Тевтонцы на марше: фильм «Крестоносцы» Александра Форда

Лекция 10 Тевтонцы на марше (укороченный) «Прусская монархия – это не страна, у которой есть армия, а армия, владеющая страной, в которой она, так сказать, расквартирована». Граф Оноре де Мирабо, 1714 год «Армия служит государству, и только государству, ибо она и есть государство». Ханс фон Сект, генерал-полковник, герой Первой мировой войны командующий сухопутными войсками Рейхсвера, 1926 год О фильме Сегодня мы обсуждаем польский фильм «Крестоносцы» Александра Форда 1960 года по роману Генриха Сенкевича. Когда речь заходит об экранизациях Сенкевича, все в первую очередь обычно вспоминают ленты Ежи Гофмана «Огнем и мечом», «Потоп» и «Пан Влодыёвский». А некоторые даже считают, что «Крестоносцы» тоже его детище. Александра Форда (Моше Лифшица) сегодня мало кто помнит. Но когда-то вокруг этого имени кипели страсти. После Второй мировой войны он был практиче­ски создателем Польской киностудии, но вошел в клинч с новой коммунистической бюрократией страны и вынужден был бежать в Прагу. Позже Форд пошел на уступки властям, а, возможно, и своей совести, сделал патриотический фильм про молодого Шопена, был прощен и допущен на родину. Из-за этого принципиальные бойцы с коммунистическим «оккупационным» режимом посчитали его оппортунистом. Так или иначе, Форд вернулся к работе. И его фильм о послевоенных под­ростках «Пятеро с улицы Барской» 1954 года взял приз за режиссуру на Каннском МКФ. А нежная и печальная лента «Восьмой день недели» по одноименной новелле Марека Хласко о блужданиях неприкаянной молодой пары в мрачном мире польского соцреализма наделала в свое время много «политического» шума как порочащая со­циалистическую действительность и была запрещена цензурой. Её показали мировой общественности в 1958 году на Венецианском МКФ, а дома положили на полку на четверть века, вернув зрителю только в 1983 году. Через восемь лет после «Крестоносцев», в 1968 году, на волне антисемитизма позднего Гомулки, Форда все-таки вынудили уехать в Израиль. Тогда из Польши при­шлось уехать многим деятелем науки, образования, культуры и кино. Дома выжили только такие циники, как Леон Немчик, сыгравший в нашем фильме французского рыцаря Фулько де Лорша. По молодости после войны он пытался бежать из социали­стической Польши в ФРГ, но был схвачен на границе и возвращен на родину, а потом махнул на все рукой. Однако в Израиле, на исторической родине, Александр Форд тоже не прижил­ся, перебрался в Данию, а потом окончательно осел в США, где снял очень неплохой, но совершенно неведомый нам фильм «В круге первом» по Солженицыну. Впрочем, Александру Исаевичу фильм не понравился. Следом, в середине семидесятых, Александр Форд сделал, наконец, ленту о Януше Корчаке – знаменитом польско-еврейском педагоге, погибшем со своими вос­питанниками в Треблинке. Работу, которую он начал после «Крестоносцев» еще в Польше, но так и не смог закончить из-за разногласий с тогдашней политикой пар­тии и правительства. Но Америка, так же, как и Израиль, не стала для Форда страной обетованной, и в 1980 году он добровольно ушел из жизни. Роман «Крестоносцы» лауреата Нобелевской премии Генриха Сенкевича польские читатели увидели в 1897 году в трудный для страны период германизации одной части польской нации и русификации другой. Ведь страна давно была поделе­на между Австрией, Германией и Россией. Поэтому, например, в «российской», самой большой части польских земель книгу разрешили издать, но запретили обсуждать, чтобы не возбуждать и без того глухое сопротивление неволе. «Крестоносцы» появились вслед за уже написанными «Потопом» и «Огнем и мечом», и, конечно, сверхидеей романа было поднятие национального духа поляков. Что удалось Сенкевичу так хорошо, что эта трилогия надолго стала любимейшей для нескольких поколений поляков. «Крестоносцы» охватывают десять лет польско-немецких стол­кновений, начиная с 1399 года, когда умерла польская королева Ядвига и её муж, лито­вец Ягайло (Владислав) начал править страной единолично, и заканчивая 1410 годом, когда победа в Грюнвальдской битве польско-литовской Унии вместе с белорусами, украинцами и русскими впервые поколебала непререкаемое до этого могущество Тев­тонского ордена. Но движет сюжетом не война, а любовь молодого польского рыцаря Збышко из Богданца к благородной Данусе, которую похищают крестоносцы, чтобы смирить ее отца храброго Юранда из Спыхова. И все они оказываются в зловещем замке кре­стоносцев в Щитно. Кто не читал, не буду рассказывать в подробностях, чтобы не испортить впечатления от фильма. Генрих Сенкевич исследует историческую реаль­ность не в ущерб германцам и не для поношения немецкого народа и восхваления польского. Его проза гораздо трагичней и глубже дешевого национализма. И в нрав­ственном падении тевтонцев Сенкевич видит не признак национальной германской ущербности, а общечеловеческое свойство гордыни возрастать до ненависти и пожирать саму себя. И Александр Форд, кстати, сумел передать эту горькую просветленность прозы Сенкевича, хотя фильм жестче по отношению к крестоносцам, чем роман. Сенкевич с любовью или хотя бы сочувствием относится ко всем своим пер­сонажам, и это дает нам возможность при просмотре фильма поговорить о непростом становлении всей «германской» части восточной Европы и о судьбе Тевтонского ордена, который как кровеносная система пронизывал всю историю Германии. Взаимные раны, нанесенные в «славяно-германской» схватке, так долго кро­воточат, что в немецкой литературе и публицистике, особенно времен Вильгельма II, в ход шла и «польская спесь», и ответный «славянский потоп», и уверения, что без немцев славяне бы до сих пор бегали в шкурах, и даже, что славянской женственно­сти нужна немецкая брутальность. Книгу Сенкевича из этой общей литературной массы выделяет не только огромный литературный талант, но и сочетание человеческого, личного с глубокой исторической проработки событий. Прибавьте к достоинствам ленты аутентичные замки и крепости, рыцарские до­спехи и оружие, хорошо подобранные костюмы шляхты и германцев, а также отличную реконструкцию битвы при Грюнвальде в духе знаменитого полотна Яна Матейко, и пе­ред вами – достойная просмотра историческая картина. «Крестоносцы» – роман и фильм – были необычайно популярны не только в Польше, где роман Сенкевича стал первой книгой, напечатанной после Второй мировой войны. А на фильме Александра Форда в нашей стране выросли целые поколения благородных мальчишек-рыцарей. Конечно, никакое аутентичное оружие не спасло бы фильм, если бы оператор Мечислав Яхода не окропил его живой водой великолепной сцены дуэли Збышко и Родгера; щемящих душу кадров всепожирающего лесного пожара или долго­го мечтательного скольжения камеры за поющей Данусей. Песни для неё и музыку ко всему фильму с большим настроением написал композитор Казимеж Сероцкий. Кстати, революционный прием оператора, когда камера следит за соперником глазами крестоносца в прорезь шлема с опущенным забралом, потом неоднократно использовали все, снимающие историческое кино, режиссеры. Александр Форд со­брал для этого фильма удивительно слаженную команду малознакомых нам, но за­мечательных актеров. За исключением Леона Немчика, сыгравшего рыцаря из Лота­рингии, и Эмиля Каревича, которому досталась роль короля Ягайло. Через несколько лет после «Крестоносцев» он снялся в роли штурмбанфюрера Германа Бруннера – антагониста легендарного разведчика Клосса в фильме «Ставка больше, чем жизнь», имевший в СССР оглушительный успех. Мне особенно нравится, что им легко удалось передать польскую благород­ную породу и гонор, который мы считаем спесивостью, а они – «честью». Как тут не вспомнить, что и Генрих Сенкевич – «шляхтич, хоть и убогий», как называл себя его герой плут Редзян из «Огнем и мечом». Род Сенкевича идет от татар, которые приняли католичество только в XVIII веке. К чести Форда надо сказать, что все немцы, даже отъявленные злодеи, вы­ведены у него тоже породистыми и значительными, особенно трагический комтур Щитно Зигфрид де Лёве или его названный сын Родгер. И лента по-старомодному качественно озвучена. Широкий исторический контекст Мы привыкли считать вотчиной Тевтонского или Немецкого ордена исключительно Пруссию. Однако даже сейчас в Австрии и южной Германии вы можете всюду нат­кнуться на места, хранящие о нем память, потому что его баллеи (владения) были рас­сеяны по всей Священной Римской империи германской нации (далее – Германской империи). Орден был хозяином Нюрнберга. И даже сегодня студенты гео­графического факультета Университета Марбурга учатся в здании «Немецкого дома», который описывал Гёте в «Страданиях юного Вертера». Кстати, везде, где вы встре­тите историческое упоминание о «немецком доме» или «немецком угле» (Deutsches Eck), там, скорее всего, речь идет о бывших владениях тевтонцев. Такой «дом» есть в Вецларе, а коса в месте впадения Мозеля в Рейн до сих пор носит название «немец­кий угол», после того как в начале XIII столетия здесь обосновался Немецкий орден. Здания Ордена можно найти в Мюнстере, в Шпайере и, конечно, в Марбурге с его знаменитым собором Елизаветы Тюрингской – сердечным сокровищем тевтонцев. Везде на землях германской империи вы отыщете следы Ордена. От Бремена на Севере до Берна на юге и от Меца на западе до Праги на востоке. Новое, только что вылупившееся из Ордена в начале XVIII столетия королевство Пруссия было очень уязвимо по границам, так как часть его земель находилась под традицион­ным влиянием империи Габсбургов. Не прибавляло единства и очень разношерстное население, разбросанное по нынешним Польше, странам Прибалтики, России и даже Франции. Кроме того, Пруссия была бедна природными ресурсами и могла выстоять только благодаря своей внутренней дисциплине и военной мощи. Отсюда, считают многое немецкие историки пошло сначала вынужденное, а потом ставшее привычным преобладание «военного начала в прусской госсистеме, заорганизованность всех сфер её жизни, необходимая для мобилизации сил для выживания напряженная серьезность, недостаток свет­скости и жизнерадостности, которые сделали все прусское, а потом и немецкое, столь несимпатичным остальным европейцам». Но вернемся к Ордену, следы пребывания которого вы без труда найдете и в современной Прибалтике, и в Польше, и в России. В первую очередь Мариенбург (польский – Мальборк) в восточной Пруссии, у самого устья Вислы. Этот плацдарм тевтонцев вы увидите в нашем фильме «Крестоносцы». Тевтонцы были такими могучими и враждебными соседями для прибал­тов и поляков, что память об этой многолетней вражде напоминает немного нашу память о татаро-монгольском иге, поэтому битва при Грюнвальде для них что-то вроде нашей Куликовской битвы. Возможно, поэтому сами немцы упорно называют ее битвой при Танненберге (где находился их лагерь), как некоторые французские историки упорно называют наше Бородинское сражение битвой на Москве-реке. Магия умолчания. А имя главного героя романа Сенкевича – храброго и верного Збышко – стало нарицательным. В Польше даже был силач Станислав Цыганевич – чемпион мира по французской борьбе, борец и атлет, – взявший себе псевдоним Збышко. А вот Мечис­лав Каленик, сыгравший славянина Збышко в фильме «Крестоносцы», внешне просто брат-близнец германского Зигфрида Пауля Рихтера из «Нибелунгов» – знаменитого немецкого эпоса 1924 года Фрица Ланга (первая часть — «Зигфрид», вторая часть – «Месть Кримхильды»), о котором у нас еще зайдет речь. Что еще раз наглядно под­черкивает преобладание общечеловеческого начала над национальным. Тевтонский орден возник еще в XII веке при неудачном крестовом походе нашего Барбароссы из первой лекции, сначала как госпиталь на Святой земле для лечения ранненных немецких крестоносцев. То есть орден изначально был мононациональным и в него принимались только германские дворяне. Но настоящий расцвет Ордена и его стремительное возвышение связано с Германом фон Зальцей (1179–1239) четвертым Великим магистром. Он воз­главлял Орден долгих 30 лет, и заданный им вектор закрытой религиозно-во­енной структуры с хозяйственным уклоном еще долго, несколько столетий, питал его соратников и потомков. Герману фон Зальце – одаренному выходцу из низшей знати Тюрингии – уда­лось невозможное. Он сумел расположить к себе грозного императора Фридриха II Гогенштауфена из нашего киносеанса «День. Ночь. А потом рассвет» и одновременно не менее грозного и амбициозного Папу Григория IX , и даже был между ними посредником. Причем настолько успешным, что Папа даровал его Ордену за это привилегии наравне с рыцарями-старожилами тамплиерами и го­спитальерами. И в луч­шее время Ордену был свойственен глубокий религиозный идеализм, и в его уставе всегда оставались долгие и частые церковные бдения и личный аскетизм. Александр Форд, выбрав Хенрика Боровского на роль Зигфрида де Лёве - комтура зам­ка Щитно, словно оживил прославленного создателя тевтонского ордена, настолько актер внешне похож на Генриха фон Зальцу со знаменитой гравюры неизвестного автора. Та же грива мягких, вьющихся волос, та же волнистая бородка, те же впалые щеки аскета и горящие глаза подвижника. Но если Зальца был первым, светлым рыцарем Ордена, то Зигфрид де Лёве – его последний, темный, трагический рыцарь. Недаром в романе Сенкевича он уже перерождается настолько, что обращается к черной магии. Пруссия, на которую «положил глаз» Зальца, была в то время условно ничей­ной, языческой землей с выходом в Балтийское море, которую со всех сторон под­пирали христианская Польша, полухристианская Литва и языческая Жемайтия. Все слишком слабые, чтобы справиться с таким соседом. Так что тевтонцам было где раз­вернуться, учитывая, что польские князья Мазовецкие сами позвали их для защиты от полабов, пруссов и литов или литвинов, а также для участия в своей родственной междоусобице. То есть поляки, желая досадить друг другу, наступили на те же грабли, на которые до них уже наступила семья императора Иссака Ангела в Византии, когда просила крестоносцев вернуть их на престол. Как часто, выбирая из двух зол мень­шее, мы не обращаем внимания, что меньшее со временем становится значительно большим, тем то большее, с которым мы его сравнивали. Коренные прусы, кстати, это не германцы, не угро-фины и не славяне. Они балты, как литовцы и латыши. Воинственные хозяева прекрасного янтарного края, носители разветвленной мифологической веры. Со своим пантеоном богов, могу­щественными жрецами, священными дубовыми рощами и табунами белых лошадей. С величественными ритуалами воссоединения мертвых с живыми в очистительном огне. Но без письменности и календаря. Тевтонцы в первую очередь выкрутили руки князю Конраду Мазовецкому и архиепископу Кристиану, чтобы те подписали бумагу о передаче Ордену за помощь с язычниками части поль­ских земель. Дарственную, которую впоследствии поляки оспаривали. А малочислен­ный добжинский орден рыцарей-поляков в 1230 году влился в немецкий и по сути растворился в нем. С этого момента началась истинная и великая история единственного успеш­ного государства крестоносцев. Тевтонцы переправились через Вислу и заложили первые города: Торн (Торунь), Кульм, Мариенвердер. Они возводили крепости по типу сетевой застройки: каждый замок был на расстоянии дня пути от следующего. Вся разработка военно-хозяйственной инфраструктуры Ордена тоже принадлежала Герману Зальце. Редко в каком человеке в такой полной мере сошлись стратегиче­ский и тактический таланты, как это произошло с Зальцей. Несколько соседних кре­постей объединялись в комтурства, а те – в провинции (бальяжи), которые возглав­ляли ландкомтуры. Великий магистр избирался капитулом, в состав которого, кроме ландкомтуров, входили: маршал (военачальник), верховный интендант (снабженец), верховный госпитальер (заведующий всеми больничными проектами Ордена) и глав­ный казначей. В Пруссии пытались промышлять и другие братства крестоносцев, даже Орден Калатравы из далекой Испании, но тевтонцы быстро пресекли любую «конкуренцию». А император Фридрих II для своего любимца Зальцы возвеличил и укрупнил Любек, сделав его имперским городом, чтобы облегчить снабжение Ордена в Марбурге. Папа призывал обращать местных язычников в христианство, а не в рабство. Поэтому, не­смотря на то что у самих прусов рабство процветало, понтифик даровал свободу всем, кто примет новую религию. В этом случае коренные жители могли спокойно остаться на своих землях и влиться в новый «прусский» этнос, куда вошли переселенцы из Германии, Польши и Литвы. Многие пруссы так и сделали и зажили вполне сносно, подняв восстание только через десятки лет и то по экономическим, а не религиозным причинам. Но сами тевтонцы взяли на вооружение не увещания Папы, а жесткое уточ­нение св. Августина о том, что обращение язычников должно быть добровольным, но устранение культа может быть насильственным. У язычников в ходу было много­женство, поэтому крестоносцы по возможности убивали мужчин – носителей веры. А овдовевшим женщинам разрешали повторно выйти замуж только за переселенца. Принудительная ассимиляция. Так что чаще всего проповедь креста произносилась железным языком. Хотя в походы на язычников польские и немецкие рыцари ходили вместе, но Орден все время теснил и саму Польшу в восточном Поморье, области вокруг Гдань­ска, которую также называли Малой Померанией. Герцог Поморский объединился было с прусами против Ордена, но проиграл. Но в присутствии Ордена на востоке Европы были и плюсы. Во время мон­гольского нашествия в конце XIII века Польша и Венгрия сильно пострадали, людей и ресурсов для борьбы с оживившимися язычниками не хватало, а с приходом Ордена набеги и грабежи пруссов быстро прекратились. В военном отношении Орден оказался самой эффективной силой в регионе, подоспей он пораньше, глядишь и татаро- монголам пришлось бы несладко. В любом случае, в том, что они не смогли продви­нуться западнее России, была заслуга и тевтонцев. Меченосцы, они же ливонцы и «Александр Невский» Эйзенштейна Вскоре тевтонцы вышли к Балтийскому морю и благодаря слиянию с Орденом мече­носцев забрали под себя кроме Пруссии и Ливонию. Орден меченосцев (Ливонский орден), основанный в 1202 году немцами из Вестфалии, придя в эти края на двадцать лет раньше, захватил большую часть Прибалтики (земли восточнее Жемайтии вдоль побережья Балтийского моря), которую тогда называли Ливонией, и с грехом попо­лам, в прямом смысле этого слова, христианизировали эту землю. Потому что к тому времени у ливонцев собралось бандитское отребье со всей Германии. Несмотря на устав тамплиеров, даже первый Великий магистр Ордена Вен­но фон Рорбах был зарублен топором братьями-монахами во время игры в кости. Зальца, видя степень разложения меченосцев, сначала не хотел с ними объединяться. Но, к счастью, в 1236 году ливонцы из-за своей спесивости – рыцари посчитали ниже своего достоинства спешиться для битвы с врагом – были наголову разбиты в сраже­нии при Сауле (Шауляе) с жемайтами. Только тогда Зальца взял под крыло остатки меченосцев и то по прямому указу Папы. Но отношения между орденами все равно оставались недружественными. Ливонский орден не пришел на выручку тевтонцам в битве при Грюнвальде. А тевтонцы оставили своих меньших братьев ливонцев самих разбираться с Иваном Грозным. К моменту смерти Зальцы непокоренными Немецким орденом остались только полуязыческая Литва и самое главное – ее северо-западная часть – Жемайтия, перешеек, вклинившийся между прусскими и ливонскими землями Ордена и не дающий им сомкнуться в единое государство. Срезая все углы, упомяну только о том, что меченосцы тяготились опекой слишком дисциплинированных и благонадежных старших братьев тевтонцев и меч­тали о реванше после позора под Шауляем. Поэтому в 1242 году они затеяли бандит­скую авантюру на Чудском озере, сагитировав на грабеж Пскова датчан со шведами и надеясь оторвать от России кусок эстонских земель. В этом смысле битва Александра Невского на Чудском озере сильно мифологизирована его потомками, севшими впо­следствии на русский престол. В тот же период, например, псковичи враждовали с Новгородом. И битва сына Александра Невского Дмитрия при Раковоре в 1268 году была более судьбоносной. Тут мы упираемся в легендарный фильм 1938 года «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна в соавторстве с Петром Павленко и Сергеем Прокофьевым, и обойти его невозможно, потому что эта лента сформировала у нас на несколько поколений образ тевтонского рыцаря. А экспрессивные планы (снизу вверх) Эдуарда Тиссэ с увеличен­ными устрашающими шлемами, в которых рыцари напоминают ряженых масленичных чудовищ, закрепили этот образ в искусстве. Об этой могучей картине сказано много хорошего, поэтому я с легким сердцем сосредоточусь на плохом. Не будем бросать камни в Тиссэ, но этот экспрессивный ракурс и еще многое другое Сергей Эйзенштейн лопатой, нет снегоуборочными лапами, выгреб из «Ни­белунгов» Фрица Ланга. Выгреб так много, что еще и на «Ивана Грозного» хватило. Правда, эстетику Фрица Ланга взяли на вооружение и Лени Рифеншталь в «Триумфе воли», и отчасти наш Александр Форд. Но больше всего претензий к фильму могут предъявить историки. Странный князь Александр, живущий даже не в тереме, а в избе без единой иконы, будто разбойник. Новгородские дружины, идущие не под стягами со Святыми образами, а с языческими знаменами, на которых мужик колотит дубиной льва или барса. На весь фильм один монах, да и тот предатель. Все, что тогда отража­ло атеистические взгляды авторов, сейчас задевает историческое чувство не только верующих, но и простых смертных. Дружина князя состояла из профессиональных воинов, а не из смердов-опол­ченцев. В фильме же по аналогии с советской мифологией тридцатых годов рабочие в союзе с крестьянством противостоят некоему вражескому воинству фашистских штурмовых колонн. И, конечно, немецкие крестоносцы не были провозвестниками нацистов, сжигающими живьем детей. Мы уже упоминали, что тевтонцы в этом по­ходе вообще не участвовали. Это была инициатива шведов, датчан и ливонцев. Полнейшей нелепицей выглядит и нарочитое раболепство перед тевтонцами эстонцев и латышей, которые вовсе «не были согбенными карликами и бесправными крепостными рабами» под пятой Ордена, как было замечено в блестящей рецензии академика Михаила Тихомирова под говорящим названием «Издевка над историей», напечатанной в том же году в «Литературной газете». Сам же Великий магистр (как и его «зам. по ливонцам») в битве не участвовал, поэтому его никак не мог взять в плен Александр Невский и впоследствии обменять на мыло. И, конечно, на шлемах у рыцарей не было никаких рогов. Только канониче­ское, строгое ведро. Вероятнее всего, Эйзенштейн отталкивался от знаменитой ми­ниатюры, растиражированной тысячами репродукций из так называемого «Апока­липсиса Тевтонского Ордена» конца XIII–начала XIV веков. Миниатюра по сей день хранится в Главной библиотеке Торуньского университета имени Николая Коперника в Польше. На ней изображена схватка между полчищем Антихриста, где он как раз изображен рыцарем-дьяволом с рогами, и воинством Небесного Царя (Иисуса Христа) грядущего, в рядах которого видны и тевтонцы в белых плащах с черными крестами. И пусть историки меня поправят, но в большинстве средневековых русских летописей, доступных дилетантам, крестоносцы называются не «псами-рыцарями», а «Божьими дворянами». А «псы-рыцари» – это уже отечественное ноу-хау Ивана Грозного и ордена опричников. Знаками отличия для брата-рыцаря служили нагрудные кресты, нашитые на куртку. Например, у служащих братьев на куртке была нашита половинка креста, а у Великого магистра был собственный герб из двух тевтонских крестов и черного имперского орла в знак того, что Орден считает императора своим сюзереном. Кроме того, своеобразным отличительным знаком были бороды, которые рыцари-монахи не подстригали, а потому они были у них большими и окладистыми, как у де Лёве в на­шем фильме. И самое главное, Чудское озеро достаточно удалено от моря, и в последние дни зимних холодов на озере сохранилось довольно льда, чтобы выдержать тяжесть вооруженного всадника. Теплая линза была только у берега, поэтому утонуло при отступлении лишь несколько ливонцев. А вот самый экзотический эпизод с органом в «Александре Невском» вполне мог оказаться правдой. Крестоносцы действительно вывезли из Константинополя тягу к этим величественным «музыкальным соборам». Хронист Генрих Ливонский упоминает случай в другой, более ранней битве, когда мощные звуки органа заставили две сражающиеся армии на мгновение изумленно остановиться. Орган был установлен и в штаб-квартире Ордена в Мариенбурге. Го­ворят, что когда магистр вел секретные переговоры, то посылал брата играть на нем, используя инструмент как глушилку. В хрониках Ордена есть записи о том, что орган был среди религиозных предметов, уничтоженных литовскими язычниками при за­хвате очередной крепости крестоносцев. В 1249 году прусы окончательно сдались и признали Орден хозяином своей земли. Некоторые из них бежали к эстам, другие приняли христианство и ассими­лировались в среде переселенцев из Германии и Польши. Впрочем, христианизация коренного населения шла довольно вяло. Боясь конкурентов в лице священников, присланных из Рима, тевтонцы строили много крепостей и мало монастырей. По­этому нехватка священников была повсеместной, а те пастыри, что имелись, часто совершенно не годились для миссионерского служения. Одной из причин провала нашей христианской пропаганды на северном Кавказе в XVIII-XIX веках тоже стало отсутствие настоящих, пламенных миссионеров. Зато немногочисленные священни­ки Ордена говорили и писали не на латыни, а на немецком, что значительно упрощало дело и сплачивало паству. Осваивали Пруссию долго. Переселенцев было мало. Дети переселенцев чаще всего не оставались на месте, а двигались дальше. Так что скорее это была не колони­зация, а ассимиляция. Прусские крестьяне были заведомо беднее немецких, ведь они обрабатывали землю мотыгой и платили больше податей, чем переселенцы, использу­ющие плуг, но зато все они были свободными людьми. Местные жители, впрочем, бы­стро перенимали навыки соседей и скоро составили вместе с ними мощную прослойку бюргеров и ремесленников. Со временем прусы полностью растворились в немецко- польской среде и исчезли из истории, подобно гуннам. Самые трудные отношения у Ордена сложились с Литвой. Во главе литвинов стоял князь Миндовиг (1195–1263), который сначала принял католичество и тем са­мым вошел вместе со своим княжеством в орбиту западноевропейской политики. Он отдал тевтонцам оставшуюся еще языческой Жемайтию (Жмудь) – желанный для Ор­дена кусочек земли между Пруссией и Ливонией. Но загвоздка заключалась в том, что эта земля принадлежала не ему, а племяннику Тройнанту, который, возмутив­шись, отбил её у ливонцев и тевтонцев в битве у озера Дубре в 1260 году. Потом у Миндовига произошел на бешеной скорости «полицейский разворот», он отрекся от католической веры и на пару с племянником заключил союз с сыном Александра Не­вского Дмитрием, князем Новгорода, вместе с которым сильно потеснил крестоносцев в Ливонии и Курляндии. И эти «полицейские развороты» стали излюбленной мане­рой езды по истории всех следующих литовских князей. Но если в Пруссии Орден воевал с язычниками, а в Литве с полуязычника­ми, то поляки были титульными христианами – католиками. И у Немецкого ордена не было никакой идеологической платформы, чтобы теснить Польшу с её земель, в первую очередь из Поморья, хоть оттуда и было два шага до Бранденбургской Марки. Так у ордена несколько веков шла затяжная война с литовскими и славянскими, в первую очередь польскими соседями, финальную часть которой вы увидите в фильме. В то же время Орден перенес свою штаб-квартиру из Венеции в Мариенбург без разрешения папы и проявил себя не только этнически единым анклавом, но и идеологически цельным сообще­ством, стремящимся к независимости как от Рима, так и от германской империи. Мариенбург Новая обширная и неприступная резиденция ордена, эталон кирпичной готики, должна была продемонстрировать всему миру мощь новой структуры. В подвалах замка был смонтирован теплый дымоход, а внутри проведен водопровод – невиданная по тем временам роскошь. Говорят, что в келье Великого магистра были незаметные слуховые отверстия, чтобы он мог слушать разговоры братьев, а в незаметной нише открывалась потайная дверца, через которую магистр мог покинуть келью никем не замеченный. Замок был полон хитроумных конструкций. Например, в одной из башен на­ходился туалет с опасным секретом. Для того чтобы устранить неугодного Ордену человека, достаточно было отправить его туда по нужде и запустить из соседней ком­наты в действие скрытый механизм. Пол туалета неожиданно опускался, и обречен­ная жертва падала с высоты в воду канала. Основная казна Ордена хранилась в Мариенбурге на втором этаже, во избе­жание подкопа. Дверь этого средневекового сейфового хранилища замыкалась спе­циальным замком со сложной конструкцией, открыть который можно было только одновременным поворотом трех разных ключей. А ключи хранились раздельно у ма­гистра, маршала и казначея. Но однажды повара на кухне, которая была под храни­лищем, разобрали потолок и начали таскать деньги из «резервного фонда». Впрочем, их скоро «замели». Вы увидите в нашем фильме пир в Мариенбурге, куда прибывают наши герои в поисках справедливости как послы польского короля. Вот как описывает это замок Сенкевич: «… – Огромное здание, которое вы видите слева, – говорил комтур, – это наши конюшни. Мы убогие монахи, но народ толкует, что в иных местах и рыцари так не живут, как у нас кони… Внизу конюшни на четыре сотни коней, а наверху хлебные склады… Хлеба у нас на добрых десять лет хватит. До осады дело никогда не дойдет, а если бы и дошло, так голодом нас не возьмешь. С этими словами он повернул направо и снова через мост, между башнями святого Лаврентия и Панцирной, провел гостей на другой, огромный двор, расположенный в самом центре пред­замкового укрепления. – Обратите внимание, дорогие гости, – сказал немец, – все, что вы видите отсюда к северу, бо­жьей милостью неприступно, но это только предзамковое укрепление. Эти твердыни и сравнивать нельзя ни со Средним замком, куда я вас веду, ни тем более с Высоким. Особый ров и особый подъемный мост отделяли Средний замок от двора; в воротах этого зам­ка, расположенных гораздо выше. Рыцари повернулись, по совету комтура, и еще раз окинули взглядом предзамковое укрепление. Здания там стояли одно подле другого, так что взору Зындрама открылся как бы целый город. Здесь были неисчис­лимые запасы леса, сложенного в штабеля высотою в дом, пирамиды каменных ядер, кладбища, лазареты, склады. Немного поодаль, у пруда, который лежал посредине укрепления, краснели крепкие стены большого здания с трапезной для наемников и слуг. У северного вала виднелись другие конюшни, где стояли кони рыцарей и отборные кони магистра. У мельничной запруды высились казармы для оруженосцев и наемного войска, а по другую сторону прямоугольника – покои всяких правителей и служащих ордена, затем снова склады, амбары, пекарни, цейхгау­зы, литейни, огромный арсенал, тюрьмы, старая пушкарня, мастерская. Все здания настолько прочные и хорошо защищенные, что в каждом из них можно было обороняться, как в крепости; Страшное гнездо, от которого веяло неумолимой мощью и в котором сосредоточились две наи­большие из известных тогда в мире сил: сила религии и сила меча …» Военное государство рыцарей имело свою монету. Оно стало крупнейшим производителем зерна. В начале фильма есть сцена, где тевтонцы пленяют конкурен­тов – польских купцов с зерном. Захват купцов – это методы торговой, экономической войны Ордена с соседями. Орден наложил лапу на торговлю лесом и янтарем, а сам камень объявил национальным достоянием. За кражу янтаря полагалась виселица. Вы увидите в фильме, что путешествующие в тевтонский Мариенбург поль­ские рыцари везде встречают эти страшные сооружения вдоль дорог, на которых си­ротливо и жутко болтаются удавленники. Тем более позорной становится кара, ко­торую выбрал себе сам отвергнутый мирозданием де Лёве. И, разумеется, в то время только у Ордена была профессиональная, дисциплинированная и унифицированная армия, а не своевольные феодалы с брига­дами лихих наемников, больше похожих на шайки разбойников. А в это время в Германской империи Почему же Германская империя позволила образоваться и возрасти у себя под бо­ком целому государству? История Германии XIII–XVI веков – это история бесконеч­ной внутренней войны королей и антикоролей. Она так же запутана и так же полна родственных династических хитросплетений, как и Война Роз или столетняя война Англии и Франции. Но две последние вполне освоены историками, писателями и жи­вописцами, а также целенаправленно прорежены государственной пропагандой. А вот междоусобицы, овладевшие Германией на три столетия, оказалось некому воспеть, поэтому они остались настоя­щими непролазными дебрями. Отчасти это случилось из-за слишком быстрой и кро­вавой смены династий на престоле германского королевства в этот период. А при­шедшим вслед за ними на два столетия Габсбургам было совершенно все равно, кто был прав или виноват в этой мясорубке. Отчасти это отчуждение возникло и из-за «трудностей перевода». Ведь рас­цвет немецкой культуры и немецкого языка пришелся на поздний XVIII век, когда германское Средневековье считалось темными временами, не достойными изучения и воспевания. Так в Германии великолепный поэтический эпос «Нибелунгов» и мощ­ная поэзия рыцарства (миннезингеров) времен Гогенштауфенов хоть и остались си­ять двумя далекими маяками в глубине веков, но последовавшие за ней времена не получили ни своего Шекспира, ни своего Хейзинги. Гитлер и вовсе искорежил историю Германии, так как был не исследователем, а компилятором для сиюминутной выгоды. Поэтому он как сорока похватал все бле­стящее, чтобы принести в свое сорочье национал-социалистическое гнездо. Так ока­зались замараны фашистской идеологией и легендарный Гогенштауфен Барбаросса, и Вагнер, и наш Тевтонский орден. Поэтому сегодня, не имея немецкого Вергилия, мы будем продираться по немецкой чащобе сами, как умеем. До Бога высоко, до Рима далеко Почему до Ордена не было дела германскому императору, более=менее ясно. Но отчего такую во­енную махину проглядел Рим? С одной стороны, сыграла роль удаленность земель Ордена от центра. В этом смысле идея перенести столицу Ордена из Венеции в Мари­енбург оказалась удачной. С другой – Папы были по горло заняты единоборством со светскими властителями, сначала с императорами, потом с королем Франции Филип­пом IV, пленившим их – с 1309 по 1378 год – в Авиньоне. На это пленение наложился с 1340 по 1418 год Великий раскол, когда на папском престоле оказалось сразу три папы. А в год Грюнвальдской битвы – 1410 – эти Папы были заняты Констанцским собором. Тут подоспел и еретик Ян Гус, а вслед за его сожжением восстание гуситов. Кстати, герой и вождь восстания Ян Жижка потерял глаз в Грюн­вальдской битве. Он был наемником, военным специалистом, и это одна из причин, по которой восстание гуситов долгое время оставалось успешным. Не пропустите этого живописного персонажа в нашем фильме, где его играет Тадеуш Шмидт. Гуситы помогали Польше против Немецкого ордена, с которым та продолжала с переменным успехом судиться за спорные земли. Император Сигизмунд I Люксембургский и Лайош Великой король Венгрии и Польши Сигизмунд (1368–1437), правитель времен действия нашего фильма, сын великого отца императора Карла IV (украшателя Праги) был по макушку погружен в водоворот сложных немецко-польских отношений, в том числе и с Орде­ном. Приглядимся к нему повнимательней. С юности оттесненный старшим едино­кровным братом Вацлавом на задворки империи в Венгрию и Польшу, он был первым королем и императором, чьи интересы впрямую пересеклись с интересами Ордена. Сигизмунд пришел к власти зрелым, матерым, сорокадвухлетним бесприн­ципным хищником. Большей частью мы знаем его по знаменитому Констанцскому собору, который он организовал, чтобы преодолеть великий церковный раскол, а за­одно изжить новую ересь Яна Гуса. При этом Сигизмунд повел себя коварно и подло как по отношению к Папе, доверчиво инициировавшему Собор, которого в результате низложили, так и по отношению к Яну Гусу, которому Сигизмунд сначала дал охранную грамоту, а позже отступился от своих клятв. Личность довольная мерзкая. Возможно, он был даже хуже своего бес­путного брата Вацлава. Во всяком случае, за ним тянется кровавый след не только избиения мирных переговорщиков-хорватов, но и удушения, правда чужими руками, собственной тещи Елизаветы Боснийской – вдовствующей королевы Венгрии. Я уже не говорю о стремительном отступлении в битве с турками при Никополе, которое многие приняли за предательское бегство. Однако все его подлые козни были ре­зультативны, он стал королем Венгрии, королем Хорватии, а потом изгнал брата из королей Германии и стал императором. Только гуситы смогли немного подпортить ему жизнь. Но нас больше всего интересуют его польско-венгерские связи , по­этому напомним, что в это время в Венгрии (с 1342 года) правил Людовик (Лайош) I Великий. Без схемы перед глазами это понять трудно, но по отцу Лай­ош был сыном короля Венгрии и Хорватии Карла I Роберта.. А по матери Лайош оказался сыном Елизаветы Польской – дочери короля Польши (Кракова) Владислава I Локетека. А так как её брат Казимир, ставшим могучим Казимиром III Великим – королем Польши (1310-1370) умер бездетным, то его племянник Лайош (сын Елизаветы) стал королем Венгрии и Польши. Уния Венгрии и Польши была не особо крепкой, король мало интересовался бесконечными раздорами шляхты и заботился только о сборе налогов на подведом­ственной территории. А под конец царствования даже отторгнул в пользу Венгрии у Польши Червонную Русь. Чтобы приглушить недовольство поляков подобным прав­лением, он сделал регентом страны свою мать, Елизавету Польскую, но она на родине ко двору не пришлась, в прямом смысле этого слова. У Лайоша с женой долго, целых 18 лет, не было детей, а потом вдруг одна за другой родились три дочери. Жаль, что поздновато. Старшая Екатерина рано умерла, остались Мария и Ядвига. С малюткой Марией (1371–1395) – будущей королевой Венгрии - обручили юного Сигизмунда. А когда в 1382 году, Лайош неожиданно умер, оставив на престоле десятилетнюю Марию, Польша сразу отложилась от Венгрии, И шляхта потребовала себе в королевы младшую дочь Лайоша – Ядвигу, чтобы она могла посвятить себя целиком новой ро­дине. Романтики рыцарства А в это время у тевтонцев строительство и укрепление государства немецких кресто­носцев шло полным ходом. И, разумеется, Орден продолжал воевать с язычниками. Теперь, когда с прусами вопрос был закрыт, крестоносцы переключились на послед­них язычников Европы – литовцев и жимайтийцев. К тому времени идея крестовых походов трансформировалась в Европе в идею разных боевых забав, и на литовские «рейды» стало стекаться рыцарство со всей Европы, чтобы размять кости. Но Литва к средине XIII века объединилась и оказала отпор Ордену. А в 1253 году её князь Миндовг крестился по католическому обряду. Однако это мало помогло делу, потому что главным для Немецкого ордена была не христианизация Литвы, а отъем вожделенной Жемайтии. Поэтому военные экспедиции в Литву продолжались весь XIII и XIV века. А участие в них иностранных гостей стало чем-то вроде иници­ации в рыцари для бравой европейской золотой молодежи. Пруссия – это немецкая Бургундия времен Карла Смелого. Осень Средневековья для крестоносцев. Вы увидите их в фильме. Фулько де Лорш – рыцарь из Лотарингии. Гость Тевтонского ордена, родственник князей из Брабанта, который дружит со Збышко из Богданца. В битве под Грюнвальдом он даже, потрясенный подлостью прежних това­рищей, сражается на польско-литовской стороне. Его роль исполняет тот самый Леон Немчик, о котором мы рассказывали в начале киносеанса. Вы помните, что наш Калининград (Кёнигсберг) основал не Калинин, а такой же «экстрим-турист» Пржемысл II Отакар? Там, в Кёнигсберге, в зимнем рейде 1344– 1345 годов застряли наши знакомцы Иоанн Люксембургский с сыном Карлом (IV) и их противник Вильгельм II граф Голландский, сестра которого была замужем за Лю­довиком IV Баварским Виттельсбахом. Набег на язычников не удался из-за слишком теплой зимы, но рыцари так озлились, что без вины виноватому магистру пришлось уйти в отставку. Что оставалось? Пить и резаться в карты. Так король Венгрии Лайош (тесть «нашего» Сигизмунда) проиграл Вильгельму графу Голландскому шестьсот зо­лотых гульденов. И при этом они вдрызг разругались. Ордену надо было проявлять максимум дипломатичности, чтобы сохранять статус-кво. Кроме Пруссии владения Ордена были мелкими островками разбросаны по всей Германии. Магистру и его соратникам приходилось стараться угодить всем и одновременно держаться как можно отстраненнее. В такой ситуации очень не хва­тало дальновидного гения Генриха фон Зальцы. Но рыцари-охотники и сами могли стать дичью. По дороге домой король Польши Казимир III Великий – дядя нашего Лайоша – попытался взять отца и сына Люксембуржцев в плен, договорившись о за­саде с Людовиком Баварским. Вот как описывает заезжих рыцарей Сенкевич: «…Рыцарство всех стран немедленно поднималось тогда на помощь ордену. …Во дворах можно было услышать наречия всего мира и встретить солдат всех племен: метких английских луч­ников, которые на сто шагов пронизывали стрелою голубя, привязанного к столбу, и панцирь пробивали, как сукно, и страшных швейцарских пеших воинов, сражавшихся двуручными ме­чами, и храбрых, но невоздержанных в пище и питье датчан, и французских рыцарей, одинако­во склонных к шуткам и ссоре, и гордых, немногоречивых испанских дворян, и блестящих ита­льянских рыцарей, самых лучших фехтовальщиков, разряженных в шелк и бархат, а на войне закованных в железную броню, изготовленную в Венеции, Милане и Флоренции, и бургундских рыцарей, и фризов, и, наконец, немцев из всех немецких земель. Среди них мелькали «белые плащи», хозяева и военачальники… Монархи приезжали сюда не только сражаться с язычниками или занимать деньги, но и учиться искусству управления, а рыцари – учиться военномуискусству. Ибо во всем мире никто не умел так управлять и так воевать, как крестоносцы. В ту эпоху, когда орден появился в этих краях, ему не принадлежало здесь ни пяди земли, кроме того клочка и тех нескольких замков, которые по­дарил ему неосмотрительный польский князь, а теперь он владел обширной страной, обильной плодородными землями, которая была больше многих государств и насчитывала немало круп­ных городов и неприступных замков...» Бешеных и спесивых английских рыцарей тевтонцам в 1393 году пришлось и вовсе «забанить». В предыдущем «рейде» они сцепились с шотландцами, даже не добравшись до места охоты на язычников. И в этой стычки был убит зять шотландско­го короля. В другой раз англичане снова затеяли разборку уже с местными и убили знатного пруса. Среди самых высокородных и драчливых выделялся некий стран­ствующий рыцарь Генрих Дерби, принимавший активное участие в походах 1390–92 годов. Это был изгнанный на континент Ричардом II его двоюродный брат Генрих Болинброк, ставший через несколько лет, в 1399 году, королем Англии Генрихом IV. Захватывающие приключения в Пруссии были у героев романов Конан Дойля «Сэр Найджел» и «Белый отряд». Летом 1358 года, почти через сто лет после пробного крещения Миндовга, тог­дашний литовский князь написал императору Карлу IV (Люксембургскому), что хочет креститься в его присутствии. Карл дал согласие и даже посетил для этой церемонии Вроцлав (Бреслау). Для Ордена крещение Литвы было прямой угрозой его существо­ванию. Что делать крестоносцам среди христиан? Того и гляди Орден могут ликвиди­ровать или послать христианизировать Монголию. Но тевтонцы к этому времени так отдалились от монашеского нестяжания, что держались за свои завоевания мертвой хваткой. Только сейчас заложенное Великим магистром Зальцей в XIII веке начало трансформироваться и оплывать. Королева Польши Ядвига Итак, в Венгрии осталась юная королева Мария со своим мужем Сигизмундом Люксем­бургом. А польская шляхта вырвала себе единоличную королеву, младшую сестру Марии, младую деву Ядвигу (1373–1399). По сложному церемониалу ее под видом ко­роля возвели в ранг королевы Польши. И совсем молоденькую, тринадцатилетнюю, в 1386 году выдали за литовского королевича-недавнего язычника Ягайло (1362–1434) – внука Гедимина Великого. Говорят, что испуганная Ядвига поначалу даже просила проверить своих людей, человек ли её будущий супруг, может у него, как обычно у язычников, есть хвост или другие изъяны. Невеста – одна из красивей­ших девушек своего времени, любившая балы и танцы, – в знак протеста против при­нудительного брака явилась в церковь в тёмных одеждах и без единого украшения. Но сильный и открытый характер королевы помог ей завоевать сердца своих новых подданных и обуздать мужа, иногда даже в открытых столкновениях. Ягайло (а за ним и вся Литва) принял католичество с именем Владислав II, но нрава остал­ся мрачного, вполне языческого, жестокого и блудливого. Ходили слухи, что он по­решил собственного дядю и утопил тетю (что, правда, роднило его с христианином Сигизмундом), а также, что его слову нельзя верить, ведь он «кинул» московских кня­зей, удачно опоздав на Куликовскую битву, но зато успев ограбить победителей на обратном пути. Что тоже сильно напоминает нам «ратные подвиги» Сигизмунда в битве при Никополе. Получается, что доброта, ученость и благочестие, которые подняла на свой королевский щит Ядвига, шли в абсолютный разрез с образом жизни любящего гулян­ки и самые грубые развлечения Ягайло. Кроме родных венгерского и французского (вы помните, что её отец был из рода Карла Анжуйского – брата Людовика IX Свя­того), Ядвига прилично знала латынь и быстро выучила польский. А Ягайло долгое время говорил только на родном литовском. При такой разнице ума и сердца супруги в браке были обоюдно несчастны, а это не способствовало чадорождению. А в 1399 году, после пят­надцати лет брака, двадцати пяти лет от роду, она умерла после первых трудных родов вслед за младенцем-дочерью. Удивительно, но поляки пронесли до наших дней любовь к этой нежной и смелой мимолетной звездочке на жестоком небосклоне Средневеко­вья, всегда поминая ее добрым словом и считая местной святой. И через 600, в 1997 году, Папа Иоанн Павел II, сам поляк, объявил её после десятилетней беатифи­кации святой. В нашем фильме Ядвиги нет, потому что она как раз недавно умерла, и вся тяжесть «королевской» женской доли, пока Ягайло не женился вновь, легла в ленте на Анну Дануту – его двоюроднуб сестру и жену князя варшавского Януша I Мазовецкого. Данута тоже приняла крещение, выходя замуж за князя Мазовецкого, причем её крестным отцом был комтур тевтонцев – Остероде Гюнтер Гоенштайн. При крещении ей дали имя Анна, а Данута её литовское, языческое имя. В фильме её играет Люцина Винницкая, красотой и горделивой осанкой так напо­минающая нашу Людмилу Чурсину. Именно Данута взяла в свою свиту нашу герои­ню прекрасную Данусю, чью мать совсем недавно убили тевтонцы при нападении в Спыхове на приграничную усадьбу её отца шляхтича Юранда. Собственно, Данута и Дануся – тезки. А в это время в Литве и Польше. Уния против Немецкого Ордена К XIV веку литовский Великий князь Гедимин (1275–1341) превратил Литву в великую держа­ву, восточная граница которой проходила всего в двухстах километрах от Москвы. А южная подступала к Черному морю. В Литовское княжество входила почти вся ны­нешняя Украина. Языческое государство с православными подданными, а кое-где и католическими. Но без собственной письменности. Чума счастливо обошла княже­ство стороной, и пока везде в Европе был естественный «послечумовой» спад, в Литве обозначился резкий цивилизационный подъем. У Гедимина официальной супругой значится Евна Полоцкая, но в его полуга­реме были и другие жены, поэтому «на гора» они выдали князю четырнадцать только известных, выживших и признанных детей. Судьба двоих девочек из них считается неизвестной, поэтому сократим потомство Гедимина до семи сыновей и пяти доче­рей. Одна из них Альдона Литовская стала женой польского короля Казимира III Великого – прадедушки «нашей» Ядвиги? Как видите, связка Венгрия- Польша-Литва возникла благодаря династическим бракам. Браки и войны – двига­тель истории средних веков. В результате таких же династических браков Фландрия, а потом и Испания совсем скоро достанутся австрийским Габсбургам. А Бретань фран­цузскому королю Карлу VIII. Особого порядка престолонаследия в Великом Литовском княжестве не было. После смерти Гедимина в 1345 году Литва распалась на несколько княжеских уделов. Основные угодья разделили двое сыновей князя. Ольгерду (отцу «нашего» Ягайло и еще двенадцати сыновей и семи дочерей) достался юго-восток Литвы. А Кейстуту (отцу Дануты, Витовта (из нашего фильма) и еще пятерых сыновей и двух дочерей) отошла меньшая часть земель на северо-западе, включая угодья, на которые уже «положил жадный глаз» Немецкий орден. Братья были дружны и действовали всегда сообща, поэтому быстро потеснили остальную родню, восстановив Великое княжество Литовское. А вот их дети постоянно сорились и мирились, беря в союзники по руских князей, то германского императора, то тевтонский орден, Разобраться в этом хитросплетение не просто, поэтому срезая все углы скажем, что сначала победу одержал Ягайло, оттеснив, Витовта. Сначала тот бросился за помощью к сестре Дануте, ведь она была замужем за Янушем I Мазовецким. Но супруги решили не встревать в опасную междоусобицу, тем более, что младший брат Януша – князь по­лоцкий Земовит IV – был женат на сестре Ягайло Александре. Княжну Александру вы можете увидеть в фильме, где ее играет Ирена Лясковская. Как всегда, при таком огромном количестве детей хитросплетения родственных связей у польско-литов­ско-русско-немецкой знати были чрезвычайно запутанными. Итак, бежавший из плена Витовт (или Витольд), которого в нашем фильме блестяще играет Юзеф Костецкий, не найдя пристанища в Польше, попросил укрытия и помощи в войне с Ягайло у Тевтонского ордена, с которым так долго враждовал его отец. Ягайло сначала хотел жениться на русской православной княжне и, говорят, даже крестился по православному обряду, но потом принял предложение поляков, взял в жены Ядвигу и пере­крестился в католики. Зато он помирился с двоюродным братом Витовтом, оставил его на хозяйстве в Литве, а сам отправился в Польшу. Витовт потом заслужил даже титул короля Литвы, но под эгидой Ягайло. Так в 1385 году возникла польско-литовская Уния. Витовт сначала, помня об их госте­приимстве, дружил с тевтонцами и даже, намереваясь расширяться в сторону Орды, отдал Ордену за помощь вожделенную Жемайтию. Но потом снова произвел любимый маневр своего дедушки – «полицейский разворот» на скорости двести километров в час. С Витовтом Литва пережила самый мощный цивилизационный скачок в истории Европы. Страна, где не было ни письменности, ни языка (официальным языком до­кументов была вульгарная латынь, а в быту говорили на смеси русского, польского и латышского), языческая по вере и обычаям, Литва за несколько десятилетий сформи­ровалась как нация, обретя самосознание и нащупав культурный код. После смерти Ядвиги Владислав II Ягайло стал единоличным королем Поль­ши, как Сигизмунд – единоличным правителем Венгрии после смерти её сестры Ма­рии. Такие рокировки случались и позже, например, Вильгельм III Оранский стал ко­ролем Англии после смерти своей жены королевы Анны – дочери Якова II Стюарта. А вот как писал о времени восшествия на престол Ягайло Генрих Сенкевич: «…И вдруг туча заслонила победное сияние крестоносцев. Литва приняла крещение из поль­ских рук, а краковский престол вместе с рукой прекрасной королевны достался Ягайлу. Правда, орден не потерял от этого ни одной своей земли, ни одного замка, но он почувствовал, что силе противостоит теперь сила, он утратил цель, ради которой существовал в Пруссии. …И вот орден заметался в страхе и ярости, словно чудовищный дракон, которому вонзилось в бок копье. …большинство крестоносцев стремились к войне, сознавая, что нужно схватиться с врагом не на жизнь, а на смерть, пока силы еще не растрачены, пока не померкла еще слава ордена и весь мир спешит ему на помощь, пока Папа еще не мечет громы и молнии на их гнездо, для которого делом жизни и смерти стало теперь не распространение христианства, а сохранение язычества. …Мариенбург со своими грозными замками и предзамковым укреплением больше чем когда бы то ни было ослеплял людей своей мощью, ослеплял богатством, ослеплял видимостью по­рядка, и весь орден казался теперь еще более властительным и несокрушимым. …Никто не по­нимал, что хоть и осталась еще сила в теле великана, но душа из него улетела». Были ли основания у Ордена обвинять литовцев во лжевоцерковлении, как это делают тевтонцы в нашем фильме? Отчасти, да. Например, Витовт – двоюродный брат Ягайло – крестился не менее пяти раз, то по православному, то по католическому обряду в зависимости от обстоятельств. Некоторые жители Кавказа, кстати, в период российской колонизации тоже крестились по нескольку раз, потому что при каждом таинстве воцерковления они получали по крестильной рубашке – большой в то время ценности. Но эти религиозные качели были свойственны и титульным христианам, достаточно вспомнить «религиозные метания» Генриха IV Наваррского, Питера Ру­бенса или Анри Тюренна. Таковы герои нашего фильма. Все они и со стороны тевтонцев, и со стороны поляков с литовцами – благородные рыцари, и все – лихие люди. Вымышленный бра­вый рыцарь Юранда из Спыхова или реальный Завиша Черный из Грабова, который изображен на полотне Яна Матейко и которого в нашем фильме играет Цезарь Юль­ский (не упустите его при просмотре фильма). Завиша служил в войсках Сигизмун­да, но когда услышал о приготовлениях Ягайло к походу против Ордена, вернулся в Польшу и не только участвовал в Грюнвальдской битве, но и после неё служил своему польскому господину верой и правдой. Такой же отчаянной удалью отличался и один из героев нашего фильма ре­ально существовавший молодой князь Ямонт, отец которого – наместник Смоленска – прославился участием в битве на Ворскле, притоке Днепра. Это сражение 1399 года, в котором объединенные силы литовцев, русских, поляков и (внимание!) тевтонцев под предводительством Витовта выступили против армии Золотой Орды под коман­дованием хана Тимур-Кутлуга и эмира Едигея. То есть соседские отношения с Орде­ном были очень запутанными. Польша с переменным успехом судилась с ним в цер­ковных папских судах. На местах, вдоль границы, то тут, то там вспыхивали мелкие столкновения. Но при этом опальные польские и литовские дворяне бежали в Орден в поисках убежища и защиты, а рядовые поляки вместе с переселенцами из Германии осваивали прусскую землю. А когда у них появлялся общий враг, могли вполне выступить единым фрон­том в прямом смысле этого слова. Правда, помогали тевтонцы Витовту не бескорыст­но, а за Жемайтию, но, проиграв битву, потеряли на неё права и быстро вернулись к прежней вражде. Но даже тогда у Ордена сохранялись польские сторонники, напри­мер, князья Казимир V из Щецина и Конрад VII Белый из Олесницы, которые даже участвовали на стороне Ордена в Грюнвальдской битве и были пленены вместе с остальными четырнадцатью тысячами тевтонцев. Один из примеров этого «лихого времени для лихих людей» – жизнь наших братьев князей Мазовецких: Яноша, которого играет Тадеуш Бялощиньский, и Земо­вита. Оба они претендовали на корону Польши после смерти Лайоша Великого. Зе­мовит даже собирался захватить в плен королевну Ядвигу на её пути в Краков, чтобы не допустить коронации. Надо помнить, что братья были вольными баронами, не вхо­дившими в королевство польское, но благоволившими ему. Эти добрые отношения с польско-литовской Унией ставили Мазовию – землю, граничащую западным боком с Орденом, – под угрозу со стороны тевтонцев. Сигизмунд, у которого были по моло­дости тоже хорошие отношения с Мазовией, даже не получил из-за этого поддержки Ордена, когда сам пытался претендовать на польскую корону. Более того, в 1393 году Януш Мазовецкий был похищен рыцарями из своей пограничной крепости Златория и отвезен в Мариенбург к Великому магистру Кон­раду фон Юнгингену, которого в нашем фильме играет Януш Страхоцкий. Возможно, этой акцией крестоносцы хотели спровоцировать не готовую к войне Польшу и по­ложить начало конфликту. Поэтому захват крестоносцами в фильме Дануси, дочери другого мелкопоместного шляхтича – Юранда из Спыхова – и разграбление самого Спыхова вполне правдоподобная история для тех времен. Причем, эти похищения могли быть с обеих сторон. Вы помните, что польский король Казимир III пытался по­хитить по сговору с германцами Иоанна Люксембургского и его сына будущего импе­ратора Карла IV, когда те возвращались с очередной охоты на язычников? Граница все время двигалась, дышала, и то, что герои фильма часто не знают, на чьей они терри­тории, было обычным делом. Пленные становились хозяевами, а хозяева – пленными. Тевтонцы На стороне Ордена было тоже много безбашенных, отчаянных голов. Иногда эта бру­тальная удаль совмещалась со стратегическим умом, как у Великого магистра Конрада фон Юнгингена (1355-1407). Став магистром, он сначала с ходу бросился в бой, тут же, зимой 1394 года, начал поход на Литву, в котором принимало участие множе­ство французских и немецких рыцарей, в том числе отряд стрелков из Бургундии, подобных Фульку де Лоршу из нашего фильма. Тевтонцам удалось разбить Витовта и подступить к стенам Вильно. Но наскоком взять крепость тевтонцы не смогли, долгая осада никому из рыцарей-гастролеров не улыбалась, и они отступили, разгромив чуть позже для острастки зимующих на острове Готланд пиратов. Поняв, что прямой атакой литовцев не одолеть, благоразумный Конрад фон Юнгинген остудил пыл своих бойцов и пустил их энергию в хозяйственное русло: продолжил обустраивать Пруссию и прилегающие к ней земли, возводя укрепленные замки и организуя поселения и новые комтурства. В нашем фильме его играет Януш Стахоцкий, и его герой по версии Сенкевича вполне справедливый и умудренный опытом правитель, к которому обращаются с ходатайствами и сами поляки, надеясь на праведный суд. Говорят, магистр умер в страшных муках, у него были камни в почках и печени, доктор прописал ему активную сексуальную жизнь, для того что­бы разогнать кровь и желчь, но для старого монаха, принявшего обет целомудрия, это предписание было неисполнимо, и Великий магистр принял свой крест, как и подобает крестоносцу. Несмотря на расхожие домыслы, рыцари Ордена, возможно, уступали в учености или общей культуре своим европейским собратьям, но они вели достаточно строгий образ жизни, вполне соответствовавший монашескому, включая целомудрие и нестяжание. А все крепости, вооружение, поселения, запасы и товары, которыми Орден торговал, принадлежали не частным лицам, а всему Ордену в целом, то есть в нашем понимании тевтонскому государству. К сожалению, следующим Великим магистром стал брат Конрада, воинствен­ный Ульрих фон Юнгинген (1360–1410), в прошлом комтур замка Кёнингсберг и мар­шал Тевтонского ордена. В нашем фильме, где его роль исполнил Станислав Ясюке­вич, он сразу показан ястребом войны, демонстрирующим агрессивную надменность по отношению к польско-литовской Унии. Но в начале своего правления Ульрих еще поддерживал вполне дружеские связи с Витовтом, помог ему боевой силой и техни­кой в походе на Новгород и Псков и в подавлении мятежа в Смоленске. Но потом вспыхнуло восстание в спорной Жемайтии, которая за эти два сто­летия уже несколько раз переходила из рук в руки от литовцев к Ордену и обратно. Вы помните, что жематийские земли были, как воздух, нужны тевтонцам, потому что они вклинивались между Пруссией и Ливонией, не давая государству крестоносцев объединить свои владения. Так в 1409 году началось очередное столкновение за Жемайтию, переросшее в Великую войну 1409-1411 годов. Только теперь некоторые монгольские ханы выступили с Унией единым фронтом. Так, согласно преданиям, Ве­ликий магистр Юнгинген погиб в Грюнвальдской битве в единоборстве с ханом Дже­лаледдином, сыном хана Тохтамыша. Реальным историческим персонажем является в нашем фильме и Куно фон Лихтенштейн, которого сыграл Мечислав Войт. Куно (Конрад) Лихтенштейн (1360– 1410) – отчаянно храбрый, считавшийся лучшим фехтовальщиком тогдашней Европы. Вы найдете Куно на полотне Яна Матейки в самом центре, внизу. Вернее, его уже повер­женное в битве тело. Рыцарь Куно Лихтенштейн из франконской ветви благородного и древнего рода был креатурой Конрада фон Юнгингена и одно время возглавлял ком­турство замка Рагнит в городе Немане в нынешней Калининградской области. Этот замок являлся форпостом Ордена и не раз подвергался налетам литов­цев. Кстати, в ХХ веке в развалинах Рагнита снимались многие советские военные фильмы, начиная с германовского «Двадцать дней без войны». Потом Куно отступил в глубь государства крестоносцев и стал главой замка Меве (ныне Гнев) на левом берегу Вислы. А за несколько лет до Грюнвальдской битвы, в которой он командовал правым крылом армии Ордена, Куно Лихтенштейн дорос уже до Великого комтура, наместника провинции и заместителя Великого магистра. После гибели Юнгингена он как его заместитель возглавил армию Ордена и тоже погиб в этой сече. Не менее колоритны и вымышленные крестоносцы: в первую очередь Зиг­фрид де Лёве, о котором мы уже говорили, и, конечно, его названый сын жестокий и храбрый Ротгер (актер Тадеуш Косударский), который вместе с братом-рыцарем Гот­фридом (актер Анджей Польковский) и комтуром Щитно Данфельдом затеял заговор с целью похищения Дануси. Заметьте, что подлый и коварный план похищения девушки не связан со стремлением её обесчестить, тевтонцам надо было в первую очередь заманить в Щит­но и погубить её отца. Сенкевич обладал невероятным даром даже о жестокости пи­сать светло, фильм Форда в этом смысле жестче, но в нем тоже нет патологического, маниакального насилия. А горькое, полное отчаяния и позора как для монаха, так и для рыцаря самоубийство де Левё лишь подчеркивает гибельность пути, на кото­рый встал Орден, оторвавшись от истинных заветов Христа. И, конечно, бой «Божьего суда» между Збышко и Ротгером – это первые раскаты грома будущего Грюнвальда. Великая война Настоящей войне предшествовала долгая пропагандистская, в которой Орден уверял Европу и Рим, что крещенье литовцев ложное, а поляки их покрывают. В ответ лиде­ры Унии Ягайло и Витовт предлагали Папе распустить Орден за ненадобностью или отправить тевтонцев с насиженных мест охранять паломников в Палестину или мис­сионерствовать в Азию. Очередное восстание против Ордена в Жемайтии в 1409 году «дало отмашку» войне. Вначале Ордену удалось глубоко вклиниться на территорию Польши. Тевтон­цы захватили много замков, а в крепости Швец они даже освободили из польского плена комтура Генриха фон Плауена – будущего Великого магистра. Осенью под Ве­лунем на территории Новой Марки – пограничной земли между Орденом и Унией – тевтонцы разгромили польское войско. Но уже к концу месяца поляки переформиро­вались и начали контрнаступление. А литовцы вместе с жемайтскими повстанцами организовали осаду замков Ордена. Литовцы обиделись на Александра Форда, что в фильме они показаны какими- то неандертальцами в шкурах, но жемайты, оставаясь в ту пору в массе своей полу­язычниками, верили, что произошли от медведя. Поэтому они облачались в шкуры медведя не из-за дикости, а соблюдая часть религиозного обряда. В фильме есть и военачальник жемайтов – Скирвоилло, обратите на него внимание. Воевать на два фронта Ордену было тяжело, поэтому тевтонцы через несколько месяцев заключили перемирие и передали дело о спорной Жемайтии на суд чешского короля Вацлава IV – брата Сигизмунда, который к тому времени был уже разжалован из королей Германии, но выторговал себе Чехию. Понятно, что за мзду Вацлав решил спор в пользу Ордена. Его брату Сигизмунду тевтонцы тоже предлагали огромную сумму в триста тысяч дукатов за открытие второго, южного фронта, но у того из-за ропота соб­ственной, венгерской (родственной польской), знати хватило ума отказаться. Германцам в это время было вообще не до защиты Ордена. Только что, в мае 1410 года, умер король Рупрехт Виттельсбах, и Сигизмунд, Вацлав и их двоюродный брат Йост Моравский сцепились из-за престола Германии. А тевтонцам пришло время раз и навсегда решить спор силой оружия. Обе стороны вели массовые приготовле­ния. Так, по приказу Витовта в Беловежской пуще были заложены припасы для даль­него похода, не только провизия и оружие, но и бревна для наведения мостов. После Грюнвальдской битвы, например, армия Ягайло-Витовта переправилась через Вислу для взятия Мариенбурга по огромному понтонному мосту. А Великий магистр Ульрих фон Юнгинген, уделяя особое внимание артил­лерии, еще в 1408 году заказал литейщикам Мариенбурга огромную пушку весом в шестнадцать тонн, названную «Бешеной Гретой». Ствол Греты при перевозке разби­рался на две части, а каждое ядро – весом около четырехсот килограммов – пере­возили на отдельной телеге. И хотя в поход брали не больше четырнадцати ядер, но каждое себя оправдывало. Осажденные поляки готовились обычно к длительному сопротивлению, но пара удачных выстрелов проделывала роковую брешь в стене. А за этим следовал стремительный и летальный штурм. Не гнушались тевтонцы и прочими военными хитростями, например, заблаговременно, накануне сражения, вы­рыли волчьи ямы – замаскированные сеном рвы со вбитыми на дне кольями, в кото­рые угодила легкая татарская конница, пущенная Ягайло вперед. 1410. Грюнвальдская битва (Танненберг) Об этой легендарной битве, в которой приняло участие около ста двадцати (войско, несметное по тем временам) тысяч человек, написано очень много, поэтому не стану повторяться. Замечу только, что в нашем фильме хорошо показано, как армия Унии, чуть не половину которой составляли отряды русских, белорусов, украинцев и татар, дожидалась своего часа в тенистом лесу после полноценного ночного отдыха, а тев­тонцы ринулись в бой с марша под солнцепеком. Возможно, Ягайло медлил, желая все-таки решить дело миром, в то время как Витовт рвался в бой. Возможно, Ягайло был осторожнее и осмотрительнее брата, но он смог умело скоординировать битву, не принимая в ней личного участия, поэтому у Яна Матейко он изображен в отдалении в правом углу, где расположилась ставка главнокомандующего. А на переднем плане – безрассудно храбрый Витовт, который не усвоил ни одного трудного урока Ворскла и был наказан за личное бесстрашие со­крушительным ударом тевтонцев по его коннице. В любом случае все – и «славяне», и «тевтонцы» – бились отчаянно. На некоторых исторических полотнах вы можете увидеть поляков с откры­тыми шлемами, а немцев под забралом. Но это лишь уловка, для того чтобы отличить своих. А воины Грюнвальда не могли этого сделать, и все убивали всех, такая там была плотная «сшибка». Ягайло просил своих вассалов повязать на доспехи солому, чтобы отличать их во время боя. Тяжелая литовская конница с ходу увязла в плотных рядах тевтонской пехоты, не подозревая, что впереди её еще ждут в засаде отборные части рыцарей. Под их натиском Витовту пришлось отступить, и тевтонцы следом измолотили «русские» полки: мстиславский, оршанский и смоленский, которые за­крыли собой образовавшуюся брешь. О самой битве снято много фильмов-реконструкций, вы легко отыщете их в сети. Подытожу только, что тевтонцы отступили после ожесточеннейшей борьбы, что, кстати, замечательно показано Александром Фордом в нашем фильме. И, конечно, одно из самых увлекательных занятий поиск на полотне Яна Матейко реальных исторических персонажей – их там около пятидесяти. Большинство комтуров и командиров Ордена во главе с Великим магистром Ульрихом фон Юнгингеном погибли. «Почти ослепший от катаракты, магистр па­нически боялся остаться в истории беспомощным стариком, приведшим свое во­йско к поражению. Не желая быть свидетелем надвигающегося позора, Юнгинген ворвался на своем могучем коне в самую гущу схватки. Потеряв в отчаянной рубке шлем, он получил несколько ранений и скончался на поле битвы», – так описывает гибель магистра Михаил Вовк в очень эмоциональной зарисовке журнала «Вокруг света». Но Ян Матейко изобразил Ульриха мощным матерым воином с развевающейся бородой на буланом жеребце. Вглядитесь, он сражается чуть левее Витовта. Около восемнадцати тысяч (!) братьев-рыцарей полегли вместе с ним. Сорок тысяч было ранено, а двадцать семь тысяч бежало. Более четырнадцати тысяч тевтон­цев попали в плен. У польско-литовского войска насчитывалось около четырех тысяч убитыми и восемь тысяч ранеными. Победители преследовали тевтонцев почти трид­цать километров, пока, словно Божий занавес, на землю не пал ливень. Во Вроцлаве и Кракове (столице Польши в XIV-XVI веках) возведены в честь победы над тевтонцами мощные грюнвальдские мосты. В Кракове в 1910 году, к 500-летию битвы, поляки установили в честь победы внушительный монумент. Конная статуя короля Ягайло, попирающего павшего Великого магистра и вонзен­ные в цоколь мечи. При немецкой оккупации в 1939 году мемориал был разрушен. А в 1976 году восстановлен. То есть противостояние пятисотлетней давности ока­залось подпитано противостоянием следующих «разделов» Польши и её борьбой с нацистами. Во время Второй мировой войны Геббельс хотел уничтожить картины Яна Ма­тейко «Грюнвальдская битва» и «Прусская дань» и даже объявил награду в десять мил­лионов марок за информацию об их местонахождении. Несколько поляков-патриотов были казнены за отказ раскрыть место тайника, который оказался близ Люблина. Но, на мой вкус, монумент в Кракове очень тяжеловесный, мне больше нра­вится не такой пафосный и более динамичный памятник, стоящий в центральном парке в Нью-Йорке, где король Ягайло почти гарцует в седле, вскинув руки с двумя скрещенными мечами. Поляки сделали его в 1939 году ко всемирной выставке, но из- за начала войны так и не успели торжественно открыть. «Мечи Грюнвальда», украшающие оба памятника, действительно боевые мечи, которые 15 июля 1410 года прислал Великий магистр Тевтонского ордена Уль­рих фон Юнгинген через герольда королю польскому Ягайло и великому князю Ли­товскому Витовту в качестве официального вызова на бой. Не пропустите эту сцену в начале нашего фильма. После победы эти мечи стали символом единства польского и литовского народов в Речи Посполитой и их верности единому господину. Клин­ки «участвовали» в коронации большинства польских монархов в XVI–XVIII веках. А после раздела в 1853 году Речи Посполитой бесследно исчезли. Возможно, подобно Барбароссе, спящему в пещере, два легендарных меча, сокрытые от праздных зевак, ждут своего часа, чтобы вновь послужить объединению двух соседних народов. Литовцы по-своему почтили Грюнвальд. Если итальянцы о победе при Линья­но над Барбароссой написали оперу, то литовцы назвали в честь своей битвы знаме­нитый баскетбольный клуб «Жальгирис». В 2010 году к юбилею битвы Литва выпу­стила целую серию памятных монет и марок. Но так как почти половину славянских войск в этой славной битве составляли русские, украинские и белорусские полки, то каждый из этих народов справедливо считает победу при Грюнвальде своей. И знаки этой победы вы отыщете и в Минске, и в Киеве, и в Новгороде на знаменитом памят­нике «Тысячелетие России». Реванш. 1914 год. Танненберг В Германии осознание Танненбергской (Грюнвальдской) битвы как общенемецкого поражения от общеславянского мира пришло только в конце XIX века, ведь Пруссия сначала дистанцировалась от Ордена, не считая себя наследницей тевтонцев. Зато пропагандисты времен Первой мировой войны разыграли национал-патриотический козырь реванша, когда немецкие войска в августе 1914 года в крупном сражении на этом же месте разгромили русскую армию. У нас эта битва называется «Самсоновской катастрофой» или «операцией Гинденбурга». Русская армия генерала Самсонова по­пала в западню, устроенную немцами. Более девяноста тысяч русских солдат тогда попало в плен, а генерал Самсонов застрелился. Победоносной восьмой германской армией командовал пруссак, генерал Пауль фон Гинденбург (1842–1934). В честь этой победы на месте сражения немцы, чтобы стереть память о прежнем поражении, возвели даже массивный, похожий на футуристическую крепость Мемориал Гинденбурга и его победы. Гинденбург потом стал вторым рейхпрезидентом Германии. Именно Гинденбург назначил Гитлера рейх­канцлером, закрепив своим легендарным рукопожатием преемственность нацизма от прусской армии. Хотя, думаю, он не понимал, какого джина выпускает из национал- социалистической бутылки, ведь сам Гинденбург был далек от нацистской партии и, например, распорядился не увольнять из армии евреев участников Первой мировой, когда на них начались гонения. Скорее всего, его самого и его славу героя исполь­зовали втёмную. Фюрер, выдавливая тюбик до конца, даже назвал в его честь самый большой в мире дирижабль, символ нацистской Германии. Вы, наверное, смотрели боевик Филиппа Кадельбаха «Гинденбург. Последний полет». У Вальтера Руттмана в легендарной ленте «Берлин – симфонии большого города» есть кадры с Гинден­бургом, когда он уже крепким, статным стариком в чине рейхпрезидента спешит по ступенькам лестницы на встречу с роковым будущим. Славу новой победы при Танненберге в двадцатые годы натянул на себя и одноименный союз («Tannenberg Bund») – реакционная националистическая органи­зация ветеранов Первой мировой, с обычным набором лозунгов: антисемитизм, анти­коммунизм, антимасонство. Возглавлял Танненбергский союз генерал Эрих Люден­дорф – начальник штаба армии Гинденбурга. Ему принадлежало и авторство девиза Союза: «Власть превыше государства». Во время Второй мировой при отступлении немцы разрушили мемориал в Тан­ненберге, чтобы над ним не надругались русские. А прах Гинденбурга перезахоронили в Марбурге в церкви св. Елизаветы Тюрингской. Да-да, в Марбурге – колыбели нашего Ордена, откуда славный Генрих фон Зальца начинал свое строительство государства не­мецких крестоносцев. История иногда делает очень элегантные закольцовки. Тевтонский след в России Но тевтонский след, как символ немецкой брутальности, можно обнаружить не только у немцев, но и у русских. Например, в легендарной седьмой (Ленинградской) сим­фонии Дмитрия Шостаковича эпизод «Нашествие» в первой части многие относят к общегерманскому нашествию на славянский мир и часто иллюстрируют кадрами из «Александра Невского». Но это скорее сложившийся стереотип отечественного восприятия, а вот в свое время Иван Грозный отнесся к идее создания военно-ре­лигиозного ордена по типу Тевтонского весьма серьезно. Есть устойчивая гипотеза, что в битве под Феллином в 1560 году князь Андрей Курбский пленил одиннадцать «ливонских» комтуров Ордена. Часть пленных рыцарей (Иоганн Таубе и Элерт Крузе) перешли в «новый орден кромешников» царя Иоанна Грозного и кардинально «улуч­шили» его структуру. Опричники (кромешники) носили черное монашеское облачение, которое было «украшено» собачьей головой у седла лошади и метлой на кнутовище. Они хо­дили с царем-игуменом-магистром на многочисленные церковные службы. Жили в кельях. Опричный орденский замок в Кремле был без западных ворот (после Конца Света, который со дня на день ждал царь Иоанн, солнце заходить уже не должно). Ма­люта Скуратов звался «отцом параклисиархом» (утешителем, заступником и исповед­ником). А царем-игуменом-магистром был, разумеется, сам Иван Грозный. Почитайте «Князя Серебряного» Алексея Толстого. По уставу кромешники не могли общаться с семьей и прочими «не опрични­ками», что тоже роднило их с монахами, которые при постриге умирали для внешнего мира. Родословные кандидатов в кромешники (всего опричников набралось до шести тысяч) строго проверялись, как и при вступлении в Немецкий орден. В полночь все вставали к полунощнице, в четыре утра – к заутрене, в восемь – к обедне. Опричный «игумен» (царь) сам звонил к заутрене, пел на клиросе, усердно молился, а во вре­мя общей трапезы читал вслух Священное Писание. В целом богослужение занимало около девяти часов в день, даже больше, чем у тевтонцев. Однако большая набожность сочеталась у опричников и с изощренной, пато­логической жестокостью. Например, когда в июле 1570 года в Москве разово казнили около двухсот человек, то палачи-опричники устроили настоящую демонстрацион­ную бойню-забаву: закалывали осужденных кольями, рубили на куски, вешали, об­ливали кипятком и раскаленной смолой. А царь в своих пыточных лабораториях при­думывал такие методы дознания, как поджаривание подозреваемого на раскалённой сковороде, прижигание нежных мест клещами или связывание осужденных тонкими верёвками, перетирающими тело. После битвы А теперь вернемся к финалу нашего фильма. После Грюнвальда оставшиеся кресто­носцы отступили в Мариенбург, куда за ними двинулись поляки. Но взять крепость штурмом им не удалось из-за невероятной отваги и смекалки Генриха фон Плауе­на (1470–1429), вскоре ставшего следующим Великим магистром Ордена. Пять со­тен защитников замка он укрепил четырьмя тысячами воинов, срочно собранных из окрестных замков, а вокруг велел все сжечь, чтобы лишить неприятеля провианта и крова. Так, благодаря его личной инициативе и персональным, а не коллегиальным решениям четыре тысячи осажденных одолели тридцать тысяч нападавших, потери которых оказались больше, чем в недавней Грюнвальдской битве. А Мариенбург взя­ли только шведы в XVII веке, когда усилилась артиллерия. Выбранный магистром, Генрих фон Плауен быстро отвоевал у поляков то, что казалось утерянным, и мог бы переломить обозначившийся ход истории, но тевтонцы испугались его независимости и радикальных решений. Например, магистр, укрепляя связи Ордена с городами, дал им некоторые торговые вольности, а контрибуцию, ко­торую надо было выплатить Унии, наложил не только на пруссаков, но и на рыцарей. Инициатива наказуема, очень скоро он был арестован, низложен, отправлен на не­сколько лет в заключение и позже, после помилования, стал скромным управляющим небольшого замка Лохштедт, развалины которого вы и сейчас найдете неподалеку от города Балтийска. Что ж, отсутствие пророка в своем отечестве касается и немецкого отечества. Итак, Орден подписал с Унией Первый Торуньский мир. Тевтонцы отказыва­лись от Жемайтии в пользу Литвы и от Добжиньской земли в пользу Польши. А также Орден должен был выплатить Унии не очень большую, но унизительную сумму ре­парации, которую едва наскребли по сусекам. Отчего же было так трудно найти эти деньги, и почему Орден не смог восстановить силы после пусть и крупного, но одно­разового поражения? Потому что главным противником Ордена стали не Польша с Литвой, а выросшие внутри самого государства крестоносцев собственные прусские торговые и ремесленные городские сословия. Они хотели гражданских и торговых прав, суда и внятной системы налогообложения. Ведь в государстве крестоносцев торговали не купцы, а Орден. Чеканка монеты и раздача кредитов, то есть все фи­нансы, сосредотачивались тоже в казначействе Ордена. Хозяином земель и прочей собственности был не князь, а корпорация. Окрепшие города в таком случае станови­лись конкурентами и врагами Ордена. Монополия на торговлю зерном приводила к стычкам не только с купцами соседних земель, которые вы видели в «Крестоносцах», но и с местными жителями. Тем временем Ордену требовалось все больше наличных денег, в первую оче­редь на оплату наемников, ведь помощь рыцарями из Рима сократилась при отсут­ствии титульных язычников. Да и сама тема крестовых походов стала неактуальной, настали новые времена и новые вызовы. Внутри Ордена военная подать при этом тоже снизилась. Надо было применять непопулярные меры увеличения налогов и изъ­ятия земли у местного населения, чтобы сузить круг не облагаемых податью наслед­ников. В этот момент многие пруссаки смекнули, что лучше быть привилегированным классом в Польше, чем никем у Ордена. Так возник Прусский союз сословий – пятая колонна внутри государства крестоносцев, который Папа запретил, но рассеять не смог. Возможно, поляки с литовцами дожали бы Орден, но тут после смерти Витовта в 1430 году в Литве началась гражданская война за корону между Швидригайло – младшим братом Ягайло – и Сигизмундом – младшим братом Витовта. Кстати, этот Швидригайло (или Свидригайло) есть в нашем фильме, не пропустите. Тем временем бразды прав­ления Германской империей перешли к Фридриху III Габсбургу (1415–1493). Забавно, что матерью нашего императора Фридриха III Габсбурга была Ким­бурга – дочь нашего знакомца по фильму, поляка, князя Земовита IV Мазовецкого. Её кровь оказалась настолько сильной, что именно её наследственные черты – выдви­нутая нижняя челюсть – передались всем Габсбургам. Потом в истории сама полячка Кимбурга затерялась, а подаренная ею челюсть начала жить собственной, габсбург­ской, жизнью. Тем временем в пятидесятые годы XV столетия началась новая затяж­ная война между Орденом и Польшей. Когда Папа запретил Прусский союз (гражданских торговцев и земледельцев), тот поднял восстание и перешел на сторону Польши в правление Вацлава V. Ордену пришлось при­знать господство Польши над Поморьем, Хелминской землей и частью Пруссии. Чтобы вернуть себе эти владения, Орден должен был объявить себя вассалом Польши. Поль­ский король также требовал разбавить сам Орден поляками, чтобы половина рыцарей были выходцами из славян. Бумеранг принудительной ассимиляции вернулся к тев­тонцам. Все помнили, как в разгар Грюнвальдского сражения сидевший на белом коне командир Хелминского «знамени» тевтонец, этнический поляк Николас фон Ренис (Миколай из Рыньска) (1360–1411), внезапно скомандовал «отбой», чем привел кре­стоносцев в роковое замешательство. Считается, что после боя командир был схвачен уцелевшими братьями-рыцарями и вывезен в один из прусских замков. В ходе след­ствия выяснилось, что фон Ренис еще за двенадцать лет до битвы вместе с двоюрод­ными братьями вступил в тайную польскую организацию «Союз Ящериц», основан­ную в 1397 году дворянами Хелминской земли, мечтавшими освободить её от Ордена. В мае 1411 года фон Ренис был обезглавлен. Так что, когда Адам Мицкевич изобразил в своей поэме «Конрад Валленрод» Великого магистра литовцем, которого выкрали ребенком, это была лишь фантазия романтика. К счастью для тевтонцев, Папа не ратифицировал этот позорный пункт договора. И этническую честь им удалось сохранить. Но на Ордене повисли огромные долги за войну, с которыми можно было расплатиться, только продавая землю, а зна­чит, увеличивая количество крупных землевладельцев, участников Прусского союза. А язвительный польский король «на полном серьезе» предложил тевтонцам вообще переселиться на юг Польши и прикрывать Европу от Хана и турок. Тевтонцы отказались, тем самым продемонстрировав свою религиозно-военную «профнепри­годность». В 1569 году была заключена новая Уния Польши и Литвы – Люблинская, в результате чего возникло крупнейшее государство Европы – Речь Посполитая. Тут надо напомнить, что Кревская польско-литовская уния Ягайло и Витовта была лич­ной, а нынешняя Люблинская – государственной. Тем временем умер император Фридрих III Габсбург, а его сын Максими­лиан I в 1494 году пожаловал Верховному магистру княжеские регалии, и вопреки уставу магистр Ордена стал светским властителем. Он переформатировал всю Прус­сию, ввел вместо комтурств округа, отменил суды-феме и, наконец, даровал торговые вольности городам. Это был промежуточный выход из тупика, но за ним все равно маячили медленная смерть и исчезновение. А так как светское в Ордене стало преобладать над религиозным, то европейские династии стали считать титул магистра вполне княжеским и продавили на эту должность молодого, двадцатипяти­летнего Фридриха Саксонского. Этот вертопрах развалил все, что можно, во вверен­ном ему государстве и сбежал через семь лет к себе в Саксонию, продолжая еще пять лет, до своей смерти, руководить Пруссией дистанционно. Новые времена Пусть вас не смущает, что мы так далеко «ушли» от нашего фильма, ведь он, так же, как и роман Сенкевича, вобрал в себя фактически все события многовековой распри тевтонцев и поляков, а значит, у нас есть причины досказать историю Ордена. Тем бо­лее, что мы подошли к последнему акту трагедии под названием «Гибель богов». Ибо на смену разгильдяю Фридриху пришел еще более юный, двадцатилетний, младший сын соседа тевтонцев – Альбрехт Бранденбургский Гогенцоллерн. Тот, которому по закону майората светил только кот в сапогах. Скромный, косоглазый юноша будет послушен капитулу, надеялись тевтонцы, и страшно просчитались. Некоторое время Альбрехт умело лавировал между поляками, турками и укра­инцами, но, не дождавшись помощи от империи (Карл V Габсбург тогда по горло увяз в распре с Франциском I и в итальянских войнах), юный магистр сделал немыслимое: встретил­ся с Мартином Лютером (!) и отдал ему устав тевтонцев на исправление. Веками ры­цари боролись за католическую веру, а теперь их глава готов был стать протестантом! Лютер посоветовал ему преобразовать Пруссию в герцогство или княжество, Орден распустить, а страну сделать протестантской. И Альбрехт пустил в Кёнингсберг пла­менных протестантских проповедников, которые стремительно развалили и без того шаткую систему религиозного государства. Это был рейдерский захват. Альбрехт пе­решел в протестантизм и соединил земли Ордена со своей Бранденбургской Маркой. В 1525 году он заключил в Кракове мир с Польшей, став светским правителем и лен­ником Польского короля, чтобы не попасть под тяжелую руку католика императора Карла V. Париж стоит мессы! Тевтонский орден потерял все земли и остался горсткой рыцарей-бомжей, на­шедших убежище в Австрии у Габсбургов. А Пруссия стала наследственным герцог­ством Гогенцоллернов в составе Польши, объединившись с Бранденбургской Маркой. Из первого государства крестоносцев в Европе оно стало первым протестантским го­сударством. По иронии судьбы оплотом католичества на северо-востоке Европы ока­залась Польша. Причем навсегда, даже в XX веке под пятой коммунистов. Генрих Сен­кевич, кстати, тоже был «добрым католиком», и «Крестоносцы» – это книга не только о трудном приобретении национального чувства, но и о трудном удержании веры. В 1701 году герцог Фридрих III Гогенцоллерн преобразовал Пруссию в королев­ство. Не буду вас утомлять историей собственно королевства Пруссии, но именно она с помощью железной воли Бисмарка и сталелитейной мощи Гогенцоллернов объединила в XIX столетии Германию, одолев всех, кроме Габсбургов. Поэтому Австрия оказалась единственной «независимой» немецкой страной, не объединенной с Германией. А Орден пошел своим тернистым крестным путем. Его столицу из Мариенбурга перевели в городок Вюрцбург в южной Германии, где и сейчас можно отыскать замок- штаб-квартиру тевтонцев, а ныне музей. На протяжении XVII-XVIII веков значительная часть сил и средств Ордена уходила на борьбу против турок в составе войск империи Габсбургов. И даже сегодня в современной австрийской армии существует основанный в 1696 году пятый венский пехотный полк, офицерский состав которого столетиями формировался из тевтон­ских рыцарей. Кстати, и полковая форма «дейчмейстеров» долгое время была тради­ционных цветов Тевтонского ордена – белого с черным. А возглавлял полк (до паде­ния монархии Габсбургов в 1918 году) австрийский принц, Верховный и Германский магистр Тевтонского ордена. Войска германского вермахта, сражавшиеся в Курляндии, также получили в качестве знаков отличия нарукавные ленты с черной каймой и гербовым крестом Тев­тонского ордена. Благодаря этому атрибутика тевтонских рыцарей – без всякой вины с их стороны! – стала ассоциироваться у малоинформированной публики с герман­ским национал-социализмом. Настоящая история Ордена трогательнее и печальнее. Последние земли у тев­тонцев отнял в XIX веке Наполеон. Но Орден жив и сейчас, он по-прежнему базируется в Австрии и составляет скромных сотню монашек, ухаживающих за страждущими в лечеб­ных санаториях. Тевтонцы растеряли весь тестостерон. Великий магистр времен Грюн­вальда и нашего фильма Ульрих фон Юргинген сказал бы презрительно: «Обабились». А так как новые владетели Пруссии – Гогенцоллерны – были в контрах с Орде­ном, у которого украли землю, то в Германии XVII–XVIII веков к тевтонцам относились плохо, всячески подчеркивая дремучесть средневековых рыцарей. Им ставили в вину порабощение вольных пруссов. А также сатанинскую гордыню и своенравие. Роман Генриха Сенкевича читатели в Пруссии приняли бы хорошо, посчитав его, возможно, даже слишком мягким и доброжелательным. На этой антитевтонской волне многочисленные рукописи Ордена в богатей­ших прусских архивах легкомысленно уничтожались. Его история сознательно сти­ралась с прусской земли. Когда в 1701 году Фридрих III Гогенцоллерн объявил Прус­сию королевством, а себя королем, то повел свою «монархическую» родословную не от Великих магистров Ордена, а от языческого короля пруссов аборигена Вайдевуту. Замки тевтонцев посчитали уродливыми, и большинство из них было разрушено. Ма­риенбург уцелел только потому, что переделать его в зернохранилище было дешевле, чем снести. В связи с этим он подвергся варварской перестройке. Но в начале XIX века военный поход Наполеона всколыхнул патриотические чувства немцев и, в частности, пруссаков, и прежние грехи подзабылись. Плюс ро­мантики со своими дамами, рыцарями и драконами нагнали волну живейшего инте­реса к Средневековью. Прошло еще немного времени, и политики разглядели, что в основе возникновения средневекового Тевтонского ордена лежала государственная идея, созвучная с государственной идеей Пруссии. И Немецкий орден оказался на время реабилитирован. Архивы открылись для исследования. Появился многотомный коллективный труд «Всеобщая история Германии («Monumenta Germaniae Historica»). А весьма толковый прусский госу­дарственный и политический деятель, барон фон Штейн (1757–1831), провозгласил новый идеологический девиз: «Святая любовь к отчизне окрыляет дух». К сожалению, эти занимательные и подробные, но слишком толстые книги могут осилить только продвинутые интеллектуалы, обычные читатели довольству­ются научно-популярной публицистикой. А здесь первенство принадлежит другому историку и политику, лидеру национал-либеральной партии Генриху фон Трейчке (1834–1896), автору пятитомной «Истории Германии в XIX веке» и известнейшей по­литической брошюры «Пруссия, земля Немецкого Ордена», переиздаваемой, начиная с 1862 года, снова и снова. Ведь в Германии на смену просвещенному гуманизму уже «катил» агрессивный национализм со всеми его сентенциями типа: «Противоесте­ственное состояние, когда славяне правили немцами». К сожалению, Трейчке удалось найти в Тевтонском ордене воплощение «луч­ших» качеств немецкого характера: агрессивную силу и властную, беспощадную жесткость. Он также считал, что евреи – истинное несчастье Германии, потому что они, как восточные люди, не поддаются ассимиляции, а всегда остаются лишь инозем­цами, говорящими по-немецки. Вокруг фигуры Трейчке даже сейчас ломается столько копий, что многие немцы считают: улицу его имени в городе Гейдельберге, в Универ­ситете которого он преподавал, нужно переименовать. После Первой мировой немцы пытались пересмотреть границу с Польшей, ссылаясь на историческую принадлежность Восточной Пруссии государству тевтон­ских крестоносцев. За эти земли долгое время шла тяжба, подобная нашей с Украиной за Крым. И поставить точку в этих спорах помогло лишь создание единого европей­ского пространства. Ранний национал-социалист Альфред Розенберг (повешенный после Нюрнбергского процесса) тоже пытался приспособить Немецкий орден под нужды нацизма, приватизировать Средневековье. А придерживающийся тех же взглядов Геринг даже присвоил одному из танковых батальонов имя Германа Зальцы. Я уже говорила, что национал-социалисты, как сороки, тащили в своё гнездо все яркое и за­влекательное. Так в их копилке оказались и Лютер с Фридрихом Великим, и Бисмарк с Вагнером и Барбароссой, и Немецкий орден. Идеологи нацизма выхватили из контекста и переиначили все смыслы, вклю­чая старый немецкий гимн. Ибо слова «Германия превыше всего» относились не к ис­ключительности и величию Третьего рейха. «Песнь немцев» была написана в 1841 году в Англии тоскующим по родине немецким студентом Гофманом фон Фаллерлебеном, мечтающим о воссоединении своей отчизны. Стихотворение нашло такой живой от­клик в сердцах всех немцев, что германцы положили его на музыку Йозефа Гайдна, и в 1897 году «Песня немцев» стала гимном Австрии, а с 1922 года – гимном Веймарской республики. В Третьем рейхе исполняли только первую строку, а затем старый гимн подменяла песня Хорста Весселя – марш штурмовиков. После 1945 года «Песня нем­цев», на которую легло пятно нацизма, была запрещена. В 1952 году справедливость восторжествовала, и она вновь стала гимном, но поется теперь только её третья строфа. Однако самым большим знатоком средневекового германского наследия ока­зался Генрих Гиммлер – глава СС, рейхминистр внутренних дел Третьего рейха. Он даже основал новый Немецкий орден – СС. Гиммлер уверял, что на земле Вестфалии произойдет последняя битва между Европой и Азией, а ренессансный замок Вевель­сбург, где офицеры СС проходили идеологическую подготовку, исполнив древнее пророчество, станет несокрушимым бастионом, о который разобьется нашествие но­вых гуннов. Туда же, если верить легенде, было привезено и утерянное Барбароссой копье судьбы. Гиммлер полагал, что трагической ошибкой Ордена стала слабая под­готовка элиты, потеря монашеского духа аскетизма, который, помноженный на «прус­ский» характер, мог дать людей нового образца. Вот почему при подготовке офицеров СС особое внимание уделялось воспита­нию мужественного стоицизма, самообладания, дисциплины, твердости духа и сурово­го, цельного образа жизни. Гиммлер считал, что для тевтонцев главными были предан­ность («свобода в послушании»), принцип служения и чести. Забывая, правда, что это было служение Христу и послушание ему же. В христианском идеале, разумеется. Но в идеале Гиммлера Орден должен был стать тоталитарной сектой. Иван Грозный с орде­ном опричников шел в этом же направлении. И перстень эсэсовцев с «мертвой челове­ческой головой» вполне корреспондируется с мертвой собачьей головой кромешников. При этом после аншлюза Австрии в 1938 году сам Тевтонский орден, еще жи­вой к тому времени, был запрещен, а его члены занесены в черный, неблагонадежный список. «Святая любовь к отчизне окрыляет дух». С этим трудно спорить. Но у этого окрыленного духа бывают тяжеленные гири национализма на шее, из-за которых он может только ползать и злобно шипеть. Поэтому для меня так важна формулировка Генриха Сенкевича из наших «Крестоносцев»: «Идея Отчизны должна занимать первостепенное место в душе и сердце человека, но лозун­гом всех патриотов должно быть: Через отчизну к человечеству, а не: Для отчизны против человечества».