Англия между столетней войной и столетней междоусобицей

Предания о смерти королей. Англия между столетней войной и столетней междоусобицей Часть 2 «…Давайте сядем наземь и припомним Предания о смерти королей. Тот был низложен, тот убит в бою, Тот призраками жертв своих замучен, Тот был отравлен собственной женой, А тот во сне зарезан, – всех убили. Внутри венца, который окружает Нам, государям, бренное чело...» Уильям Шекспир, «Ричард II», Акт III, сцена 2 О фильмах Сегодня мы «добьем» исторические хроники Уильяма Шекспира. Если у вас есть желание, посмотрите трилогию «Генрих VI» из цикла «Пустая корона», поделенную режиссером Домиником Куком на две се­рии. Но мы сосредоточимся на истории «вселенского злодея» Ричарда III. Если у вас есть силы смотрите дополнительно фильм «Ричард III» того же Кука в «Пустой короне», наслаждаясь игрой сэра Майкла Гэмбона, дамы Джуди Денч и пока не титулованно­го Бенедикта Камбербэтча. А мы займемся разбором элегантной ленты 1985 года «Ричард III» британца Ричарда Локрейна с сэром Иэном МакКелле­ном (Гендальфом во «Властелине колец») и Робертом Дауни-младшим (Железным человеком). Этот блистательный дуэт вы можете увидеть и в другом историческом фильме – «Королевская милость» – о временах Карла II Стюарта. Картина Локрейна получила премии Британской и Европейской киноакадемий, «Серебряного медведя» Берлинского МКФ и была номинирована на «Оскара» и «Золотой глобус». А также проанализируем ленту Аль Пачино «В поисках Ричарда» 1996 года. Аль Пачино в поисках Ричарда Это очень любопытное киноисследование, где в сцены из пьесы Шекспира вмонтированы документальные врезки-интервью с маститыми шескпиро­ведами и рядовыми американцами, а также английскими и американскими актерами, включая Ванессу Редгрейв, Кеннета Брана и любимого мною Джеймса Эрл Джонса. А саму пьесу, кроме Аль Пачино, разыгрывают Алек Болдуин, Кевин Спейси и Вайно­на Райдер. И если вы хотите понять, что такое магия кино, то посмотрите сцену, где Ричард III соблазняет леди Анну. Небритый Аль Пачино в мятых вельветовых штанах и гавайской рубахе навыпуск, с перевернутой бейсболкой на взъерошенной голове, похожий скорее на старого еврея, чем на итальянца, вдруг превращается на ваших глазах в притягательного мачо с таким магнетическим взглядом и обворожительной улыбкой, что ты готов верить всему, что он скажет. Невольно напрашивается анало­гия с пушкинским Дон Жуаном, который соблазняет другую Анну у могилы её мужа Командора. И еще: фильм Аль Пачино дает очень близкое мне по духу ощущение, что по большому счету «жизнь – есть сон». В любом случае, влияние пьесы Шекспира на мировую культуру так велико, что мы все по-прежнему находимся в поисках Ричарда. Краткое содержание предыдущих серий Итак, храбрый победитель в битве при Азенкуре молодой Генрих V (1386–1422) Лан­кастер, правнук Эдуарда III от четвертого сына Джона Гонта, неожиданно умер во Франции «на марше». И договор, по которому ему досталась в жены французская принцесса Екатерина Валуа и французский престол после смерти безумного тестя Карла VI, превратился в дым. То есть принцесса осталась и даже уже с ребенком, а вот француз­ский трон уплыл. Из Франции, где с помощью Жанны д’Арк к власти пришел сын Карла VI Карл VII Валуа, англичанам пришлось с долгими арьергардными боями ретироваться. А на престоле Англии остался англо-французский младенец Генрих VI, подверженный тем же приступам безумия, что и его французский дед Карл VI. Это была «генетическая месть» французов за позор Креси, Пуатье и Азенкура. Или необъяснимый знак про­видения, забравшего величайшего правителя Англии после его величайшей победы и посадившего на трон дитя и телом, и умом. В 1423 году английский парламент принес младенцу Генриху Ланкастеру присягу и сфор­мировал при нем регентский совет во главе со старшим (из оставшихся в живых) братом покойного Генриха V – Джоном Бедфордом (1389–1435), дядей маленького короля. Надо сказать, что Генриху V Ланкастеру повезло с братьями, это были верные короне и преданные наследнику мужи, ни один из которых не посягнул за семнадцать лет со дня смерти брата-короля на такую близкую и желанную корону. С преданностью относились к королю и прочая многочисленная родня, включая Ричарда Йорка – его троюродного брата и возможного короля Англии (если бы Генрих IV не узурпировал власть), ведь он являлся потомком второго сына многодетного Эдуарда III, а нынешний король Генрих был потомком третьего сына-узурпатора. К сожалению, совет из дядьев нашел малахольному королю очень неудачную королевну, А ведь тот не хотел, упирался: книги и молит­вы он ставил выше брака. Но опекуны надеялись продлить свое влияние на короля теперь через жену и выбрали для этого самую неподходящую невесту – Маргариту Анжуйскую (1430–1482) – французскую принцессу из обедневшей ветви, юную, но очень тщеславную. Мар­гарита намертво впилась в полнокровную английскую корону, быстро стреножив своего слабовольного мужа Генриха. Её стараниями недовольство Ричарда Йорка и его двоюродного брата, прозванного за политическую активность «делателем королей», Ричарда Уорика переросло в озлобление против Ланка­стеров. Её стараниями была сформирована агрессивная партия войны вокруг короля Генриха Ланкастера, отвергавшая все статус-кво прежних лет. Хороший враг – мертвый враг. Так вспыхнула война Ланкастеров и Йорков – двух ветвей королевского рода Плантагенетов. Ведь Генрих VI или послушно следовал воинственным советам жены, или отклю­чался, переходя в иные, неведомые нам миры на целые месяцы. Вот откуда разговоры о том, как, в очередной раз очнувшись, он сильно удивился, что у него уже родился сын. Для лагеря Йорков рождение законного наследника было катастрофой, лишь подогревшей распрю, ведь те­перь даже при низложении недееспособного короля корона переходила к его сыну и регентскому совету. (Кстати, у деликатного в этом случае Шекспира вы не найдете и намека на невменяемость монарха.) Знаменитая и тоже выдуманная Шекспиром сце­на в саду, где английская знать разделилась на сторонников Алой (Ланкастеры) и Белой (Йорки) роз с раздачей самих символов, оборванных с душистых кустов. А все из-за того, что славный король Эдуард III слишком долго жил и нарожал с королевой Филиппой слишком много сыновей. Кстати, хотя Шекспир и придумал разделение на алую и белую розы, но сде­лал он это в полном соответствии с нравами и стилем XV века, где царили символы, девизы, гербы, аллегории, знаки, нашивки и эмблемы. Так «Mappa Mundi» XV столетия, с одной стороны, стала более реалистична, но с другой – не потеряла ни черточки из своей насыщенности и всеохватности. Просто сама всеохватность покрылась теперь толстым слоем символизма. Впрочем, сначала в ходе реального и долгого (почти 15-летнего) противостояния партии королевы Маргариты (Ланка­стеров) и партии Ричарда Йорка последний не раз демонстрировал, что он уважает право короля Генриха на корону и готов честно ему служить. И несколько раз, когда у него была возможность взять корону силой, он этого не делал, например, когда в 1463 году он стал лордом-протектором при короле, впавшем в очередной раз в бес­сознательное забытье, или после военной победы 1455 года. По иронии судьбы его порядочность в это время была вредна для Англии, так как его противник Маргарита считала, что надо жестко «зачистить» всю поляну от Йорков, выполоть их как ядо­витый сорняк. Если бы Генрих VI не получил в жены такую честолюбивую бестию, может быть, его царствование и осталось бы блеклым, но мирным, с дракой знати под ковром. Ведь держался же он на троне первые восемнадцать лет без открытых боевых столкновений. Однако, благодаря агрессивности королевы, дело все-таки дошло до крови, и в битве при Уэйкфилде в 1460 году Ланкастеры нанесли сокрушительный удар Йоркам, и родоначальник Ричард Йорк Плантагенет был убит королевой Маргаритой. Но на замену ему пришло новое поколение трех его сыновей Эдуарда, Джорджа и Ричарда (все они герои нашего фильма «Ричард III»), а также их двоюродного брата Ричарда Уорика – «делателя королей». И противостоя­ние продолжилось с еще большим ожесточением в течение следующих 10 лет. 1461. Новый король по версии Йорков Сначала Англия пришла к промежуточной победе Йорков во главе с Ричардом Уориком и как резуль­тат к бегству короля Генриха VI с семейством в Шотландию и восхождению на цар­ство старшего сына Ричарда Плантагенета Эдуарда IV Йорка, чьи последние годы жизни мы застанем в фильме Локрейна. Казалось, войне роз пришел конец. Англия получила молодого, белокурого, статного красавца, так похожего на своего предка славного Эдуарда I Длинноногого. И заметьте, совершенно вменяемого, более того веселого и смышленого. Но случи­лось невероятное: новый славный король Йорк умудрился поссориться с родней и лучшим другом – графом Уориком, Ричардом Невиллом, «делателем королей». Любвеобильный 20-летний Эдуард был гедонист и любитель вдовушек. Одна из них, красавица Елизавета Грей (1437–1492), в девичестве Вудвилл, оказалась обладатель­ницей не только редкой красоты золотых волос, но и столь же редкой железной воли и смогла привести молодого повесу к алтарю. В нашем фильме её играет нежная Аннет Беннинг. Конечно, это был мезальянс, поэтому Эдуард скрывал этот брак от обществен­ности почти полгода. Во-первых, Елизавета была на пять лет его старше. Во-вторых, у нее уже было двое или трое детей от первого брака (а не один сын, как стыдливо признается она в фильме). В-третьих, она была из благородной, но не очень знатной семьи, что оскорбило «аристократическую общественность». В-четвертых, её покой­ный муж и родня сражались на стороне Ланкастеров, и все йоркисты злились, что главный королевский приз достался клану изменницы. А приданое Елизаветы Вудвилл оказалось гибельным и для Англии, и для короля, и для самой не­весты. Имя ему – семья в самом негативном, мафиозном смысле этого слова. Пятеро братьев, семь сестер и двое сыновей от первого брака оккупировали все жизненное пространство вокруг трона и стали оттеснять прежних фаворитов ко­роля и в первую очередь Ричарда Невилла, графа Уорика. Видя, как стремительно тает его влияние при дворе, оскорбленный граф Уорик (как делатель королей) решил сделать себе нового короля из второго сына уби­енного Ричарда Плантагенета и младшего брата Эдуарда – Джорджа Кларенса. И тот, несмотря на все милости, которыми его осыпал брат Эдуард, криводушно согласился. Жадный, завистливый и нестойкий «клиент» склонился на уговоры графа Уорика и, игнорируя запрет короля, женился на старшей дочери Уорика, взяв разрешение на­прямую, через голову Эдуарда, у Папы римского. Сначала комбинация, задуманная Уориком, не имела неоланкастерского душ­ка. Они хотели только отстранить новых недостойных фаворитов – род­ственников королевы Елизаветы. А когда легкомысленный Эдуард выехал с неболь­шим отрядом приструнить бузотеров, то многоопытный Уорик легко одержал в этой схватке верх и вежливо, но твердо пленил короля Эдуарда, как десять лет назад пле­нил Генриха VI, – вот уж действительно «делатель королей». Однако Эдуард IV смог через несколько недель выскользнуть из-под жесткой опеки Уорика, собрать настоящее войско и вернуть себе корону. Бежать с острова пришлось уже Уорику и Джорджу Кла­ренсу. Причем в логово прежнего врага, во Францию, к Людовику XI (1423–1483), ко­торый тоже не жаловал Йорков. Коварная привычка англичан называть своих героев по титулам, а не по фами­лиям, совершенно сбивает с толку не включенного в эту систему читателя и зрителя. Особая сложность связана с тем, что титулы эти после пресечения рода или тяжелой провинности их носителя перед короной монарх мог передать другим аристократам. Поэтому владетели одного и того же титула не всегда были родней. Например, герцо­гом Глостером поочередно были: сначала сын Эдуарда III, Томас Глостер, которого пле­мянник Ричард II отправил в ссылку в Кале и там прикончил. Потом этот титул достался нашему сегодняшнему Хемфри Глостеру, брату Генриха V, которого прикончили наемные убийцы, а потом этот несчастливый титул перешел к Ричарду Глостеру Йорку, брату короля Эдуарда IV и будущему коро­лю Ричарду III, который тоже плохо кончил. Период войны роз в этом смысле самый запутанный, потому что часть знати не признавала отнятие у них земель и титулов тем или другим королем. Поэтому, например, по версии сторонников Йорков графом Нортумберленд был Джон Невилл-Монтегю, а по версии Ланкастеров – Генри Перси. И даже принцев Уэльских было целых два и оба Эдуарды! Неожиданно заполучив в свою паутину графа Уорика и Джорджа Кларенса, коварный Людовик XI (о котором у нас еще пойдет речь) проявил недюжинные дипломатические способности и помирил их со злейшим врагом Мар­гаритой Анжуйской, причем Уорик в знак верности выдал свою младшую дочь Анну за принца Уэльского (по версии Ланкастеров) Эдуарда, сына безумного Генриха VI. Вы помните, что несчастный Генрих VI все это время томился в Тауэре? Шекспир, как обычно, спрессовывает время, и кажется, что события стремительно накатываются одно за другим, а на самом деле их разделяет два-три, а иногда и пять лет. Благословив этот новый адский союз неоланкастерцев деньгами и войском, Людовик XI отправил Уорика обратно на Альбион. Скупой на личные нужды Людо­вик на стратегические государственные расходы денег не жалел. Осторожная экс-королева Маргарита Анжуйская, не желая попасть снова в ловушку, настояла на воз­вращении Уорика в Англию первым, чтобы тот смог доказать свою приверженность новому делу, а потом уж и она последует за ним. И это естественное недоверие к прежним врагам погубило все дело. Маргарита прибыла на остров с подкреплением трагически поздно: на следующее утро после рокового сражения, которое Уорик про­играл вместе с жизнью. А еще говорят, что Шекспир драматизирует события. Жизнь сама подавала ему роковые примеры. 1470 год. Возвращение старого короля по версии Ланкастеров Однако мы забежали вперед. Уорик с войском вернулись в Англию и разбили отряды своего брата и бывшего друга короля Эдуарда. Колесо фортуны снова бешено закрутилось, и теперь бежать из Англии пришлось уже королю Эдуарду IV Йорку с братом Ричардом (будущим Ричардом III). Они нашли убе­жище в Голландии, где тайно получили помощь в «живой силе и технике» от свояка – герцога Бургундии Карла Смелого. А почти без крови победившему Уорику ничего не оставалось, как вынуть из пыльного сундука – заточения в Тауэре – короля Генриха VI Ланкастера и вновь объявить его монархом, а прежнего Эдуарда – узурпатором. Какой-то безумный, кровавый карнавал, в котором перестаешь сочувствовать кому бы то ни было. Все одинаково корыстны, самолюбивы и подлы. Кроме безумного короля Генриха VI. При таком раскладе Джорджу Кларенсу Йорку корона, ради которой он пре­дал старшего брата, короля Эдуарда IV, уже не светила. Естественно, что он снова начал подумывать, как переметнуться к брату в стан Йорков, не отпуская при этом жену – старшую дочку Уорика и её огромное приданое. Двойной провал и гибель династии Ланкастеров Мог ли безумный король Генрих VI Ланкастер вновь утвердиться на троне с помощью перебежчика графа Уорика? Ведь ему на смену уже подрастал вполне вменяемый и очень воинственный сын Эдуард, бежавший вместе с матерью Маргаритой Анжуйской во Францию и собиравшийся с силами для возвращения на родину? Очевидно, мог. Народ так устал от войны, что готов был согласиться на любого монарха, лишь бы он принес мир. Опасаясь такого поворота событий, сбежавший Эдуард IV Йорк не­ожиданно напомнил о себе отчаянной военной авантюрой. Он стремительно десан­тировался на остров и с ходу атаковал войска своего прежнего друга, кузена графа Уорика, который заправлял всеми делами английского королевства от имени Генриха VI Ланкастера. И столь же неожиданно победил. В сериале «Пустая корона» эта трагическая и кровавая битва показана довольно вялой стыч­кой. Но там есть отличная шекспировская сцена, где окончательно разгромленный король Генрих Ланкастер наблюдает горестную изнанку любого сражения. Воин, склонившийся над трупом врага, чтобы обчистить его карманы, неожиданно узнает в погибшем своего отца. А чуть поодаль другой несчастный с ужасом осознает, что в пылу боя зарубил собственного сына. Шекспир с присущим ему отвращением к войне напоминает нам, что война роз вдвойне преступна, потому что это братоубийствен­ная схватка и даже более того, отцеубийственная и сыноубийственная. Но эта метафора могла быть и реальностью. В фильме для удобства зрителей актерам аккуратно прикрепили на доспехи алые или белые нашивки. На самом деле военной формы в то время еще не было, при сшибке в рукопашной все рубили всех и могли в пылу зарубить своих. У знаменитой победы йорков при Барнете 1471 года было две особенно­сти: невероятное военное везение Эдуарда IV и очередное предательство Джорджа Кларенса-Йорка, который в решающий момент выступил на стороне брата, а не тестя. Разгром Ланкастеров был в двух частях, вернее, в двух битвах, которые в фильме «Пу­стая корона» и пьесе Шекспира слиты воедино. Сначала в битве при Барнете Уорик потерпел поражение и был убит вместе со своим братом Монтегю. А следом из Фран­ции, опоздав всего на один день, прибыла с новым войском королева Маргарита Ан­жуйская, но и она была разбита при Тьюксбери. Восемнадцатилетний принц Уэльский Эдуард Ланкастер тоже погиб в этом сражении. Надо ли уточнять, что нет никаких сведений о том, будто пленного принца Эдуарда убил наш Ричард Глостер, как и Уорика, тем более ударом в спину. Ричард уважал Уорика и был искренне к нему привязан, ведь в отрочестве Ричард провел в его доме несколько счастливых лет, более того, он был влюблен в его младшую дочь Анну, отданную в жены принцу Уэльскому. Королеву Маргариту Анжуйскую взяли в плен и, протомив четыре года в за­ключении, в 1475 году отправили домой, во Францию. Её агрессивная политика оказалась столь пагубна для страны, что постфактум на нее повесили всех английских собак. Ведь Маргарита – злобная фурия, еще одна «французская волчица», на которую было удобно свалить все грехи гражданской войны. В России так же не любили императрицу Александру, считали её «немкой», плохо влияющей на царя – батюшку Николая II. И распускали слухи, что она любовница Григория Распутина. Моралите: 1469–1471-е – самые сумасшедшие три года в жизни Англии XV века. Корона действительно пустым обручем перекидывалась, словно при игре в серсо, из одних рук в другие. Я уже говорила, что гражданская «война роз» поражает своей запутан­ностью и жестокостью. Дополните это мрачное время двадцатилетней междоусобицы полнейшим «бандитским беспределом» рыскавших по всей стране шаек оголодавших дезертиров, а также грабежами на море пиратов, расплодившихся по всему проливу. Но для нас, сегодняшних, эта война кажется тем более бессмысленной, что в ней речь не идет о борьбе за национальные интересы, религиозные или революци­онно-демократические идеалы: свободы-равенства-братства. С обеих сторон сража­лись английские, шотландские и французские наемники. На то время люди вполне будничной профессии, а для нас – головорезы без принципов, ведомые одной на­живой. Поэтому в этой войне нет героев, а только сомнительные победители. И по­сле убиенного безумного короля Генриха VI одной из достойнейших личностей на сцене истории оставался его младший собрат Ричард (III) Глостер Йорк – бесстрашный воин, преданный друг, могучий государственный ум и «морально устойчивый» семьянин в отличие от своего старшего брата-короля Эдуарда – выпивохи и бабника. Уверена, не соблаз­нись наш Ричард пустотой короны после смерти брата-короля, он так и остался бы героем на все времена. Именно корона сделала из него «вселенского злодея». Пустая корона. Однако, несмотря на бурную жизнь Генриха VI, находившегося у вла­сти пятьдесят один год с перерывами, и целых три именных драмы Шекспира, он как персонаж не пользуется большой популярностью ни в кинематографе, ни в театре. Впрочем, как и одноименная трилогия Шекспира. Одна из причин этого – ее слабая психологиче­ская достоверность, обычно не свойственная Шекспиру, и полная несоотнесенность с историей, и без того изрядно запутанной. К этому прибавляются еще и слишком оскорбительные высказывания в адрес французов и Жанны д’Арк, включая дикую вы­думку, что в момент гибели Жанна просила пощады, ссылаясь на свою беременность, а возможными отцами будущего ребенка называла сразу трех любовников. Не очень удачной, на мой взгляд, оказалась и экранизация этой пьесы в «Пустой короне» И участие Бенедикта Камбербэтча, сыгравшего в этом фильме роль Ричарда Йорка (в будущем III) лишь усугубляет провал. С одной стороны, его живая и яркая игра подчеркивает невнятность остальных актеров. С другой – ему так нравится имитировать уродство своего героя, он так упивается счастливой для артиста возможностью перевоплотиться в горбуна, (авторы даже вставили в фильм сцену, где он крупным планом обнажается по пояс, демонстрируя ужасающие физиологические подробности своего уродства), что совершенно коверкает тем самым и образ самого Ричарда. Возможно, Камбербэтчу не дает покоя слава его старшего соотечественника Иэна МакКеллена, который в сцене соблазнения Анны Невилл раз­девался на спектакле по пояс. Кстати, более чуткий к законам кино Локрейн не перенес эту находку в 1996 году на экран, когда снимал своего «Ричарда» с МакКелленом. Ричард III Столь же проходной в истории оказалась и судьба следующего короля Англии – Эдуарда IV Йорка, скрывавшегося в тени своих могучих отца, младшего брата и кузена – «делателя королей». А вот «вселенскому злодею» Ричарду III повезло со сценическим воплощением куда больше. Эту пьесу Шекспира ставят и экранизируют снова и снова по всему свету. Есть в ней что-то гипнотическое. До написания этой вещи в 1593 году он был автором всего лишь несколь­ких удачных, но проходных пьес. Начиная с «Ричарда III» к нему пришла слава, по всей видимости, навсегда. Король Англии Ричард III в компании с королем Испании Филиппом II и кардиналом Франции Ришелье – прекрасные примеры жертв истори­ческого террора, имя которому черный пиар. Отмыться от него невозможно, особен­но когда тебя вываливают в грязи Уильям Шекспир, Шарль де Костер или Александр Дюма. И это еще раз доказывает, насколько эмоциональное восприятие «фактов» сильнее рационального знания. Конечно, мы можем учитывать, что Шекспир следовал не только зову свое­го верноподданнического сердца, но и хронике Томаса Мора (1478–1535) «История Ричарда III», написанной последним около 1513 года, то есть в первые годы правле­ния Генриха VIII Тюдора. А сам Томас Мор черпал сведения из записей и рассказов кардинала Джона Мортона, лорда-канцлера Англии, у которого Мор с тринадцати лет служил пажом и которого любил и почитал настолько высоко, что даже обессмер­тил, сделав персонажем своей знаменитой «Утопии». Жаль только, что во всей этой идиллии сам кардинал Мортон – первоисточник всех этих порочащих сведений – был лютым врагом того самого Ричарда III. История самого Ричарда III настолько освоена масс-медиа, что не нуждает­ся в подробном разборе. Напомню только, что после двадцати лет правления Эдуард IV неожиданно умер всего 42-х лет от роду, оставив целых двух наследных принцев-подростков. Однако, вокруг них, как когда-то вокруг несчастного Генриха VI, образовались две враждующие партии: вдовствующей королевы с родней, с одной стороны, и дяди Ричарда Глостера – с другой. В результате этой борьбы брак короле­вы с покойным королем Генрихом был постфактум признан незаконным, её принцев лишили права престолонаследия и, очевидно, тайно убили. И следующим в списке на престол оказался Ричард Глостер, потому как средний Джордж Кларенс за пять лет до этих событий был объявлен братом-королем государственным изменником и казнен в Тауэре. Так третий брат Йорк – Ричард Глостер – становится Ричардом III, женится на Анне Невилл – младшей дочери Уорика «делателя королей», оставшейся молодой вдовой после гибели мужа - принца Уэльского, Эдуарда Ланкастера. Но эта очередная рокировка пустой короны не принесла пользы ни стране, ни самому Ричарду, у кото­рого собственный наследник тоже умер мальчиком. А сам он сложил буйную голову в битве с оппозицией из недобитых ланкастерцев в лице Генри Тюдора и прочих недо­вольных. На этом династии Йорков и Ланкастеров пришли к окончательному краху. И в Англии почти на сто двадцать лет воцарились Тюдоры. Итак, ключевой и самой спорной фигурой в этой истории является Ричард III, о роли которого в убийстве или исчезновении его племянников-принцев спорят до сих пор. Ричард Лоуренса Оливье и Бенедикта Камбербэтча Не буду перечислять всех многочисленных Ричардов на подмостках и в кино. Упомяну только о Ричарде Лоуренса Оливье, где он не только умный и расчетливый, но и невероятно обаятельный, с легкой хромотой, возможно полученной после ранения в бою, а вовсе не врожденной. Его горб почти незаметен в специально сшитой одежде, так же, как у реального Ричарда III. Поэтому любовь к нему жены Анны Невилл вполне естественна. А все его нежные, умильные, порой умоляющие улыбочки в адрес зрителей настолько обезоруживают, что гибель злодея вызывает необъяснимую печаль. Тем более, что Оли­вье снимает последний бой Ричарда как доблестную схватку могучего вепря со стаей гончих. Вы помните, что рыцарской эмблемой Ричарда был белый вепрь? Оливье также удачно «перемонтировал» пьесу, переставил местами некоторые сцены и аккуратно ввел новые куски текста. По сравнению с угнетающей мрачностью Ричарда-Камбербэтча у него на экране просто феерия цвета, в которую со зловещей выразительностью вползают тени – как демоны, как обратная, темная сторона челове­ческой натуры, – и творят зло, иногда даже непреднамеренно. Как в сцене рокового разговора Эдуард IV с братом Джорджем Кларенсом, приведшего последнего в Тауэр. Хотя, конечно, на наш сегодняшний взгляд актеры в фильме староваты по сравнению с реальными персонажами: историческому королю Эдуарду едва за сорок, его брату Ри­чарду чуть больше двадцати. Мы как-то не обсуждали, что кинопрокат до семидесятых годов прошлого века ориентировалось на зрелых зрителей, поэтому на экранах чаще всего даже юных влюбленных могли играть возрастные актеры. Но к восьмидесятым в кинотеатры хлынули подростки, и герои фильмов сильно омолодились. Зато внешне образ Ричарда – Оливье самый близкий к «реальному» Ричарду, реконструкцию лица которого сделали художники по найденному недавно черепу. Вы, наверное, читали в новостях, что останки короля Ричарда были обнаружены в 2012 году на стоянке в Лестере? В Камбербэтче для меня нет ни тени того обаяния зла, которое так подкупает в Ричарде Лоуренса Оливье и Иэна МакКеллена. Ведь авторы «Пустой короны» лиша­ют его даже признанного Шекспиром и Мором бесстрашия, подменяя его радостью убийства и демонстрируя, как нравится Ричарду убивать беззащитных ударом в спи­ну, включая своего двоюродного брата Ричарда Невилла, графа Уорика. Что тоже под­лая ложь, даже Шекспиру с Мором совесть не позволила приписать это убийство Ри­чарду. А монологи Ричарда, обращенные к зрителю, Камбербэтч произносит с таким самолюбованием, с таким упоением, что становится похож на современного маньяка, который убивает не за корону или власть, а за телевизионную или сетевую славу. По­том такие уроды сидят в тюрьме в ожидании электрического стула и строчат мемуары, смакуя подробности своих изуверств. Прибавьте к этому тяжелую мрачность костюмов и интерьеров, в которых происходит действие в «Ричарде III» Доминика Кука. Темные застенки, вместо покоев, где нет окон, а тусклый свет падает в оконца-люки откуда-то сверху. Все герои, кроме светлого мученика Генриха VI, словно взяты с полотен Босха. Невольно закрадывает­ся мысль, может, Доминик Кук просто мизантроп? А возможно, ему не давали покоя лавры Дерека Джармена с его мрачным «Эдуардом II». Но там, где у Джармена все поглощает сумрачный темно-синий космос, от которого бегут мурашки по телу, здесь все превращается в липкую темную грязь и вызывает почти брезгливость. Поэтому я при всей любви к Бенедикту Камбербэтчу не стала бы смотреть его «Ричарда III». «Ричард III» Ричарда Локрейна В этом длинном ряду поклонников злодея наш сегодняшний Ричард Локрей­на тоже выделяется. Авторы переносят действие шекспировской пьесы из восьми­десятых годов XV века в тридцатые годы XX столетия, когда Англия едва не попала под обаяние зла и с симпатией разглядывала через пролив «новый порядок» фюрера. А сэр Освальд Мосли (1896–1980) – британский политик, баронет и основатель Бри­танского союза фашистов – яростно сражался с сэром Уинстоном Черчиллем (1874– 1965), пока только на страницах газет. Что ж, если Джеффри Чосер обратил древнегреческих воинов в средневеко­вых рыцарей, а Уильям Шекспир преобразил Гамлета и Макбета в своих современ­ников, то почему бы и нам не попробовать. Кстати, обратите внимание на саундтрек фильма. Джазовая композиция, которую исполняет в картине реальная певица Стейси Кент, это фокстрот Тревора Джонса на стихи Кристофера Марло. Не так далеко от нас этот XVI век. Я всегда радуюсь удачным переносам истории во времени, ведь они по­зволяют вычленить суть драмы человеческих судеб и показать, насколько конфликты XV столетия близки нам сегодняшним. Справедливости ради надо уточнить, что МакКеллен написал сценарий по мотивам уже существующей театральной постановки (в которой он играл Ричарда) очень сильного британского театрального и кинорежиссера Ричарда Айра. Именно Айр снимал в первой части «Пустой короны» ленту о «Ричарде II», а также отличный фильм о театре времен Карла II Стюарта «Красота по-английски» («Stage beauty»). К сожалению, а может к счастью, Айр отказался от идеи МакКеллена пере­нести спектакль на экран, и актер неожиданно нашел единомышленника в Ричарде Локрейне – режиссере, раньше не интересовавшемся историческим кино. Локрейн пришел в кино довольно поздно, будучи уже «широко известным в узких кругах» скульптором и дизайнером. Как режиссер Локрейн работал неспешно, снимая не больше двух, правда, всегда неплохих, фильмов в десять лет. Однако энтузиазм МакКеллена был настолько велик, что он смог увлечь своим проектом не только режиссера, взявшегося за доработку сценария, но и шекспироведа Джонатана Бате, который даже помог составить игровое приложение для айпада по «Ричарду III» с подробной картой старого Лондона, схемой передвиже­ния персонажей и возможностью послушать любой кусок из пьесы. Событийно это кино так же, как и остальные ленты, следует за версией Шекспира, но переносит действие в Ан­глию тридцатых годов XX века. Это период становления двух европейских деспотов: Гитлера, поэтому в фильме так много военной эстетики, стилистически родственной Третьему рейху; и Сталина, поэтому Ричард Глостер у Локрейна показан не столько горбуном, сколько сухоручкой. Возрастание обоих тиранов шло при легкомыслен­ном или трусливом попустительстве остальных европейских стран, не исключая Бри­танию. Всем известно, что во время своего недолгого царствования Эдуард VIII вы­ступал против вмешательства во внутренние дела Германии, поддерживал агрессию Муссолини в конфликте с Эфиопией, а некоторые члены правительства даже считали американскую жену короля, Уоллис Симпсон, «засланным казачком» – агентом на­цистской Германии. Что было бы с Европой, если бы Эдуард остался у власти, призвал возглавить правительство не Уинстона Черчилля, а Освальда Мосли? Ведь в реальной Англия борьба тоже шла между Черчиллем и Чемберленом. Как говорил Черчилль про согла­шение своего предшественника Чемберлена с Германией: «Между честью и миром мы выбрали мир. И теперь у нас нет ни чести, ни мира». Да, зрителям есть о чем призаду­маться, наблюдая за восхождением Ричарда Глостера Йорка в ленте Локрейна. Одно­временно этот перенос во времени облегчает тяжеловесный пафос и старомодность шекспировского стиха и обнажает под ним злободневные вопросы дня сегодняшнего: насколько государству выгодна «сильная рука» и что влечет за собой воцарение этой руки. Так, по версии Локрейна, Ричард уничтожает не элиту страны, а мягкотелую интеллигенцию, чтобы сделать власть более эффективной. Одним словом, он – эф­фективный менеджер. Но больше всего этот фильм подкупает меня огромным внутренним вооду­шевлением, которое чувствуется в каждом кадре картины, в игре актеров и в работе всей съемочной группы. И этот «бешеный драйв», как теперь принято называть эн­тузиазм, живо передается зрителям, поэтому киносеанс пролетает на одном дыха­нии. Думаю, воодушевление – это вообще ключ к пониманию всего, что связано с этим фильмом. А ведь про такие картины маститые продюсеры обычно говорят: «не жилец». И это одна из причин, почему за нее не взялся Сэр Ричард Айр, ставивший театральную версию Ричарда. Все составляющие для провала были в наличии: сценарист – дилетант, мало что смыслящий в кинопроцессе, в соавторстве с режиссером – дилетантом в истори­ческом кино – и маломощными продюсерами – тоже дилетантами в своем деле, так плохо рассчитавшими бюджет, что обанкротились посредине фильма. Но основной движущей силой фильма была не выгода, касса или надежда на славу, признание и награды, а воодушевление. Страстное желание Иэна МакКеллена так воодушевило Локрейна, что вместе они смоги воодушевить продюсеров и всю съемочную группу. В одном из интервью Локрейн рассказал, что когда на полпути, вернее на полном скаку, у них закончились деньги, он не только отдал на съемки весь свой гонорар в двести тысяч фунтов, но уго­ворил продюсера вложить еще свои личные пятьдесят тысяч. Потом Локрейн созвал всю съемочную группу, включая рабочих сцены и водителей, и, показав им отснятый материал, призвал к солидарности. Очевидно, этот призыв был полон такой пылко­сти, что на него откликнулась вся труппа и не только закончила фильм за мизерные гонорары, но и выложилась по полной, предлагая порою отличные и малобюджетные идеи. Например, в сцене воззвания Ричарда на царство бесплатно снимались двести добровольцев в собственных чёрных одеждах, среди которых был и сам МакКеллен с сестрой Джин, и Кристин Скотт Томас с друзьями. Локрейн оказался режиссером, также способным предлагать сумасшедшие идеи. Например, сцена убийства Кларенса снималась в военном бомбоубежище в Ричмонде, и группу решено было опускать на место краном в большой строительной люльке. Художник-постановщик Тони Берроу тоже прыгнул выше головы, воссоздав иллюзорный и одновременно узнаваемый образ Британии между двумя мировыми войнами, где ар-деко предвоенной эпохи переплетается со строгостью эпохи викто­рианской и пышностью средневековой Англии. Поэтому номинация на «Оскар», полу­ченная Тони Берроу, более чем заслужена. Электростанция превратилась у авторов в Лондонский Тауэр, а музей паровозов на Ланкашине стал местом битвы при Босуорте. Воодушевление коснулось своими божественными крылами и оператора кар­тины Питера Бизиу. Мы знаем его по нашумевшему когда-то фильму с молодым Микки Рурком «Восемь с половиной недель», хотя «Оскара» Бизиу получил за «Мис­сисипи в огне». Он снимал еще один очень примечательный фильм «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда. Но лучший его фильм, думаю, все-таки «Ри­чард» – странный, завораживающий сплав открытого, отважного экспрессионизма и псевдо-реализма прерафаэлитов, где брошенные Шекспиром слова о Ричарде как «о пауке в банке» преображаются в кадры реального паука, бегущего по мертвенно- бледному прекрасному лицу королевы Анны. Сразу понимаешь, что это тот самый ядовитый Паук-Ричард. Снова отсылаю вас к Википедии, где автор статьи прекрасно подметил все эти переводы шекспировского текста в зрительные образы и описал их тоже с большим воодушевлением. А значит, магия заряда энтузиазма МакКеллена на­крыла не одну меня. В фильме задействованы замечательные актеры, но, пожалуй, самая драма­тическая и тоже полная воодушевления история связана с Аннет Беннинг, сыграв­шей королеву Елизавету Вудвилл – жену Эдуарда IV. Елизавета – основной женский персонаж в картине, смягчающий и уравновешивающий жестокость Ричарда, поэто­му авторам нужна была «женственная звезда». Локрейн, поведавший эту историю в прессе, не называет по имени актрису, ставшую первой найденной ими звездой. А просто рассказывает, как в первый съемочный день, который пришелся на пятницу, на площадку приехал МакКеллен с букетом белых лилий для примы. Он ведь по сю­жету галантный соблазнитель. А Локрейн ему сказал, что всё пропало, съемки сры­ваются, потому что актриса в последний момент отказалась от роли. Раздавленные этой катастрофой, они поехали на такси домой к Иэну, чтобы напиться, но по дороге вспомнили, что за полгода до этой роковой пятницы, когда съемки еще только за­тевались, они хотели взять на роль королевы Аннет Беннинг, но что-то не срослось. Дома Локрейн, порывшись в записной книжке, нашел единственную зацепку: старый телефонный номер мужа Аннет – Уоррена Битти, с которым режиссер когда-то работал. В Лондоне был поздний пятничный вечер, в Лос-Анджелесе раннее субботнее утро. Локрейн набирал номер снова и снова, но на долгие гудки никто не отзывался. После нескольких неудачных попыток режиссер, прижав трубку подбородком к плечу, собрался долить себе виски, но вдруг услышал на том конце голос, и – о чудо! – это был явно голос англичанина! И правда, ответивший оказался англичанином, помощни­ком Уоррена Битти, который случайно услышал их звонок, раздававшийся из давно не жилого флигеля, где десять лет назад располагался офис Битти и откуда этот телефон забыли забрать. Но это была только первая половина невероятной удачи, вторая поло­вина заключалась в том, что помощник обожал Иэна МакКеллена и с воодушевлением бросился ему на помощь. Он нашел в городе людей, у которых была копия сценария, договорился с Беннинг и так отчаянно её уговаривал, что она согласилась прочесть сце­нарий за выходные, тем более, что у нее неожиданно образовалось окно в съемках. Надо ли говорить, что Аннет Беннинг так воодушевилась сценарием, что прилетела в Лондон в воскресенье вечером, и в понедельник они начали снимать это удивительное кино. МакКеллен с Локрейном хорошо поработали над сценарием, сильно, но вир­туозно сократив пьесу Шекспира до одного часа сорока минут экранного времени. Причем первые десять минут на экране идет сплошной «экшен» без слов. Дерзко, но эффектно авторы вводят нас в курс дела битвы при Тьюксбери. Они удаляют из сюжета «ходячего мертвеца» – Маргариту Анжуйскую, разделив её проклятия между оставшимися королевами. Знаменитый монолог Ричарда о «зиме нашего недоволь­ства» разрезают на две части: одна становится публичным выступлением на балу в честь победы, а другая – интимным признанием самому себе и зрителю не только в переносном, но и в прямом смысле, так как дело происходит в мужском туалете. Легкий, пританцовывающий, несмотря на хромоту, ухмыляющийся Ричард МакКелле­на, с обезоруживающей откровенностью демонстрирующий нам свой паучий арсенал охотника, состоящий из капканов, сетей и ловушек, – притягивает зрителя как магнит. Как шокирующе бравирует он своим уродством, когда обвиняет королеву Елизавету Вудвилл в порче. До таких высот лицедейства доходил только французский король Филипп-Август, обвинивший Ричарда Львиное Сердце в том, что тот его отравил в Акре и Филипп из-за него окривел. А лоск военной формы Ричарда и его тонкие усики отсылают нас к герою-любовнику тридцатых годов XX столетия «королю Голливуда» Кларку Гейблу, который и в реальной жизни был женат пять раз. Джеймс Тиррелл Если Маргариту Анжуйскую авторы подвергли удачному усекновению, то соратни­ка Ричарда Джеймса Тиррелла (1445–1502) они наоборот укрупнили, сделав из него одного из главных героев, этакого несгибаемого протестанта из Северной Ирландии и правую руку, вместо той самой, которая усохла у Ричарда Глостера. Каким живым, совершенно взаправдашним и жутким предстает перед нами Адриан Данбар в роли Тиррелла. Даже не верится, что недавно мы видели его Ричардом Йорком Плантаге­нетом в «Пустой короне», где он выглядел не аристократом, а мужиковатым увальнем, неуютно чувствовавшим себя в рыцарском облачении, словно и одежда и роль – все с чужого плеча. У Локрейна наше знакомство с Тирреллом происходит, когда этот симпатяга с открытым улыбчивым лицом кормит в конюшне яблоками молодого ка­банчика (кабан, вепрь – эмблема дома Ричарда Глостера) и где его примечает Ричард. Потому что этот наблюдательный и проницательный злодей видит людей насквозь и сразу нащупывает их слабые места. Небольшой тренинг, и перед нами идеальный душегуб. Во всяком случае после убийств Кларенса и Риверса одно появление сим­патяги Тиррелла на экране становится для нас зловещим предвестником очередной безжалостной расправы. Именно Тиррелл (а не Кэтсби, как у Шекспира) несется вме­сте с Ричардом в военном уазике в финале битвы при Босуорте, и король в ярости застреливает его как предателя, предложившего ему спасаться бегством. Это один из остроумных анахронизмов, которыми изобилует лента. Ведь в реальной жизни именно преданнейший Тиррелл оказался предателем, вернее счаст­ливо воздержавшимся. Джеймс Тиррелл (1445–1502) – реальное историческое лицо, мелкий дворянин, соратник Ричарда III, тоже оболганный Шекспиром. Он сражался при Тьюксбери на стороне Йорков, отличился в шотландской кампании Ричарда и по­могал ему в Уэльсе настолько эффективно, что тот сделал Тиррелла своим главным представителем в этой неспокойной провинции. Многие считают, что Тиррелл не участвовал в битве при Босуорте, потому что предал Ричарда и перешел на сторону Тюдоров-Ланкастеров, но это не совсем так. Ричард сам отправил его до битвы во Францию занять стратегически важную английскую крепость Гин, возле Кале, которую прежний комендант сдал Генриху Тюдору. Неучастие в битве при Босуорте позволило Тирреллу сохранить жизнь, титулы и владения, но не честь. Очевидно, он все-таки оста­вался втайне верен Йоркам, потому что через несколько лет он помог бежать за грани­цу одному из последних знатных йоркистов – племяннику Эдуарда IV и Ричарда III – Эдмунду де ла Полю, герцогу Саффолку – сыну их сестры Элизабет. За что и был казнен как изменник, то есть получил свой приговор от Тюдоров с отсрочкой на семь лет. По поводу происхождения Тиррелла есть одна любопытная легенда-сплетня. В 1100 году во время охоты при невыясненных обстоятельствах рыцарь Вальтер Тирел убил короля Англии Вильгельма II – сына Вильгельма Завоевателя, хотя целился яко­бы в оленя. Младший брат Вильгельма, мгновенно преображенный в нового короля Генриха I, сделал всё, чтобы эту смерть посчитали несчастным случаем, но Тирел по­чел за лучшее бежать во Францию, хоть и убеждал всех в своей невиновности. Счита­ется, что наш Джеймс Тиррелл – потомок того самого Вальтера. Ричард III МакКеллена – это вепрь на охоте. Не тот, за которым охотятся, а тот, который сам вышел на охоту за охотниками. И в этой охоте для него важна не корона, а победа. Вот почему ему нужна в жены именно Анна Невилл – вдова убитого наследно­го принца Эдуарда Ланкастера. Ему нужно взять крепость. Сражение – это его воздух. Без боя, без сражения – он никто, калека, до которого никому нет дела. Поэтому Ричард МакКеллена – идейный, пламенный милитарист. Он не знает, куда себя приложить в мирное время, и единственный, кроме Генриха Тюдора, роль которого исполняет Доми­ник Уэст («300 спартанцев»), не снимает весь фильм военной формы. Локрейн делает его сухоручкой, отсылая к увечью Сталина, при этом увеличивая ловкость и находчи­вость Ричарда, рождая множество новых пластических решений. Например, перстень для Анны Невилл Ричард снимает с пальца здоровой руки зубами: жутко, притягатель­но и чувственно одновременно. Не погибни Ричард в битве при Босуорте, он пошел бы завоевывать Шотландию и Ирландию, а потом переметнулся бы на континент, и победы славного Генриха V показались бы французам детскими шалостями. И здесь реальный и шекспировский Ричард расходятся. У Шекспировского Ри­чарда душа злодея. А реальный Ричард умен, деловит и отважен, но не коварен. Он скорее напоминает своего отца Ричарда Йорка. Посадив на трон брата Эдуарда, он спокойно отправился налаживать жизнь в своих северных владениях и даже «подру­жился» с прежним владетелем Севера Генри Перси, потомком Хотспера, что было не­просто. Ричард оттеснил со своей земли шотландцев, которые благодаря науськиванию короля Франции Людовика XI прервали мирное соглашение и объявили Англии войну. По-видимому, Ричард Глостер, как и его отец Ричард Йорк, не собирался узурпировать власть и отнимать у брата Эдуарда IV корону. Иначе – чего он ждал? Эдуард правил целых двадцать два года с перерывом на короткий реванш Ланкастеров и последние восемь лет благоденствовал, в том числе и благодаря энергичной поддержке Ричарда. Брат Эдуард IV (1442–1483). Король Англии Король Эдуард у Локрейна – сентиментальный одряхлевший бабник, что отчасти соот­ветствует действительности. Несмотря на прелестную жену, у короля водилось много любовниц, чаще всего вдов, включая Элеонору Батлер, дочь легендарного Джона Тол­бота из «Генриха VI». Но среди пассий короля встречались и замужние женщины, что было особенно скандально. Например, его многолетняя подруга Джейн Шор в прошлом была добропорядочной супругой суконщика. Сначала гедонистические наклонности не мешали правлению государя, энергии хватало и на мятежный Уэльс, и на непокор­ный «шотландский» север, которые он благополучно усмирил с помощью Ричарда. Во многом обезглавленная оппозиция Ланкастеров, казалось, смирилась с поражением. Некоторые схваченные сторонники королевы Маргариты, подобно известному нам Джону Мортону, смогли со временем вырваться из застенков и удачно «перековались», пойдя на повышение. Другим «перелицовка» не очень удалась. Например, отпущенный из Тауэра Джордж Невилл, брат Уорика и Монтегю, бывший архиепископ Йоркский, сно­ва был уличен в заговоре и схвачен. А некоторые, подобно герцогу Оксфорду, бежали во Францию. Единственной занозой в теле королевства оставались Генрих и Джаспер Тюдоры, все еще удерживаемые в Бретани герцогом Франциском II, вежливо уклоняю­щимся от требований Эдуарда об экстрадиции изменников. Думаю, что первая черная кошка прошмыгнула между братьями Эдуардом и Ричардом в 1474 году после браво начавшегося, но бесславно завершившегося во­енного похода Эдуарда во Францию. Лукавый Людовик XI, воспользовавшись взбал­мошным характером герцога Бургундского Карла Смелого, опоздавшего на военный сбор союзника Эдуарда, когда тот уже высадился во Франции, положил конец этой военной кампании в самом начале. Он умаслил Эдуарда и его рыцарей приличной ежегодной рентой, а английских солдат – добрым французским вином. Эдуард, с го­дами потерявший свой боевой пыл, склонился к сепаратному миру и утешился очень нужной ему рентой в пятьдесят тысяч крон золотом ежегодно и семьюдесятью пятью тысячами единовременного пособия. Ведь благодаря этим деньгам ему не надо было клянчить каждую копейку на свои нужды у парламента. За это Эдуард IV должен был перестать поддерживать своего давнего союзника и свояка Карла Смелого. Королева-вдова Елизавета Вудвилл За время мира партия родни Елизаветы Вудвилл-Грей только укрепилась, как и не­приязнь к ней остальных придворных. Локрейн подчеркивает чужеродность Вудвил­лов в структуре старой знати, делая их чужаками, американцами. А самой королеве в исполнении очаровательной и женственной Беннинг придает внешнее сходство с реальной Уоллис Симпсон – американской супругой Эдуарда VIII и классической парвеню. А бесподобный Роберт Дауни-младший в роли брата королевы, Энтони Вудвилла, графа Риверса (1440/42–1483) играет праздного плейбоя, беспечного гедониста с ворохом американских подарков для маленького принца-племянника. Что, конечно, не вполне корректно, потому что настоящий граф Риверс был очень образованным и утонченным человеком и покровительствовал в Лондоне первым книгопечатникам. При дворе партии королевы сначала противостояла коалиция английских вельмож. Ведущую роль в ней играл «премьер-министр» по киноверсии и Лорд Вели­кий Камергер Англии в жизни – Уильям Гастингс (1440–1483), которого сыграл Джим Картер. Гастингс – закадычный друг короля, старший товарищ и устроитель «интим­ных» увеселений любвеобильного Эдуарда. «Коммерческие интересы» Гастингса все время ущемлялись партией королевы. Так, например, Гастингс и Риверс рвали друг у друга из рук пост коменданта Кале, очень в то время прибыльный и почетный. А чуть позже, после смерти короля Эдуарда, Гастингс и Томас Грей, маркиз Дорсет (1451– 1501) – сын Елизаветы Вудвилл от первого брака – не поделили многолетнюю любов­ницу короля обворожительную Джейн Шор. Вторым в этой коалиции был доктор теологии и епископ Эли тот самый Джон Мортон (1420–1500), в фильме безымянный «архиепископ», сыгранный Роджером Хэммондом. Увертливый Мортон умудрился отмыться от сотрудничества с ланкастер­цами и стать доверенным лицом короля Эдуарда Йорка. Третьим сопротивленцем являлся Генри Стаффорд, герцог Бекингем (1455– 1483), аристократ, в котором тоже текла королевская кровь. Его роль исполнил Джеймс Бродбент, которого мы знаем по трем отличным фильмам: «Дневник Брид­жит Джонс», «Мулен Руж» и «Айрис». У Бекингема были свои счеты с королевой. В свое время Елизавета женила одиннадцатилетнего герцога, владетеля огромных поместий в центре и на юго-западе Англии, на своей сестре Кэтрин, навсегда при­обретя себе этим мезальянсом зятя-врага. Да, я забыла упомянуть еще одного оп­позиционера партии королевы – дважды предателя Джорджа Кларенса, среднего брата короля Эдуарда. Брат королей Джордж Кларенс (1449–1478) В нашем фильме Джорджа Кларенса играет Найджел Хоторн, блистательно испол­нивший роль короля Георга III в бесподобной ленте Николаса Хитнера «Безумие ко­роля Георга», которая, к сожалению, лежит за временными рамками нашего обзора. Алчный, снедаемый завистью ко всем и вся и тщетно пытающийся залить эту муку вином, Кларенс выведен у Локрейна фотографом-любителем, пустым, мелочным и не­далеким. А ведь Кларенс – собирательный образ «героя» войны роз: беспринципный, способный предать самых близких людей ради корысти, глубоко страдающий от того, что ему чего-то не додали. Но для Шекспира этот персонаж слишком мелок для «все­ленского злодея». Кларенс находился в яростной борьбе за титулы и земли со столь же алчным семейством королевы Елизаветы Вудвилл, и они отчаянно топили друг друга перед королем. В 1476 году умерла жена Кларенса Елизавета Невилл – старшая дочь графа Уорика, «делателя королей». Оставшись молодым вдовцом, Кларенс сразу протянул свои загребущие руки к следующей богатой невесте – Марии Бургундской, со всей Бургундией в придачу. Тем более, что мачехой Марии была родная сестра Кларенса, Эдуарда и Ричарда – Маргарита, которая могла бы помочь в сватовстве. Но к браку с Марией стремился и Энтони Риверс – брат королевы Елизаветы. Везде, где только показывалась добыча, Кларенс был «первым на раздаче», расталкивая локтями род­ню Елизаветы. Но, в конце концов, королева одолела деверя. По иронии судьбы все козни, которые строил шекспировский Ричард, чтобы погубить своего брата Джорджа Кларенса, а потом свалить вину на Вудвиллов, именно им и принадлежали. После казни Кларенса они на радостях даже устроили рыцарский турнир. Сам же Ричард, когда разыгралась трагедия с его братом Джорджем Кларенсом, был далеко от Лондона, в своих владениях на севере страны в Мидлхеме, откуда до столицы не менее четырехсот километров. И тут Шекспир в своих мрачных фантазиях унесся далеко даже от Томаса Мора, честно упоминавшего, что Ричард уговаривал короля простить брата Джорджа. Но Кларенс, видно, сильно допек Эдуарда. Кстати, сам ко­роль умер только через пять лет после казни Кларенса, так что причиной его смерти никак не могли стать «шекспировские» муки совести по поводу безвинно убиенного. А вот казнь Кларенса неожиданно приблизила Ричарда в очереди к престо­лу, ведь дети Кларенса из-за обвинений отца в измене уже не могли претендовать на престол. Кто знает, про­будила ли в Ричарде казнь брата какие-то смутные мечты? Может, после позорной, с его точки зрения, французской кампании Ричард в который раз подумал, что будь он королем, поступил бы по-другому? Но и после казни Кларенса Ричард не стал злоумышлять против старшего бра­та-короля и за четыре года, еще отпущенные Эдуарду, появлялся при дворе всего пару раз. Повидаться со старшей сестрой Маргаритой Бургундской, которая навещала род­ных в Лондоне, и получить указания по поводу войны в Шотландии, которую Эдуард полностью переложил на плечи Ричарда. Войны, которую Ричард блестяще выиграл, вернув Англии мощную пограничную крепость Берик, оплот Маргариты Ланкастер-Ан­жуйской. Причем, вернув навсегда. Поэтому естественно, что король Эдуард, умирая, выправил первоначальное завещание и оставил регентом при своем малолетнем сыне, принце Эдуарде, именно Ричарда – верного, разумного, деятельного, равноудаленного от всех дрязг двора. Не знаю, откуда появилась версия, что Кларенса утопили в бочке с его люби­мым, дорогим, сладким вином мальвазией. Но существует устойчивое предание, что останки герцога отправили для захоронения в бочке с мальвазией, подобно останкам адмирала Нельсона, отправленным после Трафальгарского сражения в Лондон в боч­ке с бренди. В любом случае «утопление в мальвазии» не было проявлением извра­щенного чувства юмора непьющего Ричарда. А ведь Ричарду было за что ненавидеть брата Кларенса. Джордж прятал от брата любимую. Новая королева Анна Невилл (1456–1485) Анна Невилл – супруга Ричарда III, которую сыграла в фильме хрупкая Кристин Скотт Томас, знакомая нам по «Английскому пациенту». На маленьком английском пятачке протяженностью в десять лет толпятся целых три действующих королевы: Маргарита Анжуйская, Елизавета Вудвилл и Анна Невилл. Шекспир, заставляя Ричарда Глостера коварно завоевывать леди Анну – юную вдову убитого принца Эдуарда Ланкастера и младшую дочь графа Уорика, не мог объяснить, зачем Ричарду нужна именно она. Ричарду едва минуло двадцать, он был богат и знатен и способен найти себе любую невесту с именем и приданым. Ответ на этот вопрос прост: реальный Ричард любил Анну, возможно, с отроческих лет, тех самых, что он провел в доме её отца графа Уорика. Вы помните, что мать Эдуарда, Джорджа и Ричарда – Сесилия Невилл – это тетя «делателя королей»? Из-за того, что в семьях было много де­тей, разница в возрасте между старшими и младшими могла составлять 15-20 лет, целое поколение. Прибавьте к этому, что Анна Невилл не любила сво­его первого мужа-принца так пламенно, как это предполагает Шекспир, и что сам Ричард не убивал ни отца, ни мужа Анны, и построенная драматургом трагическая интрига рушится. Реальная история любви Ричарда и Анны прямо противоположна мифу. Ри­чард спас Анну, в полном смысле этого слова, как настоящий средневековый рыцарь спасает свою прекрасную даму от дракона. В роли дракона выступал брат Кларенс. После победы Йорков Анну отдали под опеку старшей сестры и ее мужа – Джорджа Кларенса. Вы помните, что старший брат Ричарда Джордж Кларенс был женат на се­стре Анны? Но алчный Кларенс не хотел делить огромное наследство преданного им свекра и держал Анну фактически под домашним арестом. А когда узнал, что к ней со­бирается свататься его младший брат Ричард, которому придется выделить приданое, то по одной из версий даже спрятал Анну от брата в лондонской харчевне, переодев её прислугой. Но Ричард Глостер проследил за ним, выкрал невесту и перепрятал ее в церкви Св. Мартина. Чтобы получить от Джорджа как опекуна Анны согласие на брак, Ричард даже отказался от большей части её приданого и передал Кларенсу должность Великого Камергера Англии. Приданое обернулось калымом. Молодые зажили счастливо и уединенно в Мидлхеме, и вскоре у них появился наследник – маленький Эдуард (1473–1484). Шекспир, конечно, умалчивает о ребен­ке, ведь у злодея не может быть детей, это бы размывало образ. А для Ричарда, воз­можно, рождение сына было еще одним манком, расставленным судьбой. Ведь малыш, как и будущий Генрих VII, соединял в себе кровь Ланкастеров и Йорков, а, значит, мог стать символом истинного примирения враждующих сторон. Возможно, этот брак на­доумил Маргариту Бофорт повторить такую же комбинацию со своим сыном Генри Тюдором, графом Ричмондом. Если она женит сына на одной из дочерей Эдуарда IV, то их наследник тоже станет миротворцем, и неполная легитимность Генриха Тюдора как Ланкастера забудется. Тем более, что его валлийское происхождение, расцвечен­ное легендой о предке-вожде, очень импонировало самим валлийцам и привело под его знамена в ответственный момент много храбрых воинов из Уэльса. Ричард III так сильно любил свою супругу Анну, что даже короновался с ней вместе, и это была первая совместная коронация за последние сто семьдесят пять лет английской истории. В фильме авторы предлагают нам такую версию событий: Ричард, подобно Дон Жуану, взял в лице Анны Невилл неприступную крепость и, как всякий охотник, быстро охладел к добыче. А сама Анна продолжала мучительно любить это чудови­ще и умерла не от туберкулеза, как реальная Невилл, а от острой нехватки любви. Задохнулась в душевной холодности супруга-паука. Как нежная муха запуталась в его смертельной ледяной паутине. При этом оператор заставляет холодеть зрителей, давая крупным планом страшного паука, деловито спешащего по прекрасному, блед­ному лицу Анны с широко открытыми, но уже ничего не видящими глазами. Впрочем, про паука я уже писала. Мать королей Сесилия Невилл (1415–1495) Вопреки шекспировской версии мать и её сын Ричард нежно любили друг друга. Ричард поя­вился на свет в трудный момент начала гражданской войны, роды были тяжелыми, и мальчик родился слабеньким и хилым. Но вовсе не с зубами и черными волосами до плеч, как хотелось бы Мортону. Бенедикт Камбербэтч, сыгравший Ричарда в «Пустой коро­не», объяснил свое педалирование уродства Ричарда так: в Средневековье увечье считалось наказанием Божьим, и увечный человек был отверженным. Ричард тоже чувствовал себя парией, поэтому в отместку и превратился в злодея, ненавидящего всех, включая бросившую его в детстве мать. Теоретически заключение правиль­ное, но смахивающее на вульгарный фрейдизм и слишком убогое для великой пьесы Шекспира. Конечно, многие узурпаторы и тираны имели ярко выраженное увечье, отяг­чавшее их комплексом неполноценности. Но многие великие люди со знаком «плюс» тоже несли на себе знак немощи. Президент США Франклин Рузвельт передвигался в ко­ляске. Да, что там Рузвельт! Сам пророк Моисей был гугнивым. И конечно, Сесилия всегда и во всем помогала сыну Ричарду, который в быт­ность восшествия на престол брата Эдуарда часто гостил в её доме в Лондоне. У Мак­Келлена конфликт с матерью решен в духе светской пикировки. Он словно не пуска­ет внутрь её проклятья и упреки, и они отскакивают от него как пустое сотрясение воздуха. Она просто еще один милый, но надоедливый персонаж морализирующей, но беспомощной интеллигенции. Кстати, Дама Маргарет (Мэгги) Смит, сыгравшая в фильме мать Ричарда, в некотором смысле кинематографическая «крёстная» самого МакКеллена. В 1965 году Маргарет рекомендовала МакКеллена Франко Дзеффирел­ли на роль Клаудио, когда тот ставил в лондонском театре «Много шума из ничего». С этого спектакля началась карьера не только МакКеллена, но и Майкла Йорка. Скажу страшное: Ричард любил не только брата, жену и мать, но и тещу – Анну Бошан, вдовствующую графиню Уорик (1426–1492). Он долго хлопотал перед братом Эдуардом после гибели Уорика о возможности для своей тещи покинуть убе­жище в цистерцианском аббатстве Болье в Хемпшире и перебраться к младшей доче­ри. В 1473 году, через год после женитьбе на Анне, Ричард перевез тещу к себе. Племянники, убиенные принцы Эдуард (1470–1483?) и Ричард (1473–1483?) Маленький принц уэльский Эдуард в момент смерти отца находился в Ладлоу – это неофициальная столица Уэльса, вотчина Вудвиллов. За юным принцем поехал не зло­дей Ричард, как выдумал Шекспир, а славный дядя Риверс (Роберт Дауни-мл.), чтобы побыстрее короновать племянника и передать его под опеку совета, который выберет королеву регентшей. Так угроза регентства Ричарда Глостера будет сведена на нет. Исправленное супругом завещание королева Елизавета уничтожила, и его воля пере­дать опеку Ричарду осталась только на словах. Партия королевы по сути решилась на государственный переворот, так как понимала, что в случае регентства Ричарда им придется несладко. К счастью, юного принца Эдуарда воспитывал дядя Риверс, поэто­му мальчик заранее был настроен против дяди Ричарда. Поэтому о смерти короля и о его желании видеть брата лордом- протектором сам Ричард узнал не от королевского совета или Елизаветы, а из письма Га­стингса, посланного им с гонцом, хотя тот не питал к Ричарду Глостеру особых дру­жеских чувств. Гастингс просто увидел, что творит партия королевы, испугался за свои титулы и вотчины и решил, что руками Ричарда он вполне может «зачистить поляну» от ненавистных Вудвиллов. Получив весточку от Гастингса, Ричард мгно­венно тронулся в путь и, по счастливой случайности, догнал возвращающийся с наследником отряд Риверса почти у Лондона. Он перехватил принца, а графа по решению местного совета аристократов арестовал и отправил в заключение на под­контрольный Ричарду север Англии, где того вскоре казнили за измену. И хотя гер­цог Риверс сопровождал принца Уэльского с отрядом в две тысячи солдат, но те не оказали сопротивления и добровольно перешли на сторону Ричарда. Очевидно, как и герцог Бекингем, они предпочли подчиниться брату умершего короля, чем брату здравствующей королевы. А в Лондоне переворот тем временем шел полным ходом, и лорд Дорсет – сын королевы от первого брака – уже захватил монетный двор и сокровищницу короля. Поэтому принцев королевский совет поместил в Тауэр не как узников, а чтобы обе­зопасить в случае волнений и чтобы они находились на равном удалении от всех заинтересованных лиц. Ведь Тауэр тех лет в первую очередь был комфортабельной королевской резиденцией, а уж потом тюрьмой для высокородных пленников. Сама королева Елизавета Вудвилл с дочерьми предпочла Тауэру знакомое убежище в Вест­минстерском аббатстве. Точка невозврата Был ли на самом деле заговор в королевском совете с целью убийства Ричарда, за ко­торый Гастингс поплатился головой? Почему Уильям Гастингс, Томас Стенли и Джон Мортон (тот, которого Ричард в сцене заседания совета в фильме посылает за клубни­кой), переметнулись от Ричарда к королеве? Вдруг поняли, что Ричард приглядывает­ся к престолу не как лорд-протектор, а как возможный монарх? Гастингс с самого начала вел свою игру и был Ричарду попутчиком, а не со­ратником. Как опытный царедворец он оттеснил от трона руками Ричарда Глостера «семью» королевы Елизаветы Грей-Вудвилл, а потом собирался сам верховодить при дворе, потому что юный король Эдуард V ему доверял и именно с Гастингсом он все время общался в Тауэре, пока тот занимался подготовкой коронации. А когда влияние Ричарда начало слишком возрастать, Гастинг, естественно, в противовес новой силе призвал в сообщники уже не такую страшную, обескровленную партию королевы. Тем временем к Ричарду Глостеру пришло горькое понимание, что маленький Эдуард V «испорчен» сторонним влиянием настолько, что протекторат самого Ричар­да будет адом. А всего через три года, когда юному королю исполнится пятнадцать, он начнет править самостоятельно и может не простить притеснений, которые его «семье» пришлось претерпеть от дяди Ричарда. Сначала Ричард попытался отсечь очередную голову дракону, в прямом смыс­ле этого слова, неожиданно обвинив Гастингса в измене, а королеву в колдовстве. У Локрейна эта сцена решена в стиле жестокой фантасмагории представления Во­ланда из булгаковского «Мастера и Маргариты» с оторванной головой конферансье Бенгальского. Скоропалительная казнь Гастингса была беззаконием: свидетельств заговора у Ричарда не было, кроме его звериного чутья, поэтому он не мог вынести их на суд или совет. Меж тем высокое звание Гастингса давало ему право на суд и раз­бирательство. Если граф Риверс был пойман с поличным и казнен законно, то казнь Гастингса была уже внесудебной расправой. Мы никогда не узнаем, почему Ричард расправился с Гастингсом, но пощадил Томаса Стенли и Джона Мортона, тем самым, кстати, подписав себе смертный приго­вор в будущем. Ведь битву при Босуорсе он проиграл из-за отступничества Стенли. А епископ Элийский, Джон Мортон, которого Ричард отправил в «ссылку» под домаш­ний арест и присмотр к Бекингему и которого некоторые историки считают истинным автором «Истории Ричарда III», извалял его имя посмертно в самой жирной грязи, какую только мог отыскать. Сожалел ли Ричард о своей скоропалительной расправе? Чувствовал ли вину? Возможно. Ведь все имущество Гастингса было отдано не в казну, как обычно, а его вдове, а дети восстановлены в правах. Более того на 22 июня 1483 года была назначена коронация Эдуарда V. Казалось, Ричард замер на черте беззакония и удер­жался на ней. Но 8 июня взорвалась бомба! На заседании совета епископ Батский заявил, что король Эдуард IV был двоеженцем, и до свадьбы с Елизаветой Вудвилл он то ли был обвенчан, то ли дал перед алтарем обещание обвенчаться с леди Элео­норой Батлер, дочерью графа Шрусбери, которую потом сплавили в монастырь. Воз­можно ли это? Вполне. Эдуард был в ту пору молод, легкомыслен и любвеобилен, как, впрочем, и в другие периоды жизни. При живой королеве в любовном штате Эдуарда числились три «официальных» любовницы. Даже женитьба на Елизавете Вудвулл была настолько импульсивна, что потом он еще полгода «прятал» её, не объявляя официально, что женат. Почему же епископ так долго молчал? По воле государя Эдуарда и потому, что многим был ему обязан. Но почему сказал сейчас, понимая, что это приведет к гражданской войне? Могло ли быть это выдумкой, ведь сама Элеонора Балтер к тому времени умерла и не могла подтвердить сказанное. А монах Ральф Шоу – свидетель клятвы короля – был братом мэра Лондона, сторонника Ричарда. Мог ли все это под­строить Ричард? Безусловно. И я считаю, что именно здесь проходит точка невозврата и достойный исто­рический Ричард Глостер неожиданно смыкается с чудовищем Шекспира. Ведь только от него зависело решение, обнародовать признание епископа или нет. Более того, торжественная клятва жениться, произнесенная при свидетелях, хоть и приравни­валась к брачным обязательствам, но решать, насколько нелегитимным является «официально» заключенный последующий брак, имел право не Ричард Глостер, а церковный суд, возможно, даже Папа римский. Но Рубикон пройден. Дети-принцы признаны незаконными из-за помолвки с Элеонорой Батлер. А значит, им подписан смертный приговор де-факто, ведь за последние сто лет три английских монарха были смещены с трона, и все три умерщвлены: Эдуард II, Ричард II и Генрих VI. Мы никогда не узнаем, кто именно убил принцев. Сам Ричард или его нена­дежный соратник Бекингем, который, по одной из версий, нагнал Ричарда, уже став­шего королем, в поездке по стране и признался в содеянном, надеясь на награду, но заслужив только опалу. По версии Шекспира Бекингем наоборот не захотел мараться в крови принцев, и Ричард лишил его обещанного поместья и титула, а тот в отмест­ку, наслушавшись ядовитых речей своего подопечного Мортона, поднял восстание против недавнего друга. Это очень запутанная история, если принять во внимание, что Бекингем так страстно жаждал заполучить герцогство Херифорд неслучайно. Оно было конфисковано у рода Бекингемов Эдуардом IV, потому что его отец и дед во­евали на стороне Ланкастеров. Но что выглядит самым иррациональным: реальный Ричард III вернул Бекингему герцогство через неделю после своей коронации, то есть удовлетворил его просьбу без всяких условий. А может, убийство принцев – дело кровавых и жестоких рук Генриха VII Тю­дора, которому такое наследство Йорков было совсем не нужно? Казнил же он и не­законного сына самого Ричарда III, и невинных детей Джорджа Кларенса. Странно и то, что Генрих VII никогда не предъявлял тела мёртвых принцев для общественного траура и государственных похорон, как никогда не объявлял их убийцей Ричарда. Он просто вычеркнул этих несчастных детей из жизни и памяти, словно их никогда и не было. Но в любом случае именно Ричард, объявляя мальчиков вне закона, стал «официальным» ментальным заказчиком их убийства. И после этого злодеяния ему уже ничего не могло помочь. Да, он был толковым государем, расширил торговлю, реорганизовал войско, произвел улучшения в судопроизводстве. Но тень убиенных принцев навечно легла на репутацию Ричарда, как тень убиенного царевича Дмитрия легла на толкового царя Бориса Годунова. У нас, к сожалению, нет времени для анализа этой любопытной исторической параллели. Но надо помнить, что А.С. Пушкин подарил нам не только первый рыцарский роман в лице «Руслана и Людмилы», но и первую историческую хронику, не хуже шекспировской, написав «Бориса Годунова», и ему эта аналогия, наверняка, приходила в голову. Зато эти истории открывают нам возможность поразмыслить: насколько вер­но «подправлять» Господа, если он «неразумно» отдает власть, богатство или красоту в руки человека, который не может это оценить по достоинству? Насколько Божий дар, – а власть, данная при рождении, это тоже Божий дар, – можно отнять и перерас­пределить. Насколько это справедливо с нравственной точки зрения. В нашем случае возмездие к Ричарду пришло показательно быстро: умер его единственный, горячо любимый сын, а за ним и жена, королева Анна. Конечно, с бытовой точки зрения все еще поправимо, он мог и собирался жениться снова и вовсе не на своей племяннице, а искал себе жену среди португальских принцесс. Но не успел. Любовь народа к нему иссякла, как и любовь фортуны. Иначе как объяснить, что могучего стратега и хра­брого воина, ястреба войны одолел желторотый птенец Генри Тюдор, приплывший из Франции и ни разу еще не обнажавший меча на поле боя. Откуда взялся Генрих Тюдор, перехвативший престол? Вы помните о молодой вдове Генриха V Екатерине Ва­луа, сестре французского короля Карла VII из нашего фильма «Генрих V»? Екатерина прожила после смерти Генриха V еще долгих 15 лет, причем довольно полнокровно. Не обладая, к счастью, бешеным че­столюбием своей соотечественницы и невестки Маргариты Анжуйской, вдовствую­щая королева не стала участвовать в борьбе родни мужа за своего малолетнего слабоумного сына короля, а полностью ушла в частную жизнь. Сначала Екатерина «закрутила роман» с Эдмундом Бофор­том, будущим герцогом Сомерсетом, Но братья покойного короля Генриха V «сильно напряглись», как теперь говорят, по поводу этого романа, ведь в Эдмун­де Бофорте тоже текла королевская кровь от Джона Гонта, и его союз с вдовствующей королевой грозил появлением на свет новых претендентов на корону, которых и без того хватало. Братья даже «пролоббировали» в парламенте закон, запрещавший вдов­ствующей королеве выходить замуж без согласия её сына, царствующего короля, по­лагая, что тот находится под их тотальным контролем. В случае нарушения запрета всё имущество нового мужа королевы-матери подлежало конфискации. Но Екатерина нашла себе мужа, которому было плевать на имущество за пол­ным его отсутствием. Она тайно обвенчалась с безвестным бравым валлийцем Оуэ­ном Тюдором, оказавшимся в её оскудевшей после смерти Генриха V свите. Хотя постфактум легенда сделала Оуэна потомком древнего валлийского правителя Рис ап Грифида, но все-таки для английских аристократов того времени это был шо­кирующий мезальянс, ведь они считали валлийцев дикарями, людьми второго сорта. Екатерине пришлось даже натурализовать своего Оуэна как англичанина через ко­ролевский совет. И если Генриху V Английскому Екатерина Валуа родила всего одного сына Генриха VI Безумного, то Оуэну Тюдору она родила еще четырех (выживших) детей: дочку и трех сыновей, сводных братьев короля Генриха VI. И всех без тени безумия. Что ж, у Генриха VI был безумный, но добрый нрав, поэтому он признал своих единоутробных братьев, взял под свое крыло ко двору и наградил титулами и земля­ми, вместо того, чтобы отрубить им головы или задушить втихую, чтобы не мешали. Один из них, возмужавший Эдмунд Тюдор, с помощью брата-короля очень удачно женился на Маргарите Бофорт-Ланкастер – правнучке Ген­риха IV. Юная Маргарита Бофорт-Ланкастер была почти с младенчества сиротой и при этом одной из богатейших невест Англии. Наша Маргарита Бофорт, как и Беатрис Бургундская, была еще подростком, ей минуло то ли двенадцать, то ли че­тырнадцать лет, но король в 1445 году разрешил ее брак со своим единоутробным братом. И дальновидный хищник Эдмунд Тюдор, спешивший на разразившуюся войну роз, сразу же этот брак узаконил. Эдмунд Тюдор отправился громить Йорков, но был взят ими в плен, а позже умер в темнице от чумы в 1456 году, оставив Маргариту молодой вдовой на седьмом месяце беременности. Умер, так и не узнав, что у него родился сын Генрих Тюдор (1457–1509). Так появляется на свет Генрих Тюдор, граф Ричмонд, в жилах которого тек­ла кровь Ланкастеров и Валуа – будущий Генрих VII. Опасаясь за безопасность сына, когда в Англии к власти окончатель­но пришли враждебные Йорки, Генри с дядей бежали из страны и застряли в Бретани, а потом во Франции, пересидев там всю войну Алой и Белой роз. В пьесах Шекспира, как и в фильмах, Генри и его мать Маргарита появляются лишь пунктирно, а переводчик в «Пустой короне» и вовсе обзывает его племянником Томаса Стенли – царедворца и сподвижника Ричарда III, хотя Генри ему не племянник, а пасынок. Да-да, Маргарита Бофорт, в замужестве Тюдор, еще дважды выходила за­муж. В последний раз в 1472 году за вдовца лорда Томаса Стенли, верховного кон­стебля Англии. А сам Генри при поддержке французского короля Людовика XI возвращается в Англию, заявляет свои права на корону и в битве неожиданно для всех одерживает верх над бывалым воином Ричардом III. В роковой для короля бит­ве Ричард III с боем прорывался к ставке Генри Тюдора, которого оберегала охрана от участия в сражении. Ричард собственноручно хотел искромсать это тюдоровское отродье, но сам был окружен воинами Томаса Стенли, вернее, его брата. Реальный Ри­чард действительно закрепил на шлеме корону, потому что решил жить или умереть, но королем. И словно подчеркивая его нравственное и жизненное крушение, Локрейн де­лает сына Стенли, которого тот вынужден оставить Ричарду в заложники своей пре­данности, беззащитным ребенком, трогательным неумехой-очкариком. Подчеркивая, что тот, кто берет в заложники детей, – не достоин венца. И здесь на мгновение исто­рический Ричард полностью совпадает с Ричардом Оливье, МакКеллена и даже Кам­бербэтча. С единственной разницей, что у Оливье и Доминика Кука Ричарда загоняют, как вепря стая гончих. А у Локрейна он уходит непобежденным – словно открывается провал в геенну огненную, и он, как вселенское зло, падает в бездну до следующего адского пришествия. Осознав, что проиграл, Ричард МакКеллена не хочет спасаться, он хочет умереть королем и утащить с собой в ад оператора и зрителей. Английская осень Средневековья выдалась кровавой. Ричард III был фактически последним сред­невековым королем Европы, который сражался с врагом в рукопашном бою. После него в Англии государи уже предпочитали жизнь личной доблести и чаще всего на­ходились вдали от битвы, в ставке. А в качестве постскриптума добавлю, что мы тоже внесли свою лепту в очер­нение Ричарда III, сделав его жадиной, восклицавшим: «Полцарства за коня!», хотя в оригинале, конечно, было: «Все мое королевство за коня!». Теперь уже не узнаешь, почему Яков Брянский (Григорьев) (1790–1853) – актер и режиссер «больших и ма­лых» академических театров СПб., – первым переводя «Ричарда III», именно такой фразой поставил финальную точку в пьесе. Возможно, под влиянием русской при­сказки «и полцарства в придачу». Возможно, потому что он делал перевод не с ори­гинала, а с французского переложения. Но эти «полцарства» намертво приросли к российскому Ричарду, несмотря на последующие более корректные переводы. Может, оттого, что изначально зрители XIX века запомнили эти слова в бли­стательном исполнении трагика Павла Мочалова (1800–1848), игравшего Ричарда III. Поэтому закончить мой рассказ я хочу отрывком из стихотворения Аполлона Григо­рьева «Искусство и правда», посвященного игре Мочалова и великой силе эмоцио­нального познания мира, и в частности судьбе нашего Ричарда. «…И помню я лицо иное, Иные чувства прожил я: Еще доныне предо мною Тиран – гиена и змея, С своей презрительной улыбкой, С челом бесстыдным, с речью гибкой, И безобразный, и хромой, Ричард коварный, мрачный, злой. Его я вижу с леди Анной, Когда, как рая древний змей, Он тихо в слух вливает ей Яд обаятельных речей, И сам над сей удачей странной Хохочет долго смехом злым, Идя поговорить с портным.. Я помню сон и пробужденье, Блуждающий и дикий взгляд, Пот на челе, в чертах мученье, Какое знает только ад. И помню, как в испуге диком Он леденил всего меня Отчаянья последним криком: “Коня, полцарства за коня!”»