыслу, по содержанию, обосновываемый литератур­ными свидетельствами еще XII в. («Пролог» Иоанна Экзарха Болрарского к переводу «Богословия» Иоанна Дамаскина и так на­зываемый «Македонский листок»- фрагмент рассуждения о переводе); 2) вольный перевод, применявшийся преимущественно к произведениям светской литературы («Истории Иудейской . войны» Иосифа Флавия, «Хроникам» Георгия Амартола, Иоанна Малалы, «Повести об Акире Премудром», ((Александрии» и др.) и не аргументированный какими-либо сохранившимися рассуждени­ями о нем; 3) принцип дословного воспроизведения подлинника, перевода «от слова до слова», действовавший с XIV по XVII век при передаче литургических текстов; 4) школа Максима Грека, сущ­ность которой С. Матхаузерова обозначает как «грамматическую „теорию перевода», намечая в ней четыре основные аспекта - признание особой важности проникновения в грамматику языка, осо­знание специфических различий языков - как грамматических, так и лексических, «стремление приблизить литературный церковно­-славянский язык к русскому разговорному языку» и, наконец, кри­тическое отношение к переводимому тексту, служившее предпосылкой как для верной его передачи, так и для исправления старых переводов и 5) выработка синтетических тенденций в деле перевода, характеризуемых исследовательницей как «синтетическая теория перевода». Эти тенденции проявлялись в XVII веке в деятельности Симеона Полоцкого, автора трактата «Жезл правления», как требование переводить «и разум, и речение», т. е. и смысл, и способ выражения, форму, и полемизировавшего с ним Евфимия Чудовского, требовавшего, чтобы «речение и разум не были переменены». С. Матхаузерова подчеркивает, что «взгляды Симеона По­лоцкого имеют много общего с взглядами классических авторов и авторов Ренессанса» (т. е. Цицерона и Данте – с. 53) и делает обобщение: «Теория перевода в 17-м веке синтезировала в себе все крайние возможности. В ней соединялись теория перевода по смыслу и по букве, теория свободного и строго пословного перевода, теория перевода с преобладающими и грамматическим, и эстети­ческим аспектами. Переводы богословских текстов и методы пере­вода светской литературы взаимопроникались» (с. 54). 3.Обзор методов перевода и взглядов на него с XII по XVII век Данный С. Матхаузеровой сжатый обзор методов перевода и взглядов на него с XII по XVII век в развитии древнерусской куль­туры, являющийся результатом глубокого и впервые предприня­того в столь широком масштабе исследования, вносит огромный вклад в историю перевода и представляет картину разнообразных видов переводческой деятельности и связанных с ней воззрений, их смены, борьбы, взаимодействия. Вполне четко отмечена также та большая роль, которую переводы (в данном случае - церковных книг) сыграли в религиозно-политической борьбе и в XVI веке, когда Максим Грек исправлением ошибок в ранее переведенных ру­кописях вызвал нарекания со стороны книжников, приверженных к старине, и подвергся гонениям; и в XVII веке, когда исправление переводных же богослужебных текстов, предпринятое по почину патриарха Никона, послужило основанием для раскола русской православной церкви и вызвало серьезные последствия в жизни государства. 4.Критика на работу С. Матхаузеровой Единственная оговорка, которую может вызвать посвященная переводу глава в труде С. Матхаузеровой, относится к терминоло­гии. Автор широко пользуется термином «теории», говоря о воз­зрениях на перевод в древней Руси, однако представлялось бы более уместным, во всяком случае более осторожным пользоваться понятием «нормативной переводческой концепции» (т.к. то, что было для них нормой, а не теорией) или просто «взглядов на перевод». В отличие от древнерусского изобразительного искусства (ар­хитектуры, живописи, резьбы, чеканки и др.), фольклора (былин, песен, сказок) или такого памятника литературного творчества, как «Слово о полку Игореве» (требующего уже, правда, перево­дов на современный русский язык), древнерусские переводы не могут считаться живой для нас художественной ценностью: слиш­ком древен, недоступен для современного русского читателя их язык и слишком чуждо по содержанию большинство оригиналов. Оценить их может ученый-филолог, владеющий их языком. Что же касается переводческих воззрений, так убедительно восста­новленных ныне, то на дальнейшее развитие взглядов в этой об­ласти они не смогли оказать существенного воздействия: слиш­ком крутой поворот произошел в развитии русской культуры, как и в ходе всей жизни страны, в начале XVIII века и он сопровож­дался и разрывом со многими традициями прошлого. 3.Дескриптивный подход лингвистической теории перевода ПЛАН 4.Понятия межъязыковой коммуникации и языкового посредничества ГАРБОВСКИЙ С. 316-321 ПЛАН 1. Перевод и межъязыковая интерференция 2. Понятие «переводческой интерференции» 3. Адаптивное транскодирование 4. ФУНКЦИИ РЕЧЕВОГО СООБЩЕНИЯ И ФУНКЦИИ ПЕРЕВОДЧИКА 1.Перевод и межъязыковая интерференция Перевод — это ситуация двуязычной коммуникации, в осно­ве которой лежит билингвизм, т.е. способность переводчика ис­пользовать в коммуникации два языка. Переводчик, как и всякий билингв, оказывающийся в ситуации коммуникации на одном из двух языков, также испытывает на себе воздействие системы дру­гого языка. В его речи в большей или меньшей степени возника­ют факты интерференции. О явлении интерференции, т.е. воз­действии системы одного языка на другой в условиях двуязычия, чаще всего вспоминают, когда речь идет об изучении иностран­ных языков. Действительно, интерференция проявляется наибо­лее отчетливо при так называемом асимметричном билингвизме, когда один из языков, как правило, родной, доминирует над дру­гим, изученным. Интерференция может затрагивать любой уро­вень взаимодействия языков, оказывающихся в контакте в языко­вой практике индивида. Если взять, для примера, пару языков — французский и русский, где доминирующим будет русский, то на фонетическом уровне можно обнаружить недопустимое во фран­цузском оглушение финальных согласных, свойственное русскому, размытое, нечеткое произнесение гласных и т.п. На интонаци­онном уровне интерференция особенно отчетлива, она является первым признаком, отличающим иностранца от носителя языка. На лексическом уровне интерференция обусловлена несовпаде­ниями в отношениях между означающими, означаемыми и знака­ми в разных языках. Часто можно наблюдать различия ассоциа­тивных полей лексики, несовпадения лексической сочетаемости и многое другое. Интерференция подталкивает и к искажениям грамматических значений чужого языка: элементарный пример — искажение родо-временных значений; русские существительные класса tentum pluralis (чернила, деньги, брюки и т.п.) нередко при­обретают формы множественного числа во французском языке русских студентов. Интерференция является причиной неверного выбора синтаксических структур, порядка слов, ошибок в пунк­туации и еще во многом другом. Подобные явления устраняются из речи на иностранном (чужом) языке по мере того, как исполь­зование этого языка становится все более и более привычным. Наиболее интересные и в то же время наиболее сложные яв­ления интерференции возникают, однако, не на системном уров­не, когда асимметрия затрагивает те или иные формы языковых систем, а на узуальном, когда в силу интерференции фонетичес­ки, лексически, грамматически и даже интонационно правильная речь на иностранном языке покрыта налетом чужого. В ней не оказывается того, что могло, а точнее, должно было бы быть в речи носителя, и, напротив, может возникнуть то, чего в речи носителя языка скорее всего не было бы. Например, преподавате­ли французского языка как иностранного обратили внимание на интересную закономерность: в грамматически правильной речи иностранцев на французском языке почти нет местоимений en или у, довольно часто встречающихся в речи французов. Перевод — это ситуация билингвизма особого рода. Особый характер перевода по сравнению с другими случаями двуязычной коммуникации отмечал и французский исследователь теоретиче­ских проблем перевода Ж. Мунен в сформулированном им опре­делении перевода. «Перевод, — пишет Мунен, — есть контакт языков и факт билингвизма. Но этот факт билингвизма совсем особого рода должен бы, на первый взгляд, быть отвергнут как неинтересный, в силу того что не подпадает под общее правило. Перевод, являясь бесспорно ситуацией контакта языков, мог бы быть описан как крайний случай такого контакта, статистически весьма редкий, когда сопротивление привычным последствиям билингвизма более сознательно и более организованно. В этом случае двуязычный коммуникант сознательно борется против всякого отклонения от языковой нормы, против всякой интерфе­ренции, в результате значительно сокращаются возможности сбо­ра интересных фактов этого рода в переведенных текстах»1. Пере­вод, таким образом, есть факт сознательного противодействия интерференции, т.е. воздействия со стороны системы того языка, который во время порождения речи остается в сознании перевод­чика и не экстериоризируется. Иначе говоря, переводчик созна­тельно подавляет попытки находящейся в данный момент в пас­сивном состоянии системы языка проявиться, т.е. облечься в ту или иную материальную форму. Одним из примеров этого могут служить так называемые «ложные друзья переводчика». Однако перевод является особым случаем билингвизма не только потому, что переводчик осознанно избегает того, что не­осознанно возникает в иных ситуациях билингвизма. Главная особенность перевода как случая двуязычной коммуникации в том, что перевод по своей сути всегда вторичен, перевод — это речевой акт, цель которого не создание, а воссоздание на другом языке уже существующего речевого произведения. Иначе говоря, если всякий, за исключением перевода, коммуникативный акт имеет идеальную основу, так как материализует в речи сообщение как некую идеальную сущность, то перевод имеет материальную основу, так как воспроизводит в речи посредством иной знаковой системы сообщение, уже получившее материальную оболочку. Это существенное свойство перевода создает особую ситуа­цию: переводчик оказывается во власти не только двух систем языков, но и уже материализованного в знаках одного из этих язы­ков сообщения. Именно эта «третья власть» и вызывает к жизни такое явление, как переводческая интерференция. 2. Понятие «переводческой интерференции» Определение перевода как одного из видов языковых контак­тов, как явления билингвизма представляет интерес еще и потому, что языковая коммуникация с переводом существенно отличается от обычной ситуации билингвизма, когда двуязычный субъект попеременно, в зависимости от внешней среды, пользуется либо одним, либо другим языком. Перевод предполагает одновремен­ную актуализацию обоих языков. Поэтому обычную ситуацию билингвизма можно определить как билингвизм статический, а перевод — как билингвизм динамический. При динамическом билингвизме в контакт вступают не только два языка, но и две культуры, а переводчик соответственно является местом контакта не только языков, но и двух культур. Если говорить о переводе как о контакте культур и рассмат­ривать в качестве контактирующих структур культуры как своеоб­разные исторически-конкретные формы человеческой жизнедея­тельности в рамках определенных этнических, национальных и языковых общностей, то будет правомерным попытаться понять, до какой степени в переводе контактирующие культуры могут со­храняться нетронутыми и в какой мере они взаимно влияют друг на друга. Иначе говоря, можно попытаться распространить поня­тие интерференции на явления культурного взаимодействия и рассматривать случаи не только языковой, но и этноязыковой интерференции, проявляющейся при сопоставлении текстов ори­гиналов и переводов. В переводе язык предстает не в виде семиотической системы, обладающей социальной предназначенностью, т.е. существующей для определенного языкового социума в целом, не как всеобъем­лющая форма отражения окружающей человека действительности, а в виде текстов. Речевые произведения создаются одним инди­видом для другого, иногда воспринимаемого обобщенно и до­вольно абстрактно (степень абстракции зависит от того, как автор представляет себе своего читателя), иногда, напротив, для вполне конкретного. Переводчик — это еще один индивид, он индивидуально, только в силу своего собственного, одному ему присущего миро­восприятия расшифровывает то, что увидел, осмыслил, прочув­ствовал и затем описал автор оригинального текста. Увидев, ос­мыслив и прочувствовав это, переводчик пытается воссоздать виртуальный образ действительности: он не перерисовывает вновь, как копиист, фрагмент реальной действительности, описанный автором оригинала, он должен выразить иными средствами то, что уже получило свое выражение в оригинальном тексте. В ре­зультате такого воссоздания рождается еще одна картина, в кото­рой реальность просматривается сквозь призму двойной субъек­тивности мировосприятия, субъективности автора и переводчика. Но в этом процессе субъективного отражения реальности и автор оригинала, и переводчик оперируют знаками языков как обще­ственно значимых форм отражения действительности, которые заключают в себе информацию о культуре всего языкового социума, а не конкретных создателей текстов оригинала и перевода. И если нас интересует вопрос о том, как происходит контакт культур не вообще, а именно в переводе, то мы должны непременно учитывать то, что в переводе постоянно осуществляется не столько контакт, сколько столкновение культур. Но не культуры одною народа с культурой другого как объективных способов жизнедеятельности народов, а культуры, субъективно воспринятой и описанной автором оригинала, с субъективными представлениями переводчика о чужой культуре и об особенностях ее интерпретации автором оригинала. Поэтому изучение взаимодействия культур народов через перевод и в переводе представляется делом достаточно сложным. Методы так называемого конкретно-научно го структурализма, отдельные направления которого рассматривали язык в качестве основы для изучения строения культуры, доказали свою плодо­творность в изучении культуры первобытных племен, в фолькло­ристике и других областях. Почему же не попытаться использо­вать идеи, родившиеся в недрах данного направления, в изучении характера взаимодействия культур, взяв за основу перевод как яв­ление контакта культур через контакт языков? Автор оригинального речевого произведения создает некую модель как результат отражения воспринимаемого фрагмента действительности. Эта модель — продукт его индивидуальной по­знавательной и творческой деятельности. Именно эту модель и должен декодировать переводчик, обратившийся к тексту ориги­нала. Именно эта отраженная модель действительности, а не сама действительность воспроизводится в переводе. Непонимание этого ведет к грубым переводческим ошибкам. Причем ошибки возни­кают тогда, когда переводчик стремится как можно более точно передать отдельные элементы текста, соотносимые с отдельными фрагментами действительности. Причина этих ошибок в том, что единицы, или элементы, первичного объекта и отношения между ними не совпадают с единицами и отношениями между ними в моделируемом объекте. Это несовпадение происходит в силу субъективного восприя­тия автором первичного объекта, если этот объект находится в области реальной, а не воображаемой действительности, а также потому, что автор создает новый целостный идеальный объект с особым характером отношений между его единицами. Затем этот идеальный объект получает свое материальное воплощение в тек­сте с помощью знаков языка, которые выражают обобщенное представление о том или ином фрагменте действительности. В этом еще одна трудность для переводчика: знаки языков, языка оригинала и языка перевода, завораживают своей мнимой эквивалентностью, переводчик настораживается лишь тогда, когда эта межъязыковая эквивалентность вдруг прерывается, возникает единица, требующая длительных раздумий, или когда по завер­шении работы переводчик чувствует, что его правильный, «эле­ментарно эквивалентный» перевод получился вялым, аморфным. Возникает асимметрия, конфликт парадигматики и синтагма­тики, столкновение индивидуальной культуры автора оригиналь­ного текста и обобщенной культуры, заключенной в единицах языка оригинала и довлеющей над сознанием переводчика, что вполне естественно, если учесть, что способность к обобщению — это универсальное и важнейшее свойство языка, отличающее его от других семиотических систем. 3.Адаптивное транскодирование Понятие языкового посредничества шире поня­тия перевода: перевод есть лишь один из видов язы­кового посредничества. Прочие виды языкового по­средничества называются адаптивным транскоди­рованием. По определению В.Н.Комиссарова, адаптивное транскодирование — это вид языково­го посредничества, при котором происходит не толь­ко перенос информации с одного языка на другой, но и ее преобразование (адаптация) с целью изло­жить ее в иной форме, определяемой не организа­цией этой информации в оригинале, а особой зада­чей межъязыковой коммуникации. Специфика адаптивного транскодирования определяется ори­ентацией языкового посредничества на конкретную группу рецепторов перевода или на заданную фор­му преобразования информации, содержащейся в оригинале. Созданный в результате адаптивного транскодирования текст не претендует на полно­ценную замену оригинала. На практике используют следующие виды адап­тивного транскодирования: Сокращенный перевод заключается в опущении при переводе отдельных частей оригинала по мо­ральным, политическим или иным соображениям практического характера. При этом остальные час­ти оригинала передаются коммуникативно равно­ценными отрезками речи на ПЯ, хотя весь оригинал воспроизводится лишь частично. Адаптированный перевод заключается в упро­щении и пояснении структуры и содержания ори­гинала в процессе перевода с целью облегчить вос­приятие текста отдельными группами получателей, не обладающих достаточными знаниями или жиз­ненным опытом. Чаще всего этот вид адаптивного транскодирования используется при переводе «взрослых» произведений в расчете на детей, либо при переводе сложного научного текста в расчете на широкий круг читателей. Следует иметь в виду, что некоторые авторы в описании этого вида адаптивного транскодирования используют термин «пересказ» UA. По сути, пересказ и адаптированный перевод — это одно и то же. По мнению В.Н.Комиссарова, эти два вида адап­тивного транскодирования — сокращенный пере­вод и адаптированный перевод — более остальных близки к собственно переводу, поскольку в этих случаях сохраняется частичное функциональное отождествление исходного и конечного текстов, при этом структура и содержание текста преднамерен­но изменяются145. Большинство же видов адаптивного транскоди­рования не предполагают даже частичного функционального отождествления исходного и конечного текстов, и уж тем более не допускают сохранения структурного или содержательного отождествле­ния разноязычных текстов. Они предназначены для более или менее полной передачи содержания ис­ходного текста в той форме, которая необходима для достижения целей межъязыковой коммуникации. Причем, эта форма может изначально задаваться переводчику, как правило, одним из коммуникан­тов (обычно заказчиком) : «Мне не нужен полный пе­ревод», «Переведите основное, самое главное» ит.п. Одним из таких видов адаптивного транскодиро­вания является реферирование, в процессе которо­го сокращается объем первичного документа при сохранении наиболее существенных элементов его содержания. Выделяют и еще один вид адаптивного транско­дирования, который Л.К.Латышев именует текстуализацией интенций. Суть его заключается в том, что коммуникант не формулирует текст, подлежа­щий переводу или адаптации, а ставит перед языко­вым посредником коммуникативные задачи типа; «Спросите то-то», «Узнайте это», «Постарайтесь добиться того-то» и т.п. После этого переводчик, не имея оригинала, сам формулирует текст на языке перевода, то есть преобразует интенции коммуни­канта в текст на другом языке. На практике существуют и «гибридные» виды адаптивного транскодирования, объединяющие в себе черты и элементы двух или более видов. При этом следует иметь в виду, что общим для всех видов адаптивного транскодирования является то, что для каждого из них изначально задается примерный объем и правила изложения информации, содержа­щейся в исходном тексте, что и облегчает ее воспри­ятие конечным получателем и способствует дости­жению целей межъязыковой коммуникации. 4. ФУНКЦИИ РЕЧЕВОГО СООБЩЕНИЯ И ФУНКЦИИ ПЕРЕВОДЧИКА Перевод как вид языкового посредничества в ус­ловиях межъязыковой и межкультурной коммуни­кации направлен на передачу функций речевого сообщения. Функции речевого сообщения вполне соотносимы с функциями языка. Роман Якобсон выделял шесть основных функций речевой комму­никации: 1. коммуникативная (референтивная, дено­тативная), 2. апеллятивная, 3. поэтическая, 4. экспрессив­ная, 5. фатическая, 6. метаязыковая147. Каждая из ука­занных функций соответствует одному из элементов речевой коммуникации (адресант, адресат, кон­текст, сообщение, контакт, код). Исходя из этого, можно предложить шесть основных функций рече­вого сообщения: денотативная функция, связан­ная с описанием предметной ситуации; экспрессив­ная, выражающая отношение говорящего к тексту; волеизъявительная, передающая предписания и команды; металингвистическая «метаязыковая», характеризуемая установкой на сам используемый в коммуникации язык; контактоустановителъная, или фатическая, связанная с поддержанием кон­такта между участниками коммуникации; поэти­ческая, при которой акцент делается на языковой форме. 5.Проблема определения перевода как важнейшего вида языкового посредничества. Оценочные и телеологические определения перевода (ДОБ) ГАРБОВСКИЙ С. 5-15 ПЛАН 1. Понятие слова перевод 2. Основные определения перевода 1.Понятие слова перевод В настоящее время известно немало самых разнообразных определений перевода. Каждый исследователь, стремящийся раз­работать собственную теорию, как правило, дает и свое определе­ние объекта исследования. Французский переводчик и теоретик перевода Э. Кари объясняет перипетии в определениях перевода следующим образом: «Понятие перевода, в самом деле, очень слож­но, и не только потому, что в наше время оно приобрело столь удивительное многообразие, но также потому, что оно беспрестан­но изменялось на протяжении столетий. Возможно, именно это затрудняло размышления многих авторов, которые, соглашаясь с мнением предшественников либо оспаривая их, не замечали, что не всегда говорили об одном и том же»1. В самом деле, перевод предстает как чрезвычайно сложное и многостороннее явление, описать все сущностные стороны кото­рого в одном, даже очень развернутом, определении весьма слож­но, если вообще возможно. Прежде всего следует иметь в виду, что само слово перевод является многозначным и даже в пределах данной научной дисциплины соотносится по меньшей мере с дву­мя различными понятиями: перевод как некая интеллектуальная деятельность, т.е. процесс, и перевод как результат этого процес­са, продукт деятельности, иначе говоря, речевое произведение, созданное переводчиком. Иногда, чтобы избежать двусмыслен­ности, в строгих научных описаниях используют заимствованный из английского языка термин «транслат», призванный обозначать продукт переводческой деятельности. Вряд ли следует считать этот термин удачным именно в силу его чужеродной формы. Бо­лее того, контекст научного описания, как правило, позволяет безошибочно определить, идет ли речь о деятельности или о про­дукте. 2. Основные определения перевода Приведем некоторые определения перевода, принадлежащие известным ученым, и посмотрим, как отражаются в них те или иные стороны интересующего нас объекта: A.B. Федоров: «Перевод рассматривается прежде всего как речевое произведе­ние в его соотношении с оригиналом и в связи с особенностями двух языков и с принадлежностью материала к тем или иным жанровым категориям»1. «Перевести — значит выразить верно и полно средствами одно­го языка то, что уже выражено ранее средствами другого языка»2. «Процесс перевода, как бы он быстро ни совершался в от­дельных, особо благоприятных или просто легких случаях, неиз­бежно распадается на два момента». А.Д. Швейцер: «Перевод может быть определен как: однонаправленный и двухфазный процесс межъязыковой и межкультурной коммуника­ции, при котором на основе подвергнутого целенаправленному ("переводческому") анализу первичного текста создается вторич­ный текст (метатекст), заменяющий первичный в другой языко­вой и культурной среде... Процесс, характеризуемый установкой на передачу коммуникативного эффекта первичного текста, час­тично модифицируемой различиями между двумя языками, двумя культурами и двумя коммуникативными ситуациями»4. М. Ледерер: «При переводе недостаточно понять самому, нужно, чтобы поняли другие. По определению, перевод распадается на две час­ти: восприятие смысла и его выражение»1. Я.И. Рецкер: «Задача переводчика — передать средствами другого языка це­лостно и точно содержание подлинника, сохранив его стилистичес­кие и экспрессивные особенности. Под "целостностью" перевода надо понимать единство формы и содержания на новой языковой основе. Если критерием точности перевода является тождество информации, сообщаемой на разных языках, то целостным (пол­ноценным или адекватным) можно признать лишь такой перевод, который передает эту информацию равноценными средствами. Иначе говоря, в отличие от пересказа перевод должен передавать не только то, что выражено подлинником, но и так, как это выра­жено в нем. Это требование относится как ко всему переводу дан­ного текста в целом, так и к отдельным его частям»2. Ж. Мунен: «Перевод — это контакт языков, явление билингвизма. Но этот очень специфический случай билингвизма, на первый взгляд, мог бы быть отброшен как неинтересный в силу того, что он от­клоняется от нормы. Перевод хотя и является бесспорным фактом контакта языков, будет поэтому описываться как крайний, стати­стически очень редкий случай, когда сопротивление обычным последствиям билингвизма более сознательно и более организо­ванно. Это случай, когда билингв сознательно борется против всяко­го отклонения от нормы, против всякой интерференции»; «Перевод (особенно в области театрального искусства, кино, интерпретации), конечно, включает в себя откровенно нелингви­стические, экстралингвистические аспекты. Но всякая перевод­ческая деятельность, Федоров прав, имеет в своей основе серию анализов и операций, восходящих собственно к лингвистике, которые прикладная лингвистическая наука может разъяснить точ­нее и лучше, нежели любой ремесленнический эмпиризм. Если угодно, можно сказать, что, подобно медицине, перевод остается искусством, но искусством, основанным на науке». В. С. Виноградов: «Нужно согласиться с мыслью, что перевод — это особый, свое­образный а самостоятельный вид словесного искусства. Это искус­ство «вторичное», искусство «перевыражения» оригинала в мате­риале другого языка. Переводческое искусство, на первый взгляд, похоже на исполнительское искусство музыканта, актера, чтеца тем, что оно репродуцирует существующее художественное про­изведение, а не создает нечто абсолютно оригинальное, тем, что творческая свобода переводчика ограничена подлинником. Но сходство на этом и кончается. В остальном перевод резко отли­чается от любого вида исполнительского искусства и составляет особую разновидность художественно-творческой деятельности, своеобразную форму "вторичного" художественного творчества»2. Р.К. Миньяр-Белоручев: «Объектом науки о переводе является не просто коммуника­ция с использованием двух языков, а коммуникация с использова­нием двух языков, включающая коррелирующую между собой де­ятельность источника, переводчика и получателя. Центральным звеном этой коммуникации является деятельность переводчика или перевод в собственном смысле этого слова, который пред­ставляет собой один из сложных видов речевой деятельности. «Перевод как бы удваивает компоненты коммуникации, появ­ляются два источника, каждый со своими мотивами и целями высказывания, две ситуации (включая положительную и отрица­тельную ситуации), два речевых произведения и два получателя. Удвоение компонентов коммуникации и является основной отли­чительной чертой перевода как вида речевой деятельности. Удво­ение компонентов коммуникации создает свои проблемы. Двумя важнейшими из них являются проблема переводимости и пробле­ма инварианта в переводе»4. Л.С. Бархударов: «Перевод можно считать определенным видом трансформа­ции, а именно межъязыковой трансформации»1. Какие же сущностные признаки перевода могут быть выведе­ны из приведенных выше определений? Итак, перевод — это: • речевое произведение в его соотношении с оригиналом; • выражение того, что было уже выражено средствами другого языка, перевыражение; • процесс межъязыковой и межкультурной коммуникации; коммуникация с использованием двух языков, контакт язы­ков, явление билингвизма; • вид речевой деятельности, в котором удваиваются компонен­ты коммуникации; • двухфазный процесс, так как он распадается на две части, на два момента; • межъязыковая трансформация; • вид словесного искусства; искусство, основанное на науке. Перевод как речевое произведение, т.е. как текст, интересен для теории перевода именно как величина относительная. Однако относительный характер текста перевода состоит не только в том, что он должен рассматриваться в соотношении с оригиналом. Ра­зумеется, текст перевода — это единственная материализованная сущность, которая при сопоставлении с исходным речевым про­изведением позволяет приоткрыть завесу над тайной переводче­ской деятельности, выявить ее механизмы, смоделировать ее. Лю­бой перевод всегда предполагает оригинал. Из этого следует, что отношение оригинал/перевод есть объективная необходимость, не­кая постоянная, отражающая сущность данного явления. 6.Коммуникативная схема перевода ТЮЛЕНЕВ С205-206 ПЛАН 1. Теория скопос 2. Модель переводческой деятельности 3. Культурологический аспект высказываний 1.Теория скопос Одними из первых посредническая роль переводчика в межъязыко­вой и межкультурной коммуникации, а также важность культурной адаптации оригинала при переводе была осознана учеными-переводоведами, работавшими в Германии в конце 1970-х гг. в русле так на­зываемой теории skopos. Эта теория отразила смену переводоведческих парадигм, выход теоретических исследований переводческой деятельности за рамки исключительно лингвоцентричного подхода. Более широкий культу­рологический подход был подготовлен научными достижениями в сфере изучения коммуникации, лингвистики, современного литера­туроведения и других научных направлений [См.: Handbuch Trans­lation. S. 104—107; Stolze, S. 188—193; Vermeer; Шадрин. С. 5]. Среди переводоведов, развивавших положения теории skopos, следует преж­де всего назвать Г. Фермеера, М. Амман (М. Amman), П. Куссмауля (Н. Kussmaul), К. Норд, К. Райе, Г. Хёнига. Идеи skopos-теоретиков оказались особенно актуальными тогда, когда возросла потребность в выработке переводческих технологий в области нехудожественных текстов. Перевод различного рода матери­алов в сфере туризма, контактов на международном уровне, особенно когда различия между исходной и принимающей культурами значи­тельны, контрактов и т.п., естественно, требует учета культурно-обра­зовательного, мировоззренческого уровня принимающей стороны. Слово skopos — древнегреческое, означающее «цель», что подчер­кивает ориентированность процесса перевода на принимающую аудиторию. В связи с теорией skopos говорят о перспективном подходе к переводу (в отличие от существовавшего до того ретроспективного). Skopos каждого конкретного переводческого процесса определяется до начала самого процесса: переводчик определяет для себя, что и для кого он переводит. 2. Модель переводческой деятельности В целом модель переводческой деятельности может быть обрисо­вана следующим образом. Лицо, отправляющее (или передающее) со­общение, нуждается в тексте, объекте отправки/передачи и получает его от производителя текста. Текст этот будет использован в опреде­ленных обстоятельствах, в общении с определенного рода аудиторией (публикой). Роль текста двояка. На фактическом уровне, уровне объ­ектов, о которых идет речь, он служит средством передачи сообще­ния, которое в нем заключено. При этом вербальная часть сообщения далеко не исчерпывает всего объема передаваемой информации. На метауровне текст — средство достижения некой цели (skopos). Скажем, два незнакомых друг с другом человека, соседи по купе в поезде, могут обменяться репликами о погоде, из чего, однако, не сле­дует, что они хотят поговорить о погоде. На самом деле они сигнализи­руют друг другу о готовности к общению. Но данный пример касается моноязычной и монокультурной коммуникации. В межъязыковой коммуникации требуется посредник, истолковывающий не только язык оригинала посредством языка перевода, но и культурно обуслов­ленные элементы (со)общения. В вышеописанном случае он должен дать понять адресату сообщения, что собеседник устанавливает кон­такт и не прочь поговорить. И посредник, а точнее переводчик, дол­жен знать, как адресату дать это понять. Существенно то, что skopos часто определяется требованиями за­казчика перевода, а сам переводчик выступает в роли эксперта по межкультурной коммуникации. Именно он определяет, каким обра­зом оригинал должен быть обработан и в каком виде представлен ре­ципиенту перевода. При таком подходе заметно повышается социаль­ная функция переводчика. Он становится партнером заказчика, заинтересованным в успехе коммуникативного акта [См.: Vermeer. Р. 13], а потому его следует рассматривать как специалиста, по статусу своему равного адвокату, врачу и т.д. 3.Культурологический аспект высказываний Итак, в рамках теории skopos, одной из коммуникативных моде­лей переводческой деятельности, во главу угла ставится культуроло­гический аспект высказывания и, соответственно, пересматривается (по сравнению с лингвистическими моделями) роль переводчика в межъязыковом коммуникативном акте, равно как и критерии оцен­ки его труда. Перевод (и переводчик) в межъязыковом коммуникативном акте преодолевает своеобразный лингвоэтнический барьер, который воз­никает из-за чисто языкового различия между ИЯ и ПЯ, несовпадения их норм и узусов. К тому же автор оригинала и реципиент перевода, принадлежа к разным культурным традициям, обладают различным культурным багажом, с помощью которого понимают те или иные вы­сказывания. Если проблемы преодоления в переводе собственно лингвистичес­ких различий между языками довольно успешно описываются лингви­стическими теориями перевода, то решение проблем, возникающих при переводе вследствие различия культурного фона адресанта и адре­сата высказывания, невозможно без учета экстралингвистических ус­ловий, в которых разворачивается переводимое общение, и расшири­тельного понимания функций переводчика. 7. Структура науки о переводе. КОМИССАРОВ С. 112 ТЮЛЕНЕВ С. 29, 32-36 ВИНОГРАДОВ С. 12 ПЛАН 1. Теоретическое переводоведение (т.з. КОМИССАРОВА) 2. Прикладное переводоведение 3. Роль прикладных ис­следований в рамках переводоведения 4. Структуру переводоведения (т.з. ТЮЛЕНЕВА ) 5. Общая, частная и специальные теории перевода (т.з. ВИНОГРАДОВА С. 12) Перевод и другие виды языкового посредничества составляют предмет изучения науки о переводе — переводоведения. Как всякая научная дисциплина, переводоведение имеет теоретические и прикладные аспекты. 1.Теоретическое переводоведение включает общую, частные и специальные теории перевода. Общая теория перевода — это часть теории перевода, изучающая наиболее общие закономерности перевода, независимо от особенностей конкретной пары языков, участвующих в процессе перевода, вида переводческой деятельности, условий и способов осуществления конкретного перевода. Задача общей теории перевода заключается прежде всего в исследовании тех конституирующих факторов, которые лежат в основе всех многообразных актов перевода, позволяя их относить к единому виду человеческой деятельности. Частные теории перевода изучают переводческую проблематику, связанную с взаимодействием в процессе перевода конкретной пары языков. Специальные теории перевода занимаются изучением особенностей отдельных видов перевода, их классификацией в зависимости от типов переводимых текстов и специфических требований, предъявляемых к переводам каждого типа. 2.Прикладное переводоведение охватывает практические аспекты переводческой деятельности: лексикографическое обеспечение работы переводчика, организация подготовки будущих переводчиков и разработка программ и методики их обучения, разработка программ машинного перевода, подготовка банков данных и технического оснащения рабочего места переводчика, проблемы профессионального статуса и оплаты труда переводчика и т.д. В переводоведении прежде всего важно взаимодействие теории и практики. Теория изучает практическую переводческую деятельность, а практика вбирает в себя достижения теоретической мысли. Цель те­оретических исследований — в оптимизации практического перевод­ческого процесса. Связь эта не всегда прямая (опять-таки, как и в лю­бом другом научном направлении): иногда может показаться, что теория оторвалась от потребностей переводчиков-практиков и зани­мается умозрительными построениями. Это, однако, не так, посколь­ку теория даже в своей умозрительности все равно в конце концов приходит к лучшему пониманию собственного объекта и предмета ис­следования, благодаря чему практика в итоге получает возможность усовершенствоваться, а теория — изучать процесс перевода в новых, изменившихся условиях. И так далее. Таков приблизительно механизм взаимодействия теории и практики перевода в переводоведении (ТЮЛЕНЕВ С. 29). 2.Роль прикладных ис­следований в рамках переводоведения (ТЮЛЕНЕВ С.32) Выше уже говорилось о соотношении теории и практики в переводоведении. В этой связи следует затронуть еще один важный вопрос. Как известно, все науки можно подразделить на теоретические, или фундаментальные, и прикладные. Разница между ними состоит как раз в соотношении теории и практики: нацеленности на достаточ­но отвлеченное изучение явлений окружающей действительности в теоретических дисциплинах и разработки методов решения конкрет­ных практических задач в прикладных науках. Традиционно переводоведение трактовалось как часть прикладной лингвистики, т.е. часть лингвистика, и притом прикладной. Как пред­ставляется, это не совсем верно. Что же касается роли прикладных ис­следований в рамках самого переводоведения, то скажем следующее. Дело в том, что проводимые в настоящее время переводоведческие исследования уже не сводятся только к решению чисто прикладных задач, которые ранее понимались как разработка лингвистических методов адекватного преобразования текстов в иноязычную форму. Сейчас переводоведение занимается не только узкопрактическими задачами, связанными с переводом, но и изучает наиболее общие ме­ханизмы, делающие возможной межъязыковую деятельность (по­средством перевода). Однако вряд ли можно говорить в этом смысле о различении «тео­рии перевода» и «практики перевода», поскольку под практикой пере­вода понимается сам его процесс. Понятно также, что фундаменталь­ные переводоведческие исследования ведутся в рамках теории перевода. Где же в этой дихотомии место для решения более практиче­ских (прикладных) задач, связанных с переводческой деятельностью? 4. Структуру переводоведения Структуру переводоведения как самостоятельного научного на­правления можно описать следующим образом. Общая теория перевода решает самые общие вопросы межъязыко­вого общения и, несомненно, относится к наукам теоретическим. В ее задачи входит изучение переводческих универсалий и создание науч­ной концепции о сущности и особенностях любого двуязычного (многоязычного) общения, осуществляемого с помощью перевода. Частная теория перевода и так называемая специальная его теория в большей степени занимаются как раз прикладными аспектами пере­водческой деятельности и в этом смысле являются, по словам В.А. Зве-гинцева, «эмпирическим полигоном, где проходят испытания как част­ные гипотезы, так и глобальные теоретические построения» Щит. по: Баранов. С. 287]. Прикладными переводоведческими задачами следует также счи­тать те, что связаны с обучением переводу, с разработкой различных подсобных для переводчика средств, с критикой перевода. Когда речь идет уже не о межъязыковой коммуникации вообще, а о коммуникации в рамках конкретных пар языков, межъязыковое общение с одного определенного языка на другой изучается част­ными теориями перевода. Они выявляют межъязыковые соот­ветствия и различия в этих языках, влияющие на процесс перевода. Такое сравнение в переводоведении, в отличие, например, от сравни­тельного языкознания делается именно с целью оптимизации межъ­языкового общения, фактически означающей оптимизацию посред­нического звена в этом общении — перевода. При этом частные теории перевода рассматривают перевод с конкретных языков на конкретные (пары, тройки взаимодействующих при посредстве пе­ревода языков). Специальная теория изучает переводческую деятельность в зависимости от условий предъявления–восприятия сообщения-ори­гинала и оформления перевода. В этом смысле говорят о письменном переводе, когда предъявление оригинала может быть неоднократным, а оригинал и перевод представляют собой письменные тексты, или об устном, когда предъявление оригинала единократно, а оригинал и пе­ревод являются произносимыми текстами. Существуют переходные формы перевода: устно-письменная и письменно-устная. В первом случае оригинал является произноси­мым текстом, в то время как перевод осуществляется в письменной форме. Во втором процедура перевода осуществляется наоборот: пе­реводчик получает письменный оригинал и должен передать его в уст­ной форме (т.н. «перевод с листа»). Кроме того, устный перевод бывает последовательным и синхрон­ным. Последовательный перевод — это устный перевод, при котором переводчик воспринимает, как правило, небольшие отрезки речи пере­водимого им человека и переводит их для адресата (адресатов) перевода. В зависимости от протяженности переводимых отрезков устный пе­ревод разделяют на абзацно-фразовый (АФП) и последовательный с применением переводческой записи. При АФП переводчик работает с относительно короткими речевыми отрезками оригинала и может об­ходиться без записей, удерживая содержание произнесенного отрезка в памяти. При последовательном переводе с записью длина звучащих от­резков оригинала заметно увеличивается, и переводчик прибегает к специальной системе письменной фиксации воспринимаемой им ин­формации. Эта специальная система записи называется универсальной переводческой скорописью (УПС). В настоящее время не существует общепринятой УПС. Чаще всего переводчики эмпирически вырабаты­вают каждый — свою собственную. Устный перевод подразделяется также в зависимости от того, осу­ществляется он переводчиком «в обе стороны», т.е. на двух языках, или только «в одну сторону». В первом случае речь идет о двусторон­нем переводе, во втором — об одностороннем. Синхронный перевод — это перевод звучащего текста, осуществ­ляемый переводчиком практически одновременно с оратором, речь которого он переводит. Перевод производится лишь с относительно небольшим временным сдвигом, точнее отставанием. Синхронный перевод предпочтителен на многоязычных форумах международного масштаба, поскольку позволяет значительно экономить время и уси­лия для обеспечения эффективной межъязыковой коммуникации. Перевод можно классифицировать также с точки зрения тематиче­ских свойств и функционально-стилистических особенностей пере­водимых текстов. В этом смысле говорят об общественно-политичес­ком, научно-техническом, художественном переводах. В последнее время появились новые разновидности перевода, на­пример перевод теле- и радиопередач, дублирование кинофильмов, перевод рекламы. Еще не вполне ясно, каково место этих разновид­ностей перевода в общей его классификации. Наконец, перевод может быть «естественным» или машинным в зависимости от того, кто (или что) выступает в роли переводчика — человек или машина. К сожалению, в настоящее время не существует единства в класси­фикационной, типологической терминологии перевода. То, что у од­них переводоведов называется видом, у других может называться, например, формой, что вносит определенную путаницу и в без того сложную научную полемику. Таким образом, переводоведение как теоретическая, фундамен­тальная научная дисциплина изучает межъязыковое общение, макси­мально абстрагируясь от прикладных задач его обеспечения в кон­кретных условиях осуществления переводческой деятельности и в конкретных парах (тройках и т.д.) языков. Последнее входит в круг за­дач переводоведения как прикладного научного направления. Следует еще раз подчеркнуть, такое разделение не означает, что обе ветви переводоведения — теоретическая и прикладная — никак не взаимодействуют. Наоборот, связь между ними самая тесная. Ради полноты освещения темы классификации переводоведения в статусе самостоятельного научного направления следует еще добавить, что некоторые ученые-переводоведы предлагали иные способы клас­сификации перевода. Например, А. Людсканов, рассматривая перево­доведение как особую ветвь семиотики, считал возможным включить в классификацию перевода еще универсальную теорию, которая бы изучала семиотические его свойства. Р. Якобсон предлагал трехчленную классификацию перевода, опять-таки с учетом семиотических исследований. В своей статье «On Linguistic Aspects of Translation» он дал всеобъемлющее семиоти­ческое определение перевода, указав на возможность выделения следующих трех его типов: 1) внутриязыковой перевод, или пере­формулирование (rewording); 2) межъязыковой, или собственно пе­ревод; 3) межсемиотический перевод, или трансмутация (transmuta­tion) [Jakobson, 2000. P. 114]. Первый тип перевода лучше всего изучен с точки зрения семантиче­ских соответствий между элементами перевода-переформулирования. Второй активно изучается с точки зрения переводоведения. Но, конеч­но, ни тот ни другой подходы не заменяют семиотической интерпрета­ции этих явлений,, хотя эта последняя, безусловно, должна учитывать то, что было достигнуто в рамках до- и внесемиотических исследований. С третьим типом перевода, согласно классификации Якобсона, де­ло обстоит в корне иначе. Если первые два можно изучать, ограничи­ваясь лишь языковой сферой исследования, т.е. в рамках лингвистики, то третий — исключительно семиотически. Никакая отдельно взятая семиотическая система не может стать опорной для такого рода иссле­дований- Причина очевидна: при третьем типе перевода мы всегда имеем дело по крайней мере с двумя семиотическими системами. Классификация перевода важна, поскольку правильное решение проблемы его типологии позволит эффективно решать задачу научно-теоретического освещения целого ряда важных проблем как теорети­ческого переводоведения, так и переводоведения прикладного. И на­оборот, наличие научно обоснованной классификации перевода, его форм, видов, жанров и т.д. и т.п. служит признаком высокого теорети­ко-практического уровня развития переводоведения как самостоя­тельного научного направления [См.: Лилова. С, 223 sq.]. 5. Общая, частная и специальные теории перевода ВИНОГРАДОВ С. 12 ПЛАН 1. Определение теории переводам 2. Объект изучения теории перевода 3. Ос­новные разделы переводоведения Теория перевода или переводоведение обычно определяется как научная дисциплина, в задачу которой входит изучение про­цесса перевода и его закономерностей; раскрытие сущности, характера и регулярности межъязыковых переводческих соот­ветствий различного уровня путем обобщения и системати­зации наблюдений над конкретными текстами оригинала и перевода; описание приемов и способов перевода, рассмотрение истории переводческой практики и теории, определение роли переводов в развитии отечественной культуры. 2. Объект изучения Объектом изучения является сам процесс перевода во всех многообразных проявлениях и различные переводные тексты и их оригиналы, сравнение которых предоставляет исследователям объективные данные для развития теории перевода. 3.Ос­новные разделы переводоведения Принято считать, что у переводоведения есть несколько ос­новных разделов: 1. Общая теория перевода изучает универсальные закономер­ности процесса перевода вообще и в зависимости от жанра пере­водимых текстов, определяет теоретические основы межъязыко­вых, стилистических, функциональных и т. п. соответствий, спе­цифику устного и письменного перевода и т. п. А. В. Федоров определял общую теорию перевода как «систему обобщения, при­менимую к переводу разных видов материала с разных языков на разные языки*1. 2. Частные теории перевода выявляют особенности перевода с одного конкретного языка на другой, типы соответствий между конкретными языковыми единицами и явлениями, виды оккази­ональных речевых соответствий, индивидуальных стилистичес­ких приемов переводчиков и т. п. Иными словами, это «итоги работы по исследованию перевода с одного конкретного языка на другой и перевода конкретных видов материала»1. Конечно, об­щее и частное всегда взаимосвязано. Частные теории перевода, опираясь на широкий эмпирический материал, обогащают общую теорию, делая ее более достоверной и доказательной. 3. Специальные теории перевода исследуют специфику раз­личных видов переводческой деятельности (перевод устный, пись­менный, синхронный, последовательный, абзацно-фразовый и т. д.) и особенности, своеобразие и закономерности, обусловленные жан­ром переводимого произведения (перевод художественной, науч­ной, технической, публицистической и т. д. литературы). 4. История практики и теории перевода связана с исследова­нием исторических этапов и основных направлений переводчес­кой деятельности, периодизацией переводов, варьированием пред­ставлений о сущности перевода, роли переводной литературы в национальных литературах и т.п. 5. Критика перевода дает оценку адекватности переводов ори­гиналу, определяет значение переводов для культуры принимаю­щего языка. Это направление обычно связано с переводами худо­жественной литературы и только начинает оформляться в само­стоятельный научно-обоснованный раздел переводоведения. 6. Особое место занимает теория машинного перевода, на ос­нове которой делаются попытки смоделировать процесс естествен­ного перевода и создать переводящие машины, а также инженер­ные установки, содержащие сведения о лексико-грамматических и семантических соответствиях различных языков. Теоретики ма­шинного перевода опираются на данные таких наук, как инфор­матика, кибернетика, математика, семиотика и др. 7. С переводоведением тесно связана методика преподавания перевода. Она разрабатывает оптимальные методы обучения раз­личным видам и типам устного и письменного перевода с одного языка на другой. 8. Некоторые исследователи считают2, что в современном пе-реводоведении существуют еще два раздела: практикология пере­вода, включающая в себя социологию перевода, редакционную работу над переводом, методологию критики перевода, и дидак­тика перевода, изучающая вопросы обучения переводчиков и со­ставления пособий для них. Этот последний раздел совпадает с уже упомянутой методикой преподавания перевода. Лекция 8 ПЛАН 1. Ранние работы по теории перевода в России. 2. Теория непереводимости и ее опроверже­ние. 3. Перевод как искусство и как объект научного исследования. Многогранность и сложность переводческой деятельности. 4. Ведущая роль языкознания в переводческих исследованиях. Изучение перевода методами других наук. 5. Повышенные требования к точности перевода информативных текстов. 6. Специализация и технизация переводимых текстов, их тематическое, языковое и стилистическое разнообразие. 7. Проблема специализации переводчика. 8. Использование канонических переводов. 1. Ранние работы по теории перевода в России. План 2. Теория непереводимости и ее опроверже­ние. План 3. Перевод как искусство и как объект научного исследования. Многогранность и сложность переводческой деятельности. ГАРБОВСКИЙ С. 350-358 План 1. 2 аспекта перевода 2. Перевод– это искусство в узком или в широком смысле 3. понятие художественного образа в философии 4. Переводческий эквивалент 5. Онтологи­ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты категории художественного образа. 2 аспекта перевода Выявление сущностных сторон перевода как деятельности предполагает обращение прежде всего к двум его аспектам, а именно: а) перевод — это вид двуязычной речевой деятельности и б) перевод — это искусство. Что же сближает его с ис­кусством, что позволяет многим мастерам перевода заявлять: пе­ревод — это искусство. Искусство предстает как группа разновидностей человеческой деятельности, объединяемых в силу того, что они являются специ­фическими художественно-образными формами воспроизведения действительности. В более широком плане искусством называют любую деятельность, если она совершается умело, «искусно» в технологическом, а иногда и в эстетическом смысле. Перевод– это искусство в узком или в широком смысле Определение перевода как искусства вызывает новый вопрос: искусства в узком или в широком смысле? Можно, видимо, пой­ти по второму пути и рассматривать перевод в более широком смысле, как умело совершаемую деятельность. Однако в этом случае мы вряд ли продвинемся в понимании сущности перевод­ческой деятельности. Во-первых, искусство в этом значении не имеет сколько-нибудь отчетливо выраженных сущностных категорий, на которые можно опереться в определении перевода. Во-вторых, «умелая» и «искусная» — это суть категории субъективно-веночные. Они не могут быть положены в основу определения понятия. В самом деле, один и тот же перевод может рассматриваться разными лицами как более или как менее искусный. Хорошо известно также, что представления об «искусности» перевода на протяжении многих столетий неоднократно менялись. Но при этом сущность переводческой деятельности оставалась неизменной. Попробуем взглянуть на перевод как на искусство в узком смысле слова, т.е. как на деятельность, в основе которой лежит ху­дожественно-образная форма воспроизведения действительности. Первое, что сближает перевод с разными видами искусства, это именно его вторичный характер. Как и любой другой вид искус­ства, перевод воспроизводит действительность, т.е. некую дан­ность, существовавшую до начала этой деятельности. Иначе гово­ря, продукт переводческой деятельности, как и любого другого вида искусства, — это продукт индивидуального отражения не­коего объекта действительности. В этом еще одно, и весьма су­щественное, отличие понятия перевода от понятия искусства в широком плане, так как в результате «искусной» деятельности могут создаваться первичные объекты, не являющиеся воспроизведением действительности. Центральной категорией искусства в узком смысле слова яв­ляется понятие художественного образа. На первый взгляд, именно эта категория и не позволяет рассматривать перевод как искусст­во, ведь говоря о переводе, мы имеем в виду не только художе­ственный перевод, которому не чужды все категории литератур­ного творчества, в том числе и категория художественного образа, но другие разновидности перевода, как тематические (научный, технический, общественно-политический и т.п.), так и формаль­ные (например, разные формы устного перевода). Понятие художественного образа в философии В философии понятие художественного образа определяется как всеобщая категория художественного творчества, средство и форма освоения жизни искусством. Если она всеобщая, то должна распространяться и на переводческую деятельность, в противном случае перевод не может быть определен как искусство в узком смысле слова и выражение «перевод — искусство» окажется лишь пустой, лишенной содержания фразой, уводящей от истинной сущности рассматриваемого нами объекта. В то же время категория художественного образа никогда не являлась категорией теории перевода. Если о художественном образе и говорили, то исключительно тогда, когда речь шла о худо­жественном переводе, и лишь по поводу того, насколько удалось переводчику сохранить систему художественных образов автора оригинала. Поэтому правильнее было бы выделить центральную катего­рию перевода и посмотреть, насколько ее структура совпадает или не совпадает со структурой художественного образа. Совпа­дение, или во всяком случае близость, структур той и другой ка­тегории позволили бы нам считать переводческую деятельность одним из видов искусств. Переводческий эквивалент Центральной категорией перевода как деятельности является, на мой взгляд, категория переводческого эквивалента. Действи­тельно, какую бы проблему перевода мы ни взяли, в конечном итоге она сводится к категории переводческого эквивалента. По­нятие образа в философии и искусстве предполагает прежде всего его вторичность. Образ — это отражение, будь то результат позна­вательной деятельности человека или обобщенное художественное представление действительности. Образ повторяет в той или иной форме то, что существует помимо него и исторически предше­ствует ему. Переводческий эквивалент также является вторичным по от­ношению к тексту оригинала. По определению, эквивалентным является то, что равнозначно другому, полностью его заменяет. Заменять же можно только то, что существует помимо замещаю­щего объекта и исторически до него. Следовательно, и понятие образа, и понятие эквивалента соотносятся с вторичными объек­тами, замещающими некоторые первичные. Существенное отли­чие понятия «эквивалент» от понятия «образ» состоит в том, что эквивалент претендует на полную равнозначную замену первич­ного объекта, понятие же образа, напротив, всегда предполагает некоторую субъективность воспроизведения, поэтому не может претендовать на равнозначность по отношению к замещаемому объекту. Однако вся история перевода показывает, что в действи­тельности переводческие эквиваленты никогда, точнее почти ни­когда, не бывают равнозначной заменой форм оригинала. Они субъективны в той же степени, что и образы в искусстве и в по­знавательной деятельности человека. Онтологи­ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты категории художественного образа. Рассмотрим структуру категории художественного образа как философского понятия и попытаемся определить, что в ней об­щего с категорией переводческого эквивалента. Категория художественного образа включает в себя онтологи­ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты. Онтологический аспект художественного образа состоит в том, что он представляет собой факт идеального бытия, облеченного в вещественную основу, не совпадающую с вещественной основой воспроизводимого объекта реальной действительности. В самом деле, мрамор не есть живая плоть, а рассказ о событии не есть само событие. Онтологический аспект представляется нам чрезвы­чайно важным для понимания сущности перевода и переводческо­го эквивалента. Перевод, равно как живопись, музыка, литература, в известной степени также представляет собой идеальное бытие, облеченное в вещественную основу, не совпадающую с веще­ственной основой воспроизводимого объекта: переводческие эк­виваленты вещественны, но они есть не что иное, как материаль­ное обличие идеального бытия, каковым является психическая деятельность переводчика. Они также не совпадают по форме с воспроизводимыми объектами — знаками текста оригинала. Наи­более очевидными случаями несовпадения являются такие разно­видности перевода, как устно-письменный или письменно-уст­ный (например, субтитры кинофильмов или устный перевод «с листа»), когда оригинал, предстающий в качестве объекта воспро­изведения, не совпадает по своей вещественной основе с воспро­изведенным объектом, т.е. текстом перевода. Но даже если тексты оригинала и перевода и совпадают по форме, они остаются раз­личными по своей вещественной основе. В основе различия — несовпадения графических или фонетических форм речевых про­изведений. В онтологическом аспекте перевод не отличается от других ви­дов искусства. Глядя на мраморную статую, нередко восклицают: «Как живая!»; глядя на пейзаж или на натюрморт — «Как настоя­щие!» Слушая музыку, слышат, как щебечут птицы или шелестят листья, как страдают или радуются люди. Читая книгу, думают: «Как в жизни!» Именно эти как и подчеркивают онтологическую сущность искусства как идеального бытия, облеченного в иную вещественную оболочку, нежели объекты реальной действитель­ности. Но если мы вспомним историю перевода, то увидим, что на протяжении веков в качестве идеала перевода возникало тре­бование: переводчик должен писать так, как написал бы автор, если бы творил на языке перевода. Не является ли это еще одним подтверждением близости перевода другим видам искусства в он­тологическом аспекте? В семиотическом аспекте художественный образ есть знак, т.е. средство смысловой коммуникации в рамках данной культуры. Близость перевода другим видам искусств в семиотическом ас­пекте очевидна. Если художественный образ является знаком, т.е. вещественным элементом, в котором зашифрована информация о каком-либо фрагменте действительности, то и избранный переводчиком эквивалент также является знаком, в котором зашиф­рована информация о том объекте действительности, каким явля­ется оригинал. Следует обратить внимание на одну из важнейших черт перевода, которая нередко упускается из вида и которая ле­жит в основе множества заблуждений как теоретического, так и практического плана: нередко полагают, что переводчик воссоз­дает реальность, описанную в оригинале. Но переводчик не вос­производит вторично действительность, уже воспроизведенную однажды автором оригинала, он воспроизводит систему смыслов, заключенную в оригинале, средствами иной семиотической сис­темы, точнее, если признать одной семиотической системой че­ловеческий язык в целом в противопоставлении другим знаковым системам, средствами иного семиотического варианта для иной культуры, для адресата, владеющего иным культурным кодом. В гносеологическом аспекте художественный образ есть вымы­сел, т.е. категория, близкая той, что в теории познания называется допущением. Художественный образ является допущением, т.е. гипотезой, в силу своей идеальности и воображаемое™. Таким же допущением, характеризующимся идеальностью и воображаемостью, является и переводческий эквивалент. Действительно, эквивалентность переведенного текста является идеальной и во­ображаемой. Можно сравнить живописные полотна, написанные разными художниками с одной и той же точки (замечательные примеры для таких сравнений представляет экспозиция картин с морскими сюжетами в музее Орсе в Париже), и переводы одного произведения, выполненные разными мастерами. В сравнении переводов идеальность и воображаемость переводческих эквива­лентов демонстрируется с не меньшей очевидностью, чем при сравнении картин, написанных разными художниками с одной точки. В самом деле, в основе переводческой деятельности лежит индивидуальное восприятие текста оригинала и его субъективная способность вообразить, выбрать то, что представляется ему эк­вивалентным. Полных однозначных соответствий в любой паре языков не так уж много, большинство же переводческих эквива­лентов — не более чем допущение. Считается, что художественный образ является допущением особого рода, внушаемым автором художественного произведе­ния с максимальной убедительностью. Так же можно охарактери­зовать и переводческий эквивалент. Переводчик всегда стремится убедить читателя в том, что выбранный им эквивалент и есть максимально точное отражение того, что содержится в тексте ори­гинала. В собственно эстетическом аспекте художественный образ «пред­ставляется организмом, в котором нет ничего случайного и меха­нически служебного и который прекрасен благодаря совершенно­му единству и конечной осмысленности своих частей»1. Данное определение полностью соответствует нашим представлениям о переводческом эквиваленте. В самом деле, переводческий эквива­лент не может быть ни случайным, ни механически служебным. В оппозиции случайного и служебного отражается суть перевод­ческих дискуссий двух тысячелетий, а именно дискуссий о воль­ном и буквальном в переводе, т.е. о вольном выборе случайного эквивалента и механическом, служебном следовании букве ориги­нала. Стремление к совершенному единству и конечной осмыс­ленности также обращает нас к извечным проблемам перевода, к поиску таких эквивалентов, которые при совершенстве и закон­ченности языковой формы обладали бы всей полнотой смысла. Об этом писали древние мастера слова, в частности Цицерон и св. Иероним, этому были посвящены многие трактаты эпохи Возрождения (Л. Бруни, Э. Доле, Ж. Дю Белле и др), об этом продолжают писать многие переводчики нашего времени. Худо­жественный образ объективен в качестве идеального предмета, субъективен в качестве допущения и коммуникативен (межсубъектен) в качестве знака. Переводческий эквивалент обладает теми же свойствами. Он вполне объективен как данность, существую­щая в переведенном тексте; он субъективен как выбор конкретной личности, переводчика; он коммуникативен как знак, позволяю­щий установить диалогическую связь с адресатом перевода. Внутреннее строение художественного образа различно в раз­ных видах искусств. Оно зависит от материала, пространствен­ных, временных и других характеристик художественной деятель­ности. С известной степенью огрубления все структурные типы художественных образов могут быть сведены в две группы: те, что построены по принципу репрезентативного отбора, когда рекон­струкция объекта действительности предполагает воспроизведение одних его признаков и исключение других, и те, что построены по принципу ассоциативного сопряжения, когда сущность реконст­руируемого объекта передается в виде символа. Если попытаться перенести эту градацию на категорию переводческого эквивален­та, то придется признать, что переводческий эквивалент удобно располагается в обеих группах. В самом деле, в большинстве слу­чаев переводческий эквивалент выбирается по принципу репре­зентативного отбора. Структура переводческого эквивалента, по­добно структуре художественного образа, зависит от материала, т.е. от вещественной основы его бытия. Естественно, что в пере­воде в качестве материала выступает язык перевода, или, как его принято называть в теоретических трудах по переводу, переводящий язык. Но структура каждого естественного языка такова, что она никогда не может полностью покрывать собой структуру дру­гого естественного языка. Асимметрия выразительных способно­стей (семантических, формальных, функциональных, стилисти­ческих и др.) языка перевода как вещественной основы перевода и языка оригинала как вещественной основы воспроизводимого объекта действительности в любой паре языков столь значитель­на, что переводческий эквивалент неизбежно выбирается по принципу репрезентативного отбора. Он способен отражать лишь некоторые из признаков первичного объекта. Отражением репре­зентативного отбора эквивалентов может служить так называемая семантическая модель перевода. Иногда переводческий эквива­лент имеет иную структуру, так как строится по принципу ассо­циативного сопряжения. В этом случае у избранного эквивалента нет никаких видимых соответствий с воспроизводимым объектом действительности, но он способен вызвать у адресата те же эмо­ции, ту же реакцию, что и сам воспроизводимый объект. Эквива­ленты такого типа нашли свое достаточно полное представление и теоретическое обоснование главным образом в модели динами­ческой эквивалентности перевода. Мы попытались установить связь между основными катего­риями искусства, с одной стороны, и перевода — с другой, а именно между категорией художественного образа и категорией переводческого эквивалента. Структура этих категорий в самых различных аспектах весьма близка. Это позволяет предположить, что переводческая деятельность не так уж далека от искусства. Но к какому виду искусства ближе перевод? B.C. Виноградов, определяя сущность перевода как деятельности и его подобие ис­кусству, отмечает: «Нужно согласиться с мыслью, что перевод — это особый, своеобразный и самостоятельный вид словесного искус­ства. Это искусство "вторичное", искусство "перевыражения" ори­гинала в материале другого языка. Переводческое искусство, на первый взгляд, похоже на исполнительское искусство музыканта, актера, чтеца тем, что оно репродуцирует существующее художе­ственное произведение, а не создает нечто абсолютно оригиналь­ное, тем, что творческая свобода переводчика ограничена под­линником. Но сходство на этом и кончается. В остальном пере­вод резко отличается от любого вида исполнительского искусства и составляет особую разновидность художественно-творческой деятельности, своеобразную форму "вторичного" художественно­го творчества». Перевод действительно является искусством перевыражения, но он не «вторичное искусство». Переводчик не репродуцирует подобно копиисту уже существующее речевое произведение. Он действительно ограничен в известной степени рамками ориги­нального речевого произведения. Но искусство его не в том, что­бы повторить нечто уже созданное. Его искусство в том, чтобы создать новое произведение в иной семиотической системе, для иной культурной среды, иногда и для иной эпохи. Перевод рече­вого произведения с одного языка на другой — это такой же творческий процесс, как постановка кинофильмов и спектаклей, создание опер и балетов по литературным произведениям, живо­пись на библейские и другие литературные сюжеты и многие другие виды межсемиотического перевода. Являясь творческой деятельностью, сближающей его с искус­ством, перевод тем не менее всецело опирается на научные зна­ния, на теорию, которая изучает закономерности переводческих решений и пытается отделить возможное от невозможного, вер­ное от ошибочного. Ж. Мунен сравнивал перевод с медициной. Подобно медицине перевод, конечно же, является искусством, но искусством, основанным на науке. 4. Ведущая роль языкознания в переводческих исследованиях. Изучение перевода методами других наук (ДОБ.ИНФ). Тюленев с.80-87 ПЛАН 1. Многоаспектность перевода как вида деятельности 2. Фонетика и переводоведение 3. Семантика и переводоведение 4. Контрастивная лингвистика и переводоведение 5. Теория перевода и социолингвистика Многоаспектность перевода как вида деятельности Выше уже упоминалось, что одним из отличительных качеств процесса перевода является его многоаспектность. Перевод — это такой вид коммуникации, который осуществляется с помощью языка (точнее двух языков или более), но этим процесс перевода далеко не исчерпывается. Для его эффективного осуществления следует учитывать особенности общения, связанные с культурой взаимодействующих людей или народов. Кроме того, в процесс перевода вовлечены переводящий и переводимый, адресат перевода, разные люди, играющие разные роли и по-разному себя ведущие в данном процессе. Это выводит нас на различные проблемы психофизиологического, социологического, этического порядка. А раз такова особенность процесса межьязыкового общения при посредстве перевода, то наука, его изучающая, должна все это учитывать. Иначе она неправомерно упростила бы сами объект и предмет своего исследования. Вот почему переводоведение представляет собой научное направление, находящееся в тесной связи с целым рядом смежных с ним научных дисциплин. Прежде всего с умными дисциплинами филологического цикла. Кратко обрисуем точки его соприкосновения с некоторыми из них, не претендуя, впрочем на полноту освещения этого сложного и многогранного вопроса. Переводоведение связано с лингвистическими (шире — филологическими) дисциплинами, изучающими язык и те или иные языковые ярусы в рамках какого-либо одного языка, а также изучающими два языка или более. С некоторыми из этих дисциплин оно связано теснее, т.е. у них больше общих научных проблем, с другими таких проблем меньше, а значит, меньше и точек пересечения (например, с фонети­кой). К помощи некоторых дисциплин переводоведение прибегает при решении стоящих перед ним прикладных задач, например в процессе разработки частной теории перевода в конкретных парах языков или изучения тех или иных вопросов специальной теории перевода, касаясь таким образом конкретных разновидностей последнего. Обращение переводоведения к другим лингвистическим дисциплинам способству­ет решению более фундаментальных, общетеоретических проблем межъязыковой коммуникации с помощью перевода. Фонетика и переводоведение Рассмотрим несколько примеров взаимодействия некоторых разделов филологии (языкознания и литературоведения) и переводоведения. Фонетика — это раздел языкознания, который изучает речь как реализацию языка в ее физическом, акустико-артикуляционном аспекте. В фонетическом инвентаре языка различают два уровня единиц — сегментный и суперсегментный (или просодический). К сегмент­ному уровню относятся конкретные звуки и звуковые комплексы речи, служащие «кирпичиками», из которых складывается речь. К суперсегментному уровню относят все, что превышает уро­вень минимальных языковых единиц. На суперсегментном уровне вы­деляют такие важные параметры речепроизводства, как различные ин­тонационные контуры, ударение, ритм, громкость, темп, паузация и т. п. В рамках переводоведения вопросы фонетики занимают подчинен­ное положение, поскольку переводятся не отдельные звуки или просо­дические компоненты речи, а целые и цельные тексты и смыслы. По­этому междисциплинарная связь фонетики и переводоведения носит ограниченный характер и затрагивает в основном устный перевод или перевод текстов, предназначенных для устного воспроизведения. К таким типам переводных текстов относятся тексты театральных Пьес и речь персонажей в фильмах, либретто и тексты вокальной и во­кально-симфонической музыки, литургические тексты, речи выступ­лений и доклады, а также звучащие фрагменты рекламных текстов. В определенной степени вопросы звучания учитываются при переводе поэзии и ориентированной на особые произносительные эффекты Художественной прозы. При переводе всех таких текстов приходится учитывать как сег­ментный, так и суперсегментый уровень. Например, диалог какого-либо фильма под синхронный дубляж следует переводить не просто правильно (соблюдая все межъязыковые соответствия, передавая все реалии и т.п.)- Нужно переводить с учетом удобочитаемости текста, следить за тем, чтобы длина фраз перевода совпадала с длиной фраз оригинала, а паузы в переводе были там же, где и в оригинале, и т.д. Семантика и переводоведение. Семантика как раздел языкознания изучает значения слов, предложений, целых текстов. Вопрос о том, что значит то или иное слово, словосочетание, предложение, текст, является одним из самых важных вопросов и в переводоведении. Структурные исследования в семантике показали, что слова в язы­ке организованы в определенную структуру, или систему. Во-первых, они могут быть соотнесены друг с другом парадигматически. Иначе го­воря, слова могут быть сформированы в группы на основе сходства или оппозиции и потому быть связанными между собой отношениями синонимии, антонимии, паронимии, систем словоформ одной лексе­мы. Наконец, они могут образовывать целые семантические поля. Во-вторых, слова сочетаются друг с другом согласно определен­ным коллигационным и коллокационным правилам. Этот взгляд на отношения между словами в языке называется синтагматическим. Как показывает практика перевода, ни парадигматика, ни синтаг­матика любых двух языков никогда не совпадают полностью. Следо­вательно, при переводе нужно вникать в значение оригинала, опреде­ляя место переводимых единиц в системе исходного языка и пытаться найти им соответствие в системе ПЯ. Например, русское слово рука должно быть переведено на англий­ский язык по-разному во фразах Кто знает ответ на этот вопрос, пусть поднимет руку и Они шли под руку. В первом случае соответстви­ем слову рука будет hand, во втором — arm. Весьма полезным для оптимизации переводческой деятельности оказывается так называемый семантический компонентный анализ. Он представляет собой как бы расслоение слова на все содержащиеся в нем смыслы, семы. Применение компонентного анализа к процессу перевода в переводоведении необходимо, поскольку практически ни одно слово в каком бы то ни было языке не совпадает по своему се­мантическому составу со словами другого языка. А поэтому нужно уметь обнаруживать наиболее существенные семантические компо­ненты слова в данном конкретном контексте (см. гл. 8, § 4; гл. 9, § 4). Обращение к семантике и ее категориальному аппарату существен­ным образом оптимизировало общетеоретические и частно- и специально теоретические переводоведческие исследования межъязыковой коммуникации, что, в свою очередь, позволило усовершенствовать не­которые аспекты переводческой практики и преподавания перевода. СВЯЗЬ ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА С ДРУГИМИ ЛИНГВИСТИЧЕСКИМИ ДИСЦИПЛИНАМИ Контрастивная лингвистика Лингвистическая теория перевода тесно связана с такими лингвистическими дисциплинами, как контрастивная лингвистика, социолингвистика, психолингвистика, лингвистика текста. Теория перевода и контрастивная лингвистика Контрастивная лингвистика — направление ис­следований общего языкознания, целью которого является сопоставительное изучение двух, реже нескольких языков для выявления их сходств и раз­личий на всех уровнях языковой структуры. Как отмечает А Д.Швейцер, вопрос о соотношении контрастивной лингвистики и теории перевода до сих пор продолжает оставаться предметом споров. В прошлом нередко отсутствовала четкая дифференциация этих дисциплин. Я.И.Рецкер еще в 1950 году писал, что «перевод... немыслим без проч­ной лингвистической основы. Такой основой долж­но быть сравнительное изучение языковых явлений и установление определенных соответствий между языком подлинника и языком перевода. Эти соответ­ствия в области лексики, фразеологии, синтаксиса и стиля должны составлять лингвистическую основу теории перевода». Таким образом, сопоставление языков и языковых явлений фактически отождеств­лялось с лингвистической теорией перевода. Порой теория перевода отождествляется не с контрастивной лингвистикой вообще, а с одним из ее разделов, а именно: с сопоставительной стилисти­кой. Эта традиция была заложена работой Ж.-П.Винэ и Ж.Дарбельне «Сопоставительная стилистика французского и английского языков» (1958 г.), в ко­торой авторы фактически ставили знак равенства между понятиями сопоставительной стилистики и теории перевода. На эту особенность лингвопереводческих исследований позднее обращали внима­ние и И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг: «Признавая ценность работ этого направления для теории пере­вода,., нельзя вместе с тем не заметить смешения в них понятий стилистики и теории перевода»104. И тем не менее даже десятилетие спустя некоторые исследователи утверждали, что «лингвистическая теория перевода — это не что иное, как «сопостави­тельная лингвистика текста», то есть сопостави­тельное изучение семантически тождественных разноязычных текстов». На тесную связь контрастивной лингвистики и теории перевода указывает и само описание метода сопоставительного изучения языков. Принципы со­поставительного описания формулируются А.В.Фе­доровым следующим образом: «Специфичным для того или иного языка является не выражаемое зна­чение, общее для него с другим языком, а формаль­ные категории, в которых оно выражается, струк­турные особенности. От формальной категории, как от объективной данности (например, от определен­ного типа слов, словообразовательных моделей, от порядка слов, от двусоставных предложений с оп­ределенным типом подлежащего и т.п.) исследова­тель идет к определению ее значений в одном языке и далее к выражающим эти значения формальным средствам другого языка (совпадающим или иным типам слов, к одинаковому или отличному порядку слов, двусоставным или односоставным предложе­ниям и т.п.). Естественно, что при таком пути анали­за материал переводов является очень благодар­ным...»106. Из этого определения исследовательско­го метода следует, что лингвисты в интересах сопоставительного исследования языков исполь­зовали метод сравнения конкретных речевых про­изведений на разных языках, фактически являю­щихся оригиналами и переводами. Это полностью согласуется с утверждением Э.Косериу о том, что контрастивная лингвистика на уровне языковой нормы, которая исследует фактическое употребле­ние функциональных единиц, охватывает именно ту сферу, в которой протекает процесс перевода, и совпадает с ней. К теории перевода, по мнению Э.Косериу, ближе всего именно та область контрастивной лингвистики, которая ориентирована па язык в действии. Подобно теории перевода, эта об­ласть имеет дело с речевыми реализациями языко­вой структуры, с областью функционирования язы­ка в речи, и, подобно частной теории перевода, она однонаправленна (например, проблема нахождения соответствий деепричастию актуальна лишь для перевода с русского языка и для контрастивной лин­гвистики, исходным языком которой является рус­ский). Данные контрастивной лингвистики несомнен­но полезны для лингвистической теории перевода. Исследуя соотношение между функциональными единицами языка А и языка В, контрастивная линг­вистика создает необходимый фундамент для пост­роения теории перевода. В самом деле, многие пе­реводческие трансформации, составляющие «тех­нологию» перевода, восходят в конечном счете к функционально-структурным расхождениям меж­ду «сталкивающимся» друг с другом в процессе пе­ревода языками. Контрастивная лингвистика в ряде случаев отвечает на вопрос, почему в переводе осу­ществляется та или иная операция. Одной из при­чин использования переводческих трансформаций является наличие в одном из взаимодействующих языков так называемых «безэквивалентных форм», выявлению которых и способствуют данные кон­трастивной лингвистики. Можно сказать, что теория перевода нуждается в контрастивной лингвистике как в источнике исход­ных данных. Эти данные, проливающие свет на рас­хождения между структурными типами, системами и нормами языков, служат в качестве отправного пун­кта для собственно переводческого анализа. Несмотря на тесную связь контрастивной линг­вистики и теории перевода, их нельзя приравнивать Друг к другу. Задача контрастивной лингвистики — сопоставление языков, выявление их сходств и раз­личий. Теория перевода, в свою очередь, исследует перевод как специфический вид межъязыковой коммуникации, языкового посредничества. Ее це­лью является выявление сущности, перевода, его механизмов, способов реализации, влияющих на него языковых и экстралингвистических факторов. Теория перевода, помимо исходного и конечного текстов, принимает во внимание социокультурные и психологические различия между разноязычны­ми коммуникантами, а также ряд других социокуль­турных и психолингвистических детерминантов процесса перевода. При этом учитывается, что пе­ревод — это не простая смена языкового кода, но и адаптация текста для его восприятия сквозь призму другой культуры. Теория перевода и социолингвистика Перевод —социально детерминированное явле­ние, то есть на процесс и результат перевода оказы­вают влияние социальные факторы. Именно поэто­му он обладает рядом существенных признаков, вхо­дящих в сферу компетенции социолингвистики. Среди социолингвистических проблем, имею­щих непосредственное отношение к переводу, сле­дует выделить такие, как «язык и социальная струк­тура», «язык и культура», «язык и социология лич­ности». В соответствии с этим важно рассмотреть три стороны перевода: а) перевод как отражение социального мира, б) перевод как социально детер­минированный коммуникативный процесс, в) соци­альная норма перевода. Как пишет А.Д.Швейцер, отражение социально­го мира в процессе межъязыковой коммуникации является одним из существенных социолингвистичес­ких аспектов перевода. При переводе происходит, во-первых, передача социальных реалий исходной со­циокультурной системы и, во-вторых, опосредован­ное отражение социальной дифференциации общества через социально обусловленную дифференциацию языка. 6.Специализация и технизация переводимых текстов, их тематическое, языковое и стилистическое разнообразие. ВИНОГРАДОВ С.14-18 ПЛАН 1. 2 уровня исследований перевода и основа для классификации текстов 2. 6 основных функционально-стилевых типов текстов 2 уровня исследований перевода и основа для классификации текстов В переводоведении существует два взаимосвязанных уровня исследований: процессуальный и текстовый. Процессуальный опирается главным образом на дедуктивные методы, так как про­цесс перевода не дан нам в непосредственное наблюдение. Он про­исходит в святая святых человека, в его сознании. Материальным объектом, доступным для конкретного переводоведческого анализа, являются тексты оригинала и перевода, письменные или звучащие. Функциональная, содержательная и эмоциональная специфика этих текстов в значительной степени влияют на мето­дологию и методику исследования. Поэтому классификация тек­стов (в самом общем плане), которые в существующей практике могут подлежать переводу, необходима. Тексты для переводов чрезвычайно разнообразны по жанрам, стилям и функциям. Поэтому переводчику важно знать, какой вид текста ему надлежит переводить. Типы текстов определяют подход и требования к переводу, влияют на выбор приемов перевода и опре­деление степени эквивалентности перевода оригиналу. Цели и за­дачи переводчика оказываются различными в зависимости от того, что он переводит, поэму или роман, научную статью или газет­ную информацию, документ или техническую инструкцию. И за­кономерности перевода каждого из жанров имеют свои отличия. Филологи давно пытаются произвести классификацию тек­стов. Однако сделать это нелегко: слишком велико многообразие текстов и слишком заметно взаимопроникновение языковых средств и разновидностей речи в некоторых типах текстов. Наи­более убедительными представляются классификации, в основу которых положены функциональные признаки. В свое время ака­демик В. В. Виноградов предложил подразделять стили языка и речи, исходя из трех основных функций языка: общения, со­общения и воздействия (предупредим, что у языка выделя­ются и другие функции). Эта идея используется и для классифи­кации текстов, так как они относятся к какому-либо стилю речи, а этот последний является системной реализацией функциональ­но-обусловленных языковых средств, т. е. стилей языка. Функция общения является основной в сфере повседневного общения людей. Текстам, информирующим о чем-либо носителей языка, свойственна преимущественно функция сообщения. Функция воздействия является чрезвычайно важной для ху­дожественных и публицистических текстов, которые не только обращены к разуму, но и к чувствам человека. Они рассчитаны на то, чтобы определенным образом воздействовать на реципиента, на того, кто их воспринимает. Хотя стиль материально воплощается в тексте, но отождест­влять эти два понятия нельзя. Стиль — это лексико-грамматическое единство в многообразии текстов, которое оказывается ха­рактерным для определенной категории текстов. А раз это так, то при классификации текстов должна учитываться их принадлеж­ность к тому или иному функциональному стилю. Конечно, жест­кая текстовая классификация вряд ли возможна. Речетворчество многослойно. Речевые стили взаимовлияют друг на друга и взаимо­проникают. Есть переходные и периферийные стилевые реализа­ции. Однако в каждом тексте есть нечто определяющее, составляю­щее его специфику. Это и позволяет подразделять тексты на классы. В детальной классификации неизбежно появятся подклассы, виды, подвиды и т. д. 6 основных функционально-стилевых типов текстов Итак, принимая во внимание функции языка и стили языка и речи, целесообразно выделить шесть основных функционально-стилевых типов текстов1: Разговорные тексты. Они могут подразделяться на разго­ворно-бытовые, разговорно-деловые и др. Разговорные тексты вы­полняют функцию общения, реализуются в устной диалогичес­кой форме и ориентируются на взаимную коммуникацию ради каких-нибудь целей. Официально-деловые тексты, к которым относятся вели­кое множество государственных, политических, дипломатичес­ких, коммерческих, юридических и тому подобных документов. У них основная функция сообщения. Как правило, они существу­ют в письменной форме, которая в некоторых видах документов бывает сравнительно жестко регламентированной. Общественно-информативные тексты. Они содержат самую различную информацию, проходящую по каналам массовой ком­муникации, газетам, журналам, радио и телевидению. Их глав­ная функция — сообщение. Эти тексты могут быть тенденциоз­ными и рассчитанными на определенное воздействие, на обработ­ку общественного мнения. Однако функция сообщения остается у них основной, формирующей типологию текста. Форма этих текстов чаще всего письменная. На радио и телевидении письменные тексты ретранслируются в устной форме. Нечто подобное происходит и с ораторской речью, когда она воспроизводит пись­менный оригинал. 4. Научные тексты, имеющие много подтипов, видов и под­видов, в зависимости от областей знаний и назначения. Среди них выделяются, прежде всего, тексты специальные, рассчитан­ные на профессионалов, и научно-популярные, предназначенные для массового читателя. Всем им присуща функция сообщения и ориентация на логически последовательное, объективное и дока­зательное изложение содержания. Научные тексты реализуются главным образом в письменной форме. На конференциях, съез­дах, симпозиумах и т. п. их форма может быть устной. 5. Художественные тексты, охватывающие все жанровое раз­нообразие художественной литературы, литературной критики и публицистики. Следует подчеркнуть, что у них две основных вза­имосвязанных текстообразующих функции: воздействия и эсте­тическая. В таких текстах особое значение приобретает форма изложения. В литературе воплощается не только и не столько рациональное, сколько художественное и эстетическое познание действительности. От того, как и в какой форме материализуется содержание, зависит эстетическая ценность произведения и уро­вень эмоционально-экспрессивного воздействия на читателя. В ху­дожественных текстах используются единицы и средства всех стилей, но все эти стилевые элементы включаются в особую лите­ратурную систему и приобретают новую, эстетическую функцию. Конечно, художественные тексты следует подразделить на виды, например, соответствующие литературным жанрам. У каждого из видов окажется своя художественная, языковая и функцио­нальная специфика. 6. Религиозные сочинения. Их содержание, характеристики отличаются особым своеобразием. Основное место среди них занимают канонические книги Священного писания, апокрифы, Жития святых, проповеди, теологические сочинения. Переводы библейских книг имеют многовековую историю. Библейские пе­реводы связаны с экзегетикой — разделом богословия, трактую­щим многозначность некоторых мест Библии и библейской лек­сики, уточнением текстов. 7. Проблема специализации переводчика. 8. Использование канонических переводов. 1.6. Прагматические аспекты перевода Языковой знак обладает не только семантикой (отношение к обозначаемому) и синтактикой (отношение к другим знакам), но и прагматикой (отношением к пользующимся языком). Знаки языка могут производить на людей определенное впечатление (положительное, отрицательное или нейтральное), оказывать на них какое-то воздействие, вызывать ту или иную реакцию. Способностью оказывать на читателя или слушателя определенное прагматическое воздействие (иначе: коммуникативный эффект) обладает и любое высказывание, и любой текст. Характер такого воздействия определяется тремя основными факторами. Во-первых, это – содержание высказывания. Во-вторых, восприятие сообщения зависит от характера составляющих высказывание знаков. Одно и то же сообщение может быть по-разному оформлено. К.Чуковский обращал внимание на большую разницу между предложениями «Златокудрая дева, почему ты трепещешь» и «Рыжая девка, чего ты трясешься». Говорящий отбирает языковые средства при построении высказывания в соответствии со своим намерением произвести определенное воздействие. В-третьих, прагматическое воздействие высказывания зависит от воспринимающего его рецептора. Из этого факта следует важный вывод, что прагматическое воздействие, определяемое содержанием и формой высказывания, может реализоваться неполностью или вообще не реализоваться по отношению к какому-то типу рецептора. Таким образом, можно говорить, что высказывание обладает прагматическим потенциалом, который по-разному реализуется в конкретных актах коммуникации. Анализ содержания и формы текста позволяет определить этот потенциал, но это еще не предопределяет характер реального воздействия текста на разных рецепторов. Всякое высказывание создается с целью получить какой-то коммуникативный эффект, поэтому прагматический потенциал составляет важнейшую часть содержания высказывания. Отсюда следует вывод, что и в тексте перевода важную роль играет его прагматика. А, следовательно, переводчику необходимо заботиться о достижении желаемого воздействия на рецептора в зависимости от цели перевода, либо воспроизводя прагматический потенциал оригинала, либо видоизменяя его. Изучение прагматических аспектов перевода составляет одну из центральных задач теории перевода. Следует подчеркнуть, что соотношение между прагматикой оригинала и перевода может быть различным, и прагматическая адекватность перевода необязательно заключается в сохранении прагматики исходного текста. Немецкий переводовед А. Нойберт предложил различать четыре типа прагматических отношений при переводе от наивысшей переводимости в прагматическом смысле до фактической невозможности воспроизвести прагматику оригинала в переводе. Такая градация устанавливается в зависимости от характера текста оригинала. Наиболее полно передается прагматическая направленность оригинала, имеющего одинаковый прагматический интерес и для читателей перевода (например, научно-техническая литература). Достаточно успешно сохраняется прагматический потенциал оригиналов, созданных специально для перевода (информационные и другие материалы, предназначенные для иностранной аудитории). С существенными ограничениями возможна прагматическая адекватность при переводе произведений художественной литературы, которые ориентированы на исходного рецептора, но имеют что сказать и всем людям. И, наконец, оригиналы, специфическинаправленные на членов данного языкового коллектива и не имеющие никакого отношения к рецепторам перевода (законодательные документы, общественно-политическая и экономическая периодика, различные объявления и пр.), вообще не могут быть переданы прагматически адекватно. Напомним, что речь идет не о качестве перевода, а лишь об одинаковой реакции читателей оригинала и перевода. Достижение такого равенства не является обязательной целью любого перевода, а в некоторых случаях она принципиально недостижима, вследствие особенностей рецепторов перевода, невозможности определить реакцию рецепторов оригинала и ряда других причин. В современном переводоведении существует направление полностью освобождающее переводчика от ориентации на прагматику оригинала. Сторонники концепции, именуемой «скопос-теорией», полагают, что единственная задача переводчика заключается в создании такого текста на языке перевода, который обеспечивал бы достижение цели, поставленной заказчиком, в чьих интересах делается перевод. Ради достижения этой цели переводчик, хорошо знающий, какими средствами эта цель может быть достигнута в другой культуре, создает отвечающий таким требованиям текст без оглядки на оригинал. Поэтому в некоторых случаях перевод может быть близок к оригиналу, а в других существенно отличаться от него. Можно даже представить такую ситуацию, когда оригинал вообще отсутствует, и переводчик самостоятельно создает текст, необходимый для достижения поставленной цели. Мы уже говорили о том, что цель перевода составляет важный компонент переводческой ситуации. Однако речь шла о влиянии такой цели на выбор стратегии переводчика, а не о реальном ее достижении как единственном критерии правильности перевода. С одной стороны, желаемая цель может не быть достигнута по каким-то причинам, не связанным с качеством перевода. С другой стороны, во многих случаях максимально возможная близость к оригиналу является главным требованием к переводу. Вспомним, что перевод предназначается для полноправной замены оригинала и обоснованность такой замены достигается на одном из уровней эквивалентности. При этом переводчик стремится исходить из прагматического потенциала, а не из своего личного отношения к правильности или уместности исходного сообщения. В ряде случаев эквивалентное воспроизведение содержания оригинала обеспечивает и передачу в переводе прагматического потенциала. Однако принадлежность рецептора перевода к иному языковому коллективу, к иной культуре нередко приводит к тому, что эквивалентный перевод оказывается прагматически неадекватным. В этом случае переводчику приходится прибегать к прагматической адаптации перевода, внося в свой текст необходимые изменения. В переводческой практике наиболее часто используются четыре вида подобной адаптации. Первый вид прагматической адаптации имеет целью обеспечить адекватное понимание сообщения рецепторами перевода. Ориентируясь на «усредненного» рецептора, переводчик учитывает что сообщение, вполне понятное читателям оригинала, может быть непонятым читателями перевода, вследствие отсутствия у них необходимых фоновых знаний. В таких случаях переводчик чаще всего вводит в текст перевода дополнительную информацию, восполняя отсутствующие знания. Иногда это не требует значительных добавлений. Например, нередко в пояснениях нуждаются упоминающиеся в оригинале названия разного рода географических и культурно-бытовых реалий. При переводе на русский язык географических названий типа американских Massachusetts, Oklahoma, Virginia, канадских Manitoba, Alberta или английских Middlesex, Surrey и пр., как правило, добавляются слова «штат, провинция, графство», указывающие, что обозначают эти названия, чтобы сделать их понятными для русского читателя: штат Массачусетс, провинция Альберта, графство Миддлесекс и т.п. Добавление поясняющих элементов может потребоваться и при передаче названий учреждений, фирм, печатных изданий и т.п. Возьмем, например, предложение «Newsweek reports a new reshuffle in the government». Английскому читателю сама форма слова «Newsweek» говорит о том, что речь идет о еженедельном журнале. В русском переводе это название будет нуждаться в пояснении: «Как сообщает журнал «Ньюсуик» в правительстве вновь произошли перестановки». Аналогичные добавления обеспечивают понимание названий всевозможных реалий, связанных с особенностями жизни ибыта представителей иной культуры. В романе Дж.Сэлинджера «Над пропастью во ржи» герой рассказывает, как их кормили в школе: «...for desert you got Brown Betty, which nobody ate...». Понятно, что в переводе нельзя просто сообщить, что в школе угощали какой-то «рыжей Бетти», не занимались же они там людоедством. В переводе читаем: «...на сладкое – ‘рыжую бетти’, пудинг с патокой, только его никто не ел». Сообщение дополнительной информации может повлечь за собой и более существенную адаптацию текста. В английской газете говорится, что «The prime-minister addressed the people from the window of No. 10». Каждый англичанин знает, что в доме номер десять по улице Даунинг-стрит находится резиденция премьер-министра Англии. В переводе это предложение эксплицируется: «Премьер-министр обратился к собравшимся из окна своей резиденции». Вот еще один пример подобной прагматической адаптации. В романе английского писателя Дж.Брейна «Путь наверх» герой, глядя на группу рабочих, размышляет: «It was Friday and soon they will go and get drunk. And now they pretended that it was Monday and even Thursday and that they had no money». Для русского читателя, получающего зарплату один или два раза в месяц (если он вообще ее получает), в отличие от англичанина, которому платят каждую пятницу, может быть непонятно, почему именно четверг оказывается самым безденежным днем. В переводе это объясняется: «Была пятница, день получки, и скоро они пойдут и напьются. А пока они делали вид, что сегодня понедельник или даже четверг и что у них нет денег». В некоторых случаях адекватное понимание сообщения рецептором перевода может быть достигнуто путем опущения некоторых неизвестных ему деталей. Вот перевод еще одной фразы из уже упоминавшегося романа Дж.Сэлинджера: «There were pills and medicine all over the place, and everything smelled like Vicks’ Nose Drops» – Везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло каплями от насморка. Здесь в переводе опущено Vicks – фирменное название капель, ничего не говорящее русскому читателю. Хотя это и ведет к некоторой потере информации, она представляется несущественной, и переводчик решил, что такой информацией можно пренебречь для того, чтобы в русском тексте не было непонятных элементов. Опускаемые в переводе слова с конкретным значением могут заменяться более общими, но более понятными для рецептора перевода: «Parked by a solicitor’s office opposite the cafe was a green Aston Martin tourer» – У конторы адвоката напротив кафе стоял элегантный спортивный автомобиль зеленого цвета. В переводе этой фразы из того же романа Дж. Брейна вместо опущенного фирменного названия указано лишь, что речь идет об автомобиле, но в то же время добавлена неизвестная рецептору перевода информация о социальном и имущественном статусе его владельца. Прагматическая адаптация текста перевода с целью сделать его предельно понятным не должна приводить к «сверхпереводу» когда чуть ли не весь текст заменяется разъяснениями. Чукотский писатель Рытхэу рассказывает, что впервые с поэзией Пушкина он познакомился в переводе, который его школьный учитель сделал для своих учеников. Стремясь объяснить все непонятное, он получил такой перевод: «У берега, очертания которого похожи на изгиб лука, стоит зеленое дерево, из которого делают копылья для нарт. На этом дереве висит цепь из денежного металла, из того самого, из чего два зуба у нашего директора школы. И днем, и ночью вокруг этого дерева ходит животное, похожее на собаку, но поменьше и очень ловкое. Это животное ученое, говорящее...». Надеюсь, что вы все-таки узнали источник этого перевода, хотя, конечно, от пушкинского оригинала здесь осталось совсем немного. Если в рассмотренных выше переводах изменения обеспечивали адекватное понимание передаваемого сообщения, то второй вид прагматической адаптации имеет целью добиться правильного восприятия содержания оригинала, донести до рецептора перевода эмоциональное воздействие исходного текста. Необходимость такой адаптации возникает потому, что в каждом языке существуют названия каких-то объектов и ситуаций, с которыми у представителей данного языкового коллектива связаны особые ассоциации. Если подобные ассоциации не передаются или искажаются при переводе, то прагматические потенциалы текстов перевода и оригинала не совпадают даже при эквивалентном воспроизведении содержания. Стремление добиться желаемого прагматического отношения к тексту перевода у его рецепторов и делает необходимой соответствующую адаптацию. Рассмотрим несколько типичных случаев несовпадения восприятия аналогичных сообщений в оригинале и переводе. Названия одних и тех же деревьев в разных языках могут вызывать у людей неодинаковые ассоциации. Для русского человека береза – это не просто дерево, а своего рода символ его страны, что-то родное и близкое («у нас в каждой песне березка»). В русском оригинале автор может сравнивать девушку со «стройной березкой». У англичанина название березы – «a white birch» не связано с подобными ассоциациями, и в переводе такое сравнение может вызвать недоумение. Английское название омелы – mistletoe – вызывает воспоминание о приятных минутах праздника, поскольку в праздник по обычаю под подвешенной веткой омелы целуют девушек. Для русского рецептора такой ассоциации не существует, и в переводе может потребоваться дополнительная информация. Следует также учитывать, что восприятие аналогичных слов и выражений зависит от частоты и степени привычности их употребления. Воспитанные английские леди и джентльмены, как и бродяги и уголовники нередко выражают неудовольствие восклицанием «Оh! Shit», которое в силу частого употребления не воспринимается как недопустимый вульгаризм. В русском переводе элегантная дама, восклицающая «Ах, дерьмо!» (или еще более близкое к английскому крепкое словцо), выглядит очень странно, и переводчики заставляют ее произносить «Ах, черт!», а то и «О, господи!». По-разному могут восприниматься в оригинале и переводе целые пласты лексики. В силу ряда причин в русском литературном языке широко используется военная лексика. Мы ведем «битву за урожай», объявляем «пьянству – бой», готовим «фронт работ», становимся на «трудовую вахту». Мы даже за мир «боремся» («И вечный бой, покой нам только снится»). Такое употребление для нас привычно и не привлекает особого внимания. Однако сохранение этой лексики в переводе может создать у читателя нежелательное впечатление о постоянной агрессивности русского автора, и переводчик порой выбирает более «мирные» варианты. Необходимость в прагматической адаптации может возникнуть и вследствие пристрастия автора оригинала к неуместному употреблению возвышенной лексики. В некоторых печатных изданиях часто без достаточных оснований используются такие «громкие» выражения, как «пафос созидания», «величественные свершения», «героический труд», «слуги народа» и т.п. В переводе подобный высокопарный слог, не соответствующий тривиальности содержания, часто создает впечатление неискренности, желания ввести читателя в заблуждение, Поэтому, например, при переводе русских газетных текстов на английский язык наблюдается общая тенденция несколько снижать стиль оригинала. Неприемлемым для текста перевода может оказаться и излишнее употребление в оригинале дерогативной лексики типа «правительственная клика», «марионеточный режим», «презренное охвостье», «банда предателей» и т.п. И здесь сохранение подобных ругательных выражений в переводе может производить в другой культуре совершенно иной эффект и быть прагматически неадекватным. Неодинаковый коммуникативный эффект в разных языках может иметь употребление языковых средств, несвойственных текстам определенного типа. Например, разговорная лексика и образные обороты – обычное явление в английских научно-технических текстах, и их появление там не привлекает особого внимания читателей. Сохранение таких лексических вольностей в переводе на русский язык, в котором гораздо строже соблюдается серьезность научного стиля, приводит к их резкому выделению в тексте, создавая впечатление несерьезности и «ненаучности» автора. Встретив в серьезной английской статье о развитии автомобильной промышленности такую фразу: «Buick has stolen a march on the rest of the industry with a cast iron V-6 engine», переводчик обнаружит, что на русском языке в таком тексте неуместно написать, что компания «Бьюик» «обставила» или «обскакала» своих конкурентов, и выберет более «солидный» вариант вроде «опередила»... Прагматические адаптации второго и первого типов могут быть взаимосвязаны, если в основе неадекватного восприятия лежит непонимание или неполное понимание исходного сообщения. В одной шуточной заметке в русской газете говорилось, что некий любящий муж обычно называл свою жену «птичкой», а по четвергам – «рыбкой». Юмор этой заметки будет недоступен рецептору в переводе, если он не поймет, что в России четверг традиционно считался «рыбным днем», не говоря уже о том, что, например, английскому мужу не придет в голову нежно обращаться к своей жене со словами «My little fish» или «My birdie». Аналогичным образом, английский перевод традиционного русского приглашения: «Третьим будешь?» – Will you be the third? – может вызвать лишь недоумение. Теперь рассмотрим третий тип прагматической адаптации при переводе. В отличие от предыдущих в данном случае переводчик ориентируется не на усредненного, а на конкретного рецептора и на конкретную ситуацию общения, стремясь обеспечить желаемое воздействие. Поэтому подобная адаптация обычно связана со значительным отклонением от исходного сообщения. Здесь можно выделить несколько типичных ситуаций. В конкретной ситуации переводчик находит целесообразным передать не сказанное, а подразумеваемое. Предположим, несколько иностранцев с переводчиком ждут в лифте, что к ним присоединится приближающийся человек, который, подойдя ближе, говорит: «Я живу на первом этаже». Переводчик решает, что важно передать не причину, а результат, и переводит: «Он сказал, что с нами не поедет». Переводчик решает, что для достижения желаемого воздействия на данного рецептора необходимы иные средства, нежели те, которые использованы в оригинале. Руководитель службы переводов в женевском отделении ООН Ф.Вейе-Лавале рассказывал о том, как во время гражданской войны в Конго представитель миротворческой миссии ООН обратился через переводчика к старейшинам одного из племен с краткой речью, призывая их не предпринимать враждебных действий. Выступивший за ним переводчик значительно расширил и приукрасил переводимую речь. Зная, какими средствами лучше воздействовать на своих слушателей, он говорил очень долго, он пел, он исполнил ритуальный танец. Ф. Вейе-Лавале считает, что это был хороший перевод, поскольку благодаря нему удалось уговорить старейшин не воевать. Конечно, далеко не всегда переводчик может позволить себе подобную прагматическую адаптацию, столь далеко отходящую от оригинала. Известный американский исследователь Ю. Найда рассказывал о примечательном случае, когда переводчику не позволили внести в текст такие изменения, которые обеспечили бы необходимое прагматическое воздействие. В этом эпизоде переводчик Библии, желая проверить действенность своего перевода библейской истории о том, как бог пожертвовал собственным сыном ради искупления людских грехов, прочел этот перевод членам племени, для которых он предназначался. Неожиданно для переводчика эта трогательная история вызвала у его слушателей презрительный смех. Оказалось, что в этом племени существовал групповой брак, при котором нельзя определить, кто является отцом ребенка. Поэтому мужчина считал своим ближайшим родственником не собственного сына, а родного племянника, то есть сына своей родной сестры. И слушатели смеялись, говоря: «Какой хитрый этот ваш Бог! Сыном пожертвовал. Сына бы каждый отдал. Небось, племянника Он не отдал!». Обескураженный переводчик решил, что для достижения желаемого эффекта надо сделать Христа в переводе племянником Господа Бога. Понятно, что никакая благая цель не могла оправдать подобную «адаптацию». Прагматическая адаптация этого типа нередко встречается при переводе названий литературных произведений, кинофильмов, телевизионных передач с целью сделать такие названия привычными и естественными. Роман под названием «Live with Lightning» становится в переводе «Жизнь во мгле», американский фильм «Mr.Smith goes to Washington» выходит на русские экраны под названием «Сенатор», а в телесериале, посвященном работе скорой помощи, очередная серия «Days like this» переводится просто «Тяжелый день». И здесь стремление сделать название привычным и характерным для принимающей культуры приводит порой к курьезным результатам. Вот как в Японии в прошлом веке перевели название пушкинской повести «Капитанская дочка»: «Дневник бабочки, размышляющей о душе цветка. Новые вести из России». Четвертый тип прагматической адаптации можно охарактеризовать как решение «экстрапереводческой сверхзадачи». Всякий перевод – это текст, создаваемый переводчиком для достижения определенной цели. В большинстве случаев эта цель заключается в обеспечении адекватности перевода. Однако порой переводчик может использовать перевод для достижения какой-то иной цели, решить какую-то свою задачу, непосредственно несвязанную с точным воспроизведением оригинала. И для решения такой «сверхзадачи» он может изменять и даже искажать оригинал, нарушая главные принципы своей профессиональной деятельности. Понятно, что подобная практика носит исключительный характер, и действия переводчика не являются переводом в обычном смысле этого слова. Наиболее часто в переводческой практике встречаются четыре вида прагматической адаптации этого типа. Прежде всего, отметим существование так называемого филологического перевода, когда переводчик стремится воспроизвести в переводе формальные особенности языка оригинала, даже если тем самым он нарушает норму или узус языка перевода. Такая тактика, недопустимая в «нормальном» переводе, может преследовать различные практические цели. Подобные переводы применялись, например, для изучения иностранных языков. На одной стороне страницы печатался текст на иностранном языке, а против него как можно более дословный перевод этого текста. И по переводу изучалась структура языка оригинала. В настоящее время филологический перевод применяется, в основном, при составлении подстрочников для переводчиков художественной литературы, не владеющих языком оригинала. В России так выполняются многие переводы с языков многих народов, населяющих нашу страну, наиболее талантливыми русскими поэтами и писателями, поскольку требуется в первую очередь обеспечить создание высокохудожественного текста перевода. Поэтому перевод осуществляется в два этапа. Сначала один переводчик, знающий язык оригинала, но не обладающий необходимым литературным даром, делает подстрочник, как можно более полно отражающий не только содержание, но и форму оригинала, а затем по этому подстрочнику поэт или писатель создает окончательный художественный текст. Хотя незнание языка и вынужденное пользование подстрочником, несомненно, затрудняют задачу таких переводчиков, многие из них решают ее вполне успешно. Второй вид прагматической адаптации этого типа можно назвать упрощенным или приблизительным переводом, когда перед переводчиком конкретный рецептор ставит задачу выборочно или обобщенно передать интересующие его элементы содержания оригинала. В таких случаях переводчик создает какой-то рабочий перевод, не отвечающий требованиям адекватности, но соответствующий его «сверхзадаче». При необходимости этот перевод может использоваться как черновой для последующей окончательной доработки. Особым видом адаптации, далеко уходящим от исходного текста, является модернизация оригинала при переводе. Нередко ее вообще нельзя назвать переводом, так как переводчик фактически создает новое произведение «по мотивам» исходного текста. Характер такой модернизации может быть различный. С одной стороны, она может выражаться в перенесении действия в более позднюю эпоху или в другую страну, в изменении имен действующих лиц и пр. С другой стороны, модернизация достигается использованием слов и высказываний, характерных для более позднего или современного периодов. Порой подобная модернизация придает повествованию юмористический характер, когда исторические персонажи «работают сверхурочно», «осуществляют режим экономии», «проводят неверную кадровую политику», «решают проблемные вопросы без отрыва от производства» и т.п. Если в оригинале мужчины при встрече приветствуют друг друга «святым поцелуем» (как это было принято в библейские времена), то в переводе они обмениваются дружескими рукопожатиями. Если в исходном тексте говорится о стрелах Ахилесса, то в модернизированном переводе на их месте могут появиться ракеты с мыса Канаверел. Как уже отмечалось, подобное «обновление» оригинала, конечно, не является переводом, хотя нередко осуществляется переводчиком. Весьма разнообразны причины применения прагматической адаптации четвертого типа, когда переводчик ставит перед собой какую-то «экстрапереводческую» задачу, продиктованную политическими, экономическими, личными и тому подобными соображениями, не имеющими никакого отношения к переводимому тексту переводчик может стремиться в чем-то убедить рецептора перевода, навязать свое отношение к автору оригинала или к описываемым событиям, избежать конфликта или, напротив обострить его и т.п. Подобная тенденциозность может привести к полному искажению оригинала, и обычно переводчик не допускает влияния своих личных соображений и пристрастий на процесс перевода. Однако случаи сознательного отказа от адекватного перевода под влиянием указанных факторов встречаются в переводческой практике. Рассмотрим некоторые примеры подобной адаптации. В прошлом веке известный французский писатель Проспер Мериме весьма успешно перевел гоголевского «Ревизора». Но в одном месте пьесы переводчик неожиданно написал совсем не то, что говорится в оригинале. В пьесе городничий приказывает поставить вокруг куч мусора забор, говоря, что чем больше сносят, тем лучшей считается деятельность властей. А переводчик вместо «чем больше сносят» пишет «чем больше строят». Считается, что Мериме сделал это, опасаясь, что сохранение варианта оригинала могло быть истолковано как намек на действия французской императрицы, по воле которой в это время сносилось много домов для устройства Больших парижских бульваров, и повлечь за собой неприятности для переводчика. А вот пример использования сознательного искажения в пропагандистских целях. В разгар «холодной войны» американские газет как-то сообщили о ссоре президента Трумена с учителем музыки его дочери и о том, что в одном своем письме президент назвал этого учителя «that lousy teacher of music». Разговорное слово «lousy» вполне прилично, его можно услышать и в речи образованного человека. Но это прилагательное образовано от существительного «louse» – «вошь». И в переводе американский президент называл учителя музыки «вшивым», демонстрируя свою невоспитанность. Сознательный отход от оригинала может потребовать от переводчика большой находчивости и эрудиции. На одном из послевоенных приемов английский генерал неожиданно спросил у своего русского коллеги через переводчика, какую тот предпочитает живопись. Под воздействием выпитого или сочтя вопрос неуместным спрошенный ответил переводчику грубовато-резко: «Скажи ему, что мне нравятся картины, где бабы и собаки». Переводчик счел благоразумным сгладить резкость ответа и перевел: «The general prefers Flemish painting» – «Генерал предпочитает фламандскую живопись». Очевиден высокий профессионализм переводчика: его прагматическая адаптация обеспечивает и высокую степень эквивалентности перевода – на картинах фламандских живописцев действительно много дородных женщин и красивых собак. Таким образом, создавая текст перевода, переводчик либо старается сохранить прагматический потенциал оригинала, либо пытается добиться, чтобы этот текст обладал иным прагматическим потенциалом, более или менее независимым от прагматики исходного текста. В связи с этим переводчик по-разному видит свою роль в межъязыковой коммуникации: в одном случае он выполняет функции посредника, чья работа оценивается по степени верности перевода оригиналу, а в другом случае он активно вмешивается в коммуникативный процесс. В конкретной ситуации переводчик выбирает тот или иной прагматический подход к своей деятельности. Прагматические проблемы, возникающие при переводе, не ограничиваются созданием прагматического потенциала текста перевода. Как и любой рецептор, переводчик вступает в определенные прагматические отношения с текстом оригинала и с текстом перевода: они могут вызывать у него различные чувства, нравиться или не нравиться, он может соглашаться или не соглашаться с их содержанием и т.д. Личностное отношение переводчика не может не оказывать влияния на его решения и действия, хотя, как правило, он стремится свести это влияние к минимуму и как можно более объективно подходить к оценке прагматического потенциала обоих текстов. С прагматической проблематикой перевода связана и оценка результатов переводческого процесса самим переводчиком или другими лицами. Завершая свою работу, переводчик решает, удовлетвориться созданным текстом или внести в него какие-то изменения. Суждение о качестве перевода выносят и многие другие: редакторы, критики, заказчики, преподаватели перевода, участники межъязыковой коммуникации. При этом текст перевода может оцениваться как по отношению к оригиналу, так и независимо от него. Соответственно критерием оценки может быть степень близости к оригиналу, качество языкового оформления текста или способность перевода достичь поставленной цели. В любом случае объективная оценка перевода представляет сложную задачу, поскольку при этом приходится учитывать целый ряд факторов. От успешного создания необходимого прагматического потенциала текста перевода с учетом характера предполагаемого рецептора в значительной степени зависит общая оценка качества перевода. Наряду с прагматикой в разных ситуациях на оценку перевода влияют и другие факторы – степень эквивалентности, жанрово-стилистическая правильность перевода, качество языка переводчика, соответствие взглядам на перевод, господствующим в данное время в обществе, – но достижение прагматической цели обычно служит наиболее важным показателем. Оценка качества перевода может производиться с большей или меньшей степенью детализации. Для общей характеристики результатов переводческого процесса традиционно используются термины «адекватный перевод», «эквивалентный перевод», «точный перевод», «буквальный перевод» и «свободный (или вольный) перевод». Адекватным переводом называется перевод, который удовлетворяет всем указанным требованиям и, в первую очередь, поставленной прагматической задаче. В нестрогом употреблении адекватный перевод – это просто «хороший» перевод, оправдывающий ожидания и надежды участников межъязыковой коммуникации или лиц, осуществляющих оценку качества перевода. Эквивалентный перевод – это перевод, воспроизводящий содержание оригинала на одном из уровней эквивалентности. Мы уже отмечали, что адекватный перевод должен быть эквивалентным (на том или ином уровне эквивалентности), но не всякий эквивалентный перевод будет адекватным. Под точным переводом обычно понимается перевод, в котором эквивалентно воспроизведена лишь предметно-логическая часть содержания оригинала при возможных стилистических погрешностях. Эквивалентный перевод может быть точным, а точный перевод частично эквивалентен. Буквальным переводом называется перевод, воспроизводящий коммуникативно нерелевантные (формальные) элементы оригинала, в результате чего либо нарушается норма или узус языка перевода, либо оказывается искаженным (непереданным) действительное содержание оригинала. Буквальный перевод, как правило, неадекватен за исключением тех случаев, когда перед переводчиком поставлена прагматическая сверхзадача выполнить филологический перевод, то есть как можно полнее отразить в переводе формальные особенности исходного языка. И, наконец, под свободным или вольным переводом подразумевается перевод, выполненный на более низком уровне эквивалентности, чем тот, которого возможно достичь при данных условиях переводческого акта. Свободный перевод может быть признан адекватным, если с его помощью решается определенная прагматическая задача или обеспечиваются высокие художественные достоинства перевода. Во многих случаях подобной общей характеристики качества перевода оказывается недостаточно и требуется более конкретное указание на недостатки и достоинства перевода. Из всех факторов, влияющих на качество перевода, наиболее объективно удается судить о степени его эквивалентности оригиналу, поскольку такая оценка может основываться на сопоставительном анализе содержания двух текстов. В основе этого анализа лежит процедура выделения и классификации ошибок перевода, то есть несоответствий содержанию исходного текста, которых, по мнению критика, можно и нужно было избежать. В общем виде подобные ошибки подразделяются на две группы. Ошибки первой группы классифицируются по степени отклонения от содержания текста оригинала. Здесь обычно различаются, по меньшей мере, три типа ошибок. К первому типу относятся ошибки, полностью искажающие смысл оригинала, когда «черное» в оригинале становится «белым» в переводе, а утверждение чего-то становится его отрицанием или наоборот. Причина подобного грубого искажения смысла обычно кроится в неправильном понимании содержания оригинала и легко обнаруживается при анализе. Когда переводчик переводит английскую фразу «Не is a not infrequent visitor to her house» как «Он не частый гость в ее доме», то очевидно, что он не понял положительного значения двойного отрицания. Аналогичным образом, перевод фразы «Не did it out of concern for his friend» как «Он сделал это не из-за заботы о своем друге» представляет грубое искажение смысла оригинала. В этом случае переводчик, видимо, связывал значение предлога «out of» только с русским «вне» или «в стороне от». Второй тип ошибок включает всевозможные неточности перевода, не передающие или неправильно передающие какую-то часть содержания оригинала, но не искажающие полностью его смысл. Как правило, такие переводы нуждаются лишь в некотором уточнении. Нередко речь идет о замене гипонима гиперонимом или наоборот, например, когда в оригинале говорится о неизвестной переводчику редкой породе собак, а в переводе упоминается «собака» без уточнения породы. Другим примером ошибки этого типа может служить перевод английского «in the 1930’s» русским «в 1930 году». И, наконец, к ошибкам третьего типа можно отнести все шероховатости перевода стилистического характера, связанные с неудачным выбором слова или громоздким построением фразы и требующие редакторской правки, хотя и не отражающиеся на точности передаваемой информации. Когда переводчик передает английскую фразу «Не belonged to a new race of scientists» как «Он принадлежал к новой расе ученых», он не искажает смысл оригинала, но обнаруживает незнание различия в употреблении английского «race» и русского «раса». Еще одна группа ошибок включает всевозможные нарушения нормы или узуса языка перевода: правил сочетаемости слов, грамматических правил, правил орфографии и пунктуации и т.п. Перевод – это всегда создание текста, письменного или устного, и этот текст не должен содержать языковых ошибок, чего переводчику не всегда удается избежать, особенно когда он переводит на неродной язык. При необходимости дать оценку конкретному переводу по пятибалльной шкале каждому виду ошибок приписывается определенный оценочный вес. В зависимости от серьезности отклонения каждая ошибка либо снижает оценку на один или полбалла, либо признается несущественной и не учитывается. При выведении окончательной оценки полученная сумма «минусов» сопоставляется с такими трудно определяемыми положительными чертами перевода, как «общее благоприятное впечатление», «элегантность изложения», «богатство словаря» и т.п. Очевидно, что при оценке перевода не удается полностью избежать субъективности. В заключение отметим, что прагматические аспекты перевода представляют большой практический и теоретический интерес. Как мы могли убедиться, с ними связан целый ряд сложных переводческих проблем, для решения которых профессиональный переводчик должен обладать необходимыми знаниями и техническими приемами1.