«Овечкинское направление» 50-х гг.

«ОВЕЧКИНСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ» 50-х гг. Это один из литературных потоков второй половины 50-х гг. (наряду с «критическим» направлением). «Овечкинским» оно названо благодаря тому, что его лидером, «первопроходцем» в осмыслении проблем колхозной жизни стал Валентин Овечкин, автор книги очерков «Районные будни». Вслед за ним Е. Дорош. В. Тендряков, М. Жестев, М. Калинин тоже анализировали и критиковали административно-командную систему в сельском хозяйстве. Но «овечкинское» направление представлено не только очерками – его составляет и художественная проза, прежде всего это повести и рассказы В. Тендрякова и А. Яшина. Творчество В. Тендрякова 50-х гг. «Тугой узел» В центре повести – характер, тип тогдашнего карьериста. Дотошно, детально прослежена история его формирования. В отличие от очерка, здесь не проблема, а именно характер – на первом плане. Психология. Рождение типа. Тендряков прослеживает, как система обстоятельств перемалывает человека, как конкретная социальная среда, механизмы ее функционирования формируют психологию, характеры временщиков-«аппаратчиков». ЗАВЯЗКА: умирает секретарь райкома Комелев. Глазами его сына – Саши – показана вся дальнейшая история. На смену Комелеву идет другой руководитель – Павел Мансуров, при Комелеве заведовавший агитационно-пропагандистским отделом того же райкома партии. У него папка, в которой хранятся тщательно собранные сведения о недостатках района, и Павел искренне и горячо хочет эти недостатки искоренить. «Он будет бросать правду в глаза! Бороться за правду – значит бороться за счастье. Тут не может быть ошибки!» Так он думает в начале повести. Герой полон энтузиазма, у него добрые намерения, большие цели. Таков Павел Мансуров в начале своего пути. А в конце? В конце тот же Павел – подлец, шкурник и трус. Даже больше – убийца. Из-за него кончает самоубийством хороший человек – один из лучших председателей колхоза в районе Феодосий Мургин. Своей деятельностью Мансуров и району, и государству, и людям приносит вред. Что привело его к столь бесславному концу? Вот вопрос, ответ на который и составляет основное содержание повести. В истории падения Мансурова есть субъективная сторона: его честолюбие и эгоизм. Зерна этих качеств были у героя уже в начале его пути. Тендряков показывает, как они постепенно прорастают, дают пышные всходы и, наконец, махровые цветы. Два совмещающихся в его характере и психологии начала: честолюбие и страх за карьеру – могут соединиться лишь на почве компромисса: не бейся головой в стену, не лезь на рожон – и удержишься на своей ступеньке, а может быть, и выше поднимешься. Кто же виноват в его крахе? Сам Мансуров. Червь честолюбия и эгоизма погубил его. Но ведь это лишь одна сторона дела. Само по себе честолюбие – не порок, это качество может дать и позитивный результат. Во многом направление развития характера зависит от «среды»: какие возможности открывает она для самореализации личности. Кроме того, объяснить социальный тип чисто психологическими качествами – это еще не реализм. А Тендряков «старый», Тендряков 50-х годов – писатель-реалист, причем его реализм – социального типа, реализм критический, в системе «характер – обстоятельства» делающий акцент на анализе и критике «среды». Поэтому в истории падения Павла Мансурова есть и объективная сторона, и она занимает Тендрякова не в меньшей, а в большей степени, чем психология честолюбца. История Мансурова интересует Тендрякова как типичная коллизия, отчетливо обнажающая те скрытые силы, в «тугом узле» которых оказывается герой повести. Задача обнаружения этих сил и решается автором повести путем развертывания и нанизывания характерных (причем однотипных) сюжетных ситуаций. В какие же обстоятельства ставит жизнь молодого руководителя? Мансуров делает попытки проявить государственный подход к делу, принести пользу району и людям: передать отдаленный поселок лесозаготовителей в смежный район соседней области, с которым связана вся жизнь обитателей поселка, заменить низкоурожайные посевы зерновых высокодоходными посевами льна и.т.д. Секретарь обкома Курганов не возражает против полезных инициатив, но при этом категорически запрещает уменьшить планы лесозаготовок и площади зерновых посевов, без чего предложения Мансурова оказываются неосуществимыми. И Мансуров смиряется, отказывается от своих инициатив. • Дальше – больше. В область пригнали племенной скот на зимовку из соседней области, где случился неурожай, нет кормов, а элитный скот нужно во что бы то ни стало сохранить. На областном активе распределяют, разверстывают этот скот по районам. Мансуров быстро учится жить «по правилам», и теперь он уже сам, не дожидаясь внушения начальства, поступает, «как надо». Тендряков использует точную и емкую психологическую деталь. Сначала Мансуров он твердо решил про себя: не зарываться, не брать ничего потому что в районе для своего скота кормов – в обрез. Он всходит на трибуну. Видит подбадривающий взгляд секретаря обкома Курганова. И вдруг он «почувствовал, что вызвать разочарование невозможно. Резко, как от удара, распрямился, вскинул голову, голос стал звучным и властным, назвал цифру – пятьсот голов(!) – и зал доброжелательно загремел аплодисментами». Пятьсот голов – совершенно несуразная, непосильная цифра. Колхозы его не смогут прокормить и половины. Но желание «не подвести», не разочаровать начальство оказывается сильнее голоса совести. • Наконец, прямая авантюра… Внедряется очередная новинка – в период хрущевской «борзовщины» таких кампаний было множество – строительство кормоцехов. Как быть? Мансуров понимает, что такое строительство экономически району не под силу. А опыт и страх за карьеру диктуют другое. Сколько на памяти Мансурова было уже подобных кампаний! Все они обычно проваливались, и никто за провал не ответил, потому что выполнял директиву. Случится неудача (а она обязательно случится!), в области скажут: «Ах, как не везет Коршуновскому району!» Району, а не Мансурову! В области будут считать, что он, как руководитель, сделал все, что мог. «Так какой же дурак будет подставлять голову? Кормоцехи – так кормоцехи… Но если уж наживать на них капитал – так не щепотками – горстями хватать!». Что это? Карьеризм, психология чиновника? Да! В любом случае, во всех этих столкновениях с начальством и с самим собой, если быть нужно было стоять на своем.. Ситуации, которые выбирает Тендряков, – самые что ни на есть жизненные, типичные. Каждый человек – и не раз в жизни своей – оказывается в подобных ситуациях, а уж руководитель любого ранга – обязательно, непременно. Так было при советской власти, хотя на защите «простого» человека стояли профкомы, парткомы, райкомы и часто его эффективно защищали. А теперь – кто в частной фирме попробует перечить хозяину? Что-то не слышно о таких храбрецах. Да с ними еще и меньше будут церемониться – тут же укажут на дверь. Художественный социально-психологический анализ явления приводит В.Тендрякова к весьма глубоким (для 1956 года) выводам. РАЗВЯЗКА И РАЗРЕШЕНИЕ КОЛЛИЗИИ. В конце романа Мансуров должен платить по счетам. Ущерб от его руководящей деятельности слишком очевиден. Один из лучших председателей колхоза, не выдержав постоянного давления, самодурства, повесился. Секретарь обкома Курганов собирается обвинить Мансурова в авантюризме и отдать под суд. Но вместо этого отправил его не под суд, а – в другую область, на учебу в Высшую партийную школу. И спасает он не Мансурова, а себя. Мансуров как секретарь райкома все время был на хорошем счету в обкоме. А вдруг комиссия из ЦК по проверке работы с кадрами? Проверят и обязательно спросят: за что же выгнали такого хорошего работника? Курганову тут придется отвечать самому. И в любом случае отвечать: либо за несправедливую «расправу», либо за липовые характеристики. Поэтому самый верный способ избежать осложнений – без шума, не противореча бумагам, услать Мансурова из области, и тут лучше учебы ничего не придумаешь. Что из того, что после высшей Партшколы он снова пойдет вверх. Но Тендряков и на этом не останавливается, хотя и одного этого уже немало. Он развивает ситуацию дальше, исследует ее до конца. В конце повести происходит разговор Саши Комелева с Игнатом Гмызиным – старым, опытным председателем колхоза. Саша возмущен: как же так? Ведь секретарь обкома Курганов, когда Мансурова снимали, приезжал в район, ругал его, уничтожал перед всеми Говорил и о своей ошибке, о том, что напрасно доверял Мансурову, недостойному человеку. Не враг же людям Курганов? Да, конечно, отвечал Саше Игнат Гмызин, людям Курганов не враг, а себе – тем более. «Перед нами, чье мнение не указ, он мог расписаться в своей вине. А перед теми, кто выше сидит, – это сделать боязно». Здесь – чрезвычайно важный вывод, не повторяющий, а углубляющий, дополняющий очеркистское исследование «борзовщины». Почва ее – отсутствие настоящей, полноценной ответственности руководителей перед людьми, перед народом. Рассказ А. Яшина «Рычаги» Небольшой рассказ Александра Яшина «Рычаги» стал, может быть, самой глубокой, пока еще во многом интуитивной догадкой о самой «сути» произошедшего в стране после революции процесса. Выразилось эта находка прежде всего в удивительно точно найденном сюжете. Найти и реализовать такой СЮЖЕТ, так «смоделировать» существующий в стране «миропорядок» – это был действительно акт прозрения. Место действия – далекая северная деревня (Яшин – родом с Вологодчины). Колхоз. Время – 1956 год, зима, накануне ХХ съезда. Об этом мы узнаем из экспозиции и финала. СЮЖЕТНОЕ ПОСТРОЕНИЕ ЭКСПОЗИЦИЯ И ЗАВЯЗКА. Вечером в правлении колхоза – обычной деревенской избе – сидят четыре человека и разговаривают о жизни. Собеседники ругают все районное начальство, особенно секретаря райкома. Критика идет по всем позициям: и за бюрократизм, и за вранье, и за приписки, и за демагогию ругают власть собравшиеся в избе люди. Говорят откровенно, остро, доверительно, открыто – о самом наболевшем, ничего не тая друг от друга и выплескивая накопившуюся горечь. Говорят как ЛЮДИ, и говорят ПРАВДУ о жизни. Настоящую, живую и наболевшую. И вдруг происходит КРУТОЙ ПОВОРОТ СЮЖЕТА. В избу заходит учительница Акулина Семеновна. И оказывается, что в правлении собрались не просто мужики, а коммунисты колхоза. И не для разговора о том, о сем, а для того, чтобы провести партийное собрание. Что же следует дальше? Люди те же. Но их как будто подменили. Они снова говорят, но теперь как будто автоматы, и высказывают мысли прямо противоположные тем, которые с такой горечью только что, до начала собрания, высказывали друг другу. Была живая речь живых людей – теперь звучат мертвые, формальные слова о том, что надо непременно выполнить директиву района и изменить принятый на колхозном собрании производственный план. -Товарищи,- сказал председатель колхоза.- Райком и райисполком не утвердили нашего производственного плана. Я считаю, что мы кое-что не предусмотрели и пустили на самотек. Это не к лицу нам. Мы не провели разъяснительной работы с массой и не убедили ее. А людей убеждать надо, товарищи. Мы с вами являемся рычагами партии в колхозной деревне – на что нам указали в райкоме и в райисполкоме… «С этим согласились все выступавшие в прениях…Расхождений во мнениях не обнаружилось…. Собрание закончилось. И тут происходит НОВЫЙ КРУТОЙ ПОВОРОТ СЮЖЕТА. Вдруг заговорило радио – передавались материалы о подготовке к ХХ съезду. Это сообщение все выслушали молча и стали расходиться. А когда шли по темной грязной улице – снова разговаривали не как коммунисты «при исполнении», а как люди – о жизни, о быте, о работе. «И снова это были чистые, сердечные, прямые люди. Люди, а не рычаги». «Рычаги» соединили в себе социальную остроту «овечкинского» направления и обличительную резкость направления «критического». Но в то же время «Рычаги» – это совсем иной, качественно иной уровень понимания, или, лучше сказать, проникновения в суть изображаемого явления. Критическое направление занималось в основном разоблачением и моральной критикой бюрократов. Овечкинское направление докапывалось до настоящих социальных корней административно-командной системы. Но и в том и в другом случае – при всей остроте критики – не было покушения на «основы». Да и «партия» оставалась «неприкасаемой», как бы вне критики, и «народ» рассматривался в общем лишь как жертва эксперимента. Яшин взглянул в корень. Самое главное следствие (и сущность) «культа», самый страшный разрушительный результат того, что произошло в стране после революции – раздвоение сознания, двойной стандарт как норма существования и поведения, «двоемыслие» - тоже «криводушие» и тот же «миметизм», которые показали в своих романах Леонов и Пастернак как результат догматического насилия фанатиков идеи над живой жизнью. Но еще более важно: все это осознано и показано не в жанре кошмарного «триллера», и не на внешне-тематическом уровне живописания «ужасов культа»; художественный анализ ведется Яшиным, казалось бы, на бытовом, а по сути, – на самом глубинном уровне. На уровне обыденного сознания, обыденной ситуации, на примере самой привычной житейской сцены, повторявшейся повсюду ежедневно и ежечасно и знакомой буквально всем и каждому в стране – коммунистам, комсомольцам, пионерам, беспартийным. Самое главное в истории совершается не в Кремле, а в самой что ни на есть обычной жизни, где идет то, что Л. Толстой называл «роевым движением». В деревенской избе. В городской квартире. В колхозной конторе. В заводском цехе…